Аннотация: Василий сориентировался на новом месте, прошел "акклиматизацию". Из-за не возможности вернутся домой, начинает активно участвовать в жизни нового мира, влиять на события.
Ближе к середине дня, после обеденного привала, караван, петляя по старой засыпанной хвоёй тропинке в редком сосновом лесу, не спеша спускается к подножью хребта. Еще день перехода и долина. Впереди непростая местность, холмистое пространство усыпано несчетным числом валунов, многие из которых величиной с хороший дом, но основная масса величиной с всадника на коне. Удивительное дело, камни разбросаны так густо, что вся долина на протяжении нескольких дней представляет собой огромный лабиринт. Видимость не более десяти двенадцати шагов, не зная пути можно блуждать по каменному саду месяцами. Гранитные и базальтовые лежняки словно игрушки великанов разбросаны в замысловатом беспорядке, неприбранные, ждут забывчивых хозяев. Остались и вросли в землю за долгие века, будто чудовищные грибы дождевики угловатые темны, из земли тянутся к солнцу.
А сейчас, каменистые пологий склон и покореженные стволы деревьев. Пасмурно, то и дело моросит дождик, мелкий, будто не дождь, а туман. Пахнет прелой хвоей, гнилым деревом, но сильнее всего конский пот.
Ахав возглавляет колонну, следом понуро едет Метун, глаза прячет, но нет-нет сверкнёт непокорный глаз. Мрачная погода не располагает к беседам, вереница всадников движется молча, часто звякает сбруя, воинская амуниция, реже фыркнет лошадь или заскрипит старое дерево, изредка каркнет ворона, снова тишина.
Тем явственней слышно гулкий топот пары лошадей, не видимых за деревьями, неуклонно идущий на встречу. Тревоги нет. Тхи-Ку выслал вперёд два разъезда по четыре всадника в каждом. Мимо них чухой не пройдет, это кто-то из них.
- Что случилось, - спрашивает высокородный Ку пару разъездных.
- Люди, - запыхавшись отвечает старший из воинов.
- Что за люди?
- Возможно охотники, - продолжает разведчик. - Мы проследили за ними, нашли селение в некотором удалении от тропы параллельно горам.
- И? - Ахав чувствует напряжение во всем теле, видит встревоженные глаза разведчиков.
- Они обнаружили второй разъезд, - в поселении суета, видны сборы, похоже хотят убежать в горы.
- Очень плохо!!! - ноздри высокородного расширяются, брови сходятся на переносице губы вытянуты в неестественно искривленной улыбке. - Метун!!!
Молодой офицер выдвигается в зону видимости, в глазах запрятан испуг, лицо напряжено, щеки красные.
- Сегодня вечером, на привале, представь мне ротозеев из второй группы, - приказывает Ахав, резко поворачивается, тыкает в грудь второго гвардейца из разъезда, - А сейчас, ты вернешься и вы будете мельтешить вокруг селения постоянно с разных сторон, что бы у противника возникло чувство будто они окружены. Главное не дать им покинуть поселение. Слышишь, никто не должен оттуда уйти, пока мы не подъедем!
- Торопись, - Тхи-Ку вскидывает руку вперёд по тропе.
Всадник словно гончая ада уносится вдаль, исчезает меж сосен и только глохнущий топот остаётся позади.
- Что за селение? - обращается высокородный к оставшемуся разъездному.
- Небольшая деревня в три, три с половиной десятка хижин, сотня может полторы жителей, обнесён небольшим частоколом, ничего серьезного. Ограждение больше похоже на забор - для защиты от нежеланной лесной живности.
- Кто они?
- Кажется, тут обжились беглые из презренных и прочий сброд с округи.
- Метун, - не дослушав, вновь подзывает Тхи-Ку юношу.
- Да ваше высокородие!? - отзывается Эк-Сан.
- Поведешь отряд! - Ахав отдает приказ. - Погляжу, к чему ты приспособлен.
Молодой офицер зацветает будто тепличная роза, хорошеет словно девица на выданье, глаза горят, щеки пылают, зубы сверкают в душевной улыбке. Офицер похож на ребенка, которому пообещали кучу сладостей.
- О-ооо! Это честь... - пытается благодарить Метун-Эк-Сан.
- Командуй, - обрубает слюнявые речи высокородный Ку. - Посмотрим на что ты годен.
Молодой офицер собирается, отдает четкие уверенные команды. Тхи Ку внимательно наблюдает за действиями подопечного. Отмечает, что юноша толковый воин. Если подружится с головой, далеко пойдет, талантливый малый.
Очень скоро сотня облаченных в доспехи и с ног до головы вооруженных гвардейцев достигают окрестностей селения. Здесь встречают семеро разъездных, проясняют обстановку.
Местные заметив всадников снующих по округе, заперлись в поселении. Первое время суетились, кричали, но вот уже с четверть часа сидят тихо.
- Чует мое сердце, задумали они что-то! - ворчит Ахав-Тхи-Ку. Одевает шлем, расправляет шлейф черно-белых перьёв, выходит на открытое место, что бы из-за частокола видели.
Шелестят голоса из-за тына, повеяло страхом. Видят.
- Тянуть нельзя, уйти могут, завалим всю миссию, - тревожится высокородный Ку. - Метун!
Из укрытия выезжает бравый офицер в начищенном до блеска доспехе. Сверкают бриллианты как звезды на небе, гордо вскинута голова, перья слегка подрагивают позади шлема. Гордый воин, лишь легкое дрожание, еще не спрятанной в латах руки, указывает на волнение юноши.
Следом спешит гвардеец, ведет лошадь командира. Ахав ловко вскакивает в седло, без доспехов это просто. Поворачивает голову к молодому офицеру.
- Это твое первое боевое задание. Сегодня ты проедешь воинское крещение кровью. Я верю в тебя высокородный Сан!
Метун приосанивается, плечи расправляются подбородок вздымается выше. Тхи-Ку не медлит, пока у молодого офицера есть запал.
- Гвардейцы! - во всю мощь легких взывает Ахав-Тхи-Ку. - Убейте их всех!!! И старых и малых, все живое за стенами - собак и скот ничего не щадите! Пролейте кровь во имя Тха.
- Тха-ааа! - гремит клич из сотни глоток.
Лавиной смерти несется атакующее воинство, впереди всех маячит черно-белый плюмаж Эс-Тхи.
Ворота укрепления вылетают как трухлявые доски под тяжестью времени. Из полусотни защитников толпящихся за стеной половина тут же бросила оружия и дает стрекоча, остальные сметены как пух с перины. Слышны крики, стоны, рев! Лязгает металл о металл, хрустят проломленные кости, чавкает плоть под ударами стали, предсмертные вопли сливаются в протяжный вой, визг женщин, детей, собак высокой нотой пронзает округу. Суета. Запах смерти.
Скоро все затихает. Это не бой - обычная резня. В проломе ворот показывается Метун-Эк-Сан. Боевой топор в крови, забрызганы доспехи, но глаза горят - восторг с безумством.
- Ваше высокородие, - обращается молодой офицер. - Все мертвы!
- Все ли, - Ахав пытается охладить юного Эк-Сана от горячки боя. - Я сейчас проверю.
Неспешно въезжает в некогда мирную деревушку. Кругом трупы людей животных, есть дети, совсем немного стариков. Почти половина из всех, взрослые мужчины. Значительная часть так и не смогла избавиться от прошлого, глядя на них безошибочно определяется происхождение - беглые из касты презренных.
Кругом кровь, сердце бьётся часто. Как на празднестве великого Тха. С алтарей льется кровь, много крови, её запах застилает все вокруг, подавляет иные ароматы. Праздник - народ в экстазе, сладостная истома охватывает тело, кровь, кровь, кровь.
Высокородный Ку встряхивает головой, нельзя подаваться наваждению, но этот запах, этот цвет... Оглядывается по сторонам.
Гвардейцы рыскают по хижинам и сараям, ковыряют землю в поисках схронов, но жители не прятались, они явно хотели убежать из селения, все было готово к побегу. Им практически удалось разобрать часть тына с юго-западной стороны, что прилегала к густым зарослям кустарников. Еще немного и пришлось бы их вылавливать как зайцев в лесу.
От хижины откуда-то из-под настила, прямо под копыта лошади Ахава выползает скулящая собака. Гребёт передними лапами, волоча недвижимую заднюю часть тела, заляпанную кровью из резаной раны на спине. Увидев лошадь, шарахается в сторону, пытается добраться до рядом стоящего сарая.
- Это что!? - громко возмущается Тхи-Ку.
Метун не видит, едет с другой стороны, но рядом воин, с ходу пронзает копьем полуживую тварь, бессильный писк и животное затихает. Гвардеец пытается вытащить оружие из трупа, но древко застряло в кости. Тогда воин дёргает резко и труп псины слетает брызгаясь кровью. Одна капля попадает на правую руку высокородному Ку, он брезгливо морщится, косясь на бурую каплю. Осторожно достает кружевной платочек с вышитым родовым иероглифом. Старательно оттирает длань. Держа платочек двумя пальцами, отводит руку от себя как можно дальше в сторону, выбрасывает платок.
- Удовлетворительно сработали! - дает скупую оценку Ахав. - Когда закончите, найдете место для лагеря, сегодня мы уже никуда не поедем.
Медленно объезжает поселение по кругу, но ничего интересного не замечает. Направляется к выломанным воротам. Большая часть гвардейцев уже покинула место побоища, другая часть все еще потрошит нехитрый скарб местных жителей, в поисках чего-нибудь ценного. Ахав-Тхи-Ку никогда не одобрял подобного, но таковы правила, не гласный закон, воины вправе обобрать жертву. Так повелось еще во времена становления родов, древний обычай. И все же противно. Отворачивается. Перед сломанными воротами мнётся Метун. Возбуждённый, смотрит с долей благоговения, но в глазах заметна тень неловкости.
Недалеко от въезда стоит Кими-Вак-Хи в сопровождении приближенных, за спиной десяток презренных. Ахав кивнув молодому офицеру едет прямо к служителю:
- Кими-Вак-Хи, мы встанем здесь, а ты будешь копать яму!
Ахав лениво переводит взор на комедийно округлённые глазки служителя, склоняет голову вбок заглядывая Кими за спину, на тех кто там мнется от безделья.
- Не знаю как вы это сделаете, но вы должны зарыть всю дохлятину в деревне, иначе очень скоро начнёт смердеть. И не забудьте мой платок!
- Мы!!! - глаза служителя съезжают направо, челюсть движется налево, на искореженном гримасой лице отчетливо заметна надменная улыбка.
- Если хочешь - это приказ! - наконец-то, свершилось - появился повод, приказать служителю Тха, да не простому, а "заклятому доброжелателю" Кими! В крови бурлит адреналин, по сердцу стекает нектар блаженства, греют душу брошенные слова. Сладок вкус всевластья - вожделенный миг.
Вак-Хи больше не кривляется, лицо сквозит презрением сдобренное холодной улыбкой. Все понимает.
- А может их просто сжечь, - осторожно влезает Метун, корча непонимающую мину.
- Кими, объясни своему другу, - Эк-Сан вздрагивает от слов высокородного Ку как от пощечины. - Почему вы не сожжете деревню и тела сброда населявшего её.
- Я объясняю нашему другу, - Вак-Хи делает нажим на слове "нашему". - Мы не будем этого делать по той же самой причине, по которой ты приказал не трогать торговцев в долине!
- Не понимаю! - округляет глаза молодой офицер. Ведь намного проще затащить тела в лачуги и поджечь все...
- С чего вы взяли юноша? - Ахав морщится.
- Нас так учили!
- Вас правильно учили, но в том-то ваша слабость - действовать нужно исходя из ситуации.
- Я чего-то упустил??? - теряется Метун.
Но Тхи-Ку не замечает вопроса юноши. Перебранка с Кими утомляет, ведь только что был отдан приказ, столь приятное событие не хочется портить излишним зубоскальством с изощренным в подобных любезностях служкой. В приподнятом настроении Ахав понукает лошадь двигаться вперед, совершенно не заботясь об исполнительности Вак-Хи. Его подручные из касты презренных зароют все труппы, никуда он не денется, Кими заложник своих амбиций и положения, распорядиться, выполнит приказ как надо и проверит самолично исполнение - можно спать спокойно!
- Метун, - устало продолжает объяснять Вак-Хи, бросая презрительный взгляд в спину удаляющемуся всаднику. - Вы не забыли где мы?
- В чужих землях..., а-ааа теперь понимаю, - восклицает Метун. - Нас может выдать дым...
- Не просто дым, а темный чадящий столб, - подтверждает высокородный служка, - видимый с огромных расстояний. Особенно здесь, где боятся запалить лишний раз костер, что бы не взвилась предательская струйка дыма. Наши действия сродни набату возвещающему о нашем приходе. Это намного хуже чем прирезать в горах караван с торговцами. Мы их не тронули и здесь ничего жечь не будем...
Болтовня Кими и Метуна обрывается, ветер дует в их сторону унося звуки с собой, но высокородному Ку их треп не интересен, сегодня у него прекрасное настроение.
Эк-Сан нагоняет у самого лагеря. Молодой офицер явно доволен собой.
- Юноша, вы не забыли о моем приказе, что я отдал накануне боя?
- Никак нет ваше высокородие, виновные будут у вас сею же минуту!
"Похвально!" улыбается про себя Тхи-Ку. Ну вот еще одно приятное мероприятия взъерошить четвёрку ротозеев и можно считать, что с момента отбытия из столицы это самый лучший день из всех. Кажется всемилостивый Тха вспомнил о нём, не уж-то злоключения окончены...
*****
Утром седьмого дня от берегов Срады дождь немного покапал и впредь более не тревожит. А к обеду и вовсе проясняется, по небу спеша низко несутся клочья кучевых облаков, некогда бывших тучами. Наступившее прояснение наконец даёт возможность разглядеть Змиев хребет, Грандиозные и резкие формы совсем близко и нависают над караваном, подавляют Берестова исполинскими размерами. Возникает иллюзия, если вытянуть руку можно коснуться холодных склонов. Горы выше клочьев облаков летящих на восток, они едва достигают половины высоты. Клубятся вокруг тычутся, мнутся о скалы ища прохода на другую сторону, а найдя брешь дружной гурьбой устремляются меж склонов ледяных великанов.
В начале второй половины дня, объезжая небольшой холм, поросший густым кустарником вперемешку с редкими деревьями, за поворотом с правой стороны от дороги предстает взору возвышенность, покрытая лишь травой, где ожидают неизвестные всадники. Около дюжины конных людей толпятся прямо на дороге у основания холма, а еще с пол десятка ждут на вершине, часть из них держит штандарты, на которых изображены оскаленные головы какого-то животного из семейства кошачьих. Стоят уверенно, определенно поджидая посольство!
Неизвестные всадники облачены в легкие доспехи, но оружия в руках не держат, хотя имеют в достатке для ведения полноценного боя.
Колонна резко стопорится, а люди рефлекторно тянутся к оружию. Василий хватается за выданный самострел. От группы ожидающих сверху отделяется всадник со штандартом в руках скачет навстречу выезжающему вперед Воеводе в сопровождении нескольких верных людей.
Вольх увидев это толкает пятками в бока скакуна спешит к месту встречи. Какое-то время длятся переговоры. Наконец один из встречающих машет своим рукой, с возвышенности, спускаются оставшиеся всадники, по-хозяйски пристраиваются в голове колонны, но на некотором расстоянии от нее. Колонна трогается в путь.
Возвращается Вольх.
- Ну чего там? - расспрашивает высунувшийся из кибитки Борода.
- Посланники князя? - отвечает Вольх.
- Какого-такого князя? - удивляется Борода.
- Лиходольского!
- Это откуда он тут взялся?
- Взялся... - десятник кривится в пренебрежительной ухмылке.
- Кто ж его тут поставил? - не понимает Борода.
- Вот видать сам себя поставил, - смекает Мазур.
- Верно, - подтверждает Вольх, - Сам себя и назначил, сам себе и княжество положил.
- А чего он хочет, этот "князь"? - Борода делает пренебрежительный акцент на слове князь.
- Что бы мы явились перед его очи, - сообщает десятник.
- И что ж мы едим к нему? - в это фразе отражается все негодование Бороды. - Чего бы это вдруг.
- Посланники его так просили!
- Просили или требовали? - в свою очередь вмешивается в разговор Берестов.
Вольх улыбается ему заговорщицки, но отвечает:
- Скажем так - просили следовать за собой, но отказ в нашем ответе не предусматривается. Держатся убедительно, отказа не примут. А мы не знаем на чем основывается сия уверенность. Потому решили, что благоразумней будет не вступать в спор, а уступить просьбе и последовать за ними. Ведут себя не угрожающие, вежливы, но настойчивы. Лучше по-хорошему узнать, что от нас хотят, а главное на чем держится их уверенность, какова сила.
- Их не много, вот, - щурится Мазур, глядя вдаль, туда, где виднеется группа чужих воинов. - В миг бы управились!
- В том-то и проблема, что их мало, - вздыхает десятник. - Слишком уж уверено держатся, ведут как хозяева, будто за спиной стоит весомая, но нам неведомая сила. - "Не лез в воду, не зная броду!"
- И то верно, - соглашается Мазур.
- Всем держать ухо востро! - приказывает десятник.
Едут вслед за провожатыми, сначала по той же дороге, но примерно через час пути она раздваивается, одна продолжается на юг, вторая поворачивает на восток к подножью гор. На восточную поворачивают странные провожатые, не заботясь о напоминании гостей. Путь по ней продолжается до самого вечера.
В конце концов обогнув одну из возвышенностей, и перед глазами предстаёт жмущееся к окружающим скалам укрепленное высоком частоколе поселение.
Ограждение упирается на востоке в скалу одни краем, и другим на юге. Отделяя полукругом приличную площадь, образовавшуюся в результате слияния почти под прямым углом двух скальных плит. Вплотную к частоколу с внутренней стороны видны пристроенные башенки-вышки, всего семь штук, три на северной стороне и четыре на западной. Перед частоколом протекает неширокий ручей в относительно глубоком русле. Через него имеется деревянный настильный мостик, судя по всему подъемный.
Что находится за частоколом, пока не возможно разглядеть, так как поселение располагается на более высокой местности чем то, где они едут.
У самого мостка, Твердович распоряжается завернуть повозкам в другую сторону от переправы, на небольшую полянку рядом с ручьем.
К Вольху подъезжает Буян, передаёт распоряжение воеводы, что бы Вольх ехал вмести с ним на встречу с местным самоназванным князьком.
В Берестове оживилась профессиональная жилка, все-таки в своем мире был менеджером по работе с клиентами, очень часто приходилось вести переговоры или участвовать в тех, что велось руководством по его линии.
- Послушай Вольх, - обращается он к десятнику. - Возьми меня с собой!
Василий говорит уверенно и настойчиво. Голос проникновенный, слышна даже какая-то фанатичность, потому как остро ощущает, что вот сейчас, в этот самый момент может пригодиться этим людям, все знания и умения, что приобрел до прибытия в этом мир.
Видимо Вольх разглядел решимость во взгляде, кивает головой, обращается к Макару:
- Макар дай-ка Василю своего коня.
Макар с неохотой, но без вопросов слезает из седла, передаёт узду чужаку, спрашивает:
- Управишься?
- А то, - не без гордости отвечает Берестов, лихо вспрыгивает в седло предложенного коня.
Хотя уже более десяти лет не сидел в седле, но практика, приобретенная в детские и юные годы, не забылась. Чувствует себя верхом вполне уверенно, хотя конечно не так как в детстве.
- Едем, - командует Вольх, и они спешат за уже переезжающим мосток воеводой.
Нагоняют у самых ворот его и еще троих сопровождающих, один из которых Прохор, а второй Буян, вшестером въезжают внутрь поселения.
Это компактный, примерно в сотню дворов, но бедноватый поселок. Большая часть домишек стоящих тут - мазанками по типу малороссийских с крышей покрытой соломой или чем-то аналогичным. Другая часть домишек хоть и сложена из бревен, но крыши также соломенные. Лишь несколько самых больших по местным меркам роскошных домов имеют также дощатые крыши. Извилистые улочки относительно чисты, но пыльные. Кругом снуёт босоногая, очень часто просто бесштанная, худосочная и чумазая детвора. Ребятня при виде чужаков бросает свои дела и, держась на некоторой дистанции с любопытством и настороженностью разглядывает гостей. Вслед за детворой появляются любопытствующие взрослые, одеты не намного лучше ребятни, а некоторые носят откровенные лохмотья. Но взрослые в отличие от детей рассматривают приезжих, с откровенным не доверием, даже подозрением.
Провожатые выводят гостей к небольшой площади, у которой на другой стороне полным ходом идёт стройка, судя по всему какого-то культового сооружения. С правой стороны от площади стоит добротная изба с крестом на крыши, видимо данное жилище, параллельно исполняет функции христианской церкви. С левой стороны площади виден обширный двор, с самым большим домом во всем селении. Берестов логически предполагает, что там то и живет местный князек.
Перед распахнутыми вратами двора толпятся десятка два спешенных воинов, держат своих скакунов под уздцы. Один из провожатых просит прибывших спешиться. Никто не возражает, лошадей перенимают стоящие тут люди. Но оружие не отнимают, впускают всех шестерых во двор.
Как только они входят внутрь двора, еще не достигнув середины, как на крыльце роскошной избы объявляется мужчина облаченный в добротные одежды. Это коренастый мужичек среднего роста лет пятидесяти. Гладко выбрит, но с длинными усами со слегка загнутыми кончиками к верху. Чем напомнил Василию киношного Чапаева. Лицо в целом приятное, не смотря на большой мясистый нос и глубоко посаженные голубые глаза. Темно-русые волосы лишь слегка поддернутые сединой молодят владельца, возможно, ему даже больше пятидесяти. Но вот руки грубоваты натружены, что говорит о незнатном происхождении. В целом он производит впечатление властного, честолюбивого, но не глупого человека.
Самоназванный князь спускается по ступенькам, попутно вытирая руки полотенцем, без шапки в расстегнутом кафтане. Ступает уверенно, с благодушным выражением лица. Только что поужинал, прибывает в хорошем расположении духа.
- А-ааа, Юрий Твердович, воевода князя Гавриила, известный упрямец и рубака, - восклицает хозяин, узнавая стоящего перед ним человека. - Рад приветствовать, столь достославного вельможу в моих владениях.
- И кто ты будешь таков? - игнорирует приветствие Твердович.
- Я-то, князь Лиходольский - Пантелей Всеволодович! - совершенно не обращая внимания на недружелюбность воеводы, отвечает князек, продолжает. - Земля слухами полнится, что едет по Лиходолью дружина княжеская, крепкая. Я вот все думаю, чего бы это вдруг?
- Почто нас задерживаешь, по какому праву? - супится воевода, игнорируя вопрос Пантелея.
- Почто... - растягивает слова местный князек, смакуя на языке и казалось, раздумывая как бы ответить так, что бы поняли без лишних слов. - Каждый, кто едет по моим землям, должен платить мостовой сбор. Иначе на что я буду мосты чинить?
Задорно усмехается, с некоторым снисхождение, будто он говорит с неравными по положению босяками, просто делает одолжение поясняя непонятливым. В целом князек благодушен, ведёт себя доброжелательно по отношению к невежливым чужакам. Но именно это-то и не нравится Твердовичу. Воевода начинает наливаться краской злости, а князек продолжает уже в другой горделивой интонации:
- И права у меня на то имеются, ибо это мои владения!
- С какой это стати, - в недружелюбном тоне шипит Твердович.
- А с такой! - благодушие с лица Пантелея испаряется, смурнет. - Бросили нас ваши князья тут на произвол судьбы, оставили без защиты и на поругания разным иродам. Некому, было заступиться за люд неприкаянный. Потому и избрали меня князем своим, дабы я был их защитником судьей и кормильцем! И не вам указывать нам и не нам перед вами ответ держать!
- Так это твои служки нас у Исшры пощипать хотели? - в голосе воеводы звенит угроза.
Но благодушие князька возвращается вновь, и он отвечает просто:
- Нет, все, что лежит северней Срады мне еще не подвластно, но сейчас, после вашей помощи, я думаю, что приструню тамошних атаманов.
- Еще б мы тебе помогали, - усмехается Твердович. - Мы княжеское посольство, едем в Магурию, а с нами сама княжна - Мирослава Гаврииловна. И никто не имеет права задерживать нас и требовать платы. А кто осмелится задерживать или заступать дорогу, тот разделит участь тех безродных оборванцев, что пытались напасть у берегов Исшры!
- Ну, хватит, - теряет терпение Пантелей. - Платите по гривне за каждые десять возов и езжайте куда хотите!
Василий видит, как воевода наливается пунцовой краской. Понимает, что сейчас случится не поправимое, оба дошли до крайней черты, а Твердович не обладает талантом переговорщика, да еще теряет терпение. Сейчас начнет ругаться и оскорблять местного властителя, который этого не сможет стерпеть и начнется драка, выиграть в которой шансов у них практически нет. Мало того воевода просто ставит под угрозу всю посольскую миссию и жизнь княжны. Нужно что-то делать, субординация субординацией, но ситуация требует вмешательства.
Берестов делает шаг навстречу Пантелею Лиходольскому, заслоняя плечом кипящего Твердовича, пока еще подбирающего слова что покрепче.
- Мы не вправе решать князь вы или нет, мы не можем оспаривать твою власть или ставить ее под сомнение. Мы не судьи и не властители, мы простые посланники. Но вам выпал хороший случай, доказать свое право на титул и власть. Показать всем, что вы не просто самозванец из глухого края, а благородный человек с неоспоримыми достоинствами, человек чести и щедрой души, достойный быть князем и быть признанным равным среди равных. Сейчас в ваших руках судьба важного предприятия, очень важного для будущего Руси и даже Лиходолья. В этом посольстве находиться молодая княжна, дочь одного из самых могущественных и влиятельнейших правителей близлежащих земель. То как вы почтите своим гостеприимством княжну и все посольство - это и станет вашим лицом. Ибо то, что скажет о вас княжна другим власть имеющим, то и будет за вами навек! Скажет - что вы из-за пары гривен, не уплаченных нами, обдерете нас, как простой разбойник с большой дороги, то и вас считать будут простым разбойником, призирать и поступать соответственно. Но если вы окажете все подобающие почести столь знатной и влиятельной особе как Мирослава Гаврииловна. Ее слово будет услышано, и о вас будут судить и говорить по ее словам, как о достойном. К тому же сама княжна может замолвить словечко перед своим отцом, дабы он отнесся к вам по достоинству, оценил как равного и согласился с вашей властью, здесь в Лиходолье!
Василий замолкает на секунду, дабы перевести дух и оценить реакцию окружающих. Он врал безбожно, не имея понятия, вернее не в состоянии оценить, о степени влияния и могущественности Русского князя. Конечно же, вряд ли княжна замолвит за выскочку слово перед отцом, а может быть, князь не потерпит какого-то самозванца рядом, да не пошлет дружину вразумить местных оборванцев, растолковать им кто есть кто, а самозванца подвесить на столбе вот на этой же площади. Но врал, сладко врал, так как альтернатива Твердовича значила драку и возможно смерть для всех, его смерть.
Василий косится на Вольха стоящего слева, в глазах одобрение, вдохновляет, предаёт большую уверенность. На Твердовича не смотрит, спиной ощущает клокочущую бурю гнева и негодования, но воевода не вмешивается, молчит и терпит, чувствуя, что так лучше, он же в ответе за княжну и посольство. Хватает самообладания удержать в кулаке эмоций.
Князек не много удивлен, но на лице играет удовлетворенная улыбка. По лицу заметно, что решение не принято, в голове мечутся мысли, пытается сопоставить сказанное и собственные представления, планы, желания и возможности.
Берестов решает дожать князька чувствуя, что тот ведется на слова. Делает ставку в речи на честолюбие Пантелея:
- Мы в вашей власти, вы сильный человек, но ведь сила доказывается не дракой и метанием копий, а благородством. Ибо только сильный человек способен быть щедрым и благородным, держать честь. И только слабаки как северные атаманы, которые я думаю, вам и в подметки не годятся, могут так гнусно нападать из кустов в надежде показать свою силу.
Кем быть решать вам, но не уж-то ради трех-четырех гривен вы пожертвуете такой возможностью, стать достойным среди достойнейших!
Берестов замолкает, глядя на счастливое лицо Лиходольского князька. Пантелей ко всему прочему наивен, не смотря на властность и сообразительность. Честолюбие сильнее. Речи Берестова попадают в самое сердце, вчерашнему безродному мужику и возможно, совсем недавно, обычному разбойнику с большой дороги.
Главное сейчас не пережать, а то князёк может заподозрить не компетентность Василия, поймёт, что это обычная уловка. Остаётся только выждать реакцию.
Князек же стоял еще с минуту не реагируя лихорадочно оценивая все сказанное, но в конце концов придя к решению, сказал:
- Складно сказываешь мил человек. Твои слова делают тебе честь!
Кивает отдавая должное Берестову, а потом с самодовольством объявляет:
- Вы еще не ведаете, что такое гостеприимство по Лиходольски, сегодня вы узнаете, как мы может быть гостеприимны и щедры, сегодня вы увидите, что мы люди чести!
А потом повернув голову в сторону кричит:
- Бражень, иди сюда!
Откуда-то из глубины двора трусит щупленький сгорбленный мужичонка с заискивающим взглядом, раболепно кланяется князьку изображая полное внимание:
- Я здесь княже!
- Вот, что Бражень, - выдаёт распоряжения Пантелей. - Выноси-ка во двор столы, да готовь самые лучшие угощения, накрывай столы, пировать будет, угощать дорогих гостей! Да тащи все самое лучшее не скупись и не скряжничай!
Потом переводит взгляд на гостей, делает приглашающий жест:
- Прошу за мной, в мою хату!
И не ожидая ответной реакции идет уверенным и будто окрыленных шагом к крыльцу своего дома.
Твердович не мнётся, следует за князьком, проходя мимо Берестова и не удосуживает даже взглядом. Василий порывается пойти следом, но его ловит за руку Вольх.
- Не ходи Василий, ты все сделал правильно, но сейчас лучше тебе остаться тут с нами, - шепчет десятник на ухо Берестову. - А я пойду вместо тебя и прослежу, что бы Твердович все же не наломал дров.
Берестов послушно остаётся в компании Буяна, Прохора и еще одного молодца Твердовича имени которого не знает. Они смотрят на Василия с любопытством и долей уважения. Мало того, служки Пантелея, скопившиеся во дворе, поглядывают примерно так же, и на них произвел впечатление.
Берестов греет себя мыслью, что годиться хоть на что-то в этом мире, все-таки не совсем бесполезен!
Воевода и Вольх отсутствуют не долго, немногим более четверти часа. Когда Твердович выходит из дома на лице напускное безразличие, всё так же игнорируя Берестова проходит мимо направляясь к своим коням. Вольх поравнявшись с Василием кивком предлагает следовать за воеводой.
Вольх молчит и внешне выглядит как всегда, но Василий чувствует, он что-то хочет сказать ему и просто выжидает подходящий случай.
Выехали за ворота селения, воевода с молодцами отрывается вперёд достаточно далеко, Вольх оглядывается вокруг желая удостовериться, что рядом никого нет и никто не подслушивает. Наклоняется к спутнику и негромко бормочет:
- Держись теперь от Твердовича подальше, старайся не попадаться на глаза, тебе он того, что ты сотворил во дворе у Пантелея не простит!
Берестов изображает удивление и не понимание, хотя сам все прекрасно понимает. Но Вольх находит нужным пояснить:
- Ты все правильно сделал, уберег нас от глупостей Твердовича, но беда в том, что сделал принародно, показав всем не способность воеводы к ведению переговоров. Тем самым задел его гордость. У воеводы, при всех прочих достоинствах есть серьезные недостатки, он упрям, честолюбив, тщеславен, вспыльчив и, что касается тебя - злопамятен.
Десятник вздыхает, глядя в след удаляющемуся воеводе, а потом продолжает:
- Твердович хорош как вояка. В ратной сече лучшего полководца не найти! Потому послан князем с посольство, так как лучшего для охраны и не сыскать. Но его одного никогда бы не послал, из-за горячности и упрямства. Поэтому то и поехал с нами Борис Белокаменский за старшего. Да вот кто же знал, что с ним хворь приключится...
- А чего Пантелей хотел? - решает Василий перенаправит не вполне приятный разговор в иное русло.
- Хотел выведать, цель нашего посольства, - сообщает десятник. - Пытался нас умаслить... Про тебя спрашивал - кто ты?
- Ну и кто же я? - любопытствует Берестов.
- Твердович, казал, что ты и есть княжеский посланник, но в походе подчиняешься ему, потому и молчал по началу.
- Соврал.
- А что ему было делать, правду он сказать не мог, для него это унизительно!
- Хорошо, зато я теперь буду знать, кто я такой! - Василий ухмыляется.
- Но мне кажется, - добавляет Вольх, - что Пантелей не очень-то ему поверил. А про тебя сказал, что ты очень хороший посланник.
Ты и в самом деле говорил складно и умело, совсем как ромейские и латинские знатные вельможи да богатейшие торгаши. Это только они так ловко умеют врать и плести сладкоречивые паутины слов.
- Я этим самым, в нашем мире зарабатывал себе на хлеб.
- Торгаш? - переспрашивает десятник.
- Ага, - подтверждает Берестов, - торгаш!
- М-да, не советовал бы я иметь дела с тобой нашим купчикам...
- Не зная, но быть торгашом я больше не хочу! - морщится Василий.
- Я бы так точно не смог, да и вряд ли кто из нас сумел бы так. Мы все честные и гордые что ли. Не приучены врать на ровном месте и юлить перед другими. Стараемся все по чести, да по правде, а главное по-совести! Но вот ведь иногда нужно и по здравому смыслу, ведь не каждый ведет себя по чести.
- А может так надо, по чести и правде.
- Надо, когда ты с равным тебе по духу! А иные и не оценят сего, того и гляди за слабость или наглость примут. Там где люди испорчены властью, можно по смыслу. И у тебя в том талант - говорить с людьми у которых власть на руках, пусть даже такая малая как у Пантелея Лиходольского.
За разговором незаметно доезжают до места, где стоят лагерем остальные товарищи. Василий отдает коня обратно Макару, а сам усаживается на телегу к Мазуру. Их не о чем не спрашивают, спокойно ждут, пока колонна не вырулит на дорогу по направлению к воротам селения. Десяток Вольха как всегда замыкающий, даже здесь на отрезке пути менее чем в одну версту.
Оказавшись внутри за заграждением стройная колонна расползается в разные стороны, каждый ищет свободное место для постоя. Никто не рассчитывает на щедрость местного недоверчивого, подозрительного, полуголого и, возможно, полуголодного народца, живущего в вечном страхе перед лицом будущего.
Местный люд и в самом деле, шарахается от приезжих. Утаскивают, зазывают с улицы детей и наглухо запираются внутри маленьких дворишек. Подглядывают за нежданными гостями сквозь щели в ограде и прикрытые створки ставень на окнах.
Макар, рыскавший по улочкам селения, выныривает из узкого проулка и призывно машет. Борода поворачивает подводу в сторону Макара, остальные следуют за ним. Миновав проулок, въезжают на обширное пространство задних дворов. Здесь довольно чисто, подходящее для ночлега место. Здесь же одиноко стоит начатая копна сена, прижимается к глухому забору одного из дворов. Тихий уголок вполне подходящий для постоя.
Как только завершаются дела по обустройству стоянки для ночлега, сразу же начинается собор на пир к местному князьку. Встаёт вопрос, кто останется караулить имущество и лошадей. Хотели было определить на должность сторожа Анчутку, но в сторожа вызывается Воислав. На вопрос почему - ничего не говорит, замечает лишь, что меда пить ему не с руки.
А почему именно не с руки, Василий не понимает, похоже смысл во фразу вложен особый. Единственное, Воислав просит принести свежей рыбы, если такая найдется.
Вечереет. На "княжеский" двор Вольхова ватага приходит чуть ли не последней. Дружинники утомлённые однообразием походной жизни, спешат на пиршество шустрей хозяев.
Столы выставлены большой буквой П, занимают почти весь двор. За ними можно поместить сотни две людей, если не больше. Сами же столы просто ломятся от разнообразных яств. Здесь многочисленные мясные блюда: чьи-то жаренные на вертеле окорока, есть копченые; видны зажаренные целиком молочные поросята; вареные куски еще какого-то мяса. Имеется птица - куры, гуси, какая-то дичь; множество сортов рыбы - от мелкой, вроде сельди и большой на весь поднос. Несчетное многообразие разносолов - огурцы, грибы, капуста разных видов и способов приготовления; прочие овощи и даже фрукты. Некоторые тушки, приготовленные целиком, нафаршированы различными крупами, украшены яблоками и прочими вкусностями. А уж о выпечке говорить не приходится, неохватное число видов, на любой размер и вкус.
У Василия после длительной гороховой диеты обильно выделяется слюна от вида сказочных угощений. Хотя все достаточно просто, но эта простота выглядит еще аппетитней, чем самые изысканные блюда из ресторанов в которых доводилось бывать. Единственное чего не приметно, так это картошечки и помидор. Увидев в одном обширном блюде нечто похожее на картофель обрадовался, но приглядевшись, понял, что это нечто другое, возможно, репа. Что ж Америку тут не открывали, а значит, нечего искать "второй хлеб" и "золотые яблоки". Но Берестов не сильно переживает, виденное застольное обилие вызывает оптимизм по поводу будущей жизни.
В довершение всего рядом через равные промежутки расставлены медные кубки, большие, примерно по пол-литра! Стоят пока пустые. На столе еще не заметно ничего такого, что могло быть годным для их наполнения.
Весь десяток Вольха усаживается в конце левой части столов, так как только тут осталось достаточно места для всей ватаги. Василий садится с внешней стороны справа от Макара, рядом с ним, справа находится Борода, подле него Анчутка на самом краю стола. Напротив Анчутки с внутренней стороны усаживается Мазур, около него Сом. А рядом с ним, напротив Берестова, одно пустое место, Вольх по дороге куда-то запропал!
За правым рядом столов рассаживаются местные. Макар, глядучи на них говорит:
- Сейчас медку хлебнем и пойдем брататься!
Но сам все больше следит за молоденькими девицами снующими между столами и разносящие яства.
Все сидят, никто не касался еды, частенько бросают взгляды на верхний ряд столов, ждут. Еще через пару минут, из хаты выходит Лиходольский князек, следом за ним Твердович подавая руку княжне, за ней объявляется Арфения, а следом несколько молодцов воеводы. К столам идут не спеша, усаживаются за свободные верхние. Тут Пантелей Лиходольский суетится, помогает княжне усесться во главе стола, сам устраивается слева от нее, а Твердович справа, рядом его молодцы. Арфения за стол не садится, направляется прямиком к выходу со двора, уходит.
Девицы, прислуживающие на пиру, засуетились еще быстрей, несут большие кувшины. Пантелей наполняет кубок, встаёт. Говорит, но суета охватившая столы заглушает речь, люди получив кувшины, торопятся наполнить чаши, шумят выясняя, где чья посуда.
Вся суета, похоже, не беспокоит князька, его речь предназначается в основном для княжны.
Василий наливает себе совсем немного, но замечает, что Сом вообще не притрагивается к сосуду, чарка стоит пустой. Остальные товарищи не шибко усердствуют в наполнении кубков. Осторожничают или не доверяют!? А может просто не пьющие... Хотя другие не гнушаются медом, льют до краев, четь ли не с "горкой". Берестов давно приметил, что вольховцы несколько отличаются от остальных дружинников, вроде бы все то же самое, но вот в мелочах отличны. Даже за столом меда не доливают...
Князек заканчивает речь, заждавшийся народ дружно гремит пожеланием:
- Здрав будь княже! - кричат с правого ряда.
- Здрав будь хозяин! - вторят дружинники с левого.
Разом опустошают кубки. Василий сначала делает один маленький глоток золотистой жидкости. Напиток сладковатый медово-душистый, мягкий, очень приятный на вкус, алкоголя в нем не больше чем в обычном пиве. Такого пития можно потребит достаточно много. Но памятуя о коварстве медовухи, которую приходилось в свое время пить, решает не налегать на хмельное. Может быть у меда и медовухи сходные свойства. Конечно же не знает из чего и как делают мед, но предполагает, что технологии изготовления сильно отличаются. Допивает напиток до конца и быстро, по примеру дружинников. Пока товарищи не опередили, стаскивает близлежащею курицу. Но они и на нее не зарятся. Мазур тянется к большому куску рыбы лежащей на подносе. Произносит полушутливо:
- Ну что Сом, попробуем сома!?
Сом кивает и следует примеру возницы, утятягивает кусок побольше. Их примеру следуют и другие вольховцы, так что блюдо быстро пустеет. Но одна из глазастых девиц, видит непорядок и по-быстрому убрала пустую утварь взамен ставив новое. При этом ее глаза встречаются с озорными очами Макара, ее лицо вспыхивает. Тут же убегает.
- Хороша! - кряхтит Макар глядя в след девице.
Никто не отзывается, кажется даже не заметили реплики, все заняты едой.
Когда Берестов почти разделался с курицей к ним подсаживается Буян. Втискивается между Василием и Бородой, наполняет свой кубок до краев, так же поступает с чаркой Берестова:
- Хочу выпить с тобой Василий Федорович! Слышал я сегодня твои речи... Заслушаешься! Может ты и не важный боец, может и не знаешь с какого конца меч держать, но зато ты ловок в обращении словом. А это очень редкий талант чем железом махать. Твоя сила в твоем слове. Уважаю! Вот за это и хочу выпить.
Буян поднимает кубок, выжидая ответного действа от чужака. Берестову деваться некуда, поднимает свою, осторожно, стараясь не расплескать. Замахивают на пару с Буяном. Затем великан, окидывает взглядом сидящих вокруг, отставляет чарку, приближается к уху Василия, шепчет:
- Не попадайся на пути у Твердовича, он шибко умных не любит, да и того что ты сегодня учинил с его гордостью тебе не простит. Когда вернемся, лучше в Новограде долго не задерживайся, а еще лучше вертайся обратно в Горохово. Может не видя тебя забудет все и не станет козни творить супротив тебя. В этом он горазд!
Дружелюбно подмигивает, хлопает Берестова по плечу тяжеленной рукой, ушел обратно к своим.
Василию захорошело, прав был, напиток коварный. Налегает на еду.
Через какое-то время заявляется Вольх, брякается напротив, на свободное место. Чарку не трогает, берётся за репу хватает кусок рыбы. Молчит внешне ведет себя как обычно, но что-то принес, в глазах стоит.
Народ, подогретый алкоголем, начинает потихоньку разговариваться, веселиться, задираться, спорить и просто громко шуметь и смеяться.
Рядом, через два человека, рябой вояка увлеченно, живописно жестикулируя, в превеликом вдохновении в мельчайших подробностях рассказывает об охоте на дикого кабана. Многие, практически все рядом сидящие дружинники, внимательно следят за ходом рассказа. Этим пользуется Вольх. Пригибается к столу, призывая других следовать его примеру. Вольховцы грудятся поближе к десятнику.
- Вот, что я узнал, - начинает он. - Пантелей в прошлом был наемником, имел свою ватагу, нанимался в охранение к купчикам разным, ходил с торговыми караванами. Три года назад подрядился к одному козарскому купчине сопроводить товар в Дыев к Чудам белоглазым. Сам купчина остался в Первограде, так как это был год черноградского набега, поручил купчина всю заботу о караване Пантелею. К несчастью черноградцы совершили набег на Чудь, и Пантелей попал им в лапы вместе со всем караваном. В Морарских землях ему удалось бежать, к счастью их в Черноград провожали не сами черноградцы, а их служки. Обратно возвращаться не стал, так как купчина козарский стал бы недоимку требовать. Пробрался перевалами в Лиходолье и поначалу ходил в ватаге у местного атамана, но через год вызвал того на поединок - победил. Став атаманом начал подчинять себе другие ватаги, кого посулами или подкупом, кого силой, а кого на испуг взял. С прошлой осени и до сего дня ему удалось подчинить всех кто живет от Верхней Тросянки до Срады. Но тех, кто северней Срады, он пока не объединил под своей властью. Земли между Верхней и Большой Тросянкой пусты, никто там не живет, не добрая молва идет о тех краях.
Вольх умолкает на минуту, плескает себе в кубок немного меду, делает два добрых глотка, продолжает:
- У него в округе около пяти шести сотен воинов стоит, да еще в дальних селениях сотен пять наберется, так что сила у него имеется. Сами селища стоять ближе к горам, подальше от дороги, боятся набегов черноградцев. Мосты на Сраде и верхней Тросянке они починили, собираются с купцов мостовой сбор взимать.
Потом он переводит взгляд на Берестова:
- Не зря ты Василий поперек Твердовича встал, а то бы нас сейчас зарывали в землю, а не медом поили!
Берестов смущенно улыбается, спрашивает в свою очередь:
- А воевода об этом знает, про Пантелея?
Вольх откидывается назад, смотрит в сторону воеводы, чешет бороду, возвращается в исходное положение. Берёт кубок, допивает остатки напитка.
- Узнает, у него ушкачи имеются.
Сом вертит свой сосуд в руках и с тоской заглядывает внутрь. Василий это замечает и решается спросить:
- Сом, а ты чего не пьешь?
Но тот только ухмыляется в ответ, отставляет чарку в сторону. Вместо Сома отвечает Вольх:
- А ему еще потрудиться предстоит, - десятник снова отклоняется назад, смотрит в сторону верхнего стола из этого положения заканчивает фразу. - Уже скоро!
Сом продолжает скучать, почти не ест, остальные же кушают аппетитно, но почти не пьют. Только Анчутка потихоньку прихлебывает из своего сосуда, периодически по-тихому доливая туда коварной жидкости.
Менее чем через десяток минут поднимается Лиходольский князек и, прикрикнув, что бы обратили внимание, речёт обращаясь к Твердовичу:
- Слышал я воевода, что в дружине твоей служат самые лучшие рубаки во всей Руси, так ли это?
Василий, слыша это, даже привстаёт на своем месте, так как противоположный ряд людей загораживает от взора верхние столы, где и сидят - Пантелей, Твердович и княжна.
- Все так Пантелей Всеволодович, все верно тебе сказывали, - отвечает Твердович, но как-то уж слишком обыденно, с наигранным безразличием.
- Что ж, я рад, что людская молва правдива, но и мы не слабого десятка и смею тебя Юрий Твердович, заверить, что мы воспитанные суровой жизнью в Лиходолье будем не хуже, уверен даже лучше!
- Да куда вам Лиходольским оборванцам до моих молодцов! - лицо воеводы остаётся безразличным, либо это напускное, либо разговор носит чисто ритуальный характер, для чего-то заурядного в таких вот застольях.