На Титане Эрик и Клаус придумали игру, вроде пускания "блинчиков", только вместо плоской морской гальки ребята подбирали по всей станции изношенные уплотнительные кольца, нарукавные обода из негодных более скафандров, поршневые кольца, и остальное в том же роде было ими присвоено и сохранено.
- Смотрите, мадам, как я брошу, - сказал Эрик, устраивая тонкий диск в правой руке, специально обернутой изоляцией, и поднося его к разрядному щупу аккумулятора.
Фокус был в том, чтобы так направить и так закрутить металлическое кольцо, летящее поперек волны замерзшего углеводорода, чтобы выдержанный угол атаки не уронил снаряд на дно, а плавно отдал его левитации: вращаться в парении над жидким метаном, снова оборачиваясь за период по широкой дуге.
- Вам нравится, мадам? - спросила маленькая Мина, когда весь их запас кружил над пенным заливом, подскакивая на ниточках искровых щелчков.
- Как интересно! Так вот зачем вам нужна была батарея?
- Да. Спасибо, что уговорили профессора Рюмера дать ее нам, - хором сказали дети.
Наконец-то Ленина была рада, что, еще только начиная дружить с этими ребятами, уже так скоро заслужила их привязанность и благодарность.
- Ну а теперь, когда вы мне все показали, нам пора возвращаться на станцию, а то профессор будет волноваться, - сказала она, - Хорошо?
И взявшись с воспитателем за руки, мальчики и девочки отправились с побережья домой, по пути не умолкая ни на миг:
- Профессор Рюмер ни за что бы не доверил нам одним без присмотра аккумулятор шагохода, - спросил Курт, - Вы видели шагоход?
- Конечно, это такие большие механизмы, похожие на пауков. В самый первый мой день на Титане меня везли на шагоходе от космодрома до станции.
- Точно, а вы знаете, что они не могут работать нигде, кроме Титана? Это из-за холода.
- Неужели.
- Их части состоят из формованной смолы, которая застывает и становится при такой низкой температуре крепче стали. Их используют добывающие компании, и у нас на станции есть такие, профессор Рюмер иногда даже катает нас по планете.
Позади шествующих фигур над морем поднималась окольцованная полусфера Сатурна, и с каждым часом вырастая в тусклых бирюзовых сумерках, ее неудержимое янтарное свечение окутывало Титан, распаляя его туманную угрюмую атмосферу.
- А у вас есть дети, мадам?
- Да, у меня есть дочь, ей пятнадцать лет. Но она сейчас у отца, он астро-инженер и взял ее в командировку на Альциону в Тельце.
- Я тоже, когда вырасту стану ученым, - сказал Эрик, - Тоже буду путешествовать по всей вселенной. Профессор Рюмер говорит, что так все и будет, и вправду считает, что мы все очень умные. Жалко, что он не разрешает нам разлучаться, мы-то с Клаусом и Леной уже все решили, станем командой косморазведчиков, а вот Марта хочет лечить зверей в Африке, она, конечно, никогда их не видела кроме как на картинках, но у нее куча книжек про животных, она очень их любит.
- А мы говорим ей, что не только на Земле есть звери, животных можно лечить и на другой планете, - смешался Курт, - Ведь можно спасать инопланетян, как Маркс Канарси. Правда, мадам?
- Конечно правда, - ответила Ленина.
2-1.
Известность пришла к Марксу Канарси сразу после возвращения из экспедиции на Лауру. Он еще был молодым ученым-экстратеррологом, но его первая инопланетная миссия завершилась грандиозным открытием, которое опрокинуло установившееся в мире представление о лаурийцах, их образе жизни, культуре и обычаях. Канарси доказал, что инопланетяне находятся в тесной эволюционной связи с другим видом живых организмов, который он назвал "мыслящим телом"; это "тело", "лаурийская сома", сравнимая по виду, наверное, с нитями грибницы, залегающая под поверхностью планеты, на месте, где стоит город, в норах и тоннелях под ним. Она служила для лаурийцев на поверхности чем-то вроде общественного интеллекта, коллективной памятью их цивилизации. Сами поодиночке они были малоспособны к творческому поиску, для решения научной задачи лаурийцы собирались как можно большим числом, при этом совершенно неважно было, кто из них специалист в конкретной области. Особая выделенная часть мозга лаурийца настраивалась на внимание мыслящего тела, которое входило в рабочий контакт с их группой, используя вычислительную мощность их интеллекта, перераспределяя между ними задачи, организуя поиск ответа на проблему наиболее эффективным образом. При этом по наблюдениям Канарси лаурийцы не испытывали от вторжения в их сознание сомы никакого неудобства, в обычной жизни поступая и ведя себя осмысленно как независимые индивиды.
Целью профессора Рюмера было добиться в лаборатории того же, что создала природа на Лауре. По его замыслу человек с таким же общинным когнитивным механизмом стал бы ценнейшим ресурсом для науки, и притом без опасности потерять свободу воли и индивидуальность. Для эксперимента профессор Рюмер из ДНК доноров-добровольцев вырастил в авто-утробе опытные объекты, чьи гены он дополнил фрагментами лаурийского кода. Это было необходимо для последующего конструирования в мозгу объектов контактной области восприимчивой к сигналам имеющегося у профессора Рюмера отростка сомы.
2-2.
Внедренный в человеческую ДНК инопланетный лаурийский ген дал сильный отыгрыш на детскую внешность. Их лица получились больше обыкновенного вытянуты, а нижняя челюсть и подбородок выпячены вперед, отчего голова напоминала в профиль чертежное лекало. Крошечные редкие зубы были слишком мягкими, поэтому детям разрешалась только измельченная протертая пища, от более твердой у них воспалялись десны и ноющей болью мучили их целый день. Вокруг глубоко сидящих глазок толстыми кожистыми складками наползали веки, так что белков не было видно совсем, и с лица на Ленину глядели два черных уголька, над которыми отвесно поднимался чистый и безбровый, сужающийся к зениту, лоб. У всех кроме Мартина - выступ на его черепе в отличие от других был сильно сдвинут на бок, и мальчик показывал мадам Ленине, как надавливает пальцами это хрупкое, но податливое вздутие на голове, показывал и ясный, будто еще свежий, шрам от операции:
"У меня плохо прижилось шишковидное тело, - говорил Мартин, - Это железа из тела лаурийца, которая вырабатывает фермент, в котором живут клетки мозга-передатчика. У всех оно прижилось хорошо, а у меня почему-то случилось воспаление. Опухоль немного задела лобные полушария, и из-за этого я немного странный и неловкий".
Пока плод созревал в авто-утробе, извлеченное шишковидное тело оставалось присаженным на субстрате, а вырабатываемый гормон по трубкам вводился зародышу, и еще после рождения в течение трех месяцев, пока длился инкубаторный карантин.
"Я могу рассказать вам, как мне в мозг вживляли отросток, - говорил Мартин, - Вы можете удивиться, что у меня, в самом деле, могут быть такие ранние воспоминания, но это так. Я знаю, что лежал на операционном столе, накрытом каким-то гладким блестящим материалом, что казалось, я погружен в светящуюся туманную пелену, пространство за ее пределами было окутано мраком, так что я не знаю, какой была операционная или кабинет, где все это происходило. Мое тело было повернуто на бок, и я мог смотреть только в одну сторону, но у меня и сейчас такое ощущение, будто мне при всем при этом удавалось как-то видеть себя со стороны, с нескольких точек зрения, и будто бы то, что наблюдал я сам, имелось сразу во многих вариантах, как вибрирующее эхо. Профессор Рюмер говорит, что это были переживания других ребят, перепутавшиеся с моим личным восприятием, так что, наверное, было не совсем правильно говорить, что это именно мои воспоминания, все-таки это наши общие впечатления, какие-то из них были совершенно одинаковые, но что-то и отличалось. Я вспоминаю фигуру медсестры в белой маске, закрывающей целиком ее лицо, профессор Рюмер просил ее придерживать мою голову во время операции, чтобы ему было удобнее. Она не слишком аккуратно взяла мое лицо обеими руками, и больно перекрутила шею, но в следующий миг, когда профессор удовлетворился моим положением, я почувствовал, как что-то проникает в меня сквозь череп. Мой затылок стал ужасно тяжелым, словно меня вывернуло наизнанку, и мое тело целиком оказалось теперь с другой стороны моего лица. Внутри того "меня" лязгали друг о друга металлические спицы, я понимал, что меня калечат, и мне было невыносимо страшно, я плакал и кричал. В то же время все, кто уже пережили этот кошмар однажды, вернулись назад в своей памяти сюда же ко мне, мои ужас и боль будто удесятерились, все это повторялась снова и снова, даже когда операция на мне уже кончилась, я словно оставался там, силой зажатый на столе с хирургическими инструментами изнутри выскабливающими мой мозг..."
2-3.
Ключевой для эксперимента профессора Рюмера отросток мыслящего тела по правилам всегда должен находиться в детской, там ему оборудовали небольшую керамическую ванночку, где бы ему было удобно. От существа исходило влажное тепло и резкий сладковатый запах, временами под ним собиралась какая-то слизь, которую нужно было промокать губкой. За этим следили дети, составив себе график дежурств, они убирали выделения, переворачивали сому на другой бок, растирали пролежни и набухшие солевые узлы.
- Хотите, можете погладить его, - упрашивали дети, - Давайте, ему будет приятно.
- Я даже не знаю, можно ли мне, разрешит ли профессор Рюмер, - Ленина чувствовала, что скоро у нее закончатся отговорки.
Ей было не по себе от этого существа от того, как оно скреблось и пищало на дне своей ванночки, детям же, наоборот, оно безмерно нравилось. Девочки даже играли с ним в дочки-матери, ведь оно было живым и откликалось на ласку. Его кутали в платьица, снятые с кукол, баюкали на руках и разговаривали с ним.
- У мадам есть пятнадцатилетняя дочь, - шептали девочки, когда думали, Ленина их не слышит, - Она самостоятельно выносила ребенка. Только одного? Почему не стала продолжать? Вряд ли с ней что-то не в порядке в плане здоровья, скорее всего, на то были личные или семейные причины.
С ними в детской Ленина не могла откинуть мысль, что во всякий момент отросток сомы проникает в их мозг, и они решают для профессора Рюмера какое-то уравнение, или задачу, даже когда они не возились с этим существом, как с куклой или зверьком, от вида которого Ленину мутило. Если они и были детьми, могли быть нормальными человеческими детьми в определенные моменты времени, то существо каким-то образом вытягивало из них эту способность.
Временами происходило то, что у Ленины не укладывалось в голове, дети собирались в круг возле ванночки сомы, молча рассаживались по местам, и в продолжение нескольких минут только глядели друг на друга, улыбаясь и еле слышно посмеиваясь. Иногда изо рта вырывается сдавленный всхлип, но вскоре никто уже не может себя контролировать, начинается сущая истерика, они валятся на пол, их прошибает пот, они уже не смеются, а кричат, как дикие звери, широко разинув оскалившиеся пасти.
В эти моменты Ленина мечтала сбежать куда подальше.
Хотя в другое время эти же дети вели себя не страннее своих сверстников, или, по крайней мере, выбирают занятие, которое со стороны не так тревожно для их мадам. Пока они увлеченно конструировали какой-нибудь механизм, или собирали причудливое устройство, Ленине удавалось ненадолго остаться в покое и отдохнуть в тишине. У профессора Рюмера было на этот счет строгое указание - непременно докладывать ему, если ребятам придет на ум что-нибудь изобретать вне часов их уроков, когда за ними больше не наблюдали профессор и его лаборанты. Но в этот раз Ленина посчитала, что дети доделывают еще то устройство, которое они строили вместе с Рюмером, и нет нужды говорить ему об этом, раз он его уже видел.
И действительно, не прошло и пятнадцати минут, как Эрик произнес из дальнего угла детской, где производилась сборка:
- Ну вот, наконец, закончили, - он поднялся с корточек и посмотрел на каждого из коллег, которые тоже подняли к нему лица и заулыбались.
Девочки, Марта, Лена и Грета, не участвовавшие в работе, а сидели на полу, облокотившись на емкость с лаурийской сомой внутри, вскочили и подбежали к ребятам, из-за их спин они со знанием и весьма придирчиво оглядели получившийся результат и одобрительно закивали.
- Мадам Ленина, - позвал Эрик, - мы сейчас его включим, - он и остальные побежали к Ленине, звать ее на демонстрацию. Только Мартин остался и ковырял в устройстве отверткой, в последний раз настраивая его перед запуском.
Что-то лопнуло с глухим сдавленным хлопком, и в следующую секунду из прибора, перед которым застыл перепуганный Мартин, повалил темный зеленушно-чернильный дым. Лицо мальчика, на единственное мгновение, когда он повернул к Ленине свою голову, отразило безмерный испуг, и тут же скрылось под наплывающими едкими клубами вместе со всей маленькой фигуркой. Словно последний выдох тонущего прорывается вовне сквозь водную поверхность, так пронзительный крик Мартина из черного плена оглушил Ленину и подбросил ее на ноги. Она сказала детям бежать в открывшийся из палаты выход, а сама бросилась на помощь Мартину, в самую угарную гущу, в ее гибельный центр, горящий продолговатым, вытянутым вверх алым пятном.
3-1.
Ленина была готова к тому, что профессор Рюмер вызовет ее в свой кабинет, внутри которого словно осязаемый двойник уже обреталась затаенная внутри женщины тревога.
В глубоком полумраке профессора Рюмера сразу было не разглядеть, хотя он с порога позвал Ленину войти. Пройдя чуть вперед, она все-таки увидела его, он стоял на четвереньках в дальнем углу смежной с кабинетом комнаты, рукава у него были засучены по локоть, по груди и животу ползло черное пятно.
- Дальше не входите, - крикнул он оттуда, - Садитесь за стол.
Профессор собирал с пола какую-то жидкость, которая еще осталась там, когда Рюмер отложил с бороться с ней и поднялся навстречу Ленине, и она сразу же поняла крепко владевшую им тоску и беспокойное внутреннее переживание, ожидание чего-то дурного, что, в конечном счете, и сбылось.
- Мне с самого начала не понравилась эта затея с аккумулятором от шагохода, - проговорил профессор, садясь рядом с Лениной.
- Я не думала, что может случиться нечто подобное, - начала оправдываться она, - но вы же сами разрешили им.
- Да, разрешил, а теперь Мартин получил серьезный ожог, делая какой-то нагреватель на этой батарее.
Ленина закусила губу, не найдя что ответить.
- Я понимаю, это целиком моя вина, я слишком ослабила контроль над ними.
- Вот это верно. А ведь именно за этим вас и пригласили, понимаете? Мне нужен надежный человек, который бы следил и понимал все, что происходит в палате. Что произошло с мальчиком?
- С ним теперь все хорошо, - голос Ленины чуть дрогнул, к тому, что профессор будет так пренебрежителен в ее оценке, она была не готова, - Сразу же, как все произошло, я бегом, на руках отнесла его в медкабинет.
- А что именно произошло, вы знаете? Зачем они делали этот нагреватель? Когда после вашего сообщения о несчастном случае, я пришел в детскую, то не нашел никакого нагревателя, его либо уже разобрали, либо спрятали. Но и это не все. Вы следили за Мартином в медкабинете? Постоянно были с ним?
- Конечно, а как же?
Профессор лишь вздохнул, закатив кверху глаза:
- Я назначил детям общий осмотр после того, как наша медсестра доложила мне, что у нее из кабинета пропало некоторое количество гормонального препарата - хорионический гонадотропин. Это было пару дней назад, сразу после известного вам несчастного случая, то есть после того, как в кабинете побывал Мартин. Вы знаете, что это за препарат, зачем он нужен? Хотя бы предполагаете, для чего наши ребята, а в этом я уже не сомневаюсь, украли его?
Ленина покачала головой.
- Сначала я вас немного просвещу. Дело в том, что на Лауре в естественной, так сказать, среде мыслящее тело стремится организовать живущих там инопланетян в специфические общественные структуры, однако наших детей ему для этого будет недостаточно, их слишком мало, чтобы сложиться в эффективную функциональную структуру. Естественно, соме потребовалось больше объектов контроля, и здесь нам помогает то, что из-за вмешательства в ДНК у наших обожаемых ребят, в особенности у девочек, нарушена выработка полового гормона. Я уже говорил вам, что приказал проверить девочек, оказывается, они уже несколько раз пытались забеременеть, но всегда неудачно, а теперь мальчики, видя, что обычным способом им не справиться, решили стащить из медкабинета препарат, чтобы себе помочь.
- Я не могу поверить, что они способны на такое, это немыслимо, я даже не представляла, что они до чего-то подобного додумаются, это совершенно за гранью моего понимания... - она задумалась, - Что же получается, им удалось все-таки зачать?
- Не волнуйтесь, я распорядился абортировать плод, с самими девочками несколько сложнее, на всякий случай им удалили яичники. А впредь, я настаиваю, чтобы вы были внимательнее со своими воспитанниками, они не обычные дети, с ними всегда надо быть начеку.
3-2.
Путь назад от кабинета профессора до собственной комнаты Ленине показался просто кошмарно длинным. Пока ноги сами, своей памятью, несли ее по коридорам, пролетам и переходам между отсеками и внутренними шлюзами, Ленина пыталась удержать в себе сознание, сжимая руками потемневшее лицо от того, чтобы оно не распалось на части, и изо всех сил стискивала губы, скулы и дрожащий подбородок.
Только когда дверь за ней заперлась, и свет, не успев разгореться, потух до полутьмы, Ленина позволила чувствам пролиться. Она свернулась клубком и тихо заскулила от обиды и отчаяния. Что же сотворили эти маленькие существа, как они предали ее чувства к ним, как могли использовать и обмануть ее? Но как, в самом деле, и оскорбительные слова профессора Рюмера содержали горькую правду, она - обожаемая мадам Ленина позволила лаурийской соме овладеть разумом бедных ребят?
- Не плачьте, мадам, ну пожалуйста, - прошептал Курт, утешая и гладя ее по волосам.
- Как ты сюда вошел? Почему ты не с остальными в детской? - от неожиданности голос Ленины дрогнул, по телу пробежала нервная судорога.
- Я думал, вам плохо, - сказал он.
- Нет, ничего, все в порядке, - отговаривалась Ленина, вытирая раскрасневшиеся глаза. Ее вдруг прошибло от следующей мысли, - Что вы сделали с девочками? Как вы могли такое совершить, вы в своем уме? Это чудовищно! То, что вы сделали, понимаешь это?
- Не ругайтесь, пожалуйста, мадам, - мальчик прятал взгляд от стеснения.
Было понятно, что и сам он переживает из-за случившегося, и жестоко было бы дальше пытать его, Ленина притянула мальчика к себе:
- Но тебе все равно нельзя быть здесь, - она поднялась, ладонью растирая влагу с глаз по щекам и лбу, - Идем со мной.
Ленина отперла дверь, которая все это время оставалась надежно заперта, и, взяв ребенка за руку, вытащила его наружу в коридор.
- Не волнуйся, я только отведу тебя к остальным в детскую - произнесла она, чувствуя, как он упирается, - Или ты хочешь, чтобы я отвела тебя к профессору, рассказала, как ты хулиганишь?
Она рассчитывала только припугнуть мальчика, и не ожидала, что после этих слов он с силой рванет руку, так что у Ленины кольнет в запястье, и сбежит от нее по коридору.
- Остановись, Курт, не смей от меня убегать!
- Я сейчас вернусь! - он уже умчался, - Мне просто нужно сделать еще одно дело! - послышалось издалека, голос мальчика звучал теперь тише, будто сам от кого-то таился, из-за чего Ленина явственней ощутила смутную, непонятную угрозу этого места, что-то могло случиться с ними прямо сейчас или в любой следующий момент.
Она замерла, ей отчетливо послышались шаги, но для ног мальчика они были слишком тяжелые, к тому же, их сложный ритм говорил о приближении сразу нескольких человек. У Ленины перехватило дыхание, она не знала куда деться, понимая, что темнота скрывает ее лишь до поры - вдоль стен уже рыскали лучи карманных фонариков. Она ждала и не знала, что за этим последует, направленный прямо в лицо свет мешал ей узнать лица, но она слышала только голоса:
- Это мадам Ленина, а вовсе не Курт, - сказал первый из них.
- Значит, он нас все-таки провел, отвлек нас, а сам теперь, наверное... - окончания Ленина не расслышала, потому что эти двое уже прошли мимо.
4-1.
После этого детей многие стали замечать в самых разных частях станции, и никакие запоры им не препятствовали. С каждым днем научный коллектив переживал усиливающееся эмоциональное напряжение, теперь никто не ходил по станции в одиночку, а устраиваясь на ночь, обязательно проверяли надежность запоров. В итоге некоторые не выдерживали и расторгали контракты, чему профессор Рюмер не противился, он понимал, что бессмысленно было удерживать здесь людей, если они так напуганы.
Сам профессор, как руководитель проекта, и капитан тонущего судна, даже не помышлял о том, чтобы бросить станцию. Он регулярно совершал обходы, посещал детскую все с тем же неизменным сосредоточенным выражением лица, которое почему-то успокаивало Ленину. Только в ее отношениях с детьми не произошло перемен, со временем даже выходка Курта потеряла ту вызывающую наглость, которая вначале так рассердила ее, теперь этот случай даже стал казаться ей чем-то невинным.
Может из-за резкого сокращения персонала, занимавшегося техническим обслуживанием, или по другой причине, но станция с каждым днем все глубже погружалась во мрак. Света заметно становилось меньше. В детской теперь всегда царил полумрак, как и во всех остальных - жилых помещениях, лабораториях, операционных, хранилищах препаратов, а также связующих их переходах царила кромешная тьма. Часто слышались непонятные шорохи и скрежет, посторонние шаги, чье-то дыхание, иногда ни с того ни с сего на Ленину выскакивал кто-то из прежнего персонала, кто еще не успел улететь, словно не упокоенный призрак, который продолжает бродить по каменным развалинам замка. "Как мне отсюда выбраться? Как улететь", - тараторил этот спятивший бедняга, вскрикивал, натыкаясь на Ленину, и исчезал во мраке.
В итоге Ленина последовала примеру профессора Рюмера, который обосновался прямо в детской палате, уверяя, что так им всем будет гораздо удобнее друг за другом наблюдать. Еду и все необходимое им приносили дети - профессор Рюмер просто говорил Куртку или Марте, где и что лежит, ему то и дело требовались какие-то инструменты, либо научные приборы, и Ленина только удивлялась, глядя, как он объяснял кому-то из ребят задачу, а после ждал, что через полчаса и Клаус, например, появлялся с прибором. Где он ходил один, как так запросто попал в запертый кабинет? - профессора, казалось, это не волновало. Но, может быть, и нет.
В глубине комнаты исчезали и появлялись чьи-то неспокойные тени, какое-то сумрачное, необъяснимое и непостижимое действие, смысл которого, казалось, постиг профессор Рюмер, но Ленина была слишком подавлена, чтобы интересоваться. Она постоянно чувствовала тяжелую усталость, ей было трудно сосредоточиться, ей приходилось заставлять себя думать и реагировать на происходящее. Она привыкла помногу спать, ее сны были темны и не отличались от бодрствования, в них были лишь ощущения, сильные до того, чтобы их фантомы мучили Ленину и наяву, страх, отчаяние и гнетущая тревога. Скоро она потеряла счет времени, она лежала завернутая в детские одеяла, рядом сидел профессор в той же позе, он спал или что-то рассматривал на мониторе, освещавшим его осунувшееся лицо и еще немного лаурийской сомы, мерзкая слизь в ванночке уже никем не убиралась, она застаивалась, и источала отвратительный запах.
Однажды ночью ее растормошил профессор Рюмер, действовал он так решительно, так необычно, что первой мыслью Ленины было, а не снится ли он мне, хотя перемена в ее каждодневных тусклых сновидениях, провалах в забытьи, поразила бы ее не меньше. Но профессор ей не снился, он всеми силами пытался уберечь ее от некоей опасности, которая к ужасу была столь же реальной. Профессор сражался с кружившими вокруг тенями.
"Зачем он делает это? - подумала Ленина, - ведь никого вокруг нет".
Последняя мысль остро кольнула ее - "почему никого нет, где дети? Они же не отлучаются от существа".
Она вглядывалась в темноту, пока потрясший ее голос профессора Рюмера не вернул ее в чувство:
- А вы заряжали скафандры после своих прогулок?
"Скафандры? - сообразила Ленина, - неужели он считает, что ребята могли уйти со станции? Только куда? Что им делать на Титане? Куда они пойдут? Что внушило им в головы обезумевшая сома? Даже если скафандры заряжены, вместе мы никогда не уходили далеко от станции. Их нужно непременно догнать, иначе они погибнут".
- Помнится мне, в гараже остались еще шагоходы, - как бы в ответ на ее мысли произнес профессор Рюмер. Ленина согласно кивнула.
4-2.
На темном небе Сатурн казался таким огромным, что протягивая взгляд от его экватора до северного полюса, Ленина запрокидывала голову далеко назад, что ее макушка упиралась в стенку шлема. Вероятно, дело было в том, что прозрачный купол ее шлема и выпуклый фонарь шагохода вокруг Ленины вместе образовали причудливую систему линз, тем самым вводя ее ощущения мира в опасное заблуждение. Ее окружало холодное свечение голагеновых ламп и горящих индикаторов на приборной панели, вырвавшись из сумрака, в котором она жила бесконечно долго, Ленина очутилась в искрящемся красками мире, реальность которого никак не укладывалась у нее в голове. "Не галлюцинация ли это? - думала Ленина, - Не теряю ли я рассудок?"
- Куда, по-вашему, ушли дети? Где нам их искать? - вслух сказала она, обращаясь к профессору. Он собирался было ответить, и даже повернул к ней лицо, но потом резко, будто увидел за бортом что-то, отвел взгляд в сторону:
- Вы помните дорогу в космопорт, помните, каким путем вас везли в первый день?
Ленина задумалась - "хотят ли дети сбежать с планеты? Но ведь они не пройдут так много в одних только скафандрах. Да и как они могли оставить мыслящее тело, не взяв с собой? Может, они потому и не взяли его, поняв, что в скафандре сома не выживет?"
- Вы думаете, дети могут уйти от мыслящего тела? - Ленина запнулась, - Могут ли они оставить его? Ну, вы понимаете меня.
- Они же уходили во время ваших прогулок.
- Но совсем не далеко.
- А мы и сами пока что не далеко отъехали, - сказал профессор Рюмер.
До Ленины еще не дошел смысл его слов, а с шагоходом начало твориться что-то неладное, он будто бы стал прихрамывать, кабина просела назад и задрала нос кверху, при каждом шаге, как бы профессор не пытался ее удержать, она съезжала все дальше. Нервный вздох застрял у Ленины в груди, будто на пороге падения. Из-за ее спины хлынул уже как-то раз виденный ею тот самый зеленый дым. В холодной атмосфере он стелился по полу, заполнял кабину, словно поднимающая вода, пока шагоход подобно Титанику уходил под воду.
- Приготовьтесь падать! - выкрикнул профессор Рюмер, в этот же миг от жара объявшего всю машину ее опоры подломились, и еще до того, как Ленина почувствовала, что хрупкая защитная оболочка ее скафандра начала растворяться, ее кресло вывалилось из кабины и рухнуло на Титан.
4-3.
Казалось, сама атмосфера кипит, обволакивая Ленину густым кремовым паром. Женщина лежала навзничь без движения в расплавленной бурлящей смоле, однако ее при этом бил страшный озноб, она чувствовала, как холод заползает в ее внутренности, неотвратимо, как сама смерть. Хотя Ленина и не могла повернуть шею, краем глаза она могла различить за туманной завесой еле проступающий силуэт, фигуру профессора Рюмера в странном неестественном положении, точно он на полусогнутых ногах пытался опереться о выступающий остов кабины шагохода. Его пугающая неподвижность заставляли предчувствовать дурное, но прислушавшись к треску помех, Ленина узнала голос:
- Неужели я один выжил? Мадам Ленина, ответьте мне, если вы слышите, - говорил профессор Рюмер, - Вы, ведь, сохранили способность общаться? Вам сейчас очень тяжело, но скоро все кончится. Призываю вас быть оптимистом, что бы ни случилось. Верьте и надейтесь на лучшее. Лично я не сомневаюсь, что нас скоро спасут.
- Кто нас спасет? - выдавила из себя Ленина.
- Как хорошо, что вы живы, а то я уже начал сомневаться, что вы уцелели. Нас спасут дети, дорогая. Если уж они устроили нам эту западню, они же нас и спасут. Рассматривайте ситуацию под таким углом зрения - соме нужно расширять колонию, а других женщин на станции не осталось. У них не будет другого выхода, только спасать вас.
Профессор Рюмер не понял, какую реакцию произвели на Ленину его слова. Ответом ему было довольно долгое молчание, только сквозь радиошум до него долетали короткие всхлипы.
- Я не чувствую рук, - наконец проговорила Ленина, будто признавалась Рюмеру в чем-то глубоко ее печалящем, - Я думаю, у меня вообще нет сейчас рук.
- Да, эти скафандры блокируют поврежденную секцию, чтобы холод не распространился дальше по телу, пресекают потерю тепла остальным организмом, а для этого специальный механизм просто отсекает конечность
- Боже, во что я превратилась?! Что теперь будет?
- Прекратите, вы сейчас зациклены на дурном, а я пытаюсь заставить вас увидеть светлую сторону, в конце концов, вы наверняка переживете все это. Они не допустят, чтобы с вами что-то случилось, вы нужны им, от вас теперь будет зависеть существование их колонии, а это не шутки. Они будут о вас заботиться, вы станете их королевой.
Ленина снова еле слышно заплакала.
- Дети и раньше вас искренне любили, в самом деле, я это знаю. Они были сердечно к вам привязаны к вам, хотите правду? я даже завидовал такой любви, и даже сейчас немного ревную. Все-таки я был их создателем, и, наверное, заслужил хоть немного их тепла, но они в ответ всегда почему-то меня недолюбливали и побаивались. Думаю, мне просто не везет в жизни.