- Да это же новое слово в искусстве! - крикнул он. - Мама, как вы не понимаете, это же авангардизм, постмодернизм и черт знает что еще!
- Это грязь по всему дому и постоянные траты на глину. А еще это натруженные кисти. Сынок, ты же уродуешь себя! - отрезала мать. - Больше никакой лепки. Едем в театр, сегодня там будет нечто особенное.
Альберт проводил взглядом выходящую из комнаты женщину.
- Такуми, ну хоть ты меня понимаешь?
Старый слуга неопределенно дернул плечом и продолжил смахивать пылинки с глиняных фигурок, расставленных на полках.
- Ваши родители беспокоятся о благополучии моего мастера. Смею предположить, что вам пора одеваться.
Юноша усмехнулся и разрешил принести свой фрак. Странное дело, Такуми был грузен, широкоплеч и на первый взгляд неуклюж, а Ви-Джи, сестра Альберта, - хрупка и грациозна, точно лань со старинной гравюры, но Такуми ни разу даже не задел плоды трудов своего хозяина, а ненаглядная сестрица постоянно смахивала рукавами несметное количество фигурок.
Вот и сейчас она наклонилась над очередным безвременно погибшим шедевром, попыталась затолкать его останки под шкаф, но не успела и застыла под тяжелым взглядом брата. На ее симпатичном личике, впрочем, не было ни тени раскаяния.
- Я зашла спросить, не видел ли ты мой бинокль, - с достоинством сообщила она.
- Не видел, - ответил Альберт. - Сколько можно тебе повторять, чтобы ты не заходила в мою студию.
Ви-Джи фыркнула, пользуясь отсутствием поблизости матери, не спустившей бы с рук подобные звуки.
- Студия! Скажи лучше помойка! - она опустила глаза и подобрала подол платья.--Все туфли у тебя испачкала! Что теперь мама скажет?
- Что ты распустеха и неряха!
Сестра гордо вскинула подбородок и спустилась по лестнице.
- Расчешись! Волосы в колтуны свалялись! - крикнул брат ей вслед, не особо надеясь на то, что ему ответят.
Путь из фамильного замка в город был долог, томителен и невероятно трясок. Отец начал было рассказывать о каком-то племени людей, живших здесь до Апокалипсиса, у которых было всего две проблемы, но очередной ухаб заставил его сжать челюсти и не искушать судьбу.
В театре действительно показывали нечто невообразимое: мода на спиритизм докатилась наконец до провинции, и сегодня любой желающий мог вызвать духов умерших.
Мать обеспокоенно наблюдала, как Альберт раз за разом выходит на сцену, расспрашивает о чем-то улыбчивых артистов и записывает их ответы в тетрадку. Впрочем, вряд ли от духов будет больше проблем, чем от лепки, беспечно думала она, так что пусть мальчик меняет свое увлечение на менее плебейское.
Остальные домочадцы были с ней не согласны. Сеанс уже давно закончился, артисты ушли за кулисы, и сын последовал за ними.
Когда Альберт все же вышел из-за кулис, на лицах утомленных ожиданием родных не было ни тени радости. Отец рычал все ругательства, что мог вспомнить. Мать, как это ни странно, не возражала.
Альберт слушал их с блаженной улыбкой на лице. В его голове уже мелькали планы о использовании новых знаний в лепке, и он прикидывал, как бы развести родных на покупку еще одного воза глины.
Следующее утро застало его разгребающим завалы мусора в студии. Такуми принес коробку черных свеч, съездил в город и потратил целое состояние на прочие принадлежности всякого уважающего себя спиритиста, тайком протащил в замок мешок глины.
Слуга и молодой господин проигнорировали завтрак, про обед забыли, и на ужин не явились. Все попытки вытащить их из студии были неудачны. Только к полуночи тихо поскуливающий от боли в кистях Альберт выполз из-за дубовой двери. Впрочем, через несколько часов отдыха он снова скрылся среди своих причудливых фигурок.
Такуми встретил его укоризненным взглядом.
- Мастер, вам надо отдыхать, - заявил он непривычно твердым тоном.
- Пустое, - отмахнулся юноша. - Я прекрасно себя чувствую.
Он взял в руки кусок глины и тут же выронил его. Морщась от боли в кистях, позволил усадить себя в кресло и накрыть пледом.
Некоторое время они молчали. Такуми ритмично встряхивал пробирку с бурой жидкостью, Альберт смотрел на огонь.
- Мастер... Я могу вас спросить об одной вещи?
- Спрашивай, - сонно отозвался Альберт.
- Зачем мы это все делаем? - Такуми кивнул на расставленные в определенном порядке свечи, на купленные в лавке старьевщика книги, на алхимические колбы.
- Понимаешь... Лепка - занятие для простолюдинов. Мое увлечение не понимают, но если я сделаю что-то такое, чего до меня никто никогда не делал, что-то потрясающее, то за мной пойдут. Тысячи высокородных станут лепить и признают, что это здорово!
- Кажется, я начинаю понимать, - кивнул слуга, устраиваясь поудобнее. - Но вам кажется, что не в ваших силах заинтересовать их простыми глиняными фигурками, и вы...
- Я сделаю гомункула. Вселю в безжизненную глину душу, создам прекрасных, совершенных, удобных существ. Мы сможем экономить на слугах, потому что гомункулы будут служить нам вечно!
Слушая хозяина, Такуми задумчиво кивал, со странным выражением на лице поглядывал на его горящие нездоровым воодушевлением глаза.
Альберт проводил все больше времени в студии. Надо сказать, что его мастерство неизмеримо выросло с тех пор, как он впервые увидел духов. Фигурки казались живыми, они пристально и недобро смотрели на окружающий мир, и у родных не проходило неприятное чувство, что глиняные человечки двигаются, когда их никто не видит.
Через несколько дней мать все-таки настояла на завтраке. Альберт сидел на своем месте хмурый и невыспавшийся, без особого энтузиазма ковырялся в овсянке. Упорная работа не пошла аристократу на пользу - волосы спутались, натруженые пальцы еле-еле сжимали ложку, и характер окончательно стал невыносимым.
После того, как Альберт двумя фразами довел служанку до слез, над столом повисла напряженная тишина. Мать оглядела дочь и мужа, ожидая от них поддержки, откашлялась и обманчиво мягким тоном начала:
- Сынок, мы думаем, что тебе необходимо прекратить свои занятия. Они вредят и тебе, и нам.
Альберт молча покачал головой.
- Послушай, мне не хотелось говорить о том, в чем я не уверена, но дома начали твориться странные вещи.
- И какие же? Злые духи воруют полотенца и оставляют следы на муке? Мама, это слуги. Я не понимаю, при чем тут лепка.
- Они пытались меня убить. Твои фигурки, - сказала Ви-Джи.
- Да ну? А феи к тебе еще не прилетали?
Мать хлопнула ладонью по столу. Посуда задребезжала.
- Альберт!
Он встал, собираясь уйти.
- Я прошу тебя. Как мать.
Альберт вышел из комнаты.
Он чувствовал, что времени остается все меньше. Лепка становилась рискованным занятием, духи редко соглашались слушаться без боя, к тому же против Альберта начала восставать его же семья. Нужно менять стратегию.
Он долго стоял перед дверью студии, просчитывал варианты. В таком деле трудно предсказать что-либо, однако когда Альберт вошел в студию, его лицо было решительно, а действия - уверенны. Такуми он отослал прочь, и работал допоздна.
А потом начали пропадать фигурки, сделанные из усовершенствованной глины. Они всегда исчезали ночью, когда Альберта не было в студии. Иногда их находили в саду, иногда на берегу реки или у лестницы. Кто-то пытался уничтожить их, и время от времени у него это получалось.
- Конский навоз?! Нет, я все понимаю: сбрасывание с крыши, размачивание... Черт, я даже закапывание в цветочном горшке понимаю, хоть и с трудом. Но чтобы обмазать глину дерьмом и растоптать! - Альберт истерически расхохотался.
Такуми невозмутимо сверился со списком.
- За эту неделю некто успел опробовать четырнадцать способов уничтожения ваших созданий. Два из них оказались удачными.
- Слуг проверил?
- Да, мастер. Сегодня ни один из них не мог пробраться в студию.
- Тогда ищем, у кого из моих сапоги в навозе. Я одного не понимаю - зачем он это делает?
- Били лопатой, мастер.
- Да? Жаль... Тогда остается только дедуктивный метод.
Весь день Альберт напряженно думал, не забывая, впрочем, о лепке. Со стороны могло даже показаться, что он всецело ей захвачен, и о неведомом террористе не тревожится. А ночью он, лишь часы пробили час, прокрался в башню, где находилась его студия. Из-под двери сочился свет, слышны были чьи-то шаги. Альберт собрался с духом, готовясь встретиться с правдой, и ворвался в комнату.
Такуми выжимал половую тряпку. Все фигурки стояли на своих местах.
- Ты?!
- Да, мастер. Я мою здесь пол каждую ночь.
- Да не это! - "Это не может быть он. Кому тогда верить, если не ему?"
- Нет, мастер. Я хотел сегодня устроить засаду, но вы ведь уже знаете имя... - Такуми замялся, не зная, как назвать незнакомца.
- А? Естественно, - Альберт запрыгнул в кресло. - Свечи-то погаси, мастер засады.
Ожидание было долгим. Такуми развлекал хозяина сказками своей родины, но Альберту они казались донельзя приторными. Каждый раз, когда Такуми рассказывал о страшной мести одного героя другому, Альберт представлял, как он расправится с вандалом, и сказочные ужасы не дотягивали до воображаемых.
Наконец, кто-то проскользнул в студию, протянул руку к полке.
Такуми зажег свечу.
- Я просил тебя не заходить в мою комнату?
Ви-Джи метнула взгляд за спину брата, Такуми дернулся.
- Так это все ты, сестренка.
- А что я могла сделать? Они уже бегают по дому как крысы! Отец слег с сердцем! А ты нас не слушаешь!
- Чушь!
- Не ори на меня!
- Ты одна этим занималась?
Еще один взгляд за спину брата.
Шаг к Ви-Джи.
Альберт словно ничего не видел.
- Ты одна?
Такуми открыл было рот, но тут Ви-Джи выпалила:
- Да! И ты ничего мне не сделаешь!
И хлопнула дверью.
Налеты на студию прекратились, но дела Альберта становились все хуже и хуже. Казалось, один из духов, что были вызваны в театре, вселился в него, даровав бесконечное упорство в обмен на жизнь. Такуми пытался излечить его, принося старинные заклинания, написанные на листках ветхой бумаги. Все было тщетно. Дух забирал последние дни жизни его господина. Когда Альберт свалился с температурой, Такуми удалось добиться от него разрешения перенести его в спальню и по вечерам окружать заботой, но каждое утро юноша уходил в проклятую студию.
Альберт не мог освободиться от своего слуги ни во сне, ни наяву. Такуми постоянно был рядом, пока молодой хозяин грезил о своем детстве, о том, как молодой черноволосый слуга помогал ему влезть на дерево или построить воздушного змея. О том, как Такуми тайком приносил ему пирожки в постель. О долгих занятиях в детской, когда Такуми развлекал его рассказами о древних цивилизациях вместо того, чтобы объяснять ему тонкости алгебры. Альберт вспоминал о совместных мечтаниях под луной, о своей наивной уверенности, что их дружба будет продолжаться вечно.
Впрочем, почему наивной? Он то и дело приподнимался на локте, чувствовал тяжесть руки Такуми, укладывающей его обратно, приторный вкус лекарства, спрашивал:
- Такуми, мы друзья?
И перед тем, как провалиться в сон, успевал услышать ответ:
- Конечно, мастер, как только вам пришло в голову в этом усомниться?
Альберт из последних сил работал над колдовским составом для лепки, проводил долгие часы, пытаясь вдохнуть в глину душу. Такуми единственный поддерживал его. Родные уже не пытались протестовать, у них на это не было сил. Они уехали из замка накануне ночи, подарившей Альберту искомый рецепт.
Она была тихой и звездной. Альберт позволил себе небольшую передышку и теперь сидел на подоконнике в своей студии, разговаривая с Такуми. Чан с серебристой массой стоял в углу, отблески огня в камине играли на горах мусора.
- Все ушли... Даже повар, каков подлец... Такуми, а ты меня не оставишь? Ты всегда будешь выполнять мои просьбы?
- Да, мастер.
- Поклянись! Как они не понимают, что это наше будущее? - юноша тут же перешел на другую тему. - Мы теперь можем создавать бессмертных слуг, абсолютно неприхотливых и исполнительных, а они думают, что это дьявольское изобретение!
- Подумать только, - продолжал он, отворачиваясь от окна. - Меня бросила собственная семья. Но ты-то меня не предашь, а, Такуми? Этот котел - вся моя жизнь, он не может быть опасным. Ты ведь тоже любишь его?
Слуга грустно посмотрел на осунувшегося хозяина.
- Я однолюб, мастер. Этот труд убивает вас, - только и сказал он.
- Ну тогда люби его, а не меня, - не дослушав, рассмеялся Альберт, соскочил с подоконника. - Пойду посплю, а завтра будем лепить повара. Сомневаюсь, что с первой попытки получится что-нибудь дельное, но попробуем. Спокойной ночи, Такуми.
И вышел из студии, не успев услышать клятвы своего слуги.
- ...а если я предам, то проглочу тысячу иголок...
Когда свет в спальне юноши погас, далекий потомок самураев произнес:
- Простите, мастер. Я делаю это ради вас.
Последние часы жизни Такуми провел за проглатыванием игл в абсолютно пустой студии.