Аннотация: Пятая и последняя часть книги - отдельные элементы я старался довести до гротеска, в этой части происходит вторая, наиболее мощная кульминаци, также переходящая в гротеск.
Часть V. Жернова
И недовольная Луна
Плыла над бездной вод,
И говорила 'Что за чушь
Светить не в свой черёд?..'
Льюис Кэрролл, Алиса в зазеркалье.
Глава I. Милтенетта
В стенах университета жизнь текла размеренно и достаточно тихо: тут она мерилась семестрами и сессиями, между которыми студенты порой устраивали праздники, а во время которых торопливо ходили по аллеям и библиотекам, спешно передавая друг другу знания, конспекты и последние новости. Милтенетта после долгой и самозабвенной подготовки смогла почувствовать себя частью этого мирка, шелестящего страницами книг и звенящего пробирками. Это было подлинным перерождением. Безумный Олтос отошёл в иной мир, она была не Милтенеттой, а Иларой и происходила из малого народа в горах Усноготеи. Она вжилась в это, и сама верила в свою легенду; она избавилось от главного: она не испытывала чувства отчуждённости и стремления отгородится от всех, спрятаться, убежать от мира - то что её преследовало первое время и заставляло порой в каком-то оцепенении сидеть где-нибудь на скамейке смотря в точку и не видя её, или в библиотеке, пространно глядя в книгу, читая одно и то же слово много раз - тщетно пытаясь заставить себя понять его, или лежать без сна, вглядываясь в темноту раскрытыми глазами. В первое время она несколько раз подавляла истерики, утыкаясь в подушку или забиваясь поглубже в заросли озеленения университета, однако скоро, под давлением занятий, это прошло, но стремление отгородится от всего сущего не оставляло её и тогда она заставляла себя заговорить с другими студентами или прийти на занятия: было страшно, люди вызывали опасения, а их беседы звучали подозрительно. Но и страх постепенно сгладился и, глядя на окружающих, она постепенно перестала бояться, что между ними ходят агенты Стронса или ещё кого из всех тех тёмных, почти потусторонних сил. Каэр иногда говорил с ней и его голос, его спокойная уверенность в себе и своём мирке, его законах и укладе, и, как ей казалось, его непоколебимая твёрдость, внушали ей малознакомое чувство стабильности, прочности окружающего. Он же несколько раз сообщал ей о праздниках, говоря, что не всё же время уделять книгам и тетрадям. Правда, Илара не могла сказать, что у неё появились близкие друзья, но люди, с которыми она достаточно много общалась, со временем выделились, хотя в начале ей было тяжело, и это было заметно, как ей казалось, со стороны. Может, страх, вызываемый возможными подозрениями окружающих, и помог ей сблизиться с некоторыми из них. В начале это были люди из группы, с которой она приехала, затем круг знакомых несколько расширился: к ним прибавились ещё и те, кого она встречала в библиотеке и на первом празднике, где она побывала. Две другие девушки, с которыми она жила в общежитии, также стали ей достаточно близкими, правда, в первое время она чувствовала себя не уютно, когда одна из них о себе и Иларе говорила, что они обе из Усноготеи, поскольку она была той самой, о которой говорил Вавитонк. Когда Милтенетта узнала, что она будет с ней жить, она сочла, что это, конечно, устроил Вавитонк, но потом перестала думать об этом: в конце концов, она помогала ей поверить в свою легенду и показывала ей наглядно, что собой представляет Усноготея: ведь народ, из которого происходила Илара, испытал и её влияние. Так что она говорила с ней с удовольствием, ощущая, как вживается в свой образ: всё-таки так было несколько проще. И всё же порой, беседуя с ней или идя о чём-то задумавшись, её часто посещал страх, что кому-нибудь да закрадётся мысль о том, что она не та, за которую себя выдаёт, и тогда колючий мороз пробирал её всю. В эти минуты она старалась сильнее всего убедить себя в том, что Милтенетты не существует, а есть только Илара, которая с трудом знает, что такое Олтос, никогда не носила бриллиантов и не вдыхала шеарайту, вообще мало что видела кроме ущелья Экат и страны Теназар. Она поняла, что боялась её - Милтенетту: ту, о которой было даже страшно вспомнить, та, поведение которой, так надломило её семью и особенно... та, на как бы подводящих черту фотографиях, которые держал Стронс в своих высохших, костлявых руках! Ей хотелось корчиться, словно от боли, когда эти чёткие, не тускнеющие фотографии в руках ожившего призрака вновь и вновь вставали перед ней. На них было её тело, её лицо. Как-то ночью она проснулась, издавая мычащие звуки - точь-в-точь те же, что и тогда. Она перепугалась и так и не смогла больше уснуть: только под утро притворилась, что спит. Правда, это случилось в первые десять дней и больше не повторялось, но страх разоблачения не переставал преследовать её при любом неосторожном, по её мнению, действии или движении. Он заставлял её подолгу рассматривать своё дарованное ЦУВРом тело после каждого купания и боязливо проверять всё ли сидит по-прежнему плотно и не заметно ли швов. И хоть в её ладонях, лице, волосах, ушах, глазах и цвете кожи, как и прежде нельзя было заподозрить ничего искусственного, но всё же это не до конца сливалось с натуральным телом и трансформировало его, а потому отделиться от прежней Милтенетты мыслями ей было гораздо легче, чем телом: как видно университет с его лекциями, библиотеками и профессорами сильнее изменял восприятие мира, чем стойкая краска, парик и накладки - тело. Да и воля и разум способны переделать мысли, но их физическая среда - тело - останется неизменным. Тело, данное природой, а не полученное от ЦУВРа всё равно оставалось: под краской, париком и накладками, и именно оно было запечатлено на фотографиях. И это, своим существованием и неизменностью, пугало её. Она не могла поверить, что в ЦУВРе получила новое тело: они просто слегка изменили старое, то, скомпрометированное. Она пряталась: ни разу она не могла убедить себя в том, что может появиться на людях, не затянувшись с головы до ног в ткань или кожу. Даже выходя из ванной или во сне, она была обтянута обычно белой тканью. И в этом ей было всё равно, подозрительно это или нет, хотя она порой и думала, что слишком строго выполняет традиции 'своего' народа, но иначе - страшно: ЦУВР не мог своими дополнениями изничтожить разрушительную Милтенетту - её можно только спрятать! Её фигура, её изумительное сложение, правда, оставалось, но ведь это - не кожа и не лицо: оно не настолько индивидуально, одно сложение это далеко не она сама, и Милтенетта с самого начала почти не думала об этом. Да и потом, чтобы ни случилось, чем бы или кем бы ни была бы Милтенетта, привлекательность саму по себе нельзя принести в жертву, и потому порой, отвлекаясь от страхов и воспоминаний, она, смотря в зеркало на себя без верхней одежды, то есть на себя обтянутую белой или сероватой тонкой кожей, находила, что это придаёт ей особое очарование, и смотрела, как выглядят её глаза и губы, если её лицо всегда в маске. Глядя на свою соседку это всё было легче: она хоть и не прятала своего тела так тщательно как она, но всё не выходила не затянутой полностью - порой весьма сложно и даже несколько вызывающе, на то ведь она и была из Усноготеи: оттуда, где всё это было с незапамятных времён возведено в культ. И в настоящие время в их документах, как и у всех женщин Усноготеи из уважения к ним, были только крупные изображения глаз и образец подписи на обороте - для более точного опознания. Всё-таки ютс знал, что делал, когда сказал Милтенетте об этой девушке: от неё она узнала много интересных вещей. Также она, будучи весьма общительной, рассказала Иларе, что все её считают красивой, и Илара вскоре стала находить этому подтверждения. Пожалуй, именно это больше, чем всё остальное, прогоняло её страхи и опасения. Когда же она заметила, что один молодой человек разговаривает с ней чаще других и что он нередко 'случайно' встречает её, когда они выходят из библиотеки, она ощутила почти блаженство: ведь это значило, что новая среда не отвернулась, не отторгла её! В день этого открытия она считала себя счастливой. Этого человека звали Меренг, и он вёл несколько небольших работ, готовясь к получению докторской степени. Они стали видится чаще, и он охотно помогал Иларе в занятиях: ведь она уже поступила после четверти года упорной подготовки. Она видела в нём силу: для неё он словно светился знаниями и когда он сказал ей о том, что от университета готовится дальняя экспедиция - на Юингтском плоскогорье, она вся трепетала: от этого так веяло романтикой!
- Вообще экспедиция так - ничего особенного и вообще я не думаю, что можно будет хоть что-то найти там. Но - интересно.
- Конечно интересно, это ведь так далеко и такой регион! - Илара уже успела прочитать, что такое Юингтское плоскогорье и что именно там возникли позвоночные Ольвода и что одно из них - человек, оказалось удачливее других и расселилось по всей остальной планете.
- Конечно, это далеко, что и говорить и ещё никогда наш университет не отправлял экспедиции в такую даль. Но только задача, для которой они всё это делают, по-моему, вообще не имеет решения.
- И ты... не хочешь ехать? - Спросила Илара с безмерным разочарованием.
- Не хочу? От чего же. - Он усмехнулся, как видно обратив внимание на тон Илары. - Всё, для чего организована эта экспедиция весьма интересно, особенно для института Экологии и Эволюции. Правда, к моим теперешним работам это имеет слабое отношение, но это уже не так важно. Да, ты, конечно, тоже можешь поехать: им ведь нужны и... начинающие исследователи. Как ты считаешь? Не набирать же экспедицию из одних докторов и профессоров.
- Ты же тоже ещё не доктор. - Осторожно сказала Илара.
- Нет, но и не начинающий специалист. - Сказал он, улыбнувшись. - Так ты поедешь? У вас же скоро каникулы.
- А их разве хватит? - Спросила Илара, дрожа от восторга.
- Если и не хватит, то не страшно. Если тебе нужно что-нибудь подготовить для экзаменов или ещё чего, то всегда можешь спросить у меня. Хорошо?
- Хорошо. Я обязательно, обязательно поеду! - Её глаза, как и вся она, так и сияли. Чувства переполняли её: она едет на какое-то далёкое загадочное плоскогорье и такой человек как Меренг едет с ней! Это почти за гранью реального! Она не помнила, что когда-либо испытывала подобные чувства. И это было здесь, в этом, новом мире, а не там, в Олтосе. Да и вообще, мыслимо ли там такое? Что там вообще может быть из того, что могло бы дать ей не удовольствие, а удовлетворение или даже - думала она об этом крайне осторожно - счастье?.. Мысли об Олтосе, невольно вновь занявшие её, вдруг показались ей застывшими - раз и навсегда принявшими неизменную и инертную форму. Такого ещё не было: раньше они были то склизкими, то острыми до боли, то ещё какими-нибудь - но только не застывше-инертными. Теперь же где-то погружённый в себя, где-то весело-проницательный Меренг словно своим веяньем превратил всё это чудище в застывшую громаду. Значит - это победа? Илара вскользь задумалась об этом, ещё раз оценив всё происходящее, и сияющей полетела к себе, а может и передать новость.
Приготовления к экспедиции не коснулись Илары: Меренг ей просто сказал, что лучше взять с собой. Соседка Илары по комнате тоже ехала, поскольку она хоть училась полтора года (против года Илары), но уже успела, отчасти ещё до того, как попала в университет обратить на себя внимание интересными наблюдениями и выводами об условиях жизни в горах - место её рождения способствовало этому. Однако вообще было видно, что представителям малых народов отдавали предпочтение в выборе начинающих специалистов для экспедиции: восемь человек из пятнадцати участников были начинающие специалисты, а из них трое были именно из малых народов. Третьим был парень из южной части Валинтада.
Гайнр обычно не оставался в здании адмиралтейства допоздна, но теперь последние сообщения адмирала Агрита принудили ему к этому. Он сидел над протоколом встречи Агрита с Устером и думал о том, чем это всё чревато. 'Этот Устер - наглец'. - Периодически посещала его мысль, иногда дополняемая следующей за ней: 'Мало они от нас получили'. Действительно, приходилось признавать, что Валинтад крайне стеснён в Лорвонском океане и всё, что у него там есть, это несколько баз раскиданных по скалистым островам Яоринского архипелага, против которых Олтилор, верно заглатывающий архипелаг, беспрестанно плетёт интриги и одна база на Гендоне, который в силу мелководности окружающего его океана едва ли может вообще рассматриваться как стратегический объект. Правда, у Южного Союза есть достаточно мощный Онеоктэ и базы Плеитоса, но всё это они, люди Южного полушария, 'прибрежники', как порой высокомерно называли их вамцы за то, что они не отходили от берегов так же далеко как потомки пиратов. Они могли быть очень упорными и настойчивыми, но не храбрыми и самоотверженными как вамцы. Однако Валинтад, чтобы там ни представляли собой владыки Южного полушария, оказывался теперь в меньшинстве. Понятно, что корабли Лера крепко осели в Лорвонском океане, и, предполагая каковы могли быть конечные цели подобного шага, Верховный Адмирал терялся в догадках. Во всяком случае, ясно, что к тому времени, когда новый флот Ленарии будет спущен со стапелей верфей Ликсондонэта и его окрестностей, то его основатель, Отон Устер, станет ещё наглее и, объединив эти корабли с кораблями Лера, чего доброго ещё выдвинет всю эту многотысячную армаду на обозрение перед Гендоном, или оцепит ей с юга Яоринский архипелаг или, если осмелеет донельзя, то и распетушится перед Онеоктэ. Иными словами вся ситуация так или иначе, но ставит под удар Плеитос и очень уж сильно бьёт по присутствию Валинтада в Лорвонском океане, а вместе с ним и по связям Южного Союза с долиной Лорона и её окрестностями - богатейшим куском, отхваченным ещё Белым Адмиралом. Связь стран долины Лорона с Южным Союзом была важным звеном отношений Валинтада с этой страной, поскольку именно на эти страны приходилось едва ли не половина всех ресурсов, имеющихся в распоряжении Валинтада, а это означало, что без связи их с владыкой Южного полушария, Валинтад терял значительную часть своего влияния в противоположной от него части планеты. Механизмы всего этого Гайнр понимал смутно, но как бы то ни было, а оттого, что его кораблям станет тесно в одном из удалённых океанов, у него щемило сердце. Он ещё раз, почти с болью посмотрел на широкую карту Лорвонского океана, которую он приказал повесить у себя после получения послания адмирала Агрита, и лишний раз для себя отметил, что о том, чтобы создать новые базы на островах Яоринского архипелага в приемлемые для ситуации сроки и речи быть не может: на этом архипелаге просто нет места! Сплошные скалы, рифы и крошечные острова: чтобы строить новые базы, необходимо едва ли не создавать бухты из бетона, взрывать скалы и ещё неизвестно что. И в довершение ко всему эти золотые и позолоченные магнаты из далёкого от доступных морей Олтоса, только того и желающие, чтобы потомки пиратов, перевернувшие полвека назад побережье, которое дельцы считали своим, убрались бы поскорее и повернее с этого архипелага, который они ещё чуть-чуть - и будут считать своей курортной зоной - только для того, чтобы так много нехорошего напоминающие им бронированные громады не мешали их сладостному отдыху на своих частных островах. Конечно, их острова наслаждений, развлечений и разврата находятся под неусыпной защитой бетонированных, изрытых изнутри суровых островов-бастионов... Всё это означает, что чтобы строить новые базы необходимо влезать в сложные и долгие перетирания с Олтосом. Нет, не может быть и речи, новый флот Ленарии будет готов гораздо раньше и он, Гайнр вынужден спокойно смотреть на всё это: кроме рейдов части кораблей тридцатитысячного военно-морского контингента побережья Локросского океана и реки Лорон, он ничего не может сделать. Он ещё раз бросил хмурый взгляд на карту, и ему сообщили, что к нему идёт Вавитонк. Он не ждал его, но и не был удивлён его визитом: это было достаточно обычным делом для ютса.
- Я рад, что застал тебя, Гайнр. - Сказал он заходя.
- Я задержался потому, что получил известия от адмирала Агрита.
- Агрита? Это ты знаешь по именам всех своих адмиралов, а я - нет. Кто это?
- Командующий флотом на Лорвонском океане. В общем-то. Вести с того океана не добрые.
- Мне известно о прибытии трёх с половиной тысяч кораблей Лера и о действиях Устера. Кажется, с ним уже велись переговоры?
- Да. Мы вызывали его на Гендон, но это мало утешает меня. Получается следующие... - Он указал рукой на карту, но Вавитонк прервал его:
- Я понимаю. Мы слабы на Лорвонском океане. Гендон не годится ни к чёрту, воротилы Олтоса жмут с севера и вообще ни одна из стран, стоящих за нас не выходит в этот океан. Всё это крайне неблагоприятно, тем более что путь из Лорона в Южный Союз очень и очень важен... Это значит, что нам нужен Устер, адмирал.
- Устер? В каком смысле?
- Смотри, что получается. - Вавитонк, прошёл по достаточно обширному кабинету несколько шагов и сел на подлокотник одного из тяжёлых кресел, немного придвинув его в сторону стола за которым сидел Гайнр. - На берегах Лорвонского океана у нас, может быть, пятьсот кораблей.
- Четыреста семьдесят шесть. - Сказал Гайнр.
- Ничего иными словами. Есть, конечно, Южный Союз и он предоставляет нам остров Онеоктэ, у него есть Плеитос и там его мощный контингент, но всё это не то: у противников, что ни говори, а очень длинное побережье Ленарии и близких к ней стран, и это всегда будет преимуществом в их руках.
- Конечно, сейчас не тридцать первый год. И Белого Адмирала нет. - Он хмуро вздохнул.
- Нет. А когда он был, ты, кажется, как-то разговаривал с ним?
- Было дело. Когда я сказал тебе об этом, ты просто обомлел. - Бывалый адмирал усмехнулся. - А когда он умер, меня не было в Ваме. Да... Я порой с трудом верю, что всё это было, Вавитонк. Война Дуги, остров Ликтерет...
- А мне-то поверить во все те времена ещё сложнее, чем тебе - разбойник, по сути дела, а ты офицер... - Он усмехнулся, чуть улыбнувшись глазами. - Однако раз нет Белого Адмирала, и есть долина Лорона с прилегающими к ней странами, Лорвонский океан пуст, а Гендон - не база, то вся проблема в том, чтобы не допустить открытого дележа Яоринского архипелага на куски, отданные связям Олтоса с Ленарией и куски для связей долины Лорона с Южным Союзом: при нынешнем раскладе мы проиграем этот делёж. Косвенно рейд кораблей Устера сдвигает дело именно к этому и ставит нас в невыгодное положение.
- Я могу отправить десять тысяч кораблей из тридцати, дислоцированных в Локросским океане через Яоринский архипелаг в Лорвонский океан и это утрёт нос этому артенанфильскому наглецу Устеру. - Сказал Гайнр без особого энтузиазма.
- Только в таком случае Олтос тут же заявит нам об угрозах, которые некоторые из наших стран в долине Лорона представляют для их стран, находящихся к северу от этой реки.
- Почему?
- Потому что они узнают об отходе такого количества кораблей и поймут, что наши позиции хоть и временно, но ослабели. Если говорить грубо, то Соединённая армия может продвинуться быстрее от южных границ своих дислокаций до русла Лорона, чем наши корабли вернутся из Лорвонского океана в Локросский. Так что десять тысяч кораблей - это не выход, Гайнр.
- А если корабли перебросить с Ликтерета, Лаанва, отсюда, в конце концов?!
- Всё что они могут сделать - это прийти и уйти. Это всё слишком далеко от Лорвонского океана и поэтому таким рейдом никого не напугаешь. Кораблям из Локросского океана мешает действовать Соединённая армия, кораблям из Северного - расстояние. Нет, корабли - это не выход. Не допустить дележа Яоринского архипелага, а с ним и Лорвонского океана нам нужно иначе. И ты знаешь, что сильнее всего приближает это?
- Мне известно, что этот архипелаг - объект прогрессирующей экспансии Олтилора, но мне кажется, что и они не заинтересованы его делить под чистую. Уж не знаю почему. А если так, то кто может приближать это дело?
- Правильно, в Олтосе в этом не заинтересованы: помимо свежести региона, на нём ещё и переплетаются интересы Лера и Олтоса. Так что время работает и на них и на нас. Однако в Ленарии сидит Устер, и он очень даже заинтересован в том, чтобы архипелаг был поделён. Он в этом деле может урвать себе кусок и таким образом стать более самостоятельным.
- А что же Олтос?
- То, что Устер артенанфилец в этом случае играет положительную роль: ведь это он в случае чего столкнётся с магнатами Лера, а не Олтос, а Олтосу легче будет остаться в стороне и смотреть на это. По крайней мере, сейчас в Олтосе близки именно к такой позиции. Лер, как ты знаешь, в чём-то конкурент Олтоса и не будь нас, они с Олтосом никогда бы не договорились. Хоть Олтос и сильнее Лера, он не упускал до сих пор ни одного случая показать ему кто хозяин, и не упустит и сейчас. Значит, в отношениях Лера и Устера Олтос будит всегда стоять за Устера, и мы это уже видели. Поэтому если Олтос затронет Яоринский архипелаг и столкнётся в этом с Лером, то тем хуже для Лера. Как бы то ни было, а Устер всё равно - осколок Олтоса в Ликсондонэте, а это значит, что его силы - это силы Олтоса, притом в таком отдалённом и сложном регионе, как Линдонетский полуостров. Олтосу выгодна его деятельность и по большому счёту ни на кого больше они не могут опираться в том регионе. Однако со временем, когда к Ликсондонэту и его окрестностям прибавятся ещё территории, может даже в придачу с Яоринским архипелагом, где он уже оставил свои следы, то получится так, что Олтос доверил слишком многое в один руки. Сейчас работать в этом направлении - это значит усиливать тех недовольных, которых полным-полно в глуши Ленарии, а Олтос больше всего заинтересован в их ликвидации. Но потом...
- Однако корабли безобразничают уже сейчас, а не потом.
- Конечно, это значит, что внимание Олтоса на него должны обратить мы и как можно скорее: в Олтосе должны понять, что у своих южных границ они растят второй Лер, который в отличие от первого удалён и контактирует с Валинтадом и Южным Союзом. К тому же управляется отпрыском давних врагов Олтилора - артенанфильцем. Концентрация сил вокруг Устера должна быть остановлена. И только так - через Олтос.
- Ну, это дело твоего ЦУВРа. - Сказал Гайнр с некоторым облегчением.
- Правильно, но только пока мы будим заниматься этим, необходимо следить за действиями Отона Устера, а поскольку корабли это его разменная карта в отношениях и с Лером и с Олтосом и с нами, то лучше тебя никто не сможет отметить его действия. Для начала, нам необходимо наметить к нему подходы: конечно, помимо того, что он артенанфилец и имел какие-то дела на плоскогорье: после того, как удалился в Ленарию, это несколько ослабело, а после нашего ответа на его действия во всём том феодальном мире, это и вовсе обесценилось и теперь ни для чего серьёзного не годится. Значит, нам нужны его дела в Олтилоре: что он делал на плоскогорье, до того как попал туда, никого не волнует. Когда мы начнём что-либо делать, нам необходимо будит знать, что он предпримет в ответ на это. Ты понимаешь?
- Смутно. Однако, по крайней мере, ясна задача. Вы что-то делаете и смотрите, как он на это отвечает. Моими глазами. Потом развиваете это или наоборот. Так?
- Безусловно.
Возвращаясь к себе, Вавитонк ещё раз подумал о том, насколько верно начало того, что он собирается предпринять, и ещё раз пришёл к выводу, что хоть начинает он с самого большего из возможного, но если речь идёт об интересах всего Олтилора в целом, то что может быть лучше того, чтобы начать испытывать Устера, начиная именно с самого верха, а не двигаясь от мелких и потому слабых средств к крупным. Тем более что и время не особенно позволяло это.
Плану Вавитонка благоприятствовало несколько совпадений, которые могли бы быть случайными, если бы не величина ставки, ради чего всё это вершилось. Однако, с другой стороны, как он мог предугадать, пусть и не в далёком прошлом, для чего именно пригодится вся история, связанная с первой семьёй Олтилора? Он просто знал, что Сенеотес слаб, Мизелли - алчна, а Милтенетта любима Сенеотесом и единственное связующие звено между ним и Мизелли. Испытывает ли Мизелли к своей дочери материнские чувства - не ясно, но то, что если они и существуют, то её стремление приблизится к богатствам Исартеров гораздо сильнее - это очевидно. Также понятно, что Милтенетта, пока она у Вавитонка и в неизвестности для Сенеотеса, может служить каналом влияния на него, а Мизелли можно в некоторой степени управлять - опять-таки через этот канал. Весь вопрос в том - как и до какой степени. И вот теперь, достаточно неожиданно, перед всем Валинтадом и его влиянием на всё Южное полушарие встала задача, разрешить которую можно было используя и любовь Сенеотеса, и алчность Мизелли, и существование Милтенетты - пришла пора разменять эту карту - скорее всего всю - целиком. Важность связи долины реки Лорон с Южным Полушарием не заставила ютса задумываться над тем, сопоставима ли величина средств поставленной цели: границы империи, тем более, когда они не чёткие, всегда её слабое место. Пора - и нечего ждать другого случая - пустить в дело и замаскированную Милтенетту и её алчную до безумия мать. Как же хорошо (пожалуй, это и было единственным подлинным совпадением), что такое странное для биологов Юингтское плоскогорье оказалось именно на одном из мостов в Южное полушарие! Организовать туда экспедицию не составляло труда, и уже этой ночью Вавитонк отдал приказ одному из офицеров ЦУВРа, чтобы тот через верных людей в университете запустил соответствующий механизм.
Юингтское плоскогорье с севера от Лорвонского океана было огорожено горным хребтом, с южной стороны от плоскогорья было озеро, оцепленное с юга горами, к западной стороне они постепенно поднималось и, достигая своего пика в узкой полосе островерхих, тянущихся к небу, скал, обрывалось многокилометровой стеной в воды таинственного океана или моря, о других берегах которого не знал никто, с восточной стороны оно плавно спускалось к водам Южного океана, который был бы не менее таинственным, чем океан на востоке, поскольку его восточные берега также не были никем достигнуты, если бы не транспортный путь Южного Союза, проложенный у его западного берега. Этот путь и взбудоражил около полувека назад этот совершенно никому не нужный, тихий, застывший в вечной тёплой, но не жгучей, суховатой, но не иссушающей осени, край. Климат в этом краю, расположенном почти на экваторе, был одним из лучших на Ольводе: здесь не было ни горячих, ни холодных ветров, пылевых бурь, температура весь год была около двадцати градусов, здесь почти не было очагов болезней и опасных для людей хищников: природа здесь словно намеренно не желала чинить никаких препятствий для человека и если бы рек с плодородными равнинами и долинами было бы здесь чуть больше, то люди, появившись тут неизвестно когда где-то у озера на юге, и тихо прожившие на плоскогорье бесчисленные годы, возможно, никогда бы не оставили этих мест, пустившись в долгие и опасные странствия в неведомое. Но, как видно, что-то случилось примерно за сто тысяч лет до описываемых событий и люди, влекомые неведомыми мотивами, оставили свою родину и за последующие пятьдесят тысяч лет расселились по всей далеко не такой благоприятной планете, с тем, чтобы ещё через пятьдесят тысячелетий вновь вернуться сюда, преследуя ещё менее понятные цели, чем в те, незапамятные времена.
Когда Милтенетта исчезла где-то в дебрях Валинтада, её мать, Мизелли, поняла, что её положение в семье Исартеров пошатнулось: теперь уже ничего не связывало её и Сенеотеса. Расчётливая Мизелли давно поняла, что Милтенетта хоть и является единственной наследницей Сенеотеса, но едва ли он рассматривает её как председателя Высшей Ассамблеи. Наибольшие шансы на это имел её будущий супруг. Отчим Милтенетты был слишком занят своими делами, а сам Сенеотес - Олтилором, и к тому же к тому времени, когда придёт пора выдавать Милтенетту замуж, он может быть уже слишком утомлён и стар, значит оставалась она одна, кто мог заняться поиском достойного мужа Милтенетты, а уж она-то смогла бы подобрать его так, чтобы иметь на него влияние, а заодно и на весь Олтилор и громадное состояние Исартеров, которое уже давно будоражило её воображение. Когда она вышла замуж за сына Сенеотеса, она была счастлива, что приблизилась, как ей казалось, так близко к этим золотым горам. Но Сенеотес был, как видно, проницательным, и он невзлюбил её. Она поняла, что её близость - иллюзия. И эти горы ещё больше отдалились от неё, когда сын был убит. Приблизить их к ней могла только Милтенетта и вот с её исчезновением вся её тщательно продуманная схема рассыпалась. Она была вне себя. И кто мог быть в этом виноват, если не единственно её дочь, Милтенетта?! Если ещё Сенеотес вздумает искать свою младшую дочь, то всё будит и вовсе потеряно: кому она тогда будет нужна?! Правда, в это с трудом верилось, но, учитывая то состояние, в которое впал глава Олтилора после отбытия Милтенетты в небытие, от него можно было ожидать и этого тоже. Что же она могла сделать? Она не может даже узнать, намерен ли Сенеотес искать свою отторгнутую дочь: глава Олтилора не желал иметь ни с ней, ни с её мужем дело, после того как уехала Милтенетта. Он не замечал их, и Мизелли это бесило - она ясно видела, что она теперь далека от Исартеров, как никогда. Окружающие замечали её нервозность и то, как она старательно не желает говорить о Сенеотесе. Но ведь это было понятно: как же она могла ещё реагировать на всё, что произошло? Конечно, винить Сенеотеса никто не смел, про Милтенетту говорить опасались: ведь ни для кого не секрет был, что она отличалась, увы, не редким здесь, легкомысленным поведением, а затем вдруг изменилась, похоже, что впав в депрессию. Всё это, увы, не ново... Только совсем тихо говорили, что, быть может, Милтенетты уже нет в живых (самоубийство, а может наркотики или что ещё пострашнее) и чтобы скрыть это, Сенеотес и придумал всю ту историю: так ему показалось лучше, ведь ушла же от него таким же образом его дочь. Но Мизелли-то знала, что всё это не так, что Милтенетта жива, хоть и в неизвестности. Порой она пылала яростью к ней, не зная, что можно сделать, и где она вообще. Но может, её можно разыскать? Уж тогда-то она сможет осуществить свои давние замыслы и втолковать ей, что она натворила. В конце концов, она её мать и имеет право знать, что с её дочерью. А уж когда она будет у неё, то она найдёт необходимый способ. Но где она может быть? Как её искать? Она не могла себе позволить поговорить с Сенеотесом на эту тему. Да и не стал бы он ничего делать. Значит, надо было действовать самой. Но как? Беспорядочно, порой истерически думая об этом, и при том, имея много возможностей, она безрезультатно и небезопасно для себя и остальных тыкалась куда-то, ещё больше от каждой неудачи приходя в ярость. Однако её решимость при этом не ослабевала - наоборот. Она во что бы то ни стало желала отыскать свою дочь.
- Я не понимаю тебя. - Говорил ей муж. - Что же ты будишь делать, если даже отыщешь её?
- Я должна её отыскать! Понимаешь, должна! - Раздражённо говорила ему она. - Ты что, не видишь, как Сенеотес относится к нам? Эта отравившая нам жизнь девчонка должна понять, что значит её семья! Знала бы я, знала, чем это всё кончится?! - Она схватилась за голову, звеня браслетами. - Сколько я сделала, чего добивалась и для чего, чтобы она... Испоганила всё своими глупостями?! - Протяжно закричала она.
Её муж, Рийер вначале реагировал на всё это, пытался поговорить с ней, но вскоре перестал: ему надоело нарываться на всё новые и новые её сцены. Он перестал на них реагировать, смутно надеясь, что отсутствие результатов, поскольку он был совершенно уверен в том, что Милтенетту невозможно найти, понемногу сведёт это на нет. В конце концов, он просто не придавал значения этим навязчивым причудам. А Мизелли тем временем распалялась всё сильнее. Предавшая их, уничтожившая их, выбросившая их на помойку Милтенетта снилась ей, она строила безумные планы насчёт того, как она воздаст ей за всё, когда найдёт, она что-то злобно бормотала во сне, она не желала ничего слышать об Исартере Сенеотесе. И всё это заставляло её беспорядочно метаться, тыкаться, ухватываться за какие-то совершенно и заведомо ложные нити, гоняться за призраками - искать, искать, искать...
Понятно, что ЦУВРу достаточно быстро стало известно обо всём этом. Понятно, что когда начальник ЦУВРа прочитал о таком поведении Мизелли, он счёл, что это достаточно важно: если Мизелли ведёт себя таким образом, то из этого можно было бы сделать определённый канал влияния - если речь идёт о такой значимой в Олтилоре фигуре, как Мизелли, то любое, даже самое незначительное влияние на неё может быть важно, а потому этому необходимо как-то способствовать, и это было осуществлено через одного из людей из Олтилора, который был фигурой незначительной, и поэтому имевшиеся у ЦУВРа данные против него мало чего стоили, однако он был вхож в те круги, где обычно бывала Мизелли - то ли благодаря благородному происхождению, то ли ещё чему. Было понятно, что самое минимальное участие со стороны кого бы то ни было, привлечёт Мизелли, которая, конечно, хоть и не говорила открыто, чего она хочет, но скрывать свои намерения в своей среде она не умела, и многие об этом догадывались, но предпочитали молчать: кто из страха перед Сенеотесом, кто действительно обращал внимание, что найти предательницу Милтенетту - её навязчивая идея. Положительный отклик одного из ближних немедленно вызвал интерес Мизелли, и они скоро невольно сблизились. Тем более что человек этот был маленьким и мало кто на него обращал внимание: о чём он разговаривает с Мизелли, было не столь уж и интересно, да и сама она тоже, поскольку Сенеотес никак не контактировал с ней, утратила свои былые позиции в свете. Содержание этих бесед, естественно, оказывалось в ЦУВРе. Он же порой указывал на возможные новые пути, которые проверялись ЦУВРом. До поры до времени всё это не имело применения, но теперь, когда Милтенетту надлежало использовать, Вавитонк вспомнил об этом, на что раньше почти не обращал внимания, и отдал приказ разработать операцию, которая указала бы Мизелли на Милтенетту. При том что она, так сказать, вела поиск, сделать это с достаточной для ситуации достоверностью, было не сложно. Вскоре, конечно не без того, что Мизелли действовала неумело и неконспиративно, стало известно, что Мизелли ищет среди девушек подходящего возраста, пересёкших в нужное время Северный океан ту, которая могла бы быть Милтенеттой. Она ухватилась за это, поскольку понимала, что их не могло быть много. В этом она была права, но только она плохо представляла себе, как сможет выследить тех, которые отправились через океан с дипломатическими миссиями из стран долины реки Лорон, проследить за всеми, которые отправились в эти страны, и потом за их перемещениями в них было совершенно невозможно. Также не поддавались её контролю те, которые могли быть перевезены на военных самолётах через океан, а именно к таким и относилась Милтенетта. Однако она считала, что Милтенетта - слишком важная фигура и в её переправку много людей вовлечено быть не могло, кроме того, в её сознание плохо укладывалась такая вещь, как военный самолёт и военная база на островах совершенно чуждого ей океана - его вод, как и подавляющие большинство жителей Олтинского плоскогорья, она никогда не видела. Поэтому, чтобы узнать, где Милтенетта, необходимо проверить всех пересёкших океан. Было понятно, что именно здесь для ЦУВРа скрыты немалые возможности: ведь в этой ситуации подкинуть ей след, а затем вывести его на настоящую Милтенетту ничего не стоило.
Достаточно быстро стало ясно, что один из официальных запросов от одной из небольших стран Олтинского плоскогорья на предмет проверки трансокеанских линий - дело рук Мизелли. Немедленно среди всех людей, пользовавшихся этой линией, был подобран 'призрак' - девушка похожая по описанию на Милтенетту. Затем её агенты ЦУВРа 'передали по цепи' - то есть привели её следы к Каэру. При этом было задействовано относительно много людей, но ведь каждый из них не знал, чьи данные он выдаёт. В итоге фактически были спутаны линии трёх человек - несуществующей Илары, некой ни о чём никогда не узнавшей девушки, которая была представлена Мизелли как её дочь и, конечно, самой Милтенетты, на которую Мизелли была действительно выведена. Так же для Мизелли, то есть для людей, которые действовали от её имени, которого, конечно, не знали, стало скоро известно, что Илара отправилась в Плеитос вместе с экспедицией. Эта весть была подлинным бальзамом для Мизелли - попасть в относительно близкий Плеитос было значительно проще, чем в Валинтад, в который людям Мизелли приходилось пробираться самыми извилистыми и нередко опасными путями. Она немедленно решила ехать. Но как? То, что она должна ехать сама - в этом не было сомнения, но как она никак не могла ехать одна. А если не одной, то с кем? Кто это может быть? Она со злобой, возбуждённо, по ходу дела понося всех окружающих, обдумывала этот непростой вопрос. На кого она может положиться? Или нанимать кого-то инкогнито? Конечно, инкогнито, как же иначе?! Но кого? Плеитос... Не так он неприступен как Валинтад, но всё-таки тоже - иной мир: два океана, две широкие полосы суши и двадцать пять тысяч километров отделяют его от неё. Что там будет? Что могут сделать нанятые ей люди на тех, как она узнала, засушливых, обширных плоскогорьях? Она не могла себе представить себя среди них, да и кем они могут быть? Но что же делать? Неужели... ехать одной? Совсем одной?! Нет, не годится ни то, ни другое: надо ехать с надёжным человеком, но ведь не брать же этого... мелюзгу! Нет, знает она его слишком мало и очень уж он беден. Она напряжённо подумала. В итоге она сочла, что лучше брать одного человека, но надёжного: она может быть с ним с самого начала и не встречаться где-то в совершенно чужой стране. Однако кто мог стать таким надёжным человеком? И тут её осенило: конечно же, кто же это, если не её секретарша? Она служит у неё уже четыре года, и не было случая, чтобы она была ей недовольна. Именно через неё она производила если не совсем, то почти все дела связанные с 'поисками' Милтенетты. И постепенно, она прониклась к ней доверием: она никогда и ничем не показывала, что находит поручения своей хозяйки 'странными' и всегда с холодной преданностью их выполняла. Значит - она. Однозначно остановившись на ней, Мизелли решила действовать незамедлительно: необходимо было, во-первых, достать документы для себя и для неё, что было, в общем, не сложно, а во-вторых, достать документы для Милтенетты - как-то её надо было привести из Плеитоса. Последнее было сложнее и Мизелли ничего не оставалось, как поручить это дело своей секретарше. Как это было достигнуто, и под какими именами они отправились в свой рейд, для ЦУВРа осталось не ясным, но это было не столь уж важно: людей, направлявшихся из Плеитоса в Ленарию, было не столь уж много - Плеитос был страной замкнутой, его связи с Ленарией были созданы недавно и исключительно Южным Союзом и им и Валинтадом и использовавшиеся почти без остатка, поэтому даже если бы люди ЦУВРа потеряли бы их, то отыскать след двоих человек, даже если они и двигались бы не вместе, было бы не так уж сложно. Поэтому в ЦУВРе решено было не следить за ними до тех пор, пока они не пересекут границы Плеитоса - в Лоронском регионе или даже на Линдонетском полуострове во многих тысячах аэропортов и паутине железных дорог миллионы постоянно движущихся, суетящихся хуже муравьёв людей, тогда в Плеитос можно попасть только через один аэро- и один морской порт расположенные в столице - так что выследить этих двоих здесь было уже совсем не трудно.
Мизелли со своей секретаршей, как только всё было готово, тронулись в далёкий путь и менее чем за тридцать шесть часов преодолели лежавшее перед ними расстояние, благополучно прибыв в Плеитос. Дальше всё было проще: нужно было только выяснить, где находится экспедиция, что взяла на себя секретарша Мизелли. Сделать это было не так уж сложно, поскольку прибытие этих людей многим бросилось в глаза. За один день сделав это, они отправились в глубь Плеитоса, на 'охоту'. Обе больше всего волновались о том, что на них могут обратить внимание, хотя, конечно, секретаршу это волновало больше: Мизелли, покинув пределы столицы Плеитоса, словно загорелась, предвкушая встречу с дочерью-изменницей. Однако когда они очутились в голой, почти пустой степи Плеитоса, энергия Мизелли поубавилась: никогда прежде она не видела такого простора и ощутила, возможно, впервые, себя слишком маленькой в сравнении с ним. Как здесь найти её дочь? Этот вопрос заставлял её то и дело хаотично смотреть по сторонам, словно стараясь обозреть всю свою прародину.
Поиск на равнине, однако, оказался легче, чем казалось Мизелли: людей здесь было мало, и очень скоро секретарша, пользуясь заблаговременно приобретённым разговорником, смогла выяснить у местного населения, обитавшего в небольших деревеньках и разводящего причудливых (позвоночных!) животных, куда направилась и где остановилась группа 'странных людей' - они сильно отличались от местного населения, потому что человечество Ольвода делилось на несколько биологических видов и люди, заселявшие Плеитос относились к довольно немногочисленному виду - общему предку остальных шести или семи и обитавшему в Плеитосе и вдоль экватора. Конечно, и Мизелли и её секретарша были не похожи ни на людей из экспедиции, ни на местных, но для последних, для которых та группа была первыми увиденными ими не местными людьми, было вовсе не подозрительно, что одни чужаки ищут среди их степей других. Не встречали Мизелли с секретаршей и враждебности: народ Плеитоса, как и Экваториальные люди вообще, заметно уступали в агрессивности Северным и Южным людям. Так что достаточно скоро две женщины оказались неподалёку от искомых людей. Секретарша сказала Мизелли, что необходимо оставить их машину и приблизится к ним пешком: иначе они их неминуемо обнаружат посреди ровной степи и могут чего заподозрить: машины здесь были редкостью. Мизелли явно не думала об этом, и когда они оставили автомобиль и пошли, она почувствовала себя совсем не уютно: ещё никогда её не окружало так мало признаков цивилизации, как сейчас! Вокруг не было ни высоких зданий, ни асфальтированных дорог - ничего, что хоть отдалённо напоминало бы о существовании Олтоса - её опоры и смысла жизни. Была только непривычная суховатая жёсткая трава, порой кусты и камни, и небо - безбрежное, всепоглощающие голубоватое небо, какого она никогда не видела над Олтосом.
Секретарша заметила экспедицию, разбившую свой лагерь у группы густых кустов, когда было немного за полдень. Предложила приблизиться к ним в темноте и подождать удобного момента, чтобы схватить Милтенетту. Ночью же можно и подогнать машину поближе, чтобы удобнее было её увезти, но чтобы всё можно было как можно быстрее, лучше, если она сейчас пойдёт к машине - как раз дойдёт до темноты. Сказав всё это и получив от своей хозяйки добро, она оставила её одну и ушла. Мизелли словно и не заметила, как она уходила: она вглядывалась в стоянку, надеясь обнаружить Милтенетту. Она действительно увидела что-то похожее, но всё-таки, к счастью для её замыслов, она не побежала в сторону стоянки, как этого ей не хотелось. Когда Солнце опасно приблизилось к линии горизонта, а секретарша не появлялась, Мизелли забеспокоилась: она хотела уже в эту ночь приблизится к экспедиции и посмотреть, что они делают вечером (поскольку это был почти экватор, темнело быстро и рано, несмотря на лето и поэтому люди не могли ложиться спать с наступлением темноты), но делать это для Мизелли в одиночку было невозможно.
Секретарша вернулась, когда было совсем темно, зато в небе уже сияли две голубые луны, и не было мрака. Впрочем, на Ольводе в ясную, даже безлунную ночь не бывало полного мрака: близкие, красноватые звезды, рассеянные по небу и собранные в два кольца, а также рассеянные обильной космической пылью их лучи давали достаточно света, чтобы нельзя было говорить об этом. Всё это позволяло Мизелли и её секретарше подойти достаточно близко к стоянке: хорошо ещё что они, повинуясь древнейшему человеческому инстинкту, разбили её не на открытом пространстве, а рядом с кустами - две женщины благодаря им приблизились так близко, что слышали их голоса. Мизелли вслушивалась особенно тщательно: надеялась услышать знакомый голос, но тщетно.
Этот вечер для Милтенетты был, в общем, таким же, как и все предыдущие. Когда стемнело, ловили ночных насекомых, затем проверили, что скопилось в водозаборнике установленном в ближайшем ручье. Искать гнёзда нескольких видов лилов с интересными ареалами и строящими жилища различной формы в разных их частях за этот день не успели и решили заняться этим на следующий. В ловушки для летающих форм никто в этот день не попался, но это только подогревало интерес относительно того, существуют ли летающие позвоночные, что, как говорили исследователи, в принципе возможно, или все сообщения о подобных организмах ошибочны. Милтенетта, сидя вместе со всеми, ощущала заинтересованность и говорила довольно много, совершенно забыв теперь о тех страхах, которые мучили её раньше. Посидев так немного, она встала, посмотрев куда-то вдаль - в глубь ровной степи, залитой голубым светом лун. Смутно подумала о том, что её далёкие предки когда-то покинули эти места, но больше её заняла мысль о том, как же разнообразны миры, уместившиеся на одной планете - и между ними можно перемещаться, можно осмотреть один, затем другой и так далее - надолго хватит, ведь сколько их никто толком не знает: когда они летели сюда, под ними был океан, а где были его иные берега никто не знал, ведь там, наверное, тоже - миры. И здесь тоже свой мир, может - мирок, застывший на своём доисторическом плоскогорье, но ведь он не похож на остальные, и она, наверняка, побывает ещё в нескольких, пока будит здесь среди этих, восторженных, почти неутомимых, порой немного странных, порой бурных, но всё же хороших, понимающих людей. Да могла ли она ожидать когда-либо всего того, что с ней происходит сейчас?! Она не заметила, как отдалилась от них, погружённая в раздумья. На какой-то шорох, раздавшийся из-за кустов, она не обратила внимания. Вдруг что-то высунулось из кустов, схватило её и потащило куда-то. Она опешила, сочла в первый момент, что это какое-то животное подстерегло её в кустах, хотела вывернуться, закричать, но тут услышала страшно знакомый, ставший почти потусторонним, голос:
- Только закричи, все узнают, кто ты такая! - Прошипел он.
Это была её мать, Мизелли! И она крепко и злобно вместе с ещё кем-то держала её. Милтенетта не могла ничего сказать, слова застряли у неё в горле, она только мотала головой и уже не пыталась освободиться. Что же это всё такое?!! Почему тот, прежний мир преследует её? Как?!
- Ты думала ты убежишь?! - Злобно шипела Мизелли в самое её ухо, когда они затаскивали её в машину. - Не выдет, ни за что не выдет. Ты должна ответить за всё!
- За что, за всё? - Пролепетала Милтенетта, чувствуя, что первый шок прошёл и её наполняет ужас отчаянья.
- Ты знаешь за что, за всё! - Почти прокричала Мизелли, поскольку они уже закрыли машину и ехали.
- Но, но... о чём... вы? - Милтенетта попыталась изобразить, что они ошиблись, хоть и понимала, что это ей не поможет.
- Прекрати, Милтенетта! - Она ударила её по щеке. - Ты думаешь, я не знаю, что это ты?!
- Это не я. - Сказала Милтенетта.
- Не ты! - Презрительно сказала она, засмеявшись. - Где мы можем остановиться, чтобы посмотреть, кто ты? - Обратилась она к своей секретарше, ведущей машину.
- Нам необходимо отдалится, Мизелли Исартер, а затем мы сможем остановиться у любого скопления кустов.
- Найдёшь подходящий, и мы проверим что нужно.
Милтенетта ничего не сказала. Мир рушился. Исартер - это слово словно разломало все, что от него осталось. Как она не сдерживалась, а на её глазах выступили слёзы - что она могла сделать перед этим всепоглощающем разрушением? Чувство было такое, будто разошлось и рухнуло в небытие Юингское плоскогорье - вместе с экспедицией, университетом, Каэром и Мерэнгом. Ничего не осталось, она летела в пропасть, на острые, чёрные шипы, которые разорвут её, и эти её обрывки будут шевелится между ними, управляемые Стронсом, может - ЦУВРом, или Эмистом - что с того, что его нет в живых - найдутся ещё - одурманенные шеарайтой, прожжённые и коварные, не знающие ничего из того, что привело тех пятнадцать человек сюда. Она захотела выть - громко и протяжно, что все, весь Плеитос, весь Ольвод знал, что произошло, что рухнул мир. Чёрные, переплетённые шипы в один миг разорвали его. Разве так можно...
Машина мчалась по степи, гремя на камнях - какое счастье, что степь была плоской и каменистой, и они могли, мало разбирая дорогу, уйти от стоянки экспедиции достаточно быстро! Будучи окрылёнными успехом, ни Мизелли, ни её секретарша не обратили внимания на хвост за собой, который, правда, не ехал за ними неотступно, а порой пережидал в небольших углублениях ил за группами кустов: обнаружить и нагнать одинокий автомобиль после этого в ровной степи было не сложно, тем более имея акустические датчики и при том, что машина Мизелли и её секретарши была заранее оснащена радиомаяком. Так что упустить их было невозможно.
Секретарша остановила машину через сорок минут: они проехали уже около восьмидесяти километров. Неподалёку от них была солидная полоса кустов - возможно следствие какого-либо подземного источника.
- Идём. - Резко, уже без шипения, произнесла Мизелли, хватая совершенно потухшую Милтенетту за руку и выводя из машины. Милтенетта подняла глаза, смутно думая, сможет ли она бежать, но секретарша стояла рядом, да и степь была слишком открытой, а у них машина. - Посмотрим на тебя. - Прежним тоном продолжала мать, заводя её в кусты.
- Что мне делать? - Пролепетала Милтенетта.
- Раздевайся. Вот здесь. - Она указала на место посреди особенно густых, колючих и высоких веток. Секретарша вытащила длинный, зловеще сверкавший в голубом свете, нож и нарочито резкими, но не слишком умелыми движениями, отрезала несколько особо мешавших женщинам длинных веток. Милтенетта нерешительно начала раздеваться, когда она осталась в одной коже, она, повинуясь внезапной решимости, бросилась между Мизелли и её секретаршей в гущу кустов, упрямо сжав зубы. Но - кусты были слишком густы, она запуталась в их ветках, и четыре руки тут же схватили её. Хорошо ещё, что она даже здесь, в Плеитосе, не расставалась со своим 'национальным' кожаным одеянием: ведь на кустах были шипы, которые её не достали благодаря ему. Мизелли же повезло меньше: она возмутилась попыткой бегства дочери, и её движения были слишком резкими, из-за чего один особо длинный шип пронзил её рукав и до крови поцарапал изнеженную руку. Она, не чувствуя прежде подобной боли, взвыла и, крепко сжав Милтенетту, чуть ли не бросила её на землю, хватаясь за свою руку. Милтенетта, поднявшись с земли, продолжила и когда стала перед ними обнажённая, чуть дрожа от холода, сказала как можно более спокойно, но её лицо выражало страх и отчаянье:
- Вы же видите, вы ошиблись.
- Ошиблись! Как же! Ты что думаешь, я не знаю, что можно было с тобой сделать!? - Милтенетта опустила глаза, не пытаясь сдержать дрожь, больше вызванную страхом, чем холодом. - Посмотрим! - Воскликнула Мизелли, и, сняв перчатки, схватила Милтенетту за лицо и волосы. Она застонала. - Это же ты, ты! - Кричала она, стараясь разоблачить её. Конечно, она уже заметила в 'Иларе' черты присущие Милтенетте и была настолько уверена в том, что права, что её нисколько не смущал её цвет кожи, черты лица и голос и именно на это, прежде всего, были направлены её действия. Длинными и крепкими ногтями она безжалостно царапала Милтенетту, и даже сломала один из них, но Милтенетта пребывала в оцепенении, и никак не реагировала на это, ведя себя словно безжизненная, послушная кукла в руках яростной матери. Наконец ей удалось за что-то зацепиться на шее Милтенетты и она, хищно прицелившись к обнаруженному краю, потянула за него. Милтенетта слабо застонала от боли. Мизелли царапалась, издавала почти не человеческие звуки - словно рычала, медленно сдирая с Милтенетты чужеродное обличье Илары. Милтенетта оставалась, безучастна до тех пор, пока она не дошла до её щёк - тогда она протяжно, слабо завыла, а в следующий миг громко и как-то раскатисто закричала, запрокинув голову вверх - к холодным звёздам, вырвавшись резким движением из рук Мизелли.
- Н-е-е-е-е-т!!! - Разнеслось среди кустов и степи. Мизелли и её секретарша как будто пригнулись от этого крика. Милтенетта упала на колени и, воздав руки к небу, а зубами ухватившись за ветку, кричала что-то нечленораздельное. Это выглядело настолько жутко, что Мизелли и её бесстрастная секретарша отошли от неё на шаг. Милтенетта рвала зубами листья, не обращая внимания на шипы, билась об землю и вопила. Первой отошла секретарша: она резко подошла к Милтенетте и схватила её за разметавшиеся волосы. Милтенетта её не замечала.
- Заткнись, тварь! - Процедила Мизелли, оцепенённая ужасом, глядя на свою дочь. - В следующий миг она, замедленно, рванулась к ней и схватила за руки, тряся их. - Что, что думала скрыться, да, спрятаться?! Не вышло!!! - Кричала она, прорываясь сквозь вопли дочери. Она отпустила одну её руку и пыталась закрыть ей рот, но Милтенетта только кусала её руку. Ещё чуть-чуть - и они сцепились бы в безумной схватке, но секретарша подоспела вовремя, сказав:
- Она должна уснуть. - Эти слова словно отрезвили Мизелли: она чуть отстранилась от неё, однако, не отпуская, и вдруг пронзительно крикнула своей секретарше:
- Ну принеси же что-нибудь! Скорее!
Секретарша опрометью выбежала из зарослей и бросилась к машине, спешно схватила сумку с вещами, предназначавшимися для Милтенетты и, вернувшись, начала судорожно перебирать её содержимое, пока Мизелли держала Милтенетту, немного притихшую. И тут произошло нечто невероятное: из кустов послышался короткий хруст, затем в их глубине мелькнули две тени и тут же послышались голоса: хоть и на незнакомом языке, они звучали угрожающе и решительно. Вслед за голосами показался человек среднего роста, державший в руке тесак. Мизелли и её секретарша попятились, когда услышали голоса, таща за собой Милтенетту, и словно стараясь растворится в кустах, но когда показался человек, Милтенетта вдруг перестала кричать, выпрямилась, молниеносным движением вырвала у секретарши сумку и кинулась сквозь кусты, не разбирая дороги, сминая и ломая ветки, не видя перед собой ничего. Ответом Мизелли и её секретарши был жуткий, нечленораздельный возглас, они бросились было за Милтенеттой, но им не хватало её решимости, чтобы прорваться сквозь колючие заросли и люди остановили их, угрожая тесаками. Они оцепенели от ужаса и пытались срывающимися голосами что-то им объяснить, но ни на одном из известных им языков эти люди не говорили.
II. Безудержный
Милтенетта бежала долго: пока совершенно не обессилила, кусты давно остались позади неё, под ней была ровная, твёрдая земля плоскогорья, над ней - безбрежное небо, и между этими вещами не было спасения. Она не видела его и бежала. Всё рухнуло: рай рассыпался, собственная мать предстала перед ней в страшном, полубезумном обличье и она бежала - от неё и от всего сущего. В чём же её спасение?! Но силы оставили её раньше, чем этот вопрос успел принять хоть сколько-нибудь чёткую форму: она упала и забылась. Когда она оторвала тяжёлую голову от жёсткой травы, она увидела перед собой восходящее Солнце. Его красный свет и голубое небо ничем не напоминали ужасы истёкшей ночи, но, поняв, что она лежит где-то совершенно беззащитная, она вскочила, почувствовав боль в ногах, но всё же встала на них и, едва держась, инстинктивно пошла в сторону более укромного места: небольшого углубления, поросшего несколькими кустами, видневшегося неподалёку. Устроившись около них, она обнаружила, что несёт с собой сумку, которую отобрала у той женщины, которая была с её матерью. Зачем она это сделала, она не могла понять. Некоторое время она держала сумку, в оцепенении глядя вокруг, потом стала медленно и машинально перебирать её содержимое. Она быстро поняла, что это вещи, предназначенные для неё, и постепенно ясность сознания вернулась к ней. Также она нашла деньги и документы: также явно для себя: на новое, незнакомое имя и 'на другую внешность': девушка, чья фотография имелась в документах, была не похожа на неё. Милтенетта истерически засмеялась, глядя на это: да кто же она, в конце концов, что способна так часто менять себя? Что же делать? Поискав ещё, она нашла деньги и поняла, что сможет добраться до Ленарии: там восемь миллиардов человек и кто что сможет найти в таком муравейнике? Даже ЦУВР, и тот зубы обломает... Решив так, она принялась за дело с увеличивающийся скоростью: она начинала понимать, что ей необходимо отдалится от того кошмарного места как можно быстрее. Не стоит тратить время на изменение внешности, нужно одеться и как-нибудь добраться до чего-то вроде города, но где он?! На этом плоскогорье так мало людей...
Одеваясь, она обнаружила, что её ноги в засохшей крови - на них не видно живого места, руки - не намного лучше и вообще заросли не пощадили её. Но разве это могло иметь хоть какое-то значение в сравнении с тем, что произошло?! Она с измождённым безразличием посмотрела на себя, ощупав оторванный край маски. Кое-как прилепила его, обнаружив, что его нижний край находится ниже воротника той одежды, которую она нашла в сумке. Она испытала облегчение, обнаружив это, и даже ощутила, что её спасение словно приблизилось. Однако как было его осуществить? Идти по степи пока не наткнёшься на дорогу, а там поймать машину? Наверное... Она поднялась и пошла. Сухая трава больно колола её даже через одежду, но она не обращала внимание и старалась идти быстрее. Она не ощущала ни голода, ни жажды, не знала в какую сторону она идёт, где можно быстрее всего выйти к дороге или к какому-нибудь селению: она шла только для того, чтобы уйти. От всего, от руин, которые только и остались за ней. Побелка ЦУВРа, на которой держалось всё сооружение, то, что она воспринимала как стены, или даже как твёрдую землю, оказалась лишь тончайшей нитью, ничтожнейшим покровом, который так легко было разорвать. Всё! Она словно слышала треск - но уже не наяву, а вспоминая - в её памяти вновь и вновь вставала уничтожившая мир ночь.
Из этого оцепенения её вывел сигнал машины. Она подняла голову: действительно рядом с ней стояла машина. Из неё словно во сне вышел человек и подошёл к ней. Что-то спросил на незнакомом Милтенетте языке. Затем осторожно взял под руку. Она не сопротивлялась. Что-то сказал ласковым голосом: как видно пригласил в машину. Не более чем через минуту они поехали - не всё ли равно - куда? Милтенетта измученно опустила голову, и она мерно болталась в такт кочек безмерно чужой степи. Человек несколько раз оглянулся на неё, но она этого не заметила.
Ехали они достаточно долго: было уже за полдень, когда Милтенетта, отказавшиеся от еды, предложенной человеком, увидела нечто вроде города. Она попросила остановиться и сказала, что выдет здесь. Человек что-то ответил на это, и тогда Милтенетта устало показала знаком, что здесь она выходит. Он не препятствовал этому и она угрюмо, в прежнем состоянии пошла вдоль одной из улиц города, который как она поняла, мал. Как отсюда можно добраться до Ленарии? Это ведь не может быть столицей Плеитоса... Спасало то, что Милтенетта помнила как называется столица Плеитоса, а также как называется тот аэропорт, куда они прилетели. Руководствуясь этими сведеньями и используя деньги, находящиеся в сумке, она как можно быстрее, чтобы не возбуждать лишних подозрений, покинула этот город, направившись в столицу, где она, в туалете центрального вокзала, скрепя сердце, 'сменила внешность' - всё равно уже данная ЦУВРом никуда не годилась: её вычислили и теперь её мать гонится за ней, а кусты этой далёкой прародины довершили дела: ведь порезы на ней не заживут как на коже. Уничтожив исцарапанную, разорванную при снимании маску, Милтенетта придала себе иной облик - несколько более грубый, чем ЦУВРа, больше похожий на неё саму, но всё же достаточно маскирующий разрушительную Милтенетту - ту, страх к которой возрос даже как будто больше, чем был в первое время и заставлял её дрожать и оглядываться во время перевоплощения, и уже вечером следующего дня села в самолёт отлетавший в Ленарию, в безбрежный Ликсондонэт. При этом она ощутила, что парализующий ужас отходит, её движения и слова делаются более чёткими и на окружающих она обращает больше внимания, чем раньше. В самолёте она вздохнула почти облегчённо: она скрывается, выбираясь из-под обломков, как будто стряхивает с себя старые, многослойные оболочки и... обретая новые. Подумав так, она почувствовала, словно нож полоснул её, но не вздрогнула, а лишь про себя вздохнула: что же делать?
Увидев Ликсондонэт, она увидела ещё один, новый для себя мир - уже четвёртый в жизни. Город был омертвевшим и оживлённым, современным и диким, громадным и наполненным бесчисленными, забывшими себя в своей суете человечками - таково было первое впечатление. Она остановилась и огляделась вокруг: она не знала ни языка этих людей, ни их интересов - целый мир отделял эту страну от неё. Но всё же, глядя на них - по сторонам от себя - она посчитала, что оторвалась от преследователей. Правда, от имени, которое для неё придумала Мизелли, придётся отказаться, а что потом? Как она сольётся со всеми этими людьми? Как, совершенно одна, найдёт своё место среди них? Там, в Валинтаде был Каэр - царь и почти бог тех мест, а кто здесь? Там был мирок, а здесь - мир... Она, конечно, знала ещё из своей прошлой жизни, что в этом нескладном, рыхлом городе, есть где-то у дельты Меарры, целый район, где живут деятели Олтилора, и там, конечно, говорят на её родном языке, но ведь не идти же туда в самом деле - в то страшное место. А куда тогда? В порт? Она остановилась - растерянная, потерявшая себя. Потом побрела, смутно думая. Значит, она здесь, по северную сторону от Лорвонского океана; значит, она под именем, которое известно её матери. Её ищут. Все. Вавитонк, Стронс, Мизелли. А что у неё есть? Что поможет ей спрятаться? Она была Милтенеттой, стала Иларой, а теперь она неизвестно кто. Как же было бы хорошо, если она и в правду стать такой: неизвестно кем. Никем. Без ничего, чтобы никто, никогда не смог бы найти её! Потому что она будит Никто! Почему она родилась Милтенеттой Исартер?! Кому это было нужно? Вокруг неё, на Ольводе без малого полторы сотни миллиардов людей. А она одна. И именно её, а не кого-то из всех них ищут. И ищут те, кто управляет этими миллиардами. Она отошла в сторону от людей и села на какую-ту тумбу у обочины. Никто. Но ведь она - есть. А если она есть, то она - кто-то. И она - Милтенетта Исартер. Она ей родилась. Какой ужас. Она вздрогнула, встала и пошла дальше. 'Стать Никем. Стать Никем. - Повторяла она. - Никем. Как?'. И тут ей пришла в голову мысль, и она была настолько яростной и решительной, что она могла быть уверена: никому из всех полутора сотен миллиардов людей такого в голову не приходило. От мысли отдавало ужасом, но тем она была сладостнее, и тем сильнее было желание осуществить её. Никто не будет её видеть, и если Она и останется, то исключительно для себя, а не для остальных миллиардов и их правителей. Она скроется, потеряв себя, своё лицо - в прямом смысле. Только надо придумать, как это сделать. И всё.
В Ликсондонэте жизнь шла своим чередом: строились новые заводы, расширялся порт, люди приезжали сюда со всей Ленарии, а порой и из других стран Линдонетского полуострова, искали работу, суетились, трудились, воровали и все смотрели в сторону берега Меарры, в то место, где стоял дворец Отона Устера, откуда разносились по всему городу и стране решения, планы и, наконец, громкие начинания, которые, может, давали новые рабочие места, но те, кому они не доставались только пожимали плечами, глядя на них: порт и корабли, может и хорошо, но причём тут Лер и страшноватая Вама? О поездке артенанфильца (так здесь все называли Устера) на Гендон уже говорили и притом самые разные вещи: так или иначе, но со времён войны это был первый контакт их страны с Вамой, которая теперь, как говорят, превратилась в Валинтад. Но не всё ли равно? Вама - это корабли с пушками, огонь и разрушения. Артенанфильцы? Чужие северные люди: тысячи лет Ленария и весь Линдонетский полуостров обходилась без них, и сейчас тоже сможет сама навести порядок. Вот и их болезнь не утихает, правда, как будто (или так только говорят?), ослабела. За ней следят, проверяют, устраивают карантины, даже пытаются лечить, но как будто ничего не помогает - она, как уже бывало, возьмёт свою дань и уйдёт.
- После моей поездки на Гендон в городе говорят невесть что. - Сказал Веррэт, бросив газету на свой стол и глядя на Лионтону, которая тоже читала сидя напротив, и от его возгласа подняла голову. - И это газеты на языке Олтилора.
- Веррэт, но эту поездку невозможно было скрыть.
- Конечно. Уж вамцы постарались... Кажется, разговоры на счёт эпидемии усилились. Артенанфильцы, артенанфильцы... Что это вообще значит?! - Проговорил он раздражённо.
- Это значит, что люди поняли твою поездку так, как того хотели вамцы.
- Да. Я должен это признать. - Сказал он, опустив глаза. - Когда в Меарру входили корабли, моё положение было твёрже. Сегодня я должен получить списки новых кораблей. Посмотрим.
- На что? Куда они направятся?
- На побережье кроме Ликсондонэта слишком мало кораблей. Необходимо ускорить производство, расширить порт. Пусть все видят, что способны сделать артенанфильцы, даже если наседают вамцы, и... всякие недовольные. - Видно было, что Веррэт раздражён. Лионтоне глядя на него, невольно вспомнилось, как он получил письмо от вамского адмирала.
- А какие недовольные? - Спросила она.
- Если они по-прежнему говорят о том, что это будто бы я занёс им эту эпидемию, то какие же они тогда не недовольные? - Сказал он резко. - Что с этим со всем делать? - Пробормотал он.
- За эпидемией нужно строго следить. А, по-моему, комиссия не вполне чётко справляется со всеми задачами: в городе слишком много людей.
- Может быть. Во всяком случае, я не желаю, чтобы кто-то говорил, что вот люди умирают, а врачи Отона Устера не то что лечить, но и знать ничего не знают. Надо будет этим заняться. - Он резко встал, но потом как бы спохватился и сказал. - Слушай, Лионтона, а ты, что действительно веришь в то, что эту болезнь принесли артенанфильцы?
- Почему ты так думаешь? - Недуомевая спросила она.
- По твоей одежде. Я ведь всё же знаю, что отверстия или как там их, поры, в этих плёнках из кишечника чрезвычайно малы, и никакой вид инфекции сквозь неё проникнуть не может.
- Веррэт, но ведь все же говорят, что эти вирусы очень легко переносятся!
- Хорошо, может и легко, и даже проникают сквозь кожу - не знаю. - Он обошёл стол и, подойдя к Лионтоне, поцеловал её. - Лионтона, я в порт, вернусь - займусь комиссией.
Лионтона с самого начала интересовалась эпидемией гораздо больше своего мужа, и она, как только он ушел, пошла к эпидемиологам. Они заверили её, что эпидемия пошла на убыль, но всё-таки вынуждены были признать, что не могут справиться со всем и действительно были случаи, когда в каком-нибудь из кварталов были заболевшие или уже умершие, а до них это доходило только потом. А насчёт приезжающих в город или уезжающих - тут они развели руками - к ним попадают действительно крупицы. Поток населения огромен. Лионтона выслушала их и сказала, что как бы велик он не был, а следить за этим необходимо: вдруг именно сейчас, когда эпидемия пошла на убыль, кто-нибудь занесёт что-то откуда-нибудь и всё повторится. Так что, пусть отследят всех или, по крайней мере, большую часть прибывших: чтобы за этим был хоть какой-то контроль. Всё-таки она считала, что эту болезнь действительно занесли в Ленарию, иначе почему её не было в этой стране раньше?
Милтенетта довольно долго, но очень целенаправленно искала всё необходимое для того, что она собиралась сделать. Самым сложным оказалось место: в гостиницу она обращаться боялась, прятаться в руинах, в которых здесь не было недостатка - тоже, она всё-таки слышала о том, что такое Ликсондонэт. Наконец, уже вечером (в Ликсондонэт она прибыла под утро) она нашла нечто подходящие: это была сильно заросшая воронка, наверное, от вамской бомбы, неподалёку от одного из притоков Меарры на северо-востоке города. Здесь было тихо, совсем близко начинались многочисленные пригороды, город заходил с юга, но его отделял приток - довольно небольшая речка. Ночь была ясная и безлунная, что было хорошо. Милтенетта тщательно выбрала место и села, приготовилась. Разделась. Потом поставила перед собой зеркало и зажгла фонарик, перед этим оглядевшись вокруг. В зеркало смотреть она боялась: там ведь та, кого ищут. Ну ничего. Это страшно, но остальное - ещё страшнее. Она взяла тонкий, острейший нож - его она искала дольше всего, сразу предпочтя его кислоте - её и достать трудно и действует она грубо. Страшно. Она заглянула в зеркало, прерывисто дыша и давя рвущуюся истерику. Руки не должны дрожать. И кричать нельзя. Она взяла что-то из своей одежды и засунула в рот - так будет тише. Затем поднесла нож к лицу и начала. Свободную руку она держала на коленях, порой впиваясь в них, но не выпускала ножа, ни отводила его. Глядя на то, как в зеркале исчезает её предательский облик, она могла превозмочь боль. Она хрипела и стонала, обливаясь кровью, оттирая её с глаз, и с безумной решительностью, вгрызаясь зубами в тряпку, рассекая собственную плоть. Смотря на себя в зеркале, она даже не чувствовала слабости - настолько чудовищно, дерзко и необычно это было. Уничтожить! Стереть! С яростью, резко, она бросила последний кусок кожи с волосами и отрезала уши. Затем вырвала изо рта тряпку и после короткого хрипа попыталась улыбнуться, глядя на себя, точнее на комок крови и мяса, в зеркало. Из неё вырвался то ли смех, то ли клокотание, после чего она упала без сознания на разостланную ткань, пропитанную кровью.
Очнулась она ещё в темноте. Фонарик горел, и всё было так, как она оставила. Она застонала и поднялась. В голове шумело, в ушах стоял звон - это комары и прочие существа, слетелись на острый запах крови. Да, она сделала это. Она довольна? Да. Даже ЦУВР не мог совершить такого. Но теперь, немного успокоившись, она ощутила себя полностью разбитой и слабой. Хорошо, что она подумала об этом и захватила сюда еду! Она с трудом поднялась, достав до той ветки, на которой сидела. Она была влажной. Сколько крови! Она протянула руку за бинтами. Проклятые комары сырой воронки: так и звенят, насыщаясь. Ей только и хватило сил, чтобы забинтовать голову и выключить фонарик, после чего сознание вновь оставило её.
В тот же день, когда Лионтона говорила с эпидемиологами, по всему городу, а затем и по всей стране было объявлено, что эпидемия пошла на убыль, но это означает что теперь необходимо локализовать оставшиеся очаги, чтобы ускорить этот процесс. Для этого в Ликсондонэте, как в самом крупном очаге, были приняты соответствующие меры и начали проверять всех тех, кто прибыл или покинул в этот город, начиная с того дня, когда было зафиксировано наибольшее число новых случаев болезни. Конечно, в этом человеческом муравейнике отследить всех было невозможно, и нередко подобные рейды заканчивались вооружёнными столкновениями, но Устера, который не замедлил принять участие, когда ему сообщили о сопротивлении населения, это не останавливало: он распорядился через комиссаров правопорядка применять оружие без предупреждения против тех, кто отказывался проходить проверку. В первые же дни количество убитых достигло нескольких сотен, превысив количество умерших от болезни в эти же дни. На последнее, конечно, мало кто обратил внимание, но Устер именно в связи с этим выступил с речью, объявив эпидемию 'общенациональной трагедией' и своей собственной, и потому ни его и ни каких других добропорядочных граждан не должны останавливать предпринятые им меры, кроме того, уже давно необходимо предпринять самые решительные меры против преступности в городе, осложнённой большим количеством оружия у населения.
- Верните её в Олтос. - Раздражённо сказал Вавитонк и повесил трубку. 'Лишние подозрения здесь могут всё испортить, неизвестно ещё откуда может брать сведенья этот Устер'. - Подумал он, бросив взгляд на бумаги, разбросанные по его чёрному столу. Посмотрев на них, он сгрёб их в кучу, отобрав несколько, и резко сдвинул на край. Сказанное им относилось к Мизелли, которая никак не желала называть имени той девушки, на которую они напали. Дальше вести следствие в обычном порядке значило усиливать её подозрения, да и имя, которое для неё придумала Мизелли, мало что значило: Милтенетта всё равно им в Ленарии не воспользуется. Был, конечно, шанс, но небольшой и тот исчез. 'Упустили!' - Вновь подумал Вавитонк. Видели, на какой самолёт она садится, да и он был только один, женщина-агент, та самая, которая проследила за её изменением внешности в Плеитосе, летела с ней в самолёте, её ожидали в аэропорту, а там - о-о-опс - и выскользнула. Как видно это произошло во время регистрации: женщина-агент оказалась тогда слишком далеко в очереди от неё, а сразу после регистрации она, видимо, вновь изменила внешность: это не Плеитос, тут и ЦУВР не так силён: в тот момент Милтенетту передать было некому, и люди тут не те - всё же больше похожи на Милтенетту, и их бездна. Ищи ветра в поле! Ускользнула! Проклятый муравейник Ликсондонэт с его эпидемией и Отоном Устером! (Кажется, в Олтилоре ему уже дали прозвище Устер Безудержный?). 'Так, поиски её отменить: всё равно можно только ждать, что она рано или поздно попадёт к артенанфильцу. Операции направления её к нему не получится: теперь можно только уловить этот момент. Проклятье'. Вавитонк тут же, по телефону, отдал приказ.
Милтенетта решила, что в воронке она пробудет не больше нескольких дней: на большее у неё нет еды, и уж очень здесь досаждает мошкара. Эти дни она плохо помнила: всё в них плыло, звенело, шумело: то ли в голове, то ли листва. По ночам её мучили кошмары, и от них и от боли она нередко просыпалась. Однако, как бы ни были активны кровососы, как бы ни страшно было содеянное ей, и как бы ни сильно было её потрясение в предшествующие этому дни, её организм был молод, и она стала отходить на четвёртый день, когда уже могла твёрдо стоять на ногах, тогда же у неё появился небывалый аппетит, и она уничтожила все запасы еды, которые у неё остались. Поэтому на пятый день она решила покинуть своё убежище и пойти в город: Никем, без документов и без лица. Мысли её были ясны и спокойны, и она вспоминала, что видела, когда прибыла в Ликсондонэт: все люди здесь были белых матерчатых масках, наверное, в связи с какой-нибудь эпидемией, которые здесь, наверняка, не редки. Это, конечно, намного облегчало её появление: если она поверх бинтов наденет платок, то будит выглядеть почти так же, как и все. А когда эпидемия кончится, её лицо, наверняка заживёт, и она что-нибудь придумает. Эта мысль доставила ей удовольствие и, сопровождаемая ей, она встала, поверх окровавленных бинтов завязала платок, и пошла, оставив при себе только нож, который решила хранить, и деньги.
- Вы уже прошли проверку? - Услышала она вопрос человека в форме.
- Какую проверку? - Спросила она на языке Олтилора.
- Что вы сказали? - Спросил он, поскольку не понял её слов, которые были, к тому же сказаны не очень разборчиво.
- Вы что-то у меня спросили? - Продолжила Милтенетта. Страж порядка вслушался: кажется, она говорит на языке Олтилора, но выглядит как-то странно, идёт не твёрдо.
- Пройдёмте со мной. - Показывая это жестом.
В первый момент Милтенетта немного испугалась, но потом уверила себя, что, этот человек, конечно, не мог никак её вычислить. Она пошла вслед за ним в отделение по проверке, здесь уже одна из медсестёр говорила на родном языке Милтенетты.
- Давно вы прибыли в Ликсондонэт? - Спросила она.
- Три дня назад. - Не могла же она назвать точной даты.
- Откуда вы прибыли?
- С Яоринского архипелага.
- Хорошо. Закатайте левый рукав. - Милтенетте не хотелось этого делать: у неё на руках всё ещё были хорошо заметны царапины, полученные ей при бегстве, но делать было нечего. Она не снимая перчаток, которые она нашла в сумке, предназначенные для того, чтобы она, видимо, не оставляла отпечатков, подняла рукав. - Откуда у вас эти царапины? - Спросила медсестра.
- Я упала. - Ответила Милтенетта, чувствуя, как её сердце бьётся. Больше вопросов не было. Медсестра молчаливо взяла немного крови из вены, потом в неповреждённом месте немного поскоблила её кожу и поместила всё это в пробирки. - Я могу идти? - Спросила Милтенетта.
- Нет. Скажите твоё своё имя и покажите документы. С какого из островов вы прибыли к нам? - На это Милтенетта не рассчитывала: она ведь не знала, что здесь эпидемия и что в связи с ней всех проверяют на наличие вирусов и отслеживают всех прибывших и убывших. Услышав вопрос, она мучительно пыталась вспомнить названия каких-нибудь островов архипелага, но - увы!, кроме названий известных и, значит, очень дорогих курортов, ей ничего не приходило в голову. Через несколько томительных секунд она, наконец, остановилась на одном из них и назвала.
- И вы покинули такое чудесное место, чтобы прибыть сюда? - Её глаза улыбнулись, как будто недоверчиво, над краем маски.
- Да. - Коротко ответила Милтенетта.
- Покажите документы и дождитесь окончания анализа.
- У меня нет при себе документов. - Милтенетта ощутила, что теряет сознание. Хорошо, что она не встала, когда процедура окончилась! Она опустила голову, прикрыв помутившиеся глаза. Как же это больно: опустить голову!
- Скажите своё имя. Мы проверим. - Услышала она как сквозь вату.
- Меня зовут... - Промолвила она и потеряла сознание, бессильно уронив голову.
Очнулась она от резкой боли. Её веки, которые только и уцелели, дёрнулись. Она приоткрыла глаза, смотря сквозь ресницы. Она лежала и над собой она увидела знакомые глаза медсестры, которая, как видно, и явилась причиной боли: она коснулась её бинтов.
- Что вы со мной делаете? - Простонала она.
- Вы что-то сказали? - Спросила она, отрываясь от неё.
- Да. - Сказала Милтенетта, пытаясь встать, но медсестра удержала её.
- Она пришла в себя? Что она говорит? - Спросил человек в форме, приближаясь к ним.
- Пришла, но пока ничего.
- Узнай немедленно, почему она оставила тот остров. Как его там...
- Остров Аяэас. Я слышала о нём как о райском месте. Какой ужас... - Она взглянула на окровавленные бинты Милтенетты. - Нам необходимо её перевязать.
- Делайте что хотите, опишите всё точно, начальству я уже сообщил.
- Послушайте, - вдруг относительно громко заговорила Милтенетта, - что вы со мной хотите делать? Отпустите меня. Мне надо идти.
- Куда же мы вас отпустим? - Сказала медсестра. - Когда это случилось с вами? Где?
- Что случилось?
- Как что? - Она даже всплеснула руками. - Посмотрите на себя.
- А, это... Уже здесь. Оставьте меня, не трогайте! - Закричала она, отстраняя руку медсестры и вставая. - Мне надо идти.
- Никуда вы не пойдёте. - Сказал человек в форме, властно вставая перед ней. - Нам необходимо выяснить, кто вы и кто вас искалечил.
- Пустите, пустите меня! - Закричала она, бросаясь на стража, но он схватил её за руки и повернул к кровати.
- Вы останетесь здесь, пока всё не выяснят!
- Вы должны остаться. - Сказала медсестра. - И вам необходима перевязка. - Милтенетта вся дрожала и ничего не ответила. Медсестра начала разматывать бинты, что было очень больно, но Милтенетта не сопротивлялась - ведь под ними ничего не было.
- Что это значит? - Пробормотала Лионтона, хмурясь от нахлынувшей на неё ассоциации. - Это как: без лица, волос и ушей? - Она взяла лист с отчётом комиссии и пошла к Устеру, был вечер и он был у себя.
- Устер, добрый вечер, ты знаешь, что они пишут? - Она протянула ему бумагу.
- Кто, они? - Он вгляделся в бумагу. - Комиссия?
- Они пишут, что одна из проверенных ими приезжих с не установленным именем и страной выезда, оказалась без лица, ушей и волос. Прочитай.
- Они сошли с ума от своих микроскопических вирусов. - Пробормотал Устер, беря лист.
- Ты знаешь, что это мне напомнило? - Спросила она тише.
- Тебе? Что?
- Стронса... - Прошептала она.
- Лионтона... Где Стронс? Кстати, у старика столетие? - Он натянуто улыбнулся. Лионтона осталась непроницаемой. - Поразительно. М-да... - Он взялся рукой за подбородок, отмеченный шрамом в Анкофанских горах. - Они пишут - срезано. Интересно.
- Интересно? По-моему жутко. Она ведь совсем молодая, как они пишут.
- А почему они вообще об этом пишут? Это ведь не их дело. Или... вирус так сильно мутирован? - Он усмехнулся.
- Они проверяли её на вируса, но ничего не нашли.
- Да. Здесь, написано: особые случаи. Как часто ты читаешь отчёты?
- Как получится. Ведь эта эпидемия так ударила по драгоценностям.
- Да, знаю, знаю... И они решили меня об этом известить. - Он задумался. - Так, Лионтона, постарайся разузнать о ней всё, что сможешь, хорошо?
- Конечно постараюсь. - Про себя она пробормотала: 'Если у старика столетие'.
Лионтона получила всё необходимое уже этим же днём. Было очень заметно, что все говорили о том, что она отказывалась назвать своё имя, подробности биографии если и говорила то шаблонные. Лионтона сидела и замиранием сердца читала всё полученное от посыльного. Была уже полночь, когда к ней заглянул Веррэт - уже одетый в свой любимый халат - серый с чёрными клиновидными полосами.
- Ты получила что-то дельное? - Спросил Веррэт, пока они шли по коридору.
- Да. Сейчас. - Лионтона, неизвестно ей самой почему, чувствовала себя сжатой.
Они зашли в спальню. Веррэт запер тяжёлую, из твёрдого дерева, резную дверь и включил настольную лампу, бросавшую на всё длинные тени.
- Эта девушка, как они пишут, не с Яоринского архипелага: она ничего не знает про него, но она чисто говорит на языке Олтилора, не вульгарна, и явно сильно травмирована: почти безумна, как будто с навязчивыми идеями. - Сказала Лионтона размеренно, раздеваясь. - Слушай, Веррэт, - заговорила она шёпотом, садясь на кровать, - я не знаю почему, но может... Стронс?
- Стронс? Он решил так отметить своё столетие? - На этот раз в тоне Веррэта не было иронии.
- Не знаю что. От него не было никаких вестей в последнее время. Но кто сделал с ней такое? Почему, как мне сообщают, она упорно не желает ничего говорить: она повторяет одно и тоже и заявляет, что она - никто? Что всё это такое?
- Никто? Как это так?
- Так она говорит. Кричит. Буйствует.
- М-да. В моей стране говорят, что когда обе луны полные и когда тёмная планета Игис становится перед Солнцем, наступает Время Теней. Сейчас случайно не такое время?
- Планета Игис? В моих степях её называют Оцгеис и так говорят про ад. - Лионтона невольно совершила ритуальное движение: провела двумя пальцами правой руки от верхней части лба до середины груди. - Но... что ты думаешь насчёт Стронса?
- Ты думаешь, он отпустил бы её? - Он посмотрел на Лионтону, сидящую рядом с ним.
- Я тоже ушла от него. - Она прижалась к Веррэту. - О, Веррэт! - Жалобно воскликнула она.
- Да... - Веррэт крепко обнял её. - Знаешь, давай заберём её. Они будут только рады. Я пошлю... нет, я поеду сам. Да, Лионтона. - Он взял её голову и долго поцеловал.
- Да, Веррэт, да... - Бормотала она между поцелуями, сильнее прижимаясь к нему.
- Время Теней, Время Теней - Молвил он словно молитву. - Что же всё это может быть? - Спросил он, отстраняя Лионтону и держа её голову перед собой.
- Это можно узнать только у неё: неизвестно кто, неизвестно откуда... - Она осторожно положила Веррэта на кровать.
- Лионтона, может в такую ночь ты будишь моей безо всяких помех?
- Каких помех, Веррэт? - Она прижалась к нему что было силы.
- Ах, ты уже даже не замечаешь того, что целуешь меня через плёнку.
- Нет, нет, нет Веррэт... - Быстро заговорила она, спешно целуя его. - И сейчас - только так...
В эту ночь Лионтоне не удалось уснуть: лишь только она закрывала глаза, перед ней вставал образ Стронса - в разных встречах, но больше всего в том подземелье. Наконец она не выдержала, разбудила немного храпевшего Веррэта и сказала, что хочет ехать прямо сейчас - она не может дольше ждать разрешения этой кошмарной загадки тем более, (этого она не сказала Веррэту), когда так близко столетие Стронса.
- Хорошо. - Сонно сказал Веррэт. - Сейчас я оденусь и поеду. - В конце концов, я ведаю всеми связями этой страны с Олтилором и я должен следить за всем в городе, тем более в этом аспекте. - Бормотал он, подходя к шкафу с вещами.
- Я еду с тобой. - Быстро сказала Лионтона.
- Зачем?
- Я еду.
Он ничего не ответил, и через несколько минут они выехали из своего дворца. Было три часа ночи. Веррэт сам вёл машину. Ехали они больше получаса - квартал, где была задержана Милтенетта, был на окраине города. В отделении все были поражены, увидев уполномоченного в такой час и в таком месте. Веррэт сказал только, что намерен забрать задержанную. Тут же появился комиссар квартала: он не спал в эту ночь, пытаясь добиться хоть чего-нибудь от Милтенетты.
- Завяжите ей глаза и отведите ко мне в машину, и закройте, ликвидируйте, что хотите делайте с этим делом, только чтобы никому оно не попало. Не было его и всё. - Сказал Веррэт резко и хмурясь. - Я думаю, вы будите только рады.
- Мы так вам признательны. - Сказал комиссар: он не мог уснуть по ночам, думая об этой девушке, поэтому и предпочитал допрашивать её ночью, да и днём было слишком многолюдно. Поэтому он приказал двум своим помощникам привести Милтенетту и тут же приказал забыть о том, что у них был такой человек как она: с Олтилором опасно связываться, а она явно в нём и потеряла своё лицо. Не в их же стране, в конце концов, такое произошло.
Веррэт резко отъехал тут же, как Милтенетта оказалась на заднем сиденье, рядом с Лионтоной. Сказать, как она выглядела, было нельзя: руки у неё были в смирительной рубашке, ноги связаны ремнями, из бинтов на месте рта торчала резиновая пробка, наверняка причинявшая ей немалую боль. Её плотно забинтованная голова с завязанными глазами бессильно висела и качалась. Лионтона пристально рассматривала всё это.
- Где мы её оставим? - Спросила Лионтона, когда они заехали в подземный гараж.
- Кажется, где-то есть подходящая комната. Давай, вытаскиваем её.
Они вытащили её из машины и понесли в указанную Веррэтом комнату. Это было нечто вроде каморки, недалеко от крыши, здесь были какие-то старые вещи и окружали её толстые стены: это было рядом с одной из опорных балок дворца. Веррэт с грохотом вытащил кровать и посадил на неё Милтенетту.
- Ты поняла, что больше не у тех людей, да? - Она едва заметно кивнула. - Я надеюсь, вируса у тебя не нашли? - Она помотала головой.
- Здесь будет лучше. - Сказала Лионтона, вытаскивая пробку у неё изо рта. Она издала измученный возглас и, дрожа, вздохнула.
- Кто вы? - Преодолевая дрожь в зубах, сказала она.
- Это не так важно. - Сказал Веррэт. - Ты хочешь есть?
- Кто вы? - Повторила она вопрос.
- Ты же не отвечаешь на вопрос кто ты. - Сказал Веррэт. - Ты будишь есть?
- Буду. - Сказала она неожиданно уверено. - Лионтона вышла за едой.
- Итак, как тебя называть, кстати?
- Не называйте меня. Никак! Никак, слышите?! - Закричала она.
- Не кричи. - Веррэт посмотрел на пробку, лежащую рядом с ней. - Ладно, не буду тебя никак называть. - Я знаю, что за дела могут происходить среди людей Олтилора, в Олтосе...
- В Олтосе?! - Резко вскрикнула она. - Не говорите мне...
- Я тебя просил не кричать. - Сказал Веррэт тихим, уверенным голосом.
- Почему ты не хочешь ничего слышать про этот город?
- Не говорите, не говорите... - Забормотала она быстро. - Не говорите!!! - Прокричала она, запрокидывая голову назад.
- Послушай, в отделении с тобой не очень хорошо обращались, я понимаю, но здесь тебе будет лучше, если ты будишь себя хорошо вести. Но пока - ладно, отложим этот разговор. - В этот момент вошла Лионтона с едой.
- Я накормлю тебя. - Сказала она, ставя поднос на стул рядом с кроватью. Пока Лионтона кормила её, Милтенетта была вполне спокойна, когда с едой было закончено, она сказала:
- Отпустите меня. Зачем я вам?
- Зачем? За тем, что в этом городе должно быть соблюдено спокойствие.
- Спокойствие? А при чём тут я? При чём, объясните мне?! Что я сделала?! Что?! - Кричала она, наклонившись вперёд.
- Послушай, тебе надо отдохнуть, но я же просил тебя не кричать. - Веррэт взял пробку.
- Не надо. - Взмолилась она, заёрзав на кровати и словно пытаясь встать. - Мне больно...
- Нет, надо. - Веррэт быстро заткнул ей рот, от чего она сдавлено закричала и упала на кровать, плача. - Они с Лионтоной вышли от неё. - Проклятые ищейки, - процедил Веррэт сквозь зубы, зачем надо было так всё портить? Интересно, сколько уже времени? А, всё равно, какой уж сон? - Он направился в свой кабинет.
В этот день Веррэт постарался вернуться пораньше. Зайдя к Лионтоне, он сразу же спросил как их 'найдёныш'. Лионтона сказала, что она пыталась с ней говорить, но безрезультатно: она с трудом открыла ей для этого рот, но она, хоть и поела, но после первого же вопроса Лионтоны, начала кричать - то же, что и ночью. Она сумела заткнуть ей рот, а когда она пришла во второй раз, то та так яростно сопротивлялась, что Лионтона ушла, даже не покормив её.
- Ты не упоминала Стронса? - Спросил Веррэт.
- Не решилась... Как ты думаешь, что это всё значит? Она же безумна...
- Значит, она приходит в ужас от Олтоса, не хочет называть себя, и искалечена. Значит ли это, что она была искалечена в Олтосе? Кстати, о других её увечьях тебе ничего не сообщили?
- Было написано о царапинах на руках и ногах, как видно от веток.
- Сбежала? Ничего не понимаю... Но нельзя, нельзя это оставить просто так. Ты понимаешь? Я не верю что она - жертва маньяка. Не верю. Почему она тогда так упорно не называет себя? Как она вообще здесь?! Значит... Спросим про Стронса. Идём.
Лионтона боялась что-либо ответить, и они шли в молчании. Войдя в каморку, Веррэт решительно подошёл к Милтенетте, недвижно лежавшей на кровати и дотронулся до неё.
- Здравствуй. - Сказал он. - Поднимайся. - Он помог ей сесть. - Ты знаешь кто такой Стронс? - При этом имени Милтенетта буквально подскочила, из её глубины вырвался сдавленный стон, из глаз брызнули слёзы, и если бы Веррэт не удержал бы её, она бы опрокинулась на спину, но он схватил её за плечи. Она дико замотала головой, издавая все возможные звуки и стремясь вырваться. - Перестань! - Резко произнёс Веррэт. - Я же ничего не сделал. Ты знаешь его? - Она что есть силы помотала головой. - Тогда кто ты? - Он тряхнул её. - Ответом был протяжный, дикий стон. - Кто?! - Дико смотря на нее, крикнул Веррэт.
- Тише... - Прошептала Лионтона. Веррэт молниеносно обернулся к ней и сказал:
- Так. Это уже что-то. Но кто она?! - Прорычал он.
- Что ты хочешь делать? - Спросила Лионтона испуганно.
- Слушай. - Заговорил Веррэт возбуждённо, поворачиваясь к Милтенетте. - Ты скажешь нам кто ты? - Она помотала головой как и прежде. - Смотри. - Он бросился к вещам, находившимся в каморке, и стал разгребать их. - Это подойдёт. - Он вытащил старое кресло. Лионтона, отойдя чуть в сторону, молчаливо смотрела на все его приготовления. Он был молчалив и решителен. Вся его ярость, которую Лионтона только что видела, словно вылилась в эти движения - приготовления к пытке. Она смотрела на него почти с восторгом, но - подёрнутым страхом. В Ликсондонэте появилась эта странная девушка, эпидемия, у Стронса столетие и вамцы вызывали Устера на Гендон - какая может быть связь между всем этим?! Но всё же - что-то шевелилось в ней. Что-то происходит в Ликсондонэте и вокруг него! Эта девушка - как будто осколок этого. Словно что-то случилось - невидимое, потаённое, но - страшное и отдалось сначала эпидемией, а затем - ей. Но что это? Ни Стронс, ни адмиралы с Гендона, ни, конечно, эпидемия, этого сказать не могли, а она - сможет? А почему не хочет? Она посмотрела на Веррэта и неподвижную девушку. Так что же - это?! Лионтона прогнала эти нагнетающие мысли и остановила себя на том, что, в конце концов - эта девушка могла и сказать, кто она, а раз не говорит, значит, кого-то очень боится, а если так - то виновна.
Лионтона, оставшаяся в каморке до конца, была холодна как лёд, но также упряма, Веррэт - уставший, но остервенелый. Ночь подходила к концу. Острый запах гари, казалось, был всюду, хоть Лионтона и пыталась его забить ароматическими веществами. Однако дело было доведено до конца: девушка без лица призналась, что она - Милтенетта Исартер. Также она написала всю свою историю, начиная с ночи во дворце Илтосов. Совершенно измученная и обессиленная она сидела на кресле. Её ноги были привязаны к ножкам, руки - к подлокотникам, к правой была приклеена ручка, которой она всё и написала: всё время пытки рот её оставался заткнут, но даже сквозь затычку прорывались её жуткие вопли. Она задыхалась. К концу она была совершенно измучена и раздавлена, её мозг был воспалён и гулко слал импульсы дрожи и судорог по всему телу, её грудь была искорёжена, прожжена до рёбер и даже они местами были раздавлены щипцами, которые отыскал Веррэт. Артенанфильский принц, немного дрожащей рукой собрал все исчирканные, неразборчиво исписанные листы, но на которых во множестве мест стояли подписи Милтенетты - с каким трудом он их получил! Она пыталась назвать себя другим именем, но у неё не вышло, потом - молчать, но - с тем же успехом... На саму Милтенетту он не смотрел - это было страшно.
- Лионтона, - произнёс он срывающимся голосом, - по-моему, она уже не будет кричать, вытащи у неё пробку. Я не могу... - Лионтона молча выполнила его просьбу, заодно в тайне от мужа проверив, дышит ли измученная. Она дышала: с хрипом, надрывно. Когда Лионтона отошла от неё, она посмотрела украдкой на Веррэта и заметила, что он, вытирая руки, слабо и устало ухмыльнулся. Потом его рот криво раскрылся, и он издал нечто вроде смеха, затрясшись всем телом. Она испуганно замерла и спросила:
- Что такое?..
- Ты представляешь, что это значит? - Сказал он, пристально на неё глядя.
III. Возмездие
Не было Времени Теней ни над Ликсондонэтом, ни над прочим миром, не было и столетия Стронса, а если бы оно и случилось, то он его едва ли хоть как-нибудь отметил. Но его - не было: во-первых, никто не знал точной даты его рождения, даже сам Стронс, а во-вторых, в год его столетия - одиннадцать тысяч шестьсот семьдесят девятый по Эзэанейскому летоисчислению, принятому в Артессоате, весной, Экваториальный Тропический Лес, выждав, наконец, дохнул на Артессоат своим зелёным, шелестящим, скрежещущим, нетленным и тлетворным дыханием - и этого вызывающего своей дерзостью, размахом, смелостью, глубиной внедрения, но в не меньшей степени и бессмысленностью, творения не стало: Лес поглотил его, приняв брошенный им вызов.
Артессоат был последним и, можно сказать, подтверждающим аккордом в жизни Стронса: всю свою жизнь он уходил от человечества, начиная с того момента, когда в семь лет бежал через пустыню, спасаясь от жестоких таолов, и вот здесь, сначала в глуши степей, а затем в первобытных водах Илитерского океана, он, казалось, дошёл до конца: никто не знал о его детище, которое расстояние, лес и степи сохраняли лучше, чем любая военная мощь. Он защитил его от людей. Он долго и кропотливо, почти не ведая сна и отдыха, монтировал и растил эту громаду, он рассылал своих людей по всему миру, он внедрялся в Олтилор и многие другие системы, целенаправленно подтачивая их и постепенно обращая в свою веру - с тем, чтобы в решающий момент провозгласить её - СВОЮ ВЛАСТЬ. Он сделал как будто всё, чтобы так и было: за всё время существования этого детища ни один человек не покинул его, пожелав вернуться в свой прежний мир, ни один человек из внешнего мира не смог, ускользнув от нечеловеческих глаз Стронса, внедрится в него, никто из тех, кто поддерживал его связь с внешним миром, не знал с чем именно он поддерживает связь. Солдаты Валинтада и Каэр со своей сестрой и другом стали единственными из тех, кто соприкоснулся с жителями Артессоата, но и они, и даже сам Вавитонк - Всемогущий Ютс, ни о чём не догадались. Что, казалось бы, надо было ещё для того, чтобы замыслы Стронса воплотились в жизнь?! И, тем не менее, он упустил то, о чём не думал Всемогущий Ютс, что, может, и принимал в расчёт, но не придавал этому значения, сам Алмаз.
Глубь Прианкофанских степей к середине семидесятых годов стала беспокоить Стронса - уж слишком спокойно было в южных частях Валинтада - Эзэанее, выходящей своими южными границами в эти степи. Валинтад сомкнулся под твёрдой рукой Вавитонка, все его триста семнадцать народов жили так, словно между ними никогда не существовало никаких распрей: это означало, что граждане Всемогущего Ютса могли, хоть это и было маловероятно, обратить свои взгляды в Прианкофанские степи и ещё больше расширить свою необъятную страну в южную сторону. Что же тогда будет с упрятанным там Артессоатом?! Стронс объявил убежище ненадёжным, его идеологи, подвели под это мощную базу и 'общенанациональным', единым велением, подписанным Стронсом, был предпринят грандиозный шаг: страна была перемещена ещё дальше: из степей в воды Илитерского океана. Хоть об океане и было известно в остальном мире благодаря экспедиции Каэра, но сюда, Стронс мог быть уверенным в этом, уже никто не доберётся: пусть степи и протяжённы и сухи, но пересечь их, в конце концов, не столь уж трудно: было бы желание. Чтобы добраться сюда, желания нужно было существенно больше. Да и спутники, будь они запущены, едва ли смогли бы здесь обнаружить корпуса Артессоата: мало ли что за точки могут быть на поверхности 'заокраинного' океана?! Наконец, отсюда было ближе Южное полушарие, и для того часа, когда Стронс должен был совершить свой рывок, требовалась абсолютная конспирация. Однако не зря в незапамятные времена люди, переплыв Илитерский океан, не задержались в его водах, не зря последний оплот человечества в глуши тропических лесов - цивилизация Эгнэсов, предпочитала держаться склонов Солиомского нагорья и водораздела, тянущегося от него до Анкофанских гор, и при этом не выходить на как будто близкое побережье Илитерского океана. Люди, оказавшись вместо пусть сухой, но тверди, на плавно, но всё же покачивающихся, корпусах, были не довольны: океан был безмерно чужд и все, кроме, может, самого Стронса, видели это: здесь уже нельзя было как прежде, тихо сидеть под открытым небом вечерами, поскольку этому мешали мириады кровососов, здесь нельзя было найти уединение вдали от строений, на лоне природы, у какого-нибудь ручья, как бывало - здесь вообще ничего нельзя. Здесь учёные Стронса кропотливо собирали данные о бактериях и одноклеточных, способных поразить человека и старательно, вдохновенно разрабатывали против них прививки, здесь окна закрывались мельчайшими сетками во избежание проникновения кровососов, здесь проводились дезинфекции, вакцинации, осмотры, наконец, смертность заметно повысилась, о чём, конечно, не знал никто кроме Стронса и нескольких его ближайших поверенных по связям с населением. Также, что было ещё более значимо, резко упала рождаемость, и это уже нельзя было скрыть: все знали, что не хотели заводить детей во время и после переселения. Ничего не могло помочь против этого, тем более что заметно, и не только для Стронса и его ближайших поверенных, выросла детская смертность. Люди начинали бояться, волноваться беспокоится. Мириады враждебных существ и беспрестанные предупреждения о них настолько способствовали этому, что никакие заверения идеологов Стронса, их призывы, речи, не могли заставить людей прогнать беспокойство и страх: они жаждали воплощения того, о чём говорили эти люди, лес наседал на них и душил.
Но не только с суши, но и с самого океана, куда ни один из жителей не решался окунуться ради отдыха, к плавучему городу-государству подбирались творения леса. На днищах корпусов росли бесчисленные наросты, разрастания, их облюбовали ракушки и водоросли, всевозможные черви и бесчисленные прочие твари не похожие друг на друга. Иные из них внедрялись в особую сталь корпусов, невзирая ни на какие средства, применяемые против этого, и разрушали их. В обязанности особой службы входило обнаруживать и устранять подобные повреждения. Люди, беспрестанно рискуя жизни и порой лишаясь её, погружались в неприветливый океан, другие, применяя все мыслимые средства, разбирали на молекулы их находки и изыскивали всё новые и новые средства защиты, но ресурсы океана и леса казались неистощимыми: каждая новая находка словно говорила, насколько ничтожно то, что удалось добыть людям - в первые же недели пребывания в океане было установлено, что некие малопонятные одноклеточные способны прикрепляться к днищам корпусов с гораздо большим успехом, чем к своим привычным субстратам: раковинам и панцирям крупных обитателей океана, а также то, что один из вирусов, до этого известный как поражающий только определённых лилов, здесь имеет несколько иную форму и способен поражать человека. Потом подобных находок стало больше. Через шесть декад над плавучим мегаполисом пролетела стая яонтров, и несколько корпусов оказались повреждены, вслед за этим была зафиксирована туча лоонотов - мельчайших существ, никогда не приземляющихся на землю и вооружённых длинными, острейшими и прочными, как алмаз хоботками, способными просверлить почти любое покрытие и впрыснуть под него белкового яда в сравнении с которым цианистый калий - невинный сироп. Туча, объёмом несколько кубических километров и содержавшая не меньше миллиарда миллиардов этих жутковатых существ, провисев над гладью океана несколько дней, скрылась в Солиомском нагорье, но кто мог сказать, что в следующий раз эти существа не атакуют город? Незадолго после благополучного избавления от тучи, в городе было зафиксировано несколько случаев странной болезни - люди были изолированы и через несколько дней умерли. Исследования показали, что поразившая их болезнь могла бы быть инфекционной, но новых случаев не было: вновь можно было вздохнуть спокойно. Подобные сведенья, естественно, не получали огласки, но всё-таки явное снижение качества жизни было слишком очевидно. Конечно - опасность, угрозы со стороны окружающего, 'заживо разлагающегося', 'погрязшего во всех мыслимых пороках', агрессивного - ощетинившегося всеми возможными средствами для уничтожения себеподобных, и нетерпимого ко всему непохожему на него, мира, но даже на пребывавших в относительном неведенье людей, с вод океана веяло чуждостью: и люди были убеждены, что никогда этот лес и океан не примут их в своё лоно. Они хотели уйти, оставить этот океан и лес, и нередко вопрошали про себя: когда же старый владыка, наконец, поведёт их за собой, чтобы встряхнуть окружающий, прогнивший мир, спасти его? Но владыка молчал. Многие, проплывая мимо, смотрели на иглу его корпуса, покачивающеюся в такт со всеми. Стронс выжидал и просчитывал: он словно машина получал все отчёты, в которых говорилось о новых обнаруженных коварных организмах океана и леса, где говорилось о повреждениях корпусов, о зафиксированных болезнях. Он откладывал это, и читал другое: о своих агентах в Южном полушарии, о работе людей в Олтилоре, о том, насколько верна и прочна созданная им сеть, о том, на какие силы он может рассчитывать в тех государствах, куда они были засланы. Наконец, он получал документы о том, что сделали люди в его стране, Артессоате, как, когда и где они смогут выступить и связаться с агентами из 'большой земли'. Тем временем, оставляя позади себя Стронса, обитатели океана неустанно продолжали свою работу. Они прогоняли, изживали, уничтожали друг друга, оставляя только тех, кто был лучше. Люди помогали им в этом: ведь они снимали с корпусов в первую очередь тех, кто легче поддавался и уже после них таких, которые смогли глубже пустить свои 'корни' в толщу самих понтонов и наростов на них. Среди тех, кому удавалось укрепиться в новой нише, было немало таких, которые использовали её лишь в течение части своей жизни, и одно из таких существ имело ничем не примечательную внешность, более того, для этого океана выглядело слишком обыденно: похожее на бабочку: крупную, беловатую, толстую, которая даже не умела летать также хорошо, как большинство её соседей. Оно предпочитало парить, садясь на плавающие в океане предметы. Это насекомое относилось к группе Ручейников, и было описано незадолго после того, как произошло перемещение в Илитерский океан. Было также отмечено, что местами оно появляется внезапно в больших количествах, но значение этому не было придано: некогда было обращать внимание на таких невзрачных, ничем не примечательных существ: мало ли кто на стадии личинки живёт в водах океана, пусть даже к чему-то крепится при этом, а затем покидает её, обретая крылья?! Пусть даже появляется иногда в больших количествах - что из этого? Кругом масса гораздо более опасных уже на первый взгляд соседей. Оказавшись вне внимания учёных, невзрачный ручейник, куколки которых подвижны в отличие от других насекомых, с появлением нового твёрдого тела в одах океана, не мог не обратить на него внимания. Твёрдый субстрат - необходимое условие для продолжения его рода - именно в нём можно прогрызть ход, в котором можно будет безо всяких помех вылететь, поблёскивая крыльями, за пределы вод океана. Но подобная вещь - слишком востребована в этом океане: ещё не разложившиеся брёвна, крупные листья и семена, части панцирей плавающих существ всегда чем-то покрыты - тем, что как будто делает всё для того, чтобы не дать этому неприметному ручейнику занять своё место под Солнцем. Одни поглощают его сочных куколок своими всепроникающими щупальцами, другие пожирают их уже тогда, когда они начинают строить свои ходы, третьи выделяют вещества, которые разрушают их покровы и всасывают размякшие комки - всего и не перечесть. И только те, кому удаётся избежать этого, находят свой путь к Солнцу. Большие скопления, быстрота плаванья, острые челюсти, способные как можно быстрее прогрызть убежище, необходимое для перевоплощения - всё это выработали эти существа, пока на первобытный океан Стронс не привёл своё детище: никогда ещё в этих водах не было такого количества столь ценных твёрдых, плавучих предметов: ручейники не могли не заметить такого. Их плавучие куколки устремились к этим богатствам - сначала немного, просто как на один из прочих объектов, но потом всё больше и больше: здесь, где как раз боролись против тех, кто мешал им, и мало обращали на них внимания, считая, что они или несущественны, или только сопутствуют всем остальным разрушителям. Их делалось больше: дважды они благополучно проходили своё перевоплощение, используя творение Стронса и, наконец, в невиданном ранее количестве, прибыли в третий раз. Примерно за сто дней до этого была отмечена стая ручейников в районе Артессоата, но никакого значения придано этому не было. И вот теперь его потомство, многократно возросшее в числе, собралось вокруг Артессоата - с тем, чтобы дать бой за Жизнь. Команды службы, следящей за качеством корпусов, на этот раз заметили их: даже в воде кишащей прочей жизнью численность куколок была заметна. И в этот момент, повинуясь таинственным сигналам, куколки пошли в атаку на корпуса уже до них изъеденные, обросшие, местами вычищенные, что значительно облегчало их бой. Ослабевшая сталь не выдержала их выделений и челюстей, и некому было остановить эти полчища, облепившие корпуса. Люди подали сигнал тревоги: никогда прежде они не видели подобного. Ответ пришёл с некоторым запозданием: все уже привыкли к коварству океана. Да и что мог он изменить? Уничтожить противника не представлялось возможным: он суетился, вгрызался, продвигался. Но - ручейники не могли этого знать - корпуса были полыми и куколки, прокладывая свои ходы, гонимые всё новыми своими собратьями, прогрызли их. В корпуса устремилась вода: каплями, ручейками, реками, потоками. Грохот поднялся из вод океана, наполнив корпуса. Игла владыки дрогнула. Её вершина сделала круг в воздухе. Стронс вскочил из-за своего стола: мысли его смешались. Он с невиданной для себя и для своего возраста прытью подскочил к стене и схватился за неё: его обуял страх: что случилось?! Его взор метнулся, прошёл по стене и переменился. Он медленно, словно во сне повернул голову, пытаясь справится с нахлынувшей мыслью: это Он, конец, пришёл, опередил - его... И тут грохот потопил в себе его детище: корпуса столкнулись один с другим, обрушиваясь в воды океана. Вершина иглы, описав новую дугу, врезалась в соседнюю постройку. Брызг кусков арматуры и покрытия влился в общий хаос, поглощавший город и венчавший праздник жизни ручейников: что могло быть для них лучшим убежищем, чем внутренности корпусов?
Поднявшиеся из вод океана длинное, плоское существо с плавниками по сторонам обвилось вокруг одного из великого множества так внезапно рассыпавшихся по поверхности океана предметов. Плоской головой оно уткнулось во что-то твёрдое, потом сдвинулось, пошевелив в воздухе щупиками, вытерло их о какие-то прочные, белые нити, и с шипением погрузило под них свою голову, пропоров мякоть, из которой росли эти нити. Оно вгрызалось всё глубже и глубже, наполняя себя раздавленными, удивительно мягкими, податливыми клетками, погружёнными в солоноватую, вкусную жидкость. Какое чудо: поверхность океана всегда преподносит что-то новое! Эти клетки, незадолго до этого соединяясь непостижимым образом, хранили в себе, возможно, самые честолюбивые идеи, которые когда-либо знал человеческий мир. Лес принял вызов, и мозг Стронса исчез в его пучине.