-Я должен быть всецело уверен в тебе, перед тем как отдаться в сласть эмоциям.
-Наверное, - помолчав, добавила, - но мне не совсем ясно, что ты этим собираешься сказать, - произнесла она, боясь посмотреть в его сторону.
-Подойди поближе. Все очень просто: нам требуется идентифицировать чувства на времени.
-Что сделать? - от удивления брови непроизвольно потянулись вверх.
Забросив ногу на ногу, он медленно продолжал:
-Три месяца вполне достаточно, чтобы побыть друзьями.
-Но я не хочу быть друзьями! - тревога заставила голос дрожать.
-Маленькая, а кем ты хочешь быть? - улыбнулся он.
-Казалось, что у нас что-то больше...
-Для того чтобы было больше, нужно начинать с меньшего, или хотя бы с самого начала. Я же старше тебя, и мне виднее. Ты как попрыгунья-стрекоза. Лишь время может упорядочить в твоей голове все по местам.
-Не очень то мне бы хотелось, чтобы у меня в голове копошились и упорядочивали. Признайся, что ты говоришь чушь...
-Вот и надулась. Скажи на милость, для кого только Толстой писал "Войну и мир"? Это же целая энциклопедия. Открываем. Так... Что я говорил?
-Пока ты ничего не говорил.
-Нет, погоди. Давай рассуждать вместе. Я старше тебя, а ты молода. Мне не нужно одновременно всего от жизни, когда ты не пропустишь и букашки. Тебе только дай свободу. И ты как Наташа Ростова полетишь на первый огонек.
-Я свободна и ты не Болконский.
-Вот тут-то я и поступлю как он. Время. Дам его сполна. А через три месяца, если ты, ну в общем, если ты останешься мне верна, тогда...
-А как же право на аргументы?
-Весь во внимании.
-Нет в мире одинаковых двух людей...
-Позволь возразить, ведь есть одинаковые ошибки.
-А если я скажу, что люблю тебя, - почти прошептала она.
Расправив широкие плечи, он потянулся:
-Я не поверю. Как минимум должно пройти больше двух лет, чтобы хоть что-нибудь зашевелилось.
-А если это все же так. Шесть месяцев хоть что-то способны изменить?
-Это свойственно твоему возрасту. А я не хочу больше обжечься. Только полный дурак не воспользуется своим прошлым опытом. Тем более, что ты тоже мне не безразлична. Так что? Ретируешься?
-Три месяца... - машинально слетело с алых губ.
Я готова играть, кого ты захочешь. Но разве это способно изменить ход вещей в природе, и конечно же в наших отношениях. Ты не замечаешь, что твои слова сквозят жестокостью?
Когда людям хорошо сейчас, зачем загадывать за десять лет. Я побоялась сказать, что ведь и через три месяца, и через три года, могу с легкостью оставить то, что ты, как мудрый полководец, так скрупулезно выстраиваешь, то б ты мне конечно и вовсе испытательного срока года на два дал.
Отойти и с улыбкой со стороны наблюдать, что же будет дальше... Жаль, что вот к сожалению не сможешь, посмотреть, что же происходит у меня внутри: в бешенном сердце, пульсирующих висках и маленьких нейронах.
Любимый, я сошью сотни бальных платьев, и перемерю тысячи пар танцевальных башмачков. Буду завивать волосы перед сном, и носить золотые булавки. Спасибо за лекцию про пользу опыта, я непременно воспользуюсь.
Только не ври мне пожалуйста про время...
Боль.
В тот момент я почувствовала боль, а потом безразличие. Пальцы еще сжимали холодную телефонную трубку. По инерции в который раз набрала номер, не ожидая ответа с противоположной стороны. И тут твой голос. Я улыбнулась.
-Привет!
-Кто это?
-Разве не узнаешь?
-Нет. Я же сказал, кто это.
-Не верю.
-...
-Лиза.
-Так вот, Лиза, за нарушение трудовой дисциплины тебя было уволено. Больше не звони по этому номеру.
Я сказала лишь..., а дальше говорил ты. Это было не долго, после чего последовали прерывистые гудки...
Я не хотела плакать. Включила громко радио. Поставила чайник, делала что-то еще, не помню. И все же не удержалась. Слезы безбожно скатывались по щекам. Не могу остановиться. Упав на колени, я сжалась клубочком. "Мамочка, как же мне тошно". На протяжении лета я не переставала думать о тебе. Странно эту последнюю неделю ты снился мне изо дня в день. Как я ждала. Что же ты наделал? Если б ты меня избил, было бы не так больно. Сердце, оно разрывается и плачет, как и я.
Там на берегу черного моря я долго искала для тебя сувенир, а потом, почти перед самым отъездом, увидела, как на пристани старик бережно расставляет кораблики. Такие малюсенькие кораблики на фоне лазурной глади. А мне понравился тот, что был в стеклянной колбочке под алыми парусами. И представляешь, как он назывался! Он назывался "Надежда". И вот сейчас я его взяла и разбила. Прости. Немного порезалась, ерунда.
Сама успокаиваю себя, сама ругаю и не в силах остановиться плачу. Зачем-то хватаю телефон и опять набираю номер, руки трясутся: либо не попадаю, либо ошибаюсь. Отбрасываю трубку как что-то гадкое - это конец.
Мне было совершенно все равно, что будет дальше: двигаться или стоять, жить или не жить. Пропали желания. Я опустила руки, и мне не захотелось их больше поднять. Предпринять усилия лишь для того чтобы еще больше тебя унизили Пустота, вместе с которой опустела и все сущность. Кажется, мне показалось, что я умерла...
P.S: ...смотрели ли вы когда-нибудь на звездное небо, а утренний восход с отпечатками сладкого сна на своих рдеющих щеках; опускались ли вы в подводную глубь с аквалангом к морским обитателям, кружили ли вы на высоте птичьего полета с парашютом - как же это все подлинно и поистине прекрасно... и в то же время, замечали ли насколько ужасен и низок может быть сам венец природы - человек... И если вам не посчастливилось пусть даже и не единожды - вдохните глубоко и вспомните как вы когда-то смотрели на звездное небо...и вам обязательно захочется еще раз его увидеть...
Лицедеи.
Она поймала себя на том, что им не быть никогда уже вместе. Улыбнувшись, подумала, как могло получиться, что два самых неприятных в ее лексиконе слова выползли, да еще и при том одновременно. Они не то, чтобы задевают или режут по живому, скорее выступают раздражителями, от которых так просто не отмахнешься. Вот ей и приходится заниматься системным анализом.
Зачем люди придумали "никогда"! Им все-таки потребовалась стена без окон и дверей, и в конце концов права переправы. И, тем не менее, она существует. Так даже лучше. Серые кирпичи скроют всецело тебя, и тогда мне не нужно будет больше убегать от твоих глаз, мне не захочется найти тебя в толпе, дрожа от холода, я не попрошу твои объятья, переживания и тревоги исчезнут, как исчезнет грусть и тоска, боль и обида...
И не нужно будет разбивать день на до полудня и после, а потом на часы и минуты. Особенно на минуты, когда уже заполночь и веки тяжелеют от усталость, а ты считаешь их про себя снова и снова, ведь он обещал позвонить. Если бы он только знал, как вздрагивает сердце при каждом звонке, как предательски дрожит рука, тянущаяся к аппарату. "Боже, пусть это будет...". Но нет.
Откуда только берется окружающая ее пустота. Она не перестает улыбаться встречным прохожим, искать прекрасное в мелочах. Рассказывает, какая счастливая, наблюдая за реакцией людей. Странно они верят, и некоторые даже завидуют, в то время как она плачет в подушку по ночам.
Только мертвецы и сумасшедшие обременены на "никогда" больше ничего не достигнуть: первые после кончины, вторые же после рождения. Оказывается, выплывает новая ипостась, куда как на свалку выбрасывают весь накопившийся ширпотреб.
Так просто? Надоело, наболело, не получилось и все? Раз и как небывало. Чисто и свежо, почти с нуля. Бесполезно, даже разыграв пол мира, ей не удастся перехитрить себя.
Если бы только серые кирпичи скрыли всецело тебя, и тогда мне не нужно будет больше убегать от твоих глаз, мне не захочется найти тебя в толпе, дрожа от холода, я не попрошу твои объятья, переживания и тревоги исчезнут, как исчезнет грусть и тоска, боль и обида...
Она слишком часто убеждалась, что вместе быть - почти искусство, требующее не только таланта, но и постоянного желания учится чему-то новому, что со временем начинало тяготить. Терпеть не могла, когда кто-то топтался семимильными шагами по ее размеренной жизни, при том еще и изменяя на свой лад. И вот тогда наступал тот злополучный момент - и она ставила жирный крест на вымученном союзе.
Сейчас же напротив, как-то все иначе, чем обычно. Ей самой хочется этих перемен, ей, как ни странно, нравится теперь меняться. Зато уж и слишком легко можно предвидеть его поступки.
Обещания - красивые обрывки, брошенные на ходу, просто витают в спертом воздухе давно не проветриваемой комнаты. Страх, что ее бесценные богатства - воспоминания выпорхнут, как птицы, завладел ею окончательно.
Понурившись, сидит на тафте в густом полумраке. У них ведь все не так уж и плохо, почему бы ни подождать. Только вот чего? Что будет еще хуже и будет ли еще. Вот тут то она и поймала себя на мысли, им не быть никогда уже вместе. И не потому, что она нетерпелива или же он слишком плох, или слишком уж хорош. Просто в этой тишине, наедине со своей болью она уже остается не в первый раз. А вот сегодня ей отчетливо предстала картина. Они как обычно в кафе, она подымается и уходит, а он даже, что он...даже не замечает. По-другому и не будет.
Конечно лучше, когда тебя больше любят, чем ты.
"Ты лжешь мне постоянно, - думает она про себя, - а хуже всего то, что я не меньше тебя, вру уже давно сама себе. Кому и что я пытаюсь доказать. Лучшему, чему ты меня обучил - это, конечно же, притворству".
Она подошла к окну, впустив прохладный вечер в дом.
"Пора, наверное, поставить крест на театре самообмана для одного единственного актера, который зазубрил свою роль уже наизусть".
Реквием по мечте.
Дрожь охватывает тело, вызывая боль. Чтобы не поддаться ей и не закричать, стискиваю зубы. Смотрю прямо на грустное зеркальное отражение. Горящие щеки и болезненно блестящие глаза. Касаюсь пальцами губ - они сухие.
"Один, два, три, четыре...", - произношу в слух. Четыре долгих дня я о тебе ничего не знаю и не слышу. Четыре мучительных дня меня бешено колотит. Четыре жестоких в своей бесконечности дня. Глухое и немое ожидание.
Пожалуйста, перестань мучить. Брось, уйди, никогда не возвращайся. Только отзовись, хоть на мгновенье, и скажи, своим ровным уверенным голосом: "Ухожу!". Позавчера возникло желание, а сегодня я уверенно хочу обзвонить все больницы и районные отделения милиции.
В офисе тоже бродит неприкаянная пустота. Не чувствую твоего присутствия. Воображение отказывается повиноваться, не желая нарисовать милый образ. Ты не ходишь вдоль комнаты, уча меня жизни, не стучишь по клавиатуре, не склоняешься надо мной. Самое страшное я не могу больше перехватить твое теплое дыхание, так сильно этого желая.
Я плачу. Слезы, скатываясь, падают на исписанный лист. Нет смысла выбирать между самой счастливой и самой несчастной. Как это мало значимо и ничтожно. Только бы узнать, что ты жив.... Почему я не умею летать?
Ты говорил про любовь, как про живое существо, зарождающееся в людях.. А вот наш малыш с каждым днем слабеет и слабеет. Я не поверю, что ты предал. Ведь правда, ты не мог, у тебя тоже есть сердце... Только почему же маленькое сердечко нашего малыша бьется совсем тихо. Он больше не шевелиться и не растет, иногда мне кажется, что он умирает, хотя так жаждал появиться на свет.
Знай, не попрошу ни о чем, не укорю и не задержу. Возвращаю твое сокровище - свободу. Отпускаю тебя. Скоро нашего младенца не станет, значит не станет и нас. Но пока он еще во мне, молю, отзовись.
Дождь...дождь...дождь...
"Один, два, три, четыре...", - небо ну хоть ты улыбнись. Так не долго и сойти с ума.
Умышленно не закрываю окно. Только за большими каплями, я скрываю от вас всех, всех кто меня окружает, свою боль. Она вам не нужна. Не надо смотреть так пристально на меня. А дождь все льет, а я все жду, и нет ему конца и края.
"Один, два, три, четыре...", меня преследуют кошмары. Ложусь заполночь, а просыпаюсь, чуть забрезжит майский свет. Сон беспокойный и тяжелый. Боюсь не услышать звук телефонного звонка. А если проваливаюсь в пустоту, то до меня доносятся мотивы траурных процессий, взрывы, крики - это отчаянье, потому что я ищу, и не могу найти тебя.
![[]](/img/r/rudx_e_a/rasstawanie-pisxmawnikuda/222.jpg)