В жизни обязательно наступает момент, когда мы остро чувствуем собственную беспомощность, когда всерьез задумываемся над тем, что же такое на самом деле есть Судьба.
Я не сразу открыл дверь, увидев в глазок небритое спитое лицо незнакомого мужчины, не сразу понял, какое отношение ко мне может иметь сын соседки. Тем более, умершей. Да ещё почти месяц назад.
Постепенно до меня дошло, умерла Валентина Сергеевна, жившая этажом ниже, прямо подо мной. Несколько лет до этого в результате протечки была залита её квартира, и мне пришлось делать пожилой женщине ремонт. Тогда же мы с ней и познакомились, затем, благодаря моему искаженному алкоголем любопытству, ненадолго сошлись. Меня всегда отличал интерес к запредельным ощущениям, к новизне (в данном случае, правда, получается к "старизне").
Мы прошли на кухню, выпили на помин водки, которая обнаружилась в холодильнике. Какое-то неясное воспоминание про болезненное пристрастие моего гостя промелькнуло в памяти. Только разве это имело теперь значение?
Валентина умерла от инсульта, умерла достаточно быстро, промучившись в больнице не более двух недель. Уезжая из дома на скорой помощи и находясь в сознании, она взяла с собой какие-то дорогие ей вещи. Вот их, как выяснилось, она и завещала передать мне. Выпалив эту информацию, сын Валентины Сергеевны, не прощаясь, ушел.
Предназначавшееся мне было сложено в обычный полиэтиленовый пакет. Судя по всему, после больницы в него никто не заглядывал. Я выпил ещё водки, зажевал все сухим фиником и высыпал содержимое на стол.
Резиновый калоприёмник Валентина не могла взять с собой в больницу из дома. Очевидно, он добавился к её имуществу позднее и, несомненно, каким-то причудливым образом: использование подобных средств при ишемическом инсульте не предусмотрено, а с толстой кишкой проблем у страдалицы не было.
Первым желанием было его выкинуть. Однако, поразмыслив, я решил отвезти полезное приспособление отцу, в дом престарелых. Наверняка пригодится. Хотя бы как успокаивающее свидетельство того, что кому-то бывает намного хуже.
Фотопортрет молодой Валентины Сергеевны с юным недавним гостем на руках и потрепанный томик Северянина с засохшей розой между страниц я, не раздумывая, поместил в мусорное ведро.
Туда же были отправлены бусы, выполненные из какого-то полупрозрачного материала, и шкатулочка, набитая облигациями выпуска середины прошлого века.
На столе остался лишь увесистый том любимого мной Тертуллиана. Именно эту книгу я подарил умершей после одного из частых горячих споров о необходимости в наше время института супружества.
Взяв издание в руки, я обнаружил, что сделанная мною при дарении надпись "Брак и гражданство - два самых нелепых социальных мифа" зачеркнута карандашом. Этот факт посмертного несогласия ужасно позабавил меня.
Резиновое изделие для решения проблем выделения и труды церковного женоненавистника, собранные вместе при таких печальных обстоятельствах, претендовали на обескураживающий символизм. Лишний раз я смог убедиться, абсурд окружающего мира превосходит самую богатую фантазию.
Когда я возвращал вернувшегося Тертуллиана на привычную верхнюю полку, мне пришла в голову мысль, не является ли в браке один из супругов для другого чем-то наподобие калоприемника, удобным приспособлением для сброса отработанных и ненужных эмоций, обеспечивающим выполнение того, что в естественном и свободном состоянии мы должны делать самостоятельно, без подобной оскорбительной помощи.