Все дороги к площади Справедливости были перекрыты жандармами в серой форме. "Мышастые", как называли их вольнодумствующие студенты, были вежливы, но непреклонны. В интересах безопасности Его Вельможности Герцога и послов из дружественного Раменского графства ни пройти, ни проехать к дворцу не было ну никакой возможности. В этом не было большой беды, но зачем-то закрылись и многие прошпекты и даже - по слухам - некоторые мосты.
Станислав в последний раз бросил недовольный взгляд на здоровенного жандарма, буркнул под нос (осторожно, чтобы не разобрали) что-то про мышастых уродов и - делать нечего - припустил в обход. Надо было попасть в гимназию вовремя, опозданий директор никак не терпел, ни в коей форме.
- Вы, господа, не есть студенты реального училища или гимназии классической формы обучения. Также вы не есть слушатели художественных курсов или школы свободных искусств. Изучение технических дисциплин вкупе с постижением классических методов воздействия на природу требует должного внимания и усердия. Особенно сейчас, когда над мирным небом Ретии сгущаются тучи - тут Директор взмахивал толстеньким пальцем к потолку, придавая своим словам значительности.
...В общем, если не хочешь выслушивать очередные нравоучения - опаздывать не стоило.
Срезая дорогу, Станиславу пришлось пройти быстрым шагом мимо старого базарчика, обогнуть узкими улочками перекрытую площадь, а там уже можно вспрыгнуть на конку, и в четверть часа ты у Школы. Осталось проскочить в тяжелые деревянные двери, под негодующим взглядом швейцара пробежаться по коридору и проскользнуть в классную залу прямо перед носом почему-то задержавшегося преподавателя.
Фу, не опоздал!
Профессор, старый Филипп, был не в духе. Его вообще никто никогда не видел веселым, но сегодня он пыхтел и потел, угрожающе смотрел на притихших школяров, обжигал взглядом припозднившегося школяра выпускного класса, без пяти минут Ученика Инженера Станислава Забожинского.
В тот день была контрольная.
Классная зала скрипела перьями и карандашами. Листы ватмана, расстеленные перед каждым школяром, покрывались тонкими и точными линиями. Иногда только торопливый шепот спрашивал у соседа логарифмическую линейку или запасной ластик.
Станислав, не поднимая головы, уверенными движениями наносил на чертеж схему промышленной паровой установки. Яркое солнце, проникая через витражи классы, било в глаза. Яркими пятнами ложилось на чертеж, отвлекало.
Установка вырисовывалась точно по учебнику - память у Станислава всегда была превосходная, потому и пошел он не по отцовским стопам и не в магики и уж тем более не в школу Свободных Искусств.
За час до заданного срока дверь раскрылась, и в щель протиснулась обеспокоенное лицо швейцара. Одним взглядом посланник спросил разрешения у Профессора Филиппа, получил его кивок и громко вызвал Станислава Забожинского на выход, к директору.
- Что могло произойти? - встревожился Станислав. Передал почти законченный, покрытый паутиной карандашных линий ватман Профессору и последовал за непреклонным цербером вверх, по широкой парадной лестнице, в директорскую кабинету.
Швейцар открыл тяжелую, обитую кожей дверь, и махнул недоумевающему школяру, приглашая войти. Директор сидел в своем кресле, побледневший, бесцельно листал исписанные бумаги. Не поднимая голову, коротко бросил Станиславу
- Забожинский, уже здесь? Срочно бегите домой, с матерью беда. И будьте осторожны, в городе беспорядки. Палец он при этом не поднимал, руки Директора бесцельно крутили карандаш. Станиславу показалось, они дрожали.
Ворвавшись в дом, тяжело дыша, ничего не видя перед собой, на подгибающихся ногах Станислав бросился в комнату матери. У дверей стояло много непонятных и незнакомых людей, включая офицера в мышином. Толпились и домашние слуги, и, зачем-то, извозчик с поваром. Даже магик там был, и не один. Но Станиславу не было до них дела, пот заливал ему глаза, сердце сбоило. Растолкав людей, не слушая возражения, оторвав чужие руки (держали не сильно), он ворвался внутрь.
В комнате воняло прижиганиями, мать лежала завернутая в белоснежные простыни. Отец склонился над кроватью, спокойный и хладнокровный, как всегда, с щипчиками и ланцетом, ковырялся у матери в ране. В зияющем разрезе, казалось, можно было увидеть и трахею и легкие и сердце. Сосредоточенный маг-целитель, с закрытыми глазами, сидел в мягком кресле, поддерживая жизнь одной силой воли.
Отец поднял глаза, кинул невидящий взгляд на Станислава, снова вернулся к ране. Рука была почти отрублена, торчала переломленная белая кость ключицы, воняло благовониями, что-то шептал маг. Вдруг пальцы отрубленной руки шевельнулись, птичьим движением, словно вонзаясь во что-то.
Станиславу ничего не оставалось как только мешком осесть на пол.
- Кто пустил? - издалека раздался голос отца.
- Уберите.
И стало темно.
***
Станислав стоял перед отцом, выслушивая новости и получая точные и короткие приказания.
Необходимы были деньги, много денег. Магики, сменяя друг друга, добавляли больной сил и заращивали раненую плоть. Знаменитый хирург Забожинский лично, прославленными золотыми руками соединил искромсанные вены артерии и жилы, поставил штифт в кость.
Если не будет заражения, то все обойдется.
Но если в рану попала грязь - спасти умирающего мог только Великие Маги или карменский пенициллий.
А Великий Маг Ретии Парвинус пропал неделю тому назад.
Пропал посреди бела дня, ушел и не вернулся. Последние время он был не в себе, никак не мог оправиться от отравления лучшего ученика и официального Преемника. Маг и его ученик годами были и правой и левой руками Герцога. В эпидемию останавливали чуму, в засуху призывали дождь. Изготовляли амулеты, позволявшие жандармам опознавать вражеских магиков и лазутчиков. Участвовали в дипломатических переговорах, всеми силами ограничивая жадность загребущих соседей.
Только этот талантливый юноша, плюс опыт Великого Мага да железная воля Герцога защищали Ретий от вторжений соседних агрессивных городов. Но однажды ученик почувствовал себя плохо после дипломатического приема, и через полчаса - даже магиков или врачей не успели позвать - был мертв.
Не прошло и 2х месяцев с тех пор как юноша был торжественно погребен на Зареченском кладбище. Но за эти месяцы Великий Маг сильно сдал, у него тряслась голова и текла слюна из уголка рта. Герцог потерял свою железную решительность, редко появлялся народу, и даже Серые стали каким-то неуверенными, а оттого злыми.
Зато зашевелились соседи. К Герцогу зачастили посольства от Владетельных Персон, жандармы ходили нарядами по улицам, у ворот в город стояли тройные посты, усиленные магиками. Искали шпионов, Герцог не показывался на людях, Парвинус с доверенными магами второго уровня переехал во дворец.
И вот он неделю назад он совсем пропал.
А сегодня утром, когда Станислав направлялся в Школу, а его мать обходила торговые ряды, патрулировавший мясной рынок наряд из 3х жандармов попал под заклятие берсерка.
Когда подоспели люди в сером, рынок был забрызган кровью как будто коров резали не на бойне а прямо на прилавках. Над кучей изрубленных тел стояли сошедшие с ума жандармы и как заведенные болванчики без устали рубили говяжьи туши - более рубить было некого.
До того как их убили, они зарубили еще двоих бывших товарищей.
Матери Забожинского повезло - она не умерла под секирами и даже дотянула до дому.
Теперь, благодаря искусству своего мужа - лучшего врача Ретии, благодаря круглосуточной магической помощи, она могла бы пойти на поправку. Но красное пятно вокруг заросшей раны говорило - нужен пенициллий, нелегальный и страшно дорогой контрабандный Раменийский пенициллий.
Станислав, посерьезневший, с кругами под глазами, выполнял указания отца.
Бегал по клиентуре, собирал давние долги. Отец съездил в ломбард с семейными драгоценностями. Дом посетил одутловатый, с хитрыми глазками нотариус - отец закладывал загородное имение. Все отдавалось за одну пятую настоящей цены - город ждал событий, неуверенность была на всех лицах, денежки и продовольствие подорожали, ценности, которые нельзя было спрятать, не нужны были никому.
Посольство Рамении указывало на отсутствие в городе порядка и стабильности и настоятельно предлагало Герцогу нового Великого Мага - естественно, из Рамении.
Герцог пока отказывался, но ясно было, что долго так не протянется.
У ворот города гарцевали конные разъезды - Рамения надумала провести плановые учения чуть ли не у городских ворот. А Станислав впеременку с отцом четвертый день сидели у постели умирающей, увозили обессиливших магиков, с трудом находили новых. Пенициллия то ли не было в городе, то ли контрабандисты поднимали цену, зная, что в конце концов смогут назначить любые деньги.
И отец, и Герцог сдались одновременно. У Герцога появился новый Великий Маг, любимый ученик Великого Мага из Рамения, а отец согласился на требуемую цену.
***
Выхватив переплетенный шпагатом ничем не примечательный сверток из рук пришедшего в дом поздним вечером без стука, (его ждали) подозрительного припортового аптекаря, отец так светился, что Станислав понял - самое страшное позади.
...И самое страшное действительно осталось позади. На следующий день в городе был парад и к небу летели разноцветные шарики и Станислава пустили к постели выздоравливающей. Мать спала, у ее постели сидел бессменный и неустанный отец со светлым лицом. Пузырек с бесценным белым порошком стоял на тумбочке у изголовья. Отец разрешил Станиславу осторожно поцеловать спящую, взял его за плечо, вывел из комнаты, улыбнулся первый раз за последние 3 дня.
- Не обманули. Возьми кошелек, передашь аптекарю с Веселому Кварталу, ты его у нас видел. Скажешь, я кланялся, остальное передам, как выручу деньги за закладную. Беги!
Кошель был тяжел, приходилось придерживать карман. Заодно не залезут в суете праздника. Толпа была радостной, толпа была возбужденной, толпа приветствовала нового Великого Мага Ретия.
Уличные актеры раскинули свои шатры, из торговых палаток тянуло соблазнительными запахами, кабаки торговали навынос. Плакаты на стенах изображали умное волевое лицо нового Мага. Разносчики газет бегали по толпе, бесплатно раздавая его биографию (лично заколдованную и гарантирующую излечение от золотухи и насморка) и листовки, объявляющие награду за информацию о местоположении старого, заслуженного, любимого народом мага Парвенуса.
Пробиваясь через шум, гам и толчею, отпихивая подпитых крестьян, понаехавших по случаю праздника и постоянно оглядываясь на уличных мальчишек - что-то подозрительно близко следуют, как бы не украли кошель, Станислав добрался до Площади Справедливости. Как и 4 дня назад, она был перекрыта, но на этот раз не зря. В открытой карете под приветственные крики толпы проезжал старый Герцог. Великий Маг, совсем еще безусый юноша, что-то почтительно шептал ему. Герцог благожелательно склонился к нему, и поглаживал руку мага, как если бы столетний любящий дедушка говорил с единственным внуком.
Лошади охраны проскакали, обдав толпу камешками из-под копыт, народ в благонравно-патриотическом порыве кинулся вслед проехавшей карете, взревели трубы, в небо взлетели магические фейерверки. Станислав с трудом пробился через радостную толпу, оттолкнул чью-то руку лезущую в карман (развернуться - никак, тесно) и с облегчением нырнул под арку. Теперь по тесным безлюдным улочкам, к Веселому Кварталу, мимо порта и торговых складов, к подозрительной лавочке, где его уже ждет давешний аптекарь.
Уфф! И кошель отдан, и мать выздоравливает, и в городе праздник, и весь вечер свободен и самое страшное действительно позади.
***
Станислав шел по вечернему Ратию и глупо, счастливо улыбался. Улыбался неблагополучному бедному району, улыбался уличным девкам, улыбался пьяным матросикам. Ноги сами несли его назад в центр, мимо складов, к праздничному шуму гуляющих. Пробегая мимо темного подозрительного закоулка ноги перестали слушаться хозяина, Станислав зашел в узкий вонючий проулок, 2 раза свернул и, не теряясь в никогда до сего дня не виданном лабиринте, уверенно вышел к торговым складам. В стене была приоткрытая дверь, оттуда тянуло затхлостью и страданием. Сам не понимая, зачем ему это, Станислав потянул ручку, зашел внутрь, заморгал, привыкая к полумраку. На грязной кушетке лежал старик и в упор смотрел на Станислава, смотрел повелительно и не мигая. Станислав наклонился. В бандитском нищем районе, без ухода, без магиков, врачей и сиделок, лежал второй человек в Ретии, еще недавно самый могущественный а теперь самый разыскиваемый - Великий Маг Парвинус.
Глаза школяра и глаза мага встретились, и Станислав понял, что готов отдать все, что у него есть, готов расстаться с семьей и самой жизнью, только чтобы помочь этому затравленному старику. Маг удовлетворенно вздохнул и закрыл глаза, теряя сознание от переутомления. Но теперь о нем было кому позаботиться.
На следующее утро у постели Парвинуса стоял графин со свежей водой, каморка была прибрана и натоплена, рядками стояли флакончики с микстурами. Станислав лично кормил старика бульоном из ложечки. Старик благодарно кивал, и Станислав без слов понимал, что и как ему надо сделать. Он раздобыл на рынке пахучих трав (само в голову пришло, какие нужны), он притащил из дому чистых простыней. Отец и слуги были заняты у постели выздоравливающей, и Станислав мог без лишних вопросов выносить все, что угодно. Деньги он взял из хозяйственной тумбочки. Умело, будто занимался этим всю жизнь, он толок травы, смешивал микстуры и настои и вливал в рот беспокойно мечущегося в забытьи старика.
Но призвать к постели старика магиков или врачей или хотя бы рассказать о больном отцу было нельзя - Станислав знал это точно и бесповоротно. Он теперь многое знал точно, хотя никто ему не рассказывал. Знал, как Парвинуса хватил удар и он, будучи в городе без сопровождающих и охраны, лежал в грязи в подозрительном квартале, а через него переступали подпитые прохожие.
Знал, как прячась от людей, больной Парвинус искал щель в которую можно было забиться. Знал, как старик умирал в одиночестве, не смея ни к кому обратиться за помощью и только его магическая сила удерживала жизнь в разбитом и измученном теле.
А теперь он знал, что только он, Станислав Забожинский, может и должен излечить мага и помочь вернуть его былые силы.
И звезды были благосклонны, у него получалось. Старик перестал ворочаться, вскрикивать и страшно кашлять по ночам. А через день он уже мог сидеть в кровати, сидел прямой строгий и величественный и Станислав опять чувствовал, что готов умереть за него, кинуться на ножи, перегрызть врагам горло.
- Подсядь ко мне мой мальчик - голов старика был скрипуч. Да-да, сюда, поближе. Надо просто сесть и расслабиться. Прислушаться к своему дыханию. Чувствуешь, насколько оно спокойно и равномерно, как редко бьется твое сердце, как твоя душа воспаряет в небо и следит за белыми облаками, как открыт и прозрачен твой разум. Хорошо, хорошо. Да. Так. А теперь открой глаза. И старик схватил Станислава за руку, притянул к себе, впился неморгающими глазищами, не отпускал.
Спустя несколько томительных ударов сердца Парвинус удовлетворенно откинулся на кушетку, вытер со лба бусинки пота.
- Надо же, какая удача. Грех не воспользоваться.
- Все. Все хорошо мой мальчик. Проснись.
- А сейчас - слушай внимательно - ты пойдешь и сделаешь для меня то, что я скажу.
***
Толстуха служанка была вне себя.
- Ты где шлялся, скотина этакая? Мало отцу горя, еще и ты пропал. И так он ночей не спит, мало что к больным вызывают, мало что жена при смерти, еще и сын единственный исчез. Он уже и к жандармскому полковнику ходил, ну погоди, теперь это тебе даром не пройдет.
Несмотря на отповедь, толстая Магги, служившая в доме, сколько Станислав себя помнил, была растрогана и рада видеть его.
- Скотина, нет какая скотина! Вымахал, на утешение родителям, надежа и опора! Тьфу! Иди, проходи тихонько к отцу, он с матерью сидит. Он должноть заснул там, так ты его не буди, дай подремать, потом скажешься.
Так и оказалось. Отец безвольно склонил голову у изголовья кровати, видно было, что он не добирался до своей постели уже несколько дней. Зато мать лежала, приоткрыв глаза, вся грудь крест-накрест в бинтах, дыхание ее было глубоко, хотя и со свистом, цвет лица не походил на смертельную бледность умирающего.
Станиславу показалось, что мать узнала его и попыталась кивнуть, хотя это и было ей больно. Точно сказать было нельзя. Станислав целеустремленно направился к тумбочке, на которой стояла знакомая склянка, резким движением схватил пузырек, сунул его в карман.
Вышел тихо, стараясь не потревожить отца, ни разу не оглянувшись. Кажется, мать смотрела ему вслед.
А уж вскрыть секретер, где отец хранил деньги - было проще простого. Заботливо приготовленная стамеска не пригодилась - отец как хранил ключ за любимым томиком в библиотеке, так там ключ и лежал до сих пор.
Выгребая золотые монеты и чеки на предъявителя, Станислав удивился, как их много. Должно быть, это была последняя часть оплаты за лекарство.
Был при этом он абсолютно спокоен. Переложил монеты и чеки в сумку, закрыл секретер. Аккуратно запер за собой дверь дома и ушел. В душе его ничего не колыхнулось, он знал, что именно так и надо.
Последующий месяц прошел в каком-то дурмане, позже Станислав не мог в деталях вспомнить, чем он занимался. Грезилась таверна, где они с Парвинусом снимали одну комнатушку. Парвинус никуда не выходил, сидел с закрытыми окнами, много курил трубку, чесал неопрятную бороду.
Станислав выскальзывал за покупками в сумерках, торопливо набирал продуктов в припортовых лавочках - каждый раз в разных, чтобы не привлекать внимания. Мало ли парней шляется в порту?
Старательно обходил жандармские наряды. Выглядывал плащи магиков. Еще по утрам выскакивал к газетчику, скупал местные газеты. Парвинус требовал все газеты издающиеся в городе, особенно правительственные, пишущие о официальных событиях и придворных приемах.
Внимательно читал каждую статью, долго думал, глядя в потолок.
Со Станиславом Парвинус никогда не разговаривал, да тому и не надо было. Лишь раз Великий Маг обвел длинным ногтем некролог в "ПравительственномЪ Вестнике" и подвинул Станиславу.
Похороны жены известного доктора Забужинского состоялись на Зареченском кладбище в субботу - гласил заголовок.
В душе Станислава ничего не шевельнулось.
Однажды, читая газеты, бывший Великий Маг нашел то, что искал, и долго барабанил пальцами о стол, уставившись в никуда и что-то просчитывая.
- Завтра авиационный парад, пойдем на праздник - проскрипел Парвинус.
- Засиделись мы что-то, в духоте, без воздуха. Да и Великий Герцог соизволит посетить мероприятие.
- Принеси мне горячей воды, тазик и бритву. И сбегай в лавку, найди краску для волос.
***
Играл оркестр, трепетали ленты. Китовые туши дирижабля качались над морем кепок, цилиндров и женских шляпок. Дельфинами взмывали и опускались небольшие воздушные шары на бензиновых горелках, приглашая прокатиться всех желающих.
Серые мундиры мелькали там и сям в толпе, да разве углядишь за всеми бездомными мальчишками, цыганками, фиглярами, сумасшедшими стариками, карманниками, проходимцами и шутами? Ни в жизть не уследишь! Так что Станислав вместе со стариком беспрепятственно протиснулись к центру празднества, где Герцог с советниками осматривали новейший боевой дирижабль о семи пушках. Да и старик больше не выглядел старой развалиной. Иссиня-выбритая кожа, черные волосы, холщовая куртка - и уже не старик идет рядом со Станиславом, а опытный и битый жизнью матрос. Смотрит циничным пронизывающим взглядом на толпу, не отводит глаз от жандармов. Проходи, мил человек!
Так, шаг за шагом, по ногам гуляк, раздавая и получая тычки, оказались они у самого оцепления. На деревянном помосте стоял Герцог, неразлучный с недавних пор с молодым Великим Магом. Свита почтительно окружала властвующую пару. Корзина дирижабля находилась на уровне помоста, и Герцог и Советники увлеченно трогали пушки, оценивали качество огромной плетеной корзины, задирали головы, глядя снизу вверх на чудовищно жирную тушу дирижабля. А новому Великому Магу дирижабль был не нужен. Одной рукой он заботливо придерживал Герцога под локоток, вторую прятал в кармане широкой мантии. Голову держал ровно, но глаза его бегали из стороны в сторону, выглядывая в толпе что-то. "Или кого-то" - понял Станислав. Глаза Великого Мага направились в сторону Парвинуса со спутником, и Станислав вдруг почувствовал себя маленьким и беззащитным. Захотелось броситься на врагов (каких? Да все, все враги!) защищая Парвинуса. Одновременно захотелось бежать к молодому Магу и целовать ему край плаща и смотреть снизу вверх и униженно просить прощения. Захотелось выхватить нож и ударить Парвинуса в живот. Захотелось просто упасть на землю, под ноги толпе, свернуться калачиком и схватиться за голову.
Так Станислав и сделал. И поэтому не мог видеть, как вдруг выпрямился и стал необычайно высоким Парвинус, как из его воздетой руки вылетела маленькая синяя молния и ударила в натянутый бок дирижабля. Как с неба раздался низких гул, и померкло солнце. Как дирижабль накренился, корзина налегла на помост, круша оказавшиеся хрупкими и хлипкими перила. Как отпрянувшая толпа придворных скинула с двухметрового помоста великого Мага, и даже Герцог пошатнулся и, чтобы не упасть, сам прыгнул вниз. Как подхватили Герцога множество заботливых рук - и телохранителей и простых людей, и как оказались среди этих рук и две старческие морщинистые руки, схватили герцога под локти, развернули к себе. Как оказались лицом к лицу Герцог и Маг и как смотрели они друг на друга две долгие секунды.
Потом все закрутилось еще быстрее. Пока Станислава топтала обезумевшая толпа (он только прикрывал голову), Герцог вдруг вцепился одной рукой в Парвинуса, а другой дико замахал начальнику охраны. Тот уже раненым вепрем пробивался через дышащую толпу, разве что не нанося ножевые удары - и то только потому что это не помогло бы быстрее оказаться рядом с повелителем.
Герцог схватил начальника охраны под грудки и громким шепотом отдавал приказы. Повинуясь, охранники схватили Парвинуса и Герцога и потащили сквозь толпу, дальше от дирижабля, дальше от Великого Мага, который уже разобрался в происходящем и брызгая слюнями орал заклинание. Часть телохранителей Герцога, те, что были рядом с молодым Магом, вдруг выхватили палаши и бросились к Парвинусу. Их встретили - грудь в грудь -их же товарищи, били кривыми мечами в живот, резали глотки. Часть телохранителей просто держались за голову или катались под ногами дерущихся. Толпа отпрянула, захрипела, стала душить саму себя, закрутилась кровавая круговерть.
...Когда телохранители вынесли на руках Герцога и Парвинуса, когда рассеялась толпа, на площади остались десятки скорченных изломанных тел, груды мусора, затоптанные корзинки, раздавленные дамские шляпки. Станислав лежал лицом вверх, открытыми невидящими глазами смотрел в небо. В облака уходили воздушные шары, глупый дирижабль смотрел бесполезными пушками на опустевшую площадь.
***
Отец ни разу упрекнул Станислава. Теперь они жили вдвоем, во внезапно опустевшем доме. Отец забросил практику и целыми днями сидел в своей комнате, ни с кем не разговаривая.
Охромевший Станислав и не стремился к отцу, целыми днями теперь он пропадал в Школе. Поражал учителей усердием к наукам. Засиживался по вечерам, рисовал никогда не виданные машины, для себя, сверх программы. Только теперь из-под его карандаша выходили только военные устройства, пригодные для массового убийства, способные и безо всякой магии уничтожить сотни людей.
Герцог с Парвинусом правили душа в душу, а о бежавшем молодом-да-раннем маге никто и не вспоминал. Жизнь в Ретии текла своим чередом.