Runa Aruna : другие произведения.

Лучшая поэзия Самиздата (1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    первая подборка. двадцать замечательных стихотворений (со ссылками на разделы авторов). продолжение следует.

   Я открыла свою страницу на Самиздате в начале 2003 г. До этого около двух лет ходила на СИ просто читать. И набралось у меня приличное количество очень качественных произведений от разных авторов. Хочу поделиться. К сожалению, некоторые авторы отсюда ушли и разделы свои поубирали. Их стихи я не считаю возможным цитировать.
   Первая двадцатка.
   Enjoy!
  
   I.
   ***
   Письменность всего лишь - Речь, отбившаяся от рук,
   Язык, пропадающий восвояси до завтра или надолго,
   кабы не навсегда... Было Слово - потусторонний звук,
   а стало - наоборот. Пронзительнее, чем иголка -
   пальцам, стороннее, чем пришить,
   как пуговицу, с мясом вырванную из ткани, -
   продолжать говорить тебе что-нибудь и грешить
   повторением голоса в сумерках очертаний
   этих букв, случайнее, чем проспать
   перемещение почерка далее перемены
   в каждую из сторон, отчаиваться и бросать
   трубку, в которой "занято" всей Вселенной.
   (с) Пётр Зубов
  
   II.
   z_4
   Даже весна объявлялась твоим приказом,
   Императрица Дзинь, желтая голова,
   синяя, как фарфор, белая, как проказа,
   алая, словно казнь, черная, как трава.
  
   Кто не хотел войти в прелесть и тлен дворцовый,
   кто не любил твоих ужас и блеск светил?
   ... Чашею черепной, дудочкой ли берцовой,
   луком тугим ребра - каждый из них платил.
  
   В летопись, словно в склеп, сваливались подарки,
   падали семена в неплодородье нив...
   Я приходил врачом, ставил тебе припарки -
   ты оставалась лед, веки векам открыв.
  
   Ты оставалась Дзинь, Царства Дзынь-Дзянь царица.
   Горе тому, кто в сем вдруг усомниться смел!
   ... Главный краситель век красил твои ресницы,
   Главный тряситель лож ложем твоим скрипел.
  
   Кукла моей любви, бабочка над беседкой,
   крылышек на шелку красные письмена...
   Порванного сачка веток небесных сетка,
   фрейлин у фонаря лгущие имена.
  
   Даже весна врала, делая вид, что только
   твой иероглиф мог юный вскормить бамбук...
   Небо в прудах рвалось лотосом там, где тонко, -
   рыбой или луной, птицей рвалось из рук.
  
   ... Царство порастеряв, ключ повернув три раза,
   бронзового опять слушая соловья, -
   кисточку обмакни и отпусти указом
   кровь из усталых вен мертвого бытия.
   (с) Тимур Алдошин
  
   III.
   ***
   Ветер. Листья кричали "Адонис!" "Адонис!".
   Прочь отсюда! Из жизни, из смерти. И вон из
   всех возможных объятий, обид, обстоятельств.
   Ветер. Жизнь удержать не дает этот натиск.
  
   Я не смерти боюсь. Я боюсь: нет в ней Слова.
   И безлюден мой страх, как страданье Иова.
   И темнее, смертельнее ночи в пустыне.
   И иду. И давно никого нет в помине.
  
   Одиночество больше всего. И честнее.
   И бредут, как волхвы по пустой Иудее,
   мои мысли ночные. По тем же дорогам.
   И не знаю, успею ли встретиться с Богом.
  
   Это путь без следов. Без зеркал. И без тени.
   Только ветер сильней подгибает колени.
   И бросаю на ветер и слезы, и силы.
   Пыль летит, словно пепел пророчеств Сивиллы.
  
   Так и вечность пройдет. Ее эхом размыта
   тишина. Оглянись, оглянись, Суламита!
   Что осталось сегодня от прежнего сада?
   Прочь! Из вечных надежд, как из рая и ада.
  
   Ночь все явственней сна. Я одна. И над спальней,
   и над ночью бесшумнее, выше, реальней -
   одиночество. Боль заглушает тоскою.
   Это движется Время. Во мне. И со мною.
   (с) Инна Кулишова
   (Мой перевод этого стихотворения на английский язык лежит здесь)
  
   IV.
   по этапам
   певучий еврейский, гремучий арабский, рычащий немецкий:
   живя по соседству, мы жили почти по-армейски.
   я не отдала тебе цацки, игрушки и нецке.
   ты не позвала ни по-птичьи, ни даже по-зверски.
   и дни проходили - с плотвою, плевками и плевой.
   когда ты - направо, я так не хотела - налево:
   послушай, уж лучше со снобом, чем с этим плебеем -
   и голуби громко курлычут. и мы голубеем,
   становимся небом - кой фиг: эолийским, московским.
   железная кружка. неправильный прикус. секущийся волос.
   стигийскую нежность, сиротскую дружбу мы бросим.
   ты будешь как кристофер ишервуд. я как алиса б. токлас.
   вокруг все ласвегас. у каждой впервой майкл дуглас.
   я помню отчетливо каждый второй переулок:
   ты был изнасилован вьюгой, а я заспиртован в смирновской -
   холодный матрас и, конечно, из форточки дуло...
   по шумной тверской прошагали два пони в попонках.
   мы ели друг друга, потом запивали водою.
   я буду кем хочешь - невестой, ребенком, подонком.
   я буду собой, но, конечно, уже не с тобою.
   ты так много значишь в моей биографии тонкой,
   во всех моих пьянках ты будешь последней заначкой.
   затянуто небо москвы дифтеритною пленкой:
   мой стриженыймальчик, мой ласточкамальчик, мой девочкамальчик.
   (с) Наиля Ямакова
  
   V.
   я вернусь
   Я вернусь в один из понедельников,
   Как в кино про правильных мужчин...
   Накачаю колесо у велика
   И, одну штанину засучив,
   Для души, в которой где ни попадя
   На дыре еще одна дыра,
   Прокачу на раме круглопопую
   Дурочку с соседнего двора.
  
   Лучше быть при деле и пригожим, чем
   Бонвиваном, битым молью лет...
   Обстругаю из дощечки ножичком
   Новую задвижку в туалет,
   Попрошу, чтоб полила на плечи мне
   Дурочка колодезной водой,
   Ну и, может, водки выпьем вечером -
   Между делом вроде, заодно.
  
   Сколько жизни запропало пропадом,
   Разгоняя времени рыдван...
   Хочешь, я останусь, круглопопая,
   Ну, на день еще или на два
   Слизывать со щёк твоих заплаканных
   Эликсира юности дюшес,
   И, глядишь, затянутся заплатами
   Дырочки в растрёпанной душе.
   (с) Леонид Терех
  
   VI.
   Ноктюрн для розетки с вареньем
   У меня тоже есть клоун с помидором в кармане,
   И ещё балерина в хрустальной рюмке, -
   У неё на губах помада алая, маркая,
   И изломанные сюжетной линией тонкие руки.
   В моё окно воробьи влетают, хлебные крошки
   На столе целуют и за мной подглядывают.
   А ты живёшь за тридевятым морем, грустная и хорошая,
   И пишешь мне письма с полудетскими клятвами.
   Трактир, дорога, священник, пока не отчётливо
   Прорисованы в твоём букваре, и ты их путаешь постоянно...
   Тебе снятся пони с гимназистскими чёлками,
   И как мальчики колотят красным мячом о соседнее здание.
   Я подглядываю в твои сны, мне больше нечего делать
   С собой в этом мире, потому что погода сломалась,
   И не выйти на улицу в дождь, не побродить по дельте
   Самой огромной лужи этого городка, нарисованного маслом
   Аккуратным, но не слишком вдохновенным художником,
   Иначе меня засмеёт мой собственный клоун,
   Который живёт на полке с книгами и время от времени должен
   Приглядывать за мной и моей балериной. Кукла с рыжими локонами,
   Он ответственен за меня и беспокоится чрезвычайно,
   Когда меня долго нет, выглядывает поочерёдно из всех окон...
   Бегает по квартире, каждые полчаса ставит на плитку чайник...
   Такой вот заботливый клоун.
   (с) Анатолий Гринвальд
  
   VII.
   В этом городе пусто...
   В этом городе пусто, уныло и, кажется, холодно.
   И ветрами - дыханием лёгких - все улицы выдуло
   На две части домашним окном этот вечер расколот... но
   Я не стану сшивать два полотнища временем выгула.
  
   Я останусь, лучами настольного света пригретая,
   Приодетая в тёплые сумерки войлочной комнаты.
   Ограничен рисунок пространства частями паркета... я...
   Я пишу в никуда, ожидая: слова будут поняты.
  
   Беглым взглядом по строкам струишься - ловлю на дыхании
   Все твои препинания, радости и удивления.
   Я умею на нитку привязывать губы стихами и
   Собирать поцелуи, признания, благоволения.
  
   За пределом стола круг светильника смажется в матовых
   Полуснах коридора, бокалах ночного кагора, где
   Растворились следы поцелуев горячих гранатовых...
   Вот и стало немного теплей в замерзающем городе.
   (с) Лариса Ручко
  
   VIII.
   Что ж так стонут в заоконье ночи?
   Я спала, а дождь стучался в окна,
   просыпалась - он смотрел и плакал.
   Мне сегодня так же одиноко
   без тебя под моросящим лаком.
  
   Лампа на столе... Когда-то свечи
   зажигались, ароматом жаля.
   Стрелки на часах вращали вечность -
   нас с тобой в разлуку провожали.
  
   Пурпур дней на плечи брошу молча,
   отболю - зачем янтарь без солнца?
   Что так стонут в заоконье ночи,
   сколько ж можно - сердце разорвется...
   (с) Хилина Кайзер
  
   IX.
   Мария
   Ливень, месса, втихомолку -
   К лику лик, шальная челка
   Крестит веко, отпадая
   Ото лба. Собачек стая
   Вьется-вьется под ногами -
   Это дождь шевелит камни,
   Это камни оживают:
   Розовеют, мокнут, лают.
   Я хочу в обитель, Боже...
   Эта молния по коже -
   Сад, кочующая роза.
   Виноградарь я, ты - лоза...
   В складках рясы, в зимней келье,
   Мне тебя сверчки напели.
   Мне в молитве губы-свитки
   О тебе шептали в пытке
   Жженья. В неге отреченья
   Я ловил твое свеченье -
   Блики на стекле киота.
   Я был праведнее Лота...
   Море, жемчуг в клюве чайки,
   Скрип повозки, плач гречанки,
   В волнах пляшущие дыни.
   Кто наложит епитимью
   На зарю за жажду Девы,
   На творение, на Еву?..
   Дождь иссяк, как древо в осень.
   В волосах - востока просинь.
   Солнце льет на скалы кадмий.
   В щеки раковин прохладных
   Прячут рыбы пламя перьев,
   И медузы, очи вперив
   В небеса, внимают Богу.
   Как мучительна эклога -
   Песнь для тисовой свирели...
   Амбра - жертвою на теле.
   Поцелуй твой мне - акафист,
   Иисус мой... Но и Вакх есть!
   Руки ищут, щеки рдяны.
   Кипарисы в небо тянут
   Пальцы, кольца, копья, свечи,
   Минареты тайной речи,-
   Соловьи в них - муэдзины:
   Славя сумрак древесины,
   Ждут луны льняных касаний,
   Бирюзовых трав, скитаний
   Волн, янтарно просветленных,
   Тел купальщиц утомленных.
   В эту ночь, как в душный клевер,
   Мы уйдем, и чуткий веер
   Нежно вспыхнувшей зарницы
   Свежестью плеснет на лица,
   Стиснет плечи... В робком мире -
   Мы с тобой одни, Мария...
   (с) Эдгар Бартенев
  
   X.
   Избранный круг
V***
   Давно говорили, что скоро начнётся январь.
   У Покровских ворот, как всегда,
   Дежурят застывшие тени...
   Ангел хрустальным крылом зацепил провода -
   И обрывается время...
   И это только начало -
   Ты была так близка, и кажется,
   Я мог бы коснуться рукой -
  
   Но ты стоишь
   Среди бесконечных снегов,
   В пурпурно-алом,
   Земли не касаясь стопой.
  
   Я многое мог бы понять -
   Но стёрлась черта,
   За которой теряется
   Чувство естественной меры.
   Мне страшно взглянуть -
   И увидеть, какие химеры
   Держат тебя в стенах из прозрачного льда...
   Скоро весна - и вода
   Навсегда растворит эхо наших шагов
   И видения как не бывало...
   Это всё за пределами слов,
   И знаешь, я не умею быть правым -
   И потому не прошу:
  
   "Останься со мной,
   Среди бесконечных снегов,
   В пурпурно-алом,
   Земли не касаясь стопой..."
  
   ...И корабль плывёт.
   Как ни странно - корабль плывёт.
   С утра оглянёшься вокруг -
   Реальность и сны
   Неотличимо похожи...
   Но мы допущены в избранный круг -
   Мы из тех, кто родился, поёт
   И умирает без кожи...
   Сколько сердцу ни биться об лёд -
   Всё кажется мало...
  
   Пока ты надо мной,
   Среди бесконечных снегов,
   В пурпурно-алом,
   Земли не касаясь стопой...
   (с) Иосиф Мерцъ
   (Мой перевод этой песни на английский язык лежит здесь)
  
   XI.
   ***
   Когда моя любовь просила хлеба
   Под окнами другой - твоей - любви,
   Ты медный грошик в пасмурное небо
   Смеясь, подбросил и сказал: "Лови!"
  
   В тот миг судьба, пригревшаяся где-то,
   Сентиментально всхлипнула во сне -
   И тусклою, истертою монетой
   Твоя душа в ладонь скакнула мне.
  
   И понеслись года в мельканье спором...
   Среди невзгод - в нужде, порой в бреду -
   Мне было слаще сдохнуть под забором,
   Чем на медяк тот выменять еду.
  
   Когда же мною жизнь вертеть устала
   И в дом ввела, где шелк и зеркала,
   Твоя душа - простой кусок металла -
   На дно шкатулки бронзовой легла.
  
   Менялся мир, скрипя остовом ржавым.
   Покой мой креп. Яснел небесный свод.
   Все дальше рубежи моей державы
   Отодвигались от моих ворот.
  
   Так шпиль дворца сверкал, что больно глазу,
   И легкий ветер тюль трепал в окне...
   Прости, что я припомнила не сразу
   Тебя, когда ты сам пришел ко мне.
  
   Но что с тобой? Дрожишь, неровно дышишь...
   Как? Любишь?! Что? Клянешься на крови...
   - Верни мне душу! Душу, ведьма, слышишь?
   - Да слышу, слышу... Вот она. Лови!
   (c) Mayra
  
   XII.
   ***
   Встанет Дева-обида, и пальцы сожмутся до хруста,
   и покажется жалким апрель с его куцей листвой.
   Расскажи мне: бывало ль тебе упоительно-грустно
   за истертый медяк растранжирить свое естество?
  
   Это скоро пройдет, да почти уж прошло - погляди-ка:
   у безумной луны за два дня обгорели края.
   Не тревожно ль тебе? Ты не видишь лица, Эвридика,
   так почем тебе знать, что рука - непременно моя?
  
   Распахнется каштан, образуя под кроной пустоты,
   изогнется река, напрягая течения жил,
   захлестнет молоком по губам. Что ты, милая, что ты!
   Разве я бы посмел обижать, если б так не любил?
  
   Разве я бы посмел не любить, даже если - насильно?
   Нет, наверно, посмел бы, наверное, все-таки б мог -
   зря ль растет под окошком иудино древо - осина,
   зря ли жалит улыбка - накормленный ядом клинок?..
  
   ...И отточит слова лебединая Дева-обида,
   и, теряя апломб на нелепо-крутом вираже,
   в день ушедший посмотришь, как в зеркало заднего вида,
   и окажется: прошлое - вот, настигает уже.
   (с) Оксана Игнатьева
  
   XIII.
   Аутодафе назаретской Марии
   Палач был горбат
и воинственно пьян,
   за бранным словечком
не лазил в карман.
  
   Он "брил" на лету
подмастерьев своих,
   Пилату сказал:
"Ну, давай на троих!"
  
   Исполнил частушку
для римских кобыл,
   хорошим словечком
толпу оскорбил.
  
   (А слов нехороших
в истории нет, -
   вам скажет любой
маломальский поэт.
  
   "Квартира", "машина",
"японский халат"
   "Голгофа", "Иуда",
"Христос" и "Пилат".
  
   А слово "Мария" -
совсем красота!).
   ...Давайте вернемся
к подножью креста...
  
   Смертельным квадратом
бессменно стоят
   четыреста римских
угрюмых солдат.
  
   Простой автокран,
задыхаясь в пыли,
   Христоса подъемлет
на метр от Земли.
  
   На метр от планеты
и жадной толпы,
   превыше Голгофы
и бренной судьбы...
  
   Бессмертье открыто!
Вот только успеть...
   И надо всего лишь -
чуть-чуть потерпеть...
  
   А гвозди тупые,
и лезут не так...
   И плещет в глаза
ослепительный мрак.
  
   ...Палач был горбат
и воистину пьян,
   он лишние гвозди
засунул в карман.
  
   "Сгодятся потом -
ремонтировать мост,
   а может, объявится
новый Христос..."
  
   ...В кольце волосатых
солдатских сердец
   Христос звал отца...
Не услышал отец.
  
   Но, только закат
захлебнулся собой,
   испуганный шепот
вспорхнул над толпой:
  
   "Мария! Мария!
Мария пришла!..
   Ну, та, что Его,
говорят, родила.
  
   Глядите, Он жив!..
Он увидел ее,
   и ей посвящает
страданье Свое...
  
   "Зачем опоздала?..
Ведь слышала гром -
   то пьяный Иосиф
махал топором.
  
   Громил он цистерны
c водицей святой
   и Риму грозил
Вифлеемской звездой..."
  
   ...Мария бесслезно
на Сына глядит:
   "Мой мальчик,
ты вправду опасный бандит?..
  
   Грядущей Мадонны
нелепый вопрос
   ударил, как выстрел,
и вздрогнул Христос.
  
   Прочувствовал крест
онемевшей спиной
   и плюнул в Марию
кровавой слюной.
   (c) Аркадий Кутилов
  
   XIV.
   Осеннее
   У осени есть три птицы, три желания, три жела...
   Дождем протереть глазницы, убрать листву со стола.
   У осени есть три времени, три времени, ровно три
   Горят сединой на темени осенние пустыри.
   У осени есть три возраста, глаголы: люби, любя
   У осени много воздуха, но нет у нее тебя.
   И если мне вдруг захочется развеяться, выйти в ночь
   Осеннего одиночества не выхлебать в одиноч...
   (с) Джу-Лисс
  
   XV.
   ***
   Ты был вышивальной иголкой,
   а я лишь вискозною ниткой. -
   Тянулась покорно и долго
   за ушком холодным и прытким.
   И пассы твои повторяя
   на кольцах натянутых пялец,
   теряла себя и теряла,
   а ты продолжал этот танец.
   Я вся разошлась на рисунок,
   красивым цветком разоделась,
   когда ты последний раз сунул
   концом в вышивальное тело...
   (с) Verochka
  
   XVI.
   окончание
   1.
   Отходит ночь. Октоих: час седьмой.
   Мир выношен иранскою басмой,
   перепеленут рыболовной сетью.
   Шипя на солнце, умирает снег,
   язвительно предсказывая смерть
   еще не наступившему столетью.
  
   Сорвавшись с пальца, катится кольцо
   подпрыгивая звонко - цок!цок!цок -
   подмигивая, словно намекая,
   что, вот - еще ступенька, и - каюк.
   И лишь слова - безделица и звук -
   звенят, звенят, звенят, незамолкая.
  
   Черным-черна, речная льется речь:
   "тебе пора уснуть /хотя бы лечь/" -
   заметен день с высокой колокольни.
   Замкнулся круг и катится, звеня.
   Не собираясь кругу изменять,
   отходит ночь - покорно и спокойно.
  
   2.
   Ночь наступает надолго - приходит холод,
   нитью основы вплетясь в основанье суток.
   Спит мальчик-с-пальчик, веретеном уколот.
   Спит гуливер, закутанный в лилипуток.
  
   Где-то в москве - безымянный и оловянный
   /милая сказка, выдумка, человечек/ -
   дрыхнет герой сражений смертельно пьяный,
   соединенный навечно с прямою речью.
  
   В прошлом - солдатик, ныне - гнилой астматик,
   спит и не видит /...а Veni ли? Vidi? Vici?/ -
   по-над бульварным, садовым колечко катится -
   ищет где приземлиться.
   (с) Оля
  
   XVII.
   Королевство
   Королевство кривых зеркал,
Здесь не место,
   Но я, увязши в листах,
Вам завидую.
   Вешайте... что там у Вас,
и - в кресло.
   Любить и стекло впопыхах
Противно.
  
   Растянем бедствие смен!
Куда злиться?
   Взвениваясь по углам
Потрохами,
   Воздух взбалтываю,
Словно крем.
   И не спится... ночью. В плену.
Ну а с Вами?!
  
   Что, нет настроения?.. Будем
Рыть ли?
   Чем пообедали, поза-
Вчерашнее?..
   Наше вящее
Короли
   Не посещали ж краше...
Страшная
  
   Мысль разбирает: в убранстве
Палаты
   Родное стекло чутко дышит
Обыденным
   Временем. Здравствуй, будем
на ты...
   Раз оно утекло, и нельзя
по имени.
  
   Так помнишь ли ты, королевский
Угар,
   фавн... Неистребимая
Память
   ревет в темноте! Шелестит
Мокрый пар.
   И рвусь пополам злыми снами
за малость.
  
   Какая возвышенность - Высший
Итог
   Измученных странствий разбитых
Зеркал:
   Фигурно стекать на чужой
Огонек
   И, проснувшись, забыть,
Что не знал.
  
   Но, знаешь, творчество слов -
Славный путь
   Получше выспаться. Адом,
Раем
   Насытившись, кажется, вот -
Слопал суть!
   Но стеклышко плотно сцеплено
Краем.
  
   Ведь уснуть - что за сложность? - сумеет
и нерв.
   Будем честно стремиться к простому
Объятию!
   Наша ли должность - Судить
Королев?
   А не спев, не ужиться
с проклятьем?
  
   Весело?! Вечером: сумрачным
Холодом,
   Жалкое тело, мостом
Перекинуто,
   требуя вечности сломанным
Шепотом,
   в миге единственном.
Перебито.
  
   Невольно разжалуешь лики
Довольные,
   Сжав кулачки за него
и себя.
   Время страшись! Кристаллики
Вздорные
   Врежут убойно по гнойности
Дня.
  
   И мир заключенный в кристаллике
Слога
   Свет отразит за Всевышнего
в клеть.
   Но, помнишь, как вечер кричал
"Для убитого
   Лучшее из всего -
Умереть!"
  
   Как жаждал побед незадачливый
Беженец.
   В лампы стрелял и горел
До утра.
   "Разбей хоровод зазеркальных
Лестниц.
   Склерами Лета
Упейся до дна!"
  
   Как жаль, что не сущее Вы,
Королевство.
   Мое отраженье -
Жестокий финал.
   Обнимемся, радость. К черту -
Место.
   Время и тело - к нему же!
Устал.
   (с) Дмитрий Руж
  
   XVIII.
   Текст убран по просьбе автора. Возможно, будет заменен другим.
   (с) Юрт
  
   XIX.
   Перекроенной мерой...
   Уставая считать и свои, и чужие потери,
   Отсылая к чертям всё и вся, заложу экипаж,
   И отправлюсь в деревню. Долой сумасшедшую ересь!
   Да кому ты нужна, стихотворная грешная блажь!
   Там в осенних лугах, где еще медно-рыжая - роща,
   Грязи нет никакой, кроме той, что лежит в колее,
   Дышит светом душа... Ей и легче намного, и проще.
   ...Не кривясь ироничным смешком "Житие ты мое...",
   Не исследуя чувства других, не являясь примером,
   Прикоснуться ладонями к влажной пожухлой траве,
   И по-новому вдруг оценить - перекроенной мерой,-
   Бесполезные рамки обыденных наших словес,
   Бесконечную суетность, чьи-то за чем-то погони,
   Импотенцию духа, болотную топь пустяков,
   Череду обещаний...
   Но, знаешь, по-прежнему тонет
   В алой чаше заката,( как тысячи тысяч веков),
   То же солнце... И мерно идут за неделей неделя...
   Только тут и прочувствуешь этот вселенский покой...
   ...И шарахнется в небо душа, забывая о теле.
   ...И опять, не сдержавшись, плесну на бумагу строкой...
   (с) Вера Ермак
  
   XX.
   Медитативное
ZHD
   Я забываюсь, я - неба стального движенье,
   Я растекаюсь по зеркалу вод отраженьем,
   Медленной смертью, морщинкой у рта,
   Состраданьем,
                        счастьем твоим и финалом
   Чужого свиданья.
       
   Я ухожу, навсегда покидая привычные стены,
   Где в подсознанье толкается призрак измены,
   И осознания требует, места под солнцем, места
   Под сердцем,
                     памяти нашей пыльным подвалом
   Рождённое скерцо.
    
   Знаки неслышные - звонких небес эманации,
   Иль воплощенья? ..В шампанском утоплено рацио,
   Зимний фонарь, на эмали зубной льдинка боли...
   апельсина луны
                           августа
                                     вырезан месяц, и жалом
   Ранит осенние сны.
   (c) Ирина Чуднова
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"