Пик всегда наступает в декабре. Рождество, Новый Год - народ стекается на пляжи, как муравьи - в банку с сахаром. Некоторые фиранги приезжают постоянно - по пятнадцать, по двадцать лет - и останавливаются в одних и тех же местах. В моем отеле таких нет - ему всего шесть сезонов, и я пока не обзавелся постоянными клиентами. Бизнес начинал отец. Как раз когда мне пришлось уйти из спорта, и выяснилось, что я ничего не умею.
Ну да, я закончил школу и даже проболтался по стране четыре года, играя в футбол за местный колледж гостиничного дела. Выпускные сдать, конечно, не смог и вынужден был сменить команду. Еще пару сезонов числился в городской. Поговаривали, что давно бы пора выходить на уровень штата, но семь лет назад, лежа со сломанной голенью в жидкой грязи очередного поля, я вдруг понял, что играть больше не буду. Нога срослась хорошо, и шрамы вышли почти незаметными, но футбол я бросил. И почему-то ни разу не пожалел. Словно и не отдал ему большую часть сознательной жизни.
Целый год я наслаждался свободой. Домой забредал редко - родители тут же заговаривали о женитьбе. Какая женитьба, когда я только-только открыл для себя новый мир. Мир белых женщин. Они слетались на наш пляж парами, тройками, группами и поодиночке. Некоторым удавалось обзавестись белыми же бойфрендами, но большинство в первые дни после приезда расхватывалось местными бичбоями. Мы знали наизусть расписания всех регулярных и чартерных рейсов. Прибывающие поездами и автобусами грязноватые фрики нас не интересовали - они поголовно были подсажены на наркоту и не имели денег.
Мы околачивались на площади - именно туда привозили туристов из города и аэропорта автобусы, такси и немногочисленные рикши. Водители были все свои и охотно делились сведениями. Иногда они делали ставки: получится или нет. Обычно получалось.
До любой гостиницы от площади - двадцать минут ходьбы. И столько же - до пляжа, куда из города ведет всего одна приличная дорога. Ноу-хау элементарно: дадим усталой даме пару часов на регистрацию, душ и вытаскивание из чемодана купальника. Она спускается в лобби и начинает допытываться, как пройти к морю. Тут на глаза ей попадается симпатичный (и высокий!) молодой человек из местных, на удивление прилично одетый (то есть, в тесных джинсах и чистой футболке, а не в заляпанных шортах и майке не первой свежести), говорящий на хорошем английском и имеющий немного свободного времени, чтобы проводить даму к пляжу. Главное - держаться ненавязчиво и не задавать вопросов. Следующие несколько часов ей придется безостановочно отбиваться от бичбоев с липкими руками и не менее липкими предложениями. Она вернется в гостиницу, с ужасом представляя себе возвращение домой без намека на тропический загар.
Вечерняя прогулка по городу или пляжу обернется кошмаром. Даму будут постоянно окликать, хватать за сумку, руки и другие места, силком затягивая в сувенирные палатки и лавки. Стремление укрыться от назойливых попрошаек загонит даму в ресторанчик. Здесь за ее столик станут присаживаться молодые и не очень люди с сальными глазами. Прибежавший на шум хозяин после долгих извинений поинтересуется, не желает ли дама развлечься в более интимной обстановке.
Некоторые туристки на этой стадии неизбежно начинают подумывать о смене даты обратного вылета. Тем более, что большая часть увиденных за день светлокожих представителей мужского пола уже обладает спутницами. Случайно проходящий мимо давешний знакомый воспринимается как спаситель. Восторженная дама и не подозревает, что он весь вечер незаметно следует за ней и тоже подустал. Остальное идет по проверенному сценарию. К концу отпуска дама одаривает своего возлюбленного дорогой вещью, на память, и в слезах отбывает на родину. Часто за этим следует оживленная переписка и новые встречи. Главное - чтобы дамы не пересекались.
Конечно же, я утрирую, но общий смысл именно таков. Весь тот сезон я ночевал на пляже, в чужих гостиничных номерах и снятых комнатушках. Каких только женщин у меня не было... Причем не шлюхи, нет - обычные девушки и женщины среднего достатка, решившие провести очередной отпуск среди пальм и белого песка. Случалось, я успевал сменить по три подружки за ночь.
Бывалые бичбои классифицируют женщин-фиранг по национальности и возрасту. Самым крутым считается подцепить молодую состоятельную канадку или американку. Жаль, что такие предпочитают отдыхать с собственными бойфрендами и из аэропорта едут сразу на юг. Именно там находятся отели с голубыми бассейнами, звездочные рестораны и закрытые частные пляжи.
Следующими по списку идут мамочки - более-менее денежные тетки за тридцать, которые ездят по курортам с более-менее одной целью. С мамочками приходится много путешествовать. Они любят таскаться по жаре в поисках достопримечательностей. Это, впрочем, компенсируется хорошими отелями и приличной жратвой. Нужно только присматривать, чтобы тетку не увели. Бывали случаи, что мамочки по ходу дела меняли кавалера, оставляя незадачливого бойфренда где-нибудь в Керале с парой сотен долларов в руках и неоплаченными счетами примерно на ту же сумму.
Дальше зависит от вкуса. Кто-то предпочитает плоскогрудых кореянок и японок, кто-то - мясистых шведок и здоровенных голландок. По мне, так с чинками неинтересно: они едва говорят по-анлийски, а те, что говорят, постоянно путают 'р' и 'л' и вечно рвутся что-то рассказывать, сопровождая повествование азартно брызжущей слюной и миллионом однообразных фотографий.
Мне нравятся итальянки: у них мягкие руки, широченные задницы и потрясающая способность находить места, где вкусно готовят. Последнее относится и к француженкам, хотя в плане выпуклостей они сильно подкачали. Остальных жительницы Европы - особенно австриячек и немок - люблю не очень. Жадноваты и не слишком чистоплотны.
С белыми фирангами, вообще, одна проблема: они всюду таскают с собой рулоны туалетной бумаги и на то, чтобы объяснить им необходимость пользоваться вместо этого водой, уходит много времени и энергии. Лучше всего иметь дело с теми, кто приехал не в первый раз.
В самом низу пирамиды находятся англичанки и русские. Причем русскими отчего-то себя называют разномастные обитатели всех стран бывшего СССР, даже прилетающие узбекскими и туркменскими рейсами коротконогие плосколицые красотки - вылитые чинки. И так же еле-еле владеющие английским. Русские приставучи и непременно стараются выйти замуж.
Что касается британок - их всегда наезжало слишком много, и денег у них практически нет (как и у русских, впрочем), зато есть умение жонглировать бойфрендами так, что не снилось и профессиональным шлюхам.
Одна такая, Дженни, поселилась как-то в отеле у Фредди. Он держит большую гостиницу южнее по пляжу. С первого же дня грудастая рыжая Дженни начала фотографироваться на фоне волн с понаехавшими из других штатов местными туристами: в одежде - двести рупий, в купальнике - пятьсот, топлесс - тысяча, топлесс в обнимку - полторы. Дорвавшиеся, наконец, до настоящей фиранги провинциальные купцы только успевали отстегивать.
Через неделю у нее было шесть бойфрендов: один платил за жилье, другой - за ланчи, третий возил ее ужинать, четвертый - на пати и ночные базары, пятый работал в банке, а у шестого, как объяснила Дженни обалдевшему от ее размаха Фредди, был неплохой отельчик в Мумбаи. По нашим подсчетам, к концу сезона она заработала несколько лакхов.
Да, а еще бывают гранни - убеленные благородными сединами тетушки, обвешанные складками и цацками. Но это уже сильно на любителя или если бизнеса нет совсем.
Иногда я с усмешкой вспоминал, как в детстве мы пробирались на пляж и, сбившись в стайки, таращились на иностранцев. Все в фирангах казалось загадочным: и невиданно белая кожа, становящаяся ярко-красной, как скорлупа сваренных лобстеров, и желтые волосы разных оттенков, одинаково длинные у мужчин и женщин, и непонятная страсть к ярким дешевым тряпкам и никчемным безделушкам, которые втридорога продавали бесстыжие карнатакские ламани.
Туристов в то время приезжало гораздо меньше, чем теперь, но зато, если повезет, можно было увидеть, как их женщины подставляют солнцу абсолютно голые груди. Мы тогда завидовали бичбоям, и с почтительным уважением начали глядеть на сына корзинщика Адольфа. Он, будучи совсем ненамного старше нас и почти не умея говорить по-английски, уже съездил с парочкой белых в Хампи и щеголял золотой цепочкой на покрытой царапинами шее.
Отец, наконец, понял, что в ближайшем будущем женить меня не удастся, и решил хотя бы пристроить к делу. Рыболовство отметалось сразу. Он сам почти сорок лет выходил в море, и день, когда, наконец, была продана лодка со снастями и на скопленные деньги открыт маленький прибрежный ресторанчик - 'Гаури', в честь матери - отмечался в нашей семье как настоящий праздник. В сезон дождей ресторан сворачивался, и отец болтался по друзьям, помогая чинить сети. То есть, сети они чинили в свободное время. Которое оставалось после приготовления и дегустации араки и фенни. Во время муссонов над всем побережьем стоит тяжелый сладкий запах бродящего в пластиковых бочках сока.
Сам я пить не люблю - вкус не нравится, да и голова потом наутро побаливает. Но могу составить компанию девушке с бутылочкой пива. Хотя с тех пор, как отец всучил мне ресторанчик и окончательно отошел от бизнеса, времени на развлечения маловато.
В первый сезон я был в убытке: по соседству появились другие, более шикарные места. Куда до них нашему десятку пластмассовых столиков! На следующий год женились мои старшие братья Ниранджан и Ранджан. Они близнецы. Приданое было хорошее. Отец выкупил, наконец, землю, и мы построили отель. Впрочем, отель - это громко сказано. Обычные комнаты, каких на нашем побережье полно.
Здание длинное, одноэтажное, с общей верандой. Комнат мы сделали десять и еще - общую душевую для ресторанной обслуги. Количество столиков я сократил до шести, нанял дизайнера и садовника, пристроил по отдельной душевой с европейским туалетом к каждому номеру, и получился настоящий бутик. В туристических справочниках его так и называют - бутик 'Гаури'.
Но и в тот год, естественно, оказался в минусе. Зато с третьего сезона пошли нормальные деньги. К тому же, у меня частенько останавливались жаждущие приключений одинокие туристки. Короче говоря, дома я вообще не появлялся. Ночевал чаще всего в одной из комнат, а если не было подружки - спал вместе с ребятами на веранде отеля или прямо в ресторане, на песке возле кухни. Ребята в тот год у меня подобрались хорошие: четыре бенгальца и отличный повар-бихарец. Менеджера моего они, правда, недолюбливали - Фироз мусульманин. Но я им сразу сказал, что занят в отеле, а в ресторане - Фироз, и его слово - закон. Они чуть повякали между собой по-своему и успокоились.
Раз в три дня мы с Фирозом ездили на базар за продуктами. До города от нас - пятнадцать километров. К шести подвозят товар, начинают разгружать. Мы в числе первых покупателей, да и продавцы у нас свои, давнишние. Фрукты-овощи-специи берем в кредит, а расплачиваемся дважды в месяц. Мясо покупает Фироз - ему с братьями по вере договариться проще.
Вот и тогда он отправился в мясной ряд, а я, отказавшись от помощи лавочного мальчишки, потащил продукты на стоянку самостоятельно. В тени моей 'индики' сидела на брезентовом рюкзаке белая девица. Еще без следов загара, в мятой одежде и с грязными ногами. Видать, только что из междугороднего автобуса вылезла. Они как раз к утру на рыночную площадь подходить начинают.
Я открыл дверцу и принялся расставлять покупки на заднем сиденьи. Девушка повернула голову, наблюдая за мной через темные очки.
- Привет, - на всякий случай сказал я, борясь с упругими помидорами, которые грозили высыпаться из набитого под завязку полиэтиленового мешка. Половина туристов все равно не понимала толком по-английски. И что-то сразу мне подсказало, что эта, с дешевым рюкзаком и кое-как обрезанными на бедрах джинсами, явно не была англичанкой.
- Привет, - отозвалась она с сильным акцентом.
- Автобусы на площади, вон там, - я захлопнул дверцу и прислонился к машине, дожидаясь Фироза.
- Я знаю.
И тут она повалилась на землю, прямо лицом вниз. Я инстинктивно рванулся вперед, хотел подхватить, но не успел, и туристка неслабо приложилась лбом о цемент. Я ее поднял и усадил на землю, привалив спиной к колесу. Проклятые джанки. Подтащил поближе увесистый рюкзачок. Неровно подрезанные светлые волосы свешивались девушке на лицо. На зеленую майку капнуло красным. Расшиблась все-таки. Я поднялся и столкнулся с вытаращившим глаза Фирозом. В руках у него был подтекающий кровью огромный пакет.
- Клади в машину, чего встал!
Он послушался, а я снова склонился над девушкой. Она уже пришла себя, нацепила подобранные из пыли очки и пыталась заложить слипшиеся пряди за уши. На щеке у нее было немного крови, а на лбу - здоровенная грязная ссадина. Я выдернул торчавшую из кармана рюкзака бутылку с водой, открыл и сунул ей в руки. Заодно бросил взгляд на вены. Следов уколов не было, но ведь это ни о чем не говорит. Девушка медленно глотала воду, а я смотрел на ее тонкое горло. И вдруг ляпнул:
- Куда тебе ехать?
- Что? - переспросила она, медленно утирая губы.
- Где ты хочешь остановиться? В каком месте? Какой отель?
- Я не знаю... - она помолчала. - Возле моря.
- Залезай, - я снова открыл заднюю дверцу и начал переставлять пакеты, освобождая место. Не перекладывать же из-за нее продукты из прохладного салона в багажник. Фироз на переднем сиденьи картинно ударил себя ладонью по лбу. Я показал ему кулак.
- Можешь остановиться на день в моем отеле. Завтра помогу найти место подешевле. Тоже у моря.
Я выехал со стоянки, развернулся и поправил зеркало заднего вида. Девушка стирала с лица кровь носовым платком. Очки она сняла и внезапно оказалась не такой уж молоденькой. Но симпатичной. Пожалуй, даже хорошенькой. Хотя и не в моем вкусе - слишком тощая.
- А сколько стоит комната в твоем отеле?
- Сорок долларов.
Я прямо почувствовал, как у Фироза отваливается челюсть. На самом деле, было двадцать пять. Но я не хотел, чтобы она останавливалась у нас. К чему лишние хлопоты? Люди не падают лицом в грязь просто так. Конечно, она всю ночь тряслась в автобусе по нашим дорогам... Жарко, опять же. Но что она делала на стоянке машин? Искала такси? Таксисты и рикши останавливаются прямо на площади, как раз там, куда съезжаются ночные автобусы из соседних штатов. Пускай оклемается, а вечером я ее сплавлю куда-нибудь в другое место. Бросить девицу на стоянке я не мог - там вокруг уже начинали скапливаться любопытные, и, случись с фирангой что-нибудь еще, отыскать меня было бы очень просто.
Дальше мы ехали молча. Выгрузили продукты. Я поручил ее Фирозу, а сам поехал по всяким делам. Целый день пришлось крутиться по побережью, потом снова тащиться в город. Время от времени я звонил Фирозу, но об утреннем происшествии мы не разговаривали. Сказать по правде, я о нем и забыл совсем.
В 'Гаури' я попал только вечером, после заката, и сразу прошел к ресторану. Над столиками горели бумажные китайские фонарики, отбрасывая на песок резные красноватые блики. Один из бамбуковых столбов покосился, и с крыши кухни свисал высохший пальмовый лист. Нужно сказать Фирозу... Упавшие листья мы продавали отцу Адольфа, который плел из них стены. Посетителей не было. Для ужина еще рано, да и как раз день ночного базара. И тут я вспомнил...
- Фиро-оз! - завел я, присаживаясь. - Эй, Фироз!
Из-за прикрывающей вход в кухню занавески высунулась горбоносая физиономия.
- Чаю вели подать. И иди сюда.
Он опустился на соседний стул и выложил на стол пару школьных тетрадок, в которых мы вели бухгалтерию. Я небрежно полистал исписанные страницы. Думать не хотелось совсем. Устал.
- Где эта девчонка? Которую мы утром привезли.
Фироз небрежно ткнул большим пальцем в сторону комнат.
- И не выходила?
- Выходила.
- Есть?
- Воду взяла. Две бутылки.
- А еду?
- Нет.
Точно - джанки. Надо было побыстрее от нее избавляться. У моего отеля хорошая репутация, я даже траву не разрешал курить. И вообще, старался фриков в комнаты не пускать.
Прихлебывая сладкий молочный чай, я подставлял вспотевшее лицо вечернему бризу. Фироз удалился обратно в кухню, откуда доносился грохот посуды и смех.
- Привет.
Она подошла сзади и, обойдя столик, остановилась. Теперь на ней было длинное цветастое платье. Из тех, что с кучей пуговиц сверху донизу спереди и завязками сзади. На худых такая одежка смотрится плохо.
- Вот, я посчитала по вчерашнему курсу. Это за десять дней.
Я со стуком опустил чашку на блюдце:
- Твой номер с завтрашнего дня забронирован. Я найду тебе место в другом отеле. И можешь мне вообще не платить.
Девушка присела на краешек стула, поставила локти на стол и уронила подбородок на сплетенные пальцы. Лицо у нее было припухшее - наверное, только что проснулась. Ссадина на лбу замазана чем-то темным.
- Ребята из соседнего номера сказали, что комната стоит двадцать пять долларов. Если хочешь, я буду платить пятьдесят. А ты отменишь бронь.
- У меня запрещено употреблять наркотики. Даже траву. Даже таблетки.
Она приоткрыла рот и, похоже, не знала что ответить.
- Я не трогаю наркотики, - в голосе звучало негодование. - Мне просто стало плохо. От жары.
- Утром не так жарко, - равнодушно заметил я.
- Ну, я устала, понимаешь? Сначала самолет, потом весь день прошаталась по Мумбаи, потом автобус. Не могла в нем спать. Мне нравится твой отель, и я хочу остаться здесь. Пожалуйста. Всего десять дней.
Пришлось вытащить из кармана мобильник и позвонить Фредди. Комната, конечно, бронирована не была, но надо же показать, в какое неудобное положение меня поставили. Поболтал немного с Фредди о бизнесе, время от времени нарочито переходя с конкани на английский. Фиранга смотрела в сторону моря, но я был уверен, что она слушает.
Деньги я не взял. Сказал, что можно расплатиться в конце. По двадцать пять. Если бы меня слышал Фироз, он решил бы, что я рехнулся. Мы ведь всегда берем за комнаты заранее. Напоследок я накормил ее ужином. Тигровые креветки, картофель фри, салат. Из которого она аккуратно повытаскивала и сложила на край тарелки оливки.
- А как тебя зовут? - спросила она, помешивая трубочкой остатки апельсинового сока в бокале.
- Яш.
Ее имя я узнал позже - когда вносил данные паспорта в регистрационный журнал и заполнял бланки для полиции. Паспорт оказался польским, фамилия абсолютно непроизносимой, а имя разочаровало - слишком обыденное. Мария. И родилась она всего на два месяца раньше меня.
2
Если верить отцу, настоящие гоанцы - это мы. Наш род живет на побережье испокон веков, и мы не отреклись от своей веры, когда пришли португальцы. Мы пережили и инквизицию, и костры, и поголовную католизацию штата. В нашей семье христиан нет вообще. Один из моих дальних кузенов женился на мусульманке, но она приняла индуизм и с родственниками своими больше не видится.
Конечно, настоящих гоанцев становится все меньше и меньше, даже невест приходится искать в соседних штатах. Моим братьям повезло - им нашли подходящих двойняшек в Мангалоре. Они красивые, Сунита и Винита, и с хорошим гороскопом, и у Ниранджана уже растет сын.
К чему это я? Да к тому, что, когда я был бичбоем и гулял напропалую, делал это по-умному. Никогда, например, не появлялся со своими подружками в деревне. Не ездил с ними в город, не водил по ресторанам, не таскался по ночным базарам и пати. Только пляж или у них. Так что, отец, хоть и знал, чем я занимаюсь, сказать ничего не мог. Меня никто нигде никогда ни с кем не видел. Братья посмеивались, что, дескать, приведу в дом белую невестку. Которая будет шляться по пляжу голышом, курить и требовать пиво и туалетную бумагу. Ну, да я не такой дурак. Девушки-фиранги годятся только для развлечения. И опыта набираешься. Хотя некоторые женятся. И, бывает, удачно. Но меня бы отец просто убил за такое. Я женюсь по его выбору и, надеюсь, невеста окажется не очень уродливой.
В общем, на Марию я никаких видов не имел. Во-первых, подозревал, что Польша - это где-то в России - а всем известно, что от русских потом трудно отвязаться. Во-вторых, слишком уж тощая, и предплечья у нее покрыты светлыми волосками. Ног, правда, не видел, но я люблю у женщин гладкую кожу. В-третьих, у меня в то время было целых две подружки: англичанка Николь в городе и итальяночка Сильвия. Тем более, что Сильвия остановилась у Фредди и могла нагрянуть в мой отель в любую минуту. Да и с Марией этой было не что-то не так.
Загорать она не ходила, вылезала на пляж после четырех и сидела, не раздеваясь, в тени под врытым в песок зонтиком. Купалась по утрам, еще до восхода, а потом до самого обеда не выходила из своего номера. Что там можно полдня делать, в обществе кровати, двух стульев и столика, ума не приложу. Как-то вечером, проезжая мимо местного базарчика, я видел, как она покупает цветы. Много, целую охапку. Время от времени уборщик Раджу выносил ез ее комнаты увядшие букеты. Цветы обычно были белые, большие и маленькие, я в них совсем не разбираюсь.
Да, еще она не спрашивала, где можно взять в аренду байк или велосипед, где какие магазины, где бары, вечеринки-пати. Туалетную бумагу тоже не требовала. Попросила еще один стул и, выставив его на веранду напротив своей двери, часами сидела неподвижно, положив ноги на перила и глядя на шелестящее море. Иногда при этом курила. Не люблю курящих женщин.
Если она и баловалась наркотой, я ничего такого не замечал. Да и Раджу быстро бы доложил, он знал, куда смотреть. Мария не завтракала, не пила по утрам молоко или чай, обедала и ужинала в 'Гаури', в другие места не ходила. Через десять дней она заплатила за комнату и сказала, что хочет остаться дольше. Я не возражал. К тому времени и остальные номера были уже заняты, и я погряз в обыденных делах.
Почти каждый день происходило что-нибудь непредвиденное. Сломался холодильник, напился официант, загадочным образом протухла рыба, кончился лук, из номера пропал матрац. Николь с компанией подозрительных подружек намеревалась съездить в Кералу, а Сильвия, кажется, начала мне изменять с бичбоем. Мне некогда было задумываться о посторонних девицах.
Однажды под вечер ко мне заехали Матиас с Джоном. Они братья, держат гостиницу в хорошем месте, прямо на площади. Мы сидели за столиком и лениво трепались ни о чем. Ресторан был пуст; постояльцы гурьбой отправились на какое-то пляжное пати. Официантов я отпустил до утра, в кухне хихикали Фироз с поваром, играли в карты.
Неожиданно со стороны моря в ресторан вошла Мария.
- У меня кончилась вода, - сказала она, подойдя ко мне.
- Фироз! - гаркнул я. - Эй, Фироз! Дай бутылку с водой.
- Сейчас, - отозвался тот.
Наступила тишина, прерываемая доносившейся с самого берега чуть слышной музыкой. Мария ждала, кутаясь в темную шаль с бахромой. Матиас крутил в руках мобильник. Джон размеренно курил, глядя в стол. Наконец, Фироз вынес замороженную пластиковую бутылку, покрытую крупными каплями. Я подал Марии бумажную салфетку со стола.
- Русская? - поинтересовался Матиас, глядя в удаляющуюся спину.
- Полька.
- Только что приехала, что ли?
- Почему? - я прикинулся, что не понимаю.
- Вечером без мужика.
- Хочешь свои услуги предложить? - отчего-то я почувствовал раздражение. Матиас практически женат. У него есть девушка, и их родители уже договорились насчет свадьбы.
- А она ничего.
- Костлявая слишком.
- Успел уже, что ли? - фыркнул Матиас, засовывая телефон в карман.
- Мне бы со своими разобраться.
- Одно другому не мешает. Девочке скучно. Переедет в другое место, клиента потеряешь.
Я буркнул что-то неразборчивое. Мы еще посидели, почесали языками, а затем братья поднялись и уехали. Я поторчал немного за столиком в одиночестве, глядя как колышутся пальмовые листья в свете луны, а потом пошел в отель и устроился спать в углу веранды, закутавшись с головой в покрывало. И, засыпая, смутно подумал о том, что Джон, с тех пор как увидел Марию, не проронил ни слова.
Эта мысль снова пришла мне в голову через несколько дней. Я стоял, вернее, сидел на скутере на перекрестке у базара, ожидая зеленого света. Машина была в гараже, меняли батарею, и весь день я нарезал по жаре на стареньком 'кайнетике'. Случайно бросив взгляд в сторону, я вдруг увидел стоявшего на тротуаре Джона. Подняв руку, уже открыл рот, чтобы заорать приветствие, но осекся. К Джону подошла Мария. В руках у нее была охапка белых цветов и прозрачный пакет с фруктами. Джон перехватил пакет, и они зашагали в сторону площади.
Сзади ожесточенно сигналили и кричали, начиная меня объезжать. Спохватившись, я крутанул ручку скорости и чуть было не впилился в едущий впереди джип. Нет, я не сомневался в способности любой белой женщины мгновенно подцепить на курорте бойфренда, но Джон... Тихоня Джон!
Старший брат Матиаса краснел, когда мы заговаривали о сексе. Отмалчивался на прямые вопросы. И, несмотря на то, что был на два года старше нас, последним потерял невинность. Он годами браковал предлагаемых родителями невест, так, что те, наконец, отчаялись и, вопреки традиции, взялись обустраивать семейное счастье младшего. Туристок Джон особо не жаловал, а постоянной девчонки у него никогда не было. Он закончил колледж в Мумбаи и несколько лет работал менеджером гостиницы в Заливе. Говорили, там у него случилась несчастная любовь... Да уж, давненько я так не удивлялся.
Бизнес в тот год шел хорошо, но личная жизнь у меня что-то не складывалась. Николь уехала в Кералу и прямо из Тривандрума отправилась вдруг обратно в Бирмингем. Прислала смску, потом даже позвонила, обещая навестить в следующий сезон. Сильвию я засек в диско-баре в обнимку с длинноволосым красавчиком Адольфом. В тот год, когда я водил компанию с бичбоями, он лечился от сифилиса. Пришлось итальяночке немедленно дать от ворот поворот. Адольф заезжал извиняться, мы в очередной раз побратались, но на прощании я не сдержался и посоветовал ему напоминать Сильвии стричь лобок. Он дружелюбно оскалился и хлопнул меня по плечу. Настроение мое от этого отнюдь не улучшилось.
А тут еще соседи затеяли перестраиваться и загородили подъездную дорогу к отцовскому дому. Дело чуть до суда не дошло, но уладили в панчаяте. Я целыми днями носился по деревне, обхаживая знакомых и не очень чиновников. Отец ворчал, что трачу время и деньги понапрасну - панчаят давно пора разогнать, а в новый набрать индусов, а не христиан. Христиане христианами, но все помнили, что соседи наши не были коренными гоанцами, а переселились из Карнатаки. То, что с тех пор прошло больше ста лет, никого не смущало, и дело разрешилось в нашу пользу.
Потом отравился какой-то дрянью Фироз, и я разрывался между отелем, рестораном и больницей, пока из Хайдарабада не приехала его жена. Пришлось еще искать им жилье - в разгар сезона не так-то просто. В общем, было просто не до женщин. И я даже позабыл, что собирался полюбопытствовать у Матиаса насчет Джона и Марии. Ее я видел нечасто - в основном, когда она подходила платить за номер. Такая же худая и бледная, как и в первый день. Я заметил, что она начала носить юбки до земли и блузки с длинными рукавами. И шляпу. В общем, правильно. Белую кожу наше солнце сжигает очень быстро, даже когда небо затянуто облаками. Не проходит недели, чтобы кто-нибудь из постояльцев не слег от чрезмерного желания заполучить по-быстрому загар. Для таких случаев я держу в холодильнике специальный горшок с кислым молоком - незаменимое средство от ожогов.
Тем временем, закончился праздник Ганеша, близилось дивали, а там и до Рождества с Новым Годом рукой подать. Самое сумасшедшее время. Но основной бизнес делается именно тогда. В эти дни я ненадолго появлялся у родителей каждый день. Да еще и братьев навещать приходилось. И кучу дальних родственников. От бесконечных пудж и обменов подарками я уставал больше, чем от работы. Мать и все бабки-тетки-кузины наперебой приставали насчет женитьбы, Винита и Сунита закармливали меня сластями, отель был забит под завязку, а в ресторане по вечерам приходилось выставлять дополнительные столики.
До часу-двух ночи я проверял счета, выручку и продукты и валился спать тут же, на песок, чтобы в половине шестого снова вскочить и начать крутиться. Покемарить днем удавалось редко. Как обычно в это время года, я изредка выползал по утрам купаться - разогнать сон и ломоту усталости. Народу на пляже было немного - большинство туристов отсыпалось после бурно проведенных вечеров и ночей. Ну, и холодновато стало. И как-то, выбираясь из пены на берег, я столкнулся с бредущими по самой кромке Марией и Джоном.
- Привет, Яш, - сказала Мария. - Как водичка? А мы с Джонни не стали купаться.
Я чуть не упал. 'Мы'? 'Джонни'? А она, оказывается, такого же роста, как Джон, чуть ниже меня. И глаза - зеленовато-серые. И конопушки на носу. И над бровью - тонкий, едва заметный шрам. На плечах у Марии было узкое шерстяное покрывало. Кажется, я много раз видел его у Матиаса в машине.
Неловко пожимая мою мокрую руку, Джон, по обыкновению, начал краснеть. У него слишком светлая кожа, и заливающий щеки и шею румянец проступает отчетливо. Мария отошла на пару шагов, наклонилась поднять ракушку, а Джон стоял и краснел. Я мысленно обозвал его идиотом, пожал еще раз ему руку и отправился в отель. Ничего в ней странного не было. Подцепила себе бойфренда, хоть и не сразу. Все они одинаковые. Но Джону немного секса явно не помешает.
Весь день я не мог выкинуть их из головы. Конопушки на бледной, чистой-чистой коже и отчаянно краснеющий Джон. И выражение его глаз. 'Джонни'. Когда-то мы вместе играли в футбол. У него был сильный удар и приличная скорость. Я пришел в команду позже и многому научился у брата Матиаса. Он чаще других навещал меня, когда я торчал в больнице, а затем дома с гипсом на ноге. Приносил христианские домашние кексы с изюмом и не мыслимое в нашей семье виндалу.
- Что это там у тебя? - спрашивала мать.
- Курица, мауши, - невинно отвечал Джон, совершенно при этом не краснея. Объедки он аккуратно складывал обратно в круглую жестяную коробку и засовывал в карман шортов.
Все мы знали друг друга с детства. Как облупленных... В конце концов, ближе к ночи я набрал номер Матиаса и сообщил, что сейчас подъеду. Он только что отвез свою невесту домой и собирался остаток вечера провести в 'Каса дель Рио'. Договорились встретиться у стойки бара.
Матиас появился не в лучшем настроении. Жаловался на бизнес, туристов, работников, родственников. Джона не упомянул ни разу. Я подливал ему портвейна. Мы перешли за столик, заказали ужин. Время от времени подсаживались приятели, но, оценив на мрачную физиономию Матиаса, быстро испарялись. Все знали, насколько он вспыльчив и скор на расправу. Мы долго ходили вокруг да около и, наконец, Матиас не выдержал.
- Как идет бизнес? - поинтересовался он для затравки.
- Хорошо, - улыбнулся я. - Ни одной свободной комнаты, и бронь до конца сезона.
- У нас тоже... В этот раз много русских.
- Да, чартеров с каждым годом все больше и больше, - я поставил стакан и небрежно развалился на стуле.
- У нас были проблемы, - Матиас последовал моему примеру.
- Наркотики? - поинтересовался я на всякий случай.
- Оплата. Пара драк. Ну, и наркотики тоже.
- По-моему, ни на что другое у них не бывает денег.
- Не скажи. Попадаются богатые.
- Богатые на юге останавливаются. А у нас - так, шушера, - я подал знак проходящему мимо официанту. Тот кивнул.
- У тебя живет одна. Давно.
- Она полька. Ну, живет.
- Платит? - ехидно спросил Матиас.
- Конечно, - я посмотрел ему прямо в глаза.
- Сама? - ехидства прибавилось.
- Приносит сама, - я сплел пальцы на затылке и от души потянулся.
- У тебя хорошее место, Яш, - голос Матиаса изменился, стал мягче.
- У меня жили и подольше.
- Немцы. Англичане. Но не русские, - еще мягче. И тише.
- Она из Польши. И у меня нет с ней проблем.
- Ты ведь мне как брат, Яш.
- И ты мне тоже брат, Матиас.
- Что нам делать?
- А что нам делать? Она не нарушает законов. Даже траву не курит. Не водит в комнату бойфрендов, не пристает к соседям, не шумит. Паспорт в порядке.
- Я пришлю тебе хороших клиентов. Семейную пару из Бельгии. У тебя респектабельный отель, настоящий бутик.
- Матиас, я люблю и уважаю и тебя, и Джона. Но у меня сейчас нет повода. Скажи мне, как это сделать, и я сделаю. Мы же братья.
Принесли ужин. Я перекинулся парой вежливых фраз с подошедшим менеджером, старым отцовским знакомым. Матиас поглощал еду, не отрывая взгляда от тарелок. До конца ужина мы молчали, а потом вышли из 'Каса дель Рио' и присели на чьи-то припаркованные у входа байки.
- Джон хочет жениться.
Я как-то не сильно удивился. Люди женились на иностранках. Кажется, кто-то даже на русской. Женились, разводились, уезжали, приезжали. Ничего особенного.
- Родители бесятся. Мать грозит самоубийством. Моя свадьба расстроится. Джон вот-вот из дома уйдет. Как бы не пришлось бизнес делить. Убил бы эту суку! Поговори с ним?
- Что я ему скажу, Матиас?
- Ну, она же у тебя живет. Вот и скажи.
- Думаешь, он поверит?
- Если все начнут говорить, что она гуляет с другими - поверит.
Я смотрел на светящуюся вывеску ресторана, и понимал, что напрасно встретился с Матиасом.
- Не поверит, пока не увидит сам.
Он спрыгнул с мотоцикла и подошел ко мне вплотную.
- Видишь ли, - голос его понизился. - У Джона была в Заливе девушка, католичка. Они пожениться собирались. Но потом он ее с местным поймал, как раз в гостинице, где работал... - Матиас помялся. - Выгнали его. Ты ведь не знал?
- Не знал.
- Ее тоже Мария звали. Теперь понимаешь?
Я все понимал. В том числе и то, что это гиблое дело. Я видел их вместе, видел, как он на нее смотрел. 'Джонни'. Но отказать Матиасу я не мог.
- Ну, если хочешь, я поговорю с Адольфом.
Редкая женщина устояла бы перед сочетанием неправдоподобно зеленых глаз, блестящих длинных волос и по-девичьи нежной кожи цвета светлого шоколада. При виде Адольфа, с его звериной, какой-то хищной грацией, женщины превращались в блудливых кошек, но бичбой по-настоящему интересовался только деньгами. У нас многие подозревали, что он не брезговал путешествовать и с пожилыми любителями мальчиков.
- Сколько он запросит, как ты думаешь? - в Матиасе тут же проснулся бизнесмен.
- Не знаю. Вряд ли он сейчас на мели - самый разгар сезона. Я тебе позвоню.
3
Но потом было Рождество, Новый Год. Приходилось крутиться по-черному. Я спал не больше трех часов в сутки и знал, что и у Матиаса с Джоном расклад примерно такой же. В новогоднюю ночь мы с Фредди организовывали пляжное пати. Ресторан был закрыт весь день, а отель оставлен на Фироза. На пати я видел Марию. Она сидела на песке, завернувшись в свою шаль, в компании каких-то белых недомерков с дредами. Мелькнула отчетливая мысль, что поговорить-то надо бы с ней, а не с Джоном, но тут меня отвлекли, и я закрутился дальше.
Пати окончилось в восемь утра. Я залез в машину и поехал к родителям отсыпаться. Около полудня меня разбудил отец.
- К тебе пришли.
Едва переставляя ноги, я выполз в гостиную. Сидевший на низком диванчике Матиас вскочил и начал говорить. Голос его ударил мне в уши и загрохотал в голове тысячей острых молотков. Я зажмурился и сжал пальцами виски.
- Погоди ты. У меня голова раскалывается.
Вошла мать с подносом. Я осторожно поднял дымящуюся чашку. Сознание постепенно прояснялось. Имбирный чай с молоком - что может быть лучше.
- Вот теперь рассказывай, - сфокусировав на Матиасе взгляд, я чуть не поперхнулся. Сбоку на шее горела широкая красная полоса, а глаз с той стороны заплыл лиловым и почти закрылся. Я посмотрел на его руки. Так и есть, костяшки пальцев содраны и, кажется, до сих пор кровоточат.
- Джон из дома ушел, - Матиас дернулся, словно кто-то ткнул его иголкой в бок, и едва не смахнул поднос на пол.
- Куда? - глупо спросил я. Нужно же было хоть что-то спросить. Но он меня не услышал.
- Как счета за ночь сверять начали, он отошел. Я после выскочил - машины нет.
Я вздохнул. В голове пульсировала боль, и от усталости и недосыпа сводило икры.
- Ну, поехали. Только ты поведешь.
Матиас затряс головой.
- Был я у тебя. Сразу туда и рванул. Нет их, и комната заперта.
- Может, на пляж пошли?
- А машина?
- Может, поехали куда. Так что случилось-то?
Матиас рассказал. Мы и вправду слишком хорошо знали друг друга, и он понимал, что я не стану искать Адольфа. Позвонил бичбою сам, встретился, договорился. Тот обошелся довольно дешево - всего две тысячи, полсотни долларов. Я был уверен, что он запросил гораздо больше, да куда ему торговаться с Матиасом. Адольф обещал отложить поездку в Кералу с очередной пассией - пожилой финкой, похожей на добродушного раскормленного поросенка. Я ее, кажется, видел и в прошлом году.
Он подошел к Марии тридцатого утром на пляже. Джон и Матиас были в своей гостинице, готовились к новогодней ночи, я в это время торчал у Фредди, обсуждая детали пати, а Фироз уехал на городской рынок. Неизвестно, чем кончился пляжный разговор, но на следующий день Адольф исчез. Встревоженная финка обегала все ресторанчики и бары, выспрашивая на ломаном английском о своем красавчике. Его не видели, а если и видели, вряд ли ей рассказали бы. На побережье царит негласный закон: если дело касается фирангов - не вмешивайся.
Джон держался до первого. Отработал новогоднюю ночь, а утром подошел к Матиасу и без слов заехал ему в глаз. Разняли братьев быстро. Помогавший сверять счета отец надавал тому и другому по щекам и пообещал женить обоих немедленно, в один и тот же день. Джон хлопнул дверью. Раздался звук отъезжающей машины. И все.
Я хотел сказать что-нибудь утешительное, но в голову ничего не шло. Усталость скручивала все тело, безбожно трещала башка, и голос Матиаса раздавался словно за пределами невидимой плотной сферы. В ее в центре сидел я, с пустой чашкой в руках, и пытался собрать разбегающиеся мысли в одну плоскость.
- Говоришь, комната заперта?
- Да.
- Так чего ты дергаешься раньше времени?
Ну да, Матиас тоже знал, что замки у постояльцев были свои. Освободившиеся номера просто закрывались на щеколду снаружи. Мне казалось, его мучал стыд. Стыд и, может быть, чувство вины. Из-за белых женщин ссорились редко, это было позорно, а уж до драк, на моей памяти, дело ни разу не доходило. Если на то пошло, я вообще не помнил, чтобы Джон и Матиас ругались по-серьезному. Джона трудно вывести из себя, он обычно отмалчивался, улыбаясь, и уступал младшему брату.
В конце концов, мне удалось отправить Матиаса домой и, пообещав вечером заехать, я снова завалился спать.
Мать растолкала меня в четыре, и через час я уже подруливал к 'Гаури'. Комната Марии была закрыта, в ресторане сидели какие-то незнакомые фиранги, и я вроде уловил запах марихуаны, но разбираться не стал - не до того. Я не беспокоился за Джона - он, скорее всего, свалил куда-нибудь на пару дней. Свинство, конечно, бросать бизнес в самый разгар, но я бы на его месте сделал то же самое. Адольфу он, наверное, хорошенько врезал, и тот отсиживается где-нибудь у знакомых. Это тоже правильно. Я больше думал о Матиасе.
Когда мы были совсем мелкими и только начинали гонять по полю мяч, в нашу команду включили худосочного прыщавого Назима. Несмотря на хилый вид, играл он классно. Не помню, с чего началось, но Матиас его просто возненавидел. Вечно шпынял не по делу и пару раз сильно отлупил. Не ленился таскать из дома свиное мясо, чтобы напихать Назиму в карманы или, если получится, подложить в коробочку с ланчем. Никто не вмешивался - Назим оказался новеньким не только в команде, но и в школе. А мусульман у нас вообще мало. К тому же, у него умер отец и не было старших братьев. Кажется, братьев у него не было вообще. Но зато имелась куча сестер. Короче, это неважно.
Играли мы босиком, а барахло оставляли под деревом возле поля. Так вот, накануне одного важного матча Матиас насыпал Назиму в туфли - такие дурацкие, джодхпурские, с загнутыми носами - толченого стекла. Тонкого, от битых лампочек. Матч мы, кстати, продули. А я еще несколько лет проверял собственную обувь. На всякий случай. И вообще, стал предпочитать резиновые шлепанцы.
Между прочим, несколько лет назад Матиас успел втихаря погулять с Назимовой сестрой. Пока ее спешно не выдали замуж куда-то за пределы штата. А еще он однажды сдал полиции слишком навязчивую русскую подружку. Девчонка не хотела уезжать и требовала, чтобы Матиас на ней женился. Тогда он звякнул кому-то из знакомых и рассказал, где она хранит гашиш. Через пару дней неудавшаяся невеста уже летела на родину. Кстати, да, это чуть ли не единственный раз, когда Джон всерьез обозлился на брата. Он считал, что полицию было впутывать совсем ни к чему, и я был совершенно согласен.
Да уж, от Матиаса всего можно ожидать. Тут ведь целая жизнь решалась, так сказать. Женись Джон самовольно, да еще на фиранге, пожалуй, свадьба Матиаса и вправду расстроилась бы. По-моему, их отец иностранцев не сильно любит. Не знаю насчет будущего тестя, но в подозреваю, что в Мангалоре фиранги - нежеланная экзотика.
Весь тот день я проторчал в 'Гаури', а вечером приехал Матиас. Сидели мы допоздна, даже музыка с побережья уже умолкла. Кухня закрылась, ребята ушли спать на веранду. Луна была полной, и я велел Фирозу выключить фонари. Изогнутые тени медленно колыхались на светлом песке, за пальмами тихо шуршало море.
Обсудив в очередной раз, куда подевался Джон и что он собирается делать, мы решили, что все станет ясно, когда он вернется, и нет никакого смысла дергаться прямо сейчас. То есть, мне удалось убедить в этом Матиаса. Но он все равно не мог окончательно успокоиться и продолжал строить планы, которые я один за другим отметал, стараясь приводить безукоризненные доводы. Матиас никогда не умел продумывать детали. Мы устало перекидывались репликами, и тут всплыло то, чего я боялся. Имя. Рикки. Рикардо Норонья.
О Норонье ходили легенды, и рассказывали их, по большей части, шепотом. Он был родом из Мумбаи, из самого Дхарави, и 'работал на организацию'. При этих словах полагалось делать таинственный вид. Но ни для кого не секрет, что такое мумбайская мафия. Говорили, что Норонья был напрямую связан с Абу Салемом, потом как-то смог легализоваться и начал скупать гоанские земли. В наших местах ему принадлежала роскошная вилла, окруженная фруктовым садом и гладкой десятифутовой стеной, опутанной поверху колючей проволокой.
Время от времени в газетах всплывали заметки о том, как Рикки в очередной раз арестовали. И отпустили за неимением доказательств. Кажется, один раз дело дошло до суда, но Норонью посчитали невиновным. Его подозревали не менее, чем в девяти убийствах и в организации еще дюжины. Говорили, что он зарезал собственную сестру, тайно вышедшую замуж за своего бойфренда.
Матиас знал Рикардо лично, с тех пор как впилился на чужом 'кавасаки' в бок его 'мерседеса'. Норонья, видимо, был в хорошем настроении, да и Матиас - настоящий везунчик. Он потом хвастался, что с самого начала знал, чья это машина, но я не поверил. В любом случае, его не оттащили, как полагается в таких случаях, вместе с искореженным байком на обочину, а засунули в 'мерс' и отвезли к доктору. Матиас провел на вилле за бетонной стеной несколько недель и вышел оттуда местной знаменитостью. Даже тот факт, что отец тут же отколотил и его, и вступившегося Джона бамбуковой палкой, не повлиял на свежеприобретенную популярность. Матиаса начали всерьез опасаться и, как мне кажется, не напрасно.
Например, я был в курсе, что он всегда навещал Рикардо, когда тот останавливался на своей вилле, хотя Матиас и не рассказывал о встречах. Однажды он уехал с Нороньей в Мумбаи на целую неделю и по возращении получил от отца грандиозную трепку. Джон уже работал в Заливе. Да и вообще, к тому времени у нас у всех появились тайны, большие и маленькие.
Я, как мог, старался успокоить Матиаса. Но выходило у меня плохо. После того разговора в полнолуние он долго не появлялся на побережье, хотя мы часто перезванивались. От Джона не было новостей, и Матиасу приходилось вкалывать в гостинице в одиночку. Они никогда не держали менеджера, справлялись самостоятельно.
Как-то ближе к вечеру я оседлал 'кайнетик' и покатил в прачечную ругаться по поводу испорченных скатертей. На повороте у церкви стоял дорожный патруль. Я приветственно поднял руку, но один из полицейских махнул палкой, приказывая остановиться. Развернувшись, я подъехал и увидел Санджая. Его младший брат женат на моей троюродной кузине. Они живут в Мумбаи, и Санджай начинал службу там. Потом его перевели к нам, и с тех пор он пасется на дорогах, разводя на деньги туристов, катающихся без прав и документов на арендованных байках. Конкани он освоить так и не смог, поэтому на повышение рассчитывать не приходилось.
Санджай поманил меня в сторону. Я слез со скутера и неторопливо подошел.
- К тебе завтра из участка придут.
Я мысленно пересчитал свои грехи и не обнаружил ни одного, заслуживающего визит инспектора полиции.
- Чего вдруг?
- У тебя там девка какая-то живет. Ее ищут.
- Не знаю. Никто не пропадал, вроде. А за что ищут-то?
- Друзья, кажись.
У меня отлегло от сердца. С тех пор, как полиция начала регистрировать всех фирангов, им стало легко находить друг друга. Мария говорила, что провела день в Мумбаи. Может, она прилетела не одна. Во всяком случае, будет на кого спихнуть проблему. Ну, хотя бы ее часть. Я пригласил Санджая заехать как-нибудь на ужин и отправился в прачечную.
На следующее утро, когда я, стоя в ресторанной кухне перед распахнутым холодильником, прикидывал, на сколько еще хватит рыбы, снаружи послышался голос. За ближайшим столиком развалился незнакомый тип с характерно сальными волосами цвета выгоревшей травы. У ног его стоял потрепанный рюкзак.
- Ты хозяин? Меня прислали из полиции.
Я с трудом понимал его акцент. Фиранг порылся в в кармане невероятно грязных хаки и выложил на стол паспорт.
- У меня нет мест, - поспешно сказал я.
- Меня прислали из полиции, - повторил он. - Можешь им позвонить и проверить. Я ищу одну знакомую. Мария ее зовут Я тоже из Польши. Вот, посмотри паспорт, если не веришь. Я был в полиции, они сказали, что Мария живет в 'Гаури'. Я Алекс, - и он, не вставая, протянул мне руку. Ногти были обведены траурной каймой. На шее - следы расчесов и серые полосы. Похоже, парень давненько не был в душе.
- Марии нет, - я боролся с желанием вытереть ладонь о штаны. - Свободных номеров тоже.
Фиранг смотрел на меня с таким тупым выражением, что мне захотелось съездить ему по небритой чумазой физиономии. Вместо этого я предложил:
- Могу тебя устроить в другом месте.
- Я к Марии приехал. Ты что, не понял?
- Ее нет, - терпения у меня заканчивалось.
- А где она? - Алекс наклонился и поскреб заросшую редким волосом лодыжку. - Купаться пошла?
- Уехала.
- Куда?
- Не знаю, - бросил я.
- Значит, ее номер свободен? - теперь он с наслаждением, чуть ли не похрюкивая, чесал макушку.
- Она не выписывалась.
- А когда вернется, не говорила?
- Не говорила.
- Ну, так ты открой, я там ее подожду.
- Не могу. Она свой замок повесила. Ключ только у нее.
Он снова уставился на меня. Может быть, Алекс плохо знал английский. Проверять это у меня не было никакого желания. Я поднялся и ушел обратно в кухню и слышал оттуда, как фиранг приставал к Фирозу, но тот, по обыкновению, притворился, что не понимает ни слова. Наконец, Алекс потащился в сторону деревни, волоча тесемки рюкзака по песку. Настроение у меня окончательно испортилось.
Вечером он появился снова, уселся на то же место, заказал маленькое пиво и ужин. И просидел несколько часов, тупо пялясь в невидимое море. Столик постепенно уставлялся пустыми бутылками. Когда все посетители ушли, я нехотя подсел к нему.
- О, привет! Как дела? Пиво будешь?
Я отказался.
Алекс явно хотел поговорить, но количество выпитого, похоже, связало, а не развязало ему язык. Он мямлил что-то про Марию, то и дело вставляя непонятные шипящие слова. Я разглядывал кружащихся под фонарем мошек. Они свивались в узоры, и каждая пыталась пробить раскаленное стекло безмозглой головенкой. Мой собеседник побухтел еще немного и затих. Потом расплатился и исчез. А я все сидел, слушая грустный шепот набегающих волн.
4
В совпадения и случайности я не верю. И когда мать, принесшая мне утром чай (я в кои-то веки ночевал дома), поведала, что света нет и долго не будет, потому что утренний ветер повалил дерево на провода, что на голову нашей служанке шлепнулся высохший кокос и ее только что увезли в больницу, что возле почты нашли труп неизвестного попрошайки, а в общественном колодце - полуразложившегося вороньего птенца, я сразу понял: день предстоит тяжелый и из кровати лучше вообще не вылезать.
Тут же выяснилось, что вечером я забыл сунуть телефон в зарядник. В ванной я уронил полотенце на мокрый пол и, поднимая, пребольно стукнулся затылком о кран. Мать бродила по дому, заплаканно шмыгая носом. Во время пуджи она случайно опрокинула статуэтку Лакшми и решила, что теперь мы все обречены на голодную смерть. Возле почты, - хотел добавить я, но сдержался.
Отец в гостиной пялился в 'Гомантак' и тихо, со знанием дела, ругался на маратхи. Я прислушался и уловил что-то насчет 'побитых молью кастрированных ослов, выпавших из задницы бешеной обезьяны, когда она переела тухлой свинины'. Когда он читает 'Сунапарант', то виртуозно ругается на конкани. Жаль, нам не приносят английских газет. У меня как-то была подружка из Японии, которая собирала английские ругательства. Вот бы я ее порадовал.
- Звонил Матиас, - сообщил отец, выглядывая из-за газеты. - Где твой мобильный?