Аннотация: В коробке все тише и тише стучало ничейное сердце, самое лучшее из того, что когда-либо у них было, самое дорогое...
Самое лучшее.
- Зачем ты пришла? - он вышел на лестничную площадку и прикрыл за собой дверь.
- Я звонила, я... - ее лицо и фигура были почти неразличимы в темноте, - Ты не брал трубку...
- А тебе не приходило в голову, что я могу быть занят, что я, в конце концов, могу быть не один! - льдинки его слов ударились о холодные стены и рассыпались гулким эхом: - Один - дин - дин...
- Но, сегодня такой день, я не могла не прийти..., я хотела подарить тебе подарок...
- Какой к черту подарок! Сколько можно повторять, что мне от тебя ничего не нужно!
- Да, да, конечно, я понимаю, что ничего... от меня..., что ты не один..., что я не вовремя...
- Уходи.
- Прости, что побеспокоила, но, все же... С Днем рождения!
- Ты совсем что - ли "того"? Какой День рождения? Он через два месяца!
- Я знаю, просто... вдруг потом не смогу...
- Что это?
- Это... самое лучшее, что было у меня, самое дорогое... - в его руки нырнула коробка, - Теперь это твое!
- Не приходи больше. Я же просил уже...
- Ладно. Больше не приду.
Она отступила на шаг и слилась с темнотой. Ему вдруг, на самое крохотное мгновение стало не по себе. Он знал, что она еще здесь, но он больше не чувствовал ее присутствия, не чувствовал ничего кроме пустоты.
- Эй, - позвал он, - Ты... в порядке?
- Я в полном порядке теперь, - ответила пустота.
***
- Кто приходил?
- Да так, одна там...
- Что это?
- Хрень какая-то. Подарок, типа, на День рождения.
- У тебя... - она осеклась, - Прости, я не знала...
- Да нет никакого дня рождения! Она, просто, ненормальная...
- Давай откроем?!
- Потом. Иди ко мне!
- Я хочу посмотреть! - ее пальцы засуетились, срывая с коробки ленту, завязанную бантом, - Обожаю всякую хрень!
- А я хочу тебя! Брось! - он отобрал у нее наполовину раскрытую коробку и швырнул на стол, - Ты сегодня хороша, как никогда!
- Только сегодня? И много у тебя ее подарков?
- Не знаю, не считал, - шептал он, целуя ее плечи, - Как же вкусно ты пахнешь!
- Я взяла флакон духов на полке в ванной, и этот халатик...
- Ах ты, обманщица! - он вдыхал дурман, исходивший от ее обнаженного тела, мягкого и упруго одновременно, без всякого там халатика и прочей лишней ерунды.
- Нет, погоди! Она... была здесь?
Он вздохнул.
- Ну, была... Давно. Какая тебе разница!? Больше ее нет! Теперь есть ты! Только ты!
- Она красивая?
- Я не знаю!
- Не знаешь?
- Не помню я! Сегодня что, день пыток?
Она сделалась серьезной, уткнулась в него иголочками зрачков.
- Она... принесла тебе подарок, а ты даже не хочешь посмотреть, что там в коробке?
- Нет! Я же сказал, чего я... Хочешь, выброшу этот хлам в окно? Вот прямо сейчас!
- А мои подарки ты тоже выбросишь в окно... потом?
- Ты издеваешься? - он снова попытался ее поцеловать, но она отстранилась.
- Я пойду, наверное...
Он взял сигарету. Закурил.
- Как хочешь.
Она с минуту, молча, смотрела на него, а потом сняла с себя кожу, аккуратно сложила и повесила на спинку стула. Дотронулась кончиками пальцев до коробки, лежащей на столе.
- Хрень...
- Что?
- Подарок положи в холодильник, а то испортится.
- Ага, уже бегу.
- А этот халатик... ее?
- Какой халатик? - он "ввинтил" сигарету в пепельницу.
- В котором я была... сейчас.
- Ты была сейчас голая.
- Ясно. Значит ее. И духи тоже... Красивая...
- Что?
- Она очень... очень красивая...
***
Проклятье! Он со всей силы ударил кулаком по столу. Коробка подпрыгнула и раскрылась. Он схватил ее. В окно! На помойку! К чертовой матери! Но, сделав несколько решительных шагов в сторону кухни - остановился. То, что лежало в коробке источало аромат, странный, не похожий ни на что, но в то же время - мучительно знакомый. Он притягивал к себе, как пьянящий цветочный дух притягивает в свое лоно пчелу.
- Что за хрень, в самом деле?
Он положил коробку на стол и, склонившись над ней, стал разглядывать то, что в ней лежало, а потом не удержался и дотронулся. Оно было довольно приятное на ощупь, не твердое и не мягкое, не горячее и не холодное. И... ему нравилось прикасаться к нему, будто бы оно было... живое! Он запустил в коробку обе руки и вытащил "хрень" наружу. Никогда не видел он, и тем более не держал в руках ничего подобного. Нечто бесформенное, бессмысленное, невзрачное, умещающееся в ладонях опутывало его волю и разум невидимой сетью. Казалось, оно обладает какой-то необъяснимой магической властью над ним. И, даже если бы он захотел, то не смог бы вырваться из его цепких объятий. Но, он не хотел! Другое желание появилось в нем. Обладать! Не просто смотреть, дышать, держать в руках, а так, чтобы оно стало его по настоящему! Его частью! Его сутью! Его смыслом! Им самим! Он поднес его к лицу и прикоснулся губами, сначала робко, еще, и еще, и еще раз, а потом... Он целовал его так, как никогда в жизни не целовал ни одну из женщин. Он терзал его страстно, неистово, пока рот его не наполнился густым соленым соком. Он захлебывался от жажды и жадности, проснувшейся в нем. Выпить! До дна! До капли!
- Мое! Мое!
Он вгрызался в него зубами, жадно отрывая куски сочной плоти и проглатывая, не жуя, как дикий изголодавшийся зверь, пока не сожрал его целиком. Насытившись, он рухнул на пол, и долго еще лежал без чувств, в красно - буром сиропе... то ли жив..., то ли мертв...
***
Он с трудом разлепил глаза, но тут же зажмурился. Как ножом резануло... чем-то белым.
- Где я? - пронеслось в голове.
Он спрятал лицо в ладонях, а потом осторожно, прищурившись, сквозь пальцы - жалюзи стал осматривать место, в котором находился. Оно походило на его комнату. Определенно, это была его комната! Вот стол, вот диван, вот... Но, что-то в ней было не так. Он долго всматривался, пока не понял, что это "что-то" - свет, наполнявший ее, такой яркий, что нужно было время, чтобы привыкнуть.
- Странно, - подумал он и дотянулся глазами до окна, за которым хозяйничала темнота, - Ночь еще...
А свет в комнате звенел волшебными бубенчиками и переливался миллиардами крошечных искр, танцующих свой удивительный танец. Они, то парили, как в невесомости, то вдруг приходили в движение и, слепляясь в золотые шары, начинали вращаться с бешеной скоростью, образуя маленькие мерцающие воронки, которые вдруг рассыпались, как веселые грозди фейерверка, чертя перламутровыми хвостами замысловатые вензеля, складывающиеся в слова, которые таяли так быстро, что глаза не успевали их прочесть.
- Наверно, я сплю, - подумал он и повернулся на бок, чтобы и дальше смотреть искрящийся волшебный сон, как вдруг четко осознал, что не спит.
- Кажется, я вчера перепил..., не помню ни черта, - решил он про себя, не находя никакого другого объяснения своему телоположению и... всему остальному, - Надо принять душ.
Он попытался подняться, но это оказалось не просто. Тело не слушалось его, будто бы в нем сместился центр тяжести, и он никак не мог понять, как с ним совладать. Что-то странное, незнакомое поселилось в его груди. Оно стучало, как будто хотело передать важное сообщение, но он не мог понять...., он не знал азбуки Морзе...
С трудом добрался он до ванны, цепляясь руками за стены и спинки стульев, чтобы не упасть, то и дело натыкаясь на мебель и дверные косяки. Казалось, он пробирается сквозь дремучие джунгли звуков, лианы, сплетенные из света и аромат диковинных благоухающих цветов. Его дом, казалось, сошел с ума. Он дышал, переливался, смеялся и пел!
- Этого не может быть, - думал он, - У меня жар, я брежу...
Водопад холодной воды понемногу привел его в чувства. Он растерся жестким полотенцем и, наконец, посмотрел на себя в зеркало.
- Странно..., раньше я выглядел как-то иначе...
Его рука потянулась к полке, на которой стоял только один флакон. Он взял его. Открыл. И не успел поднести к носу, как... яркая вспышка в мозгу ослепила его и... он вспомнил!
***
Он снова и снова набирал ее номер, но ответа не было.
- Это самое лучшее, что было у меня, самое дорогое...
Он сжал бесполезный немой телефон до хруста пластиковой обшивки, до боли в суставах и... заплакал, как ребенок, уткнувшись лицом в безупречную ее кожу, невесомый халатик, висящий на спинке стула. А красиво выведенные перламутровыми вензелями слова ложились ему на голову, точно снежные хлопья и таяли, стекая солеными дорожками слез по шее, по груди нерастраченной своей нежностью.
- Как я мог... не замечать...
Только сейчас он осознал, почувствовал, увидел, что его дом был пронизан принесенным ею как-то весной солнечным светом и веселыми бубенчиками смеха, ароматом ее волос, развевающихся на ветру и произнесенными одними губами словами о главном, а в груди билось самое дорогое, самое лучшее, что было у нее... Ее последний подарок. Ее сердце. И теперь он понимал его язык, хоть и не знал азбуки Морзе...
***
- Зачем ты пришел? - она вышла на лестничную площадку и прикрыла за собой дверь.
- Я звонил, я... - его лицо и фигура были почти неразличимы в темноте, - Ты не брала трубку...
- А тебе не приходило в голову, что я могу быть занята, что я, в конце концов, могу быть не одна...
- Но, я не мог не прийти..., я должен был... вернуть тебе твой подарок...
- Мне от тебя ничего не нужно.
- Я понимаю, что ничего... от меня... но, ведь это же самое лучшее, что было у тебя...
- Оставь себе.
- Я не могу...
- Уходи и не приходи больше. Ты ведь хотел быть один, вот и оставайся один, - льдинки ее слов ударились о холодные стены и рассыпались гулким эхом: - Один - дин - дин...
Он поставил коробку перед дверью ее квартиры.
- Хорошо, я больше не приду. Только... возьми.
Он отступил на шаг и слился с темнотой.
- Мне теперь без надобности, - сказала она, - Можешь выбросить эту хрень на помойку.
- И мне теперь без надобности, - ответила пустота.
А в коробке все тише и тише стучало ничейное сердце, самое лучшее из того, что когда-либо у них было, самое дорогое.