луна в последней четверти черный крест и перевернутая звезда в кадильнице ладан гнева делаю ритуальный круг кладу на алтарь нож огонь воду зажигаю черную свечу лицом к полуночи прошу да помогут мне самаэль и уриэль в алтарном треугольнике фотография трижды окропляю и окуриваю создание из бумаги я нарекаю тебя клык тебя творение клык жезлом вдыхаю в тебя жизнь трижды пишу имя над голубым огнем трижды взгляни на восход на закат на полдень и на полночь медленно и аккуратно черным ножом рисую крест смерти и перевернутую звезду гори гори проклятая бумага ночью твои глаза ослеплены глиной твои уши залеплены землей твой рот запечатан скалой твои члены скованы как сгорит бумага так и слова мои сбудутся я призываю на тебя клык горе и несчастье и насылаю на тебя порчу

- Порчу на тебя навели, Клык! Вот поверь моему слову.
Коля Клычков (для братвы Клык), хотя и не верил во всех этих чумаков-кашпировских, теперь готов был поверить во что угодно. Последнее время дела у него шли просто из рук вон: азеры отняли несколько точек на Южном рынке, одного бойца из его бригады нашли забитым насмерть (кто замочил - непонятно, то ли наркоманы какие-нибудь, то ли конкуренты), в рулетку на днях Клык продул полтора лимона, левое крыло у бэхи где-то поцарапал и - самое неприятное - пару раз в постели случились осечки, один раз с женой, один - не с женой. Обо всех этих бедах (разумеется, кроме интимных) Клык и рассказал браткам, Пыпе и Шамку, сидя за столом в кабаке "Летучая мышь", который был для его бригады чем-то вроде штаба.
- Это всегда так. Если такая фигня происходит, значит, либо сглаз, либо порча, - стал развивать тему Пыпа. - Я слыхал, что когда порчу наводят на человека, ему в дверь втыкают три иголки заговоренные. У тебя в двери иголок нет?
- А хрен его знает, я ее чё, рассматривал что ли?
- Да ты чё, Пыпа? У Клыка ж дверь дома бронированная, ее из калаша не пробьешь, а ты говоришь иголки! - заржал Шамок. - Не парься, Клык! Просто у тебя черная полоса в жизни. Бывает такое. И не слушай Пыпу. Он же на этом деле повернутый - после каждых разборок бежит в церковь свечки ставить.
В другое время Клык тоже поприкалывался бы над Пыпой, но не сейчас.
- Ну а если это порча, то чё можно сделать? - спросил он.
- В храм надо тебе сходить, исповедаться и причаститься, - уверенно ответил Пыпа и, понизив голос, добавил. - А еще есть одна бабка, знахарка, она в таких делах шарит, может порчу снять, карму прочистить. И недорого, полтораста штук всего.
- А как еще узнать, кроме иголок, что это порча? - поинтересовался Клык.
- Вот по жизни у тебя недавно непоняток никаких не было? Людей левых каких-нибудь не появлялось?
- Вроде нет.
- Может, вещи какие-то находил?
- Да не... Хотя погоди-погоди... Точно! Вчера буквально в кармане нашел, - Клык полез за пазуху и достал предмет, который непонятно откуда появился в его куртке. - Во, глянь. Знаешь, что это?
Он протянул непонятную штуку Пыпе. Это был кружок, вырезанный, вероятно, из кожи, на котором с двух сторон что-то нарисовано и не по-русски написано. Пыпа повертел его в руках, потер, понюхал и сказал:
- Не, не знаю.
- А ну дай-ка, - сказал Шамок и забрал кружок у Пыпы. Прищурившись, он попытался прочитать неразборчивые надписи:
- Са-ма-ел... "Самаел" какой-то. По-английски что ли?
- А чё такое "самаел", знает кто-нибудь? - спросил Клык. Пыпа и Шамок синхронно помотали головами.
- Ленка, а ты знаешь, что такое "самаел"? - обратился Клык к официантке, которая подошла поменять пепельницу.
- Не знаю.
- Эх, ты! А еще в институте училась! Вот скажи, на хрена ты в институте училась? Чтобы нам водку и закусь носить?
Ленка, бывшая одноклассница Клыка, только затравленно улыбнулась, пожала плечами и ушла.
- Чё ты над ней все время прикалываешься? - спросил Шамок.
- Да, я так.
- Выкинь лучше эту фигню, - сказал Пыпа, показывая на странную штуковину.
- И выкинь из головы все эти проблемы, - поддержал Шамок. - Давай лучше еще по стопьсят замахнем.
- Ну, вы это, без фанатизма. Нам на Южняк надо будет ехать, перетереть кое с кем завтра.

луна на исходе кубок в центре алтаря прошу великую мать владычицу ночи помочь в моем колдовстве беру воду непитую уголь осиновый соль четверговую да золу костяную соль отрави зола огорчи уголь очерни моя соль крепка моя зола горька мой уголь черен кто выпьет мою воду навалятся на него тяжкие хвори кто съест мою соль к тому пристанут болезни кто полижет мою золу на того набегут лихие напасти кто сотрет зубами уголь на того нападут злые недуги мыльный корень белена да горицвет горькая полынь тополиные почки да дурман тысячелистник рута да лавр росток к ростку листок к листку цветок к цветку крысиный хвост да вороний глаз кровь змеи сок земли живот отними а боль приведи

Но на завтра Клык никуда не поехал. Под утро у него прихватило живот, как еще никогда в жизни. Сначала его рвало тем, что он съел на ужин. Затем его рвало водой и активированным углем, который он принял по настоянию жены. Потом его рвало желчью и кровью. Во время небольшой передышки приехала вызванная скорая, поставила диагноз "пищевая токсикоинфекция" и выписала несколько рецептов. Как советовали медики, Клык выпил чашку слабого чаю, и у него тут же случился жуткий понос, хотя, казалось бы, все, что только можно, организм уже изверг. А потом вдруг началась рвота одновременно с поносом, и Клык то усаживался на унитаз, то становился перед ним на колени. Единственное, что скрашивало страдания, - пытки, которые он придумывал для отравителя Ашота, владельца "Летучей мыши". Наконец через какое-то время, которое показалось Клыку вечностью, муки его закончились, и он, обессиленный, задремал на диване. Рядом сидела жена. Она все утро провозилась с ним, пытаясь хоть как-то помочь, и даже дочку-первоклассницу в школу не повела, как обычно, а отправила одну.

конец уроков в младших классах детишки потоком выплескиваются из школы надо искать среди самых маленьких девочки уже не в коричневых платьях и фартуках как в наше время а кто в чем у каких родителей на что хватает света ее зовут света весной отмечали семилетие тогда я ее увидела рыжие волосы веснушки щербинка между верхними зубами на отца не похожа скорее в мать но мать красивее моему сейчас тоже было бы семь лет он тоже ходил бы в школу если б его не украли не подменили уже почти все вышли где же она ага вот и она осматривается ищет маму подожду пока уйдет со школьного двора теперь можно здравствуй света ты меня не знаешь я подруга твоей мамы ваш папа заболел твоя мама повезла его в больницу она не сможет забрать тебя и попросила чтобы я на пару часиков взяла тебя к себе а потом она за тобой приедет я здесь недалеко живу у меня дома есть кошка ты кошек любишь я думаю она тебе понравится

Клык, наверное, проспал бы целые сутки, если б его не растолкала жена.
- Коля, уже четыре часа, а Света до сих пор не вернулась.
- А ты чего ее не забрала?
- Я сначала с тобой сидела, боялась, тебе опять плохо станет, потом по аптекам бегала, искала лекарства, которые выписали, и к концу уроков не успела. Я думала, может, она к подружкам в гости пошла, позвонила, но они говорят, что нет.
- Так. Когда у нее уроки кончились? - Клык одним рывком вскочил с дивана. Об утренних мучениях напомнили легкое головокружение и слабость в ногах.
- В двенадцать.
- Ттвою..! Что ж ты меня раньше не разбудила?!
- Я думала, ты устал... Думала она вот-вот придет... - со слезами в голосе сказала Катерина.
- Телефон мне дай быстро. А ты пока... пока пойди почту забери из ящика.
Клык набрал Шамка.
- Але, Шэм? Это Клык. Короче, проблема у меня - дочка пропала. Быстро собирай пацанов в "Летучей мыши", я ща подъеду. Нет, стволы пока не берите. Все.
Клык оделся быстро, как в армии по тревоге. Зашел на кухню, выпил воды прямо из чайника.
- Коля! - раздался вдруг из коридора голос жены. Тон был такой, что Клык вздрогнул и кинулся к ней.
- Что случилось?
На Катерине не было лица. Дрожащей рукой она протянула ему какую-то бумагу. Клык схватил и увидел, что это выдранный из школьной тетради листок. Нетвердой детской рукой было выведено: "Тринадцатое ноября. Классная работа". Светкина рука.
- Переверни.
На обороте Клык прочитал: "Если вы хотите чтобы ваша дочь осталась жива сегодня ровно в полночь Клык должен придти на кладбище один без оружия. Он должен подойти к зданию администрации и завязать себе глаза черной тряпкой. Если Клык не придет или если он придет не один или с оружием или если вы кому-то об этом расскажете ваша дочь умрет". Почерк был неразборчивый и корявый, строчки загибались вправо вниз.
- Коля, что нам делать? - глаза Катерины заблестели от готовых прорваться слез.
- Так. Катюха, спокойно. Спокойно. Я все разрулю. Так. Мне нужен альбом со Светкиными фотками. Возьми свои вещи, я отвезу тебя к маме.
- Нет... Я никуда не поеду. Я звоню в милицию!
- Какая нахрен милиция! Ты чё, хочешь, чтобы ее убили?! Я сейчас буду занят, попытаюсь пробить по своим каналам, кто это мог сделать, а одна ты тут с ума сойдешь. Собирайся. Матери своей ничего не говори, чтобы она не позвонила сдуру в ментовку. Все. Моментально! Не теряй время!
Клык умел подчинять людей. Жена быстро собралась, он отвез ее к теще. Потом заехал в школу, взял у классной руководительницы Светы адреса всех ее одноклассников. Приехав в "Летучую мышь" (на входе он бросил Ашоту: "Я с тобой попозже поговорю, гнида", и тот переменился в лице), Клык раздал нескольким браткам адреса и велел узнать, не видел ли кто-нибудь, как и с кем Света уходила из школы. Остальным он выдал Светины фотографии и направил расспросить о том же жителей всех домов вокруг школы. Сам Клык сел на телефон и стал обзванивать тех, кто мог слить ему хоть какую-то информацию. Но было глухо, никто ничего не знал. Пацаны возвращались один за другим, и тоже безрезультатно. Среди последних пришел Пыпа и сказал, что Светина одноклассница Вера Васильчук, вроде бы, видела, как Света уходила от школы "с какой-то тетей", но ни как выглядела тетя, ни куда они пошли, Вера не запомнила. Больше ничего узнать не удалось.
Клык отпустил братву и вернулся домой. Позвонил жене и сказал, что типа появилась ниточка и есть надежда. В ожидании полуночи он курил одну за одной, сидел перед телевизором, смотрел все подряд, ничего не воспринимая (лишь однажды за все время, выйдя из оцепенения, он с удивлением отметил, что "Поле чудес" вместо Листьева ведет какой-то другой усатый мужик). В одиннадцать десять Клык вышел из дому и сел в машину. Выкурил сигарету. Завел и медленно поехал.
Когда Клык добрался до кладбища, на часах было без пяти двенадцать. Он открыл бардачок и достал тэтэшник. Подержал несколько секунд, положил обратно и вышел из машины. Было холодно, и хотя Клык был в толстой турецкой кожанке, он невольно поежился. Луны на небе не было, вокруг царила непроглядная темень, и лишь в самом конце центральной кладбищенской аллеи виднелся слабый огонек - лампочка над входом в здание администрации. Клык достал сигарету и специально прикурил ее так, чтобы пламя зажигалки осветило его лицо. В три затяжки он выкурил сигарету, выкинул бычок и решительно направился вперед по аллее. Шагая в темноте, Клык несколько раз споткнулся, пока дошел до цели. Он встал под тусклой лампой, достал из кармана черный шелковый шарф и завязал глаза. Клык слышал лишь, как ветер шелестит ветвями стоящего неподалеку дерева и как стучит его собственное сердце. Он начал считать удары: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять... Внезапно что-то тяжелое обрушилось ему на голову.

сегодня новолуние круг должен быть ровным диаметром чуть больше его роста аккуратно расставляю и зажигаю свечи рисую знаки семи планет и большую пентаграмму агриппы великий господин повелитель мира с тысячью имен примет мою жертву сначала он примет ее кровь а потом сердце еще живое еще трепещущее должен принять это хорошая жертва это животное не должно ходить по земле не имеет права дышать воздухом он из тех кто поломал мою жизнь за мою жизнь я возьму его это такие как он каждый день унижают меня такие как он лишили меня всего денег здоровья ребенка из-за таких как он закрылся мой нии чтобы эти бандюги забрали себе здание такие как он всегда обижали нас такой же подонок бросил мою мать и она наложила на себя руки такой же как он ограбил бабушку нищую пенсионерку отнял все сбережения такие как он тоже в кожаных куртках и с наганами пришли раскулачивать прабабушку и ее семью и если бы не прабабушкина сила их всех сослали бы в сибирь на мучительную смерть как миллионы других но сегодня он в моей власти сегодня я отомщу за всех и за бабушку и за маму и за прабабушку за всех за всех

Первое, что Клык почувствовал, придя в себя, - сильную боль в затылке. Потом, что он лежит на спине на чем-то твердом и холодном. Он глубоко вздохнул и почувствовал запах пыли, старых досок, ветоши и воска. Разлепив глаза, он увидел в пляшущем свете свечей склонившееся над ним лицо Ленки Веденеевой, своей бывшей одноклассницы, ныне - официантки в "Летучей мыши". Почему-то сначала его поразило - он впервые в жизни заметил, что у Ленки глаза разного цвета, один карий, другой зеленый; и лишь потом он удивился, что видит именно ее.
- Ле... Лена?
Она неразборчиво бормотала, словно не замечая, что он очнулся.
Клык попытался подняться, но обнаружил, что ноги у него связаны, а руки стянуты за спиной.
- Где я? Ты что здесь делаешь? Где моя дочь?
Ленка не реагировала на него. Она взяла в руки кухонный нож с деревянной рукояткой, выкрашенной в черный цвет, и стала что-то рисовать в воздухе, продолжая бормотать. Клык попытался разорвать путы и, к радости, обнаружил, что они поддаются. Похоже, руки ему связали простой бельевой веревкой, причем некрепко (сам Клык знал, как связывать людей, чтобы они не освободились). Он стал напрягать предплечья и тянуть их в разные стороны. Веревка понемногу ослабевала.
- Я спрашиваю, дочь моя где? Слышишь, ты! Ведьма чертова! ГДЕ МОЯ ДОЧЬ?! - заорал Клык так громко, как только мог.
- Дочь? - со странной улыбкой спросила Ленка. - Не переживай, с твоей дочерью ничего не случится.
У Клыка отлегло от сердца.
- Она уже в раю.
- ЧТО?!
Рывком Клык освободил руки, приподнялся и одним ударом сбил Ленку с ног. Она упала и с изумлением уставилась на его руки.
- Ты не мог развязаться. Это же магический шнур. Ты никак не мог...
Клык быстро распутал ноги и накинулся на нее. Для начала он влепил ей пощечину, затем схватил за плечи и стал трясти так, что казалось, вот-вот сломается шея.
- Что ты сделала с моей дочерью? Что ты с ней сделала? Что! Ты! С ней! Сделала!
Никакого ответа не было. Тогда он схватил ее обеими руками за горло и принялся душить.
- Я тебя убью, сука, придушу, если не скажешь. Где она? Говори! Говори, ведьма! Ну!
Она слабыми пальцами попыталась разжать стальные клещи. Клык чуть ослабил хватку.
- Где?
- Будь...- прохрипела она, - будь... ты... проклят...
- ГДЕ ОНА?
- Дома... дома у меня...
- Где именно? Адрес?
- Будь... ты... про...
Клык отпустил горло и с размаху ударил ее в висок. Ленка отлетела к стене и застыла в неестественной позе. Клык встал и осмотрелся. Он находился в каком-то деревянном сарае. Вдоль стен были навалены доски, какие-то тряпки, валялись ржавые лопаты без черенка. Посреди сарая на цементом полу мелом была нарисована большая окружность, по внешнему краю которой стояло множество свечей. Клык взял одну из свечей и поднял повыше, чтобы оглядеться. Он увидел дверь и возле нее женскую сумочку. Он тут же схватил ее, раскрыл и высыпал содержимое на пол. Среди всякой бабской лабуды он нашел то, что искал, - паспорт. Страница с пропиской: переулок Октябрьский, дом восемь, квартира пять. Здесь же обнаружилась и связка ключей. Клык сунул паспорт и ключи в карман, подошел к двери, мгновение помедлил, вернулся и пинком швырнул одну из свечей в кучу тряпья возле стены. Ветошь тут же вспыхнула. Клык взял доску, вышел из сарая, закрыл дверь и припер ее прихваченным горбылем.
- Ведьма, - сквозь зубы прорычал он. - Ведьма. Ведьма. Ведьма. Ведьма.
Он повторял это слово всю дорогу от сарая (который, как оказалось, находился на окраине кладбища), пока вдруг не услышал за спиной нечеловеческий вопль:
- ВЫПУСТИИИИИ!
Клык обернулся и, увидев, что языки огня уже прорываются сквозь щели в стенах, лишь сплюнул. Дойдя до машины, он рванул с места, как на гонках Формулы-1. До Октябрьского переулка Клык домчался в считанные минуты. Заскочил в подъезд, взлетел на второй этаж, достал ключи, но, передумав, одним ударом ноги высадил хлипкую дверь с цифрой пять. Нашарив на стене выключатель, Клык зажег свет в коридоре и прошел вглубь квартиры. Вошел в комнату, включил свет, но никого не обнаружил, кроме зашипевшей на него черной кошки. Кухня - никого. Ванная и туалет - никого. Клык вернулся в комнату, открыл дверь на балкон - никого. Он заметил небольшую дверцу кладовки и распахнул ее. Там, среди каких-то тряпок и коробок, прислонившись спиной к стене и поджав ноги, сидела Света. Глаза ее были закрыты. Клык присел рядом, протянул к ней трясущуюся руку и провел по лицу. Ресницы дрогнули, и открылись глаза.
- Папа... Папка.
- Света. Живая. Господи, живая!
Клык подхватил дочку на руки.
- Светик, ты как? Ты нормально себя чувствуешь?
- У меня голова болит. И ноги не слушаются.
- Голова? Ноги? - Клык не на шутку испугался. - Сейчас, потерпи.
Он заметался с дочкой на руках по комнате, заметил телефон, ринулся к нему и поспешил вызвать скорую.
- Сейчас, Светик, потерпи. Потерпи, скоро доктор приедет, тебя вылечит, - приговаривал он и гладил девочку по волосам.
- Пап, а мне уже лучше. Я, кажется, ноги отсидела просто. И голова почти прошла. Это потому что душно было, она болела.
- Все равно, пускай доктор приедет, тебя посмотрит. Что с тобой эта тетя делала?
- Ничего. Просто привела меня сюда и закрыла там, в кладовке. Я плакала сначала, а потом уснула. Я боялась, что вы с мамой меня не найдете, что я потерялась
- Ну, что ты! Ты никогда не потеряешься. А если потеряешься, я тебя сразу найду.
- Пап, я в туалет хочу.
- Хорошо. Сама дойдешь?
- Да.
Дочка вышла, а Клык только теперь осмотрелся. Комната была обставлена бедно и убого, зато везде валялись книги. Он присмотрелся к названиям: "Папюс. Практическая магия", "Как стать экстрасенсом", "Астральное каратэ", "Шандор Лавэй. Сатанинская библия"... Клык поплевал через левое плечо и перекрестился.
Вдруг на лестнице послышались шаги. Клык выскочил туда и увидел, что поднимаются люди в белых халатах.
- Что, опять обострение? - спросил один из них.
- Чё? - не понял Клык.
- Опять у нее обострение?
- У кого?
- Ну, у шизофренички здешней. Мы этот адрес уже наизусть выучили, регулярно сюда ездим.
Поговорив с врачом, Клык выяснил, что гражданка Веденеева состоит на учете в областном психоневрологическом диспансере с диагнозом "шизофрения" и что примерно раз в полгода у нее случаются обострения, тогда ее забирают в больницу на недельку-другую. Потом врач осмотрел Свету, сказал, что все в порядке и, получив в благодарность пятьдесят баксов, ушел, а Клык, глядя в окно, в котором уже начал проступать рассвет, и потирая огромную шишку на затылке, тихо произнес, ни к кому не обращаясь:
- Значит, не ведьма?
Потом повернулся к дочке и сказал:
- Ну все, Светик, поехали домой. А то мама, наверное, уже вся испереживалась.

Через несколько дней Клык вместе с Пыпой, сам не зная зачем, наведался в психбольницу и поговорил там с доктором про Ленку. Сначала тот пытался что-то лепить про врачебную тайну, но, получив сто штук, охотно разговорился:
- В сущности, самая банальная вялотекущая шизофрения. Периоды ремиссии сменялись обострениями, тогда мы их купировали и выписывали ее из стационара.
- Вот скажите, доктор, - поинтересовался Пыпа, - а она точно не ведьма была?
- Ну, что вы! Какая ведьма? Обычный бред толкования на почве мистики. Сейчас у многих заболевания развиваются в подобной тематике. Неужели вы во все это верите? Вам самому стоило бы провериться.
- Доктор, - вмешался Клык, - а почему она меня возненавидела?
- Это бывает у шизофреников, когда им кажется, что во всех бедах виноват какой-то один человек, что он их тайно преследует, и тому подобное.
- А давно у нее это началось?
- Кажется, лет семь или восемь назад. Первый раз она поступила к нам с острым психозом вскоре после родов.
- У нее ребенок был?
- Был, мальчик, но она от него отказалась, еще в роддоме, считала, что ребенка подменили.

Выйдя из лечебницы, Клык и Пыпа с наслаждением вдохнули свежий осенний воздух, вдвойне сладкий после тяжелой, словно пропитанной скорбью и страданием, больничной атмосферы.
- Клык, а тебе не стремно теперь, что ты ее сжег? - спросил Пыпа.
- Да, я от ментов уже отмазался. Недорого обошлось, - ответил Клык.
- Да я не об этом. На душе вот ничего не скребет? Сходил бы, свечку поставил за упокой.
- Не, не скребет. Единственное, меня напрягает, что у нее сын остался. Прикинь, что будет, если он вырастет и узнает, что с его мамашей случилось?