Русанов Владислав : другие произведения.

Заложник удачи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не было бы счастья, да несчастье помогло! Может, кого-то неудачи и заставляют опустить руки, но не рыцаря Годимира герба Косой Крест. Он снова в седле и мчится по лесам и дорогам, сражается с врагами и слагает песни. Ведь главное для странствующего рыцаря это служить обетам и устанавливать справедливость. Годимир еще подружится с вампиром и найдет пропавшую королевну, повстречает дракона и вступит в опасную игру с чужеземным колдуном и разбойником, объявившим себя королем всего Заречья.
ЗАЛОЖНИК УДАЧИ


ГЛАВА ПЕРВАЯ
СТРАННЫЕ ВСТРЕЧИ

Над сожженным обозом вились тонкие дымные змейки. Серо-голубые, почти незаметные в пасмурный день. На высоте полутора сажен легкий ветерок подхватывал их, наклонял прочь от предгорий и развеивал.
- Хорошо, что ветер не на нас, елкина ковырялка, - пробормотал под нос заросший, как леший, мужик с длинным луком в руках. С этим оружием, как, впрочем, и с любым другим, он управлялся на удивление легко и умело. Хотя... Почему "на удивление"? Прославленный по всему югу Заречья разбойник Ярош по кличке Бирюк не стал бы тем, кем он был, если б не бил из лука в медную монету за полста шагов, не рубился мечом лучше любого стражника да и с голыми руками мог управиться с парой-тройкой купцов.
- С чего бы это? - Его спутник - молодой человек лет двадцати - рассеянно дернул себя за ус, погладил большим пальцем висевшие на боку черные ножны. Он-то выглядел настоящим благородным паном - кольчуга, меч, корд на боку. Светло-русые волосы коротко подстрижены, чтоб не мешали подшлемник надевать.
- Ты слышал, как воняют паленые трупы, пан рыцарь? - едва заметно усмехнулся Ярош, показывая щербатый оскал, поднял руку, намереваясь притронуться к покрытому запекшейся кровью уху, но передумал. К чему теребить незажившие раны? Мочки уха Бирюк лишился совсем недавно - трех дней не минуло. "Гостеприимные" старик со старухой - Яким и Якуня - оказались на самом деле вероломными убийцами, вздумавшими опоить отравой мимоезжих людей, а потом отдать их живыми, но обездвиженными горным великанам, которые нередко пробавлялись людоедством. Особенно в отрогах Запретных гор. Старика, по-юношески неутомимо обращавшегося с мясницким ножом, угомонил Годимир - странствующий рыцарь, нынче беседующий с Ярошем. А вот бабку Якуню разбойник сжег вместе с избушкой. Потом оправдывался, будто плошку с горящим маслом случайно уронил со стола. Так все и поверили...
- Ну... - замялся Годимир. - У нас, в Хоробровском королевстве...
- "У нас, в Хоробровском"! - передразнил его Ярош.
- ...мертвых не жгут! - твердо закончил рыцарь.
- Ишь ты! "Мертвых не жгут"! Ты ж говорил, мол, воевал с басурманами?
- Воевал.
- И они, я слыхал, частенько вас, словинцев, теребят. Особенно в приграничье. По-над Усожей. Или нет?
- Сейчас уже нет, пожалуй, - подумав, ответил Годимир. - Прикрутили хвост кочевникам в последнем походе. Том самом, где я... Ладно. Не будем. - Он и впрямь старался пореже вспоминать тот поход, где проявил себя редкостным неудачником и заслужил неодобрение (да что там неодобрение - крепкую нелюбовь) пана Стойгнева герба Ланцюг. - Да и Бытковское воеводство, откуда я родом, чтоб ты знал, все ж таки не пограничье. Близко. Да. Но не пограничье.
- Ладно. Проехали. - Ярош прищурился. - Как думаешь, пан рыцарь, кого-нибудь живого оставили?
Годимир пожал плечами:
- Есть только один способ узнать...
- Выйти из лесу и поглядеть?
- Ну.
- Эх, опять ты нукаешь, пан рыцарь...
- Тебе что за дело? Хочу и нукаю.
- Да ладно. Нукай, елкина ковырялка. А выходить, похоже, придется. Так или иначе, а, не знаючи, что тут приключилось, я в Гнилушки не пойду.
- Что, все Сыдора выискиваешь?
- Выискиваю. И пока не найду... - Разбойник зарычал, сжимая кулаки. Обычно он вел себя куда сдержаннее. Но с недавнего времени одно лишь упоминание Сыдора - не менее известного вожака разбойничьей хэвры - приводило Бирюка в ярость. Еще бы! Ведь именно Сыдор выдал его пьяного стражникам короля Желеслава - владыки соседнего с Ошмянами городка под названием Островец. Королевский суд был скор и беспощаден. А чего церемонии разводить с разбойником? Яроша заковали в колодки у обочины тракта и, если бы не блажь странствующего рыцаря, там бы ему и смерть встретить. С тех пор лесной молодец чувствовал себя не то, чтобы обязанным, но старался по мере сил Годимиру помогать. И не только Годимиру, но и его вроде бы как оруженосцу, а на самом деле шпильману из далекого северного города Мариенберг, Олешеку с многозначительной кличкой - Острый Язык.
Беда в том, что с Олешеком им не так давно пришлось расстаться. Вскоре после схватки у безымянной пещеры, где поднятый волшебством неживой навьи дракон (умерший, по всей видимости, очень давно) изничтожил стаю горных великанов, перед обессиленным и потрясенным гибелью зеленокожей красавицы Годимиром предстал отряд ошмянских стражников во главе с паном каштеляном...

Они появились на рассвете, вместе с первыми тяжелыми дождевыми каплями.
Десяток, не больше, верховых. Черные суркотты с вышитыми на груди желтыми трилистниками, на головах шишаки. Впереди на толстоногом коне с длинной, заплетенной в косички гривой и достигавшей едва ли не храпа челкой, ехал высокий пан, с трудом разместивший огромный живот на передней луке. На мохнатой шапке красовались три фазаньих пера. Рыжеватые с сединой усы топорщились под носом, словно свиная щетина, а кончики их нависали над уголками рта.
Пан Божидар герба Молотило, каштелян королевского замка в Ошмянах, грузно спрыгнул с коня, бросил поводья носатому, узколицему оруженосцу.
Ливень хлестал по обезглавленной туше дракона, которая, подаваясь напору упругих струй, сминалась, усыхала, словно скомканный лист пергамента. Будто удар, нанесенный Годимиром, лишил ожившее чудовище не только головы, но и всех костей в одночасье.
Годимир переступил с ноги на ногу, притопнул, разминая затекшие колени.
- Ты таки убил его, пан рыцарь! Не зря я в тебя верил, не зря! - восхищенно воскликнул Божидар. И тут же сменил восторженный тон на деловитый. - Где сокровища?
- Какие? - опешил словинец.
- А такие! Драконы завсегда золото и каменья драгоценные собирают! Или скажешь, что уговор наш забыл, драконоборец?
- И что... - Годимир пожал плечами.
- Так веди! Эх, гляжу на тебя, и сомнения меня терзают. Половины для тебя, пан Годимир, многовато будет. Ясное дело, нашедшему пещеру и дракона завалившему, доля полагается, но уж не больше десятой части. А остальное сокровище, не обессудь, в Ошмяны поедет. - Пан Божидар говорил нарочито бодро.
- Куда вести? Куда поедет?
- Ты что, парень, умом тут тронулся? - загремел Божидар уже рассерженно. Каштелян еще раз посмотрел на дракона, изуродованные тела людоедов. Прибавил твердо: - Хотя не мудрено... Где логово-то? Скажи.
- Там, - махнул рукой Годимир.
Не тратя больше слов, ошмянский каштелян свистнул своим людям и скрылся в черном лазе пещеры.
На сидевшую у шипящего костра и настороженно вскинувшую голову королевну он даже не посмотрел. Словно и знать не знал, и ведать не ведал...
И вот тут-то ливень хлынул, как из ведра. Вымочил людей до нитки, смыл пролитую кровь, пригнул верхушки молодых елей. Да и стоило ли ждать иного в лето шестьсот восемьдесят четвертое со Дня рождения Господа нашего? Воистину неудачный год. Удивительно будет, если не ознаменуется он мором, гладом и войной великою...
Годимир смахнул ладонью капли с бровей и усов. Огляделся по сторонам.
- Эк тебя, пан рыцарь, стало быть, жизнь придавила, - сочувственно проговорил пожилой стражник. Из-под козырька шлема участливо глянули блеклые глаза. - Видеть больно...
- Что? - заморгал словинец.
- Обулся бы ты, пан рыцарь... - Сердобольный стражник махнул рукой и пошел следом за паном Божидаром, распорядившись перед этим коней не расседлывать.
И тут только Годимир почувствовал, как впилась в босую пятку гранитная крошка. Да и зябко к тому же...
Поискал глазами сапог.
Он нашелся неподалеку. Рядом с бессильно разжавшейся кистью поверженного людоеда.
Рыцарь наклонился, взялся пальцами за голенище.
Резкий голос привлек его внимание:
- Э-э-э, нет. Сиди, душа воровская! - Двое стражников схватили за плечи рванувшегося было с места Олешека. Толкнули обратно. - Тоже мне, музыкант выискался!
Олешек обреченно опустил голову. Прижал к груди цистру.
Годимир хотел броситься на помощь, но подумал, что будет выглядеть просто нелепо в одном сапоге. Сел и принялся совать ступню в голенище. Как назло, озябшая нога не слушалась и отказывалась шевелиться.
Ярош, сидевший тут же рядом, приподнялся будто бы нехотя. Напоказ зевнул. Шагнул было в сторону.
Плечистый стражник, выделявшийся среди прочих мясистым, испещренным красноватыми прожилками носом, толкнул его обратно:
- Куда собрался? Кто таков будешь?
- Дык... это... пан благородный, помилосердствуйте... - гнусаво затянул разбойник. - Проводник я... это... ну... дык...
- Да что ты "раздыкался", в самом-то деле! Толком говори, кто таков? Чей кметь будешь?
- Дык... того... панове... Из Гнилушек я... Местный, значится...
- Сиди! Пан Божидар разберется! Он таких кренделей верченых насквозь видит!
Ярош покорно уселся, пожимая плечами. Вся его фигура так и дышала смирением и любовью к ошмянской короне.
Решив, что внимание ошмяничей перенеслось на Бирюка, Олешек попытался юркнуть по щебенистой осыпи вниз, к ельнику, но ближайший стражник - темноусый, широколицый - сгреб поэта за шиворот ветхого зипуна. И, похоже, не затратил на это ни малейших усилий.
Словинец поискал глазами королевну.
Что ж она не приструнит своих зарвавшихся слуг?
Казалось бы, чего проще? Одного слова, одного движения пальцев достаточно, чтобы Яроша и Олешека отпустили.
Что ж она медлит?
Разве не рисковали они вместе в избушке старичков-убийц? Не бежали через ночной лес, скрываясь от кровожадных горных великанов? Не сражались, в конце концов, у пещеры?
Да! Кстати, о драке... А ведь Аделия может десяток стражников голыми руками разбросать, если судить по тому, что она вытворяла во время схватки с людоедами. Почему же она молчит, не вмешивается? И с паном Божидаром не поздоровалась, хотя, увидев знакомого пана, по правую руку от отца-короля восседающего, должна была по меньшей мере на шею кинуться. Да и он на нее внимания не обратил. Неужели мнимое драконье золото очи застило?
Или...
Рыцарь наконец справился с непослушным сапогом. Поднялся, притопнул, загоняя ногу поглубже. Невольно взгляд задержался на обломке меча. Эх, жаль подарок пана Тишило. Добрая сталь была и верную службу сослужила.
- Вы что это делаете? - грозно нахмурив брови, Годимир в пять шагов достиг входа в пещеру, где, спасаясь от холода и непогоды, сгрудились его спутники и стража из Ошмян. - Самовольничаете? Ну, я вас!
Он взмахнул кулаком, но ни один из наряженных в черное с желтым воинов не отшатнулся, не показал слабины.
- Какое такое самовольство? - твердо проговорил широколицый. - Никакого самовольства, а только приказ пана Божидара. Слыхал, пан, про такого?
- Отчего же не слыхал? Слыхал! - Годимир попытался отжать намокшие волосы, чтоб хоть на глаза не текло. - Как ты мог видеть, и он меня знает. А потому даю рыцарское слово...
- Э-э, нет. Не пойдет, - без всякой почтительности перебил его стражник. - Ты, пан, свое рыцарское слово при себе оставь. Тогда и взад его брать не придется.
- Что? - По правде сказать, словинец опешил. Не мудрено растеряться, встретив столь решительный отпор. Да еще когда не ждешь такого. - Ты как разговариваешь?
- А как надобно, так и разговариваю, - отрезал заречанин. - Мы про тебя, паныч, наслышаны премного.
- Да я тебя! - задохнулся Годимир.
Он шагнул еще ближе и уже примерился для удара, но тут из темноты выступил еще один стражник. Тот самый, сердобольный с блеклыми глазами. В руках он сжимал взведенный арбалет.
- Не балуй, пан рыцарь, - по-прежнему доброжелательно проговорил он. - Мы, стало быть, людишки служивые, подчиненные. Но, ежели что, приказ в точности выполняем.
- Я хочу знать... - Усилием воли словинец взял себя в руки. Голос его почти не дрожал. Почти. - Я хочу знать, почему задерживают моих друзей?
- Так ведь не очень-то добрую компанию ты себе подобрал, пан рыцарь, - охотно растолковал пожилой. - Сам посуди. Шпильман энтот из-под стражи бежал. Из Ошмян. Или ты позабыл, пан рыцарь? Достойно ли рыцаря с таким дружбу водить?
- Да что ты с ним разговоры разговариваешь, Курыла?! - возмутился широколицый. - С него рыцарь, как с курицы птица!
- Охолонь, Жамок, - рассудительно ответил пожилой стражник. - Не нам его в рыцарство поднимать, не нам и из рыцарства опускать. Паны сами договорятся. А наше дело маленькое - воров под стражу брать и в подпол их, стало быть, отправлять.
- Ночью сбежал, как тать! - звучный голос пана Божидара опередил его появление. Лишь через несколько ударов сердца грузная фигура каштеляна появилась из темноты пещерного лаза. - Или тебе не знать, пан Годимир? А может, ты ему и помогал?
Пан Божидар потер шею. Покачал головой. Сказал чуть громче:
- Гурка, коней в пещеру! Передохнем до полудня. - Снова обратился к Годимиру. - Нехорошо выходит, пан рыцарь. Сокровище куда подевал-то?
- Какое сокровище? - Молодой человек развел руками. - Ни сном, ни духом... Именем Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого...
- Ой, не клянись, пан рыцарь, не клянись. Нехорошо это. Грех. Понимаешь, пан Годимир, - каштелян подошел ближе к словинцу, опустил широкую ладонь ему на плечо, - раз есть дракон, должно быть сокровище. Не бывает по-другому... Что ж тут поделаешь?
Рыцарь раздраженно стряхнул руку Божидара:
- Пан каштелян! Я что-то не пойму - свет клином на драконе сошелся, что ли? А королевну ты и замечать не изволишь?
- Какую королевну? - Брови пана Молотило поползли на лоб.
- Аделию! - воскликнул Годимир. - Как это какую?
- А где ты видишь королевну?
- Да вот же она!
- Вот эта? - Божидар глянул сверху вниз на безучастно сидевшую девушку. Вздохнул. - К лекарю бы тебе, пан Годимир. У нас в Ошмянах есть хороший лекарь. Кровь пускает, от ветров, опять-таки...
- Какие ветры? Какая кровь?! - Рыцарь почувствовал, что мир кружится и плывет перед глазами. - Зачем лекарь?
- Ты успокойся, пан Годимир. Успокойся...
- Не хочу я успокаиваться! Ну, объясни мне, пан Божидар, почему ты королевну Аделию признавать не хочешь? - едва не сорвался на крик рыцарь, но вдруг заметил, что все ошмяничи глядят на него, как на юродивого, со смесью жалости и презрения. - Эй, вы чего?
Та, кого он невесть отчего считал королевной, виновато отвела глаза и продолжала сидеть у прогоревшего костерка, засунув ладони под мышки.
- Говорил же я тебе, пан рыцарь, - хмыкнул Ярош. - Говорил - не может эдакая побродяжка королевной быть. Ногти, опять же... - И вдруг вспомнив о необходимости притворяться кметем, затянул: - Дык... это... понимаешь, пан рыцарь...
Стражник, возмущенный болтовней смерда, замахнулся кулаком. Ярош съежился, втянул голову в плечи - ну, точь-в-точь забитый, запуганный кметь.
- Не знаю, что он тут про ногти болбочет, пан Годимир, - проговорил каштелян, - а только не королевна это. - И вдруг пан Молотило хлопнул себя по лбу. - Да ты ж, поди, и не видал нашу Аделию ни разу?
- Ну, не видал...
- То-то и оно. Кто нашу королевну увидит, ни с какой иной девкой не перепутает, - загадочно усмехнулся пан Божидар.
- Да? - Ничего более умного, чем это восклицание, в голову Годимира не пришло.
- Именно! Брови соболиные, кожа белее молока, локоны блестят, словно лиса черно-бурая... А эта что? Ни кожи, ни рожи! Одна коса...
Девчонка зыркнула в его сторону, но не произнесла ни слова. Пожала губы и вскинула подбородок.
- Ишь, как глазами стреляет, - не преминул заметить пан Божидар. - Словно из пращи камни мечет.
- Вот так вот, пан рыцарь! - неожиданно зло выкрикнул Олешек. - Искал королевну, а нашел лягушку! - И уже тише добавил: - По-рыцарски. Ни в сказке сказать, ни пером описать!
Годимир глянул на искаженное - уголки рта опущены, глаза превратились в щелочки - лицо музыканта. Хотел срезать его едким словом, но вдруг передумал. Точнее, не передумал, а попросту расхотелось. Больше того, в носу защипало, как в детские годы, когда, случалось, Ниномысл или Жемовит - старшие братья - подговаривали его слямзить потихоньку крынку сливок с ледника, а потом его же и представляли единственным виновником. В груди зашевелился клубок холодного пламени.
- Чего ты взъелся? - попытался он образумить шпильмана, но тот не слушал никого.
- Завел всех! Что не так, скажешь? Подставил! Дракона ему подавай! Королевну! Вот теперь жри, не обляпайся! - Олешек одной рукой вцепился в гриф цистры так, что ногти побелели, а другой взмахнул, будто хотел ударить рыцаря кулаком. Взвизгнул совсем по-женски: - Нежить зеленая! Старики-убийцы! Людоеды! Дракон! Будь проклят тот день, когда...
Аделия (или как ее на самом деле звали?) резко распрямила руку. Маленький, но увесистый кулак врезался поэту под ложечку.
- Распустил нюни!
Выплюнув с нескрываемым презрением эти слова, девушка поднялась, обернула косу вокруг головы. Как это у нее получается? Шпильки, что ли, в рукаве? После обвела гордым взглядом окруживших ее мужчин и уселась на нагретый камень.
- Кто ты, девочка? - добродушно поинтересовался пан Божидар. - Объясни уж нашему драконоборцу, а то бедняга извелся вконец...
- Надо будет - объясню!
- Экая ты дерзкая, - вздохнул пан Молотило.
- Какая есть!
- А что ж врала, будто королевна?
- Я не врала!
- Да неужели?
- Хочешь правду знать? Тогда вон у них спроси, пан! - девушка кивнула на застывшего столбом Годимира, безвольно обвисшего Олешека и продолжающего опасливо озираться на стражников Бирюка.
- Да? - Пан Божидар пошевелил усами. - И спрошу.
- Спроси-спроси!
- И спрошу! Ну-ка, пан Годимир, ответь мне: с чего ты взял, будто с королевной Аделией повстречался?
Рыцарь пожал плечам. А ведь и правда, с чего бы это? Наверное, просто очень хотелось спасти королевну. Вот и выдал желаемое за исполнившееся...
- Ну, я... - неуверенно протянул он. Можно ли в этой жизни быть в чем-то уверенным? Короли грабят, шпильманы становятся лазутчиками, люди забывают законы гостеприимства...
- Верно! - воскликнула девчонка. Будто мысли прочитала. - Я тебе говорила, пан рыцарь, что я - королевна? Отвечай, ну-ка!
- Нет. Не говорила, - как на исповеди выдохнул Годимир.
- Верно! Ты сам решил, что я - королевна! Себя убедил, его убедил, - ткнула она пальцем в Яроша, - музыканта и того убедил. Едва-едва меня не убедил!
- Так ты ж не спорила...
- А ты бы мне поверил?
- Честно?
- Само собой.
- Не поверил бы. Я бы подумал, что боишься и скрываться решила.
- Вот то-то и оно!
Она победоносно глянула по сторонам.
- А кто же ты? Как в лесу оказалась одна? Не женское это дело - по здешним лесам шляться. Тут случается и рыцарю при мече да на коне небезопасно...
- Я тебе, пан рыцарь, как-нибудь после расскажу. - Девушка отвела глаза, будто застыдилась чего-то.
- Да нет уж... - нахмурился пан Божидар. - Ты давай всем расскажи. И прямо сейчас. А то поразвелось тут, в Ошмянском королевстве, подсылов да лазутчиков! Ступнуть некуда! Откуда мне знать, может, ты из Загорья? Или из Орденских земель подметные письма везешь, как... - Он не договорил, глянул на Олешека и кашлянул в кулак.
- Может, ты обыскать меня вздумаешь, пан Божидар? - прищурилась девушка. Годимир заметил, как она подалась вперед. Чуть-чуть, самую малость.
Стражники и сам каштелян ошмянский не ожидали ни малейшего подвоха. Они привыкли опасаться людей с оружием - здоровенных мужиков с остро отточенной сталью. А тут щуплая девчонка с растрепанной косой. Но Годимир-то помнил, как хлестала ее туго сплетенная коса по глазам страшных, рычащих в боевой ярости горных великанов, как били кулаки, локти, колени, пятки... Вот, сидит будто бы расслабившись, а сама ноги покрепче на щебне утвердила. Одно неосторожное движение ошмяничей... Да что там движение! Слово, взгляд косой! И тут она взовьется в прыжке. Худо же придется всем, попавшим под горячую руку... Кто ж она такая?
- Погоди, погоди... - вмешался рыцарь. - Может, хватит искать лазутчиков, пан Божидар? Вон, Олешека схватил зачем-то... Так и до меня черед дойдет, как я вижу.
- Надо будет - дойдет! - рявкнул пан Молотило. Он чувствовал себя победителем и отступать не собирался. - Ты, пан Годимир, не очень-то передо мной красуйся! Я знаю, кто ты есть на самом деле. И ты знаешь, что я это знаю... Тьфу ты! Вот загнул!
- Чем же я успел тебя прогневить? - Хоть словинцу и не хотелось пререкаться с дородным каштеляном, но он обрадовался возможности отвлечь того от девушки. К его же, то есть пана каштеляна, кстати сказать, пользе.
- Ты обещался королевну найти?
- Ну...
- Подковы гну! Обещался?
- Да. Обещался.
- Нашел?
- Нет, - вздохнул рыцарь. Чего греха таить. Не справился. Не оправдал возложенного на него высокого доверия.
- Вот видишь! И клада драконьего ты тоже не нашел! Хотя обещал.
- Я не...
- Обещал, обещал! Или, может, нашел? Нашел и закопал где-нибудь в лесу со своими помощничками? Оборванцем вот этим, - палец Божидара решительно указал на Яроша. - И вот вторым, певуном!
- Ну, ты же знаешь, пан Божидар, что не успел бы... - начал словинец, но его внезапно прервал Олешек:
- Что с ним разговаривать? Боров жирный. Умишко и был невеликий, а нынче и вовсе салом заплыл!
Каштелян ударил лениво и как бы нехотя. Но голова музыканта запрокинулась назад, и Годимиру даже почудился хруст сломанных позвонков.
- Перестань, пан Божидар! - Годимир вцепился в рукав дорогого зипуна. - Остановись!
Ошмянский каштелян шутя сбросил его ладонь. Обернулся, набычился. Навис туча тучей. Рыцарь, хоть и не жаловался никогда на дарованный батюшкой-матушкой рост, почувствовал себя подростком. Мальчишкой, как в замке у пана Стойгнева герба Ланцюг, где начинал воинское служение оруженосцем.
- Ты меня, пан Годимир, не гневи! - Заречанин дохнул жарким смрадом больного желудка. - Господом прошу, не гневи. Ты пока еще можешь вину свою искупить...
- Какую? - пискнул словинец.
- А такую! - Каштелян придвинулся еще ближе. - Брехню свою перед людьми и Господом! Неудачу с королевной! Неудачу с драконьей сокровищницей! Еще говорить?
- Довольно... - Годимир с трудом подавил желание закрыть лицо руками. Хорош же он был бы, если бы дрогнул и проявил слабость, недостойную странствующего рыцаря.
- А коль довольно, то разговор окончен! - Божидар рычал, словно разбуженный посреди зимы медведь. Куда девались его привычные доброта, обходительность, добрая отеческая полуулыбка? - Музыканта я с собой увезу. Судить будем по справедливости. И кару назначим по закону и совести.
Рыцарь глянул на шпильмана. Олешек висел, не подавая признаков жизни. Видно, здорово пан приложил кулаком. Вот бы его выставить на бой с паном Тишило герба Конская Голова. На кулачках, само собой. Ярош старательно отводил глаза.
- А ты, пан Годимир, можешь еще поискать королевну Аделию. С проводником своим на пару. Хочешь, и конопатую с собой возьми. А нет... Так на нет и суда нет.
Он махнул рукой, повернулся и пошел в пещеру. Следом за ним стражники поволокли пленника.
- Вот, стало быть, паныч, - добродушно проговорил задержавшийся дольше других Курыла. - Ты не серчай, ежели что не так... Мы панскую волю исполняем.
Годимир кивнул. Все правильно. Так и есть. Что с простых служак возьмешь? По крайней мере, они не усердствовали, волю рукам не давали - не то что пан Божидар.
Пожилой стражник нырнул во тьму...

- Эй! Ты не заснул часом, пан рыцарь? - Ярош без всякого уважения ткнул его в бок. Он вообще все время вел себя с рыцарем на равных. Только непонятно, себя ли считал приближенным к благородному сословию или Годимира ставил не выше любого лесного молодца из развеселой хэвры.
- Не заснул. Задумался.
- А-а-а... - понимающе протянул Бирюк. - Задуматься - это по-пански. Нам, простым людям, думать некогда. Вертеться надо, чтоб выжить, елкина ковырялка.
Рыцарь не нашелся с ответом. Пожал плечами.
- Ладно, - продолжал разбойник. - Мы идем поглядеть, что да как? Или обойдемся?
Признаться, разоренные телеги на прогалине не давали Годимиру покоя. Чутье странствующего рыцаря, привыкшего во всем ожидать подвоха - от людей ли лихих, от чудовищ ли, - подсказывало: что-то не так. Ну, не от простой же неосторожности с огнем сгорели повозки, люди, нехитрый селянский скарб, обуглилась трава в круге не меньше десяти саженей шириной. Он кивнул, не задумываясь:
- Пошли поглядим!
- Вот так бы раньше! - усмехнулся Бирюк. - Давай помаленьку. Только оглядываться не забывай. А то знаю я вас, панычей благородных...
Разбойник первым пошел через подлесок. Славно пошел. Побеги лишь кое-где колебались, а хворост под подошвой чобота не хрустнул, не затрещал. Посетовав, что не выучиться так никогда в жизни - с этим даром родиться надо, - Годимир направился следом. Черные ножны легко похлопывали его по левому бедру.


ГЛАВА ВТОРАЯ
СОЖЖЕННЫЙ ОБОЗ

Только спустившись в неглубокую лощину, где дымились повозки, Годимир понял, насколько прав был Ярош. Смердело невыносимо. Не то, чтобы рыцарь никогда не слышал запаха паленой плоти - все-таки вырос в батюшкином маетке, где и свиней смалили частенько, да приходилось и больную птицу или скотину забивать и сжигать, чтоб зараза по округе не пошла. Да, скажем прямо, случалось ему в странствиях задремать у костра, не сняв с углей курицу. Редко, но случалось. Тоже тот еще запашок. Да и обидно...
Но тут была особая вонь. Ни с чем не сравнимая. Очень не хорошая...
Ярош пошел по дуге, огибая выгоревший круг слева. Лук он держал в руках, и стрела глядела на ближайшую стену леса.
Годимир, дыша ртом, пошел вправо.
Три повозки. Вместительные, крепко сбитые. Колеса цельные, без осей и обода. Впереди каждой - дышло. Первую, судя по ярму, волокли быки или волы. А собственно, какая разница? На второй - обрезки постромок и гужей. Значит, кони. Третья... Снова ярмо. Волы.
Кто бы это мог быть?
Должно быть, переселенцы, о которых молодой человек много слышал еще в Островецком королевстве, а после и в Ошмянах.
С десяток лет назад по Заречью поползли слухи, мол, в отрогах Запретных гор можно сыскать самоцветные каменья. Кошачий глаз и орлец, жабье сердце и змеевик, турмалин и гранат, гелиодор и гиацинт, шерл и жаргон... А иногда, сказывали, можно даже изумруды добыть. Врали, скорее всего. Каменья небывалой ценности. Годимир слышал лишь о единственных копях в землях Ордена Длани Господней, что на севере. А чтоб в каком-то зачуханном Заречье... Разве можно в эдакое поверить?
И, тем не менее, легковерные нашлись. Потянулись на юг с берегов Оресы и Словечны разорившиеся свободные землепашцы, вольные добытчики - охотники, бортники и прочие, - кое-где стали и беглые кмети появляться. Шли пешком с котомками за плечами и ехали целыми семьями на подводах. Иные сбивались в ватаги. Как, например, вот эти. Думали, что кучей и от разбойников отбиться можно, и с хищным зверьем совладать, да и попросту выживать легче, когда локоть товарища чувствуешь. Мысли верные - трудно возразить. И все же...
Странные, если не сказать - страшные, дела творились здесь, в позабытом Господом, Пресветлым нашим и Всеблагим, медвежьем углу. Обычно переселенцы беспрепятственно добирались до предгорий. Правители ближних королевств не очень-то возмущались. Больше для виду. А сами уже потирали ладошки в надежде наложить лапу на свежевыкопанные прииски. Спали и видели самоцветные ручейки, заполняющие их полупустые сундуки. Да не тут-то было! Сколько не обустраивалось в отрогах Запретных гор людей, а начать добычу драгоценностей никому пока не удалось. Нет, может, у кого-то и вышло, да только никого в живых не осталось, чтоб о том миру поведать. Возжелавшие отнять у земли ее сокровища начали исчезать. То ли по дороге, то ли обустроившись уже на новом месте. Некоторые успевали даже завести дружбу и торговлю с ближайшими поселениями местных уроженцев. Обещали в гости приходить. На праздники там... На Водограеву ночь или День Рождения Господа, на День Поминовения Усопших или Величание Последнего Снопа. Даже сватов к пригожим девкам сулились засылать. А потом вдруг - бац! И нет ни слуху ни духу от пришлых. Принимались искать - да хоть бы и тот же пан Божидар герба Молотило отряды снаряжал - и находили сожженные избы, разоренные землянки. Очень редко мертвые тела.
Когда Годимир услыхал об этой загадке впервые, он ни на миг не усомнился - драконья работа. Кто, кроме зловредного гада, воплощения мирового зла, на подобное способен? Все сходилось, как по-писаному. Избы пламенем чародейским сжигает. Бедняг-старателей попросту сжирает, кто убежать или в какую-никакую нору забиться не успел. Заработанное тяжким трудом собирает и сносит в пещеру. Читанные в отрочестве и юности труды многомудрых ученых, знатоков всяческой нежити, только подтверждали его рассуждения. Потому-то и помчался странствующий рыцарь, мечтавший уничтожить хотя бы одного-единственного дракона, на юг, в Островец и Ошмяны. Оставил просвещенный Стрешин, состязания певцов и поэтов, благородные схватки, пани Марлену, наконец, которую долго - и не без поощрения с ее стороны - Годимир считал панной сердца.
Теперь о пани Марлене напоминал лишь затертый и засаленный до невозможности шарф зеленого цвета, на котором уже почти и не угадывались некогда золотистые листочки канюшины. Да и сам образ пани Марлены, супруги Стрешинского воеводы, потускнел, а еще лучше сказать - затерся. А ведь в свое время сколько рифмованных строк посвятил ей ищущий славы не только в боевом, но и в поэтическом искусстве рыцарь! Ну, вот хотя бы...

- Я не прошу твоей руки -
Такого счастья я не стою.
И все ж безудержной тоски
Я не скрываю. И не скрою.

Ты путеводная звезда
В скитаньях этой жизни мрачной.
Жить от тебя вдали - беда,
И всяк живущий - неудачник...

- Эй, пан рыцарь! - негромко окликнул Годимира Ярош. - Никак опять задумался? Вот беда мне с этими панычами, елкина ковырялка! Все думают и думают... О чем хоть замечтался? Или, верней сказать, о ком? О зеленокожей страхолюдине?
- Перестань! - Словинец почувствовал закипающий гнев. Еще чуть-чуть и сорвется на крик. - Зря ты так, Ярош. Она нам всем по два раза жизнь спасла. Себя не пожалела.
- Да ладно! - Бирюк согласился с поразительной легкостью. Махнул рукой. - Не надо - не буду. Только я постарше буду. И мой тебе совет, пан рыцарь, - не грусти о мертвой нежити, когда живая девка под рукой имеется. Уяснил?
- Это ты про...
- Во-во. Про королевну нашу.
- Ну, какая ж она королевна?!
- А это с какой стороны поглядеть. Жалко, что она в Ошмяны поехала. Надо было тебе уговорить ее остаться.
- Скажешь тоже... Пускай едет.
- Гляжу я на тебя, - разбойник уже завершил обход выгорелого пятна и остановился прямо напротив рыцаря, - и диву даюсь. Рыцарь ты или монах какой?
- Ты это на что намекаешь?
- Да я не намекаю. Я прямо могу сказать. Девка-то она не королевских кровей, елкина моталка. Но все что надо, все при ней. И тут, и тут...
- На себе не показывай, - попытался перевести разговор в шутку Годимир.
- А ты не учи меня, пан рыцарь! - сердито откликнулся Ярош. - Тебе дело говорят, а ты... Неужто тебе интереснее за драконами по горам гоняться, королевен там всяких искать - леший пойми еще живая она или нет, а может, уже с новоявленным женихом десяток поприщ отмахала!
- Не смей!
- Помолчи, помолчи, пан рыцарь. Послушай, елкина ковырялка. Я хоть и черного роду, а голову на плечах имею.
- Ну, так и...
- Слушай, слушай! Потом еще благодарить будешь. Что тебе толку в сбежавшей Аделии? Ты прям так и думаешь, что найдешь ее и в рыцари тебя посвятят по всем правилам? А после обвенчают с наследницей Ошмянского престола? А после батюшка-король, свет Доброжир наш ненаглядный, и на твою макушку корону взгромоздит?
- А почему бы и нет?
- Эх, взрослый ты парень, пан рыцарь, а в сказки веришь! Прошло то время, когда короли слово, данное принародно, держали насмерть. Прошло и то время, когда в рыцарстве опору любого трона видели, хоть Хоробровского, хоть Ошмянского. Зря, что ли, столько наемников в королевских армиях? Как думаешь, елкина ковырялка?
- Ну... - Годимир замялся.
- Вот то-то и оно. "Ну" да "ну"... На одно это ваше рыцарство и способно. Мечами махать да длиной мериться...
- Чего длиной?
- Да выходит, что копья! Больше вам и помериться нечем!
- Ты говори-говори, да не заговаривайся!
- Прямо! Пугать меня вздумал? Я пуганый. А в этой жизни только удара в спину боюсь, елкина ковырялка!
- Ты, Ярош...
- Да! Я - Ярош. И за тебя же, дурня благородного, переживаю. С чего бы только, елкина ковырялка? Не пойму! Ты, за королевнами да паннами сердца гоняясь, запросто можешь счастье в жизни упустить! Чего ты ее с ошмяничами отпустил?
- Так что ж мне, в ноги ей падать было? Уговаривать? - возмутился Годимир.
- Да ты не то что в ноги, ты поговорить не пытался!
- А что я? Почему я?
- А кто еще? Я? Я - старый уже. Мне бы вдовицу найти добрую да домовитую, и чтоб за бражку не сильно пилила, и все. Большего счастья не надо, елкина ковырялка. Певун? Так он, будь уверен, уже вовсю клинья подбивает! За ним не заржавеет. Вот уведет у тебя девку - локти кусать будешь, а поздно...
Годимир сердито нахмурился. Нравоучения Яроша его изрядно утомили. Добро, был бы ученый мудрец или убеленный сединами благородный пан-рыцарь, а то лесной молодец. И туда же - учить жизни! Хотя нельзя сказать, что хотя бы в глубине души рыцаря тоненький голосок не подзуживал: "А ведь прав разбойник, прав!"
История о том, как они приняли невесть откуда взявшуюся в окрестностях Гнилушек девчонку за королевну Аделию, похищенную из замка в Ошмянах предположительно драконом, сама по себе достойна быть увековеченной как пример глупости и самообмана. Но, задумываясь сейчас о случившемся, Годимир не мог не признать, что их спутница и сама ему подыграла, не возражая, чтоб ее называли "твое высочество", водили по лесу искать пещеру дракона... На испуганную дурочку она никак не походила, а значит, имела свой интерес, как говорят купцы в Белянах, что в Поморье. И когда обман раскрылся - а он не мог не раскрыться с появлением пана Божидара и прочих ошмяничей, знавших истинную королевну в лицо, - она не особо раскаивалась. И на откровение не шла. Всего-то и искренности, что соизволила настоящее имя назвать. Да и то - настоящее ли? Последний раз они говорили вчера, у той же пещеры, после того, как пан Божидар увел Олешека, а Ярош сказал, что пойдет прогуляться по округе - следы посмотрит...
Рыцарь присел на камень рядом с лжекоролевной. Покосился на ее устало опущенные плечи, раздосадованное - кажется, вот-вот заплачет - лицо. Подумал: искренне ли она переживает или по-прежнему обманывает? Сменила одну маску на другую?
- Зовут-то тебя как по-настоящему?
- А что?
- Да ничего... Просто Аделией звать как-то... - Он пожал плечами. - Да ты, пожалуй, и сама теперь не захочешь.
Девушка сверкнула глазами. Должно быть, хотела ляпнуть очередную дерзость. Но сдержалась. Кивнула:
- Верно. Не захочу. Меня в малолетстве Велиной кликали. Вот и зови Велиной. - Она помолчала. Вздохнула и быстро проговорила: - Ты прости меня, рыцарь Годимир. Я не хотела тебя обманывать. Просто так вышло. Иногда бывает...
- Это точно, - согласился словинец. - Иногда бывает. Просто выходит само собой. Уж я-то знаю...
Он собирался сказать многое, но так и не решился. Упрекать или благодарить? С одного бока - обманула, выдала себя за другую, морочила голову... Кто знает, если бы не ее ложь, глядишь, и к Якиму с Якуней не попали бы. А значит, не было бы погони через ночной лес, схватки с горными великанами, обезглавленного дракона, а главное, навья осталась бы жить... Вернее, не жить - ведь она сама любила повторять, что мертва больше четырех сотен лет. Просто ходила бы рядом, разговаривала бы, смеялась.
- Ты зачем пришла?
- Помочь хочу...
- Помочь? Зачем?
- Странный... Смешной... Зачем помогают?
И правда, зачем помогают?
Кто-то рассчитывает получить выгоду и отдачу от вложенной доброты и участия. Кто-то помогает бескорыстно. И люди, и нелюди. Бросается на выручку, не раздумывая, и теряет... Пусть не жизнь, пусть подобие жизни, подаренное старинными чарами. Все равно нужна смелость и благородство.
Теперь навьи с ним нет. И не будет уже никогда.
Коротенькое слово "никогда". Казалось бы, скромное и невзрачное. Есть много более громких и красивых. Но почему стынет душа от одного его звука?
Никогда.
Никогда...
Никогда!
- А еще говорят - когда-нибудь, - тихонько произнесла Велина. Угадала мысли или последнее "никогда" он прошептал вслух? Она продолжила: - И если не на этом свете, то в королевстве Господа, Пресветлого и Всеблагого. Нужно только верить.
- Верить... - Рыцарь кивнул. Задумчиво поковырял обгоревшей палочкой холодные угли. - Верить мало. Нужно еще бороться. Вера без борьбы - удел слабых духом.
Девушка посмотрела на него долгим взглядом, в котором мелькнуло нескрываемое уважение.
А потом Годимир почувствовал, что хочет спать. Выворачивая челюсти, зевнул. Тихонько сполз с камня, примостил на него голову. Гранитный валун вдруг оказался мягче пуховой подушки.
Как же давно он не спал на настоящей подушке...
А утром, когда стражники во главе с паном каштеляном начали седлать коней, Велина заявила, что желает отправиться в Ошмяны. Мол, надоело ей в дикой глуши ошиваться. А раз Божидар ее лазутчицей обзывал, то тем более должна пойти с ним, чтобы последние сомнения в ее виновности отпали.
Пан Божидар покряхтел, покусал ус для порядку и согласился. А что ему было делать? Слава Господу, что хоть коня девка вздорная не потребовала. Сказала, что пешком ходить привычная.
Олешека усадили в седло связанного. Цистру повесили тут же, на луку, иначе шпильман начинал дергаться и озираться, словно припадочный.
На том и попрощались.
Годимир радовался, что хоть Яроша пан Молотило не опознал. Если бы среди стражников нашелся один, знающий Бирюка в лицо, несдобровать бы лесному молодцу. Скорее всего, его довезли бы до ближайшего дерева с крепкой веткой. А так - ходит, жизни учить пытается...
А может, нужно было его сдать с потрохами Божидару? Ну, просто, чтоб не лез в душу...

- Эх, нужно было тебя Божидару выдать! - ляпнул рыцарь вслух и тут же устыдился. Кем бы ни был Бирюк, а все-таки сражались бок о бок с горными людоедами. Годимир ведь помнил, чьи стрелы сохранили ему жизнь.
Ярош в первый миг не смог ничего сказать. Раззявил рот, пожал плечами...
Наконец выдохнул:
- Ну, ты даешь, пан рыцарь...
Повернулся и пошел прочь, глядя под ноги.
Кровь прилила к ушам и щекам словинца. Вот как бывает в жизни! Одно неосторожное слово, одна дурацкая шутка... Разве сам он не обиделся на Олешека за глупые обвинения? Нет, конечно, ему можно. Он же рыцарь, а тут какой-то лесной молодец. Грабитель и убийца. А то, что это разбойник пробрался в королевский замок его величества Доброжира, вознамерившись помочь тебе, паныч неблагодарный? Разве одно это не стоит всех сокровищ Хоробровской казны?
Годимир потрусил вслед за Бирюком, словно побитый щенок.
- Ярош! Послушай, Ярош! Погоди же!
Бирюк и не думал останавливаться. Шагал и шагал себе.
- Эй, погоди! Ну, погоди же! - Рыцарь несмело коснулся плеча разбойника.
Неожиданно Ярош резко повернулся:
- Что ты тянешься за мной, будто хвостик? Пошел бы поглядел, что там на телегах.
- Я... Ну... То есть, я хотел сказать...
- Все. Сказал. - Лесной молодец прищурился, ухмыльнулся, показывая выбитый резец. - Делом займись, пан рыцарь.
- Так ты не...
- Обиделся?
- Да! Я думал...
- Ты опять думал? - нахмурился Ярош. - Прекращай. Пустое занятие. Лучше погляди что да как. Может, что необычным покажется. А после поговорим.
Годимир вздохнул с облегчением:
- Хорошо. Погляжу.
Он остановился у кромки горелого пятна. В самом деле, что-то не так. Не может свежая трава так гореть. Это же не стерня, высушенная жарким солнцем к концу серпня. Тем более, второго дня дождь шел. Да не просто дождь - ливень с громом и молниями.
А если бы горело перед дождем, сильные струи разбили бы пепел, размыли бы его, развезли по округе, а то и вовсе снесли бы - вон как ложбина уходит под гору. Не иначе поблизости яр или речка, сбегающая с гор. Но если человеку столь сильное пламя развести не под силу, то остается предположить лишь одно...
Молодой человек никак не мог решиться выговорить это слово. Даже мысленно, будучи уверенным, что никто его не услышит, не поднимет на смех.
Нет, чтобы решиться, нужно подыскать еще доказательства. Весомые и неоспоримые.
Марая сапоги жирной черной гарью, он двинулся к ближайшей телеге.
Прежде всего, следует осмотреть трупы, если таковые найдутся.
Они нашлись. Прямо в телеге, поверх каких-то тюков, обугленных коробов, тряпок, мешков муки, превратившейся в черные спекшиеся комки. Четверо взрослых и трое детей.
Рыцарь наклонился над верхним телом. Ни лиц, ни волос разобрать невозможно - пламя не пощадило. Сквозь расползшиеся губы белеет оскал. Судя по зубам, труп принадлежал молодому мужчине. Не старше самого Годимира. А если и старше, то на два-три года, не больше.
Посмотреть бы, кто там еще, но уж больно неохота руки марать. Если копоть так воняет, то и липнуть к рукам она должна тоже, не приведи Господь!
А почему смрад кажется таким знакомым?
Вот загадка!
Где же он мог его слышать? Вернее, чуять. А еще вернее, обонять... Или как там правильно?
- Ну, что скажешь? - окликнул Годимира разбойник.
- Я бы не рубил с плеча, но... - искренно отвечал рыцарь.
- Думаешь, дракон?
Слово, которое так боялся произнести драконоборец, прозвучало.
- Ты сказал, - вздохнул он. - Не я.
- Еще бы мне не сказать, - оскалился Бирюк. - Что ты еще, пан рыцарь, можешь подумать? Огнь, палящий даже мокрую траву. Трупы. Скотины нет...
- Дракон мог сожрать волов и коней.
- Ага. А людей сложил в телеги и пожег.
- Люди могли сидеть на телегах, когда гад напал. Там и смерть приняли.
- Могли. Только не думаешь ты, что горящий человек кинется прочь из повозки, вместо того чтобы в кучу сбиваться, словно овцы?
- Ну-у... - Годимир пожал плечами.
- Это раз, - беспощадно продолжил Ярош. - Ярмо разбито. Ладно, елкина ковырялка, положим, быки с перепугу взбесились и вырвались. А гужи на конской запряжке кто разрезал?
- Ну...
- Погоди. Еще не так нукать начнешь. Там на дороге следы верховых. Много. Больше десятка. Гораздо больше, но точно сказать не могу - они топтались на одном месте долго. Кое-кто спешивался...
- Стой! Теперь ты погоди и меня послушай! - Годимир хлопнул себя по лбу. Чуть более звонко, чем изначально намеревался, а потому поморщился, но продолжил: - Вонь. Я вспомнил, где я в первый раз ее учуял!
- И где же? - Разбойник глянул немного насмешливо, с чувством превосходства опытного, умудренного жизнью человека.
- В Ошмянах. В королевском замке!
- Неужто, елкина ковырялка, Доброжир так провонялся?
- Не смейся. Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Этот смрад стоял в спальне королевны Аделии после ночного пожара. Пожар-то ты помнишь?
- Помню, - как бы нехотя согласился Ярош.
- Помнишь, как из окна пламенем бабахнуло?
- Помню. Что ж не помнить?
- Так вот нас поутру водили туда... Ну, то есть в спальню королевны.
- Высоко ж тебя занесло, пан рыцарь, - хмыкнул разбойник.
- Каждому свое, - в тон ему весьма ядовито откликнулся Годимир. - Комната выгорела почти вся. Все как есть... Сундуки с платьями, кресло, кровать с балдахином...
- Ты, пан рыцарь, про огонь давай. Мне как-то без разницы - комод у Аделии был или сундук, и сколько в нем нарядов хранилось.
- Хорошо. Про огонь так про огонь. Выгорело там все. И копотью покрылось. Такой же черной да жирной, как и эта, - рыцарь кивнул на обугленную телегу.
Ярош задумался. Почесал бороду. Недоверчиво прищурился:
- И ты думаешь - это все дракон учудил?
- Как пить дать!
Бирюк вздохнул:
- Ты ж сам видел. Вымерли они. Нет бессмертных на этом свете. Хоть букашка-таракашка, хоть дракон, а все умирают.
- Абил ибн Мошша Гар-Рашан в "Естественной истории с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным", - терпеливо пояснил Годимир, - упоминает о немыслимой продолжительности жизни драконов. До тысячи лет. И возможно, это не предел. И архиепископ Абдониуш, составитель знаменитого "Физиологуса", с ним согласен. Он даже отмечает, что сказки о бессмертии драконов и пошли от их долгожительства.
- Да? - Ярош в растерянности полез пятерней в затылок. - Так ты хочешь меня убедить, дескать, Запретные горы - край непуганых драконов?
- Убедить? Да упаси меня, Господи! Не веришь - не надо. Просто все один к одному сходится.
- Сходится, да не все. Есть одна отметочка, которая все твои выдумки о драконе, пан рыцарь, перебьет в одночасье. Как меч хворостину.
- Что ты говоришь? И какая?
Ярош успел только раскрыть рот, как громкий топот копыт, донесшийся от перелеска, заставил его круто развернуться, натягивая лук.
Прямо к ним мчались галопом, горяча могучих коней шпорами, три рыцаря.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ТРОЕ НА ОДНОГО

Всадники приближались, наклонив копья для удара.
Как в страшном сне время растянулось, и Годимир успел рассмотреть во всех подробностях доспехи рыцарей и сбрую коней. Дрожали края раздутых ноздрей, втягивавших и выдувавших воздух со свистом. Отсвечивали перламутром выпуклые глаза скакунов - у среднего жеребца левый глаз был "сорочьим" и жутковато выглядывал из-под стеганого шанфрона. Широкие копыта взмывали над землей и ударяли в нее, разбрасывая искалеченный дерн. Хлопья пены срывались с распяленных стальными удилами лошадиных губ.
Всех опередил крайний слева рыцарь в ярко-алой суркотте поверх вороненого хауберка. На щите его раскорячился черный зверь, похожий на кошку, но с человеческой головой.
"Мантихор, - подумал Годимир. - Кто ж это такое чудище гербом избрал? Вот у нас в Хоробровском королевстве..."
Закончить мысль словинец не успел. Прямо над краем щита воткнулась знакомая стрела с серым оперением. Ярош?
Точно он.
Опять выстрелил без нарукавника. Ишь как зашипел.
"Мантихоровый" рыцарь дернулся, уронил копье. Его конь отвернул в сторону, сбив с ноги скачущего рядом вороного.
Рыцарь, восседающий на вороном, громко, но неразборчиво закричал. На его голове красовался бацинет с бармицей, а низ лица закрывала кольчужная сетка. Но Годимир узнал изображенный на щите и на суркотте, рыжей, как мех молодой лисицы, герб - черная подковка. Должно быть, дальний предок выбрал себе герб на счастье. Этого пана драконоборец встречал в Ошмянах, но вот имя запамятовал.
У третьего из атакующих на щите стояли на изогнутых хвостах две толстые рыбины. С первого взгляда могло показаться, что караси уселись на корточки. На взгляд словинца или заречанина более дурацкой картинки нарисовать невозможно. Годимир не сомневался, кто сейчас на него скачет, хоть и скрывались веснушки и огненно-рыжие кудри королевича Иржи из Пищеца под глухим шлемом, увенчанным, кстати, кованой рыбкой. Вот так случай! А случай ли? В последнее время Годимир все чаще и чаще убеждался, что истинные случайности бывают ой как редко.
Словинец рванул меч из ножен... и непонимающе уставился на стальной обломок не более пяди в длину, торчащий из рукояти.
Как же он мог забыть?!
Мечу, подаренному паном Тишило пришел конец, когда, срубив драконью голову, он столкнулся с гранитным валуном. Самая лучшая сталь прямого удара о камень не выдержит. Конечно, рыцарю без меча никак нельзя, но прощание с паном Божидаром вышло более чем холодным, и просить у ошмянского каштеляна даже ухналь Годимир не стал бы ни за какие пироги. Не то что меч, пожалование которого накладывает весьма существенные обязательства на принимающего подарок.
Вот так и остался пан рыцарь Косой Крест без оружия. И что самое обидное - вспомнил только теперь, когда нужно сражаться.
В отчаянии Годимир швырнул сломанный меч под ноги и приготовился умереть.
- Не боись, рыцарь, выдюжим!!! - весело воскликнул Ярош, выпуская стрелу за стрелой.
Каленый наконечник соскользнул по шлему королевича Иржи. Следующая стрела воткнулась в щит, задрожала в бессильной ярости.
Пану Подкове повезло меньше. Жало стрелы нащупало слабину в пейтрали. Конь вскрикнул жалобно, как смертельно раненный человек, и покатился кувырком. Взбрыкнули задние ноги, отлетело брошенное рыцарем копье. Всадник не успел не то что спешиться, а даже ноги из стремян выдернуть. Конская туша грохнулась на него сверху, и Годимир невольно содрогнулся, услышав предсмертный вскрик молодого рыцаря.
Сопереживая пану Подкове, словинец едва успел отклониться от удара копья поморянского королевича. Острие скользнуло по кольчуге и тут же горячее конское плечо ударило Годимира в грудь Он отскочил, с трудом удержав равновесие. Услышал крик Яроша:
- Сзади!
Холодный клинок свистнул над головой, обдав макушку ветром.
Годимир присел, оглядываясь: ярко-алый мантихор на треугольном щите скалился со щита незнакомого рыцаря, который вновь заносил меч для удара.
- Я их придержу! - кричал разбойник.
Кого? Ныряя под конскую голову и нашаривая повод, Годимир успел вяло удивиться, а после ему стало не до того.
Ох, и тяжко же противостоять конному вооруженному противнику, озабоченному тем, чтобы убить тебя. А тем более тяжело заставить себя почувствовать к нему ненависть, столь необходимую для боя. Из всех молодых рыцарей, ошивавшихся в ожидании турнира при дворе короля Доброжира, словинец чувствовал неприязнь лишь к королевичу Иржи. И то даже не потому, что тот во всеуслышание хаял Олешека лазутчиком и подсылом загорским, а потому, что с ним самим паныч задирался, словно петух.
Хвала Господу нашему, Пресветлому и Всеблагому, что сейчас Иржи не смог вовремя остановить и развернуть коня, и тот, разогнавшись, уволок его шагов на двести вперед, вломившись с разбегу в подлесок. Теперь, пока выберется, нужно успеть с "мантихоровым" разобраться. Вот только как это сделать, если всего-то и успеваешь, что уворачиваться от его размашистых ударов, проскакивая под мордой гнедого то вправо, то влево. Левой рукой рыцарь Косой Крест удерживал коня под уздцы.
Рыцарь в алом рубил как одержимый. Так и норовил зацепить Годимира. И если бы не стрела, торчавшая из левого плеча, преуспел бы с первой полудюжины ударов. Все-таки рана давала себя знать.
- Трус! Заяц! Трус! Заяц! - выдыхал "мантихоровый" с каждым взмахом меча.
Словинец не отвечал, опасаясь сбить дыхание. Ничего, потерпим. Смеется тот, кто остается на ногах. Он очередной раз оказался у самого стремени алого, попытался схватить его за локоть.
Не получилось! Пальцы соскользнули по рукаву хауберка.
"Мантихоровый" оскалился - у него лицо не скрывалось ни забралом, ни кольчужной сеткой - и попытался ударом шпор поднять скакуна на дыбы. Годимир сделал все, чтобы ему помешать. То есть повис на поводе, всем весом притягивая голову гнедого к земле. Конь заржал, протестуя против издевательства, приподнял передние ноги на пол-аршина и тут же тяжело опустился.
"Слава тебе, Господи!" - мысленно поблагодарил Отца Небесного Годимир. Уж очень не хотелось получить по голове широким - с добрую миску - копытом.
- Ах, ты смердюк! - выкрикнул всадник. Вновь занес клинок над головой.
Этого словинец не стерпел. Очень уж не по-рыцарски выходит. Конный на пешего, вооруженный на безоружного... Да еще обзываться?
Злость вскипела в сердце Годимира. Бросилась в виски.
Он с силой толкнул плечом щит "мантихорового" вверх. Так, что окованный край толкнул древко стрелы, по-прежнему торчащей между звеньями кольчуги. Попробуй-ка!
Алый рыцарь аж взвыл от боли. Дернулся, едва не уронил меч, зацепил коня по гриве - правда, плашмя, но все равно поделом.
- Не нравится? - Словинец позволил себе впервые с начала схватки открыть рот. - А так?
Он отпустил повод прижавшего уши коня, двумя руками схватил противника за подошву сапога, подналег...
Жалобно, по-детски вскрикнув, "мантихоровый" взмахнул руками, пошатнулся, бросил меч, стараясь удержаться пальцами за гриву, но волосы выскользнули из перчатки и он повис на боку коня, зацепившись шпорой за высокую заднюю луку.
Гнедой плясал, совершенно сбитый с толку происходящим.
- А ну-ка давай! - Годимир несильно стукнул кулаком по пятке алого. Тот ойкнул и свалился на землю.
Словинец тут же звучно хлопнул ладонью по крупу коня, который рванулся с места в галоп.
- Смердюк! Песья кровь! - тоненьким мальчишечьим голоском выругался "мантихоровый", пытаясь нашарить в траве меч.
"Это кто еще смердюк?" - подумал Годимир, легко зацепив сапогом древко стрелы. Алый взвыл дурным голосом, схватился за плечо, а словинец нагнулся и подхватил оставшийся без хозяина меч.
"Вот теперь-то мы на равных, рыжий..."
- Сзади! - вновь подал голос Ярош.
Даже не оглядываясь, рыцарь понял, что, скорее всего, королевич развернул коня и теперь стремится вновь поразить его копьем. Поэтому Годимир прыгнул через поверженного им "мантихорового" и закрутил пируэт, отмахиваясь вслепую мечом. Рядом, в опасной близости пронесся игреневый конь королевича, но копье, хвала Господу, прошло мимо.
Теперь появилось еще несколько мгновений, чтобы отдышаться и посмотреть по сторонам. Разогнавшегося рыцарского коня запросто не остановишь - уж это Годимир знал доподлинно.
И точно. Королевич вовсю работал поводом, сдерживая скакуна, и даже сумел перейти на рысь. Зато отъехал опять на порядочное расстояние.
А это еще кто?
Полдюжины всадников неестественно замерли на опушке, с северного края поляны.
Оруженосцы?
Скорее всего. И они, и слуги благородных панов рыцарей. Как же панам в одиночку путешествовать? Костер самим разводить, кашу варить, коней чистить? Нет. Не панское это дело.
Годимир вспомнил свои одинокие ночевки в лесу, обожженные о котелок пальцы, подгорелую кашу, заплаты, которые сам себе накладывал на штаны, сапоги, которые...
Да ну их всех!
Что за сопли он тут развел?
Еще попроси, чтоб пожалели!
Это белоруких панычей впору жалеть, а не его. Попади они в его шкуру - или померли бы с голодухи, или удрали бы в родительские маетки так, что пятки в задницы влипли бы.
Сталь калят не в тепленькой водичке, а из жаркого полымя в ледяную купель опускают!
А что ж стоят, не шелохнутся?..
И тут Годимир заметил застывшего на сгоревшем возу Яроша. Вот откуда лесной молодец ему советы подавал. Верно один шпильман сказал - мне сверху видно все, ты так и знай!
Несколько ударов сердца потребовалось рыцарю, чтоб сообразить - Бирюк не просто забрался куда повыше. Разбойник крепко сжимал до половины натянутый лук, а жало стрелы перебегало с одного оруженосца на другого. Наверняка, только это и охлаждало их горячее желание прийти на помощь панам и намять бока проходимцу, имевшему наглость объявить себя рыцарем без надлежащего обряда посвящения.
Ладно. Стойте. Придет нужда, и с вами поговорим.
Интересно только, Ярош кого-нибудь подстрелил или пример несчастного пана Подковы послужил наилучшим подтверждением смертоносности его лука?
Тем временем Иржи развернул коня.
Годимир пару раз, на пробу, взмахнул мечом "мантихорового". Добрый клинок. Тяжел ровно настолько, насколько необходимо. И баланс отличный. Воздух рубит со свитом - одно удовольствие.
Сейчас поглядим, только ли воздух этот меч способен разрубить.
Словинец вознес клинок к небу:
- Пан Иржи! Пан Иржи, я вызываю тебя на честный бой!
Поморич ошарашенно тряхнул головой.
- А? Что? - донесся его голос, изрядно приглушенный закрытым шлемом.
- На честный бой! Грудь на грудь, меч против меча. Ну же, отвечай!
Королевич медлил.
- Или ты боишься? - дерзко бросил Годимир.
- Что? Я? Тебя?
- Так за чем же дело стало?
- Невместно мне биться с оруженосцем!
- Я рыцарь в двенадцатом поколении!
- Ты не рыцарь!
- Зато я не трус!
- Что?
- Что слышал, пан Иржи! Мне отхлестать тебя плашмя перед всеми твоими прихвостнями?
- Да как ты смеешь?!!
Годимир ожидал, что поморич попросту пришпорит коня и вновь обрушится на него, норовя подцепить на копье. Разве стоит иного ожидать от рыжего?
Но королевич вдруг бросил копье наземь. Выкрикнул:
- Вышата!
Седоватый слуга в темно-синем куколе - ежевикой, что ли, красили? - нерешительно тронул пятками коня.
Ярош повел луком, натягивая тетиву чуть больше.
- Вышата, ко мне! - недовольно повторил Иржи.
- Слушаюсь, благородный пан! - Слуга поехал вперед, не задумываясь о собственной, повисшей на волоске жизни. Приблизился к королевичу. Спешился.
- Щит!
Слуга почтительно принял хозяйский щит. Бережно уложил на траву.
- Стремя!
Вышата взялся двумя руками за стремя.
- Видал, как у панычей истинных? - оскалился Ярош. - Все так чинно, благородно... Аж противно, елкина моталка!
Королевич глухо зарычал из-под шлема, но вслух не возразил. Молча сошел с коня, взялся двумя руками за шлем.
Годимир ожидал его, удерживая меч в Ключе - ладони скрещенным хватом на рукояти, а клинок покоится на сгибе руки. Удобная стойка - из нее легко атаковать и столь же удобно парировать удары противника.
Наконец на свет Господний показались рыжие вихры и перекошенное от ненависти лицо королевича - даже веснушки не видны на побагровевших щеках.
- Рад видеть тебя, твое высочество, - усмехнулся словинец. - Гляжу, ты не в себе малость. С чего бы это? Не нашел королевну Аделию?
- Зато ты нашел, как я погляжу! - не остался в долгу поморич.
- Я-то найду, не переживай. А вот ты - вряд ли.
- Это еще почему? - Иржи принял у Вышаты щит, неторопливо просунул предплечье в ремни.
- Угадай! - Годимир глубоко вдохнул, выдохнул, стараясь успокоиться перед схваткой.
- Вот еще!
- Хочешь три попытки?
- Нет! - рыкнул пан Иржи, мотнул головой, показывая слуге - убирай, мол, коня.
- Жаль...
- Довольно разговоров. Молился ли ты сегодня Господу нашему, Пресветлому и Всеблагому?
- Всенепременно. - Годимир самую малость склонил подбородок, обозначая учтивый поклон.
- Тогда именем Всевышнего, я вызываю тебя, пан Годимир герба Косой Крест. Будем биться... Ты как предпочитаешь?
- Ух, ты! - выдохнул словинец. Хотел съязвить - дескать, неужто ты меня, благородный королевич, за ровню держать стал? Но после сдержался. Хочется пану играть в благородство - пускай играет. Поэтому он громко произнес: - Как тебе будет угодно, твое высочество. Хочешь - до первой крови, хочешь - до смерти. Или пока кто-нибудь пощады не попросит...
- До смерти! - встрепенулся поморич. - Будешь знать, как лазутчикам покровительствовать!
Годимир пожал плечами:
- Хорошо. Как скажешь... - И добавил, четко и ясно выговаривая слова: - Именем Всевышнего, я, Годимир из Чечевичей, герба Косой Крест, принимаю твой вызов, пан Иржи из Пищеца, герба... - Он замялся.
- Герба Два Карпа, - подсказал королевич.
- Я принимаю твой вызов, пан Иржи герба Два Карпа. И пусть все, здесь присутствующие, будут свидетелями честного боя.
Поморич кивнул:
- Да будет так!
Он пошел вперед, прикрываясь щитом, а меч при этом держал в подвешенном положении - рукоять выше клинка.
Годимир шагнул правой ногой назад, переводя свой клинок в Быка - крестовина на уровне уха, острие клинка глядит на противника.
Королевич ударил просто и безыскусно - скорее всего, не на поражение, а чтоб проверить мастерство рыцаря - в левый висок. Словинец легко парировал высокой квартой, ответил навесным ударом, который Иржи без труда принял на щит.
Каждый из поединщиков отступил на шаг назад. Помедлили, а потом вновь сошлись. Иржи ударил справа, потом слева в голову. Словинец жестко блокировал попеременно квартой и терцией, обозначил косой удар в левое плечо, а когда поморич приподнял щит, направил лезвие клинка вниз, в бедро.
Только широко шагнув назад, королевич спас ногу.
Развивая успех, Годимир ударил снизу, из Глупца, целясь в пах. Иржи успел подставить щит. Клинок заскрежетал по бронзовой оковке. Словинец вернулся в Быка и длинным выпадом ткнул поморича острием в лицо.
Иржи отбил укол высокой квартой, отмахнулся мечом, вынуждая Годимира отступить, а потом ударил крест-накрест дважды. Целился он по-прежнему в голову - видно, всерьез решил довести бой до смертоубийства.
От первого удара пан Косой Крест уклонился. Второй встретил "ломающим" ударом из Глупца - снизу вверх. Меч Иржи отлетел вверх - некое подобие Крыши, если бы не одноручный хват. Рукоятка едва не вывернулась из пальцев королевича, он попытался вернуть контроль над оружием и невольно раскрылся.
Годимир рванулся вперед, сокращая расстояние, и ударил королевича навершием меча в лоб.
Глаза Иржи смешно сошлись к переносице, потом закатились. Он обмяк и кулем свалился от легкого толчка.
- Вот так! - воскликнул Ярош.
Оруженосцы и слуги, все как один, горестно взвыли. Даже смешно.
Странствующий рыцарь наклонился, высвободил из ладони королевича черен меча, отбросил бесполезный уже клинок в сторону. Поманил Вышату:
- Ты признаешь, что я победил твоего пана в честном бою?
Седой слуга потер давно небритый подбородок, переступил с ноги на ногу.
- Чего ты ждешь? Или я хитрил, или, может, бил в спину?
Вышата вздохнул. С огромной неохотой кивнул:
- Я признаю. Бой был честным.
- Попробовал бы ты не признать! - Лесной молодец вновь показал сломанный зуб. - Ишь, чего вздумали - втроем на одного напасть! Одно слово - рыцари, панычи!
- Твой пан не настоящий рыцарь! - воскликнул кто-то из толпы. Кажется, худенький юноша в зипуне с барашковым воротом и беретке с фазаньим пером. - С таким честно биться...
- Пан? - Ярош даже лук опустил от возмущения. Точнее, не от возмущения, а... Как бы сказать точнее? На него словно ушат с ледяной водой опрокинули. Из-за угла. - Ты, фертик, говори-говори, да не заговаривайся! Отродясь надо мной панов не было! Ясно тебе?
Столько неожиданной злости слышалось в его голосе, что оруженосцы попятились, оглядываясь друг на друга.
- Значит, ты признаешь, - продолжал Годимир, обращаясь к Вышате, - что я имею право на добро побитых?
Слуга вздохнул.
- Чего уж там, пан... - Он махнул рукой. - Ты дозволь только взглянуть, что с ними...
- Гляди, - не стал спорить словинец.
Спутники рыцарей кинулись поднимать поверженных хозяев. Судя по горестным крикам, пану Подкове не повезло больше всех. Еще бы! Когда раненый конь перекатывается по седоку, никакие доспехи не спасут - все косточки размолотит.
"Мантихоровый", к которому оруженосцы обращались, как к пану Езиславу, тихо стонал. Стрела в плече, конечно, больно, но не смертельно. Тем паче, наконечники у Яроша бронебойные - кольчугу пробивают и в тело как по маслу входят, зато рана от них не велика. Вот если бы лесной молодец срезень пустил...
Королевича Иржи приводили в чувство, хлопая по щекам, причем Вышата изо всех сил старался не переусердствовать, чтоб со стороны не выглядело, будто он благородного пана рыцаря попросту мутузит. Хотя седоватый поморич наверняка имел на то право - судя по всему, с малолетства сопли королевичу подтирает.
Годимир отошел на десяток шагов и присел на травку. Меч пана Езислава он умостил на коленях. Что ни говори, отличное оружие. Его-то он, пожалуй, и заберет, а Иржи пускай со своим клинком остается.
- Хороши ж у вас обычаи, паны рыцари, - ухмыльнулся Ярош, располагаясь рядом. - Завалил ближнего и добром разжился... А еще нас, разбойничков, презираете.
Рыцарь вздрогнул. Повернулся к Бирюку:
- Ты-то в чем меня обвиняешь? Небось сам губу раскатал побитых панов обобрать? Так ты это брось. И думать не смей. Я - не грабитель какой-то там! Коня возьму со сбруей. И меч. И больше ничего. Понял?
- Вот так, значит? - Ярош посуровел, сжал зубы. - Ладно, пан рыцарь... Коли я, елкина моталка, по твоему мнению такой кровосос, как Сыдор, извиняй, что на одной поляне уселся. Покорнейше прошу прощения. Уйду и осквернять своей компанией твою душу благородную не стану.
Он вскочил, поправил котомку и тул со стрелами. Вскинул на плечо лук.
И тут Годимир понял, что сморозил чушь. Уж кого-кого, а Яроша обвинить в мародерстве трудно. Сколько вместе путешествовали, а заречанин ничем не оправдывал свою принадлежность к разбойничьему сословию. Даже странно как-то... За что его в колодки заковали?
- Ты извини... - попытался исправить положение рыцарь. - Я сгоряча...
- Нет уж, это ты извини. Не буду больше навязываться, елкина ковырялка. Можешь шагать дракона искать, а можешь королевну Аделию... Глядишь, раньше прочих и успеешь. - Лесной молодец повернулся, намереваясь уйти.
- Да погоди же ты! - Годимир вскочил, попытался схватить его за рукав, но Ярош отдернул руку.
- Нечего годить. Прощай, - через плечо бросил разбойник. - Да, вот еще что напоследок! Чуть не забыл. Глядишь, поможет тебе дракона искать. У трупов паленых, что в телеге, пальцев недостает, а у одной бабы уши срезаны. Ничего не напоминает?
- Так ведь... - задохнулся от нахлынувшей догадки словинец.
- Вот-вот. Бывай, пан рыцарь. Извини за знакомство...
Бирюк широко зашагал к лесу, оставляя рыцаря стоять с раскрытым ртом.
Отрезанные пальцы и уши!
В избушке старичков-отравителей, Якима с Якуней, они нашли сундук, наполненный кусками человеческих тел. Правильнее всего предположить, что некие изуверы, грабящие и убивающие на дорогах Заречья, попросту ленятся снимать кольца и серьги. А может, это знак такой? Ну, как герб для рыцаря, а разбойники показывают - это, мол, мы, кто же еще? Зачем это им? А для дурной славы, которая купцов да поселян в страхе держит, а то и просто для куража.
И кто бы это мог быть? Сыдор из Гражды, однажды представившийся Годимиру с Олешеком, как Пархим, горшечник из Колбчи? Если так, то он, Годимир из Чечевичей, клянется найти и примерно наказать негодяя! Клянется перед Господом и честью рыцарской. Кстати, Ярош тоже зуб на него имеет... Вот тут и надо вместе взяться. Скопом, как говорят в Хоробровском королевстве, и шавки волка загрызут.
А где же Ярош? Догнать, извиниться еще раз, поговорить по душам...
Годимир поднял голову, но лесного молодца уже не увидел. Сгинул, скрылся в лесу, и веточки не шелохнулись. Теперь попробуй догони...
- Пан рыцарь Годимир! - Приблизившийся Вышата почтительно поклонился. - Его высочество, пан Иржи, поговорить с тобой хочет. Просит подойти. Уж не откажи...
- Просит? - нахмурился словинец.
- Прости, просит... Сказал, сам бы подошел, только в лоб ты ему знатно припечатал. - Годимиру показалось или слуга чуть заметно улыбнулся? - Пану Иржи теперь отлеживаться до вечера, самое малое. Так что ты не откажи, пан рыцарь...
Ну что тут возразишь? Нужно пойти. А вдруг поморич одумался, повиниться хочет, что напали втроем на одного?
- Передай пану Иржи, что я уже иду, - махнул рукой пан Косой Крест и последний раз глянул на заросли, где скрылся Ярош, вздохнул и, привычно сунув меч под мышку, пошел следом за Вышатой.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СНОВА В СЕДЛЕ

Солнце клонилось к закату, спрятав брюхо за верхушки разлапистых грабов. Неужто погода налаживается? Как с утра распогодилось, так до сумерек держится. На полянах траву и землю просушило. Птички перышки распушили и принялись порхать туда-сюда по своим птичьим делам.
Игреневый конь королевича Иржи вполне оправдал возлагаемые на него надежды. Рысь размашистая, но не тряская. Галоп, а Годимир попробовал проскакать хотя бы с четверть версты, и вовсе плавный - кажется, будто на лавке сидишь. Слушал жеребец и повод, и шпоры, да так, словно мысли седока угадывал. А когда рыцарь отпустил повод и попробовал управлять конем наклоном корпуса - если бой случится, то обе руки нужны будут - оказалось, что и тут наблюдается полное взаимопонимание.
Значит, угадал. А может, что-то подсказало - бери игреневого. Ведь гнедой пана Езислава с первого взгляда показался и мощнее, и красивее. Если бы не сорочий глаз. Почему-то Годимир испытывал стойкую неприязнь и к собакам, и к лошадям с подобным недостатком. С детства испытывал и ничего не мог с собой поделать. Хотя, если бы не было другого коня поблизости, сгодился бы и с сорочьим глазом, конечно.
По зрелому размышлению, обдумывая свой поступок, рыцарь решил, что все дело в мече. В мече пана Езислава. Он сразу пришелся ему по руке, а значит, и по душе. Вот как сомкнулись пальцы на шершавой рукояти, еще теплой от рук "мантихорового" рыцаря, так и понял - то, что надо. И вес, и баланс, и длина... Ну, все, словно по нему, Годимиру из Чечевичей, делано. В общем, с этим мечом он уже не расстался бы без очень веской причины. А справедливость требовала, чтобы побежденные рыцари были "обижены" равновелико. Если у одного меч отнял, то коня нужно у другого забирать.
Вот так и вышло, что рысил нынче под Годимиром игреневый жеребец.
Чудный конь!
А пояс оттягивали ножны с мечом.
Замечательный меч!
Даже подозрительно как-то.
Самое время задуматься - с чего бы такое везение не избалованному удачей рыцарю? Как бы боком не вышло.
Кроме меча и коня Годимир решил ничего не брать. Не хватало и вправду уподобиться презренным мародерам, обирающим поверженных врагов. Стягивающих с мертвых и тяжелораненых кольчуги, сапоги, более-менее чистую, не замаранную кровью, одежду, срывающих с пальцев перстни, а из ушей вырывающих серьги...
Стой, стой, пан рыцарь!
Куда это тебя занесло?
Снова хочешь искать неведомое? Ловить ветер в чистом поле?
А надо бы, если по-хорошему, Яроша разыскать, помириться; в Ошмяны заехать, судьбой Олешека поинтересоваться, а то и поучаствовать в разбирательстве, которое пан Божидар вздумал затевать; разыскать королевну Аделию, в конце концов! А то что же получается? Наследница ошмянского престола исчезла, канула невесть где, а он - странствующий рыцарь, призванный восстанавливать справедливость под солнцем и под луной - горелые телеги рассматривает, драки затевает... Хотя нет. Драку с тройкой рыцарей он не затевал. Сами налетели. Ну, и получили по заслугам. Вдругорядь не сунутся. Конечно, жалко пана Подкову - и не пожил-то ничего... Сколько ему исполнилось? Шестнадцать? Семнадцать? Небось, только-только из оруженосцев выбился, посвящение прошел...
Вот-вот, пан Годимир герба Косой Крест! Кто-то в шестнадцать лет пояс и шпоры получает, а кто-то и в двадцать вынужден морочить головы честным людям, притворяясь рыцарем. Да еще выслушивая нелестные слова от всяких встречных-поперечных... Добро бы зрелые, умудренные годами и многими битвами, мужи тебя песочили, так нет же, всякие сопляки - ни мечом толком не владеющие, ни в седле усидеть не способные - норовят обидеть. Не говоря уже о лесных молодцах, которым и вовсе не по чину рот раскрывать в присутствии благородного пана, насчитывающего двенадцать поколений прославленных предков.
Ты опять о Яроше вспомнил, пан Годимир?
Тогда припоминай, чьи стрелы тебе жизнь спасли, когда горные людоеды хотели в дубины принять некого рыцаря, очертя голову бросающегося на выручку засушенному гаду?
А кто, положа руку на сердце, тебе победу в схватке с тремя противниками сразу обеспечил?
Давай-ка посчитаем. Коня пана Подковы Ярош свалил? Ярош.
С одной стороны, очень даже удобно - получается теперь, что смерть молодого рыцаря не на тебе, пан Годимир, а на разбойничке.
А кто в пана Езислава стрелу воткнул? Опять же Ярош. Благодаря этой стреле "мантихоровый" и конем управлял из рук вон, и мечом размахивал так себе, особенно, когда над щитом рубить приходилось. Если честь по чести разобраться, у тебя, пан Годимир лишь одна заслуга - королевич Иржи.
Вот так вот. Хоть и разбойник, но человек честный и, похоже, верный в дружбе. А ты его обидел.
Рыцарь-несчастье!
- Эх!
Годимир махнул рукой, приподнялся в стременах и сорвал нависшую над тропой ветку. Теперь будет чем слепней от коня отгонять. Конский-то доспех он оставил пану Иржи, поскольку знал по своему опыту: в дороге эти шанфроны, пейтрали и прочие "висюльки" только мешают. Знай снимай-одевай... Да и конь устает больше, когда лишний вес на себе тащит, пускай они не кольчужные, а из кожи или ткани. Зато незащищенную шею игреневого немилосердно грызли жужжащие кровососы. Это ж прямо не мухи, а вомперы какие-то! Дай волю, всю кровушку высосут, лишь шкуру да кости оставят.
Направлялся Годимир в Гнилушки - самую южную деревеньку, куда еще добирались сборщики подати из Ошмян. Он рассчитывал разжиться каким-никаким харчем у бортника Дорофея, в гостях у которого они со шпильманом и разбойником славно попили бражки по пути на юг. У него же они и с Велиной познакомились, когда девчонка пыталась коней свести со двора. И какой леший попутал неглупых, в сущности, людей, что приняли они конопатую девицу с грязными ногтями за королевну Аделию? Объяснение Годимир мог подобрать одно - очень уж хотелось повстречать королевну. Настолько, что впору придумать ее, если найти не удается.
Велина...
Вот еще повод для раздумий.
Кто она? Так ли проста, как хочет казаться?
Ой, не проста... Ой, темнит...
Ведь так и не призналась, каким ветром занесло ее в глухомань, в дикий край, где даже вооруженный мужчина не всегда может ощущать себя в безопасности. Почему не открыла им, балбесам, глаза на правду, не втолковала, что из нее такая же королевна, как из него, Годимира - пекарь? Напротив, всячески поддерживала заблуждение. Изображала (старательно изображала!) испуг в избушке Якима с Якуней. И после, когда появилась рассерженная, словно камышовый кот, навья. Раскрылась лишь у пещеры дракона, в горячке боя. Ну, да там счет на жизнь и смерть шел: останешься в стороне - попадешь на вертел. На вытесанный из молодой, смолистой елочки вертел...
Но чего Годимир никак не мог понять - если Велина так самоотверженно бросилась его спасать, то почему после уехала вместе с Олешеком и отрядом ошмянского каштеляна? Или обиделась за что? Может, и вправду прав Ярош? Может, нужно было... А! Что теперь рассуждать? Поздно рану промывать, когда черви завелись, как говорят в Полесье.
К слову сказать, кое-что новое об Олешеке и Велине он узнал.
От королевича Иржи, как ни странно.
Когда поморича привели в чувство, он не стал возмущаться, хвататься за оружие, науськивать на Годимира слуг и оруженосцев. В общем, повел себя по-рыцарски. Попил водички... Или что там во фляге было налито? Полежал в холодке.
Сам словинец при этом тоже отдыхал, а заодно потихоньку-полегоньку освобождал игреневого от доспеха, прикидывая в уме - куда же теперь направиться? И тут подошел Вышата и честь по чести пригласил побеседовать с паном Иржи герба Два Карпа.
Годимир удивился. Не ожидал он от рыжего королевича благородного обращения. Но раздумывать долго не стал. Пошел вслед за седым, тощим слугой.
Королевич полулежал под деревом, опираясь спиной о грубую кору. Благородный пан на отдыхе, да и только. Правда, слегка обалделый взгляд да наливающаяся чуть выше переносицы пухлая шишка напоминали о недавнем поединке.
- Пришел? - буркнул Иржи вместо приветствия.
Словинец хотел ответить на грубость грубостью, но сдержался. Ну, поссорятся опять. А дальше? На поединок поморича не вызовешь - слабый и больной. Вот и получается, что обмениваться колкостями нет смысла.
- Звал? - негромко проговорил Годимир. - Сказать что-то хотел?
- А если и так? - Иржи с вызовом вскинул подбородок. И напрасно. Видно от Годимировой руки досталось не только лбу, но и мозгам (если у него они есть), которые за лбом скрываются. Королевич сдержанно застонал, прикрыл глаза.
- Если нечего сказать, я пойду. Устал. - Годимир заложил кулаки за спину, огляделся по сторонам - Вышата стоял в трех шагах, понурившись, как побитый пес. Двое оруженосцев, толкаясь плечами и мешая друг другу, крутились вокруг маленького костра. Вроде бы никакого подвоха.
Рыцарь подставил давно не бритую щеку солнечным лучам.
Иржи молчал.
Годимир тоже молчал.
На опушке леса закуковала кукушка.
"Кому она годы отсчитывает, - подумал словинец. - Мне или королевичу рыжему?"
На пятом "ку-ку" глупая птица замолкла и, шумно ударяя крыльями, взлетела над грабняком.
"Пять лет? Пускай будет для Иржи. Отчего ж я рыжих так не люблю?"
- Кто спалил обоз? - неожиданно проговорил королевич.
- Откуда ж мне знать?
- Это дракон?
- Не знаю. - Годимир вздохнул. - Хотелось бы верить, но...
- Пан Божидар сказал, ты дракона зарубил.
- Что? - Рыцарь вздрогнул. Слова поморича застали его врасплох. - Какой пан Божидар?
- А что, тут много Божидаров? - одними губами усмехнулся Иржи. - Каштелян ошмянский, вот какой.
- Где ты его видел, пан Иржи?
Тень пробежала по лицу королевича.
- Что, за певуна своего беспокоишься?
- А если и так?
- Не беспокойся... Пан Божидар его из рук не выпустит.
- Это все, что ты сказать хотел? - скрипнул зубами Годимир.
- Нет. Не все. Я тебя еще достану, пан Годимир. Обещаю.
Словинец пожал плечами:
- Когда будет угодно. Я от поединков не бегаю.
- Хочется верить.
- А когда ты меня вызвать решишься, тоже парочку друзей прихватишь, как сегодня? - не удержался Годимир.
Королевич зарделся, как панянка на выданье:
- Нет, - твердо ответил он. - Будем один на один биться. - И тише добавил: - Что за леший меня сегодня попутал...
Рыцарь поковырял носком сапога дерн. Сказал примирительно:
- Я не в обиде. Ты показал себя честным рыцарем, пан Иржи.
- Ты тоже, пан Годимир, - не остался в долгу поморич.
- Если спрошу, ответишь? - воспользовался мгновением словинец.
- Отвечу. - Иржи кивнул. Снова скривился от боли.
- Ты точно знаешь, что Олешек - подсыл?
- Олешек - это шпильман, что ли?
- Ну да.
- Точно знаю.
- И доказать сможешь?
- Доказать смогу, если свидетелей из Пищеца доставлю.
- А без свидетелей выходит - твое слово против его слова?
- Выходит, - согласился Иржи и спохватился. - Ты говори-говори, да не заговаривайся! В моих жилах королевская кровь течет, а он кто?
- Ну, не знаю... Не кметь, так уж точно. - И неизвестно для чего добавил: - Он из Мариенберга...
- То-то и оно! - Иржи даже кулаком взмахнул несмотря на слабость. - Из Орденских земель разве что хорошее может выползти? Змеи ядовитые только...
- Да? - удивился Годимир. - Что ж ты так северян не любишь?
- А ты басурман сильно любишь?
- Ну... Это ж другое дело. Они в набеги через Усожу ходят то и дело. Все рыцари хоробровские за честь почитают с ними сразиться!
- Вот так и у нас, пан Годимир. Точно так же. Только не через Усожу вражье семя лезет, а через горы. Про Пологие горы слыхал?
- Ну, слыхал... Отчего же не слыхать?
- Так вот молиться нам на них надо. Если бы не горы, давно бы уже захватили рыцари ордена Длани Господней наши земли.
- Вот он как, - покачал головой Годимир. - Везде свои враги находятся. У нас - басурманы. У вас, в Поморье, рыцари-монахи. Здесь - загорцы хуже пугала.
- Именно, - согласился королевич. Как-то так вышло само собой, что говорили они уже не как недавние - и будущие - враги, а как приятели. - А в Пищеце на Олешека твоего указали, что дескать у воеводы Подебрада письма принимал. А Подебрад - вражина всем известный. Денег куры не клюют, а совести никакой. Он едва ли не в открытую в любви к великому магистру расписывается.
- Ну и что?
- Что "и что"?
- Доказали что-нибудь?
- Да где там! - разочарованно вздохнул Иржи. - Музыкант удрал. Скользкий он, как угорь... Ничего, от пана Божидара не вывернется.
- Погоди про Божидара. Вы б Подебрада этого самого в застенок, да допросили бы, как положено!
- Ага! Сейчас! Его возьмешь!
- Ты ж королевич!
- Королевич. - Иржи отвел глаза. - Только королевство мое... - Он не договорил, вернулся к воеводе-предателю. - А у Подебрада знаешь, сколько серебра в мошне? И дружина не чета нашей. Батюшка с ним связываться наотрез отказался. Сказал, осерчает - от Пищеца камня на камне не оставит. - Тут Иржи понял, что наболтал лишнего, захлопнул рот, аж зубы клацнули.
- Так. А здесь ты чего испугался? Орден Длани Господней далеко...
- Во-первых, я не испугался! - Королевич попытался подбочениться, но понял, что сидя принять горделивую позу не сможет, и успокоился. - А во-вторых, по Ошмянам слухи ходят - загорцев в лесах видели. Я и подумал - одно к другому вяжется.
- По мне, так нисколечко не вяжется, - задумчиво проговорил Годимир.
- Скажешь тоже! Думаешь, почему Божидар за певуна уцепился, как утопленник за соломинку?
- Ну...
- Вот те и "ну", пан Годимир! Божидар только кажется толстым да ленивым. А ему палец в рот не клади - по локоть отхватит!
- А по-моему, он об одном думает - как бы драконьи сокровища к рукам прибрать.
- Может быть, - подумав, согласился Иржи. - Не без того. Он своего не упустит, но и державу блюдет. Король-то Доброжир только с виду такой хороший...
Годимир поглядел на поморича едва ли не с жалостью. Что морозит, что несет? Или у него не было возможности убедиться, что король ошмянский дела честь по чести разбирает? По правде и по совести. Так в старину короли суды вершили, а про то теперь легенды да былины сложены. А если охота рыжему напраслину возводить на государя Доброжира, это его дело. Совсем у себя в Поморье совесть потеряли. Недаром говорят - поморич тебя купит и продаст, а потом выкупит и перепродаст вдвое дороже. До сегодняшнего дня Годимир думал, что речь в этой пословице идет о мещанах да купцах, а выходит, и королевичи в Поморье хитростью изначальной не обделены.
- Что зыркаешь? - не замедлил с ответом королевич. - Думаешь, кто меня надоумил, где тебя искать?
- Кто? - опешил Годимир.
- Дед Пихто!
- Ты не крути, говори толком, пан Иржи!
- Толком? Скажу. Каштелян ошмянский.
- Да ну?
- Именно. Пан Божидар собственной персоной.
- Не может быть! - Годимиру больше всего хотелось схватиться за голову и взвыть.
- А есть мне резон тебе врать?
- Ну...
- Ты подумай, подумай... Или хоробровцы все разумом туги?
Словинец непроизвольно сжал рукоять меча. Его движение не укрылось от королевича.
- Ага! Разозлился? Злись. И думать учись. Мне надо, чтоб ты выжил. До тех пор, пока я не подлечусь. Никому не разрешу тебя к пращурам отправить.
- Ишь ты... - хмыкнул Годимир.
- А ты как думал? Божидара со стражниками мы вчера встретили. Село там еще... Название такое смешное... Вот леший! Запамятовал!
- Гнилушки?
- Именно! Думаешь, где я музыканта увидел? Пан Божидар его с собой вез. И девка при нем крутилась...
- При ком?
- Да при музыканте. Не при Божидаре же? Да! Он мне сказал, ты ее с королевной пропавшей спутал?
- Ну, спутал... - буркнул Годимир. Хочешь не хочешь, а ошибки признавать надо. Тем более такие, про которые уже половине Заречья известно.
- Как ты мог! - искренне возмутился пан Иржи. - Аделия, она... Словами не описать... А тут... Спору нет, девка хорошенькая...
- Да что в ней хорошенького? - зло бросил рыцарь. - Конопа... - Он осекся, сообразив, что рыжий королевич сам отмечен веснушками не меньше Велины.
- Это ты брось, пан Годимир, - уверенно произнес поморич. - Хорошенькая. Прекрасной панной я ее, конечно, не объявил бы, но... - Иржи многозначительно ухмыльнулся, и словинцу захотелось пнуть его сапогом, чтоб губы лопнули и захрустели костяным крошевом зубы.
- Что-то ты лицом побелел, пан Годимир? - ядовито осведомился королевич. - С чего бы это? Ты, должно быть, расстроишься, когда узнаешь, как она вокруг певуна крутилась?
- И не подумаю. - Рыцарь сцепил зубы, выдавливая жалкое подобие улыбки. - Мне без разницы. Ладно, пан Иржи, пора мне...
- Погоди-погоди! Я ж не рассказал еще, как Божидар на тебя указал.
- Ну, указал и указал... Ты сказал, я услышал.
- Э-э, нет. Не просто указал. Когда у нас разговор зашел про дракона, про ее высочество... Это пока девка та, с косой, музыканта кашей с ложки кормила...
- Про Божидара, про Божидара... - прервал его Годимир.
- Хорошо. Как скажешь. Пан каштелян сказал, что ты дохлому дракону голову срубил. Думал, значит, малым потом рыцарские шпоры заслужить.
- Малым потом? А он там был? Он видел, что возле той пещеры творилось? Когда людоеды горные... - Рыцарь не договорил, махнул рукой. - Что с вами говорить! Какие сами, так и людей меряют. Одним аршином.
- Сами мы не такие, - язвительно процедил Иржи. - Мы рыцарского звания обманом не присваивали. А еще сказал Божидар, что если б ты нашел драконьи сокровища, он тебе самолично мечом по плечу хлопнул бы. Да только надежды на неудачника никакой.
- Он так сказал?
- Сказал. А музыкант твой дорогой еще ляпнул что-то навроде - рыцарь-несчастье... А девка кивала и улыбалась.
- Все. Недосуг мне с тобой, пан Иржи, байки травить. До встречи. Выздоравливай. - Годимир повернулся и пошел прочь, сжав кулаки и стиснув зубы, чтобы не заорать от обиды и ярости.
- А после Божидар стрелочку крутил серебряную, - долетел сзади насмешливый голос королевича. - Она-то в твою сторону и указала...
Тогда молодой человек не обратил внимания на слова паныча из Поморья, но теперь, сидя в седле неспешно рысящего жеребца, задумался: что за стрелка, как она могла указать на него? Вообще-то подобные вещи уже попахивали чародейством, а чародейства ни одна из господствующих над душами людей церковных конфессий не одобряла. Ни духовно-рыцарский орден Длани Господней, ни церковь Хоробровского патриархата, которой принадлежало большинство действующих монастырей и храмов в Грозовском, Лютовском, Хоробровском королевствах и в Заречье, ни слегка еретическая конфессия Поморья (вот, собственно, из-за чего и пытались наложить лапу на южных соседей орденские комтуры). А многие секты, откалывающиеся от распространенных богослужений, так прямо объявляли колдовство смертельным грехом, более страшным, нежели предательство сюзерена, убийство и прелюбодеяние. Хуже чародейства он считали лишь "сотворение кумира", подразумевая под ним поклонение изображениям Господа, вырезанным на липовых досках по освященной временем традиции. Дальше всего в борьбе с чернокнижием и "кумиротворчеством" зашли все те же иконоборцы, с которыми Годимир некогда бок о бок путешествовал в Ошмяны.
Колдовство - зло. Помыслить, что уважаемый пан, каштелян королевского замка опустится насколько, что замарает душу волшбой, рыцарь просто не мог. А потому выбросил из головы даже сами мысли об этом. Пускай ложь и клевета остается на совести рыжеволосого поморича. Ничего, он еще свое получит. Пускай только попадется на пути - шишкой на лбу не отделается.
Ну, а сейчас есть дела поважнее.
Хоть бы разыскать Яроша и попробовать примириться...
Это будет трудно - лесной молодец норовом крут и резок, как необъезженный жеребчик-трехлеток. Но должен же он понять, что не со зла его Годимир оскорбил, а... Вернее, со зла, но не на него. После боя, в горячке, еще и не такого наговорить можно. Это любой рыцарь, сходивший хоть раз на войну, подтвердить может.
Дураком Ярош не выглядит. Должен понять. Все равно им друг дружки держаться надо. Вместе и Сыдора из Гражды разыщут, и неизвестных грабителей, нападающих на обозы переселенцев, и, поможет Господь, дракона с королевной Аделией вместе. Еще бы Олешека освободить да Велину...
Впрочем, кажется, им и без него хорошо. Ну и пусть. Не очень-то и хотелось. Девка бродяжка, ни кожи, ни рожи. Всей красоты, что коса ниже задницы. Еще и лошадей ворует у честных людей. Пускай катится куда подальше. Вместе с Олешеком, для которого, как выясняется, дружба - пустой звук.
А вот и Гнилушки!
Годимир прекрасно помнил порубку, поддерживающую опушку леса на расстоянии стрелища от крепкого тына. Три десятка домов, собравшихся в кружок, как девки-кметки, водящие хоровод осенним вечером, после уборки последнего снопа. Ничего не изменилось с того дня, когда они перепили с бортником Дорофеем. А сколько же прошло? Не больше седмицы, а кажется, будто десяток лет.
Вот и хата бортника. Стоит на отшибе, крыша из дранки давно и настойчиво требует починки, подворье захламленное, сарай перекошен. Где-то должно быть и перевернутое корыто - зимой размокающее, а летом пересыхающее, а потому покрытое глубокими - палец пролазит - трещинами.
Рыцарь въехал между двумя огороженными дворами - жердь, перекрывающую ночью дорогу, еще не приладили, и она валялась в густой траве. Заливисто разбрехались собаки. У той, что справа, голос погуще, а левая - писклявка писклявкой. Как такую можно держать во дворе?
Кажется, через плетень выглянул бородатый мужик. Точно сказать трудно, поскольку солнце побагровело и спряталось за леском, оставив на виду лишь самую верхушку. Начинались сумерки - быстрые по-летнему. Длинные тени потянулись от стены к стене, от овина к овину.
Рыцарь проехал к сельской площади с колодцем посредине - обычное место кметок, вечерком перемывающих косточки соседкам.
Пыль у колодезного журавля была истоптана, но люди уже разошлись. Никто не спешил с ведрами. Ни с пустыми, ни с полными.
"Может, оно и к лучшему?" - подумал Годимир.
Он спешился у знакомого черного плетня - зиявшего прорехами и покосившегося.
- Дорофей!
Собак бортник не держал. Говорил, мол, не выживают они у него.
- Дорофей!!!
Тишина.
Неужели ушел в лес борти проверять?
Тогда плохо дело. Наверняка и Ярош потыкался-помыкался, да и убрался восвояси. Теперь ищи ветра в поле.
Годимир расслабил подпруги седла - пусть жеребец отдохнет с дороги. Подвел игреневого к сараю, у которого торчали несколько кольев, образуя подобие коновязи. Отстегнул грызло уздечки, бросил перед конем охапку соломы. Еда не ахти какая, но на безрыбье и рак - рыба.
Дорофей не будет протестовать, если в его лачуге переночует странствующий рыцарь.
- Дорофей! - На всякий случай Годимир постучал в болтавшуюся на веревочных петлях дверь. Заглянул в дом.
В лицо дохнул смрад жилища, не убиравшегося не то что давно, а попросту никогда. Гнилье, застарелый пот, копоть, подгорелая каша, причем полугодичной давности, скорее всего. Нет, спать он здесь не будет даже за сокровища дракона. Вот посмотрит сейчас, не валяется ли бортник пьяным где-нибудь под ворохом старых шкур, и скорее на воздух, дышать.
- Дорофей...
Смутная тень шевельнулась в глубине дома. Попробуй различи хоть что-нибудь, когда атака серых сумерек разбивается об оборону закопченного бычьего пузыря, словно стремительный разлет конницы кочевников-степняков о ровный строй рыцарей-словинцев.
- Эй, Дорофей, ты, что ли...
Дверь со стуком захлопнулась за спиной рыцаря, погрузив внутреннее убранство бортничьего жилища в кромешный мрак. Как в желудке горного великана.
Тишина.
А это что? Шорох справа. Теперь за спиной...
Щеки Годимира коснулся легкий ветерок, вызванный движением крупного тела, а после сильные руки обхватили его вокруг туловища, прижимая локти к бокам. Рыцарь лягнул нападавшего ногой, попытался ударить головой назад. Кажется, попал...
Но тут ему на голову набросили пыльный, воняющий прелью мешок, ударили под вздох...
Пояс стал значительно легче - это забрали меч.
Словинец попытался закричать, позвать на помощь, дернулся опять, опрокидывая удерживающего его человека на пол. Сверху навалились еще двое, судя по весу и тумакам. Один из них умело скрутил запястья Годимира веревкой, а второй улегся животом рыцарю на лицо.
Попробуй тут посопротивляйся...
Годимир обмяк, сосредоточившись на том, чтобы не задохнуться.
Добровольную сдачу оценили. Наверное. По крайней мере, бить его перестали, а потащили, не снимая мешка с головы, прочь.


ГЛАВА ПЯТАЯ
ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

Хриплый голос прокряхтел:
- Ишь, тяжелый какой, ровно каменный...
- Молчи уж, слабосильный, - ответил второй, басовитый и густой, как патока. - Сам вызвался.
- Дык, кто ж знал-то, Пегаш...
- А никто не знает. Зато все молчат. Один ты.
- Дык, Пегаш...
- Заткнись, сказал. А то обижу ненароком.
Хриплый замолчал.
Зато встрял другой, странно пришепетывающий, словно полный рот каши набил, а проглотить забыл:
- Ты, знамо дело, Пегаш, мужик суровый, но дай мне его вдарить как следоват...
- Дам. Потом. Может быть.
- Не... Как так - "может быть"? Как он меня башкой засветил-то? Знамо дело! В очах засверкало, аж Дыбще увидал...
"Вот чего он шепелявит, - подумал Годимир. - Это я его головой по зубам стукнул. Правильно. Мало еще. Эх, жаль, не успел меч вытащить..."
- Дыбще... - басил Пегаш. - Тоже мне, сказанул... Откель тебе знать про Дыбще-то?
- Во-во! - подхватил хрипатый. - Ишь, знаток выискался. Говорил тут один...
Тут Годимир больно стукнулся левым плечом о землю. А после и правым. Видно, тащившие его под мышки люди почти одновременно разжали пальцы. Словно для смеха, державший за ноги сапог из ладоней не выпустил.
"Ну, и зрелище, должно быть, со стороны!"
Послышался звук удара. Не злого и сильного, каким выбивают зубы и ломают кости, а обидного и унизительного - вроде пощечины или подзатыльника. Вся сила в звук ушла, зато как ляснет, так ляснет!
- Чего он, Пегаш! - заныл хриплый.
- Да я тебя! - это шепелявый.
- Так, мужики, я не понял... - Ноги Годимира плюхнулись во что-то мягкое и скользкое. Хоть бы не в навоз...
Боевые выкрики драчунов сменились болезненным ойканьем. Скорее всего, Пегашу не впервой успокаивать своих приятелей. Управился в мгновение ока. Сказал сурово: - Еще раз, мужики. Еще раз и пеняйте на себя. Обижу, мало не покажется.
Жалобное поскуливание хриплого и шепелявого, должно быть, означало согласие. Во всяком случае, Годимир почувствовал, что его вновь поднимают и тащат. Опять неизвестно куда.
На этот раз "несуны" молча сопели да вцепившийся в левое плечо хрипатый покряхтывал натужно. Наверное, в самом деле, устал.
"Сколько же они меня волочь будут? А главное, куда? Кто они? Откуда взялись в избе Дорофея? Зачем я им? Слишком много вопросов, ответ на которые в одиночку, без помощи похитителей подобрать не удастся, хоть плач, хоть кричи... - словинец пробовал заставить себя рассуждать трезво, но получалось с большим трудом. Вернее, не получалось вовсе. - Что за унизительное положение для странствующего рыцаря - волокут, словно барана на бойню? Попытаться вырваться? Бесполезно. Со связанными руками против троих не попрешь. Нужно выжидать, приноравливаться к обстоятельствам, хитрить по возможности. Главное, чтобы мешок с головы сняли, а там поглядим".
- Все! Хорош, мужики! Кидай его туточки... - скомандовал Пегаш.
Помощники с радостью выполнили его приказ. Даже с излишней прытью. Могли бы и помягче опустить. Снова заныло ребро, поврежденное еще в Ошмянах. Вспыхнул острой болью локоть, столкнувшийся с некстати подвернувшимся камнем.
"Ну, сейчас от мешка освободят..."
Как бы не так. Кто бы ни пленил рыцаря, а возвращать ему зрение здесь не собирались. До поры до времени, по крайней мере.
Вместо этого заговорил новый человек, еще не слышанный Годимиром нынче. Судя по дребезжащему голосу, он разменял, самое малое, семь десятков лет.
- Вон... это... вишь, морда разбойная... кого тебе приволокли...
Ответа не последовало.
- Эй, борода... это... будешь говорить?
- Да пошел ты! - смачно ответил знакомый голос. Ярош? Точно он.
- Я-то пойду... это... куда захочу, хе-хе, - засмеялся старик. - А вот ты... это... вряд ли.
- Давай ужо побыстрее, Сбылют... - прогудел Пегаш. В его голосе слышалась неуверенность. - Давай ужо... А то, не ровен час...
- Поговори мне!! - взвизгнул старик. А после тише добавил: - Это... ладно ужо... сымай ужо... Эх, молодежь без терпения... Юшка, сымай ужо...
Годимира усадили, грубо придерживая за плечо. Мешок сдернули.
Рыцарь открыл глаза и отчаянно заморгал - скопившийся на ресницах мусор попал в глаза. Попытался вытереться о плечо, но чья-то пятерня вцепилась в волосы на затылке, запрокинула голову.
- Гляди... это... борода... Твой дружок?
Глаза рыцаря застилали слезы... Нет, не от обиды или боли, а просто сор щекотал веки. Но сквозь дымку он различил колодезный сруб с журавлем, костерок и десяток кметей - кто стоял, кто уселся прямо в пыль. Вот этот здоровенный, с седыми мазками в вороной бороде - наверняка Пегаш. Сутулый худосочный старичок в домотканой рубахе до колен - Сбылют. Если он не староста Гнилушек, то он, Годимир, благодушный молочник. Рядом кметь средних лет с распухшими губами - вот почему он шепелявил. А хрипатый? Да уж, попробуй угадать, пока не заговорил...
А у колодца, слегка склонившись набок, сидел связанный по рукам и ногам Ярош Бирюк. Видно, что без борьбы разбойник не сдался - левый глаз набряк, бровь над ним рассечена и сочится кровью, не успевшей схватиться корочкой. На правой скуле - широкая ссадина, словно по щебенке провезли лицом.
- Ты... это... говорить будешь? - притопнул ногой Сбылют.
- Еще чего! - Бирюк скривился, сплюнул в пыль.
- Твой же дружок... это... из панычей. Рыцарь поди?
- Рыцарь... - процедил сквозь сжатые зубы Ярош. - Крендель с маком, а не рыцарь.
Годимир задохнулся от возмущения. Он-то спешил, чтобы помириться, а лесной молодец вон как о нем отзывается!
- Ты... это... брось придуриваться, хе-хе. Дорофей нам по пьяни все выболтал. И про дракона, и про сокровища, и про королевну...
- Да слышал уже, - лениво откликнулся разбойник. - Уморили, елкина ковырялка. Что б новое придумали, а?
- Нет, я его! - вскинулся шепелявый. Подскочил к Ярошу, замахнулся ногой, обутой в растоптанный поршень.
- Охолонь! - пискляво воскликнул Сбылют, а Пегаш протянул широченную лапищу, схватил ослушника за ворот сермяги, рванул.
- Махал тут ногой один... - послышался хриплый голос из-за спины рыцаря. Ага! Вот, значит, кого Юшкой кличут.
- Чего вам надо, поселяне? - как можно более строго, но без надменности, спросил Годимир.
- Хе-хе... - Староста переступил с ноги на ногу, зябко, несмотря на теплую ночь, повел плечами. - Мы... это... хотим знать, где есть... это... пещера драконья...
- Зачем? - непритворно удивился словинец.
- Дык золото! - выкрикнул хрипатый, за что получил по затылку от Пегаша.
- О-хо-хонюшки... - протянул Сбылют, укоризненно покачав головой. - Молодежь, молодежь... Никакого... это... терпения...
- Нет золота, - твердо проговорил Годимир.
- И пещеры, может, нетути? - хитро прищурился старик.
- Пещера есть. А золота нету. А вам, поселяне, за самоуправство так влетит от пана Божидара...
Мужики захохотали. Все, кроме старосты. Пегаш даже слезы утирать принялся.
Ярош снова плюнул и отвернулся.
- Вы это что?! - закипая, вскричал рыцарь.
- Эх, паныч, паныч, - едва ли не ласково произнес Сбылют. - Нам же пан Божидар... это... на тебя и указал.
- Как?!
- Ну... это... не сам, поди. Жамок сказывал...
Жамок? Годимир напряг память. Ах, да! Особо и напрягать не пришлось. Один из стражников Божидара, что был у пещеры.
- Все едино связывать меня не имеете права! Не по чину кметям на рыцаря руку поднимать!
Кулак Юшки вяло ткнулся ему в затылок. Годимир прикусил язык, замолк, но попытался вскочить. Ладони того же хрипатого мужика уперлись ему в плечи, вернули обратно.
- Сиди! Резвый...
- Ярош! - воскликнул словинец. - Что тут творится?
Разбойник гордо отвернулся. Промолчал, всем видом показывая, что не из тех, кто так быстро обиды прощает. Ну и леший с тобой!
- Ты... это... сиди ужо... - вместо Яроша заговорил Сбылют. - Не трепыхайся. Никакой ты... это... не рыцарь. Так... видимость одна. Вона, Пегаш завтра на утречко... это... меч твой нацепит, так его... это... тоже рыцарем величать и в ножки кланяться?
- Да как ты смеешь!
- Тю! А кто мне воспретит-то?
- Я пан в двенадцатом поколении!
- Пан... - насмешливо протянул старик. - Паны чем кметей... это... завсегда пугают? А тем, что завсегда... это... друг за дружку. Меч нацепил, на коня... это... вскочил и давай мужичье топтать-сечь... А коли кмети его на вилы, так... это... прочие паны понаедут, деревню спалят... Так или нет?
- Ну так, - вынужденно согласился Годимир, не понимая, к чему дед клонит.
- Ото ж... А ты... это... паныч ты али не паныч, а так, погулять вышел... сам по себе. Уяснил?
- Нет! - Рыцарь попытался вырваться, крутнулся на месте, подсекая Юшку ногой. Кметь упал, но плеча Годимира не выпустил. Словинец трепыхнулся выброшенной на берег щукой, угодил локтем (жаль, что прикрученным к туловищу) мужику в живот, придавил его к земле, дернулся еще раз и, нависая над бородатым лицом с выпученными от неожиданности глазами, ударил его лбом в нос. Еще! И еще раз!
- Ишь охальник! - задребезжал Сбылют. - А ну, мужики!..
Тяжелый опорок врезался рыцарю в бок - прямо в больное ребро.
Годимир квакнул, словно огромная лягуха, и откатился в сторону. Новый удар угодил в скулу. Из глаз брызнули искры. Окажись рядом стог сена - все, сгорел бы до серого пепла.
Кто-то угодил ему в бедро - скорее всего, целил промеж ног. Второй попал между лопаток - аж дух занялся.
Молодой человек скорчился, стараясь защитить живот ногами и уткнуть в колени лицо.
Огненной вспышкой взорвалось правое ухо.
Опять ребра.
Плечо.
Снова ребра...
Да что ж они, нарочно, что ли?
- Бейте его, мужики, бейте! - орал Юшка. Теперь он не только хрипел, но и гундосил.
"Так тебе, сволочь, песья кровь, и надо!"
- Хватит! Довольно ужо! - Это староста. Хоть один разумный человек среди кметей нашелся. Хоть и гад, каких поискать, а все ж разумный...
Град ударов, сыпавшийся на Годимира со всех сторон, ослабел и вскоре вовсе прекратился. Могучая лапища - очевидно, Пегаша - подхватила его за шкирку, как месячного щенка, и бросил к срубу. Рядом с Ярошем.
Рыцарь перевел дух. Потрогал языком передний зуб. Пока что сидит на месте, но шатается. Эх, освободить бы руки, дотянуться до меча, пропали бы Гнилушки. По бревнышку, по колышку...
Он открыл глаза.
Кмети молча топились напротив. Дышали они тяжело. Скорее, не от усталости, от азарта - как охотничьи псы, травящие оленя.
Юшка, сидя на земле, пускал розовые пузыри, отражавшие пламя костра, и тихонько подвывал. Сбылют стоял над ним, увлеченно разглядывая нос мужика.
- Сломал! Это... во дает паныч! Сломал, как есть! - едва ли не радостно воскликнул старик.
Толпа угрожающе загудела, придвинулась к колодцу.
- Куды?! Ужо я вам! Молодежь! А ну... это... все взад!
Годимир слизнул кровь с разбитой губы, сплюнул густой тяжелой слюной. От колодца издевательски тянуло свежестью. Водички бы...
Все тот же Сбылют приблизился, сурово оглядел связанных:
- Это... последний раз спрашиваю, золото... это... драконье где?
- С чего ты взял, что от нас про золото дознаться можно? - устало проговорил Годимир.
- Так... это... Дорофей трепал... это... по пьяни.
- Бортник, что ли?
- Ну да. Дорофей... это.
- А где ж он сам? Пускай в глаза нам повторит. - Годимир вспомнил, какую Ярош обещал бортнику расправу в случае, если тот проговорится. "Под землей найду и на краю земли найду! И кишки вокруг дерева обмотаю..." Признаться честно, рыцарю захотелось поучаствовать. Если не самому мотать кишки, то хотя бы придержать болтуна во время наказания.
- А нетути. Это... убег.
- Убег? Так, может, понял, что набрехал по пьяному делу, и испугался? Оттого и убег.
- О-хо-хонюшки... - вздохнул старик. - Нам-то чо за дело, отчего... это... Дорофей убег? Нам чо надо? Чтоб... это... ты... или... это... душегубец энтот к золоту дорогу показали.
- И вот так полдня, елкина моталка, - буркнул Ярош. - Уперлись, ровно бараны.
- Ты... это... замолкни, - решительно проговорил Сбылют, ткнув в разбойника пальцем. - С тобой... это... ужо поговорили... А ты, паныч, подумай. Господь, монахи говорят, делиться велел... это...
- С тобой, что ли, старый? - едко осведомился Ярош, за что и получил тычок по ребрам от ретивого кметя в драном армяке.
- Помолчь, я сказал! - притопнул ногой дед. - Говорливый! Паныч пущай говорит.
Годимир вздохнул. Да уж, положеньице! Хитрее не придумаешь. Как же убедить мужиков, навоображавших себе невесть чего, да и одуревших от собственных выдумок.
- Скажи, Сбылют, - медленно, обдумывая слова, произнес рыцарь. - Скажи мне: зачем вам сокровища дракона?
- Дык, как это - зачем! - заорал шепелявый.
Пегаш округлил глаза, а сутулый редкобородый мужичок рядом с ним даже по лбу себя постучал - вот, дескать, дурень, а еще паныч.
- Как это зачем? - удивился и староста. - Ты... это... золотишко мне отдай, а зачем оно мне, я... это... и сам разберуся.
- Так я ж не зря спросил, - молодой человек продолжал тянуть время, словно надеясь на чудесное спасение. - Золото, оно притягивает лихих людишек. На дармовщинку, как мухи на дерьмо, знаешь сколько слетится?
- А мне... это... без разницы... Как слетятся, так и разлетятся, - решительно проговорил старик.
- Да? - Годимир прищурился. - А если тот же пан Божидар, каштелян ошмянский, со стражниками приедет? Ему ты мешок на голову не накинешь, а?
- С паном Божидаром... это... - Сбылют за словом в карман не лез. - С паном Божидаром поделюсь. Это... по справедливости.
- А ты разве не слыхал, - подал голос Ярош, - какая у панов справедливость? А? Вот елкина моталка! Он тебе и гроша ломаного не оставит.
- Ну, а если Сыдор прознает про то, что в Гнилушках кмети разбогатели? - снова встрял Годимир. - Об этом ты подумал? Как откупаться будешь?
- Было б... это... золото, - стоял на своем старик, - а откупиться... это... завсегда можно!
- Ага, обдерет вас Сыдор, как охотник зайца, - покачал головой разбойник.
- Чья б корова мычала, Бирюк! - не выдержал Пегаш. Подступил ближе, сжимая кулаки. - Не одним ли вы с Сыдором мирром мазаны?
- Вона какие слова мы знаем! - притворно восхитился Ярош. - Ты вспомни, дубинушка, когда я бедняков обирал? Было такое или нет, ответь! - Он посуровел лицом, подался вперед. - Ну?
- Ты... это... не "нукай", не запряг! - вступился за односельчанина Сбылют. - Мне без разницы... это... кого ты грабишь, а кого Сыдор. Будут в Гнилушках монетки, мы... это... и съехать могем!
- Во-во, к загорцам! Там таким, как вы, самое место! Ни совести, ни стыда...
В ответ легкий кивок старика, Пегаш наклонился и с размаху врезал Яроша в подбородок. Голова разбойника мотнулась, глухо стукнулась о сруб и склонилась на плечо.
"Не убил бы!" - пронеслось в голове Годимира.
- Ты... это... силушку-то соизмеряй... - Сбылют, видно, подумал о том же, а потому погрозил здоровяку-кметю пальцем. - О-хо-хонюшки... Ровно дети малые... Ну, ладушки... Пока Бирюк отдыхает, ты мне, паныч, скажи... это... согласен ли показать, где золото спрятано?
- Эх, мужики! - Рыцарь напрягся, в который уже раз пробуя на прочность веревки и узлы. - Дали бы мне волю, я вас и без меча по ближним лесам разогнал бы!
- Эх, паныч, паныч... - вздохнул дед. - Я ж к тебе по-хорошему... А ты... Вот все вы... это... паны, такие. О-хо-хонюшки... Макните-ка его, мужики... - Староста махнул рукой и отвернулся.
Не успел Годимир сообразить, что же старый имел в виду, как его подхватили под локти, поставили на ноги, что-то прицепили за веревки, обмотанные вокруг тела.
- Навались, мужики! - крякнул Пегаш.
Словинец почувствовал, что взлетает над землей.
"Умом бы не тронуться... Что это я, словно в "Деяниях Господа"?"
Ответ пришел быстро, едва под ногами раскрылся черный зев колодца. Словно пасть голодного чудища. Вроде бы, писал Абил ибн Мошша Гар-Рашан, водятся оные в пустыне, что далеко к югу от Басурмани. Роют огромные ямы в песке, а сами укрываются от палящего солнца на дне и ждут. Ждут неделями и месяцами без воды и пищи, неподвижность сохраняя, пока живое существо не ступит на край ямы. Тогда песок под ногами невольной жертвы начинает оседать, и она скатывается по крутому склону прямиком в пасть монстра, который живое еще тело заглатывает и тем самым насыщается на недели и месяцы. Читал эти строки Годимир давно, еще года два назад. Он ведь не собирался в пустыни, а значит, и звери тамошние ему без интереса были. А вот, поди ж ты, вспомнился вдруг! Тьфу ты! Тут, может, последние мгновения жизни, надо бы Господу помолиться, а он о чем рассуждать вздумал? Вот, значит, как его уморить кмети решили. За крюк журавля привязали и сейчас в воду-то и опустят.
Колодец медленно двинулся навстречу.
Ни одна молитва почему-то на ум не шла.
Сырость и прохлада. Даже приятно.
Не то, чтобы нынешнее лето изнуряло жарой. Скорее, наоборот - дожди да слякоть. Но после утренней схватки с рыжим королевичем, тряске в седле едва ли не половину дня да недавней потасовки Годимир впитывал влагу, как комок сухого мха. Дотянуться бы еще и губами до воды...
- Колодец испоганить не боитесь, мужики? - долетел сверху насмешливый голос Яроша.
- Дык, чего ему сделается? - удивился кто-то из кметей.
- Я б нашел, чем вам насолить, - зло, нехорошо засмеялся лесной молодец.
- Ужо я тебя... это... охальник! - задребезжал Сбылют.
Вода дотронулась до подошв рыцарских сапог. Сразу выяснилось, что левый прохудился. Ледяная струйка скользнул по пятке, словно ма-ахонькая змейка.
Щекотно.
Годимир дрыгнул ногой, но через мгновение вода хлынула уже сверху, через голенища. Полной чашей, так сказать.
- Это... паныч... скажешь чо про сокровища? - Староста перегнулся, нависая над срубом.
- Не о чем нам говорить! - Годимир задрал голову. В смолянисто-черном небе горели яркие, крупные, словно куриные яйца, звезды. Путь Молочника сверкающей полосой протянулся с севера на юг. Сноп. Воз. Сито - обычно в нем видны лишь пять звезд, но если приглядеться, можно различить еще две маленькие. Охотник с вечным спутником Псом. Почему звезды так хорошо видны из колодцев?
- Макай его... это... мужики! - отдал приказ старик.
Кмети повиновались беспрекословно.
Теперь рыцарь погружался гораздо быстрее.
Вот вода достигла колен, паха, пояса, подмышек...
Ощутив пронизывающий холод у подбородка, словинец едва успел набрать воздуха побольше. Полную грудь. И водная гладь сомкнулась у него над головой.
Поначалу это было даже приятно.
Колодезная вода смывала пот, пыль, возвращала бодрость уставшему, измученному телу. Рыцарь чуть-чуть разжал губы и принялся втягивать ломящую зубы влагу.
Здорово! Он едва ли не с полудня мечтал о том, чтоб напиться вволю.
А потом воздуха в легких стало не хватать. Заныла гортань и бронхи, словно моля: вдохни, вдохни, вдохни... Боль перешла на грудину, ребра... До судорог, до спазмов.
"Терпи, терпи, - уговаривал себя Годимир. - Еще не сейчас. Еще немножко. Еще..."
Когда он уже был готов вдохнуть несмотря ни на что, журавль пришел в движение. Миг - вновь над головой звезды, а легкие втягивают воздух со свистом, со стоном, с всхлипыванием. Ребра ходят, как кузнечные меха, а горло горит огнем раздутого горна.
- Ну, чо, паныч... это... говорить будешь?
- С тобой, что ли, песья кровь? - сипло выкрикнул рыцарь. Мог бы дотянуться - впился бы зубами в кадык старому говнюку.
- Макай!
Вдох.
Вода смыкается над головой.
Немеют руки и ноги. Холод проникает, кажется, в сердце, а легкие напротив разгораются пожаром.
Уморить они его решили?
Душегубцы...
Воздух!
Сладкий, желанный.
- Будешь говорить?
- Пошел ты!
Вниз. Годимир едва успел вдохнуть.
Холод, чернота вокруг и удушье.
Удушье. Удушье. Удушье!
На это раз он не выдержал, начал дышать еще не покинув ледяную купель.
Поэтому, оказавшись наверху, зашелся в разрывающем легкие кашле.
- Не скажет, - почти весело проговорил Ярош. - Сдохнет, а не скажет. Плохо вы рыцарей знаете!
- Ах, так! - взвизгнул Сбылют. - Щас... это... по-иному поспрошаем! Тяни его, мужики!
Осклизлые стенки колодца поползли вниз.
Господь милосердный, как же холодно!
Вот голова молодого человека появилась над краем сруба. Пегаш подхватил его, выдернул, как рыбу из полыньи, поставил рядом с собой.
Годимир не устоял - занемевшие ноги подломились, и он упал на колени.
На колени? Перед кметями?
Как ни туманилось сознание, рыцарь заставил себя упасть на бок. Уж лучше так.
- Подкову... это... кали! - распоряжался староста.
Кмети несмело забурчали, возражая.
- На себя я... это... грех беру! Сам перед Господом... это... отвечу. Ну!
- Ты того... Сбылют... - загудел Пегаш. - Мы ж не басурманы какие... Опять же - паныч. Хоть и дерьмовый, а все ж таки паныч.
Годимир глядел на поршни кметей и заставлял себя мыслить по-рыцарски. О чем должен благородный пан вспоминать в последние мгновения жизни? Конечно же, о прекрасной панне. Шарф Марлены из Стрешина в святыни не годился. Словинец попытался вспомнить белокурые локоны, косу цвета спелой пшеницы, ямочки на пухлых щеках воеводши из пограничной крепости, застывшей на круче по-над Оресой... И не смог. Тогда, быть может, образ королевны Аделии? Как там пан Божидар говорил: "Брови соболиные, кожа белее молока..." Только почему же вместо белой кожи видит он перед собой веснушки, вздернутый нос, русую косу, до рыжины выгоревшую на солнце?
- Ладно! - продолжал вещать Сбылют. - Уговорили... это... мужики! Припалим Бирюка. Пущай паныч... это... радуется!
Кмети затопали, зашумели. На это раз, скорее, одобрительно. Кто-то принялся раздувать костер. Едкий дым пополз низом по площади, завиваясь диковинным жемчужно-серым узором журавля.
- Ну, кметки, дайте только срок! - зарычал Ярош. - Ох, мало не покажется, елкина ковырялка!
- Молчи ужо! Говорун...
- Щас... это... все скажешь... И чо знал, и чо... это... позабыл...
"И что не знал никогда тоже", - подумал Годимир. Вскочить бы, порвать веревку и... А что - "и"? Силы у тебя сейчас, пан рыцарь, от воробья не отобьешься. Это в легендах да преданиях рыцарям хорошо - дуб с корнями вырвал и вперед, вали врага, спасай Отчизну!..
Словинец застонал в бессильной ярости.
А это еще что?
Непонятный пока звук. Или рассудок отказывается повиноваться и решил позабавиться маячней?
Да нет же! Когда ухом на земле лежишь, звуки хорошо слышны. А уж топот копыт странствующий рыцарь ни с каким иным не перепутает.
Кони. Много. Не меньше десятка, это уж точно.
Неужели в пане Божидаре совесть взыграла?
Вовремя подоспели ошмяничи, ничего не скажешь. В самый раз!
Кмети тоже услыхали приближение неведомых всадников и поступили, как кметям от веку заповедано - кинулись в разные стороны. Как куры от ястреба-тетеревятника.
Замешкавшегося Сбылюта стоптал конем всадник в здоровенной шапке-кучме, нагнулся, вытянул рухнувшего ничком деда плетью вдоль тощей спины.
- Пори сиволапых! - задорно выкрикнул молодой тонкий голос. Девичий, как с изумлением осознал Годимир.
Ей ответили молодецким посвистом - такая трель не у всякого записного свистуна выйдет, а лишь у самого талантливого и удалого.
Темное конское брюхо с ясно выделяющимися лентами подпруг проплыло над головой словинца.
А мог бы зацепить... Осторожнее быть надо!
Оборванный мужичок, плюгавый и узкоплечий, выбежал из-за колодца, нагнулся над Ярошем:
- Не припоздали. Слава тебе, Господи!
Дорофей? Его голос. Вот, значит, кому они спасением обязаны.
Потом вдруг всадников на площади стало слишком много. Кони крутились на месте, перебирали копытами, ржали, приседая на задние ноги. Того и гляди на голову наступят. Вот неосторожные...
Один из спасителей нагнулся в седле, рассматривая Яроша, обрадованно воскликнул:
- Оп-па! Ты погоди, Дорофей, погоди. Никак старый знакомец? Мы, сладкая бузина, еще поболтаем всласть!


ГЛАВА ШЕСТАЯ
СЫДОР ИЗ ГРАЖДЫ

Годимир лежал, ощущая, как стекающая со штанов и поддоспешника вода вмешивается с истертой в мелкую рыжую пыль землей.
На колодезной площади стоял гам и топот. Остро пахло свежим конским потом и паленой тряпкой - кто-то из кметей, удирая, споткнулся и свалился прямо в костер, разбросав уголья, которые теперь медленно остывали, меняя цвет с алого на багровый.
Луна и звезды бросали призрачный отсвет на лица и убранство всадников, неожиданно (но очень даже вовремя) ворвавшихся в Гнилушки. Десятка два удальцов, увешанные оружием, на добрых конях, бесшабашно веселые (вон как зубы сверкают из-под усов), гогочущие во все горло. Лиц Годимир не различал, но зато отлично слышал голоса.
Слышал и узнал, по крайней мере один.
Сыдор из Гражды, злейший враг Яроша. Уж так бывает не только у королей да князей, но и у лесных молодцев - не смогли договориться, кто чьих овец стрижет...
С Сыдором, к слову сказать, Годимир повстречался на том же тракте, где впервые с Бирюком познакомился. Правда, тогда рыцарь думал, что это никакой не разбойник, а скромный горшечник Пархим из села Колбча. А ведь в самом-то деле, притворялся Сыдор мастерски. Какой лицедейский талант впустую пропадает! В Хороброве или Лютове если б жил, как сыр в масле катался бы при королевском-то дворе. Впрочем, главарь хэвры и здесь неплохо устроился. Сам себе голова - куда хочу, туда еду, что хочу, то отбираю...
- Вяжи его, браточки! Вот счастливый день, сладкая бузина! - радостно закричал Сыдор. Вот из-за любимого присловья про бузину, Годимир и сумел бы узнать его даже в кромешной темноте.
Двое лесных молодцев тяжело спрыгнули на землю около лежащего на боку Яроша. Один небрежным движением руки отбросил в сторону Дорофея - дохлого и худосочного по сравнению с ними.
- Так Сыдор! Связанный он! Чего уж... - воскликнул второй, нагибаясь над Бирюком.
- Узлы проверь, сладкая бузина! - Главарь взмахнул плетью. - Да что я тебя учить должен, Будигост!
- Будимил я... - обиженно отозвался разбойник.
- Все равно проверь,- не растерялся Сыдор. - Вас поди различи! Вот навязались на мою голову одинаковые!
- Тут еще кто-то! - раздался звонкий девичий голос прямо над Годимиром. Что еще за дела? Откуда женщина в хэвре лесных молодцев? И ведь даже не женщина, а именно девушка - или подросток, или вот-вот вышла из ребячьего возраста. По звуку, так годков пятнадцать-шестнадцать. На коне, вместе со всеми... Не портки стирает, уж это точно. Кто такая?
- Сейчас поглядим, сладкая бузина... Эй, Хитран, факел запали!
Сыдор с любопытством наклонился, свешиваясь с седла. Заставил коня переступить, чтоб тень не падала.
- Оп-па! Да ведь это же пан рыцарь! Пан Годимир, если не ошибаюсь? - Разбойник спешился, вытащил из-за голенища широкий нож. - Как говорится, сладкая бузина, старый друг, лучше новых двух. Так ведь?
Рыцарь попытался пожать плечами - мол, может так, а может, и нет, но не смог. Замерз в колодце, задеревенел.
- А что ж ты мокрый такой, пан рыцарь? - с улыбкой продолжал Сыдор. Он не изменился с того самого вечера, когда варили они кашу с салом на берегу Щары. Нет, конечно, бороду подровнял - по новой моде, ползущей из-за Пологих гор, даже зареченские рыцари начали носить бороды, в отличие от словинцев и полещуков, упрямо скоблящих подбородки, но отращивающих усы по самую грудь. Зато одежда! Одежда Сыдора, что выдавал себя за ремесленника, спешащего на ярмарку в Ошмяны, и Сыдора, который возглавляет хэвру лихих людей, различалась разительно. Свет от факела, воздетого над головой Хитраном, позволил разглядеть новый наряд старого знакомца во всех подробностях. Если на тракте были коричневые сермяжные штаны, льняная рубаха, грубые упаки, кептарь мехом наружу, то нынче разбойник щеголял в нарядной бригантине с начищенными до блеску пластинками на груди, сапогами с мягкими голенищами до колен и зипуне из тонкого сукна, отделанные темным мехом рукава которого виднелись из-под доспеха. Просто красавец писаный. Иной рыцарь из мелкопоместных обзавидуется. А вот любовь к здоровенным мохнатым шапкам осталась прежней. Или у них, в Заречье, это признак богатства и власти? Годимир вспомнил украшенную фазаньими перьями не шапку, а шапчищу пана Божидара. Сооружение на голове Сыдора не уступало ей в размере. А может, даже превосходило.
Пока Годимир рассматривал главаря хэвры, тот, ругаясь сквозь зубы - мокрая конопля упрямо тянулась, липла к лезвию, но не поддавалась, - резал, веревку, опутывающую словинца, как паутина муху.
- Помочь может? - дернулся было Хитран, но Сыдор злобно зыркнул на него и буркнул недовольно:
- Отлезь! Сами с усами...
Лесной молодец пожал плечами, но возразить и не подумал.
С усами или без, а Сыдор справился. Брезгливо отбросил сапогом раскисшие лохмотья, подал Годимиру руку:
- Поднимайся, поднимайся, пан рыцарь. Ишь, разлегся, сладкая бузина!
Словинец схватился за широкую сильную ладонь разбойника, встал сперва на одно колено.
- Что не сладко, пан рыцарь? - Сыдор потянул посильнее, подхватил пошатнувшегося на нетвердых ногах Годимира за плечи.
Рыцарь невольно охнул. Кажется, кмети, вымещавшие на его костях злобу за сломанный нос Юшки, постарались на славу. Теперь острой болью отзывался не только правый бок, но и левый.
- Что, досталось от кметей? - нахмурился Сыдор. - Ничего... Я им устрою, сладкая бузина. Дорофей! Дорофей, тудыть твою в кочергу!
- А? Здеся я, Сыдор... - Бортник вывернулся из темноты быстро - вне всякого сомнения, крутился поблизости.
- Что ж ты мне не сказал сразу, что здесь пан Годимир из Чечевичей? Это ж тебе не курица яйцо снесла! Это пан рыцарь! Герба Косой Крест! Я тебя спрашиваю, сладкая бузина, или кого?
- Да я, понимаешь... Откель же мне знать-то, Сыдор...
- Я тебе дам - "откель знать"! За Яроша, значит, побеспокоился, сладкая бузина! Бежал, через голову перекидался! А как про моего давнего друга, пан Годимира, настоящего хоробровского рыцаря, доложить, так - "откель знать"? Да я тебя...
Разбойник взмахнул плетью, висящей до того на темляке вокруг правого запястья. Дорофей ойкнул и присел, закрывая голову руками, но убегать и не подумал.
Годимир пошатнулся и, если бы Хитран не кинулся опрометью, не поддержал за локоть, непременно упал бы ничком в пыль.
- Не виноватый я! Не знал, понимаешь, Сыдор, не знал! Он опосля пришел, сам! - скулил Дорофей, ежась под несильными, скорее для острастки, ударами.
- Я те дам, сладкая бузина! Ты у меня попляшешь! - приговаривал главарь.
Хитран хохотал вполголоса, стараясь удерживать одновременно и рыцаря, и факел.
А Годимир уже не глядел на пререкающихся разбойников.
Держа в поводу светлого (ночью и не разберешь - то ли серый, то ли буланый) коня, к нему шагала самая прекрасная панна из всех, ранее виденных. Огромные глаза обрамлены ресницами, длинными, черными и густыми. Прелестное белое лицо с ровным носом и пухлыми губами. На щеках ямочки. Брови раскинулись словно крылья атакующего сокола. Бархатная беретка с эгретом не скрывала каштановых локонов, слегка вьющихся вдоль щек.
Одевалась незнакомка по-мужски - черная куртка-дублет с воротничком из белки или колонка, свободные кожаные порты и сапожки. Широкий, усыпанный бляхами, пояс, даже на вид тяжелый, стягивал тонкую талию. Слева на поясе висел короткий меч - в Поморье такое оружие носят лучники на случай рукопашного боя, а справа - корд с вычурной витой крестовиной.
Должно быть, это ее голос слышал Годимир.
Рыцарь, совершенно ошалевший, попытался выпрямиться и отвесить изысканный поклон, как и подобает в присутствии прекрасной панны, но позабыл о своем бедственном положении, запнулся ногой за ногу и едва не упал. Вернее, упал бы, не приди на помощь Хитран. Разбойник едва не уронил факел, но Годимира удержал.
- Ага! Проняло? То-то же, сладкая бузина! - засмеялся Сыдор. - Да не тянись ты, не во дворце, чай.
Девушка поравнялась с вожаком хэвры, остановилась рядом, касаясь плечом плеча. Она едва доставала эгретом до уха Сыдора, но из-за гордого постава шеи, вздернутого подбородка казалась выше своего роста. Картинно опустила ладонь на рукоять корда, подбоченилась:
- Познакомь нас, что ли, Сыдор... А то невежливо как-то
- Да запросто! У нас тут без церемоний благородных. Все по-простому. Это пан Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, что поблизости от Быткова, странствующий рыцарь. Насколько я помню, - лесной молодец хохотнул, словно поперхнулся, - мечтает убить дракона. За тем и в Заречье забрался. А теперь позволь тебе, пан Годимир, представить ее высочество, королевну Аделию из Ошмян. Да челюсть подбери-то, сладкая бузина!
Словинец и сам понял, что должен выглядеть нелепо с открытым ртом и выпученными глазами, а потому попытался, насколько удастся, овладеть нахлынувшими чувствами.
- Счастлив познакомиться, твое высочество. Честно признаться, не надеялся свидеться.
- Вот как? - улыбнулась Аделия (ну, уж это не самозванка?). - Почему же, позволь поинтересоваться, пан рыцарь? Неужели из-за моего чудесного исчезновения из батюшкиного замка в Ошмянах?
"А ты как думаешь, твое высочество?" - хотел спросить Годимир, но земля неожиданно ушла у него из-под ног. Усталость и издевательства селян наконец-то взяли верх над природной выносливостью и молодостью. Последним, что запомнил рыцарь из событий того дня, был багровый отблеск факела в глазах королевны, делавшей ее похожей на того самого суккуба или вомпера, про которого рассказывал Сыдор-Пархим, сидя на передке телеги.
Утром Годимир проснулся по давней привычке - с рассветом. С удивлением обнаружил, что лежит на сеновале, а под голову подсунут скрученный в тугую "колбасу" зипун. От ночного холода и сырости его укрывали сразу три бараньи шкуры, заботливо подоткнутые и расправленные.
"Это они зря, - подумал рыцарь. - Я же мокрый, как..."
И тут он понял, что не ощущает на себе одежды.
Голый? Да. Точно голый. Вот это да!
Как же теперь выбираться? Может, кмети по селам словинецким и заречанским и бегают купаться на реку голышом все вместе - и мужики, и бабы, - но в благородном паныче с младых ногтей воспитывали стыдливость, сопутствующую утонченности.
Он огляделся по сторонам. Никого рядом, вроде бы, нет. Выпростал руку из-под овчин. Вторую...
Сапоги он нащупал почти сразу же. Они лежали в аршине от его "постели".
Рубаха и штаны висели на поперечной жердине чуть дальше. Прикрываясь одной из шкур, Годимир подобрался к одежде. Вот здорово! Рубаха высохла. Правда, штаны еще сырые на швах, ну да кто обращает внимание на такие мелочи? Жак висел чуть дальше. К сожалению, мокрый. Кожа - не полотно, за полночи не высохнет.
Ничего. На себе досушим.
А где кольчуга? Не худо бы и меч разыскать, раз уж такое уважение к нему от лесных молодцев.
- О! Проснулся, пан рыцарь? - воскликнул широкоплечий разбойник в затертом гамбезоне. Его лицо пятнали оспинки и оспины. Больше похоже на огород. В особенности левая щека. Про таких в Бытковском воеводстве говорят - на роже леший горох молотил.
"Охрана? - подумалось Годимиру. - Любопытно, для чего? Чтоб не ушел без спросу или ради безопасности гостя?"
Он подозрительно глянул на рябого, но тот улыбался во весь рот, хвастаясь выбитым клыком.
- Проснулся, пан рыцарь? - повторил разбойник, сунул палец за ворот гамбезона, потер шею. Похоже, доспех шили не по нему. Ну, что поделаешь? Такова уж судьба лесных молодцев - носить одежду с чужого плеча. - Меня Озимом кличут. Имя такое...
- Озим? - усмехнулся Годимир. - Хорошее имя!
- То-то и оно, что хорошее, - протянул рябой. Словоохотливо пояснил: - Под зиму родился, вот мамка с тятькой и назвали. А парни все больше Яровым дразнятся. А то и просто Яриком.
- Яровой? Ну-ну... - И тут рыцаря словно обухом по темечку шибануло. Ярош! Где он? Уж Бирюк никак не мог рассчитывать на добрый прием в хэвре Сыдора. - Слушай, Озим! А как там Ярош? Ну, знаешь Яроша Бирюка?
Рябой помрачнел. Замялся. Почесал шею.
- Не велел Сыдор... - Он хлопнул себя ладонью по губам. - Все. Молчу. Идем, пан рыцарь, к Сыдору. Там и поговорите. Я чо? Мне бы по-простому...
Годимир приосанился, затянул пояс поверх жака, расправил складки, сгоняя их за спину.
- Веди!
Озим пожал плечами и махнул рукой: пошли, мол!
Как выяснилось, Сыдор расположился неподалеку. Кметскую избу он занимать не стал. Для него натянули открытый шатер, натрусили на землю душистого сена аршин толщиной, кинули дорогой, привезенный не иначе как из Басурмани, ковер. В двух шагах горел костерок, возле которого маялись от безделья близнецы: Будигост и Будимил.
Предводитель разбойников уже не спал. Сидел, поджав под себя ноги, на выходе из шатра и строгал веточку длинным ножом. Легкая стружка закручивалась как усы у гороха и падала в пыль.
- О! Проснулся, сладкая бузина! - обрадованно воскликнул Сыдор. - Молодец, пан рыцарь! Поздняя птичка глазки продирает, а ранняя уже носик вычищает. Доброго утра тебе!
- И тебе утра доброго, Сыдор, - вежливо откликнулся Годимир.
- Наше утро, сладкая бузина, всегда будет добрым, пока королевские стражники колья не заострят. Присаживайся, пан рыцарь, - лесной молодец похлопал ладонью по сену рядом с собой, - в ногах правды нет.
Словинец присел - куда ж деваться? Огляделся. Близнецы не озаботились его присутствием. Похоже, считали, что рыцарь полностью на стороне разбойников. Хорошенькая же у него слава среди заречан! Лучше не бывает. А может, его попросту не считают опасным противником? Какой-то благородный пан из восточного королевства, о котором здесь ходят лишь байки и непроверенные слухи, да еще без оружия. А Сыдор наверняка парень - не промах и с мечом, и с кордом, да и в рукопашную... Ну что ж, посмотрим, справитесь ли вы, вчерашние кмети немытые, с настоящим рыцарем. Главное, вырвать оружие в начале схватки, а там - берегитесь. Уж всяко, с двумя разбойниками - ну, и подумаешь, что одинаковые хоть в ширину, хоть в высоту - справиться легче, чем с волколаком или горным великаном.
- Что озабоченный такой с утра? - Сыдор легонько толкнул его локтем. Вот ведь как! Оказывается, помнит вожак хэвры, что у рыцаря ребра помяты. Притронулся осторожно, как к птичьему гнезду. - Или кишки крутит с голоду? Так мы скоро завтракать будем - вон парни стараются угодить...
И вновь Годимир обратил внимание на особенное к нему отношение. Любой заречанин сказал бы не завтрак, а снеданок - им так привычнее: хоть и близки говоры в Заречье и Хоробровском королевстве, а все же отличаются.
- Э, совсем ты задумчивый, пан рыцарь! - покачал головой Сыдор. - Или обиду какую, сладкая бузина, на меня затаил? Брось! Не держи сердца. Нам дружить надо. Кстати, вон кольчуга твоя, я приказал Дорофею вычистить от грязи да смазать. Или что не так сделал?
Губы рыцаря против воли растянулись в дурацкой улыбке.
- Ну, спасибо, Сыдор...
- Да не за что, сладкая бузина, не за что! Дорофей, он молодец, службу понимает верно. Сбегал и еще меч твой принес, сладкая бузина. А конь за сенником привязанный. Он, - разбойник хохотнул, - всего стога, ясное дело, не сожрал, но отъел, думаю, изрядно, сладкая бузина. Чем еще тебя потешить?
- Спасибо, спасибо, - Годимир потерялся под натиском сыплющихся на него "благ".
- Доволен, значит, пан рыцарь?
- Ну, можно и так сказать, - покивал словинец. - А что с Ярошем?
- С каким-таким Ярошем, сладкая бузина? - Брови разбойника поползли вверх.
- Что значит - "с каким"? - в свою очередь удивился Годимир. - С Бирюком. Или скажешь, будто не знаком с ним?
- Да почему же, сладкая бузина? - Сыдор с хрустом переломил палочку. Глянул исподлобья. - Знаком, ясное дело.
- Ну, так как?
- А что ты, пан рыцарь, так за него переживаешь?
- Ну, что тебе сказать? Путешествовали вместе. Хлеб делили. Случалось и бражки тоже хлебнуть.
- Серьезно, - кивнул Сыдор. И не поймешь: в насмешку сказал или правда так думает. Хотя... Как ни крути, а, скорее всего, в насмешку. - Мне-то что с того?
- Да ничего, - согласился рыцарь. - Ты не думай, я знаю, какая промеж вас вражда.
- Во-во, сладкая бузина. Небось, я б ему в руки попался, уж он бы добренького из себя не корчил бы. Ножик под ребро, сладкая бузина, и весь разговор...
- Что с Ярошем? - упрямо повторил Годимир.
- Да ничего, ничего! - голос вожака зазвучал чуть резче и визгливее, чем обычно, но он быстро взял себя в руки. - Живой. Связанный, сладкая бузина, но живой. Поглядеть хочешь?
- Ну... - Рыцарь замялся.
- Вот и я не советую. Потому как злой Ярош, как собака бешеная. Того и гляди, сладкая бузина, в лодыжку вцепится.
- Да ну?
- А ты думал, пан рыцарь! Проигрывать никому не охота. - Сыдор несколько раз крутанул клинок между пальцев. Ловко, ничего не скажешь. - Нынче он в моей воле. Был бы я в его - я бы злился. Вот так-то, пан рыцарь...
Они помолчали. Годимир смотрел, как один из близнецов - Будигост или Будимил сказать трудно, поскольку на одно лицо совершенно, - смешно вытянув губы, пробует варево с плоской ложки. Пожевал, полез в тряпицу за солью. Сыдор тем временем нашарил в сене очередную палочку. Вновь принялся скоблить деревяшку.
- Ты убить его хочешь? - откашлявшись, несмело произнес словинец.
- Есть такая задумка, - не покривив душой, ответил разбойник. Повернулся, впился глазами в лицо словинца. - Сам посуди, пан рыцарь: какой мне резон злейшего врага в живых оставлять? Ведь тут так - или я его, или он меня. Эх, да что я тебе объясняю, сладкая бузина! Ты пожил бы в моей шкуре. Я ж не только за себя отвечаю перед судьбой и удачей, за них тоже! - Он обвел рукой вяло шевелящийся лагерь. Большинство лесных молодцев, очевидно, не разделяли пристрастия главаря к ранним пробуждениям.
- Ты уже раз пытался...
- И не раз, уж поверь мне! И он тоже в долгу не оставался. Или ты другие сказки от Яроша слышал?
- Да нет. Он молчал все больше. Только...
- Что - "только"?
- Да ничего... Злился, конечно, сильно.
- Обещал из-под земли достать? Зубами грызть?
- Ну да... - сокрушенно согласился рыцарь.
Сыдор неожиданно рассмеялся, замахнулся хлопнуть Годимира по плечу, но вовремя вспомнил про незалеченные побои и придержал размах. Легко опустил ладонь.
- Да не переживай ты, пан рыцарь! Я же, сладкая бузина, того же обещал! А что поделать? Мы же разбойники? Разбойники. Душегубы? Еще какие! Только знаешь, что я тебе скажу, пан рыцарь, устал я разбойником быть. Устал...
Годимир взглянул на собеседника заинтересованно. Не каждый день случается видеть лесного молодца, возжелавшего покончить с прибыльным ремеслом. Нет, в сказках рассказывалось, конечно, об умудренных жизнью, выбеленных годами, как кость ветрами, стариках-разбойниках, бросающих любимых учеников и последователей. Обернет такой старик все награбленное добро в звонкое злато-серебро, да и мотанет за тридевять земель - к северному морю, например, или, наоборот, на берега Усожи, греть застуженную спину под жарким южным солнышком. Но Сыдор вряд ли встретил тридцатую весну. Не вписываются его слова в привычное представление о разбойнике. Да и с характером никак не вяжутся. Он еще сейчас заявит, что в монастырь пойдет...
- Вот что я задумал, пан рыцарь... - словно подслушал его мысли заречанин. - Только смеяться не вздумай, а то...
"Неужто и взаправду в монастырь собрался? Быть такого не может! Удачливый малый, любимец хэвры... Да ни за что!"
- Нет, погоди-ка, сладкая бузина. Знаю я вас, панов и панычей, давай так договоримся - я дружка твоего Яроша пальцем не трону, а ты мне поможешь осуществить задумку мою. Годится?
- А что за задумка-то? - нахмурился Годимир. - Мало ли что ты решил?
- Я ж тебе сказал, пан рыцарь, с грабежами покончено. Погляди, мы и Гнилушки-то не потормошили нисколечко. Так выпороли вчерась, а вернее, нынче ночью, по моему приказу дюжину кметей. Так то для острастки. Думаю, кто-кто, а ты, пан рыцарь, возражать не станешь.
Словинец тайком потер ноющие ребра и решил, что будет последним, кто попытается спасти гнилушчан от заслуженной порки.
- Что за дело-то? Как я могу тебе помочь? Что у меня есть, кроме рук и меча?
- А это я тебе, пан рыцарь, расскажу... - начал было Сыдор, но тут Будигост (или Будимил?) почтительно доложил, что снеданок готов, и вожак, многозначительно подняв кверху палец со следом свежей глубокой царапины, заявил, что Господь велел с утра пораньше сил набираться, а не на ночь брюхо набивать.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ
КОРОЛЬ ВСЕГО ЗАРЕЧЬЯ

Будимил (или Будигост) притащил котелок, над которым поднимался ароматный пар. Тут тебе и укроп, и дикий лук, и зеленые стрелки чеснока. Да и сварено не на костях старой коровы, пожалуй, а на молодой курице или парочке голубей. Впрочем, голубей в Гнилушках Годимир не видел. Значит, курочка.
Втянув ноздрями запах похлебки, словинец вдруг вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего утра. В животе громко заурчало. Просто до неприличия громко...
- Эге, пан рыцарь! - улыбнулся в тридцать два зуба Сыдор. - Голодный, небось? Ничего, мы сейчас, сладкая бузина, пир горой закатим!
Он дернул за рукав одного из близнецов:
- Эй, Будимил...
- Будигост я...
- Да мне без разницы! Будигост, зови мэтра!
- Это мы бегом! - пробасил разбойник и нырнул за угол ближнего овина.
Сыдор потянулся и крикнул через плечо в темноту шатра:
- Аделия! Звездочка моя! Просыпайся!
Из-под полога послышалось недовольное мычание.
- Все привычки придворные вывести не можем... - чуть виновато пояснил главарь. И повысил голос: - Аделия! Голодной останешься!
Вновь капризный возглас.
- Аделия! - Сыдор, смутившись, глянул на Годимира. Развел руками - мол, что поделаешь? Прикрикнул: - Отшлепаю!
- Еще чего... - Из шатра появились сперва подошвы сапог. Маленьких, изящных. После ноги, потом...
Рыцарь сглотнул и отвел взгляд.
По серому, совсем не летнему небу ползли низкие тучи. Не иначе, к полудню снова дождь пойдет. Не хорошо это. Сено погниет в стогах и в валках. Рожь с пшеницей не вызреют, как положено, а то и вовсе полягут. Того и гляди начнется голод, а там - мор, разруха, смута...
- Эй, пан рыцарь, чего там увидал, сладкая бузина?
- Да на дождь тучи заходят... - Словинец подергал себя за ус.
- И что с того? - Аделия застегивала дублет. Улыбка играла на губах, волосы рассыпались по плечам, опускаясь ниже лопаток. Над левым ухом торчала суставчатая соломина.
- Да ничего. Надоело просто.
- Подумаешь, надоело! - Королевна презрительно выпятила нижнюю губу. - Большего горя не было бы. Тоже мне, дождик им помешал!
- Тихо, моя звездочка! - Сыдор приобнял ее за плечи. - В самом деле, надоела эта мокреть - сил нет. Кольчуги ржавеют, кони скоро болеть начнут. Как ни крути, а прав пан рыцарь, сладкая бузина.
- А я, значит, не права? - Аделия нахмурилась, попыталась оттолкнуть главаря разбойников.
- Перестань. И ты права, звездочка моя.
- И я права, и он прав? Это как?
Годимиру захотелось встать и уйти. Создается впечатление, что присутствуешь на семейном скандале. Зачем им лишняя пара глаз и ушей? Пусть ругаются сколько хотят. Как это в народе говорят? Милые бранятся - только тешатся.
- Нет, ты скажи, Сыдор? Почему это вдруг все вокруг тебя правы? Что случилось? - Девушка отодвигалась понемножку от заречанина, а тот, не отпуская ее плечи, придвигался следом. Еще чуть-чуть, и сделают полный оборот вокруг костра.
- А просто хочется мне так, сладкая бузина! - улыбался в усы лесной молодец. - И ты права, звездочка моя, и пан рыцарь прав, и я прав, и... вот мэтр Вукаш идет, так он тоже прав!
- Это с какой стороны поглядеть, пан Сыдор! - К ним приблизился сопровождаемый Будигостом (в этот раз без ошибки - Годимир помнил, как тот сам себя назвал, отправляясь выполнять поручение предводителя) невысокий человек в простом зипуне и темно-синем застиранном куколе. От любого добропорядочного мещанина или купца он отличался лишь сапогами, приспособленными для верховой езды.
- А, мэтр Вукаш! - обрадовался Сыдор. - Присаживайся к нашему столу. Перекусим, чем Господь послал. А можем и по чарочке. Будимил!
- Будигост я...
- Да знаю, знаю, сладкая бузина. Я не тебе, а братцу твоему... Слышь, Будимил, бражки разыщи нам по чуть-чуть. Не пьянства ради, а знакомства для.
- Сделаю, Сыдор! - мотнулся разбойник.
А Вукаш в это время уселся на сложенную вчетверо тряпку, одну ногу согнул, а колено другой обхватил руками. Почесал короткую, стриженную бородку о штанину, вздохнул:
- Все веселишься, пан Сыдор?
Услышав такое обращение к главарю хэвры, Годимир едва не прыснул со смеху. Ну, подумать только - что за пан из сиволапого кметя? Горшечника он изображал очень даже правдоподобно, но в любом панском маетке раскусят лицедея в два счета. Не тот взгляд, не тот постав головы. Рыцарем родиться надо...
- Что ж мне не веселиться, мэтр Вукаш? - Сыдор перестал преследовать Аделию, и королевна тут же остановилась сама. Что за интерес убегать, когда никто не гонится? Напротив, теперь она подвинулась ближе к мужчине, прижалась щекой к его плечу, вперила взгляд в гостя. Впрочем, какой там гость? Человек по имени Вукаш наверняка жил в лесной хэвре не первый десяток дней, а может быть, и месяцев. Притерся, как пробка к горловине баклажки. Ишь, как чисто разговаривает, хотя имя явно загорское. Откуда тут загорец? Они все-таки от местных жителей многим отличаются. И обычаями, и речью, и одеждой, и даже молитвы Господу возносят не так. Еретически, можно сказать, молятся. А с другой стороны, почему бы и нет? Запретные горы они не потому так названы, что их запрещено переходить, а потому, что запирают они заречный край с юга, а Жулянское королевство, которое соседи зовут попросту Загорьем, ограничивают с севера. И охотники, и рудокопы в горы ходят. Случается, переходят на "чужую" сторону, оседают, женятся, обзаводятся хозяйством, родней ближней и дальней.
Годимир пристально глянул на загорца. Тот, перехватив его взгляд, улыбнулся открыто и доброжелательно.
- Знакомьтесь, - весело проговорил Сыдор. - Этот пан с усами - рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, что под Бытковым. Правильно я перечислил, пан рыцарь?
- Правильно, правильно, - кивнул словинец.
- Под Бытковым, - задумчиво произнес загорец. - Хоробровское королевство... - Он не спрашивал. Он утверждал. - Далеко тебя занесло, пан рыцарь.
Годимир пожал плечами. Что, мол, скажешь?
- Пан рыцарь странствует во исполнение обета, - пояснил Сыдор. - А это, пан Годимир, сидит напротив тебя мэтр Вукаш. Он из Загорья. Не знаю уж, из Жулнов или какого иного города, но человек высокоученый и небесполезный в любом деле.
Вукаш поклонился. Не слишком низко, правда. Ровно настолько, чтобы обозначить вежливое уважение.
- Чем же занимается мэтр Вукаш в твоей хэвре, если не секрет? - Годимир, как ни старался, не смог скрыть прозвучавшего в голосе презрения к занятию Сыдора.
- А чародей он, - как-то уж слишком по-будничному, явно рассчитывая на неожиданное впечатление, сказал разбойник.
- Да ну? - Рыцарь глянул на загорца внимательнее. Чародей! А так и не скажешь. Хотя... Сколько чародеев он видел в своей жизни? Одного увязавшегося с рыцарским войском в поход на кочевников, в правобережье Усожи. Одного мельком в Хороброве. И то, был ли проследовавший в открытом паланкине седобородый старец с тяжелыми мешками под глазами, подлинным волшебником? Наверняка сказать невозможно. Ну, показывали ему еще нескольких церковников, которые, как поговаривали, иногда творили чудеса. Но у словинцев по давней традиции священнослужителей не считают чародеями. Их сила от Господа, а значит, благая, добровольно отданная Отцом Небесным, а не заемная, как у прочих колдунов.
- Зуб даю! - воскликнул Сыдор. - Самый настоящий, сладкая бузина! Не зуб настоящий, а чародей! Уж можешь мне поверить. Мэтр Вукаш - мудрец, каких поискать! Рудознатец! Такого порассказать может, сладкая бузина! Одних книжек прочел...
- Ой, да брось, пан Сыдор! - Загорец засмеялся, запрокидывая голову. - Не велик я чародей. Рудознатец - да. В этом деле и опыт имею немалый, и многим правителям полезным оказаться могу.
Годимир покивал. Краем глаза он увидел вернувшегося Будимила. Разбойник стоял, прижимая к боку пузатую корчажку. Ждал, пока главарь с гостями наговорится всласть. Сыдор проследил за его взглядом. Доброжелательно взмахнул рукой:
- Давай! Чего стоишь?
- Свекольная... - виновато пояснил Будимил.
- И что с того, сладкая бузина?
Лесной молодец пожал плечами.
- Фу-у-у... Гадость какая! - воскликнула Аделия.
Годимир про себя улыбнулся - вспомнил, как пили свекольную Дорофеева изготовления. И взаправду, вонючая бражка, спасу нет! Зато голова наутро не слишком сильно болит.
- Так уж и гадость! - нахмурился Сыдор. Видно, тоже хорошо знал местную бражку. - Скажи, мэтр Вукаш! Ты - человек ученый.
- Брага плохой не бывает, - многозначительно поднял палец чародей, но от Годимира не укрылось, как передернулись его плечи под сукном зипуна. Значит, не слишком на хмельное налегать привык, а если и пьет наравне с прочими, то лишь в угоду Сыдору. Надо будет запомнить.
- Вот, сладкая бузина, слова истинного мудреца! Наливай, Будимил!
Брага, разлитая в глиняные чарки, пахла резко. Можно сказать, пронзительно.
Королевна скривилась и сморщила прелестный носик.
- Брагу, звездочка моя, не нюхают, а пьют, - ухмыльнулся Сыдор, а мэтр Вукаш лишь кивнул, одобряя его слова.
- Ой, подумаешь... - Аделия стрельнула глазами в Годимира и подхватила чарку, выказывая немалую сноровку.
- Скажи, мэтр Вукаш, - торжественно провозгласил главарь разбойников. - Ты как никто умеешь.
- Да надоем я вам скоро, друзья мои, - попытался отказаться рудознатец.
- И нисколечко! - возразил Будимил, встряхивая для пущей убедительности оплетенную ивовой лозой корчагу, а брат его, Будигост, замотал головой, будто пес, которому в ухо попала вода.
- За хорошие слова и выпить приятно, - подвел итог Сыдор.
- Что ж... - Вукаш огляделся, словно в поисках поддержки, не нашел и приподнялся. Даже не приподнялся - чай, не за столом, - а просто выпрямил спину, гордо расправил плечи. - Если не надоел, тогда слушайте. Давайте выпьем эту брагу - пускай вонючую, зато сладкую, - чародей хитро улыбнулся, - за будущего короля всего Заречья, пана Сыдора из Гражды!
Произнеся эти слова, загорец лихо опрокинул чарку в горло. Только кадык дернулся. Тут же зашарил, сдерживая подступившие слезы, пальцами по столу в поисках лука или чеснока - перебить шибанувшую вонь.
Годимир последовал его примеру, не задумываясь. Прожевал зеленую стрелку лука, кинул в рот суховатую корочку ржаного хлеба, щедро присыпанную крупной солью. Пожевал...
И вдруг осознал смысл произнесенных чародеем слов.
Король?
Всего Заречья?
Большую нелепость трудно сморозить. Даже здорово постаравшись!
Во-первых, в Заречье от седых древних времен не было единого правителя. Кто знает почему? Может, какие-то обычаи, отличные от словинецкого майората некогда раздробили край? А может, наоборот, не сумели удельные князьки, каких было много в тех же Хоробровском и Лютовском королевствах, у загорцев и полещуков, в свое время объединиться? В прочих землях нашелся кто-то один (или не один, как например, Грозя, Лют и Хоробр, основатели словинецкой державности), кто сумел сплотить вокруг себя более слабых, или менее напористых и наглых, или не таких расторопных. А вот в Заречье каждый князь стал сам себе королем. Конечно! Звучит-то не в пример красивее и значительнее. Вот и сложилось так, что край, зажатый между реками Оресой и Словечной с востока и севера и горами Пологими и Запретными с запада и юга, состоял из нескольких десятков королевств. Маленьких. Некоторые за два-три дня пути конный преодолевает. Зато все как у настоящих. Правитель, столица, дворня, армия, стража пограничная. Интриги, войны... Государства эти сливались в следствие династических браков и разделялись между братьями (а иногда даже сестрами-королевнами), меняли границы в результате "кровопролитных" сражений между армиями в пятьдесят-сто дружинников, возглавляемых дюжиной рыцарей, которые, зачастую, приезжали из других земель. И никому пока не удалось объединить на достаточно долгий срок - ну, хотя бы на три-четыре поколения - больше двух сопредельных королевств.
Во-вторых, рудознатец прямо сказал - за Сыдора. А уж у лесного молодца корни явно не панские. Из вольных землепашцев или там охотников, бортников, ремесленников. Ну, на крайний случай, из более-менее зажиточного купечества. И вдруг - король всего Заречья! Пойдут ли за ним дружинники, рыцари, горожане, которые последнее время немалую силу набирают?
В-третьих, странно слышать здравицу будущему королю Заречья от загорца. Паны из Жулнов сколько веков наживаются на раздробленности и разобщенности северных соседей! С Хоробровым или с Басурманью не сильно-то повоюешь. Можно таких получить пенделей, что обрыдаешься. А проскочить через перевал, разорить пару-тройку деревушек, взять с налету какую-нибудь столицу, вроде Ошмян, обнесенных старинным частоколом, или Островца, в котором Годимир не был, но историй о нищете тамошнего короля Желеслава наслушался преизрядно. Покрасоваться с оружием перед малочисленными и слабообученными армиями. И убраться восвояси прежде, чем заречане успеют сговориться и дать достойный отпор. Милое дело! Редкий загорский рыцарь не участвовал в подобных налетах. Потому-то и не любили их в Заречье, как не любят кочевников, черных клобуков, в Дядичах, Чечевичах, Брожах.
Задумавшись, Годимир попытался сглотнуть плохо прожеванный кусок хлеба, поперхнулся, закашлялся, чувствуя, что задыхается.
Как в колодце, под водой...
Рыцарь нелепо взмахнул руками. Кажется, зацепил и опрокинул чарку.
Гулкий хлопок ладонью по спине бросил его вперед, едва ли не лицом в котелок. Сухой комок, застрявший где-то чуть пониже кадыка, выскочил. Живительный воздух ворвался в исцарапанное горло. Годимир вытер рукавом жака выступившие слезы.
Вокруг смеялись.
Раскатисто гоготали Будимил и Будигост.
Вежливо хихикал в кулак, бросая косые взгляды на Годимира, Вукаш.
Запрокинув голову, заливисто смеялся Сыдор. Шлепал себя ладонями по ляжкам.
Серебряным колокольчиком звенела Аделия.
Рыцарь недоуменно огляделся. Кровь прилила к его щекам. Еще немного - вскочит, пошлет всех к лешему и уйдет.
- Погоди, пан Годимир, не обижайся, - мигом посерьезнел рудознатец. - Сейчас мы тебе все объясним. А лучше всего, пан Сыдор тебе объяснит. Так ведь, пан Сыдор?
Поначалу лесной молодец только отмахнулся от чародея. Отстань, не до тебя, мол. Но потом глубоко вздохнул, дернул себя за бороду:
- Ладно. Будет. Прекратили, я сказал! - прикрикнул на продолжавших хохотать соратников. Близнецы повиновались тут же, а королевна попросту зажала рот ладошкой, чтоб не заглушать слова главаря. - Я все тебе расскажу, пан рыцарь. Рано или поздно пришлось бы. И ничего не попишешь, сладкая бузина...
Он замолчал ненадолго. Сделал знак Будимилу наливать по второй. Годимир хорошо помнил местную присказку: "Между первой и второй - перерывчик небольшой!" Потом продолжил:
- Я объединю заречанские королевства. И это не хвастовство. Просто так надо. Надо для нашей страны, для рыцарей, горожан, вольных поселян, кметей... Для всех людей, которые обладают разумом и хотят жить лучше. Прав я или нет, сладкая бузина, жизнь рассудит. Ты-то видел и Желеслава из Островца, и Доброжира из Ошмян... И ты меня поймешь и поддержишь - будущее не за ними. Миновало время тех королей, что сами косу в руки берут, помогая собственным кметям. Чтобы противостоять Хоробровскому, Лютовскому королевствам, Полесью, Поморским королевствам... Они, хоть и не слишком большие да могучие, а все же на одну их армию четыре наших нужны. Следишь за мыслью, пан рыцарь?
- Ну, пока что справляюсь, - тряхнул чубом Годимир.
- Вот и славно. Тут еще вот какая беда на наши земли прет. Орден Длани Господней за Пологими горами слишком много воли и власти набрал. Они сперва само собой на Поморье обрушатся. Но и до нас черед дойдет не через год, так через пять лет. Так ведь, сладкая бузина?
Близнецы, Вукаш и даже тяжело дышавшая Аделия закивали. Годимир пожал плечами. Откуда ему знать? Он в Заречье человек новый, пришлый. Может, и так обстоят дела, а может, и нет. Время покажет. Время - лучшая проверка для громких слов и красивых фраз.
Между тем, Сыдор продолжал:
- Кто-то же должен был озаботиться судьбой Отчизны? Так или нет? Молчишь? Молчи, пан рыцарь. В душе-то ты со мной согласен. Я уверен, сладкая бузина. Вот я и решил. Начнем с малого. Соединим королевства Кременя и Доброжира. Как соединим, спрашиваешь?
Годимир кивнул, хотя вопросом таким на самом деле не задавался. Подумаешь! Велика ли разница, как именно начнет к власти пробиваться главарь разбойников? В любом случае закончится задуманное великим кровопролитием, если не остановить его в зародыше.
- А вот как, сладкая бузина! Наследница ошмянского престола с нами. Это - раз...
- Ну и что? Король Доброжир-то живой...
- Это - мелочи, сладкая бузина! Дальше слушай! Знаешь ли ты, пан рыцарь, что Аделия еще и племянница короля Кременя Беспалого?
- Нет. Откуда мне знать?
- То-то же! Матушка нашей королевны родная сестра Кременя. А что сынок у него слабоумный, ты слышал?
- Нет. Я ж недавно в ваших краях. Да и ехал с востока, через Островец.
- Э-э-э, пан рыцарь, ничего-то ты, выходит, в зареченских заботах и хлопотах не смыслишь?
- А я и не скрываю...
- Не беда! Мы тебе все разъясним, сладкая бузина. Так, мэтр Вукаш?
- Отчего же не объяснить хорошему человеку, - пожал плечами загорец.
- Вот и я про это! - Сыдор вновь поднял к небу палец. - Понравился ты мне, пан рыцарь, с первой встречи. И шпильман твой ничего человечек тоже, душевный. Где шпильман-то?
- С Божидаром уехал, - коротко ответил Годимир, решив пока не посвящать новых знакомцев в не до конца понятные обвинения, выставленные Олешеку королевичем Иржи и ошмянским каштеляном.
- А что, Божидар тут был? - воскликнула Аделия, подаваясь вперед.
- Был. Я думал, он тебя ищет, а он за мной следил. Думал на драконьи сокровища лапу наложить.
- И как, получилось? - опасно прищурился Сыдор.
- Как бы не так! - усмехнулся рыцарь.
- Не узнаю Божидара... - Личико королевны на миг затуманилось печалью. - Обычно он если решил чем-то завладеть, то не отступает, покамест своего не добьется.
- Так то когда есть чем завладеть, - пояснил словинец. - Трудно золото утянуть, если его нет и в помине.
Сыдор заржал не хуже боевого жеребца, запрокинулся, тряхнув над рядном, заменяющим скатерть, сапогами.
- Несолоно хлебавши Божидар ушел. Так?
- Ну, так...
- Эх, не повезло старику! - звучно хлопнул в ладоши разбойник. Потом вдруг произнес заинтересованно: - А где искали-то, сладкая бузина?
- В пещере. - Годимир вздохнул. Не слишком приятные воспоминания.
- Это не в той ли... - начал Сыдор.
- Где дракон высохший? - подхватил Вукаш.
- Точно. Там.
- Без толку! - махнул рукой лесной молодец. - Нет там ничего.
- Да знаю я, - согласился рыцарь. - Сам не искал, но Божидар и псы его, думаю, все перерыли...
- Так уж и псы, - ухмыльнулся Сыдор. - Ты Божидара сильно не хай. Он нам пригодится.
- Думаешь?
- Уверен, сладкая бузина!
Тут вмешалась Аделия:
- Противный он, этот Божидар. Вот! - Королевна сжала кулачки и даже взмахнула правой рукой, будто бы ударяя ненавистного каштеляна в лоб.
- Ничего, звездочка моя. Потерпи. Божидар нам еще пригодится. С ним ссориться пока не следует.
Мэтр Вукаш откашлялся, привлекая внимание.
- Ты, пан Сыдор, недоговорил, - тихо, но с нажимом сказал он.
- Да? А ведь и верно, сладкая бузина! Не беда! Сейчас расскажу. Так вот, пан рыцарь, Ошмяны мы по закону приберем. Так, звездочка моя?
- Так, так, - небрежно ответила Аделия, озабоченная похоже заусенцем на ногте больше, чем речами разбойника.
- Вот. Видишь, пан рыцарь. А после и до Кременя доберемся. Погоди, не перебивай! - зачастил он, заметив, что Годимир открыл рот. - Если вдруг... я говорю - вдруг... Так, стало быть, сладкая бузина, если вдруг помрет король в Ломышах...
- Ломыши - это город у Кременя так зовется, - пояснила королевна.
- Если помрет Кремень Беспалый, кто трон унаследовать должен? А, пан рыцарь?
- Думаю, сын его.
- Так у него же ума, словно у колоды! - воскликнула Аделия.
- И что с того? - В вопросах наследования Годимир разбирался достаточно хорошо. Или думал, что разбирается...
- А то с того! - проговорил Сыдор. - Для тамошних благородных панов такой король хуже смерти лютой.
- Не уверен, - возразил рыцарь. - Насколько я знаю, когда король слабовольный или разумом недужный на престол восходит, панство обычно жиреть начинает. А ты что-то про смерть лютую... От обжорства не иначе?
- Ишь, как заговорил! - восхитился разбойник. - Ты ж сам из панов! Или нет?
- Из панов. Но мы в Чечевичах больше не за богатством гонялись, а за славой воинской. Это князья познатнее так и норовят от королевства куски послаще откусить, прожевать и сглотнуть.
- Вона как! Что ж, сладкая бузина! Не ошибся я в тебе, пан рыцарь. Именно такие люди мне нужны сейчас. Да и в будущем без них не обойтись. Скажу тебе, положа руку на сердце. Честно, как товарищу и побратиму скажу... - Годимир почувствовал, что глаза начинают округляться и вылезать из орбит от неожиданно проникновенных речей разбойника, о жестокости которого он наслушался немало и никакой приязни не испытывал, да и испытывать не мог. - Скажу всю правду, сладкая бузина. Панство в Заречье тоже не привыкло с торговли и ростовщичества богатеть. Тут каждый меч на счету. Ты не сожрешь соседа, так сосед тебя сожрет. А с таким королем, как Сдемил - сынок Кременя, королевство зимы не переживет. Набегут соседушки, разнесут по бревнышкам, как избушку, землицу и кметей поделят. Нельзя юродивого к власти допускать, сладкая бузина. В церковь, в монастырь - пожалуйста. А к короне - никак нельзя. Потому свое же панство не примет Сдемила на троне. А других детей у Кременя нет. Не сподобил Господь. Даже ни с какой кухаркой ублюдка не прижил. Зато есть у короля Кременя, сладкая бузина, племянница, звездочка моя. По праву майората она самая близкая наследница.
- А королева? - спросил Годимир. - Или Кремень тоже вдовый? Все короли у вас вдовцы, что ли?
- Не вдовый! - ответила вместо Сыдора Аделия. - Только супруга его пришлая. С севера. Аж из-под Дыбще коряга мореная приехала. Кто с ней считаться будет.
- Ну... - Словинец развел руками. - У вас уже все продумано. И не скажешь ничего супротив...
- Это еще что! - снова начал горячо говорить разбойник. - Ломыши и Ошмяны объединим, вдвое сильнее, нежели любой сосед станем. Не мы их бояться будем, а они нас! Да еще с оружием мэтр Вукаш...
- Пан Сыдор, - решительно воспротивился излишней болтливости лесного молодца загорец. - Пан Сыдор, мы тут никак завтракать собрались?
- Само собой, сладкая бузина!
- Так давай еще по одной и за ложки возьмемся. А то кишки сводит. Того и гляди, громче нас кричать начнут.
Сыдор хэкнул, кивнул. Махнул рукой Будимилу.
Наливали здесь умело. По самые края, но так, чтоб ни капельки не скатилось по пузатому боку чарки.
Пили тоже умело. Все. Даже королевна. Годимир подумал, что может не угнаться за остальными, если корчага Будимила изначально была полна хотя бы на две трети.
Занюхав или зажевав - тут уж кто как предпочитает, - разбойники и примкнувший к ним странствующий рыцарь заработали ложками. Варево в котелке не только отменно пахло, но и вкусом соперничало с лучшими яствами, виденными когда-либо Годимиром. Или сказалось длительное голодание? Не зря же говорят, что сытому полынь, то голодному - слаще меда.
А когда насытились, словинец задал давно терзающий его вопрос:
- А зачем ты, Сыдор, мне все это рассказывал? Ну, про Заречье, про наследование, про остальное... Мне зачем это знать? Неужто просто так языком болтал?
Главарь помолчал. Прочие, присутствующие на трапезе, тоже хранили молчание. Серьезное, солидное, близкое к похоронному.
- Ладно, пан рыцарь. Скажу, - наконец-то выдавил из себя Сыдор. - Думал, сладкая бузина, ты сам догадаешься... Ан, нет. Придется растолковывать. С собой я тебя зову.
- Заречьем править, что ли? - не удержался, съязвил Годимир. И тут же пожалел о сказанном, заметив, как дернулась щека разбойника.
- Править Заречьем у меня есть с кем. - Его пальцы накрыли узкую ладонь Аделии. - Уяснил, сладкая бузина? А тебе хочу предложить сражаться вместе со мной. Не так много у меня людей, воинскому делу с детства обученных, разбирающихся, как войско выстроить, когда атаку скомандовать или там отступление. Потом-то, конечно, их с избытком будет. Паны-рыцари они везде одинаковы - набегут, только свистни, сладкая бузина. Но я тебе предлагаю быть среди первых. Тогда и место займешь в новом королевстве, какое сам захочешь, а не какое останется после дележа.
Годимир задумался. Заманчиво, нечего сказать. Вряд ли хоть где-нибудь ему предложат большее. Ни сейчас, ни в старости. Мелкопоместный паныч, небогатый, хоть и старого роду, сам себя рыцарем объявивший - к счастью, знают об это немногие, но из песни слова не выкинешь. На роду ему написано всю жизнь сражаться: то с чудищами, то с нежитью, то с людьми-злодеями - и так пока кто-то из них не окажется сильнее, ловчее, хитрее. А тут - почет, уважение и богатство. И слава воинская, само собой. Пока Сыдор Заречье объединит, не одно и даже не десять сражений произойдет.
Ой, как заманчиво...
Но, с другой стороны, Сыдор - разбойник и душегуб. Стоит ли ожидать, что, заделавшись правителем, он начнет править мудро и справедливо? Утихомирит жадных и накормит голодных, как Господь завещал всем искренне верующим? Свежо предание, но верится с трудом. Аделия, может, и повелась на заманчивые речи, но он-то, Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, жизнью нещадно бит и в чудеса давно не верит. Нужно оно тебе? Поможешь малостью, а потом перед смертью всех грехов не отмолишь.
- Я, Сыдор, странствующий рыцарь...
- Так оно и к лучшему, сладкая бузина! Не присягал никому, значит, и нарушать ничего не надо. Самое то, что надо!
- Не дослушал ты меня. Я - странствующий рыцарь. Я поклялся на клинке защищать справедливость, обиженных, несчастных. Поклялся карать предателей, клятвопреступников, да и простых преступников тоже...
- Ты это...
- А что ты мне предложил, Сыдор из Гражды? Мятеж? Захват корон и чужих королевств силой и обманом, а где и предательским делом - убийством исподтишка? Могу ли я на такое пойти? Имею ли право перед людьми и Господом нашим Пресветлым и Всеблагим?
Главарь насупился. Свел брови, вцепился пальцами в бороду. К счастью, в свою.
- Обидел ты меня крепко, пан рыцарь... Обидел. Не желает, значит, благородный пан с чернью и деревенщиной, сладкая бузина, дело иметь? Замараться он боится! Душу грехами отягчить опасается! - Лесной молодец едва не сорвался на крик.
- Пан Сыдор, - тихонько проговорил загорец. Потянулся, чтобы похлопать разбойника по запястью, но передумал. - Тише, пан Сыдор. К чему все?
- Ладно, сладкая бузина! Довольно ругаться. А то мы и в самом-то деле словно кметки у колодца. Значит, говоришь, что уйти хочешь, пан рыцарь?
- Ну...
- Не "нукай"! После "нукать" будешь, когда отпущу. Тебе напомнить наш уговор про Яроша? Или тебе уже все равно, пан рыцарь?
Годимир содрогнулся. Нет, ну как же он мог забыть? Или все дело в браге? Да нет! Что толку себя оправдывать? Отвлекся на бездонные глаза и картинные брови королевны, на многозначительные ужимки Вукаша, на проникновенные речи Сыдора. Ну, и кто ты после этого есть, пан Годимир? Слизняком назови - улитка обидится. Дерьмом обругай, так его хоть по огороду разбросать можно. А тут!..
- Нет. Не все равно, - твердо проговорил он. - Договор наш в силе остается, если ты сам его не нарушишь.
Сыдор довольно ухмыльнулся. Словно кот, обожравшийся сметаной до состояния "не лезет".
- Хорошо, сладкая бузина. Приятно дело иметь с человеком слова! Но, вижу я, против совести ты идти не можешь, а она тебе подсказывает, что я кровосос, каких поискать. сладкая бузина. Так или нет, а?
Словинец избежал ответа, пожав плечами. Его телодвижение можно было растолковать по-разному. Больше того, сколько б людей ни истолковывали, каждый получил бы свой ответ. Свой собственный и только ему пригодный.
- Ладно, сладкая бузина! Не хочешь - не надо! Неволить здесь никто никого не собирается. После поймешь, что прав я был. А даже если и придется для объединения Заречья чуток крови пролить, так этим мы тысячи жизней в будущем сбережем. И рыцарям, и кметям. Прибежишь после, пан рыцарь, да будет поздно. Не приму.
- Не прибегу я, - глухо проговори Годимир.
- Гордый, сладкая бузина? Я тоже гордый. Разрешаю тебе присоединиться ко мне, когда захочешь. А покамест помоги мне первый шаг по пути к короне сделать, а после ступай на все четыре стороны.
- Какой шаг?
- Да простой! Отвези Аделию в Ошмяны, к батюшке. Ты ж наверняка из тех рыцарей, что на поиск пропавшей королевны выехали? Так или нет?
- Так.
- Вот и отвези. Пора нам за Ошмяны и короля Доброжира приниматься.
- Вот просто отвезти и все? - не поверил словинец.
- Просто отвезти. И передать Доброжиру с рук на руки. А весточку для Божидара она сама уж доставит. После можешь считать себя свободным от обещаний.
- А Ярош?
- Яроша я отпущу, как только узнаю, что Аделия, звездочка моя, у отца в замке.
- Да что ж тебе за резон, не пойму я, королевну обратно отправлять после того... Я так догадываюсь, что и побег ты ей подстроил? Не зря Олешек тебя видел в Ошмянах.
- А это уж, пан рыцарь, не твоего ума дело. Так берешься или нет, сладкая бузина?
- Берусь, - кивнул Годимир. И тут же спросил себя, что подтолкнуло его? Желание спасти Яроша или надежда побыть хоть какое-то время наедине с королевной? Скорее всего и то, и другое. А еще в глубине души он хотел увидеть Олешека и Велину. А еще надежда на рыцарские шпоры, если Аделия расскажет - а она расскажет, что ей стоит? - кто ее от похитителей увез.
- Берусь! - еще раз сказал он и потянулся ладонью к поясу. Туда, где привык находить рукоять меча.




(продолжение следует)

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"