Аннотация: Разбег, толчок, прыжок, смертоносный оскал и первый падает с рваной раной в горле. Фу, горечь на губах, этим сумашедшим, пытающимся противостоять ему, было выпито много , очень много эля. Для храбрости.
ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА
Ночь. Что может быть прекраснее этого, никем из мира живущих под солнцем не разгаданного, времени суток. Когда сны переплетенные с явью господствуют над миром и оживают страшные сказки, известные с детства. Когда легкий ветерок превращается в ураган, а шум летнего дождя - в грохот водопада.
Перед восходом ночного светила он всегда думал об этом. Просто лежал в овине на свежей, пахнущей клевером и мятой соломе и думал. Он ждал. Как всегда. Все, что он мог сделать - это подготовиться заранее. Тихо выйти из своей комнаты, не вызвав при этом подозрения у всего многочисленного семейства, далее пройти через двор и, наконец, спрятаться, затаиться в старом сарае в ожидании и предвкушении очередной ночной забавы.
Однажды он случайно встретил молодую служанку, верно, спешащую со свидания. Дурочка, рассказала о вечерних подозрительных прогулках молодого хозяина его матери. Сколько было вопросов? Ну ничего, больше она никому ничего не расскажет, может быть только старым карягам в лесу или таким же бесплотным духам, какой стала и она, глупая.
Теперь ему пришлось стать осторожнее. Сбегать из дома задолго до начала сумерек, обходить стороной все людные места замка, прокрадываться и пробираться, как говориться, огородами, предварительно сославшись на головную боль и, благодаря этому, избежать постоянных занудных посиделок семейства. Хвала небесам, что возраст, когда перед сном мать целует свое чадо, уже остался в прошлом, а жены, согревающей постель каждую ночь, еще нет. Что будет дальше, когда все таки придется ввести в дом женщину и попытаться подарить семье наследника? На эти вопросы пока лучше не отвечать, не забивать голову глупостями, когда вокруг столько свободы и жизненная позиция еще не определена.
...Он лежал, закрыв глаза и вдыхая вечерний воздух. Полная луна пока не вступила в свои права, так что можно еще немного подумать. Обо всем.
Одни говорят, что это наследственное, другие - что проклятье, третьи вообще ничего не говорят, просто трясутся, да молятся по ночам. Смешные люди. Как им объяснить, что это самый великий дар, который только может быть дан смертному?
Невозможно передать словами, как приятна на ощупь ночная прохлада и как нежна трава на лесной поляне, как пряно пахнут листья молодого папоротника, когда лежишь в нем, зарывшись по самую макушку, а живая мелочь, вроде зайцев и белок десятой дорогой обходят тебя, чувствуя присутствие чужака. И как смешны порой запоздалые путники, которых испуганные лошади сбрасывают в ближайшие кусты, в которых сидит он. Он ждет. Еще ни разу он не оставался одинок в эти лунные ночи. Он всегда дожидается.
Глупые, глупые и смешные людишки. Вы никогда не узнаете как сладка и горяча, возбуждающая и обостряющая чувства и мысли, влага. Она одновременно и теплая и освежающая, сладкая и соленая, неповторимая, как вино одного сорта винограда, но разных годов. Если бы не эта живая вода, то жить наверное не стоило бы вообще.
...Скоро, уже очень скоро придет время ночных забав. Что-то сегодня медленно течет время. А он так голоден. И жажда мучает все сильнее. Нет не дождаться. Хотя...
-А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
Боль. Наконец-то. Это всегда приходит с болью, а потом блаженство. И свобода. Судороги и корчи больше не беспокоят. Ничто не беспокоит и не волнует. Только он, ночь, лес, луна и свобода.
И что-то еще, непонятное и пугающее, впервые забравшееся в неподвластную никаким законам голову.
Любовь? Нет, он одиночка, идущий по своему пути и не нуждающийся в чьей-либо компании.
Жалость? А его жалели? Нет, такими, как он пугали маленьких детей, пытались загнать в угол, безжалостно истребляли, уничтожали целые кланы.
Ненависть? Он их не ненавидел. Он просто делал то, что должен был сделать, иначе смерть - вечное серое безмолвие.
Опасность? Да, наверное опасность. Каждая ночная забава может стать последней. Ха! Но кто может выйти против него? Крестьянин с вилами? Или два крестьянина?
И, все равно, что-то не так. Желание и страх перед сегодняшней ночью. Вернуться и отсидеться в сарае? Тогда он долго не протянет. Ему нужна жизненная сила, иначе долго не продержаться. Как же он голоден, а жажда все нестерпимее. Почему он стоит в знакомых до последней ветки кустах у дороги и не может сдвинуться с места? Бежать, спрятаться, затаиться в укрывище.
Глаза видят лишь пустоту, слух обострен, но вокруг только скорбное спокойствие (впрочем, как всегда), но инстинкт самосохранения орал, врезаясь все сильнее в мозг, пронзая его иглами страха. Ах, человече, не пытайся испугать его.
Сколько раз он говорил себе, что думать и рассуждать - это удел простых смертных, а он должен руководствоваться только чутьем. Человеческое начало всегда дает о себе знать в самой неподходящей ситуации. Беги, беги куда глаза глядят, проснись, выйти из забытья. Как прекрасна его улыбка и грустны глаза: они обычно видят через мрак; уши слышат приближение врага за лигу, а сейчас он слеп и глух.
Луна за облаками и одиночество.
О, Небеса, что это? Крики и улюлюканье приближались со всех сторон. Грохот трещоток и отвратительное пение рожка оглушали и так глухие уши. Люди со всех сторон, факелы ослепляют, как же вас много. Не справиться. Конец? Почему он не бежал, когда хотелось? Теперь поздно. Отступать, пятиться как рак, прижаться к стволу самого большого дуба, сражаться... и принять смерть, как подобает воину, забрав с собой как можно больше жизней. Так просто он не сдастся. Он прихватит с собой в сумрачные пределы столько, сколько позволит Луна, его путеводная звезда.
Разбег, толчок, прыжок, смертоносный оскал и первый падает с рваной раной в горле. Фу, горечь на губах, этим сумашедшим, пытающимся противостоять ему, было выпито много , очень много эля. Для храбрости. Бросок, скачок и еще одно тело, сладкое, молодое, не успевшее познать аромат женщины. Глупец, ты слишком юн для борьбы. Глаза, налитые кровью, уже видят следующую жертву. Старик, много живший, но мало видевший, твою тухлятину он выплюнет. Зачем портить изобилие последнего ужина прокисшим вином? Как горяча и душиста кровь, одурманенная адреналином. Это будет славный пир. Последний. Он будет сыт перед смертью.
Крики, стоны ужаса, запах охотничьего азарта смешались в одну беспредельную кучу, а его борьба за жизнь продолжалась. Не трое, гораздо больше (он не вел счет) по его великой милости перешагнули черту, разделяющую жизнь и смерть. Молитесь своим Богам, глупые людишки, своему он уже помолился, а теперь платил Богу кровавую дань. Ничего, что бок пронзен, а ноги перебиты. Через боль спасать себя, не человека, с этим давно покончено, а то, что сидит внутри, в душе, зовет в лес лунными ночами, требует влаги жизни, в премежку с трудовым потом. Удар, бросок, еще один упал к его ногам. Гурман пришел бы в ужас от такой трапезы. Кровь, везде кровь: на земле, траве, деревьях, их кровь, его... Это воистину самая кровавая ночь его жизни.
Он будет жить вечно. Но нет, что-то тупой болью пронзило бок. Разлилось обжигающей жидкостью по членам. Меркнет свет, гаснут звуки, уходят силы. Грязное мужичье, все-таки позвали профессионала, знающего как бороться с подобными ему. Как прекрасна жизнь, как страшна смерть. Так вот ты какая. Грозная и беспощадная, не ведающая промахов и уколов совести. Какая боль, опять начались корчи и судороги, только теперь это агония. Кто же ты, враг, уничтоживший его без страха и упрека?
... Луна в последний раз улыбнулась ему с небес. Подмигнула на прощанье и исчезла в кровавом мареве.
ЭПИЛОГ
Замок был погружен во мрак. Только в одной комнате неярко горели чадящие факелы. Старый барон с нетерпением измерял шагами просторный зал. Баронесса в углу тихо молилась. Она просила всех святых, так почитавшихся новой благодетельной верой, спасти и сохранить жизни несчастных, призванных на борьбу с вековечным злом, идущих на встречу, быть может, своей смерти.
Барон подошел к жене и медленно, как бы нерешительно, взял ее руку и прижал к груди. "В горе и в радости" всегда быть вместе. Так поклялись они друг другу много лет назад. Радости было достаточно: первенец Альберт, его первый зубик, шажок, слово, еще дети - Витар, Альбиона, Карл, Летиция. Все уже взрослые люди, живущие полноценной жизнью. Внуков только нет. А теперь пришло горе. По чьей-то кошмарной прихоти в округе гибнут люди; кровь стынет в жилах, когда слышишь крик матери, рыдающей над телом ребенка, невесты, не успевшей выйти замуж, а уже надевшей траур. Говорят, в округе завелся волк, да не простой - заговоренный. Страх парализовал настолько, что через лес проезжают сейчас только непосвященные. Скоро и купцы забудут сюда дорогу. Зло поселилось прямо под самым носом.
Скинуть бы лет двадцать, сам барон бы пошел с голыми руками на безжалостного монстра. Волк-ли, медведь, да хоть сам дьявол, все равно, за жизнь детей надо сражаться.
В дверь тихо постучали.
- Ну наконец-то, - тихо произнесла баронесса.
- Входи! - голос барона не дрогнул, но сердце тяжело екнуло, от предчувствия беды.
- Все, ваша милость, взяли волчару, - запыхавшись сказал седоватый здоровяк в окровавленной шелковой рубахе, видневшейся из под хорошо подогнаннй кольчуги. - Как я и говорил, оборотнем оказался, матерым. Ни вилы его, ни стрелы не брали. Серебром пришлось. А кровищи сколько из него, гада, вытекло - бочка, не меньше. Многих поселян положил, ваша милость. Меня даже подрал, ну ничего, до свадьбы заживет. Принимайте товар.
Барон молча выслушал рассказ наемника, поднялся сам, помог супруге и с гордым достоинством месного властелина земель начал спускаться по длинной крученой лестнице.
"В горе и радости" вышла престарелая чета во двор замка. Рука к руке.
- Где он?
-.В телеге, ваша милость, тряпками мы его завалили, уж подрат он сильно, вы бы, госпожа, не смотрели бы. Боязно за вас как-то.
За телегой тесной кучкой стояли выжившие после битвы с оборотнем мужики, уставшие, израненные, но живые и счастливые.
Барон Нествик рывком сорвал рваное покрывало. Баронесса не отходила от мужа не на шаг. "В горе и в радости" они вынесут все. Тело существа, лежавшего на дне, мало походило на того сильного пышущего здоровьем зверя. Кровь уже перестала капать из ран, шерсть слиплась под ее бурым густым слоем. Но оскал оставался жить своей собственной жизнью, как бы говоря: "В смерти жизнь".
За стенами замка просыпалось солнце. Петух в курятнике заголосил в третий раз. Миновала пора ночных кошмаров. Морок обретал плоть.
Тело в телеге заволокло дымкой, как будто туман упал на поля. Легкий порыв ветерка согнал усталость с лиц барона и баронессы Нествик и унес дымку с мертвого тела.
Сердца в едином порыве замедлили свой ход, и смерть, ледяными руками, вцепилась в одежды несчастных.
"В горе и в радости, в жизни и в смерти". Цветущая женщина мгновенно превратилась в дряхлую старуху, а видный мужчина в убитого горем старика.