Без пяти пять, за железной дверью послышались шаги кованных сапог, я открыл глаза и увидел привычную картину на стене слева - сталактиты переходящие в сталагмиты, образуя сталагнаты. Левая от меня стена на гауптвахте была торцевая и зимой промерзала, температура на "губе" специально не повышалась выше 8 градусов, в результате чего можно было лежа на топчане наблюдать это чудо природы, не стоя в очереди, бесплатно. За дверью суета усилилась, "забегали демоны, скоро подъем" (подъем на губе в 5 утра, отбой в 11 вечера)", шевельнулось в голове. Вчера ночью демоны долго не давали заснуть, начкар (начальник караула) попался сука-сучная, и натравил своих дулбоемов из молодых новобранцев, колотить в дверь камеры, что бы те кричали каждые полчаса выдержкой из устава караульной службы "арестованный обязан, бля во время сна показывать свое лицо, дабы...могу ошибиться, давно это было". И молодые солдаты, ревностно выполняя свой воинский долг, с остервенением колотили в дверь, разгоняя сонные химеры арестантов. Так еще арестованных объедают суки, молодые - жрать хотят, поэтому еды до нас доходило не по уставу - мало. Сегодня ночью мне повезло, была моя очередь спать в середине. Слева от меня спал туркмен из внутренних войск (нынешняя росгвардия) во сне что-то бормоча по своему, справа храпел хохол с Краснодара, служивший связистом. Для ночлега вечером нам выдавали топчаны - низкие, деревянные, жесткие приспособления, и мы, сдвигая их вплотную, пытались уменьшить потери драгоценного тепла во время сна. "Какая однако, метаморфоза - носил гордо звание военный строитель, а стал арестованный", прислушивался я к новым, происходящих во мне качественным изменениям. Однако ничего нового, кроме ацкого холода я не испытывал. Туркмен и хохол - счастливчики, имели уставные шинели, в которые можно закутаться, и они укрывали ноги. На мне же был лишь подбушлатник - фуфайка-ватник зеленого цвета по длине до пояса, на вопрос к старшине "Товарищ старшина как так, подбушлатник есть, а бушлата нет", старшина лишь хитро улыбался, - мол стройбат дело тонкое. Так что, мои ноги и задница промерзали, медитации типа - "мои ноги расслабляются и теплеют", не помогали. Пять минут до подъема неизбежно заканчивались.
Вдруг, к итак изможденному холодом и недосыпанию мозгу, в мое сознание начала проникать тревога, это обостренный до предела слух уловил самое страшное - вибрации чудовища, на губу приполз ее повелитель, прапорщик Суфаревич. Говорили, что он хохол, кто говорил, что он татарин, кто-то сказал, что еврей, я знаю точно он - "КАЗЕЛ", благородного звания козла он, не заслуживал. Он был невысокого как все диктаторы роста, злые узкие глаза, усики полоской(наверно прикрывали неприличное слово). Все народы служившие, там открещивались от него. Эта гнида с особым, как наверно ему казалось ох-м чувством юмора, приходя на губу и глядя на градусник, если дело было зимой злобно громко орал:
"гауптвахта подъем, плюс двенадцать, мы сейчас задохнемся от жары, и приказывал караульным открывать настежь двери". Если температура внутри была семь, то все в корне менялось:
"гауптвахта подъем, воздух спертый, мы сейчас задохнемся от углекислоты", ехидно и гадко улыбаясь, наблюдал за мучениями.
Арестованные в полу-коме, шатаясь, выбегали строиться. Если выбегали медленно, то начиналось самое плохое.
"Так, непонимание, хорошо...", и выкрикивал свои заклинания:
"Вспышка слева!" и все падали головой вправо, "отставить!" "вспышка справа!" и все падали головой влево.
"Вспышка слева, справа - это когда наш геополитический противник США кидает на нас атомные бомбы, вот сука"
Если и это не помогало, или раздавался недовольный ропот, то следовала команда:
"Пожар на гауптвахте".
По этой команде, арестанты обязаны были схватить свой топчан и выбегать на улицу, спасая имущество гауптвахты. Позавчера выбегали три раза, на мороз ....брр. Хохол рассказывал, что когда он сидел на гарнизонной губе, то там вообще был концлагерь - лупили ремнями и в хлорированном туалете запирали, так что, Суфаревич, по его рассказам - агнец, но я ему, почему то не верил.
"Гауптвахта подъем", проорал караульный, превращая нас из лежачих зомбаков, в ходячих. Арестованные построились, тишина - не к добру. На губе сложилась следующая метеорологическая ситуация - арестованных было мало, а снега на территории губы выпало много, и Суфаревич судорожно напрягал мосх, думал примерно так:
"Если я их сейчас гонять начну, кто будет снег убирать". Вздохнув, с нескрываемым сожалением он приказал приступить к уборке снега, который падал не переставая. Взяв лопаты и лохань для вывоза снега, мы под охраной троих дуболомов, один сержант и два солдата, все с автоматами, приступили к уборке. Подъем на губе в пять утра, завтрак в пол - восьмого, до завтрака надо было как-то продержаться, а время как назло будто его кто - то растянул, еле ползло, и я даже знаю кто, - это злой колдун Суфаревич растягивает мое время, "казел, сука". Первый перекур через пятьдесят пять минут после начала работы. Курить не было сил, поэтому мы просто заползли на губу "погреться". Толи от перепада температуры или спертого, холодного воздуха, я начал терять сознание и уперся руками в стену....... Очнулся, в ушах звенело, рядом стоял хохол, и что-то размовлял турмкену, тот кивал ему в ответ головой, приходя в себя, я понял - "дело плохо".
А так хорошо все начиналось, пришедшая посылка из дому как раз ко дню рождения, вечером сидели, отмечали, немного выпив, пели песни под гитару в вагончике на стройке, можно сказать в боевых условиях, и я думал, "что хватит этих загулов и пора начать новую жизнь, вставать на зарядку заняться спортом...", я остался, решив что на ужин не пойду и уберу следы веселья. Остальные бойцы уперлись на кормешку, стройка находилась рядом с частью, где мы, прикомандированные жили в старой дореволюционной конюшне, раньше здесь находилась кавалерийская часть. Опять дежа вю, в детстве, когда я страдал одышкой и мог залезть на телевышку, мать по совету врачей дважды возила меня в лечебный пансионат, под Ленинград, станция Колчаново, где как сейчас помню, мы жили с такими же заморышами как и я, в бывшей помещичей усадьбе, на первом этаже, где была конюшня, разве что ночью там крысы по нам не бегали как сейчас. Во бля парадокс - раньше, до революции - конюшня, а в годы развитого социализма - человешня.
Так-вот, только я окончательно пришел в себя и убрал руки от стены, так сразу ясно вспомнил сцену моего позорного "пленения". Сначала я услышал скрип снега под сапогами, и подумал "ну наверно кто-то из наших, что то забыл,", а потом дверь вагончика открылась, и завалились не фига не наши. Дежурный по части и два его помошника, "чо за х...ня", пронеслось в голове, шансов убежать они мне не оставили.
"Ага", радостно воскликнул дежурный офицер.
"Поступил сигнал, что на стройучастке, на территории нашей части, слышны громкие крики и нецензурная брань, документы на проверку, боец ", обосновал он.
"Ну что, касатик, десять суток ареста", вынес приговор дежурный, осмотрев мои документы, оценив обстановку - пустые бутылки, сугробы чифиря у входа. Я узнал его, это был подполковник Тихонов, по кличке Штирлиц, бойцы говорили, что меньше десяти суток он не дает. Вот так день рожденья переродился в день заточенья. Как только я рассказал свою историю пленения своим сокамерникам - так они оба, как по команде начали ржать, и по их лицам расползлись счастливые улыбки. В дверь камеры тут же постучали, "арестованные молчать", - прокричал молодой ломкий голос. Отдышавшись, похлопав меня по плечу, хохол поведал мне житие свое и туркмена. Оказывается туркмен здесь, совершенно случайно - шел из увольнительной по случаю дня рождения к себе в часть, и зашел на этот шайтан "КЭПЭПЭ" (КПП - контрольно пропускной пункт) погреться и заснул из-за резкого перепада температуры внутри и с наружи помещения, за что и получил десять суток. Хохол же находясь в увольнении, совершенно случайно пил пиво в чайной, "меня один гражданский тип угостил", как пояснил хохол, "и вот сижу я такой, пивасик попиваю, и заходят черти - военный патруль", - командир наградил хохла увольнительной, вы не поверите - по случаю дня рождения. Мы засмеялись шепотом, уже вместе - это был истерический припадок хохота, мы даже согрелись, но ненадолго.
Сегодня днем, до обеда нам предстояло познакомиться с еще одним чудом природы, но это чудо было совместный продукт одного из аспектов деятельности человека и температуры окружающего воздуха, однако время тянется невыносимо долго.
Снег уже прекратился, площадь губы была почищена, и мы сидели на табуретах в камере, прислонившись спинами, дремали, рассказывая друг другу байки. Из гаража части поступил сигнал, у этих военных бля всегда сигналы поступают, для решения возникшей там проблемы срочно требовалось трое арестантов. Суфаревич, зная, что за проблема построил в одну шеренгу нерадивых воинов и объявил перед строем, что есть шанс прогуляться на свежем воздухе и послужить на благо родины в автопарке. "Есть желающие", протяфкал - спросил Суфаревич. Услышав слово автопарк, хохол начал толкать меня и туркмена шипя нам "пойдем", не понимая, чего он хотел, мы все же решили выйти. Суфаревич подозрительно посмотрел на нас (он всегда сука смотрел подозрительно) и дал команду сержанту, и вот мы в шестером, т.е я туркмен и хохол и трое караульных топаем в автопарк. По дороге хохол нам сообщил, что там, в автопарке у него все схвачено, "земляки подогреют, ништяк будет". Это придало нам сил, и мы очень быстро дошли до гаража. Но вот какое дело, все его земляки как нарочно куда, то делись, зато нам тут, же дали три лома и повели, почему то к летнему туалету системы сортир. Автопрапорщик в черной масляной робе, указал нам на нечто выпирающее из деревянного пола и сказав "Кароч, срать некуда", ушел в гараж, откуда доносился лязг железа.
"Так говоришь, земляки подогреют, ништяк будет", спросил я у хохла, туркмен тоже очень выразительно смотрел на него.
"Да что вы парни, из-за какого, то говна, ссориться будем, нам еще вместе сидеть столько", защищался хохол.
Мы подошли поближе и увидели это чудо природы и человека. Сталагмит в переводе с греческого языка обозначает "капля", это минеральные наросты со дна пещеры, поднимающиеся со временем в виде конусов или столбов. Они могут быть известняковыми, соляными или гипсовыми, так вот здесь мы имели дело с органическими сталагмитами. С грустью вспомнилось посещение Кунгурской ледяной пещеры, в далекое, еще школьное время, во время осенних каникул - "теплый вагон поезда, мороженное, лимонад, что еще надо". Да но тогда нам не разрешали трогать сосули, а теперь их органическую разновидность нужно было уничтожить, это меняло все кардинальным образом.
"Ну чо, долго стоять еще будете", сиплым голосом грозно спросил караульный сержант.
"Пацаны", воззвал я к хохлу и туркмену, "пацаны, представьте, что эта замерзшая куча гавна - Суфаревич", возникла минутная пауза, наши силы многократно возросли и, подняв ломы, мы ударили с трех сторон по Суфаревичу-Фикалевичу. Суфаревич зашатался и рассыпался на множество крупных осколков - органика. Караульные о чем-то задумались и быстро, отняв у нас ломики, повели нас на обед. "Земляки подогреют, ништяк будет", всю обратную дорогу мы с туркменом, подкалывали хохла и ржали, караульные решили, что мы сходим с ума и были очень внимательны.
Начался выстраданный, долгожданный обед, ничто не предвещало вмешательства светлых сил, караульный ходил вдоль камер и подгонял прикладом в дверь, крича "медленно едим гауптвахта". Однако в момент, когда мы судорожно гребли ложками по тарелкам скудный суп дня, внимательно поглощая каждую молекулу еды, на губу с проверкой зашел замполит воинской части, где происходили эти чудные дела.
Суфаревич судорожно строил арестантов, одержимо командовал и, тяня голову вверх, подобострастно доложил, что он бля прапорщик Суфаревич, выполняет архиважную миссию, но не ропщет сука. Замполит посмотрел на наши мрачные лица, потом на Суфаревича, спросил - "жалобы есть". Странное дело но никто не стал жаловаться на Суфаревича, мне даже в голову не пришло, наверное, все арестанты были буддисты-индуисты и теперешнее свое состояние объясняли действием армейского рока.
"Тишина через е", молчание.
"У кого есть жалобы на здоровье могут обратиться в санчасть", продолжил замполит.
"Вот она земля обетованная, выпал джокер", промелькнула мысль и я, и не только я, подняли руки вверх.
"Прапорщик, отведите арестантов в санчасть, пусть проверят", приказал замполит,
"Потом мне обо всем доложите, ясно?", закончил проводник светлых сил и покинул губу.
В Суфаревиче все бурлило, привычный миропорядок рушился, но воля высшего военного существа возобладала. "Я ведь просто солдат, и все тут", как-то так думал Суфаревич, и построив всех мнимых больных, взяв с собой двух караульных повел всю больную команду в санчасть. Он решил отконвоировать нас лично, я думаю если кто-то из мнимых больных, вдруг решил закосить, то Суфаревич бы, произвел расстрел на месте. Я еще не знал, чем закончится дело, однако перспектива пару часов посидеть в теплом помещении, вдали от губы казалась мне заманчивой, и сказав своим товарищам "покеда", полный радужных надежд, бодрым шагом, под недобрый взгляд Суфаревича, я зашагал к санчасти.
И вот отворились врата санчасти, очень неутомительное ожидание своей очереди, я не торопился, куда спешить - тепло, хорошо.... Дверь кабинета открылась, из нее вышел арестованный за самоволку сержант и по его унылому лицу я понял, что ему не удалось бросить якорь, Сафаревич тут же радостно выгнал его на улицу к караульным. "Следующий", воззвал военврач, и я шагнул, навстречу судьбе. Военврач оказался военфельдшер - сержант срочник, как потом выяснилось, звали его Николай, и он из простого то ли мордовского, то ли удмуртского поселка. Напротив него сидел старший офицерский чин, под белым халатом, погон не было видно, видимо у них тоже была своя иерархия, и старший чин осуществлял лишь шеф-контроль. Военфельдшер начал осмотр,
"раздевайся, на что жалуешься", бросил он.
"На все" хотелось сказать, но я ограничился малым и показал гнойники на голени и бедре. Военфельдшер нахмурился и вопросительно посмотрел на своего шефа, тот неопределенно мотнул плечами, ситуация для меня накалялась, и тут я решил, пойди с козыря в рукаве, а точнее с козырей которые кишели в моем нижнем белье. Pediculus humanus corporis - подвид широко известной человеческой вши, бельевая вошь. Оказывается эта вошь и человек давно знакомы, но она водится на одежде, а не на голове как ее близкий родственник, и в последнее время она очень полюбила наше солдатское белье. Что мы только не делали: и утюгом до дыр ее нагревали и в хлорке стирали, но она сука возрождалась как феникс, размножалась и кусала нас. Надо сказать, что и нижнее белье - кальсоны и рубаху нам на смену привозили с перебоями, а бывало как сейчас, раз в три недели. Я, вывернул на изнанку нижнюю рубаху, и с задумчивым выражением лица, как школьник, который не может решить задачу и обращается за помощью к учителю, спрашиваю у военфельдшера, "как бы нам от этих тварей избавиться, а то служить невозможно", показывая популяцию вшей. И случилось чудо.
"Сопроваждающий", рявкнул военфельдшер, открывая дверь в коридор. На пороге тут же возник услужливый Суфаревич.
"Я госпитализирую этого арестованного", объявил военфельдшер безапелляционным тоном. Суфаревич пытался возражать, что - то бормоча, про наказание и превосходную аптечку, которая есть на гауптвахте, но аллилуйя, военфельдшер остался непреклонен. Вот так и вошь может стать другом человека. Дальнейшие события развивались приятно и стремительно как расжимающаяся пружина:
Санитары в белых халатах, обрабатывающие мои раны казались мне ангелами, больничный запах - божественным амбре, помню смешное лицо таракана Суфаревича, жалко смотреть. Санитар проводил меня до палаты, мне дали новое хрустящее белое белье, старое наверно сожгли и я провалился в забытье на толстом поролоновом матрасе.
Когда в церкви я ставлю свечку Николаю - Угоднику, то всегда вспоминаю про военфельдшера из простого то ли мордовского, то ли удмуртского поселка.