Тяжелый, сосредоточенный на своей мощи, медленно движется по темному морю русский военный корабль (время - русско-японская война 1904г ). Грозные орудия, опознавательные знаки - все говорит о его предназначении. Суета на палубе, новенькая форма матросов подсказывает, что это первый день его пути.
На палубе появляется кок с красным распаренным лицом, вытряхивает за борт мешок, ветер разносит шелуху.
-Матвей, - зовет он помощника. Появляется немолодой матрос, в новой , топорщащейся куртке, - сходи-ка в трюм за рисом, да возьми с собой кого-нибудь - в одиночку мешок ты не вытащишь.
По ступеням вниз лихо слетает по крутым ступенькам вертлявый молоденький морячок, следом осторожно спускается помощник.
Темноту длинного трюма едва разрывает слабый свет лампы.
-Да где здесь рис? - молодой, вглядываясь в полумрак, старается осветить надписи на мешках и ящиках, подтягивает один из них и вдруг шарахается. Между мешками лежит небольшой белый сверток, он шевелится и издает невнятные звуки. Матросы смотрят друг на друга с испугом. Наконец тот, что постарше очень осторожно приподнимает край тряпки - видна крошечная детская ножка. Пальчики на ней слабо шевелятся. Он берет сверток на руки, разворачивает. В нем небрежно закрученная в перепачканные пеленки грудная девочка. Худенькая, ослабевшая , у нее уже нет сил плакать.
-Господи, да что же делать? - с испугом спрашивает младший.
- Сходи, боцману доложи, как положено. Да подожди ты, под ноги посвяти мне, пока подниматься буду - не дай Бог упасть с ребенком.
Капитанская каюта. Капитан с пышными, по старой флотской традиции бакенбардами. Старпом - молодой, элегантный, и боцман, крепкий, молодцеватый, все с одинаково строгими лицами. Перед ними матрос с младенцем на руках.
- Жива, значит? - капитан не смотрит на предусмотрительно подносимый ему сверток.
- Так точно, ва -ше-ства,-, отчеканивает боцман, - живехонька, но слаба совсем - с отбытия похоже не кормили дите.
- Отнесите в медчасть, - распоряжается капитан, - да найдите покормить ее чем -нибудь.
Каюта врача, стол с лекарствами и медикаментами. На длинном, предназначенном для крепких мужчин топчане лежит младенец, животик вздут, реденькие волосенки пушатся на голове. Врач, красивый мужчина с благородной осанкой русского дворянина, обрабатывает ей пупок.
Входит капитан, за ним старпом. Он безукоризненно вышколен, и предупредителен, на каждом шагу помнит о субординации.
-Ну что скажите, Евгений Владимирович? - спрашивает капитана, присаживаясь на край топчана.
-Младенец , здоровый... Девочка.
-Это я в состоянии понять.
Ослаблена, небольшая пупочная грыжа - вероятно накричала.
-Как же так получилось? - прорывается досада в голосе капитана, - как пронесли, смогли оставить. Кто? Почему при погрузке недосмотрели?
-Петр Петрович, мешки грузили пятидесятикилограммовые, ящики, а ее, взгляните, можно и за пазухой пронести.
Малышка неожиданно, громко требовательно закричала, засучила ножками, трое мужчин в растерянности смотрят на нее.
- Покормить скорее надо,- говорит врач, стараясь укутать дрыгающиеся ножки.
-Сейчас же распорядитесь, - раздраженно бросает капитан старпому и уходит.
-Чем же будем кормить? - недоумевает старпом.
-У нас должен быть запас сухого молока,- говорит врач, - не уверен, что это идеально, но выбора вообщем-то нет. Да пусть боцман похлопочет тряпок чистых, вместо пеленок... побольше. Кого-то придется отрядить их стирать.
На топчане образовалась крошечная лужица.
-Вот ,пожалуйста, - улыбается врач.
Старпом выходит. Капитан ожидает его. Идут рядом молча, озабоченные.
- Вот что, Сергей Никифорович, будьте любезны, известите господ офицеров, что после обеда сбор в кают-компании. И лично проследите , чтобы младенца накормили, не хватает еще греха на душу взять.
Капитан больше не в силах сдерживать досаду.
- 30 лет на флоте, всякого бывало, но как о таком сообщить- не представляю.
У борта толпится групка матросов человек из пяти-шести человек. Капитан направляется к ним.
- Ну что слышали, молодцы, о подарочке?
- Так точно, ваше-ства- роде! - дружно гаркают в ответ матросы.
Самый старший уточняет : "Это вы о младенце, ва-ше-ство, и как он ?".
-Она слаба , - подчеркивает капитан интонацией это "она", обводит требовательным взглядом собравшихся. - Ну за чей же грех это наказание?
Старший, взглянув на товарищей, рассудительно отвечает: "Ва-ше-свто, да за любым грех может числить, но и бабенка видать беспутная..."
-Да я не об этом, - с досадой перебивает капитан. - На корабль кто пронес?
-Да грузчики пронесли, грузчики, - загалдели матросы. - Из своих разве кто мог, все понимают наше положение.
-А теперь вы наше положение понимаете? До пункта следования мы останавливаться не можем, а ребенка надо чем-то кормить. Одеть во что-то, лечить, там мыть... - капитан с досадой машет рукой. - Нянька ему нужна. Может, кто из вас готов ?
Матросы разом попрятали глаза. Капитан усмехнулся нависшей паузе. Старый матрос оглядел товарищей.
-Осмелюсь доложить, ва-шес-тво. У нас в машинном кочегар, нестарый, да уже многодетный. Должон знать, как к грудному дитяти подойти.
-А сам что бездетный? - иронически интересуется капитан.
-Отчего ж, ва-ше-свто. Трое есть, да уже взрослые.
-Ну сходите за этим ... кочегаром.
Кают-компания кажется нарядной от белых офицерских кителей. Они почти все молоды, жизнерадостны, возбуждены близостью войны, которая для них синоним славы.
Все замолкают - вошел врач за ним капитан. Осмотрел собравшихся , жестом предложил сесть.
-Господа офицеры, на вверенном мне судне произошло, крайнее, неординарное событие. Оно не угрожает его боевым и ходовым качествам, но ставит всех нас и меня, как капитана в первую очередь, в крайне затруднительное положение. Сегодня утром в продуктовом трюме найден ребенок, маленький... совсем.... Младенец. Девочка.
Офицеры недоуменно переглядываются, кто-то даже улыбнулся как удачной шутке.
- Живая... Голодная..., - капитан подбирает слова. - Евгений Степанович, доложите господам офицерам.
Поднимается врач.
- Новорожденная в возрасте месяцев трех, не более. Очень слаба, но без видимых паталогии и вполне здорова. Накормили ее чем смогли, она уснула.
- Плохая примета, господа, женщина на корабле, - замечает один из офицеров постарше.
- О другом надо сейчас думать, - обрывает его капитан. - Ребенок нуждается в уходе, в кормлении, в каких-то там особенных условиях, которых на военном корабле нет и создать невозможно. К сожаления, передать младенца на берег до пункта следования мы не можем - вы все знаете отданный нам приказ. А пункт нашего следования, как вам известно, господа, театр военных действий. И там такой возможности, как вы понимаете - нет. Поэтому я объявляю в некотором смысле особое положение. Какие у вас будут предложения ?
- Каюту для нее надо освободить. Чтобы без махорки, без шума, - говорит врач.
- Матросы предложили мне, - добавляет капитан - на рольки на роль няньки, дядьки, не знаю как правильно сказать - одного из кочегаров - многодетного. Я попросил боцмана его привести.
Наступает небольшая пауза. Офицеры не осмеливаются переговариваться, лишь один, постарше, гладко выбритый, из категории добросовестных исполнителей, снова напоминает : "А примета, господа, нехорошая".
Старпом отвечает с еле сдерживаемым раздражением, в котором чувствуется застарелая враждебность.
-Простите, вы преувеличиваете. То что она не женщина, это можно сказать наверняка, а относительно ребенка на корабле насколько мне известно, никаких примет не существует.
- Господа, - прерывает его капитан. - Не затевайте бесполезных дискуссий. Если нет единодушного решения выбросить младенца за борт, то сейчас мы взглянем на этого многодетного кочегара и совместными усилиями постараемся его уговорить заняться девочкой, так как приказывать в таком деле мне бы не хотелось.
Боцман вводит невысокого человека в грязной одежде с наспех вымытыми, еще влажными лицом и руками, на которых - въевшаяся угольная пыль.
-Матрос Васильев, по вашему приказанию прибыл, - докладывает кочегар, он растерян и испуган присутствием всех офицеров.
Невысокий, в грязной старенькой робе, с всколоченными волосами - офицеры рассматривают его неодобрительно.
-Тебя, Васильев, по имени как? - мягко интересуется капитан.
-Аким Акимычем, ваше-сва-дие.
-Давно ли на флоте?
-Никак нет, четвертый год, ваше-сва-дие.
-А раньше что делал ?
-По-всякому приходилось, ваше-сва-дие. И землю пахал, и на паровозе кочегарил.
- Ясно, - капитан переходит ближе к делу. - А семья-то большая?
- Так точно, шестеро сыновей. Да сам с женой.
- А дочери? - беспокоится капитан.
- Пока нет, будем стараться, ваше-сва-дие.
Офицеры улыбаются. Капитан прячет улыбку.
-Ну а младенца перепеленать сумеешь?
-Приходилось, ваше-сва-дие. А чего? - насторожено спрашивает он. Он видимо уже слышал о найденной девочке и догадывается, к чему клонится разговор.
-Ну вот и хорошо, - решает капитан. - Ты уже слышал видно, что младенца, девочку, в трюме нашли, деть ее некуда, будет на корабле, присматривать за ней, кормить, поить, пеленать надо. Вот хотел тебя просить - не согласишься ли?
Боцман подталкивает его в бок, шепчет: "Соглашайся, ну".
Но кочегар колеблется.
-Ну, ваше высокоблагородие. Засмеют меня ребята, то есть матросы, да и кто за меня уголек кидать будет.
-Это не твоя печаль, - отвечает уж несколько недовольным тоном капитан, -Боцман ( тот вытягивается). Объявите команде, что тот, кто позволит себе насмешки над новыми обязанностями матроса Васильева, сутки будет уголь в машинном кидать, а при вторичной провинности займет его место в кочегарке до прибытия домой. Да, и проследите, чтобы Васильеву была замена. А вы, Сергей Никифорович, -обращается он к старпому - проследите, пожалуйста, чтобы ребенок и ...- он делает жест в сторону Васильева, подбирая слово, - и матрос были по возможности обеспечены всем необходимым.
Капитан уходит. Васильев в растерянности стоит посреди кают-компании.
-К врачу пошли , - толкает его боцман. - Там она.
Они выходят. Боцман нагоняет старпома: "Соски нет, - шепчет он заговорщески, - и назвать ее как-то надо."
Старпом приостанавливается в раздумье, а рядом с ним два офицера.
-Может она и не крещена, - замечает один из них, -надо бы покрестить побыстрее.
- Да, да , - соглашается старпом.
- Вот что ,будем звать ее пока Дарьей,. Она вроде, Dцє А" ХШней никогда не сомневался. Вопросов каких-нибудь сам себе не задавал ?
-Нет, зачем, ведь я ответит на них не смогу.
-Ну попробовал бы. Вот смотри для нее, для девочки, ты теперь самый главный, важнее Господа Бога. Ты ее должен защищать, беречь. А Он ей даже страха не дал.
-А зачем ей страх - ни в чьей душе не даст Господь зла к беспомощному младенцу. Беспомощность любви учит и жалости, чтобы заботу к себе призывать, и сам растет в любви, и нас ей учит.
Старпом кивает головой , но задумался о чем-то о своем. Акимыч увлекся рассуждениями.
- Я так думаю, вашество, послал Он нам девочку, чтобы разбудить в наших душах лучшие чувства и, если будет сужденно нам погибнуть, то будет нам открыт путь в Царствие Божие.
Старпом усмехается мрачновато.
- То есть к смерти нас готовит.
- Нет , вашество, к смерти человек всегда должен быть готов. Всегда... Вот, возьми, я. Пока семьи не было, никогда о ней не вспоминал. А как женился, детки пошли, стал о ней думать и боятся. Вот, мол, умру я ,кто детей прокормит ? Ночами порой просыпался. Не то что на войну, лишний раз за дровами сходить боялся. А Господь, вишь, как моей судьбой распорядился.
Старпом молчит ,погруженный в свои мысли. Акимыч, помявшись, спрашивает.
- А что вы, вашество, детками не сподобились?
- Отчего же. Дочка у меня восьми лет, только вижу ее нечасто, потому что с супругой не живем вместе.
Акимыч готов было бы выслушать историю. Но его любопытство старпому неприятно, он поднимается.
-Ты в канат ее все-таки не клади. Нечисто там, надо что-нибудь другое присмотреть.
Ненастный серый день. В борт корабля бьют тяжелые волны.
Акимыч сидит с малышкой, завернутой в бушлат, на палубе, с тревогой смотрит на низкие тучи. На море, мрачное и властное, отделившее его от земли, близких. Мимо проходит молодой матрос. Черноусый, с тем нахально-самоуверенным выражением лица, которое гарантирует неизменный успех у женщин.
- Ну что, мамка, по кочегарке не скучаешь? -ехидничает он.
- Ты сейчас заскучаешь? - огрызается Акимыч, - пошлет боцман за меня уголек кидать.
- Ну чего ты... Я ж без зла, что ты сразу...
- Ладно, ладно, баламут. Ты вот сядь тут, подержи малявочку, отойти мне надоть.
- Да ты что, я отроду мальцов на руках не держал.
- Так пора бы уж. Вот так ,- усаживает матросика. - Да не жми так крепко. Держи и все - не велика наука.
- Ой, боюсь, уроню.
-Да сиди ты, не суетись, в ней то весу всего четыре кило. Вот трпяпку тебе на колени положу, чтоб она тебя не обмочила.
При последних словах матрос кажется готов кинуть ребенка, но Акимыч уже уходит. Новоявленная нянька присматривается к крошечному личику. Малышка сладко зевает беззубым ротиком, просыпается, смотрит на незнакомое лицо и морщит носик, готовая заплакать. Матрос причмокивает, корчит рожи. Она внимательно, серьезно смотрит на него и вдруг улыбается.
-Не боишься, ну вот и молодцом, ты смотри не намочись на меня, дар божий.
Возвращается Акимыч с бутылкой.
-Проснулась, сухая еще ?
-Улыбнулась мне.
-На это она у нас щедрая. Распутеха. Любому готова. Давай назад, кормить буду.
-Поддержу еще маленько,- с улыбкой просит матрос.
- Смотри, щас польет на тебя.
Акимыч забирает бутылку и пристаривается кормить.
- Ты чего это на бутылку накрутил, Акимыч?
- Да вишь ты, браток, соски -то молочные для мальцов на военном корабле не придусмотрены.
Малышка жадно сосет, причмокивая, и очень странно слышать эти звуки на военном корабле.
Кают-компания. В сборе все офцеры. В полголоса обсуждают полученные известия. Входит капитан - сразу тишина и внимание.
-С сегодняшнего дня, господа,- говорит он, - наш корабль в любое мгновение должно быть готово к военным действиям. Удвоить вахту, проверить боевую готовность орудий - не зачихлять их. Всем не покидать своих мест.
После небольшой паузы один из офицеров спрашивает.
-А что с даром божьим делать будем?
-Что вы имеете ввиду, - капитна старается, не понять вопроса.
-Младенеца, девочку нашу.
Капитан уже не может скрыть раздражение.
-Вы знаете, что избавиться от ребенка пока невозможно. В случае участия в военных действиях старпом отдаст распоряжени Васильеву не выходить на палубу. А если в каюте станет небезопасно, то пусть перейдет в машинное.
-Петр Петрович, а если пробоина?- беспокоится старпом.
- Ну прикажите сидеть с ней на палубе. На военном корабле, господа, во время боя опасно везде.
- Жалко ее , душу ангельскую, - улыбаясь замечает немолодой офицер.
- Мне ,господа офицеры, весьма жалко и не ангельские, то есть ваши. И если вы считаете , что безопаснее всего будет моя каюта, пусть займет ее, только избавьте меня от этой заботы, - капитан старается справиться с раздражением, несколько напускным.
- Может быть попробовать передать ее на флагмантский,- предлагает старпом.
- Ах оставьте, - бросает капитан , -Кто ее сейчас согласится взять, вас бы, например, уговорили при данных обстоятельствах.
В кают-компании наступает тишина, на какое -то мгновение мысли этих людей едины. Все присутствующие думают о воможности смерти, страданий, неизбежных для кого-нибудь из них. Офицеры постарше с фаталистическим смирение, помоложе - с незнакомым им до сих пор чувством страха.
Акимыч среди тех же неизменных пеленок густо развешенных в детской каюте. Склонившись, сшивает кусочки ткани грубыми мужскими стежками. В изделии улавливаются намеки на распашонку. Иголка выскальзывает из огрубевших пальцев, он раздраженно четырхается, оглядывается на малышку и торопливо мелко креститься.
Малышка спит в крошечном подобии гамака, мерно колышущегося в такт волн .
- Отчего же, я рядом сижу. А ночью она спит со мной. Мочит меня стервушка раз пять за ночь, но, слава богу, спит не пошевелится.
Боцман присаживается, смотрит с сочувствием на неумелое рукоделие Акимыча.
-Слышь, а на меня, чай, случаем непохожа байстручка наша.
-А что и вы грешок за собой знаете? - улыбается Акимыч, он выслушал за это время ни одну исповедь.
-Было дело. Впрочем тот пацаненок, пожалуй, уже бегать должон.
Боцман сидит с помрачневшим лицом, потом начинает рассказывать: " Полы мыла в трактире, в порту в N -ком. Беленькая, бледненькая, беззащитная какая-то, глаза ни на кого не поднимала, а как мимо меня пройдет, так покраснеет вся и бегом.
Ну я это и заприметил. Я к ней сначала так, душевно. Без паскудства, просто душа лежала. А потом привычка это наша матроская взять свое... Понимал ведь, кобель, что не оттолкнет.
Ну и стал ее прижимать потихоньку. Она молчит, только отталкивает меня своими теплыми слабыми ручонками.
А я от этого только в раж вхожу. Ну вот то на дровах ее разложу. То в кладовке. И ведь, понимаешь, слова ей ни разу человеческого не сказал, как последний паскудник.
Торопился понимашь. Ведь за нее же боялся. Застанут нас ненароком, мне -то что, только слава, а ей позор.
А потом, понимаешь, плакать она стала - я за нее, а она сразу всхлипывать, я крепче , а она аж трясется. Ну я и остыл. А теперь думаю может это, ну, малец у нее должен быть, а она признаться не решалась. И ведь ничего о ней теперь не знаю, раз зашел в трактир, сказали - выгнали... Куда, почему , не расспросил.
-Так как вернемся - поищите ее, пораспрашивайте, нельзя уж так, чтобы совсем никто ничего не знал.
-Ну если вернемся... - вздыхает боцман. - Эх - с досадой машет он рукой, - почему так поздно совесть просыпается.
Ранее утро на море, ослепительное солнце с трудом выбирается из темных тяжелых вод. Капитан и старпом на палубе наблюдают за восходом.
- С сегодняшнего дня, Сергей Никифорович, мы должны быть готовы ко всем.
- -Так точно, - с привычной готовностью отвечает старпом.
Капитан отводит взгляд от завораживающего зрелища восходящего солнца, смотрит на старпома и почти лаского спращивает:
-А сознайтесь, голубчик ,страшно думать в вашем возрасте о возможности смерти.
-Неуютно конечно, -улыбается старпом. - Но ведь я потомственный офицер. И в таких семьях, как моя, исподволь приучаешься относится к смерти, так сказать, фаталистически. Если уж сужденно, то единственное, чего хотелось бы - умереть без мук. Страшат бессмысленный страдания.
- Да, - соглашается капитан, - Понимаю, я видел такие смерти, они ужасны и вызывают особенную жалость.
На палубе появляется врач, он бодро здоровается.
- Как там ваша подопечная? - интересуется капитан, ему хочется переключить разговор на более жизнерадостную тему.
- -Да все слава богу, пообвыклась, спит по ночам. Кочегар тоже привык.
- Справляется, значит.
- Да он молодцом , только вот знаете, Петр Петрович, привяжется он к ней, тяжело расставаться будет.
- Да пусть себе забирает. Хоть одна девчонка у него будет.
Доктор смеется ": К ней уже трое матросов ходят, рассчитали, что может быть она их дочерью. Рассматривают, похожа не похожа, спорят, ссорятся. Смешно слушать."
-Да, да, - замечат капитан, мысли его уже о чем-то своем, и он не срузу возвращается к теме разговора .- Это неплохо, неплохо. Ребенок на корабле, люди все -таки не о смерти думают, о жизни больше. Это хорошо, это повысит боевой дух.
Вечер того же дня. Закат море с золотистым оттенком, кажется, что солнце садится в пшеничное поле.
У борта стоит молодой офицер. Он видит это поле, некошенные луга. Тропинка между ними, женский силуэт в белом платье - мать, сестра. Возлюбленная... - это неглавное , она недосягаемая, олицетворяет совсем другую, сейчас невозможную жизнь.
От ведений его отвлекает детский смех.
У каюты толпятся матросы. Васильев держит ее на руках. А два матроса всяческими ужимками, выглядящими очень забавно на их обветренных лицах, стартельно смешат ее.
Ее недоумення, серьезная гримаска вдруг сменяется детской счастливой улыбкой, это вызывает восторг у присуствующих.
-Вы больше ее радуететесь, - насмешливо замечает Акимыч. И ревниво командует - все , спать нам пора.
Матросы начинают его уговаривать: "Да она ж смеется, чего спать, погодь, Акимыч"
Но тот, непреклонный, уносит малышку. А моряки с по-детски счасливыми улыбками не спешат расходится.
Вдруг последние золотистые солнечные лучи сменяют свой цвет на кроваво-красный. Матросы с чувством суеверного страха крестяться.
Акимыч неудобно свернувшись спит около ребенка, который раскрылась во сне, и она особенно трогательна в распашонке его производства. И тишина кажется совершенно безмятежной от ее беззащитной позы.
Вдруг все вздрагивает от команды : "Тревога" , свисток боцмана и топот многочисленных ног. Акимыч вскакивает, хватает робу, потом смотрит на пошевелившуюся малышку и покорно садится рядом.
На горизонте, на фоне полосы первого утреннего света темнеют силуэти тех кораблей с японскими флагами. На капитанском мостике старпом и капитан, оба смотрят в бинокли. Рядом с тревожными лицами офицеры.
-Они перегородили наш путь,- говорит капитан.- Сознательно или случайно. Я пока не могу понять
-Мне кажется, они нас не заметили, -говорит старпом.
-Ну если вы правы, то мы попробуем удалиться незамеченными - силы слишком неравны.
"Лево руля, полный вперед", - командует старпом.
Корабль начинает разворачиваться, заметно прибавляя ходу. Силуэты вражеских кораблей отдаляются. Капитан и старпом с облегчением переводят дыхание, но тут становится понятно, что они перестали отдалятся. Корабли двинулись в догонку.
- Самый полный вперед! -приказывыает капитан. Тяжело стучат машины, их рокот заглушает все звуки. И в их непрерывном рокоте приближаются вражеские корабли.
Вдруг вспышка на одном из них, корабль содрогнулся от удара в борт. Второй выстрел, и ядро падает на палубу.
Крики, проклятия, чей-то мучительный стон, языки пламени. Два орудия разбиты, Около уцелевших суетеятся матросы. Ответный выстрел, но запоздалый, неприцельный.
Акимыч в своей каюте прислушивается к происходящему. Ребенок у него на руках. Неудобно сполз, сучит ножками и хнычет, но матрос слышит только другие звуки. Наконец малышке удалось перекричать выстрелы. Акимыч, очнувшись, торопливо пеленает ее. Двери распахивается, вваливается чернявый матрос, любитель шуток. В проженной робе, с покрытым саже лицом, с окровавленной рукой, хрипит:
"Пожар. Переходи на другой борт"
Акимыч выходит на палубу. Орудия разворочены. Стонут разбросанные выстрелами люди. Боцман с окровавленным лицом и беспомощно повисшей рукой помогает заряжать последнюю пушку. Рядом с ним молоденький матрос подает снаряд и вслух читает- кричит молитву.
Акимыч перешагивает лежащее во весь рост тело офицера. его юное лицо безмятежно, кажется,что он уснул среди смертельной суеты, по-детски глубоко . Но из-под головы его растекается лужа густеющей крови. Акимыч едва не подскальзывается в ней.
Он кладет ребенка, снова истошно орущего, на ящик со снарядами и бросается помогать, но боцман, отталкивая его раненным плечом, хрипит : "Уходи, уноси, уноси отсюда"
Корабль торопливо разворачивается носом к врагу.
За штурвалом сам капитан, но он не успевает закончить маневр. Один за другим два выстрела довершают разрушеник правого борта и кладут корабль на бок. Капитан и старпом падают. Поднявшись капитан хватается за утеренный штурвал, но тот беспомощно проворачивается - потерянно управление.
"Попадание в машинное" - кричит, догадавшись, старпом.
От того же толчка падает Акимыч и молоденький матрос, боцман. Малышка тоже упала с ящика, но она оглушена и не плачет, а лишь изумленно таращит глазенки. Около нее безмолвствуют убитые.
Крен усиливается. Тяжело проезжает и ударяется о стену сорванное орудие.
С вражеских кораблей прекратилась ставшая бессмысленной стрельба. Кажется, с них наблюдают за агонией корабля.
Акимыч, прижав ребенка к себе, потерянно бредет среди мертвых. Палуба уходит из под ног. "Все тонем", -бормочет чернявый матрос, подхватывая Акимыча.
У шлюпок собрались оставшиеся в живых. Среди них капитан с непокрытой головой, старпом в разорванном и испачканном мундире, матросик, все так же бормочущий молитвы с безумным взглядом, ноги его не держат он наваливается на боцмана, по лицу которого текут слезы и ,черные от копоти, капают на одежду с его все еще щегольских усов. Старый матрос сидит прямо на палубе, придерживая свою вывороченную ногу.
-Шлюпки на воду,- приказывает капитна, одна за другой плюхаются две шлюпки на воду, которая медленно приближается. Чернявый подтаскивает матроса, который слабо стонет. Но видимо в безнадежном состоянии.
Все смотрят на капитана. "Грузитесь," - приказывает капитан. С трудом, помогая друг друга, рассаживаются в две шлюпки. Акимыч с малышкой на руках рядом со старым матросом. Все оставшиеся в живых. На корабле, который накренился до предела, остаются капитан и старпом.
- И вы идите, Сергей Никифорович, - распоряжается капитан.
-После вас, Петр Петрович.
-Идите, спасите этих людей, ребенка. Я остаюсь, - он останавливает жестом рвущиеся у старпома возражения. - По флотским законам, вы их знаете, я должен поступить именно так. Тем более, что мне нечем оправдаться - корабль не принял участия ни в одном бою и... погибает... Погиб. Если возможно, спасите эту девочку.
Старпом хочет обнять капитана. Но сползает к воде, вынужден перескочить в шлюпку.
Они начинают торопливо грести, чтобы оказаться подальше от гибнущего корабля. Из пробоины с глухим всплеском начинают выпадать тела погибших. Молоденький, матрос, бормотавший молитву, замолчал и обезумевшими глазами следит, как вздуваются их рубашки, перед тем, как они исчезают под водой.
На вражеских кораблях незаметно движения. Погибший корабль все быстрее и быстрее исчезает под водой, среди обломков плавают бескозырки и фуражка капитана.
Шлюпки отдаляется, они так беспомощны перед громадами кораблей. Команды на незнакомом языке и дружный густой ружейный залп по шлюпками. Первым падает боцман, крякнув удивленно, наотмашь падает в воду старпом, затихает молоденький матросик, Еще залп, и Акимыч наваливается на малышку, стараясь закрыть ее своим телом. Истошный детский крик. Снова торопливая команада на корабле, выстрелы прекращаются, и шлюпки, никем не управляемые, беспомощно качаются на волнах.
Туман над морем, плеск и голодный плач ребенка - такой нереальный среди пространства моря.
Корабль, русская речь, смех, женский голоса. Вахтенный на мостике ведет наблюдение.
Боцман входит в ярко освещенную кают-компанию. Там офицеры, девушки в форме медсестер, веселые молодые лица. Боцман в полголоса сообщает о чем-то старпому. Они выходят.
Старпом долго смотрит в бинокль.
-Я не могу разобрать - говорит старпом, - она пустая или нет. Вроде белеет что-то. Спустите шлюпку, возьмите людей, проверьте.
Команда, топот ног.
Шестеро матросов сильными гребками приближаются к дрейфующей шлюпке. Теперь видно что на дне ее неподвижно лежит матрос.
-Браток,- зовет его боцман, - браток, жив ли?.
Он перепрыгивает в лодку и приподнимает лежащего. Тот стонет. Это чекрнявый балагур, он зарос щетиной, ранен. Взгляд его мутен, непонимающе смотрит на спасителей.
-Давай, сюда давай, к нам, - старается ему помочь боцман. Но тот торопливо вырывается, хватает что-то со дна лодки, какой-то сверток.
-Да что это у тебя? - спрашивает боцман.
Чернявый матрос бережно разворачивает тряпки, в них малышка, похудевшая, с жалкими тонкими ручонками, но живая, с блестящими глазенками , жадно сосет кулачок.
-Да что ж это? - изумляется боцман.
-Это значится, братва , пропуск, значится, в рай. Для всех товарищей моих убиенных.