Ярославу четыре месяца. Он весело дрыгает ручками и ножками, будто дергает за невидимые ниточки, управляющие нашим миром. Я склоняюсь над ним, и он улыбается во весь рот, показывая пока еще полное отсутствие зубов. Иной раз он громко вскрикивает, что у него означает смех. Я протягиваю к нему руку, он хватает мой палец и тянет в рот. Укус его безболезненный, но уже весьма ощутимый. Он катает мой палец во рту, пробуя на вкус, и заодно почесывая себе десны, из которых уже через месяц-другой полезут первые зубки. Другой рукой я дотрагиваюсь до его головы и ощущаю биение под кожей там, где кости еще не срослись. Этот маленький родничок удивляет меня. Такое впечатление, что создатель рода человеческого намечал сотворить на этом месте третий глаз, но затем, испугавшись чего-то, чего человек сможет им увидеть, передумал и зарастил его. Подозреваю, что не до конца, а точнее не сразу, поэтому младенцы видят то, чего уже не можем мы, усталые взрослые люди.
Таковым, увы, являюсь и я. В своей жизни я сотворил немало доброго, но и зла ничуть не меньше. И много нагрешил. Счет женщинам потерял, да, честно говоря, и не пытался его вести. Слишком часто я был жесток, причем не только с врагами, но и с очень близкими людьми. Я знаю, что, быть может, через тысячу лет кто-то, взглянув на наш век, найдет оправдание всем деяниям. Мол, время было такое. Но я-то знаю, что самому для себя мне оправданий не найти. Потому я все чаще задумываюсь о Творце. Еще не придя к Нему, надеюсь, что уже по крайней мере встал на новый путь. Тем более, что мне есть на кого равняться: моя бабка Ольга была истово верующей христианкой. Ее вполне можно понять, ведь прежде чем впасть в благочестие, она прошла длинную дорогу страданий, сомнений, жестокости, а зачастую и крови. А теперь и я иду вослед ней.
Мать Ярослава - одна из прекраснейших женщин в мире, иначе бы я на ней и не женился. Белейшая кожа, медные волосы, нежнейшее лицо. Ее милый профиль может быть как мягким и добрым, так и жестким, выточенным из камня. Фигура достойна быть увековеченной в тончайшем восточном изваянии. О том, какова она на ложе, следует молчать, ибо не нужны чужим ушам те милые глупости и стоны, что рождаются нами под покровом ночи. Когда-то мне даже пришлось сражаться за эту женщину. И первые наши дни были весьма далеки от идеальных. Что есть любовь? Не знаю, но именно она растопила первый лед наших отношений и бросила в горнило яркой страсти. И совсем не так давно эта преданная жена и мать подарила мне Ярослава - прекраснейшего из детей.
Я поднимаю его на руки и подношу к окну. Оттуда открывается великолепный вид на реку, занесенную мозаикой из зеленых, желтых и красных листьев. Осень. Смотри, сын, ты в этот мир пришел не как гость. В твоих руках, еще таких маленьких, вся жизнь, вся Вселенная. Ты будешь владеть этим миром, но и он будет владеть тобой. Сейчас я точно знаю, что в твоих силах сделать мир лучше. Будущее - в твоих ручках, как и в ручках других детей во всем свете, которые сейчас спят в своих колыбелях, или орут, требуя мамку, или весело гулят. Или внимательно изучают окружающее, как ты сейчас. Все они - властелины необъятных просторов, они все напишут заново на чистом листе. Только мы, старые человеки, этого не понимаем, а если и понимаем, отказываемся принять, задавленные повседневностью и сиюминутностью. И только я знаю все точно...
С недавних пор меня посещают видения. Приходят они не всегда во сне, но всегда связаны с Ярославом. По ночам я вижу, как его слабые члены наполняет невиданная сила, и он рвет Тань мироздания и сводит ее края по-своему, по-новому. Просыпаясь мокрым как мышь, я спешу к нему, но он всего лишь спит, сладко посапывая и причмокивая. А днем, если долго смотреть, видно, что его немногочисленные волосики, вставая дыбом, каким-то чудесным образом искрятся, будто сила проходит сквозь них и растекается в пространстве. Все его младенческие игры - не простая забава. Когда он двигает ручками-ножками, заметно, что от каждого пальчика тянутся в неизвестную даль нити. Он будто играет на непонятном инструменте. Может, это - колокола, а нити - веревки, за которые малыш дергает в какой-то ему одному ведомой гармонии. Может, это гусли, а нити - струны, порождающие неземные звуки. А может, что-то, для чего в языке нет слов, а в воображении - образов. Я не знаю, понимает ли он, что творит, или его связь с мирозданием основана на ином уровне. Я знаю только, что вижу эту связь. И вижу будущее.
Не так давно кожа Ярослава стала краснеть, затем покрываться чешуйками, шелушиться. Лекари говорят, что его маленькому тельцу чего-то не хватает. Возможно, молоко недостаточно вкусно, жирно и питательно. Возможно, солнышко не так обильно поливает его своим теплом и светом; да и немудрено, ведь на дворе осень. Все чаще небеса заволакиваются облаками и плачут дождями. В такие моменты Я рослав тоже хмурится и плачет, и непонятно, что является причиной чего - то ли небесные слезы вызывают слезы человеческие, то ли наоборот. Все же я больше склоняюсь ко второму. А шелушение нежной кожицы говорит только о том, что она меняется подобно тому, как змея меняет свой покров. А вместе с ним и весь мир меняет свою кожу. Я прекрасно это вижу. Я знаю, что через некоторое количество лет этой земле грозят большие перемены. На смену старым богам придут новые. Сынам этой земли придется пройти через боль, кровь и ниспровержение кумиров, чтобы стать едиными, гораздо более сильными и узреть новую истину. Во всем этом будет и моя заслуга и вина. А сын мой продолжит мои деяния и проживет долгую и трудную жизнь. И даст людям нечто ничуть не меньшее, чем нового Бога. Он даст новую Правду. И в века войдет под именем Ярослав Мудрый.
* * *
Володя проснулся ни свет ни заря. Видимо, волнение, связанное с тем, что завтра он, новоиспеченный аспирант истфака, должен провести свой первый семинар у первокурсников, преследовало его и во сне. Да и сон был какой-то сумбурный, невнятный и весь пропитанный несвойственным снам пафосом. Пытаясь изгнать сонливость, натянув халат и разминая небритую физиономию, он вылез из кровати, где еще сладко спала жена, и направил свои стопы на кухню, по старой интеллигентской привычке служившей заодно кабинетом. По дороге он заглянул в детскую. Сынуля сопел в своей кроватке в три дырки, ну, значит все в порядке.
Стол на кухне был завален вчерашними бумагами и книгами, посвященными правлению князя Владимира и его последователей, в основном - Ярослава Мудрого. Именно этим годам и будет посвящен завтрашний семинар. Но сегодня воскресенье, а значит можно посвятить время семье, пойти погулять в парк, например, весело толкая перед собой детскую коляску и бросая вокруг гордые взгляды. Мол, вот какой я любящий папаша.
Душераздирающе зевнув, Володя подсел к окну, открыл форточку и закурил. Из окна была видна река, которая как ленивая змея, слегка извиваясь, куда-то несла свое грузное тело. Усыпавшие ее подобно чешуе осенние листья лишь усиливали сходство. "Мир меняет кожу", - подумал Володя и содрогнулся этой своей мысли. Она всплыла откуда-то из подсознания и каким-то образом была связана с давешним сном, уже ставшим постепенно стираться их памяти. "Видимо пересидел вчера за книжками", - подумал Володя, а в душе ужу завелось какое-то смутное беспокойство. За стенкой вдруг громко заплакал Ярик.
А за окном внезапно пошел дождь...
От автора: Название и эпиграф взяты из одноименной песни группы "Катюша" с любезного разрешения их автора Михаила Шевченко.
Посвящается моему сыну Ярославу, которому сегодня исполнилось четыре месяца.