Человек проснулся утром от звона будильника и первым делом посмотрел в окно. За окном было пасмурно, и человек немного огорчился по этому поводу. Он подумал: "Там, наверное, ещё и дождь моросит..." - но убедиться, прав он или нет, сидя на кровати, он не мог - уж очень невысокая у человека была кровать, а человек роста был, в общем-то, небольшого. Нормального он был роста, ему нравилось. Выпустив ноги из под уютного одеяла, он, ещё сидя на кровати, пошлепал ступнями по полу, представляя, что это не пол, а холодная вода бассейна, в который его в детстве заставляли ходить родители, и в котором он захлебывался, чувствовал, как вода попадает из носа в горло, жжет небо, и ему приходится её глотать, а так не хочется, ведь, наверняка, в неё кто-то пописал.
Затем, человек неуверенно стал шарить по полу ногой в поисках тапочек. Тапочки он так и не нашел и отправился по холодному полу босиком умываться. Умывался человек всегда неряшливо, чуть протерев лицо мокрыми руками, зато очень любил стоять над умывальником, держа руки под струёй теплой воды, замирая и согреваясь. Потом он пошлепал босыми ногами на кухню, а ведь пол был все ещё такой же холодный, словно был металлической палубой большущего сухогруза в Северном море. Поглощенный этой фантазией человек вздрогнул от налетевшего порыва ветра, бросившего на палубу горсть холодных брызг. Преодолев несколько метров покачивающейся палубы до плиты, человек поставил чайник с не менее холодной пресной водой на огонь. Зябко переступая ногами, он погрел руки в тепле, идущем от синего огня под дном чайника. Потом человек задумчиво посмотрел на стул около плиты, и сел, откинувшись на спинку. Через минуту он уже дремал, и снились ему аппетитные части тела его знакомой, которыми он призывно вертела в различных позах, игриво посматривая на него. От этого приятного зрелища его оторвал, разбудив, свист закипевшего чайника. Горячая кружка приятно обжигала пальцы, голова чуть кружилась после сна, а босые ступни уже были погружены в найденные под кроватью уютные теплые домашние тапочки. Нехотя позавтракав, человек влез в костюм, с трудом застегнул рубашку на широкой шее, затянул галстуком. Глядя в зеркало, он оценил свою, чуть расплывшуюся фигуру, расстегнул душивший воротничок и ослабил узел галстука.
Через минуту он оказался на улице. Сырой теплый вечер прошлого дня сменился прохладным туманным утром дня сегодняшнего. Мимо человека прошла женщина, тянувшая за собой как на буксире маленького мальчика, который смотрел в пространство с удивительным для своего возраста выражением безысходности на покрытом легким румянцем лице. Следом на автобусной остановке он увидел знакомое лицо. Он видел её каждое утро на остановке, она привлекала его и каждое утро так живо отвечала на его весьма холодный взгляд, и одна и та же мысль возникала в его голове каждый раз, когда она с интересом за ним наблюдала: "Что она обо мне думает? Зачем она на меня смотрит? Может у меня что-то с одеждой? Или того хуже - с лицом?!" Он отворачивался, лихорадочно ощупывая щеки, покрытые ещё незаметной щетиной, нос, лоб, потом воротник пальто с потертым от ремня портфеля плечом, шарф. Ничего не обнаружив, он покосился на девушку. Она выглядела очень милой и ухоженной. Украдкой рассматривая её, человек замечал слегка вздернутый нос, аккуратные линии губ, твердый, чуть тяжелый подбородок. Тени подчеркивали выразительность её серо-голубых глаз. Её волосы, судя по всему, были подкрашены, и, довольно темные, без излишней искусственности подчеркивали белизну её кожи. Когда она поднимала глаза, лицо её становилось серьёзнее, будто она, чуть заметно переступая стройными ногами, затянутыми в темные чулки, высматривала вдали что-то намного более важное, нежели следующий автобус. Строгая юбка, черное пальто, темно-бардовый шарф и, в цвет ему, кожаный портфель.
"О чем она думает, когда вот так каждое утро смотрит на меня?-думал Человек.- Вот бы залезть прямиком её в мысли и узнать. Черт возьми, пусть она лучше вообще ничего не думает! И не смотрит". Человек возмущенно продолжал ждать автобуса.
И вот рабочий день в разгаре, стук клавиатур кругом, сосредоточенные или скучающие лица коллег. Человек сделал свою работу на сегодня, до этого он плотно пообедал и выпил кружку душистого горячего чая. Все это обычно приводило его в чуть сонно, благостное состояние духа, но его лицо было омрачено. Он нервно теребит в руках карандаш, поправляет узел галстука. Все дело в том, что время было неудачное. Неудачность времени заключалась в том, что, когда Человек отправился в уборную, там было много людей, а коробка с бумажными полотенцами всего одна. Он ненавидел, когда кто-то стоял позади него, капая на чистый кафельный пол мокрыми руками, всем своим видом поторапливая его. И он вытер руки не досуха. "Ну не вытер и не вытер, что ту такого" - подумал Человек. - "Зато других не задержал". И вышел из уборной. Но там он столкнулся со своим начальником, человеком неукоснительно следовавшим субординации и требовавшим того же от своих подчинённых. И тут это серьезное, высокого роста, крупного телосложения, солидное начальственное лицо с кивком протягивает руку для приветствия. Не успев ничего сообразить, пораженный таким снисхождением, Человек жмет руку в ответ. Все его естество сжимается, когда он понимает, что руки его влажные, а может даже и липкие, какими он становятся иногда, высыхая. Начальник идет дальше, а наш Человек с горящими ушами спешит к своему столу. "Что он подумал? Ему наверняка противно! Он теперь со мной и здороваться никогда не станет! И повышения не даст! Как же я не подумал про свои руки? Дурак-дурак-дурак! А что бы я ему сказал, отказавшись здороваться... Ох, как было бы хорошо, чтобы он вообще ничего не думал!"
День прошел и, скучающий и усталый, Человек покачивался вместе с вагоном метро по пути домой. Иногда его толкали, иногда просто просили уступить дорогу к выходу. Он принимал все с неизменным стоическим настроем, и с его лица не сходило удивленно-просительное выражение. "Что вы все меня толкаете? Почему упираетесь? Зачем дергаете за пальто?" - все эти вопросы вихрем проносились у него в голове, когда он в очередной раз переступал затоптанными ботинками по полу вагона. Он всегда уступал место пожилым людям, всегда помогал беременным. "Теперь она не подумает, что я невоспитанный или нечуткий человек. Теперь они подумают обо мне хорошо", - так думал, он, зажав подмышкой портфель и волоча очередную тележку по лестнице с такой скоростью, что преклонных лет хозяйка этой тележки еле поспевала за ним.
Неуютный путь в холодной темноте от остановки автобуса до дома, сквозь холодный ветер, огибая глубокие лужи и уступая дорогу встречным. Человек, наконец, блуждая в желтоватом неверном свете фонарей по лабиринту дворов, добирается до своего дома, взбирается по лестнице, один пролет, другой, третий, на свой этаж. Стыдливо задернув шторы, торопливо раздевается, мимоходом снова критически оценивая свою далекую от идеала фигуру, надевает "домашнее". Вот он уже сидит за столом на крохотной кухне и ест наспех разогретый ужин. Котлета, которую он режет тупым с зазубринами ножом, внутри совсем холодная, но он слишком голоден, чтобы разогревать её снова, поэтому жуёт так. Он вспоминает, откуда у него эта котлета. Это соседка отдавала занятые у него деньги таким образом. "Лучше бы и не занимала,"- думал он, жуя холодноватое мясо. Не одолжить он не мог. Ещё подумает, что скряга. Это женщина, около сорока, с высветленными волосами, довольно высокая и худощавая, жила в квартире напротив и здоровалась с ним при встрече в парадной или на улице, интересовалась как дела, подсказывала, где и что можно дешевле купить. Человек всегда внимательно слушал её, кивал, не перебивая, чтобы она не подумала, что он невоспитанный хам или не заметила, как в действительности ему скучно выслушивать её унылые советы про моющее средство или куриные окорочка.
С ужином было покончено. Человек с кружкой чая и книгой уселся на кровать. Кружку он поставил на столик у кровати, и, открыв книжку, углубился в чтение при свете одной напольной лампы на высокой тонкой ножке, стоявшей рядом. И, хотя его глаза скользили по буквам, мысли его были далеко, смысл прочитанного не оседал в голове. Человек припоминал детали своего дня, вспоминая, не сказал и не сделал ли он чего-то, что могло дать окружающим пищу для размышлений, желание подумать про него, обсудить его с домочадцами или сослуживцами. Воспоминание о рукопожатии заставляло его сжиматься от стыда и отчаяния. Незаметно для себя, от событий прошедшего дня он переносился к своим промахам в прошлом, каждый раз испытывая болезненный уколы стыда и совести. Он все думал и думал, пока, наконец, не задремал. Очнулся он через полчаса, чай на столике уже остыл, а рот наполнял неприятный привкус съеденной на ужин котлеты и застывшего холодного жира. Человек с кряхтением встал, разделся, проверил будильник и, укрывшись квадратным одеялом, подумал, что не почистил зубы. Поначалу он хотел встать, но представив себе путь до ванны, холодную, а затем обжигающе горячую воду из крана, которую надо настраивать, обжигающий мятный вкус зубной пасты, намазанной на изрядно потрепанную щетку, решил остаться в постели.
"Ничего страшного. Никто ведь не знает, что зубы я не почистил", - Человек улыбнулся своей находчивости и, удовлетворившись этим маленьким беззаконием, погасил лампу.