Дробно стучащие колёса мягко покачивавшегося вагона, казалось, добавляли ритм в проносящийся мимо пейзаж. Светло-серые бетонные стены, кирпичная водонапорная башня, какие-то странные, заброшенные здания. Чувство собственной никчёмности наполняло его сердце с каждым пройдённым поездом километром пути. Он исподлобья осмотрелся вокруг, стараясь запомнить детали, лица, эмоции, одежду и освещение. Но всё, что он замечал - лица без выражения и смысла, погружённые в собственные мутные грёзы. Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, посаженных вдоль железной дороги, заставляя пассажиров морщиться и прикрывать глаза. Пара глотков из дорожной фляжки должны были развеять взявшуюся, казалось, ниоткуда, тоску, но только добавили мягкие тона обреченности в жаркий июльский день. Воздух в вагоне, такой удушающий во время остановок, сейчас разгонялся сквозняком, врывавшимся в открытые форточки окон, раскрытая книга лежала у него на коленях, но он смотрел поверх неё и все уговаривал себя не сутулиться. Летние открытые наряды юных попутчиц скрашивали несколько сгустившееся фаталистическое настроение, нависшее тучей невысказанных мыслей над его головой. Обострившимся от выпивки взглядом он вновь обвёл пассажиров и попытался читать. Уже коснувшись взглядом черных строк на пожелтевшей бумаге, он ощутил, что его внимание приковано к двум девочкам, вошедшим в вагон на предыдущей остановке. Одной было лет четырнадцать, другой - двенадцать, хотя определить точно было нелегко, ведь вести себя они старались как взрослые, особенно старшая. Именно это и выдавало в них подростков. Легкие майки, шорты, модные кеды, яркие рюкзаки. Старшая из девочек держала в руках картонный стакан с кофе. Положив ногу на ногу, она старалась сохранить невозмутимое выражение лица, снисходительно общаясь со своей сестрой. Решив, что они сестры, он пытался попасть пальцем в небо, ведь разговора их он не слышал, да и девочки были не слишком похожи друг на друга. Младшая сестра, прислушавшаяся к коротким репликам старшей, неподвижно смотрела в окно. По её неподвижным глазам было ясно, что она следит за своим призрачным отражением в стекле, а не за пейзажем за окном. Затем она что-то прошептала на ухо старшей, повернувшись к той всем корпусом, и старшая властным жестом передала ей картонный стакан. Сделав пару нарочитых глотков, младшая вернула ей напиток и облизнула губы. В этот момент он перехватил взгляд сначала старшей сестры, а затем и женщины напротив. Обе с подозрительной сосредоточенность разглядывали его. Он опустил глаза и заметил дрожащие мелкой дрожью руки, держащие книгу, и фляжку, изобличительно торчащую из кармана его немного узких брюк. Затем снова поднял взгляд на них и, наткнувшись на колючие холодные глаза, отвернулся. Мысль о возможном долгом отъезде одновременно пугала и пьянила его своей действительной возможностью. Желание сбежать давно засело в его голове, словно червь, подтачивая все его замыслы, его взгляды насиюминутное, подтачивая в итоге его характер. Всегдашняя веселость сменилась для него в эти летние месяцы напряжённым внутренним диалогом, спорами и упреками внутреннего я. Частые остановки и перемещения пассажиров ненадолго отвлекали его от мыслей о собственной точке в пространстве мира. Потерянность и желание бежать без оглядки владели его воображением. Временами, наедине с собой страх застилал ему глаза настолько, что он мог только, закрыв лицо руками, пережидать эти внезапные приступы апатии. Этот страх он заглушал солидными порциями алкоголя, которые употреблял как в компании друзей, так и в одиночку, ночами, доставая своей тягомотной перепиской людей, в общем-то, ему безразличных. Мелкие неурядицы и бытовые вопросы, на которые он раньше не обращал внимания, теперь казались ему чуть не знамением, предвестниками скорой беды. Несколько раз он, выходя из дома с четким предчувствием собственной смерти, оставлял короткие послания близким на листе бумаги. Абстрактные эти упражнения заставляли его цепляться сознанием за то, что было ему все ещё дорого. Ощущение надвигающейся гибели страшило его не столько фактом собственной смерти, сколько страданиями для тех, кто останется здесь. Подхватив рюкзак, он с книгой в руках прошёл в конец вагона к выходу, минуя сумки, тележки и ноги, размещённые в проходе. Шаг на платформу, запах раскалённого асфальта, грохот двинувшегося невдалеке товарняка. Стараясь не спешить, он зашагал, впрочем, как обычно несколько поспешно, в сторону лестницы, уводящей с платформы в душный и грязный полумрак местного рынка. Здесь раскалённый асфальт встречал на своём пути липкие деревянные мостки, покрытые давлеными фруктами, зеленью и другим мусором, всегда собирающимся вподобного рода торговых точках. Смесь запахов гниющих и свежих фруктов, запах ящиков из под провизии, кисловатый запах пота таскавшихся рядом продавцов, грузчиков и покупателей, запахи дезинфицирующего средства, которым заливали и без того грязные поддоны - всё это резко ударило в нос, заставило его ускорить шаг в надежде выбраться из вонючей прохлады крытого рынка на яркий, набрякший, стремящийся к вечеру, зной. Выбравшись из рынка, он вдохнул запах проносившихся мимо машин, мягкий, бензиновый, знакомый. Солнце чуть опалило его лицо. Кеды от каждого шага поднимали фонтанчики пыли, пока он добирался до асфальта мостовой. Внезапная мысль возникла в его голове: "Как хорошо быть тут, а не в центре, не на вокзале, не выносить свою усталость в центр города, боясь, что её увидит кто-то чуждый той атмосфере, что висит тут". И действительно здесь нависало и правило своё облако желаний и мыслей, казалось, всех ступавших когда либо на станции людей. Прислушавшись к мареву, шепчущему на ухо на десятке языков слова ненависти, злобы, любви, нежности, отвращения и насмешки, он чувствовал себя запоздалым путником, пенсионером, туристом, дачником, школьником, возвращающимся из деревни, продавцом рынка, потным грузчиком, похмельным водителем - всем, что тут обитало. Он смотрел вокруг и видел эти уставшие от жары, часто изнурённые лица, подсвеченные изнутри лишь целью, к которой они стремились, и чувство собственной безоружности перед этими людьми со своей, неважно большой или малой, целью снова кольнуло его сердце. Он буквально влетел, гонимый этим чувством, в одну из множества лавок, будто рассчитывавших на потерянных в собственных умозрительных теориях пассажиров пригородных поездов. "Умоляю, пива!" Улыбнувшись, продавец достаёт вожделенную бутылку из холодильника. Карманная открывалка на ключах, хлопок крышки. Несколько жадных глотков. Дальше - неспешно, ведь всё уже хорошо. Он достал наушники из кармана мятых льняных брюк, пара щелчков, и вот - музыка, что толкает на подвиги, терзает сердце, заставляет печалиться и уводит туда, где все одновременно просто и сложно, где любовь сливается с ненавистью, а удовольствие с мукой, туда, где ты один и вместе с кем-то. И так хочется, чтобы вот этот человек, стоящий рядом в ожидании автобуса, сейчас чувствовал то же, что и ты. Две сестры почти бегом обогнули его с обеих сторон и бросились к встречавшим их порознь взрослым женщинам. Объятия, какие-то торопливые вопросы. В лице старшей отразилось смущение от этой внезапной близости, борьба между любовью и независимостью, выраженная в неуверенной нарочитой холодности после бурного приветствия. Девочки разошлись вместе с сопровождающими в разные стороны. Младшая, не стеснявшаяся ещё показывать свою радость, почти сразу запрыгнула в припаркованный рядом автомобиль. Старшая упругим шагом отправилась на остановку через дорогу. Две сестры из его сознания разошлись, не взглянув друг на друга на прощание.