Итак, окончательно решилось, что я буду хромать всю оставшуюся жизнь. Я был чертовски зол в тот момент, когда узнал это, но всё же кто-то внутри меня решил не бороться. И я последовал его примеру. Поначалу я развлекал себя тем, что хотел выбрать, как будет выглядеть моя трость, хоть пару недель до того мне это было совершенно безразлично. Но как искусство одного человека пробуждает чувства и желание творить в другом, так и этот штрих, добавленный к моему новому образу случаем, стал для меня открытием новых, ранее чуждых мне мыслей, проблем и даже некоторого вдохновения. Посещая шумные компании, я мог рассказывать жуткие или смешные истории о приобретении хромоты, избегая, конечно, упоминаний о том, что в реальности это было лишь глупой оплошностью.
В тот вечер я сказал своему другу Р.:
- Может нам стоит развеять тоску и отправиться на прогулку? Вот увидишь, приключения сами нас найдут.
- Возможно, ты прав.
В то время Р. владел галереей живописи недалеко от центра. Выставлялись там, в основном, современные художники, страдавшие от безденежья и непонимания со стороны галерейщиков нашего города. Он, таким образом, оказывал им некое содействие и, как сам он отзывался об этом, "зарабатывал себе карму". Забегая вперёд скажу, что, позволив одному особенно бедному и особенно талантливому живописцу провести там ночь, он потерял это помещение, которое уже через месяц просто трещало от наплыва нуждающихся в приюте талантов.
Но в тот момент галерея держалась на плаву, а Р. был в печали. Я разделял его грусть, которая овладела нами после поездки в Лондон. Однако, я отвлёкся.
- За руль я сегодня не сяду, - Р. был непреклонен. Я же был только рад проехаться в автобусе до центра и там немного размять ноги. Мы вышли на мокрую мостовую, отражавшую свет фонарей и, пройдя вниз по улице сели в подошедший автобус. То был вечер середины октября, осень уже была полностью в своих владения, капли моросившего весь день дождя лежали на плечах моего пальто. Р., казалось слегка заторможенный, подняв воротник своего бушлата, смотрел в окно. В отражении стекла я видел его глаза, полные воспоминаний о таинственной румынке, с которой он познакомился ещё в бытность свою студентом, и о которой, не смотря на мои расспросы, так и не сказал мне ничего определённого.
Спустя полчаса мы сошли на набережной канала и двинулись вдоль него, надеясь найти подвал или магазинчик, обещавший снабдить нас выпивкой. Когда наши поиски увенчались успехом, мы, несмотря на моросящий холодный дождь, отправились на прогулку дальше по набережной. Коньяк крепил нашу уверенность в правильности всего вокруг, диалог шел не спеша, а мокрые листья, желтые и оранжевые, казались мазками незаконченной картины на черном холсте тротуара.
В какой-то момент мой товарищ оборвал свою речь на полуслове, и я буквально видел эту замершую мысль, весящую облачком пара от его дыхания в воздухе. Он остановился и, передав мне бутылку, оперся о металлическую ограду набережной.
- Меня бросает в последнее время дико. - начал он.- Мне вообще нельзя нашу страну покидать, иначе совсем... - он ненадолго замолчал, а я не стал его прерывать, потому что понимал, к чему он клонит. - Съездил за границу по работе. Казалось бы ерунда - семь дней. Но уже на третий день меня так накрыло, что я потратил больше двух тысяч на депрессивные разговоры со своей подругой здесь. И потом, ведь это Стокгольм... я думаю - выкину свой паспорт к ... и останусь...но все равно выгонят... и уехал.
- Я слишком хорошо тебя понимаю, - мои слова спугнули тишину, повисшую после его слов в ветвях почти уже облетевшего клёна над нами.
- Но расстраивало даже не то, как зарубежье контрастирует с нашей действительностью, а то, что паром, на котором я возвращался обратно, решив немного расслабиться, на деле оказался скотовозкой, которая нашу эту гниль с опухшими от пьянства рожами и со своими низменными и жалкими развлечениями, развозит по "заграницам".
От этих слов он, как мне показалось, завёлся, но спустя секунду, уже спокойным и ровным голосом сказал мне: - Пойдем, найдём место согреться, а то становится слишком холодно для пеших прогулок. - Решительным шагом, мы отправились в знакомый мне бар неподалёку. Около 11-ти вечера, дверь перед нами открылась, табачный дым вырвался на улицу. Мы сели у потёртой стойки черного дерева и взяли по рюмке. Деревянные панели здесь соседствовали с кирпичной кладкой. Фото неизвестных мне художников на стенах добавляли фальшивой, но приятно атмосферы интеллектуальности в интерьер. Горлышко недопитой бутылки конька предательски выглядывало из кармана моего пальто. Я молча оглядывал зал,думая о сказанном моим другом, однако мысли мои вдруг остановились, едва я завидел эту девушку. Она направилась прямо к стойке, а я лишь провожал взглядом каждый её шаг. Карие глаза, волосы чуть рыжие, чарующая линия бровей, прямой нос и выразительный подбородок её гармонировали с высоким ростом и великолепной фигурой. Неброская, но со вкусом подобранная одежда подчеркивала её стиль. Проследив мой взгляд, Р. понимающе кивнул. Она подошла к стойке рядом и, бросив на нас беглый взгляд, обратилась бармену. Через секунду я понял, что в баре в тот момент играет Нина Симон. Р. лишь молча подмигнул мне. Она, наблюдая, как бармен готовит ей коктейль, поднесла к губам сигарету. Я предложил ей огонь. Поблагодарив, она на секунду задержала на мне свой взгляд и сказала, глядя уже в пустоту:
- Надеюсь, Вам есть, что мне сказать, иначе это начнёт меня раздражать.- Её глаза заставили мои мысли метаться в панике, как пассажиры тонущего судна.
- Всё что я могу спросить у Вас пока что, это как Ваши дела, но, боюсь, не этого вопроса Вы ждёте.
Она помолчала. Бармен поставил бокал перед ней. Кубики льда отражали, казалось, цвет её спокойных глаз.
-Я уйду, но скоро вернусь. Попробуйте остаться здесь и не напиваться.
После этих слов, она, не дожидаясь ответа, отправилась вглубь зала к столику, где её ждал молодой мужчина, очень дорого одетый, длинные светлые волосы собраны в хвост, волевой подбородок. Подтянутый и стройный он напоминал офицера в штатском. Он вопросительно посмотрел на неё, о чём-то спросил и, бросив на меня беглый взгляд, вернулся к разговору с ней.
-Шансов у тебя нет. - Р. с улыбкой заказал ещё рюмку.
-И что, по-твоему, значит её фраза?
-Что ты, как дурак, просидишь тут до утра, а она будет пить и развлекаться с тем хлыщом.
-Спасибо за прекрасный прогноз.
Я слегка поспешно опрокинул свою стопку и знаком бармену заказал ещё. Бутылки в баре подстёгивали меня к тому, чтобы оставить приличия и подойти к ней, но для конфликта я был не готов, а ничем иным закончиться это не могло. Однако, когда я спустя некоторое время обернулся, их столик был уже пуст. Мой друг хлопнул меня по плечу и мы, отбросив всё, принялись пить. Было уже за полночь, когда легким касанием плеча она вернулась в мой мир.
- Я ведь просила тебя не напиваться - сказала она.- Теперь я не уверена, что ты так же приятен, как раньше.
- Он ещё приятнее, - вмешался Р. Слегка хлопнув меня по спине, он взял свой бокал и отправился куда-то вглубь бара.
Она улыбалась все более открыто, я был все более красноречив. Когда она говорила, то отводила взгляд, будто следя за своими мыслями, но стоило сказать мне лишь слово, она внимательно смотрела мне в глаза, будто выискивала подвох. Ночь за окнами бара проносилась огнями машин и поздних пешеходов, гуляки уходили из бара, она рассказывала о себе, и я все больше поражался тому, как она мне нравится. Мой друг к тому времени нашел какую-то шумную компанию студентов, и даже беглого взгляда хватило, чтобы понять: он не успокоится, пока не напоит их всех до единого. Около двух она встала из-за стойки:
- Проводишь меня? Уже поздно.
Я встал, помог ей с её коротким пальто, быстро накинул своё. Бутылка коньяка настойчивым ударом напомнила о себе. Р. на секунду поймал мой взгляд и опять подмигнул. Мы вышли в ночь.
-Я живу недалеко, - сказала она.
- Это не важно.
-Угостишь меня?
Я проследил за её взглядом и достал бутылку, открыл. Она сделал спокойный глоток, вернула мне. Шум бара замер за углом и лишь наши шаги нарушали тишину. Мы молча дошли до её дома. Бардовые стены, лепнина, наличники на окнах. Я притянул её к себе. Губы её пахли коньяком и сигаретами. Всё так же молча, она открыла небольшую кожаную сумочку и подала мне небольшой листок бумаги.
- Позвони мне. Только не слишком скоро.
- А как же он?
- Он - никто.
- Попахивает ловушкой.
Скрипнула дверь.
-Только не слишком скоро.
Я немного постоял, слушая её затихающие на лестнице шаги, и отправился назад. Все было будто на страницах книги - одновременно просто и сложно. Я чувствовал себя глупцом, не высказавшим того, что хотел. Корил себя за вопросы, которые задавал, и за фразы, которых не произнёс. Я шел, не помня себя, полный предчувствия и сладкой муки. Мне казалось в тот момент, что весь мир меня понимает, что всё вокруг как свёрнутая пружина разворачивается вокруг, а на губах все ещё тлел её поцелуй.
Шаг на мостовую, клаксон, скрип тормозов. Я помню, как моя щека коснулась холодного мокрого металла на долю секунды, а затем я рухнул на мостовую. Красные огни свернули за угол. Я медленно сел, сквозь звон в ушах пытаясь понять, что произошло. Ныло плечо, и жутко болела нога. Я понимал, что нужно попытаться подняться. В глазах потемнело от боли, я постоял некоторое время и, сойдя с проезжей, медленно побрёл, опираясь одной рукой о стену здания, к вывеске бара, что отражалась в мокром асфальте неподалёку. Когда я вошёл Р. уже добивал последнего студента. Он весело поднял взгляд, но лицо его изменилось, как только он увидел меня. Затем он вскочил, помог мне сесть.
- Машина,-это все, что я нашелся ответить на вопрос, застывший в его глазах.
-Сиди спокойно, -сказал он.
Казалось, весь хмель из его головы исчез начисто. Он быстрым шагом отправился к выходу. Я унял дрожь в руках, достал из кармана каким-то чудом уцелевшую бутылку и сделал несколько глотков. Потом я взглянул на бармена, но он не возражал.
-Может вызвать врача? - спросил он.
-Мой друг обо всём позаботится.
Бармен принёс небольшой пакет со льдом из подсобки, я снял порванное пальто и приложил лёд к плечу. Шок вперемешку с выпитым не давали боли слишком сильно стучать в мой мозг. Р. вернулся, схватил моё пальто, быстро расплатился с барменом и осторожно повёл меня к выходу. В ту минуту я больше всего подмечал трещины на плитке у входа в бар. Мы сели в машину, которую он, как потом оказалось, поймал через три квартала от бара и поехали в больницу. В ярком свете усталый врач осмотрел меня, отправил на рентген, потом замотал лодыжку, дал какие-то таблетки, что-то сказал Р. К тому времени я смотрел на мир вокруг словно через аквариум с водой. Утро и смешанная боль вместе с похмельем не заставили себя ждать, а безучастно свисающие занавески рядом с моей кроватью только нервировали и без того измученное сознание.
Я позвонил ей через два дня.
-Я так и знала, что ты не выдержишь.
-У меня есть веская причина.
-Надеюсь.
-Приезжай.
-Я не могу, я позвоню, извини.
Спустя два месяца посещений врачей, боли и тонны обезболивающих, я услышал: "К сожалению, у меня неважные новости, мистер Грин. Сустав в таком состоянии, что, вероятно, не восстановится достаточно, чтобы Вы могли ходить без костыля или трости". Я выслушал это и, слегка ковыляя, отправился в винную лавку неподалёку. Трость, заказанная мной через пару дней, была простой чёрной и сдержанной. А ведь в отрочестве я представлял, что буду пожилым человеком носить для вида трость с большим набалдашником и резьбой по дереву под лаком. Однако те дни, пока мне доставляли мой утончённый костыль, я ждал вовсе не его. Моё сердце было полно чувств и противоречий, терзавших его без конца.
Мы встретились через три месяца после нашего знакомства. Она была все такой же, как и в тот вечер - восхищающей, безумно красивой и все равно слегка закрытой для меня.
-И так будет всегда? - спросила она, глядя на трость в моей руке.
-Судя по всему - да.
-Ты теперь точь-в-точь мой любимый литературный герой.
-И теперь я ещё больше боюсь тебя разочаровать.
Мокрый снег под ногами, конец января, та же набережная и канал, закованный с лёд, казавшийся нам таким надёжным. Её теплые пальцы, сжимающие мою ладонь, её волосы, слегка щекочущие мою щеку. Мы медленно шли вдоль канала, и я впервые чувствовал себя хорошо с той ночи. Я проследил за облачком пара от её дыхания и, не говоря, как мне казалось, ни слова, произнес вдруг ясно и отчетливо: "Ты знаешь, это слишком хорошо, чтобы быть правдой".