Аннотация: Лежа на большом подносе, Хлеб наблюдал, как заполняется разнообразными блюдами стол, расставляются тарелки, раскладываются вилки. "Интересно, куда меня поставят?" - думал он с легким беспокойством, глядя, как места на столе остается все меньше.
- Пошла вон! - большой Ломоть Хлеба с обломанной верхней корочкой злобно зыркнул на кошку, пытавшуюся зацепить его длинным когтем и извлечь из щели между ножкой стола и ботинком какого-то пьяного мужика.
Кошка возмущенно фыркнула:
- Заткнись, еда не разговаривает.
- Я тебе не еда! - от гнева подсохшая поверхность Ломтя пошла трещинами.
Злополучный ботинок шевельнулся и кошке удалось вытащить Хлеб наружу.
- И то верно... - презрительно сказало животное, обнюхав добычу. - Икру с тебя сожрали всю, а без нее - кому ты нужен?
Разочарованная кошка отправилась обследовать остатки праздничного стола, а Хлеб тяжело вздохнул, вспоминая свою короткую, но насыщенную жизнь.
Кажется совсем недавно он был таким свежим, румяным и мяконьким! Извлеченный из жаркой печи, он лежал, завернутый в холщовое полотенце, как сказочный Колобок. Остывал!
Потом Хозяйка горделиво демонстрировала большой ароматный каравай гостям. "Да неужто сама испекла?" - спрашивали они изумленно, с наслаждением вдыхая запах свежеиспеченного хлеба. "А то!" - отвечала она, любовно проводя пальчиком по зажаристой корочке.
Лежа на большом подносе, Хлеб наблюдал, как заполняется разнообразными блюдами стол, расставляются тарелки, раскладываются вилки. "Интересно, куда меня поставят?" - думал он с легким беспокойством, глядя, как места на столе остается все меньше.
"А вот и мандарины!" - на буфет рядом с Караваем опустилась нарядная плетеная корзинка, наполненная небольшими оранжевыми плодами. Мандарины были выложены высокой горкой - очень красиво, но неустойчиво. Кто-то из снующих туда-сюда людей на ходу задел буфет и верхняя мандаринка скатилась вниз, выпав из корзины. Она едва не свалилась на пол, но, к счастью, зацепилась за блюдо, на котором покоился Хлеб.
- Ах, если бы не вы, я бы разбилась! - по кожице оранжевой красавицы пробежала дрожь. - Вы мой спаситель! Такой большой и сильный, надежный!"
От таких похвал Хлеб почувствовал внутри жар, как будто его снова сунули в печь.
- Ну что Вы, право! - смущенно забормотал он, чувствуя, как от нежного мандаринового аромата путаются мысли и отпотевает нижняя корочка.
Мандаринка лежала рядом - такая близкая, и в то же время, такая недоступная. Хлебушку хотелось прижаться к яркой пористой кожуре своим шершавым боком, почувствовать всю ее упругость, добраться до сочных долек и пересчитать скрытые в тайных глубинах косточки. И Мандаринка, казалось, почувствовала эти желания.
Они позабыли, что вот-вот начнется застолье. Они перестали видеть прогуливающихся по комнате гостей, слышать истошно орущий телевизор и ощущать реальность происходящего. В эти минуты в мире существовали только двое: Хлеб и его возлюбленная Мандаринка.
"Хлеб, хлеб! Где хлеб?" - грубый мужской голос выдернул влюбленных из сладких грез. Острый, как бритва, нож взметнулся над Караваем и рассек его надвое.
- Нет! Нет! - зарыдала Мандаринка, стараясь не видеть, как нож продолжает свою работу, превращая любимого в горку хлебных ломтиков.
Ломтики сложили на тарелку и поставили на стол, а Мандаринка осталась в одиночестве, прикрытая салфеткой, на которой раньше возлежал ее возлюбленный.
"А вот и наша Икорочка!" - Хлеб увидел, как из маленькой хрустальной вазочки ему плотоядно улыбается какая-то красная масса, состоящая из мелких полупрозрачных шариков. Он почувствовал, как его ломтики аккуратно покрывают сливочным маслом. Затем серебряная ложечка с длинной изогнутой ручкой приблизилась к вазочке и, зачерпнув алых зернышек, осторожно выложила их поверх масла.
Икра начала расползаться по всей поверхности Хлебных Ломтиков, обволакивая их, обтекая, пропитывая грубым морским запахом и солью.
- Правда же, я хороша? - жарко шептала каждая Икринка, едва не расплавляя слой масла. - И заметь - намного дороже, чем эта глупышка Мандаринка.
- Но я люблю ее! - Хлеб пытался стряхнуть себя бесстыжую бестию, но та только смеялась и все крепче увязала в масле.
- Да что ты выкобениваешься? - возмутилась стоявшая рядом в графинчике Водка. - Где это видано, чтобы Хлеб с Мандаринками любовь крутил?! Ты что, Бисквитом себя возомнил? Пирогом экзотическим? Не каждому счастье выпадает с Икрой на одном столе стоять, а тут... - Водка негодующее забулькала, разливаясь по рюмкам.
"Ну, будем!" - раздался незатейливый тост и Водка отправилась в увлекательное путешествие по знакомому маршруту. Хлеб, Икра, Масло - все смешалось, закружилось, смялось под напором жадно жующих челюстей...
Хлеб не знал, сколько продолжалась эта дикая вакханалия. Водка весело журчала, огурчики провожающе хрустели, блюда и салатники постепенно опустошались. За столом то стоял громкий хохот, то вдруг затягивалась песня - нестройная, но душевная.
Опустошенный и постыдно павший под натиском Икры, Хлеб с замиранием сердца наблюдал, как время от времени чья-то рука ныряла в корзинку на буфете, доставая очередную Мандаринку. Летела в разные стороны грубо разодранная кожура, острые зубы впивались в мягкую плоть жертвы и сладкий сок брызгал, как кровь из раны.
Хлебушек искренне надеялся, что его любимая избежит злой участи своих сестер, и ее не найдут в складках белоснежной салфетки, ставшей свидетельницей их романтической тайны. Но...
Когда толстые волосатые пальцы начали срывать оранжевый наряд с его возлюбленной Мандаринки, Хлебушек понял, что жизнь кончена. Он знал, что бессилен против этих огромных, насквозь пропитанных водкой чудищ. Он знал. И все же, стряхнув с себя остатки ненавистной Икры, ломая корку и разбрасывая вокруг крошки, он ринулся на врага, как разъяренный бык.
Никто не понял, что произошло и каким образом кусок хлеба угодил прямо в лоб одному из гостей. Да и что могут понять люди, когда праздник уже почти завершен и стол, а с ним и комната, напоминают поле битвы? Но удар достиг своей цели - рука разжалась, и Мандаринка оказалась на свободе. Упав на пол, она покатилась прямо к стоящей в углу ёлке и скрылась в хвое низко опущенных ветвей.
- Прощай, любимая! - шепнул ей в след счастливый Хлебушек и устало замер, придавленный ботинком к ножке стола.
...