Кто-то грустно зевал в клетке.
Чушь! Пессимизм!
Зевайте энергичней!(?)
Сластов невнимательно посмотрел по сторонам - просто, чтобы размять определенные мышцы - и, конечно, не удивился.
Четыре избитых, но еще крепких стены, окружавших его по обыкновению, не исчезли и сейчас; однако, будто найдя повод для маскарада, веселые стены ловко подгримировались друг под друга - стало неясно, какой из них придется отдаться этой ночью, а какая (если такое вообще могло быть) могла, единственная из всех, вдруг открыть заключенному потусторонний необжитой еще свет, провалившись в него...
Приторно? Ну, ничего не поделаешь - срок.
Над головой внезапно появилась маска тяжелого пола, но, не продержавшись там и минуты, соскользнула вниз, на свое утвержденное место. Пустота, смущенная чрезмерным пространством между стенами, чуть выдохнула, и камера, недовольно ворча, сузилась, застыв в неопределенной форме не на долго, - пространство дышало ровно, не останавливаясь.
Сластов не удивился... Многое бессмысленное, навязываемое ему уже продолжительный срок, он инстинктивно отбрасывал, и решил для себя, что не понимает лишь нескольких вещей. Его мучил вопрос, в настоящее время и настоящих условиях, только один: "Зачем ждать?" Почему нельзя нарушить этот бестолковый ход повторений? (Смущенный потолок вновь оказался под ногами) Вопрос оставался без ответа. Заключенный знал, что можно сделать достаточное количество вещей, но почему они не исправят положения? Вот загадка!
Ведь можно... ну, например... походить по камере... Встал. Шаг. Второй. Головокружение. Еще шаг (чтоб не упасть)... Все вокруг задергалось предсмертными... Конечно! Можно... это, конечно, надо еще обдумать... кусок штукатурки.., или удастся отколупать что-нибудь от решетки... да, по венам, вот сюда (лампочка особенно ярко освещала намеченное место). Надо еще обдумать.., чтобы все хорошо...
Сластов, глядя куда-то в себя, привычно ощупал пространство вокруг, и, застыв на мгновение, поднял внезапно удивленные глаза. Искомый стул располагался в противоположном углу камеры. Сделав по инерции пару затихающих шагов, заключенный вдруг встал, разобрано обвалился - сила тяжести. Квадратный, холодный, такой знакомый, пол. Внезапно все стало лень. В голову полезли логичные мысли.
Ведь у меня есть права... у всякого есть права! (без объяснений) И не только право на жизнь.., право на... хорошую жизнь?.. на свою жизнь? Да, конечно! Они должны знать! Они должны понять!
Еще с детства Сластова убеждали, что тюрьма не может существовать сама по себе, что она не жива вовсе, а лишь властью живых разумных людей определяется подобное бытие. И, несомненно, есть разумный из разумных, понятный из понятных, (было еще много странного типа эпитетов), ... из великих (Сластов забыл, кто именно); почему-то заключенный до сих пор сомневался, существует ли начальник тюрьмы, или это лишь сказочный персонаж - хранитель детства, отворачивающийся от своих подданных в знак протеста тому их убеждению, что они выросли. Опять приторно... Сластов как-то услышал такое мнение, конечно через стену.
Через нее же он слышал действительно удивительные вещи. Смутные и каменные, наталкивающие на нечто такое... Самая невообразимая, пугающая, но с каким-то первобытно-сладким вкусом была мысль о побеге. Мысль бесконечно близкая и, увы, столь же далекая. В сущности, Сластов скорее готов был поверить в начальника тюрьмы (понятного из понятных), чем в некий невообразимый свет, цвет другой жизни... хотелось убивать и умирать, одновременно, медленно вырезать у себя что-нибудь жизненно необходимое при мысли о своей личной невозможности к чему-то иному. Приторно, приторно, приторно!..
Сластов как-то особенно беззаботно дремал, когда услышал взрыв. Это был действительный взрыв, настоящий! У-ух, как он передернул Сластова, оглушил, сбил со стула и безрассудно швырнул одинокого человечка к стене. Ухо, прилипшее к дребезжащей ограде, передавало невообразимую информацию: бежавший (где-то далеко) не уходил тихо, прикрываясь счастливой природой, не ускользал от всесильного начальника тюрьмы, но, самоуверенно возвышаясь, вставал на одну высоту с ним (в небытие); во взрыв поверили люди, заключенные рядом, в него поверил Сластов. Почему он поверил, что это была за сила, к чему приложена и направлена.., и почему так поверхностно воздействовала на Сластова, сейчас понять было, пожалуй, уже не возможно. Прошло много времени, столь горячо и влажно действующего на заключенных...
Но сейчас, и этот далекий взрыв, казалось бы безупречно отутюженный в памяти, и неясное "понятный из понятных" - подавляющую часть жизни несуществующее, отразились в поступках Сластова совершенно по особенному. - Он встал. Серая тяжесть в голове, мешавшая в последнее время смотреть по сторонам, вдруг обрушилась во внутрь заключенного. Нужно, просто необходимо что-то делать, надо срочно... Сластов, размахнувшись, ударил по стулу, надеясь, что это придаст новый импульс его размышлениям, - стул унизительно беззвучно проскользил в противоположный угол камеры и застыл там в идентичном положении. Серость провалилась куда-то еще глубже... Ждать, продолжать ждать невозможно! Надо звать, надо кричать... надо... "Охра!.." - Сластов запнулся; продолжать было нельзя, всеми нервами он чувствовал - только не так! В два прыжка заключенный долетел до стула; не глядя - по одной из стен - глухой бетонный стон. Будто взбесившись, Сластов, размахивая стулом, бил пол, вторую стену, третью, даже достал немного потолок камеры (что-то неприятно осыпалось на взъерошенную потную голову). Наконец - как звонок - металлический треск, грохот, настоящий, действительный... Решетка!! В исступлении Сластов закричал: "Начальник, начальника мне!" Железный гонг не умолкал эталонных пять минут.
Смолк. Голова закружилась... Фантазия, трепет, восторг фантазии...
Полной неожиданностью для дебошира явилось вдруг усталое, небритое, пожалуй, пару дней, пухловатое лицо со странной смиренной улыбкой. Сластов, растерявшись, положил стул совершенно не так, как его ставят обычно перед столом, и умудрился даже (использую еще решетку и соседнюю с ней стену) на него сесть. Начальник, решительно не собираясь давать хулигану передышки, больно кольнул вопросительным взглядом. (Уже после прекращения шума улыбка начала сползать с лика, и вскоре, закономерно уползла окончательно.) Обескураженный Сластов как в бреду повторял только одно слово - сухие губы с каждым восьмым ударом сердца изрекали: "Вз-зрыв-в, взры-ыв...". С каждым девятым, двенадцатым, двадцать первым... Умирающее молчание продолжалось не долго. Сластов чувствовал в себе силы сорвать окончательно свой голос и волю, выкрикнув зато победоносно, непоколебимо: "В-в!.." - "Хорошо!" - громыхнул начальник, впрочем, произнеся громко и сурово лишь первое "хо"; остаток фразы (или слова?) забытый из великих выговорил бесстрастно, без определенного ударения, но на фоне разрастающейся (все той же) улыбки.
Это "хорошо" будто и не было никем произнесено. Все мысли, желания и чувства, внезапно сконцентрировавшись где-то в области живота, вдруг наполнили всего Сластова этим буйным мыслью-желанием-чуством. "Хорошо?" - тихо повторил улыбающийся дебошир. Он пел, наполняясь верой все больше и больше, и еще больше... Заключенный сорвался со своего неустойчивого постамента (стул загромыхал за спиной как-то необычайно громко). Он хотел сделать начальнику что-нибудь инстинктивно доброе. Сказать, наконец.., но поднявшаяся пыль вдруг забила нос, горло - он вовремя закрыл глаза. Прокашливаясь, Сластов тяжело схватился за решетку и почувствовал прикосновение холодной липкой, необычно волосатой... Заключенный смотрел очень смиренно и никак уже не улыбался. Сластов, сперва инстинктивно одернувший руку, в изумлении застыл, переводя взгляд со свой изменившейся руки на прилипшего к решетке собственной камеры заключенного... "Есть..." - пролепетал заточённый голос, крайне смущаясь, увидев начальника тюрьмы, в которого не верил.
Ничего не понимая, смятенный и раздавленный Сластов произнес властно и непривычно напевно: "Живи, как живет еда твоя..." Заключенный вдруг взвопил: "Тебя нет, ты - животное, сложное составное ничто! Ты меньше мысли, ты, случайнее судьбы, скучнее смерти! Ты! Будешь возвышаться надо мной, учить меня жить? Я! Ведь я... ВСЕ! Ты есть лишь во мне, тюрьма - она только моя; мир существует, пока я жив, он умрет вместе со мной!.. Я умру! И ты лопочешь "живи"! А на что ты способен сам, без меня? Без системы отсчета ты..."
Пронзенный Сластов, качаясь, как в тумане, хотел и не мог отвернуться от ужасной решетки... Сластов в камере застонал. Уже пол-оборота глаз обнажили ужасающе яркий, сбивающий с ног... свет? Глаза больно уперлись во что-то твердое; знакомый, пропитанный свежими слезами камень. Заключенный, все еще ослепленный, радостно ревел, целовал влюбленно тяжелый, пыльный, пол.., смущенный гримированный потолок... Стены веселились, танцевал свет лампочки; стул, стоял рядом, готовый к любым проказам хозяина. Сластов, прерывисто сопя, вскарабкался на него, огляделся. Пространство дышало ровно, не останавливаясь.
Все вокруг, казалось, хотело успокоить человечка. Серость вдруг выскочила из нутра заключенного: "А давай.., устроим взрыв.., взры-ыв! Вот весело будет!", разгораясь. Навалилось веселье. Сластов, движимый какой-то общей с камерой волей, оседлал стул: "Расстояние до места отправления - тр-р-ри скачка!" Скок, скок, дрыгаясь, изнемогая от смеха, скок.. Бух! - пассажир на место прибыл! Сейчас нужно было принять комично-серьезную мину летчика-асса: "Зажигание!" Стены, еще немного скрипя, сделали первый оборот, второй, третий, разгоняясь... На счет три: "Раз, два..." Нет, нет, еще рано!.. Прогремели растыканные щепетильным стулом по камере хлопушки. "Взры-ы-ы-ы-в"! Пустота вдохнула изо всех сил - пуск! Стены камеры стремительно сблизились, пространство громко выдохнуло, подбросив асса к потолку; тот тем временем необыкновенно сузился, жертвуя своей площадью ради длины стен, вытянувшихся, казалось к самым небесам... Асс с глубоким чувством собственного достоинства (как и должно было быть) улыбнулся, достигнув вершины: "Какая высота, какой полет... Взрыв - замечательно, взрыв - удивительно хорошо..... просто расчудесная... идея..." Никто не придет, не сегодня, не сию минуту.., нет смысла ждать, все... хорошо... взры-ы-ы-ы-в!..
Сластова вдруг передернуло. Он внимательно посмотрел на часы, повешенные за болтливость на стенке. Удивился так, будто ожидал увидеть решетку... Впрочем, чудак имел основания удивляться: просидел в кресле битых двадцать минут, ничего не делая и даже, казалось, ни о чем серьезном не думая. Повод... Что за повод? Я ее даже не видел никогда.., умирают же каждый день люди, и на всех их по двадцать минут? Не понимаю я природу такого... скучного интереса... Ну вот, сейчас еще и настроение испортиться! С чего бы это вдруг... Ах, ну да.., нуда... сообщить еще надо.
Или не надо?
Телефон не звонил. Черт, он и не должен был звонить!
Скомканный листок полетел в урну. Зачем ждать? Жить, давно пора... сколько своего времени можно... невообразимо! Внутри неприятно кольнуло: дождаться, придется непременно дождаться.., когда-нибудь все равно придется, дождешься и...
Все сразу. Размыкание пространства вверх. Мы вместе...