Зоя и Виктория сразу же узнали в этом рельефном мускулами мальчишке Владислава Крапивина, и с воем обратились к Чернобогу:
- Что вы делаете темнейший?
Повелитель Гипервселенского зла мягко ответил:
- По вине этого мальчика, вы не можете продолжить воевать в этой вселенной и обеспечить победу СССР! - Глаз Чернобога стал строже. - Согласитесь это достаточно серьезное преступление, что за него и сварить живем в масле мало!
Зоя умоляющим тоном произнесла:
- Но ведь это невольное прегрешение величайший!
Чернобог молодецким тоном ответил:
- За нечаянно бьют отчаянно! Поверьте, с этим пацаном поступили еще предельно мягко!
Гоблины встали по краям привязанного Владислава. Мальчишка был почти совсем нагой, в одних плавках и мышцы вздулись от весе прикованной к ногам штанги. Пашка усомнившись, спросил:
- А в чем его вина?
Король надменно ответил:
- В том, что из-за него Советская Россия упустила свой крупный шанс на спасение!
Пашка тихо спросил у Владислава Крапивина:
- Это правда!
Разрываемый дыбой на части мальчишка проскрежетал зубами:
- Да! Я виноват!
Последовал лаконичный приказ монарха:
- Бить!
И гоблины со всего размаха врезали цепями по голой спине пацана. Кожа лопнула, и лицо Владислава Крапивина залилось алым цветом. Но мальчишка, стиснув челюсть и содрогнувшись, выдержал и не исторгнул крик. А гоблины продолжили с холодной яростью порку. Они лупили со всего размаха, и уверенно рассекали у пацана шкуру.
Пашка отдал должное, несмотря на дикую боль, Владислав Крапивин не кричал, а лишь тяжело дышал. Хотя пытка усиливалась. Цепи на пластиковой рукояти стали нагреваться, и краснеть. Так что теперь каждый новый удар, не только рассекал кожу, но жег её в месте мясом.
По помещению разнесся сильный запах жареного мяса. Боль была чудовищной. У Владислава вылезали глаза из орбит, а лицо стало синим, из горла текла кровь, но все равно титаническим усилием воли он сдерживал готовый вырваться из глотки рев. Чувствовалось, что этот мальчик прошел жестокую. школу, в том числе и в мире звездных, космических войн. Владислав представлял себе, что его хлещут веником в жаркой бане и становилось намного легче.