Карвер расхаживал по диспетчерской, наблюдая за первыми сорока. Башни раскинулись перед ним идеальными ровными рядами. Они гудели тихо и эффективно, и даже со всем, что он знал, Карвер не мог не восхищаться тем, что сотворила технология. Так много в таком маленьком пространстве. Не поток, а стремительная и бурная река данных, протекающих мимо него каждый день. Растет перед ним высокими стальными стеблями. Все, что ему нужно было сделать, это протянуть руку, посмотреть и выбрать. Это было похоже на промывку золота.
Но это было проще.
Он проверил датчики температуры на потолке. В серверной все было идеально. Он опустил глаза на экраны на рабочих станциях перед ним. Три его инженера совместно работали над текущим проектом. Попытка прорыва была предотвращена мастерством и готовностью Карвера. Теперь расплата.
Потенциальный злоумышленник не мог проникнуть сквозь стены фермерского дома, но оставил на нем свои отпечатки пальцев. Карвер улыбался, наблюдая, как его люди достают хлебные крошки, отслеживая IP-адрес через узлы трафика, быстро возвращаясь к источнику. Вскоре Карвер узнает, кто его противник, с какой фирмой он работает, что он искал и какое преимущество он надеялся получить. И Карвер предпримет ответные действия, в результате которых незадачливый соперник будет скомкан и уничтожен. Карвер не проявил милосердия. Всегда.
Предупреждение о ловушках прогудело сверху.
- Экраны, - сказал Карвер.
Трое молодых людей за рабочими местами в унисон набирали команды, что скрывало их работу от посетителей. Дверь диспетчерской открылась, и вошел МакГиннис с мужчиной в костюме. Карвер никогда раньше его не видел.
"Это наша диспетчерская, и через окна там вы видите то, что мы называем "передними сорока", - сказал МакГиннис. "Все наши услуги колокации сосредоточены здесь. В первую очередь это место, где будут храниться материалы вашей фирмы. У нас здесь сорок башен, в которых находится около тысячи выделенных серверов. И, конечно же, есть место для большего. Нам никогда не хватит места".
Мужчина в костюме задумчиво кивнул.
"Я не беспокоюсь о комнате. Наша забота - безопасность".
"Да, именно поэтому мы вмешались сюда. Я хотел, чтобы ты познакомился с Уэсли Карвером. У Уэсли здесь много шляп. Он наш главный технический директор, а также наш главный инженер по угрозам и проектировщик центра обработки данных. Он может рассказать вам все, что вам нужно знать о безопасности колокации".
Очередное шоу собак и пони. Карвер пожал костюму руку. Он был представлен как Дэвид Уайет из юридической фирмы Сент-Луиса Mercer and Gissal. Это звучало как хрустящие белые рубашки и твид. Карвер заметил, что у Уайета на галстуке пятно от барбекю. Всякий раз, когда они приезжали в город, МакГиннис водил их поесть в "Рози Барбекю".
Карвер наизусть устроил шоу Уайету, рассказывая обо всем и говоря все, что хотел услышать юрист с шелковыми чулками. Уайет был на миссии по приготовлению барбекю и должной осмотрительности. Он вернется в Сент-Луис и расскажет, какое впечатление он произвел. Он говорил им, что это правильный путь, если фирма хочет идти в ногу с меняющимися технологиями и временем.
И МакГиннис получит еще один контракт.
Пока он говорил, Карвер думал о злоумышленнике, которого они преследовали. Где-то там, не ожидая приближающегося к нему столкновения. Карвер и его молодые ученики грабят его личные банковские счета, узнают его личность и прячут фотографии мужчин, занимающихся сексом с восьмилетними мальчиками, на его рабочем компьютере. Затем он разбил его с помощью копирующегося вируса. Когда злоумышленник не мог починить его, он вызывал эксперта. Фотографии найдут и вызовут полицию.
Злоумышленник больше не будет проблемой. Еще одна угроза, которую Страшила удерживает.
- Уэсли? - сказал МакГиннис.
Карвер вышел из задумчивости. Костюм задал вопрос. Карвер уже забыл свое имя.
"Извините меня?"
"Г-н. Wyeth спросил, взламывался ли когда-нибудь колокейшн-центр".
МакГиннис улыбался, уже зная ответ.
- Нет, сэр, нас никогда не взламывали. Честно говоря, было несколько попыток. Но они потерпели неудачу, что привело к катастрофическим последствиям для тех, кто пытался".
Костюм мрачно кивнул.
"Мы представляем сливки Сент-Луиса", - сказал он. "Целостность наших файлов и списка наших клиентов имеет первостепенное значение для всего, что мы делаем. Вот почему я пришел сюда лично".
"Это и стриптиз-клуб, в который тебя водил МакГиннис", - подумал Карвер, но ничего не сказал. Вместо этого он улыбнулся, но в этом не было тепла. Он был рад, что МакГиннис напомнил ему название костюма.
- Не беспокойтесь, мистер Уайет, - сказал он. "Ваши посевы будут в безопасности на этой ферме".
Уайет улыбнулся в ответ.
- Это то, что я хотел услышать, - сказал он.
ДВА: Бархатный гроб
Все в отделе новостей следили за мной, когда я вышел из офиса Крамера и вернулся к своей капсуле. Долгие взгляды превратили его в долгую прогулку. Розовые листки всегда выходили по пятницам, и все знали, что я только что получил известие . За исключением того, что их больше не называли розовыми листками. Теперь это была форма РИФ - как в "Сокращении силы".
Все они почувствовали легкое облегчение от того, что это были не они, и легкую тревогу, потому что все еще знали, что никто не в безопасности. Любой из них может быть вызван следующим.
Я не встречал ничьих взглядов, когда проходил под знаком метро и возвращался в подполье. Я перебрался в свою кабинку и скользнул на свое место, исчезнув из виду, как солдат, ныряющий в окопе.
Сразу же мой телефон зазвонил. На записи я увидел, что звонил мой друг Ларри Бернард. Он был всего в двух кабинках от меня, но знал, что если бы он пришел ко мне лично, это было бы четким сигналом для других в отделе новостей, чтобы они столпились вокруг меня и спросили очевидное. Репортеры лучше всего работают в таких группах.
Я надел гарнитуру и ответил на звонок.
- Привет, Джек, - сказал он.
- Привет, Ларри, - сказал я.
"Так?"
"И что?"
- Чего хотел Крамер?
Он произнес имя помощника управляющего редактора Краммер - прозвище, данное Ричарду Крамеру несколькими годами ранее, когда он был редактором по заданию, больше заботившимся о количестве, чем о качестве новостей, которые он заставлял своих репортеров выпускать для газеты. Со временем появились и другие варианты его полного или частичного имени.
- Ты знаешь, чего он хотел. Он дал мне уведомление. Я выхожу отсюда."
"Черт возьми, ты порозовел!"
"Вот так. Но помните, сейчас мы называем это "недобровольной разлукой".
- Тебе нужно убираться прямо сейчас? Я тебе помогу."
- Нет, у меня есть две недели. Двадцать второе мая, и я ушел в историю".
"Две недели? Почему две недели?
Большинству жертв РИФ пришлось немедленно убираться. Этот указ был издан после того, как одному из первых получателей уведомления об увольнении было разрешено остаться в течение периода выплаты заработной платы. Каждый из его последних дней люди видели его в офисе с теннисным мячом. Подбрасывая его, подбрасывая, сжимая его. Они не понимали, что каждый день это был новый бал. И каждый день он спускал шарик в унитаз в мужском туалете. Примерно через неделю после того, как он ушел, трубы загнулись, что привело к разрушительным последствиям.
"Они давали мне дополнительное время, если я соглашался тренировать свою замену".
Ларри на мгновение замолчал, размышляя об унижении необходимости обучать себе замену. Но для меня двухнедельная зарплата была двухнедельной зарплатой, которую я не получил бы, если бы не согласился на сделку. Кроме того, эти две недели дадут мне время, чтобы как следует попрощаться с теми в отделе новостей и на битах, кто этого заслуживал. Еще более унизительным я посчитал вариант, когда охрана выведет меня за дверь с картонной коробкой личных вещей. Я был уверен, что они будут наблюдать за мной, чтобы убедиться, что я не ношу на работу теннисные мячи, но им не о чем было беспокоиться. Это был не мой стиль.
"Итак, это все? Это все, что он сказал? Две недели, и ты выбыл?
"Он пожал мне руку и сказал, что я красивый парень, что мне стоит попробовать себя на телевидении".
"О чувак. Мы должны напиться сегодня вечером".
- Я, это точно.
"Чувак, это неправильно".
- Мир устроен неправильно, Ларри.
"Кто твоя замена? По крайней мере, это кто-то, кто знает, что они в безопасности.
"Анжела Кук".
"Цифры. Копы ее полюбят".
Ларри был моим другом, но мне не хотелось говорить с ним обо всем этом прямо сейчас. Мне нужно было подумать о своих возможностях. Я выпрямился на своем месте и посмотрел поверх четырехфутовых стен кабинки. Я не видел, чтобы кто-то все еще смотрел на меня. Я взглянул на ряд редакторских кабинетов со стеклянными стенами. Офис Крамера был угловым, и он стоял за стеклом, глядя на редакцию. Когда его глаза встретились с моими, он быстро продолжил движение.
"Чем ты планируешь заняться?" - спросил Ларри.
"Я не думал об этом, но я собираюсь прямо сейчас. Куда ты хочешь пойти, в "Большой Ван" или в "Короткую остановку"?
"Короткая остановка. Я был у Вана прошлой ночью.
- Тогда увидимся там.
Я уже собирался повесить трубку, когда Ларри выпалил последний вопрос.
"Еще кое-что. Он сказал, какой у тебя номер?
Конечно. Он хотел знать, каковы его собственные шансы выжить в этом последнем раунде корпоративного кровопролития.
"Когда я вошел, он начал говорить о том, как я почти сделал это и как трудно было сделать последний выбор. Он сказал, что мне девяносто девять.
Двумя месяцами ранее газета объявила, что из редакции уволят сто сотрудников, чтобы сократить расходы и осчастливить наших корпоративных богов. Я позволил Ларри на мгновение подумать о том, кто может быть номером 100, а сам снова взглянул на кабинет Крамера. Он все еще был там, за стеклом.
"Поэтому мой тренерский совет - не высовывайся, Ларри. Лесоруб стоит у стекла и ищет номер сто прямо сейчас.
Я нажал кнопку отключения, но оставил гарнитуру включенной. Надеюсь, это отпугнет кого-либо в отделе новостей от обращения ко мне. Я не сомневался, что Ларри Бернард начнет рассказывать другим репортерам, что меня невольно разлучили, и они придут выразить сочувствие. Мне пришлось сосредоточиться на завершении короткометражного фильма об аресте подозреваемого в заговоре с целью убийства по найму, раскрытом отделом по расследованию грабежей и убийств Департамента полиции Лос-Анджелеса. Тогда я мог исчезнуть из отдела новостей и отправиться в бар, чтобы отметить окончание моей карьеры в ежедневной журналистике. Потому что так и должно было быть. На рынке не было ни одной газеты для репортера из полицейского участка за сорок. Не тогда, когда у них был бесконечный запас дешевых репортеров-деток, таких как Анджела Кук, которых каждый год чеканили свежими в Университете Южной Калифорнии, Медилле и Колумбии, и все они были технически подкованы и готовы работать почти бесплатно. Как и сама газета с бумагой и чернилами, мое время прошло. Теперь речь шла об Интернете. Речь шла о ежечасных загрузках в онлайн-издания и блоги. Речь шла о телевизионных привязках и обновлениях в Твиттере. Речь шла о хранении историй на вашем телефоне вместо того, чтобы использовать его для перезаписи. Утреннюю газету можно было бы с тем же успехом назвать Daily Afterthought . Все в нем было размещено в сети накануне вечером.
Мой телефон зазвонил у меня в ухе, и я уже собирался догадаться, что это будет моя бывшая жена, уже услышав новости в вашингтонском бюро, но определитель номера сказал бархатный гроб. Я должен был признать, что был потрясен. Я знал, что Ларри не смог бы рассказать об этом так быстро. Вопреки здравому смыслу я ответил на звонок. Как и ожидалось, звонил Дон Гудвин, самопровозглашенный сторожевой пес и летописец внутренней работы LA Times .
- Я только что слышал, - сказал он.
"Когда?"
"Прямо сейчас."
"Как? Я узнал себя менее пяти минут назад.
"Да ладно, Джек, ты же знаешь, что я не могу раскрыть. Но я подключил это место. Вы только что вышли из офиса Крамера. Ты попал в список тридцати.
"Список тридцати" был ссылкой на тех, кто был потерян за эти годы из-за сокращения газеты. Тридцать - это старое газетное кодовое обозначение "конец истории". Сам Гудвин был в списке. Он работал в " Таймс" и быстро продвигался вперед в качестве редактора, пока смена владельца не привела к изменению финансовой философии. Когда он возражал против того, чтобы делать больше с меньшими затратами, он был сбит с ног и в итоге получил один из первых предложенных выкупов. Это было тогда, когда они предлагали существенные выплаты тем, кто добровольно покинет компанию - до того, как медиа-компания, владевшая Times , подала заявление о защите от банкротства.
Гудвин получил свою выплату и открыл магазин с веб-сайтом и блогом, который освещал все, что происходило внутри Times . Он назвал его thevelvetcoffin.com как мрачное напоминание о том, чем когда-то была газета: место для работы настолько приятное, что вы легко проскользнете туда и останетесь там до самой смерти. Из-за постоянных смен владельцев и менеджеров, увольнений и постоянно сокращающихся штатов и бюджета это место стало больше походить на сосновый ящик. И Гудвин был там, чтобы вести хронику каждого шага и ошибки его падения.
Его блог обновлялся почти ежедневно, и его жадно и тайно читали все в отделе новостей. Я не был уверен, что большую часть мира за толстыми бомбоупорными стенами " Таймс" это вообще волнует. " Таймс " шла по пути всей журналистики, и это не было новостью. Даже нью-йоркская газета By God Times испытывала затруднения, вызванные переходом общества к Интернету в поисках новостей и рекламы. То, о чем Гудвин писал и о чем мне звонил, сводилось к перестановке шезлонгов на " Титанике" .
Но еще через две недели это не будет иметь для меня значения. Я шел дальше и уже думал о наполовину начатом, наполовину незаконченном романе, который был у меня в компьютере. Я собиралась вытащить этого ребенка, как только вернусь домой. Я знал, что смогу доить свои сбережения по крайней мере шесть месяцев, а после этого я мог бы жить на долю в моем доме - то, что от него осталось после недавнего обвала, - если бы мне было нужно. Я также мог бы уменьшить размер своей машины и сэкономить на бензине, купив одну из тех гибридных жестяных банок, на которых ездили все в городе.
Я уже начал рассматривать свое выталкивание за дверь как возможность. В глубине души каждый журналист хочет быть писателем. В этом разница между искусством и ремеслом. Каждый писатель хочет, чтобы его считали художником, и теперь я собирался попытаться это сделать. Половина романа, который я сидел дома, сюжет которого я даже не мог правильно вспомнить, был моим билетом.
- Ты сегодня на улице? - спросил Гудвин.
"Нет, у меня есть пара недель, если я соглашусь тренировать свою замену. Я согласился."
"Как чертовски благородно с их стороны. Неужели они больше никому не позволяют никакого достоинства?
"Эй, это лучше, чем ходить сегодня с картонной коробкой. Заработок за две недели - это заработок за две недели".
- Но ты считаешь это справедливым? Как давно ты здесь? Шесть, семь лет, а тебе дают две недели?
Он пытался вытянуть из меня гневную цитату. Я был репортером. Я знал, как это работает. Он хотел что-то пикантное, что можно было бы разместить в блоге. Но я не кусал. Я сказал Гудвину, что у меня больше нет комментариев по поводу Бархатного гроба, по крайней мере, до тех пор, пока я навсегда не уйду за дверь. Его не удовлетворил этот ответ, и он продолжал пытаться выудить у меня комментарий, пока я не услышала звуковой сигнал в своем ухе. Я посмотрел на идентификатор вызывающего абонента и увидел на экране ххххх. Это означало, что звонок поступил через коммутатор, а не от абонента, у которого был мой прямой номер. Лорин, оператор отдела новостей, дежуривший в будке, могла бы сказать, что я на линии, поэтому ее решение оставить вызов на линии вместо того, чтобы принять сообщение, могло означать только то, что звонивший убедил ее в том, что звонок был важен.
Я прервал Гудвина.
"Послушай, Дон, у меня нет комментариев, и мне нужно идти. У меня есть еще один звонок.
Я нажал на кнопку, прежде чем он успел сделать третий замах, чтобы заставить меня обсудить мою ситуацию с работой.
- Это Джек МакЭвой, - сказал я после переключения.
Тишина.
"Здравствуйте, это Джек МакЭвой. Могу я чем-нибудь помочь?"
Назовите меня предвзятым, но я сразу определил человека, который ответил, как женщину, черную и необразованную.
"МакЭвой? Когда ты собираешься сказать правду, МакЭвой?
"Это кто?"
- Ты лжешь, МакЭвой, в своей газете.
Я хотел, чтобы это была моя газета.
"Мэм, если вы хотите сказать мне, кто вы и на что жалуетесь, я выслушаю. В противном случае я...
"Теперь они говорят, что Мизо не взрослая, и что это за хрень? Он не убил ни одной шлюхи.
Я сразу понял, что это был один из тех звонков. Эти призывы от имени "невинных". Мать или подруга, которые должны были сказать мне, насколько неправильной была моя история. Я получал их все время, но не слишком долго. Я смирился с тем, что отвечу на этот звонок как можно быстрее и вежливее.
- Кто такой Мизо?
"Зо. Моя Зо . Мой сын, Алонзо. Он ни в чем не виноват и не взрослый.
Я знал, что это то, что она собиралась сказать. Они никогда не виноваты. Никто не звонит вам, чтобы сказать, что вы все сделали правильно, или полиция все сделала правильно, и их сын, или их муж, или их бойфренд виновны в обвинениях. Никто не звонит вам из тюрьмы, чтобы сказать вам, что они сделали это. Все невиновны. Единственное, чего я не понял в звонке, так это имени. Я не писал ни о ком по имени Алонзо - я бы запомнил.
"Мэм, у вас есть нужный человек? Я не думаю, что писал об Алонзо".
- Конечно. Я получил ваше имя прямо здесь. Ты сказал, что он запихнул ее в багажник, а там чертовски дерьмо.
Потом сошлось. Убийство в багажнике на прошлой неделе. Он был шестидюймовым, потому что никого за столом это не интересовало. Несовершеннолетний торговец наркотиками душит одну из своих клиенток и кладет ее тело в багажник ее собственной машины. Это было преступление "черных против белых", но отделу все равно было все равно, потому что жертва была наркоманкой. И она, и ее убийца были маргинализированы газетой. Вы начинаете ездить в Южный Лос-Анджелес, чтобы купить героин или рок-кокаин, и происходит то, что происходит. Вы не получите никакого сочувствия от серой дамы на Спринг-стрит. В газете не так много места для этого. Шесть дюймов внутри - это все, чего ты стоишь, и все, что ты получаешь.
Я понял, что не знаю имени Алонзо, потому что мне никогда его не давали. Подозреваемому было шестнадцать лет, и копы не назвали имена арестованных несовершеннолетних.
Я пролистал стопку газет с правой стороны моего стола, пока не нашел раздел "Метро" за два вторника. Я открыл его на четвертой странице и просмотрел историю. Этого было недостаточно, чтобы написать авторство. Но бюро поставило мое имя в качестве слогана внизу. Иначе бы мне не позвонили. Мне повезло.
- Алонзо - твой сын, - сказал я. - А два воскресенья назад его арестовали за убийство Дениз Бэббит, верно?
- Я же сказал тебе, что это ебаная чушь.
- Да, но мы говорим об этой истории. Верно?"
- Верно, а когда ты напишешь о правде?
"Правда в том, что ваш сын невиновен".
"Вот так. Вы ошиблись, и теперь говорят, что его будут судить как взрослого, а ему всего шестнадцать лет. Как они могут так поступить с мальчиком?
"Какая фамилия у Алонзо?"
"Уинслоу".
"Алонзо Уинслоу. А вы миссис Уинслоу?
- Нет, не я, - возмутилась она. "Ты собираешься поместить мое имя в газету с беспорядком и ложью?"
- Нет, мэм. Я просто хочу знать, с кем разговариваю, вот и все.
"Ванда Сессумс. Я не хочу, чтобы мое имя было в газетах. Я хочу, чтобы вы написали правду, это все. Вы портите его репутацию, называя его убийцей.
Репутация была злободневным словом, когда речь шла об исправлении ошибок, совершенных газетой, но я чуть не рассмеялся, просматривая написанную мной статью.
- Я сказал, что его арестовали за убийство, миссис Сессумс. Это не ложь. Это точно".
"Он арестовал, но он этого не делал. Мальчик и мухи не обидит.
"Полиция сообщила, что у него есть запись об аресте двенадцатилетней давности за продажу наркотиков. Это тоже ложь?
- Он на углах, да, но это не значит, что он идет и никого не убивает. Они накалывают на него [1] рэп, и вы едете с закрытыми глазами".
"Полиция заявила, что он признался в убийстве женщины и помещении ее тела в багажник".
"Это проклятая ложь! Он не делал ничего подобного".
Я не знал, имела ли она в виду убийство или признание, но это не имело значения. Я должен был выйти. Я посмотрел на свой экран и увидел, что меня ждут шесть электронных писем. Все они вошли с тех пор, как я вышел из кабинета Крамера. Цифровые стервятники кружили. Я хотел закончить этот звонок и передать его и все остальное Анжеле Кук. Пусть она разбирается со всеми сумасшедшими, дезинформированными и невежественными абонентами. Пусть у нее будет все.
- Хорошо, миссис Уинслоу, я...
- Это Сессумс, я же говорил! Видишь, как ты все время ошибаешься?
У нее был я там. Я сделал паузу на мгновение, прежде чем заговорить.
- Простите, миссис Сессумс. Я сделал некоторые заметки здесь, и я рассмотрю это, и если есть что-то, о чем я могу написать, то я обязательно позвоню вам. А пока желаю вам удачи и...
- Нет, ты не будешь.
- Что я не буду?
- Ты не позвонишь мне.
- Я сказал, что позвоню тебе, если...
- Ты даже не спросил у меня мой номер! Тебе все равно. Ты такой же дерьмовый ублюдок, как и все остальные, а мой мальчик сядет в тюрьму за то, чего он не делал.
Она повесила трубку. Какое-то время я сидел неподвижно, думая о том, что она сказала обо мне, а затем бросил раздел "Метро" обратно в стопку. Я посмотрел на блокнот перед клавиатурой. Я не делал никаких заметок, и эта предположительно невежественная женщина тоже меня к этому привязала.
Я откинулся на спинку стула и стал изучать содержимое своей кабинки. Стол, компьютер, телефон и две полки с папками, блокнотами и газетами. Словарь в красном кожаном переплете, настолько старый и давно используемый, что словарь Вебстера стерся с корешка. Моя мать дала мне его, когда я сказал ей, что хочу стать писателем.
Это было все, что у меня действительно осталось после двадцати лет работы в журналистике. Все, что я возьму с собой в конце этих двух недель, что имело какой-то смысл, это словарь.
- Привет, Джек.
Я оторвался от задумчивости и посмотрел на прекрасное лицо Анжелы Кук. Я не знал ее, но знал: новенькая из первоклассной школы. Она была тем, кого называют моджо , - мобильным журналистом, ловко способным вести файлы с места событий с помощью любых электронных средств. Она могла загружать текст и фотографии для веб-сайта или газеты, а также видео и аудио для партнеров по телевидению и радио. Она была обучена делать все это, но на практике она все еще была настолько зеленой, насколько это возможно. Ей, вероятно, платили на 500 долларов в неделю меньше, чем мне, и в сегодняшней газетной экономике это делало ее более ценной для компании. Не говоря уже об историях, которые пропустили бы, потому что у нее не было источников. Неважно, сколько раз ее подставит и манипулирует полицейское начальство, которое сразу же увидит возможность.
В любом случае, она, вероятно, была недолгой. Она получит несколько лет опыта, наберет приличные подписи и перейдет к более важным вещам, юридическому факультету или политике, может быть, к работе на телевидении. Но Ларри Бернард был прав. Она была красавицей, со светлыми волосами, зелеными глазами и пухлыми губами. Копам понравится видеть ее в штаб-квартире. Пройдет не больше недели, прежде чем обо мне забудут.
- Привет, Анджела.
"Г-н. Крамер сказал, что я должен прийти.
Они двигались быстро. Меня порозовели не больше пятнадцати минут назад, а моя замена уже постучала.
- Вот что, - сказал я. - Сегодня пятница, Анджела, и меня только что уволили. Так что давай не будем начинать это сейчас. Давай соберемся в понедельник утром, хорошо? Мы можем встретиться за чашечкой кофе, а потом я поведу вас по Паркер-центру, чтобы познакомиться с некоторыми людьми. Это будет нормально?
"Да, конечно. И, гм, простите, понимаете?
- Спасибо, Анджела, но все в порядке. Я думаю, что в любом случае это будет лучшим выходом для меня. Но если тебе все еще жалко меня, ты мог бы зайти сегодня вечером в "Короткую остановку" и купить мне выпить.
Она улыбнулась и смутилась, потому что мы оба знали, что этого не произойдет. Внутри отдела новостей и за его пределами новое поколение не смешивалось со старым. Особенно не со мной. Я стал историей, а у нее не было ни времени, ни желания вступать в ряды павших. Пойти сегодня вечером на Шорт-Стоп было бы все равно, что посетить колонию для прокаженных.
- Ну, может, как-нибудь в другой раз, - быстро сказал я. - Увидимся в понедельник утром, хорошо?
"Утро понедельника. А я куплю кофе.
Она улыбнулась, и я понял, что именно ей следует последовать совету Крамера и попробовать себя в телевидении.
Она повернулась, чтобы уйти.
- О, а Анджела?
"Какая?"
- Не называйте его мистером Крамером. Это редакция, а не юридическая фирма. И большинство из тех парней, ответственных за это? Они не заслуживают того, чтобы их называли мистером. Запомни это, и у тебя все будет хорошо.
Она снова улыбнулась и оставила меня в покое. Я пододвинул стул ближе к компьютеру и открыл новый документ. Мне нужно было придумать историю об убийстве, прежде чем я смог выбраться из отдела новостей и пойти утопить свои печали в красном вине.
На мои поминки пришли только трое других репортеров. Ларри Бернард и два парня из спортивного отдела, которые могли пойти на Шорт-Стоп, несмотря на то, что я там был. Если бы Анджела Кук появилась, это было бы неловко.
Короткая остановка была на закате в Эхо-парке. Это делало его близким к стадиону Доджер, поэтому, по-видимому, он получил свое название от бейсбольной позиции. Он также находился недалеко от Полицейской академии Лос-Анджелеса, что делало его полицейским баром в первые годы его существования. Это было место, о котором вы читали в романах Джозефа Вамбо, где копы тусовались с себе подобными и поклонницами, которые их не осуждали. Но те дни давно миновали. Эхо Парк менялся. Это было в Голливуде, и копы были вытеснены с Шорт-Стоп молодыми профессионалами, перебравшимися в район. Цены выросли, и копы нашли другие водопои. Полицейские атрибуты все еще висели на стенах, но любой полицейский, который заходил сюда в наши дни, просто дезинформировался.
Тем не менее, мне понравилось это место, потому что оно было близко к центру города и по дороге к моему дому в Голливуде.
Было рано, поэтому мы выбирали стулья в баре. Мы взяли четверых прямо перед телевизором; я, потом Ларри, а потом Шелтон и Романо, два спортивных парня. Я не так хорошо их знал, так что хорошо, что между нами был Ларри. Большую часть времени они говорили о слухах о том, что все спортивные новости в газете собираются перетасовать. Они надеялись получить часть "Доджерс" или "Лейкерс", главных победителей газеты, а футбольные клубы USC и баскетбольные команды UCLA не отставали. Они были хорошими писателями, какими и должны быть большинство спортивных репортеров. Меня всегда поражало искусство спортивного письма. В девяти случаях из десяти читатель уже знает исход вашей истории еще до того, как прочитает ее. Они знают, кто выиграл, они, наверное, даже смотрели игру. Но они все равно читают об этом, и вам нужно найти способ написать с пониманием и углом зрения, чтобы это выглядело свежо.
Мне нравилось освещать полицейский участок, потому что обычно я рассказывал читателям историю, которую они не знали. Я писал о плохих вещах, которые могут случиться. Жизнь в экстриме. Подземный мир, в который люди, сидящие за завтраком с тостами и кофе, никогда не попадали, но хотели бы узнать о нем. Это придавало мне определенный сок, заставляло чувствовать себя принцем города, когда я ехал домой ночью.
И я знал, сидя там, потягивая бокал дешевого красного вина, что больше всего мне будет не хватать этой работы.
- Ты знаешь, что я слышал, - сказал мне Ларри, отвернув голову от спортивных парней, чтобы сохранить конфиденциальность.
- Нет, что?
"Что во время одного из выкупов в Балтиморе один парень взял чек и в свой последний день подал историю, которая оказалась полностью фиктивной. Он просто все выдумал".
- И они напечатали это?
"Да, они не знали, пока им не начали звонить на следующий день".
- О чем был рассказ?
"Я не знаю, но это было похоже на большое "идите на хуй" для руководства".
Я глотнул вина и подумал об этом.
- Не совсем, - сказал я.
"Что ты имеешь в виду? Конечно, было".
"Я имею в виду, что руководство, вероятно, сидело, кивало и говорило, что мы избавились от нужного парня. Если вы хотите сказать "иди на хуй", то вы делаете что-то, что заставит их думать, что они напортачили, отпустив вас. Это говорит им, что они должны были выбрать кого-то другого".
- Да, это то, что ты собираешься делать?
"Нет, чувак, я просто тихонько уйду в эту спокойную ночь. Я собираюсь опубликовать роман, и это будет мой хуй. Собственно, это рабочее название. Иди на хуй, Крамер. "
"Верно!"
Бернард рассмеялся, и мы сменили тему. Но в то время как я говорил о других вещах, я думал о большом хрене. Я думал о романе, который собирался перезапустить и, наконец, закончить. Я хотел пойти домой и начать писать. Я подумал, может быть, это поможет мне пережить следующие две недели, если я буду каждый вечер возвращаться домой.
У меня зазвонил мобильный телефон, и я увидел, что звонит моя бывшая жена. Я знал, что должен покончить с этим. Я скинул барный стул и вышел на парковку, где было бы тише.
В Вашингтоне было на три часа больше, но номер в определителе номера был ее настольным телефоном.
"Кейша, что ты все еще делаешь на работе?"
Я проверил свои часы. Здесь было почти семь, там почти десять.
"Я гоняюсь за Post по поводу истории, жду отзывов".
Прелесть и проклятие работы в газете Западного побережья заключались в том, что последний крайний срок не подходил раньше, чем через три часа после того, как " Вашингтон пост" и " Нью-Йорк таймс" - главный национальный конкурс - ушли спать. Это означало, что у LA Times всегда была возможность соответствовать их сенсациям или продвигать новости. Утром " Лос-Анджелес Таймс" может оказаться впереди крупной статьи с самой свежей и лучшей информацией. Это также сделало онлайн-издание обязательным для чтения в залах правительства в трех тысячах миль от Лос-Анджелеса.
И как один из самых новых репортеров в вашингтонском бюро, Кейша Рассел работала в последнюю смену. Ее часто отмечали в погоне за историями и стремлении узнать самые свежие подробности и события.
- Это отстой, - сказал я.
- Не так плохо, как то, что, как я слышал, случилось с тобой сегодня.
Я кивнул.
"Да, я сократился, Кейш".
- Мне очень жаль, Джек.
"Да, я знаю. Все. Спасибо."
Должно было быть ясно, что я был на прицеле, когда они не отправили меня с ней в округ Колумбия двумя годами ранее, но это была другая история. Между нами воцарилась тишина, и я попытался наступить на нее.
- Я собираюсь достать свой роман и закончить его, - сказал я. "У меня есть кое-какие сбережения, и в доме должен быть капитал. Я думаю, что я могу пойти по крайней мере год. Я думаю, сейчас или никогда".
- Ага, - сказала Кейша с притворным энтузиазмом. "Ты можешь это сделать."
Я знал, что однажды, когда мы были вместе, она нашла рукопись и прочитала ее, никогда не признаваясь в этом, потому что, если бы она это сделала, ей пришлось бы сказать мне, что она думает. Она не смогла бы солгать об этом.
- Ты собираешься остаться в Лос-Анджелесе? она спросила.
Это был хороший вопрос. Действие романа происходило в Колорадо, где я вырос, но мне нравилась энергия Лос-Анджелеса, и я не хотел его покидать.
"Я еще не думал об этом. Я не хочу продавать свое место. Рынок все еще такой дерьмовый. Я лучше просто возьму кредит на акции, если придется, и останусь на месте. В любом случае, это слишком много, чтобы думать прямо сейчас. Сейчас я просто праздную конец".
- Ты в "Красном ветре"?
"Нет, короткая остановка".
"Кто здесь?"
Теперь я был унижен.
"Гм, вы знаете, обычная команда. Ларри и несколько представителей Metro, кучка парней из спорта".
Прошла доля секунды, прежде чем она что-то сказала, и в этом колебании она выдала, что знает, что я преувеличиваю, если не откровенно лгу.
- Ты будешь в порядке, Джек?
"Да, конечно. Я просто... я просто должен выяснить, что...
"Джек, прости, у меня один из моих обратных вызовов".
Ее голос был настойчивым. Если она пропустит звонок, другого может и не быть.
"Идти!" - быстро сказал я. "Поговорим позже."
Я отключил телефон, благодарный тому, что какой-то политик в Вашингтоне избавил меня от дальнейших смущений, связанных с обсуждением моей жизни с моей бывшей женой, чья карьера росла день ото дня, в то время как моя опускалась, как солнце, над задымленным пейзажем Голливуда. Когда я сунул телефон обратно в карман, я подумал, не выдумала ли она это насчет обратного звонка, пытаясь самой положить конец смущению.
Я вернулся в бар и решил стать серьезным, заказав ирландскую автомобильную бомбу. Я быстро проглотил его, и Джеймсон сгорел, как раскаленный жир. Я стал угрюмым, наблюдая, как Доджерс начинают игру против ненавистных Гигантов и получают обстрел в первом же иннинге.
Первыми бросились Романо и Шелтон, а к третьему иннингу даже Ларри Бернард достаточно выпил, и ему достаточно напомнили о туманном будущем газетного бизнеса. Он соскользнул со стула и положил руку мне на плечо.
-- Туда, но ради милости Божией иду я, -- сказал он.
"Какая?" Я сказал.
"Это мог быть я. Это мог быть кто угодно из отдела новостей. Но они пометили тебя, потому что ты зарабатываешь большие деньги. Вы приехали сюда семь лет назад, мистер Бестселлер, Ларри Кинг и все такое. Тогда они переплатили, чтобы заполучить вас, и это сделало вас мишенью сейчас. Честно говоря, я удивлен, что ты продержался так долго.
"Что бы ни. Это не делает его лучше".
- Я знаю, но я должен был это сказать. Я собираюсь пойти сейчас. Ты идешь домой?
- Я собираюсь выпить еще один.
- Нет, чувак, с тебя достаточно.
"Еще один. Я буду в порядке. Если нет, я возьму такси".
"Не садись за вождение в нетрезвом виде, чувак. Это все, что вам нужно.
"Да что они со мной сделают? Уволить меня?"
Он кивнул, как будто я высказал впечатляющую мысль, затем хлопнул меня по спине слишком сильно и не спеша вышел из бара. Я сидел один и смотрел игру. В следующий раз я пропустил "Гиннесс" и "Бейлиз" и пошел прямо к "Джеймсону" со льдом. Затем я выпил еще две или три вместо одной. И я подумал о том, что это не конец моей карьеры, которую я себе представлял. Я думал, что к настоящему времени я буду писать дубли на десять тысяч слов для Esquire и Vanity Fair . Что они придут ко мне, а не я к ним. Чтобы у меня был выбор, о чем писать.
Я заказал еще один, и бармен заключил со мной сделку. Он плеснет виски на мой лед, только если я отдам ему ключи от машины. Мне это показалось хорошей сделкой, и я согласился.
С виски, обжигающим мой скальп снизу, я подумал о рассказе Ларри Бернарда о Балтиморе и окончательном отъебись. Кажется, я пару раз кивнул сам себе и поднял свой бокал в честь неудачливого репортера, который это сделал.
А потом еще одна идея прогорела и оставила отпечаток в моем мозгу. Вариация на балтиморскую хуйню. Четким и неизгладимым, как выгравированное имя на стеклянном трофее. Упершись локтем в барную стойку, я снова поднял стакан. Но на этот раз для себя.
"Смерть - это мой бит", - прошептал я себе. "Я зарабатываю этим на жизнь. На этом я создаю свою профессиональную репутацию".
Слова, сказанные ранее, но не как моя собственная хвалебная речь. Я кивнул сам себе и знал, как я собираюсь выйти. В свое время я написал по меньшей мере тысячу историй об убийствах. Я собирался написать еще один. История, которая станет надгробной плитой в моей карьере. История, которая заставит их вспомнить меня после того, как я уйду.
Выходные были наполнены алкоголем, гневом и унижением, когда я боролась с новым будущим, которое не было будущим. В субботу утром, ненадолго протрезвев, я открыл папку, в которой хранился мой роман, и начал читать. Вскоре я увидел то, что давно видела моя бывшая жена. То, что я давно должен был увидеть. Его там не было, и я обманывал себя, если думал, что это так.
Вывод состоял в том, что мне придется начинать с нуля, если я собирался пойти по этому пути, и мысль об этом была изнурительной. Когда я взял такси обратно в Шорт-Стоп, чтобы забрать свою машину, я остался и закрыл заведение ранним воскресным утром, наблюдая, как Доджерс снова проигрывают, и пьяно рассказывая совершенно незнакомым людям о том, как облажались " Таймс" и весь газетный бизнес. .
Мне потребовалось все утро понедельника, чтобы привести себя в порядок. Я опоздал на работу на сорок пять минут после того, как, наконец, получил свою машину на короткой остановке, и я все еще чувствовал запах алкоголя, выходящий из моих пор.
Анджела Кук уже сидела за моим столом на стуле, который она позаимствовала из одной из пустых кабин. Их было много с тех пор, как начались выкупы и увольнения.
- Извини за опоздание, Анджела, - сказал я. "Это был потерянный уик-энд. Начну с вечеринки в пятницу. Ты должен был прийти.
Она скромно улыбнулась, как будто знала, что никакой вечеринки не было, только поминки в одиночестве.
- Я принесла тебе кофе, но он, наверное, уже остыл, - сказала она.
"Спасибо."
Я взял чашку, на которую она указала, и она действительно остыла. Но в кафетерии " Таймс" хорошо было то, что их можно было бесплатно пополнять - по крайней мере, пока ничего не изменилось.
- Вот что, - сказал я. "Позвольте мне связаться со столом, и если ничего не происходит, мы можем пойти за добавкой и поговорить о том, как вы собираетесь вступить во владение".
Я оставил ее там и вышел из подполья к стойке метро. По дороге я остановился у распределительного щита. Он был похож на стойку спасателя посреди редакции, построенную высоко, чтобы операторы могли смотреть на обширную редакцию и видеть, кто находится внутри и может принимать звонки. Я отошел в сторону станции, чтобы один из операторов мог посмотреть вниз и увидеть меня.
Это была Лорин, дежурившая в прошлую пятницу. Она подняла палец, чтобы сказать мне подержать. Она сделала два быстрых перевода, а затем сняла одну сторону наушников с левого уха.
- У меня ничего нет для тебя, Джек, - сказала она.
"Я знаю. Я хочу спросить о пятнице. Вы перевели мне звонок поздно вечером от дамы по имени Ванда Сессумс. Есть ли какая-нибудь запись ее номера телефона? Я забыл попросить об этом".
Лорин вернула гарнитуру на место и приняла еще один вызов. Потом, не отрывая уха, сказала мне, что у нее нет номера. В то время она не записала его, и система хранила только электронный список последних пятисот поступивших звонков. Прошло более двух дней с тех пор, как Ванда Сессумс звонила мне, а коммутатор приблизился к тысяче звонков. день.
Лорин спросила, звонил ли я по номеру 411, чтобы попытаться узнать номер. Иногда забывалась основная отправная точка. Я поблагодарил ее и направился к столу. Я позвонила домой и уже знала, что для Wanda Sessums нет списка.
Городским редактором в тот момент была женщина по имени Дороти Фаулер. Это была одна из самых непостоянных должностей в газете, должность как политическая, так и практическая, к которой, казалось, прикрепили вращающуюся дверь. Фаулер была чертовски хорошим правительственным репортером и всего восемь месяцев пробовала свои силы в командовании бригадой городских репортеров. Я желал ей всего наилучшего, но отчасти знал, что добиться успеха для нее невозможно, учитывая сокращение ресурсов и пустые кабинеты в отделе новостей.
У Фаулер был небольшой кабинет в стеклянных рядах, но она предпочитала быть редактором по работе с людьми. Обычно она сидела за столом во главе ряда столов, где сидели все асы - помощники городского редактора. Это было известно как плот, потому что все столы были сдвинуты вместе, как будто в какой-то флотилии, где была сила против акул.
Всем городским репортерам был назначен ас в качестве первого уровня руководства и управления. Моим козырем был Алан Прендергаст, который руководил всеми полицейскими и судебными репортерами. Таким образом, у него была более поздняя смена, обычно приходящая около полудня, потому что новости, которые исходили от правоохранительных органов и правосудия, чаще всего появлялись в конце дня.
Это означало, что моя первая встреча за день обычно была с Дороти Фаулер или заместителем городского редактора Майклом Уорреном. Я всегда пытался сделать это Фаулер, потому что она занимала более высокое место, а мы с Уорреном никогда не ладили. Возможно, это как-то связано с тем фактом, что задолго до того, как я пришел в " Таймс" , я работал в " Роки Маунтин Ньюс " из Денвера, столкнулся с Уорреном и соревновался с ним в написании важной статьи. Он действовал неэтично, и поэтому я никогда не мог доверять ему как редактору.