События, о которых я собираюсь рассказать, произошли между девятью и десятью годами ранее. Севастополь пал ранней весной, Парижский мир был заключен еще в марте, наши торговые отношения с Российской империей возобновились совсем недавно; и я, возвращаясь домой после моего первого путешествия на север после войны, был очень доволен перспективой провести декабрь месяц под гостеприимной и полностью английской крышей моего хорошего друга Джонатана Джелфа, эсквайра, из поместья Дамблтон, Клейборо, Восточная Англия. Путешествуя в интересах известной фирмы, в которой мне выпало быть младшим партнером, я был призван посетить не только столицы России и Польши, но также счел необходимым провести несколько недель среди торговые порты Балтики; откуда и вышло, что год прошел уже далеко, прежде чем я снова ступил на английскую землю, и вместо того, чтобы стрелять с ним фазанов, как я надеялся, в октябре, я приехал в гости к моему другу во время более радушного Рождества... прилив.
Завершив свое путешествие и отдав несколько дней делам в Ливерпуле и Лондоне, я поспешил в Клейборо со всей радостью школьника, у которого скоро каникулы. Мой путь лежал по линии Грейт-Ист-Англиан до станции Клейборо, где меня должен был встретить один из вагонов Дамблтона и доставить через оставшиеся девять миль страны. Был туманный день, необычайно теплый для 4 декабря, и я договорился выехать из Лондона экспрессом в 4.15. Ранняя зимняя тьма уже сгустилась; в вагонах зажглись фонари; липкая влага затемняла окна, приставала к дверным ручкам и пропитывала всю атмосферу; в то время как газовые форсунки на соседнем книжном стенде рассеивали светящуюся дымку, которая только делала мрак конечной более заметным. Приехав примерно за семь минут до отправления поезда и с попустительства конвоира, заняв единолично пустое купе, я зажег свой дорожный фонарь, устроился поудобнее и приступил к безмятежному наслаждению поездом. книга и сигара. Поэтому велико было мое разочарование, когда в последний момент по перрону торопливо пробежал какой-то джентльмен, заглянул в мою карету, открыл личным ключом запертую дверь и вошел.
С первого же взгляда мне показалось, что я уже видел его прежде - высокого, худощавого человека, тонкогубого, светлоглазого, с некрасивой сутулостью в плечах и редкими седыми волосами, несколько длинноватыми на воротнике. Он нес легкий непромокаемый плащ, зонт и большую коричневую японскую коробку для документов, которую он поставил под сиденье. Сделав это, он осторожно пошарил в нагрудном кармане, словно желая удостовериться в сохранности своего кошелька или бумажника, засунул зонт в сетку над головой, расстелил на коленях непромокаемый материал и сменил шляпу на дорожную шляпу. -кепка из какого-нибудь скотча. К этому времени поезд уже тронулся со станции и растворился в бледно-серых зимних сумерках.
Теперь я узнал своего спутника. Я узнал его с той минуты, как он снял шляпу и обнажил под ней высокий, нахмуренный и несколько узковатый лоб. Я встретил его, как я отчетливо помнил, года три тому назад, у того самого дома, куда он, по всей вероятности, теперь был привязан, как и я. Его звали Дуэррихаус, по профессии он был юристом и, если я не ошибаюсь, приходился двоюродным братом жене моего хозяина. Я также знал, что он был человеком в высшей степени "обеспеченным" как в отношении своих профессиональных, так и личных средств. Елфы развлекали его с той наблюдательной любезностью, которая выпадает на долю богатого родственника, дети его очень любили, а старый дворецкий, хотя и несколько угрюмый "к генералу", относился к нему почтительно. Глядя на него в смутной смеси света лампы и сумерек, я подумал, что кузен миссис Джелф выглядит еще хуже из-за трехлетнего износа, прошедшего через его голову с момента нашей последней встречи. Он был очень бледен, и в его глазах горел беспокойный свет, которого я раньше не замечал. Тревожные морщины вокруг рта также углубились, а щеки и виски приобрели впалый вид, который, казалось, говорил о болезни или печали. Он взглянул на меня, когда входил, но без тени узнавания на лице. Теперь он снова взглянул, как мне показалось, с некоторым сомнением. Когда он сделал это в третий или четвертый раз, я осмелился обратиться к нему.
"Г-н. Джон Дуэррихаус, кажется?
- Это мое имя, - ответил он.
- Я имел удовольствие познакомиться с вами в Дамблтоне около трех лет назад.
- Я думал, что знаю твое лицо, - сказал он. -- Но ваше имя, к сожалению, должен сказать...
"Лэнгфорд - Уильям Лэнгфорд. Я знаю Джонатана Джелфа с тех пор, как мы были мальчишками вместе в Merchant Taylors, и обычно я провожу несколько недель в Дамблтоне во время съемок. Полагаю, мы направляемся к одному и тому же месту назначения.
- Нет, если вы направляетесь в поместье, - ответил он. -- Я еду по делу -- и довольно хлопотному делу, -- а вы, без сомнения, имеете в виду только удовольствие.
"Именно так. Я привык с нетерпением ждать этого визита, как самых ярких трех недель в году".
-- Симпатичный дом, -- сказал мистер Дуэррихаус.
"Самое приятное, что я знаю".
"И Джелф очень гостеприимный".
"Самый лучший и добрый парень на свете.
-- Они пригласили меня провести с ними рождественскую неделю, -- продолжал мистер Дверрихаус после минутной паузы.
- И ты идешь?
"Я не могу сказать. Это должно зависеть от исхода этого дела, которым я занимаюсь. Вы, наверное, слышали, что мы собираемся построить ветку от Блэкуотера до Стокбриджа.
Я объяснил, что несколько месяцев находился вдали от Англии и поэтому ничего не слышал о планируемом улучшении. Мистер Дуэррихаус самодовольно улыбнулся.
"Это будет улучшение, - сказал он, - большое улучшение. Стокбридж - процветающий город, и ему нужно лишь более прямое железнодорожное сообщение с метрополией, чтобы стать важным центром торговли. Эта ветка была моей собственной идеей. Я внес проект на рассмотрение правления и сам руководил его выполнением до настоящего времени".
- Вы, я полагаю, режиссер из Восточной Англии?
-- Мой интерес к компании, -- ответил мистер Дуэррихаус, -- тройной. Я директор, крупный акционер и, как глава фирмы "Дверрихаус, Дуэррихаус и Крейк", являюсь главным юристом компании".
Болтливый, самодовольный, полный своих любимых проектов и, по-видимому, неспособный говорить ни о чем другом, мистер Дверрихаус затем рассказал о противодействии, с которым он столкнулся, и о препятствиях, которые он преодолел в деле Стокбриджского отделения. Меня развлекали множеством местных подробностей и местных обид. Ненасытность одного сквайра, непрактичность другого, негодование ректора, чей титул оказался под угрозой, преступное равнодушие горожан Стокбриджа, которые не могли понять, что их самые насущные интересы зависят от соединения с Великой Восточной Англией. линия; Злость местной газеты и неслыханные трудности, связанные с общим вопросом, были изложены передо мной с обстоятельствами, которые представляли глубочайший интерес для моего превосходного попутчика, но не для меня. От этих, к моему отчаянию, он перешел к более запутанным вещам: к примерным расходам строительства на милю; к сметам, присланным разными подрядчиками; к возможной отдаче трафика новой линии; к предварительным пунктам нового закона, перечисленным в Приложении D к последнему полугодовому отчету компании; и так далее, и так далее, и так далее, пока у меня не заболела голова, и мое внимание не ослабло, и мои глаза продолжали закрываться, несмотря на все усилия, которые я прилагал, чтобы держать их открытыми. Наконец меня разбудили эти слова:
- Семьдесят пять тысяч фунтов, наличными.
- Семьдесят пять тысяч фунтов, наличными, - повторил я самым оживленным тоном, на какой только был способен. - Это крупная сумма.
-- Большую сумму нести сюда, -- ответил мистер Дуэррихауз, многозначительно указывая на свой нагрудный карман, -- но это лишь малая часть того, что нам в конце концов придется заплатить.
- Вы не хотите сказать, что в данный момент у вас семьдесят пять тысяч фунтов? - воскликнул я.
- Мой добрый сэр, разве я не говорил вам об этом последние полчаса? - раздраженно сказал мистер Дуэррихаус. - Эти деньги должны быть выплачены сегодня в половине девятого вечера в конторе поверенных сэра Томаса по завершении сделки купли-продажи.
- Но как вы ночью переправитесь из Блэкуотера в Стокбридж с семьюдесятью пятью тысячами фунтов в кармане?
"В Стокбридж!" повторил адвокат. "Я нахожу, что меня очень плохо поняли. Мне казалось, что я объяснил, почему эта сумма доставит нас только до Мэллингфорда - так сказать, первого этапа нашего путешествия - и что наш путь из Блэкуотера в Мэллингфорд полностью проходит через собственность сэра Томаса Лидделла.
- Прошу прощения, - пробормотал я. Боюсь, мои мысли блуждали. Значит, сегодня вечером ты доедешь только до Маллингфорда?
"Именно так. Я получу транспорт от Blackwater Arms. И ты?"
"О, Джелф посылает ловушку, чтобы встретить меня в Клейборо! Могу ли я быть носителем какого-либо сообщения от вас?"
- С вашего позволения, мистер Лэнгфорд, вы можете сказать, что мне хотелось бы быть вашим спутником всю дорогу и что я приеду, если получится, до Рождества.
"Больше ничего?"
Мистер Дуэррихаус мрачно улыбнулся. -- Что ж, -- сказал он, -- вы можете сказать моей кузине, что на этот раз ей не нужно сжигать зал в мою честь и что я буду очень признателен, если она прикажет вычистить дымоход в синей комнате до моего прихода.
"Звучит трагично. Был ли у вас пожар во время вашего последнего визита в Дамблтон?
"Что-то вроде этого. В моей спальне с весны не топили камин, дымоход был вонючий, и в нем завелись грачи; поэтому, когда я поднялся переодеться к обеду, я обнаружил, что комната полна дыма, а дымоход горит. Мы уже в Блэкуотере?
Пока мистер Дуэррихауз говорил, поезд постепенно остановился, и, высунув голову из окна, я увидел станцию в нескольких сотнях ярдов впереди. Перед нами стоял еще один поезд, преграждавший нам путь, и охранник воспользовался задержкой, чтобы забрать билеты в Блэкуотер. Едва я определил наше положение, как в дверях нашего вагона появился краснолицый чиновник.
- Билеты, сэр! сказал он.
- Я за Клейборо, - ответил я, протягивая крохотную розовую карточку.
Он взял его, взглянул на него при свете своего фонарика, отдал, взглянул, как мне показалось, несколько резко на моего попутчика и исчез.
- Он не просил твоего, - сказал я с некоторым удивлением.
-- Они никогда этого не делают, -- ответил мистер Дуэррихаус. "Они все меня знают, и, конечно же, я путешествую бесплатно".
"Черная вода! Черная вода!" - закричал портье, бежавший вдоль платформы рядом с нами, пока мы скользили на станцию.
Мистер Дуэррихаус вынул свой ящик с документами, сунул дорожную кепку в карман, снова надел шляпу, снял зонтик и собрался уходить.
- Большое спасибо, мистер Лэнгфорд, за ваше общество, - сказал он со старомодной учтивостью. "Я желаю вам хорошо провести вечер."
- Добрый вечер, - ответил я, протягивая руку.
Но он или не видел, или не хотел видеть, и, слегка приподняв шляпу, вышел на эстраду. Сделав это, он медленно двинулся прочь и смешался с уходящей толпой.
Наклонившись вперед, чтобы следить за ним, я наступил на что-то, что оказалось портсигаром. Он, без сомнения, выпал из кармана его непромокаемого пальто и был сделан из темного сафьяна с серебряной монограммой сбоку. Я выскочил из кареты как раз в тот момент, когда охранник подошел, чтобы запереть меня.
- Есть свободная минутка? - с нетерпением спросил я. "Джентльмен, который ехал со мной из города, уронил свой портсигар; он еще не вышел из вокзала.
- Всего полторы минуты, сэр, - ответил охранник. - Вы должны быть быстрыми.
Я мчался по платформе так быстро, как только могли нести мои ноги. Это была большая станция, и мистер Дуэррихаус к тому времени прошел уже больше половины пути к дальнему концу.
Я же отчетливо видел его, медленно плывущего по течению. Затем, когда я подошел ближе, я увидел, что он встретил какого-то друга, что они разговаривали на ходу, что они немного отступили от толпы и отошли в сторону, ведя серьезный разговор. Я направился прямо к тому месту, где они ждали. Прямо над их головами вспыхнула яркая газовая струя, и свет падал им на лица. Я отчетливо видел обоих - лицо мистера Дуэррихауза и лицо его спутника. Бегая, запыхавшись, нетерпеливый, мешая носильщикам и пассажирам и ежеминутно опасаясь, как бы не увидеть поезд, идущий без меня, я все же заметил, что пришедший был значительно моложе и ниже директрисы, что он был рыжеволосым, усатым, с мелкими чертами лица и одет в приталенный костюм из шотландского твида. Теперь я был в нескольких ярдах от них. Я столкнулся с толстым джентльменом, меня чуть не сбила тележка с багажом, я споткнулся о саквояж; Я занял место как раз в тот момент, когда свисток водителя предупредил меня вернуться.
К моему полному изумлению, их там больше не было. Я видел их всего две секунды назад - и они исчезли! Я остановился; Я посмотрел направо и налево; Я не видел их признаков ни в каком направлении. Как будто платформа разверзлась и поглотила их.
-- Только что здесь стояли два джентльмена, -- сказал я привратнику, сидящему у моего локтя. - Куда они могли пойти?
- Я не видел джентльменов, сэр, - ответил мужчина.
Свисток снова раздался. Охранник далеко на платформе поднял руку и крикнул мне: "Давай!"
-- Если вы едете этим поездом, сэр, -- сказал носильщик, -- вы должны бежать за ним.
Я побежал за ним, как только успел добежать до вагона, когда поезд тронулся, охранник втолкнул меня внутрь и вышел, задыхаясь и сбитый с толку, с портсигаром мистера Дверрихауза, который все еще был в моей руке.
Это было самое странное исчезновение в мире; это было похоже на трюк с перевоплощением в пантомиме. В один момент они были там - осязаемо, разговаривали, с светом газового фонаря на их лицах, - а в следующий момент их уже не было. Не было рядом ни двери, ни окна, ни лестницы; это была просто полоска пустынной платформы, завешанная большими рекламными объявлениями. Что может быть загадочнее?
Об этом не стоило думать, и тем не менее, всю свою жизнь я не мог не размышлять об этом - размышлять, удивляться, догадываться, снова и снова прокручивать это в уме и биться головой о разгадку загадки. Я думал об этом всю дорогу от Блэкуотера до Клейборо. Я думал об этом всю дорогу от Клейборо до Дамблтона, пока мчался по гладкому шоссе в аккуратной собачьей упряжке, запряженной великолепной вороной кобылой и управляемой самым молчаливым и щеголеватым из восточно-английских конюхов.
Мы преодолели девять миль менее чем за час и остановились перед воротами сторожки как раз в тот момент, когда церковные часы пробили половину седьмого. Еще пара минут, и теплый свет освещенного зала разлился по гравию, я крепко пожал руку, и звонкий веселый голос приветствовал меня: "Добро пожаловать в Дамблтон".
-- А теперь, мой дорогой друг, -- сказал мой хозяин, когда первое приветствие закончилось, -- у вас нет свободного времени. Мы ужинаем в восемь, и к вам приходят люди, так что вам нужно как можно скорее закончить с переодеванием. Кстати, вы встретите несколько знакомых; Биддульфы идут, а Прендергаст (Прендергаст из застрельщиков) остается в доме. Прощай! Миссис Джелф будет ждать вас в гостиной.
Меня провели в мою комнату - не в голубую комнату, о которой мистер Дуэррихауз произвел неприятное впечатление, а в хорошенькую холостяцкую комнату, завешанную тонким ситцем и освещаемую пылающим камином. Я открыл свой чемодан. Я старался быть быстрым, но воспоминание о моем железнодорожном приключении не давало мне покоя. Я не мог освободиться от него; Я не мог избавиться от этого. Это мешало мне, это беспокоило меня, это сбивало меня с толку, это заставляло меня терять запонки, запутывать галстук, срывать пуговицы с перчаток. Хуже всего было то, что я так опоздал, что вся компания собралась еще до того, как я добрался до гостиной. Едва я отдал дань уважения миссис Джелф, как объявили об ужине, и мы, восемь или десять пар, отправились в столовую.
Не буду описывать ни гостей, ни ужин. Все провинциальные вечеринки имеют строжайшее семейное сходство, и я не знаю, чтобы восточно-английский банкет представлял какое-либо исключение из правил. Там был обычный деревенский баронет и его жена; там были обычные деревенские священники и их жены; была вечная индейка и окорочка оленины. Ванитас ванитатум. Нет ничего нового под солнцем.
Меня посадили примерно посередине стола. Я пригласил жену одного ректора на обед, а другая была слева от меня. Они говорили через меня, и их разговор был о детях; было ужасно скучно. Наконец наступила пауза. Блюда только что унесли, и на сцене появилась индейка. Разговор все время был из самых вялых, но в эту минуту случилось, что он совсем застопорился. Джелф резал индейку; Миссис Джелф выглядела так, словно пыталась придумать, что сказать; все остальные молчали. Движимый неудачным порывом, я решил рассказать о своем приключении.
-- Между прочим, Джелф, -- начал я, -- я сегодня прошел часть пути с вашим другом.
"Верно!" - сказал хозяин пира, аккуратно надрезая грудку индейки. - С кем, молюсь?
- С тем, кто велел мне передать вам, что он должен, если возможно, нанести вам визит до Рождества.
"Я не могу сообразить, кто бы это мог быть", - сказал мой друг, улыбаясь.
- Должно быть, это майор Торп, - предположила миссис Джелф.
Я покачал головой.
- Это был не майор Торп, - ответил я. - Это был ваш близкий родственник, миссис Джелф.
"Тогда я еще более озадачена, чем когда-либо", - ответила хозяйка. - Пожалуйста, скажи мне, кто это был.
- Это был не кто иной, как ваш кузен, мистер Джон Дверрихауз.
Джонатан Джелф отложил нож и вилку. Миссис Джелф посмотрела на меня как-то странно, испуганно и не сказала ни слова.
- И он просил меня передать вам, моя дорогая мадам, что на этот раз вам не нужно утруждать себя сжиганием зала в его честь, а только прочистить дымоход синей комнаты до его прихода.
Прежде чем я дошел до конца своей фразы, я заметил что-то зловещее в лицах гостей. Я чувствовал, что сказал что-то такое, что лучше было бы оставить недосказанным, и что по какой-то необъяснимой причине мои слова вызвали всеобщий ужас. Я сидел растерянный, не смея произнести ни слова, и по крайней мере целых две минуты вокруг стола стояла мертвая тишина. Тогда на помощь пришел капитан Прендергаст.
- Вы уже несколько месяцев находитесь за границей, не так ли, мистер Лэнгфорд? - сказал он с отчаянием человека, который бросается в пролом. "Я слышал, что вы были в России. Наверняка у вас есть, что рассказать нам о состоянии и настроении страны после войны?
Я был сердечно благодарен доблестному застрельщику за эту диверсию в мою пользу. Я ответил ему, боюсь, несколько неубедительно; но он продолжал разговор, и вскоре к нему присоединились еще один или два человека, и, таким образом, затруднение, каким бы оно ни было, было преодолено - преодолено, но не устранено. Какая-то неловкость, видимая скованность осталась. Гости до сих пор были просто скучны, а теперь им, видимо, было неловко и неловко.
Едва десерт был поставлен на стол, как дамы вышли из комнаты. Я воспользовался возможностью занять свободное место рядом с капитаном Прендергастом.
- Ради всего святого, - прошептал я, - что только что произошло? Что я сказал?
- Вы упомянули имя Джона Дуэррихауса.
"Что из этого? Я видел его всего два часа назад.
-- Это самое поразительное обстоятельство, что вы его видели, -- сказал капитан Прендергаст. - Ты уверен, что это был он?
- Так же уверен, как и в своей собственной личности. Мы разговаривали всю дорогу между Лондоном и Блэкуотером. Но почему это тебя удивляет?
- Потому что, - ответил капитан Прендергаст, понизив голос до шепота, - потому что три месяца назад Джон Дуэррихаус скрылся с семьюдесятью пятью тысячами фунтов денег компании, и с тех пор о нем ничего не слышно. "
Джон Дуэррихаус скрылся три месяца назад, а я видел его всего несколько часов назад! Джон Дверрихаус присвоил семьдесят пять тысяч фунтов из денег компании, однако сказал мне, что носил эту сумму при себе! Были ли когда-нибудь факты столь странным образом несочетаемые, столь трудно согласуемые? Как он осмелился снова выйти на свет божий? Как он посмел показаться на линии? Прежде всего, что он делал все эти таинственные три месяца исчезновения?
Это запутанные вопросы - вопросы, которые сразу же возникли в умах всех заинтересованных сторон, но которые не допускали легкого решения. Я не мог найти на них ответа. У капитана Прендергаста не было даже предложения. Джонатан Джелф, который воспользовался первой же возможностью отвести меня в сторону и выучить все, что я должен был сказать, был поражен и сбит с толку больше, чем любой из нас. Он пришел ко мне в ту ночь, когда все гости уже разошлись, и мы все обсудили со всех точек зрения; без, надо признать, приходя к какому-либо заключению.
"Я не спрашиваю вас, - сказал он, - могли ли вы ошибиться в своем человеке. Это невозможно."
- Невероятно, как если бы я принял за тебя какого-нибудь незнакомца.
"Дело не во внешности или голосе, а в фактах. То, что он должен был намекнуть на огонь в синей комнате, является достаточным доказательством личности Джона Дуэррихауса. Как он выглядел?
"Старше, - подумал я; значительно старше, бледнее и беспокойнее".
-- Во всяком случае, с него достаточно, чтобы выглядеть встревоженным, -- мрачно сказал мой друг, -- будь он невиновен или виновен.
- Я склонен полагать, что он невиновен, - ответил я. "Он не выказал ни смущения, когда я к нему обратился, ни беспокойства, когда подошел охранник. Его разговор был открыт для ошибки. Я мог бы почти сказать, что он слишком свободно говорил о деле, которое у него было в руках.
- Это опять-таки странно, потому что я не знаю никого более сдержанного в таких вопросах. Он действительно сказал вам, что у него в кармане семьдесят пять тысяч фунтов?
"Он сделал."
"Хм! У моей жены есть представление об этом, и она может быть права...
- Какая идея?
-- Ну, ей воображается -- женщины, знаете ли, такие ловкие вникают в мотивы людей, -- ей воображается, что он соблазнился, что он действительно взял деньги и что он прятался эти три месяца в каком-то диком месте. страны, возможно, все время борясь со своей совестью и не осмеливаясь ни скрыться со своей добычей, ни вернуться и вернуть ее".
- Но теперь, когда он вернулся?
"В этом суть. Она полагает, что он, вероятно, сдался на милость компании, вернул деньги и, будучи прощен, получил разрешение довести дело до конца, как будто ничего со мной не случилось.
"Последнее, - ответил я, - это невозможный случай. Миссис Джелф мыслит как великодушная и деликатная женщина, но ни в коей мере не как совет директоров железных дорог. Они никогда не зашли бы в прощении так далеко".
"Я не боюсь; и все же это единственная догадка, которая имеет подобие правдоподобия. Однако завтра мы можем съездить в Клейборо и посмотреть, можно ли что-нибудь узнать. Между прочим, Прендергаст сказал мне, что вы подобрали его портсигар.
- Я так и сделал, и вот оно.
Джелф взял портсигар, осмотрел его при свете лампы и сразу сказал, что он, вне всякого сомнения, принадлежит мистеру Дуэррихаусу и что он помнит, что видел, как тот им пользовался.
"Здесь также его монограмма сбоку, - добавил он, - большая буква J, пронизывающая заглавную букву D. Он имел обыкновение носить ее на своем блокноте".
"Во всяком случае, это доказательство того, что я не спал".
- Да, но пора тебе уже спать и мечтать. Мне стыдно, что я так долго не давал вам спать. Спокойной ночи."
- Спокойной ночи, и помните, что я более чем готов отправиться с вами в Клейборо, или Блэкуотер, или Лондон, или куда угодно, если смогу быть хоть немного полезным.
"Спасибо! Я знаю, что ты серьезно, старый друг, и, может быть, я подвергну тебя испытанию. Еще раз, спокойной ночи.
Итак, мы расстались на эту ночь и снова встретились в столовой в половине девятого утра следующего дня. Это была торопливая, тихая, неудобная еда; никто из нас не спал хорошо, и все думали об одном и том же. Миссис Джелф, очевидно, плакала, Джелфу не терпелось уйти, а капитан Прендергаст и я чувствовали себя в болезненном положении чужаков, невольно втянутых в домашние неприятности. Через двадцать минут после того, как мы вышли из-за стола для завтрака, подъехала собачья тележка, и мы с другом двинулись по дороге в Клейборо.
- Вот что я вам скажу, Лэнгфорд, - сказал он, пока мы мчались между зимними изгородями, - мне не очень хочется упоминать имя Дуэррихауса в Клейборо. Все чиновники знают, что он родственник моей жены, а разговор сейчас вряд ли из приятных. Если вы не возражаете, мы поедем в Блэкуотер в 11.10. Это важная станция, и у нас гораздо больше шансов получить информацию там, чем в Клейборо.
Итак, мы взяли поезд в 11.10, который оказался экспрессом, и, прибыв в Блэкуотер около четверти первого, сразу приступили к нашему расследованию.
Мы начали с того, что спросили начальника станции, крупного, грубоватого, делового человека, который сразу заявил, что прекрасно знает мистера Джона Дуэррихауза и что на линии нет директора, которого он так часто видел и с которым разговаривал. . -- Он бывал здесь два или три раза в неделю месяца три назад, -- сказал он, -- когда только пустили в ход новую линию; но с тех пор, вы знаете, джентльмены...
Он сделал многозначительную паузу.
Джелф покраснел.
-- Да, да, -- сказал он торопливо. "Мы знаем об этом все. Теперь нужно выяснить, видели ли что-нибудь или слышали о нем в последнее время.
-- Насколько мне известно, -- ответил начальник станции.
- Известно, например, что вчера он ни разу не был на линии?
Начальник станции покачал головой.
"Восточная Англия, сэр, - сказал он, - едва ли не последнее место, где он посмеет показаться. Ведь нет ни начальника станции, ни охранника, ни швейцара, который бы не знал мистера Дверрихауза в лицо так же хорошо, как свое лицо в зеркале, или который не стал бы телеграфировать в полицию, как только увидит его в любой точке линии. Благослови вас, сэр! с 25 сентября прошлого года в отношении него действует постоянно действующий судебный приказ".
-- И тем не менее, -- продолжал мой друг, -- один джентльмен, который вчера ехал из Лондона в Клейборо дневным экспрессом, свидетельствует, что он видел мистера Дуэррихауза в поезде, и что мистер Дуэррихауз вышел на станции Блэкуотер.
-- Совершенно невозможно, сэр, -- быстро ответил начальник станции.
- Почему невозможно?
- Потому что на линии нет ни одной станции, где он так хорошо известен или где он подвергся бы такому большому риску. Это было бы равносильно тому, чтобы бросить его голову в пасть льва; он сошел бы с ума, если бы приблизился к станции Блэкуотер; а если бы он пришел, его бы арестовали еще до того, как он ушел с платформы".
"Можете ли вы сказать мне, кто взял билеты Блэкуотер на этот поезд?"
- Могу, сэр. Это был охранник Бенджамин Сомерс.
- И где мне его найти?
- Вы можете найти его, сэр, оставаясь здесь, пожалуйста, до часу дня. Он прибудет на экспрессе из Крэмптона, который остановится в Блэкуотере на десять минут.
Мы ждали экспресса, тратя время как можно лучше, прогуливаясь по Блэкуотерской дороге, пока не оказались почти на окраине города, от которого станция находилась примерно в паре миль. К часу мы снова были на платформе и ждали поезд. Он пришел точно в срок, и я сразу узнал румяного сторожа, который ушел с моим поездом накануне вечером.
-- Джентльмены хотят спросить вас кое-что о мистере Дверрихаусе Сомерсе, -- представился начальник станции.
Охранник пронзительно перевел взгляд с моего лица на лицо Джелфа и снова на мое.
"Г-н. Джон Дверрихаус, покойный директор? сказал он вопросительно.
- То же самое, - ответил мой друг. "Знали бы вы его, если бы увидели?"
- Куда угодно, сэр.
- Вы не знаете, был ли он вчера днем в экспрессе в 4.15?
- Он не был, сэр.
- Как ты можешь так положительно отвечать?
- Потому что я заглянула в каждый вагон и увидела каждое лицо в этом поезде и могу поклясться, что мистера Дверрихауза в нем не было. Этот джентльмен был, - прибавил он, резко повернувшись ко мне. "Не знаю, видел ли я его раньше в своей жизни, но я прекрасно помню его лицо. Вы едва не успели занять свое место на этой станции, сэр, и вышли в Клейборо.
-- Совершенно верно, стражник, -- ответил я. -- Но разве вы не помните также лица того джентльмена, который доехал со мной в одной карете до сюда?
-- У меня сложилось впечатление, сэр, что вы путешествовали один, -- сказал Сомерс с некоторым удивлением.
"Ни в коем случае. У меня был попутчик до Блэкуотера, и, пытаясь вернуть ему портсигар, который он уронил в карете, я чуть было не позволил вам ехать без меня.
-- Я, конечно, помню, что вы говорили что-то о портсигаре, -- ответил охранник. "но-"
- Вы попросили мой билет как раз перед тем, как мы вошли на станцию.
- Да, сэр.
- Тогда вы, должно быть, его видели. Он сидел в углу у той самой двери, к которой вы подошли.
"Нет, конечно; Я никого не видел".
Я посмотрел на Джелфа. Я начал думать, что охранник пользуется доверием бывшего директора, и поплатился за его молчание.
"Если бы я увидел другого путешественника, я бы попросил его билет", - добавил Сомерс. - Вы видели, как я просил у него билет, сэр?
- Я заметил, что вы не просили об этом, но он объяснил это тем, что сказал... Я заколебался. Я боялся, что могу рассказать слишком много, и поэтому резко прервался.
Охранник и начальник станции обменялись взглядами. Первый нетерпеливо посмотрел на часы.
-- Я вынужден продолжить еще через четыре минуты, сэр, -- сказал он.
- Тогда последний вопрос, - вмешался Джелф с некоторым отчаянием. -- Если бы попутчиком этого джентльмена был мистер Джон Дверрихауз и он сидел в углу у той двери, через которую вы взяли билеты, разве вы могли бы не заметить и не узнать его?
"Нет, сэр; это было бы совершенно невозможно".
-- А вы уверены, что не видели его?
- Как я уже сказал, сэр, могу поклясться, что не видел его. И если бы не то, что я не люблю противоречить джентльмену, я бы сказал, что мог бы также поклясться, что этот джентльмен был совершенно один в экипаже всю дорогу от Лондона до Клейборо. Да ведь-с, -- прибавил он, понизив голос, чтобы не было слышно начальнику станции, которого вызвали поговорить с кем-то поблизости, -- вы нарочно просили меня дать вам купе для себя, и я сделал так. Я запер вас, и вы были так любезны, что дали мне кое-что для себя.
"Да; но у мистера Дуэррихауза был свой собственный ключ.
- Я никогда его не видел, сэр. Я не видел никого в этом купе, кроме тебя. Прошу прощения, сэр; мое время вышло.
И тут румяный охранник тронул фуражку и ушел. Через минуту снова раздалось тяжелое пыхтение паровоза, и поезд медленно скользнул со станции.
Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. Я заговорил первым.
"Г-н. Бенджамин Сомерс знает больше, чем хочет рассказать, - сказал я.
"Хм! ты так думаешь?"
"Это должно быть. Он не мог подойти к двери, не увидев его; это невозможно."
- Есть одна вещь, которая не является невозможной, мой дорогой друг.
"Что это?"
- Что ты, может быть, заснул и тебе все это приснилось.
"Мог ли я мечтать о ветке, о которой никогда не слышал? Мог ли я мечтать о сотне одной деловой детали, которая не представляла для меня никакого интереса? Могу ли я мечтать о семидесяти пяти тысячах фунтов?
"Возможно, вы видели или слышали какие-то смутные сведения об этом деле, пока были за границей. В то время оно могло не произвести на вас никакого впечатления и могло вернуться к вам во сне, вызванное, быть может, одними лишь названиями станций на линии".
"А как насчет огня в дымоходе синей комнаты - я должен был услышать об этом во время моего путешествия?"
"Ну нет; Я признаю, что в этом вопросе есть трудность".
- А как же портсигар?
"Ай, клянусь! есть портсигар. Это упрямый факт. Что ж, это загадочное дело, и, полагаю, для его выяснения понадобится детектив получше, чем я. Я полагаю, мы можем пойти домой.
Не прошло и недели, как я получил письмо от секретаря Восточно-английской железнодорожной компании, в котором он просил разрешения присутствовать на специальном заседании правления, до которого оставалось не так много дней. Никаких причин не называлось, и не приносилось никаких извинений за это требование в отношении моего времени, но они, очевидно, слышали о моих расспросах о пропавшем директоре и намеревались подвергнуть меня какому-то официальному допросу по этому вопросу. Будучи все еще гостем в Дамблтон-холле, я должен был отправиться в Лондон для этой цели, и Джонатан Джелф сопровождал меня. Я нашел направление Великой Ист-Английской линии, представленной группой из двенадцати или четырнадцати джентльменов, сидящих в торжественном собрании вокруг огромного стола из зеленого сукна в мрачном зале заседаний, примыкающем к лондонскому вокзалу.
Будучи любезно приняты председателем (который сразу же начал с того, что некоторые мои высказывания относительно мистера Джона Дверрихауза стали известны руководству и, следовательно, они хотели обсудить со мной эти вопросы), мы были размещены в стол, и расследование продолжилось в установленном порядке.
Сначала меня спросили, знаком ли я с мистером Джоном Дуэррихаузом, как давно я с ним знаком и могу ли я опознать его с первого взгляда. Затем меня спросили, когда я видел его в последний раз. На что я ответил: "4-го числа текущего месяца, декабря 1856 года". Затем последовал вопрос, где я видел его в тот четвертый день декабря; на что я ответил, что встретил его в купе первого класса нисходящего экспресса в 4.15, что он сел как раз в тот момент, когда поезд отходил от лондонского вокзала, и что он вышел на станции Блэкуотер. Затем председатель спросил, поддерживал ли я какую-либо связь с моим попутчиком; после чего я изложил, насколько я мог припомнить, весь объем и содержание расплывчатой информации мистера Джона Дверрихауза относительно новой ветки.
Все это правление выслушивало с глубоким вниманием, а председатель председательствовал, а секретарь делал записи. Затем я достал портсигар. Оно передавалось из рук в руки и признавалось всеми. Среди присутствующих не было ни одного человека, который не помнил бы этот простой портсигар с серебряной монограммой или кому бы он показался менее чем полностью подтверждающим мои показания. Когда, наконец, я сказал все, что должен был сказать, председатель что-то прошептал секретарю; секретарь коснулся серебряного колокольчика, и в комнату ввели охранника Бенджамина Сомерса. Затем его осмотрели так же тщательно, как и меня. Он заявил, что прекрасно знает мистера Джона Дверрихауза, что не может ошибиться в нем, что он помнит, как спускался с экспрессом в 4.15 в тот день, о котором идет речь, что он помнит меня и что, поскольку там было один или два пустых купе первого класса в тот особенный день он, по моей просьбе, посадил меня в вагон одного. Он был уверен, что я оставался один в купе на всем пути от Лондона до Клейборо. Он был готов дать клятву, что мистера Дуэррихауза не было ни в том вагоне со мной, ни в каком-либо купе этого поезда. Он отчетливо помнил, что просматривал мой билет в Блэкуотере; был уверен, что в это время в вагоне больше никого не было; не мог бы не заметить второго человека, если бы он был; если бы этим вторым человеком был мистер Джон Дверрихауз, он должен был бы незаметно запереть дверь кареты и немедленно передать информацию начальнику станции Блэкуотер. Так ясно, так решительно, так готов был Сомерс с этим свидетельством, что правление выглядело довольно озадаченным.
- Вы слышали заявление этого человека, мистер Лэнгфорд, - сказал председатель. - Это противоречит вашему во всех деталях. Что ты можешь сказать в ответ?
"Я могу только повторить то, что говорил раньше. Я так же уверен в истинности своих собственных утверждений, как мистер Сомерс может быть уверен в истинности своих".
- Вы говорите, что мистер Дуэррихаус высадился в Блэкуотере и что у него был секретный ключ. Вы уверены, что он не высадился с помощью этого ключа до того, как кондуктор пришел за билетами?
"Я совершенно уверен, что он не выходил из вагона до тех пор, пока поезд не въехал на станцию и не вышли другие пассажиры Blackwater. Я даже видел, что его там встретил друг".
"Верно! Вы отчетливо видели этого человека?
"Совершенно отчетливо".
- Можете ли вы описать его внешний вид?
"Я думаю так. Он был небольшого роста и очень худощав, с рыжеватыми волосами, густыми усами и бородой, в облегающем костюме из серого твида. Я полагаю, что ему около тридцати восьми или сорока лет.
- Мистер Дуэррихаус покинул станцию в компании этого человека?
"Я не могу сказать. Я видел, как они вместе шли по платформе, а потом увидел, как они стоят в стороне под газовым рожком и серьезно разговаривают. После этого я совершенно неожиданно потерял их из виду, и как раз в это время мой поезд двинулся дальше, и я с ним".
Председатель и секретарь вполголоса совещались. Директора перешептывались. Один или двое подозрительно посмотрели на охранника. Я мог видеть, что мои показания остались непоколебимыми, и что, как и я, они подозревают некое сговор между охранником и неплательщиком.
"Как далеко вы вели этот экспресс в 4.15 в тот день, Сомерс?" - спросил председатель.
-- На всем протяжении, сэр, -- ответил охранник, -- от Лондона до Крэмптона.
- Как это вы не почувствовали облегчения в Клейборо? Я думал, что в Клейборо всегда происходит смена караула.
- Было, сэр, до тех пор, пока в середине лета не вступили в силу новые правила, с тех пор, как охранники, отвечающие за экспрессы, проходят весь путь.
Председатель повернулся к секретарю.
"Я думаю, было бы хорошо, - сказал он, - если бы у нас был ежедневник, чтобы сослаться на этот вопрос".
Секретарь снова коснулся серебряного колокольчика и попросил привратника позвать мистера Райкса. Из одного-двух слов, сказанных другим директором, я понял, что мистер Рейкес был одним из заместителей секретаря.
Он пришел, маленький, худощавый человек с рыжеватыми волосами, зоркими глазами, с нетерпеливым, нервным видом, с густой бородой и светлыми усами. Он только что показался в дверях зала заседаний и, когда его попросили принести некий ежедневник с такой-то полки в какой-то комнате, поклонился и исчез.
Он был там в такой момент, и удивление, увидев его, было таким великим и внезапным, что только когда за ним закрылась дверь, я нашел голос, чтобы говорить. Однако не успел он уйти, как я вскочил на ноги.
"Этот человек, - сказал я, - тот самый, который встретил мистера Дуэррихауза на платформе в Блэкуотере!"
Было общее движение удивления. Председатель выглядел серьезным и несколько взволнованным.
-- Будьте осторожны, мистер Лэнгфорд, -- сказал он. "следите за тем, что вы говорите".
"Я так же уверен в его личности, как и в своей собственной".
"Вы обдумываете последствия своих слов? Считаете ли вы, что выдвигаете обвинение самого серьезного характера против одного из слуг роты?
- Я готов принести присягу, если это необходимо. Человек, подошедший к этой двери минуту назад, - это тот самый человек, которого я видел разговаривающим с мистером Дуэррихаузом на платформе Блэкуотер. Будь он двадцать раз слугой компании, я бы не сказал ни больше, ни меньше.
Председатель снова повернулся к охраннику.
- Вы видели мистера Райкса в поезде или на платформе? он спросил. Сомерс покачал головой.
"Я уверен, что мистера Райкса не было в поезде, - сказал он, - и уж точно я не видел его на платформе".
Председатель повернулся к секретарю.
"Г-н. Райкс у вас в кабинете, мистер Хантер, - сказал он. "Можете ли вы вспомнить, отсутствовал ли он в четвертое мгновение?"
"Я так не думаю, - ответил секретарь, - но я не готов говорить положительно. В последнее время я сам большую часть дня отсутствовал, и мистер Рейкс легко мог бы отсутствовать, если бы был расположен к этому.
В этот момент заместитель секретаря вернулся с ежедневником под мышкой.
"Будьте любезны обратиться, мистер Райкс, - сказал председатель, - к записям четвертого заседания и посмотреть, каковы были обязанности Бенджамина Сомерса в тот день".
Мистер Райкс распахнул громоздкий том и пробежался глазами и пальцем по трем или четырем последовательным столбцам статей. Внезапно остановившись в конце страницы, он прочитал вслух, что Бенджамин Сомерс в тот день вел экспресс из Лондона в Крэмптон в 4.15.
Председатель наклонился вперед в своем кресле, посмотрел прямо в глаза заместителю секретаря и сказал совершенно резко и неожиданно:
- Где вы были , мистер Райкс, в тот же день?
- Я , сэр?
- Вы, мистер Рейкс. Где вы были днем и вечером 4-го числа текущего месяца?"
- Здесь, сэр, в кабинете мистера Хантера. Где мне еще быть?"
Когда он сказал это, в голосе заместителя госсекретаря прозвучала нотка трепета, но выражение его удивления было вполне естественным.
- У нас есть основания полагать, мистер Рейкс, что в тот день вы отсутствовали без разрешения. Так ли это было?"
"Конечно, нет, сэр. У меня не было ни дня отпуска с сентября. Мистер Хантер поддержит меня в этом.
Мистер Хантер повторил то, что он ранее сказал по этому поводу, но добавил, что клерки в соседнем офисе наверняка об этом узнают. Тогда был вызван и допрошен старший конторщик, серьезный, немолодой человек в зеленых очках.
Его показания сразу же очистили заместителя министра. Он заявил, что, насколько ему известно, г-н Райкес ни разу не отсутствовал в рабочее время с момента своего возвращения из ежегодного отпуска в сентябре.
Я был сбит с толку. Председатель обратился ко мне с улыбкой, в которой едва проглядывал оттенок затаенной досады.
- Вы слышите, мистер Лэнгфорд? он сказал.
"Я слышу, сэр; но мое убеждение остается непоколебимым".
-- Боюсь, мистер Лэнгфорд, что ваши убеждения недостаточно обоснованы, -- ответил председатель, кашляя с сомнением. "Я боюсь, что вы "увидите сны" и примете их за реальные события. Это опасная привычка ума, которая может привести к опасным результатам. Мистер Райкс оказался бы в неприятном положении, если бы не доказал столь удовлетворительное алиби.
Я хотел было ответить, но он не дал мне времени.
"Я думаю, джентльмены, - продолжал он, обращаясь к коллегии, - что нам следует терять время, чтобы продвигать это расследование дальше. Показания г-на Лэнгфорда, казалось бы, имеют равную ценность во всем. Показания Бенджамина Сомерса опровергают его первое заявление, а показания последнего свидетеля опровергают его второе. Думаю, мы можем заключить, что мистер Лэнгфорд заснул в поезде по дороге в Клейборо, и ему приснился необычайно яркий и обстоятельный сон, о котором, однако, мы теперь достаточно слышали.
Мало что может раздражать сильнее, чем встреча с недоверием к своим положительным убеждениям. Я не мог не испытывать нетерпения по поводу того поворота, который приняли дела. Я не был устойчив против гражданского сарказма манеры председателя. Однако невыносимее всего была тихая улыбка, притаившаяся в уголках рта Бенджамина Сомерса, и полуторжественный, полузлобный блеск в глазах заместителя секретаря. Мужчина был явно озадачен и несколько встревожен. Его взгляды, казалось, украдкой допрашивали меня. Кем я был? Чего я хотел? Зачем я пришел сюда, чтобы причинить ему зло перед его работодателями? Какое мне было дело до того, отсутствовал он самовольно или нет?
Видя все это и, быть может, раздраженный этим больше, чем того заслуживал, я попросил разрешения еще на мгновение задержать внимание правления. Джелф нетерпеливо дернул меня за рукав.
- Лучше пусть эта штука упадет, - прошептал он. "Председатель совершенно прав; тебе это приснилось, и чем меньше сейчас сказано, тем лучше.
Однако я не должен был заставить себя замолчать таким образом. Мне еще есть что сказать, и я скажу. Это было связано с тем, что сны обычно не приносили ощутимых результатов, и я спросил, каким образом, по мнению председателя, я развился из моего сна, такого существенного и хорошо сделанного заблуждения, как портсигар, который я имел честь стоять перед ним в начале нашего интервью.
- Я признаю, мистер Лэнгфорд, портсигар, - ответил председатель, - очень сильный аргумент в ваших показаниях. Однако это ваша единственная сильная сторона, и есть вероятность, что мы все можем быть введены в заблуждение простым случайным сходством. Вы позволите мне еще раз взглянуть на это дело?
"Маловероятно, - сказал я, вручая ему письмо, - что какой-либо другой должен иметь точно такую же монограмму и при этом быть точно таким же во всех других деталях".
Председатель какое-то время молча изучал его, а затем передал мистеру Хантеру. Мистер Хантер снова и снова переворачивал его и качал головой.
"Это не простое сходство, - сказал он. - Это определенно портсигар Джона Дуэррихауза. Я прекрасно это помню; Я видел это сотни раз".
-- Думаю, я могу сказать то же самое, -- добавил председатель. - Но как объяснить, каким образом, по утверждению мистера Лэнгфорда, оно попало к нему во владение?
- Могу только повторить, - ответил я, - что нашел его на полу кареты после того, как мистер Дуэррихауз вышел. Нагнувшись, чтобы посмотреть ему вслед, я наступил на него, и именно когда я побежал за ним, чтобы восстановить его, я увидел, или мне показалось, что я увидел, что мистер Рейкс стоит в стороне и ведет с ним серьезный разговор.
Я снова почувствовал, как Джонатан Джелф дергает меня за рукав.
- Посмотри на Райкса, - прошептал он. "Посмотрите на Райкса!"
Я повернулся туда, где минуту назад стоял заместитель министра, и увидел, как он, бледный как смерть, с дрожащими губами и побледневшим, крадется к двери.
Испытывать внезапное, странное и неопределенное подозрение, броситься ему навстречу, схватить его за плечи, как ребенка, и волей-неволей повернуть его трусливое лицо к доске - все это было для меня работой мгновенный.
"Взгляни на него!" - воскликнул я. "Посмотрите на его лицо! Я не прошу лучшего свидетеля истинности моих слов".
Брови председателя потемнели.
"Г-н. - Рейкс, - строго сказал он, - если ты что-нибудь знаешь, лучше скажи.
Тщетно пытаясь вырваться из моей хватки, заместитель госсекретаря пробормотал бессвязное отрицание.
- Отпусти меня, - сказал он. - Я ничего не знаю - вы не имеете права меня задерживать - отпустите!
- Вы встречали или не встречали мистера Джона Дуэррихауза на станции Блэкуотер? Обвинение, выдвинутое против вас, либо верно, либо ложно. Если это правда, вы хорошо поступите, если отдадите себя на милость совета и полностью признаетесь во всем, что знаете.
Заместитель секретаря заломил руки в агонии беспомощного ужаса.
"Я отсутствовал!" воскликнул он. "В то время я был в двухстах милях отсюда! Я ничего об этом не знаю, мне не в чем признаваться, я невиновен, я призываю Бога в свидетели, что я невиновен!
"Двести миль отсюда!" - повторил председатель. "Что ты имеешь в виду?"
"Я был в Девоншире. У меня был трехнедельный отпуск - обращаюсь к мистеру Хантеру - Хантер знает, что у меня был трехнедельный отпуск! Я все время был в Девоншире; Я могу доказать, что был в Девоншире!
Увидев его таким жалким, таким бессвязным, таким обезумевшим от опасения, директора стали серьезно перешептываться между собой, а один тихонько встал и позвал швейцара охранять дверь.