Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Агенты Цру клонируют динозавров

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
   ГЛАВА 1
   Сказка началась и закончилась - если вообще закончилась - с Йонаса.
   Я хотел бы видеть себя Ватсоном Холмса Джонаса: коллегой, хотя и не равным. Я знал лучше. Я был еще более невежественным, чем Ватсон.
   Лучше зовите меня Измаилом к Ахаву Ионы, Санчо Панса к его Дон Кихоту, Игорь к его Виктору Франкенштейну. У этих пар не было счастливых концов.
   Итак, Йонас...
   * * * *
   По утрам, проведенным на стоянке у Home Depot, моя бледность исчезла. Flab, увы, так просто не поддался. Совиные очки, вероятно, тоже не рекомендовали меня. Какова бы ни была причина, обветренные мужчины в своих потрепанных, забрызганных грязью грузовиках так и не узнали меня, не говоря уже о том, чтобы предложить мне работу.
   Парочка Матта и Джеффа, ухмыляясь, уехала на платформе пикапа минут двадцать назад. Вероятно, они были последними, кто получил работу сегодня. Главное, что я узнал о дневном труде, это то, что строительные работы начинались рано. Это и то, что вскоре менеджер магазина скажет нам, что бракованных и отстающих нужно убрать, пока парковка и магазин не заполнились людьми. Понимание было, что мы будем в другом месте к десяти.
   Едва я отправился домой, как это было уже теплым и влажным июньским днем, как подъехал универсал Hyundai. Грязь лежала на нем так же густо, как на любом грузовике, приехавшем в поисках дешевой рабочей силы, но все равно не подходила. Заднее сиденье было сложено, а грузовая палуба была заполнена - я понятия не имел чем. Словно торнадо обрушился на радиолавку и оставил там обломки. Рубашка водителя, если смотреть сквозь грязное лобовое стекло, могла быть белой. Слабая музыка звучала оркестрово и барочно.
   Окно сползает вниз. (Музыка нарастала; Вивальди, решил я.) Именно здесь потенциальный работодатель будет звать плотников, или маляров, или просто крепких спин.
   Этот парень не знал, что спросить, но сумел придумать: "Кто говорит по-английски?" У него самого был след акцента. Славянский, подумал я.
   Почти все ответили да (или sí , или дважды da ). Трое из нас подошли к Hyundai.
   У водителя было квадратное лицо, гладко выбритое, с эпичными морщинами. Его седые волосы были взлохмачены и непослушны, как подушечки Brillo. Я прикинул, что шестьдесят. Его глаза, маленькие и близко посаженные, метались.
   Под раздражением я почувствовал что-то еще. решимость. Что касается найма поденщиков, то он не знал, что делал.
   Это было нормально. Я тоже не знал, что делаю.
   Я сказал: "Священник, министр и Далай-лама входят в бар. Остановите меня, если вы слышали это".
   Мужчина в фургоне неуверенно улыбнулся, обнажив большие неровные зубы. Он сказал: "Я приму это как да".
   "Могу я чем-нибудь помочь?" Я попросил.
   "Случайные работы в моей мастерской. очистка. Перевозка мебели. Сортировка и инвентаризация кучи вещей. на побегушках. Чтобы вы знали, у меня есть высоковольтное оборудование. Это все маркировано. Вам нужно держаться от него подальше".
   "Я могу выполнять случайную работу, - заверил я его, - и не убивать себя электрическим током. Кстати, я Питер Битнер.
   - Джонас, - рефлекторно ответил он. "Есть какие-нибудь технические способности? Электроника, компьютеры, радиолюбители и тому подобное?
   - Ничего, - сказал я ему.
   он кивнул. Невежество, видимо, было хорошо.
   Мужчины, которые шагнули вперед вместе со мной, отступили боком. Слишком многие были забиты в конце рабочего дня. Когда, выражаясь благотворительным языком, вы являетесь работником без документов, как многие здесь, или работаете нелегально за деньги, как и все здесь, кому бы вы жаловались? Люди научились избегать любого, кто чувствовал себя не в своей тарелке.
   Джонас тоже чувствовал себя не в своей тарелке. И что? Я был разведён, опозорен и нищ. Отвергнутый моими родителями и покинутый моими так называемыми друзьями. (За исключением, если быть честным с самим собой, тех немногих, кто пытался оставаться на связи. Их мне было слишком стыдно видеть.) Несколько дней до бездомности. Отказ от работы - если бы Джонас предложил мне ее - был большим риском, чем быть обманутым.
   Я спросил: "Что вы скажете?"
   Мы немного поторговались и пришли к соглашению. Я сел в машину рядом с Джонасом.
   - Итак, - наконец сказал Йонас, - священник, министр и Далай-лама.
   "Прости за это. Я импровизировал. Вот такой анекдот я знаю. Как назвать тысячу адвокатов, зарытых по шею на дне океана?
   "Я не знаю. Какая?"
   - Хорошее начало, - сказал я ему.
   По его горькому смеху я догадался, что у Джонаса тоже была стычка с адвокатами.
   * * * *
   Мы ехали в тишине, если не считать звенящей музыки клавесина, в захудалый район легкой индустрии. Джонас припарковался возле деревянного склада, краска на котором потрескалась и облупилась, название несуществующей транспортно-складской компании выцвело почти до неразборчивости. Я приступил к своей первой работе по дому: таскал коробки и сумки, которыми был заполнен универсал. Где бы Джонас ни делал покупки, это был не торговый центр. Что касается его так называемой мастерской, то она затмевала мой дом.
   Колониальный дом с четырьмя спальнями, который у меня когда-то был, а не обшарпанный, немногим больше чулана, который я арендовал во временном отеле.
   Грязь покрыла пол склада, и, пробираясь вперед, мы добавили к и без того бесчисленным отпечаткам обуви. Вибрирующие вентиляторы шевелили пыль. Еще больше пыли заплясало и заискрилось в солнечных лучах, струящихся из окон под карнизом.
   Потолок был по крайней мере в двадцати футах над моей головой. Вдоль одного края похожего на пещеру помещения, над стеклянными стенами, в основном пустующими кабинетами, располагался частично второй этаж, доступный с одного конца грузовым лифтом, а с другого - по узкому лестничному пролету изношенной деревянной лестницы. Краска легла на ступени так густо, что почти скрыла щели между досками. Под лестницей длинная пробковая доска покрывалась слоями бумажных листов, хлопающих взад-вперед вентиляторами.
   Джонас не шутил насчет высокого напряжения. Напротив офисов, в закрытом на висячий замок ограждении из цепей, находилось что-то похожее на подстанцию Dominion Power. Что-то внутри забора издавало басовый гул, от которого стучали зубы. Кабели с толстой изоляцией, извивающиеся по бетонному полу, снабжали энергией изнутри клетки - я понятия не имел, куда.
   Серые шкафы, многие с открытыми дверцами, тянулись вдоль двух оставшихся стен. В углу, среди кучи развороченной электроники, стояли два отдельно стоящих металлических сейфа, каждый размером с ящик для папок. Я не мог представить, что воображает Джонас, кто-то может захотеть украсть отсюда.
   Компьютеры, приборы и инструменты занимали верхние и нижние полки дюжины деревянных верстаков; все больше снаряжения переполняло проходы на колесных тележках. Повсюду висела цветная проволока, в изобилии, как мишура на елке.
   Стрелки прыгали и дергались, цифровые индикаторы мигали, а на больших дисплеях крутились странные фигуры. Из приборов, находящихся достаточно близко, чтобы можно было читать, около половины показывали текущее время. Я ничего об этом не думал: половина гаджетов в моем бывшем доме тоже работала как часы.
   Это была какая -то мастерская.
   - Так ты сумасшедший ученый? Я спросил его.
   "Еще нет. Просто раздражительный.
   Поняв намек, я закончил разгрузку универсала, не спросив ничего более личного, чем "Где тебе это нужно?" (Я проковылял под парой ящиков, но помощи не просил. Если бы мой новый начальник не заметил, что я был коротышкой, я не видел причин обращать на это его внимание.) Когда я столкнулся с цыпленком... проволочная ручка с четырьмя морскими свинками, я сказал себе, что это домашние животные, а не морские свинки.
   Второй задачей, давно назревшей, было мытье полов. Промывочная вода почернела в течение нескольких минут; Я катал свое ведро к единственной раковине столько же, сколько вытирал. Я еще не закончил половину этажа - что из этого вытекало, - когда Джонас уже был готов высадить меня. Кроме бормотания, когда он возился, его слова были неразборчивы, если они не были неслышны, ему нечего было сказать о том, что он делал.
   Хорошая новость заключалась в том, что он оплатил все, о чем мы договорились, и добавил пару дополнительных баксов на мой ужин. Хорошая новость заключалась в том, что он хотел, чтобы я вернулась на следующий день.
   * * * *
   Пока я скребла и скребла биологический эксперимент, который когда-то был холодильником, Джонас перестал бормотать себе под нос достаточно долго, чтобы прокомментировать: "Ты хорошо работаешь". Он отступил к груде скамейки быстрее, чем я, к своему удивлению, успел произнести слова благодарности.
   Это был наш третий день вместе, и я до сих пор понятия не имел, что он делал, или почему его "мастерская" была битком набита часами и компьютерами, или почему у него было столько детекторов дыма в запечатанных коробках, чтобы заполнить шкаф. Хотя он и бормотал во время работы, я не часто был достаточно близко, чтобы разобрать его. Когда я мог слышать, я все еще не понимал этого. Я никогда не слышал об энтропии, тахионах, разделении изотопов или рекомбинантной ДНК.
   Когда он делал перерыв в работе, он занимался веб-серфингом; он все еще бормотал, только громче. Время от времени он распечатывал какой-нибудь предмет, выделял, подчеркивал или обводил его повсюду и прикалывал к коллекции уже на пробковой доске. По крайней мере, по распечаткам я иногда понимал: пути, по которым мир катится в ад.
   Если Джонас и не был сумасшедшим ученым, он уже не был раздражен.
   На следующий день, когда я перетаскивал старые гаджеты из его кучи мусора на полки, которые я импровизировал из бетонных блоков и досок, Джонас посмотрел в мою сторону, чтобы спросить: "Что ты делал раньше?"
   Я не хотел делиться, но и не мог позволить себе, пусть и в переносном смысле, кусать руку, которая меня кормила. И Джонас был достаточно порядочным, в своем безумном ученом стиле. В то утро он послал меня с двадцаткой купить пиццу к обеду. Когда я предложил ему сдачу, он отмахнулся.
   Раньше было достаточно неконкретно, чтобы оставить место для маневра без лжи.
   "Я работал в банковской сфере, - сказал я ему. Этот ответ удовлетворил большинство людей. Между лопнувшим пузырем на рынке жилья и Великой рецессией банки много сокращали.
   - Где вы работали? - спросил Джонас.
   - Клерикал, - уклончиво ответил я.
   Потому что ипотечные работники не вызывали особого сочувствия. Нотариусы, которые заверяли уведомления о выселении, подписанные роботами, не получили ни одного.
   Неважно, что я либо одобрил все, что мне сказали, либо меня уволили. Неважно, что вовлеченные домовладельцы неизменно задерживали платежи на месяцы. Не говоря уже о том, что юрист, руководивший отделом по делам о просроченных платежах, который требовал, чтобы мы избавлялись от тысяч просроченных кредитов каждый месяц, отделался штрафом и солидным выходным пособием.
   Бритни была потрясена - потрясена! - узнав, что сделала ее доверенная помощница.
   Не было ничего, кроме твита, чтобы показать, что она приказала мне сделать. Она всегда отдавала приказы устно.
   - Клерикал, - повторил Джонас. "Я это вижу. Вы организованы. Очень систематично".
   Несомненно, почему я стал таким хорошим тюремным библиотекарем. Нотариальное мошенничество является уголовным преступлением.
   - Спасибо, - сказал я, желая, чтобы он бросил эту тему.
   И тут Йонас меня удивил. Он сказал: "Я не очень хорошо веду записи".
   Большой сюрприз.
   Казалось, он хотел что-то добавить, но передумал. - Когда ты закончишь убирать эту кучу старого снаряжения, мы на этом закончим. Завтра ты сможешь организовать кладовые наверху.
   * * * *
   На восьмой день Йонас принял решение.
   "Послушай, Питер, мне нужен постоянный помощник. Вы можете видеть столько же. Вы трудолюбивы и, безусловно, способны на большее, чем я просил вас до сих пор.
   "Дело в том, что мои средства ограничены. Предположим, мы прекратим работу с почасовой оплатой, и я бесплатно поселю вас в комнате наверху. Та же плата, по-прежнему не в бухгалтерских книгах, и я приготовлю вам всю еду.
   Сэкономив мне ежедневную арендную плату, которую я платил за крысиную нору, где я жил, не говоря уже о том, что любая из комнат второго этажа, которые я освободил, будет больше. Джонас, как я выяснила, уже жил в комнате наверху. Я был искушен. Но-
   "Мне нужно кое-что узнать, прежде чем сделать это постоянным", - сказал я. "С уважением, как вы за это платите?" И как долго он мог позволить себе продолжать платить? Не то чтобы я видел покупателя или мы жили в районе с высокой арендной платой. Это могут быть трудные времена и для сумасшедших ученых.
   И я усвоил жестокий урок о пределах доверия.
   - Я не богат, - признал Джонас. - У меня тоже есть ресурсы. Арендная плата здесь оплачена еще на четырнадцать месяцев грантом NSF, который у меня когда-то был. Большая часть этого оборудования - обноски, от моих коллег по университету. На повседневные расходы у меня есть кое-какие сбережения".
   - Вы связаны с университетом? Который из?"
   - Смитсон-Брайарвуд, - сказал он, не встречаясь со мной взглядом. - Точнее, мои бывшие коллеги.
   Просроченный грант. Бывшие коллеги. Достаточно взрослый, без сомнения, для пребывания в должности, и все же...
   Джонас вздохнул. "Вы правы, что настроены скептически. Мои исследования... неортодоксальны. Я признаю это. Но я близко, Питер. я рядом . И когда мне это удастся, - он величественно указал на беспорядок вокруг, - все станет намного лучше.
   - Каково ваше исследование? Я попросил. Это было вежливее, чем любой другой вопрос, который я хотел задать: сколько сбережений? Что случилось с вашим грантом?
   "Это довольно абстрактная физика. Слушай, я могу обещать тебе это. Если мои сбережения закончатся, ты сможешь продолжать жить здесь без арендной платы, пока действует договор аренды".
   - И вы изложите это в письменной форме?
   он кивнул.
   Как-то пришлось спросить. "Абстрактная физика. Как это все улучшит?"
   Сохранил его лицо, и я боялся, что зашел слишком далеко.
   - Мне просто было любопытно, - я попятился. "Это не имеет значения". Пока тишина затягивалась, я потел.
   "Мои сверстники не понимали". Я чувствовал, что Джонас ответил сам себе, а не мне. "Столько всего на этом замешано, и все же они высмеивали мои теории как глупые. издевался надо мной . Сговорились узурпировать мой грант.
   - Итак, я думаю, у нас есть соглашение, - сказал я ему.
   "Ничьи книги не идеальны", - бубнил он про себя. "Конечно , они нашли пару нарушений. Предлог, который они искали, чтобы вернуть мое финансирование".
   - Аудиторы? Наверное.
   Его глаза снова сфокусировались, и он снова заметил меня. - Да, чертовы аудиторы. Я обжаловал их решение, несмотря на всю пользу, которую оно мне принесло. Когда они отклонили мою апелляцию, я попытался подать на них в суд, но мне сказали, что дело касается меня и NSF".
   Я вспомнил, как горько Джонас смеялся в тот первый день над моей адвокатской шуткой. Казалось, у нас было больше общего, чем я мог предположить.
   Я сказал своему боссу: "Я перееду завтра".
   ГЛАВА 2
   Первые несколько дней жизни на складе я больше разговаривал с морскими свинками, чем с Йонасом. Я познакомился с менеджером местного винного погреба и работниками близлежащих закусочных, из которых я взял нашу еду на вынос. Я начал флиртовать с симпатичной блондинкой-кассиршей, у которой самые яркие зеленые глаза, в 7-Eleven.
   А Йонас, после того как я въехал, почти не выходил из здания.
   Возможно, именно поэтому, наконец, Джонас перестал бормотать и вышел из-за своих сгрудившихся рабочих столов, чтобы спросить: "Вы когда-нибудь задумывались?"
   Среди монотонности моих обязанностей я мало что делал, кроме как удивлялся: во что превратилась моя жизнь. О выборе, который я сделал, и который сделала Эми, моя бывшая. О том, что сейчас делает Эми и с кем. О мечте и одиноком существовании, расстилающемся передо мной. Я подумал, не валяется ли мой прежний босс-негодяй на пляже, потягивая май-тай.
   Ни одним из которых я не собирался делиться.
   - Конечно, - сказал я Джонасу.
   "Может быть, мир не должен быть таким запутанным".
   Если бы мир оставил меня в покое, я бы с радостью отплатил ему тем же. Я сказал: "Может быть, некоторым вещам суждено быть".
   "Судьба?" Джонас выглядел разочарованным. "Божья воля? Карма? Вот я и подумал, что вы образованный человек.
   Верил ли я в судьбу? Или я только хотел, чтобы я сделал? Как освобождающе было бы винить в своих неудачах силы, превосходящие меня самого. Потому что тогда они не были бы моими недостатками, не так ли?
   Ни одним из которых я не собирался делиться.
   "Не все образование одинаково, - сказал я. "Вы, ученые, учитесь спрашивать, почему все работает. Инженеры учатся спрашивать, как все работает. Бухгалтеры учатся спрашивать, сколько стоят вещи".
   "А английский язык? Что ты изучаешь?"
   "Чтобы спросить: "Хочешь картофель фри с этим?"
   Джонас усмехнулся, но я не отвлекал его. Он попытался снова. "Но, может быть, мир не должен быть таким запутанным".
   Забудь о судьбе, подумал я. Просто посмотрите на человеческую природу. По вечерам, если я тратил время на просмотр новостей, теперь, когда у меня снова был доступ к сети, мир, казалось, был настроен катиться к черту.
   Что было сегодня на уме у Йонаса? Экономика в свободном падении? Изменение климата? Ядерное распространение? Терроризм? Нарко констатирует? На его стене бед все занимало видное место.
   "Что ты имеешь в виду?" Я попросил.
   Джонас проследил за моим взглядом до своей пробковой доски. "Предположим, кто-то знал , что грядет. Будем ли мы слушать?"
   Если бы я верил, что кто-то когда-либо меня слушал, я был бы разоблачителем, а не простофилей. Или, может быть, недостатком моего характера было отсутствие смелости, а не отсутствие веры. В любом случае, я придержал язык и держал свою зарплату еще несколько месяцев, в то время как приказы Бритни перевешивали мою совесть.
   Тем не менее, разговор о чем угодно лучше обычного мрачного молчания и безостановочного самоанализа.
   "Проблема в том, что никто не знает". Я неопределенно указал на его пробковую доску. "Мир полон так называемых экспертов, которые утверждают, что знают лучше всех, и которые не согласны со временем суток".
   Грустная улыбка скользнула по лицу Джонаса. - Нет. Когда я ничего не ответил, он снова повернулся к верстакам и своему-что-то-это-было.
   Внезапно мне не хотелось, чтобы наш первый настоящий, пусть и банальный, разговор заканчивался. Йонасу, но на самом деле разговаривая с самим собой, я сказал: "Нам не нужно больше экспертов. Нам нужно переделать.
   - Точно , - сказал он. "Предположим, вы могли бы предупредить мир о Гитлере в 1938 году. Не о том, что он был злым, честолюбивым человеком или что он намеревался начать ужасную войну, а о том, что он начал войну. Что миллионы погибли. Что весь политический порядок Европы был разрушен, и что в результате коммунисты оккупировали половину континента, чтобы поработить еще миллионы. Не могли бы вы?"
   Я давал свежую еду и воду морским свинкам, когда все это началось. К большому удовольствию Джонаса, я дал им имена. Я закончил, запер дверь клетки и встал.
   - Это сложно, - сказал я. "Остановите Гитлера, и что еще вы переделываете? Конечно, миллионы жизней спасены, но миллиарды жизней изменились".
   - Не так уж и сложно, - сердито сказал Джонас. "Не для всех. Если бы вы приехали из Польши, это было бы легко. Между нацистами и русскими каждый шестой поляк погиб во время Второй мировой войны. В течение десятилетий после этого коммунисты угнетали и доводили до нищеты тех, кто выжил".
   Гнев высветил акцент, который я почти перестал замечать. Из короткого письма, которое считалось договором между нами, дающим мне право жить наверху в течение следующих четырнадцати месяцев, я узнал полное имя Джонаса. Его фамилия была Горски. Мне было интересно, когда и при каких обстоятельствах он переехал в эту страну.
   - Или я могу вернуться в свою юность, - сказал я, меняя тему, но не меняя ее слишком явно. Если Джонас поменял замки, пока я выполняла поручение, что я мог сделать? Нанять адвоката? "Я бы научила себя в молодости всему, что узнала о женщинах. Это не займет много времени".
   Я смеялся над собой. Через секунду к ним присоединился Джонас.
   Но я продолжал представлять себя молодым, встречающим почти нищего, которым я стал. Я не мог представить, чтобы этот самоуверенный сопливый подросток слушал. Или я на год - и на всю жизнь - раньше.
   Хочет ли Джонас, чтобы он мог сказать своему прежнему "я" лучше заботиться о финансах своего гранта? Или выбрать тему исследования более респектабельную, чем то, что он сделал? Или искать друзей за пределами своего круга непостоянных коллег?
   Когда Джонас вернулся к своей загадочной задаче, я не мог отделаться от ощущения, что он хотел обсудить что-то еще.
   * * * *
   Несмотря на всю свою неловкость, ранний разговор о Гитлере разрушил стену между нами. В тот день, когда мы работали, мы говорили о бейсболе. В тот вечер, в бывшей комнате отдыха, ставшей нашей импровизированной кухней, мы обсуждали музыку о пицце и пиве. Но когда Йонас начал горячиться из-за финансового кризиса, последнего из которых, судя по всему, всколыхнул Европу, я кивнул и сосредоточился на своем пиве. Что бы ни пошло не так с долгом Греции, никто не мог меня винить.
   На следующий день, когда я убирала посуду для завтрака с верстака, который служил нам обеденным столом, Джонас говорил об энтропии. Что бы это ни было. Думаю, что-то связанное с его абстрактной физикой. Он достаточно часто бормотал про себя об энтропии.
   На этот раз он заметил мое пустое выражение. - Беспорядок, если хотите.
   - Что, если я хочу ?
   Джонас покачал головой, улыбаясь. "Думайте об энтропии как об измерении однородности системы".
   - Это не поможет, - сказал я.
   Кофейная кружка стояла на верстаке рядом с ним. Эй указал. "В моем кофе есть молоко. Он хорошо перемешан, что делает цвет внутри кружки равномерным".
   "Ага."
   Он настаивал. "Кофе горячий. На молекулярном уровне носятся кофе и молоко. Несмотря на это случайное движение, вы никогда не увидите, как молоко собирается само по себе, а остальная часть содержимого чашки становится черной. Энтропия, почему бы и нет".
   Я нахмурился, пытаясь разобраться в этом. - Это какая-то сила, действующая на молоко?
   - Только метафорически, - сказал Джонас. "Сила чисел. Существует бесчисленное множество способов упорядочивания молока и кофе, в которых жидкости остаются смешанными. Аранжировок, в которых молоко и кофе разделены, гораздо меньше".
   - Но это могло случиться, - возразил я.
   "Это могло бы." Он задумчиво погладил подбородок. Решая, продолжать или сократить свои потери? - Вы знакомы с физиком Мюрреем Гелл-Манном?
   Я слышал об Эйнштейне, Ньютоне и итальянце. Мне потребовалось некоторое время, чтобы восстановить это имя, Галилео. Я сомневался, что знаю других физиков. - Я так не думаю.
   "Независимо от того." Возможно, нет, но Джонас выглядел растерянным. "Гелл-Манн однажды сказал: "Все, что не запрещено, обязательно".
   "Значит, мы должны видеть молоко отдельно?"
   - Да, но не при нашей жизни, - сказал Джонас. "Областью деятельности Гелл-Манна была физика элементарных частиц. Я не знаю, думал ли он когда-нибудь о разгоне молока. Дело в том..."
   "Да?"
   "Законы физики, все они, работают одинаково вперед и назад".
   - Вперед и назад, - повторил я.
   "Со временем", - добавил он. "Предположим, что автомобиль поддерживает постоянную скорость на север со скоростью шестьдесят миль в час, и я знаю, где этот автомобиль находится в данный момент. С помощью элементарной физики я могу так же легко сказать вам, где машина была десять минут назад, как и где она будет через десять минут".
   Моя кружка была пуста. Наливая добавку, я задумался о том, что Джонас думал днем раньше. Я совершил большой интуитивный скачок. - Тебя интересуют путешествия во времени.
   "Я."
   "Чтобы кто-то мог остановить Гитлера".
   "Просто в качестве примера".
   Я был прав с самого начала. Я работал на сумасшедшего ученого. Кроме фильма " Терминатор ", кто говорил о машинах времени?
   Но, протирая пыль в комнате Джонаса, я видел обрамленные докторские степени по физике и электротехнике из Гарварда и Массачусетского технологического института. На деревянном ящике, который служил ему столиком, пивная кружка, украшенная гербом Смитсон-Брайарвуд, поздравляла его со званием адъюнкт-профессора. Нетрудно было поверить, что когда-то он выиграл грант NSF.
   Итак: ученый, сумасшедший или и то, и другое? Мои мысли вертелись, как колеса игрового автомата.
   Джекпота не было.
   Когда я спряталась за кофейной кружкой, Джонас встал. - У меня есть список продуктов, которые вы должны забрать. После этого, и позаботившись о морских свинках, я попрошу тебя начать с...
   "Какое отношение путешествие во времени имеет к кофе и молоку?" - выпалил я. - Я имею в виду энтропию?
   Моргнув, когда его прервали, Джонас все же ухитрился выглядеть довольным. Он должен скучать по обсуждению науки с коллегами. Каким бы жалким заместителем я ни был, я проявил интерес.
   Он сказал: "Что не запрещено, то обязательно. Насколько можно судить, путешествия во времени не запрещены.
   Даже я мог бы завершить силлогизм: следовательно, путешествие во времени обязательно. Но я не мог заставить себя озвучить очевидный вывод.
   Джонас говорил вместо меня. - Так где путешественники во времени?
   * * * *
   Где путешественники во времени?
   Я пью черный кофе, но не могу дотянуться до кувшина с молоком. Я продолжал наливать, мой кофе становился все бледнее и бледнее. Я не останавливался, пока жидкость не стала плескаться у краев.
   "Будущее - это долгое время, - сказал я, - если когда-нибудь изобретут путешествия во времени, не вернется ли кто-нибудь в наше время?"
   - Можно подумать, - сказал Джонас, пристально наблюдая за мной.
   В замешательстве мне удалось ударить стол. Кофе выплеснулся, скатился со скамейки и забрызгал мои туфли. Я почти не заметил.
   Чем больше времени проходит, тем тщательнее должны смешиваться молоко и черный кофе. Поскольку будущее неизбежно растягивается после неизбежного изобретения путешествий во времени, не должны ли в конечном итоге эры до открытия и после открытия также смешаться?
   Так где же были путешественники во времени?
   Возможно, они жили среди нас тайно. Или, может быть, вся записанная история была каким-то исчезающим невероятным периодом, когда наш "кофе" и их "молоко" оставались отдельными, несмотря ни на что. Или же...
   Предположим, метафорический кофе нашей эпохи остался черным, потому что не было метафорического молока путешественников во времени из будущего. Предположим, что будущее - по крайней мере, для человечества - подошло к концу до изобретения путешествий во времени.
   Несмотря на насмешки Йонаса над судьбой, перечисление бед мира на его пробковой доске приобрело новую тошнотворную неизбежность.
   - Надеюсь, ты чокнутый чокнутый, - сказал я.
   - Я тоже на это надеюсь, - ответил Джонас.
   ГЛАВА 3
   В конце концов я перестал считать свои дни на складе. У меня была работа, хоть и черная. Вместо этого, по мере того как настроение Джонаса становилось все мрачнее, я задавался вопросом, сколько дней осталось работать.
   Потому что что бы он ни пытался построить здесь, это не сработало для него.
   Он проклинал свое оборудование, хлопал дверями, рычал на меня, бил невинные мусорные корзины. Дважды он швырял вещи об стену. Каким бы ни был осциллограф, он впечатляюще разбился.
   Четверг был мечтательный, гром гремел почти постоянно, дождь в простынях стекал вниз по немногим высоким окнам. Внутри склада царила мрачная атмосфера. С датчиками и метрами, которые я не мог назвать, Джонас проверил и перепроверил свою последнюю установку. Бормотание превратилось в рычание и ругань, когда я спросил, над чем мне следует поработать дальше. Я отпрянул, но хлопки и удары преследовали меня.
   Из глубины одной из наших куч электронного лома я извлек старый магнитофон. Радиоприем был отстойным, то ли от оборудования Джонаса, то ли от шторма, но несколько FM-сигналов были терпимы. Я переключал станции, как только появлялись новости. Зачем усугублять разочарование Джонаса?
   Я осматривал холодильник, когда появился Джонас. Он выглядел... побитым.
   - Что ты хочешь на обед? - спросил я.
   Он не ответил.
   - Вот что, - сказал я. - Я уйду и оставлю тебя в покое. Живя и питаясь бесплатно на складе, я сохранил большую часть своего скудного заработка. Я мог позволить себе Биг Мак. Фризиан, пожалуйста. - Могу я принести вам кое-что?
   Опустив плечи, он сказал: "Все, что не запрещено, обязательно".
   "Возможно, за пределами Голливуда это запрещено ", - сказал я.
   - Ты не один так думаешь. Джонас снял крышку с пивной бутылки и сделал большой глоток. "Мои предательские коллеги, лишенные воображения, настаивают на том, что причина всегда должна предшествовать следствию. Я в это не верю".
   Он отказывался верить, сказала мне его поза. Потому что, если бы это было правдой, он зря потратил... годы?
   "Музыку оставить включенной?" - спросила я, направляясь к кухонной двери.
   "Какая?"
   "Музыка. Вы знаете, радио". Я указал на магнитолу на прилавке. "Я достал этот драндулет из кучи металлолома. Не то, чтобы прием здесь что-то особенное...
   Что-то мелькнуло в его глазах, остановив меня. Ни депрессии, ни разочарования, ни гнева. Что-то более продуманное.
   Что-то - может быть? - обнадеживающее.
   Широкая улыбка осветила лицо Джонаса. "Питер, - сказал он, - ты гений".
   * * * *
   В тот же день я вернулся из винного погреба и увидел Джонаса в защитных очках, сверлящего сейф. Дверца сейфа была открыта, так что я понятия не имел, почему. Визг дрели был пронзительным, а я и не пытался спрашивать.
   Сталь сейфа была прочной, или удила - нет, или и то, и другое. Джонас сломал три сверла и сжег два бурильных двигателя, прежде чем пробиться. Отложив третье сверло, он ударил по краям отверстия крепким рашпилем.
   К тому времени мои рукава были закатаны, и я начал вычищать клетку с морской свинкой. Моя рутинная работа тоже могла бы пойти быстрее, если бы я не был все еще занят тем недавним скандальным разговором за завтраком. Наверняка Джонас меня обманывал!
   Но что, если он не был? Лаборатория была полна часов, и я не мог оторвать от них взгляда. Могли ли гаджеты Джонаса путешествовать во времени?
   Нет, я угадал. Часы отображают все показания с интервалом в несколько секунд.
   - Дай мне руку, - зовет Джонас. Он открыл ворота клетки из звеньев цепи.
   "Что с сейфом?" - спросил я, когда мы раскатывали деревянную катушку электрического кабеля размером со стол.
   "Вот увидишь."
   Кабель, разматывающийся позади нас, был массивным. Подать энергию на чертову машину времени? Если бы он не играл со мной.
   - Чем еще я могу помочь? Я попросил.
   "Можете ли вы запустить видеокамеру?"
   "Я думаю так."
   - Будьте уверены, - сказал Джонас. Он достал из шкафа видеокамеру и протянул мне. "Это важно."
   Я бродил по складу, снимал и проигрывал короткие фильмы, только в них ничего не двигалось. Я пытался снимать морских свинок, но они не шевелились, пока я не бросил им в клетку кусочки огурца. Не знаю почему, но они любили огурец. К тому времени, как я освоил управление видеокамерой, Джонас уже убрал часть своего снаряжения на дно сейфа, под его единственную полку. Конец толстого троса, который мы перемотали, теперь проходил через отверстие, которое он так старательно просверлил.
   "Готовый?" он спросил.
   "Готовый." Для чего именно? Я хотел спросить.
   Я поднес камеру к глазу, нажал rec , и Джонас начал говорить.
   * * * *
   "Вы видите здесь аппарат моей собственной конструкции. Через несколько минут я запру его в этом сейфе. Иди со мной, - решил я, - руководство для оператора, и последовал за Йонасом вокруг верстака, - и ты найдешь лишь одно маленькое отверстие в ящике.
   Я прицелился туда, куда он указал, туда, где он замазал дыру. Но наполнителем была не шпаклевка, а какой-то быстросохнущий клей. Когда он ткнул материал кончиком тяжелой терки, он щелкнул . "Как видите, я даже заделал трещину вокруг шнура питания".
   Йонас говорил как ученый - я полагал, перед потомками или коллегами, которые сомневались в нем, - а не для таких, как я. Вскоре я потерял нить. Я покорно запечатлел все это, увеличив масштаб, когда это было указано на его массивных наручных часах. Они, как электронные часы на верстаке у сейфа, показывали 14:02. Потом я снял часы рядом: на одном мерцающая секундная стрелка, на другом мерцающие цифры.
   Он снял наручные часы и положил их на полку сейфа. Под полкой располагалось устройство, которое он построил, с клавиатурой и двумя дисплеями. Несколькими нажатиями клавиш он установил оба. Один дисплей оставался стабильным в течение десяти минут; второй, на который он ввел шестьдесят секунд, начал обратный отсчет, когда он нажал ENTER.
   Джонас закрыл дверцу сейфа и повернул ручку кодового замка. Он сказал: "Теперь мы ждем до 2:14 по этим часам. Вы заметите, что дверь сейфа все время остается закрытой.
   Это было больше ориентиром для меня. Я крепко держал камеру на сейфе и часах.
   Он ерзал, пока текли минуты. В 2:13 он сказал: "Это бесконечно, не так ли?"
   Часы на верстаке показывали 2:14. Резким движением Джонас отпер сейф, распахнул дверь и поднес часы к видеокамере.
   Наручные часы, все еще отсчитывающие секунды, показывали 2:04.
   * * * *
   В тот вечер у нас было шампанское. Дешёвое шампанское в неподходящих стаканах для воды, но всё же.
   Джонас поднимает свой стакан. "Тост: за понимание, наконец. Без тебя я бы не справился".
   Мы чокнулись стеклянной посудой. - Понимание чего?
   "Где путешественники во времени".
   И я способствовал? "Я не слежу. Где они?"
   - Все еще в будущем, - сказал Джонас. Он похлопал по магнитофону, который я спас. "Вы не можете восстановить радиосигнал без радиоприемника". Беременная пауза. "Оказывается, вы не можете ничего перемещать во времени без надлежащего приемника".
   Что-нибудь вроде наручных часов. Я все еще пытался осознать этот подвиг. "А также?"
   Он допил свое шампанское, щедро налил еще и допил мой бокал. "И поэтому не может быть путешествия во времени - ни человека, ни клочка бумаги - без совместимого устройства для приема путешественника".
   "Итак, пока кто-нибудь не построит приемник..."
   - Как я сделал.
   "Тогда стоит ли ожидать клочки бумаги из будущего?" Или он имел в виду построить гораздо больший блок? Единица размером с человека? Я вздрогнул.
   - Шаг за шагом, Питер, - сказал он. "Мы бы не хотели торопиться с какими-то парадоксами дедушки, не так ли?"
   "Который?"
   "Загадка причины и следствия. Представьте, что я путешествую во времени и не позволяю своим дедушке и бабушке встретиться".
   Если его бабушка и дедушка никогда не встречаются, то и его родители... не встречаются. Поэтому он ... не является. Но если он никогда не существовал, он вряд ли сможет вернуться назад. Потом его бабушка и дедушка встречаются . Затем...?
   Джонас рассмеялся. - Ты выглядишь соответствующим образом озадаченным. Я хочу сказать, что эту технологию нельзя использовать легкомысленно".
   "Как следует использовать путешествия во времени?"
   - Осторожно, - сказал Джонас, - и по очень серьезным делам.
   ГЛАВА 4
   В дни, последовавшие за его прорывом, Джонас был маниакальным. Я понял, что он возился со своим аппаратом, настраивая его и приводя в порядок то, что он построил. Проходя через его лабораторию по своим делам, я часто заставал его сгорбившимся над столешницей, яростно строчащим в переплетенном, обтянутом холстом блокноте.
   Затем, однажды поздно утром, начался писк.
   Сначала я проигнорировал это. Звуки звучали как наша микроволновая печь. У меня заложило уши от сенной лихорадки, и я плохо понимал, откуда исходит шум. Но поскольку писк повторялся каждые несколько минут, микроволновка казалась маловероятным источником. Сколько чашек чая может выпить Джонас?
   Затем раздался тройной звуковой сигнал, когда я проходил мимо рабочего места Джонаса. Я видел, как он оторвался от своей лабораторной тетради, отложил ручку и открыл дверцу сейфа. Он взял с полки ящика деревянную линейку, сравнил ее с линейкой на своей скамье и удовлетворенно кивнул.
   "Они кажутся мне одинаковыми", - сказал я.
   - Как и должно быть, - сказал Джонас. "Но лучше подтвердить эти вещи".
   - Звуки от таймера?
   Он покачал головой. "Я модифицировал свою установку, чтобы она подавала звуковой сигнал, когда она что-то получает".
   Его окружали пары обычных предметов - кружки, рулетки, ручки. - Насколько я понимаю, вы переслали много всего, - сказал я. - Все нормально вышло?
   "Перо по-прежнему пишет, а линейка остается длиной в фут".
   - И ты уверен, что вещи в коробке не просто лежали там все это время.
   - Конечно, я, - отрезал он. "Отключение цепи датчика вызывает звуковые сигналы. Я не ожидал, что ты поймешь.
   "Извиняюсь." Мнение мастера не всегда приветствуется. - Уже после двенадцати. Я подумал, что могу пойти и перекусить. Что звучит хорошо для вас?"
   Джонас сидел, склонив голову набок, его губы были сжаты, он не отвечал. - Ах, - наконец сказал он. Он слез со своего табурета и перекатился через промышленные весы. "Взвесьте себя. Скажи мне, работает ли это".
   В туфлях и полностью одетый я зарегистрировал едва ли час сорок. "Оно работает."
   - А теперь помоги мне с ящиком.
   Мы опустили денежный ящик на платформу весов. Сейф тяжелее меня на десять фунтов! Джонас поднял его на верстак без посторонней помощи.
   "Теперь следите за шкалой", - сказал он.
   - Если хочешь убедить меня, не проще ли через глазок?
   "Проекция поля должна быть инвариантной, чтобы временные смещения не колебались внутри транспортируемого объекта. Чтобы поддерживать это единообразие, важна целостность проводящего корпуса".
   "Хм?"
   "С металлом все работает лучше", - перевел он. "Просто смотри."
   Он открыл сейф и поставил на полку медный цилиндр. "Стандартная калиброванная гиря. Один килограмм. Правильный?"
   Цифровые показания весов увеличились чуть больше, чем на два фунта. - Согласен, - сказал я.
   Пригнувшись, чтобы дотянуться до денежного ящика, Джонас постучал по клавишам управления. Он встал и закрыл дверь. "Я отправляю этот вес вперед на пять минут. Следите за шкалой".
   Через несколько секунд показание упало на два фунта. Через пять минут, одновременно с последним сигналом новой тройки, два лишних фунта снова зафиксировались.
   * * * *
   Вскоре после половины второго я вернулся из Тако Белл с пакетом буррито. Джонас, стоя спиной ко мне, снова сгорбился над верстаком. Перед ним стояли два детектора дыма в коробках.
   Как будто всего его высоковольтного оборудования было недостаточно, чтобы сделать старый склад пожароопасным, там были штабеля деревянных поддонов, керосиновые обогреватели, которые нам наверняка понадобятся через несколько месяцев, и шкафы, заполненные аэрозольными баллончиками. Тем не менее для меня оставалось загадкой - одной из многих, - почему у Джонаса было так много домашних детекторов дыма. На открытых стропилах над головой виднелось множество разбрызгивателей с собственными детекторами дыма.
   "Я сомневаюсь, что еще два детектора дыма будут иметь большое значение", - сказал я.
   Он прыгнул. - Я не слышал, как ты вошла.
   "У тебя все нормально?"
   "Незадолго до часу дня трансивер запищал. Дело в том, что у меня ничего не должно было прибыть. И я никогда не отправлял детекторы дыма.
   Тогда как...? Ой. "Будущее, которое вы послали им".
   "Ну, это похоже. Только я, эй, послал как раз один из этих детекторов. Второй блок я достал из шкафа снабжения.
   Я знала Джонаса счастливым и печальным, маниакальным и подавленным. Я никогда не видел его благоговейным.
   "Ты не был готов попытаться отодвинуть что-то назад", - предположил я. Я надеялся, что. Дедушкины парадоксы пугали меня.
   - Не вряд ли. Джонас невесело рассмеялся. "Но будущим был я. Является."
   "Как далеко в будущем? вы знаете?"
   - Буду, - сказал Джонас. "Потому что я, эй, хочу, чтобы я знал. Детектор дыма с таким же серийным номером стоял у меня в шкафу".
   * * * *
   Кто знал, что внутренности детектора дыма радиоактивны?
   Джонас сделал; вот почему у него было так много. Немного радиоактивного материала ионизировало воздух внутри корпуса детектора, и ионизированные молекулы замыкали электрическую цепь. Пусть вторгаются частички сажи, и уровень ионизации падает. Результирующее падение тока цепи было тем, что фактически обнаружил детектор.
   В отличие от большинства радиоактивных вещей, никто не знал и не заботился о том, сколько детекторов дыма кто-то купил. И зачем им это? Даже вне футляра хватило нескольких сантиметров воздуха, чтобы заблокировать слабые выбросы радиоактивной гранулы.
   Фыркнув на мое невежество, Джонас собрал радиоактивный материал с обоих детекторов. Его приборы показывали, что оба все еще излучают свет, но один не так сильно, как другой. Таблетка одного детектора распалась.
   Когда Джонас подсчитал, эта таблетка пришла из будущего на пять лет.
   * * * *
   В тот вечер мы ужинали вне дома, Джонас тратил деньги на заведение с официантами и белыми дамасскими скатертями. Пока метрдотель вел меня к кабинке, я направился в мужской туалет. Я вернулся к Джонасу и обнаружил, что он заказал бутылку вина. Мы праздновали, сказал он мне; когда он чуть не выпил полный стакан, дрожь его руки говорила о чем-то еще.
   То, что он тоже был в конфликте, заставило меня чувствовать себя немного лучше.
   Это была среда, и еще не было шести часов. У нас было бистро почти для себя.
   "В будущем вы ждали пять лет, чтобы отправить этот детектор дыма", - сказал я. Или подождал бы. Или должен ждать. "Почему?"
   Джонас сложил и развернул салфетку. "После того, как вы так долго решали, вы имеете в виду, зачем сообщать так далеко в его прошлое?"
   "Общаться?" - повторил я. "В будущем вы прислали детектор дыма. Он ничего тебе не сказал.
   "Не так. До этого момента я только отправлял вещи вперед. Он показал мне, что путешествие в прошлое возможно . Следствие перед причиной... своего рода.
   А дедушкины парадоксы? Я допил собственное вино. "Возможно, в будущем вы сообщили что-то более глубокое, решив ничего не рассказывать о его времени. Может быть, это его способ сказать, что это исследование опасно".
   Бросив салфетку себе на колени, Джонас задумчиво сжал кончики пальцев. Он открыл рот, чтобы заговорить, но передумал. Я осмелился надеяться, что он передумает.
   Но нет.
   - Ты ошибаешься, - решительно сказал Джонас. "Будущее меня использовало эту технологию. У меня, эй, были достаточно важные причины, чтобы рискнуть парадоксом.
   Я обдумал это, все еще запутавшись в дебрях времен и сослагательных наклонений. - Вы думаете о сценарии Гитлера?
   - В некотором роде, - согласился Джонас. "Конечно, тогда мы не можем вмешиваться. Ресивера еще не было. Однако..."
   Наша официантка подошла, чтобы описать фирменные блюда на ужин. Я отключился от нее, пытаясь уловить двух Джонасов, общавшихся на протяжении многих лет, и следствия, которые предшествовали их причинам.
   Аналогия показалась проще. Если Йонас смог предотвратить вторжение нацистов в Польшу, что тогда? Может быть, такая же ужасная война между Западом и сталинской Россией, в которой Польша снова окажется посредине. И, возможно, отец Джонаса погибнет в этой альтернативной войне. Или война предотвращена, и вместо этого польский солдат, убитый во время гитлеровского вторжения, живет, чтобы встретиться и жениться на матери Йонаса. В любом случае не было бы Йонаса, способного помешать Гитлеру, так что...
   Официантка говорила о нежных соусах и экзотических грибах, пока мои мысли бегали по кругу.
   Я попросил об особенном, каким бы он ни был, как о пути наименьшего сопротивления. Я не уловил то, что заказал Джонас. Наконец женщина покинула нас.
   "Где мы были?" - спросил Джонас. "О, да. Я воспринимаю сегодняшний сюрприз как хорошую вещь.
   "Может быть, пришло время вызвать власти", - сказал я.
   "А кому бы вы доверили эту технологию?" эй выстрелил в ответ. - Нет, мы должны держать это при себе. Поверьте мне."
   Перед моим мысленным взором Бритни насмешливо рассмеялась.
   Когда-то я мог пойти к банковским инспекторам в FDIC. Я мог бы связаться с SEC. Ежедневно выдавались сотни распоряжений о лишении права выкупа, несмотря на любые правдоподобные заявления о том, что документы просматривал человек. Легко показать. Я был нотариусом и долгое время работал в ипотечном отделе. У меня было бы какое-то доверие.
   Куда подевался опальный уголовник-разнорабочий английский майор, чтобы сообщить о безрассудных экспериментах с тканью реальности? Кто будет слушать?
   Я сказал: "Если бы в будущем ты хотел, чтобы ты что-то изменил, он бы сказал тебе. Сказал тебе, где что-то пошло не так. Подсказал, что делать, к кому обратиться. Он знает все, что знаешь ты, и все, чему он научился с тех пор.
   - Возможно, - сказал Джонас. Я прочитал в сердитой дрожи его голоса: "Мы закончили говорить об этом".
   Наполняя свой бокал, я впервые заметил этикетку. Джонас выбрал "Шеваль Блан", и это был хороший год. Не дешево.
   "Что-то случилось с детектором дыма", - предположил я.
   "Гоночный совет", - признал он.
   И, заказав бутылку вина, которое иначе было бы не по карману, Джонас уже начал переделывать будущее.
   Мы ели наши дорогие обеды в неловком молчании.
   ГЛАВА 5
   Джонас никогда не показывал мне свое послание самому себе, но, должно быть, оно предлагало больше, чем один совет по лошадям. Дважды я видел, как он торговал акциями и облигациями в Интернете. Когда-то он мог торговать иностранной валютой; он закрыл свой ноутбук до того, как я успел хорошенько разглядеть экран.
   Чем бы он ни занимался, деньги перестали быть для него проблемой.
   Он также увеличил мне жалованье, которое, как я предположил, было разумным окладом для разнорабочего - щедрым, учитывая, насколько я был неуклюжим. На одном дыхании он объявил, что часть прибавки была взамен моего прежнего довольствия на питание.
   Я понял: никаких больше братаний, не говоря уже о непрошенных советах по поводу его проекта.
   Прошли недели, затем месяцы. Напряжение спало, и мы снова начали есть вместе. Мы говорили о футболе. Но если меня не спросили, я больше не комментировал его исследования.
   В октябре Джонас сделал интернет-ставку на Суперкубок, а в феврале отыгрался. По пути я набрался смелости, чтобы пригласить Викторию из 7-Eleven на кофе. Оказалось, что у нас есть несколько общих интересов. Я снова начала жить.
   Не будь у меня в кармане нескольких долларов, пригласил бы я ее на свидание? Я не мог знать. Что, если между нами все наладится? Что, если бы мы с ней поженились, у нас были бы дети - только без неожиданного дохода от Будущего Джонаса этого бы не случилось? Или что, если, храня секреты, я отравляю романтику, которой суждено быть?
   Гаджеты больше не поступали в качестве жертвы вины от бывших коллег Джонаса, в грузовиках с "различной электроникой", которую нужно было утилизировать, или на свалке, а в коробках FedEx - иногда даже от технических фирм, о которых я слышал. Я заполнял мусорный бак за мусорным баком мусором из кучи запчастей Джонаса, расчищая пространство для отдельно стоящих полок и еще большего количества верстаков. Исследования Джонаса занимали все больше и больше складских помещений.
   Он использовал расширенную рабочую зону для масштабирования своих экспериментов. Я бы подумал, что это простая задача: возможно, использовать корпус большего размера или увеличить напряжение. Очевидно, я был бы неправ. Но мало-помалу он смог перемещать во времени более крупные и тяжелые объекты - древний дверной доводчик, тонер-картридж, стопку обеденных тарелок.
   Только некоторые предметы вышли... неправильные. Калькуляторы появлялись, выплевывая искры, или не умея правильно складывать и вычитать, или инертные. Перевернутые фрукты пахли странно, и никогда дважды не пахло одинаково. К моему безмолвному облегчению, морские свинки уклонялись от объедков, которые предлагал им Джонас. Он вслух размышлял о таких непонятных темах, как "микроскопические области неоднородности поля", а затем заказал еще более эзотерические инструменты. Помимо дороговизны и громоздкости, я понятия не имел, что это за новые принадлежности.
   Через некоторое время у Джонаса было шесть прототипов с различными характеристиками и возможностями, которые тестировались на таком же количестве рабочих столов. К тому времени он начал вести расписание на отдельно стоящей доске: что он отправил, внутри какого прототипа, когда он должен снова появиться.
   Я научился игнорировать непрекращающийся писк.
   Одно не изменилось: Джонас ворчал во время работы, глядя на новости, которые когда-либо выходили с его ноутбука. Финансовая зараза в Греции распространилась на другие страны Европы. Падение цен на жилье продолжало тянуть вниз экономику США. Ледники и ледяные шапки таяли быстрее, чем предсказывают климатические модели. Северокорейцы сбросили испытательную ракету в Японское море, а иранцы приблизились к тому, чтобы иметь ядерное оружие. Я повесил вторую пробковую доску для Йонаса, и вскоре он щедро украсил ее новостными распечатками.
   Насколько я знал, этот Джонас еще не отправил ни одного предупреждения в прошлое, и за это я был ему благодарен. Может, он тоже на каком-то уровне тоже беспокоился о парадоксах.
   Он сказал мне, что он хотел, чтобы я сделал, и я сделал это. Мы обсуждали немногое, не связанное с моим сусликом и уборкой. До того как-
   * * * *
   - Черт бы его побрал! - крикнул Джонас.
   Я прибежал из комнаты отдыха. На экране ноутбука Джонаса стена воды нависла над маленькими коробками. Только эти коробки были зданиями! Сканирование экрана кричало: СИЛЬНОЕ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ И ЦУНАМИ В ЯПОНИИ. ТЫСЯЧИ ПРОПАВШИХ И БОЯЛИСЬ ПОГИБШИМИ. Пока я смотрел, приливная волна унесла - все.
   - Почему он не предупредил меня? Джонас повернулся ко мне пепельным цветом. "Я бы связался с сейсмологами, геологами, еще с кем-нибудь . По крайней мере, я мог бы вызвать некоторые сомнения, вселить некоторую повышенную осведомленность".
   Ошеломленный увиденным, я мог только пожать плечами.
   Целые города превратились в руины. Целый пассажирский поезд унесло в море. Электростанции остановлены на большей части территории страны. В течение нескольких дней мы едва могли отвести взгляд. Расстояние, которое возникло между нами, почти исчезло.
   Назовите это, пока оно длилось, тонкой серебряной подкладкой.
   Затем один за другим расплавились реакторы Фукусимы. Ледяная сила, охватившая Джонаса, ужаснула меня.
   * * * *
   "Забыть его." Джонас оттолкнул свой ноутбук. - Я мог бы побеспокоить меня.
   - Но ты этого не сделал, - сказал я.
   - Но я мог, - парировал он. "В этом вся прелесть машины времени".
   "Что еще изменить? Будущее, у тебя должна быть причина не упоминать об этом.
   - Этот Джонас никому ничего не расскажет, - отрезал Джонас. "Это будущее отошло на второй план, когда он дал мне средства ускорить мою работу".
   "И если вы пошлете себе прежнее сообщение, не уйдет ли наша эпоха" - и опыт всех ее участников? - "на обочину"?
   "Тысячи мертвы. Еще тысячи пропали без вести. Тысячи, которым мы можем вернуть будущее. То, что произошло за последнюю неделю, стоит сохранить...
   На соседнем верстаке что -то бибикнуло .
   Джонас взглянул на доску и вздрогнул. "Мне ничего не причитается".
   В корпусах его последних устройств были окна: металлическая сетка, встроенная в стекло, как в дверце микроволновой печи. Сетка позволяла поддерживать однородность поля , какой бы она ни была, в замкнутом объеме. Итак, внутри блока, который только что издал звуковой сигнал, я увидел коробку с датчиком дыма на листе бумаги.
   На записке, когда Джонас достал ее, был тот же паутинный шрифт, что и на доске. Почерк Йонаса.
   В записке говорилось только: Не делай этого !
   * * * *
   Записка потрясла меня, но не так сильно, как то, что показал детектор дыма. Он тоже совпал с серийным номером из нашей коллекции детекторов дыма. Властное командование появилось немногим более чем на два года раньше нас.
   Более ранний Будущий Джонас взвесил свое мнение.
   - Он знает больше, чем мы, - сказал я. "Мы должны слушать его."
   Джонас начал ходить взад-вперед, нахмурив брови. В некотором смысле наше общее замешательство успокоило меня. И в то же время меня это пугало. Если он не понимает последствий...
   Путешествие во времени причиняло мне боль. Предположим, что Будущий Джонас, с которым был самый ранний контакт, ушел, покончив со своими собственными действиями. Было ли это самоубийством? Благородная жертва? Безумие? А как насчет меня в этом будущем? Моя или его жизнь тоже была бы сметена.
   Но если Будущий Джонас ушел, кто прислал или пришлет эти советы по акциям? Нас по-прежнему окружала дорогая техника, за которую как-то платили . Я изо всех сил пытался понять будущее не столько заранее, сколько точно настроенное.
   - Тысячи будут спасены, - резко сказал Джонас, все еще расхаживая по проходу между двумя рядами верстаков. "И атомные электростанции можно было бы закрыть превентивно, избежать расплавления, избавить целый регион от заражения. Но я сказал себе ничего не делать. Потому что? Потому что?"
   В конце прохода, снова лицом ко мне, Джонас остановился. "Он, я, могу опасаться, что предупреждение усугубит ситуацию. В любом случае, это теория".
   " Может ли предупреждение усугубить цунами?"
   - Не цунами, - сказал Джонас. "Проблема будет заключаться в точном предсказании землетрясения, потому что такого никогда не было. Люди потребуют объяснений. Мои научные интересы не являются секретными, и ни один из них не связан с сейсмологией".
   За одну ночь Джонас превращается из дискредитированного психа в человека, знающего будущее. Сколько времени прошло, пока правительство не конфисковало его технологию? Каковы будут последствия этого ?
   "Джонас". Мой голос надломился. "Держи этого гения в бутылке. Тебе нужно только остановиться".
   - Нет, - сказал он, прерывая зрительный контакт. "Мне дали ресурсы, чтобы работать быстрее. Это произошло с определенной целью".
   Я что-то уловил в выражении его лица, но в одно мгновение - если бы я этого не вообразил - нерешительность исчезла.
   Тем не менее, к моему облегчению, Джонас прислушался к своему будущему "я" и не отправил в ответ никаких предупреждений.
   ГЛАВА 6
   Дорогое оборудование продолжало поступать. Электронный микроскоп я почти понял (хотя и не для того, зачем он нужен Джонасу). Большинство имен и объяснений отлетело от меня рикошетом. Некоторые инструменты он заказал на заказ. Это, как я понял, было дорого.
   Он также не ограничил свой шопинг технологическим снаряжением. Он пожертвовал нашу мебель Армии Спасения и заменил ее хорошими вещами. Он купил себе спортивный инвентарь. Он также подарил подержанный универсал Hyundai и начал ездить на Lexus sport ute.
   Когда он вообще вышел.
   Чем лучше становилась его лаборатория, тем острее Джонас вел себя в округе. Он попросил охранную фирму повторно активировать и контролировать старую систему сигнализации склада. Он тоже плохо спал. Спускаясь вниз, чтобы перекусить в полночь, я находил первый этаж темным. Теперь, чаще всего, я находил его в лаборатории. Мастерить, одержимо следить за текущими событиями или стоять на страже? Я не всегда мог сказать.
   "Чертовски много работы", - сказал Джонас, когда я предложил переехать. Он имел в виду переместить лабораторию. - И я буду благодарен вам за то, что вы не тратите мои деньги. Он не для этого".
   - Извини, - сказал я.
   Я много извинялся. Кроме того, что Джонас был капризным, я не был уверен, почему. Я не думал, что он сердится на меня.
   Остался только он.
   Его продвижение, казалось, застопорилось. Калькуляторы, сотовые телефоны и все остальное, основанное на прецизионной микроэлектронике, никогда не работало после сдвига во времени. И предметы, которые он решил переместить, перестали становиться тяжелее. Я понял, что это как-то связано с требованиями к мощности.
   "Я не хочу, чтобы они были внутри", - часто бормотал Джонас. Энергетическая компания, я решил, что он имел в виду. Они могут украсть его работу.
   По мере развития его экспериментов электрическая перегрузка, вероятно, была неизбежна. Тем не менее, когда это произошло, Джонас не совсем понял, почему. Возможно, опечатка: может быть, он случайно запланировал два прибытия на один и тот же момент. Или, может быть, он неправильно откалибровал одно из своих устройств.
   Может быть, подумал я, будущий Йонас хочет сказать что-то еще.
   Мою теорию он отверг с хмурым взглядом.
   Какова бы ни была причина, два трансивера запищали в унисон. Один раз.
   Ослепительным фонтаном искр взорвалась складская подстанция. Каскадные эффекты погрузили окрестности во тьму на несколько кварталов в каждом направлении. И ни в один из приемопередатчиков не попал ни один объект.
   Конечно, временное отключение было мелочью.
   Но то же самое можно сказать и о пресловутой амазонской бабочке, чьи взмахи крыльев вызывают - через несколько недель и далеко - бушующий ураган.
   * * * *
   Прекрасный весенний день: мягкий, с легким ветерком, и все вишневые деревья в цвету. Щебечут птицы, тявкают собаки и радостно кричат малыши. Обед-пикник в парке. Растянувшись на траве, солнце греет мое лицо. Виктория тихо поет сама себе.
   Я был - осознание застало меня врасплох - счастлив .
   Когда я собралась с силами, чтобы открыть глаза, волосы Виктории - взъерошенные ветром и сверкающие на солнце - были более пикси, чем обычно. Она улыбалась мне сверху вниз.
   - Шпинат в зубах? Я попросил. "Вот почему я не верю в овощи".
   - Ты можешь сказать себе это. Она похлопала меня по руке.
   Мы ели бутерброды и деликатесные салаты, которые она принесла из 7-Eleven, слушали через общие наушники последнюю загрузку на ее iPod, обсуждали варианты ужина и обсуждали, как бросить вызов толпе в центре города на выходных, чтобы попробовать Cherry. Фестиваль цветов. Она рассказала очаровательный анекдот о своей двухлетней племяннице. Я рассказывал анекдоты про адвокатов.
   - Итак... - сказала она.
   - Вернуться к соляным шахтам? Наверное.
   - У нас есть еще несколько минут. Она убрала волосы с моего лба. - Когда я увижу, где ты работаешь?
   Повторяющаяся тема. Я сказал: "Это не так интересно, как то, где ты работаешь".
   "Верно. Серьезно, Питер, в чем большая тайна?
   "Босс любит уединение".
   Джонас наконец-то заказал вторую высоковольтную линию для своей лаборатории. Примерно сейчас он, как ястреб, наблюдает за обслуживающей командой Доминиона. Даже несмотря на то, что мы накрыли его рабочее место брезентом. И накинуть второй слой ткани поверх первого, последняя любая из первой партии должна скользить.
   Но как бы ни беспокоился Джонас по поводу допуска специалистов по линиям электропередач, он также очень хотел: калькулятор, переданный накануне вечером, все еще мог выполнять вычисления. Улучшение каким-то образом было связано с "более точной модуляцией потока передачи в реальном времени на более устойчивых к шуму уровнях несущей волны". Что бы это ни значило.
   Я старался не представлять, какие эксперименты он может проводить с этой дополнительной силой.
   "Я погуглила его прошлой ночью, - сказала Виктория.
   "В сумке изобилия есть печенье или пирожные?" Я попросил.
   - Он не обычный парень. Она была не из тех, кого можно отклонить.
   - Это "нет" на десерт?
   "Он занимался эзотерикой, - настаивала она, - прежде чем покинуть университет. Относительность. Тахионы. Что бы это ни было. Если они вообще существуют".
   "Работа Джонаса мне непосильна", - сказал я.
   "Почему он ушел из университета, чтобы работать один на складе?"
   Я также искал своего босса. Его разногласия с NSF не попали в Википедию. Я пожал плечами, этот жест больше походил на ложь, чем на то, что я не знаю.
   "Читая между строк, Питер, в нем есть что-то подозрительное. Я беспокоюсь, что ты не можешь доверять ему.
   Я сел. "Он платит мне регулярно. Он относится ко мне справедливо. Он занимается благотворительностью".
   Последний пункт был и правдой, и вводящим в заблуждение. Йонас отправил меня в местный участок с чеком, выписанным в местное отделение Братского полицейского ордена. После этого полицейские машины стали ездить по складу гораздо чаще.
   Я старался не думать об этой сделке как о богатстве из будущего, влияющем на мое настоящее.
   - Это что-то, - согласилась Виктория. Она начала собирать обертки и остатки обеда. "Что бы это ни было, ваш доктор. Горски делает, кажется, что это далеко от проторенной дорожки. По крайней мере, я так понимаю, что его работы редко цитируются".
   Так далеко от тропы, что я сомневался, что Джонас все еще может видеть тропу. Но если кто-то еще не знал, как строить работающие машины времени, вина лежала на пути. Такие пионеры, как Йонас, открыли новые пути.
   Я сказал: "Это то, что есть. Босс не хочет, чтобы кого-то приводили внутрь. Он платит арендную плату; он имеет право".
   - Это и твой дом тоже.
   Я пробовал этот подход. Джонас сказал мне, что я могу жить где угодно. Я снова пожал плечами.
   Виктория встала. "Теперь мне действительно нужно вернуться. Есть время прогуляться со мной?
   Джонас был бы слишком занят наблюдением за экипажем Силы Доминиона, чтобы заметить или обеспокоиться, если бы я занял несколько дополнительных минут.
   - Веди, - сказал я.
   Мы приехали порознь: мой склад, ее 7-Eleven и маленький парк находились в углах почти равностороннего треугольника. Я шел сюда через комплекс легкой промышленности и мимо торгового центра. Ее маршрут привел нас в тихий жилой район с преимущественно кирпичными бунгало пятидесятых годов. Огромные старые деревья затмили все, что не было снесено бульдозерами, чтобы освободить место для особняков МакМансион. На каждом квартале были таблички о продаже. Трава стала лохматой, а высокие сорняки отмечали давно пустующие дома.
   Сколько было взысканий? Я поинтересовался. Какие из них я проштамповал?
   Мои глаза, должно быть, задержались, потому что Виктория сказала: "Ты больше не тот парень". Она нежно сжала мою руку.
   У людей, которым я отказал в надлежащей правовой процедуре, было много угрызений совести. Но "надлежащая правовая процедура" была такой пустяковой. Люди, которых я обманул. Повредить.
   - Ты не такой , - настаивала она.
   Возможно. Но если я не был тем парнем, то кем я стал?
   ГЛАВА 7
   Настал день, когда морские свинки съели сдвинутые во времени листья салата. После этого Джонас целый час просто смотрел в их клетку. Ожидая, не заболеет ли кто-нибудь, я знал. Я устроил свои утренние дела, чтобы продолжать присматривать за девчонками.
   - Все в порядке, - заверил меня Йонас, когда я проезжал мимо в пятый раз. - Ты видишь, что это значит.
   Я не знал, пока он не объяснил: передача времени наконец-то сохранила мелкие детали, даже микроскопические детали, вплоть до молекулярного уровня.
   Может, Джонасу стало скучно; он занялся чем-то другим. Накануне он собрал свой самый большой трансивер и теперь возился с его управлением. Калибровка какая-то, похоже. В новом приемопередатчике использовался металлический служебный шкаф размером примерно с картотечный шкаф с четырьмя ящиками; он сказал, что она должна подняться примерно до ста пятидесяти фунтов. Чтобы подтвердить свои предсказания, он послал меня за тремястами фунтами плотного балласта, покачав головой, когда я предложил ему использовать отягощения от штанги.
   Вернувшись из бакалейной лавки, притащив первый из многих двадцатипятифунтовых мешков с рисом, я снова прошел мимо клетки. Карамель таскалась по вольеру или гонялась за полтергейстами. Не чувствуя боли. Шугар и Спайс игриво дрались. И корица -
   пропал.
   Бросив свою ношу - разорвав пластиковый мешок и разметав во все стороны рисовые зёрна, - я бросилась в главное рабочее место Джонаса. Он стоял у верстака, его внимание переключалось между пустым передатчиком и часами.
   "Где она?" Я закричал.
   "Кто?" - спросил Джонас.
   "Корица, черт возьми".
   Джонас нахмурился. - Морская свинка, ты, должно быть, имеешь в виду. Питер, я же говорил тебе, не рассматривай их как домашних животных.
   " Где она?" Мой желудок опустился. " Когда она?"
   -- Она должна вернуться к нам через, -- он снова взглянул на часы, -- через пятнадцать минут.
   Через очень долгие пятнадцать минут трансивер запищал. За стеклом Корица с любопытством принюхалась, действуя ничуть не хуже своего опыта.
   "Могу я?" Я попросил.
   - Если ты будешь следить за ней.
   Я вернул Корицу в клетку. Все прикасались к носам и нюхали задницы, а затем продолжали выполнять свои обязанности морской свинки: есть, пить, ухаживать и бродить. Я начал верить, что перевод не причинил ей вреда.
   Освободив меня от беспокойства по поводу следующего эксперимента, который Джонас задумал провести.
   * * * *
   После ужина и просмотра фильма в квартире Виктории я пришел домой и обнаружил, что этаж склада пуст. Только экранные заставки, часы и немного света неба сквозь окна под карнизом смягчали темноту. Подкравшись по лестнице, я увидел свет под дверью в комнату Джонаса. Ритмичный лязг говорил о том, что он усердно работает со своими весами. Он выжал около двухсот фунтов; Чтобы пропылесосить его комнату, я катал штангу из стороны в сторону.
   То ли призрачное освещение вдохновило меня, то ли мы с Викторией в тот вечер расстались с шестью упаковками, у меня возникло внезапное желание послать себе записку. Я достаточно часто наблюдал, как Джонас работает со своими машинами. Я повернулся, отступил на две ступеньки -
   И замереть. Что, черт возьми , я думал?
   Я никогда не смогу вернуться к своей прежней жизни. Если бы более молодой я получил совет от этого меня в самый первый день, когда Джонас запустил свой первый прототип, было бы уже слишком поздно. Я мог только создать какой-то ужасный парадокс.
   Даже Джонас не хотел отправлять что-либо в прошлое.
   Кроме того, в моей прежней жизни не было Виктории.
   Я развернулся во второй раз и пошел спать.
   * * * *
   - Я должен потребовать возмещения, - проворчал Джонас.
   Я был далеко на другом конце склада, подсовывая угощения морским свинкам. Джонас не разговаривал со мной. Его не было на телефоне. Осталось поговорить с самим собой.
   "В чем дело?" - крикнул я.
   Он постучал по одному из своих инструментов. "Вы не хотите знать, сколько это стоит. Это был специальный заказ, сильно измененный в соответствии с моими требованиями из одного из их стандартных предложений".
   Я бросил последние кусочки фруктов в клетку и подошел к тому месту, где сидел Джонас. "А также?"
   "И теперь, когда они построили один для меня, я вижу его в их онлайн-каталоге. За половину того, что они взяли с меня.
   История каждого гаджета, который я когда-либо покупал. "Это имеет значение?"
   - Ну, вот в чем принцип. Джонас оглядел стопки нераспечатанных коробок с техникой и игрушками. Глядишь... раскаялся? "Забавная вещь".
   "Это что?"
   "С моими инвестициями дела у меня идут не так хорошо, как раньше".
   - Ты израсходовал советы от Будущего Джонаса?
   - В том-то и дело, - сказал Джонас. - Нет.
   "Как вы теряете деньги, когда знаете, что произойдет?" И тут меня поразило. "По крайней мере, один из советов не сработал".
   Губы сжались, он кивнул.
   - Как это возможно? Я попросил.
   "Я хочу верить, что расшифровка информации для меня была честной ошибкой".
   - А если нет?
   Джонас пожал плечами.
   Я представил себе бабочку с трепещущими крыльями.
   * * * *
   В качестве моего последнего поручения однажды в пятницу Джонас послал меня за заказом специального стекла. Самые большие плиты были добрых восьми футов в длину и трех футов в ширину. Каждое стекло было завернуто в набивку и закреплено снизу двумя на четыре, углы защищены треугольными щитами из гофрированного картона. Сквозь прореху в обивке одной из панелей я увидел металлическую сетку, встроенную в стекло.
   Они весили тонну. Два крепких парня на заводе погрузили их в грузовик, который я взял напрокат.
   Мне пришлось дважды базироваться, прежде чем Джонас открыл погрузочный док. Он крикнул: "Я полагаю, вам нужна ручная разгрузка".
   - Да, пожалуйста, - сказал я.
   - Будь осторожен с этим, - упрекнул он, присоединяясь ко мне. "Я ждал этого заказа две недели".
   Одну за другой мы вносили панели внутрь. Джонас был достаточно взрослым, чтобы быть мне отцом, но во время нашей второй поездки я запыхался и вспотел. Конечно, он был на шесть дюймов выше меня и по меньшей мере на шестьдесят фунтов.
   "Какие-то дураки разработали переносимую по воздуху версию H5N1, - сказал он разговорчиво. "Теперь они опубликовали часть того, как они это сделали".
   Дураки делают глупости, подумал я. Кроме того, было бы здорово, если бы Джонас просто шел немного быстрее. "Ага."
   "Птичий грипп." Когда мне по-прежнему было нечего сказать, Йонас добавил: "Шестьдесят процентов смертности среди людей, но до этого варианта болезнь распространялась только через контакт с фекалиями зараженных птиц. Но сейчас? Держу пари, что любой, у кого есть рецепт и доступ к биологической лаборатории колледжа, сможет воссоздать искусственный штамм, передающийся по воздуху".
   - Шестьдесят процентов? Я сказал. "Иисус."
   "Химическое и биологическое оружие, ОМП бедных наций. Только это уже не только страны. Письма с примесью сибирской язвы здесь, в Америке, 2001 год. Зариновая атака культа Аум Синрикё в токийском метро, 2007 год. Как только биотехнологические и генно-инженерные инструменты станут немного дешевле и доступнее, сумасшедшие-одиночки будут контролировать оружие массового уничтожения".
   Закусив губу, я не сказал: не только машины времени.
   Джонас продолжал. "И похоже, что китайские хакеры дважды получали временный контроль над военными спутниками США. Как часто это случалось, и мы не знаем? Может быть, мы слепы к обычному военному нападению и не знаем об этом".
   "Вы были бы намного счастливее, если бы проводили меньше времени в Интернете". И если бы у тебя была жизнь.
   - Но не так хорошо информирован. Кончиком головы Йонас указал, куда нужно положить плиту в наших руках. "Нежно."
   "Почему бы тебе сегодня не поужинать со мной и Викторией? Она тебе понравится.
   - Она тебе нравится, а три - это много.
   - Как насчет четырех? Я попросил. - У нее есть непривязанная соседка по комнате.
   - Которая, если только она не мать Виктории, вдвое моложе меня. идти. Веселиться." Джонас направился обратно к погрузочной площадке. - После того, как мы закончим разгрузку и ты вернешь грузовик.
   Я зашагал за ним. - Тогда проведи выходной с друзьями .
   Каменная тишина.
   - Смотри, - сказал я. Я не видел, как я мог раздражать его больше. "В университете обращались с тобой отвратительно. Или Национальный научный фонд. Вы не можете обвинять в этом всех своих бывших коллег. Они не могут все быть плохими парнями. Некоторые из них даже запустили вашу новую лабораторию с пожертвованным оборудованием".
   "С отбросами и реликвиями". Джонас запрыгнул в грузовик и ухватился за заднюю часть другой стеклянной панели. "Приношения за вину. Символическая епитимья за то, что оскорбил меня в школе и NSF. Теперь лифт.
   Я путешествовал автостопом.
   Джонас сказал: "О, не все предали меня. Но они и не защищали меня. Какими бы ни были их мотивы, мои "друзья" украли мои гранты, моих аспирантов и мою лабораторию в университете.
   "Предположим, я действительно общался с ними. Они хотели бы знать, что я делал. Если бы они узнали, что я совершил прорыв, они попытались бы украсть и мою последнюю работу".
   Я знал, что Джонас был великолепен. Человек изобрел путешествие во времени! Так как же он оттолкнул своих коллег? Может быть, он всегда был подозрительным и скрытным. Может быть, его непрекращающиеся обреченные слова были слишком сильными.
   За те месяцы, что я знал Джонаса, эти тенденции только усилились.
   - Простое решение, - сказал я. "Не говори о работе".
   "Тогда они бы злорадствовали, уверенные - как и все они - в том, что мои теории ошибочны".
   - Так что заводи новых друзей, - сказал я. Или перестаньте отталкивать единственного друга, который у вас есть. "Я знаю отличный паб неподалёку. Хорошие люди, которые не суют нос". Если бы люди там были любопытными, я бы никогда не вернулся. - Давай мы с тобой выйдем завтра вечером.
   "Посмотрим." Что означало нет .
   Джонас расчистил пространство на первом этаже, пока я приносил его заказ на стекло. Я начал видеть закономерность в том, где мы разместили отдельные панели. По мере того, как собирались головоломки, это не было большой проблемой. Части будут соединяться вместе, чтобы сформировать будку.
   Кабинка размером с человека.
   Подумав две недели , я выронил свой конец последней панели.
   - Он поскользнулся, - сказал я.
   ГЛАВА 8
   Почему Джонас не указал мне на дверь?
   Потому что однажды я придержал язык, чтобы сохранить свою зарплату? Вполне вероятно, и воспоминание заставило меня почувствовать себя примерно на дюйм ростом.
   Потому что я был бывшим заключенным, и никто не воспринял бы меня всерьез, если бы я заговорил? Кое в чем я тоже был уверен.
   Потому что он должен был иметь человеческий контакт с кем -то , а я была слишком невежественна, чтобы раскрыть его методы? Почти наверняка.
   Но, может быть, в нем было нечто большее, что удерживало меня.
   Мне нравится думать, что Йонас также нашел во мне голос здравого смысла. Что, хотя он никогда не признавал, что находит достоинства в моих комментариях, он все же выслушал меня. Насколько мне известно, он не рисковал парадоксами, отправляя что-либо в прошлое.
   О, я знал, что он будет. Это будущее было у Джонаса. Но ответственность за это лежала на Будущем Джонасе. Между тем, этот Джонас беспокоился о последствиях того, что акции испортились.
   Аномалия, которая напугала меня.
   Какими бы ни были его причины, Джонас держал меня рядом. Он терпел мои вопросы и мои сомнения. Он отмахнулся от моего "несчастного случая" со стеклянной панелью.
   Но по мере того, как он оформлял срочный заказ на замену, мои опасения только росли.
   * * * *
   - Все в порядке, - сказал я Виктории.
   Прижав голову к моей груди, слезы промокли на моей рубашке, дрожа в моих руках, она сказала: - Но этого м-может быть... не было.
   - Но это так , - настаивал я.
   С долгим, судорожным вздохом она взяла себя в руки. "Спасибо, что пришли".
   Как я мог не прийти? Я сжал ее.
   Световая полоса вспыхнула на полицейском автомобиле перед 7-Eleven. Полицейский, закончив разговор с Викторией и менеджером, просматривал кадры с камер видеонаблюдения магазина.
   - Так ты заканчиваешь свою смену? Я имел в виду это в шутку, чтобы поднять настроение.
   От съеживания Виктории она не увидела юмора. Она высвободилась. - Знаешь, ты попал сюда чуть ли не раньше копов.
   Я был в пабе всего в двух кварталах отсюда, когда она позвонила мне на мобильный. Джонас снова отказался присоединиться ко мне. - Ты в порядке, милый.
   "Если бы."
   - Но ты в порядке.
   - Перестань мне это говорить, - сказала она. - Тебя здесь не было. У тебя не было пистолета перед лицом.
   Ее нос начал пузыриться. Я протянул ей салфетку из коробки на прилавке. "Мне жаль."
   Виктория громко высморкалась. Я дал ей другую салфетку, и она вытерла лицо.
   Она сказала: "Вы не грабили магазин. У тебя нет причин сожалеть".
   "Я знаю." Но я и не чувствовал себя оправданным.
   Мимо меня промчалась полицейская машина, мигая огнями, приближаясь со стороны склада. Отвлекли ли пожертвования Джонаса патрули от 7-Eleven? Взятки , которые я каждый месяц лично доставлял в участок?
   Что, если стрелок в лыжной маске ограбил ближайший 7-Eleven, а не какое-то другое место, из -за Джонаса и меня? Что, если бы сегодня ночью терроризировали других, и этот опыт изменил бы их жизнь? Что, если бы в другом ограблении кого-то застрелили? что если-
   Я заставил себя остановиться. Так лежало безумие.
   - Может, мне остаться на ночь, - сказал я.
   Она покачала головой и потянулась за другой тканью.
   "Уверен?" Я нажал.
   "Я хочу новую работу. Безопасная работа. И я хочу , чтобы у тебя была другая работа. Что-то не таинственное. Она просветлела. "Или подать заявку здесь, в магазине. У нас постоянно открываются двери".
   В отсутствие Джонаса и меня полиция приехала бы раньше, может быть, даже была бы достаточно заметной, чтобы удержать стрелка? Не было никакого способа узнать. Но акции не держатся так, как знал Джонас из Будущего? Это была уверенность.
   Боже, помоги вселенной, в замкнутой жизни Йонаса я был единственным голосом разума.
   "Мне нравится моя работа", - пою я.
   - Ну, я не знаю. Тихим голосом она добавила: "Ты проводишь меня домой?"
   * * * *
   Я остался на некоторое время с Викторией в ее квартире. Соседка по комнате куда-то ушла, ее тайник с алкоголем не охранялся. Я в основном пил, а Виктория в основном выдыхалась, и ни одно лечение не помогло никому из нас почувствовать себя лучше. Незадолго до полуночи, когда она задремала на диване, я накрыл ее пледом и вышел.
   Я добрался до склада и обнаружил, что Джонас работает допоздна. Он сидел за рабочим столом спиной ко мне. Мешки с рисом, сложенные стопкой, как мешки с песком, образовывали аккуратную низкую перегородку у его ног. Он был занят не только рисом: стеклянная будка была собрана. И он сделал это без меня. Мужчина был необычайно силен.
   Мало того, что панели были собраны вместе; корпус выглядел проводным. Сквозь стекло я увидел панель управления, установленную в основном отсеке, и массу снаряжения в отсеке на уровне пола. Самый толстый силовой кабель протянулся по полу, не подсоединенный ни с одного конца. Панель доступа висела открытой у подножия кабины.
   Джонас кричал, его речь была невнятной. Линия пивных бутылок перед ним может объяснить и то, и другое. Я больше никого не видел и предположил, что он разговаривает по мобильному.
   - К черту твои советы, - крикнул он. "Я задолбался. И я получу свои собственные советы.
   Я наткнулся на лабораторный стул, опрокинув его, и Джонас вздрогнул от грохота. Его глаза метались. Он ткнул что-то в тени на полке под рабочей поверхностью. "О, Питер. Я не слышал, как ты вошел.
   - Прости, если я начал тебя. С кем ты разговаривал?
   - Сам, - сказал он воинственно.
   - Что ж, тогда я оставлю вас двоих наедине. Я поспешно отступил. Моя речь тоже была путаной. "Спокойной ночи."
   - Спокойной ночи, - ответил он.
   Лестничный пролет казался еще более крутым и шатким, чем обычно. Водка, я полагаю. Я с тоской посмотрела на лифт, но он не работал - его тяжелые медные кабели ободрали вандалы - до того, как Джонас впервые въехал. Он взял бесплатный месяц аренды вместо того, чтобы настаивать на дорогостоящем ремонте.
   Я дотащился до второго этажа. Луна казалась угасающим серпом, а небо было затянуто тучами; крошечные высокие окна прихожей только окрашивали коридор в мрак.
   Может быть, водка тоже произвела такое впечатление.
   Сбросив туфли, я рухнул в постель, не удосужившись раздеться.
   ГЛАВА 9
   Я проснулся с похмелья, смутной интуицией сна бабочки - и прозрением.
   Я получу свои собственные советы. Машина времени размером с человека была готова, и Джонас собирался прыгнуть вперед!
   Я пытался вспомнить все о нашем коротком ночном разговоре. Джонас разговаривает сам с собой. Его речь была громкой и невнятной. Но, может быть, не все. Когда я впервые вошел, до того, как он узнал, что я здесь, разве некоторые слова не были ясными и отчетливыми?
   Разговаривая сам с собой, сказал он.
   Я остановился перед его спальней. Через закрытую дверь я услышал знакомый скрипучий храп: он еще не улетел впрок.
   Или он ушел и вернулся? Голова болела, и не только с похмелья.
   Я спустился вниз. На этот раз я пересчитал мешки с рисом, которые он сложил у будки: десять. Двести пятьдесят фунтов. За подтверждение способности будки выдерживать его вес. Джонас весил, по моему мнению, два-десять или два-двадцать.
   Накануне вечером он что-то ткнул, предупредив меня. Я проверил верстак, на котором нашел его сидящим. На нижней полке стоял мой старый магнитофон. Сквозь дымчатый пластик панели доступа я мог разглядеть что-то в кассетоприемнике.
   Я вытащил кассету. Этикетка была написана от руки в знакомом мне паучьем стиле. Почерк Йонаса.
   "Разговаривая сам с собой", - сказал Джонас. Спор был больше похож на это. Я отнес магнитолу и кассету на кухню. Дверь была закрыта, звук стал тише, и, предчувствуя предчувствие, я нажал кнопку воспроизведения .
   - Привет, Джонас, - сказал знакомый голос. Это был Джонас, и все же каким-то образом это был не он. Слишком грустно. Слишком мир устал. Тоже статичный и каким-то странным образом искаженный. - Я знаю, что ты хочешь сделать. Раздался нервный смешок. "Я это ты. Раньше был.
   "Вот все, что вам нужно знать: не делайте этого. Мы сделали хуже. Вам понадобится объяснение, а это то, что я не осмеливаюсь предложить. Будущее должно оставаться будущим. Все, что отправлено обратно, не может не повлиять на временную шкалу.
   "Зачем ты это посылаешь? Потому что я упрямый сукин сын. Я знаю, что ты будешь продолжать в том же духе. Я это ты, и я это сделал.
   "Я даю тебе то, чего у меня не было. подарок. Выбор. Я даю вам советы по акциям, побеждающим лошадям и чемпионским командам. Вам больше никогда не понадобится работа. Вам больше никогда не понадобится одержимость . Итак: на пенсию. Порезвиться на пляже. Избавь себя от страданий, которые я перенес, и беспорядка, который я устроил из лучших побуждений.
   - Хорошо, ты знаешь. - сказал Джонас позади меня. "Выключи его".
   Я нажал стоп и повернулся к двери. Мои мысли закружились. "Когда?"
   "Кассета пришла с первым детектором дыма и страницами с советами по инвестированию". Он восстановил свою кассету. "Если вам интересно, почему он использовал ленту" - а я был - "даже тот первый, грубый прототип мог исказить магнитную запись до такой степени, что я не узнал бы свой собственный голос. Будущий я хотел связаться со мной как можно раньше".
   Я начал варить кофе, чтобы чем-то занять руки. Они дрожали. - Почему ты его не послушался?
   - Джонас через пять лет будет знать то, чего не знаю я, но он тоже кое-что забыл. Он забыл, кем он был. Он забыл, что важно. Если он думает, что у меня есть интерес к забавам, что меня можно подкупить, значит, он стал человеком, не заслуживающим моего доверия.
   "Но я могу искупить долгие годы, которые так утомили его. Я могу - нет, я буду - что-то менять.
   * * * *
   Джонас часами загружал веб-страницы на свой смартфон: мегабайты на каждую надвигающуюся угрозу и зловещую тенденцию, которые присутствовали на его пробковых досках. "Для справки", - сказал он, обращаясь к себе или ко мне. "Легче найти информацию, пока она свежая. Есть много текущих событий, эволюцию которых я хочу изучить".
   - Оставайтесь на месте, - попросил я. "Слушай себя".
   Джонас клеймил свой телефон на меня. "Я слушаю себя. Это я из будущего, чье мнение я не учитываю. У него нет отрыва от событий. Он не знает, что посоветовать нашему времени. Но я знаю, - и он еще раз помахал телефоном, - мир сходит с ума. В моих силах изменить ситуацию к лучшему.
   - Послушай, Питер, тебе не о чем беспокоиться. Я пойду вперед и узнаю, что изменилось. Я вернусь со свежим взглядом. Представьте себе конкретное предупреждение ФБР перед 11 сентября. Три тысячи жизней спасены за один день, и афганская война пошла вспять. Представьте, если бы я мог предупредить, что А.К. Хан собирается начать торговать...
   "Кто?"
   "Отец пакистанской программы создания ядерного оружия. Представьте себе наводку ЦРУ до того, как Хан начал продавать свою технологию обогащения урана Северной Корее, Ирану и Ливии. Как это сделал Хан. Насколько безопаснее для всех сегодня было бы это предупреждение?
   "Позвольте мне выразить это в ваших терминах. Предположим, мне удалось показать за несколько лет до того, что пузырь на рынке жилья вот-вот лопнет. Сколько страданий я мог бы предотвратить?"
   Кто в глубине души не знал, что цены на недвижимость стали безумными? Что было безумием давать кредиты, не требуя документов, подтверждения дохода или первоначального взноса? В банке мы все знали - точно так же, как знали, что, пока пузырь не лопнул , каждый проданный дом и рефинансированная ипотека означали прибыль, прибавки и бонусы.
   - Люди верят в то, во что хотят верить, - сказал я. "Остальное они рационализируют".
   "Нет, они поверят скачиванию будущих газет. Возможно, не сразу, а когда сбудутся самые ранние предсказания".
   "Только каждое раскрытие меняет будущее. Вы видели это с первыми советами по акциям будущего Джонаса. Что происходит с доверием к вам после того, как предсказание не сбывается?"
   Джонас нахмурился.
   Я осмелился поверить, что он слушает. "Что, если на пять лет вперед не будет действующего стенда? Он может держать вас подальше одним щелчком выключателя. И Боже, как я надеялся, что Будущий Джонас ...
   - Сейчас уже больше трех лет, - поправил Джонас. Темпус Фугит . Слушай, Питер, в конкретной дате прибытия нет ничего особенного. Если понадобится, я перееду на месяц меньше, или на два месяца, или на то время, когда будка еще будет использоваться. Чтобы всякий раз в далеком будущем я сохранял самообладание".
   Я проигрывал спор и знал это. "Но что, если это будущее вы правы ?"
   "Тогда я узнаю, что могу перестать беспокоиться". Джонас рассмеялся. "Тогда мы можем пойти порезвиться. Виктория тоже. Потому что в любом случае я вернусь со свежим списком лошадей, на которых можно поставить, и акций, которые можно купить. И я поделюсь этой партией".
   Виктория и я на тропическом пляже? Это было заманчиво. Так заманчиво. И все еще...
   Однажды меня преподали жестокий урок о том, как опасно смотреть в другую сторону.
   - Какой бы ни была временная шкала, - отчаянно сказал я, - мы с ней лажаем. Ваши успехи - это чьи-то убытки. Что изменилось, когда эти деньги не оказались в чужих карманах?"
   Или когда деньги пошли в шахту? Я чертовски хорошо знал, что секреты из будущего делают возможным мое повышение, но я быстро взял деньги. И из-за этого я подошел к заботливой, веселой, красивой женщине, с которой, возможно, в грандиозном замысле вселенной мне не суждено было быть. Разве я уничтожил бы нас, если бы мог?
   Я отбросила свои сомнения, чтобы продолжать давить на Джонаса. "Разве ты уже не видишь рябь? Произошло отключение электроэнергии, или, по крайней мере, оно произошло тогда, когда оно произошло, потому что ваша неожиданная удача позволила вам ускорить ваши эксперименты. Что, в свою очередь, могло вызвать это затемнение? Может быть, через девять месяцев родится ребенок или два?
   "И какие преступления или дорожно-транспортные происшествия произошли из-за того, что полиция перебросила патрули для наблюдения за этой лабораторией? Я не утверждаю, что знаю, как изменилось будущее, но мы знаем, что ваши советы по акциям ушли...
   - Все тривиально, - отрезал Джонас. " Мир катится в ад. Если я не буду действовать, когда смогу, я позволю этому случиться".
   Кто ты такой, чтобы решать? Я хотел спросить. Я хотел кричать. "И все же два будущих вас сказали вам остановиться".
   - Может быть, не два меня, - задумчиво сказал Джонас. "Весть на два года вперед может предвосхитить весть на пять лет вперед. Как только начинается зацикливание и разветвление временной шкалы... ну, это сложно. Вселенная максимизирует свою энтропию" .
   петли? Ветви? Метафоры Йонаса, если они были таковыми, сбили меня с толку. А бабочка, взмахивающая крыльями? Эту метафору я понял. Мягкий взмах крыльев, превративший безобидные погодные условия в свирепый ураган...
   Если бы я не откопал свой дурацкий магнитофон из кучи мусора Джонаса, если бы я невольно не дал понять, что его транспортеру времени нужен приемник, он, возможно, сдался бы. Если бы не я, этого бы не случилось.
   Я был той проклятой бабочкой.
   Я сказал: "Вы однажды спросили: если бы я мог, предупредил бы я мир о Гитлере? Вы столько, сколько сказал, что вы бы. Вот мой вопрос. Мог бы мир остановить Гитлера, если бы у него была ваша технология?"
   Джонас дернулся, как от пощечины. - Скажи, что был. Тогда для хороших парней было бы еще важнее иметь эту технологию".
   У меня закончились причины. - Не надо, - устало сказал я.
   - Я уже сделал, - парировал он. У меня отвисла челюсть, и он рассмеялся. "Последнее испытание, прошлой ночью. Я прыгнул вперед на двадцать минут, помахал рукой, отпрыгнул на две минуты назад и вышел из кабинки. Две минуты спустя, в течение нескольких секунд, двое из меня махали друг другу рукой".
   "Когда вы прыгнули вперед, махая рукой из будки, вы видели, как ваше второе "я" машет вам в ответ?" Потому что он еще не вернулся к тем двум минутам. Но две минуты раньше есть две минуты раньше. Моя голова пульсировала.
   Джонас поморщился. "Тебе известно? Я не уверен."
   - Не надо, - снова попросил я.
   В ответ Джонас вошел в кабинку. Он закрыл дверь, ее защелка захлопнулась с резким щелчком , постучал по панели управления и исчез.
   ГЛАВА 10
   Казалось, целую вечность я смотрел на пустую кабинку. Как долго Джонас останется в будущем, наблюдая? неделя? месяц?
   Пришлось посмеяться над собой. Неужели я никогда не пойму путешествия во времени? Не имело значения, как долго Джонас отсутствовал. Если бы он захотел, он мог бы снова появиться в течение нескольких секунд.
   Тем временем у меня раскалывалась голова и скручивало желудок. Еда и аспирин могут помочь обоим. Я пропустил завтрак и, возможно, обед, и мне стало любопытно, который сейчас час. В середине дня? Я взглянул на одни из многочисленных часов в лаборатории. 15:47 Я направился на кухню.
   Позади меня что-то запищало.
   Я развернулся. Кабина осталась пустой. Раздался второй сигнал, третий. Они доносились из прохода с самыми ранними прототипами Джонаса, которыми редко пользовались.
   Звуки прекратились.
   Внутри приемопередатчика размером с микроволновую печь, приклеенного скотчем к внутренней стороне стекла двери, находился лист бумаги.
   Жирными красными буквами, моим собственным грубым шрифтом, записка кричала : нет Откройте эту дверь !
   Крошечный компьютерный текст, незаконный с того места, где я стоял, занимал нижнюю треть страницы.
   Между ними, занимая половину страницы, было фото мужчины. Кровь текла из его носа и глаз, а с лица сползала крапчатая плоть.
   Это был Джонас.
   * * * *
   У него была, как написано мелким шрифтом, чума судного дня.
   Вирус впервые появился в 2013 году. Летальный. Неизлечимый. Передается воздушно-капельным путем и чрезвычайно заразен.
   Потери: четыре миллиарда погибших во всем мире, и их число продолжает расти. Целые города и даже страны обезлюдели. Цивилизация рушится, а радикальные натуристы - которых с каждым днем становится все меньше - ликуют. Пандемия была вне досягаемости медицинской науки, пока в 2016 году не была разработана вакцина.
   Любопытно странный прорыв, по мнению экспертов. Без технологии, которая сделала возможной вакцину, казалось невозможным создать вирус чумы.
   * * * *
   "Стоп, Джонас ", - заключил мое будущее "я" в своей записке.
   остановить его, как? Джонас изобрел путешествие во времени . Он создал технологию, с помощью которой, по-видимому, какой-то сумасшедший привнес в нашу беззащитную эпоху биоинженерные патогены.
   Скрылись ли следы вируса внутри этого трансивера? Сколько же просочилось через дверной уплотнитель, пока я, ошарашенный, таращился на записку? Или это был достаточно ранний приемопередатчик, чтобы ничто живое не могло пересечь время, все еще жизнеспособное? Я не помнил, но, надеюсь, в будущем у меня были записи, из которых можно было сделать мудрый выбор.
   Каким-то образом я избавился от паралича. Я бы отослал эту новость подальше. Это ошеломило меня. Копия так же глубоко потрясла бы меня еще раньше! Я, эй, хотел бы, чтобы Джонас вразумился.
   С помощью видеокамеры через стеклянную дверцу приемопередатчика я сделал снимок страницы. Я загрузил снимок в высоком разрешении на компьютер и начал распечатывать копии.
   И остановился.
   Будущее меня могло бы с такой же легкостью отправить его предупреждение еще дальше. Может быть, он был. Я научила себя игнорировать непрекращающийся писк тестов Джонаса.
   Видел ли Джонас эту записку? Насколько я знал, он понял это и проигнорировал, точно так же, как он проигнорировал Будущего Джонаса. Возможно, мой Джонас был так полон решимости идти вперед, потому что хотел решить все по-своему.
   Если. может быть. Возможно.
   Однажды я заколебался в критический момент - разрушив свою жизнь, жизнь Эми и жизни всех, кого я помог вытолкнуть из их домов.
   Расправив плечи, я решил действовать .
   * * * *
   Проще сказать, чем сделать.
   Давя изо всех сил, я не смог спланировать стенд, не говоря уже о том, чтобы опрокинуть его. Поднести к нему пожарный топор? Это казалось работоспособным, пока я не вспомнил о высоковольтном кабеле. Я бы, наверное, убил себя электрическим током.
   Автоматический выключатель!
   Я не нашел ни одного. При тех уровнях мощности, которые использовал Джонас, автоматические выключатели не должны были быть похожи ни на что, что я мог бы узнать.
   Я сидел, побежденный. Если я сейчас же уничтожу будку, что помешает Джонасу вернуться на секунду раньше?
   Он может выскочить в любую секунду, даже если я противопоставлю свой неадекватный, ненаучный мозг его. Если он заметит, что я пытаюсь саботировать его оборудование, он может сломать меня, как ветку.
   * * * *
   Несмотря на все мои мучения, с тех пор, как Джонас прыгнул вперед, прошло всего несколько минут.
   ждать! Я могу вернуться в кабинку! И уничтожить его в прошлом, до того, как Джонас впервые в него вступит.
   За исключением того, что Джонас, вернувшись, все еще мог предстать передо мной. И сделать это в самые первые моменты работы будки, когда прежний Йонас был тут же, только что закончив ее сборку. Вместе они выкинут меня со склада. Скорее всего кусками.
   Чувствуя себя бесполезным и глупым, я начал ходить взад-вперед.
   И резко остановился, когда мои блуждания привели меня к чему-то размером с картотечный шкаф с четырьмя ящиками: последний трансивер, который Джонас построил, увеличивая его до полноразмерной будки.
   Я уставился на шкаф. Я присел рядом, раздумывая. При испытаниях он перенес сто пятьдесят фунтов риса - это больше, чем я весил. Если бы я мог втиснуться внутрь, я мог бы вернуться назад на несколько дней раньше, чем Джонас закончит кабинку размером с человека. Назад раньше, чем Джонас смог добраться. Он весил слишком много для этого поколения своего устройства.
   И я бы застрял внутри. отличный план.
   Тем не менее возиться с картотекой казалось мне более подходящим, чем перехитрить гения-физика. Я придерживался расписания.
   Вернитесь до того, как будка будет готова. Останови Джонаса.
   как?
   Стопка распечаток записки будущего меня лежала на ближайшем верстаке. Обвинительно.
   Останови Джонаса. Остановите его наверняка.
   Я не знал, как, сократить или убить его. Могу ли я? Мне понадобится пистолет. Будучи уголовником, только что вышедшим из тюрьмы, я никогда не смог бы купить его легально, и я понятия не имел, как получить оружие нелегально.
   Но я никогда не мог никого убить , тем более друга.
   И поэтому миллиарды должны умереть?
   Виктория среди них?
   Я должен был вернуться. Я должен был убедить Йонаса. У меня должен был быть план, начиная с того, как выбраться из крошечной машины времени. И быстро , прежде чем Йонас снова появился.
   Поворотная ручка закрывала дверцу шкафа. Я открыл дверь и увидел, что запирающий механизм можно открыть сзади. Было бы нелегко застрять в шкафу - если бы я вообще мог втиснуться внутрь. Я еще немного ткнул заднюю часть механизма, на этот раз плоским лезвием отвертки, и обнаружил, что так проще.
   Я установил управление шкафом на предрассветные часы того утра. Я приеду до того, как Джонас подключит электричество к будке. Я бы сунул послание своего будущего "я" в лицо Прошлому Джонасу и потребовал, чтобы он остановился. Пока Прошлый Джонас не закончил будку, Будущий Джонас не мог вернуться.
   А если Прошлый Джонас вместо того, чтобы слушать, ткнет в меня пальцем? Каким бы пьяным он ни был, по крайней мере, у меня будут более быстрые рефлексы.
   Это может сработать.
   Так же, как молоко и кофе могут разделяться?
   На коленях - ноги согнуты вдвое, лодыжки вывернуты внутрь, босые ступни упираются в задницу, в агонии от бедер до пальцев ног - я втиснулся внутрь шкафа. Я не только должен был вписаться, мне нужна была свободная рука сзади, чтобы нажать клавишу ввода . Мне нужна была свободная рука впереди, чтобы закрыть дверь, а затем открыть защелку.
   Как раз вовремя я вспомнил, что мне нужна копия предупреждения. Я вывернулся, сунул свернутый экземпляр в карман рубашки и прокрался обратно в шкаф. Отвертка, заткнутая за пояс, порезала мне бедро.
   Я закрыл дверь. Ощупывая за спиной, я на ощупь определил клавишу ввода . Я нажал-
   * * * *
   Я вздрогнул от первого пронзительного гудка прямо в ухо.
   Шкаф закачался и чуть не опрокинулся. Когда мое сердце перестало колотиться, я потянулся к защелке, но не смог дотянуться до нее. Упираясь локтями в ребра, я едва мог дышать.
   Если бы я не выбрался быстро, был бы у меня воздух , чтобы дышать?
   Дюйм за дюймом я работал отверткой на поясе. Мне удалось перевернуть лезвие инструмента вверх, не уронив его.
   С облегчением я взломал защелку. Я держал себя достаточно крепко, чтобы дверь не врезалась во что-нибудь поблизости.
   Лаборатория была хорошо освещена.
   Подавив стон, я вылез из шкафа. Я засовываю отвертку обратно за пояс, чтобы убрать позже.
   Джонас стоял напротив склада, внутри ограждения из цепей, спиной к открытым воротам. Он подключил силовой кабель к распределительной раме. Я с облегчением увидел, что противоположный конец кабеля болтается на полу возле будки. Я не слишком опоздал.
   Теперь, чтобы отговорить его...
   Мои туфли остались на несколько часов в будущем; Джонас не мог услышать, как я иду босиком. Проходя через открытые ворота, я позвал: "Джонас".
   Он обернулся, широко раскрыв глаза. - Уходи, - сказал он.
   - Джонас, это важно.
   "Уходи ! " Он побрел ко мне.
   Я обошла его стороной. "Джонас, слушай очень внимательно. Я завтрашний я. И более того, - я потянулся к карману рубашки, - у меня сообщение от...
   Он дико замахнулся на меня.
   Я отскочил.
   Его кулак пронесся мимо меня в распределительную раму. Из-за инерции или опьянения все остальное последовало за ним.
   Мир вспыхнул белым. Я пролетел по воздуху, подброшенный взрывом, или электрическим разрядом, или столкнувшись с Йонасом, и врезался в забор.
   Когда я снова смог видеть, Джонас лежал грудой на бетонном полу. Его тело дернулось; его волосы были в огне; пар клубился от его одежды. Его окутала вонь кислоты и горелого мяса.
   Зная, что ничего не будет, я проверил пульс.
   ГЛАВА 11
   Ошеломленный, ошеломленный, я бежал из вольера. В ближайшем темном углу я устроился на полу, локти на коленях, обхватив голову руками. Думаю, я сам себя накрутил.
   При каком-то невозможном удалении несвязанный конец силового кабеля прыгал и писал, искрил и трещал. Такого раньше не было. Этим диким ударом Джонас, должно быть, ударил по автоматическому выключателю и активировал цепь.
   Джонас был мертв - как будто от моей собственной руки - так и не прыгнув в будущее. Никогда не идя вперед, он никогда не вернется. Так и не закончив свою машину размером с человека, никто другой через нее не прошел бы.
   Это было окончено.
   Но если бы все закончилось, вспомнил бы я события прерванного будущего? И это были не только мои воспоминания. Дорогостоящее оборудование в лаборатории проверило, что некоторые Future Jonas все еще отправляли подсказки.
   Ветви? петли? Это были условия Джонаса. Время - или, по крайней мере, игра со временем - не должно быть чем-то таким простым. Для меня время пришло скорее к спирали или, возможно, к американским горкам.
   А еще зловещий.
   Это строчка из " Двенадцатой ночи "? Я не был уверен в пьесе, но вспомнил текст Шекспира.
   И таким образом вихрь времени приносит ему месть.
   Я видел, как Джонас прыгнул в будущее. То, что у меня все еще были те воспоминания... значит ли это, что он еще может вернуться?
   Пока я боролся с парадоксом и вихрями, конец извивающейся высоковольтной линии хлопнул в открытый люк кабины.
   Больше искр. Запах сгоревшей электроизоляции.
   И Джонас - какой-то Джонас - появился в будке.
   * * * *
   Я вскочил на ноги, бросившись к будке. Джонас, стоя лицом к элементам управления, которые он только что использовал, должен был видеть через заднюю панель - самого себя. Лежит неестественной кучей, раскинув руки, его волосы и одежда все еще тлеют. неподвижный.
   Стеклянный флакон выскользнул из руки Джонаса и разбился о пол кабины.
   Почему Джонас его бросил? В шоке от увиденного? От удара, когда я ударился о дверь кабины? либо. Оба. Это не имеет значения.
   Я воткнул отвертку во внешнюю ручку двери, надеясь, что это не позволит внутренней ручке открыть защелку.
   Джонас повернулся и уставился на меня. И снова к его трупу. И снова на меня.
   - Авария, - сказал я. - Ты ударил себя током.
   Я поднял копию записки будущего меня. Я не знаю, сколько из этого Джонас прочитал. Пожалуй, хватило картинки.
   - Это был образец вакцины, который я уронил, - наконец выговорил он.
   - Может, тебе вернуться за другим? Я попросил. - Или еще одна поездка усугубит ситуацию?
   Джонас покачал головой. "В лучшем случае вакцина предотвращает заражение. Это никогда не лечит. А я... - он сжался внутрь себя, - я нулевой пациент. Если я покину эту будку.
   Нулевой пациент: человек, спровоцировавший эпидемию.
   Даже из образца, сколько времени потребуется для синтеза, массового производства и распространения вакцины? К тому времени как далеко и широко распространится чума судного дня?
   - Сжечь, - сказал Джонас. Его голос стал твердым. "Сжечь чертову лабораторию. Все это. Все. Мои заметки. Мои прототипы. Хотя никто, кроме меня, не понимает и не знает, как их конструировать".
   - Но вирус, - сказал я. "Жара. Если треснет стекло будки..."
   - Это не будет проблемой. Повернувшись ко мне спиной, он постучал по панели управления.
   Он и все вирусы, которые он принес с собой, исчезли из будки.
   В сверкающих искрах купе у подножия кабинки вспыхнуло пламенем.
   * * * *
   Где Йонас? Когда Йонас? Джонас? Мертвый, я считаю. Любые и все из них. Некоторые, возможно, застряли в подвешенном состоянии временной шкалы. Парадоксы далеко за пределами моего понимания.
   Я поставил перед собой задачу, которую мог бы выполнить: последнюю просьбу Джонаса.
   Я закрыл главный водяной клапан спринклерной системы и отключил пожарную сигнализацию. Начав с лабораторной тетради Джонаса, найденной лицевой стороной вниз на ближайшем верстаке, я бросил бумагу в небольшой костер. В восходящих потоках клубился светящийся пепел.
   Старый склад был трутницей. Десятилетия сухого дерева вспыхивали от прикосновения искры. Огонь побежал по стенам, по стропилам, по потолку. Когда в цепи основного освещения произошло короткое замыкание, у меня было достаточно света от костра, чтобы видеть.
   Пожарным топором я рубил поддоны на растопку. Я облил древесные отходы керосином, который мы оставили для обогревателей; брошенная кухонная спичка подожгла костер. В костер попали ноутбук Джонаса, iPad и видеокамера - все, что могло содержать цифровую запись. Электронное оборудование может и не сгореть дотла, но при достаточной деформации и плавлении - я должен был поверить - ничего нельзя было восстановить.
   Взревел огонь. Жара была сильной. Дым и едкие испарения щипали мне глаза. Пробковые доски Джонаса пылали, и языки пламени лизали лестницу.
   Но моя работа не была завершена, пока каждый трансивер, начиная с самого раннего прототипа, не был разбит до неузнаваемости. И начиная с самого раннего прототипа, я был в тупике. Джонас построил его в чертовски тяжелом сейфе. Я не мог начать перемещать его к моему костру.
   Вместо этого я таскал горящие угли от одного прототипа к другому. Вокруг трансивера, в котором хранилось послание будущего меня, я сложил угли в два раза выше, молясь, чтобы жар испепелил любой вирус чумы внутри.
   Пятнистое изображение Джонаса за стеклянной дверью вспыхнуло пламенем. Я стоял, завороженный. Только после того, как удар по стеклу рассыпал почерневшую страницу в пепел и копоть, я смог оторваться.
   Визг поймал мое ухо. Морские свинки! Они были в бешенстве, цепляясь за прутья своей клетки. Я подтащил клетку к ближайшей двери, распахнул ее и выпустил своих питомцев.
   Ветер, врывающийся в отверстие, был подобен накачиванию огромных мехов.
   Со свистом взорвался огонь. Я вбежал внутрь, чуть не раздавленный пылающими стропилами, падающими на дверной проем. Стеклянная стена офисов на первом этаже разлетелась вдребезги. Деревянные лестницы на полу вспыхнули яростным жарким пламенем.
   А сверху раздался крик о помощи.
   ГЛАВА 12
   Я был наверху. Петр, который принадлежал этому часу. Я была так сосредоточена на том, когда может появиться Джонас, что даже не думала о другом себе .
   Наверху я, эй, был пьян. смущенный. И в ловушке ада.
   Жара была ощутимой. Я не мог подобраться ближе чем на двадцать футов к лестнице. Я побежал к лифту и остановился на полпути. Это не сработало. Я побежал назад.
   В холле наверху, сквозь черный жирный дым и ревущее пламя, я увидел испуганное лицо. мой собственный.
   Он узнал меня? Я не знаю. "Окна холла!" Я закричал.
   "Слишком маленький!" - крикнул он в ответ. Он оглянулся через плечо. "И внешняя стена горит".
   Я услышал сирены, громче с каждой секундой. "Пожарные машины едут. Подожди!"
   И с моим сердцем во рту, я оставил его. Осталось испортить оборудование.
   "Помоги мне!" наверху я кричал.
   Но я не мог ему помочь. Я ничего не мог с собой поделать. Стены пламени преградили двери и погрузочную площадку.
   Что-то внутри меня прошептало: "Но ты можешь помочь себе сам". Я еще не занимался приемопередатчиком размером со шкаф. Забавно, как я оставил его разрушение напоследок. Я мог бы еще раз вклиниться внутрь, прыгнуть на день назад...
   Большая часть меня, к счастью, отпрянула. Наверху некий Питер поджаривался до смерти. Питер из какого-то непостижимого будущего пожертвовал собой, своим многострадальным миром , чтобы послать мне предупреждение. Для меня улизнуть означало бы оставить этот трансивер в рабочем состоянии. Он может избежать полного уничтожения в огне. Если, чтобы не рисковать, я уничтожил этот блок вчера , будет ли он у меня завтра , когда он мне понадобится ?
   Я не забыл, как "случайное" колебание высоковольтной линии отбрасывало конец кабеля в открытую панель доступа кабины. Чтобы не закоротить и не сжечь электронику. Не сделать каскад искр, чтобы потом выписать себя обратно.
   Нет: точечно приварить соединения в нужных местах с точностью, достаточной для подачи питания на несколько минут. Достаточно долго, чтобы Джонас вернулся, поговорил со мной, а затем принял свое заразное "я"... когда-нибудь.
   Несчастный случай? Стечение обстоятельств? Шансы на формирование этой цепи должны быть за астрономическими.
   Назовите это судьбой или вихрем времени... Если бы человеческая слабость позволила, что- то отомстило бы.
   Задыхаясь от дыма и желчи, испытывая отвращение к своей минутной слабости, я открыл электронный отсек этого единственного оставшегося трансивера. Я вырвал его внутренности и закопал их в раскаленных углях.
   Моя работа была сделана.
   Вокруг, уже совсем рядом, завыли сирены.
   Пламя охватило клетку, и меня подавил тошнотворно-сладкий запах горящего мяса. Или Джонас. Когда загорелась четырехфутовая катушка силового кабеля, едкая вонь горящей изоляции была милостью.
   С оглушительным треском что-то за забором, возможно, взорвалось трансформатором.
   Я сидел на чистом месте на бетонном полу, одном из немногих мест, на которые еще не претендовали пылающие обломки. И ждал, пока дым, жара или рухнувшая крыша положат конец делу.
   * * * *
   Я проснулась, кашляя. Затем меня поразил сухой озноб; Я попытался, но не смог сесть. Мне удалось только сбить пластиковую маску со рта и носа.
   "Питер!" Я слышал. - Лежи спокойно, милая.
   Виктория. Она стояла на коленях рядом со мной, дрожа.
   Я лежал на носилках рядом с фургоном спасательного отряда, его световая полоса мигала. Рослый мужчина в халате оттолкнул ее в сторону и вернул маску мне на лицо. Он сказал: "Это для кислорода, и он тебе нужен. Это чудо, что тебя вытащили.
   Они. Лежа на спине, я насчитал пять пожарных машин. Бригады с толстыми шлангами распылили пламя и соседние здания, на которые, казалось, могло распространиться пламя.
   Виктория погладила меня по лбу. - Я слышала сирены, - сказала она. "У меня... у меня было плохое предчувствие. Я следовал за пожарной машиной".
   За ее плечом появилось привидение. Я увидел в окне второго этажа коридора, освещенном огнем, отчаянное лицо. мое лицо. Только на мгновение, а потом исчезло.
   Грустная не передать словами, я отвернулась от Виктории и Питера.
   ЭПИЛОГ
   - Выпейте что-нибудь, - говорит полицейский. Он подталкивает ко мне через стол бутылку с водой.
   Вытираю рвоту с лица рукавом. Рубашка серии дым. Я полощу рот глотком прохладной воды. Плюнуть некуда, поэтому глотаю.
   "Они нашли два тела из того, что осталось от склада, - говорит полицейский. "Мы говорим об обвинениях в убийстве, а не только в поджоге".
   За бурей воспоминаний я его почти не слышу. Я ничего не говорю.
   "Один из них был крупным мужчиной, совершенно очевидно, что это был арендатор, доктор Холл. Горский. Ты так ненавидишь своего босса , Битнер? Сжечь его заживо?
   Я не ненавидела Джонаса, не то чтобы я собиралась это объяснять. Не то, чтобы я вообще говорил. Любое слово из моих уст сделает следующее слово легче.
   Этот Джонас умер в одно мгновение, но другой Джонас ужасно умирал от чумы судного дня. Или будет, или будет, или уже было. Я видел фото.
   Жалкий, раскаявшийся Йонас.
   В конце концов он увидел, что вмешательство во временную шкалу должно прекратиться. Я был в этом уверен. Потому что Джонас мог забежать вперед и отправить записку самому себе за несколько месяцев до этого. Простое примечание: огонь Питер. Он вызовет проблемы.
   Он не прислал такой записки, иначе меня бы сейчас не было здесь, обвиняя в его смерти.
   Или не было будущего трансивера, к которому он мог бы сбежать, потому что я его уничтожил. Если только любопытные бывшие коллеги, вдохновленные переосмыслением теорий Йонаса, не изобретут технологию заново...
   Я не осмеливаюсь сказать ничего такого, что могло бы привлечь их внимание.
   Полицейский изучает мое лицо. "Итак, - говорит он, - кто был вторым парнем на складе? Вы могли бы также дать мне это. Медицинская экспертиза расскажет нам достаточно скоро.
   Пытаясь сохранить бесстрастное выражение, я делаю глоток воды. И беспокоюсь, что судмедэксперт найдет пригодные для использования отпечатки пальцев на моем другом я. Что он найдет мои отпечатки.
   Если верить телевизионным криминальным сериалам, даже у однояйцевых близнецов не бывает одинаковых отпечатков пальцев. И вообще, у меня нет близнеца. Даже не брат.
   Надеюсь: пусть сыщики воображают себе клонов. Но Йонас был физиком, а не биологом. Кто-нибудь заподозрит, что кто-то из меня пришел из другого времени?
   Я не видел ничего, что можно было бы с этим поделать, кроме как не давать намеков.
   - Ответь , черт возьми! - кричит полицейский, стуча кулаком по столу.
   Моя бутылка с водой подпрыгивает, падает и выплевывает буль-буль-буль мне на колени. Я держу свою реакцию на тик.
   Они не могут заставить меня говорить, я уверяю себя. Они могут только посадить меня в тюрьму. Или посадите меня в лечебницу, если решат, что я сумасшедшая. Вселенная сделала все возможное.
   Еще раз, я ошибаюсь.
   * * * *
   "Что это ?" - спрашивает Виктория, по ее лицу текут слезы. "Я знаю тебя. Я знаю, что ты никому не причинишь вреда. Почему ты не защищаешься?" И жалобно: "Почему ты не хочешь поговорить со мной, Петр?"
   Я нем, прежде всего, для нее . Я не издаю ни звука, хотя желание объяснить поглощает меня. Я даже не двигаюсь, хотя моя потребность обнять ее непреодолима.
   Вместо этого я сосредотачиваюсь на Джонасе, плоть сползает с его лица.
   Как я могу помнить будущее, которое было отменено? И как погибло, когда я погибла в огне, так и не спустившись вниз, чтобы обнаружить более ранний обман и планы Джонаса...
   Все это я помню с болезненной ясностью.
   Но бесполезно спрашивать как, как и не у кого спросить . Должно быть достаточно знать, что между нами, Джонасом и мной, скручивалась и завязывалась, запутывалась и распутывалась линия времени. И, вполне возможно, мы его починили.
   Если я смогу сохранить его в целости.
   Виктория берет меня за руку. - Если ты когда-нибудь что-нибудь чувствовал ко мне, ты объяснишь.
   Четыре миллиарда погибших: невообразимая цифра. Непонятная абстракция. Виктория упала? Это все слишком правдоподобно, и я не могу вынести эту мысль. И вот я вглядываюсь в пространство, избегая ее взгляда.
   Что подумает моя любовь, когда тело со склада - мое тело - будет опознано?
   Гораздо труднее, чем увидеть, как я умираю, я молчу.
   Наконец Виктория устала ждать. Она встает, чтобы уйти, плечи дрожат, глаза красные и опухшие. Когда дверь комнаты для допросов со вздохом закрылась за ней, я думаю о том, что мы могли бы иметь вместе.
   И внуков без дедушки.
   И порхающие крылья бабочек.
   И безумно крутящееся колесо юлы.
   ЭТИ КАМНИ ПОМНЯТ, Реджинальд Бретнор
   Это мое признание. Я убил Игнатьева. Я убил академика Андрея Константиновича Игнатьева, выдающегося гения века, универсального ученого, уникального ума, победившего в полудюжине дисциплин, некоторые из которых совершенно не связаны друг с другом. Так всегда говорили о нем "Правда" и другие партийные органы, и они не преувеличивали. Он был физиком-теоретиком, лауреатом Нобелевской премии. Он был физико-химиком, снова лауреатом Нобелевской премии. Сколько Ленинских премий он получил? Сколько украшений?
   Это все правда. Верно и то, что он был членом ЦК партии. Он был не просто креатурой людей внутри Кремля - он был одним из них. Он также был эгоистом: полностью эгоистичным, полностью самоуверенным, совершенно безжалостным. Физически он был необычайно силен, с плечами быка и огромной, круглой, лысой головой турецкого борца. И он был жесток. Коллеги его боялись. Его женщины сначала верили, что любят его, а потом неизменно обнаруживали, что ненавидят и ненавидят его.
   Он также был человеком, чье влияние освободило меня после того, как я провел одиннадцать лет в тюрьме.
   Впервые я встретил его много лет назад, когда мы оба учились в университете, где у нас были общие друзья - профессор математики, его жена и его дочь Евгения, очень тихая, нежная девушка, на которой я надеялся жениться. Он всегда подшучивал надо мной, над моим длинным, худым телосложением, над моими бледными редкими волосами и отпускал грубые шутки над моей специальностью, над древними языками, которые я любил. "Наша Фредичка, - говорил он, - скоро сообщит о самом важном открытии: в староминойском языке есть восемьдесят семь слов, обозначающих женские половые органы. Представить его! Он написал на эту тему диссертацию на пятьсот страниц".
   Я краснел, а он просто хохотал. Меня зовут Фредерик - мой отец, музыкант, назвал меня в честь Шопена, которого он любил, - но никто не называл меня Фредичкой с детства. Игнатьев сделал это, и то, как он это сделал, лишило меня всякого достоинства, которое у меня могло быть. Большая часть моей жизни тогда была отдана моей поэзии, и он высмеивал даже это, декламируя недобрые пародии, подражая фальцетом моему голосу. Долгое время я это терпел ради Жени и ее родителей. Потом я узнал, что она и Игнатьев были любовниками, и удалился как можно ненавязчивее, как-то чувствуя, что дело кончится для нее озлобленностью, ненавистью и презрением к нему и еще более к самой себе. Я ушел в свои языки, в свою поэзию, в компанию других лингвистов и других поэтов. В конце концов я получил место в Институте древних языков, преподавал, занимался исследованиями, писал монографии.
   Это была хорошая жизнь, и моя карьера, хотя и спокойная, не была незаметна. Для меня не было ни Нобелевских премий, ни блестящих почестей, но достаточно признания, чтобы я чувствовал себя состоявшимся, нужным. К сожалению, этого тоже было достаточно, чтобы возбудить зависть у тех немногих, по чьим головам меня продвинули; и я был достаточно нескромным и чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы слишком легкомысленно общаться с поэтами-диссидентами и публиковать собственные стихи, вопиющие против политической несправедливости. Я так и не узнал, кто на меня донес, но однажды ночью, спустя восемь с половиной лет, они пришли за мной.
   Если вы читали Солженицына, то вам знакомо то, что было дальше: Лубянская тюрьма, камеры, допросы - бесконечные допросы, изощренные истязания души и тела, - а потом издевательство над судом, и холод, запертость, теснота. охраняется от Двершинской казармы. Там я и провел эти одиннадцать лет. Это была тюрьма для ученых и ученых, очень похожая на ту, что была в " Первом круге" . Мы работали бесконечно, имея минимум еды, тепла и одежды, необходимых для работы. Часто я задумывался, чьи ученые работы я пишу, над переводами каких влиятельных партийных академиков я трудился. Но, по крайней мере, я мог учиться, учиться и поддерживать свои языковые навыки, а также писать стихи для своих сокамерников, а иногда даже для охранников.
   Когда меня призвали, была глубокая зима, и снова ночь. Я только что заснул в своей холодной жесткой постели, когда меня разбудили трясущие меня руки. Незнакомый мне охранник посмотрел на бумагу в своей руке при свете фонарика.
   "Колпаков?" он сказал. - Фредерик Платонович Колпаков?
   Я признал свою личность.
   - Вставай и одевайся, - приказал он. - Вы должны покинуть это место.
   "Покинуть?" - воскликнул я. - Ч-что они от меня хотят?
   - Мне не сказали, - прорычал он. "Одевайся. Вам больше ничего не понадобится.
   Я встал и оделся, понимая, что мои спутники проснулись, чувствуя, как их страх вторит моему собственному. Когда я вышел с охранником, некоторые из них шептали мне на прощание, желая удачи.
   Охранник провел меня по обледенелым коридорам к кабинету начальника тюрьмы, грузный мужчина с агатовыми глазами и обманчивой веселостью. Я вежливо спросил его, куда меня везут, и он ответил лающим смехом. "Почему, я не могу вам этого сказать! Все будет большим сюрпризом!" Он хлопнул меня по спине. "Может, отвезут в Московский зоопарк и скормят львам, ха-ха-ха!"
   Дали нижнее белье, носки и туфли, рубашку, галстук, плохо сидящий гражданский костюм, сильно поношенное, но тяжелое пальто. Мне в руки дали потрепанный чемодан. Я подписал несколько документов.
   Потом я и неизвестный охранник вышли в ночь. Там я столкнулся со своим первым сюрпризом. Никакой черноты, окутанной ожидавшим меня. Вместо этого охранник подвел меня к огромному лимузину, двигатель которого ровно урчал, а из выхлопной трубы шло облако пара. Он открыл заднюю дверь.
   - Садись, - приказал он.
   Когда дверь распахнулась, внутри зажегся свет. Я посмотрел. Я смотрел. Игнатьев сидел там.
   Он почти не изменился. Его черты повзрослели. Его голова и плечи казались еще более массивными, чем раньше. Я, конечно, был знаком с его карьерой, с достижениями и славой, которые, как я знал, унесли его далеко-далеко от таких узких, недобрых миров, как мой.
   -- Ну, Фредичка, -- сказал он со всем прежним презрением в голосе, -- садись в красивую машину. Мы с тобой собираемся прокатиться".
   -- А-Андрей Константинович! - пробормотал я.
   - Хорошо, ты меня помнишь. Заходи, заходи!"
   Я опустился на роскошное сиденье, зажав жалкий чемодан между дрожащими коленями. Дверь за мной закрылась. Мы начали двигаться. Когда мы выехали со двора и проехали окружающие кольца заборов, я увидел охранников, мимо которых мы проезжали, отдавая честь. Я был потрясен. Я не мог себе представить, почему меня освободили. Я не знал, действительно ли я был освобожден. Я был поражен личностью моего избавителя. Но я вышел из тюрьмы. Никакие стены не ограничивали меня. Охранников не было - по крайней мере, я не мог их опознать. Через окно машины я увидел зимние звезды, ярко сияющие на замерзшем небе. Слезы текли по моим щекам. Я не мог говорить.
   - Вам интересно, почему я добился вашего освобождения? сказал он тогда. "Вы спрашиваете, почему я, Игнатьев, вывел из острога моего старого друга Фредичку? Ну, вот что я вам скажу - это потому, что мне нужны ваши языки. Остальное вы узнаете позже. На данный момент, пожалуйста, помните, что вы еще не полностью свободны, что власти отпустили вас работать на меня ".
   Я покачал головой. Зачем Игнатьеву из всех людей мои языки? - пробормотала я, пытаясь выразить ему свою благодарность.
   Он отклонил усилие жестом. "Прежде чем мы закончим, - он наклонился ко мне, и презрение вдруг исчезло из его голоса, - вы заработаете свою плату. Кроме того, я обещаю вам, что от торта, который я разрежу, будет много крошек славы. Но сначала будет работа для нас обоих. Завтра я расскажу тебе больше, а еще нам придется кормить тебя лучше, чем они, и достать тебе одежду взамен этих тряпок, и пусть тебя осматривает настоящий доктор.
   * * * *
   дачи , его виллы далеко в Подмосковье, оставалось пройти еще несколько миль , и по дороге он задавал мне вопросы: о тюрьме, о работе, которую они заставили меня там делать, - с чем он на удивление привычный. Я ответил ему так полно, как только мог, извиняясь за то, что события были для меня слишком тяжелы; а потом он стал рассказывать о людях, которых мы давно знали, рассказывая мне, кто умер, кого повысили или опозорили, кто что опубликовал. Все это было для меня новым. В тюрьме я почти ничего не слышал. Но он ни разу не упомянул о Евгении или ее родителях, и я был ему благодарен за это. Действительно, я никогда не видел его таким теплым и человечным; и я никогда не был к снова.
   Было около полуночи, когда мы добрались до дачи , беспорядочного деревянного здания, которому больше века, изначально построенного для какого-то давно забытого дворянина или богатого купца. С удивлением я шел в его тепло, в его свет и тень, ступая по его восточным коврам, глядя на огромные изразцовые печи, бронзы, картины, старинные иконы, старинную мебель, серебряный самовар, господствующий над более мелким серебром и позолотой из великого мастерские царского прошлого. Несмотря на час, его домоправительница, высокая красивая женщина, которая, как я узнал позже, также была его любовницей, сначала принесла нам бренди - бренди, я не мог в это поверить! Я понял, что не ел по-настоящему приличной еды с тех пор, как попал в тюрьму.
   На мгновение мои опасения исчезли. Я ел и пил впервые за одиннадцать лет. Игнатьев тоже ел, изредка разговаривая и глядя на меня с фамильярным выражением полузабавного презрения, но все мое внимание было приковано к этой еде. Я, привыкший думать, что дисциплинировал себя сверх таких вещей, внезапно понял, насколько я был голоден. Наконец, когда мы кончили, мои подозрения к нему, моя неприязнь - да, ненависть к нему - все притупилось. Благодарность легко приходит к полуголодным и только что освободившимся.
   Он и женщина отвели меня в спальню рядом с бывшей, должно быть, детской, то ли няни, то ли гувернантки, маленькую, голую, но - Боже мой! - с собственным умывальником и унитазом, все новое. Кровать была заправлена. Это уже было отклонено. Я села на него, неверяще разглаживая подушку.
   Женщина ушла, а Игнатьев на мгновение задержался. -- Спи спокойно, Фредичка, -- сказал он. "Тебя не разбудят охранники, ни храпа, ни болезней". Он смеялся. "И вы можете включать и выключать свет, когда захотите. Но прежде чем я покину тебя, я должен тебе кое-что сказать. Я начинаю новую карьеру. Я собираюсь стать самым известным археологом в мире. Я, Игнатьев, вырву самые охраняемые тайны прошлого, а ты мне поможешь. Спокойной ни ".
   Его слова глухо эхом отдавались в моей голове, только наполовину понятные. Я тоже пожелал спокойной ночи, и с этими словами он оставил меня. Все еще ошеломленный, я разделся, лег в постель - и сначала не мог уснуть от роскошного уединения, от тишины. Затем я дважды просыпался, думая, что все еще нахожусь в тюрьме, во сне. Потом я прекрасно проспал почти до девяти, когда меня пришла будить женщина Марфа.
   Я не видел его до гораздо позже в тот же день. Вместо этого человек, которого я взял себе в водители-телохранители, возил меня на большом лимузине по нескольким лучшим магазинам Москвы, где обычные люди ничего не могли купить, и купил мне одежду, обувь, все, что мне могло понадобиться. Он вел машину с минимумом разговоров, холодно и учтиво говоря мне, что именно этого и добивался Игнатьев. Он купил наш обед в хорошем ресторане. Потом мы поехали в поликлинику, где меня осмотрел пожилой врач с суровым лицом: анализы крови, рентген, препараты, кардиограммы, даже электроэнцефалограф. Я мог сказать, что она с первого взгляда знала, где я провел свои годы, но ни она, ни я не сделали никаких комментариев.
   Было пять часов дня, когда мы вернулись, и Марфа провела меня в свою библиотеку, где он ждал меня, выглядя странно неуместным среди ламп с бахромой и бисером, нависающих книжных шкафов и бронзового бюста Пушкина. Здесь также проявилась его страсть к коллекционированию. На его письменном столе стоял прекрасный серебряный ковш , блестевший витражной эмалью, и другие драгоценности были повсюду. Марфа закрыла за собой дверь. Он махнул мне на стул.
   Я посмотрел на дорогой костюм, который сейчас был на мне. -- Вы... вы были очень добры ко мне, Андрей Константинович. Я... я хочу, чтобы вы знали...
   Эй, прекрати меня. "Если вы собираетесь работать на меня - а я уверяю вас, что вы будете усердно работать на меня, - мы не можем допустить, чтобы ваша одежда воняла тюрьмой, и мы должны поддерживать ваше здоровье, чтобы вы могли работать".
   Он посмотрел на стопку монографий на своем столе. - Вы знакомы с недавней работой профессора Ривохина по языкознанию и филологии?
   Я покачал головой.
   - Тебе следовало бы, - сказал он. "Вы сделали большую часть этого, и все это было основано на определенных основных предпосылках, которые вы предложили в статье, прежде чем они увезли вас".
   Я подумал обо всей работе, которую проделал за эти годы, и о журналах, которые не получил. - Вы - вы хотите сказать, что этот Ривохин - что он просто присвоил себе все, что я сделал? Что он ничего к этому не добавил?
   - Ничего, - сказал Игнатьев. Он снова презрительно рассмеялся. "Фредичка, Ривохин видный, академик, как и я, как и я, видный член партии. Вы никогда не понимали важности принадлежности к аристократии, особенно к той, которая безопасна, потому что называет себя слугой, а не господином. Солженицын признал нас такими, какие мы есть, мы из нового класса, но мало кто другой. Так ваша работа стала работой старого Ривохина; все, что он сделал, это изменил несколько слов и удлинил несколько предложений. Он даже не понимает, к чему вы стремились, - он наклонился вперед, его широкие плечи затеняли стол, - к научному восстановлению древних языков, даже утраченных языков, из их уцелевших остатков, воссозданию их слов, их грамматики, их точное звучание. Скажи мне, я прав?"
   Я был поражен его знаниями, его проницательностью. Вот цель, которую я лелеял в своем уме, цель, которую я никогда не осмеливался сформулировать так ясно даже для себя. Мое выражение лица сказало ему все; Мне не нужно было ему отвечать.
   "Там! Мы понимаем друг друга, за исключением того, что вы никогда не заглядывали так далеко вперед. Ты никогда не думала соединить свои теории с компьютерными технологиями, не так ли, Фредичка? нет? Ну и Ривохин тоже. Он снова расхохотался. "Поэт в тюрьме и вороватый интеллигент-болван! Что ж, я подумал об этом, и это то, что мы собираемся сделать, вы и я. Я покажу вам, как сформулировать ваши теории, чтобы компьютеры могли их обрабатывать и проверять. Я не беспокоюсь о результате; Я уже уверен, что в основном они вполне верны. Вы видите, как это произведет революцию в археологии, это совершенное знание древних языков?" Он откинул голову назад. Он постучал по своему столу. "Открытия Шлимана, сэра Аурела Штейна, Говарда Картера и Карнарвона, всех остальных покажутся ничем! Я раскопаю могилу Александра! Я открою Атлантиду под водой! Игнатьеву откроются все великие тайны прошлого!"
   Теперь я тоже был взволнован, но не при мысли обо всех этих триумфах - которые, честно говоря, я считал невероятными, потому что даже полное и совершенное знание мертвого языка было бы мало пользы, если бы не было найдено письменных записей, на основе которых можно было бы работать, - а от невообразимой -или перспективу или реализацию собственной невысказанной мечты. Я даже не думал о том, какой может быть моя судьба, когда его компьютеры узнают все, что я знаю.
   - Э-это было бы великолепно ! Я прошептал.
   Он позвонил, и пришла служанка со стаканами и двумя графинами. На этот раз мы пили водку, и пили, пока Марфа не позвала нас обедать. Он пил в три раза больше меня и во время еды говорил - сначала о деталях моей работы и о специалисте по компьютерам, с которым я буду работать, потом о великих делах, которые он собирался совершить. Он говорил об азиатских курганах с их золотыми сокровищами, об огромных запасах золота, которые инки спрятали от жадности своих испанских завоевателей.
   "Да, Фредичка, - сказал он мне, - я изобрел прибор. Принцип совершенно новый - только я мог его даже вообразить! Знали ли вы, что под нашим Кремлем лежат мили забытых ходов, запечатанных комнат, не открывавшихся четыреста лет? Знаете ли вы, что где-то находится потерянная библиотека Ивана Грозного - восемьсот драгоценных рукописей, многие из которых - наследие Софьи Палеолог, племянницы последнего императора Византии, вышедшей замуж за Ивана Великого, его деда? Считается, что там находится полная греческая рукопись Гомера? Я найду эту библиотеку!" Он засмеялся своим раскатистым смехом, покачиваясь в кресле. Теперь он был пьян и пил послеобеденное бренди, но в его голосе не было хрипоты, а глаза были такими же проницательными и холодными, как и прежде. "Даже призрак Грозного Ивана не сможет охранять его библиотеку, когда я доберусь до нее!" он крикнул; и смех вырвался из него снова.
   Я поднялся, немного неуверенно. Я объяснил, что мне нужно много прочитать перед завтрашней рабочей сессией. Я попросил извинить.
   - Ты никогда не мог пить, не так ли? - заметил он. "Ну, это не имеет значения. Возвращайся к своим книгам и постели.
   Но в дверях он позвал меня. Я остановился, повернулся. - Ты веришь в призраков, Фредичка? он спросил.
   Даже в шутку член ЦК партии не допустил бы в таком убеждении. -- Конечно нет, Андрей Константинович, -- отвечал я.
   Он презрительно посмотрел на меня с ног до головы. "Вы должны," сказал он; и его смех был настолько сильным, что это было почти угрожающе. "Вы должны верить в них. Вся Россия одержима. В Кремле, на Красной площади бродят тысячи замученных, вопиющих о пощаде, убитых там. На этой даче обитают привидения, и вы увидите ее призрак. Спи спокойно, Фредичка.
   Я слабо усмехнулся и пожелал спокойной ночи, но когда я шел по коридору, ускоряемый этим громадным смехом, я чувствовал, как холодок - неужели это только суеверие? - опустился на меня.
   * * * *
   Четыре месяца я жил там с Игнатьевым. На третий день, после того как пришли отчеты о моем медицинском осмотре, он представил меня специалисту по компьютерам, невысокому, опрятному, приятному человеку в серебряных очках. Его звали Артемко, и его интересовали только его компьютеры и шахматы. С ним было легко ладить, и, поскольку Игнатьев поселил его в комнате недалеко от моей, он почти всегда был доступен. Мне не составило труда объяснить, как действует моя теория и как, в отличие от большинства филологических теорий, она применима не только к определенным группам языков, но ко всем, кроме, быть может, самых примитивных; и он, со своей стороны, проявил неподдельный интерес, так же терпеливо объясняя, как эта теория может быть использована его инструментами. Работали целыми днями, каждый день, обычно у Игнатьева дома, но иногда и в институтской лаборатории, где Артемко регулярно работал. Иногда я также брал у Игнатьева разрешение на пользование библиотеками, когда мне требовались ссылки, которые мне было нелегко доставить.
   Я всегда получал удовольствие от своей работы; и теперь передо мной открылись новые горизонты. Я наслаждался своими днями. Иногда после ужина, когда Игнатьева не было дома - а это было обычно пять вечеров из семи, - я играл в шахматы то с Артемко, то с Марфой, или мы вместе смотрели телевизор. Она была добра ко мне - настолько добра, я думаю, насколько осмелилась быть. Она никогда не говорила об Игнатьеве. Было видно, что она любит его. Столь же очевидно было и то, что она отчаянно несчастна; несколько раз утром я удивлял ее плачем. Но если мне что-то было нужно, я должен был только попросить ее. Если мне было плохо, она приносила мне отвар или давала лекарства. Потом, когда у меня были проблемы со сном после того, как Игнатьев выпил, и, лежа в постели, я все еще слышал его смех, звучащий у меня в ушах, она дала мне снотворное, которое ей прописал врач. Она дала мне целую бутылку, предупредив, что они очень крепкие, и сказав, что ей самой они никогда не были нужны. Интересно, что теперь с ней будет?
   На самом деле, моя бессонница длилась недолго. Я понял, что для того, чтобы выполнить всю свою работу, чтобы выжить, мне нужно спать естественным образом и не полагаться на опиаты. Одна в своей комнате ночью, я поняла, что даже не до конца осознаю ситуацию, в которой нахожусь. Тюрьма, какой бы неприятной она ни была, была предсказуема. Игнатьева, я знал, не было. Я лежал там, гадая, какие у него на самом деле намерения по отношению ко мне, отправит ли он меня обратно в тюрьму после того, как высосал меня досуха, или, живя даже в тюрьме, я не буду опасен для его новой репутации. И бывали ночи, когда я лежал полубодрствующий и полусонный, воображая - или воображал? - странные звуки в стенах и тонкие движения воздуха.
   Наконец, не успела и полдюжины снотворных выпито, как я вспомнил, как приучил себя спать в тюрьме. У меня всегда была почти совершенная память на поэзию, и поэтому я читал себе Пушкина, и Лермонтова, и свои стихи, и друзей, и бесконечные пассажи Байрона, и мысленно играл целые сцены из Расина и Мольера. . Библиотека в моем сознании была мгновенно доступна, а не спрятана под землей, как у Ивана Грозного.
   Шли недели и месяцы, и мы добились прогресса. На этом этапе мы работали в двух основных лингвистических областях: славянской и греческой; и теперь мы впервые обнаружили, что созданные компьютером слова - слова, воспроизведенные такими, какими они были бы несколько сотен, несколько тысяч лет назад, - были действительными. Когда я сверил их со старыми документами и античными надписями - славянскими письменами, которым несколько сотен лет, греческими, которым две или три тысячи лет, - они совпали. Сначала были отдельные слова, потом целые фразы. Я становился все более и более возбужденным. Так же поступил и Игнатьев. Он пил и хвастался, говорил о своих воскресших призраках и, как всегда, смеялся над моим замешательством.
   В течение второго месяца он приказал мне сосредоточиться на славянских языках, особенно на русском. Он сказал мне, что именно здесь наши результаты будут самыми немедленными и драматичными. -- Мы здесь, -- сказал он, -- среди всех наших русскоязычных призраков, не правда ли, Фредичка? Мы должны максимально использовать наши возможности".
   Когда четвертый месяц подходил к концу, Артемко объявил, что его собственная работа закончена, что ему придется вернуться к своей работе в лаборатории. Он обещал время от времени возвращаться и играть со мной в шахматы, и мне было искренне жаль, что он уходит.
   В ту ночь, когда мы заканчивали ужинать, пришел Игнатьев, уже более чем слегка пьяный, и удивил меня своим молчанием. Он подсел к нам, налил себе стакан вина и серьезно и вежливо спросил меня, понимаю ли я теперь русский язык, может быть, даже диалекты русского языка четырехсотлетней или пятисотлетней давности.
   Я сказал ему, что уверен, что смогу, если только почерк будет достаточно четким и четким.
   - А если б не было написано, Фредичка? он спросил. - А если бы они были призраками?
   -- По моей теории, компьютеры дали нам звуки именно такими, какие они были, Андрей Константинович, -- отвечал я, улыбаясь. "Если бы их можно было услышать, я бы прекрасно их понял".
   - Хорошо, хорошо, - сказал он. "Ну, скоро увидим". Он налил себе еще вина; он налил Марфе стакан. Я посмотрел на нее. Она слегка улыбнулась и кивнула на дверь. Я понял, что теперь он хочет побыть с ней наедине, и пожелал им спокойной ночи.
   Часа два я просидел в постели, читая роман Джека Лондона, теряясь среди снегов, диких зверей и суровых старателей аляскинской глуши, среди опасностей и неудобств, отличных от моих собственных. Потом я выключил свет и заснул.
   Было два часа, когда я проснулся, или, вернее, когда меня разбудили. Я слушал, мои глаза все еще были закрыты. Звук был со мной в моей комнате. Это был звук горького плача женщины, и первой моей мыслью было, что, должно быть, случилось что-то ужасное, что Игнатьев сделал с Марфой что-то неописуемое.
   Естественно, моим импульсом было утешить ее, возможно, помочь ей, если бы я мог. Я повернул голову и посмотрел.
   В моей комнате была женщина. Но она не была Марфой. Это была та, кого я никогда раньше не видел, маленькая хорошенькая женщина в длинном сером платье из меланжевого шелка, скроенном по моде середины 19 века. Ее волосы были золотыми. На ней была золотая цепочка, большой медальон и эмалированная брошь. Она очень медленно шла по комнате, отчаянно плакала, сжимая в тоскливых руках платок. Она была прекрасно видна, окружена почти фосфоресцирующим сиянием, и, когда она проходила мимо моей кровати, от нее исходил холод, холод, пронизывающий мою кровь и кости.
   Я не мог говорить, и она не смотрела на меня. Позади нее была дверь в детскую, из которой она, должно быть, вышла, хотя она была заперта. На мгновение мне показалось, что Игнатьев каким-то образом сыграл со мной злую шутку. Затем, повернувшись спиной, она оказалась у двери в холл. Затем она прошла сквозь его толстые деревянные панели и исчезла. В комнате снова было темно.
   Я поспешно включил свет. Я вспомнил все, что говорил Игнатьев о призраках России, призраках Кремля, Красной площади и дач .
   В ту ночь я снова не спал.
   Есть события, которые нельзя принять сразу, события, с которыми приходится бороться. Ум борется с тем, чтобы принять или отвергнуть их; разум и все учили войне с опытом своих чувств. Так было и со мной. Я никогда не верил в призраков; с другой стороны, я никогда догматически не верил в них. Что я видел? Она была такой настоящей, такой жалкой. Я, конечно, слышал о голограммах, но только в лабораториях; пока экспериментальные, можно ли их выпускать в таких масштабах? С Игнатьевым вы никогда не знали, - а разве и он пошел бы на такие крайности только для того, чтобы напугать меня? Кроме того, был тот внезапный, пронизывающий холод, явление, всегда связанное с возвращающимися мертвецами. Я сидел там, обсуждая все эти вопросы сам с собой и не решая ни одного из них, до рассвета, когда я находил прибежище в простоте умывания, бритья, одевания.
   Когда Марфа позвала меня к завтраку, я был явно измотан. Она заметила это и спросила меня. Я сказал ей, что мне приснился кошмар, что я не мог снова заснуть, что было слишком поздно принимать таблетки.
   Игнатьев уже вышел. Я провел утро и часть дня, пытаясь поработать, но безуспешно; в конце концов я сдался и час или два беспокойно задремал.
   Разбудил меня Игнатьев, тряхнув за плечо. -- Ну-ну, Фредичка, -- усмехнулся он, -- ты сегодня очень бледна.
   Я сел, протер глаза и ничего не сказал.
   Он посмотрел вниз, нависая надо мной. - Если бы вы не были таким практичным человеком, - он громко рассмеялся, - я бы поклялся, что вы видели привидение. но потом,
   Я же говорил тебе, что на этой даче обитают привидения, не так ли? Ну, чей призрак ты видел?
   Запинаясь, не желая этого, я объяснил ему, что знаю, что это либо галлюцинация, либо что-то, что он придумал с научной точки зрения.
   -- Умница моя Фредичка, -- сказал он, -- быть таким решительным материалистом! Он покачал головой. - Но уверяю вас, что она не была ни вымыслом, ни голограммой. Это была баронесса Елизавета Петровна Курбская, жена барона Курбского - старинное имя - офицера модного Преображенского полка. Аккуратная маленькая штучка, не так ли? Вы видели, как она плакала, потому что ее первый ребенок только что умер. Сама она умерла примерно через пятьдесят лет, в 1897 году, после того, как родила еще четверых детей и потеряла мужа на дуэли. Он был чрезвычайно интересным парнем. Через некоторое время, после того, как мы выпьем или выпьем, что, - снова раздался его смех, - я подозреваю, что вам это действительно нужно, я познакомлю вас с ним.
   Я вздрогнул.
   "Не волнуйся, - сказал он мне. "Вступление будет довольно односторонним, как и ваша встреча с баронессой. Пошли сейчас же.
   Я пошел с ним в библиотеку. Все было так же, как когда я впервые вошел туда, за исключением того, что жалюзи были задернуты, свет горел, а на его столе лежал предмет, которого я раньше не видел. Он был похож на чемоданчик, но больше и шире, чем обычно.
   Налил водки, поднял стакан. "Нашим призракам!" - сказал он, выпил и снова наполнил свой стакан. Затем он сел за письменный стол, указывая на стул рядом с ним. Я послушно сел, задаваясь вопросом, действительно ли я в своем уме.
   -- Теперь, -- сказал он, -- теперь, Фредичка, я объясню. Прошлой ночью я устроил вам встречу с маленькой баронессой, потому что хотел, чтобы вы не сомневались в реальности и важности того, что я обнаружил. Мои призраки реальны. Но не бойтесь - это не возвращающиеся духи мертвых. Мертвые не возвращаются". Он взмахнул рукой, охватив всю комнату, и теперь к его голосу вернулась интенсивность. "Посмотрите на эти стены, на этот потолок, на часы, на ковер, на этот стол. Все выглядит таким постоянным. Кто бы мог подумать, что все это, да и мы сами, не более чем проявления энергии. Вы кое-что знаете о физике - мне, конечно же, не нужно объяснять вам атомы. Все есть процесс; нет истинного застоя, только огромные энергии связаны временно - всегда временно - создавая впечатление статичности, долговечности, вечности. Галактики и солнца, мертвые безвоздушные луны, подсолнухи и прелестные обнаженные девушки - все это лишь видимость. Они не показывают лежащие в основе матрицы связанных энергий и энергий связи. А Фредичка, - он встал и начал ходить взад-вперед, - эти матрицы гораздо сложнее, чем кто-либо может себе представить. Они действуют на многих уровнях. И ничто - ни один процесс во Вселенной - не изолирован. Все влияют друг на друга, особенно те силы, которые порождаются нашим разумом. На грубом, материальном уровне каждый сделанный шаг, каждое сказанное слово, каждый нанесенный удар, каждое мгновение каждой жизни на земле производят тонкие изменения в матрицах. Все - все записывается".
   Он остановился передо мной. Он снова наполнил мой стакан. "Ты понимаешь?"
   - Я... я думаю, да.
   "Очень хорошо. Давным-давно я заинтересовался призраками. Некоторые из них были слишком хорошо засвидетельствованы, чтобы быть иллюзиями. Особенно это было верно в некоторых странах, в Англии, Шотландии, Ирландии. Вы понимаете, что в лондонском театре Друри-Лейн ходит призрак молодого человека в костюме 18 века, которого видели буквально тысячи? Что в городе Йорк видели, как римские солдаты маршируют сквозь стену по несуществующей дороге? Что в руинах аббатства Гластонбери по ночам, совершенно бесспорно, можно услышать пение давно умерших монахов? Я начал изучать эти явления и вскоре понял, что что-то вызвало их из матриц, в которых они были записаны. Я изучал их геофизическую среду: лежащую в основе геологию, преобладающие силовые поля, времена года, погоду, все - даже характер людей. На это ушли годы, Фредичка, у меня была другая работа. И вдруг я нашел ключ. Я знал силы, которые неизменно были задействованы. Я знал, как производить их гораздо эффективнее, чем когда-либо могла природа".
   Он указал на кейс. "Вот мой ключ. Начнем с кровавого прошлого Святой Руси; это так близко под рукой. Вы познакомились с баронессой и познакомитесь с ее мужем, так что, когда мы пойдем дальше, вы не будете бояться. Вы будете знать, что мертвые не угрожают нам. Теперь я могу настроиться на любой век, на любой день, но по-прежнему могу ясно вызвать только эпизоды, когда эмоциональные векторы были невероятно интенсивны. Остальное приходит позже - простой вопрос технологии. Еще не время объявлять о том, что я нашел. Мое доказательство должно быть драматичным, бесспорным, поэтому я никому не сказал, даже Марфе, кроме тебя. я ничего не публиковал; Я ничего не записал в письменном виде. Когда я публикуюсь, никто не должен иметь возможности опровергнуть мои выводы или украсть у меня признание. Не заблуждайтесь, даже здесь, в нашем социалистическом Отечестве, есть люди, которые воруют у других людей". Он показал зубы. - Но я верю, что ты все это знаешь. Давай, выпей!"
   Я пью. Он снова наполнил мой стакан. Он пополнил свой собственный.
   -- Н-но, Андрей Константинович, -- спросил я. "Как вам вообще удалось это сделать? Как ты вообще смог достать запчасти? Без... это...
   - Чтобы никто не узнал? Ты мыслишь как арестантка, Фредичка. Помните, я один из авторитетов. Я не сделал это. Вы слышали о Николе Тесле? Он изобрел здесь все. Он коснулся пальцем своего лба. "Когда он проектировал первый двигатель переменного тока, он построил его в своей голове. Он гулял с другом и вдруг указал на пустой воздух. 'Смотреть!' - воскликнул он. "Смотрите, он бежит !" Вот как я построил свое устройство, а затем просто нужно было получить несколько деталей от кого-то здесь, от кого-то там, от коллег, работающих в области исследований космических аппаратов и даже в более секретных областях. Все, что нужно было, это собрать их, и это я сделал сам".
   Он открыл кейс. Его передняя часть откидывалась вниз, обнажая циферблаты, ручки, электронные дисплеи, расположенные длинными рядами. Он нажал переключатель. Аппарат ожил. Четыре линии крошечных огней начали мигать с разной частотой по всем направлениям.
   "Он сканирует матрицы, - сказал мне Игнатьев. "Он просматривает века медленно, чтобы ничего не упустить, месяцы быстрее, дни с точностью до минуты, с точностью до секунды. Иди сюда и посмотри. Смотрите, он возвращается: на дисплее 1910 год, теперь 1909 и 1908 год. Смотрите, 28, 27, 26 февраля. А эти танцующие кроваво-красные линии на трубе - они говорят нам, когда в этой комнате что-то происходит. Многое из происходящего не было эмоционально заряжено; как я уже сказал, я еще не могу уловить этот материал слишком четко. Но со временем, Фредичка, я это сделаю.
   Я наблюдал, как месяцы и годы катились назад, мой разум был в смятении от попыток поглотить все это. Мы повернули угол века, и годы один за другим развернулись перед нами. Ярко-красные линии танцевали свой быстрый, беспорядочный танец по трубе. Он больше ничего не говорил, пока на дисплее не появилось 1872. "Теперь я должен замедлить его", - сказал он мне. "Это был полдень 12 мая, ближе к вечеру. В девятнадцать минут пятого, если быть точным. там!" Он коснулся кнопки. Его дисплеи показывали 16:19, 12 мая 1872 года, но ни один свет не мигал, лицевая сторона трубы была неподвижна. "Сейчас мы начнем вызывание", - сказал он, коснувшись кнопки управления; и экран снова засветился, и дисплеи начали отсчитывать секунды и минуты, но на этот раз в обратном порядке.
   Мне показалось, что я услышал, как кто-то прочистил горло; Я услышал отчетливый стук в дверь. Это повторялось дважды. -- Фредичка, -- сказал Игнатьев, -- повернись. Вы встретите барона Курбского и увидите, что он очень раздражен".
   Я повернулся. Свечение, которое я видел прошлой ночью, было там, в дальнем углу комнаты. Там была тень стула, стула, которого раньше не было. А над ним возвышался высокий мужчина, прямой и сильный, краснощекий, с бараньими бакенбардами и свирепыми усами. Он носил великолепный мундир; он носил меч. Перед ним, по строжайшему стойке смирно, стоял санитар. Стук повторился.
   "Открой это!" - приказал барон своим глубоким голосом, совершенно чистым, совершенно отчетливым, но каким-то далеким от нас.
   Ординарец отдал честь, повиновался.
   Вошли два офицера в форме того же полка. Один из них был маленького роста, почти хрупкий, но с ледяными глазами; другой, высокий и слегка сутулый, имел кроткий, почти ученый взгляд, подчеркнутый очками.
   - Добрый вечер, господа, - сказал барон.
   -- Добрый вечер, Павел Павлович, -- отвечал тот, что повыше.
   - У вас, я надеюсь, есть секунданты князя Скрявина?
   -- Есть, Павел Павлович. Ответ почти такой, как мы и ожидали. Он принял. Он, конечно, выбрал пистолеты. Но он хочет драться всего на десяти ярдах".
   Рот барона искривился.
   -- Посмотри на трубку, Фредичка, -- сказал Игнатьев; и я увидел, что вся его поверхность бешено пульсировала, пылая более темным красным: "Этот барон был настоящий мужчина, говорю вам, настоящий русский! Какой нрав! Посмотрите, насколько ясна вся сцена".
   "Трус!" - проворчал барон Курбский. "Он боится драться со мной, как солдат, на мечах. Ну, если ему нужны пистолеты, пусть возьмут!
   Высокий офицер выглядел обеспокоенным. Он мягко положил руку на предплечье барона. -- Павел, Павел, -- сказал он настойчиво, -- друг мой, подумай, пожалуйста. Принц убит из пистолета. Он уже убил четверых хороших людей. Вы женаты. У вас трое мальчиков, девочка. Не могли бы мы, ваши секунданты, пойти к нему и попытаться уладить ссору? Речь шла только о балетной девушке, а не о чем-то важном".
   " Хватит !" - крикнул барон. Он грубо сбросил руку своего друга. "Сережа, я не буду извиняться! Никогда больше не говори мне ничего подобного! Да, да, ты настоящий друг, я знаю. Так что иди и встретись снова с его секундантами. Договоритесь о времени и месте. Сообщите мне. Мы увидим, насколько смертоносен этот принц!
   Оба офицера поклонились; они пожелали спокойной ночи; санитар стоял по стойке смирно у двери, пока они выходили. Но дверь, какой мы ее знали, оставалась закрытой; и я понял, что на протяжении всей этой жаркой и гневной сцены глубокий холод струился от них всех к нам, ко мне.
   * * * *
   Зажигательно выключил свою машину. Он смеялся. "Какой он был дурак! Принц был так же мертв, как они сказали. Эти двое подрались на следующее утро на поле, принадлежащем другому дворянину, и князь, очень хладнокровный и быстрый, смертельно ранил его при первом обмене; мяч барона промахнулся на несколько дюймов. Его врачи и баронесса выхаживали его несколько болезненных дней, но ничего не поделаешь".
   Он наполнил наши бокалы. На этот раз мы выпьем за барона и принца.
   "Там!" он сказал. - Вы уже убеждены, что вам ничего не угрожает, что бы ни случилось из прошлого? Это важно, потому что завтра вам придется думать о себе. То, что мы вызываем там, куда направляемся, может быть гораздо более ужасным, чем те маленькие домашние сцены, которые я вам показал. Завтра просканируем матрицы четырехсотлетней давности, когда в Московии правил Иван Грозный. Ваши языковые навыки должны быть максимально острыми, потому что тогда вы услышите русскую речь - и бог знает с каким акцентом. Вы совершенно уверены в своей способности понять?
   Все еще потрясенный, все еще подавленный этим странным холодом, я сказал, что да, на компьютеры можно положиться.
   Потом пришло время ужинать, и он бросил эту тему. Ели мы торопливо и молча, до того, что даже Марфа удивлялась и недоумевала, переводя взгляд с одного на другого, но не задавая вопросов. Я понял, что ему не терпится вернуться в библиотеку, к своим графинам и своим планам.
   Как только мы вернулись, он снова начал пить - на этот раз бренди - и во время разговора становился все более возбужденным.
   "Завтра, Фредичка, - сказал он мне, - я сделаю первый маленький шаг. У меня есть друг в Департаменте древностей, и они дали мне разрешение исследовать найденный проход. Он находится в самом центре Москвы, под старым царским зданием, поврежденным во время войны и только что снесенным. На этом месте будет возведено прекрасное новое здание, и по планам предполагалось, что подвал будет гораздо глубже существующего, поэтому они начали копать и нашли еще более глубокий подвал, засыпанный не только землей, но и тем, что осталось от большого древний дом, который сгорел и рухнул в него, вероятно, когда крымский хан и его татары сожгли Москву в 1571 году. Ах, это было время, Фредичка! Иван бежал далеко на север, оставив Москву на произвол судьбы, а ворота обороняемого Кремля были заперты для народа, пока татары грабили, насиловали и жгли. Город был разрушен - да это действительно была современная огненная буря, представьте себе! Но некоторые убежали. Из домов в городе, под кремлевским рвом, под стенами вели глубокие потайные ходы. И это, я думаю, то, что они нашли. Есть большая бронзовая дверь, и она была заперта изнутри, но они открыли ее. Он ведет в сводчатый проход, который, в свою очередь, имеет любопытные арочные ниши с каждой стороны, любая из которых может быть замурованным входом в комнату, поскольку такие туннели предназначались не только для побега. Иногда они сами служили тайниками от врагов, от царского гнева, для сокровищ, кто знает? Сейчас проход полностью завален упавшим щебнем; он простирается всего на пятьдесят ярдов. Но я и Департамент древностей оба хотим знать, что скрывается за его стенами. Я сказал им, что если есть какие-то скрытые комнаты, мое устройство найдет их. Мой друг предложил мне помощь, но я сказал ему, что нет, что я не хочу, чтобы кто-то присутствовал, если это не сработает, что я приведу своего собственного помощника, который не посмеет сказать: "Я же тебе говорил!"
   Его смех рокотал в его горле. - Не хотела бы ты, Фредичка?
   Я честно сказал ему, что не буду.
   "Выпьем за это!" Он налил бренди нам двоим. "Я уже вижу способы сделать инструмент настолько чувствительным, что эмоциональные векторы будут гораздо менее критичными. Я вижу способы неизмеримо увеличить площадь покрытия. Быть может, мы поднимем призраков целых сражений! Мы будем смотреть, как Дмитрий Донской побеждает монголов, и видеть, как греки и персы сражаются насмерть при Саламине! Мы увидим кровь в римском Колизее - ах, там будут призраки , я вам скажу!
   Он сидел и пил, лаская серебряный и эмалевый ковш , и хвастался, я думаю, больше себе, чем мне, тем, что сделает его инструмент, и той славой, которую он получит от него. В следующий раз, когда он предложил снова наполнить мой стакан, я отпросился, сославшись на то, что завтра мне действительно понадобится ясная голова.
   Он пренебрежительно пожал плечами. - Ну, тогда иди спать. Но я дам вам еще одну мысль, чтобы взять с собой. Мое устройство не только решит все эти древние проблемы". Он перегнулся через широкий стол, чтобы посмотреть на меня. "Это сделает гораздо больше, чем это! Прошлое не все древнее, Фредичка. Прошлое начинается сейчас . Слова, сказанные и сделанные вчера, на прошлой неделе, в прошлом году, будут так же доступны, как и бедные призраки, которых вы видели. Подумайте, что это будет за политический инструмент, а? Секретов больше не будет, совсем никаких! Поверьте, наши друзья во власти оценят то, что для них сделал Игнатьев".
   Концепция ошеломила меня. Я стоял там, вытаращив на него глаза, в то время как все его ужасные последствия переполнялись.
   - Никому нечего бояться - если только у него нет угрызений совести или осознания вины. Он улыбался жестоко, безрадостно. - А я уверен, что у тебя нет угрызений совести, правда, Фредичка?
   Я попытался рассмеяться. - После одиннадцати лет в тюрьме?
   Он не ответил мне.
   Выходя из комнаты, я увидел, как он снова включил свое устройство, чтобы подслушать не знаю что воскресшую болезненную сцену.
   Я вернулся в свою спальню, гораздо более взволнованный, чем с тех пор, как меня освободили. Я сел на кровать и попытался подумать. Но одна мысль о тайной полиции, использующей его устройство, накрыла меня, как пелена, принеся с собой холод, столь же пронизывающий, как и все, что сопровождало его призраки. Я просидел там часа два и больше. Внезапно полезный инструмент для исторических, археологических и лингвистических исследований превратился в инструмент тирании. Это была слишком ужасная мысль, чтобы вынести ее.
   Призраки идей мелькали в моей голове. Возможно, я мог бы вместе с ним разоблачить, убедить его, что он выковал палку о двух концах. Возможно, я мог бы предположить, что, когда он опубликует, как он и намеревался, западные империалисты также получат оружие. Но даже когда идеи пришли ко мне, я понял, насколько все они бесполезны. Он не боялся ни тайной полиции, ни тюрем, ни концлагерей. И он только посмеялся бы над идеей, что Соединенные Штаты получат его устройство - в конце концов, их СМИ и их Конгресс никогда бы не позволили использовать его для вторжения в частную жизнь, которой они так дорожили.
   Я, конечно, думал о побеге, в Швецию, Англию, куда угодно - и меня охватила безнадежность. Я был один, без друзей, без влияния и денег.
   в отчаянии я пересмотрел свое общение с ним. Я не доверял ему, но он признал важность моей работы. Я вдруг понял, как высоко возвысились мои надежды, не на известность, нет, не на нее, а, может быть, на тихую профессуру в университете далеко от Москвы, вдали от политики. Каковы на самом деле были его намерения по отношению ко мне? Мой разум продолжал прокручивать наши разговоры, намекая на фальшивые ноты в его заверениях, на тонкую неправильность в его обращении со мной. И было ли простым совпадением то, что Марфа дала мне столько снотворного? Может быть, она понимала, что, когда он закончит со мной, они могут мне понадобиться?
   Я никогда серьезно не думал о самоубийстве, даже в тюрьме, но теперь я это сделал. Я думал о своих друзьях, все еще находящихся в заключении; о других давным-давно, которые, насколько я знал, все еще могли быть свободны. Теперь, когда я знал, что сделает его устройство, я не хотел брать на себя ответственность, вину. Я вытащила флакон, пересчитала таблетки. Их осталось почти шестьдесят.
   Но я их не использовал. Внезапно мне пришло в голову, что, может быть, я как-нибудь подложу их в кофе Игнатьева, в его водку. Я, конечно, знала, что идея безнадежна - что он их отведает - что у меня никогда не будет шанса - но воля к жизни сильна. Кроме того, мертвый я был бы совершенно бесполезен. Умерев, я только усугубил бы его триумф. Я плакал. Наконец, я проглотил две таблетки, сунул бутылочку в карман куртки и лег спать.
   * * * *
   Как ни странно, я спал и спал хорошо, проснувшись лишь с медленным осознанием своего затруднительного положения и своего отчаяния. Утро было свежее, восхитительное, дышащее голубым небом, лениво плывущими облаками и весной; а за завтраком Игнатьев был в веселом настроении. Я поймал себя на том, что задаюсь вопросом, не придал ли я слишком большого значения его хвастовству. Так легко ухватиться за пустые, ложные надежды.
   Мы закончили завтракать. Все было готово: его инструмент, два больших фонаря, один электрический, другой на каком-то сжиженном газе, походные стулья, два маленьких складных столика, мешочек с бутылкой водки и бумажными стаканчиками. Он хлопнул меня по спине. "Возьми свое тяжелое пальто, Фредичка, - сказал он мне. "Наденьте глушитель. Я одолжу тебе меховую шапку. Там, куда мы идем, будет холодно".
   Я повиновался, чувствуя себя глупо в мягком воздухе. Мы с Марфой отнесли оборудование к его большой машине. Когда мы уезжали, она смотрела на нас грустно, задумчиво.
   Это была приятная поездка. Движения было немного, и лимузин бесшумно и быстро катил по проспектам. Игнатьеву было нечего сказать, видимо, потому, что он не хотел, чтобы шофер знал, что он задумал, - ведь в Советском Союзе, кем бы ты ни был, о таких вещах, как вызывание призраков, болтать не принято. Я, конечно, знал, что лучше не начинать разговор. Я хотел впитать оптимизм погоды, сделать вид, что в моем мире действительно все в порядке.
   Мы добрались до места назначения, большого, теперь пустыря, окруженного высокими зданиями, магазинами, правительственными учреждениями. Вокруг был большой дощатый забор. День был нерабочий, и сторож, старик с буденовскими усами, в заношенном свитере, ждал, чтобы снять шлагбаум. Мы въехали и спустились по длинному крутому пандусу. Выемка действительно была в два раза глубже любого обычного подвала, и с одной стороны мы увидели, что у стены земли был построен грубый сарай. Мы остановились возле него. К нам присоединился сторож, заменивший шлагбаум. Он снял замок с двери. Очевидно, у него были свои приказы. Он был вежлив почти до уровня низкопоклонства.
   Мы разгрузили оборудование. Игнатьев сказал шоферу, что мы будем заняты не менее трех часов, что он должен выполнить определенные поручения и потом вернуться. Мы включили оба фонаря. Мы вошли в сарай.
   Он не служил никакой цели, кроме как скрыть арочный каменный дверной проем туннеля, закрытый огромной бронзовой дверью, позеленевшей от времени и погребения. Я мог видеть, где они прорезали его газовым резаком, довольно аккуратно, чтобы открыть внутренние болты.
   - Не беспокойтесь о нас, дядя, - сказал Игнатьев старику. - Мы выйдем после того, как закончим нашу работу. И закрыл за нами дверь сарая.
   Каким бы сильным он ни был, бронзовая дверь медленно двигалась под его рукой, удерживаемая проржавевшими петлями и своим весом.
   Оно двигалось. Мы вошли, наши фонари уже отбрасывали колеблющиеся тени на серые камни. Холодный воздух окутал нас, воздух слишком долго заключенный, холодный и мертвый, как будто там зимовала древняя зима. Игнатьев захлопнул железную дверь, мгновенно убив весеннюю сладость. Я подумал об этом - и больше не мог в это поверить. Мне с трудом верилось, что за этой дверью до сих пор живет Москва 20-го века. Я чувствовал, что нас засосало на четыреста лет назад.
   Впереди нас лежал тоннель, именно такой, каким его описывал Игнатьев: каменный пол, с холодными каменными стенами, со сводчатым потолком в девять футов высотой, а по обеим сторонам ряд альковов, своды которых частью из камня, частью из огромных кирпичи.
   Игнативно указал на них. "Видеть!" - воскликнул он, возбуждение звенело в его голосе. "Итальянцы научили нас делать эти кирпичи. Думаю, это доказывает, что мой друг был прав. По его мнению, дом здесь, сожженный татарами, принадлежал могущественному боярину по имени Хмельников, члену опричников Ивана , группы, которую он использовал, чтобы терроризировать всех других русских. Хмельников был закадычным другом Басманова - Басманов, катамит Ивана, - и Иван послал его с поручением в Италию, чтобы найти ему архитекторов и художников. Да, я думаю, это может доказать это. Что ж, скоро увидим".
   Мы прошли еще двадцать футов, и холодная серость, тени и ощущение давно умерших вещей вернули мне все мои страхи прошлой ночи, более реальные, чем когда-либо, еще более ошеломляющие. Холодный серый привкус моего отчаяния был во рту.
   "Мы могли бы открыть магазин здесь", - сказал Игнатьев. "Поставь один стол рядом с этой нишей, где мы не будем мешать проходящим призракам". Он смеялся. - Мы бы не хотели, чтобы они прошли сквозь нас, не так ли, Фредичка? Другой стол может стоять вон там, в нише, по ту сторону туннеля, с фонарем на нем.
   Я расставил столы. Я разложил два походных табурета. Он не сидел. Ему не терпелось открыть свое устройство, включить его.
   "Мы должны быть терпеливы. Это займет гораздо больше времени, чем поиск барона; наши друзья мертвы в четыре раза дольше, чем он.
   Мы ждали. Огни его изобретения замигали рядами. Годы тяжело катились назад на его дисплее, месяцы и дни бешено мчались по сравнению с ним. Казалось, это длилось вечность.
   Но зеленое свечение трубки, разделенное только одной тонкой красной линией, оставалось инертным. Красный никогда не вспыхивал, не танцевал и не вспыхивал, как это было, когда он вернул барона.
   "Смотри сюда!" - воскликнул он наконец. - Почти четыреста лет - и за все это время туда никто не входил! Теперь пойдем медленнее, Фредичка.
   Он внес коррективы. Дни, месяцы и годы замедлились. Прошли 1590-е, 1580-е и еще восемь лет.
   Внезапно трубка взорвалась диким красным светом.
   "А-ха!" Игнативно закричал. - 1571 год. Дата верная, даже месяц и число. Татары сейчас Москву жгут! Через минуту, я думаю, мы поприветствуем Хмельникова!"
   Он внес необходимые изменения. Дисплей начал показывать часы и минуты в обратном порядке.
   - А, вот и они! он прошептал.
   Большая бронзовая дверь была закрыта, но я слышал, как она открывается; Я слышал возбужденные голоса и жутко, отдаленно, снаружи, сбивчивые звуки боя.
   Я посмотрел. Там я снова увидел свечение. Вошли трое мужчин, одетых в богатую парчу и меха, с боевыми топорами и кривыми азиатскими мечами, в конических шлемах на гривистых головах. Двое из них несли дымящиеся факелы. С собой они толкнули двух женщин и мальчика, женщины плакали, мальчик в страхе прижимался к одной из них.
   Старший из троих был крепок, немолод, со смуглой кожей, высокими скулами.
   "Вот и все!" - воскликнул Игнатьев. "Это Хмельников! Его мать была татаркой, видишь его глаза?
   Группа остановилась ровно настолько, чтобы выстрелить огромными болтами. Они подошли к нам - и холод, странный холод, который они принесли с собой, потянулся к нам.
   "Быстрый!" Зажигательно приказал. "Что они говорят?"
   "Они проклинают гнусных татар и крымского хана", - сказал я ему. Их акценты были... ну, я могу описать их только как варварские. Но я прекрасно понимал их, и даже в душевных терзаниях чувствовал трепет гордости; моя теория и ее применение полностью подтвердились.
   Группа прошла мимо нас так близко, что мы могли их коснуться; и только тогда я мог сказать, что они не живые, не из плоти и крови. Женщины все еще плакали, мальчик хныкал.
   Они прошли мимо нас. И вдруг боярин Хмельников приказал им остановиться. "Один из вас, Петр, уже видел работы итальянца. Но теперь, учитывая ужасное положение, в котором находится наша земля, вы все должны это знать. Он свирепо повернулся против женщин и мальчика. "Перестань блеять, будь проклята, и смотри внимательно! Судьба нашего дома может зависеть от того, что вы помните об этом!"
   Он указал на правую нишу, на ее свод: "Петр, - скомандовал он, - покажи им!"
   Петр передал свой факел старшей из женщин. Он подошел к арке и потянулся к замковому камню, положив одну руку на камень слева, другую - справа.
   "Внимательно следить!" - приказал Хмельников. "Помните, камни по обе стороны от замкового камня. И двигать их надо вместе - иначе ничего не получится. И ты должен давить на них изо всех сил".
   "Что он говорит?" - прошипел Игнатьев.
   Я прошептал в ответ слова на современном русском языке.
   " Толкай , Петр!" - рявкнул Хмельников и, так как сын повиновался, сам тяжело навалился, напрягая ноги, на кирпичи, составлявшие спинку ниши, - и они медленно поддавались ему, раскачиваясь от него, как на исполинской петле.
   На мгновение он придержал потайную дверь приоткрытой - дверь, которая все еще была плотно закрыта, которая была открыта только в прошлом. "Не обращайте внимания на вонь, - сказал он женщинам. "Это не будет длиться вечно. Просто помни - все сокровища нашей семьи в этой комнате. Слава Богу за этого итальянца! И будем молиться, чтобы Бог сохранил его!"
   - И ты тоже, - воскликнула пожилая женщина. - И все мы! Она перекрестилась. "И да сохранит нас Пресвятая Богородица и святые от демонов татарских!"
   "Будь спокоен!" Хмельников отпустил дверь. Он закрывается под собственным весом. Камни рядом с краеугольным камнем встали на место. "Теперь мы должны спешить, но вы не должны забывать!" Они двинулись дальше по коридору, навстречу тому, что их постигло. Они прошли десять, двадцать, тридцать футов - и исчезли. Как будто их там и не было. Игнатьев сломал свой автомат. Яростно он схватил меня за руку. - Что еще было сказано? - спросил он у меня. "Я уловил пару слов. Он сказал "сокровище", не так ли? Сокровище ?
   Я с грустью и неохотой рассказал ему то, что сказал Хмельников. "Привет! Что ж, посмотрим, сможем ли мы его открыть. Быстрее, Фредичка. Ты длинный и худой - ты можешь дотянуться до этих камней.
   Я старался. Я протянул руку и изо всех сил надавил на камни. Они не пошевелились бы для меня. Я сказал: "Может ли все это время..."?
   "Соукинсин!" Эй, прерви меня. "Сукин сын! Вы настолько слабы? С дороги!"
   Он был не таким высоким, как я, но у него были длинные руки. Он оттолкнулся, встав на цыпочки, чтобы получить больше рычага. Камни начали двигаться. Он толкнул немного сильнее. "Там!" он сказал. "Они вернулись полностью. Ты ведь сможешь подержать их, пока я толкаю дверь?
   Я взял их в руки. Он отдернул руки. Словно призрак умершего Хмельникова, он всей тяжестью прислонился к кирпичной спинке ниши, напрягая мускулы ног. Итальянец построил хорошо. Бесшумно дверь поддалась перед ним. - Дайте мне что-нибудь, чтобы открыть его, - рявкнул он. "Ваш бумажник - что угодно!"
   Я порылся в кармане куртки, ничего не нашел, кроме снотворного. Наконец я отдал ему маленькую кожаную тетрадь, в которой писал стихи.
   Никакой вони не приветствовало нас из той комнаты; пахло, едким, призрачным запахом сухой гнили, и холодный воздух снова был спертым и мертвым, не несшим ни намека на плесень или грибок. Мы вошли, высоко держа фонари. Сама дверь была дубовой, но искусно облицованной кирпичом. Сама комната была сводчатой, двадцать футов по площади; и мы увидели сундуки, сундуки, сундуки - их не меньше дюжины, громоздящиеся у голых каменных стен, одни опирались на другие, огромные, тяжелые, окованные железом сундуки, и резные и расписные сундуки, и один-два сплошь из железа, причудливо раздраженный. Потом мы увидели, что там тоже два или три стула, как маленькие троны, и что рядом с ними, на полу, лежат два тела. Игнатьев подошел и осмотрел их. Они были странно иссохшими, кожа, желто-серая, ужасно растянулась от оскалившихся зубов; к их костям прилипли истлевшие тряпки и испорченные овчины. Череп одного был расколот; позвоночник другого был перерезан в области шеи. Рядом валялся ржавый боевой топор, оружие, убившее их.
   - Крепостные, - сказал Игнатьев. "Несомненно те, что несли в сундуках. Этим и объясняется замечание Хмельникова о вони. Он хорошо хранил свои секреты". Он оглядел комнату. На стене висели две иконы: одна Святого Семейства, другая Николая Чудотворца; они смотрели на нас из своего потускневшего серебра большими глазами. А в дальнем углу, на полу, стояла квадратная железная крышка с двумя большими кольцами. Игнатьев подошел к ней, оттащил немножко в сторону. - Колодец, - прокомментировал он. "Видимо, наш боярин был готов ко всему. Я слышу, как далеко внизу течет вода, так что это мог быть и источник воды, и, может быть, для неудобных людей ублиет". Он поставил свой фонарь на меньший сундук и повернулся ко мне в его свете, его лицо сияло. "Надо праздновать, Фредичка!" - проревел он. "Выйди в сени и принеси водки!"
   Я вышел, пошарил под одним из складных столиков, нашел его маленькую сумку и принес ему бутылку и бумажные стаканчики.
   Был один сундук, особенно большой, с глубокой резьбой, с массивными орнаментальными железными лентами и засовами. Он уже открыл ее, и когда я вошла, он проигнорировал меня. Обе руки были заняты. Один из них теперь держал большой серебряный кувшин, потускневший, конечно, почти до черного, но красивой формы; другое что-то еще завернутое в гниющую ткань.
   "Смотри смотри!" воскликнул он. "Смотрите, что я нашел. Дух Хмельникова был прав, Фредичка! Это действительно сокровище".
   Я поставил бутылку и стал наблюдать за ним. Он едва мог дождаться, чтобы положить один предмет, чтобы схватить другой, и над каждым он злорадствовал. Было холодно, смертельно холодно; и мысль о том, что он задумал сделать со своим изобретением, что им он убьет частную жизнь так же верно, как боярин Хмельников убил тех двух бедняков на полу, леденила меня ужасным чувством собственной беспомощности: в ловушке бремя всех лет, проведенных в тюрьме, моих жизненных неудач и разочарований, его презрения и слишком большого осознания моей собственной физической и социальной - да, социальной - неполноценности.
   я не мог бежать; Я не мог донести на него - мне никто не поверил бы, да и доносить на него было некому; и если бы с ним что-то случилось, я знал, что мне придется столкнуться с тайной полицией.
   Но никто другой не знал. Он никому не сказал, кроме меня. Он ничего не записал на бумаге. Что касается мира, то он разработал машину для поиска затонувших ходов и камер, не более того.
   И мои руки были связаны.
   "Иди сюда!" он сказал мне. - Принеси водки, но чашки нам не понадобятся. Он указал на кувшин, на несколько других сосудов, которые он развернул. - Но сначала, прежде чем пить, надо посмотреть, что там еще, э-э, Фредичка? Вот... - Он начал протягивать мне вещи, разворачивая их, - хрупкий кубок из венецианского стекла, столь же редкого, как драгоценные камни в те дни; алтарные украшения, богатые драгоценностями; венцы невесты и жениха, подобные тем, что используются на церковных венчаниях и по сей день, но из чистого золота. Я расположил их на крышке ближайшего сундука. Я снова посмотрел на него. Он нашел огромную золотую цепочку, инкрустированную драгоценными камнями. Он надел его. Он стоял там. Она свисала с его бычьей шеи, как варварская феодальная цепь. "Не вышел бы из меня прекрасный боярин, Фредичка? ха-ха! Я прекрасно вписался бы в мир Ивана Грозного, не так ли?
   Он развернул другой предмет, поменьше. Он поднял его. И даже я ахнул от удивления. Это была золотая чаша, скифская чаша, искусно изготовленная греческими мастерами для диких кочевников степей. Его фриз с изображением людей и лошадей в высоком рельефе казался совершенно живым.
   Его глаза угрожающе сузились. - Это, - прошептал он. " Об этом никто не узнает. Это будет мое ".
   Он сжимал его в одной руке, обладая им. Но даже тогда он не мог перестать выкапывать новые сокровища. Он вручил мне два причудливых серебряных подсвечника, золотой кувшин, персидский скимитар с рукоятью из зеленого китайского нефрита, ножны которого совсем отвалились, но все еще сохраняли дамасский узор тонкой ковки.
   Он выхватил бутылку водки. Зубами выдернул пробку. Он налил водку в скифскую чашу. "Тост!" он крикнул. - Но ты должен подождать. Я должен выпить это один - я, Игнатьев! К моему успеху, моей славе!"
   Он поднял чашку, чтобы выпить... Внезапно я понял, что должен делать; Во внезапной вспышке радости и понимания, боли и печали я понял, какой будет моя собственная судьба. Однажды в школе какое-то время я занимался фехтованием.
   Я держал острие ятагана вниз, чтобы лезвие, входящее в него, летело вверх, и сделал выпад.
   Это не пронзило его, но зашло достаточно далеко. Он уронил чашку, разбрызгивая водку. Его огромные руки схватили обнаженный клинок; брызнув кровью, они вырвали его из моей руки. Его глаза пугающе расширились. Затем изо рта хлынула кровь, и он рухнул между двумя убитыми крепостными.
   Я сидел там и смотрел, как он умирает. Это не заняло у него много времени. И я подумал о Евгении и ее отце, столько лет назад, и о своих годах в тюрьме, и о своих друзьях.
   Тогда сначала я принес его инструмент из туннеля вместе со столами и складными стульями. Я ничего там не оставил. Я снял свой блокнот с двери, позволив ему приблизиться, позволив двум камням зафиксировать его на месте. После этого боевым топором я осторожно разрушил устройство, разрезав все, что мог, на мельчайшие кусочки, связав их лоскутами и полосками ткани из груди, чтобы проточная вода в подземелье унесла их прочь. . Заменил крышку очень аккуратно. Это заняло у меня не много времени, не больше двадцати минут, так что время еще было.
   Я поднял скифскую чашу. Я наполнил его до краев водкой. Я сел на самый большой из стульев. Я возложил венец жениха на голову мою; мне казалось, что я заслуживаю хотя бы один приз, и я улыбался этой мысли.
   Затем, потягивая водку, я начал эту исповедь. Дважды за это время я снова наполнил чашку, и теперь я проглотил все снотворное, каждое из них. Меня уже начинает клонить в сон. Но я ничего не записал - не для того, чтобы власти нашли, когда, а в конце концов найдут, нас здесь найдут. Вместо этого я говорил с полом, потолком, холодными стенами.
   Возможно, когда-нибудь кто-нибудь заново откроет для себя изобретение Игнатьева. Возможно, тогда и в России мужчинам будет безопасно слушать прошлое.
   Эти камни будут помнить.
   ПРОЕКТ MASTODON, Клиффорд Д. Саймак
   ГЛАВА I
   Начальник протокола сказал: Гудзон или... э-э... Мастодония.
   Государственный секретарь протянул руку. - Рад вас видеть, мистер Хадсон. Насколько я понимаю, вы были здесь несколько раз.
   - Верно, - сказал Хадсон. - Мне было трудно заставить ваших людей поверить, что я говорю серьезно.
   -- А вы, мистер? Хадсон?
   - Поверьте мне, сэр, я бы не стал вас одурачивать.
   - А эта Мастодония, - сказал секретарь, наклоняясь и постукивая по лежащему на столе документу. - Вы меня извините, но я никогда об этом не слышал.
   "Это новая нация, - объяснил Хадсон, - но вполне законная. У нас есть конституция, демократическая форма правления, должным образом избранные должностные лица и свод законов. Мы свободный, миролюбивый народ, и мы обладаем огромным количеством природных ресурсов и...
   -- Скажите, пожалуйста, сэр, -- прервал секретарь, -- где вы находитесь?
   "Технически вы наши ближайшие соседи".
   - Но это смешно! взорванный протокол.
   - Вовсе нет, - настаивал Хадсон. - Если вы дадите мне минутку, мистер Секретарь, у меня есть весомые доказательства.
   Он стряхнул с рукава пальцы Протокола и подошел к столу, отложив портфель, который нес.
   - Продолжайте, мистер. Хадсон, - сказал секретарь. "Почему бы нам всем не сесть и не устроиться поудобнее, пока мы обсудим это?"
   - Я вижу, у вас есть мои полномочия. А теперь предложение...
   "У меня есть документ, подписанный неким Уэсли Адамсом".
   "Он наш первый президент, - сказал Хадсон. "Наш Джордж Вашингтон, можно сказать".
   - Какова цель этого визита, мистер? Хадсон?
   "Мы хотели бы установить дипломатические отношения. Мы думаем, что это было бы к нашей взаимной выгоде. В конце концов, мы братская республика, полностью разделяющая вашу политику и цели. Мы хотели бы заключить торговые соглашения и были бы благодарны за помощь в рамках Пункта четыре".
   Секретарь улыбнулась. "Естественно. А кто нет?"
   - Мы готовы предложить кое-что взамен, - сухо сказал ему Хадсон. - Во-первых, мы могли бы предложить убежище.
   "Святилище!"
   "Я понимаю, - сказал Хадсон, - что в нынешнем состоянии международной напряженности надежное убежище - это не то, на что стоит чихать".
   Секретарша похолодела. "Я очень занятой человек".
   Протокол крепко взял Хадсона за руку. "Вы идете."
   * * * *
   Генерал Лесли Бауэрс позвонил в госсекретарь и вызвал секретаря.
   - Не хочу беспокоить тебя, Херб, - сказал он, - но я хочу кое-что проверить. Возможно ты можешь помочь мне."
   - Рад помочь вам, если смогу.
   - Здесь, в Пентагоне, околачивается парень, который пытается попасть ко мне. Сказал, что я единственная, с кем он разговаривает, но ты же знаешь, как это бывает.
   "Конечно, знаю".
   "Имя Хьюстон или Хадсон или что-то в этом роде".
   - Он был здесь всего час назад или около того, - сказал секретарь. - Сумасшедший парень.
   - Он ушел?
   "Да. Я не думаю, что он вернется".
   - Он сказал, где вы можете связаться с ним?
   - Нет, я не верю, что он это сделал.
   "Как он тебя ударил? Я имею в виду, какое впечатление вы произвели на него?
   "Я говорил тебе. Сумасшедший.
   - Я полагаю, что да. Он сказал что-то одному из полковников, что заставило меня забеспокоиться. Знаешь, я ничего не могу упустить - только не в отделе грязных трюков. Даже если это чушь, в эти дни вы должны взглянуть на это".
   -- Он предложил убежище, -- возмутилась секретарша. - Ты можешь себе это представить!
   - Думаю, он ходил по кругу, - сказал генерал. "Он был в AEC. Рассказал им какую-то сказку о том, что знает, где находятся огромные залежи урана. Это АЭК сказал мне, что он направляется к вам.
   "Мы получаем их постоянно. Обычно мы можем облегчить их. Этот Хадсон был чуть лучше большинства из них. Он должен меня видеть.
   "Он сказал полковнику что-то о том, что у нас есть план, который позволит нам создать секретные базы где угодно, даже на территории потенциальных врагов. Я знаю, это звучит безумно..."
   - Забудь об этом, Лес.
   "Возможно, вы правы, - сказал генерал, - но меня смущает эта мысль. Вы можете себе представить выражение их лиц за железным занавесом?"
   * * * *
   Испуганный маленький правительственный служащий, бросая вокруг себя заговорщицкие взгляды, принес портфель в ФБР.
   "Я нашел его в баре дальше по улице", - сказал он мужчине, который взял его на буксир. "Ездил туда много лет. И я нашел это портфолио в будке. Я видел человека, который, должно быть, оставил его там, и пытался найти его позже, но не смог".
   - Откуда ты знаешь, что он оставил его там?
   - Я просто подумал, что он это сделал. Он вышел из будки как раз в тот момент, когда я вошел, и там было немного темно, и потребовалась минута, чтобы увидеть, что эта штука там лежит. Видите ли, я каждый день сажусь в одну и ту же кабинку, и Джо видит, как я вхожу, приносит мне обычную и...
   "Вы видели, как этот человек выходил из кабинки, в которой вы обычно сидите?"
   "Вот так."
   - Тогда ты видел портфолио.
   "Да сэр."
   - Вы пытались найти этого человека, думая, что это, должно быть, его.
   - Именно это я и сделал.
   - Но к тому времени, когда вы пошли его искать, он уже исчез.
   "Так оно и было".
   - А теперь скажи мне - зачем ты принес его сюда? Почему вы не передали его руководству, чтобы этот человек мог вернуться и потребовать его?
   "Ну, сэр, это было так. Я выпил или два и все время думал, что же в этом портфеле. Так что, наконец, я взглянул и...
   "И то, что вы увидели, побудило вас принести это сюда, к нам".
   "Вот так. Я видел-"
   - Не говори мне, что ты видел. Назови мне свое имя и адрес и ничего об этом не говори. Вы понимаете, что мы благодарны вам за то, что вы думаете о нас, но мы бы предпочли, чтобы вы ничего не сказали.
   - Мама говорит слово, - заверил его маленький клерк, исполненный огромной важности.
   * * * *
   ФБР позвонило доктору. Амброуз Амберли, эксперт Смитсоновского института по палеонтологии.
   - У нас есть кое-что, доктор, на что мы хотели бы, чтобы вы взглянули. Много фильмов".
   - Я буду очень рад. Я спущусь, как только освобожусь. Может быть, в конце недели?
   - Это очень срочно, доктор. Самая проклятая вещь, которую вы когда-либо видели. Большие мохнатые слоны и тигры с зубами до шеи. Есть бобр размером с медведя".
   "Подделки", - с отвращением сказала Эмберли. "Умные гаджеты. Угол камеры."
   "Это то, что мы подумали сначала, но нет ни гаджетов, ни ракурсов. Это настоящий Маккой".
   - Я уже еду, - сказал палеонтолог, вешая трубку.
   Едкая заметка в самодовольной, нахальной колонке сплетен: Блюдца в Пентагоне устарели. Есть еще одна загадка, которая очень высоко подняла начальство.
   ГЛАВА II
   Президент Уэсли Адамс и госсекретарь Джон Купер мрачно сидели под деревом в столице Мастодонии и ждали возвращения чрезвычайного посла.
   "Говорю тебе, Уэс, - сказал Купер, который под разными псевдонимами был также министром торговли, финансов и войны, - мы сделали безумие. Что, если Чак не сможет вернуться? Его могут посадить в тюрьму, или что-то может случиться с устройством времени или вертолетом. Мы должны были пойти вместе.
   "Мы должны были остаться", сказал Адамс. "Вы знаете, что случилось бы с этим лагерем и нашими припасами, если бы нас здесь не было, чтобы охранять их".
   - Единственное, что доставило нам неприятности, - это старый мастодонт. Если он снова придет в себя, я возьму сковороду и врежу ему грудь".
   "И это не единственная причина, - сказал Президент Адамс, - и вы это знаете. Мы не можем бросить эту нацию теперь, когда мы ее создали. Мы должны сохранить владение. Просто установить флаг и сказать, что он наш, было бы недостаточно. Нас могут вызвать для доказательства того, что мы установили место жительства. Знаете, что-то вроде старых законов о поместьях.
   "Конечно же, мы установим место жительства, - прорычал Секретарь Купер, - если что-то случится с этой единицей времени или вертолетом".
   - Думаешь, они это сделают, Джонни?
   "Кто чем занимается?"
   "Соединенные Штаты. Думаешь, они нас узнают?
   - Нет, если они узнают, кто мы.
   - Вот этого я и боюсь.
   Чак их уговорит. Он может заговорить шкуру с кота".
   "Иногда я думаю, что мы поступаем неправильно. Конечно, у Чака дальний обзор, и я полагаю, что он лучший. Но, может быть, нам следует получить хорошую, быструю прибыль и убраться отсюда. Мы могли бы нанять охотничьи отряды по десять тысяч за голову или, может быть, могли бы сдать его в аренду кинокомпании.
   "Мы можем сделать все это, и сделать это на законных основаниях и с полной защитой, - сказал ему Купер, - если мы сможем добиться признания себя суверенным государством. Если мы заключим пакт о взаимной обороне, никто не посмеет проявить враждебность, потому что мы можем кричать на дядю Сэма.
   "Все, что вы говорите, правда, - согласился Адамс, - но будут вопросы. Дело не только в том, чтобы прийти в Вашингтон и получить признание. Они захотят узнать о нас, например, о нашем населении. Что, если Чаку придется сказать им, что всего трое?
   Купер покачал головой. - Он бы так не ответил, Уэс. Он уклонялся от вопроса или устраивал им дипломатические лозунги. В конце концов, как мы можем быть уверены, что нас только трое? Помните, мы захватили весь континент".
   "Ты прекрасно знаешь, Джонни, что здесь, в Северной Америке, нет других людей. Максимальное расстояние, которое любой ученый отнесет к миграции из Азии, составляет 30 000 лет. Они еще не пришли".
   "Возможно, нам следовало сделать это по-другому", - размышлял Купер. "Может быть, нам следовало бы включить в нашу прокламацию весь мир, а не только континент. Таким образом, мы могли бы претендовать на приличное население.
   "Это бы не выдержало воды. Даже в нынешнем виде мы пошли немного дальше, чем позволяет прецедент. Старые исследователи обычно претендовали на определенные водоразделы. Они найдут реку и заявят права на всю осушенную рекой территорию. Они не собирались захватывать целые континенты".
   "Это потому, что они никогда не были уверены в том, что именно у них было", - сказал Купер. "Мы. У нас есть то, что вы могли бы назвать преимуществом задним числом".
   Он прислонился спиной к дереву и посмотрел на землю. Красивое место, подумал он, - холмистые хребты, покрытые обширными пастбищами и небольшими рощами, покрытая лесом десятимильная речная долина. И куда ни глянь, пасущиеся стада мастодонтов, гигантских бизонов и диких лошадей, с менее общительной фауной, разбросаны наугад.
   Старый Бастер, беспокойный мастодонт, одинокий бык, которого, вероятно, выгнал из стада более молодой соперник, стоял на краю рощицы в четверти мили от него. Он опустил голову и бесцельно скручивал и раскручивал туловище, медленно покачиваясь лениво-сумасшедшим образом, поднимая то одну ногу, то другую.
   Старый мерзавец был одинок, сказал себе Купер. Вот почему он околачивался, как бездомный пес, за исключением того, что он был слишком большим и неуклюжим, чтобы его можно было любить, и, более чем вероятно, его характер был неуравновешенным.
   Послеполуденное солнце было приятно теплым, а воздух, как показалось Куперу, был самым свежим из всех, что он когда-либо нюхал. В общем, это было очень приятное место, земля бабьего лета, идеально подходящая для воскресного пикника или похода.
   Ветра было достаточно, чтобы с флагштока перед палаткой развевалось национальное знамя Мастодонии - красный необузданный мастодонт на зеленом поле.
   - Знаешь, Джонни, - сказал Адамс, - есть одна вещь, которая меня очень беспокоит. Если мы собираемся основывать наше заявление на прецеденте, мы можем ошибаться. Старые исследователи всегда заявляли о своих открытиях для своих народов или своего короля, а не для себя".
   "Принцип был совершенно другим, - сказал ему Купер. "В те дни никто ничего не делал для себя. Каждый всегда был под чьей-то защитой. Исследователи либо финансировались их правительствами, либо спонсировались ими, либо действовали в соответствии с королевской хартией или патентом. С нами все иначе. Наше частное предприятие. Вы придумали единицу времени и построили ее. Мы втроем скинулись на покупку вертолета. Мы оплатили все расходы из собственного кармана. Мы ни от кого не получили ни копейки. То, что мы нашли, принадлежит нам".
   - Надеюсь, вы правы, - с тревогой сказал Адамс.
   Старый Бастер вышел из рощи и осторожно брел к лагерю. Адамс поднял винтовку, лежавшую у него на коленях.
   - Подожди, - резко сказал Купер. "Может быть, он просто блефует. Стыдно было бы его штукатурить; он такой милый старик".
   Адамс наполовину поднял винтовку.
   - Я дам ему еще три шага, - объявил он. "С меня его достаточно".
   Внезапно прямо над их головами раздался рев. Двое вскочили на ноги.
   - Это Чак! - крикнул Купер. "Он вернулся!"
   Вертолет сделал пол-оборота вокруг лагеря и стремительно приземлился.
   Трубя от ужаса, Старый Бастер превратился в маленькую точку далеко внизу, на травянистой гряде.
   ГЛАВА III
   Они разводили ночные костры вокруг лагеря, чтобы отпугивать животных.
   "Это будет моя смерть, - устало сказал Адамс, - рубить весь этот лес".
   "Нам нужно заняться этим частоколом, - сказал Купер. "Мы слишком долго дурачились. В одну из ночей, огонь или нет, сюда ворвется стадо мастодонтов, и если они когда-нибудь ударят вертолет, мы будем мертвыми утками. Не потребуется больше пяти секунд, чтобы превратить нас в Робинзонов Крузо плейстоцена".
   "Ну, теперь, когда эта история с признанием для нас исчерпала себя, - сказал Адамс, - может быть, мы сможем перейти к делу".
   "Проблема в том, - ответил Купер, - что мы потратили последние деньги на цепную пилу, чтобы пилить этот лес, и на поездку Чака в Вашингтон. Чтобы построить склад, нам нужен трактор. Мы бы покончили с собой, если бы попытались навалить столько бревен голыми руками.
   "Может быть, мы могли бы поймать некоторых из тех лошадей, бегающих там".
   - Ты когда-нибудь ломал лошадь?
   "Нет, это то, чего я никогда не пробовал".
   "И я нет. А ты, Чак?
   "Не я", - сказал экстраординарный экс-посол.
   Купер присел на корточки рядом с углями в костре и покрутил вертел. На косе было три рябчика и полдюжины перепелов. Огромный кофейник источал запах, от которого щекотал нос. В отражателе пекли печенье.
   "Мы пробыли здесь шесть недель, - сказал он, - и до сих пор живем в палатке и готовим еду на открытом огне. Нам лучше заняться делом и сделать что-нибудь".
   "Сначала частокол, - сказал Адамс, - а это значит, трактор".
   - Мы могли бы воспользоваться вертолетом.
   "Хотите рискнуть? Это наш побег. Как только с ним что-то случится..."
   - Думаю, нет, - признал Купер, сглотнув.
   "Мы могли бы использовать часть этой помощи по четвертому пункту прямо сейчас", - прокомментировал Адамс.
   "Меня выгнали, - сказал Хадсон. "Куда бы я ни пошел, рано или поздно меня вышвыривали. Они были действительно организованы по этому поводу".
   "Ну, мы пытались", - сказал Адамс.
   "И в довершение всего, - добавил Хадсон, - мне пришлось пойти и потерять весь этот фильм, а теперь нам придется тратить свое время на то, чтобы взять еще один. Лично я никогда не хочу, чтобы еще один саблезубый был так близко ко мне, пока я держу камеру".
   - Вам не о чем беспокоиться, - возразил Адамс. - Джонни был прямо за тобой с пистолетом.
   "Да, с мордой примерно в футе от моей головы, когда он отпустил".
   - Я остановил его, не так ли? - спросил Купер.
   "С его головой прямо у меня на коленях".
   "Возможно, нам больше не придется делать снимки", - предположил Адамс.
   - Придется, - сказал Купер. - Впереди есть спортсмены, которые запросто раскошелятся на десять тысяч баксов за две недели охоты здесь. Но прежде чем мы сможем продать им это, нам нужно будет показать им фильмы. Эта сцена с саблезубым клыком дополнила бы его".
   - Если это их не отпугнет, - заметил Хадсон. "Последние несколько футов не показали ничего, кроме внутренней части его горла".
   Бывший посол Хадсон выглядел несчастным. "Мне не нравится вся установка. Как только мы приведем кого-нибудь, новости обязательно просочатся. И как только об этом станет известно, на нас найдутся парни, а может быть, даже нации, замышляющие украсть ноу-хау, законно или насильственно. Вот что меня больше всего пугает в тех фильмах, которые я проиграл. Кто-нибудь найдет их и может догадаться, в чем дело, но я надеюсь, что они либо не поверят, либо не смогут найти нас".
   "Мы можем поклясться, что охотничьи отряды будут хранить тайну", - сказал Купер.
   "Как может спортсмен удержаться на голове саблезубого зуба или на рекордном куске слоновой кости? И то же самое относится ко всем, к кому мы обращаемся. Какой-нибудь университет мог бы собрать денег, чтобы отправить сюда команду ученых, а кинокомпания выложила бы кучу денег, чтобы использовать это место в качестве места для эпопеи о пещерном человеке. Но это ничего бы не стоило ни одному из них, если бы они не могли рассказать об этом.
   "Теперь, если бы мы могли получить признание как нация, мы были бы готовы. Мы могли бы создавать свои собственные законы и правила и иметь возможность обеспечивать их соблюдение. Мы могли бы ввести поселенцев и наладить торговлю. Мы могли бы использовать наши природные ресурсы. Все будет законно и честно. Мы могли сказать, кто мы и где мы были, и что мы могли предложить".
   "Мы еще не облизаны", сказал Адамс. "Мы можем многое сделать. Эти речные холмы покрыты женьшенем. Каждый из нас может копать по дюжине фунтов в день. В корне хорошие деньги".
   "Корень женьшеня, - сказал Купер, - это арахис. Нам нужны большие деньги".
   "Или мы могли бы поставить ловушку", - предложил Адамс. "Это место кишит бобрами".
   "Вы хорошо рассмотрели этих бобров? Они размером с сенбернара.
   "Все к лучшему. Подумай, сколько может принести всего одна шкура.
   "Ни один дилер не поверит, что это был бобр. Он подумает, что вы пытаетесь надуть его. И есть только несколько штатов, которые позволяют поймать бобра. Чтобы продавать шкуры - даже если бы вы могли - вам пришлось бы получить лицензию в каждом из этих штатов".
   "Эти мастодонты несут много слоновой кости", - сказал Купер. "А если бы мы захотели отправиться на север, мы бы нашли мамонтов, которые несли бы еще больше..."
   - И попасть в кувшин за контрабанду слоновой кости?
   Они сидели, все трое, уставившись в огонь, не находя, что сказать.
   Откуда-то вверх по реке донесся жалобный стон гигантского охотничьего кота.
   ГЛАВА IV
   Хадсон лежал в своем спальном мешке, глядя в небо. Его это очень беспокоило. Не было ни одного знакомого созвездия, ни одной звезды, которую он мог бы назвать с уверенностью. Это жонглирование звездами, как он думал, больше всего подчеркивало в этой древней стране огромную пропасть лет, которая лежала между ним и Землей, где он родился - или должен был родиться.
   Адамс сказал, что сто пятьдесят тысяч лет плюс-минус десять тысяч. Просто не было возможности узнать. Позже может быть. Одним из способов сделать это может быть измерение звезд и сравнение их положения в двадцатом веке. Но на данный момент любая цифра могла быть не более чем догадкой.
   Машина времени не была чем-то, что можно было проверить на предмет калибровки или производительности. Собственно, возможности проверить не было . Они не были уверены, вспомнил он, в первый раз, когда использовали его, что это действительно сработает. Не было никакого способа узнать. Когда это сработало, вы знали, что это сработало. И если бы это не сработало, то нельзя было бы знать заранее, что это не сработает.
   Адамс, конечно, был уверен, но это было потому, что он абсолютно полагался на полуматематические, полуфилософские концепции, которые он разработал - концепции, к пониманию которых ни Хадсон, ни Купер не могли приблизиться.
   Так было всегда, даже когда они были детьми, когда Уэс выдумывал сделки, которые он и Джонни заключали. В те дни они тоже использовали путешествия во времени в своей игре. На заднем дворе у Джонни они соорудили машину времени из прекрасной коллекции ненужного хлама - деревянного ящика, пустой пятигаллонной ведра из-под краски, потрепанной кофеварки, кучи выброшенных медных трубок, сломанного рулевого колеса. и прочие мелочи. В нем они "путешествовали" обратно в землю индейцев до появления белого человека, землю мамонтов и землю динозавров, и резня, как он помнил, была удивительно ужасающей.
   Но на самом деле все было совсем иначе. Это было гораздо больше, чем уничтожение найденной странной фауны.
   И они должны были знать, что будет, потому что они часто говорили об этом.
   Он подумал о бычьей сессии в университете и о маленьком, обычно молчаливом ребенке, который тихо сидел в углу, студенте юридического факультета, фамилия которого была Притчард.
   И, посидев некоторое время в тишине, этот парень из Причарда заговорил: "Если вы, ребята, когда-нибудь совершите путешествие во времени, вы столкнетесь с большим, чем рассчитывали. Я имею в виду не климат, местность или фауну, а экономику и политику".
   Все они насмехались над ним, вспомнил Хадсон, а затем продолжили свой разговор. И через некоторое время разговор, как всегда, зашел о женщинах.
   Он задавался вопросом, где может быть этот тихий человек. Когда-нибудь, сказал себе Хадсон, мне придется найти его и сказать, что он был прав.
   Мы сделали это неправильно, подумал он. Было так много других способов, которыми мы могли бы это сделать, но мы были так уверены и жадны - жадны до триумфа и славы - и теперь не было простого способа собрать деньги.
   На пороге успеха они могли обратиться за помощью, обратиться в какой-нибудь крупный промышленный концерн, в образовательный фонд или даже в правительство. Подобно историческим исследователям, они могли получить субсидию и спонсорство. Тогда у них была бы защита, средства для нормальной работы, и им не нужно было бы оперировать с их нынешним скудным бюджетом - один битый вертолет и одна единица времени. Их могло быть несколько, и по крайней мере один в двадцатом веке был в резерве в качестве спасательного отряда, если бы это было необходимо.
   Но это означало бы сделку, возможно, очень тяжелую, и обмен с кем-то, кто не внес ничего, кроме денег. И в таком деле было больше, чем просто деньги - это были двадцать лет мечтаний, великая идея и преданность этой великой идее - годы работы, годы разочарований и почти фанатического нежелания сдаваться.
   Тем не менее, подумал Хадсон, они достаточно хорошо рассчитали. Было много шансов сделать оплошность, и они сделали относительно немного. Все, чего им не хватало, в конечном счете, это поддержки.
   Возьмем, к примеру, вертолет. Это был единственный подходящий автомобиль для путешествий во времени. Вы должны были подняться в воздух, чтобы расчистить все поднятия и опускания, которые были на протяжении геологических веков. Вертолет поднял вас и помог вам выбрать подходящее место для посадки. Путешествуйте без него, и, если вам повезет с земной поверхностью, вы все равно можете материализоваться в сердцевине какого-нибудь большого дерева или оказаться в болоте или посреди стада испуганных диких зверей. Самолет тоже сойдет, но в этом мире вы не можете посадить самолет - или вы не можете быть уверены, что сможете. Вертолет же мог приземлиться практически где угодно.
   На том временном расстоянии, которое они преодолели, им почти наверняка повезло, хотя нельзя было быть полностью уверенным, насколько велика была доля удачи. Уэс чувствовал, что работал не так слепо, как иногда может показаться. Он откалибровал устройство для прыжков в 50 000 лет. Более точная калибровка, как он реалистично сказал, должна отложиться до дальнейших разработок.
   Используя 50 000-летнюю калибровку, они выяснили это. Один прыжок (при условии, что калибровка была правильной) привел бы их к концу ледникового периода Висконсина; два прыжка, в начале. Третий отнесет их ближе к концу Сангамонского межледниковья, и, по-видимому, так оно и было - плюс-минус десять тысяч лет или около того.
   Они прибыли в то время, когда климат, казалось, не сильно менялся, ни жаркий, ни холодный. Флора была достаточно современной, чтобы создать ощущение домашнего уюта. Фауна, современная и плейстоценовая, перекрывалась. И черты поверхности мало изменились по сравнению с двадцатым веком. Реки текли по знакомым тропам, холмы и обрывы выглядели почти так же. В этом уголке Земли, по крайней мере, 150 000 лет не сильно изменили ситуацию.
   Мечты детства, подумал Хадсон, прекрасны. Нечасто трое мужчин, мечтавших в юности, могли довести его до конца. Но они были, и вот они.
   Джонни был на вахте, а теперь была очередь Хадсона, и ему пора спать. Он закрыл глаза, затем снова открыл их, чтобы еще раз взглянуть на незнакомые звезды. Восток, как он увидел, был залит серебристым светом. Скоро взойдет Луна, и это хорошо. Человек мог бы лучше наблюдать, когда Луна взошла.
   Он внезапно очнулся, выпрямленный и полностью пришедший в себя из-за леденящего мозг гула, пронзившего ночь. Даже воздух, казалось, сгустился от дикого грохота, и на мгновение он оцепенел от него. Затем, казалось, медленно - его мозг уловил шум и разделил его на две отдельные, но смешанные категории: смертельный крик кошки и обезумевший трубный рев мастодонта.
   Луна взошла, и округа была залита ее светом. Он увидел, что Купер стоит за сторожевыми огнями и смотрит, держа винтовку наготове. Адамс выбрался из спального мешка, тихо ругаясь про себя. Огонь догорел до пестрых углей, но сторожевые костры все еще горели, и вертолет, припаркованный в пределах их круга, уловил отблеск пламени.
   - Это Бастер, - сердито сказал ему Адамс. - Я узнаю это его мычание где угодно. Он только и делал, что расхаживал вверх-вниз и мычал с тех пор, как мы сюда приехали. А теперь он, кажется, вышел и нашел себе саблезубого".
   Хадсон расстегнул спальный мешок, схватил винтовку и вскочил на ноги, следуя за Адамсом в молчаливом порыве туда, где стоял Купер.
   Купер махнул им рукой. "Не разбивайте его. Вы больше никогда не увидите ничего подобного".
   Адамс поднял винтовку.
   Купер опрокинул ствол.
   "Ты дурак!" он крикнул. - Ты хочешь, чтобы они повернулись против нас?
   В двухстах ярдах от него стоял мастодонт, а на его спине визжал саблезубый. Огромный зверь взмыл в воздух и с рывком рухнул вниз, брыкаясь, чтобы сбросить кошку, размахивая воздухом своим массивным хоботом. И пока он брыкался, кот бил снова и снова своими блестящими зубами, целясь в позвоночник.
   Потом мастодонт рухнул головой вниз, как будто собираясь кувыркнуться, перекатился и снова встал на ноги, теперь ближе к ним, чем прежде. Огромный кот спрыгнул.
   Какое-то время они стояли лицом друг к другу. Затем тигр бросился вперед, плавная полоса движения в лунном свете. Бастер отвернулся, и кот, подпрыгнув, ударил его по плечу, дико зацарапал и соскользнул. Мастодонт бросился в атаку, хлестя клыками и топая огромными ногами. Кошка, поймав скользящий удар одним из бивней, вскрикнула и вскочила, распластавшись на голове Бастера.
   Обезумевший от боли и страха, ослепленный когтями тигра, старый мастодонт побежал - прямо к лагерю. И на бегу он схватил кота своим хоботом, вырвал его из хватки, высоко поднял и бросил.
   "Высматривать!" - закричал Купер, поднял винтовку и выстрелил.
   На мгновение Хадсон увидел все это, как будто это была одна сцена, неподвижная, один кадр, вырванный из фантастической киноэпопеи - атакующий мастодонт с поднятым тигром, а звуковая дорожка - один большой взрыв кровожадного бедлама.
   Затем сцена растворилась в размытом движении. Он почувствовал, как винтовка ударилась о его плечо, зная, что выстрелил, но не слыша взрыва. И мастодонт был почти на нем сверху, надвигаясь, как какая-то могучая и безжалостная машина слепого разрушения.
   Он бросился в сторону, и великан пронесся мимо него. Краем глаза он увидел, как брошенный саблезуб рухнул на Землю в круге сторожевых огней.
   Он снова поднял винтовку и поймал область за ухом Бастера в пределах своего прицела. Он нажал на курок. Мастодонт пошатнулся, затем восстановил темп и помчался дальше. Он попал точно в центр одного из сторожевых костров и прошел сквозь него, разбрасывая угли и горящие головни.
   Затем послышался стук и скрежет металла.
   "О, нет!" - закричал Хадсон.
   Бросившись вперед, они остановились внутри круга костров.
   Вертолет лежал под сумасшедшим углом. Одна из лопастей несущего винта была смята. На половине его, словно он мог упасть, пытаясь сломя голову перепрыгнуть через него, лежал мастодонт.
   Что-то ползло к ним по земле, его слюнявая, рычащая пасть зияла в свете костра, его спина была сломана, а задние ноги волочились.
   Спокойно, без слов, Адамс пустил пулю в голову саблезубому.
   ГЛАВА V
   Генерал Лесли Бауэрс поднялся со стула и принялся ходить взад и вперед по комнате. Он остановился, чтобы ударить по столу для совещаний узловатым кулаком.
   - Вы не можете этого сделать, - заорал он на них. "Вы не можете убить проект. Я знаю , что в этом что-то есть. Мы не можем от этого отказаться!"
   -- Но прошло уже десять лет, генерал, -- сказал армейский министр. - Если бы они возвращались, то уже были бы здесь.
   Генерал остановился, напрягся. За кого возомнил себя этот маленький штатский хлюпик, разговаривая с военными таким тоном!
   "Мы знаем, как вы к этому относитесь, генерал, - сказал председатель Объединенного комитета начальников штабов. "Я думаю, мы все понимаем, насколько глубоко вы вовлечены. Вы винили себя все эти годы, и в этом нет необходимости. В конце концов, в этом может и не быть ничего".
   - Сэр, - сказал генерал, - я знаю , что в этом что-то есть. Я так думал в то время, даже когда никто другой так не думал. И то, что мы обнаружили с тех пор, служит мне подтверждением. Давайте посмотрим на этих трех наших мужчин. В то время мы почти ничего о них не знали, но мы знаем их сейчас. Я проследил их жизнь с момента их рождения до их исчезновения - и могу добавить, что на случай, если все это окажется мистификацией, мы искали их годами и не нашли ни единого следа. все.
   "Я разговаривал с теми, кто их знал, и изучал их учебные и военные записи. Я пришел к выводу, что если любые трое могли это сделать, то это могли сделать они. Адамс был мозгом, а двое других исполняли то, что он придумал. Купер был человеком типа бульдога, который мог поддерживать их, и Хадсон должен был вычислить углы.
   - И они знали углы, джентльмены. У них все было допингом.
   "То, что Хадсон пробовал здесь, в Вашингтоне, является существенным тому доказательством. Но даже в школе они думали об этих углах. Несколько лет назад я разговаривал с адвокатом в Нью-Йорке по имени Притчард. Он сказал мне, что еще в университете они говорили об экономических и политических проблемах, с которыми могут столкнуться, если когда-нибудь взломают то, над чем работают.
   "Уэсли Адамс был одним из самых ярких молодых ученых. Его послужной список в университете и его военная работа подтверждают это. После войны у него могло быть не меньше дюжины мест работы. Но он не интересовался. И я скажу вам, почему он не был. У него было нечто большее, над чем он хотел поработать. Так что он и эти двое других ушли сами по себе...
   - Вы думаете, что он работал над темпоральной... - вмешался армейский министр.
   - Он работал над машиной времени, - проревел генерал. - Я ничего не знаю об этом временном деле. Мне достаточно простой "машины времени".
   "Успокоимся, генерал, - сказал председатель ЕОК, - ведь не надо кричать".
   Генерал кивнул. - Простите, сэр. Я вся в бешенстве по этому поводу. Я провел с ним последние десять лет. Как вы сказали, я пытаюсь наверстать то, что не смог сделать десять лет назад. Я должен был поговорить с Хадсоном. Я был занят, конечно, но не настолько. Это официальное мнение, что мы слишком заняты, чтобы встречаться с кем-либо, и я признаю себя виновным на этот счет. А теперь, когда вы говорите о закрытии проекта...
   "Это стоит нам денег, - сказал военный министр.
   "И прямых доказательств у нас нет", - отметил председатель JCS.
   - Я не знаю, чего вы хотите, - отрезал генерал. "Если и был на свете человек, который мог рассчитать время, то этим человеком был Уэсли Адамс. Мы нашли, где он работал. Мы нашли мастерскую и поговорили с соседями, которые сказали, что происходит что-то странное и...
   - Но десять лет, генерал! - запротестовал армейский министр.
   "Хадсон пришел сюда, принеся нам величайшее открытие в истории, и мы его выгнали. После этого вы ожидаете, что они приползут обратно к нам?
   - Думаешь, они ушли к кому-то другому?
   "Они бы этого не сделали. Они знают, что означает то, что они нашли. Они бы не продали нас".
   "Хадсон пришел с нелепым предложением, - сказал человек из государственного департамента.
   "Они должны были защитить себя!" - закричал генерал. "Если бы вы обнаружили девственную планету с нетронутыми природными ресурсами, что бы вы с ней сделали? Приезжайте сюда и передайте это правительству, которое слишком "занято", чтобы признать...
   "Общий!"
   - Да, сэр, - устало извиняется перед генералом. - Хотел бы я, джентльмены, увидеть, как я на это смотрю, как все это сочетается друг с другом. Сначала были фильмы, и у нас есть слова дюжины компетентных палеонтологов, что невозможно подделать что-то настолько совершенное, как эти фильмы. Но даже если предположить, что они могут быть, есть определенные различия, которые никто никогда не подумает подделать, потому что никто никогда не знал. Кто, например, наденет рысьи кисточки на уши саблезубому? Кто бы знал, что молодые мастодонты были черными?
   "И расположение. Интересно, вы забыли, что мы отследили местонахождение мастерской Адамса только по этим фильмам. Они дали нам такие подсказки, что мы даже не раздумывали - поехали прямо на старую заброшенную ферму, где работали Адамс и его друзья. Разве ты не видишь, как все это сочетается друг с другом?"
   "Я полагаю, - злобно сказал человек из госдепартамента, - что у вас даже есть объяснение, почему они выбрали именно это место".
   -- Вы думали, что я там, -- сказал генерал, -- но у меня есть ответ. Хороший. Юго-западный угол Висконсина представляет собой геологическую достопримечательность. Его упустили все оледенения. Почему, мы не знаем. Какова бы ни была причина, ледники сошли с обеих сторон от него и далеко к югу от него и оставили его стоять там, как маленький остров в ледяном море.
   "И еще одно: за исключением времени в триасе, та же самая область Висконсина всегда была сушей. Это и несколько других мест - единственные области в Северной Америке, которые снова и снова не покрывались водой. Я не думаю, что нужно указывать на утешение, которое было бы для опытного путешественника во времени быть уверенным, что почти в любую эпоху, в которую он может попасть, под ним будет суша".
   Эксперт по экономике заговорил: "Мы тщательно изучили этот вопрос, и, хотя мы не чувствуем себя компетентными, чтобы судить о возможности или невозможности путешествий во времени, есть некоторые наблюдения, которые я хотел бы когда-нибудь сделать. делать."
   "Давай прямо сейчас", - сказал председатель JCS.
   "Мы видим одно возражение на весь вопрос. Естественно, одна из причин, по которой нас это заинтересовало, заключается в том, что, если это правда, это даст нам целую новую планету для эксплуатации, возможно, более разумно, чем мы это делали в прошлом. Но возникает мысль, что любая планета обладает лишь определенной суммой природных ресурсов. Если мы отправимся в прошлое и воспользуемся ими, как это повлияет на то, что осталось от этих ресурсов для использования в настоящем? Не лишаем ли мы себя, делая это, нашего собственного наследия?"
   "Это утверждение, - сказал председатель AEC, - справедливо не во всех случаях. На самом деле совсем наоборот. Мы знаем, что в некоторые геологические эпохи в прошлом было гораздо больше урана, чем сегодня. Вернитесь достаточно далеко, и вы поймаете этот уран до того, как он превратится в свинец. В юго-западном Висконсине много свинца. Хадсон сказал нам, что знает местонахождение обширных месторождений урана, и мы подумали, что он сумасшедший, говорящий через свою шляпу. Если бы мы знали - давайте будем честными - если бы мы знали и верили ему в том, что он вернется в прошлое, мы бы сразу его схватили, и всего этого бы не случилось.
   "С лесами тоже не получится", - сказал председатель JCS. "Или с пастбищами, или с посевами".
   Эксперт по экономике слегка покраснел. - Есть еще одна вещь, - сказал он. "Если мы вернемся в прошлое и колонизируем землю, которую мы там найдем, что произойдет, когда это - ну, назовем это ретроактивным - когда эта ретроактивная цивилизация достигнет начала нашего исторического периода? К чему приведет это культурное столкновение? Изменится ли наша история? Случившееся фальшиво? Это все-"
   "Это все туфта!" - крикнул генерал. "Этот и этот другой говорят об использовании ресурсов. Все, что мы делали в прошлом или собираемся сделать, уже сделано. Я не спал ночами, мистер, думая обо всем этом, и нет ответа, поверьте мне, кроме того, который я вам дам. Вопрос, который стоит перед нами здесь, является непосредственным. Бросаем ли мы все это или продолжаем наблюдать за этой фермой в Висконсине, ожидая, когда они вернутся? Продолжаем ли мы пытаться независимо найти процесс, формулу или метод, который нашел Адамс для путешествий во времени?"
   - Пока нам не везло в наших исследованиях, генерал, - сказал тихий физик, сидевший в конце стола. - Если бы вы не были так уверены и если бы доказательства не были столь убедительны, что это сделал Адамс, я бы прямо сказал, что это невозможно. У нас нет подхода, на который можно было бы надеяться. То, что мы сделали до сих пор, лучше всего описать как камбалу. Но если Адамс провернул трюк, это должно быть возможно. На самом деле способов может быть больше, чем один. Мы хотели бы продолжать попытки".
   "На вас не возложили ни единого слова порицания за вашу неудачу, - сказал председатель физику. "То, что вы могли это сделать, кажется, больше, чем можно ожидать от человека. Если Адамс сделал это - если он это сделал, говорю я, - то, должно быть, просто ошибся на пути исследований, о котором никто другой не подумал".
   -- Вы помните, -- сказал генерал, -- что исследовательская программа с самого начала рассматривалась исключительно как авантюра. Нашей единственной надеждой было и должно оставаться то, что они вернутся".
   "Все было бы намного проще, - сказал представитель госдепартамента, - если бы Адамс запатентовал свой метод".
   Генерал рассердился на него. "И было ли оно опубликовано, аккуратно и упорядоченно, в записях патентного бюро, чтобы любой желающий мог его найти и получить?"
   "Мы можем быть искренне благодарны, - сказал председатель, - что он не запатентовал его".
   ГЛАВА VI
   Вертолет больше никогда не полетит, но единица измерения времени цела.
   Что не означало, что это сработает.
   Они устроили пау-вау в своем лагере. Они решили, что проще переместить лагерь, чем убрать тело Старого Бастера. Итак, они переместились на рассвете, оставив старого мастодонта лежать поперек вертолета.
   Они знали, что через день или два огромные кости будут аккуратно обглоданы падальщиками, мелкими кошками, волками, лисами и маленькими ублюдками.
   Вытащить единицу времени из вертолета было непростой задачей, но им, наконец, удалось, и теперь Адамс сидел с часами на коленях.
   "Хуже всего, - сказал он им, - то, что я не могу это проверить. Нет никакого способа. Вы включаете его, и он работает или не работает. Ты не узнаешь, пока не попробуешь".
   "Это то, с чем мы не можем помочь", - ответил Купер. "Мне кажется, проблема в том, как мы будем использовать его без вихревой птицы".
   "Мы должны придумать способ подняться в воздух", - сказал Адамс. "Мы не хотим рисковать, чтобы подняться в двадцатый век и оказаться там на глубине шести футов".
   "Здравый смысл подсказывает, что здесь мы должны быть выше, чем впереди", - заметил Хадсон. "Эти холмы стоят здесь с юрских времен. Вероятно, тогда они были намного выше и выветрились. Это выветривание все еще должно продолжаться. Так что мы должны быть здесь выше, чем в двадцатом веке, может быть, ненамного, но выше".
   "Кто-нибудь когда-нибудь замечал показания альтиметра?" - спросил Купер.
   "Я так не думаю, - признался Адамс.
   - Во всяком случае, он вам ничего не скажет, - заявил Хадсон. "Это просто дало бы нашу высоту тогда и сейчас - и мы двигались, помните - а как насчет воздушных карманов, относительной плотности атмосферы и всего остального?"
   Купер выглядел таким же обескураженным, как и Хадсон.
   "Как это звучит?" - спросил Адамс. - Мы построим платформу высотой в двенадцать футов. Этого определенно должно быть достаточно, чтобы очистить нас, и в то же время достаточно мало, чтобы оставаться в пределах досягаемости силового поля подразделения.
   - А что, если мы здесь на два фута выше? - заметил Хадсон.
   "Падение с четырнадцати футов не убьет человека, если только ему не повезет".
   - Это может сломать несколько костей.
   "Так что это может сломать несколько костей. Ты хочешь остаться здесь или рискнуть со сломанной ногой?
   - Хорошо, если ты так выразился. Платформа, говорите. Платформа из чего?
   "Древесина. Этого много. Мы просто выходим и рубим несколько бревен".
   "Двенадцатифутовое бревно тяжелое. И как мы затащим это большое бревно в гору?
   "Мы несем это".
   - Мы пытаемся, ты имеешь в виду.
   "Может быть, мы могли бы починить тележку", - сказал Адамс, немного подумав.
   - Из чего? - спросил Купер.
   - Ролики, может быть. Мы могли бы срубить немного и скатать бревна сюда.
   "Это сработает на ровной поверхности", - сказал Хадсон. - Катить бревно в гору не получится. Это ускользнуло бы от нас. Кого-то могут убить".
   - В любом случае бревна должны быть длиннее двенадцати футов, - вставляет Купер. "Вам придется установить их в яму, а это уберет некоторые кадры".
   "Почему не принцип штатива?" - предложил Хадсон. "Закрепи три бревна наверху и подними их".
   "Это джинная стрела, примитивная вышка. Он все равно должен быть длиннее двенадцати футов. Пятнадцать, шестнадцать, может быть. И как мы будем поднимать три шестнадцатифутовых бревна? Нам понадобится блок и снасть.
   - Есть еще одна вещь, - сказал Купер. "Часть этих журналов может просто находиться за пределами эффективного диапазона силового поля. Часть из них должна была бы , заметьте, должна была бы двигаться во времени, а часть не могла бы. Это вызовет стресс..."
   "Кроме того, - добавил Хадсон, - мы путешествовали с бревнами. Я не хочу вернуться в другое время с кучей бревен, летающих вокруг меня".
   "Не унывайте, - сказал им Адамс. "Возможно, устройство все равно не сработает".
   ГЛАВА VII
   Генерал сидел один в своем кабинете и держал голову руками. Дураки, подумал он, чертовы тупорылые дураки! Почему они не могли видеть это так ясно, как он?
   Вот уже пятнадцать лет, как глава Проекта Мастодон, он жил с ним день и ночь и мог видеть все возможности так ясно, как если бы они были реальным фактом. Не только военные возможности, хотя, будучи военным, он, естественно, думал о них в первую очередь.
   Скрытые базы, например, расположенные в самих опорных пунктах потенциальных врагов - внутри, но удаленные во времени на века. Много столетий удалены и всего в нескольких секундах.
   Он мог видеть все: материализацию флотов; быстрый, сокрушительный удар, затем мгновенное отступление в твердыни прошлого. Ужасные разрушения, но ни корабля, ни человека.
   За исключением того, что если бы у вас были базы, вам никогда не нужно было бы наносить удар. Если бы у вас были базы, и вы дали понять врагу, что они у вас есть, провокации никогда бы не было.
   А в тылу у вас были бы бомбоубежища, которые были бы эффективны. Вы бы эвакуировали свое население не в пространстве, а во времени. У вас будет надежная и абсолютная защита от любого вида бомбардировок - ядерного, термоядерного, бактериологического или любого другого, что имеется в наличии в лабораториях.
   И если случится самое худшее - чего никогда не произойдет при таком раскладе, - у вас будет место, куда вся нация сможет отступить, оставив врагу пустые, разрушенные города и смертельно запыленные деревни.
   Святилище - это то, что Хадсон предложил тогдашнему госсекретарю пятнадцать лет назад, - и этот идиот застыл от оскорбления и выгнал Хадсона.
   А если войны не будет, подумайте о жизненном пространстве и о новых огромных возможностях, не последней из которых будет возможность добиться мирной жизни в девственном мире, где старая ненависть отпадет, а у новых концепций появится шанс. расти.
   Он задавался вопросом, где они, те трое, что вернулись в прошлое. Мертвый, наверное. Сбит мастодонтом. Или преследуемый тиграми. Или, может быть, убит воинственными соплеменниками. Нет, он все время забывал, что в ту эпоху их не было. Или застрявшие во времени, неспособные вернуться, обреченные на изгнание в чужое время. А может быть, подумал он, просто отвращение. И он не мог бы винить их, если бы они были таковыми.
   Или, может быть, - давайте будем фантастичны - тайком набирать колонистов из какого-то другого места, кроме охраняемой фермы в Висконсине, на самом деле создавая нацию, за которую они себя выдавали.
   Они должны были вернуться в настоящее как можно скорее, иначе Проект Мастодон был бы полностью уничтожен. Исследовательская программа уже была остановлена, и если что-то не произойдет быстро, дежурство, которое несли на ферме в Висконсине, будет снято.
   -- А если они это сделают, -- сказал генерал, -- я знаю, что я сделаю.
   Он встал и прошелся по комнате.
   "Ей-богу, - сказал он, - я им покажу!"
   ГЛАВА VIII
   На возведение пирамиды ушли целые дни непосильной работы. Они вытащили камни из русла ручья в полумиле и сложили их, камень за перекатывающимся камнем, на высоту полных двенадцати футов. Потребовалось много камней и много терпения, потому что по мере того, как пирамида росла, основание, естественно, расширялось.
   Но теперь все было наконец готово.
   Хадсон сидел перед догоревшим костром и держал перед собой покрытые волдырями руки.
   Он подумал, что это должно работать лучше, чем бревна, и менее опасно.
   Возьмите горсть песка. Некоторые просачивались между вашими пальцами, но большинство оставалось в вашей хватке. Таков был принцип пирамиды из камней. Когда - и если - машина времени сработает, большая часть камней полетит вместе с ней.
   Те, что не пошли, просто просачивались наружу и не причиняли вреда. Не было бы стресса или напряжения, которые могли бы нарушить работу силового поля.
   А если не сработала единица времени?
   Или если бы это было так?
   Это был конец сна, подумал Хадсон, как бы вы на это ни смотрели.
   Ибо даже если бы они вернулись в двадцатый век, денег не было бы, а с утерянной пленкой и отсутствием других взамен у них не было бы доказательств того, что они путешествовали за пределы зари истории - почти в самое рассвет человека.
   Хотя то, как далеко вы проехали, значения не имеет. Час или миллион лет - все равно; если бы вы могли охватить час, вы могли бы охватить миллион лет. И если бы вы могли вернуться на миллион лет назад, то в ваших силах было бы вернуться к первому тиканью вечности, к первому движению времени по лицу пустоты и небытия, к тому начальному мгновению, когда еще ничего не произошло и не произошло. было запланировано или задумано, когда все просторы Вселенной были новой доской, ожидающей первого удара мелом судьбы.
   Еще один вертолет стоил бы тридцать тысяч долларов, а у них не было денег даже на покупку трактора, необходимого для строительства частокола.
   Не было возможности взять взаймы. Вы не могли прийти в банк и сказать, что хотите тридцать тысяч, чтобы совершить путешествие в старый каменный век.
   Вы по-прежнему можете пойти в какую-нибудь отрасль, или в какой-нибудь университет, или в правительство, и если вы сможете убедить их, что у вас есть что-то на шаре, - почему же тогда они могут вложить деньги после того, как урежут себе почти всю прибыль. И, естественно, всем заправляли они, потому что это были их деньги, а вы только и делали, что потели и истекали кровью.
   "Есть одна вещь, которая все еще беспокоит меня", - сказал Купер, нарушая молчание. "Мы потратили много времени, выбирая место, чтобы пропустить сарай, дом и все остальные постройки..."
   "Не говори мне ветряную мельницу!" - воскликнул Хадсон.
   "Нет. Я почти уверен, что мы избавились от этого. Но, насколько я понимаю, мы прямо оседлали тот забор из колючей проволоки в южной части сада.
   - Если хочешь, мы могли бы передвинуть пирамиду на двадцать футов или около того.
   Купер застонал. "Я рискну с забором". Адамс поднялся на ноги, спрятав часы под мышкой. - Давайте, ребята. Время идти."
   Они осторожно взобрались на пирамиду и замерли на ее вершине.
   Адамс передвинул устройство, прижал его к груди.
   "Встаньте рядом, - сказал он, - и немного согните колени. Это может быть совсем капля.
   - Продолжайте, - сказал Купер. "Нажать на кнопку."
   Адамс нажал кнопку.
   Ничего не произошло.
   Блок не работал.
   ГЛАВА IX
   У начальника Центральной разведки побелели губы, когда он закончил говорить.
   - Вы уверены в своей информации? - спросил президент.
   "Г-н. Президент, - сказал глава ЦРУ, - за всю свою жизнь я ни в чем не был так уверен".
   Президент посмотрел на двух других, находившихся в комнате, с вопросом в глазах.
   Председатель JCS сказал: "Это подтверждает, сэр, все, что мы знаем".
   - Но это невероятно! - сказал президент.
   "Они боятся, - сказал глава ЦРУ. "Они не спят по ночам. Они убедились, что мы находимся на пороге путешествия во времени. Они пытались и потерпели неудачу, но они думают, что мы близки к успеху. По их мнению, они должны поразить нас сейчас или никогда, потому что, как только мы действительно получим путешествие во времени, они поймут, что их число исчерпано".
   "Но мы полностью отказались от Project Mastodon почти три года назад. Прошло уже десять лет с тех пор, как мы остановили исследование. Это было двадцать пять лет назад, когда Хадсон...
   - Это не имеет значения, сэр. Они убеждены, что мы отказались от проекта публично, но вместе с ним ушли в подполье. Такую стратегию они могли бы понять".
   Президент взял карандаш и начал что-то набрасывать в блокноте.
   "Кто был этот старый генерал, - спросил он, - тот, кто поднял столько шума, когда мы отказались от проекта? Помню, я тогда был в Сенате. Он пришел, чтобы увидеть меня".
   - Бауэрс, сэр, - сказал председатель JCS.
   "Вот так. Что с ним стало?
   "На пенсии."
   - Ну, я думаю, теперь это не имеет никакого значения. Он набросал еще немного и, наконец, сказал: "Господа, похоже, это все. Сколько времени, ты сказал, у нас было?
   - Не более девяноста дней, сэр. Может быть, всего за тридцать".
   Президент посмотрел на председателя JCS.
   "Мы готовы, - сказал председатель, - как никогда. Мы справимся с ними, я думаю. Конечно, будут некоторые...
   - Я знаю, - сказал президент.
   - Можем ли мы блефовать? - тихо спросил госсекретарь. "Я знаю, что это не приживется, но, по крайней мере, мы можем выиграть немного времени".
   - Ты имеешь в виду намек на то, что у нас есть путешествия во времени?
   Секретарь кивнул.
   - Это не сработает, - устало сказал шеф ЦРУ. - Если бы она у нас действительно была, тогда не было бы вопросов. Они стали бы чрезвычайно воспитанными, даже добрососедскими, если бы были уверены, что это у нас есть.
   - Но у нас его нет, - мрачно сказал президент.
   ГЛАВА X
   Двое охотников побрели домой ближе к вечеру, неся на плечах оленя, привязанного к шесту. Когда они шли, их дыхание заметно висело в воздухе, потому что наступили морозы, и они знали, что со дня на день пойдет снег.
   - Я беспокоюсь за Уэса, - сказал Купер, тяжело дыша. "Он воспринимает это слишком тяжело. Мы должны следить за ним".
   - Давай отдохнем, - выдохнул Хадсон.
   Они остановились и опустили оленя на землю.
   "Он слишком сильно винит себя", - сказал Купер. Он вытер вспотевший лоб. "В этом нет необходимости. Все мы вошли в это с широко открытыми глазами".
   "Он обманывает себя, и он это знает, но это дает ему повод продолжать. Пока он может заниматься своими делами, с ним все будет в порядке.
   - Он не собирается чинить часы, Чак.
   - Я знаю, что это не так. И он тоже это знает. У него нет ни инструментов, ни материалов. Там, в мастерской, у него может быть шанс, но здесь его нет.
   "С ним тяжело".
   "Это тяжело для всех нас".
   - Да, но у нас не было мозгового штурма, который забросил двух старых друзей в этот захолустье ниоткуда. И мы не можем заставить его проглотить это, когда говорим, что все в порядке, мы совсем не против".
   "Это слишком много, чтобы проглотить, Джонни".
   - Что с нами будет, Чак?
   "У нас есть, где жить, и есть много еды. Сохраните наши боеприпасы для крупной дичи - много еды на каждую пулю - и ловите мелких животных".
   "Интересно, что будет, когда муки и всего прочего не будет. У нас его не так много, потому что мы всегда считали, что можем принести больше".
   "Мы будем жить на мясе, - сказал Хадсон. "У нас миллионы бизонов. Индейцы равнин жили только на них. И весной найдем корешки, а летом ягоды. А осенью мы соберем полдюжины видов орехов".
   "Когда-нибудь наши боеприпасы закончатся, как бы мы ни были осторожны с ними".
   "Луки и стрелы. Рогатки. Спирс.
   "Здесь много зверей, против которых я бы не хотел сражаться только копьем".
   "Мы не будем противостоять им. Мы будем пригибаться, когда можем, и бежим, когда не можем пригнуться. Без нашего оружия мы не повелители творения - не здесь. Если мы собираемся жить, нам придется признать этот факт".
   - А если кто-то из нас заболеет, или сломает ногу, или...
   "Мы сделаем все возможное. Никто не живет вечно".
   Но они говорили о том, что их действительно беспокоило, сказал себе Хадсон, - каждый из них боялся произнести эту мысль вслух.
   Они будут жить, все в порядке, если говорить о еде, жилье и одежде. И большую часть времени они жили бы в достатке, потому что это была богатая и щедрая земля, и человек мог легко зарабатывать себе на жизнь.
   Но большая проблема - о которой они боялись говорить - заключалась в отсутствии у них цели. Чтобы жить, им нужно было найти какой-то смысл в мире без общества.
   Человек, заброшенный на необитаемый остров, всегда мог жить надеждой, но здесь надежды не было. Робинзона Крузо отделяло от его собратьев самое большее несколько тысяч миль. Здесь их разделяло сто пятьдесят тысяч лет.
   Уэсу Адамсу пока повезло. Даже делая свой бросок тысяча к одному, он по-прежнему крепко цеплялся за цель, какой бы слабой она ни была, - надежду на то, что он сможет починить машину времени.
   Нам не нужно сейчас за ним следить, подумал Хадсон. Время, которое нам придется наблюдать, это когда он вынужден признать, что не может починить машину.
   И Хадсон, и Купер оставались достаточно в здравом уме, потому что нужно было построить хижину, нарубить запаса дров на зиму и заняться охотой.
   Но потом наступало время, когда все дела были закончены и делать было нечего.
   "Ты готов идти?" - спросил Купер.
   "Конечно. Теперь все отдыхают, - сказал Хадсон.
   Они вскинули шест на плечи и снова тронулись в путь.
   Хадсон не спал ночами, думая об этом, и все мысли заходили в тупик.
   Можно было бы написать естественную историю плейстоцена с фотографиями и зарисовками, но это было бы бессмысленно, потому что ни один ученый будущего не смог бы ее прочитать.
   Или они могли бы трудиться, чтобы построить мемориал, может быть, огромную пирамиду, которая пронесла бы послание через полторы тысячи веков, выхватив голыми руками подобие бессмертия. Но если бы они это сделали, то действовали бы вопреки твердому и твердому знанию, что все это сойдет на нет, ибо они заранее знали, что такой пирамиды в историческое время не существовало.
   Или они могут отправиться на поиски современного Человека, пройдя четыре тысячи миль по дикой местности до Берингова пролива и далее в Азию. И найдя современного Человека, сжавшегося в своих пещерах, они могли бы безмерно помочь ему на пути к его великому наследию. За исключением того, что они никогда не выживут, а даже если бы и выжили, современный человек, несомненно, нашел бы какой-нибудь способ покончить с ними и, возможно, съел бы их в придачу.
   Они вышли из леса и увидели хижину всего в ста ярдах от них. Он прижался к склону холма над источником, а за ним простирались широкие луга, вздымающиеся к аспидно-серому горизонту. Из трубы вырвалась струйка дыма, и они увидели, что дверь открыта.
   - Уэс не должен оставлять его открытым таким образом, - сказал Купер. "Неизвестно, когда медведь может решить прийти в гости".
   - Эй, Уэс! - закричал Хадсон.
   Но от него не было и следа.
   Внутри каюты на столе лежал белый лист или бумага. Хадсон схватил его и прочитал, а Купер сидел у него за плечом.
   Дорогие ребята, я не хочу снова питать ваши надежды и разочаровывать. Но я думаю, что, возможно, нашел проблему. Я собираюсь попробовать это. Если это не сработает, я вернусь, сожгу эту записку и не скажу ни слова. Но если ты найдешь записку, ты узнаешь, что она сработала, и я вернусь за тобой. Вес.
   Хадсон скомкал записку в руке. "Сумасшедший дурак!"
   "Он сошел с ума", - сказал Купер. - Он просто подумал...
   Одна и та же мысль поразила их обоих, и они бросились к двери. В углу хижины они затормозили и остановились, глядя на гребень над собой.
   Пирамида из камней, которую они построили два месяца назад, исчезла!
   ГЛАВА XI
   Катастрофа привела ген. Лесли Бауэрс (в отставке) встает с кровати - примерно в двух футах от кровати - старые мускулы напряжены, седые усы топорщатся.
   Даже в свои годы генерал был человеком действия. Он откинул одеяло, спустил ноги на пол и схватил дробовик, прислоненный к стене.
   Бормоча, он выскользнул из спальни, прошел через столовую и ворвался на кухню. Там, у двери, он щелкнул выключателем, включившим прожекторы. Он практически снял дверь с петель, добравшись до крыльца, и стоял там, вцепившись босыми ногами в доски, ночная рубашка развевалась на ветру, с дробовиком наготове.
   - Что там происходит? - проревел он.
   Там, где он припарковал свою машину, лежала огромная куча камней. Из-под завалов выглядывало одно смятое крыло и пьяная фара.
   Мужчина осторожно карабкался по нагромождению камней, делая крюк, чтобы увернуться от разбитого крыла.
   Генерал отдернул курок ружья и с трудом взял себя в руки.
   Мужчина достиг дна кучи и повернулся к нему лицом. Генерал увидел, что он что-то крепко прижимает к груди.
   "Мистер, - сказал ему генерал, - ваше объяснение должно быть хорошим. Это была совершенно новая машина. И это был первый раз, когда я был настроен на ночной сон с тех пор, как мой зуб перестал болеть".
   Мужчина просто стоял и смотрел на него.
   "Кто ты, черт возьми?" - проревел генерал.
   Мужчина медленно пошел вперед. Он остановился у подножия крыльца.
   "Меня зовут Уэсли Адамс, - сказал он. "Я-"
   "Уэсли Адамс!" завыл генерал. "Боже мой, мужик, где ты был все эти годы?"
   - Ну, я не думаю, что вы мне поверите, но дело в том...
   "Мы ждали тебя. На двадцать пять долгих лет! Или, вернее, я ждал тебя. Остальные идиоты сдались. Я ждал тебя здесь, Адамс, последние три года, с тех пор как они сняли бдительность.
   Адам сглотнул. "Мне жаль машину. Видишь ли, это было так..."
   Генерал, как он увидел, ласково улыбался ему.
   - Я верил в вас, - сказал генерал.
   Он помахал дробовиком в качестве приглашения. "Заходи. Мне нужно позвонить".
   Адамс, спотыкаясь, поднялся по лестнице.
   "Шаг!" - приказал генерал, дрожа. "На дубль! Вы хотите, чтобы я поймал свою смерть или простуду здесь?
   Внутри он нащупал свет и включил его. Он положил дробовик на кухонный стол и поднял трубку.
   "Дайте мне Белый дом в Вашингтоне", - сказал он. "Да, я сказал Белый дом... Президент? Естественно, это тот, с кем я хочу поговорить... Да, все в порядке. Он не будет возражать, если я ему позвоню.
   - Сэр, - осторожно сказал Адамс.
   Генерал огляделся. - Что такое, Адамс? Давай, скажи это".
   - Ты сказал двадцать пять лет?
   "Это то, что я сказал. Что ты делал все это время?
   Адамс схватился за стол и повис. "Но это было не..."
   - Да, - сказал генерал оператору. - Да, я подожду.
   Он держал руку над трубкой и вопросительно посмотрел на Адамса. - Я полагаю, вам понадобятся те же условия, что и раньше.
   "Условия?"
   "Конечно. Признание. Пункт четыре помощь. Пакт об обороне".
   "Я полагаю, да", сказал Адамс.
   -- Да ты этих соков поперек ствола получил, -- радостно сказал ему генерал. "Вы можете получить все, что захотите. Вы тоже оцениваете это после того, что вы сделали, и лечения, которое вы получили, но особенно за то, что вы не продались.
   ГЛАВА XII
   Ночной редактор читал бюллетень прямо с телетайпа.
   "Ну, что ты знаешь!" он сказал. "Мы только что узнали Мастодонию".
   Он посмотрел на начальника копий.
   - Где, черт возьми, Мастодония? он спросил.
   Копирайтер пожал плечами. "Не спрашивайте меня. Вы - мозги в этом заведении".
   "Ну что ж, давайте возьмем карту для следующего издания", - сказал ночной редактор.
   ГЛАВА XIII
   Табби, саблезубый, игриво ткнул Купера своей могучей лапой.
   Купер пнул его под ребра - такой же игривый жест.
   Табби зарычала на него.
   - Покажи мне свои зубы, а? - сказал Купер. "Вырастил тебя из котенка, и это твоя благодарность. Сделай это еще раз, и я вызову тебя на бойню.
   Табби блаженно лег и начал умываться.
   "Когда-нибудь, - предупредил Хадсон, - этот кот пропустит прием пищи, и в этот день ты будешь им".
   "Мягкий, как глухой", - заверил его Купер. - Мухи бы не обидел.
   "Ну, кое-что в этом есть, ничто не смеет беспокоить нас вокруг этого чудовища".
   "Лучший сторожевой пес, который когда-либо был. Нужно иметь что-то, чтобы охранять все это добро, которое у нас есть. Когда Уэс вернется, мы станем миллионерами. Все эти меха, женьшень и слоновая кость.
   - Если он вернется.
   "Он вернется. Прекрати волноваться".
   - Но прошло уже пять лет, - возразил Хадсон.
   "Он вернется. Что-то случилось, вот и все. Вероятно, он сейчас над этим работает. Возможно, он перепутал настройку времени, когда ремонтировал устройство, или оно могло быть выбито из строя, когда Бастер врезался в вертолет. Это займет некоторое время, чтобы исправить. Я не беспокоюсь, что он не вернется. Чего я не могу понять, так это почему он ушел и бросил нас?
   - Я говорил вам, - сказал Хадсон. - Он боялся, что это не сработает.
   - Не нужно было этого бояться. Мы бы никогда не смеялись над ним".
   "Нет. Конечно, мы бы не стали.
   - Тогда чего он испугался? - спросил Купер.
   "Если подразделение вышло из строя, а мы знали, что оно вышло из строя, Уэс боялся, что мы попытаемся заставить его увидеть, насколько это безнадежно и безумно. И он знал, что мы, вероятно, убедим его, и тогда вся его надежда исчезнет. И он хотел держаться за это, Джонни. Он хотел сохранить свою надежду, даже когда ничего не осталось".
   - Сейчас это не имеет значения, - сказал Купер. - Важно то, что он вернется. Я чувствую это своими костями".
   "А вот еще один случай, - подумал Хадсон, - когда надежда умоляет, чтобы ей позволили жить дальше".
   Боже, подумал он, хотел бы я быть таким слепым!
   "Уэс работает над этим прямо сейчас", - уверенно сказал Купер.
   ГЛАВА XIV
   он был. Не он один, а тысяча других, отчаянно трудившихся, зная, что время коротко, трудившихся не одних ради двух людей, пойманных в ловушку во времени, но ради мира, о котором все они мечтали, которого весь мир жаждал на протяжении веков.
   Для того чтобы быть полезными, необходимо было, чтобы они могли обнулить машины времени, которые собирались построить, как артиллерист обнуляет артиллерийскую батарею, чтобы каждая машина времени переносила своих обитателей в одно и то же мгновение прошлого, чтобы их действие будет длиться в течение того же периода времени, с точностью до секунды.
   Это была проблема контроля и калибровки - начиная с прототипа, который был откалиброван как его тончайшая настройка для скачков в 50 000 лет.
   Наконец-то начался проект "Мастодонт".
   12:01, Ричард А. Лупофф
   Было эхо этого одиночного громкого звука, напоминающего грохот взрыва воздуха в разбитой вакуумной трубке или выстрел мелкокалиберного огнестрельного оружия. Часы на Гранд Сентрал Тауэр показывали 12:01, как это всегда было во время возобновления работы, и Каслман знал, что линия даты в газетах, продаваемых на углу Лексингтонской и 46-й, будет такой же, как и всегда.
   Он подождал, пока знакомый покрытый коркой грязи зелено-серебристый автобус повернет на короткую Вандербильт-авеню, увернулся от обычного желтого такси, пересекая сам Вандербильт, и прошел между двумя лимузинами "Кадиллак", ожидающими у обочины возвращения своих пассажиров. от любого поручения задержал их.
   На западной стороне Мэдисона он остановился перед магазином Финчли и подождал, пока немолодой оформитель витрин установит зеркало в полный рост позади витрины, как он всегда делал, и небрежно осмотрел себя в его блестящей поверхности. . Тот же твидовый костюм, полосатая рубашка на пуговицах и модный широкий галстук, тот же гребень для волос с упрямой прядью, торчащей над левым ухом. Он поднес руку к подбородку и энергично потер, но не было никаких признаков щетины.
   Не то чтобы он мог отрастить много щетины за час, но если эффект часов был для него кумулятивным, это должно было стать очевидным после дюжины или двух возобновлений.
   Небрежно прогуливаясь в сторону Вест-Сайда, он решил остановиться в первом подходящем ресторане и перекусить. Небо было голубым и необычно ясным для центра города, воздух был теплым и слегка влажным, скорее от влаги благоухающего весеннего дня, чем от липкой влажности, которая обычно бывает позже в этом году. Хорошо, подумал Кастлман, что возобновление произошло именно в такой день, а не посреди зимнего холода, когда улицы полны грязной слякоти и все чихают и кашляют друг на друга гриппозными жуками.
   Он вошел в ресторан "Hamburger Heaven" и осмотрел ситуацию с сидячими местами. Свободных мест не было, но перед ним ждала лишь горстка людей. Нет смысла ждать в длинной очереди или пытаться поужинать в модном ресторане, где на изысканный обед может уйти два часа. Если его не обслужат и он не закончит трапезу к часу, это будет пустая трата времени.
   Что не означает, что это было не так. При следующем возобновлении он все равно будет стоять на тротуаре и смотреть на Центральную башню; у него в любом случае будет приятный аппетит; если бы она сняла с него галстук и спустила его в унитаз в подвальном туалете "Гамбургер-Хайвен", он обнаружил бы, что галстук снова завязан на его шее, чистый и сухой. Или, по крайней мере, он был уверен, что так и будет; это может оказаться интересным экспериментом, который можно попробовать когда-нибудь, но результат был в значительной степени предрешен.
   Хозяйка подошла к небольшой группе посетителей, ожидающих мест, и подняла два пальца в виде буквы V. Кастлман посмотрел рядом с собой и, к своему удивлению, обнаружил, что он достиг начала очереди. Он повернулся к человеку рядом с ним и спросил, не против ли она разделить столик.
   - Это сэкономит время, - сказал он, подавляя желание рассмеяться над своей репликой.
   Женщина согласно кивнула, и хозяйка указала им на крошечный деревянный столик в задней части ресторана. Они скорчились на закрепленных деревянных сиденьях и получили огромное меню, заляпанное кетчупом и кофе. Кастлман быстро решил, что ему нужно, и опустил меню, позволяя своим глазам задержаться на импровизированном спутнике.
   Очевидно, она была работающей девушкой, или, точнее, женщиной. Немного полновата и полновата для блузки и модной юбки, на которую она претендовала, с волосами, уложенными в искусно завитую прическу, которая почти подходила к ее овалу лица. Она отложила свое меню, явно выбрав еду сама, и посмотрела на Каслмана.
   - Ты часто здесь обедаешь? она сказала.
   Каслман сказал: "Не очень".
   "Я так не думал. Я прихожу сюда каждый день. Так много завсегдатаев, так много транзитников. Как только я не узнал тебя, я сразу понял, кто ты".
   - Логично, - сказал Каслман. Он оглядел комнату в поисках настенных часов, жалея, что у него не было часов во время возобновления занятий, зная, что он может легко достать их сейчас, но они все равно исчезнут к концу часа.
   В задней части ресторана "Гамбургер Хевен" стояли часы. Было около половины второго. Кастлман хотел, чтобы возобновления происходили дальше друг от друга, на самом деле часа было недостаточно, чтобы сделать многое. Но тогда, подумал он, могло быть намного хуже. Повесив трубку в течение пяти минут, он никогда ничего не делал. А если бы оно было действительно коротким - скажем, секунду или меньше - это был бы сущий ад.
   За час можно было сделать приличную сумму. На самом деле, в каком-то смысле это была идеальная ситуация. Что бы вы ни делали, вы можете все испортить, что угодно, и получить еще один шанс через час. С другой стороны, было бы не так идеально делать что-то стоящее, зная, что оно будет полностью уничтожено, но тогда положительные и отрицательные аспекты реальности часто уравновешивали таким образом.
   Он посмотрел на полную женщину, сидевшую напротив него за маленьким деревянным столиком. "Послушайте, меня зовут Майрон Кастлман, - сказал Кастлман. "Я работаю на Glamdring и Glamdring в здании Stobler Building на Сорок девятой улице".
   Полная женщина посмотрела на него, удивленная нарушением манхэттенской анонимности. Затем она, казалось, решила, что с ним все в порядке, что она может давать ему информацию без того, чтобы он использовал ее каким-то неопределенным образом, чтобы воспользоваться ею. - Долорес Парк, - сказала она. "Я секретарь по правовым вопросам. Иногда я обедаю с друзьями, но сегодня я вышел один".
   Подошел официант и они сделали заказ. Кастлман кивнул в самоутверждении, когда Долорес попросила картошку фри к своему гамбургеру с беконом из рокфора. Он также заметил, что на левой руке она не носила кольца, хотя в наше время это мало что значило.
   - Вы живете в городе, а, мисс Парк? - спросил он ее.
   Она покачала головой. Плоть на ее щеках и шее хоть и была чрезмерной, но все же твердой. Он не качался, когда она двигалась. - Нет, я еду на Лонг-Айленд. Я живу в Рослине. Она сделала паузу, словно пристально рассматривая Каслмана. "С моей матерью."
   Каслман сказал: "О".
   "И ты?" - спросила Долорес Парк.
   "О, - снова сказал Каслман, - да, я живу в семидесятых, на востоке Семьдесят третьего". Он снова посмотрел на часы. Это ни к чему не привело, и его желудок начал грызть его. Было уже двадцать минут первого.
   Долорес Парк сказала: "Что вы делаете для Glamdring и Glamdring, Mr. Каслберг?
   - Мужик, - сказал Мирон.
   "Мужчина? Я не понимаю."
   "Кастлмен. Не Каслберг.
   - О, извини, - сказала Долорес. Вроде хотела.
   - Все в порядке, - утешил ее Мирон. - Не думай об этом, имена не важны, ты все равно забудешь об этом через несколько минут.
   "Я менеджер по персоналу. Отвечает за корпоративный подбор персонала и развитие карьеры".
   - О, - сказала Долорес, - звучит очень захватывающе.
   - Ежедневная вакханалия, - сказал Мирон, - смотри, вот и наша еда.
   Официант уронил чизбургер Майрона на середину стола, швырнул в нее обед Долорес и бросил единственный чек в банку с приправой пиккалилли, которая гнила посреди стола.
   - Ох, - взвизгнула Долорес, - этот официант был ужасен! Я должен сообщить о нем управляющему. Я никогда не встречал такого грубого обслуживания в этом месте".
   - Неважно, - сказал ей Мирон. "Лучше ешьте побыстрее, иначе будет слишком поздно". Он плеснул кетчупом на свой чизбургер и откусил большой кусок. Он наслаждался смесью вкусов, поджаренной булочкой, острой приправой, редким мясом и горячим расплавленным сыром. Пока он жевал, он позволил своим глазам блуждать по комнате.
   На подносе на прилавке стоял восхитительно выглядящий торт "Дьявольская еда" с ослепительно белой глазурью и коричнево-красной шоколадной стружкой, разбросанной по поверхности. "Может быть, мне стоило заказать торт, - подумал Майрон. Может быть, в следующий раз, когда я приду сюда, я возьму торт вместо чизбургера. Может при следующем возобновлении, может нет, но скоро.
   Он проглотил чизбургер и улыбнулся мисс Парк. Она жевала кусок сырой моркови. - Наслаждаешься едой? - спросил Майрон.
   Она кивнула.
   - Хорошо, - сказал Мирон. Он начал слышать знакомый треск, расщепляющийся звук, который предшествовал каждому возобновлению. "Я рада что тебе нравиться. Долорес, так как ты получишь его снова. До свидания, - сказал он.
   Долорес посмотрела на него, удивленная и озадаченная его замечанием.
   Раздался одиночный громкий звук, напоминающий звук вдавливания воздуха в разбитую вакуумную трубку или выстрел мелкокалиберного ружья. Кастлман пережил сбивающее с толку мгновение, когда он никогда не мог сказать, была ли вспышка света или темноты, порыв звука или мгновение полной тишины, полная нагрузка всех органов чувств или полное отсутствие ощущений. .
   Затем последовало эхо этого одиночного громкого звука. Часы на Гранд Сентрал Тауэр показывали 12:01, как всегда показывали время возобновления работы, и Каслман знал, что линия даты в газетах, продаваемых на углу Лексингтонской и 46-й, будет такой же, как и всегда.
   Он мельком проверил свою внешность, воспользовавшись зеркальной витриной в магазине "Карточный домик" как импровизированное зеркало; как он и ожидал, все было так же, как всегда. Он лизнул ладонь левой руки, чтобы немного увлажнить кожу, а затем попытался уложить эту упрямую прядь волос.
   День был таким приятным, что он решил, что будет приятно провести час, прогуливаясь до библиотеки и отдыхая на ступенях под теплым солнцем.
   Он направился к Пятой улице, собираясь прогуляться по ней до 42-й улицы. Немного проехав Мэдисон-авеню, он остановился и заглянул в окошко "Гамбургер-Хайвен". Внутри короткая очередь посетителей ждала места. Он увидел знакомую фигуру, стоящую в конце очереди, женщину, слегка раздетую и полноватую, но все же довольно умную. Привет, Долорес, подумал он про себя.
   На мгновение мысль о том, чтобы войти в ресторан и поговорить с ней, мелькнула у него в голове, но он отверг ее, не раздумывая, и направился к Пятому. Что касается Долорес Парк, то она ни разу в жизни его не видела. Она была бы озадачена тем, что незнакомец разговаривает с ней, зовет ее по имени. Это только испортит ей час, и даже если он будет стерт при следующем возобновлении, у Кастлмана не хватило духу сделать это с невиновным незнакомцем.
   Он дошел до Пятой авеню и пошел в центр города к библиотеке. Он прошел мимо Израильского банка, остановился и осмотрел витрину в Record Hunter, затем дождался смены светофора и пересек улицу, выйдя на центральную сторону 42-й улицы, а затем на западную сторону Пятой улицы.
   Он взглянул на газеты в продаже на углу. Это была " Таймс" с ее солидной первой полосой, " Ньюс" с кричащим заголовком и фотографией крушения поезда под Нью-Брансуиком, а также первое издание " Пост" с голубым баннером, возвещавшим еще одну главу внутренней биографии Йосефа Текоа. Новости всех троих касались предсказания Натана Розенблюта о том, что вскоре произойдет искажение времени, когда весь мир вернётся назад на час, чтобы возобновить нормальный ход, как будто ничего и не было.
   Кастлман горько рассмеялся над первыми полосами и их разными подходами к истории, затем прошел по широкому тротуару, остановился перед гигантской неогреческой библиотекой и начал подниматься по длинной лестнице к портику.
   На вершине лестницы сидела и разговаривала небольшая группа молодых людей. Рассказывал энергичный молодой человек, его глаза сверкали сквозь крошечные очки в проволочной оправе, и он размахивал руками с каждым предложением.
   Каслман остановился на пару шагов ниже группы и прислушался.
   "Розенблют абсолютно прав, - говорил молодой человек. "Мир пришел к такому положению дел, когда так больше продолжаться не может. Мы должны восстановить общественный порядок, чтобы все снова заработало, иначе мы скоро остановимся в одном месте; нам придется вернуться. Администрация Вашингтона..."
   Дальше он не продвинулся, его прервал другой молодой человек, круглолицый, терпеливо сидевший со спиральным блокнотом и карандашом на коленях. - Вы не понимаете, Освальд, - перебил он напряженного человека с бородой. "Розенблют вообще не говорит о социальном порядке. Он физик и говорит о чисто физических явлениях".
   "Кроме того, - вставила стройная девушка с короткой стрижкой в линялых джинсах и с умеренными прыщами, - ЛИУ, я имею в виду, физик из ЛИУ. Если бы он был из Колумбийского или даже Городского колледжа...
   "Когда империалистические силы угрожают всем прогрессивным движениям людей на всех континентах, - продолжал первый оратор, - как вы можете тратить свою энергию на споры о физике? Радикальные и революционные элементы во всех слоях общества..."
   Круглолицый мужчина сказал: "Если вы просто перестанете проявлять эмоции и послушаете минутку, у меня есть цифры прямо здесь". Наступило короткое молчание, пока он размахивал блокнотом. Кастлман увидел, что страница действительно была исписана точно выполненными карандашом математическими расчетами".
   - От ЛИУ, - сказала девушка в джинсах.
   - Послушайте, - сказал круглолицый, - Розенблют утверждает, что полное энергетическое содержание Вселенной, в которой мы живем, отражается противовселенной, состоящей из антиматерии, сосуществующей с нашей Вселенной в трехмерном пространстве, но отделенной от нас четвертое измерение или вибрационный план".
   "Предательство трудящихся масс продажными боссами профсоюзов", - вставил настойчивый мужчина.
   - Да, Освальд, - продолжил круглолицый. "Розенблют утверждает, что благодаря случайным, но не акаузальным процессам две вселенные, движущиеся в противоположных временных направлениях, пытаются выйти из своих состояний и слиться. Если бы это произошло, они нейтрализовали бы друг друга из-за их противоположных энергетических полярностей, но феномен противоположных векторов времени препятствует этому, и вместо этого они будут отскакивать друг от друга, каждая вселенная отскакивает назад в свое собственное прошлое, то есть, будущее другой вселенной - и..."
   "Как далеко?"
   "Хм?"
   Девушка в джинсах спросила: "Как далеко он отскочит?"
   -- О, -- сказал круглолицый, -- Розенблют требует час.
   - Прямо как переход на летнее время, - сказала девушка. "Тогда мы возвращаемся на час назад. Или мы продвинемся на час вперед?
   "Весна идет вперед, осенью отступает", - вставляет Каслман, вмешиваясь в разговор.
   - Да, спасибо, мистер, - сказала девушка.
   Каслман присел на ступеньку между девушкой и напористым мужчиной с бородой, лицом к лицу с круглым лицом. - Вы не думаете, что Розенблют прав? - спросил Каслман у математика.
   - Нет. Если бы Розенблют был прав, что бы произошло после отскока. Мы бы возобновили нормальные временные процессы и то же самое с контрвселенной. Но поскольку наш отскок в наше собственное прошлое перенесет нас в их будущее, а их отскок перенесет их в наше будущее, что произойдет дальше?"
   "Что вы думаете?" - спросил Каслман.
   Круглолицый мужчина изучил математику в своих разлинованных листах, прежде чем ответить. Каслман использовал это время, чтобы наклониться к девушке с прыщами и осмотреть старые часы, приколотые, как брошь, к ее блузке. Было почти час дня.
   "Лучше думать быстро", - сказал Кастлман круглолицему мужчине. Он уже слышал знакомый треск. Трудно было сказать, что именно напомнил ему этот звук - чистящее яйцо вкрутую? Китайский острый рисовый суп?
   Круглолицый человек сказал: "Если это случилось, то почему, после часа, две вселенные снова встали..."
   Раздался одиночный громкий звук, напоминающий взрыв воздуха в разбитой вакуумной трубке или выстрел мелкокалиберного ружья.
   Каслман взглянул на часы на Центральной башне. Было 12:01.
   Кастлман вздохнул, глубоко вздохнул и быстрым шагом направился к Вест-Сайду. Перед тем, как пересечь Вандербильт-авеню, он сошел с тротуара, увернулся от желтого такси на полпути и прошел между двумя лимузинами "Кадиллак", ожидавшими у тротуара.
   Он направился вверх по Мэдисон-авеню до 49-й улицы, вошел в Stobler Building, поднялся на лифте в Гламдринг и Гламдринг и толкнул тяжелые стеклянные двери, которые обозначали вход в апартаменты штаб-квартиры компании.
   - Так быстро вернулся, мистер. Каслман? - спросила портье, если он прошел мимо ее стола.
   "Решил сегодня пропустить обед", - сказал ей Каслман.
   - Но сегодня на улице так красиво, почти нет смога, и тепло для ранней весны. Думаю, я бы просто прогулялся, даже если бы у меня не было аппетита".
   - В другой раз, - сказал Каслман.
   Он прошел по коридору в свой отдел, прошел в личный кабинет и сел за письменный стол. Он посмотрел на электронные часы рядом с коробкой для заметок. Было 12:09.
   Он поднял трубку, набрал местную и вызвал на линию своего секретаря. - Стефани, - сказал Каслман, - сделай мне одолжение. Не могли бы вы получить информацию, узнать номер Университета Лонг-Айленда и позвонить профессору Натану Розенблюту. Я не уверен, на каком факультете он учится, наверное, на физическом или математическом.
   Голос Стефани ненадолго вернулся.
   - Да, - сказал Каслман, вздохнув, - Розенблют, человек, прыгающий во времени. О, он был по телевизору этим утром? отлично. Да, посмотри, сможешь ли ты связаться с ним. Да, перезвони мне".
   Он повесил трубку и потянулся за утренним номером " Таймс" , лежащим на низком столике в его кабинете. Он перечитал небольшой рассказ внизу первой страницы о профессоре - а, это был физик, - который предсказал явление странного скачка во времени. Насколько Каслман мог понять, но его телефонная связь.
   - У меня есть секретарь профессора Розенблюта, - сказала Стефани. - Но она утверждает, что он завален звонками и не отвечает ни на один.
   - Ага, - сказал Каслман, взглянув на электронные часы на своем столе. Было 12:17. "Послушай, Стефани, я понимаю, что чувствует этот парень, но это очень срочно. Вытяните ранг - скажите его секретарю, что это большая шишка в Гламдринге, и Гламдринг, вытащите упоры. Да, работы. Спасибо." Эй положил трубку.
   Он бросил Times и взял Wall Street Journal . В колонке мировых новостей Журнала было краткое изложение истории Розенблюта, состоящее из одного абзаца . Он дал ту же информацию, что и все остальные версии. Каслман бросил журнал в корзину для мусора и снова посмотрел на часы. Было 12:27. Через тридцать три минуты он уже знал, что снова окажется на улице возле Гранд Сентрал Тауэр и что " Журнал " снова окажется на кофейном столике вместе с " Таймс" в его кабинете. Он отодвинул свой стул от тяжелого стола, предоставленного Гламдрингом и Гламдрингом, вскочил со стула и нетерпеливо зашагал по кабинету, поглядывая в окно на Ист-Ривер и фабричные дымовые трубы Лонг-Айленд-Сити за ним.
   У него зазвонил телефон, и голос Стефани сказал: "Профессор Розенблют на линии, миссис Блэк". Каслман.
   Кастлман крепко прижал трубку к уху, снова посмотрел на электронные часы - было 12:31 - и услышал, как собственный голос дрожащим голосом произнес: "Профессор?" Послушайте, профессор Розенблют, насчет вашей теории об обратном движении времени...
   - Да, да, - отозвался голос из трубки, - я знаю об этом, это моя теория, это все знают, можете не рассказывать мне об этом. Что Glamdring и Glamdring хотят от меня? Я доступен на консультационной основе. Они могут нанимать меня изо дня в день. Мои расценки очень разумны".
   "Профессор, послушайте, пожалуйста. Я случайно знаю, что твоя теория абсолютно верна, но отскок уже произошел".
   "Ерунда, ерунда. Вы математик? Вы ученый? Как вы можете заявлять, что понимаете мою теорию? Вы подготовили мои бумаги? Как вас зовут, молодой человек?
   Каслман сглотнул.
   "Хм?" - спросил профессор Розенблют.
   - Меня зовут Майрон Каслман.
   "Или Гламдринг и Гламдринг? Да? Да? Это очень хорошая фирма. Я еще не готов уйти с должности профессора, но я доступен на консультационной основе. Что именно вам нужно, мистер Уайт? Каслберри?
   "Профессор, я хочу знать, как только произойдет отскок, когда мы вернемся к тому моменту, когда мы, э-э, отскочили, что тогда произойдет? Не будем ли мы снова подпрыгивать? Не застрянем ли мы в какой-то точке и просто будем повторять этот час?"
   - Нет-нет, Каслберри. Нет, нет, энергия временного пересмещения рассеется, и мы пройдем через точку пересечения с контрвселенной, и никто этого даже не заметит. В этом прелесть моей теории. В этом его величие, его элегантность. Вы понимаете научную элегантность? Экономия или детали? бережливость? Как ты можешь меня понять?"
   Каслман посмотрел на часы. Он сказал 12:51. "Профессор, - сказал он отчаянно, - как только происходит отскок, все возвращается в прежнее состояние. Мир вернулся именно туда, где он был. Только никто этого не замечает, потому что их разум тоже затуманен. Разве ты не видишь?
   - Что ты пытаешься сделать, Каслберри, вмешаться в мою теорию? Я не думаю, что смогу с тобой больше разговаривать. Вы пытаетесь украсть идеи. Если вам нужны мои услуги, вы должны нанять меня. Я не могу позволить себе выдать свои мысли. Как я могу поддержать себя? Как я могу содержать свою семью, Каслберри?"
   "Все приходят в норму и забывают все, что произошло во время прыжка, а я нет. Я не! Вы меня понимаете, профессор? Весь мир застрял здесь, перерабатывая этот единственный час!"
   Он посмотрел на часы. 12:52.
   - Профессор Розенблют, - сказал он. "Ровно через восемь минут мир перенесется на час в прошлое. С часу дня он вернется к одной минуте после полудня. Все будет восстановлено до своего состояния в 12:01. Вы вернетесь к тому, что делали. Я вернусь возле своего офиса, стою возле Центрального вокзала.
   "Никто не вспомнит этот час. Это будет, мм, несчастным случаем. Но я помню! Я воскрешал этот час снова и снова!"
   "Г-н. Каслберри, - резко послышался голос профессора, - я очень занятой человек, но дам вам еще несколько минут. Вот что вы должны сделать. Оставайтесь там у телефона. Когда время истечет, я все еще буду здесь. Это разубедит вас в вашем глупом представлении.
   Побежден, сказал Кастлман. "Очень хорошо." Он посмотрел на часы, ожидая, когда цифровые неоновые огни начнут мигать 1:00. Они сделали. Раздался знакомый треск, за которым последовал один громкий треск.
   С эхом этого треска, все еще звучащим в ушах, Каслман взглянул на часы на Центральной башне. Там было 12:01. Он повернул на девяносто градусов и помчался на запад, отскакивая от испуганных пешеходов и безрассудно уворачиваясь от машин и автобусов, пересекая проспекты.
   В Мэдисоне он развернулся и продолжил путь вглубь города, его спринт замедлился до упрямой рыси, а дыхание становилось все труднее. На 49-й улице он вошел в Stobler Building, вытер вспотевший лоб мягким носовым платком, ожидая прибытия лифта, подъехал к своему кабинету и схватил телефонную трубку, пройдя мимо секретарши и секретарши с задыхающимся ворчанием.
   "Стефани, - выдохнул он, - верните мне Розенблют!"
   "Назад, г. человек замка? Я не понимаю."
   - Я только что разговаривал с... ним. Кастлман остановился, отвел трубку от уха и посмотрел на нее, словно пытаясь обнаружить какой-то секрет в официальном Гламдринге и бежевой пластиковой штуке Гламдринга. "Нет, конечно нет. Прости, Стефани. Он посмотрел на цифровые часы на своем столе. Он сказал 12:06.
   - Это все, мистер? Каслман? - спросила Стефани.
   Он задумался на несколько секунд. "Я хочу, чтобы вы позвонили в Лонг-Айлендский университет, на физический факультет, и вызвали мне профессора Натана Розенблюта. Это очень срочно, Стефани. Я останусь на линии, пока вы будете звонить".
   Ожидая, он набрал полную грудь воздуха. Его глаза блуждали по низкому столику, где лежали утренние " Таймс" и " Уолл Стрит Джорнал" . В телефонном наушнике он услышал, как Стефани вызывает информацию, затем звонит в офис Розенблюта, выпрашивает линию у профессора у его собственной секретарши.
   Затем в трубке раздался голос Розенблюта. "Это Розенблют. что это? Кто звонит из Гламдринга и Гламдринга? Разве вы не понимаете, что я очень занятой человек? Что ты хочешь?"
   Кастлман застонал. "Ну, все равно попробуй", - подумал он. "Профессор, - сказал он, - это Майрон Кастлман из Гламдринг и Гламдринг. Мы разговаривали по телефону всего несколько минут назад, ты это помнишь?
   - Чепуха, - резко прозвучал голос Розенблюта. - Я никогда не слышал ни о каком Каслтоне, никогда не разговаривал с вами, к тому же я только что приехал сюда после проведения докторского семинара. Поэтому я не мог ни с кем разговаривать по телефону".
   - Мне очень жаль, что я побеспокоил вас, сэр, - сказал Каслман. Медленно и осторожно он повесил трубку обратно на телефонный аппарат.
   Его цифровые часы показывали 12:22.
   Он встал и снова прошелся по своему кабинету, остановившись, чтобы посмотреть в окно на грязь промышленного Лонг-Айленд-Сити. Конечно, при всем том, что именно Розенблют открыл явление скачка во времени, он был так же подвержен его влиянию, как и тот, кто никогда о нем не слышал. Кастлман мог говорить с ним все, что хотел, мог даже убедить его в том, что происходит в течение часового периода возобновления, но как только произойдет отскок и время возобновит свой ход - хотя бы на один час, - Розенблют вернется в прежнее состояние. 12:01 как и все.
   Какое разочарование, подумал Кастлман, если ему когда-нибудь удалось заставить Розенблюта понять, что странное явление, о котором он теоретизировал, было реальностью, имело место и повторялось с интервалом в один час. В конце часа следующее возобновление застанет Розенблюта таким же невежественным, как и всегда, а Кастлмана вернет на его знакомый пост, глядя на Центральную башню, место, где он случайно оказался в минуту после полудня. Время возобновления.
   Он снова поднял трубку и позвонил секретарше. "Стефани, - сказал он ей, - я хочу серьезно подумать в течение следующих нескольких минут. Пожалуйста, не делайте никаких звонков или посетителей до часу дня".
   Он повесил трубку, зашагал, выскочил из окна, прошагал еще и плюхнулся на кушетку. Особенность отскока времени, как он обдумывал, заключалась в том, что возобновление прежнего состояния бытия не только возвращало физические объекты в их прежнее положение, но фактически стирало события потерянного часа. Действительно, как летнее время!
   Когда потерянный час не случился , даже воспоминания о том времени были стерты. Что касается всех остальных, то час не был потрачен, а затем отменен - этого, казалось, никогда не было! Таким образом, никто не знал об отскоке. Они могут переживать данный момент в пятый раз, в пятидесятый, в пятимиллионный и никогда этого не замечать! И сегодня тоже никогда не проходите дальше часа дня...
   Вся вселенная зависла на одном шестидесятиминутном периоде, вечно повторяющем события этого часа. Когда Каслман обдумывал эту перспективу, у него закружилась голова.
   Страннее всего было то, что он - и, насколько он мог судить, никто другой в мире - сохранил память о потерянном часе даже после отскока. У него уже накопился целый ряд воспоминаний об этом часе, и, вспоминая эти переживания и понимая феномен, он мог каждый раз менять свое поведение, в то время как все остальные просто повторяли один и тот же час снова и снова - за исключением тех случаев, когда на них влиял Каслман. .
   Однажды мисс Долорес Парк пообедала в Hamer Heaven с другим компаньоном.
   Однажды у трио на ступеньках библиотеки был четвертый участник для части их дебатов.
   Однажды - нет, дважды - самому профессору Розенблюту звонили по телефону, когда он возвращался в свой офис с семинара для выпускников.
   Но эти аберрации больше не существовали даже в качестве воспоминаний для людей, с которыми они случились. Только Кастлман сохранил эти события в памяти.
   Это был любопытный вид бессмертия. Все в мире будут повторять один час, вечно, и никогда не поймут, что время остановилось в этот момент. И Майрону Кастлману будет позволено жить вечно, накапливая опыт и воспоминания, но каждый из них длится всего час, каждый возобновляется в 12:01 в этот благоухающий весенний день на Манхэттене, стоя снаружи возле Гранд Сентрал Тауэр.
   Он посмотрел на часы на столе и вздохнул. Было почти час дня. Он закрыл глаза и сложил руки за головой, ожидая треска.
   Через несколько минут - а может быть, часом раньше - он обнаружил, что стоит в центре города и смотрит на часы. Он подбежал к углу United Cigar Store, бросился в свободную телефонную будку, бросил в прорезь монетку и набрал номер своего кабинета.
   - Это говорит Майрон Каслман, - начал он, как только услышал голос своей секретарши. - Послушай, это очень срочно. Я хочу, чтобы вы позвонили в Лонг-Айлендский университет, на физический факультет. Свяжитесь с профессором Натаном Розенблютом.
   Запрос.
   "Розенблют. Правильно. Скажи ему, что я большая шишка в Glamdring и Glamdring, что я должен немедленно поговорить с ним о его теории скачков во времени. Что я уже еду, и, пожалуйста, будьте готовы встретить меня в вестибюле.
   - Скажи ему, что это жизненно важное дело, и мы должны закончить наш разговор к часу дня, иначе все потеряно.
   Несколько слов в ответ.
   "Отлично. Хороший."
   Он распахнул дверь и выпрыгнул из будки, оставив телефон висеть на армированном шнуре. Он выбежал из магазина на Центральный вокзал, на ходу ловя жетон метро. Добравшись до нижнего уровня, он вставил жетон в щель, протиснулся через турникет, увидел экспресс на платформе, только закрывавший двери, и сумел просунуть руку между резиновыми уплотнителями.
   Неохотно двери снова распахнулись, и Каслман рухнул на свободное место в полупустом полуденном поезде. Он сидел, задыхаясь, чувствуя острую боль в груди и плече. Правой рукой он вытащил носовой платок из заднего кармана и провел им по внутренней стороне воротника.
   Когда он добрался до своей остановки, боли частично утихли, и у него восстановилось дыхание. Он с трудом поднялся по лестнице, пересек широкую площадь и протиснулся в здание, где надеялся найти Натана Розенблюта.
   В вестибюле стояла стойка администратора, за которой сидел скучающий студент. Кастлман выдавил свое имя и спросил, ждет ли его профессор Розенблют.
   Студент небрежно ткнул большим пальцем через плечо, указывая на потрепанную фигуру, изучающую неподалёку настенную табличку.
   Каслман, пошатываясь, подошел к мужчине и представился. Это был Розенблют. Каслман сказал: "У нас всего несколько минут". Он лихорадочно искал часы в стене, увидел одни высоко на стене позади стола. Без восьми минут час. Он уронил голову на руки и начал рыдать.
   Розенблют сказал: "В чем дело? Что это за штука? Вы действительно человек из Glamdring и Glamdring? Что тут происходит? Я занятой человек!"
   Кастлман пытался объяснить Розенблюту свою ситуацию, пытался заставить его понять, что временной скачок произошел и продолжает происходить с часовыми интервалами. Розенблют казался смесью незаинтересованности и враждебности.
   Боли в груди Кастлмана усиливались. Он чувствовал холодный пот на лбу, чувствовал, как пот стекает по его рукавам из подмышек. Он снял куртку и бросил ее на пол, умоляя Розенблюта найти способ снова заставить время течь нормально.
   "Я не хочу бессмертия, - шутит Каслман, - по крайней мере, не таким образом! Он есть у всех, но они об этом не знают! Я знаю это, и это невыносимо. Я не могу проживать этот час снова и снова!"
   Розенблют потребовал знать, какие доказательства Кастлман может ему предоставить.
   Каслман посмотрел на часы. Там было 12:56. Боль в груди и плече стала мучительной; горячая волна, казалось, прошла через все его тело, и он не мог дышать.
   Он рухнул на пол комнаты; но прежде, чем он ощутил удар своего тела о грязную терраццо, рев наполнил его уши, глаза, казалось, покрылись красной пленкой, а затем все почернело.
   Смерть! Смерть была последней мыслью Каслмана. Смерть, забвение помогут ему вырваться из безумной ловушки, в которую он попал, принесут ему растворение и освобождение от страшной формы бессмертия, навязанной ему судьбой.
   Было полное забвение.
   Для Кастлмана время не имело значения, но для остального мира тикало чуть более трех минут, пока Розенблют и студент-регистратор возились с инертным телом Кастлмана, массируя грудь и тщетно нагнетая воздух в легкие Кастлмана и обратно.
   Забвение.
   Раздалось эхо одиночного громкого звука, похожего на выстрел мелкокалиберного ружья. Кастлман поймал себя на том, что смотрит на часы на Центральной башне. Его твидовый пиджак был надет сзади, а над левым ухом торчала непослушная прядь волос.
   Было 12:01.
   ВРЕМЯ, РАССМАТРИВАЕМОЕ КАК СЕРИЯ ТЕРМИТНЫХ ОЖОГОВ В БЕЗ ОСОБОГО ПОРЯДКА, Дэмиен Бродерик
   Моя машина времени была замаскирована под розовый куст баронны Генриетты де Снуа в полном расцвете. Я оставил его в Королевском ботаническом саду, рядом с зарослями привозной английской листвы. Мы могли бы появиться возле самого здания библиотеки, но я хотел разобраться в ситуации и вмешаться. Кроме того, люди могут нервничать, увидев, как из воздуха появляются машины времени. Мойра осталась внутри, защищенная щитом, и сказала сквозь мою загрузку: "Удачи, Бобби. Постарайтесь больше не попасться под арест".
   - Должен вернуться через пару часов, макс, - пробормотал я. Интернет и глобальные системы связи были демонтированы шесть десятилетий назад, после цунами просочившихся секретных документов. "Я продолжу показывать изображения, но давайте прекратим болтовню. О, и если меня арестуют, может, тебе стоит прийти и забрать меня.
   Моя жена вздохнула. "Только не запутайся, я ненавижу временные петли".
   * * * *
   существовал по Сент-Килда-роуд по-прежнему ходят трамваи, поэтому я подождал на ближайшей остановке и поехал на Суонстон-стрит в Государственную библиотеку.
   В этом году трамваи плыли по какой-то монорельсовой дороге, установленной вровень с дорогой, вероятно, благодаря эффекту магнитной левитации. К счастью, судя по искаженным докатастрофическим записям, общественный транспорт в Мельбурне 2073 года был бесплатным, поэтому у меня не было проблем с просроченными монетами, отсутствием считывающих карт или внедренных RFID-чипов, всей той ерундой, которая ставила меня в тупик раньше и всегда портит хорошую прогулку. Особенно если дело кончится заключением в местный СИЗО.
   В трамвае у меня были другие хлопоты, обычные. Другие пассажиры смотрели на меня с удивлением, пренебрежением или насмешкой. Их нельзя винить. По понятным причинам мы не нашли достоверных записей о моде 2073 года в 2099 году или позже. Я был одет в нечто, наиболее близкое к нейтральной одежде, которую мы с Мойрой когда-либо придумывали: неприметный серый спортивный костюм, без худи, спортивная обувь (никогда не знаешь, когда придется бежать изо всех сил, и в любом случае они удобны, если только ты не окажешься по щиколотку или колено в городском тепличном болоте), рюкзак.
   Широкоплечий прыщавый юноша подталкивал своих лысых туповатых товарищей и закатывал глаза в мою сторону. Я двинулся дальше по трамваю и попытался слиться с толпой. У большинства мужчин, за исключением нескольких пожилых, были бритые головы, украшенные светящимися фигурами, которые двигались, как рыбы в миске. Женщины носили прически, как Вероника Лейк в старых черно-белых фильмах 1940-х годов.
   Мы пересекли Коллинз-стрит, которая не так уж сильно отличалась от 1982 или 2002 года - это начало того, насколько устойчивым может быть общий вид города даже в периоды архитектурного энтузиазма и бешеных жадных застройщиков. Бандит последовал за мной сзади, ухмыляясь. Он схватил сзади мои штаны от спортивного костюма и попытался дать мне танкетку. Мой рюкзак встал у него на пути. У меня в кармане был нейронный хлыст, особенный иранский, который я купил на блошином рынке в 2034 году, и я обхватил его рукой, но не хотел использовать его и вызывать раздражение.
   - Ты чертовски странный, рыжий, - сообщил мне головорез. "Слушай, собираешься на костюмированную вечеринку со своими приятелями-неудачниками?" Он толкнул меня коленом в бедро, и я ахнула.
   - Не делай ему больно, Бобби, - прошипела Мойра во время моей загрузки. "Моя собака, что, черт возьми , носят эти придурки?"
   Сидящего мужчину средних лет толкнули, и он поднялся на ноги.
   "Послушайте, хватит этого леденца, вызывающего тошноту! Оставьте беднягу в покое, очевидно, что он утечка мозгов. Он взял меня за руку и подошел ко мне. "Господи, сынок, садись на мое место. Я все равно выйду в Лонсдейле. Он тяжело наступил бандиту на ногу, когда тот проходил мимо, уверенный в своем блестящем цилиндре. Болело, наверное, не сильно, на ногах надевали что-то вроде мягких шерстяных перчаток, каждый палец отдельно обтягивал, и я надеялся, водоотталкивающие. Может быть, парниковый эффект еще не был так критичен, но Мельбурн славится своими внезапными ливнями.
   - Лонсдейл, да, и я тоже, - сказал я для Мойры и внимательно последовал за ним под насмешки придурков, заботящихся о стиле. Мое бедро болело, но мне пришлось заставить себя не улыбаться. Очевидно, это был один из тех утомительных лет, когда почти все подчинялись велениям моды. Я вышел из трамвая на островок безопасности, оглядел прогуливающихся по улице горожан, молодых, старых и средних, и несмотря ни на что расхохотался. Словно какая-то эпидемия косплея охватила центр города, а может, и весь континент. На мгновение наряд сбил меня с толку. Она была мешковатой в неправильных местах и тугой во всех остальных. Выглядело ужасно неудобно, но, похоже, это правило моды на протяжении многих десятилетий.
   "Бобби, это безумие!" Мойра смеялась у меня во внутреннем ухе. "Они все в штанах на голове !"
   Это были не только те, кто был в трамвае. Большинство мужчин в 2073 центральном районе Мельбурна, как я понял с еще одним веселым фырканьем, были одеты в брюки делового костюма или синие джинсы поверх, руки в закатанных ногах, блестящие бритые головы просунуты в открытые ширинки. Несколько женщин с волосами, собранными в роскошные складки, носили то же самое, хотя многие предпочитали юбки, свисавшие через руки, как то, что носила монахиня, когда я была ребенком, во времена, когда монахини не одевались как социальные работники.
   - И посмотри на леггинсы, - пробормотал я себе под нос.
   У всех были ноги в вязаных рукавах веселых узорчатых свитеров, стянутых на талии вывернутыми ремнями брюк. Что-то скромно закрывало отверстия для шеи. Через мгновение я увидел, что бейсбольные кепки были вшиты в горловину, поля у мужчин вперед, вверх или вниз в зависимости от возраста, а у женщин назад, как хвостики. По хихиканью и взглядам я мог сказать, что все прохожие презирают мой нелепый и старомодный наряд.
   "Вау, это дань моде", - сказала Мойра.
   "Ты думаешь, что это глупо, поищи в вики всякую всячину восемнадцатого века. Эти дурацкие парики. Эти шелковые чулки. Гах. Женщина бросила на меня острый взгляд. Человек в нелепой одежде разговаривает сам с собой среди бела дня, мобильные телефоны остались в прошлом. - Эй, я лучше заткнусь и займусь этим.
   Я направился к библиотеке на Литтл-Лонсдейл-стрит, устроив свой рюкзак поудобнее. Это было тяжело на моих плечах. Пункт за пунктом мы проработали оптимальное содержимое упаковки: очевидные вещи, вроде еды на несколько дней, запечатанный курс ципро плюс коробка сильнодействующего парацетамола, два рулона туалетной бумаги (вы удивитесь и уныние, как часто это оказывается спасением), зашифрованный кошелек с картами и монетами из нескольких эпох, хотя вряд ли когда-то те, которые вам нужны прямо сейчас, но все же), гуглфон, который не работает после 2019 года потому что они продолжают "модернизировать" "сервис", а затем он прекращается, швейцарский армейский нож, конечно, набор отмычек, расческа, накладная борода и опасная бритва (пригодится для бритья и перерезания горла, если это когда-нибудь до этого дойдет), и голографическую вики, которую я подобрал в 2099 году, содержащую йоттабайты данных обо всем, что кто-либо когда-либо узнает о чем-либо, но с указателем, который я до сих пор не освоил. Один из этих дней. И эта вики может даже не существовать, если я провалю эту работу.
   Я остановился на ступенях библиотеки под яркими транспарантами, гордо возвещавшими о предстоящей на следующей неделе беспрецедентной выставке оригинальных журналов Второй марсианской экспедиции. Не нужно снова смотреть на карту с планами этажей, мы получили все это из залитых водой будущих записей, и я запомнил все, что казалось важным. Я порылся, нашел свой пузырек с алюминиевым термитным порошком и старую керамическую зажигалку, аккуратно разложил их по разным карманам. Оптикс, вплетенный в мои волосы, записывал все, что попадало в его поле зрения, с указанием даты для последующего архивирования. Если бы я выбрался из этого живым и невредимым. По крайней мере, Мойра сделала бы резервную копию.
   #
   Я оставил рюкзак у стойки, где он хранился для меня в запертом шкафу, но никто не обыскал меня, чтобы найти в кармане нейрохлыст и другие мои подручные инструменты, и не настоял на том, чтобы я прошел через сканер. Это было несколькими десятилетиями ранее, когда люди больше беспокоились обо всем. Тем не менее, я немного вспотел. Они убрали из библиотеки большую часть бумажных книг, за исключением томов, выставленных в качестве предметов искусства , и большой круглый читальный зал со скрипучими инвалидными креслами и зелеными лампами с колпаками был полон болтовни. Люди наклонялись друг к другу через длинные столы, споря, как студенты в иешиве, дисплеи мелькали информацией и сплетнями. Иммерсивное обучение, как называли его здесь в 2070-х, - неплохой способ ориентироваться во вселенной данных и, черт возьми, зрелище более разумное, чем монотонное заучивание, с которым мне приходилось мириться в детстве.
   В конце концов я нашел библиотекаря и попросил поговорить с директором по коллекциям. Она посмотрела на меня с крайним недоверием, но позвонила и, в конце концов, отправила меня на аудиенцию к доктору Уилсону. Пауло Вермеер, который относился ко мне с таким же чувством. Я старался не смотреть на графики функции Бесселя, танцующие на его голом черепе.
   "Доктор, спасибо, что приняли меня. Я надеюсь, что у меня будет привилегия просмотреть журналы Второй марсианской экспедиции в хранилищах здесь, прежде чем они будут выставлены на всеобщее обозрение на следующей неделе.
   "И вы?"
   - Профессор Альберт М. Чоп, - сказал я ему, - ареолог, - и вручил очень искренний фиджийский паспорт с моим голографическим изображением, выступающим на рельефной поверхности, удостоверение личности факультета Южно-Тихоокеанского университета и водительские права, датированные 2068 годом. Он бросил на них небрежный взгляд.
   - Ты молод для такого поста.
   "Конечно, это новая дисциплина". Я хотел сказать ему, что я старше его, просто счастливый обладатель плазмидов долголетия конца века. Вместо этого я наблюдал, как он смотрел на меня с вежливой насмешкой.
   "Что это за костюм, мистер Уайт? Чоп, а почему ты носишь его в этих священных залах?
   - Это моя привычка, - сказал я и попытался выглядеть скромно, но с ученым видом. Мойра снова хихикала мне в ухо; Я пытался игнорировать ее и сохранять невозмутимое выражение лица.
   "Ваше что?"
   "Моя религиозная одежда, сэр. К представителям моей веры, занимающим соответственно высокое положение, присоединяются священные...
   "Что это за вера?" Возможно, ему пришло в голову, что меня может оскорбить косвенное оскорбление моих убеждений, и я могу предъявить обвинения ему и библиотеке. - Естественно, мы чтим все формы поклонения, но я должен признать, что до сих пор...
   - Я хронософ, - сказал я и полез в карман. "Вот, у меня есть очаровательный дисплей, который принесет вам просветление, доктор. Вермеер. Что ж, если вы выделите хотя бы один час своего времени...
   Он цивилизованно, едва заметно вздрогнул. - В этом нет необходимости, мой хороший друг. Очень хорошо, пошли со мной. Но не думайте, - он бросил на меня лукавый взгляд, - что вы можете сделать это привычкой . Я поднял одну бровь, чему научился в детстве, когда был большим поклонником коммандера Спока. Конечно, это было до настоящего звездолета. Когда Вермеер выскользнул из-за стола на протезе, я увидел, что он потерял обе ноги, предположительно, во время конфликта в Венесуэле. Я ничего не мог с этим поделать, увы. Но мне нужно было поджарить рыбу покрупнее, чем простой ограниченный, но жестокий вооруженный конфликт дронов. Я последовал за ним к лифту, и мы поднялись на один этаж. Он впустил меня в запечатанную комнату с регулируемой влажностью и приказал сотруднику открыть хранилище. Марсианские документы остались внутри своей трехслойной упаковки. Тем не менее, Директор надел пару длинных прозрачных перчаток, плотно пристроив их под отвороты брюк, и закрыл нос и глаза белой хирургической маской. Он протянул мне аптечку. "Наденьте это. Мы не можем рисковать испортить драгоценные реликвии своим дыханием и телесными аэрозолями".
   У меня уже были противовирусные пробки глубоко в ноздрях, но я надела маску и перчатки и с ужасом наблюдала, как он открывает контейнеры и аккуратно ставит их на стол. Я осторожно потянулся к документам, но директор заблокировал мою руку.
   "Строго руки прочь, профессор! Смотри, но не трогай".
   Служащий, скучающий парень на несколько дюймов ниже и толще меня, ждал, расфокусировав глаза, вероятно, наблюдая за какой-то ерундой Фликса. Я достал из кармана нейронный хлыст и усыпил Директора. Его голова упала вперед и ударилась о стол. Чиновник удивленно посмотрел на своего начальника, но я к тому времени уже был рядом и хлестнул его рукоятью кнута. Я сбросил свои джоггеры КТ-26, стащил с него одежду, с трудом надел ее поверх своей, застрял ногами в объятиях его пронумерованных свитеров-брюк футбольной команды "Демоны". Я толкнул, поставил их на место, натянул ботинки обратно - мне нужно было что-то покрепче, чем пара варежек. Я поднял обоих мужчин, насыпал стехиометрическую смесь порошкообразного оксида железа и алюминия и поджег ее пропановой зажигалкой. Он взорвался со взрывным фырканьем, и горячее голубое пламя испарило наполненные смертью бревна и начало плавить верхнюю часть стального стола.
   Директор шевелился. Я подбежал к двери, распахнул ее настежь. "Огонь огонь!" Я закричала и побежала к лифту. "Скорее, сокровища!" Полированные кедровые двери старого лифта со скрипом распахнулись. Было пусто. Офисы открывались, лица зияли. Я бросился внутрь, нажал кнопку на первом этаже, глубоко вздохнул, пока лифт спускался, медленно и с достоинством шагнул вперед и забрал свой рюкзак до того, как за моей спиной раздались нешуточные крики и звонки.
   Когда я беззаботно спрыгнул с серых ступенек на траву, что-то быстрое и тяжелое врезалось мне в верхнюю часть спины и швырнуло вперед лицом вниз. Я перекатывался, извивался, приседал, но протез Директора вырвался из рук. Его лицо побагровело от ярости. Я схватился за ушибленную шею. Рулоны туалетной бумаги спасли меня от перелома позвоночника, но я все еще чувствовал себя так, как будто меня лягнула лошадь. Трое толстых охранников спускаются по ступеням с поднятыми дубинками. Я мог бы убить многих из них, но моя работа здесь заключалась в том, чтобы оставаться в тени (ха!) и спасать жизни. Много жизней. Миллионы жизней. Миссия выполнена.
   Я вздохнул и отвел руки от тела. Жаль, что вы не можете вернуться в свою непосредственную историю, иначе я бы увидел дюжину более поздних версий меня, выскакивающих из собравшейся толпы и приходящих мне на помощь. Нет, это просто не работало таким образом. Может быть, Мойра...
   Сквозь стиснутые зубы она говорила в мою загрузку: "Черт возьми, Бобби, ты в порядке? Ваши жизненно важные органы выглядят нормально. Подожди, я буду с тобой в...
   Меня снова затащили внутрь, и на этот раз лифт спустил нас в подвал.
   - Иду, - сказала мне Мойра. Затем более мягким тоном она сказала: "Бобби, дорогой, ты молодец. Действительно хорошо. Девять миллионов спасенных жизней. о чувак. Когда я прыгну на тебя, мы устроим вечеринку, детка.
   #
   "Вы худший из террористов, - сказал мне директор Вермеер холодным, дрожащим голосом. "В считанные секунды вы уничтожили не жизни, а самый смысл жизни, проверенную историческую основу, которая..."
   - Значит, марсианские журналы полностью уничтожены? Я попытался подняться; двое полноватых, но мускулистых охранников удерживали меня. По крайней мере, того функционала, с которого я снял верхнюю одежду, в комнате не было, хотя украденную одежду забрали и, полагаю, вернули ему, а может быть, поместили на какую-то судебно-медицинскую экспертизу. Я ожидал, что это место будет кишеть пожарными, лестницами, фонтанирующими шлангами, медиа-камерами. Нет такой вещи. Очевидно, внутренние системы противопожарной защиты хранилища сделали свое дело, но не вовремя.
   - Полностью сгорел, ты, варвар.
   "Спасибо, собака, за это!"
   - И кощунственное издевательство над этим опустошением, "профессор" Чоп. Я слышал кавычки. - О да, я не терял времени зря, проверяя ваше абсурдное алиби. В Университете Сувы о вас ничего не известно, не существует веры под названием Хронософия, и нет никакого Альберта М....
   Я отрубил его. "Истинный. Мне пришлось обмануть тебя, чтобы получить доступ к этим гнойным переносчикам марсианской чумы. Вы не представляете, как вам повезло, директор. Как повезло всему миру".
   - Что это за свежая чепуха?
   - Через два дня у вас будет... Раздался стук в дверь кабинета куратора, длинной узкой комнаты, украшенной голограммами вспыхивающих галактик, вращающихся, шелушащихся, размножающихся нуклеиновых кислот, двух львов, снова довольно устрашающе спаривающихся, и опять в петле, и прочий детрит Инсталляций и Выставок прошлого. Женщина в цветочной юбке до запястий сказала извиняющимся тоном: "Прошу прощения, директор, но здесь инспектор полиции, чтобы поговорить с заключенным".
   Мое сердце замерло. Я мрачно посмотрел вверх, и Мойра в полной полицейской форме, перевернутой вверх ногами, но с фуражкой, прикрывающей короткие рыжие волосы, сказала: "Добрый день, директор. С вашего позволения, я хотел бы поговорить с этим человеком наедине. Затем мы доставим его в Главное управление полиции, где ему будет предъявлено обвинение в этом гнусном преступлении". Она несла мой рюкзак.
   - Очень хорошо, инспектор. Я надеюсь услышать полный отчет в должное время. Этот поджог - самый вопиющий...
   Моя жена подвела его к двери и вместе с ним прогнала охранников. - Пожалуйста, присаживайтесь, мистер. ...Что я должен позвонить вам?" - сказала она ради сотрудников библиотеки, слоняющихся по другую сторону закрывающейся двери. Он защелкнулся.
   - Думаю, ты мог бы называть меня "Бобби", дорогой. Рад вас видеть, но как нам двигаться дальше? Мы не можем просто прогуляться и доехать на трамвае до Ботанического сада".
   "Машины сзади. Нет смысла возиться".
   - Кстати, кого ты заколотил?
   - Какая-то бедная корова внизу. Пришлось затащить ее в туалет, чтобы снять с нее форму. Она привязана в одной из их причудливых кабинок. Кто-нибудь обязательно ее найдет, простите за выражение.
   Мойра была возбуждена, готова была бормотать; она всегда так поступает, когда проворачивает какой-нибудь удивительный подвиг.
   - Хорошо, милая. Я встал, застонав, и она повела меня к двери строгой и профессиональной походкой. - Положись, Макдафф.
   Лифт вернул нас на первый этаж, где буквально завис директор. - У черного хода нас ждет транспорт, - сказала ему Мойра. "Давайте держать это как можно сдержаннее, нет смысла доводить людей до истерики. Утечка мозгов находится под действием успокоительного, он не доставит мне хлопот.
   Мы быстро пробирались через запутанные коридоры к задней части, и я бросал остекленевшие рыбьи глаза всем, кого мы встречали. Машины, конечно, не было, но унылое, усыпанное гравием пространство было заменено красивым розовым кустом в большом деревянном горшке. Никто не наблюдал за нами. Удивительно, что может сделать властный вид и легкая угроза. Мы вошли в замаскированную машину времени, и Мойра в кресле пилота перенесла нас на год вперед. Когда мы вышли, было три часа ночи, так что место было пустынным. Но городские огни ярко светились в свежем воздухе, и откуда-то с северо-востока доносились музыка и смех. Никакой чумы. Никакой эпидемии кровожадных наномитов с Марса. Еще одно ужасное будущее с вырванными зубами, сделанное безопасным для человечества. Ура, Ура.
   "Что случилось, милая? Давайте вернемся в 2099 год и поднимем ноги". Она начала хихикать. "Мой пес, Бобби, ты был классным номером с твоими ногами, засунутыми в свитер, и твоей тупой головой, торчащей из-под ширинки какого-то парня. Давай, что случилось?
   "Откровенно говоря, - сказал я ей, чувствуя тоску, - мне тоскливо. Как устарело, плоско и невыгодно использование этого мира".
   - Давай, приятель. Жена ткнула меня в ребра. Она всего лишь маленькая штучка, но у нее острый локоть даже сквозь украденную синюю полицейскую юбку. "Помните наш девиз и гордитесь".
   - Стежок вовремя, - сказал я без особого энтузиазма. Такова природа нашей торговли. Вы можете изменить свое будущее, но не собственное прошлое. Так что вы обязаны идти все дальше и дальше в день послезавтра и выслеживать завтрашние злодеяния, которые могут быть обращены вспять ранее в нерожденных историях, которые вы никогда не пережили, в которых не имеете реальной заинтересованности. Хранители времени, это мы. Мы можем вернуться домой, конечно, до нашей первой поездки, но не дальше назад. Мы никак не можем исправить ужасы собственного прошлого, местной истории, которая нас создала: убийства великих и добрых, геноциды, теракты, собственные незначительные, но болезненные глупости. Мне иногда кажется, что это что-то из греческой трагедии или мифа. Обречены исправлять чужие злодеяния и не получить ни благодарности, ни возможности исправить собственные ошибки.
   Но Мойра обнимала меня, и небо было ясным и усыпанным слабыми звездами, сквозь забрызганные светом башни Мельбурна в 2073 году, что больше, чем можно было бы сказать о некоторых других эпохах. Так что я обнял жену в ответ и поймал себя на том, что улыбаюсь ей. "Ага. Хорошо. Стежок во времени...
   "За исключением девяти", - сказала она. - На этот раз девять миллионов жизней. Может быть, наши собственные правнуки, если мы решим. Итак, эй, давай почувствуем себя хорошо, а?"
   "Вы держите пари". Я сказал. Я чувствовал себя лучше, немного. "Время вечеринки, дорогая".
   И мы снова улетели в будущее.
   СНОВА И СНОВА, Х. Бим Пайпер
   Ослепленный вспышкой бомбы и оцепеневший от инъекции наркотика, он не мог оценить степень своих травм, но знал, что умирает. Вокруг него, в темноте, голоса звучали как сквозь толстую стену.
   - Они могли оставить большинство этих Джо там, где они были. Половина из них не протянет даже до тех пор, пока не приедет грузовик.
   "Независимо от того; пока они живы, их надо лечить, - упрекнул другой голос, резкий и воспитанный. "Лучше начинайте брать имена, пока мы ждем".
   "Да сэр." Пальцы нащупали его идентификационный значок. "Хартли, Аллан; Капитан, G5, хим. Исследование AN/73/D. Серийный номер, SO-23869403J".
   "Аллан Хартли!" Офицер-медик произнес с потрясенным удивлением. "Да ведь это человек, написавший "Детей тумана ", "Розу смерти " и "Дорогу завоевателя" !
   Он попытался заговорить и, должно быть, пошевелился; голос санитара стал резче.
   - Майор, я думаю, он частично в сознании. Может быть, мне лучше дать ему еще один шанс.
   "Да, да; во что бы то ни стало, сержант.
   Что-то ткнуло Аллана Хартли в затылок. Мягкие волны забвения накрыли его, и все, что у него осталось, была крошечная искорка сознания, сияющая одиноко и потерянная в великой тьме.
   * * * *
   Искра стала ярче. Он был чем-то большим, чем что-то, что просто знало, что оно существует. Он был мужчиной, и у него было и имя, и воинское звание, и память. Воспоминания об обжигающей сине-зеленой вспышке и о том, что он делал за мгновение до этого вне убежища, и воспоминания о месячной осаде, и об отступлении с севера, и воспоминания о днях до войны, до того времени, когда он был маленьким Алланом Хартли, школьником, сыном преуспевающего адвоката, в Уильямспорте, штат Пенсильвания.
   Свою мать он не мог вспомнить; было только смутное впечатление от дома, полного людей, пытавшихся утешить его в чем-то, чего он не мог понять. Но он вспомнил старую немку, которая впоследствии вела хозяйство его отца, и вспомнил свою спальню с обитыми ситцем стульями, с теплым лоскутным одеялом на старой вишневой кровати и коричневыми занавесками на окнах. , окаймленные темно-красным, и сквозь них сияет утреннее солнце. Теперь он почти мог видеть их.
   Он моргнул. Он мог их видеть!
   Он долго лежал, недоверчиво глядя на них, а потом нарочно закрыл глаза и отсчитал десять секунд, и пока он считал, его охватил ужас. Он боялся открыть их снова, чтобы не оказаться слепым или смотреть на грязь и обломки разрушенного города, но когда он дошел до десяти, он заставил себя посмотреть и вздохнул с облегчением. Залитые солнцем занавески и позолоченный солнцем туман снаружи все еще были на месте.
   Он потянулся, чтобы сравнить одно чувство с другим, чувствуя грубую монашескую одежду и окантовку темно-бордовой шелковой нити. Они были не только видимыми, но и осязаемыми. Затем он увидел, что тыльная сторона его ладони не покрыта шрамами. Должен был быть шрам, память о грубой драке его детеныша-репортера. Он внимательно осмотрел обе руки. Мгновение спустя он сел в постели и сбросил одеяло, частично сняв пижаму и осматривая все части своего тела, которые были видны.
   Это было гладкое тело маленького мальчика.
   Это было смешно. Это был человек сорока трех лет; армейский офицер, химик, когда-то писатель-бестселлер. Он был женат и развелся десять лет назад. Он снова посмотрел на свое тело. Было всего двенадцать лет. Четырнадцать, самое старшее. Его глаза окинули комнату, широко раскрытые от удивления. Каждая деталь была знакома: чехлы для стульев в цветах; стол, служивший ему письменным столом и вместилищем его вещей; комод с зеркалом, набитым изображениями самолетов. Это была спальня дома его детства. Он свесил ноги с края кровати. Они были на шесть дюймов меньше, чем до пола.
   На мгновение комната головокружительно закружилась; и он был во власти полной паники, всякая уверенность в свидетельствах его чувств потеряна. Был ли он сумасшедшим? Или в бреду? Или бомба действительно убила его? такова ли была смерть? Что это было за "будете как дети"? Он начал смеяться, и его юношеская гортань издала хихиканье. Они тоже казались забавными и только усугубляли его веселье. Некоторое время он был на грани истерики, а потом, когда ему удалось совладать со смехом, ему стало спокойнее. Если он мертв, то он должен быть развоплощенным существом и иметь возможность проникать сквозь материю. К его облегчению, он не смог просунуть руку сквозь кровать. Значит, он был жив; он также был в полном сознании и, как он надеялся, в здравом уме. Он поднялся на ноги и прошелся по комнате, оценивая ее содержимое.
   Календаря поблизости не было, и он не мог найти ни газет, ни датированных периодических изданий, но знал, что это было до 18 июля 1946 года. В тот день, когда ему исполнилось четырнадцать, отец подарил ему легкую винтовку 22-го калибра, он был повешен на паре деревенских вилок на стене. Сейчас его не было и никогда не было. На столе он увидел книжку для мальчиков о военных самолетах в чистом новом суперобложке; на форзаце было написано: Аллану Хартли, от отца, в день его тринадцатилетия, 18.07.45. Глядя в окно на листву на деревьях, он прикинул дату конца июля или начала августа 1945 года; тогда ему всего тринадцать.
   Его одежда валялась на стуле рядом с кроватью. Сняв пижаму, он надел шорты, затем сел и взял пару носков лимонного цвета, на которые посмотрел с неодобрением. Когда он надел один, зазвонил церковный колокол. Святой Бонифаций на холме зовет к ранней мессе; так это было воскресенье. Он сделал паузу, второй носок в его руке.
   Не было никаких сомнений в том, что его нынешнее окружение было реальным. Но, с другой стороны, он обладал набором воспоминаний, совершенно ему противоречащих. Теперь предположим, что поскольку его окружение не было иллюзией, то и все остальное было иллюзией? А что если все эти неприятные воспоминания были не более чем сном? Да ведь он был всего лишь маленьким Алланом Хартли, который в безопасности в своей комнате воскресным утром, сильно напуганный кошмаром! Слишком много научной фантастики, Аллан; слишком много комиксов!
   Это была удивительно утешительная мысль, и он удовлетворенно прижал ее к себе. Оно длилось все время, пока он застегивал рубашку и натягивал штаны, но когда он потянулся к ботинкам, оно испарилось. Он понял, что с тех пор, как проснулся, его занимали мысли, совершенно непонятные любому тринадцатилетнему подростку; даже думать словами, которые в тринадцать лет казались ему санскритскими. Он с сожалением покачал головой. Гипотеза "просто сон" получила глубокую шестерку.
   Он взял второй ботинок и уставился на него, как будто это было причиной его затруднительного положения. Ему придется быть осторожным. Неожиданное проявление взрослых характеристик может вызвать некоторые вопросы, на которые ему будет трудно достоверно ответить. К счастью, он был единственным ребенком; не было бы ни братьев, ни сестер, которые могли бы подставить ему подножку. старая госпожа Штаубер, экономка, не будет большой проблемой; даже в обычном детстве он казался интеллектуальным гигантом по сравнению с ней. Но его отец...
   Теперь там будет тяжело. Он знал этот проницательный ум адвоката, возбудивший страсть к целому поколению лживых и сопротивляющихся свидетелей. Рано или поздно он на мгновение забудет и выдаст себя. Затем он улыбнулся, вспомнив книги, которые он нашел в позднем подростковом возрасте на полках своего отца, и вспомнив характер непредубежденного адвоката-агностика. Если бы только он мог избежать неизбежного разоблачения, пока у него не появится правдоподобная объяснительная теория.
   * * * *
   Блейк Хартли выходил из ванной, когда Аллан Хартли открыл дверь и вышел в холл. Адвокат был без оружия и в тапочках; в сорок восемь лет в его темных волосах была только слабая седина, а в подстриженных усах не было ни одной седой нити. Сам старый Веселый вдовец, подумал Аллан, ухмыляясь при воспоминании о седовласом, но все еще энергичном человеке, с которым он расстался с началом войны.
   - Доброе утро, папа, - поздоровался он.
   "Доброе утро, сынок. Вы рано. Ходишь в воскресную школу?
   Теперь было преимущество отца, который прорезал свой первый интеллектуальный зуб на Тома Пейна и Боба Ингерсолла; посещение богослужений было строго добровольным.
   "Почему я так не думаю; Я хочу почитать сегодня утром.
   "Это всегда хорошо", - одобрил Блейк Хартли. - После завтрака, предположим, вы прогуляетесь до вокзала и купите мне " Таймс ". Он порылся в кармане брюк и вытащил полдоллара. "Получи для себя все, что захочешь, пока ты в деле".
   Аллан поблагодарил отца и положил монету в карман.
   "Миссис. Штаубер все еще будет на мессе, - предположил он. "Скажем, я получил газету сейчас; завтрак не будет готов, пока она не придет.
   "Хорошая идея." Блейк Хартли удовлетворенно кивнул. - По крайней мере, у тебя будет три четверти часа.
   * * * *
   Пока, поздравил он себя, все шло гладко. Покончив с туалетом, он спустился вниз и вышел на улицу, повернув у Брэндона налево к Кэмпбеллу, и снова ушел в сторону вокзала. Прежде чем он добрался до подземного перехода, ожила дюжина полузабытых воспоминаний. Вот дом, который через несколько лет сгорит в огне. На том месте, где он в последний раз видел пятиэтажку, стояли четыре жилых дома. Автозаправочная станция и заросший сорняками участок вскоре будут заменены супермаркетом. Окружающая среда самой станции была для него полной загадкой, пока он не сориентировался.
   Он купил "Нью-Йорк Таймс" , взглянув в первую очередь на линию даты. Воскресенье, 5 августа 1945 г.; он оценивается довольно близко. Битва за Окинаву была выиграна. Только что закончилась Потсдамская конференция. Были еще фотографии крушения B-25 против Эмпайр Стейт Билдинг неделю назад в субботу. А Японию по-прежнему обстреливали бомбами с воздуха и снарядами морских корабельных орудий. Ведь завтра в Хиросиме должна была состояться Большая Работа! Его забавляла мысль о том, что он, вероятно, был единственным человеком в Уильямспорте, который знал это.
   По дороге домой мальчик, сидевший на верхней ступеньке крыльца, окликнул его. - сердечно ответил Аллан, пытаясь вспомнить, кто это был. Конечно; Ларри Мортон! У них с Алланом были приятели по ногам. Они, вероятно, плавали или играли в коммандос и немцев накануне днем. Ларри поступил в Корнелл в тот же год, когда Аллан поступил в Пенн Стейт; они оба получили высшее образование в 1954 году. Ларри попал в какое-то правительственное учреждение, а затем женился на девушке из Питтсбурга и стал двенадцатым вице-президентом фирмы ее отца. Он погиб в 1968 году в авиакатастрофе.
   - Ты идешь в воскресную школу? - спросил Ларри, к счастью, не подозревая о судьбе, которую Аллан уготовил ему.
   "Почему нет. У меня есть кое-что, что я хочу сделать дома". Ему придется следить за собой. Ларри заметит разницу быстрее, чем любой взрослый. "Черт возьми, - добавил он.
   "Боже мой, как бы я хотел остаться дома и не ходить в воскресную школу, когда захочу", - завидовал Ларри. - Как насчет того, чтобы поплавать в каноэ-клубе, а потом?
   Аллан быстро соображал. "Ну и дела, если бы я мог," ответил он, опуская свой грамматический прицел. "Я должен остаться дома, после. Мы ожидаем компании; пару моих тетушек. Папа хочет, чтобы я оставался дома, когда они придут".
   Это прошло нормально. Всем было известно, что не существует рационального объяснения капризам взрослого разума и не может быть обращений со стороны взрослых требований. Перспектива компании в доме Хартли отпугнет Ларри в тот день. Он показал свое разочарование.
   "Ой, джиперс криперс!" эй богохульствовал эвфемистически.
   - Можно завтра, - сказал Аллан. "Если я смогу это сделать. Мне пора идти; еще не завтракал. Он по-мальчишески шаркнул ногами, обменялся приветствиями со своим другом и пошел домой.
   * * * *
   Как он и надеялся, воскресная газета занимала его отца за завтраком, исключая опасные застольные беседы. Блейк Хартли все еще был погружен в финансовый отдел, когда Аллан встал из-за стола и пошел в библиотеку. Там должны быть две книги, на которые он очень хотел сослаться. Какое-то время он боялся, что его отец не приобрел их до 1945 года, но в конце концов нашел их и вынес на крыльцо вместе с карандашом и желтым блокнотом в линейку. В своем опытном будущем - или в своем будущем - Аллан Хартли привык думать с помощью карандаша. Как репортер, как писатель, планирующий свою работу, как химик-любитель в своей домашней лаборатории, как исследователь научного оружия, его идеи всегда уточнялись, делая записи. Он придвинул стул к столу и обложил сиденье подушками, гадая, как скоро он привыкнет к пропорциональному несоответствию между собой и мебелью. Когда он открыл книги и взял в руку карандаш, одной вещи не хватило. Если бы он только мог сейчас выкурить трубку!
   Отец вышел и растянулся в плетеном кресле рядом с отделом рецензий на " Таймс ". Прошли утренние часы. Аллан Хартли пролистал одну книгу, затем другую. Его карандаш временами двигался быстро; в других случаях он рассеянно рисовал. В его уме больше не было вопросов о том, кем или кем он был. Это был Аллан Хартли, сорокатрехлетний мужчина, застрявший в собственном тринадцатилетнем теле тридцать лет назад, в собственном прошлом. Это, конечно, противоречило здравому смыслу, но он легко мог проигнорировать это возражение. Это было сделано раньше: против астрономии Коперника, и географии Колумба, и биологии Дарвина, и промышленных технологий Сэмюэля Кольта, и военных доктрин Шарля де Голля. Сегодняшний здравый смысл имел обыкновение завтра превращаться в полнейший вздор. В чем он нуждался прямо сейчас, но плохо, так это в теории, которая объяснила бы, что с ним случилось.
   Понимание начало проясняться, когда миссис Штаубер вышел, чтобы объявить об обеде.
   "Надеюсь, вы не возражаете против того, чтобы так рано", - извиняется она. - Моя сестра, Дженни, принеси жертву в Ниппенозе, она больна; Я хочу навестить ее еще во второй половине дня. Я вернусь в самое ближайшее время, чтобы приготовить ужин, мистер Уайт. Хартли".
   "Привет, пап!" Аллан заговорил. "Почему бы нам не поужинать самим и не устроить пикник, например? Было бы весело, и миссис Штаубер может оставаться столько, сколько захочет.
   Отец посмотрел на него. Такое внимание к другим было самым приятным отклонением от юношеской нормы; рассвет альтруизма, что ли. эй крутое сердечное согласие:
   -- Ну, конечно, миссис. штаубер. Мы с Алланом можем переодеться сегодня вечером; не так ли, Аллан? Тебе не нужно возвращаться до завтрашнего утра.
   " Ах , спасибо! Большое вам спасибо, г. Хартли".
   За ужином Аллан вырвался из-под бремени разговора, расспросив отца о войне и заманив его в пространную диссертацию о трудностях передового вторжения в Японию. Ввиду того, что он помнил о следующих двадцати четырех часах, Аллан втайне позабавился. Его отец был уверен, что война продлится до середины 1946 года.
   После ужина они вернулись на крыльцо, отец Хартли курил сигару и держал в руках несколько юридических книг. Он лишь изредка поглядывал на них; по большей части он сидел и пускал кольца дыма и смотрел, как они уплывают. Какой-то трижды виновный преступник должен был быть триумфально оправдан плачущим присяжным; Аллан мог распознать шедевр зала суда в процессе инкубации.
   * * * *
   Спустя несколько часов хруст ног на прогулке заставил отца и сына одновременно поднять глаза. Подошедший посетитель был высоким мужчиной в мятом черном костюме; у него были узловатые запястья и большие неуклюжие руки; черные волосы с проседью и суровое фанатичное лицо. Алан вспомнил его. Фрэнк Гатчолл. Жил на Кэмпбелл-стрит; религиозный фанатик и какой-то проповедник-мирянин. Может быть, ему нужна юридическая консультация; Аллан мог смутно припомнить какой-то случай...
   "Ах, добрый день, мистер. Гатчолл. Прекрасный день, не так ли?" - сказал Блейк Хартли.
   Гатчел прочистил горло. "Г-н. Хартли, не могли бы вы одолжить мне пистолет и несколько патронов, - смущенно начал он. "Моя маленькая собачка пострадала, и она страдает от чего-то ужасного. Мне нужен пистолет, чтобы избавить бедняжку от боли.
   "Почему да; конечно. Как бы подействовал дробовик 20-го калибра?" - спросил Блейк Хартли. - Тебе бы не хотелось ничего тяжелого.
   Гатчелл заерзал. "Почему, э-э, я надеялся, что ты дашь мне маленький пистолет". Он держал руки примерно в шести дюймах друг от друга. "Пистолет, который я мог бы положить в карман. Было бы нехорошо носить охотничье ружье в день Господень; люди не поняли бы, что это было сделано для дела милосердия".
   Адвокат кивнул. Ввиду религиозных убеждений Гатчолла возражение имело смысл.
   "Ну, у меня есть специальный кольт 38-го калибра, - сказал он, - но, знаете ли, я состою в отряде вспомогательной полиции. Если бы меня вызвали на дежурство сегодня вечером, мне бы это понадобилось. Как скоро ты сможешь вернуть его?
   Что-то щелкнуло в голове Аллана Хартли. Теперь он вспомнил, что это был за инцидент. Он тоже знал, что должен был сделать.
   "Папа, а патронов к "люгеру" не осталось?" он спросил.
   Блейк Хартли щелкнул пальцами. "Клянусь Джорджем, да! У меня есть немецкий автомат, который я могу отдать вам, но я хочу, чтобы вы вернули его как можно скорее. Я достану это для тебя.
   Прежде чем он смог подняться, Аллан вскочил на ноги.
   "Сиди спокойно, папа; Я получу это. Я знаю, где патроны. С этими словами он метнулся в дом и наверх.
   Люгер висел на стене над отцовской кроватью. Спустив его, он спешился, работая с быстрой точностью. Он использовал лезвие перочинного ножа, чтобы открыть наконечник затвора, вытащив ударник и застегнув его в карман рубашки. Потом собрал безобидный пистолет и начинил обойму 9-миллиметровыми патронами из ящика стола.
   Рядом с кроватью стоял дополнительный телефон. Найдя в телефонной книге адрес Гатчолла, он поднял трубку и натянул носовой платок на трубку. Затем он позвонил в Главное управление полиции.
   "Это Блейк Хартли", - поет он, понижая голос и копируя тон отца. "Фрэнк Гатчолл, который живет в... запишите это, - он назвал адрес Гатчолла, - только что одолжил у меня пистолет якобы для того, чтобы подстрелить собаку. У него нет собаки. Он собирается застрелить свою жену. Не спорь о том, откуда я знаю; нет времени. Просто примите как должное то, что я делаю. Я вывел из строя пистолет - вынул боек, - но если он узнает, что я сделал, он может получить другое оружие. Он на пути домой, но он идет пешком. Если вы поторопитесь, вы можете привести туда человека до того, как он придет, и схватить его, прежде чем он обнаружит, что пистолет не стреляет.
   - Хорошо, мистер. Хартли. Мы позаботимся об этом. Спасибо."
   - И я хочу, чтобы вы вернули мой пистолет, как только сможете. Это то, что я привез домой с другой Войны, и я не хотел бы это потерять.
   - Мы позаботимся и об этом. Спасибо, мистер. Хартли".
   Он повесил трубку и отнес "люгер" с заряженной обоймой на крыльцо.
   * * * *
   "Смотрите, мистер. Гатчолл; вот как это работает, - сказал он, показывая посетителю. Затем он вставил обойму и дернул рычаг заряжания патронника. "Теперь он готов к съемке; это безопасность". Он подтолкнул его. "Когда вы будете готовы стрелять, просто толкните его вперед и вверх, а затем нажмите на спусковой крючок. Вы должны каждый раз нажимать на курок; он заряжен на восемь выстрелов. И обязательно верните предохранитель, когда закончите стрельбу".
   - Ты зарядил патронник? - спросил Блейк Хартли.
   "Конечно. Теперь он в безопасности.
   "Посмотри на меня." Отец взял пистолет, стараясь держать палец подальше от спусковой скобы, и посмотрел на него. - Да, все в порядке. Он повторил инструкции, данные Алланом, подчеркнув важность установки предохранителя после использования. - Теперь понятно, как это работает? он спросил.
   "Да, я понимаю, как это работает. Спасибо, мистер. Хартли. Спасибо и вам, молодой человек.
   Гатчолл сунул "люгер" в задний карман, убедился, что он не выпадет, и ушел.
   - Не надо было его заряжать, - упрекнул Хартли -отец , когда он ушел.
   Аллан вздохнул. Это было оно; маскарад закончился.
   - Мне пришлось, чтобы ты не дурачился с ним, - сказал он. - Я не хотел, чтобы ты узнал, что я вынул боек.
   "Ты что?"
   "Гатчелл не хотел, чтобы из этого пистолета стреляли в собаку. У него нет собаки. Он хотел застрелить из него свою жену. Он религиозный маньяк; видит видения, слышит голоса, получает откровения, разговаривает со Святым Духом. Вероятно, Святой Дух подтолкнул его к этой авантюре. Я утверждаю, что любому человеку, который ведет долгие беседы с Божеством, нельзя доверять оружие, как и любому человеку, который лжет о том, зачем он ему нужен. И пока я этим занимался, я позвонил в полицию по телефону наверху. Я должен был использовать ваше имя; Я понизил голос и говорил через носовой платок".
   - Ты... - Блейк Хартли подпрыгнул, как от укуса пчелы. - Почему ты должен был это сделать?
   "Ты знаешь почему. Я не мог сказать им: "Это маленький Аллан Хартли, всего тринадцать лет; пожалуйста, мистер Полицейский, иди и арестуй Фрэнка Гатчелла, прежде чем он набросится на свою жену с люгером моего папы. Сейчас это было бы чересчур, не так ли?
   "А предположим, что он действительно хочет застрелить собаку; в каком беспорядке я окажусь?"
   "Никакого беспорядка. Если я ошибаюсь - а это не так - я сам приму за это удар. Это сойдет за глупый детский трюк, и ничего не будет сделано. Но если я прав, тебе придется заступиться за меня. Они не будут упоминать твое имя, но они сделают меня дешевой рекламой мальчика-героя, чего я не хочу. Он снова взял карандаш. "Мы должны получить полные отчеты примерно через двадцать минут".
   * * * *
   Это было десятиминутное занижение, и прошло еще четверть часа, прежде чем сержант-детектив, вернувший "люгер", закончил поздравлять Блейка Хартли и благодарить его от Департамента. После того, как он ушел, адвокат взял "люгер", вытащил обойму и выбросил патрон в патронник.
   "Что ж, - сказал он сыну, - ты был прав. Вы спасли жизнь той женщине. Он посмотрел на автомат и передал его через стол. - А теперь посмотрим, как ты вернешь ударник обратно.
   Аллан Хартли разобрал оружие, вставил недостающую часть и снова собрал его, затем в порядке эксперимента сломал его и вернул отцу. Блейк Хартли снова посмотрел на него и положил на стол.
   - А теперь, сынок, предположим, мы немного поговорим, - мягко сказал он.
   - Но я все объяснил. - невинно возразил Аллан.
   - Ты этого не сделал, - возразил его отец. "Вчера вы бы никогда не придумали такой трюк; да вы бы даже не знали, как разобрать этот пистолет. А за ужином я поймал вас на использовании языка и выражении идей, которые были совершенно за пределами всего, что вы когда-либо знали. Теперь я хочу знать - и я имею в виду это буквально".
   Аллан усмехнулся. "Надеюсь, вы не играете со довольно средневековым понятием одержимости", - сказал он.
   Блейк Хартли вздрогнул. Что-то очень похожее, должно быть, мелькало в его голове. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его.
   - Беда в том, что я не уверен, что ты не прав, - продолжал его сын. - Вы говорите, что нашли меня - изменились. Когда вы впервые заметили разницу?"
   - Прошлой ночью ты все еще был моим маленьким мальчиком. Этим утром... Блейк Хартли говорил больше сам с собой, чем с Алланом. "Я не знаю. Вы были необычайно молчаливы за завтраком. И если подумать, было что-то... что-то странное... в тебе, когда я увидел тебя в холле, наверху... Аллан! - яростно выпалил он. - Что с тобой случилось?
   Аллан Хартли почувствовал укол боли. То, через что проходил его отец, было почти тем же, что и он сам, в первые несколько минут после пробуждения.
   "Хотел бы я сам быть уверенным, папа", - сказал он. - Видите ли, когда я проснулся сегодня утром, я не имел ни малейшего воспоминания о том, что делал вчера. 4 августа 1945 года, то есть", - уточнил он. "Я был твердо уверен, что я человек сорока трех лет, и мое последнее воспоминание было о том, как я лежал на носилках, раненный взрывом бомбы. И я был так же убежден, что это произошло в 1975 году".
   "Хм?" Отец выпрямился. - Ты сказал тысяча девятьсот семьдесят пять? Он задумался на мгновение. "Вот так; в 1975 году вам будет сорок три года. Бомба, говоришь?
   Аллан кивнул. "Во время осады Баффало, во время Третьей мировой войны, - сказал он, - я был капитаном в G5 - Научно-исследовательская война, Генеральный штаб. Было заполярное воздушное вторжение в Канаду, и меня отправили на фронт проверять отказы в эксплуатации нового смазочного масла для боевой техники. Через неделю после того, как я туда попал, Оттава пала, и началось отступление. Мы выступили в Баффало, и именно там я справился. Я помню, как меня подобрали и сделали инъекцию наркотика. Следующее, что я помню, это то, что я был в постели, наверху, и снова был 1945 год, и я вернулся в свое собственное маленькое тринадцатилетнее тело".
   "О, Аллан, тебе только что приснился кошмар, чтобы покончить с кошмарами!" - заверил его отец, слишком уж от души посмеиваясь. "Это все!"
   "Это была одна из первых вещей, о которых я подумал. Я должен был отвергнуть это; это просто не соответствовало бы фактам. Смотреть; нормальный сон - это часть собственного физического мозга сновидца, не так ли? Что ж, вот часть примерно на две тысячи процентов больше целого, из которого она взята. Что абсурдно".
   - Ты имеешь в виду всю эту битву при Буффало? Это просто. Все радиокомментаторы твердили об ужасах Третьей мировой войны, и вы не могли не услышать некоторые из них. У вас просто есть непереваренный кусок HV Kaltenborn, поднимающий ад в вашем подсознании".
   "Это была не просто третья мировая война; это было все. Мои четыре года в старшей школе, четыре года в Пенсильвании и семь лет в качестве репортера в Philadelphia Record. И мои романы: "Дети тумана ", "Роза смерти " , "Дорога завоевателя" . Они не были детскими вещами. Да ведь вчера я даже не подумал бы о некоторых идеях, которые я использовал в своих детективных рассказах, которые я опубликовал под псевдонимом . И мое хобби, химия; Я был довольно хорош в этом. Запатентовал пару процессов, которые принесли мне столько же денег, сколько и мое писательство. Думаешь, тринадцатилетний мальчишка все это выдумал? Или здесь; Вы говорите по-французски, не так ли? Он перешел на другой язык и довольно долго говорил на хорошем разговорном сленге, приправленном парижским языком. - Жаль, что ты тоже не говоришь по-испански, - добавил он, переходя на английский. "Если не считать мексиканского акцента, который можно порезать мачете, я даже лучше разбираюсь в нем, чем во французском. А я немного знаю немецкий и немного русский".
   * * * *
   Блейк Хартли ошеломленно смотрел на своего сына. Прошло некоторое время, прежде чем он смог заставить себя говорить.
   "Я едва успевал за вами по-французски", - признался он. - Могу поклясться, что за последние тринадцать лет твоей жизни у тебя не было абсолютно никаких шансов этому научиться. хорошо; вы дожили до 1975 года, говорите вы. А потом вы вдруг оказались здесь тринадцатилетними, в 1945 году. Полагаю, вы помните все, что было между ними? он спросил. Вы когда-нибудь читали Джеймса Бранча Кэбелла? Помните Флориана де Пюисанжа в "Высоком месте "?
   "Да. Та же идея есть и у Юргена , - сказал Аллан. "Знаете, я начинаю задаваться вопросом, не мог ли Кейбелл знать что-то такое, о чем он не хотел писать".
   - Но это невозможно! Блейк Хартли ударил рукой по столу так сильно, что тяжелый пистолет отскочил. Незакрепленный снаряд, который он выбросил из патронника, перевернулся и начал катиться, падая с края. Он нагнулся и поднял его. "Как ты можешь вернуться назад, вопреки времени? И время, из которого, как вы утверждаете, вы пришли, теперь не существует; этого еще не произошло". Он потянулся к магазину пистолета, чтобы вставить патрон, и, сделав это, увидел книги перед своим сыном. " Эксперимент Данна со временем ", - прокомментировал он. И " Наука и психические явления " Дж. Н. М. Тиррелла . Вы пытаетесь разработать теорию?
   "Да." Это побудило Аллана увидеть, что его отец бессознательно перенял манеру поведения взрослого человека. "Я тоже думаю, что кое-что получаю. Вы читали эти книги? Ну, смотри, папа; каково ваше отношение к предвидению? Способность человеческого разума демонстрировать реальное знание, помимо логического вывода, о будущих событиях? Думаешь, Данн говорит правду о своем опыте? Или что случаи в книге Тиррелла должным образом проверены и не могут быть объяснены случайностью?
   Блейк Хартли нахмурился. - Не знаю, - признался он. "Доказательства такого рода, которые принял бы любой суд в мире, если бы они касались обычных, нормальных событий. Особенно случаи, расследуемые Обществом психических исследований: они проверены . Но как кто-то может знать о том, что еще не произошло? Если это еще не произошло, значит, этого не существует, и вы не можете получить истинное знание о том, чего в действительности не существует".
   "Тиррелл обсуждает эту дилемму, а не избавляется от нее. Я думаю, что могу. Если у кого-то есть реальное знание будущего, тогда будущее должно быть доступно настоящему уму. И если существует какой-либо момент, отличный от голого настоящего, то все время должно быть тотально присутствующим; каждый момент должен постоянно сосуществовать с любым другим моментом", - сказал Аллан.
   "Да. Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Это была идея Данна, не так ли?
   "Нет. Данн постулировал бесконечный ряд временных измерений, вся протяженность каждого из которых представляет собой голый настоящий момент следующего. То, что я постулирую, - это вечное сосуществование каждого момента времени в этом измерении, точно так же, как каждая градация на линейке существует наравне с любой другой градацией, но каждая в другой точке пространства".
   - Ну, что касается продолжительности и последовательности, то все в порядке, - согласился отец. - А как насчет "Течения времени"?
   "Ну, кажется, время идет . Как и пейзаж, который вы видите из окна движущегося автомобиля. Я предполагаю, что оба являются иллюзиями одного и того же рода. Мы представляем себе время динамичным, потому что никогда не смотрели на него с фиксированной точки, но если оно полностью присутствует, то оно должно быть статичным, и в этом случае мы движемся во времени".
   "Кажется, все в порядке. Но что у тебя за окно в машине?
   "Если все время присутствует тотально, то вы должны существовать одновременно в каждый момент вашей индивидуальной жизни", - сказал Аллан. "Ваше физическое тело, и ваш ум, и все мысли, содержащиеся в вашем уме, каждая в соответствующий момент по порядку. Но что существует только в то голое мгновение, о котором мы думаем, как о настоящем ?"
   Блейк Хартли ухмыльнулся. Он уже принимал своего маленького сына как интеллектуального равного.
   "Пожалуйста, учитель; какие?"
   "Ваше сознание. И не говорите: "Что это?" Учитель не знает. Но мы осознаем только один момент; иллюзия сейчас. Это "сейчас", и это было "сейчас", когда вы задали этот вопрос, и это будет "сейчас", когда я перестану говорить, но каждый момент - это отдельный момент. Мы представляем, что все эти сейчас проносятся мимо нас. В самом деле, они стоят на месте, и наше сознание проносится мимо них".
   Его отец некоторое время думал об этом. Затем он сел. "Привет!" - вдруг воскликнул он. "Если какая-то часть нашего эго свободна от времени и переходит от момента к моменту, она должна быть внефизической, потому что физическое тело существует в каждый момент, через который проходит сознание. А если оно внефизическое, то нет никаких оснований предполагать, что оно прекращает свое существование, когда достигает момента смерти тела. Да ведь существуют логические доказательства выживания, не зависящие от предполагаемого общения с духами! Вы можете выбросить Пейшенс Ворт и миссис Уорт. Феда Осборна Леонарда, и сын сэра Оливера Лоджа, и Уилфред Брэндон, и все другие коммуникаторы с духами, и у вас все еще есть доказательства.
   - Я об этом не подумал, - признался Аллан. "Я думаю ты прав. Что ж, давайте отложим это в конец повестки дня и займемся на этот раз делами. Вы "теряете сознание", как во сне; куда уходит ваше сознание? Я думаю, что он просто отрывается от момента, когда вы засыпаете, и движется назад или вперед по линии последовательности моментов, к какому-то предшествующему или последующему моменту, прикрепляясь к нему".
   - Ну, почему мы ничего об этом не знаем? - спросил Блейк Хартли. "Кажется, этого никогда не бывает. Сегодня мы ложимся спать, а просыпаемся всегда завтра утром; никогда позавчера, или в прошлом месяце, или в следующем году".
   "Это никогда... или почти никогда... кажется , не случается; ты прямо здесь. знаю, почему? Потому что если сознание идет вперед, оно прикрепляется в тот момент, когда физический мозг содержит воспоминания о предыдущем, сознательно не переживаемом моменте. Вы просыпаетесь, вспоминая вчерашний вечер, потому что это воспоминание содержится в вашем уме в этот момент, а за ним - воспоминания обо всех событиях того времени. Видеть?"
   "Да. А как насчет движения назад, как в этом твоем опыте?
   "Этот мой опыт может быть не уникальным, но я никогда не слышал о другом подобном случае. Обычно происходит то, что воспоминания, переносимые сознанием, похоронены в подсознании. Вы знаете, насколько толста стена между подсознанием и сознанием. Эти сны Данна и случаи из книги Тиррелла - утечка. Вот почему предсказания обычно бывают неполными, искаженными и, как правило, тривиальными. Удивительно не то, что хороших случаев так мало; удивительно, что они вообще есть". Аллан посмотрел на лежащие перед ним бумаги. "Я не стал теоретизировать о том, как мне удалось все запомнить. Это могло быть излучение бомбы, или действие наркотика, или то и другое вместе, или что-то на этом конце, или комбинация всех трех. Но факт остается фактом: мой подсознательный барьер не сработал, и все прошло. Так что, видите ли, я одержим своей собственной будущей личностью".
   - И я боялся, что тобой завладел какой-то... какой-то посторонний. Блейк Хартли слабо ухмыльнулся. - Я не против признать, Аллан, что случившееся было шоком. Но тот другой... Я просто не мог этого вынести.
   "Нет. Нет, так и остался в здравом уме. Но на самом деле я твой сын; той же сущностью, которой я был вчера. У меня только что было то, что вы могли бы назвать образовательным коротким путем".
   - Я скажу, что у тебя есть! Его отец смеялся в настоящем развлечении. Он обнаружил, что его сигара погасла, и снова зажег ее. "Господин; если вы можете вспомнить следующие тридцать лет, предположим, вы скажете мне, когда закончится война. Этот, я имею в виду.
   "О капитуляции Японии будет объявлено ровно в 19:01 - 19:01 по нынешнему стилю - 14 августа. Через неделю со вторника. Лучше убедись, что к тому времени у нас будет много еды в доме. Все будет закрыто наглухо до утра четверга; даже рестораны. Я помню, у нас в доме не было ничего, кроме объедков".
   "Что ж! Удобно иметь пророка в семье! Я позабочусь об этом, миссис. У Штаубера много продуктов... Вторник на неделю? Это довольно неожиданно, не так ли?
   "Япошки будут так думать", - ответил Аллан. Он продолжал описывать то, что должно было произойти.
   Отец тихо выругался. "Вы знаете, я слышал разговоры об атомной энергии, но я думал, что это просто болтовня Бака Роджерса. Это была та самая бомба, которая тебя достала?
   "Это была фейерверк для бомбы, которая досталась мне. Эта штука взорвалась на расстоянии добрых десяти миль.
   Блейк Хартли тихонько присвистнул. - И это произойдет через тридцать лет! Знаешь, сынок, на твоем месте я бы не хотел знать о таких вещах. Он мгновение смотрел на Аллана. "Пожалуйста, если ты знаешь, никогда не говори мне, когда я умру".
   Алан улыбнулся. "Я не могу. Перед самым отъездом на фронт я получил от вас письмо. Тогда тебе было семьдесят восемь, а ты все еще охотился, рыбачил и летал на собственном самолете. Но на этот раз я не собираюсь погибнуть ни в одной битве при Буффало, и если я смогу предотвратить это, а я думаю, что смогу, Третьей мировой войны не будет".
   - Но... Ты говоришь, что все время существует, постоянно сосуществует и полностью присутствует, - сказал его отец. "Тогда он прямо перед вами, и вы приближаетесь к нему с каждым тиком часов".
   Аллан Хартли покачал головой. - Знаешь, что я вспомнил, когда Фрэнк Гатчолл пришел одолжить пистолет? он спросил. "Ну, в другой раз меня не было дома: я плавал в клубе каноэ с Ларри Мортоном. Когда я вернулся домой, примерно через полчаса, я обнаружил, что дом полон копов. Гатчолл отговорил от тебя офицерскую модель 38-го калибра и ушел домой; он выстрелил своей жене четыре раза в тело, прикончил ее еще одним выстрелом за ухо, а затем использовал свой шестой выстрел, чтобы вышибить себе мозги. Полицейские отследили пистолет; они очень плохо отнеслись к тому, что вы одолжили его ему. Ты так и не вернул его".
   "Доверьте этой банде хорошее оружие", - сказал адвокат.
   "Я не хотел, чтобы мы потеряли его, на этот раз, и я не хотел видеть, как ты теряешь лицо в мэрии. Гатчаллы, конечно, расходный материал", - сказал Аллан. "Но главная причина, по которой я снабдил Фрэнка Гатчелла мягкой камерой, заключалась в том, что я хотел знать, можно ли изменить будущее. У меня есть опытные данные, что это может быть. Должны быть дополнительные измерения времени; линии альтернативных вероятностей. Что-то вроде " Судьбы в форме веера" друга Уильяма Сибрука, знахаря . Когда я возвращал воспоминания о будущем в настоящее, я добавлял в причинно-следственную цепочку определенные факторы. Это создало совершенно новую линию вероятностей. Ни с того ни с сего я предотвратил убийство и самоубийство. За тридцать лет работы я могу остановить мировую войну. У меня тоже будут средства для этого.
   "Значения?"
   "Неограниченное богатство и влияние. Господин." Аллан взял лист и протянул его отцу. "При правильном использовании мы можем заработать два или три миллиона только на этом. Список всех победителей Кентукки Дерби, Прикнесс и Белмонт до 1970 года. Это даст нам основной капитал. Тогда, помните, я был чем-то вроде химика. Сначала я взялся за него, чтобы получить справочный материал для одного из моих детективных рассказов; это увлекло меня, и я сделал это хобби, а затем и источником дохода. Теперь я на тридцать лет опережаю любого химика в мире. Вы помните IG Farbenindustrie ? Через десять лет мы сделаем их похожими на пикеров".
   Его отец посмотрел на желтый лист. "Штурм, в восемь часов час", - сказал он. -- Я могу насобирать за это тысяч пять... Да; Через десять лет... Какие еще небольшие операции вы имеете в виду? он спросил.
   "Примерно в 1950 году мы начинаем создавать политическую организацию здесь, в Пенсильвании. В 1960 году, я думаю, мы сможем избрать вас президентом. Ситуация в мире к тому времени будет решающей, а у нас тогда в Белом доме было добродушное ничтожество, которое пустило все на самотек, пока война не стала неизбежной. Я думаю, что президенту Хартли можно доверять в том, что он займет твердую позицию. А пока вы можете читать Макиавелли.
   "Это мой маленький мальчик, говорит!"
   - мягко сказал Блейк Хартли. "Хорошо, сынок; Я буду делать только то, что ты мне скажешь, а когда ты вырастешь, я буду президентом... Пошли сейчас ужинать".
   ПОПРОБУЙТЕ, ПОПРОБУЙТЕ ЕЩЕ РАЗ, Джон Грегори Бетанкур
   Успех придет с щелчком выключателя.
   Для доктора это был вопрос жизни и смерти. Кит О'Коннер. Не его жизнь, а жизнь его сына. Вот почему он изобрел путешествие во времени... передачу электрически заряженных импульсов сквозь годы в человеческий мозг... его мозг, если быть точным. В тот день, когда умер его сын, он посеет в своей голове предупреждающую мысль.
   Как раз вовремя, чтобы спасти маленького Джейкоба.
   Это было достаточно плохо, когда он потерял свою жену из-за рака. Но потерять маленького Джейка так скоро после этого и таким бессмысленным образом, гоняясь за мячом по улице...
   Мысль о спасении сына поглотила его. Он неустанно работал в течение двадцати лет, чтобы создать машину для путешествий во времени. Он пережил профессиональные насмешки, потерю работы в "Боинге" и столько лишений и неудач, сколько он не мог сосчитать. Он сделает все, пойдет на любую жертву, чтобы вернуть сына. Его жена Салли хотела бы именно этого.
   И теперь это было сделано.
   Отойдя в сторону, он осмотрел механизм, заполнявший подвал его дома, запутанный лабиринт проводов и печатных плат, соединяющих почти пятьдесят тысяч выпрошенных, купленных или найденных деталей. Сейчас он может быть стариком, но оно того стоило. Он позаботится о том, чтобы Джейки никогда не умер.
   Он надел на голову грубый металлический шлем, установил органы управления и активировал механизм. Электрический ток заставил его кожу головы покалывать.
   - Давай... давай... - прошептал он, сосредоточившись.
   - Уже отрастили волосы? - спросил Джейк.
   - Не смешно, детка. Кит посмотрел на сына. Джейкоб в двадцать шесть лет напоминал Киту самого себя в этом возрасте: длинные каштановые волосы, причудливая улыбка, насыщенные карие глаза. Но откуда у него такое чувство юмора?
   Джейк изобразил раскаяние. "Прости, папа. Сработало или нет?"
   "Я не знаю." Кит тяжело сглотнул и нервно посмотрел на лестницу в подвал. "Иди проверь".
   Джейкоб взбежал по ступенькам по две. Кит поймал себя на том, что затаил дыхание. Будет ли его жена там сейчас? Вернулось ли его предупреждение о ее еще не обнаруженном раке - и инструкции о том, как вылечить его - вовремя, чтобы предотвратить ее смерть? Мысль о ее спасении поддерживала его последние двадцать с лишним лет. Если бы он только мог благополучно вернуть это сообщение во времени...
   Его сын медленно спускался по лестнице с удрученным выражением лица.
   "Прости, папа. Не в этот раз."
   Кит вздохнул. У каждого великого изобретателя был выходной. Салли, его красивая жена, вылечилась бы, если бы это было последним, что он сделал.
   "Проверьте настройки", - сказал он. "Мы попробуем еще раз".
   "Правильно".
   Вторая попытка... она будет успешной. Они были близки, и он знал это.
   * * * *
   На проверку каждой настройки ушло полчаса. Они с сыном настраивали компенсаторы дисперсии, проверяли и перепроверяли цифры и, наконец, кивнули друг другу. На этот раз это сработает. Это должно было.
   Кит надел шлем на голову, глубоко вздохнул и щелкнул выключателем. Он сосредоточился на том, чтобы отправить лекарство от рака обратно в свой мозг двадцать лет назад. Снова появилось слабое электрическое покалывание, но не более того.
   "Что ж?" - спросила Салли. - Это сработало?
   - Не знаю, - сказал он, стягивая шлем. "Я так не думаю. Ничто не кажется другим".
   "Бедный дорогой". Она коснулась его плеча. - Я знаю, как много это значит для тебя.
   Он вздохнул и похлопал ее по покрытой печеночными пятнами руке, а затем посмотрел за нее на кружок разочарованных лиц. Все шесть сотрудников исследовательского отдела O'Conner Pharmaceuticals выглядели мрачно смиренными. Даже те немногие из них, кто наполовину понимал принципы передачи времени, на самом деле не верили, что это сработает; они потешались над ним только потому, что он подписывал чеки. Его репутация, возможно, была основана на революционном лекарстве от рака, но когда он начал гоняться за путешествиями во времени, он понял, что потерял их уважение. Только Салли верила, как всегда верила в него.
   - Посмотрим, - сказала Салли. "Возможно, это сработало , просто мы еще этого не знаем".
   Она указала на ближайшую настенную активацию, сказала "Новости 4", и программа замигала.
   "...Сообщается, что в этом месяце в Южной Африке умерло восемьдесят шесть тысяч человек..." - прогудел голос диктора, когда мимо пронеслись изображения жертв чумы.
   Исследователи из O'Conner Pharmaceuticals только на этой неделе придумали вакцину; его заводы спешили произвести достаточно сыворотки, чтобы вылечить четыре миллиона инфицированных мужчин, женщин и детей по всему миру.
   Но это не поможет двум миллионам уже мертвых. Спасти их могла только отправка лекарства в прошлое.
   "Выключенный!" Кит рявкнул. Стена пришла в норму. - Хорошо, лекарство не вернулось, - сказал он. "Что случилось?"
   - Я проверю настройки, - сказал доктор. - сказал Бенхерст. Он сделал знак другим исследователям. "Места, всем. Давайте выясним, где мы ошиблись".
   Третья попытка... Кит знал, что она будет успешной. Они были близко. Столько людей было бы спасено, если бы он отправил лекарство на пятнадцать лет назад.
   * * * *
   К тому времени, когда они добрались до пятидесятой попытки, Его Императорское Величество Кит I, Император Объединенной Земли, был почти готов сдаться.
   Его жизнь была открытой летописью достижений. Он вылечил все основные болезни, установил мир во всем мире и накопил состояние в шесть триллионов долларов, которое использовал на благо всего человечества. Его компании помогали бедным, кормили голодающих, нанимали безработных. По его приказу люди-колонисты начали заселять планеты и луны по всей Солнечной системе. Воистину, для человечества наступила новая эра.
   Если бы только его эксперименты с путешествиями во времени сработали, жизнь была бы идеальной.
   Пока его временной трансмиссионный трон медленно поднимался из изолятора в центре экспериментального медицинского блока Серебряного дворца, у него было достаточно времени, чтобы подумать о том, что могло пойти не так. Расчеты? Нет, они были правы до последней запятой! Массив преобразователя? В полном порядке! Потенциальный ускоритель частиц Болтрона? хм...
   Затем защита откинулась назад, как яичная скорлупа, втягивающаяся в себя, и десятки сотрудников столпились вокруг, следя за его жизненными показателями и функциями оборудования.
   "Что ж?" он спросил.
   - Извините, отец, - сказал принц Джейкоб, который лично возглавлял группу временного анализа. "Никаких изменений, которые мы можем обнаружить".
   Император покачал головой, и его элегантно уложенные серебристые волосы, столь узнаваемые на каждой марке и на каждой монете мира, упали ему на глаза. Он небрежно откинул его назад. Возраст начал подкрадываться к нему; его руки дрожали.
   "Проверьте настройки!" он назвал. "Все проверить! Мы попробуем еще раз через час. Рецепт бессмертия должен вернуться! Подумайте о том, чего я мог бы достичь, если бы стал достаточно молодым, чтобы что-то изменить! Ради блага человечества, если бы я мог быть вечно молодым и вечно изобретать, невозможно сказать, чего я мог бы достичь!"
   "Да сэр!" - сказал его сын, сияя от гордости.
   - Кит, - сказала императрица Салли, взяв его за руку и помогая спуститься с трона. - Могу я поговорить наедине, пожалуйста?
   Она выглядела сияющей в своей тиаре из платины и бриллиантов, простом белом кружевном платье и вечерних перчатках, которые она любила. Но морщинки вокруг глаз и седые волосы выдавали ее возраст. Конечно, с лекарством от старости это исчезнет, и они навсегда останутся молодыми вместе.
   Он просиял. "Конечно."
   Они прошли в залы Серебряного Дворца, мимо бесчисленных суетливых слуг, которые останавливались и кланялись, и вышли в один из бесчисленных садов. Когда они уселись в кресла из красного бархата с глубокими подушками, окруженные прогуливающимися павлинами и хриплыми криками ручных обезьян, появились слуги с подносами с фруктовыми напитками и изысканными закусками. Император отмахнулся от них.
   - Ты уже пятьдесят раз пытался вернуть формулу бессмертия, - сказала Салли, взяв его за руку. - Мне не нужно, чтобы ты был вечно молодым, Кит. Я люблю тебя таким какой ты есть. Отпусти ситуацию."
   "Но-"
   "Нет." Она сказала это твердо. "Время двигаться дальше. Примите лекарство от старения сейчас и оставайтесь в своем нынешнем возрасте. Пятьдесят шесть - это не старость. Мы будем вместе навсегда. Вот что для меня важно".
   Он вздохнул, но похлопал ее по руке. Да, она была права. Он потратил слишком много сил на эксперименты с путешествиями во времени. Неважно, что это было для нее... это всегда было для нее.
   Он улыбнулся, затем нежно поцеловал ее руку.
   - Для тебя... что угодно. Он поднялся и предложил ей руку. Она согласилась, и вместе они отправились править миром.
   В последующие месяцы, годы и столетия он ни разу не подумал о своих неудачных экспериментах по путешествию во времени.
   ВЕЧНАЯ СТЕНА, Раймонд З. Галлун
   "Увидимся через полчаса, Бетти", - сказал Нед Винс по поводу партийной линии по телефону. - Мы будем в "Серебряной корзине" до половины одиннадцатого...
   Нед Винс жаждал компании любимой девушки. Именно поэтому он торопился попасть в соседний город Херли, где она жила. Его старая машина грохотала и ревела, когда он безрассудно размахивал ею по Пит-Бенду.
   Там Смерть хлопнула его по плечу. Внезапно в поле зрения выскочила еще одна машина, ее фары ослепляюще вспыхнули за высокой, выступающей вверх массой юрских скал на повороте дороги.
   Ослепленный и сбитый с толку своей необдуманной скоростью, Нед Винс мог полагаться только на быстрые юношеские рефлексы, чтобы избежать страшного, телескопического столкновения. Он плавно повернул руль вправо; но дорожно-транспортная комиссия графства еще не покрыла асфальтом разрыхленный гравий на повороте.
   Нед едва ли мог выбрать худшее место, чтобы начать скользить и вращаться. Его машина ударилась боком о окрашенные в белый цвет деревянные перила, проломилась, покатилась вниз по крутому склону, наткнулась на огромный валун, немного подпрыгнула и вылетела наружу, грациозно, как лебедь-ныряльщик, падая в чернильные воды Ямы. пятьдесят футов ниже...
   Нед Винс все еще был в смутном сознании, когда этот черный тихий пруд забился вокруг него мощным всплеском. У него был только ошеломляющий рубец на лбу и комок ужаса в горле.
   Теперь движение было медленнее, когда он начал тонуть, застряв в своей разбитой машине. Ничто из того, что он мог себе представить, не могло означать гибель более определенно, чем это. Яма представляла собой невероятно глубокий карман в земле, питаемый родником. Края этой почти бездонной лужи были облеплены белизной, потому что вода, по которой так часто плавали дохлые птицы, была перенасыщена щелочью. Когда эта тяжелая натронная жидкость хлынула вверх через отверстие и растрескалась под его ногами, Нед Винс понял, что его друзья и семья никогда больше не увидят его тела, безвозвратно потерянного в этой бездне.
   Машина была глубоко погружена. Лампочка на приборной панели погасла, и Нед остался в абсолютной темноте. В разбитое окно хлынул поток. Он вцепился в дверь, пытаясь открыть ее, но она застряла в погнутой раме, и он не мог сопротивляться напору набегающей воды. Рубец, оставшийся от полученного им удара на лбу, застилал его мозг густым туманом, так что он не мог ясно мыслить. Вскоре, когда он уже не мог задерживать дыхание, в его легкие всосалась горькая жидкость.
   Его последними мыслями были мысли утопающего. Механический цех, который был у них с отцом в Харвиче. Бетти Мур с улыбающимися ирландскими глазами, как в песне. Этой осенью он и Бетти планировали поступить в Государственный университет. Они планировали когда-нибудь пожениться... Прощай, Бетти...
   Рябь, которая взъерошила поверхностные воды в Яме, снова утихла до стеклянной гладкости. Вечные звезды сияли спокойно. Геологические холмы Дакоты, которые могли видеть динозавров, все еще громоздились вдоль шоссе. Время, Брат Смерти и Отец Перемен, казалось, ждало...
   * * * *
   "Каалли! Тап!... Тап, тап, тап!... Каалли!..
   Взволнованный крик, который ни одна человеческая глотка не могла бы точно воспроизвести, тонко донесся из глубины высохшего от порошка ущелья, изрезанного водой непостижимой древности. Полуденное солнце было красным и огромным. Воздух был разреженным, обезвоженным, холодным.
   "Каалли!.. Тап, тап, тап!..."
   Сначала был только один голос, издававший эти странные торжествующие звуки. Затем другие голосовые органы подхватили этот вибрирующий вопль и эти короткие резкие смешки нетерпения. Другие вопрошающие ноты, смешанные с интонацией. Не обладая качествами, которые можно было бы идентифицировать как человеческие, возмущение по-прежнему было похоже на болтовню группы рабочих, обнаруживших что-то замечательное.
   Пустынное пространство вокруг ущелья почти не двигалось. Ледяной ветер срывал крошечные облачка пыли с гротескных, наклонных наносов почвы, почти безводной на протяжении тысячелетий. Кое-где на торчащих вверх скалах росли участки тусклого лишайника, но в самой пустыне никакой другой жизни не было видно. Даже холмы просели, сглаженные бесчисленными веками эрозии.
   * * * *
   На расстоянии мили вздымалась куча щебня. Когда-то это было здание. Гигантская зубчатая масса обломков поднималась вверх от его гребня - красные обломки, которые когда-то были сталью. Стартовая катапульта для последних космических кораблей, построенных богами во время Исхода, возможно, это было полмиллиона лет назад. Человек ушел с Земли. Ледниковые периоды, войны, упадок, болезни и окончательное рассеяние этих сверхлюдей в новые миры в других солнечных системах сделали это.
   "Каалли!.. Тук, тук, тук!..." Звуки не были человеческими. Они больше походили на болтовню и вой маленьких пустынных животных.
   Но здесь, в глубине этого ущелья, тоже был кажущийся парадокс. Блеск металла, острый и полированный. Плоский, обтекаемый корпус летательного аппарата, блестящий и новый. Колоколообразное дуло странного экскаватора-аппарата, который, казалось, зависел от взрыва атомов, чтобы расчистить камни и почву. Таким образом, ущелье было очищено от скопившегося мусора древности. У человека, казалось, был преемник в качестве правителя Земли.
   Лой Чак направил свою геологическую экспедицию из далекой низменности на восток, из города Кар-Ра. И теперь он был очень счастлив, раскрасневшись от огромного и непредвиденного успеха.
   Он присел там на корточки, на сухом дне Ямы. Ветерок трепал его длинную коричневую шерсть. Внешне он мало чем отличался от своих предков. Ростом, наверное, в фут, когда он сидел на корточках в своей античной позе. Хвост у него был короткий и пушистый, а нижняя сторона кремовая. Белые бакенбарды рассыпались вокруг его любознательной розовой мордочки.
   Но его череп выпирал вверх и вперед между проницательными глазами-бусинками, выдавая медленное наследие времени, выживания наиболее приспособленных, эволюции. Он мог думать, мечтать и изобретать, а цивилизация его рода уже далеко превзошла цивилизацию древнего Двадцатого века.
   Лой Чак и его коллеги, напряженные и ликующие, собрались вокруг вещей, выставленных на свет дневным светом. Там была куча хлама - едва ли больше, чем неравномерное образование чешуйчатой ржавчины. Но внутри него была сгорбленная фигура, коричневая и твердая, как старое дерево. Сухая грязь, покрывавшая его, как герметичный гроб, к настоящему времени была содрана крошечными исследователями; но грязная одежда все еще цеплялась за него, может быть, даже через миллион лет. Металл пришел в упадок - да. Но не это тело. Ответ на это был прост - щелочь. Минеральное насыщение, которое задержало время и изменение в стазисе. Идеальный консервант для органических тканей, которому, вероятно, на протяжении большей части ушедших эпох помогала засуха пустыни. Дакота очень быстро засохли. Это тело было не просто окаменелостью. Это была мумия.
   * * * *
   "Каалли!" Мужик, это имелось в виду. Не полубоги-покорители звезд, а предки, построившие первые машины на Земле, а в начале двадцать первого века - первые межпланетные ракеты. Неудивительно, что Лой Чак и его сотрудники были счастливы в своем палеонтологическом энтузиазме! Странный случай, произошедший в легендарной древности, помог им в их поисках знаний.
   Наконец Лой Чак подал тихий, чирикающий сигнал. Триумфальное пение закончилось, а в его крохотных ручонках зазвенели инструменты. Последний инструмент, который он использовал для проверки мумии, был похож на миниатюрный стереоскоп со сложными деталями. Он поднес его к глазам. На крошечном экране внутри с помощью сфокусированных рентгеновских лучей он увидел увеличенные изображения внутренних органов этого древнего человеческого трупа.
   То, что открыл ему его испытующий взгляд, сделало его удовольствие еще большим, чем прежде. В щебетании, болтовне он передал свои дальнейшие знания своим приспешникам. Несмотря на отсутствие влаги, мумия прекрасно сохранилась, даже клетки мозга! Медицинские и биологические науки были далеко продвинулись среди детей Лоя Чака. Возможно, применяя давно известные им принципы, это давно мертвое тело можно было бы снова оживить! Он может двигаться, говорить, помнить свое прошлое! Какой чудесный предмет для изучения он мог бы сделать там, в музеях Кар-Ра!
   "Тук, стук, стук!..."
   Но Лой приказал заглушить эту свежую, нетерпеливую болтовню. Работа всегда была более существенной, чем аплодисменты.
   * * * *
   С бесконечной осторожностью - теперь использовались маленькие острые ручные инструменты - мумия Неда Винса была отделена от бесполезной ржавчины его примитивного автомобиля. С бесконечной осторожностью его упаковали в металлический ящик и втащили в летательный аппарат.
   Вспыхнув пламенем, взошла последняя, неся на себе всю сотню участников экспедиции. Корабль несся на восток со скоростью пули. Расширяющееся континентальное плато Северной Америки, казалось, уползало назад, под землю. Огромная песчаная пустыня, отмеченная низкими размытыми горами и расплывчатыми, угловатыми, геометрическими насыпями человеческих городов, которые исчезли навсегда.
   За восточным краем континента равнина круто спускалась вниз. Белизна высохшей соли была на холмах, но и здесь было немного зелени. Мертвое морское дно исчезнувшей Атлантики не было таким мертвым, как высокогорье.
   Далеко в глубокой долине показался Кар-Ра, город грызунов - кристаллический лабиринт низких, похожих на пузыри построек, сверкающих на красном солнце. Но это был только его поверхностный аспект. Люди Лоя Чака строили свои дома в основном под землей с самого начала своей туманной эволюции. Кроме того, в этот последний день ночи были очень холодными, и укрытие в подземных ходах и комнатах приветствовалось.
   Мумия была доставлена в лабораторию Лоя Чака, недалеко от поверхности. Здесь ученый сразу же начал свою работу. Тело древнего человека положили в большой чан. Жидкости поглотили его, медленно вымывая из затвердевшей плоти щелочь, которая так долго сохраняла его. Жидкость меняли часто, пока деревянные мышцы и другие ткани снова не стали податливыми.
   Затем начались более тонкие процессы. Все еще погруженный в жидкость труп подвергался потоку восстанавливающей энергии, проходящей между сложными электродами. Клетки древней плоти и мозга постепенно приобретали химический состав, приближающийся к той жизни, которую они когда-то знали.
   * * * *
   Наконец последняя жидкость была выпита, и мумия лежала там, уже не мумия, а бледная, безмолвная фигура в лохмотьях одежды. Лой Чак надел ему на голову странный шлем из металлической ткани, а второй, гораздо меньший шлем, надел на себя. С этой компоновкой был связан черный ящик для многих целей. Он часами работал со своим аппаратом, изучая и управляя записывающими инструментами. Время пролетело быстро.
   Наконец, нетерпеливый и готовый ко всему, что может произойти сейчас, Лой Чак нажал еще один переключатель. Энергия вспыхнула холодным розовым пламенем вокруг этой неподвижной фигуры.
   Для Неда Винса вневременная вечность закончилась, как постепенно исчезающий туман. Когда он снова смог ясно видеть, он испытал неизбежный шок от огромной перемены вокруг себя. Хотя он был обезвожен, его мозг веками сохранялся совершенно неповрежденным, и теперь он был восстановлен. Так что его воспоминания были такими же яркими, как вчера.
   Тем не менее, через тот хрустальный чан, в котором он лежал, он мог видеть широкую низкую комнату, в которой он едва мог стоять прямо. Он увидел инструменты и оборудование, странные формы которых указывали на чужеродность и знание за пределами эпохи, которую он знал! Стены были бледно-лиловыми и фосфоресцирующими. Фрагменты ископаемых костей были помещены в неглубокие футляры. Кости динозавров, некоторые из них казались из-за их размера. Но был и полный скелет собаки, и скелет человека, и второй человек-скелет, не совсем человеческий. Его шейные позвонки были очень толстыми и крепкими, плечи широкими, а череп гигантским.
   Вся эта странность сильно подействовала на Неда Винса - внезапная ностальгическая паника. Что-то было ужасно неправильно!
   Нервный ужас неизвестного был на нем. Слабый и с головокружением после своего странного воскресения, которого он не мог понять, вспомнив тот момент, когда он утонул на верную смерть в бассейне Пит-Бенда, он ухватился за край прозрачного чана и вытянулся в сидячее положение. Вокруг него стоял глухой ропот, как в каком-то огромном, неземном мегаполисе.
   "Успокойся, Нед Винс..."
   Сами слова и то, как они были собраны, были старыми, знакомыми. Но тон был неверным. Он был высоким, пронзительным, попугайским и механическим. Взгляд Неда искал источник голоса - он нашел черный ящик рядом с его хрустальным чаном. Из этого ящика, казалось, исходил голос. Перед ним присел маленький коричневатый зверек с выпуклой головой. Крошечные лапки животного - на самом деле это были руки - касались рядов клавиш.
   Для Неда Винса все это было совершенно безумным и непостижимым. Грызун, немного похожий на луговую собачку; но явно обладающий высоким уровнем интеллекта. И голос, чьи успокаивающе-знакомые слова казались чем-то более отвратительным, просто потому, что они не могли принадлежать такому жуткому месту, как это.
   Нед Винс не знал, как Лой Чак исследовал его мозг с помощью пары шлемов и аппарата "черный ящик". Он не знал, что в последнем записан его язык, взятый из его собственного ожившего разума, и что Лой Чаку достаточно было нажать определенные кнопки, чтобы инструмент выражал его мысли на обычном, давно умершем английском языке. Лой, чьи голосовые органы не были человеческими, в любом случае с большим трудом произносил бы английские слова.
   Темные волосы Неда были дико спутаны. Его изможденное, юное лицо героя окутало ужасом. Он задохнулся в разреженной атмосфере. - Я сошел с ума, - произнес он с удивительным спокойствием. "Старк - начал - с ума сошел..."
   * * * *
   Ящик Лоя с записанными английскими словами и звуковыми детекторами тоже мог переводить для своего хозяина. Пока мужчина говорил, Лой читал светящиеся символы на своем родном языке, мелькавшие перед ним на пластине из матового хрусталя. Таким образом, он знал, о чем говорил Нед Винс.
   Лой Чак нажал еще несколько клавиш, и коробка воспроизвела его ответ: "Нет, Нед, не орехи. Не тут-то было! Просто есть много вещей, к которым нужно привыкнуть, вот и все. Ты утонул около миллиона лет назад. Я обнаружил твое тело. Я вернул тебя к жизни. У нас есть наука, которая может это сделать. Я Лой Чак..."
   * * * *
   Коробке понадобилось всего мгновение, чтобы рассказать всю историю в ясной, смелой и дружелюбной форме. Таким образом, Лой стремился со спокойной человеческой логикой сделать так, чтобы его подопечный чувствовал себя как дома. Впрочем, вероятно, он был дураком, если предполагал, что сможет добиться успеха таким образом.
   Винс начал бормотать, отчаянно пытаясь понять это. - Луговая собачка, - сказал он. "Говоря со мной. Один миллион лет. Эволюция. Ученые говорят, что люди выросли из морских рыб. Луговые собачки умны. Так что, возможно, от них могли произойти супер-луговые собачки. Гораздо проще, чем мужики из рыбы..."
   Это была здравая логика. Даже Нед Винс знал это. Тем не менее, его разум, настроенный на обычные, простые вещи, не мог полностью осознать всего того огромного, что произошло с ним самим и с миром. Масштабы всего этого были слишком ошеломляюще велики. Один миллион лет. Бог!...
   Нед Винс сделал последнюю попытку взять себя в руки. Его костяшки пальцев сжались на краю ствола. - Я не знаю, о чем ты говоришь, - дико проскрипел он. - Но я хочу выбраться отсюда! Я хочу вернуться туда, откуда пришел! Вы понимаете - кто или что вы такое?
   Лой Чак нажал еще несколько клавиш. "Но вы не можете вернуться в двадцатый век", - сказал ящик. - И нет для тебя сейчас лучшего места, чем Кар-Рах. Ты единственный мужчина, оставшийся на Земле. Те люди, которые существуют в других звездных системах, на самом деле уже не такие, как вы, хотя их предки произошли с этой планеты. Они далеко ушли от вас в эволюции. Для них вы были бы лишь бессмысленным любопытством. Тебе намного лучше с моими людьми - наши умы гораздо больше похожи на твои. Мы позаботимся о вас и сделаем так, чтобы вам было комфортно..."
   Но Нед Винс уже не слушал. - Ты единственный мужчина, оставшийся на Земле. Этого было достаточно, чтобы он услышал. Он не более чем наполовину поверил этому. Его разум был слишком спутан, чтобы быть уверенным в чем-либо. Все, что он видел, чувствовал и слышал, могло быть каким-то кошмаром. Но тогда все это может оказаться реальным, и это был бездонный ужас. Нед не был трусом - смерть и опасность любого обычного земного вида он мог бы встретить мужественно. Но здешнее одиночество и крайняя чуждость были отвратительны, как одиночество в другом мире!
   Его сердце сильно колотилось, а глаза были широко раскрыты. Он оглядел эту жуткую комнату. Там с другой стороны был пандус, ведущий вверх вместо лестницы. Им овладело неистовое желание вырваться из этого безымянного логова, попытаться самому узнать факты. Он выскочил из бочки и, опустив голову, бросился к трапу.
   * * * *
   Большую часть пути ему пришлось пройти на четвереньках, потому что наклонный проход был низким. Возбужденное звериное хихиканье вокруг него и случайное прикосновение пушистого тела ускорили его лихорадочное карабканье. Но он наконец выбрался на поверхность.
   Он стоял и тяжело дышал в этом холодном, разреженном воздухе. Была ночь. Луна представляла собой гигантскую рябую громаду. Созвездия были неузнаваемы. Город грызунов представлял собой сияющее пространство с неглубокими кристаллическими куполами, расположенными среди причудливых кустарников и деревьев. Скалы возвышались со всех сторон, вся их неровность исчезла после миллионов лет эрозии под водой, которой уже нет. В этом призрачном лунном свете земля блестела от сухой соли.
   - Ну, я полагаю, все это правда, а? - пробормотал Нед Винс ровным тоном.
   Позади него послышался взволнованный писклявый стук. Грызуны в погоне. Оглянувшись, он увидел точечные огоньки бесчисленных маленьких глаз. Да, с тем же успехом он мог быть изгнанником на другой планете - настолько изменилась Земля.
   Волна невыносимой тоски по дому нахлынула на него, когда он ощутил прошедшие далекие времена, эти непостижимые эпохи, отделившие его от друзей, от Бетти, почти от всего знакомого. Он побежал прочь от этих блестящих глаз грызуна. Он чувствовал смерть на этом холодном морском дне, но что с того? По какой причине он остался жить? Он был бы здесь только музейным экспонатом, вещью, которую нужно посадить в клетку и изучить...
   Тюрьма или сумасшедший дом были бы куда лучше. Он пытался набраться храбрости. Но что там было, чтобы вдохновить его? Ничего такого! Он резко рассмеялся на бегу, приветствуя этот горький, убийственный холод. Ностальгия держала его в своих лапах, и не было ответа в его адском мире, затерянном за преградой лет...
   * * * *
   Вскоре Лой Чак и его последователи наткнулись на бессознательное тело Неда Винса в миле от города Кар-Ра. На летательном аппарате его отвезли обратно и применили стимуляторы. Он пришел в себя в той же лабораторной комнате, что и раньше. Но на этот раз он был крепко привязан к низкой платформе, чтобы снова не сбежать. Так он и лежал, беспомощный, пока ему в голову не пришла идея. Это дало ему несколько крох надежды.
   "Эй, кто-нибудь!" он назвал.
   "Тебе лучше отдохнуть, Нед Винс", - пришел ответ из черного ящика. Это снова говорил Лой Чак.
   - Но послушай! Нед запротестовал. "Вы знаете намного больше, чем мы знали в двадцатом веке. И, ну, есть такая штука, как путешествие во времени, о которой я читал. Может быть, вы знаете, как заставить его работать! Может быть, ты все-таки вернешь меня в мое время!
   Маленький Лой Чак сам был в мрачном, обескураженном настроении. Он мог понять полное, болезненное уныние этого великана из прошлого, потерянного среди себе подобных. Вероятно, надвигается безумие. При гораздо менее экстремальных обстоятельствах наступила смерть от тоски по дому.
   Лой Чук был ученым. Как и все настоящие ученые, независимо от вида, из которого они происходят, он любил предметы своих исследований. Он хотел, чтобы этот древний человек жил и был счастлив. Или это существо имело бы ценность для изучения.
   Поэтому Лой тщательно обдумал предложение Неда Винса. Путешествие во времени. Почти легенда. Нападение на неосязаемую стену, которое сбило с толку гораздо более острый ум, чем у Лоя. Но теперь он стремился к благополучию этого анахронизма, который он так чудесным образом воскресил, - этого человека, этого Калли...
   Лой затертые кнопки на черном ящике. - Да, Нед Винс, - сказал звуковой аппарат. "Путешествие во времени. Возможно, это единственное, что можно сделать - отправить вас обратно в ваш собственный период истории. Ибо я вижу, что здесь ты никогда не будешь самим собой. Это будет сложно сделать, но мы постараемся. Сейчас я поставлю тебя под наркоз..."
   Нед сразу почувствовал себя лучше, потому что теперь появилась настоящая надежда, которой раньше не было. Может быть, он снова вернется в свой родной город Харвич. Может быть, он увидит там старый механический цех. И деревья зеленеют весной. Возможно, скоро он увидит Бетти Мур в "Херли"... Нед расслабился, когда крошечная гипоигла впилась ему в руку...
   Как только Нед Винс потерял сознание, Лой Чак снова приступил к работе, снова используя ту пару мозговых шлемов, тщательно исследуя разум человека. После нескольких часов исследований он приступил к подготовке своих планов. Правительство Кар-Ра представляло собой научную олигархию, главным членом которой был Лой. Было бы легко получить помощь, в которой он нуждался.
   Орда маленьких, покрытых серой шерстью существ и их машин, сидевших в туалете много дней.
   * * * *
   Разум Неда Винса постепенно выплыл из окружавшего его тумана. Он бесцельно бродил по знакомой комнате. Балки крыши наверху были из стали, окрашенной в красный цвет. Его скамейки с инструментами стояли там, засаленные и заваленные металлическими опилками, как всегда. У него был трактор, который надо было починить, и сеялка. За пределами механического цеха сияло старое знакомое желтое солнце. Через дорогу был небольшой коричневый дом, где он жил.
   Внезапно вздрогнув, он увидел в дверях Бетти Мур. На ней было голубое платье, и озорная улыбка искривила ее губы. Как будто ей удалось незаметно подкрасться к нему.
   "Почему, Нед," она хихикнула. - Ты выглядишь так, как будто видел сон и только что проснулся!
   Он печально скривился, когда она подошла. С какой-то яростной благодарностью он взял ее на руки. Да, она была такой же, как всегда.
   - Наверное, я спал , Бетти, - прошептал он, чувствуя сильное облегчение. "Должно быть, я заснул на скамейке здесь, и мне приснился кошмар. Я думал, что попал в аварию в Пит-Бенде, и что случилось много вещей похуже... Но это было неправдой..."
   Разум Неда Винса, над которым все еще был неуловимый туман, который он не пытался стряхнуть, просто принимал очевидные факты.
   Он ничего не знал о невидимых излучениях, обрушившихся на него, успокаивающих и затемняющих его мозг, чтобы он никогда не сомневался и не сомневался, не наблюдал слишком внимательно несоответствующие обстоятельства, которые должны часто возникать. Например, отсутствие движения на улице снаружи - и отсутствие людей, кроме него самого и Бетти.
   Он не знал, что этот механический цех был построен из его собственных воспоминаний о оригинале. Он не знал, что эта Бетти того же происхождения - чудотворная конструкция из металла, энергоблоков и мягкого пластика. Деревья снаружи были всего лишь иллюзиями горящих фонарей.
   Все это было построено внутри огромного непрозрачного купола. Но были и скрытые телевизионные системы. Таким образом, род Лой Чака мог изучать этого древнего человека - этого Калли. Таким образом, их мотивы были в основном эгоистичными.
   Лой, однако, сейчас не наблюдал. Он забрел далеко в холодное, унылое морское дно, чтобы поразмыслить. Он пищал и болтал про себя, созерцая величественный, неумолимый ход веков. Он вспомнил древние руины, оставленные последними сверхлюдьми.
   "Калли считает себя дома, - думал Лой. "Он выживет и будет счастлив. Но другого выхода не было. Время - Вечная Стена. Наши археологические исследования среди городов сверхлюдей показывают правду. Даже те, кто когда-то правил Землей, никогда не убегали от настоящего ни на мгновение..."
   ЧЕЛОВЕК ИЗ ВРЕМЕНИ, Фрэнк Белкнап Лонг
   Дерзкий Мунсон, так его звали. Это было гордое имя, храброе имя. Но что толку в имени, звучащем, как призыв к битве, если человек, носящий его, не может без страха произнести его вслух?
   Мунсон пытался убедить себя, что человек может победить страх, если только однажды наберется мужества, чтобы посмеяться над всеми грехами, которые когда-либо существовали, и делать то, что ему чертовски нравится. Древняя фраза, которая... черт возьми. Это восходит к елизаветинскому веку, и Мунсон пытался представить себя елизаветинцем с рюшами на шее и рапирой в застежке, яростно дерутся в таверне.
   В елизаветинскую эпоху люди отбросили осторожность на ветер и жили всем своим телом, а не только своим умом. Возможно, поэтому даже в 3689 году все еще всплывали дерзкие имена. Такие названия, как "Лес Независимости" и "Человек, живи вечно!"
   Мужчине было нелегко соответствовать такому имени, как Человек, живи вечно! Но Мунсон был готов поверить, что это можно сделать. В человеческой природе было что-то такое, что заставляло человека отказаться от осторожности и попытаться соответствовать требованиям, предъявляемым к нему его родителями при рождении.
   Должно быть, это плохо, подумал Мунсон. Должно быть, плохо, если я не могу совладать с дрожью в руках, с пульсацией крови в висках. Я как ребенок, запертый в одиночестве в темноте, слышащий, как крысы снуют в каморке, густо заросшей паутиной, и стук трости слепого на пустынной улице в полночь.
   Тап, тап, тап - все ближе и ближе сквозь тьму. Как скоро крысы роятся, окровавленные и совершенно злобные? Как скоро трость ударит?
   Он быстро поднял голову, его глаза искали тени. Вот уже почти месяц сверкающие хитросплетения машины давали ему чувство полной безопасности. Как ученый, путешествующий во Времени, его попутчики приняли его за человека большого мужества и твердой решимости.
   В течение двадцати семи дней гладкая поверхность блестящего металла окружала его стеной, позволяя ему бороться с реальностью на совершенно взрослом уровне. В течение двадцати семи дней он с гордостью путешествовал во Времени, получая творческое наслаждение, наблюдая, как наследие рода человеческого разворачивается перед ним, как синерамоскоп под стеклом.
   Наблюдение за зеленой землей в угасающем золотом солнечном свете эпохи, потерянной для человеческой памяти, могло восстановить силу цели человека только благодаря ее безмятежности. Но даже век войн и эпидемий можно было без мучений наблюдать из-за защитных щитов Машины Времени. Опасности, аварии, катастрофы не могли коснуться его лично.
   Наблюдать за смертью и разрушением в качестве зрителя в путешествующей Обсерватории Времени было все равно, что наблюдать за коброй, готовой нанести удар из-за кристально-яркого стекла в зоологическом саду.
   Вы испытываете невероятный трепет, просто думая: как ужасно, если стекла не будет! Как мне повезло, что я жив, а нечто столь смертоносное и чудовищное находится в пределах досягаемости!
   Вот уже двадцать семь дней он путешествовал без страха. Иногда Обсерватория Времени определяла эпоху и зависала над ней, пока его спутники делали кропотливые исторические записи. Иногда он повторял свой курс и возвращался назад. Новый век подвергнется тщательному анализу, и будет сделано больше заметок.
   Но ужасная вещь, случившаяся с ним, пробудила в нем одинокий кошмар беспокойства. Детские страхи, которые, как он думал, навсегда похоронены, вернулись, чтобы преследовать его, и у него внезапно развился ужасный страх перед туманом за движущимся обзорным стеклом, перед тем, как сама машина вращалась и наклонялась, когда к нему неслись древние руины. У него развился страх перед Временем.
   От этого Страха Времени не было спасения. В тот момент, когда она пришла к нему, он потерял всякий интерес к историческим исследованиям. 1069, 732, 2407, 1928 - каждая дата приводила его в ужас. Черная чума в Лондоне, Великий пожар, Испанская армада в огне у берегов унылого маленького острова, который вскоре определит судьбу половины мира - каким бессмысленным все это казалось в тени его страха!
   Неужели человечество так сильно продвинулось вперед? Время было побеждено, но ни один человек еще не был достаточно мудр, чтобы исцелить себя, если резкий, беспричинный страх овладел его разумом и сердцем, не давая ему покоя.
   Мунсон опустил глаза и увидел, что Рутелла наблюдает за ним с видом застенчивой женщины, не желающей слишком резко прерывать мысли незнакомца.
   В глубине души он знал, что стал чужим для собственной жены, и это осознание резко усилило его мучения. Он смотрел на ее голову, прижатую к его коленям, на ее красивую спину и гладкие темные волосы. У нее были фиолетовые глаза, не черные, как казалось на первый взгляд, а темно-фиолетового цвета.
   Он вдруг вспомнил, что он еще молодой человек, и в нем бушует юношеский пыл. Он быстро, целовал ее губы и глаза. Когда он это сделал, ее руки сжались вокруг него, пока он не поймал себя на мысли, что он мог сделать, чтобы заслужить такую женщину.
   Она никогда еще не казалась ему более драгоценной, и на мгновение он почувствовал свое бесстрашие. Но он вернулся и был хуже, чем раньше. Это было похоже на старую боль, возвращающуюся в неожиданный момент, чтобы леденить человека тошнотворным напоминанием о том, что всякая радость должна закончиться.
   Его решение действовать было принято быстро.
   Первый шаг был самым трудным, но сознательным усилием воли он сделал его к своему удовлетворению. Свои тайные мысли он скрывал под постоянной умственной озабоченностью суетным и тривиальным. Для успеха его плана было важно, чтобы его товарищи ничего не заподозрили.
   Второй шаг был менее сложным. Психический блок оставался прочным, и ему удалось в полной тайне провести настоящие приготовления к отъезду.
   Третий шаг был последним, и он перенес его из большого отсека в малый, с высокой арочной поверхности металла в лабиринт замысловатых механизмов управления в пространстве настолько узком, что ему приходилось приседать, чтобы работать с точностью.
   Быстро и ловко его пальцы двигались по инструментам науки, которыми умел манипулировать только совершенно здравомыслящий человек. Это было серьезным испытанием его здравомыслия, и во время работы он знал, что его мыслительные способности, по крайней мере, не пострадали.
   Под его руками органы управления Обсерватории Времени были сплошными металлическими стержнями. Но вдруг во время работы он обнаружил, что думает о них как о текучих абстракциях, каждая из которых является вехой на долгом пути человека от джунглей к звездам. Время и пространство - масса и скорость.
   Как невероятно, что потребовались столетия терпеливых технологических исследований, чтобы на практике освоить огромные последствия первоначального постулата Эйнштейна. Деформировать пространство быстродвижущимся объектом, удалиться от наблюдателя со скоростью света - и вся история человечества приняла четкие очертания ландшафта в космосе. Время и пространство слились и стали единым целым. И человек в хитроумно оборудованной Обсерватории Времени мог вернуться в прошлое так же легко, как он мог бы путешествовать по великой кривой Вселенной к самой дальней планете самой дальней звезды.
   Органы управления внезапно затвердели в его руках. Он точно знал, какие коррективы нужно внести. Радужная оболочка человеческого глаза расширяется и сужается при каждом изменении освещения, и у Обсерватории Времени тоже была радужная оболочка. Эту радужную оболочку можно было открыть, ничуть не подвергая опасности его товарищей, - если позаботиться о том, чтобы расширить ее ровно настолько, чтобы вместить только одного крепко сложенного мужчину среднего роста.
   Во время работы у него на лбу выступили крупные капли пота. Свет, проникавший через диафрагму машины, сначала был слабым, едва заметным мерцанием белого в глубокой тьме. Но по мере того, как он регулировал управление, свет становился все ярче и ярче, заливая его, пока он не оказался на коленях в круге сияния, которое ослепляло его глаза и заставляло его сердце колотиться.
   Я слишком долго жил в страхе, подумал он. Я жил как человек в тюрьме, вдали от солнечного света. Теперь, когда манит свобода, я должен действовать быстро, иначе я вообще буду бессилен действовать.
   Он выпрямился, сделал медленный шаг вперед, зажмурив глаза. Еще шаг, еще один - и вдруг он понял, что стоит у ворот к достоверному знанию Времени, в реальном контакте с прошлым, ибо его уши теперь были атакованы высоким смятением древних звуков и голосов!
   Он покинул машину времени в прыжке, держа одну руку перед лицом. Он старался держать глаза закрытыми, поскольку земля, казалось, поднималась навстречу ему. Но он пошатнулся в агонии потери равновесия и открыл глаза - чтобы увидеть, как зеленая поверхность под ним вспыхивает, как внезапно обнажающийся драгоценный камень.
   Он оставался на ногах ровно столько времени, чтобы увидеть, как его Обсерватория Времени тускнеет и исчезает. Затем его колени подогнулись, и он рухнул с криком отчаяния, когда страх окутал его...
   * * * *
   В поле, где он лежал, прижавшись плечами и обнаженной грудью к земле, росли маргаритки. Легкий ветерок шевелил траву, а рядом с его ухом снова и снова с неутомимым упорством повторялись флейтовые трели певчей птицы.
   Внезапно он сел и огляделся. Параллельно полю шла извилистая проселочная дорога, и по ней ехала желто-серебристая повозка на колесах, вся верхняя часть которой была заключена в стекло, с поразительной ясностью отражавшее осенний пейзаж.
   Машина остановилась прямо перед ним, и человек с румяными щеками и белоснежными волосами наклонился, чтобы помахать ему.
   "Доброе утро, мистер!" - закричал мужчина. - Могу я подбросить вас в город?
   Мунсон неуверенно поднялся с тревогой и подозрением во взгляде. Он очень осторожно опустил мысленный барьер, и мысли человека в смятении заполнили его разум.
   Он не фермер, это точно... Должно быть, купался в ручье, но эти плавки, которые он носит, не от мира сего!
   хм! У меня бы не хватило наглости разгуливать в таких плавках даже по общественному пляжу. Наверное, эксгибиционист... Но зачем ему носить их здесь, в лесу? Здесь нет блондинок или рыжеволосых, которые могут дурачиться!
   хм! Может быть, он любезно ответит мне... Ну, если он не хочет подвезти его до города, то это меня не касается!
   Мунсон стоял и смотрел, как машина уносится прочь из виду. Очевидно, он разозлил мужчину своим молчанием, но тот мог ответить, только покачав головой.
   Он пошел, остановившись на мгновение посреди моста, чтобы посмотреть вниз на поток воды, который рябил в солнечном свете по покрытым мхом скалам. Крошечные серебряные рыбки носились взад и вперед под падающим водопадом, и это зрелище успокоило и успокоило его. Расправив плечи, он пошел дальше...
   Был полдень, когда он добрался до таверны. Он вошел внутрь, увидел мужчин и женщин, танцующих в тусклом свете, а у двери стоял огромный радужный музыкальный инструмент, который поразил его своим резонансом. Музыка была дикой, странной, немного пугающей.
   Он сел за стол возле двери и стал искать в сознании танцоров ключ к смыслу увиденного.
   Мысли, которые приходили к нему, были поразительно примитивными, прямыми и иногда бессмысленными для него.
   Полегче, детка! поверните его! Конечно, мы сейчас в ритме, но никогда не угадаешь! Я куплю тебе орхидею, дорогая! Не розы, а одна орхидея - черная, как твои волосы! Ты когда-нибудь видел черную орхидею, дорогая? Они редкие и дорогие!
   О, дорогая, дорогая, прижми меня к себе! Музыка звучит по кругу! Так будет всегда с нами, дорогая! Никогда не будь квадратом! Это все, что я прошу! Никогда не будь квадратом! Прижмись ко мне, отпусти себя! Когда ты танцуешь с одной девушкой, ты никогда не должен смотреть на другую! Разве ты не знаешь этого, Джонни!
   Конечно, я знаю, Куколка! Но разве я когда-нибудь утверждал, что я не человек?
   Дорогая, куколка, кукольная малышка! Смотри сколько хочешь! Но если ты когда-нибудь осмелишься...
   Мунсон немного расслабился. Танец во все века был тесно связан с занятием любовью, но здесь он преследовался с беззаботным восторгом, который он находил творчески стимулирующим. Сюда приходили не только танцевать, но и есть, и мысли танцоров подразумевали, что в трактире нет ничего стилизованного. Ритуал был совершенно естественным.
   В египетских барельефах вы видели противоположное в танце. Каждое движение жестко прописано, руки вытянуты и резко стоят в локтях. Движения медленные, а не живые, поклоны и царапанье чашами с фруктами, выставленными в дарах на каждом шагу.
   Очевидно, что здесь не было восседающей на троне власти, не было украшенного драгоценностями короля, которого можно было бы усмирить, когда эмоции выходили из-под контроля, но была полная свобода принимать радость с корибантской самоотверженностью.
   К столику Мунсона подошел высокий мужчина в не по размеру черной одежде, прервав его размышления мыслями, которые, казалось, были созданы, чтобы побеспокоить и отвлечь его от чистой порочности. Так что даже здесь были мушки на бочке меда, и ни одна мечта о совершенстве не могла остаться без ответа.
   Он сидел неподвижно, поглощая мысли мужчины.
   Что, по его мнению, это баня? Майк говорит, что можно обслуживать их, если они приходят с пляжа такими, какие они есть. Но только одно быстрое пиво, не более. В такой поздний сезон можно подумать, что у них будет целое десятилетие, чтобы одеться!
   Погребально одетый мужчина махнул рукой по столу тряпкой, которую нес, затем выставил голову вперед, как злобная птица-падальщик.
   - Не могу подать вам ничего, кроме пива. Приказы босса. Хорошо?"
   Мунсон кивнул, и мужчина ушел.
   Затем он повернулся к девушке. Она была напугана. Она сидела совсем одна, нервно теребя красно-белую клетчатую скатерть. Она сидела спиной к свету, собирая ткань в маленькие складки, а затем снова разглаживая ее.
   Она точила сигареты с пятнами губной помады, пока пепельница не рассыпалась.
   Мунсон начал наблюдать за страхом в ее сознании...
   Ее страх усилился, когда она подумала, что Майк ушел не навсегда. Телефонный звонок не займет много времени, и он вернется с минуты на минуту. И Майк не успокоится, пока она не будет разбита на мелкие кусочки. Да, Майк хотел видеть ее на коленях, умоляющей убить ее!
   Убей меня, но не трогай Джо! Это была не его вина! Он всего лишь ребенок - ему нет еще и двадцати, Майк!
   Это было бы ложью, но Майк никак не мог знать, что Джо в следующий день рождения исполнится двадцать два, хотя выглядел он самое большее на восемнадцать. В Майке не было жалости, но позволила ли ему его гордость разозлить восемнадцатилетнего подростка?
   Майку все равно! Майк все равно его убьет! Джо не мог не влюбиться в меня, но Майку все равно, чем Джо может помочь! Майк сам никогда не был молодым, никогда не был таким милым ребенком, как Джо!
   Майк убил человека, когда ему было четырнадцать лет! Он провел семь лет в исправительном учреждении, и дети там никогда не были молодыми. Джо будет просто одним из тех детей для Майка...
   Ее страх продолжал расти.
   Нельзя драться с такими мужчинами, как Майк. Майк был силен во многих отношениях. Когда вы содержали таверну с комнатой наверху для особых клиентов, вы должны были быть жесткими, сильными. Вы сидели в офисе, и когда люди приходили к вам просить об одолжении, вы просто смеялись. Десять штук не сено, приятель! Мои колеса не сфальсифицированы. Если вы думаете, что они выходят. Это твои похороны.
   Это твои похороны, говорил Майк, смеясь до слез.
   Ты не мог бороться с такой силой. Майк мог сильно ударить костяшками пальцев в лицо людям, которые были ему должны денег, и его даже никогда не арестовывали.
   Майк мог достать из кошелька свежие и новые деньги, разложить их, как веер, и сказать любой девушке, достаточно сумасшедшей, чтобы взглянуть на него еще раз: "Ты мне интересна, дорогая! Избавься от него и иди к моему столу!
   Он мог сказать и похуже девушкам, слишком порядочным и уважающим себя, чтобы вообще смотреть на него.
   Ты можешь быть таким холодным и твердым, что ничто не сможет причинить тебе боль. Ты мог бы быть Майком Галанте...
   Как она могла полюбить такого мужчину? И втянул в это Джо, хорошего парня, который совершил только одну по-настоящему серьезную ошибку в своей жизни - ошибку, когда предложил ей выйти за него замуж.
   Она вздрогнула от ненависти к себе и нерешительно взглянула на крупного мужчину в плавках, одиноко сидевшего у двери.
   На мгновение она встретилась глазами с большим мужчиной, и ее страхи, казалось, исчезли! Она уставилась на него... загорелая, почти черная. Мышцы как у спасателя. Совсем один и не на ходу. Когда он ответил на ее пристальный взгляд, его глаза сверкнули дружеским интересом, но без кокетливого намерения.
   Он слишком суров, чтобы быть по-настоящему красивым, подумала она, но ему не придется копаться в кошельке, чтобы уговорить девушку пересесть на другой стол.
   Она виновато вспомнила Джо, теперь это мог быть только Джо.
   Затем она увидела, как Джо вошел в комнату. Он был смертельно бледен и шел прямо к ней между столами. Не останавливаясь, чтобы взвесить свои шансы остаться в живых, он прошел мимо мужчины и женщины, которые наслаждались обществом Майка настолько, что стремились вести себя уродливо за ежедневную подачку. Они не подняли глаз на Джо, когда он проходил мимо, но губы мужчины изогнулись в усмешке, а женщина прошептала что-то, что, казалось, раздуло пламя злобы ее спутника.
   У Майка были друзья - друзья, которые никогда не давали ему сдачи, пока их полицейские досье оставались в сейфе Майка, и они могли рассчитывать на его защиту.
   Она начала подниматься, чтобы подойти к Джо и предупредить его, что Майк вернется. Но отчаяние захлестнуло ее, и порыв умер. То, как Джо относился к ней, было слишком большим, чтобы остановиться...
   Джо видел ее стройной на фоне света, и его мысли были подобны морской волне, дикой, непокорной.
   Может быть, Майк меня поймает. Может быть, я буду мертв к этому времени завтра. Может быть, я сумасшедший, чтобы любить ее так, как люблю...
   Ее волосы на свету казались спутанной массой пряденого золота.
   Сколько себя помню, меня всегда беспокоила женщина. Молли, Энн, Дженис... Что-то было хорошо для меня, а что-то плохо.
   Ты видишь женщину на улице, идущую впереди тебя, покачивая бедрами, и думаешь: я даже не знаю ее имени, но я бы хотел раздавить ее в своих объятиях!
   Думаю, каждый парень так думает о каждой симпатичной женщине, которую видит. Даже о некоторых, которые не так красивы. Но потом ты узнаешь и полюбишь женщину, и ты не так сильно это чувствуешь. Ты уважаешь ее и не позволяешь себе так себя чувствовать.
   Затем что-то происходит. Ты любишь ее так сильно, как в первый раз, но с большим количеством добавлений. Ты любишь ее так сильно, что готов умереть, чтобы сделать ее счастливой.
   * * * *
   Джо трясло, когда он скользнул на стул, оставленный Майком свободным, и взял ее за обе руки.
   - Я увезу тебя сегодня вечером, - сказал он. - Ты пойдешь со мной.
   Джо был напуган, она знала. Но он не хотел, чтобы она знала. Его руки были подобны льду, и его страх смешался с ее страхом, когда их руки встретились.
   - Он убьет тебя, Джо! Ты должен забыть меня!" - всхлипнула она.
   "Я не боюсь его. Я сильнее, чем ты думаешь. Он не посмеет подойти ко мне с ружьем, не здесь, при всех этих людях. Если он набросится на меня с кулаками, я врежу ему в челюсть крепкий левый, от которого он растянется!
   Она знала, что он не обманывал себя. Джо не хотел умирать больше, чем она.
   Человеку из Времени захотелось встать, подойти к двум испуганным детям и утешить их ободряющей улыбкой. Он сидел и смотрел, чувствуя, как их страх бурными волнами бьет в его мозг. Страх в умах мальчика и девочки, потому что они отчаянно хотели друг друга!
   Он пристально смотрел на них, и его глаза говорили с ними...
   Жизнь больше, чем вы знаете. Если бы вы могли путешествовать во Времени и увидеть, как велико человеческое мужество, если бы вы могли увидеть все его победы над отчаянием, горем и болью, вы бы знали, что бояться нечего! Ничего!
   Джо поднялся из-за стола, внезапно успокоившись, притих.
   - Пошли, - сказал он тихо. - Мы уходим отсюда прямо сейчас. Моя машина снаружи, и если Майк попытается нас остановить, я его починю!"
   Мальчик и девочка вместе направились к двери, юная и очень хорошенькая девочка и мальчик, внезапно выросший до полного мужского роста.
   Мунсон с сожалением смотрел, как они уходят. Когда они подошли к двери, девушка повернулась и улыбнулась, и мальчик тоже остановился, и они оба вдруг улыбнулись мужчине в плавках.
   Потом они исчезли.
   Мунсон встал, когда они исчезли, вышел из таверны.
   Было темно, когда он добрался до хижины. Он ужасно устал, и когда он увидел сидящего человека через освещенное окно, его охватила сильная тоска по компании.
   Он забыл, что не может поговорить с этим человеком, совершенно забыл о языковых трудностях. Но до того, как ему пришла в голову эта непреодолимая стихия, он уже был внутри каюты.
   Оказавшись там, он увидел, что проблема решена сама собой - этот человек был писателем и много часов подряд пил. Так что мужчина говорил все, не желая и не ожидая ответа.
   Это был моложавый красивый мужчина с седеющими висками и зоркими наблюдательными глазами. В тот момент, когда он увидел Мунсона, он начал говорить.
   - Добро пожаловать, незнакомец, - сказал он. - Искупался в океане, а? Не могу сказать, что мне это понравилось бы в такой поздний сезон!"
   Мунсон сначала боялся, что его молчание обескуражит писателя, но он не знал писателей...
   "Хорошо, когда есть с кем поговорить, - продолжал писатель. "Я сижу здесь весь день, пытаясь написать. Я скажу вам кое-что, чего вы, возможно, не знаете: вы можете ходить в лучшие отели и открывать ящик за ящиком лучшего вина, но иногда все равно не можете начать.
   Лицо писателя вдруг как будто постарело. Страх появился в его глазах, и он поднес бутылку к губам, отвернувшись от гостя, когда пил, как будто стыдясь того, что он должен делать, чтобы избежать отчаяния каждый раз, когда он сталкивается со своим страхом.
   Он пытался вернуть себе известность. Его величайший момент наступил много лет назад, когда его золотое перо прославило поколение сумасбродов.
   На одно бессмертное мгновение его гений вознес его к вершинам, и белое пламя гласности подарило ему ореол славы. Потом наступили скудные и горькие годы, пока, наконец, его репутация не погасла, как потухшая свеча в промозглой комнате в полночь.
   Он еще мог писать, но теперь страх и угрызения совести ходили с ним и не давали ему покоя. Большую часть времени он жестоко боялся.
   Мунсон слушал мысли писателя в сокрушенном сердцем молчании - мысли были настолько трагичны, что, казалось, не соответствовали естественному и красивому ритму его речи. Он никогда не предполагал, что чуткий и творческий человек - художник - может быть настолько брошен обществом, которое его гений помог обогатить.
   Взад и вперед расхаживал писатель, обнажая свои сокровенные мысли... Его жена была безнадежно больна, и будущее представлялось совершенно черным. Как он мог набраться силы воли, чтобы идти дальше, не говоря уже о том, чтобы писать?
   Он свирепо сказал: - Тебе можно говорить...
   Он остановился, словно впервые поняв, что рослый мужчина, сидевший в кресле у окна, даже не пытался заговорить.
   Это казалось невероятным, но большой человек слушал в полной тишине и с такой спокойной уверенностью, что его молчание приобрело красноречие, внушающее абсолютное доверие.
   Он всегда знал, что на свете есть несколько таких людей, чье сочувствие и понимание можно принять как должное. В таких людях было бесстрашие, выделявшее их из толпы, каменные указатели в пустынной пустыни, придающие уверенность усталому путнику своим непоколебимым постоянством, своей отражающей солнце силой.
   Таких людей на свете было немного, но иногда проживаешь всю жизнь, так и не встретив ни одного. Большой человек сидел и улыбался ему, спокойно излучая безмятежность того, кто видел жизнь от ее запутанных, недоступных корней вовне и свидетельствует по опыту, что весь рост здоров.
   Писатель вдруг остановился и выпрямился. Когда он посмотрел в глаза большого человека, его страхи, казалось, исчезли. Уверенность вернулась к нему, как прилив моря большими сияющими волнами творчества.
   Он вдруг понял, что может снова погрузиться в работу, может стучать в яркий звонкий колокольчик своего гения, пока его золотой голос не прозвучит сквозь вечность. В нем была еще одна великая книга, и сейчас она будет написана. Было бы написано...
   - Ты мне помог! он почти кричал. - Ты помог мне больше, чем ты думаешь. Не могу передать, как я вам благодарен. Ты не знаешь, что значит быть настолько парализованным от страха, что совсем не можешь писать!
   Человек из Времени молчал, но его глаза с любопытством сияли.
   Писатель повернулся к книжному шкафу и достал том в выцветшей обложке, когда-то переливавшейся всеми цветами радуги. Он сел и сделал надпись на форзаце.
   Затем он встал и с легким поклоном передал книгу гостю. Теперь он улыбался.
   "Это мой первенец!" он сказал.
   "Человек из времени" сначала посмотрел на заголовок... "По эту сторону рая".
   Затем он открыл книгу и прочитал то, что автор написал на форзаце:
   С теплой признательностью за мужество, которое вернуло солнце.
   Ф. Скотт Фицджеральд.
   Мунсон поклонился в знак благодарности, повернулся и вышел из каюты.
   Утро застало его гуляющим по свежему лугу с блестящей росой на непокрытой голове и широких прямых плечах.
   Они никогда не найдут его, безнадежно сказал он себе. Они никогда не найдут его, потому что Время слишком велико, чтобы определить одного человека в такой огромной трате лет. Возвышающиеся гребни каждой эпохи могли быть видны, но не могло быть возврата к одному крошечному ничтожному пятну в могучем океане Времени.
   Пока он шел, его глаза искали поле и извилистую дорогу, по которой он шел в город. Еще вчера казалось, что эта дорога манит, и он шел по ней, страстно желая исследовать век столь примитивный, когда мысленное общение от ума к сознанию еще не заменило человеческую речь.
   Теперь он знал, что способность к речи, которую человечество уже давно переросло, никогда не перестанет действовать как барьер между ним и мужчинами и женщинами этой эпохи прошлого. Без этого он не мог надеяться найти здесь полное понимание и сочувствие.
   Он был по-прежнему один, и скоро наступит зима, и небо станет холодным и пустым...
   Машина Времени материализовалась перед ним так внезапно, что на мгновение его разум отказался принять ее как нечто большее, чем мучительную иллюзию, вызванную турбулентностью его мыслей. Вдруг она возвышалась на его пути, яркая и сияющая, и он двинулся вперед по мокрой от росы траве, пока его не остановила такая переполняющая радость, что ему показалось, что сердце его вот-вот разорвется.
   * * * *
   Рутелла вышел из машины с веселым смешком, как будто его ошеломленное выражение лица было самым забавным на свете.
   "Стой спокойно и позволь мне поцеловать тебя, дорогой", - сказал ее разум ему.
   Она стояла в яркой росе траве на цыпочках, ее гладкие темные волосы падали ей на плечи, необычайно хорошенькая девушка для жены человека, которого так мучают.
   "Вы нашли меня!" его мысли ликовали. "Ты вернулся один и искал, пока не нашел меня!"
   Она кивнула, ее глаза сияли. Так что Время было не так уж велико, чтобы его можно было точно определить, не тогда, когда два человека были так крепко связаны разумом и сердцем, что их мысли могли построить мост через Время.
   "Бюро эмоциональной адаптации проанализировало все, что я им рассказал. Твой психограф занял пятьдесят семь страниц, но именно твое отчаянное одиночество привело меня к тебе.
   Она поднесла его руку к губам и поцеловала.
   - Видишь ли, дорогая, навязчивый страх нелегко победить. Ни мужчина, ни женщина не могут победить его в одиночку. Историки рассказывают нам, что, когда первая пассажирская ракета отправилась на Марс, космический страх застал людей врасплох так же, как ваш страх охватил вас. Одиночество, полное запустение космоса были слишком велики для человеческого разума".
   Она улыбнулась своей любви. "Мы возвращаемся. Мы столкнемся с этим вместе, и мы победим его вместе. Теперь ты будешь не один. Дорогая, разве ты не видишь, что ты не болван, потому что ты чувствителен и наделен богатым воображением, потому ты и испытываешь страх. Это не то, чего нужно стыдиться. Ты просто был первым человеком на Земле, у которого развился новый и совершенно другой вид страха - Страх Времени.
   Мунсон протянул руку и нежно коснулся волос жены.
   Поднявшись в Обсерваторию Времени, ему непрошено пришла в голову мысль: Других он спас, а себя не смог спасти.
   Но сейчас это было совсем не так.
   он мог помочь себе сам. Он больше никогда не будет один! Руководствуясь твердой рукой любви и полного доверия, самопознание может стать блестящим оружием. Обратный путь мог оказаться трудным, но, крепко держась за руку жены, он не чувствовал ни дурных предчувствий, ни страха.
   ВРЕМЕНИ И ТЕХАСА, Уильям Ф. Нолан
   "Одним махом, - заявил профессор С. Сидвик Омс, выпуская тонкую голубую ленту трубочного дыма и покачиваясь на каблуках, - я намерен решить величайшую проблему, стоящую сегодня перед человечеством. Колонизация полярных пустошей была грязным и бесплодным делом. И принудительная программа контроля над рождаемостью не может быть реализована. Перенаселенность по-прежнему остается занозой в нашей стороне. Джентльмены... - Он сделал паузу, чтобы посмотреть в глаза каждому из собравшихся репортеров. - ...есть только один ответ.
   "Массовое уничтожение?" - задрожал молодой репортер.
   "Шикарно, мальчик! Точно нет!" Профессор ощетинился. "Ответ - ВРЕМЯ!"
   "Время?"
   - Именно, - кивнул Омс. Драматическим движением он откинул красную бархатную драпировку, открыв высокое сооружение из блестящего металла. "Как свидетель!"
   - Боже, что это за штука? - спросил детёныш.
   -- Эта штука , -- язвительно ответил профессор, -- это Дверь Времени К. Сидвика Омса.
   "Уилликерс, машина времени!"
   "Не так, не так. Пожалуйста , мальчик! Машина времени в обычном понимании невозможна. Дикая фантазия! Однако... Профессор постучал по своей трубке. "-с помощью математически точной серии бесконечных вычислений я разработал замечательную дверь времени C. Cydwick Ohms. Открой ее, сделай всего один шаг - и вуаля! Прошлое!"
   - Но где в прошлом, проф?
   Омс легко улыбнулся, глядя на напряженное кольцо лиц. "Господа, за этой дверью раскинулся гигант Юго-Запада - достаточно земли, чтобы поглотить земной поток вот так ! " Он щелкнул пальцами. "Я говорю, джентльмены, о Техасе 1957 года!"
   - Что, если Техас возражает ?
   "У них нет выбора. Дверь Времени - это строго односторонний проход. Я позаботился об этом. Никому в 1957 году будет совершенно невозможно вернуться в наш мир 2057 года. А теперь - Прошлое ждет!"
   Он отбросил профессорскую мантию. Под ними Сидвик Омс носил старинный и причудливый костюм: черные сапоги для верховой езды, тщательно начищенные и отделанные серебром; шерстяные краги; широкий, усыпанный драгоценностями пояс с огромной пряжкой; рубашка в яркую клетку, увенчанная ярко-красной банданой. Резко он нахлобучил на голову высокую десятигаллонную шляпу и шагнул к Двери Времени.
   Схватившись за черную ручку, он потянул вверх. Огромная металлическая дверь медленно отворилась. - Время, - просто сказал Сидвик Омс, указывая на серое ничто за дверью.
   Репортеры и фотографы ринулись вперед с блокнотами и камерами наготове. - Что, если дверь захлопнется после того, как ты уйдешь? - спросил один из них.
   - Беспочвенный страх, мальчик, - заверил Омс. "Я позаботился о том, чтобы Дверь Времени никогда не была закрыта. А теперь - до свидания, господа. Или, выражаясь подобающе разговорным языком , - до свидания, hombres! "
   Омс поклонился ниже пояса, в последний раз дернул свою десятигаллонную шляпу и сделал шаг вперед.
   И не исчез.
   Он встал, моргнул. Потом он выругался, ударил кулаками по непоколебимой стене серости и, тяжело дыша, откинулся к своему столу.
   "Я потерпел неудачу!" - простонал он потерянным голосом. "Дверь времени C. Cydwick Ohms - провал!" Он спрятал голову в дрожащие руки.
   Репортеры и фотографы начали расходиться.
   Внезапно профессор поднял голову. " Слушай! он предупредил.
   Медленное урчание, приглушенное расстоянием, исходило из густой серости Врат Времени. Слабые визги и возгласы были отчетливы на фоне грохота. Звуки неуклонно нарастали - до тысячи барабанных боёв - до бушующего моря грома!
   Крича репортеры и фотографы бросились к лестнице.
   "Ах, еще одна запутанная проблема, которую нужно решить", - размышлял профессор Сидвик Омс, с некоторым трудом вскакивая на одного из трех тысяч техасских бычков, несущихся в лабораторию.
   Одним махом, - заявил профессор К. Сидвик Омс, выпуская тонкую голубую ленту трубочного дыма и покачиваясь на каблуках, - я намерен решить величайшую проблему, стоящую сегодня перед человечеством. Колонизация полярных пустошей была грязным и бесплодным делом. И принудительная программа контроля над рождаемостью не может быть реализована. Перенаселенность по-прежнему остается занозой в нашей стороне. Джентльмены... - Он сделал паузу, чтобы посмотреть в глаза каждому из собравшихся репортеров. - ...есть только один ответ.
   "Массовое уничтожение?" - задрожал молодой репортер.
   "Шикарно, мальчик! Точно нет!" Профессор ощетинился. "Ответ - ВРЕМЯ!"
   "Время?"
   - Именно, - кивнул Омс. Драматическим движением он откинул красную бархатную драпировку, открыв высокое сооружение из блестящего металла. "Как свидетель!"
   - Боже, что это за штука? - спросил детёныш.
   -- Эта штука , -- язвительно ответил профессор, -- это Дверь Времени К. Сидвика Омса.
   "Уилликерс, машина времени!"
   "Не так, не так. Пожалуйста , мальчик! Машина времени в обычном понимании невозможна. Дикая фантазия! Однако... Профессор постучал по своей трубке. "-с помощью математически точной серии бесконечных вычислений я разработал замечательную дверь времени C. Cydwick Ohms. Открой ее, сделай всего один шаг - и вуаля! Прошлое!"
   - Но где в прошлом, проф?
   Омс легко улыбнулся, глядя на напряженное кольцо лиц. "Господа, за этой дверью раскинулся гигант Юго-Запада - достаточно земли, чтобы поглотить земной поток вот так ! " Он щелкнул пальцами. "Я говорю, джентльмены, о Техасе 1957 года!"
   - Что, если Техас возражает ?
   "У них нет выбора. Дверь Времени - это строго односторонний проход. Я позаботился об этом. Никому в 1957 году будет совершенно невозможно вернуться в наш мир 2057 года. А теперь - Прошлое ждет!"
   Он отбросил профессорскую мантию. Под ними Сидвик Омс носил старинный и причудливый костюм: черные сапоги для верховой езды, тщательно начищенные и отделанные серебром; шерстяные краги; широкий, усыпанный драгоценностями пояс с огромной пряжкой; рубашка в яркую клетку, увенчанная ярко-красной банданой. Резко он нахлобучил на голову высокую десятигаллонную шляпу и шагнул к Двери Времени.
   Схватившись за черную ручку, он потянул вверх. Огромная металлическая дверь медленно отворилась. - Время, - просто сказал Сидвик Омс, указывая на серое ничто за дверью.
   Репортеры и фотографы ринулись вперед с блокнотами и камерами наготове. - Что, если дверь захлопнется после того, как ты уйдешь? - спросил один из них.
   - Беспочвенный страх, мальчик, - заверил Омс. "Я позаботился о том, чтобы Дверь Времени никогда не была закрыта. А теперь - до свидания, господа. Или, выражаясь подобающе разговорным языком , - до свидания, hombres! "
   Омс поклонился ниже пояса, в последний раз дернул свою десятигаллонную шляпу и сделал шаг вперед.
   И не исчез.
   Он встал, моргнул. Потом он выругался, ударил кулаками по непоколебимой стене серости и, тяжело дыша, откинулся к своему столу.
   "Я потерпел неудачу!" - простонал он потерянным голосом. "Дверь времени C. Cydwick Ohms - провал!" Он спрятал голову в дрожащие руки.
   Репортеры и фотографы начали расходиться.
   Внезапно профессор поднял голову. " Слушай! он предупредил.
   Медленное урчание, приглушенное расстоянием, исходило из густой серости Врат Времени. Слабые визги и возгласы были отчетливы на фоне грохота. Звуки неуклонно нарастали - до тысячи барабанных боёв - до бушующего моря грома!
   Крича репортеры и фотографы бросились к лестнице.
   "Ах, еще одна запутанная проблема, которую нужно решить", - размышлял профессор Сидвик Омс, с некоторым трудом вскакивая на одного из трех тысяч техасских бычков, несущихся в лабораторию.
   ЛЕЗВИЕ НОЖА, Х. Бим Пайпер
   Чалмерс резко замолчал, предупрежденный внезапным вниманием класса перед ним. Все смотрели; даже Геллик в четвертом ряду почти не спал. Затем один из них, восприняв его молчание как приглашение к вопросам, обрел голос.
   - Вы говорите, что ногу Халида ибн Хусейна убили? - недоверчиво спросил он. "Когда это случилось?"
   "В 1973 году Басра съела". В его голосе звучало нетерпение; конечно, они должны знать это. "Египетский араб по имени Мохаммед Нурид застрелил его, когда он выходил из здания парламента, из старого пистолета-пулемета M3 армии США. Нурид убил двух охранников Халида и ранил еще одного, прежде чем его одолели. Толпа тут же линчевала его; забит камнями до смерти. Якобы он и его сообщники были религиозными фанатиками; однако не может быть никаких сомнений в том, что убийство было инспирировано, по крайней мере косвенно, восточной осью".
   Класс шевелился, как пшеничное поле на ветру. Одни смотрели на него с белым изумлением; некоторые торопливо отворачивали лица, покрасневшие от плохо сдерживаемого смеха. На мгновение он был озадачен, а затем осознание поразило его, как удар под дых. Он опять забыл.
   "Я ничего не видел в газетах об этом, - говорил один мальчик.
   "В выпуске новостей вчера вечером говорилось, что Халид был в Анкаре, разговаривал с президентом Турции", - предположил другой.
   "Профессор Чалмерс, не могли бы вы рассказать нам, какое влияние оказала смерть Халида на Исламский халифат и ситуацию на Ближнем Востоке в целом?" - спросил третий голос с преувеличенной торжественностью. Это был Кендрик, классный юморист; вопрос был чистой травлей.
   "Ну, мистер. Кендрик, боюсь, еще слишком рано оценивать все результаты подобных вещей, если их когда-либо можно будет полностью оценить. Например, кто мог в 1911 году предсказать все последствия пистолетного выстрела в Сараево? Кто даже сегодня может предположить, какой была бы история мира, если бы Зангарра не пропустил Франклина Рузвельта в 1932 году? Всегда есть "если".
   Он продолжал говорить безопасные общие фразы, украдкой поглядывая на часы. Всего пять минут до конца периода; слава богу, он не сделал эту оговорку в начале урока. "Например, завтра, когда мы будем рассматривать события в Индии от Первой мировой войны до конца британского правления, нас будет в значительной степени интересовать еще одна жертва пули убийцы, Мохандас К. Ганди. Тогда вы можете спросить себя, насколько эта пуля изменила историю Индийского субконтинента. Тем не менее, слово предупреждения: события, которые мы будем обсуждать, будут либо современны, либо предшествовать тому, что обсуждалось сегодня. Я надеюсь, что вы все правильно датируете свои заметки. В вопросах хронологии всегда легко запутаться".
   Слишком поздно он пожалел, что не сказал этого. Это указывало на то, что он пытался преуменьшить, и вызывало общий смех.
   Как только комната опустела, он поспешил к своему столу, схватил карандаш и блокнот. Это было плохо, еще хуже; он никоим образом не слышал конца. Однако сейчас он не мог тратить время на размышления об этом. Все это было ново и важно; оно внезапно и без предупреждения всплыло в его сознании, и он должен записать его в заметки, прежде чем "память" - даже мысленно, он всегда брал это слово в кавычки - была потеряна. Он все еще яростно строчил, когда вошел инструктор, который должен был использовать комнату для следующего урока, а за ним несколько его учеников. Чалмерс закончил, сунул записи в карман и вышел в холл.
   Большая часть его собственного класса "Современная история IV" покинула здание и направилась через кампус на занятия по естествознанию. Некоторые, однако, присоединялись к группам для других занятий здесь, в Прескотт-холле, и в каждой группе они были в центре внимания. Иногда, увидев его, они замолкали, пока он не проходил; иногда нет, и он уловил обрывки разговора.
   "О брат! Неужели на этот раз Чалмерс действительно взорвал свои самолеты!" говорил один голос.
   - Держу пари, что в следующем году его не будет.
   Другая четверка, сдвинув головы, говорила более серьезно.
   "Ну, я сам не специализируюсь на истории, но я думаю, что это возмутительно, что дипломы некоторых людей будут зависеть от оценок, выставленных сумасшедшим!"
   "Моя будет, и я не собираюсь этого терпеть. Мой старик президент Ассоциации выпускников и...
   * * * *
   Это было то, о чем он раньше не думал. Это дало ему уродливое начало. Он все еще думал об этом, когда свернул в боковой холл к офисам Исторического факультета и вошел в кабинку, которую делил с коллегой. Его коллега, старый Поттгейтер, специалист по средневековой истории, торопливо возникал; невысокий, пухлый, седобородый, с руками, полными книг и бумаг, как всегда не обращающий внимания на все, что произошло после битвы при Босворте или падения Константинополя. Чалмерс быстро уступил ему дорогу и вошел позади него. Марджори Феннер, их общий секретарь, убирала стол старика.
   "Доброе утро, доктор Чалмерс". Какое-то мгновение она пристально смотрела на него. "В "Модерн-4" тебя опять ругают?"
   Господи, неужели он показал это так ясно? В любом случае, было бесполезно пытаться разыгрывать Марджори. Она узнает всю историю до конца дня.
   "Доставь себе неприятности".
   Марджори, все еще возившаяся за столом Потгейтера, собиралась что-то сказать в ответ. Вместо этого она раздраженно воскликнула.
   "Ооо! Этот парень! Он снова забыл свои записи! Она собрала какие-то бумаги со стола Потгейтера, бросилась с ними через комнату и вышла за дверь.
   Некоторое время он сидел неподвижно, перед ним лежали нетронутые книги и конспекты для "Всеобщей европейской истории II". Это должно было поднять ад. Это была не первая его оплошность; эта мысль продолжала возвращаться к нему. Было время, когда он упоминал о колониях на Марсе и Венере. Было время, когда он упомянул об отделении Канады от Британского Содружества, и время, когда он назвал ООН Земной Федерацией. И время, когда он пытался достать из библиотеки колледжа книгу Франшара " Расцвет и закат системных состояний" , которая не будет опубликована до "Двадцать восьмого века". Ни один из них не вызвал особых комментариев, если не считать нескольких студенческих шуток о профессоре истории, который жил в будущем, а не в прошлом. Теперь, однако, их всех припомнят, разгребут, преувеличат и прибавят к тому, что произошло сегодня утром.
   Он вздохнул, сел за пишущую машинку Марджори и начал переписывать свои записи. Убийство Халида ибн Хусейна, прозападного лидера недавно сформированного Исламского халифата; период анархии на Ближнем Востоке; межфракционная борьба за власть; Турецкая интервенция. Он задавался вопросом, как долго это продлится; Сын Халида, Таллал ибн Халид, учился в школе в Англии, когда его отец был - должен быть - убит. Он вернется и, в конце концов, займет место своего отца как раз вовремя, чтобы привести Халифат в Федерацию Терры, когда начнется всеобщая война. Об этом уже было несколько заметок; война станет результатом попытки индийских коммунистов захватить Восточный Пакистан. Беда была в том, что он так редко "помнил" точную дату. Его "воспоминание" о годе убийства Халида было исключением.
   Тысяча девятьсот семьдесят третий - ведь это было в этом году. Он посмотрел на календарь. 16 октября 1973 года. В лучшем случае арабскому государственному деятелю оставалось жить два с половиной месяца. Был ли какой-либо возможный способ, которым он мог бы дать заслуживающее доверия предупреждение? Он сомневался в этом. Даже если бы они были, он задавался вопросом, должен ли он - если уж на то пошло, может ли он - вмешиваться ...
   * * * *
   Он всегда обедал в факультетском клубе; сегодня было не время привлекать к себе внимание, нарушая установленный распорядок. Когда он вошел, стараясь избежать либо украдкой подкрадываться, либо развязно щеголять чипом на плече, толпа в вестибюле резко замолчала, а затем снова заговорила на явно изменившуюся тему. Слово, видимо, распространилось. Хэндли, заведующий кафедрой латыни, приветствовал его отстраненно вежливым кивком. напыщенная старая сова; себя почему-то считал своего рода неофициальным деканом факультета. Вероятно, не хотел, чтобы его видели братающимся с противоречивыми персонажами. Один из мужчин помоложе, с худощавым лицом и копной непослушных волос, вышел ему навстречу, когда он вошел, столь же сердечный, сколь и отстраненный Хэндли.
   - О, привет, Эд! - поздоровался он, хлопнув Чалмерса по плечу. - Я надеялся, что столкнусь с тобой. Вы не могли бы поужинать с нами сегодня вечером?" Он был искренен.
   - Что ж, спасибо, Леонард. Я бы хотел, но у меня много работы. Не могли бы вы дать мне чек на дождь?
   "О, конечно. Моя жена хотела, чтобы ты пришел, но я знаю, как это бывает. Как-нибудь в другой вечер?
   "Да, в самом деле." Он подвел Фитча к двери столовой и кивнул в сторону стола. "Это не выглядит слишком многолюдно; посидим здесь".
   После обеда он зашел в свой кабинет. Там была Марджори Феннер, которая записывала слова Потгейтера под диктовку; она кивнула ему, когда он вошел, но у нее не было повестки в кабинет президента.
   * * * *
   Повестка ждала его на следующее утро, когда он вошел в кабинет после "Современной истории IV" в несколько минут одиннадцатого.
   - Только что звонил доктор Уитберн, - сказала Марджори. - Он хотел бы увидеть вас, как только у вас появится свободное время.
   - То есть сразу. Я не заставлю его ждать.
   Она начала что-то говорить, проглотила, а потом спросила, не нужно ли ему что-нибудь напечатать для General European II.
   - Нет, у меня все готово. Он сунул в карман трубку, которую набил при входе, и вышел.
   * * * *
   Президент колледжа Бланли сидел, сгорбившись, за своим столом; у него были круглые плечи и круглые пухлые кулаки и круглая лысая голова. Казалось, он ожидал, что гость встанет перед ним по стойке смирно. Чалмерс достал из кармана трубку, сел в кресло у стола и зажег зажигалку.
   - Доброе утро, доктор Уитберн, - сказал он очень любезно.
   Уитберн нахмурился. - Надеюсь, мне не придется объяснять, почему я хотел вас видеть, - начал он.
   "У меня есть мысль." Чалмерс пыхтел до тех пор, пока трубка не затянулась удовлетворительно. "Однако это может помочь вам начать, если вы это сделаете".
   - При этом я не думаю, что вы осознаете весь эффект от своего вчерашнего выступления в четвертом выпуске "Современной истории", - ответил Уитберн. "Я не думаю, что вы знаете, например, что мне пришлось вмешаться в последний момент и подавить передовицу в " Черном и зеленом ", насмешливо критикующую вас и ваши методы преподавания и, как следствие, администрацию этого учебного заведения. колледж. Вы не слышали об этом, не так ли? Нет, живя так, как вы живете в будущем, вы бы не стали.
   "Если студенты, редактирующие " Черное и зеленое ", чем- то здесь недовольны, я думаю, они должны об этом сказать", - прокомментировал Чалмерс. "Разве не этому учат на уроках журналистики, что цель журналистики - говорить от имени недовольных? Зачем делать исключение?"
   - Я думаю, вы были бы благодарны мне за попытку уберечь ваше поведение от того, чтобы стать предметом публичных насмешек среди ваших учеников. Да ведь эта редакционная статья, которую я скрыл, на самом деле зашла так далеко, что поставила под сомнение ваше здравомыслие!
   - Я полагаю, для них это могло звучать очень похоже. Конечно, в последнее время я был занят воображаемой проекцией нынешних тенденций в будущее. Я совершенно свободно признаю, что должен был отделить свою внеклассную работу от классной и лекционной, но..."
   - Это не оправдание, даже если бы я был уверен, что это правда! То, что вы сделали, занимаясь серьезным преподаванием истории, заключалось в том, чтобы предаваться чепухе, очевидной для любого ребенка, и навредить не только своему собственному положению в классе, но и положению Бланли-колледжа. Доктор Чалмерс, если бы это был первый подобный инцидент, это было бы уже достаточно плохо, но это не так. Вы делали подобные вещи раньше, и я предупреждал вас раньше. Тогда я предположил, что вы просто демонстрируете последствия переутомления, и предложил вам отпуск, от которого вы отказались. Ну это предел. Я вынужден потребовать вашей немедленной отставки".
   Чалмерс рассмеялся. - Минуту назад ты обвинил меня в том, что я живу в будущем. Кажется, ты живешь прошлым. Очевидно, вы не слышали о законе о сроках пребывания в должности преподавателей высших учебных заведений от 1963 года или о таких вещах, как контракты на владение. Ну, к твоему сведению, у меня есть один; Вы подписали его сами, если вы забыли. Если вы хотите, чтобы я ушел в отставку, вам придется доказать в суде причину, по которой мой контракт должен быть аннулирован, и я не думаю, что оговорка является причиной для аннулирования контракта, которую принял бы любой суд. ".
   Лицо Уитберна спасено. "Вы не знаете, не так ли? Ну, может быть, это не так, но безумие есть. Это очень веская причина для аннулирования контракта, который может быть аннулирован на основании непригодности или неспособности преподавать".
   Он ожидал и мысленно боялся именно этого. Однако теперь, когда он вышел, он почувствовал облегчение. Он издал еще один короткий смешок.
   "Вы готовы пойти в открытый суд под прикрытием репортеров из газет, которые вы не можете контролировать, как вы делаете здесь этот студенческий лист, и засвидетельствовать, что последние двенадцать лет у вас на факультете был сумасшедший профессор?"
   - Ты... Ты пытаешься шантажировать меня? - спросил Уитберн, приподнявшись.
   "Это не шантаж - сказать человеку, что бомба, которую он собирается бросить, взорвется у него в руке". Чалмерс быстро взглянул на часы. "А теперь, доктор Уитберн, если вам больше нечего обсуждать, у меня урок через несколько минут. Если вы меня извините...
   Эй, розовый. На мгновение он постоял лицом к Уитберну; когда президент колледжа ничего не сказал, он вежливо склонил голову и повернулся, чтобы выйти.
   Секретарша Уитберна производила впечатление поспешно усевшейся за стол за секунду до того, как он открыл дверь. Она смотрела на него круглыми глазами, пока он выходил в холл.
   Он добрался до своего кабинета за десять минут до следующего занятия. Марджори что-то печатала для Потгейтера; он просто кивнул ей и взял трубку. Звонок должен был пройти через школьный коммутатор, и у него было подозрение, что Уитберн следит за внешними звонками. Это никому не повредит, подумал он, набирая номер.
   - Офис прокурора Вайля, - ответила девушка.
   "Эдвард Чалмерс. г-н. Добро пожаловать?
   Она узнает. он был; - ответил он через несколько секунд.
   "Здравствуйте, Стэнли; Эд Чалмерс. Думаю, мне понадобится небольшая помощь. У меня проблемы с президентом Уитберном здесь, в колледже. Вопрос, касающийся действительности моего трудового договора. Я не хочу углубляться в это дальше этой линии. У тебя есть что-нибудь на обед?
   - Нет. Где и когда?" - спросил адвокат.
   Он задумался на мгновение. Не слишком близко к университетскому городку, но и не слишком далеко.
   "Как насчет Continental? Голубая комната Фонтейна? Скажи двенадцать пятнадцать.
   "Все будет в порядке. Увидимся".
   Марджори с любопытством смотрела на него, пока он собирал вещи, необходимые для следующего занятия.
   * * * *
   У Стэнли Вайля было худое лицо с темными глазами. Он хмурился, ставя чашку с кофе.
   "Эд, тебе лучше знать, чем пытаться обмануть своего адвоката", - сказал он. - Вы говорите, что Уитберн пытается заставить вас уйти в отставку. С вашим контрактом он не может этого сделать, не без уважительной и достаточной причины, а согласно Закону о сроках полномочий преподавателей, это означает что-то вроде убийства первой степени. Итак, что на тебя нашло Уитберн?
   Ходить вокруг да около и пытаться создать фон, или сделать это сразу, а потом добавить детали? Он задумался на мгновение, затем остановился на последнем варианте.
   "Ну, так случилось, что у меня есть способность предсказывать будущие события. Я могу, сосредоточившись, представить себе историю мира, хотя бы в общих чертах, на следующие пять тысяч лет. Уитберн считает меня сумасшедшим, главным образом потому, что я иногда сбиваюсь с толку и забываю, что то, о чем я знаю, еще не произошло".
   Вейл выхватил изо рта сигарету, чтобы не проглотить ее. Как бы то ни было, он подавился полным ртом дыма и сильно закашлялся, а затем откинулся на спинку сиденья, глядя безмолвно.
   "Это началось около трех лет назад, - продолжил Чалмерс. "Сразу после Нового 1970 года я готовил серию семинаров для некоторых из моих аспирантов по экстраполяции нынешних социальных и политических тенденций на середину следующего века, и я начал обнаруживать, что получаю некоторые очень фиксированные и определенные представления о том, каким будет мир 2050-2070 годов. Полностью единый мир, упразднение всех национальных государств под единым мировым суверенитетом, колонии на Марсе и Венере и тому подобное. Некоторые из этих идей казались не совсем логичными; некоторые из них были полной противоположностью нынешним тенденциям, и многое, казалось, зависело от произвольных и непредсказуемых факторов. Имейте в виду, это было до того, как первая ракета приземлилась на Луну, когда весь проект лунной ракеты и лунной базы был строжайшим секретом. Но весной 1970 года я знал, что первая беспилотная ракета будет называться " Килрой " и что она будет запущена где-то в 1971 году. Вы помните, когда вышли новости, было заявлено, что ракета не был окрещен до дня, когда он был спущен на воду, когда кто-то вспомнил старое "Килрой-был-здесь" со времен Второй мировой войны. Ну, я знал об этом примерно за год вперед".
   Вейл молча слушал. У него было от природы скептическое лицо; его нынешнее выражение лица могло на самом деле не означать, что он не верил тому, что слышал.
   "Откуда у тебя все это? В мечтах?"
   Чалмерс покачал головой. "Это только что пришло ко мне. Я сидел и читал, или обедал, или разговаривал с кем-то из своих учеников, и первое, что я знал, что-то из будущего всплывало во мне. Это просто продолжало проталкиваться в мое сознание. В одну минуту я не имел бы представления о чем-либо, а в следующую минуту это было бы просто частью моих общих исторических знаний; Я бы знал это так же твердо, как знаю, что Колумб открыл Америку. 1492. С той лишь разницей, что я обычно могу вспомнить, где я что-то читал в прошлой истории, но свою будущую историю я знаю, не зная, откуда я ее знаю".
   - Ах, вот в чем вопрос! Вейл набросился. - Ты не знаешь, откуда ты это знаешь. Слушай, Эд, мы оба изучали психологию, по крайней мере, элементарную психологию. Любой, кто в наши дни работает с людьми, должен знать немного психологии. Почему вы уверены, что эти ваши пророческие впечатления не созданы в вашем собственном подсознании?"
   - Вот что я подумал сначала. Я думал, что мое подсознание просто создает этот материал, чтобы заполнить пробелы в том, что я создал в результате логической экстраполяции. Я всегда был приверженцем деталей, - добавил он в скобках. "Для меня было бы естественно сообщить подробности на будущее. Но, как я уже сказал, многое из этого основано на непредсказуемых и произвольных факторах, которые нельзя вывести ни из чего в настоящем. Это оставило меня с альтернативами заблуждения или предвидения, и если я когда-либо чуть не сошёл с ума, то это было до того, как " Килрой " приземлился и новости были обнародованы. После этого я понял, что это было".
   "И все же вы не можете объяснить, как вы можете получить реальное знание о чем-то еще до того, как оно произойдет. До того, как он существует", - сказал Вейл.
   "Мне действительно не нужно. Я доволен тем, что знаю, что знаю. Но если вы хотите, чтобы я изложил теорию, давайте предположим, что все эти вещи действительно существуют, в прошлом или в будущем, и что настоящее - это всего лишь движущееся лезвие ножа, разделяющее их. Вы даже не можете указать настоящее. К тому времени, когда вы решите сказать: "Сейчас!" и передать импульс своим голосовым органам, и произнести слово, настоящий настоящий момент является частью прошлого. Лезвие ножа прошло через него. Большинство людей думают, что знают только настоящее; то, что они знают, - это прошлое, которое они уже пережили или о котором читали. Разница со мной в том, что я могу видеть то, что находится по обе стороны лезвия ножа".
   Вайль сунул в рот еще одну сигарету и наклонил голову к пламени зажигалки. Какое-то время он сидел неподвижно, его худое лицо застыло.
   "Что ты хочешь чтобы я сделал?" он спросил. "Я юрист, а не психиатр".
   "Мне нужен адвокат. Это юридический вопрос. Уитберн говорит о аннулировании моего контракта. Вы помогли нарисовать его; Я имею право ожидать, что вы поможете защитить его.
   - Эд, ты говорил об этом с кем-нибудь еще? - спросил Вейл.
   - Ты первый, кому я об этом рассказал. Это не та тема, о которой можно было бы говорить невзначай в разговоре".
   - Тогда как он попал к Уитберну?
   - Он не знал, не в том виде, в каком я тебе это сказал. Но я сделал пару промахов, время от времени. Я сделал плохой вчера утром.
   Он рассказал об этом Вейлу и о своей утренней встрече с президентом колледжа. Адвокат кивнул.
   "Это было плохо, но вы правильно справились с Уитберном", - сказал Вейл. "Больше всего он боится огласки, впутывания колледжа во что-то спорное и, прежде всего, реакции попечителей и тому подобных людей. Если Дакр или кто-то еще создаст проблемы, он сделает все возможное, чтобы прикрыть вас. Не добровольно, конечно, а потому, что он будет знать, что это единственный способ прикрыть себя. Я не думаю, что у тебя с ним будут проблемы. Если вы можете держать свой собственный нос чистым, то есть. Ты можешь это сделать?"
   "Я так считаю. Вчера я стал невнимательным. Я не буду делать этого снова".
   - Лучше не надо. Вейл на мгновение заколебался. "Я сказал, что я юрист, а не психиатр. Я все же дам вам совет психиатра. Забудь обо всем этом. Вы говорите, что можете перенести эти впечатления в свой сознательный разум, сосредоточившись?" он немного подождал; Чалмерс кивнул и продолжил: "Ну, хватит. Перестаньте пытаться укрывать этот материал. Это опасно, Эд. Прекрати играть с этим".
   - Ты тоже считаешь меня сумасшедшим?
   Вейл нетерпеливо покачал головой. - Я этого не говорил. Но сейчас я скажу, что вы теряете контроль над реальностью. Вы строите систему фантазий, и первое, что вы знаете, они станут вашей реальностью, а мир вокруг вас будет нереальным и иллюзорным. И это состояние умственной недееспособности, которое я могу распознать как юрист".
   - Как насчет Килроя ?
   Вайль намеренно посмотрел на него. - Эд, ты уверен, что у тебя был такой опыт? он спросил. - Я не пытаюсь сказать, что ты сознательно лжешь мне об этом. Я предполагаю, что вы создали воспоминание об этом происшествии в своем подсознании и обманываете себя, думая, что знали об этом заранее. Ложные воспоминания - довольно распространенное явление в подобных случаях. Даже в той небольшой психологии, которую я знаю, я слышал об этом. О ракетах на Луну говорят уже много лет. Вы включили что-то об этом в свою фантазию о будущей истории, а затем, после события, вы убедили себя, что знали об этом все, включая импровизированное крещение ракеты, с самого начала".
   Горячий ответ сорвался с его губ; он поспешно проглотил его. Вместо этого он дружелюбно кивнул.
   "Об этом стоит подумать. Но прямо сейчас я хочу знать, будете ли вы представлять меня в случае, если Уитберн подаст на это в суд и попытается аннулировать мой контракт?
   "О, да; как вы сказали, я обязан защищать контракты, которые я составляю. Но вам придется избегать предоставления ему каких-либо дополнительных причин для попытки аннулировать его. Не делайте больше таких сводок. Следите за тем, что вы говорите, в классе или вне его. И главное, никому об этом не говорите. Не говорите никому, что вы можете предвидеть будущее, и даже не говорите о будущих вероятностях. Ваше дело связано с прошлым; придерживаться его."
   * * * *
   Полдень прошел достаточно спокойно. Молва о его неповиновении Уитберну распространилась среди преподавателей - Уитберн мог напугать свою секретаршу до потери сознания в своем кабинете, но не стал бестолковым за ее пределами, - хотя, похоже, до студентов это еще не дошло. Хэндли, профессору латыни, удалось подстеречь его в коридоре, которым Хэндли обычно не пользовался.
   "Контрактная система, в соответствии с которой мы занимаем здесь свои должности, является одной из наших самых ценных гарантий", - сказал он после обмена приветствиями. "Оно было завоевано только в борьбе, во времена общественной враждебности ко всей интеллигенции, и даже теперь без этого наше профессиональное положение было бы весьма ненадежным".
   "Да. Я узнал это сегодня, если бы я не знал этого, когда участвовал в борьбе, о которой вы говорите.
   "Это не должно подвергаться опасности, - заявил Хэндли.
   - Думаешь, я ставлю это под угрозу?
   Хэндли нахмурился. Ему не нравилось, когда его выталкивали из безопасного обобщения в частные случаи.
   "Ну, теперь, когда вы это заметили, да. Я делаю. Если доктор Уитберн попытается поднять вопрос... о том, что произошло вчера... и если суд вынесет решение не в вашу пользу, вы сами понимаете, в каком положении окажемся все мы.
   "Как вы думаете, что я должен был сделать? Дал ему мою отставку, когда он этого требовал? У нас есть контракты на постоянную работу, и система была введена для предотвращения произвольных действий, которые Уитберн пытался предпринять сегодня в отношении меня. Если он захочет пойти в суд, он это узнает".
   - А если он победит, то создаст прецедент, который будет угрожать безопасности каждого преподавателя колледжа и университета в штате. В любом штате, где есть закон о недвижимом имуществе".
   Леонард Фитч, психолог, придерживался противоположного мнения. Когда Чалмерс выходил из колледжа в конце дня, агентство Fitch пересекло кампус, чтобы перехватить его.
   "Я слышал о том, как ты противостоял Уитберну сегодня утром, Эд, - сказал он. "Рад, что ты это сделал. Я только жалею, что не сделал что-то подобное три года назад... Думаешь, он доставит тебе серьезные неприятности?
   "Я сомневаюсь в этом."
   - Ну, я на твоей стороне, если он это сделает. Я тоже буду не один".
   - Что ж, спасибо, Леонард. Это всегда полезно знать. Впрочем, я не думаю, что будут еще какие-то неприятности.
   * * * *
   Он обедал в одиночестве в своей квартире и сидел за чашкой кофе, планируя свою работу на следующий день. Когда оба были закончены, он в нерешительности замешкался, слова Вайля эхом отдавались в его голове и вызывали сомнения. Вполне возможно, что он выдумал все это в своем подсознании. По крайней мере, это была более правдоподобная теория, чем любая другая, которую он построил для объяснения способности производить реальное знание о будущем. Конечно, было дело с Килроем . Это было слишком близко по слишком многим пунктам, чтобы считать это совпадением. И снова слова Вайля снова встревожили его. Действительно ли он получил это до события, как он думал, или он только вообразил, что у него было позже?
   Был один способ решить эту проблему. Он быстро встал и подошел к картотеке, где хранил свои записи по истории будущего, и начал вытаскивать конверты. В папке "Двадцатый век" ничего о Килрое не было, хотя он внимательно просматривал каждый лист записей. Ему пришла в голову возможность, что его заметки по этому поводу могли быть по ошибке подшиты не к месту; он заглянул во все остальные конверты. Записи, насколько они шли, были подшиты по порядку, и в каждой, кроме будущей даты происшествия, была указана дата, когда к нему пришло знание - или он должен называть это заблуждением? Но никакой записи о посадке первой беспилотной ракеты на Луне не было.
   Он отложил записи и вернулся к своему столу, порылся в ящиках и ничего не нашел. Он искал в квартире везде, где мог затеряться лист бумаги, брал с полок одну за другой все свои книги и перелистывал их, даже книги, к которым, как он знал, он не притрагивался больше трех лет. В конце концов, он снова сел за свой стол, побежденный. Записки о Килрое просто не существовало.
   Конечно, это не решило проблему, как могло бы решить обнаружение записки. Он помнил - или думал, что помнит, - что получил это знание - или иллюзию - в 1970 году, незадолго до окончания школьного семестра. Только после осеннего открытия школы он начал делать записи. Тогда он мог иметь в голове информацию о роботизированной ракете и пренебречь изложением ее на бумаге.
   Он разделся, надел пижаму, налил себе выпить и лег спать. Через три часа, все еще бодрствуя, он встал и налил себе еще, побольше. Каким-то образом, в конце концов, он заснул.
   * * * *
   На следующее утро он обыскал свой стол и книжный шкаф в кабинете в школе. Он никогда не вел дневник; теперь он хотел, чтобы он имел. Там могло быть что-то, что могло бы быть доказательством, так или иначе. Весь день он колебался между убежденностью в реальности своих будущих знаний и решимостью не иметь с ними больше ничего общего. Однажды он решил уничтожить все сделанные им записи и подумывал о специальном изучении какой-нибудь стороны истории и написании еще одной книги, чтобы занять свой ум.
   После обеда он обнаружил, что в его сознание стали поступать новые данные о периоде непосредственно перед Тридцатидневной войной. Он решительно подавил его, зная, что он может никогда больше не вернуться к нему. В тот же вечер он тоже приготовил себе обед на своей квартире и запланировал уроки на следующий день. В тот вечер ему лучше не оставаться дома; слишком велик соблазн устроиться у камина в гостиной с трубкой и блокнотом и предаться пороку, от которого он решил отказаться. После небольшого обсуждения он выбрал фильм; он снова надел костюм, который снял, придя домой, и вышел.
   * * * *
   Картина, случайно выбранная из трех представленных по соседству, была о пиратах семнадцатого века; захватывающее действие и громкий саундтрек с выстрелами и грохотом саблей. Он полностью погрузился в нее и, пока она не была закончена, смог забыть и колледж, и историю будущего. Но по дороге домой его поразила параллель между пиратами Вест-Индии и космическими пиратами времен распада Первой Галактической Империи, в десятом веке межзвездной эры. Он не был слишком ясен в тот период и обнаружил, что в его голове всплывают новые данные; он ускорил шаги, почти побежал наверх, в свою комнату. Было далеко за полночь, прежде чем он закончил записи, которые начал по возвращении домой.
   Что ж, это была ошибка, но он не допустит ее снова. Он снова решил уничтожить свои записи и принялся искать предмет, который займет его мысли, исключая будущее. Не испанские конкистадоры; это было слишком похоже на ранний период межзвездного расширения. Какое-то время он думал о мятеже сипаев, а потом отверг его - он мог "вспомнить" что-то похожее на одну из планет системы Бета Гидр в четвертом веке атомной эры. В истории прошлого было так мало вещей, которые не имели бы аналогов в будущем. В тот вечер он тоже остался дома, готовясь к своим различным занятиям до конца недели и делая подробные записи о том, о чем он будет говорить с каждым. Ему нужно было еще виски, чтобы заснуть этой ночью.
   Уитберн больше не доставлял ему хлопот, и если кто-либо из попечителей или влиятельных выпускников и протестовал против того, что произошло в "Современной истории IV", он ничего об этом не слышал. Ему удавалось вести занятия без дальнейших происшествий, а вечера проводить, стараясь, не всегда успешно, не погружаться в "воспоминания" о будущем...
   * * * *
   В то утро он пришел в свой офис усталым и не освеженным после нескольких часов сна, которые он получил прошлой ночью, раздраженный от напряжения, пытаясь приспособиться к миру колледжа Бланли в середине апреля 1973 года. он еще не прибыл, но его ждала Марджори Феннер; газета в ее руке, почти разрываясь от волнения.
   "Господин; вы видели его, доктор Чалмерс? - спросила она, когда он вошел.
   Он покачал головой. Ему следовало бы больше читать газеты, следить за приближающейся гранью, отделяющей то, о чем он может говорить, от того, что ему не следует знать, но с каждым утром у него, казалось, оставалось все меньше и меньше времени на подготовку к работе. .
   "Ну посмотрите! Посмотри на это!"
   Она сунула ему в руки бумагу, все еще сложенную, с большим черным заголовком там, где он мог его видеть.
   ХАЛИД ИБН ХУСЕЙН УБИТ
   Он просмотрел первые абзацы. Лидер Исламского халифата застрелен в Басре... покидает здание парламента и направляется в свой дворец за городом... фанатик, идентифицированный как египтянин по имени Мохаммед Нурид... старый американский пистолет-пулемет... двое охранников убиты, а третий серьезно ранен... схвачен разъяренной толпой и забит камнями на месте...
   На мгновение он почувствовал вину, пока не понял, что ничто из того, что он мог сделать, не могло изменить события. Смерть Халида ибн Хусейна и все миллионы других смертей, которые последуют за ней, были зафиксированы в матрице пространственно-временного континуума. Включая, может быть, смерть малоизвестного профессора современной истории по имени Эдвард Чалмерс.
   "По крайней мере, это будет конец той глупой болтовни о том, что произошло месяц назад в Modern Four. Теперь это современная история; Я могу говорить об этом без того, чтобы толпа дураков кричала во все горло".
   Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Без сомнения, в ужасе от его хладнокровного отношения к тому, что на самом деле было шокирующим и бессмысленным преступлением.
   "Да, конечно; мужчина мертв. Как и Юлий Цезарь, но мы уже не были потрясены его убийством".
   Он полагал, что ему придется рассказать об этом в "Современной истории IV"; объяснить, почему смерть Халида была необходима для политики Восточной Оси и каковы будут последствия. Как это ускорит полный роспуск старой ООН, уже ослабленной кризисом из-за требований Востока о демилитаризации и интернационализации Лунной базы Соединенных Штатов, и вызовет необходимость создания Терранской федерации, и к чему это, в конце концов, приведет, к Тридцатидневной войне. Нет, он не мог говорить об этом; это было не с той стороны лезвия ножа. Нужно быть осторожным с лезвием ножа; слишком легко порезаться об него.
   * * * *
   Никто из "Современной истории IV" не сидел, когда он вошел в комнату; все они столпились между дверью и его столом. Он стоял, моргая, недоумевая, почему ему устроили овацию и почему Кендрик и Дакр так униженно извинялись. Господи, неужели понадобилось убийство величайшего мусульманина со времен Саладина, чтобы убедить людей, что он не сумасшедший?
   Прежде чем период закончился, секретарь Уитберна вошел с запиской в руке президента колледжа и за его подписью; просит Чалмерса немедленно и без промедления явиться в его кабинет. Просто так; ожидал, что он уйдет прямо из класса. Он протестовал, когда вошел в кабинет президента. Уитберн отрезал ему шорты.
   "Доктор Чалмерс, - Уитберн встал из-за стола, когда дверь открылась, - я очень надеюсь, что вы понимаете, что не было ничего, кроме чистой случайной связи между событием, описанным сегодня в утренних газетах, и вашим выступлением месяц назад. в "Современной истории четыре", - начал он.
   "Я ничего подобного не понимаю. Смерть Халида ибн Хусейна - исторический факт, неизменно занимающий свое место во временной последовательности. Месяц назад это было историческим фактом не меньше, чем сегодня".
   "Итак, это будет ваше отношение; что ваши безумные высказывания месячной давности теперь подтвердились как сбывшиеся пророчества? И я полагаю, вы намерены использовать это - это совпадение - до последней возможности. Полагаю, причастность колледжа Бланли к сенсационному скандалу для вас ничего не значит.
   - Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
   - Вы хотите сказать мне, что не передавали эту историю в местную газету " Вэлли Таймс "? - спросил Уитберн.
   - Я этого не сделал. Я не упоминал эту тему никому, связанному с Times , или кому-либо еще, если уж на то пошло. Кроме моего адвоката, месяц назад, когда вы угрожали расторгнуть контракт, который вы подписали со мной.
   - Полагаю, я должен поверить вам на слово?
   "Да Вы. Если только вы не хотите называть меня лжецом столь многословно. Он подошел на шаг ближе. Ллойд Уитберн был тяжелее его на пятьдесят фунтов, но в основном разница была в жире. Уитберн, должно быть, тоже это понял.
   "Нет нет; если вы говорите, что не говорили об этом с " Вэлли Таймс" , этого достаточно, - поспешно сказал он. "Но кто-то сделал. Репортер был здесь не более двадцати минут назад; он отказался сказать, кто дал ему эту историю, но хотел расспросить меня об этом".
   - Что ты ему сказал?
   "Я отказался делать какие-либо заявления. Я также позвонил полковнику Тайлману, владельцу газеты, и очень разумно попросил его скрыть эту историю. Я думал, что мое собственное положение и важность колледжа Бланли для этого города заслуживают такого большого внимания". Лицо Уитберна стало почти багровым. "Он... он смеялся надо мной!"
   "Газетчики не любят, когда им говорят убивать истории. Даже президентами колледжей. Это только ухудшило ситуацию. Лично я не больше, чем вы, наслаждаюсь перспективой того, что это станет достоянием гласности. Уверяю вас, я буду очень осторожен, если кто-нибудь из репортеров " Таймс " заговорит со мной об этом, и если у меня будет время вернуться на занятия до окончания урока, я попрошу их в качестве личной любезности: не обсуждать этот вопрос снаружи".
   Уитберн не понял намека. Вместо этого он расхаживал взад-вперед, набрасываясь на репортера, владельца газеты, на того, кто сообщил газете статью, и, наконец, на самого Чалмерса. Он был в ярости.
   "Вы, конечно, не можете себе представить, что, когда вы делали эти замечания в классе, вы действительно обладали какими-либо знаниями о том, что было еще через месяц в будущем", - пробормотал он. "Да ведь это же смешно! Совершенно нелепо!"
   - Необычно, я признаю. Но факт остается фактом, что я это сделал. Надо было, конечно, быть осторожнее и не путать будущее с прошлым. Студенты не поняли..."
   Уитберн наполовину обернулся и резко остановился.
   "Боже мой, человек! Ты сумасшедший !" - воскликнул он в ужасе.
   Когда он выходил из кабинета Уитберна, прозвенел колокольчик; это означало, что двадцать три студента разбежались по кампусу, разговаривая как сумасшедшие. Он пожал плечами. Умолчать их о таких вещах было бы невозможно в любом случае. Когда он вошел в свой кабинет, Стэнли Вейл уже ждал его. Адвокат быстро вывел его в коридор.
   - Ради бога, вы разговаривали с газетами? - спросил он. - После того, что я тебе сказал...
   - Нет, но у кого-то есть. Он рассказал о звонке в офис Уитберна и о поведении последнего. Вайль горько проклял президента колледжа.
   "Каждый раз, когда вы хотите опубликовать статью в Valley Times , просто прикажите Фрэнку Тайлману не печатать ее. Ну, если вы не говорили, не говорите.
   - А если меня кто-нибудь спросит?
   "Корреспондент, без комментариев. Кого-нибудь еще, не его чертово дело. И самое главное, не позволяйте никому обманывать вас, заявляя, что вы знаете будущее. Я думал, что у нас все под контролем; теперь, когда все открыто, остается только гадать, что сделает этот дурак Уитберн.
   Леонард Фитч встретил его, когда он вошел в Факультетский клуб, полный возбуждения.
   "Эд, это сделало это!" - начал он ликуя. "Это то, над чем никто не может смеяться. Это прямое доказательство предвидения, и из-за известности события о нем узнают все. И это просто нельзя сбрасывать со счетов как совпадение..."
   Уитберн пытается это сделать.
   - Уитберн - дурак, если он таков, - спокойно сказал другой мужчина. Обернувшись, он увидел, что говорящим был Том Смит, один из профессоров математики. "Я прикинул шансы против того, что это шанс. Есть много переменных, которые могут так или иначе повлиять на это, но десять в пятнадцатой степени - это то, что я получаю для своего рода медианного числа".
   "Вы передали эту историю в Valley Times? - спросил он Фитча, подозрение нарастало, а за ним и гнев.
   "Конечно, я знал", - сказал Fitch. - Признаюсь, мне пришлось пойти за твоей спиной и заставить некоторых моих аспирантов получить показания от мальчиков в твоем классе истории, но ты сам не стал бы об этом говорить...
   Том Смит стоял рядом с ним. Он был на двадцать лет моложе Чалмерса, был боксером-любителем и обладал хорошими рефлексами. Он поймал руку Чалмерса, когда она возвращалась для апперкота, и удержал ее.
   "Успокойся, Эд; Вы не хотите, чтобы начать слагфест здесь. Это факультетский клуб; запомнить?"
   "Я не буду, Том; если бы я это сделал, это ничего бы не доказало. Он обратился к Фитчу. "Я не буду говорить о том, чтобы посылать ваших учеников качать моих, но, по крайней мере, вы могли бы рассказать мне, прежде чем рассказывать эту историю".
   "Я не знаю, что вас беспокоит, - защищался Фитч. - Я верил в тебя, когда все считали тебя сумасшедшим, и если бы я не собрал подписанные и датированные показания твоих мальчиков, не было бы никаких доказательств. Бывает, что экстрасенсорика значит для меня не меньше, чем история для вас. Я поверил в это с тех пор, как в детстве прочитал о работах Райна. Я долгое время работал в ESP. Затем у меня появился шанс получить звание профессора, приехав сюда, и после того, как я это сделал, я обнаружил, что не могу продолжать это, потому что здесь президент Уитберна, а он старый глупый фанатик с запертым разумом... "
   "Да." Его гнев утих, пока Фитч говорил. "Я рад, что Том не дал мне выставить себя ослом. Я вижу твою сторону этого". Может быть, это и было проклятием профессионального интеллектуала, умение видеть все со стороны каждого. Он задумался на мгновение. "Что еще вы сделали, кроме того, что передали эту историю в Valley Times? Я лучше все об этом услышу.
   - Я позвонил секретарю Американского института псионики и парапсихологии, как только увидел сегодняшнюю утреннюю газету. Учитывая разницу во времени с Восточным побережьем, я поймал его, как только он добрался до своего офиса. Он посоветовал мне придать этому делу как можно более широкую огласку; он думал, что это продвинет признание и изучение парапсихологии. Такой случай нельзя игнорировать; это потребует серьезного изучения..."
   "Ну, вы получили свою известность, хорошо. Я по уши в этом".
   Снаружи поднялся шум. Швейцар твердо сказал:
   "Это факультетский клуб, джентльмены; это только для членов. Меня не волнует, что вы, господа, пресса, вам сюда просто нельзя.
   "Мы все по уши в этом, - сказал Смит. "Леонард, меня не волнуют твои мотивы, ты должен был сначала подумать о том, как это повлияет на остальных из нас".
   "Это место будет сумасшедшим домом", - пожаловался Хэндли. "Как мы собираемся заставить любого из этих студентов сосредоточиться на своей работе..."
   - Говорю вам, я ни черта об этом не знаю, - раздраженно прозвучал у двери голос Макса Потгейтера. - Вы хотите сказать мне, что профессор Чалмерс убил какого-то араба? Нелепый!"
   * * * *
   Он поел торопливо и без удовольствия, проскользнул через кухню и через заднюю дверь, проскользнул между двумя общежитиями и вернулся в Прескотт-холл. По дороге он на мгновение остановился и усмехнулся. Репортеры, не сумевшие штурмовать Факультетский клуб, ушли в погоню за другой дичью и загнали Ллойда Уитберна в угол перед административным центром. У них был джип с установленной на нем звуковой камерой, и они пытались раздобыть что-нибудь для телетрансляции. Сердито жестикулировав, Уитберн оторвался от них и бросился вверх по ступенькам в здание. Полицейский кампуса остановил тех, кто пытался последовать за ним.
   Его единственным послеобеденным занятием была американская история III. Он каким-то образом справился с этим, хотя класс не мог сосредоточиться на Реконструкции и первых выборах Гровера Кливленда. По крайней мере, в залах не было репортеров, и когда все закончилось, он поспешил в библиотеку, зайдя в читальный зал факультета в глубине, где можно было покурить. Там не было никого, кроме старого Макса Потгейтера, который курил сигару, склонив голову над книгой. Профессор средневековой истории поднял голову.
   - О, привет, Чалмерс. Что, черт возьми, здесь происходит? Все вдруг сошли с ума? он спросил.
   "Ну, они, кажется, думают, что я это сделал", - сказал он с горечью.
   "Они делают? Глупо с их стороны. Что это за расстрел какого-то араба? Я не знал, что здесь есть арабы".
   "Не здесь. В Басре". Он рассказал Потгейтеру, что произошло.
   "Что ж! Мне жаль это слышать, - сказал старик. "У меня есть друг в Южной Калифорнии, Беллингем, который очень хорошо знал Халида. Был на Ближнем Востоке, занимался исследованиями Византийской империи; Халид был очень полезным. Он произвел на Беллингема большое впечатление; сказал, что он замечательный человек и прекрасный ученый. Зачем кому-то хотеть убивать такого человека?"
   Объяснил в общих чертах. Поттгейтер понимающе кивнул: убийства также были привычной чертой средневекового политического ландшафта. Чалмерс продолжил уточнять. Было облегчением поговорить с кем-то вроде Потгейтера, которого не беспокоил настоящий момент, а он просто бойкотировал его. В конце концов, колокольный звон. Поттгейтер посмотрел на часы, как по условному рефлексу, а затем встал, сказав, что у него урок, и извинившись. Он бы унес с собой сигару, если бы Чалмерс не отобрал ее у него.
   Когда Поттгейтер ушел, Чалмерс открыл книгу - он не заметил, что это было - и сел, невидяще глядя на страницы. Таким образом, на конец жизни Халида ибн Хусейна легло лезвие ножа; каковы были события в следующем отрезке времени и в последующих отрезках? По всему Ближнему Востоку будут кровопролитные бои - он с ужасом вспомнил, что говорил об этом с Потгейтером. Турецкая армия войдет и попытается восстановить порядок. В северном Иране возникнут новые проблемы, индийские коммунисты вторгнутся в Восточный Пакистан, а затем начнется всеобщая война, которой так долго боялись. Он не мог "вспомнить", как далеко это было в будущем, и как можно будет выйти из тупика с ядерным оружием, который до сих пор мешал ему. Он знал, что сегодня и много лет назад никто не осмелился начать полномасштабную атомную войну. Войны теперь представляли собой второстепенные стычки, вроде той, что была в Индонезии, или постоянные подпольные конфликты подрывной деятельности и саботажа, которые стали называть субвойной. А учитывая, что Соединенные Штаты уже обладают мощной лунной базой... Ему хотелось "вспомнить", как в хронологическом порядке были расположены события между убийством Халида и Тридцатидневной войной. Что-то из этого пришло к нему после инцидента в "Современной истории IV", и он изгнал это из своего сознания.
   * * * *
   Он не осмелился вернуться домой, где репортеры обязательно его найдут. Он просто ушел из колледжа в конце учебного дня и шел, не зная направления, пока не стемнело. Этим утром, когда он увидел газету, он сказал и действительно поверил, что известие об убийстве в Басре положит конец проблемам, которые начались месяц назад на уроках современной истории. Не было: неприятности, казалось, только начинались. А с газетами, Уитберном и Фитчем это может продолжаться вечно...
   Было уже совсем темно; его тень падала впереди него на тротуаре, удлиняясь по мере того, как он проходил под уличным фонарем и за ним, и исчезала, когда он попадал в более яркий свет того, что впереди. Окна дешевого кафе напомнили ему, что он голоден, и он вошел, подойдя к столику и рассеянно что-то заказав. Рядом с барной стойкой и закусочной стоял телевизионный экран. Какая-то комедийная программа, над которой неумеренно и без видимой причины смеялась невидимая студийная публика. Грубо одетые покупатели у прилавка, казалось, не видели в этом больше юмора, чем он. Затем его еда оказалась на столе, и он начал есть, даже не ощущая ее вкуса.
   Через некоторое время в его сознание проникла перемена шумов телевизора; пошла программа новостей, и он поднял голову. На экране была изображена площадь в восточном городе; голос говорил:
   "...Басра, где сегодня рано утром был убит Халид ибн Хусейн - ранний полдень по местному времени. Это место преступления; тело убийцы снято, но еще видны камни, которыми его забросала толпа..."
   Крупный план площади, все еще заваленной разорванной брусчаткой. Офицер армии Халифата демонстрирует оружие - это был старый М3, все в порядке; Чалмерс сам использовал одну из таких штук тридцать лет назад, и он и его современники назвали ее "смазочным пистолетом". Там было несколько недавних фотографий Халида, в том числе одна, сделанная, когда он выходил из самолета по возвращении из Анкары. Эй смотрел, поглощенный; все было именно так, как он "помнил" месяц назад. Ему было приятно видеть, что его будущие "воспоминания" были достоверны как в деталях, так и в общих чертах.
   "Но самая удивительная часть этой истории происходит не из Басры, а из колледжа Бланли в Калифорнии, - говорил комментатор, - где, как выяснилось, убийство Халида было предсказано со сверхъестественной точностью месяц назад. профессором истории, доктором Эдвардом Чалмерсом..."
   На картинке был он сам, в шляпе и пальто, совершенно неподвижный, как будто продлевался краткий движущийся взгляд. Взглянув на фон, он понял, когда и где это было сделано - полтора года назад, на съезде в Гарварде. Эти телеведущие должны копить каждый дюйм старых новостных фильмов, которые они когда-либо снимали. Были виды на кампус Бланли и интервью с некоторыми ребятами из "Современной истории IV", включая Дакра и Кендрика. Это была одна из тех вещей, которые они проделывали со звуковой камерой, установленной на джипе, сегодня днем. Мальчишки, кто нахально, кто смущенно, обосновывали то, что он месяц тому назад подробно описал вчерашнее событие. Было интервью с Леонардом Фитчем; Профессор психологии пытался объяснить феномен предвидения с точки зрения непрофессионала и делал это с трудом. И было нападение на Уитберна перед административным центром. Президент колледжа выкрикивал отказы на каждый заданный ему вопрос, и когда он повернулся и убежал, хохот репортеров был отчетливо слышен.
   У стойки вспыхнул спор.
   "Я не верю! Как кто-то мог знать все это о чем-то до того, как это произошло?
   -- Ну, вы слышали, что... вон тот профессор, как его звали. И ты слышал всех этих мальчишек...
   "Ах, мальчики из колледжа; ради шутки они сделают все, что угодно!"
   "После отказа от интервью для телепередачи президент колледжа Бланли наконец согласился провести пресс-конференцию в своем кабинете, доступ к телекамерам которого был запрещен. Он категорически отрицал всю эту историю и заявил, что мальчики из класса профессора Чалмерса придумали все это как розыгрыш..."
   "Там! Смотри, что я тебе сказал!
   "...утверждая, что профессор Чалмерс психически нездоров и что он годами пытался сместить его с занимаемой должности на факультете Бланли, но не смог этого сделать из-за положений Закона о сроках полномочий преподавателей от 1963 года. Большая часть его замечания носили характер полемики против этого закона, который обычно считается биллем о правах профессоров колледжей. Здесь следует отметить, что другие члены факультета Бланли безоговорочно подтвердили тот факт, что доктор Чалмерс действительно сделал приписываемые ему заявления месяц назад, задолго до смерти Халида ибн Хусейна..."
   "Да! Как насчет этого , сейчас? Как ты собираешься обойти это ?
   Поманив официантку, он расплатился по счету и поспешил выйти. Не дойдя до двери, он услышал голос, почти заикающийся от волнения:
   "Привет! Смотреть! Это он !"
   Он побежал. Он был в двух кварталах от кафе, прежде чем снова перешел на прогулку.
   В ту ночь ему потребовалось три стопки виски, прежде чем он смог заснуть.
   * * * *
   В то утро в Бланли прибыла делегация Американского института псионики и парапсихологии, прилетевшая на стратоплане с Восточного побережья. У них были ученые звания и степени, которые не мог игнорировать даже Ллойд Уитберн. Они поговорили с Леонардом Фитчем и со студентами из Modern History IV и взяли показания. Только после "Всеобщей европейской истории II" они догнали Чалмерса - пожилого мужчину с седыми волосами и румяным лицом; молодой человек, похожий на боксера-тяжеловеса; мужчина средних лет в твидовом костюме, куривший трубку и выглядевший так, будто ему следовало бы больше интересоваться охотой на тетеревов и садоводством, чем ясновидением и телепатией. Имена первых двух ничего не говорили Чалмерсу. Они были важными именами в своей сфере, но не в его сфере. Имя третьего, молча слушавшего, он не расслышал.
   "Вы понимаете, господа, что у меня возникли некоторые трудности с администрацией колледжа по этому поводу", - сказал он им. "Президент Уитберн зашел так далеко, что поставил под сомнение мою пригодность для того, чтобы занимать здесь должность".
   - Мы говорили с ним, - сказал пожилой мужчина. "Это была не очень удовлетворительная дискуссия".
   "Способность президента Уитберна занимать свою должность может быть очень легко поставлена под сомнение", - драчливо добавил молодой человек.
   - Ну, тогда вы видите, в каком я положении. Я проконсультировался со своим адвокатом, мистер Уайт. Weill, и он посоветовал мне не делать никаких заявлений по этому поводу".
   - Я понимаю, - сказал старший из троицы. "Но мы не пресса или что-то в этом роде. Мы можем заверить вас, что все, что вы нам расскажете, будет абсолютно конфиденциально". Он вопросительно посмотрел на мужчину средних лет в твидовом костюме, который молча кивнул. "Мы можем понять, что студенты в вашем классе современной истории говорят то, что по сути является правдой?"
   "Если вы думаете об этом ложном заявлении Уитберна, то это полная идиотская чепуха!" - сердито сказал он. "Я слышал некоторых из этих парней по телевидению прошлой ночью; за исключением нескольких деталей, в которых они были сбиты с толку, все они сказали именно то, что слышали от меня в классе месяц назад".
   - И мы предполагаем, - он снова взглянул на человека в твиде, - что в то время у вас не было возможности узнать что-либо о каком-либо реальном заговоре против Халида?
   Молчание впервые нарушил мужчина в твиде. "Можно предположить. Тогда я даже не думаю, что этот тип Нурид что-то знал об этом.
   "Ну, мы хотели бы знать, насколько вы можете нам рассказать, как именно вы стали воспринимать это знание о будущем событии смерти Халида ибн Хусейна", - начал молодой человек. "Было ли это во сне или наяву; вы визуализировали, или у вас было слуховое впечатление, или это просто пришло вам в голову..."
   - Простите, джентльмены. Он посмотрел на свои часы. "Мне нужно срочно куда-то идти. В любом случае, я просто не могу обсуждать этот вопрос с вами. Я ценю ваше положение; Я знаю, как бы я себя чувствовал, если бы от меня скрывали данные исторической важности. Однако я надеюсь, что вы оцените мое положение и избавите меня от дальнейших расспросов.
   Это все, что он позволил им вытащить из себя. Еще несколько минут они вели себя вежливо друг с другом; он пригласил их на обед в факультетский клуб и узнал, что они обедают там в качестве гостей Fitch. Они ушли, пытаясь скрыть свое разочарование.
   * * * *
   Специалисты по псионике и парапсихологии были не единственной делегацией, прибывшей в тот день в Бланли. Достаточное количество попечителей колледжа проживало в районе Сан-Франциско, чтобы собрать кворум для собрания накануне вечером; комитет, в который входил Джеймс Дакр, отец мальчика из "Современной истории IV", был назначен, чтобы получить факты из первых рук; они прибыли около полудня. Они поговорили с некоторыми студентами, провели некоторое время взаперти с Уитберном и были замечены пересекающими кампус с людьми из парапсихологии. Они не разговаривали с Чалмерсом или Фитчем. Днем Марджори Феннер сообщила Чалмерсу, что его присутствие на встрече, которая должна состояться в тот же вечер в офисе Уитберна, была запрошена. Она сказала, что просьба исходила от комитета попечителей, а не от Уитберна; она также сказала ему, что Фитч будет там. Чалмерс сразу же позвонил Стэнли Вейлу.
   - Я буду там вместе с вами, - сказал адвокат. - Если этим занимается комитет попечителей, они поймут, что в этом вопросе вы имеете право на юридическую консультацию. Я заеду к вам и заберу вас... Вы что, не разговаривали?
   Он описал интервью с людьми из псионики и парапсихологии.
   -- Ничего страшного... Был ли с ними мужчина с усами, в коричневом твидовом костюме?
   "Да. Я не расслышал его имени..."
   - Это Катлер. Он майор армии; Центральная разведка. Его толпа интересуется, есть ли у вас реальная предварительная информация об этом. Он был у меня, совсем недавно. У меня такое впечатление, что он хотел бы, чтобы все это было преуменьшено, поэтому он будет на нашей стороне, более или менее, и на какое-то время. Я буду у тебя около восьми; тем временем, не говорите больше, чем нужно. Я надеюсь, что мы сможем исправить это сегодня вечером. Через день или около того мне придется поехать в Рино, чтобы увидеть там клиента..."
   * * * *
   Встреча в кабинете Уитберна была назначена на восемь тридцать; Вейл позаботился о том, чтобы они прибыли точно вовремя. Когда они вышли из его машины в Административном центре и подошли к лестнице, у Чалмерса возникло ощущение, что он идет на дуэль в сопровождении своего секунданта. Портфель, который нес Вейл, мог натолкнуть его на эту мысль; он был плоским и с прямоугольными углами, размером и формой напоминал старый ящик для дуэльных пистолетов. Он это прокомментировал.
   - Диктофон, - сказал Вейл. "Заряжен четырехчасовой катушкой. Неважно, как долго это дело продлится, у меня будет запись, если я захочу предъявить ее в суде".
   В то же время прибыла еще одна группа - два специалиста по псионике и парапсихологии и майор разведки, которые, казалось, сформировали рабочее партнерство. Все они вошли вместе после краткого и сдержанно-вежливого обмена приветствиями. Когда они пришли в офис Уитберна, внутри раздались спорящие голоса. Президент колледжа пытался не дать Хэндли, Тому Смиту и Максу Потгейтеру войти в его личную комнату в глубине.
   "Это несомненно!" Хэндли говорил. "Как члены факультета, любые разногласия, связанные с установлением стандартов пригодности для преподавания по контракту о постоянном пребывании, касаются всех нас, потому что любое действие, предпринятое в этом случае, может создать прецедент, который может повлиять на действительность наших собственных контрактов".
   В дверях личного кабинета за спиной Уитберна появился крупный мужчина с седыми волосами; Джеймс Дакр.
   - Эти джентльмены серьезно заинтересованы в этом, доктор Уитберн, - сказал он. "Если они здесь как представители факультета колледжа, они имеют полное право присутствовать".
   Уитберн стоял в стороне. Хэндли, Смит и Потгейтер вошли в дверь; остальные последовали за ним. Остальные три члена попечительского комитета уже были в комнате. Через несколько минут прибыл Леонард Фитч, тоже с портфелем.
   - Что ж, кажется, все здесь, - сказал Уитберн, направляясь к своему стулу за столом. "Мы могли бы также начать это".
   "Да. Если вы меня извините, доктор. Дакре встал перед ним и сел за стол. "Меня выбрали председателем этого комитета; Кажется, я здесь председательствую. Включите диктофон, кто-нибудь.
   Один из других попечителей подошел к звукозаписывающему устройству рядом со столом - большему, но, вероятно, не более эффективному инструменту, чем тот, который Вейл спрятал в своем портфеле, - и щелкнул выключателем. Затем он и его спутники подтащили к Дакре стулья, а остальные расселись по комнате. Старый Поттгейтер сел рядом с Чалмерсом. Вейл открыл кейс, лежавший у него на коленях, засунул руку внутрь и снова закрыл.
   - Что они пытаются сделать, Эд? - спросил Поттгейтер громким шепотом. "Выкинуть тебя с факультета? Они не могут этого сделать, не так ли?"
   - Не знаю, Макс. Посмотрим...."
   - Это не какое-то официальное слушание, и здесь никого не судят, - говорил Дакр. "Любые действия должны будут приниматься попечительским советом в целом на регулярно запланированном заседании. Все, что мы пытаемся сделать, это выяснить, что именно здесь произошло, и кто, если вообще кто-либо, несет за это ответственность..."
   "Ну вот и человек, который виноват!" - воскликнул Уитберн, указывая на Чалмерса. "Все это дело выросло из его поведения на уроке месяц назад, и я вам напомню, что в то время я требовал его отставки!"
   "Я думал, что это доктор Фитч поделился этой историей с газетами", - возразил один из попечителей, мужчина с рыжими волосами и худым лицом в очках.
   "Доктор Фитч поступил так, как должен поступать любой ученый, обнародовав то, что он считал важным научным открытием", - сказал старший из двух парапсихологов. "Он считал, как и мы, что открыл важный случай предвидения - случай реального предшествующего знания о будущем событии. Он сделал тщательную и систематическую запись заявлений профессора Чалмерса, по крайней мере, за две недели до наступления события, к которому они относились. Благодаря ему мы полностью знаем, что сказал профессор Чалмерс и когда он это сказал".
   "Да, - добавил его младший коллега, - и за весь мой опыт я никогда не слышал ничего более нелепого, чем вчерашняя попытка этого человека Уитберна отрицать этот факт".
   - Что ж, мы убеждены, что доктор Чалмерс действительно сказал то, что якобы сказал в прошлом месяце, - начал Дакр.
   "Джим, я думаю, мы должны установить это для протокола", - вставил другой из попечителей. "Доктор Чалмерс, это правда, что вы говорили в прошедшем времени о смерти Халида ибн Хусейна на одном из ваших занятий шестнадцатого числа прошлого месяца?"
   Чалмерс поднялся. "Да, это так. А на следующий день меня вызвал в эту комнату доктор Уитберн, который потребовал из-за этого моего увольнения с факультета этого колледжа. Теперь я хотел бы знать, почему доктор Уитберн, в той же самой комнате, отрицал вчера, что я говорил что-то подобное, и обвинял моих студентов в том, что они состряпали историю после этого события как розыгрыш. "
   "Один из них - мой сын", - добавил Дакр. - Я хотел бы услышать ответ на этот вопрос сам.
   - Я бы тоже, - вмешался Стэнли Вейл. "Знаете, у моего клиента хорошее дело против доктора Уитберна из-за стрекозы".
   Чалмерс оглядел комнату. Из тринадцати мужчин вокруг него только Уитберн был врагом. Некоторые другие были на его стороне по той или иной причине, но никто из них не был другом. Вайль был его адвокатом, выполняя обязательство перед клиентом, которое, по сути, было обязательством перед его собственной совестью. Хэндли боялся, что может быть создан прецедент, который нанесет ущерб его собственному трудовому договору. Фитч и двое мужчин из Института псионики и парапсихологии интересовались им как источником учебного материала. Дакр возмущался оскорблением своего сына; он и другие интересовались колледжем Бланли как институтом, почти абстракцией. А майор в штатском, вероятно, беспокоился о последствиях для военной безопасности присутствия пророка на свободе. Потом чья-то рука схватила его за плечо, и голос прошептал ему на ухо:
   "Это хорошо, Эд; не позволяйте им напугать вас!
   По крайней мере, старый Макс Поттгейтер был другом.
   "Доктор Уитберн, я спрашиваю вас и жду ответа, почему вы делали такие заявления для прессы, когда прекрасно знали, что они ложны?" - резко спросил Дакр.
   - Ничего подобного я не знал! Уитберн бушевал, показывая под бахвальством страх. "Да, я потребовал отставки этого человека утром семнадцатого октября, на следующий день после этого инцидента. Несколько раз до меня доходило, что он делал дикие и необоснованные утверждения в классе и подвергал себя, а вместе с ним и весь преподавательский состав этого колледжа, студенческим насмешкам. На самом деле об этом была передовая статья, написанная студентом-редактором университетской газеты " Черное и зеленое " . Мне удалось помешать ее опубликованию..." Он долго продолжал об этом. "Если бы мне разрешили доступ к ящикам моего собственного стола, - добавил он со слоновьим сарказмом, - я мог бы показать вам редакционную статью".
   "Вы не беспокойтесь; У меня есть копия, - сказал ему Дакр. "Мы все читали это. Если да, то в то время, когда вы скрывали это, вы должны были знать, что доктор Чалмерс сказал в классе.
   "Я знал, что он наговорил много ерунды о человеке, который все еще жив, но был застрелен", - возразил Уитберн. - А если что-то подобное действительно произошло, что из того? Кто-то всегда стреляет в того или иного из этих иностранных диктаторов, и они не могут постоянно промахиваться".
   - Вы утверждаете, что это было чистое совпадение? - потребовал Фитч. "Совпадение по десяти пунктам: событие убийства, год события, место, обстоятельства, имя убийцы, национальность убийцы, способ убийства, точный тип использованного оружия, охранники убиты и ранены вместе с Халидом, и судьба убийца. Если это простое и правдоподобное совпадение, то раздача десяти роялей подряд в игре в покер. Том, ты понял это; каковы, вы сказали, шансы против этого?
   - Все это на самом деле было сказано доктором Чалмерсом месяц назад? - недоверчиво спросил один из попечителей.
   "Это точно было. Посмотрите сюда, г. Дакр, джентльмены. Фитч вышел вперед, расстегнул молнию своего портфеля и вытащил бумаги. - Вот подписанные показания каждого из двадцати трех студентов Четверки по современной истории доктора Чалмерса, сделанные и датированные до убийства. Вы можете ссылаться на них по своему усмотрению; они в алфавитном порядке. И тут." Он развернул лист миллиметровой бумаги длиной в ярд и почти такой же шириной. "Вот сводка показаний мальчиков в виде таблицы. Все сошлись в первом пункте, факте убийства. Все согласились, что время было где-то в этом году. Двадцать из двадцати трех согласились на Басру как на место. Ведь семеро из них даже помнили имя убийцы. Это само по себе замечательно; У доктора Чалмерса очень умный и внимательный класс".
   "Они внимательны, потому что знают, что он всегда может сделать что-нибудь безумное и устроить из себя цирк", - вмешался Уитберн.
   "И это не единственный случай способности доктора Чалмерса к предвидению", - продолжило Fitch. "Был ряд других случаев".
   Чалмерс вскочил на ноги; Стэнли Вайль встал рядом с ним, сунул ему в руки диктофон в чехле и толкнул его обратно на свое место.
   - Господа, - начал адвокат тихо, но твердо и ясно. "Все это выходит из-под контроля. В конце концов, это не исследование актуальности предвидения как психического феномена. Что я хотел бы услышать, и чего я еще не слышал, так это объяснение доктора Уитберна его противоречивых заявлений о том, что он знал о предполагаемых замечаниях моего клиента вечером после того, как они должны были быть сделаны, и что в то же время время все это было мистификацией, придуманной его учениками".
   - Ты намекаешь, что я лжец? Уитберн ощетинился.
   "Я указываю на то, что вы сделали пару противоречивых заявлений, и я спрашиваю, как вы могли сделать это осознанно и честно", - возразил Вайль.
   -- Я имел в виду, -- начал Уитберн с преувеличенной медлительностью, как будто обращаясь к идиоту, -- что вчера, когда эти чертовы репортеры приставали ко мне, я действительно думал, что какие-то студенты профессора Чалмерса собрались вместе и дали Долине Временами преувеличенная история о его безумных махинациях месяц назад. Я и представить себе не мог, что члену факультета так не хватает лояльности к колледжу..."
   "Вы не можете себе представить никого более интеллектуального, чем вы!" Fitch честно наорал на него.
   - Ты такой же сумасшедший, как Чалмерс! - крикнул в ответ Уитберн. Он обратился к попечителям. "Вы видите, в каком я сейчас положении, с этим адским Законом о сроках полномочий преподавателей высших учебных заведений? У меня на факультете сумасшедший, могу ли я от него избавиться? Нет! Я требую его отставки, а он надо мной смеется и бежит за своим адвокатом! И он сумасшедший! Никто, кроме сумасшедшего, не стал бы говорить так, как он. Думаешь, это дело Халида ибн Хусейна - единственный раз, когда он делал что-то подобное? Да ведь у меня есть список из дюжины случаев, когда он сделал что-то столь же плохое, только у него не было счастливого стечения обстоятельств, чтобы поддержать его. Попытка получить книги, которых не существует, из библиотеки, а затем настаивание на том, что это стандартные учебники. Речь о восстании колоний на Марсе и Венере. Говоря о чем-то, что он называет Терранской Федерацией, своего рода мировой империей. Или то, что он называет операцией "Тройной крест", которая спасла страну во время какой-то фантастической войны, которую он вообразил...
   " Что ты сказал? "
   Вопрос грянул, как серия пистолетных выстрелов. Все повернулись. У тихого человека в коричневом твидовом костюме были призраки; теперь он выглядел так, как будто он очень сожалел об этом.
   - Существует ли такая вещь, как операция "Тройной крест"? - спрашивал Фитч.
   -- Нет, нет, я никогда ничего об этом не слышал; я не это имел в виду. Это все из-за Терранской Федерации, - сказал майор слишком быстро и слишком плавно. Он повернулся к Чалмерсу. "Вы никогда не работали для PSPB; Вы когда-нибудь говорили с кем-нибудь, кто это сделал? он спросил.
   "Я даже не знаю, что означают эти буквы, - ответил Чалмерс.
   "Совет по политико-стратегическому планированию. Это все довольно засекречено, но этот термин Терранская Федерация является предварительным названием предполагаемой организации, которая займет место ООН, если эта организация распадется. В этом нет ничего особенно важного, и он существует только на бумаге".
   Он не будет существовать только на бумаге очень долго, думал Чалмерс. Ему было интересно, что такое операция "Тройной крест"; у него были какие-то записи, но он забыл, что это было.
   "Возможно, он действительно узнал об этом от кого-то, кто говорил нескромно", - признал Уитберн. "Но остальная часть этой гнили! Ведь он говорил о том, как город Рино был разрушен взрывом и пожаром, буквально стерт с лица земли. Вот тебе пример!"
   Он и об этом забыл. Это был относительно незначительный инцидент в тайной борьбе Подвойны; теперь он вспомнил, что сделал заметку об этом. Он был уверен, что это произошло сразу после убийства Халида ибн Хусейна. Он быстро повернулся к Вайлю.
   - Разве ты не говорил, что тебе нужно ехать в Рино через день или около того? он спросил.
   Вайль настойчиво заставил его замолчать, указывая свободной рукой на диктофон. Обмен помешал ему заметить, что Макс Поттгейтер встал, пока старик не заговорил.
   - Вы пытаетесь сказать этим людям, что профессор Чалмерс сумасшедший? он был требователен. - Да ведь у него один из лучших умов в кампусе. Я разговаривал с ним только вчера, в задней комнате библиотеки. Вы знаете, - продолжал он извиняющимся тоном, - мой предмет - средневековая история; Я мало обращаю внимания на то, что происходит в современном мире, и не понимал, правда, к чему весь этот ажиотаж. Но он объяснил мне все это, и сделал это в терминах, которые я мог понять, проведя несколько прекрасных параллелей с Византийской империей и крестовыми походами. Все о восстании в Дамаске, о разграблении Бейрута, о войне между Иорданией и Саудовской Аравией, о вмешательстве турецкой армии и о вторжении в Пакистан..."
   - Когда все это произошло? - спросил один из попечителей.
   Потгейтер начал объяснять; Чалмерс с болью осознал, как много из своей будущей истории он вылил накануне на доверчивое ухо старого медиевиста.
   "Боже мой, человек; Вы совсем не читаете газет? - спросил другой из попечителей.
   "Нет! И я не читаю журналы о наркотиках или научную фантастику. Я читал тщательно обоснованные факты. И я знаю, когда разговариваю с здравомыслящим и разумным человеком. Здесь это не обычное дело.
   Дакр провел рукой по лицу. "Доктор Уитберн, - сказал он, - я должен признать, что пришел на это собрание с сильным предубеждением против вас, и я также признаю, что ваше собственное поведение здесь очень мало помогло развеять это предубеждение. Но я начинаю получать некоторое представление о том, с чем вам приходится бороться здесь, в Бланли, и я нахожу, что должен делать много поправок. Я понятия не имел... Просто понятия не имел".
   - Послушайте, у вас совершенно искаженное представление об этом, мистер Уайт. Дакр, - вмешалось Fitch. "Все именно так, как я и думал; Доктор Чалмерс - необычайно одаренный предсказатель. Вы видели, джентльмены, как подтвердилась его сложная цепь предсказаний о смерти Халида; Я бы поставил свою жизнь на кон, чтобы каждое из этих предсказаний было подтверждено подобным образом. И я ставлю на кон свою профессиональную репутацию, что этот человек совершенно в здравом уме. Конечно, ненормальная психология и психопатология не мои предметы, но...
   "Они тоже не мои подданные, - возразил Уитберн, - но я узнаю сумасшедшего по его бреду".
   "Доктор Фитч занимает совершенно правильную позицию, - сказал Поттгейтер, - указывая на то, что ненормальная психология - это специализированная ветвь, выходящая за рамки его собственной области. Я бы и не подумал о том, чтобы попытаться высказать решительное мнение по какому-то вопросу римской или вавилонской истории. Что ж, если здесь стоит вопрос о вменяемости доктора Чалмерса, давайте проконсультируемся с кем-нибудь, кто специализируется на безумии. Я не думаю, что кто-либо из присутствующих имеет право даже высказать свое мнение по этому вопросу, и уж тем более доктор Уитберн.
   Уитберн сердито повернулся к нему. - Ах, заткнись, чертов старый дурак! он крикнул. "Смотреть; есть еще один из них! - сказал он попечителям. "Еще один тупик на факультете, от которого этот Закон о сроках пребывания не дает мне избавиться. Он такой же плохой, как и сам Чалмерс. Вы только что слышали ту чепуху, которую он нес. Да ведь его курсы годами отмечены среди студентов как экспресс-курсы, на которых никто никогда не должен делать никакой работы..."
   Чалмерс снова вскочил на ноги, совершенно разгневанный. Злоупотребление собой он мог принять; Говорить так о мягком, ученом старом Потгейтере было совсем другое дело.
   - Думаю, доктор Поттгейтер сказал самое разумное, что я слышал с тех пор, как пришел сюда, - заявил он. "Если мое здравомыслие должно быть поставлено под сомнение, я настаиваю на том, чтобы оно было поставлено под сомнение кем-то, кто имеет для этого право".
   Вейл поставил свой диктофон на пол и вскочил рядом с ним, пытаясь втянуть его обратно на место.
   "Ради Бога, человек! Сядь и заткнись!" - прошипел он.
   Чалмерс стряхнул с него руку. "Нет, я не заткнусь! Это единственный способ решить эту проблему раз и навсегда. И когда моя вменяемость подтвердится, я подам в суд на этого парня...
   Уитберн хотел что-то возразить, но остановился. Через мгновение он злобно улыбнулся.
   - Я так понимаю, доктор Чалмерс, что вы готовы пройти психиатрическую экспертизу? он спросил.
   "Не согласен; вы ставите ногу в ловушку! Вейл сказал ему срочно.
   "Конечно, я согласен, если обследование проводит квалифицированный психиатр".
   - Как насчет доктора Хаузермана из Северной государственной психиатрической больницы? - быстро спросил Уитберн. - Согласны ли вы на его осмотр?
   "Превосходно!" - воскликнул Фитч. "Один из лучших людей в этой области. Я бы безоговорочно принял его мнение".
   Вайль снова начал возражать; Чалмерс прервал его. "Доктор Хаузерман меня вполне удовлетворит. Вопрос только в том, будет ли он доступен?"
   - Думаю, да, - сказал Дакр, взглянув на часы. - Интересно, можно ли с ним связаться сейчас? Он поднялся на ноги. - Телефон в приемной, доктор Уитберн? отлично. Извините меня, господа...
   Прошло добрых пятнадцать минут, прежде чем он вернулся, улыбаясь.
   - Что ж, джентльмены, все улажено, - сказал он. - Доктор Хаузерман вполне готов осмотреть доктора Чалмерса - разумеется, с согласия последнего.
   "Он получит это. В письменной форме, если он того пожелает.
   - Да, я заверил его в этом. Он будет здесь завтра около полудня - это в ста пятидесяти милях от больницы, но доктор летит на своем самолете - и осмотр может начаться в два часа дня. Кажется, он знаком с оборудованием психологического факультета; Я заверил его, что они в его распоряжении. Вас это устроит, доктор Чалмерс?
   "В это время у меня будет занятие, но один из инструкторов может взять его на себя - если будет возможно провести занятия здесь завтра", - сказал он. - А теперь, простите меня, джентльмены, я, пожалуй, пойду домой и посплю.
   * * * *
   Вайль поднялся вместе с ним в квартиру. Он смешал пару напитков, и они прошли с ними в гостиную.
   - На случай, если вы не знаете, во что ввязались, - сказал Вайль, - этот Хаузерман не обычный диванный пилот; он государственный психиатр. Если он решит, что вы не в своем уме, он может отправить вас в больницу, и я готов поспорить, что именно это имел в виду Уитберн, когда предлагал его. И я не доверяю этому человеку Дакре. Сначала я думал, что он на нашей стороне, но это было до того, как в дело вступили твои друзья. Он нахмурился. - И мне не нравится, как вел себя майор разведки до последнего. Если он думает, что вы знаете что-то, чего не должны знать, психиатрическая больница может быть его идеей подходящего места, чтобы вас посадить".
   - Вы не думаете, что этот человек, Хаузерман, позволил бы на себя повлиять...? нет. Ты просто не думаешь, что я в здравом уме. ты?"
   - Я знаю, что подумает Хаузерман. Он подумает, что эта история с будущей историей - классический случай систематизированного шизоидного бреда. Лучше бы я никогда не ввязывался в это дело. Лучше бы я никогда о тебе не слышал! И еще одно; в случае, если вы пройдете мимо Хаузермана, вы можете забыть о моем блефе с защитным костюмом. У вас не будет шансов с этим в суде.
   - Несмотря на то, что случилось с Халидом?
   "После завтрашнего дня я не останусь в одной комнате ни с кем, кто хотя бы назовет мне это имя. Что ж, выиграешь или проиграешь, завтра все будет кончено, и тогда я смогу уйти отсюда.
   - Ты говорил мне, что собираешься в Рино? - спросил Чалмерс. "Не делай этого. Вы помните, как Уитберн упомянул, как я говорил о взрыве? Произошло это всего через пару дней после убийства Халида. На железнодорожной станции был и будет эшелон с взрывчаткой; это будет самый большой неядерный взрыв со времен взрыва " Монблана " в гавани Галифакса во время Первой мировой войны..."
   Вейл бросил свой напиток в огонь; он, должно быть, не бросил стакан вместе с ним, проявив самообладание в последнюю секунду.
   - Что ж, - сказал он после непродолжительной борьбы с собой. "Одна вещь о профессии юриста; вы слышите чертовски!.. Спокойной ночи, профессор. И попробуй, пожалуйста, попробуй, ради твоего бедного измученного адвоката, помалкивай о таких вещах, по крайней мере, пока не разберешься с Хаузерманом. И когда ты с ним разговариваешь, не делай, не делай, ради бога, не делай ничего добровольно!
   * * * *
   Комната была приятной, оформленной в теплых тонах. Там был письменный стол, очень похожий на те, что стояли в классах, и шесть или семь плетеных кресел. Многие аппараты были отодвинуты вдоль стен; пылезащитные чехлы были из веселого кретона. Рядом с ним стояла кушетка с еще одним оборудованием, таким же покрытым. Когда Чалмерс вошел, Хаузерман сидел за столом.
   Эй поднялся, и они пожали друг другу руки. Мужчина примерно его возраста, гладколицый, частично лысый. Чалмерс попытался угадать что-то о характере этого человека по его лицу, но ничего не смог прочитать. Лицо, хорошо обученное хранить секреты владельца.
   -- Что-нибудь покурить, профессор, -- начал он, протягивая портсигар.
   - Моя трубка, если вы не возражаете. Достал и наполнил.
   - Любой из этих стульев, - сказал Хаузерман, указывая на них.
   Все они расположились лицом к столу. Он сел, раскуривая трубку. Хаузерман одобрительно кивнул; он вел себя спокойно, и его не нужно было успокаивать. Некоторое время они болтали наугад - по крайней мере, Хаузерман пытался сделать так, чтобы это выглядело так - о его работе, его книге о Французской революции, текущих событиях. Он осторожно вел разговор, опасаясь ловушек, которые мог расставить для него психиатр. Наконец Хаузерман сказал:
   - Не могли бы вы сказать мне, почему вы сочли целесообразным запросить психиатрическую экспертизу, профессор?
   "Я не просил об этом. Но когда предложение было сделано одним из моих друзей в ответ на некоторые подозрения в моем здравомыслии, я согласился на него.
   "Хорошее отличие. И почему твое здравомыслие подверглось сомнению? Не стану отрицать, что слышал об этом деле здесь, еще до того, как мистер Дакр звонил мне вчера вечером, но я хотел бы услышать вашу версию.
   Он углубился в это, начиная с первоначального инцидента в "Современной истории IV", тщательно подбирая каждое слово, стараясь сосредоточиться на том, чтобы произвести хорошее впечатление на Хаузермана, и в то же время обнаруживая, что все больше "воспоминаний" о будущем начинают просачиваться сквозь сознание. барьер его сознания. Он попытался запрудить их; когда он не мог, он говорил с большей и большей осторожностью, чтобы они не просочились в его речь.
   "Я не могу точно вспомнить, как я наткнулся на это. Тот факт, что я допустил такую ошибку, состоял в том, что я говорил импровизировано и опередил свой текст. Я пытался показать результаты распада Османской империи после Первой мировой войны, раздела Ближнего Востока на разрозненные арабские государства и перехода британских и других европейских сфер влияния после Второй. Вы знаете, если подумать, исламский халифат был неизбежен; удивительно то, что он был создан таким человеком, как Халид..."
   Он говорил, чтобы выиграть время, и подозревал, что Хаузерман это знал. "Воспоминания" приходили ему в голову все сильнее и сильнее; подавить их было невозможно. Период анархии после смерти Халида будет намного короче и гораздо более жестоким, чем он думал раньше. Таллал ибн Халид уже сейчас должен был лететь из Англии; возможно, он уже покинул самолет, чтобы укрыться среди черных палаток бедуинов своего отца. Восстание в Дамаске вспыхнет до конца месяца; до конца года вся Сирия и Ливан погрузится в кровавый хаос, а турецкая армия выйдет на марш.
   "Да. И вы позволили себе унестись немного за пределы настоящего момента, в будущее, сами того не осознавая? Это оно?"
   "Что-то в этом роде", - ответил он, ясно осознавая ловушку, расставленную Хаузерманом, и опасаясь, что это может быть обман, чтобы замаскировать настоящую ловушку. "История следует определенным закономерностям. Я никоим образом не сторонник Тойнби, но любой историк может видеть, что определенные силы обычно имеют тенденцию производить аналогичные эффекты. Например, космические путешествия стали реальностью; наше правительство в настоящее время имеет военную базу на Луне. В течение нашей жизни - конечно, в течение жизни моих учеников - будут исследования и попытки колонизации Марса и Венеры. Вы верите в это, доктор?
   "О, безоговорочно. Я не должен об этом говорить, но я сам немного поработал над Филадельфийским проектом. Я бы сказал, что все основные проблемы межпланетных полетов были решены еще до того, как на Луну приземлилась первая ракета-робот".
   "Да. И когда Марс и Венера будут колонизированы, возникнут те же исторические ситуации, по крайней мере, в общем виде, которые возникли, когда европейские державы колонизировали Новый Свет или, если уж на то пошло, когда греческие города-государства сбрасывали колонии. через Эгейское море. Это то, что мы называем проецированием прошлого в будущее через настоящее".
   Хаузерман кивнул. "Но как насчет подробностей? Такие вещи, как убийство конкретного персонажа. Как можно экстраполировать на такие вещи?"
   "Ну..." На поверхность всплывали новые "воспоминания"; он попытался вытеснить их обратно. "Я проектирую в том, что вы могли бы назвать вымышленной формой; попытайтесь заполнить детали из воображения. В случае с Халидом я пытался представить, что произойдет, если его влияние внезапно исчезнет из ближневосточных и ближневосточных дел. Полагаю, я построил воображаемую сцену его убийства..."
   Он продолжал долго. Мохаммед и Нурид были достаточно распространенными именами. Ближний Восток был полон старого американского оружия. Забивание камнями было традиционным методом казни; он распределил ответственность, так что ни один человек не мог быть выбран для мести за кровную месть.
   "Вы не представляете, как я был взволнован, когда все произошло именно так, как я описал", - продолжил он. "И хуже всего для меня было то, что появился этот офицер разведки; Я думал, что я действительно был в этом!"
   - Значит, вы никогда не верили, что действительно знаете будущее?
   "Я начинаю, с тех пор, как я разговаривал с этими псиониками и парапсихологами", - засмеялся он. Он надеялся, что это звучало как естественный и непринужденный смех. - Похоже, они убеждены, что я это сделал.
   К середине следующего года в Азербайджане вспыхнет восстание, вдохновленное Востоком; до осени индийские коммунисты предпримут роковую попытку захватить Восточный Пакистан. Немедленным результатом стала Тридцатидневная война. К тому времени Лунная база будет завершена и готова; ракеты противника будут нацелены в первую очередь на ракетодромы, с которых они поставляются. Доставленный без предупреждения, он должен был быть успешным, если не считать того, что у каждого ракетопорта был свой секретный дубликат и три экземпляра. Это была операция "Тройной крест"; неудивительно, что майор Катлер был так поражен этими словами вчера вечером. Противник будет совершенно разбит под градом ракет из космоса, но до тех пор, пока не начнут падать лунные ракеты, Соединенные Штаты будут тяжело страдать.
   "Честно говоря, мне жаль моего друга Фитча", - добавил он. - Он будет ужасно разочарован, когда еще несколько моих предполагаемых пророчеств не сработают на нем. Но на самом деле я не обманывал его намеренно".
   А Колледж Бланли находился в центре одного из районов, которым предстояло самое страшное из грядущего термоядерного ада. И это будет чуть меньше года...
   - И на этом все! - воскликнул Хаузерман с раздражением в голосе. "Я поражен, что этот человек Уитберн допустил, чтобы нечто подобное приняло такие масштабы, как оно. Должен сказать, что я, кажется, получил историю об этом деле в очень искаженной форме. Он коротко рассмеялся. - Я пришел сюда, убежденный, что ты психически неуравновешен. Надеюсь, вы не поймете неправильно, профессор, - поспешил добавить он. "В моей профессии можно ожидать чего угодно. Хороший психиатр никогда не может позволить себе забыть, насколько острым и тонким является лезвие ножа".
   "Острие ножа!" Слова возбудили его. В тот момент он думал о лезвии ножа, безжалостно отсекающем момент за моментом от будущего в прошлое, с каждым разом приближаясь все ближе и ближе к тому моменту, когда упадут ракеты Восточной Оси. "Я не знал, что они до сих пор прибегают к хирургическому вмешательству в психических заболеваниях", - добавил он, пытаясь скрыть свой разрыв.
   "О, нет; все это так же безвозвратно отброшено, как кнуты и кандалы Бедлама. Я имел в виду другое лезвие ножа; тонкая, почти невидимая грань, отделяющая здравомыслие от нездоровья. От безумия, если использовать жалкое непрофессиональное выражение. Хаузерман закурил еще одну сигарету. "Большинство разумов гораздо ближе к этому, чем подозревают их владельцы. На самом деле, профессор, я был так убежден, что вы передали его, что принес с собой бланк обязательства, на котором все, кроме моей подписи, было написано для вас. Он вынул его из кармана и положил на стол. "Современный эквивалент lettre-de-cachet , как, я полагаю, назвал бы это автор книги о Французской революции. Я был готов констатировать, что вы психически нездоровы, и поместить вас в Северную государственную психиатрическую больницу.
   Чалмерс выпрямился в своем кресле. Он знал, где это было; по ту сторону гор, в той части штата, которую совершенно не тронули водородные бомбы Тридцатидневной войны. Да ведь город, за которым стоял госпиталь, был военным штабом в период сразу после бомбардировок и центром, из которого руководилась всеми спасательными работами в штате.
   "И вы думали, что можете отправить меня в Северный штат!" - спросил он, презрительно смеясь, и на этот раз он не пытался сделать так, чтобы смех звучал естественно и непринужденно. -- Вы... запираете меня где- нибудь? Запереть тело бедного старого профессора истории, да, но это не я. я универсален; Я существую во всем пространстве-времени. Когда это старое тело, которое я ношу сейчас, писало книгу о Французской революции, я был в Париже и наблюдал, как это происходило, от падения Бастилии до девятого термидора. Я был в Басре и видел, как этот сумасшедший инструмент Оси сбил Халида ибн Хусейна, и профессор говорил об этом за месяц до того, как это произошло. Я видел, как империи возвышались и простирались от звезды к звезде по всей Галактике, рушились и падали. Я видел...."
   Доктор Хаузерман достал из кармана ручку и одной рукой подписывал бланк обязательств; другим он нажал кнопку на столе. Дверь в задней части открылась, и вошел крупный молодой человек в белой куртке.
   - Вам придется ненадолго уйти, профессор, - сказал ему Хаузерман много позже, после того как он снова позволил себе успокоиться. "Как долго, я не знаю. Может быть, год или около того".
   - Ты имеешь в виду Северный государственный психиатр?
   - Ну... да, профессор. У тебя была плохая трещина. Я не думаю, что вы понимаете, насколько плохо. Вы слишком много работали; сильнее, чем может выдержать ваша нервная система. Это было слишком для тебя.
   - Ты имеешь в виду, что я сошел с ума?
   "Пожалуйста, профессор. Я осуждаю такую терминологию. У вас был сильный психологический срыв..."
   "Смогу ли я иметь книги, газеты и немного поработать? Я не мог вынести перспективы полного безделья".
   - Все было бы в порядке, если бы ты не слишком много работал.
   - А можно мне попрощаться с некоторыми из моих друзей?
   Хаузерман кивнул и спросил: "Кто?"
   "Ну, профессор Поттгейтер..."
   - Он сейчас снаружи. Он спрашивал о вас.
   - И Стэнли Вейл, мой адвокат. не бизнес; просто попрощаться".
   - О, извините, профессор. Сейчас его нет в городе. Он ушел почти сразу после... После...
   - После того, как он точно узнал, что я сошел с ума? Куда он делся?
   "В Рино; самолет прилетел в пять часов".
   Во всяком случае, Вайль бы не поверил; бесполезно пытаться винить себя за это. Но он был так же уверен, что никогда больше не увидит Стэнли Вейла живым, как и в том, что на следующее утро взойдет солнце. Он бесстрастно кивнул.
   "Жаль, что он не смог остаться. Могу я увидеть Макса Потгейтера наедине?
   - Да, конечно, профессор.
   Вошел старый Поттгейтер с страдальческим лицом. "Эд! Это неправда, - пробормотал он. "Я не поверю, что это правда".
   - Что, Макс?
   - Что ты сумасшедший. Никто не может заставить меня поверить в это".
   Он положил руку на плечо старика. - Конфиденциально, Макс, я тоже. Но никому не говори, что это не так. Это секрет."
   Поттгейтер выглядел обеспокоенным. На мгновение ему показалось, что он задумался, а не ошибся ли он, а Хаузерман, Уитберн и другие правы.
   - Макс, ты веришь в меня? он спросил. - Вы верите, что я знал об убийстве Халида за месяц до того, как оно произошло?
   "Ужасно трудно в это поверить, - признал Поттгейтер. - Но, черт возьми, Эд, ты это сделал! Я знаю, средневековая история полна историй об исполнении пророчеств. Я всегда думал, что эти истории были просто легендами, выросшими после событий. И, конечно, он для меня опоздал примерно на столетие, но зато был Нострадамус. Может быть, в конце концов, эти старые пророчества были не просто легендами постфактум . Да. После Халида я в это поверю.
   "Хорошо. Я говорю, что через несколько дней в Рино, штат Невада, произойдет сильный взрыв. Следите за газетами и телепередачей. Если это произойдет, это должно доказать это. А ты помнишь, что я тебе говорил о том, что турки аннексируют Сирию и Ливан? Старик кивнул. "Когда это произойдет, уходите от Бланли. Приезжай в город, где Северная государственная психиатрическая больница, найди себе жилье и оставайся там. И постарайтесь взять с собой Марджори Феннер. Ты сделаешь это, Макс?
   "Если ты так говоришь." Его глаза расширились. - Здесь произойдет что-то плохое?
   "Да, Макс. Что-то очень плохое. Ты обещаешь мне, что будешь?
   "Конечно, Эд. Знаешь, ты здесь единственный мой друг. Ты и Марджори. Я приеду и возьму ее с собой.
   - Вот ключ от моей квартиры. Он достал его из кармана и отдал Потгейтеру с инструкциями. "Все в картотеке слева от моего стола. И не позволяйте никому это видеть. Сохрани его для меня".
   Вошел крупный молодой человек в белом халате.
   СКВОЗЬ ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО С ФЕРДИНАНДОМ ФЕГОУТОМ (10), Грендель Брайартон
   Именно Фердинанд Фегхут открыл Ип Куонга и убедил его переехать в тридцать девятый век.
   "Г-н. Ип, - сообщил он Клубу путешественников во времени, - величайший природный психокинетик за всю историю. В 1912 году он разоряет каждую китайскую прачечную в Милуоки. Он не нанимал помощников. Он не нуждался ни в заводах, ни в оборудовании. Он просто сел перед горой грязного старого белья и пожелал , чтобы все это было вычищено, выглажено, рассортировано и упаковано. Он на мгновение закрыл глаза - и хлоп! -сделано. Он заработал миллионы долларов в мгновение ока".
   старый др. Гропиус Фольксваген поднялся на ноги. - Тогда почему он здесь? - спросил он неприятно. "Почему он не остался там, где был так счастлив и богат?"
   "Он был богат, но несчастлив", - ответил Фегу. "Его сограждане-китайцы совсем не любили его. Некоторые из них относились к нему с полным пренебрежением, и никто из них никогда не приглашал его на чай".
   "Это странно. Китайцы преклонялись перед коммерческим успехом. Совершил ли он какое-то непростительное преступление? Нарушил ли он какой-то завет или, может быть, Конфуций?"
   - О нет, - сказал Фердинанд Фегут. "Ничего подобного не было. Просто они нашли его слишком слабым.
   TIME BUM, автор CM Kornbluth
   Гарри Двадцать третья улица вдруг расхохоталась. Его друг, а иногда и канатоходец Фермер Браун выглядел любопытным.
   - Я только что подумал о новой афере, - сказал Гарри с Двадцать Третьей улицы, все еще посмеиваясь.
   Фермер Браун утвердительно покачал головой. - Такого не бывает, дружище, - сказал он. "На старых минусах только новые переключатели. Что у тебя есть - магазинная афера? Вам понадобится веревщик? Он из принципа старался не выглядеть нетерпеливым, но все знали, что Фермеру очень нужна была связь. Его подружка дважды устроила ему игру в барсука, сбежала с болваном и вышла за него замуж после дорогостоящего месячного наращивания.
   Гарри сказал: "Прости, старина. Никаких подробностей. Слишком хорошо, чтобы расстаться. Я буду рвать и рвать лохов с этой аферой в течение многих лет, я надеюсь, прежде чем детали станут доступными для торговли. Никто, но никто не станет звонить копу после того, как я его возьму. Он красивый и он мой. Увидимся, мой друг".
   Гарри встал из-за будки и ушел, бодро кивнув взломщику сейфов здесь, установщику там, направляясь к запертой двери притона. Естественно, он не кивал на такую мелочь, как карманники и торговцы наркотиками. У Гарри была своя гордость.
   Озадаченный Фармер отхлебнул лимонную тыкву и пришел к выводу, что Гарри пошутил над ним. Он заметил, что Гарри оставил после себя в киоске экземпляр журнала с космическим кораблем и симпатичной девушкой в зеленом лифчике и штанах на обложке.
   * * * *
   - Меблированное... бунгало? - нерешительно сказал мужчина, как будто знал, чего хотел, но не совсем был уверен в слове.
   "Безусловно, г. Кларг, - сказал Уолтер Лахлан. "Я уверен, что мы сможем вам подойти. Жена и семья?
   - Нет, - сказал Кларг. - Они... далеко. Казалось, он получил тайное удовольствие от этой мысли. А затем, к ужасу Уолтера, он спокойно сел на пустом месте возле стола и, конечно же, рухнул на пол с нелепым и удивленным видом.
   Уолтер вытаращил глаза и помог ему подняться, бормоча извинения и про себя задаваясь вопросом, что с этим человеком не так. Там не было стула. С другой стороны стола стоял стул, а у стены - стул. Но стула, на котором сидел Кларг, просто не было.
   Кларг явно не пострадал; он протестовал против извинений Уолтера, говоря: "Я должен был знать, мастер Лахлан. Все в порядке; это была моя вина. А что насчет бунгало?
   Деловое чутье взяло верх над недоумением Уолтера. Он вытащил свои списки, и они совещались о достоинствах нескольких меблированных бунгало. Когда Уолтер упомянул, что дом Карран был особенно хорош, в особенно хорошем районе - он сам жил на улице, - Кларг был впечатлен.
   - Я возьму этот, - сказал он. - Что за... феофф? Уолтер изучил кое-что по закону для экзамена на получение лицензии на недвижимость; он узнал это слово. - Арендная плата - семьдесят пять долларов, - сказал он. - Вы очень хорошо говорите по-английски, мистер. Кларг. Он не был уверен, что этот человек иностранец, пока не появилось словарное слово. - У тебя практически нет акцента.
   - Спасибо, - сказал довольный Кларг. "Я много работал над этим. Дай-ка посмотреть - семьдесят пять - это шесть двенадцати и три. Он открыл один из своих новых блестящих кожаных чемоданов и спокойно положил шесть тяжелых рулонов бумаги на стол Уолтера. Он открыл седьмую и положил три новых серебряных доллара. - Вот и я, - сказал он. - Я имею в виду, вот ты где.
   Уолтер не знал, что сказать. Такого раньше никогда не было. Люди платили чеком или счетами. Они просто не платили серебряными долларами. Но это были деньги - почему бы мистеру Кларг заплатит серебряными долларами, если захочет? Он встряхнулся, зачерпнул булочки в верхний ящик стола и сказал: - Если хотите, я вас туда отвезу. В любом случае, уже почти пора уходить.
   * * * *
   Уолтер сказал своей жене Бетти об обеденном столе: "Он должен быть у нас как-нибудь вечером. Я не могу представить, откуда на Земле он родом. Я должен был показать ему, как включить кухонную плиту. Когда это продолжалось, он сказал: "О да, электричество!" и расхохотался. И он продолжал уклоняться от вопроса, когда я пытался задать ему хороший вопрос. Может быть, он какой-то политический беженец".
   - Может быть... - мечтательно начала Бетти и тут же закрыла рот. Она не хотела, чтобы Уолтер снова над ней смеялся. А так он заставил ее покупать научно-фантастические журналы в центре города, а не в газетных киосках по соседству. Он думал, что его жене не подобает их читать. Он так жаждет успеха , сентиментально подумала она.
   В тот вечер, пока Уолтер смотрел телешоу, она прочитала статью в одном из своих журналов. (Его обложка с изображением космического корабля и девушки в зеленом лифчике и шортах была предусмотрительно сорвана и выброшена.) Речь шла о человеке из будущего, который вернулся в прошлое, принеся с собой всевозможные чудесные изобретения. . В конце концов Полиция Времени наказала его за несанкционированное путешествие во времени. Они вернулись и забрали его, вернули в его собственное время. Она улыбнулась. Было бы неплохо, если бы г. Кларг вместо того, чтобы быть немного эксцентричным иностранцем, был человеком из будущего, у которого было много интересных историй, которые можно было бы рассказать, и куча гаджетов, которые можно было продать за миллионы и миллионы долларов.
   Через неделю они пригласили Кларга на ужин. Это началось плохо. Ему снова удалось сесть на пустой воздух и рухнуть на пол. Пока они отмахивались от него, он раздраженно сказал: "Я не могу привыкнуть к тому, что не..." - и больше ничего не сказал.
   Он был разборчивым едоком. Бетти приготовила одно из фирменных блюд своей матери - котлеты из телятины с томатным соусом, увенчанные яйцом-пашот. Он съел яйцо с соусом, сделал неуклюжую попытку нарезать мясо и отказался от него. На десерт она подала тарелку с сыром, полдюжины сортов, и Кларг неуверенно пробовал их, отламывая от каждого по крошке, а Бетти гадала, где это можно считать хорошими манерами. Его лицо просияло, когда он попробовал спелый чеддер. Он засунул весь клин себе в рот и сказал Бетти: "Мне это, пожалуйста".
   "Секунды?" - спросил Уолтер. "Конечно. Не беспокойся, Бетти. Я возьму это". Он принес четвертьфунтовую дольку чеддера.
   Уолтер и Бетти молча наблюдали, как Кларг спокойно съедал каждую крошку. Эй вздохнул.
   "Отлично. Совсем как-"
   Слово, как позже согласились Уолтер и Бетти, было " увидимся". Они смогли договориться довольно рано вечером, потому что Кларг встал после того, как съел сыр, и тепло сказал: "Большое спасибо!" и вышел из дома.
   Бетти сказала: " Что - на - Земле ! "
   Уолтер беспокойно сказал: - Прости, куколка. Я не думал, что он будет таким странным...
   "- Но ведь ! "
   "-Конечно, он иностранец. Что это было за слово?
   Он записал это.
   Пока они мыли посуду, Бетти сказала: "Я думаю, он был пьян. Упасть пьяным".
   - Нет, - сказал Уолтер. "Это точно то же самое, что он сделал в моем кабинете. Как будто он ожидал, что к нему подойдет стул вместо того, чтобы он пошел к стулу". Он рассмеялся и неуверенно сказал: - Или, может быть, он член королевской семьи. Однажды я читал, что королева Виктория никогда не оглядывалась, прежде чем сесть, она была так уверена, что там будет стул.
   - Ну, не говоря уже о королевских особах, - сердито сказала она, вешая кухонное полотенце. - Что сегодня по телевизору?
   "Дядя Милти. Но... э... думаю, я прочитаю. Э... где ты хранишь свои журналы, куколка? Поверьте, я попробую".
   Она бросила на него взгляд, которого он не хотел встречать, и пошла за своими журналами. Она также получила тонкую зеленую книгу, в которую не заглядывала много лет. Пока Уолтер беспокойно листал журналы, она изучала книгу. Минут через десять она сказала: "Уолтер. Симонджо . Кажется, я знаю, что это за язык!"
   Он мгновенно насторожился. "Ага? Какая?"
   "Это должно быть написано cimango, с маленькими джиггерами над C и G. Это означает "Универсальная еда" на эсперанто".
   "Где эсперанто?" - спросил он.
   "Эсперанто нигде нет. Это искусственный язык. Я немного поигрался с ним однажды. Это должно было покончить с войной и прочим. Некоторые называли его языком будущего". Ее голос был дрожащим.
   Уолтер сказал: "Я собираюсь докопаться до сути".
   * * * *
   Он видел, как Кларг пошел в кинотеатр на утренник. Это дало ему около трех часов.
   Уолтер поспешил к бунгало Карран, не забыв притормозить и изо всех сил старался выглядеть небрежно, когда отпер дверь и вошел. Ничего страшного - он был хороший гражданин, известный и уважаемый - он мог зайти в дом арендатора и ждать, пока тот заговорит о делах, если захочет.
   Он старался не думать о том, что подумают люди, если его поймают за обыском багажа Кларга, как он собирался сделать. Он привез с собой набор ключей от багажа. Удивленный собственной изобретательностью, он купил их у слесаря, сказав, что его собственный ключ потерян, и он не хочет тащить тяжелую упакованную сумку в центр города.
   Но ему не нужны были ключи. В шкафу спальни стояли два незапертых чемодана.
   В первом не было ничего, кроме однообразно новой одежды, купленной на месте в хороших магазинах.
   Второй был полон того же. Перебирая довольно экстремальную спортивную куртку, Уолтер нашел в нагрудном кармане пачку бумаги. Это была газетная страница. На полях карандашом стоял номер; видимо лист был вырван, засунут в карман и забыт. Дата на бумаге была 18 июля 2403 года.
   Сначала Уолтеру было трудно читать рассказы, но он обнаружил, что это достаточно легко, если читать их вслух и слушать свой голос.
   один сказал:
   ТАЙМ КОП НАБД: ПРОСКЬЮТР Спрашивает СМЕРТЬ
   Патрульный Oskr Garth V thi Taim Polis w'z арестован toodei в его доме, 4365 9863-й костюм, и зарегистрирован в 9768-м Prisnt на m--. чардг'з'в Полис-Экспож'р. Это Аледжд Экспож'р Окурд Хвайле Гарт w'z on dooti в Двадцать первом сентябре. Он заключался в том, что он признал слишком сидячим в двадцать четвертом сентябре, что Тайм Полис экзистировал и возводил из этого двадцать пятого сентября. Thi Proskypot'rz Ofis sed thi deth pen'lti будет спрошен в vyoo 'v thi heinus neitch'r 'v thi ofens, hwitch thret'nz thi hwol fabrik 'v Twenti-Fifth-Sentch'ri eksiz-tens.
   С другой стороны была реклама:
   БОЙЗ И ЮН МЕН!
   SERV EUR SENTCH'RI!
   ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К ЭТОЙ ПОЛИТИКЕ RSURV СЕЙЧАС!
   РИМЕМБ'Р - В ЭТОМ АДЖЕЗЕ! ТОЛЬКО В ЭТОМ ПОЛИСЕ EU PROTEKT EUR SIVILIZASHON FR'M CAN FERN! ИХ ИЗ НЕТ ХАЙЕР СЕРВИС ТОЖЕ АР КУЛЬТЧ'Р! ИХ ИЗ НЕТ К'РЕЕР ТАК ЗАХВАТЫВАЕТ АЗ К'РИЕР В ЭТОМ ПОЛИСЕ TAIM!
   Под ним другое объявление спрашивало:
   HWAI BI ASHEEMPD UV EUR TCHAIRZ?
   ПОЛУЧАЙТЕ РОЛЬФАСТ!
   Нет ответа на Rolfast. Sit enihweir - eur Rolfast iz ther! Eur Rolfast изготавливается из цельного золота, чтобы избежать полировки таирсумом. Eur Rolfast Beirings - это лучшие шестидюймовые дупликаторы для долгого путешествия.
   * * * *
   Сердце Уолтера колотилось. Золото - чтобы избежать утомительной полировки! Шестидюймовые бриллианты - на долгие годы!
   А Кларг, должно быть, полицейский времени. "Только во время полиции вы можете увидеть зрелище веков!" Что сделал временный полицейский? Он не совсем ясно выразился. Но чего они не сделали , так это не позволили никому - никому раньше - узнать о существовании Полиции Времени. Он, Уолтер Лахлан из двадцатого века, держал на ладони Полицейского времени Кларга из двадцать пятого века - двадцать пятого века, где золото и бриллианты были столь же распространены, как сталь и стекло!
   * * * *
   Он был там, когда Кларг вернулся с утренника. Молча Уолтер протянул страницу газетной бумаги. Кларг недоверчиво схватил его, уставился на него и смял в кулаке. Он со стоном рухнул на пол.
   "Я пропал!" Уолтер услышал его слова.
   - Послушай, Кларг, - сказал Уолтер. "Никто никогда не должен знать об этом - никто ".
   Кларг поднял голову с внезапной надеждой в глазах. - Ты будешь молчать? - дико спросил он. "Это моя жизнь!"
   - Чего это стоит для тебя? - спросил Уолтер с грубой прямотой. "Я могу использовать часть этих бриллиантов и часть золота. Сможете ли вы перенести его в этот век?"
   "Это было бы упущено. Это превысит мой баланс массы, - сказал Кларг. "Но у меня есть Дуплекс. Я могу скопировать для вас бриллианты и золото; так я заработал свои деньги на феффе".
   Он выхватил из кармана инструмент - перьевую ручку, подумал Уолтер.
   "Это низкий уровень заряда. Duplix весит около пяти килограммов за одну операцию...
   - Ты имеешь в виду, - потребовал Уолтер, - что если я принесу тебе пять килограммов бриллиантов и золота, ты сможешь это сделать? А оригиналы не пострадают? Позвольте мне увидеть эту вещь. Могу ли я работать?"
   Кларг передал "авторучку". Уолтер увидел, что внутри футляра клубок проводов, крошечных трубочек, линз, - он поспешно вернул его.
   Кларг сказал: "Правильно. Вы могли купить или одолжить драгоценности, и я мог сделать дубликат. Затем вы можете вернуть оригиналы и оставить себе копии. Ты клянешься своим современным Богом, что ничего не скажешь?
   Уолтер задумался. Он мог наскрести добрых тридцать тысяч долларов, заложив дом, бизнес, собственную недвижимость, счет в банке, страхование жизни, ценные бумаги. Вложить все в бриллианты, конечно, а потом - удвоить! С ночевкой!
   - Я ничего не скажу, - сказал он Кларгу. - Если ты пройдешь. Он взял лист газеты двадцать пятого века из рук Кларга и надежно сунул его в собственный карман. "Когда я получу копии этих бриллиантов, - сказал он, - я сожгу эту бумагу и забуду обо всем остальном. А до тех пор я хочу, чтобы вы оставались поближе к дому. Я приду через день или около того с вещами, которые вы сможете скопировать.
   Кларг нервно пообещал.
   * * * *
   Секретность, конечно, не касалась Бетти. Он сказал ей, когда вернулся домой, и она вскрикнула от восторга. Она потребовала газету, жадно прочитала ее, а затем потребовала встречи с Кларгом.
   - Не думаю, что он заговорит, - с сомнением сказал Уолтер. - Но если ты действительно хочешь...
   Она так и сделала, и они пошли к бунгало Курран. Кларг ушел, замок, приклад и ствол, не оставив после себя и следа. Они нервно ждали несколько часов.
   Наконец Бетти сказала: "Он вернулся".
   Уолтер кивнул. - Он не сдержал свою сделку, но, ей-богу, я сдержу свою. Пойдемте. Мы идем на " Энтерпрайз ".
   - Уолтер, - сказала она. - Вы бы не... не так ли?
   * * * *
   Он ушел один, после ожесточенной ссоры.
   В офисе " Энтерпрайза " его устало слушал репортер, который устало просматривал газету двадцать пятого века. - Я не знаю, что вы торгуете, мистер. Лахлан, - сказал он, - но мы хотим, чтобы люди покупали их рекламу в " Энтерпрайзе " . Это довольно неприкрытая реклама".
   - Но... - пробормотал Уолтер.
   - Сэм, не могли бы вы спросить мистера? Моррис приедет сюда, если сможет? - говорил репортер в трубку. Уолтеру он объяснил: Моррис - начальник нашего пресс-центра.
   Бригадир был огромный, седовласый старик, частично глухой. Репортер показал ему газету двадцать пятого века и сказал: "Как насчет этого?"
   г-н. Моррис посмотрел на нее, понюхал и сказал, не проявляя никакого интереса к чтению: "Американская литейная фабрика "Футура" номер девять, производство прекращено около десяти лет назад. Это было установлено вручную. Чернила - трудно сказать. Дорогой материал, а не новостные чернила. Чернила для книг, чернила для полиграфии. Бумага, теперь я знаю. Прелестная льняная тряпка, которую Бензигер подрабатывает в Филадельфии.
   - Видите ли, мистер. Лафлан? Это подделка." Репортер пожал плечами.
   Уолтер медленно вышел из городского зала. Бригадир пресс-центра знал . Это была подделка. А Кларг был мошенником. Внезапно пятки Уолтера коснулись земли через двадцать четыре часа и остались там. Боже мой, бриллианты! Кларг был аферистом! Он бы работал переключателем пакетов! Менее чем за месяц работы он получил бы бриллиантов на тридцать тысяч долларов!
   Он рассказал об этом Бетти, когда вернулся домой, и она безжалостно рассмеялась. "Полицейский времени" должен был стать семейной шуткой между Лакланами.
   * * * *
   Гарри Двадцать третья улица стояла, моргая, в очень своеобразном месте. Примечательно, что его ступни до щиколоток были прочно заключены в блок из прозрачного пластика.
   Там были люди странного вида, и громкий голос говорил: "Да будет угодно суду. Люди двадцать пятого века против Гарольда Пэриша, он же Гарри Двадцать третья улица, он же Кларг, из двадцатого века. Обвинение заключается в том, что он выдает себя за сотрудника полиции времени. Прокуратура потребует смертной казни ввиду чудовищного характера преступления, угрожающего всей ткани...
   НЕБОГИПФЕЛЬ В КОНЦЕ ВРЕМЕНИ, Ричард А. Лупофф
   Первые из них появились с неба. Вспышка, подобная шаровой молнии, удары грома, шорох и трепет огромных тяжелых крыльев, и вот он - сияющая богоподобная фигура с развевающимися золотыми волосами, совершенными чертами лица, телом, полным греха и силы. .
   Крыльями он устремлялся вверх сквозь густой, утомленный воздух, осматривая воду и ее серые неровные скалы, черный гравийный пляж и серовато-лабиринтные дюны. Несколько ужасных существ скользили по темным маслянистым водам, их обострённые чувства, их быстрые мозги были посвящены бесконечным поискам пищи, добытой в конечном итоге за счёт друг друга.
   Блестящий новичок запрокинул крылья, накренился и скользнул ниже по поверхности воды. Позади него, постоянно уходящее наполовину за горизонт, сквозь тусклую унылую рябь ярко светило жирное туманное солнце. Жадные щупальца взметнулись вверх из-под поверхности моря. Щупальца были тонкими, как проволока, проворными, как волчьи угри, и мощными, как плетеная сталь. Огромный крылатый человек небрежно ускользнул от них, поднялся на небольшое расстояние над темным грубым пляжем и мягко опустился на покрытый пеплом гравий.
   Тотчас из своего логова выскочил краб-паук размером с сдвоенную ладонь человека и начал стрелять в его самые мягкие части, черные камешки с грохотом отскакивали от берега. Мужчина, казалось, не заметил хищника. Он небрежно повернулся и в угрюмой тишине уставился на унылые дюны, его длинная и черная тень перед ним была очерчена тусклым красным сиянием умирающего солнца. Поворот человека, легкий и небрежный, казалось, каким-то образом смутил прыгающего хищника. Рука мужчины почти случайно поймала его и отбросила обратно на гравийный пляж, где он с грохотом приземлился на спину и сразу же начал отчаянно биться. Тем не менее краб не успел выпрямиться, как дюжина соперничающих хищников набросилась на него со всех сторон, вырвав его машущие клешни, а затем просверлив открытое отверстие в его панцире, чтобы найти мягкую пищу внутри.
   В сотне шагов вниз по пляжу раздался внезапный хлопок, когда шар, похожий на мерцающий большой мыльный пузырь, появился прямо над черной золой, завис и на мгновение задрожал, а затем тихо взорвался. Изнутри на берег ступила пара. Они постояли, некоторое время неуверенно глядя на крылатого человека, а затем осторожно начали пробираться к нему на дрожащих трубчатых ножках.
   Крылатый человек двинулся навстречу пришельцам, его мощные мускульные шаги пожирали расстояние, которое их крошечные тонкие ноги едва могли прокусить. Пара казалась мужчиной и женщиной, но у каждого из них были лишь рудиментарные признаки пола или вообще их животная природа. Головы у них были огромные и куполообразные, лишь с легким намеком на пушок над ушами. Уши у них были огромные и двигались как бы по собственной воле; их глаза были крошечными и глубоко запавшими, но все же они моргали и щурились в тусклом красном солнечном свете.
   Наверху раздался пронзительный рев, когда наполовину появился большой черный эллипсоид, круживший над пляжем, становясь то более, то менее плотным. Шум, издаваемый объектом, затухал и нарастал вместе с его растущей и уменьшающейся плотностью. Огромные воздушные винты удерживали это существо над пляжем, и многогранные поверхности, похожие на драгоценные камни, замедлялись и тускнели, когда оно перемещалось из стороны в сторону в тяжелом воздухе.
   Машина медленно стабилизировалась в воздухе, затем осторожно опустилась, пока не остановилась на пряди. Затем один из драгоценных камней в его коже медленно повернулся, откатился от эллипсоида и лег на черную тусклую поверхность машины.
   Из машины медленно вышла небольшая группа людей. Они были одеты в темные облегающие одежды, отмеченные красными шестиугольными знаками отличия. Их наряды включали черные остроконечные капюшоны, которые в значительной степени скрывали их лица; то, что можно было увидеть, показало, что они были такими же черными и тусклыми, как одежда и корабль, на котором они прибыли.
   Казалось, час за часом они прибывали. Некоторые странными, гротескными транспортными средствами. Некоторые эффектно анонсированные проекции. Некоторые с помощью хронионного газа, или наркотиков, или духовных упражнений, или чистой умственной силы. Некоторые невольно. Некоторые по незнанию. В какой-то момент недалеко от берега, за первым рядом тусклых уродливых дюн вдруг появился целый город. Его башни были из белого мрамора и блестящего стекла, ворота - из желтого рога и почерневшего тика. Его люди имели бледно-желтую кожу и носили одежды цвета индиго и золота.
   Когда он появился вдали от берега, городские правители поднялись на самую высокую точку его самой высокой башни и посмотрели в центр сияющего, полускрытого солнца, и послали своего главного советника, чтобы он выпустил его через желтый рог и тиковое дерево. ворота, и пробиться к остальным на пляже, и посовещаться с ними.
   * * * *
   Мы здесь, сказал человек из города башен, подходя к остальным, стоящим на пляже. Это казалось бессмысленным комментарием; он сам не знал, что имел в виду.
   Ближайшая к нему женщина черного эллипсоида повернула к нему свое черное лицо с капюшоном. Она кивнула. Все, мы все здесь. Ваш хозяин и ваши люди не покинут свой город?
   Другой покачал головой в универсальном знаке, его темно-синяя мантия зашуршала.
   Пора ему прибыть, сказал другой голос. Двое обернулись, чтобы посмотреть, чей это был. Говорящий был одним из мудрой пары. Пора, - добавил собеседник спикера. Время, сказал первый. Они кивнули.
   Он идет, заявил голос. По всему берегу раздавался шорох. Он идет, идет, идет, голоса эхом отдавались, шептались, дрожали, возвращаясь к тишине.
   - Пора, - сказал золотой крылатый человек. Он поднял мускулистую руку, указывая на маслянистое море. Там, где половина кроваво-красного диска солнца стояла в неизменном полузакате, по горизонту прокатился черный круг и теперь стоял в центре солнца, как черная дыра, пробитая в красной мишени для мишени.
   Послышался хор вдохов.
   Путешественники на берегу - теперь их было множество - выстроились в огромное полукольцо. Крошечная, тонконогая парочка из мерцающего пузыря встала лицом друг к другу, в сорока шагах друг от друга у кромки моря. Крошечные волны плескались о края их мягких ботинок, оставляя остатки розоватой пены на податливых кожаных шлепанцах.
   Между ними плавной кривой были натянуты все остальные. Одетые в черное фигуры с капюшонами из эллипсоида, украшенного драгоценными камнями, мужчины и женщины, прибывшие с помощью газа времени и лекарства времени, землетрясения и сдвига во времени, те, кто прибыл на машине, те, кто прибыл мысленно, тот, кто поднялся обнаженным и плача из огромного стеклянного гроба с подушками и цветами, и тот, кто с дикими глазами и криком вырывался из кургана под самим черным пепельным пляжем, провидец в мантии цвета индиго из города башен, а крылатый божок с неба над водой.
   Наступила тишина, пока все смотрели на черный диск на красном диске, на цветные полосы, отражающиеся от них по поверхности маслянистого моря к краю черного пепельного пляжа. Затем тишину нарушил голос. Откуда мы его узнаем, спросил голос.
   По его лицу, один ответил. По его изможденному лицу, по его лицу в синяках, по его лицу отчаяния.
   По его одежде другой сказал. Судя по его причудливой одежде, грубым тканевым брюкам и странно застегнутой куртке, странной матерчатой шапке, которую он носит на голове, и странной матерчатой ленте, которую он повязывает на шее.
   К его машине забрался третий. Своей странной, приземистой, уродливой машиной, которая выглядит перекошенной с решетками из слоновой кости и латунными перилами, блестящим кварцевым стержнем и странным уродливым седлом.
   И как он нас узнает, спросил провидец из города башен.
   Мы назовем его по имени. Мы назовем его Небогипфель.
   Небогипель.
   Как будто это имя вызвало человека из хватки времени. В центре их полукруга появился он. Путешественник во времени и машина времени. Машина была действительно приземистой, уродливой и косой. На лице путешественника отразилось отчаяние.
   Он поднялся с седла своей машины, осторожно вставил стартовый уровень в положение с насечками и зафиксировал его там. Он ступил на хрустящий гравий, некоторое время смотрел на черный диск, стоявший перед кроваво-красным полукругом солнца, затем медленно повернулся, глядя в лицо каждому из многих, кто ждал, чтобы поприветствовать его.
   Он грустно покачал головой.
   Это-? Он жестикулировал обеими руками, держа их так широко, как его ноги были расставлены по черной золе. Ладони были обращены друг к другу.
   Это - все? Это конец? Конец всему?
   Он указал на красное, умирающее солнце с круглым черным пятном, которое теперь медленно катилось от его центра к краю, где тусклое сияние растворялось в черноте неба. Он переместил руку так, что следящий за ним взгляд устремился по маслянистой поверхности моря, где лишь редкие яростные вспышки хищника и добычи нарушали траурное поле с красной окантовкой.
   Все стремления, все мечтания, все мысли и страдания приводят нас к этому?
   Он безнадежно пожал плечами. Его лицо на мгновение исказила отвратительная ухмылка.
   Но у нас было величие, бросил вызов один из других. В мое время - в мое время люди строили города, которые возвышались над самыми высокими деревьями, наполняли свои залы философами и актерами, музыкантами и акробатами и живыми обнаженными картинами. Наша слава была записана на пергаменте и холсте, в мраморе и граните. Мир он узрел нас и-
   Дрожала? Поставлен Небогипфель.
   Нет, другой покачал головой. Перед нами никто не дрожал. Мир радостно улыбался, обменивал свои товары на наше искусство, восхвалял наших творцов. Мы были любимы всем миром. В этом было наше величие.
   и сейчас? - спросил Небогипфель. и сейчас? В чем теперь ваше величие?
   Другой молчал.
   В мое время говорил другой голос; в мое время мы маршировали! Голос был резкий, сильный, уверенный. Всех, кто стоял перед нами, мы убили! Остальных мы сделали рабами! В мое время никто не мог устоять! Мы были самыми смелыми, мы были самыми сильными, мы были самыми сильными! Нас никогда не били! Никогда! Никогда! Никогда!
   Ну, сказал Небогипфель. Я преклоняюсь перед твоим великолепием. Я ослеплен твоей мощью! Твоя империя простирается передо мной, и я съеживаюсь от благоговения. Он взмахнул рукой, охватив черный пепел, кроваво-красные воды, черное небо.
   В мое время, утверждал другой, мы видели эти пределы. Да, у нас было свое время на земле. Мы копали, и мы учились, и мы видели, что мы не были первыми, и мы знали, что мы не будем и последними, если только мы не сожжем мир и не оставим после себя только мертвый камень. Итак, мы построили. Не города! Нет! Не крепости! Мы строили аргозы для других миров, корабли, чтобы плыть к другим звездам, болты, чтобы нести наше семя из чресл этого мира в утробы миллионов ожидающих матерей, разбросанных по всему Божьему царству! В прах нам, в прах, но живы наши дети! Да они живут еще на миллион звезд во всех направлениях!
   И все же мы только начинаем! Миллион звезд? Что твой век знал о вселенной, Небогипфель? Сколько миров вы видели? Семь? семьдесят? Семьдесят тысяч?
   Миллиард миров, Небогипфель, миллиард миров в одном пепле!
   Говорящий нагнулся и поднял из-под ног почерневший камешек.
   Что такое миллиард этих Небогипфель?
   Он швырнул пепел в путешественника во времени в твидовом костюме в центре ринга. Пепел ударил Небогипфела в щеку, расколол кожу над костью и с грохотом упал на берег. Узкая струйка крови стекала по лицу путешественника во времени и впитывалась в мягкий воротник его рубашки.
   Улыбка путешественника во времени.
   Миллиард солнц? - спросил Небогипфель. Что такое десять миллиардов миллиардов солнц? Как долго они будут гореть? Десять миллиардов миллиардов лет? И что потом?
   Он выбросил руку, указывая на море.
   это?
   Черный диск прошел полузастывшую красноту; немного тепла вернулось в усталый, затхлый воздух.
   А после этого? Еще через сто тысяч лет или еще через сто миллионов и это кончится.
   Он стянул с головы мягкую матерчатую шапку. Соломенные волосы торчали во все стороны. Путешественник во времени надвинул кепку на лицо так, что гладкая шелковая подкладка закрыла глаза. Он склонил голову, лицо все еще было закрыто, плечи опущены, образ оплакивающего свой неизбежный конец.
   Но наши дети! - воскликнул другой.
   Небогипфель не двигался.
   Другой ошеломленно уставился на умирающее солнце. Вокруг него ряды собравшихся путешественников во времени стояли безмолвно и неподвижно.
   Тогда наши внуки! Наши правнуки!
   Небогипфель не двигался.
   Путешественники молчали.
   Один из двух путешественников с трубчатыми ногами двинулся по черной золе, его нетвердые конечности дрожали при каждом шаге. Фигура остановилась, повернувшись лицом к Небогипфелу, глядя вверх на Небогипфела, который был вдвое выше другого.
   Высокая фигура сняла с глаз шапку и встала, держа ее в руке, глядя вниз на большое, торжественное, косоглазое лицо. Невольная ухмылка отразилась на лице Небогипфеля.
   Да?
   Мы знали, что ты придешь сюда сегодня, Небогипфель. Как вы думаете, почему вас ждало это собрание? Как вы думаете, эти путешественники из стольких эпох, стольких рас, столь многих цивилизаций случайно оказались сегодня на этом пляже?
   Крошечный рот скривился в кривом выражении.
   Небогипфель нахлобучил матерчатую кепку на голову цвета соломы. Тогда, я полагаю, был какой-то план, сказал он. Он выпрямился во весь рост, так что возвышался над крошечной фигуркой больше, чем когда-либо. Это конец моего путешествия, сказал Небогипфель. Я скучаю по Лондону моей эпохи. Я потерял свою Уину. Я ненавижу мир 802.701 года нашей эры, и каждый более поздний век, который я когда-либо посещал, только делал меня более обремененным мраком, более обремененным безнадежностью.
   Все, чего я хочу, это вернуться в свой дом. Господин-
   Он хлопнул рукой по седлу своей машины времени, заставив ее дрожать и опрокидываться, как будто она вот-вот упадет в черный пепел или в кроваво-красную воду.
   "Это именно то, чего вы не должны делать", - пропищала крошечная фигурка.
   Я снова сяду на борт с госпожой. - Уотчетт, - сказал Небогипфель. Я внесу еще семнадцать статей по физической оптике в Philosophical Review . Я стану самым обычным человеком среди обычных людей. Я больше не увижу белого сфинкса.
   Тут ты не прав! Маленькая трубка. Он официально махнул рукой, и мужчины и женщины двинулись вперед из полукруга, окружавшего Небогипфеля. Сильные руки схватили оригинального путешественника во времени. Появились шнуры, его связали и посадили на седло его машины.
   Мы все путешественники во времени, Небогипфель, если не сказать больше. Но вы - прототип, вы - идеал, слабым отражением которого мы все являемся. Вы говорите, что отчаялись в окончательном конце жизни. Как бы вы это назвали? Кто-то сказал бы, предельная энтропия. Кто-то сказал бы, тепловая смерть Вселенной. Кто-то скажет, космическая нирвана.
   Но ваша собственная философия говорит, что вечности не существует. Нет ничего, что было бы бесконечным. Когда вселенная достигнет своего конца, Небогипфель, что будет за концом? Что находится за пределами конца?
   Опять немного жестикулируют. Рука передвинула брусок из слоновой кости на машине времени Небогипфеля. Другой повернул сверкающий кварцевый стержень.
   - крикнул Небогипель. Нет! Отправь меня обратно! Отправь меня обратно!
   Но другой сказал: Да! Ты должен продолжать, Небогипфель! Однажды попробовав будущее, возврата нет! Вы должны идти вперед, а не назад! Что лежит за концом, Небогипфель? Что находится за пределами конца?
   Крошечный жест рукой. Мощная рука потянулась, отперла пусковой рычаг машины времени Небогипфеля. Выкинула печень. - крикнул Небогипель. Машина и ее водитель замерцали, померкли, исчезли с берега.
   Крошечная фигурка вернулась на свое место у края розового пенящегося моря.
   Никто из нас не узнает, сказал один из стоявших там людей.
   Небогипфель знает, сказал другой.
   НЕРОЖДЕННОЕ ЗАВТРА, Мак Рейнольдс
   Бетти оторвалась от своего журнала. Она мягко сказала: "Ты опоздал".
   - Не кричи на меня, я ужасно себя чувствую, - сказал ей Саймон. Он сел за письменный стол, с отвращением провел языком по зубам, застонал, порылся в ящике стола в поисках флакона с аспирином.
   Он посмотрел на Бетти и сказал, как будто повторяя: "Мне нужен отпуск".
   "Что, - спросила Бетти, - ты собираешься использовать в качестве денег?"
   - Провидение, - сказал ей Саймон, возясь с бутылочкой с аспирином, - обеспечит.
   "Хм. Но прежде чем предоставлять отпуск, было бы неплохо, если бы Провидение обнаружило сделку по пропаже драгоценностей, скажем. Что-то, из чего можно сделать вывод, что на самом деле кольцо с рубином вылетело в канализацию и застряло в локте. Что-то около пятидесяти долларов.
   Саймон сказал печальным тоном: "Пятьдесят долларов? Почему бы не сделать пятьсот?
   "Я не эгоистка, - сказала Бетти. "Все, что я хочу, это достаточно, чтобы заплатить мне зарплату на этой неделе".
   - Деньги, - сказал Саймон. "Когда вы устроились на эту работу, вы сказали, что вас привлекает романтика".
   "Хм. Я не знал, что большая часть расследований сводится к шнырянию по универмагам, чтобы проверить, не сбивают ли с ног продавцов".
   Саймон загадочно сказал: "Вот оно и пришло".
   Раздался стук.
   Бетти подпрыгнула с олимпийской ловкостью и широко распахнула дверь, прежде чем стук закончился.
   Он был старый, маленький, с пучечьими глазами за очками пенсне. Его костюм был скроен в стиле прошлых лет, но когда костюм стоит двести или триста долларов, вы все равно сохраняете принадлежность к касте независимо от стиля.
   Саймон без особого энтузиазма сказал: "Доброе утро, мистер Уайт". Устрица." Он указал на стул клиента. - Садитесь, сэр.
   Клиент суетился с помощью Бетти на сиденье, выпученный Саймон, наконец, сказал: "Вы знаете мое имя, это довольно хорошо. Никогда в жизни не видел тебя раньше. Перестаньте суетиться со мной, юная леди. Ваше объявление в телефонной книге говорит, что вы расследуете все, что угодно.
   - Что угодно, - сказал Саймон. "Только одно исключение".
   "Превосходно. Ты веришь в путешествия во времени?
   Саймон ничего не сказал. На другом конце комнаты, где она снова заняла свое место, Бетти откашлялась. Когда Саймон продолжал молчать, она рискнула: "Путешествие во времени невозможно".
   "Почему?"
   "Почему?"
   "Да, почему?"
   Бетти обратилась за помощью к своему боссу. Ни один не должен был. Должен быть какой-то очень быстрый, положительный, определенный ответ. Она сказала: "Ну, во-первых, парадокс. Предположим, у вас есть машина времени, вы отправились на сто лет назад и убили собственного прадеда. Тогда как ты вообще мог родиться?"
   - Черт возьми, если я знаю, - проворчал малыш. "Как?"
   Саймон сказал: "Давайте перейдем к делу, о чем вы хотели меня видеть".
   - Я хочу нанять тебя, чтобы ты отыскал для меня путешественников во времени, - сказал старик.
   Бетти была слишком далеко, чтобы продолжать свою роль молчаливого секретаря. - Путешественники во времени, - не очень разумно сказала она.
   Потенциальный клиент сел более прямо, явно намереваясь какое-то время подержать слово. Он снял очки пенсне и направил их на Бетти. Он сказал: "Вы много читали научной фантастики, мисс?"
   - Некоторые, - признала Бетти.
   - Тогда ты поймешь, что существует дюжина объяснений парадоксов путешествий во времени. Каждый достойный писатель в этой области объяснял их. Но чтобы попасть. Я утверждаю, что в течение века или около того человек решит проблемы бессмертия и вечной молодости, и я также подозреваю, что в конце концов он сможет путешествовать во времени. Я настолько убежден в этих возможностях, что готов рискнуть частью своего состояния, чтобы исследовать присутствие в нашей эре таких путешественников во времени".
   Сегодня утром Саймон казался неспособным нести мяч, поэтому Бетти сказала: Устрица, если в будущем появились путешествия во времени, почему мы никогда не встречаем таких путешественников?"
   Саймон вставляет словечко. - Обычное объяснение, Бетти, состоит в том, что они не могут позволить изменить траекторию пространственно-временного континуума. Если бы, скажем, путешественник во времени вернулся в период двадцатипятилетней давности и застрелил Гитлера, то вся последующая история изменилась бы. В таком случае сам путешественник во времени может никогда не родиться. Они должны действовать очень осторожно".
   г-н. Устрица была довольна. - Не ожидал, что вы так хорошо разбираетесь в этом вопросе, молодой человек.
   Саймон пожал плечами и снова возился с бутылочкой аспирина.
   г-н. Устрица продолжила. - Я обдумывал этот вопрос некоторое время и...
   Саймон поднял руку. "Нет смысла продлевать это. Насколько я понимаю, вы пожилой господин с немалым состоянием и понимаете, что до сих пор никому не удалось унести его с собой.
   г-н. Устрица вернула очки на место, вытаращил глаза Саймон, но потом кивнул.
   Саймон сказал: - Вы хотите нанять меня, чтобы я нашел путешественника во времени и тем или иным способом - подойдет любой способ - выведать у него секрет вечной жизни и молодости, который, как вы думаете, откроет будущее. Ты готов отдать часть своего состояния, если я смогу доставить добросовестного путешественника во времени.
   "Верно!"
   Бетти переводила взгляд с одного на другого. Теперь она жалобно сказала: "Но где вы собираетесь найти одного из этих персонажей, особенно если они заинтересованы в том, чтобы спрятаться?"
   Старик снова был в центре. - Я сказал тебе, что уже какое-то время обдумывал это. Октоберфест , вот где они будут!" Он казался воодушевленным.
   Бетти и Саймон ждали.
   - Октоберфест , - повторил он. "Величайший фестиваль, который когда-либо видел мир, карнавал, ферия , фиеста , чтобы превзойти их всех. Каждый год это герой в Мюнхене. Марди-гра в Новом Орлеане выглядит как стеганая вечеринка". Он начал проникаться духом своего описания. "Первоначально он начался в честь свадьбы какого-то местного принца полтора века назад, и баварцы так хорошо провели время, что с тех пор проводят его каждый год. Мюнхенские пивоварни варят особое пиво, Marzenbräu , как они его называют, и каждая пивоварня открывает огромный шатер на территории ярмарки, каждый из которых вмещает пять тысяч посетителей. Миллионы литров пива убраны, сотни тысяч приготовленных на гриле цыплят, небольшое стадо быков зажарено целиком на вертеле, миллионы пар вайсвурста , особенная колбаса, миллионы и миллионы кренделей...
   - Хорошо, - сказал Саймон. "Мы примем это. Октоберфест - это одно из самых неожиданных событий".
   - Ну, - продолжил старик, переходя к своей теме, - вот где они будут, в таких местах, как Октоберфест . Во-первых, путешественник во времени не будет бросаться в глаза. На таком фестивале, как этот, человека со странным акцентом, или не знающего, как правильно носить одежду, или выходящего за рамки обычного в любой из дюжины других вещей, не заметят. Вы можете быть четырехруким космическим путешественником с Марса, и вы все равно не будете заметны на Октоберфесте . Люди бы решили, что у них есть DT".
   - Но зачем путешественнику во времени хотеть... - начала Бетти.
   "Почему бы и нет! Что может быть лучше возможности изучить людей, чем когда они в своих чашках? Если бы вы могли вернуться на несколько тысяч лет назад, вы бы хотели увидеть римский триумф, возможно, обряды Диониса или одну из оргий Александра. Вам не захочется бродить взад и вперед по улицам, скажем, Афин, пока ничего не происходит, особенно когда вас могут разоблачить как подозрительного персонажа, не говорящего на языке, не умеющего носить одежду и не умеющего носить одежду. знаком с планировкой города". Он сделал глубокий вдох. "Нет, мэм, вам придется придерживаться какого-то важного события, как ради реального интереса, так и для защиты от разоблачения".
   Старик завел его. "Ну, это история. Каковы ваши ставки? Октоберфест начинается в пятницу и продолжается шестнадцать дней. Вы можете сесть на самолет в Мюнхен, провести там неделю и...
   Саймон покачал головой. "Не интересно."
   Как только Бетти вернула челюсть на место, она недоверчиво уставилась на него.
   г-н. Устрицу забрали обратно. - Послушайте, молодой человек, я понимаю, что это не обычное задание, однако, как я уже сказал, я готов рискнуть значительной частью своего состояния...
   - Извини, - сказал Саймон. "Не может быть сделано".
   "Сто долларов в день плюс расходы", - сказал мистер Уайт. - тихо сказала Устрица. "Мне нравится тот факт, что у вас, кажется, уже есть некоторый интерес и знание этого вопроса. Мне понравилось, как ты узнал мое имя, когда я вошел в дверь; моя фотография не часто появляется в газетах".
   - Не уходи, - сказал Саймон с грустью в голосе.
   - Премия в пятьдесят тысяч долларов, если вы принесете мне путешественника во времени.
   - Исключено, - сказал Саймон.
   - Но почему ? Бетти заплакала.
   - Просто для смеха, - кисло сказал им двоим Саймон, - давайте я расскажу вам забавную историю. Это происходит так:
   * * * *
   Я получил тысячу долларов от г. Устрица (начал Саймон) в качестве аванса, и, оставив его с Бетти, которая оформляла квитанцию, я поспешила обратно в квартиру и упаковала сумку. Черт, я все равно хотел отпуск, это было естественно. По пути в Айдлуайлд я зашел в немецкое информационное бюро за туристической литературой.
   Чтобы добраться до Гандера из Айдлуайлда, требуется примерно три с половиной часа. Я провел время, планируя развлечения, которые собирался провести.
   Дорога от Гандера до Шэннона занимает примерно семь с половиной часов, и я провел это время, придумывая материал, который мог бы включить в свои отчеты мистеру Уилсону. устрица. Я собирался дать ему какой-то отчет за его деньги. Путешествие во времени еще! Какой смех!
   Между Шенноном и Мюнхеном у меня начало теплиться слабое подозрение. Эту статистику я читал на Октоберфесте в мюнхенских туристических брошюрах. Ежегодно в нем участвовало пять миллионов человек.
   Откуда взялись пять миллионов человек, чтобы посетить заросший фестиваль в сравнительно отдаленной Южной Германии? Туристический сезон заканчивается до 21 сентября, первого дня гигантского пивного бардака. Немцы также не могли объяснить такое количество. В самом Мюнхене проживает менее миллиона человек, считая детей.
   И эти миллионы галлонов пива, сотни тысяч кур, стада волов. Кто сложил все деньги на такие расходы? Как может средний немец с его двадцатью пятью долларами в неделю зарплатой?
   В Мюнхене не было свободных мест в отелях. Я пошел в Bahnhof, где есть гостиничный сервис, и подал заявление. Они записали мое имя, прикарманили крупную взятку, показали мне, где я могу сдать сумку, сказали, что сделают все, что смогут, и отчитаются через несколько часов.
   У меня был еще один подозрительный приступ. Если на этот пивной поединок пришли пять миллионов человек, как они были размещены?
   Терезиенвизе , ярмарка , находилась всего в нескольких кварталах отсюда. Я окоченел от полета на самолете, поэтому пошел пешком.
   * * * *
   В районе Мюнхена есть семь крупных пивоварен, каждая из которых представлена одним из похожих на цирк шатров, которые г. Устрица упоминается. В каждой палатке были скамьи и столы примерно на пять тысяч человек, и от шести до десяти тысяч набивались, соревнуясь за место. В центре огромная эстрада, музыканты одеты в кожаные штаны, музыка такая же баварская, как и любая другая в баварском пивном зале. Сотни фройляйн в крестьянских одеждах носились вокруг столов с глиняными кружками, тарелками с курицей, сосисками, капустой и кренделями.
   В конце концов я нашел место за столиком, на котором можно было разместить двадцать с лишним кружек пива. Одд прав. Настолько странный набор немцев и иностранных туристов, какой только можно было придумать, от семидесяти-восьмидесятилетней пары в баварских костюмах до лысого пьяницы, сидевшего напротив меня за столом.
   Мимо промчалась отчаявшаяся официантка с шестью кружками пива в каждой руке. Их, кстати, называют массами , а не лопухами. Лысый персонаж и я оба подняли палец, и она подтолкнула к нам две массы , а затем поспешила дальше.
   - В люк, - сказал другой, подняв свою массу в тосте.
   - К дамам, - сказал я ему. Прежде чем сделать глоток, я сказал: "Знаешь, туристические брошюры говорят, что эта штука восемнадцатипроцентная. Это чепуха. Нет такого сильного медведя". Я сделал долгую затяжку.
   Он смотрел на меня, ожидая.
   Я подошел. - Ошибся, - признал я.
   Массу или две штуки спустя он внимательно посмотрел на имя, выгравированное на его глиняной кружке. "Ловенброй", - сказал он. Он достал из кармана блокнот и карандаш, записал слово и вернул вещи.
   - Какой-то странный у тебя карандаш, - сказал я ему. "Немецкий?"
   - Венерианка, - сказал он. "Упс, мне жаль. Не надо было этого говорить.
   Я никогда не слышал об этом бренде, поэтому я пропустил его.
   "Следующий - Хофброй", - сказал он.
   - Что дальше? Разговор Лысого, похоже, не очень хорошо вязался.
   "Мое паломничество, - сказал он мне. "Всю свою жизнь я хотел вернуться на Октоберфест и попробовать каждую из семи марок лучшего пива, которое когда-либо знал мир. Я только до Ловенброй. Боюсь, у меня никогда не получится".
   Я закончил свою массу . - Я помогу тебе, - сказал я ему. "Очень благородное стремление. Меня зовут Саймон.
   - Арт, - сказал он. - Как вы могли бы помочь?
   - Я еще свеж - сравнительно. Я проведу вас вокруг. Есть семь пивных палаток. Сколько вы уже прошли?
   - Две, считая эту, - сказал Арт.
   Я посмотрел на него. - Это будет муторно, - сказал я. - У тебя уже есть хорошее преимущество.
   Снаружи, когда мы направились к следующей палатке, ярмарка выглядела как любая большая ярмарка штата, которую когда-либо видели, за исключением того, что она была больше. Игры, сувенирные лавки, колбасные лавки, аттракционы, аттракционы, и люди, люди, люди.
   Палатка Хофброй была так же переполнена, как и предыдущая, но нам удалось найти два места.
   Оркестр ревел, и пять тысяч приглушенных голосов ревели под аккомпанемент.
   В Мюнхене есть Хофбройхаус!
   Эйнс, Цвей, Г'суфа!
   В Г'суфе все пили кружки и спиртное за здоровье друг друга.
   "Это то, что я называю настоящим пивным крахом", - одобрительно сказал я.
   Арт помахал официантке. Как и в палатке Löwenbräu, полная кварта была наименьшим количеством, которое можно было получить.
   Выпив пива позже, я сказал: "Я не знаю, получится у тебя это или нет, Арт".
   "Сделать что?"
   "Все семь палаток".
   "Ой."
   Мимо проходила официантка, кружки пенились на краях. Я жестом попросил ее налить.
   - Откуда ты, Арт? - спросил я его, пытаясь завязать разговор.
   "2183".
   "2183 где?"
   Он посмотрел на меня, закрыв один глаз, чтобы лучше сфокусироваться. - О, - сказал он. "Ну, 2183 Саут-стрит, ах, Нью-Альбукерке".
   "Новый Альбукерке? Где это находится?"
   Арт задумался. Сделал еще один большой глоток пива. - Прямо через дорогу от старого Альбукерке, - сказал он наконец. - Может быть, нам пора в палатку Пшорброй.
   "Может быть, сначала нам стоит что-нибудь съесть", - сказал я. "Я начинаю чувствовать это. Мы могли бы получить немного жареного быка.
   Арт закрыл глаза от боли. - Вегетарианец, - сказал он. "Возможно, я не мог есть мясо. варварский. Фу."
   - Что ж, нам нужно немного еды, - сказал я.
   "В пиве должно быть много питательных веществ".
   Это имело смысл. Я закричал: " Фрейлейн! Выпейте пива! "
   Где-то здесь клубился туман. Когда он снова выкатился, я поймал себя на том, что закрываю один глаз, чтобы лучше читать надписи на своей глиняной кружке. Там было написано "Августинерброй". Каким-то образом мы явно перебрались из одной палатки в другую.
   Арт говорил: "Где твоя гостиница?"
   Это казалось хорошим вопросом. Я думал об этом какое-то время. Наконец я сказал: "Нет ни одного. Варенье города упаковано. Оставил сумку на вокзале. Не думаю, что у нас когда-нибудь получится, Арт. Сколько нам осталось пройти?"
   - Потеряли след, - сказал Арт. - Ты можешь пойти со мной домой.
   Мы выпили за это, и туман снова накрылся.
   Когда рассеялся туман, уже рассвело. Яркий, ослепительный, ужасный дневной свет. Я растянулся в одежде на одной из односпальных кроватей. На другой кровати, тоже полностью одетый, лежал Арт.
   Этого солнца было слишком много. Я встала с кровати, пошатываясь, подошла к окну и принялась шарить в поисках жалюзи или занавески. Не было ни одного.
   Голос позади меня в ужасе сказал: "Кто... как... о, Водо , откуда ты взялся?"
   Глядя в окно, у меня сразу сложилось впечатление, что немцы, безусловно, самые современные, футуристические люди в мире. Но я не выдержал света. - Где тень, - простонала я.
   Арт что-то сделал, и окно стало непрозрачным.
   "Это довольно гаджет," простонал я. "Если бы я не чувствовал себя таким паршивым, я был бы признателен".
   Арт сидел на краю кровати, обхватив руками свою лысую голову. "Теперь я вспомнил, - опечалился он. - У тебя не было гостиницы. Какая глупость. Я буду поэтапным. Поэтапно полностью вниз ".
   - У тебя нет пригоршни аспирина, не так ли? Я спросил его.
   - Минутку, - сказал Арт, пошатываясь, выпрямившись и направляясь к тому, что, несомненно, было ванной. "Оставайтесь на месте. Не двигайся. Ничего не трогай".
   - Ладно, - сказал я ему жалобно. "Я чистый. Я не буду портить место. У меня только похмелье, а не вши.
   Искусство исчезло. Он вернулся через две-три минуты с коробкой таблеток в руке. "Господи, возьми один из них".
   Я принял таблетку, запив ее стаканом воды.
   И погас, как свет.
   * * * *
   Арт тряс мою руку. "Хотите еще мессу ?"
   Оркестр ревел, и пять тысяч приглушенных голосов ревели под аккомпанемент.
   В Мюнхене есть Хофбройхаус!
   Эйнс, Цвей, Г'суфа!
   В Г'суфе все встали со своими большими кружками и пьют друг друга за здоровье.
   Моя голова убивала меня. "Вот куда я вошел, или что-то в этом роде", - простонал я.
   Арт сказал: "Это было прошлой ночью". Он посмотрел на меня поверх края своей пивной кружки.
   Что-то где-то было не так. Но мне было все равно. Я закончил свою мессу и тут же вспомнил. "Я должен получить свою сумку. О, моя голова. Где мы провели прошлую ночь?
   - сказал Арт, и его голос звучал осторожно: - В моем отеле, разве ты не помнишь?
   - Не очень хорошо, - признал я. "Я чувствую себя паршиво. Должно быть, я помрачнел. Я должен пойти в Банхоф и получить свой багаж.
   Арт не стал возражать против этого. Мы попрощались, и я чувствовал, как он смотрит мне вслед, пока я протискивался сквозь столы на пути к выходу.
   На Банхофе они не могли мне помочь. В Мюнхене не было свободных гостиничных номеров. Голове с каждой минутой становилось все хуже. Тот факт, что им каким-то образом удалось потерять мою сумку, не помог. Я работал над этим проектом как минимум пару часов. Мало того, что сумки не было на стойке проверки багажа, так еще и дежурный там явно не мог разобраться в чековой квитанции. Он не говорил по-английски, а мой школьный немецкий был неадекватным, особенно в сочетании с ужасным похмельем.
   Я так и не продвинулся, рв на себе волосы и жалуясь от одного конца Банхофа до другого. Я нарисовал заготовку на сумке.
   И голова с каждой минутой становилась все хуже. У меня истекали кровью глаза, а вместо бабочек у меня в животе были летучие мыши. Поверьте мне, никто не должен пить галлон или больше Marzenbräu.
   Я решил, черт с ним. Я взял такси до аэропорта, предъявил обратный билет и сказал им, что хочу улететь первым доступным самолетом в Нью-Йорк. Я провел два дня на Октоберфесте , и мне это надоело.
   У меня там больше болтовни. Что-то было не так с билетом, неверная дата или что-то в этом роде. Но они это исправили. Я так и не понял, что было напутано, очевидно, ошибка какого-то клерка.
   Обратный путь был таким же неинтересным, как и предыдущий. Когда похмелье начало проходить - немного, - я почти пожалел, что не смог остаться. Если бы я только мог получить комнату, я бы остался, сказал я себе.
   Из Айдлуайлда я пришел прямо в офис, а не в свою квартиру. Я подумал, что мог бы также связаться с Бетти.
   Я открыл дверь и там я нашел Устрица сидела в кресле, которое занимала четыре - или пять дней назад, когда я ушел. Я потерял счет времени.
   Я сказал ему: "Рад, что вы здесь, сэр. Я могу сообщить. Ах, зачем ты пришел? Не терпится узнать, были ли у меня какие-нибудь результаты? Мой разум кружился, как кружащийся дервиш во вращающейся двери. Я потратил кучу его денег, и мне нечего было придумать, чтобы за них заплатить; ничего, кроме последних стадий дедушкиного похмелья.
   - Пришел? г-н. Устрица фыркнула. - Я просто жду, пока ваша девушка распечатает мою квитанцию. Я думал, ты уже ушел.
   - Ты опоздаешь на свой самолет, - сказала Бетти.
   Внезапно мой желудок дважды провалился в мороженое. Я подошла к своему столу и посмотрела на календарь.
   г-н. Ойстер говорил что-то вроде того, что если я не уеду сегодня, то это должно произойти завтра, что он не выложил эту тысячу долларов аванса ни на что, кроме немедленного обслуживания. Засунув квитанцию в бумажник, он суетливо направился к двери.
   Я с надеждой сказал Бетти: "Полагаю, ты не меняла этот календарь с тех пор, как я ушел".
   Бетти сказала: "Что с тобой? Ты выглядишь забавно. Как твоя одежда так испачкалась? Вы сами сорвали верхний лист с этого календаря, не прошло и получаса, как раз перед тем, как вошел этот клиент без мрамора. Она некстати добавила: "Пока еще путешественники во времени".
   Я попробовал еще разок. - Э-э, когда вы впервые увидели этого господина? Устрица?"
   "Никогда в жизни его не видела", - сказала она. - Пока он не пришел сегодня утром.
   - Сегодня утром, - слабо сказал я.
   В то время как Бетти смотрела на меня так, как будто это я нуждался в сканировании у психиатра перед отправкой в скороварку, я порылся в кармане в поисках кошелька, пересчитал содержимое и вздрогнул от жалких остатков тысячи. Я умоляюще сказал: "Бетти, послушай, как давно я выходил за эту дверь - по пути в аэропорт?"
   - Ты вел себя больным все утро. Вы вышли за эту дверь минут десять назад, отсутствовали минуты три, а потом вернулись.
   * * * *
   "Смотрите сюда", г. Устрица сказала (прерывая рассказ Саймона): "Вы сказали, что это должно было быть забавно, молодой человек? Я так не считаю. На самом деле, я считаю, что меня высмеивают".
   Саймон пожал плечами, приложил руку ко лбу и сказал: "Это только первая глава. Есть еще двое".
   "Больше меня не интересует", - - сказала Устрица. - Я полагаю, ваша цель заключалась в том, чтобы показать мне, насколько смехотворна на самом деле вся эта идея. Очень хорошо, вы сделали это. Нашел. Однако я полагаю, что ваше время, даже потраченное таким образом, имеет некоторую ценность. Вот пятьдесят долларов. И добрый день, сэр!
   Уходя, он захлопнул за собой дверь.
   Саймон вздрогнул от шума, достал из ящика стола пузырек с аспирином, взял два, запил их водой из графина на столе.
   Бетти смотрела на него с восхищением. Поднялась на ноги, подошла и взяла полтинник. - Недельная зарплата, - сказала она. - Я полагаю, это один из способов позаботиться о сумасшедшем. Но я удивлен, что вы не взяли его деньги и не насладились отдыхом, о котором так мечтали.
   - Я сделал, - простонал Саймон. "Три раза."
   Бетти уставилась на него. "Ты имеешь в виду-"
   Саймон несчастно кивнул.
   Она сказала: "Но Саймон ... Бонус пятьдесят тысяч долларов. Если бы эта история была правдой, тебе следовало бы вернуться в Мюнхен. Если бы существовал один путешественник во времени, возможно, был бы...
   "Говорю тебе, - с горечью сказал Саймон, - я возвращался туда трижды. Их были сотни. Вероятно, тысячи". Он сделал глубокий вдох. - Послушай, нам просто придется забыть об этом. Они не собираются поддерживать изменение траектории пространственно-временного континуума. Если возникает что-то, что может привести к изменению трека, они возвращают вас в самое начало и позволяют всему начаться - для вас - сначала. Они просто не могут позволить чему-либо вернуться из будущего и изменить прошлое".
   - Ты имеешь в виду, - внезапно разозлилась на него Бетти, - ты сдался! Почему это самое важное? Почему пятьдесят тысяч долларов - ничто. будущее! Просто думай!"
   Саймон устало сказал: - Есть только одна вещь, которую ты можешь привезти с собой из будущего: похмелье, смешанное с галлоном или около того марценброй. Более того, вы можете сложить одно поверх другого, а поверх него еще одно!"
   Он вздрогнул. "Если вы думаете, что я собираюсь еще раз попробовать эту карусель и наложить четвертое похмелье на три, которые я уже лечу, все сразу, вы можете подумать еще раз".
   ЗАТЕРЯННЫЕ В БУДУЩЕМ, Джон Виктор Петерсон
   Мы с Альбрехтом спустились на челноке, оставив звездоатомную орбиту на высоте от полюса до полюса в двух тысячах миль над второй планетой Альфы Центавра. В то время как мы использовали заход на посадку, чтобы не сжечь кожу шаттла, мы двигались так быстро, как только могли.
   За неделю до этого мы совершили первое путешествие человека через гиперпространство. Мы совершали первую посадку на обитаемой планете другого солнца. Все предварительные исследования проводились с помощью электронных спектроскопов и электронных телескопов со звездоатома.
   Мы знали, что атмосфера пригодна для дыхания, и были достаточно уверены, что народы мира, в атмосферу которого мы спускались, пребывали в мире. Мы пошли безоружными, только вдвоем; возможно, было бы неразумно идти силой.
   Мы молчали, и я знаю, что Гарри Альбрехт был так же озадачен, как и я, тем фактом, что наши всеволновые приемники не смогли уловить никаких признаков радиосвязи. Мы предполагали, что поймаем какие-то сигналы, как только пройдем через ионосферу незнакомой планеты.
   Разрозненное расположение возвышающихся городов, казалось, требовало радиосвязи. Сотни атмосферных кораблей, мелькающих на воздушной трассе между городами, казалось, указывали на наличие электронных средств навигации и посадки. Но, возможно, все сигналы были сильно перегружены; мы узнаем, когда спустимся ниже.
   Мы спустились на уровень дыхательных путей, но наши приемники по-прежнему не улавливали никаких сигналов - даже шепота помех. И как ни странно, наши радароскопы не смогли зафиксировать даже вспышку с их атмосферных кораблей!
   - Думаю, это наше оборудование, Гарри, - сказал я. "Кажется, это просто не работает в этой атмосфере. Нам придется заставить Эдвардса поработать над этим, когда мы вернемся наверх.
   Мы заметили аэропорт на окраине большого города. Взлетно-посадочные полосы были проложены с лучшей на Земле точностью. Я направил наш корабль носом на восток на взлетно-посадочную полосу и быстро повел его вниз через затишье в атмосферном движении кораблей.
   Когда мы спускались, я увидел на поле крошечные домики, в которых наверняка стояло электронное оборудование, но наши приемники молчали.
   Я подрулил на шаттле к разгрузочной рампе перед зданием аэровокзала и заглушил двигатель.
   "Гарри, - сказал я, - если бы их корабли не были такими диковинно короткими, а здания такими выброшенными наизнанку, мы вполне могли бы оказаться на Земле!"
   - Согласен, капитан. Странно, однако, что они не преследуют нас. Они не могли согласиться на работу с треугольным крылом для одного из своих кораблей!
   Это было странно.
   Я посмотрел на обитателей смотровой рампы - людей, которые, если бы не их причудливая одежда, вполне могли быть с Земли - и не увидел никакого любопытства в глазах, которые иногда скользили по нашей позиции.
   - Как бы то ни было, Гарри, мы непременно должны произвести фурор в этих скафандрах. Пойдем!"
   Мы подошли к суровому человеку у стойки в конце пандуса. Откашлявшись, я довольно бессмысленно сказал: "Здравствуйте!" - но что говорят экстрасоларианцу ?
   Тут я понял, что мой голос кажется громовым, что единственные другие звуки доносились издалека: шум города, атмосферные двигатели кораблей на горизонте...
   * * * *
   Центавр проигнорировал нас.
   Я смотрел на атмосферные корабли в ясном голубом небе, на центаврианцев на рампе, которые, казалось, разговаривали - и не было ни звука ни от этих самолетов, ни от людей!
   - Это невозможно, - сказал Гарри. - Атмосфера почти земная. Он должен быть - ну, черт возьми, он такой же звукопроводящий; мы разговариваем, не так ли?
   Я снова посмотрел на центавриан. Они взволнованно смотрели на запад. Некоторые обратились к товарищам. Рты открывались и закрывались, чтобы произнести слова, которые мы не могли расслышать. Широко раскрытые глаза опустились, следя за чем-то, чего я не мог видеть. С болью внутри я повернулся к Альбрехту и прочитал подтверждение на его осунувшемся, побледневшем лице.
   "Капитан, - сказал он, - я подозревал, что мы можем найти что-то подобное, когда впервые вышли из гиперпространства и глубокого сна. Регистраторы показали, что мы превысили скорость света в обычном пространстве-времени сразу после перехода. Эйнштейн предположил, что время не будет течь так быстро для тех, кто приближается к скорости света. Мы могли безопасно превысить эту скорость в гиперпространстве, но никогда не должны были делать этого в обычном пространстве-времени. Время, превышающее скорость света, должно, наоборот, ускоряться!
   нас еще не видели . Они определенно только что наблюдали за нашей посадкой. Как мы и подозревали, у них, вероятно, есть речь и радио, но мы тоже не можем их поймать. Мы на несколько секунд опережаем их во времени и не можем улавливать из прошлого звуки близкого происхождения или близлежащие сигналы, излучаемые со скоростью света. Они нас скоро увидят и услышат, но ответа от них мы никогда не получим ! Наши вопросы придут к ним в их будущем, но мы никогда не сможем выбрать ответы из их прошлого!"
   - Пошли, Гарри, - быстро сказал я.
   "Где?" он спросил. "Куда мы можем когда-либо пойти, что будет улучшением по сравнению с этим?" Он ушел в отставку.
   - Назад в космос, - сказал я. "Назад, чтобы облететь эту систему на околосветовой скорости. Компьютеры должны быть в состоянии определить, как долго и как медленно нам придется лететь, чтобы компенсировать это. Если нет, то мы действительно и навсегда потеряны!"
   ВЕТРА ВРЕМЕНИ, Джеймс Х. Шмитц
   Джефти Раммер прошел по узким проходам между кабиной управления " Серебряной королевы " и каютами, пытаясь сменить изможденное выражение лица на выражение компетентной самоуверенности. Не было никакой выгоды в том, что два его пассажира заподозрили, что в последние несколько минут их пилот, владелец Rammer Spacelines, был в шаге от простой и причудливой тарабарщины.
   Он открыл дверь г. каюту Молбоу и вошел внутрь. г-н. Молбоу, очень бледное лицо, закрытые глаза, лежал на спине на кушетке, все еще без сознания. Он был нокаутирован, когда какие-то неизвестные силы внезапно начали бить Серебряную Королеву в форме репы, поскольку Королева никогда раньше не проигрывала за ее восемнадцать лет космических путешествий. Керим Руз, секретарь Молбоу, щиплет рядом со своим работодателем, проверяя его пульс. Она с тревогой посмотрела на Гефти.
   - Что ты узнал? - спросила она не очень ровным голосом.
   Гефти пожал плечами. "Пока ничего определенного. Корабль не поврежден - крепкая кадка. Это один хороший момент. В противном случае... ну, я забрался в костюм и выглянул в аварийный люк. И я увидел там то же самое, что показывают экраны. Что бы это ни было".
   - Значит, вы понятия не имеете, что с нами случилось и где мы находимся? Мисс Руз настаивала. Это была довольно маленькая девочка с большими красивыми серыми глазами и густыми иссиня-черными волосами. В данный момент она была босиком и в спальном костюме, который состоял из чего-то мягкого, обернутого вокруг ее верха, и мягких и широких брюк внизу. Черные волосы были взлохмачены, и на вид ей было лет пятнадцать. Она спала в своей каюте, когда что-то шлепнуло " Королеву ", и тогда у нее хватило ума не вылезать из защитного поля койки, пока корабль, наконец, не перестал трястись и брыкаться. Это сделало ее единственной из трех человек на борту, у которой не было синяков. Она, конечно, испугалась, но восприняла ситуацию очень хорошо.
   Гефти осторожно сказал: - Есть несколько возможностей. Очевидно, что Королева была выбита из нормпространства, и может потребоваться некоторое время, чтобы выяснить, как вернуть ее туда. Но главное, что корабль цел. Пока все выглядит не так уж плохо".
   Мисс Руз казалась несколько успокоенной. Гефти вряд ли мог бы сказать то же самое о себе. Он был квалифицированным нормкосмическим и субкосмическим пилотом. У него были проблемы с Флотом Федерации, и в течение последних восьми лет он переправлял два своих корабля вокруг Хаба и нередко за пределы космических территорий Федерации, но он никогда не слышал о такой ситуации. То, что он видел на обзорных экранах, когда корабль достаточно стабилизировался, чтобы позволить ему выбраться с пола приборной комнаты, и снова, несколько минут спустя и гораздо более непосредственно, из аварийного люка, не имело смысла - казалось, просто не имело смысла. . Измерители давления показали, что под кожей королевы образовался вакуум. В этом вакууме было темно, даже как смоль, но то здесь, то там возникали краткие намеки на смутный свет и цвет. Случайные вспышки яркости появлялись и исчезали. И было одно начальное явление, похожее на далекий гигантский взрыв, внезапный бледный свет во тьме, который появился далеко впереди Королевы и в то мгновение, когда он оставался в поле зрения, казалось, несся прямо к ним. Это дало Гефти ощущение, что сам корабль на большой скорости бороздит эту жуткую среду. Но он сократил приводы " Королевы " до холостого пульса, как только, пошатываясь, вернулся к пульту управления и впервые взглянул на экраны, так что, должно быть, сдвинулся свет.
   Но такие подробности с пассажиром лучше не обсуждать. Керим Руз сама придет к достаточно тревожным предположениям; чем меньше он ей говорил, тем лучше. Был вопрос о приборах определения местоположения корабля. Единственным набором, который Гефти смог получить какие-либо показания, были указатели поворота. И, похоже, они указывали на то, что " Серебряная королева " поворачивала на новый курс примерно двадцать раз в секунду.
   Гефти спросил: Молбоу подавал признаки пробуждения?
   Керим покачала головой. "С его дыханием и пульсом все в порядке, и эта шишка на голове выглядит неплохо, но он совсем не шевелится. Ты можешь придумать что-нибудь еще, что мы могли бы сделать для него, Гефти?
   - В данный момент нет, - сказал Гефти. "Он не сломал ни одной кости. Посмотрим, что он будет чувствовать, когда выйдет из этого". Он спрашивал о г. Молбоу и тот факт, что эта хартия с самого начала имела некоторые необычные черты.
   Керим была дружелюбной девушкой; они должны были называть друг друга по имени в течение дня или двух после начала поездки. Но после этого она как будто избегала его; и Гефти предположил, что Молбоу заговорил с ней, вероятно, чтобы убедиться, что Керим не выпустит ни одного из секретов своего работодателя.
   Сам Молбоу был самым отстраненным и молчаливым клиентом, которого когда-либо подбирала Rammer Spacelines. Худощавый светловолосый персонаж неопределенного возраста, с бледными глазами, твердым ртом. Почему он выбрал такой громоздкий полугрузовик, как " Королева " , для минералогической исследовательской прогулки в безжизненную маленькую солнечную систему далеко за пределами аванпостов цивилизации, он не обсуждал. Гефти, нуждавшийся в чартерных деньгах, сдержал свое любопытство. Если Молбоу нужен был только лоцман, а всю остальную работу он предпочитал делать сам, то это определенно было делом Молбоу. И если он замышлял что-то незаконное - хотя трудно было представить, что - таможня пригвоздит его, когда они вернутся в Хаб.
   Но теперь эти факты выглядели немного по-другому.
   * * * *
   Гефти почесал подбородок и спросил: "Вы случайно не знаете, где мистер Уайт? У Молбоу есть ключи от хранилища?
   Керим вздрогнул. "Почему нет! Я все равно не мог позволить тебе взять ключи, пока он... пока он без сознания! Ты знаешь что."
   Гефти хмыкнул. - Есть идеи, что он запер в хранилище?
   - Вы не должны спрашивать меня... - Ее глаза расширились. - Да ведь это никак не может быть связано с тем, что случилось!
   Возможно, подумал Гефти, он слишком ее успокоил. Он сказал: "Я не знаю. Но я не хочу просто сидеть здесь и размышлять об этом, пока Молбоу не проснется. Пока мы не вернемся в нормпространство, лучше не пропускать ни одной ставки. Потому что в одном можно быть уверенным - если это и случилось с кем-то еще, они больше не появлялись, чтобы сообщить об этом. Понимаете?"
   Керим, видимо, так и сделал. Она побледнела, а затем нерешительно сказала: "Ну... запечатанные ящики, мистер Уайт". Молбоу принес с собой из Хаба несколько очень дорогих инструментов. Это все, что я знаю. Он всегда доверял мне не вмешиваться в его дела больше, чем требовали мои секретарские обязанности, и, конечно же, я этого не делал.
   - Значит, вы не знаете, что же он принес с луны несколько часов назад - те два больших ящика, которые он спрятал в хранилище?
   - Нет, Гефти. Видите ли, он не сказал мне, какова цель этой поездки. Я только знаю, что это дело очень важно для него. Керим помолчал и добавил: Моулбоу занимался ящиками с кранами, у меня сложилось впечатление, что то, что внутри них, должно быть, довольно тяжелое".
   - Я это заметил, - сказал Гефти. Это не сильно помогло. - Что ж, теперь я вам кое-что скажу, - продолжал он. - Я позволил вашему боссу оставить себе оба набора ключей от хранилища, потому что он настоял на этом, когда подписывал устав. Чего я ему не сказал, так это того, что я могу сделать дубликат в любое время примерно за полчаса".
   "Ой! У тебя?..
   "Еще нет. Но я намерен взглянуть на то, что г. Молбоу сейчас в том хранилище, с его согласия или без него. Вам лучше сбегать и одеться, пока я отведу его в аппаратную.
   - Зачем его двигать? - спросил Керим.
   - В приборной комнате есть общее безопасное поле. Сейчас я его включил, и если нас снова что-то начнет трясти, комната будет самым безопасным местом на корабле. Я принесу и его личный багаж, и вы можете начать искать в нем ключи. Вы можете найти их до того, как я сделаю новый набор. Или он может проснуться и сказать нам, где они.
   Керим Руз с сомнением взглянула на своего хозяина, затем кивнула, сказала: "Полагаю, вы правы, Гефти", и поспешно вышла из каюты. Через несколько минут она прибыла, полностью одетая, в аппаратную. Гефти огляделся с полки стола, где он разложил свои инструменты, и сказал: - Он не шевельнулся. Его чемоданы вон там. Я открыл их.
   Керим посмотрел на то, что показывалось на экранах пульта управления, и слегка вздрогнул. Она сказала: "Я тут подумала, Гефти... неужели нет чего-то, что они называют Space Three?"
   "Конечно. псевдопространство. Но это не то, где мы находимся. Есть несколько специально построенных ванн ВМФ, которые могут работать в этом материале, если они не остаются слишком долго. Корабль вроде " Королевы " ... ну, ты, я и все остальные здесь уже давно бы замерзли, если бы нас каким-то образом засосало в Космос-3.
   - Понятно, - неловко сказал Керим. Гефти слышал, как она подошла к чемоданам. Через мгновение она спросила: "Как выглядят ключи от хранилища?"
   "Вы не можете пропустить их, если он только что бросил их туда. Они около шести дюймов в длину. Что за парень этот Молбоу? Ученый?"
   - Не могу сказать, Гефти. Он никогда не называл себя ученым. У меня эта работа уже полтора года. г-н. Молбоу - очень внимательный работодатель... на самом деле один из самых приятных людей, которых я знал. Но было просто понято, что я не должен задавать вопросов о бизнесе, кроме того, что мне действительно нужно знать для моей работы".
   - Как называется это дело?
   "Молбоу Инжиниринг".
   - Большая помощь, - несколько кисло заметил Гефти. "Эти инструменты, которые он привез с собой... он сделал их сам?"
   "Нет, но я думаю, что он разработал некоторые из них - возможно, большинство из них. Компании, которые выполняли настоящую работу, похоже, с трудом добивались того, чтобы все было именно так, как надо. Его хотел Молбоу. В этих первых двух чемоданах нет ничего похожего на связку ключей, Гефти.
   - Ну, - сказал Гефти, - если ты не найдешь их в других, ты можешь начать шарить по округе, чтобы посмотреть, нет ли где-нибудь в его багаже секретных отделений.
   "Я действительно хочу, - с тревогой сказал Керим Руз, - чтобы мистер Молбоу приходил в сознание. Это кажется таким... таким закулисным, делать все это за его спиной!
   Гефти неопределенно хмыкнул. Он уже совсем не был уверен, что хочет, чтобы его скрытный клиент проснулся до того, как проверит содержимое хранилища Королевы .
   * * * *
   Пятнадцать минут спустя Джефти Раммер спускался на палубу хранения на широкой корме " Королевы ", в кармане его пальто тяжело звенела новая связка ключей от хранилища. Керим остался со своим работодателем, который возвращал свой цвет, но все еще не открывал глаза. Она не нашла оригинальные ключи. Гефти не был уверен, что она слишком старалась, хотя теперь она, казалось, осознала всю серьезность ситуации. Но ее лояльность к Mr. Молбоу не мог больше ничего изменить, и она, вероятно, чувствовала себя более комфортно.
   В широком проходе, ведущем от грузового шлюза к хранилищу, автоматически включился свет, когда Гефти свернул в него. Его шаги эхом отдавались между стальными переборками по обеим сторонам. Он остановился на мгновение перед большими круглыми дверями свода, прислушиваясь к урчанию работающих на холостом ходу двигателей " Королевы " в соседнем отсеке. Знакомый звук как-то успокаивал. Он вставил первый ключ, дважды повернул его, снова вытащил и нажал одну из кнопок на панели управления рядом с дверью. Тяжелая стальная плита с тихим шипящим звуком двинулась вбок и исчезла в стене. Гефти вставляет другой ключ в замок внутренней двери. Через несколько секунд перед ним открылся вход в хранилище.
   Он снова остановился, сморщив нос. Местность впереди была слабо освещена - встряска, которой подверглась Королева , нарушила здесь систему освещения. И что это был за запах? Довольно резкий, неприятный; возможно пролился аммиак. Гефти шагнул через дверь в широкий короткий проход за ней, повернул направо и огляделся в полумраке подвала.
   Два больших стальных ящика - те самые, которые Молбоу принес на безвоздушную поверхность Луны, нагрузил чем-то и привез обратно на " Королеву ", - были неуклюже зажаты в углу, как будто они соскользнули туда, когда корабль быть опрокинутым. Один из них был открыт и казался пустым. Гефти не был уверен в другом. В полумраке рядом с ними валялись витки какого-то очень толстого темного кабеля... А в центре пола стояло нечто, сразу полностью приковавшее к себе его внимание. Он тихонько втянул воздух, чувствуя озноб.
   Он понял, что на самом деле не верил своей догадке. Но, конечно, если это не была неслыханная внешняя сила, вырвавшая Королеву из нормпространства и забросившая ее в это место куда-то еще, тогда это должно было быть что-то, что Молбоу положил на борт. И это что-то должно было быть какой-то машиной...
   Это было.
   Рядом с ним он мог различить тонкое мерцание проводов - искусственно созданное защитное поле. Внутри хлипкой на вид защитной клетки находился двойной набор инструментов, некоторые из которых ожили мерцанием и мерцанием огней. Должно быть, это очень дорогие и сложные в изготовлении предметы, которые Молбоу привез из Хаба. Рядом с ними стояла машина, приземистая и тяжеловесная. В тусклом свете он выглядел бесформенным и обесцвеченным. Часть оборудования, которая сильно пострадала. Но оно функционировало. Пока он смотрел, из него вырывались прерывистые щелкающие звуки, похожие на стаккато нерегулярной стрельбы.
   На мгновение в его голове в беспорядке пронеслись вопросы. что это было? Почему это было на той луне? Часть другого корабля, потерпевшего крушение... корабля, который чувствовал себя здесь как дома ? Это был какой-то драйв?
   Молбоу должен знать. Он знал достаточно, чтобы разработать инструменты, необходимые для возвращения к жизни потрепанного монстра. С другой стороны, он не предвидел во всех подробностях, что может случиться, когда эта штука заработает, потому что внезапная прыгучесть Королевы удивила его и вырубила.
   Первым делом в любом случае нужно было сейчас же разбудить Молбоу. Вмешиваться в подобное устройство, прежде чем узнать о нем как можно больше, было бы безумным безрассудством. Это выглядело слишком хорошей ставкой на то, что следующая серьезная ошибка, допущенная кем-либо, прикончит их всех...
   Возможно, только потому, что нервы Гефти были на пределе, он осознал в этот момент в своих размышлениях два второстепенных сигнала своих органов чувств. Одна заключалась в том, что запах аммиака, который он почти перестал замечать, стал заметно сильнее. Другой был слабейшим звуком - шепотом намека на движение где-то позади него. Но здесь, в хранилище, ничто не должно было двигаться, и мышцы Гефти напряглись, когда он повернул голову. Почти в то же мгновение он дико бросился в сторону, спотыкаясь и восстанавливая равновесие, когда что-то большое и темное тяжело шлепнулось на пол в том месте, где он стоял. Затем он метнулся вверх по входному проходу, повернулся и сбил выключатели замка на панели внешней двери.
   Она текла из-за угла прохода позади него, когда двери хранилища начали скользить вместе. В основном он ощущал быстрые, плавные, смазывающие движения, как у большой змеи; затем, на долю секунды, полоса более яркого света из внешнего коридора показала длинный, тяжелый клин головы, зеленый металлический блеск вытаращенных глаз.
   Двери бесшумно закрылись в своих рамах и заперлись. Дело было внутри. Но прошла почти минута, прежде чем Гефти смог совладать со своими трясущимися ногами и начал двигаться обратно к главной палубе. В полумраке хранилища он выглядел как большой скрученный кабель, лежащий рядом с упаковочными ящиками. Как и Молбоу, он мог быть разбит во время недавних беспорядков; и когда он выздоровел, он нашел Гефти в хранилище вместе с ним. Но он также мог все это время бодрствовать, хитро выжидая, пока внимание Гефти не сосредоточится на чем-то другом, прежде чем начать атаку. Он был достаточно большим, чтобы расплющить его и раздробить каждую кость в его теле, если бы удар пришелся.
   Какое-то сторожевое животное - змееподобный сторожевой пес? Какая еще может быть связь с таинственной машиной? Возможно, Молбоу намеревался оставить его в одном из ящиков, и он вырвался...
   Слишком много вопросов, подумал Гефти. Но у Молбоу были ответы.
   * * * *
   Он торопился пройти по центральному проходу главной палубы, когда из двери, которую он только что миновал, к нему резко обратился голос Молбоу.
   - Остановись, Раммер! Не смей двигаться! Я-"
   Голос закончился на ноте удивления. Реакция Гефти была не слишком рациональной, но быстрой. Тон и формулировка Молбоу подразумевали, что он вооружен. Гефти не был, но держал пистолет в приборной на случай непредвиденных обстоятельств. Он прошел через целую серию неприятных переживаний, закончившихся тем, что его вытащило из хранилища нечто, вонявшее аммиаком и похожее на гигантскую змею. То, что один из пассажиров Королевы приказал ему встать там, где его поставили, было завершено. Все остальные соображения были отметены сильным желанием заполучить его оружие.
   Он оглянулся и увидел Молбоу, выходящего из полуоткрытой двери с чем-то вроде двадцатидюймового тонкого белого стержня в одной руке. Затем Гефти поскакал по проходу, сгорбившись и петляя от стены к стене, чтобы дать Молбоу - если то, что он держал, было оружием, и он действительно собирался его использовать - как можно более мелкую и беспорядочную мишень. - сердито закричал Молбоу позади него. Затем, когда Гефти подошел к следующему поперечному проходу, полоса белого огня пронзила воздух через его плечи и врезалась в стену прохода.
   При том, что он был за углом, и кипя безумием. Он не очень любил стрелять, но это не потрясло его, как это сделал бесшумно атакующий зверь в темном хранилище. Через несколько секунд он добрался до пустынной приборной комнаты, вынул и взвел курок и повернулся лицом к проходу, через который вошел. Молбоу, если бы он преследовал его без колебаний, уже должен был бы прибыть. Но в проходе было тихо. Гефти не мог видеть его со своего места. Он ждал, пытаясь восстановить дыхание, пытаясь понять, где Керим Руз и что случилось с Молбоу. Через мгновение, не отрывая глаз от проходного входа, он потянулся к стенному шкафу, из которого достал ружье, и выудил еще один сувенир боевой службы - нож с тонким лезвием в чехле-чехле. Гефти застегнул ножны на левом запястье и предплечье под плащом, проверил застежку, чтобы убедиться, что она работает, и вернул рукав плаща на место.
   В коридоре по-прежнему было тихо. Гефти мягко подошел к одному из стульев, взял с него маленькую подушку и бросил ее перед входом.
   Раздалось шипение. Подушка превратилась в воздухе в облачко ярко-белого огня. Гефти высоко навел пистолет на дальнюю стену прохода сразу за входом и нажал на курок. Это был снаряд. Он услышал, как слизняк с визгом оторвался от гладкой пластиковой переборки и с грохотом понесся по проходу. Кто-то снаружи издал какой-то бессвязный шум. Но не тот звук, который издает человек, когда его только что ударили.
   - Если ты войдешь сюда вооруженным, - крикнул Гефти, - я снесу тебе голову. Потому что прекратить эту чушь сейчас?
   Наступила минутная тишина. Затем из прохода дрожащим голосом ответил Молбоу. Казалось, он стоял примерно в двадцати футах от комнаты.
   - Если вы прекратите бездумные попытки вмешательства, Раммер, - сказал он, - проблем не будет. Он говорил со сдержанностью человека, находящегося в состоянии холодной ярости. - Ты подвергаешь опасности всех нас. Вы должны осознать, что у вас нет понимания того, что вы делаете".
   Что ж, последнее может быть правдой. - Мы поговорим об этом, - без дружелюбия сказал Гефти. - Я еще ничего не сделал, но я не просто передаю тебе корабль. А что вы сделали с мисс Руз?
   Молбоу снова заколебался. - Она в комнате с картами, - сказал он тогда. "Мне... нужно было на время ограничить ее движения. Но вы могли бы также выпустить ее сейчас. Мы должны прийти к соглашению, не теряя времени".
   Гефти бросил взгляд через плечо на маленькую закрытую дверь картографической комнаты. На двери не было замка, и он не слышал ни звука изнутри; это может быть какой-то трюк. Но это не займет много времени, чтобы узнать. Он отступил к стене, толкнул дверь и заглянул внутрь.
   Керим был там, сидя на стуле в углу крошечной комнаты. Стало ясно, почему она не шумела. Она и стул были покрыты довольно плотно прилегающим мешком из прозрачной блестящей ткани. Она в отчаянии смотрела сквозь нее на Гефти, ее губы настойчиво шевелились. Но из мешка не доносилось ни звука.
   Гефти сердито крикнул: "Молбоу..."
   - Не волнуйся, Раммер. Теперь в тоне Молбоу чувствовалось презрение. "Девочка не пострадала. Она может легко дышать через ограничитель. И вы можете удалить его, потянув за материал снаружи".
   Рот Гефти сжался. - Я буду держать пистолет на проходе, пока буду это делать...
   Молбоу не ответил. Гефти пробрался обратно в комнату с картами, неуверенно схватил прозрачную материю над плечом Керима. К его удивлению, она разошлась, как мокрая ткань. Он резко потянул, и через мгновение из него вылезла Керим, с заплаканным лицом, отчаянно работая руками, локтями и плечами.
   "Гефти, - выдохнула она, - эй... Молбоу...
   - Он там, в коридоре, - сказал Гефти. "Он тебя слышит". Взгляд его на мгновение переместился на стену, где висела вторая прозрачная пленка, похожая на саван. И для кого это могло быть предназначено, подумал он, как не для Гефти Раммера? Он добавил: "У нас были небольшие проблемы".
   "Ой!" Она посмотрела из комнаты в сторону прохода, потом на пистолет в руке Гефти, потом на его лицо.
   - Молбоу, - продолжал Гефти, говоря достаточно отчетливо, чтобы Молбоу слышал, - тоже имеет пистолет. Он останется в коридоре, а мы останемся в аппаратной, пока не договоримся, что делать. Он несет ответственность за то, что произошло, и, похоже, знает, где мы находимся.
   Он посмотрел в испуганные глаза Керима, понизил голос до шепота. - Не позволяй этому слишком сильно тебя волновать. Я так и не выяснил, что он замышляет, но пока что его уловки в значительной степени имели неприятные последствия. Во-первых, он рассчитывал застать нас обоих врасплох. Это не сработало, поэтому теперь он хочет, чтобы мы сотрудничали.
   "Ты собираешься?"
   Гефти пожал плечами. "Зависит от того, что у него на уме. Я просто заинтересован в том, чтобы вытащить нас отсюда живыми. Давайте послушаем, что скажет Молбоу...
   * * * *
   Несколько минут спустя Гефти пытался решить, не рисковать ли верить тому, что сказал Молбоу, хуже, чем держать все в тупике из-за того, что он лжет.
   Керим Руз, чопорно сидевший на краешке стула, с большими круглыми глазами и почти бесцветным лицом, очевидно, поверил Молбоу и жалел, что она этого не сделала. Были, конечно, некоторые подтверждающие доказательства... в первую очередь неправдоподобный внешний вид их окружения. Тонкий, как карандаш, огнетушитель и неряшливо выглядящий "ограничитель" имели достаточно незнакомый вид, чтобы соответствовать рассказу Молбоу; но, насколько знал Гефти, любой из них мог быть изготовлен в Хабе.
   Затем была джанандра - большая, змеиная штука в хранилище, которую Молбоу привез с Луны вместе с потрепанной машиной. Он сказал, что это был его спутник на корабле в другом плавании. Обычно он не был агрессивным - внезапное появление Гефти в хранилище, должно быть, подтолкнуло его к атаке. Это был не совсем домашний питомец. Между ним и Молбоу существовала психологическая связь, которую Молбоу не пытался объяснить, потому что Гефти и Керим не смогли бы понять ее значение. Таким необъяснимым образом джанандра была необходима для его благополучия.
   Этот пункт был почти достаточно любопытным, чтобы, казалось, подтверждать другие его заявления; но на самом деле это ничего не доказывало. Единственный момент, который Гефти нисколько не сомневался, заключался в том, что они были в плохом положении, которое могло быстро ухудшаться. Его взгляд вернулся к экранам. То, что он видел там, вокруг корабля, было, по словам Молбоу, иллюзией пространства, созданной потоком времени, в котором они двигались.
   Кроме того, согласно Молбоу, существовала раса будущего, похожая на человека, с машинами, которые плыли по течению времени через вселенную - бежали и лавировали с ветрами времени, погружаясь в нормальное пространство далеких периодов и выходя из него. галактики по своему выбору. Молбоу, один из исследователей, встретил катастрофу в миллионе световых лет от дома своего вида, в столетиях позади них, его корабль потерпел крушение на безвоздушной луне с поврежденным блоком управления и разбитыми приборами. Он отправился в человеческую цивилизацию, чтобы получить необходимое ему оборудование, и, наконец, вернулся с Серебряной Королевой туда, где был похоронен путешественник во времени.
   Губа Гефти скривилась. Нет, пока он не верил во все это, но если Молбоу не лгал, тогда невидимые звезды мчались мимо, масса галактики начинала скользить мимо, чтобы в конце концов исчезнуть навсегда за черной далью, которую не мог бы космический двигатель. охватывать. Просто нужно было быстро решить этот вопрос. Но Молбоу был также напряжен и нетерпелив, и если бы его нетерпение можно было еще немного усилить, он мог бы начать рассказывать то, что действительно имело значение, то, что Гефти должен был знать. Гефти медленно спросил, как будто не решаясь взять на себя обязательства: "Зачем ты взял нас с собой?"
   Голос из коридора рявкнул: "Потому что мои ресурсы почти исчерпаны, Раммер! Я не мог получить новый корабль. Поэтому я зафрахтовал ваш; и ты пришел с ним. Что же касается мисс Рьюз, то, несмотря на все меры предосторожности, мои действия могли вызвать подозрения и любопытство среди ваших людей. Когда я исчез, мисс Руз могли допросить. Я не мог допустить, чтобы меня преследовали до места крушения парусника, поэтому я взял ее с собой. И что это значит против того, что я тебе предложил? Величайшее приключение, за которым следует, даю вам торжественное слово, безопасное возвращение в свое место и время и самая щедрая компенсация за любые неудобства, которые вы, возможно, понесли!
   Керим, посмотрев на Гефти, яростно замотала головой. Гефти сказал: - Нам трудно доверять тебе сейчас, Молбоу. Почему ты хочешь попасть в инструментальную комнату?
   Молбоу несколько секунд молчал. Затем он сказал: - Как я уже говорил вам, этот корабль не трясло бы во время перехода, если бы блок управления работал с полной эффективностью. Придется внести определенные коррективы в устройство, и сделать это нужно незамедлительно".
   * * * *
   "Откуда берутся корабельные инструменты?" - спросил Гефти.
   "По ним я могу определить характер проблемы. Когда я оказался... в затруднительном положении... устройство было серьезно повреждено. Мой недавний ремонт был неизбежно поспешным. Я-"
   - Что вызвало трещину?
   Молбоу сказал натянутым от нетерпения тоном: "Некоторые участки Великого Потока кишат опасными силами. Я не буду пытаться описывать их..."
   - Я бы не понял?
   - Я и сам не претендую на то, что хорошо их понимаю, Раммер. Они не являются жизнью, но демонстрируют характеристики жизни - даже разумной жизни. Если вы можете представить лучистую энергию, способную на сознательную враждебность...
   По затылку Гефти пробежал холодок. - Большой, быстро движущийся свет?
   "Да!" В голосе из коридора вдруг прозвучала острая озабоченность. - Ты... когда ты это видел?
   Гефти взглянул на экраны. - Дважды с тех пор, как ты говорил. И один раз раньше - сразу после того, как мы упали.
   - Тогда мы не можем больше терять время, Раммер. Эти силы чувствительны к колебаниям блока управления. Если они были достаточно близко, чтобы их заметили, они знали, что корабль здесь. Они пытались найти его".
   - Что они могли сделать?
   Молбоу сказал: "Одной атаки было достаточно, чтобы вывести из строя блок управления на моем паруснике. Тогда Великий Поток мгновенно отверг нас. Корабль такого размера может обеспечить лучшую защиту, поэтому я и выбрал его. Но если блок управления не будет немедленно настроен, чтобы вывести нас из этой секции, атаки будут продолжаться до тех пор, пока корабль - и мы - не будем уничтожены.
   Гефти глубоко вздохнул. - Есть другое решение этой проблемы, Молбоу. Мисс Рьюз и я предпочитаем это. И если вы имели в виду то, что сказали, - что позаботитесь о том, чтобы мы в конце концов вернулись, - вы тоже не должны возражать.
   Голос резко спросил: "Что ты имеешь в виду?"
   Гефти сказал: "Выключите блок управления. Судя по тому, что ты говорил, это автоматически отбрасывает нас обратно в нормпространство, пока мы еще достаточно близко к Хабу. Там вы найдете множество людей, которые заставят вас отправиться в путешествие в будущее, если они смогут пойти вместе и будут уверены, что вернутся. Мисс Рьюз и я не такие предприимчивые.
   В коридоре повисла тишина. Гефти добавил: "Не торопитесь, чтобы принять решение об этом, если хотите. Мне не нравится идея, что эти огни поразят нас, но и тебе тоже. И я думаю, что смогу переждать это не хуже вас..."
   Тишина затянулась. Вскоре Гефти сказал: "Если вы согласны, вставьте свое устройство для стрельбы в комнату, прежде чем появиться. Мы не хотим несчастных случаев".
   Он снова сделал паузу. Керим жевал губы, сжав руки в маленькие кулачки на коленях. Затем ответил Молбоу, теперь его голос был ровным и невыразительным.
   "Самое худшее, что мы можем сделать в настоящее время, - сказал он, - это затянуть спор о возможном образе действий. Если я разоружусь, ты отложишь свой пистолет?
   "Да."
   - Тогда я принимаю ваши условия, какими бы разочаровывающими они ни были.
   Он молчал. Через мгновение Гефти услышал, как белый стержень легонько застучал по полу прохода. Он ударился о стену прохода, отскочил от нее и покатился в приборную, остановившись в нескольких футах от него. Гефти поколебался, поднял его и положил на настенный стол. Он поставил свой пистолет рядом с ним, отошел на дюжину шагов. Глаза Керима с тревогой следили за ним.
   - Гефти, - прошептала она, - он мог бы...
   Гефти посмотрел на нее, сложил губы в слова "Все в порядке" и крикнул: "Ружья отложены в сторону, Молбоу. Заходи, и давай помиримся".
   Он ждал, свободно свесив руки по бокам, сердце сильно билось, когда в коридоре послышались быстрые шаги. В дверях появился Молбоу, взглянул на Гефти и Керима, потом на комнату. Его взгляд на мгновение задержался на столе у стены, а затем снова перевелся на Гефти. Молбоу вошел в комнату, повернувшись к Гефти и скривив рот.
   Он мягко сказал: - Раммер, это не наша практика - делиться секретами Великого Потока с другими расами. Я не предвидел, что ты можешь стать опасной помехой. Но сейчас-"
   Его правая рука начала подниматься, наполовину сжимая какой-то маленький золотой инструмент. Левая рука Гефти двинулась назад и быстро вперед.
   Служебный нож выскользнул из ножен и поднялся из его ладони, когда из предмета в руке Молбоу вырвалась дымчато-черная стрела. Чернота с тонким, рычащим звуком помчалась по полу к ногам Гефти. Нож сверкнул над ним, повернулся и вонзился по рукоять в грудь Молбоу.
   * * * *
   Через несколько минут Гефти вернулся из носовой каюты, служившей лазаретом королевы , и сказал Кериму: - Он все еще жив, хотя я не знаю почему. Он может даже выздороветь. Он наполнен анестетиком, и это должно заставить его замолчать, пока мы не вернемся в нормпространство. Тогда я посмотрю, что мы можем сделать для него.
   Керим потерял часть ее бледного, потрясенного взгляда, пока его не было. - Ты знал, что он попытается тебя убить? - дрожащим голосом спросила она.
   - Подозреваю, что он это имел в виду - слишком быстро сдался. Но я подумал, что у меня будет шанс сначала забрать любой гаджет, который он прятал от него. Я ошибался. Теперь нам лучше двигаться быстрее..."
   Он снова включил панель аварийной проверки, взглянул на знакомые комбинации огней и цифр. Было указано несколько незначительных повреждений, но корабль все еще был полностью боеспособен. Одно небольшое пятно повреждения, которого не было на панели, теперь можно было найти в самой приборной, в углу, куда открывалась дверь картографической. Дверь, соседние переборки и секция пола были покрыты шрамами, почернели и имели такой же зловонный запах, каким обычно становятся обгоревшие вещи. Именно там стоял Гефти, когда Молбоу вошел в комнату, и если бы он остался там через мгновение после того, как выпустил нож, он был бы в гораздо худшем состоянии, чем огнеупорная мебель.
   Оба оружия Молбоу - белый жезл, невинно лежащий на столе у стены, и круглое золотое устройство, которое выпало из его руки, выплевывая дротики дымящейся черноты, - пугающе отлетели в эту область в течение почти тридцати секунд после того, как Молбоу упал и начал вертеться. этаж. Затем он обмяк, и стрельба мгновенно прекратилась. Очевидно, контроль Молбоу над ними закончился, когда он потерял сознание.
   Казалось удачным, что приспособления для неотложной помощи в лазарете, какими бы мягкими они ни были, могли быть разработаны специально для обездвиживания самых буйных заключенных, не говоря уже о том, у кого на теле было ужасное ножевое ранение. Под углом, под которым нож вонзился и поднялся ниже ребер, обычный человек был бы мертв за считанные секунды. Но теперь было совершенно очевидно, что Молбоу не был обычным человеком, и даже после того, как жуткое оружие было выброшено из корабля через трубу для утилизации приборной комнаты, Гефти не мог избавиться от неприятного подозрения, что он еще не закончил. Молбоу еще не закончил с ним, на самом деле, пока один или другой из них не будет мертв.
   Он сказал Кериму: "Я думал, что машина, установленная Молбоу в хранилище, окажется каким-то приводным двигателем, но, видимо, у нее совершенно другая функция. Он соединил его с инструментами, которые сделал в Хабе, и вместе они образуют то, что он называет блоком управления. Аварийная панель показывала, высасывает ли устройство питание из корабля. Это не так, и я не знаю, что на это влияет. Но теперь мы знаем, что блок управления удерживает нас в потоке времени, и он будет удерживать нас там, пока работает.
   - Если бы мы могли отключить его, " Королеву " "отбросило бы" течение, как парусник Молбоу. Другими словами, нас отбросит обратно в нормпространство - чего мы и хотим. И мы хотим, чтобы это произошло как можно скорее, потому что, если Молбоу говорил правду на этот счет, каждая минута, проходящая здесь, уносит нас все дальше от Хаба и все дальше от нашего времени к его".
   Керим кивнул, пристально глядя на его лицо.
   "Теперь я не могу просто пойти туда и начать щелкать выключателями по этой штуке", - продолжил Гефти. "Он сказал, что это работает неправильно, и даже если бы это было так, я не мог сказать, что произойдет. Но, похоже, он не связан ни с какими корабельными системами - он просто держит нас в своем собственном поле. Так что я должен быть в состоянии переместить весь блок в грузовой отсек и выбросить его оттуда. Если мы переместим ферзя за пределы его поля, это должно иметь тот же эффект, что и отключение блока управления. Это должно отбросить нас обратно в нормпространство.
   Керим снова кивнул. "Что насчет г. Животное джанандра Молбоу?
   Гефти пожал плечами. "Зависит от настроения, в котором я его нахожу. Он сказал, что обычно это не было агрессивным. Может быть, это не так. Я надену скафандр для защиты и вытащу часть горнодобывающего оборудования, чтобы переместить его вместе с ним. Если я смогу маневрировать им в пустом отсеке, где он будет вне..."
   * * * *
   Он замолчал, выражение лица изменилось, глаза устремились на аварийную панель. Затем он поспешно повернулся, потянулся через край консоли к органам управления межкорабельным воздушным затвором. Керим с опаской спросил: "В чем дело, Гефти?"
   "Хотел бы я знать... точно". Гефти указал на аварийную панель. - Маленький красный огонек там, на складской палубе - еще минуту назад его не было. Это означает, что двери хранилища были открыты с тех пор.
   Он увидел, что на ее лице появился тот же полусуеверный страх, что коснулся и его. - Думаешь , это сделал он ?
   "Я не знаю." Владение оружием Молбоу казалось достаточно сверхъестественным. Но это было другое дело. Ружья были продуктом его времени и науки. Но механизмы двери хранилища? Возможно, у Молбоу было достаточно возможностей изучить их и изменить для каких-то своих целей с тех пор, как он поднялся на борт...
   - Теперь отсеки и палубы корабля изолированы друг от друга, - медленно сказал Гефти. - Единственными точками соединения одного с другим являются люки для персонала - это маленькие шлюзы. Итак, "Джанандра" прикована к складской палубе. Если он вышел из хранилища, это может быть неприятностью, пока я не получу оборудование, чтобы с ним справиться. Но это не слишком серьезно. Скафандры на второй палубе, и я заберусь в один, прежде чем идти на склад. Вы подождите здесь минутку, я еще раз загляну к Молбоу, прежде чем начать.
   Если Молбоу и не был все еще без сознания, то он хорошо симулировал это. Гефти посмотрел на бледное, вялое лицо, на полузакрытые глаза, покачал головой и вышел из каюты, заперев ее за собой. Может быть, это не дело рук Молбоу, но наличие большой змеи в кладовке, на самом деле, может сделать ситуацию крайне неудобной сейчас. Он не думал, что его орудие произведет большое впечатление на что-то такого размера, и хотя несколько корабельных горнодобывающих инструментов можно было использовать как очень эффективное оружие ближнего боя, они, к сожалению, оказались на той же палубе.
   Он нашел Керима, стоящего в центре инструментальной комнаты и ожидающего его.
   -- Гефти, -- сказала она, -- ты ничего не замечаешь? Какой-то странный запах..."
   Потом запах ударил и в ноздри Гефти, и его шея застыла, когда он узнал запах. Он взглянул на вентиляционное отверстие, снова посмотрел на Керима.
   Он взял ее за руку и тихо сказал: "Иди сюда. Молчи очень! Я не знаю, как это произошло, но джанандра сейчас на главной палубе. Вот как это пахнет. Запах проходит через вентиляционную систему, так что тварь перемещается по левому борту. Мы пойдем другим путем".
   Керим прошептал: "Что будем делать?"
   - Сначала наденьте скафандры, а затем вытащите блок управления Молбоу из корабля. Джанандра может искать его. Если да, то нас это не побеспокоит".
   * * * *
   Он не хотел напоминать Кериму, что, судя по словам Молбоу, может быть более одной причины избавиться от блока управления как можно быстрее. Но это постоянно было в глубине его сознания; и дважды, за те несколько минут, которые прошли после того, как странное оружие Молбоу было заглушено, он видел, как в неспокойном потоке тьмы, отражающемся на обзорных экранах, появлялся краткий бледный отблеск. Гефти ничего не сказал, потому что, если это правда, что враждебные силы были начеку и искали их здесь, это увеличивало их непосредственную опасность, но вовсе не абсолютную необходимость освободиться от неумолимого натиска Великого Потока, прежде чем они будут унесены. без надежды вернуться в свою цивилизацию.
   Но эти краткие проблески усиливали ощущение безотлагательности, пульсирующей в нервах Гефти, в то время как события и не менее тяжелая необходимость избежать фатально ошибочного хода в этом сумбуре неизвестных факторов продолжали блокировать его. Теперь таинственная манера, с которой неприятный попутчик Молбоу появился на главной палубе, не давала ничего сделать, кроме как держать Керима рядом с собой. Если Молбоу все еще был способен принять участие в делах, не было достаточно безопасного места, чтобы оставить ее на борту " Королевы " .
   И Молбоу может быть на это способен. Дважды, когда они спешили по узким, изогнутым проходам вдоль изогнутого корпуса "Квина" к воздушному затвору, ведущему в следующий отсек, Гефти уловил след аммиакоподобного животного запаха, проникающего через систему вентиляции. Они добрались до шлюза без происшествий; но затем, когда они подошли по второй палубе к корабельному погребу, в тишине позади них раздался резкий щелчок. Его значение было обескураживающе очевидным. Гефти помедлил, свернул Керима в боковой проход, повел ее по нему.
   Она посмотрела на его лицо. - Оно преследует нас?
   "Кажется." Сейчас не до скафандров в журнале - что-то только что появилось из шлюза, через который они вошли на вторую палубу несколько мгновений назад. Он помог девушке быстро спуститься по похожей на лестницу лестнице к воздушному затвору, соединяющему вторую палубу со складом, и нажал там кнопку на стене. Когда дверь шлюза открылась, из прохода, который они только что покинули, раздался еще один шум, как будто что-то коротко и сильно ударилось об одну из переборок. Керим издал легкий вздох. Затем они оказались в замке, и Гефти нажал две другие кнопки, стоял и смотрел, как захлопывается дверь позади них, а через несколько секунд открывается дверь на дальней стороне темной кладовой.
   Они спустились еще на двенадцать футов по лестнице на пол бокового прохода, услышав, как за ними захлопнулся замок. Когда он закрылся, они оказались в полной темноте. Гефти схватил Керим за руку, побежал с ней по коридору налево, ориентируясь кончиками пальцев на левую переборку. Когда они подошли к углу, он снова повернул ее налево. Через несколько секунд он распахнул маленькую дверцу, втолкнул девушку внутрь, вошел сам и закрыл дверь в узкую щель позади них.
   Керим дрожащим голосом прошептал: - Что теперь будем делать, Гефти?
   - Останься пока здесь. Сначала он будет искать нас в хранилище.
   И сначала он должен отправиться в хранилище, где он охранял машину Молбоу, чтобы найти их там. Но может и нет. Гефти достал из кармана пистолет, стоявший с другой стороны от Керима. Через темное купе была еще одна дверь. Здесь они могли бы отступить немного дальше, если бы это было необходимо, но не намного дальше.
   Они ждали в полной тишине, если не считать их прерывистого дыхания и отдаленного, глубокого пульса приглушенных двигателей Королевы . Он чувствовал, как Керим дрожит рядом с ним. Как существо Молбоу прошло через воздушные замки? Рабочие механизмы были просты - собаку можно было научить ими пользоваться. Но у собаки были лапы...
   Послышалось тихое шипение открывающегося замка, слабое мерцание света справа от входа в проход, за которым он наблюдал через дверь. Последовал тяжелый удар по полу под замками, затем резкий щелчок, когда замок закрылся, и воцарилась полная темнота.
   Тишина возобновилась. Тянули секунды. Воображение Гефти рисовало ожидающее существо, его большая клиновидная голова была поднята, когда его чувства прощупывали окружавшую его тьму в поисках признаков двух человеческих существ. Затем начался неясный шум, становившийся все громче по мере приближения к входу в проход, пересекая его и снова быстро удаляясь влево.
   Гефти медленно выдохнул, приоткрыл дверь и снова встал, прислушиваясь. Внезапно в проходе шлюза отразился свет, исходивший теперь слева. Он сказал шепотом: - Он ходит по главному залу, Керим. Теперь мы можем пойти другим путем, но нам нужно быть быстрыми и вести себя тихо. Я думал, как мы можем избавиться от этой штуки.
   * * * *
   Грузовой шлюз на складской палубе имел две внутренние двери. Тот, который выходил в сторону зала хранилища, был построен, чтобы пропускать самые большие куски груза, которые, вероятно, были обременены королевой ; он был почти тридцать футов в ширину и двадцать в высоту. Вторая дверь была достаточно большой, чтобы человек в скафандре мог залезть в замок и выйти из него, не используя грузовую дверь. Он открывался в крошечную кабину управления, из которой приводились в действие механизмы замка во время процессов погрузки.
   Гефти впустил себя и Керима в кабину из одного из проходов, провел девушку сквозь кромешную тьму маленькой комнаты к стулу перед пультом и велел сесть. На мгновение он пошарил сбоку панели, нашел ручку и повернул ее. Раздался слабый щелчок. На панели внезапно появилась россыпь бледных огней, темный обзорный экран, наклоненный над ними, отражающий их сияние.
   Гефти тихо объяснил: "Левая сторона экрана закрывает замок. Правый охватывает большой зал снаружи. Ни в одном из них сейчас нет света, так что вы ничего не видите. Единственный способ открыть или закрыть грузовую дверь в зал - это вот эти переключатели. Что я хочу сделать, так это засунуть джанандру в замок, захлопнуть перед ней дверь и заблокировать переключатели управления. Тогда мы поймали его в ловушку".
   - Но как ты собираешься заставить его войти туда?
   - Никаких проблем - я буду на три прыжка впереди. Затем я ныряю обратно в эту кабинку и запираю обе двери. И он будет внутри замка. Теперь у тебя есть фотография?
   Керим неуверенно сказал: Но это звучит ужасно рискованно, Гефти.
   - Ну, мне это тоже не нравится, - признался Гефти. - Так что я начну прямо сейчас, пока не потерял самообладание. Как только я выйду в зал хранилища, включится освещение. Это автоматически. Вы смотрите на правую сторону экрана. Если увидишь, что джанандра приближается раньше меня, кричи так громко, как только сможешь.
   Он переместил два внутренних дверных переключателя вправо. На темном обзорном экране высоко в центре появилась красная искра. На переборке кабинки рядом с Гефти загорелся второй красный свет. Под ним продолговатая часть переборки бесшумно отвернулась на тяжелых петлях, превратившись в дверь толщиной в два фута, выступавшую под прямым углом в темноту грузового шлюза. Волна холодного воздуха прошла через него в кабину управления.
   На экране рядом с первой появилась еще одна красная искра.
   - Теперь обе двери открыты, - пробормотал Гефти девушке. "Джанандры нет в зале хранилища, иначе включилось бы освещение, но она, возможно, услышала, как открылась дверь, и отправилась в путь. Так что продолжайте смотреть на экран".
   "Конечно буду!" - дрожащим голосом прошептала она.
   Гефти снял со стены большой гаечный ключ, быстро и бесшумно спустился по трем ступеням лестницы на пол шлюза и прошел по нему к подоконнику гигантской грузовой двери, которая теперь распахнулась и опустилась в холл хранилища. помещается в углубление пола. Мгновение он колебался на подоконнике, затем вышел в большой темный зал. Свет мгновенно заполнил его в обоих направлениях.
   Он стоял тихо, сосредоточившись на входе в хранилище далеко вверх по коридору слева от него. Он мог видеть, что хранилище было открыто. Джанандра может быть все еще внутри него. Но шли секунды, а темный вход оставался безмолвным, и за ним не было ни намека на движение. Гефти взглянул направо, сделал еще дюжину шагов в холл, поднял гаечный ключ и крутнул его по воздуху к раме вентилятора на противоположной переборке.
   Тяжелый инструмент громко лязгнул о раму, отскочил и с глухим стуком упал на пол. Гефти медленно подошел к нему с бешено колотящимся сердцем, вход в хранилище все еще был на краю поля зрения.
   Голос Керима закричал: " Гефти, это... "
   Он развернулся и побежал обратно к грузовому шлюзу. Джанандра бесшумно вышел из ближайшего бокового прохода позади него и приближался с той запомнившейся маслянистой быстротой движения, его огромная голова поднялась на ярд от пола. Гефти нырнул в замок, вскочил на верхнюю ступеньку двери кабинки и, спотыкаясь, ввалился в кабину. Керим стояла на ногах и смотрела. Он повернул выключатель двери кабинки влево, прижав его к панели. Дверь врезалась в стену позади него с такой силой, что пол сотрясся.
   На экране толстый темный червяк джанандры раскачивался в тусклом замке, возвращаясь в открытый зал. Он видел лестницу. Но переключатель грузовой двери сработал рядом с другим, и грузовая дверь поднялась с огромной скоростью. Тяжелое тело врезалось в него, соскользнуло обратно на пол, когда дверь захлопнулась, а часть экрана, показывающая грузовой шлюз, потемнела.
   - Понял - понял - понял! Гефти услышал свой ликующий шепот. Он включил внутреннюю подсветку замка.
   Затем он тихо выругался, и рядом с ним Керим втянула воздух.
   * * * *
   Экран показывал джанандру в яростном, но явно целенаправленном движении внутри замка... и теперь также было очевидно, что это было существо более сложной конструкции, чем можно было предположить по длинному червячному телу и тяжелой голове. Кожа на расстоянии примерно восьми футов от затылка растянулась в широкий гибкий жабо. Из-под оборки торчало с полдюжины суставчатых, белых, как кость, рук вместе с развевающимися лентовидными придатками, которые труднее различить. штука наполовину приподнялась вдоль двери холла, осматривая ее поверхность вместе с этими членами; затем внезапно он развернулся и метнулся к внешней двери замка. Вылетели три руки; жилистые пальцы одновременно поймали три спиннинга и начали их крутить.
   Гефти сказал, глядя: "Керим, это будет..."
   Джанандра этого не сделала. Движение остановилось внезапно, было обращено вспять. Замки снова защелкнулись. Джанандра отскочил от двери, приподняв половину своей длины вверх, мотая большой головой, осматривая стеллажи с инструментами над головой. Внезапно протянулась рука, схватила что-то с одной из полок. Затем дело снова повернулось; и в следующее мгновение его голова заполнила обзорный экран. Керим издал сдавленный звук испуга, отдергиваясь от Гефти. Выпученные металлически-зеленые глаза, казалось, смотрели прямо на него. И экран почернел.
   Керим прошептал: "Что... что случилось, Гефти?"
   Гефти сглотнул и сказал: - Он разбил датчик обзора. Должно быть, я догадался, что мы смотрим, и ему это не понравилось..." Он добавил: "Я начал думать, что Молбоу должен быть каким-то сверхчеловеком. Но не какая-то его магия дистанционного управления позволила джанандре выйти из хранилища и открыть межкорабельные шлюзы, когда она поднялась на главную палубу и снова последовала за нами вниз. Все это он делал для себя. Это напарник Молбоу, а не его питомец. И, вероятно, у него, по крайней мере, такой же хороший мозг, как и у любого другого на борту за этим уродливым лицом".
   Керим облизала губы. "Может ли это... может ли оно снова выбраться?"
   - На корабль? Гефти решительно покачал головой. "Угу. Он мог вывалиться на другую сторону - и почти так и сделал, прежде чем понял, где находится и что собирается делать. Но двери внутреннего замка не откроются, пока кто-нибудь не откроет их прямо на этой панели. Нет, штука надежно заперта. С другой стороны..."
   С другой стороны, Гефти понял, что теперь он не сможет заставить себя выбросить джанандру из грузового шлюза в Великое течение. Его намерения явно не были дружественными, но уровень его интеллекта был таким же хорошим, как и у него, а может быть, и несколько лучше; и в настоящее время он был беспомощен. Следовательно, распорядиться ею, как он задумал, было бы хладнокровным убийством равного. Но пока этот уродливый и грозный напарник Молбоу оставался в грузовом шлюзе, замок нельзя было использовать, чтобы избавиться от блока управления в хранилище.
   Новое решение пришло само собой, пока Гефти быстро и довольно отчаянно перебирал в уме различные сверхмощные инструменты, которые можно было бы использовать в качестве оружия, чтобы заставить джанандру подчиниться и утащить ее для заточения в другом месте корабля. Не невозможная, но в лучшем случае очень ненадежная и трудоемкая операция. Затем пришла другая мысль: хранилище располагалось прямо напротив корпуса " Королевы " .
   Как долго резать корпус? Горнодобывающее оборудование корабля находилось на борту, а инструменты работали от собственного источника питания. Забраться в скафандр, выкачать воздух из всей палубы хранения, оставив джанандру в заточении в грузовом шлюзе... с выведенным из строя Молбоу в лазарете, а Керима обратно в отсек управления и тоже в скафандре, для дополнительной защиты. Затем отключите питание корабля на этой палубе, чтобы избежать осложнений с задействованными схемами " Королевы " и работой в космических условиях - полчаса, если он поторопится.
   * * * *
   - Это займет не более десяти минут, - сообщил он Кериму о внутренней связи скафандра.
   - Я очень рад это слышать, Гефти. Она звучала дрожащей.
   - Что-нибудь происходит на экранах? он спросил.
   Она немного поколебалась, сказала: "Нет. Не сейчас."
   Гефти хмыкнул, сморгнул пот с глаз и снова взялся за рукоятки тяжелого горного резака, повернув его носом к полу хранилища. Направляющий свет нашел точку, над которой он работал, и отрезающий луч начал осторожно откусывать, чтобы продлить изогнутую линию, прожженную на толстой коже Королевы . Он нарисовал двадцатипятифутовый круг вокруг потрепанного блока управления Молбоу и прикрепленных к нему инструментов, далеко за пределами хрупкого на вид безопасного поля. Круг был разорван в четырех точках, где он мог установить взрывчатку. Взрывчатка, разорвавшись вместе, должна разрушить соединительные звенья с корпусом и отбросить машину в сторону. Если это не освободит их немедленно от его влияния, он увидит, к чему приведет привод Королевы в действие.
   - Гефти? - спросил голос Керима.
   "Ага?"
   Он мог слышать, как она сглатывает по интеркому. - Эти огни вернулись.
   "Как много?"
   - Два, - сказал Керим. - Я думаю , их всего двое. Они продолжают ходить туда-сюда перед нами". Она нервно рассмеялась. - Это идиотизм, конечно, но у меня такое ощущение, что они смотрят на нас.
   Гефти нерешительно сказал: - Все готово, но мне нужна еще минута или две, чтобы еще немного сократить это последнее соединение. Если я взорву заряд слишком рано, это может не вывести устройство из корабля.
   Керим сказал: "Я знаю. Я просто посмотрю... они просто снова исчезли". Ее голос изменился. - А теперь еще кое-что.
   "Это что?"
   "Знаешь, ты сказал следить за лампочками грузового замка на аварийной панели".
   "Да."
   "Внешняя дверь замка только что была открыта".
   "Какая!"
   "У него должны быть ноги. Свет начал мигать красным только сейчас, когда я смотрел на него.
   Гефти на мгновение замолчал, мысли его метались. Зачем джанандре открывать замок? Судя по тому, что сказал Молбоу, он может какое-то время жить без воздуха, но все равно не получит ничего, кроме возможной смерти, покинув корабль...
   Если только, подумал Гефти, джанандра каким-то образом не осознали, что он собирается взорвать их машину из королевы . В грузовом шлюзе были тросы для захвата, и если бы четыре или пять из этих тросов были прижаты к круглой секции корпуса, он ослаблял...
   - Керим, - сказал он.
   "Да?"
   "Я собираюсь разорвать сделку прямо сейчас. Твой костюм пристегнут к стенным скобам, как я тебе показывал?
   - Да, Гефти. Голос у нее был слабый, но ясный.
   Он отвел катер от линии, которую он прорыл, и отправил его катиться к дальней стене. Он быстро прошел по кругу, проверяя четыре заряда, доковылял до прохода в хранилище и остановился за углом. Он вынул коробку из его скафандра.
   - Готов, Керим? Он открыл коробку.
   "Готовый...."
   "Господь идет!" Гефти полез в коробку, покрутил пусковую рукоятку. Световая вспышка в хранилище. Палуба под ним задрожала. Он вышел, спотыкаясь, из-за стены.
   Машина Молбоу и подставка для инструментов исчезли. Там, где он стоял, была темная круглая дыра. Казалось, ничего другого не произошло. Гефти торопливо подошел к горному резаку, развернул его и стал осторожнее возвращаться к дыре. У него не было ни малейшего представления о том, что будет дальше, но вполне вероятно, что он увидит темную фигуру джанандры, поднимающуюся над краем дыры. Позволить ему столкнуться с лучом резака может быть лучшим способом отговорить его от повторного входа в королеву .
   Вместо этого ослепительный блеск внезапно затмил все. Резак был вырван из рук Гефти; затем его подхватили вместе со всем костюмом и швырнули к потолку хранилища. У него было ощущение, что корабль сотрясают неслышные раскаты грома. Казалось, он катается снова и снова по потолку. Наконец скафандр врезался во что-то, показавшее полное нежелание уступать, и Гефти потерял сознание.
   * * * *
   Левая сторона его лица потеряла форму; его левый глаз не очень хорошо функционировал, и по всей макушке ощущалась сильная пульсирующая боль. Но Гефти был счастлив.
   Было несколько квалификационных соображений.
   "Конечно, - указал он Кериму, - все, что мы можем сразу сказать, это то, что мы вернулись в нормпространство и где-то в галактике".
   Она неуверенно улыбнулась. - Разве это не слишком много говорит, Гефти?
   "Это что-то." Гефти оглядел приборную комнату. Он разместил на пульте аварийный свет, но кроме этого в отделении управления было темно. Новые удары, которые приняла на себя Королева , вывели из строя переднюю часть. Обзорные экраны были черными, все инструменты не работали. Но сквозь разорванный пол хранилища он видел звезды нормпространства. Это было нечто....
   "Возможно, мы должны благодарить за это свет, который ударил нас", - сказал он. "Я не уверен, что именно там произошло, но он мог атаковать блок управления Молбоу, а не корабль. Молбоу сказал, что огни были чувствительны к устройству. Как бы то ни было, мы здесь и избавились от устройства - и от джанандры. он колебался. - Я просто не думаю, что тебе следует возлагать слишком большие надежды. Мы можем обнаружить, что находимся очень далеко от Хаба.
   Большие глаза Керима выражали некоторую уверенность, от которой ему было почти не по себе. - Если так, - безмятежно сказала она, - вы как-нибудь нас вернете.
   Гефти прочистил горло. "Ну, посмотрим. Если отключение питания - это то, с чем справятся ремонтные сканеры " Королевы ", приборы включатся в любую минуту. Дайте сканерам десять минут. Если они не сделают этого к тому времени, они не смогут этого сделать, и мне придется играть в ремонтника. Затем, с работающими приборами, мы сможем точно определить, где мы находимся".
   Если только, сказал он себе, они не оказались в отдаленном скоплении, куда никогда не проникали картографические команды Федерации. И был еще один маленький вопрос, где они были сейчас во времени. Но Керим порозовел от облегчения, и эти подробности могли подождать.
   Он взял другой аварийный свет, включил его и сказал: "Я посмотрю, как дела у Молбоу, пока мы ждем электричества. Если первая помощь затянула его до сих пор, аутохирург, вероятно, сможет его вылечить".
   Лицо Керима вдруг приняло виноватое выражение. "Я совсем забыл о мистере Молбоу!" Она колебалась. - Мне пойти?
   Гефти покачал головой. "Мне не понадобится помощь. И если это дело для хирурга, вам это не понравится. Эти вещи работают безболезненно, но на какое-то время это превращается в беспорядок".
   Он снова выключил свет, когда добрался до лазарета, который работал от автономной системы питания. Когда он открыл дверь каюты из амбулатории, неся аутохирурга, стало очевидно, что Молбоу все еще жив, но, возможно, находится в бреду. Гефти поставил хирурга на стол, подошел к кровати и посмотрел на Молбоу.
   Насколько позволяли осторожные ограничения инструментов неотложной помощи, Молбоу медленно извивался на кровати. Он говорил низким, быстрым голосом, его лицо было искажено эмоциями. Слова не были невнятными, но были на языке, которого Гефти не знал. Казалось очевидным, что Молбоу мысленно вернулся в свое время, и несколько секунд он не замечал, что Гефти вошел в комнату. Затем, как ни странно, прищуренные голубые глаза расширились и сфокусировались на лице Гефти. И Молбоу закричал от ярости.
   Гефти немного смутился. Только по той причине, что он находился под наркозом, Молбоу не должен был быть в сознании. Но он был. Слова теперь были понятны Гефти, и Молбоу рассказывал ему вещи, которые при других обстоятельствах показались бы достаточно интересными. Гефти вмешался, как только смог.
   - Послушайте, - сказал он тихо, - я пытаюсь вам помочь. Я..."
   Молбоу, в свою очередь, перебил его вовсе не тихо. Гефти еще немного послушал, потом пожал плечами. Значит, Молбоу его не любил. Он не мог честно сказать, что когда-либо сильно любил Молбоу, и то, что он услышал, заставило его любить Молбоу значительно меньше. Но он бы оставил человека из будущего в живых, если бы мог.
   Он поместил аутохирурга за изголовьем кровати, чтобы прибор мог начать анализ, и отошел к пульту управления, где он мог одновременно следить за его прогрессом и наблюдать за Молбоу, не возбуждая его больше, оставаясь в поле его зрения. Через мгновение хирург выключил инструменты первой помощи и ненавязчиво применил сильный транквилизатор. Потом дождался.
   Молбоу должен был впасть в пассивную сонливость тридцать секунд спустя. Но лекарство, казалось, произвело на него не больше психического эффекта, чем предыдущее обезболивающее. Он бушевал и кричал. Гефти беспокойно наблюдал за ним, зная теперь, что он смотрит на безумие. В данный момент он больше ничего не мог сделать - решения аутохирурга были надежнее любых догадок непрофессионала. А хирург продолжал ждать.
   Затем внезапно Молбоу умер. Подтянутое тело рухнуло на кровать, а искаженные черты лица расслабились. Глаза оставались полуоткрытыми; и когда Гефти подошел к краю кровати, они, казалось, все еще смотрели на него снизу вверх, но уже не шевелились. Тонкая струйка крови потекла из-под отвисшего рта и снова остановилась.
   * * * *
   Когда Гефти вернулся в отделение управления, все еще было темно и обесточено. Он кратко рассказал Кериму о том, что произошло, и добавил: "Теперь я совсем не уверен, что он вообще был человеком. Я скорее поверю, что это не так.
   - Почему, Гефти? Она трезво изучала выражение его лица.
   Гефти поколебался и сказал: - Я сначала подумал, что он в ярости, потому что мы расстроили его планы. Но это были не его планы... это были джанандра. Он точно не был его слугой. Я полагаю, вы должны были бы сказать, что он был чем-то вроде домашнего животного.
   Керим недоверчиво сказал: "Но это невозможно! Подумайте, как разумно г. Молбоу..."
   "Он следовал инструкциям, - сказал Гефти. "Джанандра давала ему знать, что хотела. Он снова следовал инструкциям, когда пытался убить меня после того, как я сбежал от этой штуки в хранилище. Настоящий мозг здесь был джанандра... и это был настоящий мозг. Если бы немного удачи, корабль оказался бы у него.
   Керим коротко улыбнулся. - Я думаю, ты довольно хорошо справился с этим большим мозгом.
   "Мне повезло, - сказал Гефти. - В любом случае, откуда пришел Молбоу, распоряжения отдает вид джанандра. И дело в том, что Молбоу это нравилось. Он не хотел, чтобы все было по-другому. Когда свет ударил в нас, он убил джанандру снаружи корабля. Молбоу почувствовал, как это произошло, и это его сломило. Он хотел убить нас за это. Но так как он был беспомощен, он покончил с собой. Он не хотел быть исцеленным - не нами. По крайней мере, так это выглядит".
   Он пожал плечами, взглянул на часы, слез со стула. "Ну, - сказал он, - десять минут, которые я дал Королеве , чтобы снова включить электричество, истекли. Похоже, старушка не могла этого сделать. Так что я...
   Система непрямого освещения в приборной работала бесшумно. Аварийный свет мигнул и погас. Голова Гефти пришла в себя.
   Керим смотрела мимо него на экраны, ее лицо сияло.
   - О, Гефти! - тихо воскликнула она. "О, Гефти! Наши звезды!"
   * * * *
   - Зеленая точка - это мы, - несколько хрипло объяснил Гефти. Он откашлялся и продолжил: - Наше истинное положение корабля, то есть... - Он остановился, поняв, что говорит слишком много, почти бормочет, пытаясь немного снять напряжение. Следующие несколько секунд могут не сказать им, где они находятся, но они покажут, были ли они вынесены за пределы областей космоса, нанесенных на карту инструментами Федерации. А это означало бы разницу между шансом - хорошим или плохим - вернуться домой в конце концов и альтернативой безнадежного проигрыша.
   Не было ничего узнаваемо знакомого в ярко-плотных узорах звезд на обзорных экранах, но он больше не думал об этом. Если точное местонахождение корабля не было известно или он не двигался по установленному маршруту, поиск ориентиров в большом скоплении был пустой тратой времени.
   Он включил базовую звездную карту. Внутри локаторной пластины снова появилась зеленая точка света, обведенная красным кольцом и теперь подвешенная на фоне трехмерных необъятностей Млечного Пути. Он замер на мгновение и начал плавный дрейф к галактическому востоку. Гефти осторожно выдыхает. Он чувствовал на себе взгляд Керима, но не сводил глаз с локаторной пластины.
   Зеленая точка замедлилась, остановилась. Палец Гефти четыре раза нажал на одну и ту же кнопку. Большая карта исчезла, а на пластине появились и быстро исчезли три региональные звездные карты. Четвертая карта осталась. Несколько секунд здесь не было видно зеленой искры, обведенной красным кружком. Затем он показался на восточном краю карты, скользнул вперед и влево, снова замедлился и остановился. Теперь звездная карта начала скользить по локаторной пластине, неся с собой неподвижную зеленую точку. Он привел точку в мертвую точку локаторной пластины и остановился.
   Гефти немного поник. Он медленно провел руками по лицу и пробормотал несколько слов. Затем он покачал головой.
   - Гефти, - прошептал Керим, - что такое? Где мы?"
   Гефти посмотрел на нее.
   - После того, как нас затянуло в это течение времени, - хрипло сказал он, - я попытался выяснить, в каком направлении в космосе мы движемся. Указатели поворотов вон там, казалось, показывали, что мы пытаемся проехать везде одновременно. Вы помните, что блок управления Молбоу работал неправильно, его нужно было отрегулировать. Что ж, все эти маленькие импульсы, должно быть, довольно хорошо компенсировались, потому что нас не занесло слишком далеко. За последние полтора часа мы преодолели примерно то расстояние, которое Королева могла бы пройти в одиночку, скажем, за тридцать дней.
   "Тогда где..."
   - Домой, - просто сказал Гефти. "Это нелепо! Другая сторона Хаба, откуда мы начали. Он нужен у тарелки. "Восточный хаб-квадрант. Раздел Шесть Восьмой. G2 за зеленой точкой - это система Evalee. Мы могли бы приземлиться в Evalee Interstellar через три часа, если бы захотели.
   Керим смеялся и плакал одновременно. "О, Гефти! Я знал ты бы..."
   "Я имел к этому какое-то отношение!" Гефти резко наклонился вперед, включил передатчик. "А теперь давайте включим прямой выпуск новостей. Я еще кое-что..."
   Его голос оборвался. Экран передатчика осветился размытой мешаниной букв, цветов, бормотанием голосов, музыки и шумов. Гефти покрутил ручку. Экран очистился, показался заголовок выпуска новостей. Гефти моргнул, покосился на Керима и скривился.
   - Еще кое-что, - сказал он немного напряженным голосом, - меня тоже беспокоило. Похоже, я был более или менее прав".
   "Почему? Что-то не так?"
   - Ничего особенно плохого, - заверил ее Гефти. Он добавил: "Я думаю. Но взгляните на линию дат Федерации.
   Керим посмотрел на экран и нахмурился. "Но..."
   "Ага."
   - Да ведь это... это почти...
   - Это, - сказал Гефти, - или, вернее, это день после того, как мы вышли из Хаба и направились примерно на галактический запад. Три недели назад. Мы только что миновали Миам. Он потер подбородок. - Интересная мысль, не так ли?
   Керим молчал долгие секунды. "Тогда они... или мы..."
   - О, это мы, все в порядке, - сказал Гефти. - Они должны быть, не так ли?
   - Думаю, да. Это кажется немного запутанным. Но я думал. Если вы пошлете им вызов передатчика...
   Гефти покачал головой. - Передатчик " Королевы " не слишком горячий, но может довести вызов до Эвали. Тогда мы могли бы организовать связь через Com-Web там, и еще через десять минут или около того... но я не думаю, что нам лучше.
   "Почему бы и нет?" - спросил Керим.
   "Потому что мы благополучно прошли через все это, значит, мы собираемся пройти через это благополучно. Но если мы получим это сообщение сейчас и никогда не отправимся на луну Молбоу... понимаете? Нет никакого способа узнать, что именно произойдет".
   Керим выглядел нерешительным, нахмурился. - Полагаю, ты прав, - наконец неохотно согласилась она. "Итак, мистер Теперь Молбоу придется остаться мертвым. И эта Джанандра. Через мгновение она задумчиво добавила: "Конечно, они были не очень милыми..."
   Гефти вздрогнул. Одна из вещей, которую он усвоил из бреда Молбоу, заключалась в том, что на самом деле он и Керим взяли его с собой в поездку. Ему пока не хотелось рассказывать об этом Кериму, но это произошло исключительно из-за беспокойства Молбоу об удобствах своего хозяина. Джанандра мог долгое время обходиться без еды, но после нескольких лет голодания на Луне парочка перекусов на обратном пути была бы весьма кстати.
   А Джанандра был гурманом. Он предпочитал, как хорошо знал Молбоу, чтобы его закуски все еще были свежими, когда он запускал их в глотку.
   "Нет, - сказал Гефти, - я не могу назвать ни одного из них по-настоящему хорошим".
   АРМАГЕДДОН - 2419 г. н.э., Филип Фрэнсис Новлан
   В другом месте я поместил, для любого интереса их к этому, 25-му веку, мои личные воспоминания о 20-м веке.
   Теперь мне приходит в голову, что мои мемуары о 25-м веке могут иметь такой же интерес через 500 лет, особенно ввиду того уникального ракурса, с которого я видел 25-й век, войдя в него, как и я, одним прыжком через пропасть. или 492 года.
   Это утверждение требует разъяснения. В мире еще много тех, кто не знаком с моим уникальным опытом. Через пять столетий их может быть гораздо больше, особенно если цивилизации суждено пережить более серьезные конвульсии, чем те, которые произошли между 1975 годом нашей эры и настоящим временем.
   Поэтому я должен заявить, что я, Энтони Роджерс, являюсь, насколько мне известно, единственным живым человеком, чья нормальная продолжительность жизни в восемьдесят один год была растянута на период в 573 года. Если быть точным, я прожил первые двадцать девять лет своей жизни между 1898 и 1927 годами; остальные пятьдесят два - с 2419 года. Промежуток между этими двумя событиями, период почти в пятьсот лет, я провел в состоянии анабиоза, свободного от разрушительных катаболических процессов и без какого-либо видимого воздействия на мои физические или умственные способности. .
   Когда я начал свой долгий сон, человек только начал свое настоящее завоевание воздуха в серии внезапных трансокеанских полетов на самолетах с двигателями внутреннего сгорания. Он едва начал размышлять о возможностях использования субатомных сил и не сделал никакого дальнейшего практического проникновения в область эфирных пульсаций, кроме примитивного радио и телевидения того времени. Соединенные Штаты Америки были самой могущественной нацией в мире, их политическое, финансовое, промышленное и научное влияние было высшим; и в искусстве она также быстро поднималась к лидерству.
   Я проснулся и увидел, что Америка, которую я знал, полностью разрушена, я увидел, что американцы - затравленная раса на их собственной земле, скрывающаяся в густых лесах, покрывающих разрушенные и сровненные с землей руины их когда-то великолепных городов, отчаянно сохраняющие и изо всех сил пытающиеся развиться в своих землях. тайные убежища, остатки их культуры и науки - и неугасимое пламя их крепкой независимости.
   Мировое господство было в руках монголов, а центр мировой власти лежал во внутреннем Китае, а американцы - одна из немногих непокоренных рас человечества - и надо признать, справедливости ради, не стоит труда покорить в глазах ханьских лордов Эйрлордов, которые правили Северной Америкой как титульные данники Самого Великолепного.
   Ибо им были нужны не леса, в которых жили американцы, ни ресурсы огромных территорий, покрытых этими лесами. С совершенством, до которого они довели синтетическое производство предметов первой необходимости и предметов роскоши, с их замечательным развитием научных процессов и механическим выполнением работы, у них не было экономической потребности в лесах и экономической потребности в порабощенном труде непокорной расы.
   У них было все, что им было нужно для их великолепно роскошной и деградировавшей схемы цивилизации, в стенах пятнадцати городов из сверкающего стекла, которые они подбросили к небу на местах древних американских центров, в недра земли под ними, и с относительно небольшими близлежащие районы земледелия.
   Полное господство в воздухе делало сообщение между этими центрами легким и безопасным. Периодические разрушительные набеги на пустоши считались всем, что было необходимо, чтобы держать "диких" американцев в бегах под прикрытием их лесов и не допустить, чтобы они стали угрозой для цивилизации хань.
   Но почти триста лет легко поддерживаемой безопасности, последнее столетие которых было почти бесплодным в научном, социальном и экономическом прогрессе, смягчили и лишили жизненных сил ганцев.
   Точно так же, под защищающей листвой леса, она развила рост новой энергичной американской цивилизации, замечательной подвижностью и гибкостью своей организации, преодолением почти непреодолимых препятствий, развитием и защитой своих промышленных и научных интересов. ресурсы, все в предвкушении того "Дня надежды", которого оно ждало поколениями, когда оно будет достаточно сильным, чтобы вырваться из зеленой куколки лесов, взлететь в верхние воздушные пути и уничтожить желтого инкуба.
   Когда я проснулся, "День надежды" был почти близок. Я не буду пытаться излагать подробную историю Второй войны за независимость, поскольку она уже записана лучшими историками, чем я. Вместо этого я ограничусь в основном той ролью, которую мне посчастливилось сыграть в этой борьбе и в предшествовавших ей событиях.
   Все это произошло из-за моего интереса к радиоактивным газам. Во второй половине 1927 года моя компания, Американская корпорация радиоактивных газов, занимала меня расследованием сообщений о необычных явлениях, наблюдаемых в некоторых заброшенных угольных шахтах недалеко от долины Вайоминг в Пенсильвании.
   С двумя помощниками и полным набором научных инструментов я начал исследование заброшенной выработки в горном районе, где несколько недель назад несколько горных инженеров сообщили о следах карнотита 1 и того, что они считали радиоактивными газами. Их отчет был небезоснователен, это было очевидно с самого начала, так как при осмотре верхних уровней шахты наши приборы указывали на сильную радиоактивность.
   Утром 15 декабря мы спустились на один из самых низких уровней. К нашему удивлению, воды там не оказалось. Очевидно, она просочилась через какой-то разрыв в слоях. Мы также заметили, что камень в боковых стенках шахты был мягким, видимо, из-за радиоактивности, и куски довольно легко крошились под ногами. Мы осторожно спустились по шахте, как вдруг гнилые бревна над нами не выдержали.
   Я рванулся вперед, едва избежав лавины угля и рыхлой породы, но мои спутники, находившиеся в нескольких шагах позади меня, были погребены под ней и, несомненно, встретили мгновенную смерть.
   Я был в ловушке. Возврат был невозможен. Своим электрическим фонариком я исследовал шахту до конца, но не нашел другого выхода. Воздухом становилось все труднее дышать, вероятно, из-за быстрого накопления радиоактивного газа. Через некоторое время мои чувства пошатнулись, и я потерял сознание.
   Когда я проснулся, в шахте циркулировал прохладный и освежающий воздух. У меня не было мысли, что я был без сознания более нескольких часов, хотя, кажется, радиоактивный газ держал меня в состоянии анабиоза около 500 лет. Мое пробуждение, как я понял позже, произошло из-за какого-то смещения пластов, которое вновь открыло шахту и очистило атмосферу в выработке. Должно быть, так оно и было, потому что я смог с трудом подняться вверх по стволу по груде обломков и, шатаясь, подняться по длинному склону к устью шахты, где был совершенно другой мир, поросший огромным лесом и не видимый. знак человеческого жилья, с моими глазами.
   Я пропущу дни душевных мук, которые последовали, в попытке понять смысл всего этого. Были моменты, когда я чувствовал, что нахожусь на грани безумия. Я бродил по незнакомому лесу, как заблудшая душа. Если бы не необходимость импровизировать ловушки и грубые дубинки, которыми я убивал свою пищу, я думаю, что сошёл бы с ума.
   Однако достаточно сказать, что я пережил этот психический кризис. Я начну свое повествование с моего первого контакта с американцами в 2419 году нашей эры.
   ГЛАВА I
   Плавающие мужчины
   Мое первое знакомство с человеком 25-го века было получено через часть леса, где деревья были редко разбросаны, с густым лесом за его пределами.
   Я бродил бесцельно и безнадежно, размышляя о своей странной судьбе, когда заметил фигуру, осторожно пятившуюся из густых зарослей поляны. Я хотел радостно крикнуть, но что-то украдкой в фигуре помешало мне. Внимание мальчика (похоже, это был парень лет пятнадцати или шестнадцати) было напряженно приковано к густым зарослям деревьев, из которых он только что вышел.
   Он был одет в довольно облегающую одежду полностью зеленого цвета и носил похожую на шлем шапку того же цвета. Высоко на талии он носил широкий, толстый ремень, который сзади на плечах набухал, по размерам напоминая ранец.
   Пока я рассматривал эти детали, невдалеке слева от него раздалась яркая вспышка и сильный взрыв, как от ручной гранаты. Он вскинул руку и немного пошатнулся, как-то странно скользя; потом он оправился и осторожно скользнул в сторону от места взрыва, слегка пригнувшись и все еще лицом к более густой части леса. Через каждые несколько шагов он поднимал руку и указывал на лес чем-то, что держал в руке. Куда бы он ни указывал, в глубине среди деревьев раздавался ужасный взрыв. Тут мне пришло в голову, что он стрелял из какого-то пистолета, хотя ни вспышки, ни детонации от дула самого оружия не было.
   Выстрелив несколько раз, он, казалось, пришел к внезапному решению и, повернувшись в моем направлении, прыгнул - к моему изумлению, пролетев по воздуху между редко разбросанными деревьями в таком прыжке, какого я еще никогда в жизни не видел. Этот прыжок, должно быть, пронес его полных пятьдесят футов, хотя на высоте дуги он был не более чем в десяти или двенадцати футах от земли.
   Когда он приземлился, его нога зацепилась за выступающий корень, и он мягко растянулся вперед. Я говорю "мягко", потому что он не рухнул, как я ожидал. Единственное, с чем я мог его сравнить, так это с замедленным кино, хотя я никогда не видел такого, в котором горизонтальные движения регистрировались с нормальной скоростью, а замедленные только вертикальные.
   Из-за моего удивления, я полагаю, мой мозг не работал с его обычной быстротой, потому что я смотрел на распростертую фигуру несколько секунд, прежде чем увидел кровь, которая сочилась из-под плотной зеленой кепки. Восстановив свою силу действия, я оттащил его подальше от большого дерева. Несколько мгновений я был занят, пытаясь остановить кровотечение. Рана оказалась не глубокой. Мой спутник был скорее ошеломлен, чем ранен. Но что же преследователи?
   Я взял оружие из его рук и поспешно осмотрел его. Он мало чем отличался от автоматического пистолета, к которому я привык, за исключением того, что стрелял с кнопки, а не спускового крючка. Я вставил несколько свежих патронов в его магазин из-за пояса моего спутника так быстро, как только мог, потому что вскоре услышал рядом с нами приглушенный разговор его преследователей.
   Вокруг нас последовала серия взрывов, но ни одного близкого. Они, видимо, не заметили нашего укрытия и стреляли наугад.
   Я напряженно ждал, балансируя ружьем в руке, чтобы привыкнуть к его весу и возможному броску.
   Затем я увидел движение в зеленой листве дерева неподалеку, и показались голова и лицо человека. Как и мой спутник, он был полностью одет в зеленое, из-за чего его фигуру было трудно различить. Но его лицо было хорошо видно. Это было злое лицо, и в нем было убийство.
   Это решило меня. Я поднял пистолет и выстрелил. Я плохо прицелился, потому что в ружье не было удара, как я ожидал, и я попал в ствол дерева в нескольких футах ниже него. Его сдуло с насеста, как скомканный клочок бумаги, и он поплыл на землю, как какое-то обмякшее мертвое существо, осторожно опускаемое невидимой рукой. Дерево, ствол которого был разорван взрывом, рухнуло вниз.
   Вокруг нас последовала еще одна серия взрывов. Эти пушки, которые мы использовали, не производили ни звука при стрельбе, и мои противники, очевидно, были в такой же степени в море, как и я в отношении моей позиции. Поэтому я не пытался отвечать на их огонь, довольствуясь тем, что внимательно наблюдал в их общем направлении. И терпение вознаградилось.
   Очень скоро я увидел осторожное движение на вершине другого дерева. Стараясь как можно меньше выставлять себя напоказ, я тщательно прицелился в ствол дерева и снова выстрелил. За взрывом последовал крик. Я слышал, как дерево рухнуло; затем стон.
   На некоторое время воцарилась тишина. Потом я услышал слабый звук шуршащих ветвей. Я трижды выстрелил в его сторону, нажимая кнопку так быстро, как только мог. Там, где разорвались мои снаряды, посыпались ветки, но тела не было.
   Потом я увидел одного из них. Он начал один из тех удивительных прыжков с ветки одного дерева на другое, примерно в сорока футах от него.
   Я импульсивно вскинул пистолет и выстрелил. К этому времени я почувствовал оружие, и я хорошо прицелился. Я ударил его. "Пуля" должна была пробить его тело и взорваться. На мгновение я увидел, как он летит по воздуху. Потом взрыв, и он исчез. Он так и не закончил свой прыжок. Это было уничтожение.
   Сколько их было еще я не знаю. Но это должно быть слишком много для них. Они выпустили по нам последнюю очередь снарядов, все они безвредно взорвались, и вскоре после этого я услышал, как они со свистом и грохотом удаляются от нас сквозь верхушки деревьев. Ни один из них не спустился на землю.
   Теперь у меня было время уделить немного внимания моему спутнику. Она была, как я понял, девочкой, а не мальчиком. Несмотря на свой громоздкий вид, из-за своеобразного пояса, обмотанного вокруг ее тела высоко под мышками, она была очень стройной и очень красивой.
   Недалеко был ручей, из которого я принес воды и обмыл ей лицо и рану.
   По-видимому, тайна этих длинных прыжков, обезьяньей способности прыгать с ветки на ветку и тел, которые плавно плыли вниз, а не падали, заключалась в поясе. Это был своего рода антигравитационный пояс, который почти уравновешивал вес владельца, тем самым чрезвычайно увеличивая тяговую силу мышц ног и подъемную силу рук.
   Когда девушка пришла в себя, она посмотрела на меня с таким же любопытством, как и я на нее, и тут же начала меня расспрашивать. Ее акцент и интонация меня очень озадачили, но тем не менее мы достаточно хорошо понимали друг друга, за исключением отдельных слов и фраз. Я объяснил, что произошло, пока она лежала без сознания, и она поблагодарила меня просто за то, что я спас ей жизнь.
   - Странный у вас обмен, - сказала она, вопросительно разглядывая мою одежду. Очевидно, она сочла это вызывающим смех по сравнению с ее собственным аккуратным и эффектным одеянием. - Разве ты не понимаешь, что я имею в виду под "обменом"? Я имею в виду, ах - дайте-ка посмотреть - незнакомец, кто-то из какой-то другой банды. К какой банде ты принадлежишь? (Она произносила это "ган", только с подозрением на носовой звук.)
   Я смеялся. - Я не гангстер, - сказал я. Но она, видимо, не поняла этого слова. - Я не состою ни в какой банде, - объяснил я, - и никогда не состою. Все ли в наши дни состоят в банде?
   - Естественно, - сказала она, нахмурившись. "Если ты не принадлежишь к банде, где и как ты живешь? Почему вы не нашли и не вступили в банду? Как вы едите? Где ты берешь одежду?"
   - Последние две недели я ел дичь, - объяснил я, - и эту одежду я... э... а... Я сделал паузу, задаваясь вопросом, как я могу объяснить, что ему должно быть много сотен лет.
   В конце концов я понял, что мне придется рассказать свою историю как можно лучше, собрав ее по кусочкам со своими предположениями относительно того, что произошло. Она терпеливо слушала; недоверчиво сначала, но с большей уверенностью, как я продолжал. Когда я закончил, она долго сидела и думала.
   "В это трудно поверить, - сказала она, - но я верю". Она посмотрела на меня с откровенным интересом.
   - Вы были женаты, когда потеряли сознание в той шахте? - спросила она меня внезапно. Я заверил ее, что никогда не был женат. - Что ж, это упрощает дело, - продолжала она. "Видите ли, если бы вас технически считали семейным человеком, я мог бы принять вас обратно только в качестве приглашенного обмена, а я, будучи неженатым и не являющимся вашим родственником, не мог бы приглашать".
   ГЛАВА II
   Лесные банды
   Она дала мне краткий обзор очень своеобразной социальной и экономической системы, при которой жил ее народ. По крайней мере, это казалось очень странным с моей точки зрения 20-го века.
   Я с изумлением узнал, что ровно 492 года прошло над моей головой, пока я лежал без сознания в шахте.
   Вильма, поскольку ее звали так, не называла себя историком и поэтому могла дать мне лишь схематичный очерк войн, которые велись, и то, как произошли такие радикальные изменения. Казалось, что за Первой мировой войной последовала еще одна война, в которой почти все европейские страны объединились, чтобы сломить финансовую и промышленную мощь Америки. Они достигли своей цели, хотя и потерпели поражение, потому что война была ужасной и оставила Америку, как и они сами, задыхающейся, истекающей кровью и дезорганизованной, с лишь пустой оболочкой победы.
   Этой возможностью воспользовались русские Советы, заключившие коалицию с китайцами, чтобы охватить всю Европу и довести ее до состояния хаоса.
   Америка, промышленно ориентированная на мировое производство и мировую торговлю, потерпела экономический крах, после чего последовал длительный период застоя и отчаянных попыток экономического восстановления. Но нельзя было предотвратить войну с монголами, которые к тому времени уже подчинили себе русских и стремились к мировой империи.
   Примерно в 2109 году, похоже, конфликт окончательно разгорелся. Монголы с подавляющим флотом больших воздушных кораблей и наукой, намного превосходившей науку искалеченной Америки, пронеслись над Тихоокеанским и Атлантическим побережьями и вниз из Канады, уничтожая американские самолеты, армии и города своими ужасающими лучами - дезинтеграторами . Эти лучи исходили от машины, внешне похожей на прожектор, отражателем которого, однако, была не материальная субстанция, а сложный баланс взаимодействующих электронных сил. В результате получился ужасно разрушительный луч. Под его воздействием материальная субстанция растворялась в "ничто"; т. е. в электронные колебания. Он разрушил все известные тогда вещества, от воздуха до самых плотных металлов и камня.
   Они остановились на создании того, что стало известно как династия Хань в Америке, как своего рода провинции в их Мировой Империи.
   Это были ужасные дни для американцев. На них охотились, как на диких зверей. Выжили только те, кто наконец нашел убежище в горах, каньонах и лесах. Правительство было в конце среди них. Анархия царила на протяжении нескольких поколений. Большинство из них хотели бы подчиниться Гансам, даже если бы это означало рабство. Но ганы не нуждались в них, потому что у них самих были чудесные машины и научные процессы, с помощью которых выполнялся весь трудный труд.
   В конце концов они прекратили активный поиск и уничтожение широко разрозненных групп диких американцев. Пока они скрывались в своих лесах и не приближались к большим городам, построенным ганцами, на них обращали мало внимания.
   Тогда началось строительство новой американской цивилизации. Семьи и отдельные лица собирались в кланы или "банды" для взаимной защиты. Почти столетие они вели кочевой и первобытный образ жизни, переезжая с места на место, в отчаянном страхе перед случайными и случайными налетами ханьской авиации и ужасным лучом-дезинтегратором. По мере того как частота этих набегов уменьшалась, они стали постоянно оставаться в определенных местах, организуясь по принципам, которые во многом были аналогичны военным хозяйствам нормандских феодалов-баронов, за исключением того, что вместо того, чтобы собираться вместе в замках, их тактика защиты требовало определенного разброса жилых помещений для семей и отдельных лиц. Они жили практически под открытым небом, в лесах, в зеленых палатках, прибегая к тактике маскировки, чтобы скрыть свое присутствие от воздушных наблюдателей. Они вырыли подземные фабрики и лаборатории, чтобы лучше защититься от электрических детекторов ганцев. Они прослушивали линии радиосвязи ганцев, сначала с помощью грубых инструментов; лучше потом. Они прилагают все усилия к перестройке науки. На протяжении многих поколений они трудились как невидимые, неизвестные ученые ханьцев, собирая свои знания по частям, так быстро, как только могли.
   В начале этого периода было много смертельных войн между различными бандами и случайными смелыми, но по-детски бесплодными нападениями на ганов, за которыми следовали ужасные карательные набеги.
   Но по мере того, как знания прогрессировали, чувство американского братства развивалось заново. Между бандами заключались взаимные договоренности на постоянно увеличивающихся территориях. До известной степени развивалась торговля, как между одной бандой и другой. Но обмен знаниями стал более важным, чем обмен товарами, по мере развития навыков обращения с синтетическими процессами.
   Внутри банды развивалась экономика, представляющая собой компромисс между личной свободой и военным социализмом. Право частной собственности практически ограничивалось личным имуществом, но частных привилегий было много, и они считались священными. Стимул к достижениям заключался главным образом в завоевании различных видов лидерства и прерогатив и лишь в очень ограниченной степени в надежде владеть чем-либо, что можно было бы классифицировать как "богатство", и ничем, что можно было бы классифицировать как "ресурсы". Любые ресурсы для обеспечения военной безопасности и эффективности представляли общественный интерес для общества в целом.
   Между тем, через эти многие поколения ганы развили экономику роскоши, а вместе с ней и совершенство позолоченного порока и деградации. Американцы считались "лесными дикарями". А так как они не нуждались и не нуждались ни в лесах, ни в диких людях, то обращались с ними, как со зверями, и не сознавали с ними человеческого братства. С течением времени, по мере дальнейшего развития синтетических процессов производства продуктов питания и материалов, ганцам требовалось все меньше и меньше земли для целей сельского хозяйства, и, наконец, даже разработка рудников была прекращена, когда производство металла стало дешевле. от электронных вибраций, чем выкапывать их из земли.
   Раса хань, лишенная жизненной силы своими пороками и роскошью, с машинами и научными процессами для удовлетворения всех своих потребностей, практически не нуждаясь в рабочей силе, начала занимать оборонительную позицию по отношению к американцам.
   И вполне естественно, что американцы относились к ганцам с глубокой, мрачной ненавистью. Сознавая личное превосходство как людей, зная, что в последнее время они превзошли ханьцев в науке и цивилизации, они отчаянно жаждали того дня, когда они будут достаточно могущественны, чтобы подняться и уничтожить Желтую гниль, охватившую континент.
   Ко времени моего пробуждения банды были довольно слабо организованы, но рассматривали возможность создания особых вооруженных сил, особым делом которых было бы преследовать ханьцев и сбивать их воздушные корабли, когда это возможно, не вызывая всеобщей тревоги среди монголов. . Этой силе суждено было стать ядром национальной силы, когда настал День Воздаяния. Но этого, впрочем, не произошло за десять лет, и это уже совсем другая история.
   Вильма сказала мне, что она была членом Вайомингской банды, которая объявила всю долину Вайоминга своей территорией под предводительством Босса Харта. Ее мать и отец умерли, а она была незамужней, поэтому она не была "членом семьи". Она жила в небольшой группе палаток, известной как Лагерь 17, под руководством женщины-начальника лагеря с семью другими девушками.
   Ее обязанности чередовались между военной или полицейской разведкой и работой на фабрике. В течение двухнедельного периода, который должен был закончиться на следующий день, она находилась в "воздушном патруле". Это не означало, как я сначала подумал, что она летела, а скорее то, что она высматривала ханьские корабли над этой отдаленной частью территории Вайоминга и провела большую часть своего времени, сидя на верхушках деревьев, изучая небо. . Если бы она увидела одну из них, она выпустила бы "сбрасываемую сигнальную ракету" на несколько миль в сторону, которая воспламенилась бы, когда она летела вертикально к земле, так что направление или точка, из которой она была выпущена, не могла быть угадана наблюдателем. дирижабль и вызвать взрывную игру луча дезинтегратора в ее окрестностях. Другие члены воздушного патруля запускали ракеты, увидев ее, пока, наконец, разведчик, оснащенный ультрофоном, который, в отличие от древнего радио, работал на ультронных эфирных вибрациях, не передал предупреждение одновременно в штаб Вайомингской банды и другие общины в радиусе нескольких сотен миль, не говоря уже о нескольких американских ракетных кораблях, которые могли находиться в воздухе и мгновенно ныряли, чтобы укрыться, либо через лесные поляны, либо прижимаясь к земле в зеленых полях, где их окраска, вероятно, защитить их от наблюдения. Излюбленный американский метод движения был известен как "ракетный " . Ракета - это то, что я бы описал, исходя из моего понимания этого вопроса в 20-м веке, как чрезвычайно мощный газовый взрыв, произведенный атомом путем стимуляции химического действия. Современные ученые считают это по-детски простой реакцией, но в силу этого наиболее экономичной и эффективной.
   Но завтра, объяснила она, она вернется к работе на суконной фабрике, где возьмет на себя ответственность за один из синтетических процессов, с помощью которых производятся эти замечательные заменители тканых тканей из шерсти, хлопка и шелка. По прошествии еще двух недель она снова вернется на военную службу, возможно, на ту же работу, а может быть, в качестве "контактной охраны", на дежурстве там, где территория Вайомингов сливается с территорией Делавэров, или " Susquannas" (Саскуэханнас) или одной из полудюжины других "банд" в той части страны, которую я знал как штаты Пенсильвания и Нью-Йорк.
   Вильма прояснила для меня тайну тех прыжков в полете, которые совершили она и ее противники, и объяснила следующим образом, как инертронный пояс уравновешивает вес:
   " прыгуны " были широко распространены, хотя и стоили дорого, так как в то время инертрон не производился в больших количествах. Они очень пригодились в лесу. Это были ремни, затянутые высоко под мышками, содержащие количество инертрона, соответствующее весу и целям владельца. По сути, они заставляли человека весить настолько мало, насколько он хотел; два фунта, если он захочет.
   " Плавающие " - это более поздняя разработка " прыгунов " - ракетных двигателей, заключенных в инертронные блоки и пристегнутых к спине таким образом, что владелец плавает во время дрейфа лицом немного вниз. При работающем моторе он двигается, как ныряльщик, головой вперед, контролируя свое направление поворотами туловища и движениями вытянутых рук и кистей. Балластные грузы, закрепленные в передней части ремня, регулируют вес и подъем. Некоторые мужчины предпочитают плавать с весом в несколько унций, используя для преодоления этого небольшую тягу двигателя. Другие предпочитают баланс плавучести в несколько унций. Непреднамеренное снижение веса не является серьезной проблемой. Тяга двигателя всегда может быть использована для спуска. Но в качестве дополнительной меры предосторожности, на случай, если двигатель по какой-либо причине выйдет из строя, в каждый ремень встроено несколько съемных секций, одну или несколько из которых можно выбросить, чтобы компенсировать любую потерю веса.
   "Но кто были ваши убийцы, - спросил я, - и почему на вас напали?"
   Нападавшие на нее, как она сказала мне, были членами преступной банды, известной как "Плохая кровь", группы, которая на протяжении нескольких поколений находилась под властью бессовестных лидеров, которые пытались продвигать интересы своего клана с помощью тактики, которую их соседи стали считать несправедливыми и, как следствие, фактически бойкотировали. Их цель состояла в том, чтобы убить ее недалеко от границы с Делавэром, создав впечатление, что преступление было совершено делавэрскими разведчиками, и таким образом вовлечь делаваров и вайомингов в акты расправы друг с другом или, по крайней мере, вызвать подозрения.
   К счастью, им не удалось застать ее врасплох, и ей удавалось уклоняться от них часа за два до начала стрельбы, в тот момент, когда я прибыл на место происшествия.
   - Но мы не должны оставаться здесь и болтать, - заключила Вильма. "Я должен принять вас, и, кроме того, я должен немедленно сообщить об этом нападении. Думаю, нам лучше перебраться на другую сторону горы. У того, кто на этом посту, будет телефон, и я могу сделать прямой доклад. Но вам понадобится ремень. Одна только моя не сильно поможет против нашего общего веса, и мало что можно выиграть, прыгая с большим весом. Это почти так же плохо, как ходить".
   После недолгих поисков мы нашли одного из убитых мною мужчин, который проплыл среди деревьев на некотором расстоянии и чей ремень не был сильно поврежден. Когда я отделил его от своего тела, он чуть не оторвался от меня и взлетел в воздух. Однако Вильма поймала его, и хотя он усилил подъем ее собственного ремня, так что ей пришлось зацепиться коленом за ветку, чтобы удержаться, она спасла его. Я взобрался на дерево, и, прибавив к ней свой вес, мы легко спустились вниз.
   ГЛАВА III
   Жизнь в 25 веке
   Мы задержались с началом довольно долго, так как мне нужно было получить несколько грубых идей о технике использования этих ремней. Я сидел, например, с пристегнутым вокруг меня ремнем, наслаждаясь легкостью, похожей на удобство удобного кресла; когда я встал с естественным напряжением мускулов, я взлетел на десять футов в воздух с диким инстинктивным движением рук и ног, что очень позабавило Вильму.
   Но после некоторой практики я научился измерять мышечное усилие до минимума по вертикали и до максимума по горизонтали. Я обнаружил, что правильная форма в какой-то степени сравнима с конькобежным спортом. Я также обнаружил, что в работе в лесу, особенно руки и кисти, можно использовать с большим успехом, перепрыгивая с ветки на ветку, так что временами прыжки продлеваются почти до бесконечности.
   Поднимаясь по склону горы, я обнаружил, что мои мускулы 20-го века имеют преимущество, несмотря на отсутствие навыков обращения с ремнем, а поскольку склоны были очень крутыми, а большинство наших прыжков совершались вверх, я мог бы легко отдалился от Вильмы. Но когда мы пересекли хребет и спустились, она опередила меня своей превосходной техникой. Выбирая самые крутые склоны, она приседала на вершине дерева и продвигалась наружу, буквально ныряя, пока, потеряв горизонтальную инерцию, не принимала более вертикальное положение и не плавала вниз. Таким образом, она иногда преодолевала до четверти мили за один прыжок, а я прыгал и неуклюже карабкался сзади, полностью наслаждаясь новым ощущением.
   На полпути вниз по горе мы увидели еще одну фигуру в зеленом, прыгающую над верхушками деревьев к нам. Мы втроем примостились на выступе скалы, откуда открывался вид на многие мили вокруг, а Вильма торопливо рассказала о своем приключении и моем присутствии своему товарищу-охраннику; которого звали Алан. Позже я узнал, что это была современная форма имени Хелен.
   - Значит, ты хочешь сообщить по телефону, не так ли? Алан вынул из кобуры, прикрепленной к ее ремню, компактный пакет размером около шести квадратных дюймов и передал его Вильме.
   Насколько я мог видеть, у него не было специального приемника для уха. Вильма только откинула крышку, словно открывала книгу, и начала говорить. Голос, донесшийся из машины, был так же слышен, как и ее собственный.
   Ее подробно расспросили о нападении на нее и довольно подробно обо мне, и по тону этого голоса я мог сказать, что его владелец не был готов принять меня за чистую монету с такой готовностью, как Вильма. Если уж на то пошло, то и другая девушка тоже. Я понял это по подозрительным взглядам, которые она бросала в мою сторону, когда думала, что мое внимание сосредоточено где-то еще, и по тому, как ее рука постоянно зависала над кобурой с пистолетом.
   Вильме приказали немедленно привести меня и сообщили, что другой разведчик займет ее место на другой стороне горы. Поэтому она закрыла крышку телефона и вернула его Алану, который, казалось, почувствовал облегчение, увидев, как мы уходим по верхушкам деревьев в сторону лагерей.
   Мы преодолели около десяти миль, что мне все еще казалось на удивление легким, когда Вильма объяснила, что с этого момента нам придется держаться земли. "Мы приближаемся к лагерям, - сказала она, - и всегда есть вероятность, что какой-нибудь небольшой ханьский разведывательный корабль, невидимый высоко в небе, заметит нас в проектор и таким образом определит общее расположение лагерей".
   Вильма отвела меня в офис скаутов, который оказался небольшим зданием неправильной формы, соответствующим деревьям вокруг него, и в значительной степени построенным из зеленого листового материала.
   Меня принял помощник Скаутского Босса, который сразу сообщил о моем прибытии в исторический офис, а чиновникам он вызвал Психо-Босса и Исторического Босса, которые вошли через несколько минут. Поначалу все трое вели себя вежливо, но скептически, а горячая защита Вильмы, казалось, втайне их забавляла.
   Следующие два часа я говорил, объяснял и отвечал на вопросы. Я должен был подробно объяснить образ моей жизни в 20-м веке и мое понимание обычаев, привычек, бизнеса, науки и истории того периода, а также о событиях в прошедшие столетия. Если бы я был в классе, я бы сдал экзамен с очень плохой оценкой, потому что я не смог дать никакого ответа на половину их вопросов. Но вскоре я понял, что большинство этих вопросов были задуманы как ловушки. Предметы, о назначении которых я ничего не знал, были небрежно переданы мне, и я пристально наблюдал, как я обращался с ними.
   В конце концов я увидел, что на лицах моих инквизиторов начали проявляться изумление и вера, и, наконец, Исторические и Психо-боссы открыто согласились, что они не могут найти изъянов ни в моей истории, ни в моих реакциях, и что, как это ни казалось невероятным, моя история должна быть принята как подлинная.
   Меня сразу отвезли к Большому Боссу Харту. Это был дородный мужчина с "покерфейсом". Он, вероятно, был бы успешным политиком даже в 20 веке.
   Они дали ему краткий план моей истории и отчет о своем обследовании меня. Он не сделал никаких комментариев, кроме как кивнул, соглашаясь с этим. Затем он повернулся ко мне.
   "Каково это?" он спросил. - Мы кажемся тебе смешными?
   - Немного странно, - признал я. "Но я начинаю терять это ошеломленное чувство, хотя я вижу, что мне нужно очень многому научиться".
   "Может быть, мы тоже сможем кое-чему у вас научиться", - сказал он. "Значит, вы воевали в Первую мировую войну. Знаете ли вы, что у нас осталось очень мало записей о подробностях той войны, то есть о точных условиях, в которых она велась, и о применяемой тактике. Мы многое забыли во время ханьского террора, и... ну, я думаю, у вас может быть много идей, над которыми стоит подумать нашим рейд-мастерам. Кстати, теперь, когда ты здесь и не можешь вернуться, так сказать, в свой век, что ты хочешь делать? Вы можете стать одним из нас. Или, может быть, вы просто хотели бы побыть с нами некоторое время, а затем осмотреться среди других банд. Может быть, вы хотели бы некоторые или другие лучше. Не решайся сейчас. Мы запишем вас в качестве обмена на некоторое время. Посмотрим. Вы с Биллом Хирном должны хорошо ладить друг с другом. Он Босс Лагеря или Номер 34, когда он не выступает в роли Рейдового Босса или Босса Скаутов. В его лагере есть вакансия. Оставайся с ним и думай обо всем, сколько хочешь. Как только вы что-нибудь решите, дайте мне знать".
   Мы все обменялись рукопожатием, потому что это был обычай, который не угас уже пятьсот лет, и я отправился с Биллом Хирном.
   Билл, как и все остальные, был одет в зеленое. Он был большим человеком. То есть он был примерно моего роста, пять футов одиннадцать. Теперь это было значительно выше среднего, потому что раса, казалось, потеряла что-то в росте за превратности пяти столетий. Большинство женщин были чуть ниже пяти футов, а мужчины лишь немногим выше этого роста.
   В течение двух недель Билл должен был ограничиться лагерными обязанностями, так что у меня была хорошая возможность ознакомиться с жизнью общины. Это было нелегко. Было так много чудес, которые нужно было поглотить. Я никогда не переставал удивляться странному сочетанию деревенской светской жизни и лихорадочной производственной деятельности. По крайней мере, мне это было странно. Ибо, по моему опыту, промышленное развитие означало многолюдные города, многоквартирные дома, мощеные улицы, обилие транспортных средств, шум, спешащих мужчин и женщин с напряженными или тусклыми лицами, огромные строения и богато украшенные общественные сооружения.
   Здесь, однако, царила деревенская простота, явно обособленные семьи и группы, жившие в самом сердце леса, с расстоянием между домами в четверть мили и более, полное отсутствие толпы, никаких средств передвижения, кроме ремней, называемых прыгунами, почти постоянно носимый всеми, и случайный ракетный корабль, используемый только для дальних путешествий, и подземные заводы или фабрики, которые, на мой взгляд, больше походили на лаборатории и машинные отделения; многие из них представляли собой раскопки, глубокие, как шахты, с хорошо отделанными, освещенными и удобными интерьерами. Эти люди были мастерами маскировки от наблюдения с воздуха. Об их деятельности не заподозрил бы не только воздушный корабль, пролетавший над центром общины, но даже враг, который мог случайно упасть сквозь завесу верхних ветвей на землю леса. Лагеря, или хозяйственные постройки, были неправильной формы и цвета, которые сливались с огромными деревьями, среди которых они были спрятаны.
   Среди жителей Вайоминга было 724 жилища или "лагеря", расположенных на площади около пятнадцати квадратных миль. Общая численность населения составляла 8 688 человек, включая каждого мужчину, женщину и ребенка, будь то член или "обмен".
   Растения также были широко разбросаны по территории. Нигде не допускалось ничего похожего на заторы. Насколько это было возможно, семьи и отдельные лица размещались в жилых помещениях недалеко от заводов или офисов, в которых заключалась их работа.
   Все трудоспособные мужчины и женщины чередовались в двухнедельные сроки между военной и производственной службой, кроме тех, кто был нужен для работы по дому. Поскольку условия труда на заводах и в офисах были идеальными, и, таким образом, у всех было много здоровой активности на свежем воздухе, население было крепким и активным. Лень считалась едва ли не величайшим из социальных проступков. Тяжелая работа и общие заслуги по-разному вознаграждались дополнительными привилегиями, продвижением на руководящие должности и различными предметами личного снаряжения для удобства и роскоши.
   В минуты досуга я получал огромное удовольствие, сидя у дома, в котором я был поселен с Биллом Херном и еще десятью мужчинами, наблюдая за случайными прохожими, как неторопливыми, но быстрыми движениями они раскачивались взад-вперед по лесной тропе, поднимаясь с земли длинными почти горизонтальными прыжками, изредка перескакивая с одной удобной ветки над головой на другую, прежде чем "соскользнуть" обратно на землю дальше. Обычная скорость передвижения по этим тропинкам была около двадцати миль в час. Такие вещи, как автомобили и поезда (память о них в моем сознании не старше месяца) казались невыразимо глупыми и бесполезными по сравнению с тем удобством, которое предлагали эти ремни или перемычки.
   Билл предложил мне побродить несколько дней от растения к растению, чтобы понаблюдать и изучить все, что можно. Все сообщество оценило мой приход, мой рейтинг "обмена" достиг каждого здания и поста в сообществе посредством ультронного вещания. Везде меня встречали заинтересованно и услужливо.
   Я посетил заводы, где ультронные колебания были выделены из эфира и посредством медленных процессов встроены в субэлектронные, электронные и атомарные формы в два великих синтетических элемента, альтрон и инертрон. Я узнал кое-что, по крайней мере поверхностно, о процессах комбинированного химического и механического воздействия, посредством которых производились различные формы синтетической ткани. Я наблюдал за изготовлением машин, которые использовались на строительных площадках для производства различных видов строительных материалов. Но особенно меня интересовали военные заводы и ракетные цеха.
   Альтрон представляет собой твердое тело с большой молекулярной плотностью и умеренной эластичностью, обладающее свойством на 100 процентов проводить те пульсации, которые известны как свет, электричество и тепло. Поскольку он полностью проницаем для световых вибраций, он абсолютно невидим и не отражает свет . Его магнитный отклик также почти стопроцентный, но не совсем. Поэтому он очень тяжелый в нормальных условиях, но очень чувствителен к репеллентным или антигравитационным лучам, которые ганцы используют в качестве " ножек " для своих дирижаблей.
   Инертрон - второй великий триумф американских исследований и экспериментов с ультронными силами. Он был разработан всего за несколько лет до моего пробуждения в заброшенной шахте. Это синтетический элемент, построенный путем сложного гетеродинирования ультронных пульсаций из "инфрабалансных" субионных форм. Он полностью инертен как к электрическим, так и к магнитным силам всех порядков выше ультронного ; то есть субэлектронное , электронное , атомное и молекулярное . Вследствие этого он обладает рядом удивительных и ценных свойств. Одним из них является полное отсутствие веса . Другое дело полное отсутствие тепла. У него нет никакой молекулярной вибрации. Он отражает 100 процентов тепла и света, падающих на него. На ощупь он, конечно, не холодный, так как не поглощает тепло рук. Это твердая, очень плотная молекулярная структура, несмотря на небольшой вес, большая прочность и значительная эластичность. Это идеальный щит против лучей дезинтегратора.
   Ракетные ружья - очень простые устройства в том, что касается механизма запуска пули. Это простые легкие трубки, закрытые на заднем конце, со спусковым крючком для прокалывания тонкой кожи у основания патрона. Этот прокол кожи запускает химическую и атомную реакцию. Весь патрон покидает трубку своим ходом с очень легкой начальной скоростью, достаточной для обеспечения точности прицеливания; поэтому трубка не должна быть тяжелой конструкции. Скорость пули увеличивается по мере движения. Он может быть твердым или взрывоопасным. Он может взорваться при контакте или вовремя, или при комбинации этих двух факторов.
   Мы с Биллом говорили в основном об оружии, военной тактике и стратегии. Как ни странно, он не имел ни малейшего представления о возможностях обстрела, хотя для меня был очевиден колоссальный эффект "огненной завесы" с такими осколочно-фугасными снарядами, какие используют эти современные ракетные орудия. Но идея заграждения, казалось, была полностью утеряна в воздушных войнах, последовавших за Первой мировой войной, и в своеобразной партизанской тактике, разработанной американцами в более поздний период операций с земли против ханьских дирижаблей, и в бандитские войны, которые, как я узнал несколько поколений назад, были почти непрерывными.
   "Интересно, - сказал однажды Билл, - не могли бы мы устроить какой-нибудь заградительный огонь, чтобы наброситься на Плохую Кровь. Большой Босс сказал мне сегодня, что он связывался с другими бандами, и все согласны с тем, что Плохую Кровь можно стереть навсегда. Это покушение на жизнь Вильмы Диринг и их очевидное желание создать проблемы среди банд взбудоражили каждую общину к востоку от Аллегейни. Босс говорит, что никто из остальных не будет возражать, если мы пойдём за ними. Так что я думаю, что вскоре мы будем. А теперь покажи мне еще раз, как ты провернул это дело в Аргоннском лесу. Условия должны быть почти одинаковыми.
   Я подробно обсудил с ним это, и постепенно мы разработали измененный план, который лучше подходил бы к нашему более мощному оружию и использованию прыгунов.
   - Это будет легко, - ликовал Билл. - Завтра я спущусь вниз и поговорю об этом с Хозяином.
   В течение первых двух недель моего пребывания в Вайоминге мы с Вилмой Диринг много виделись. Я, естественно, почувствовал к ней немного более тесную дружбу, принимая во внимание тот факт, что она была первым человеческим существом, которого я увидел после пробуждения от моего долгого сна; ее признательность за то, что я спас ей жизнь, хотя я не мог поступить иначе, чем я поступил в этом вопросе, и, прежде всего, моя собственная признательность за то, что ей было не так трудно, как другим, поверить в мою историю, то же направление. Я легко мог себе представить, что моя история должна была звучать невероятно.
   Было также вполне естественно, что она должна испытывать ко мне необычайный интерес. Во-первых, я был ее личным открытием. Во втором она была девушкой прилежного и вдумчивого склада ума. Ей никогда не надоедали мои рассказы и описания ХХ века.
   Однако другим членам сообщества наша дружба показалась немного забавной. Казалось, что Вильма имела репутацию холодной по отношению к противоположному полу, и поэтому другие, не будучи в состоянии оценить некоторые из ее прекрасных качеств, как я, неверно истолковали ее отношение к своему собственному удовольствию. Однако мы с Вильмой игнорировали это, насколько могли.
   ГЛАВА IV
   Ханьский воздушный налет
   В лагере Вильмы была девушка по имени Герди Манн, в которую Билл Хирн был безнадежно влюблен, и мы вчетвером много гуляли вместе. Герди был особым типом. В то время как у Вильмы были обычные темно-каштановые волосы и карие глаза, характерные почти для всех членов общины, у Герди были рыжие волосы, голубые глаза и очень светлая кожа. Она умерла уже много лет назад, но я отчетливо ее помню, потому что по внешнему виду она была возвратом к определенному типу 20-го века, который я нашел очень редким среди современных американцев; а также потому, что однажды мы вчетвером обсуждали именно этот вопрос, когда я получил свой первый опыт ханьского воздушного налета.
   Мы сидели высоко на склоне холма, глядя на долину, которая кишела человеческой деятельностью, невидимой под покровом листвы.
   Остальные трое, которые знали об ирландцах лишь смутно и неопределенно, как о расе с другой стороны земного шара, которой, как и нам, удалось сохранить ненадежное и беглое существование в восстании против монгольского господства на земле, были с интересом слушала мою теорию о том, что предки Герди, жившие несколько сотен лет назад, должны были быть ирландцами. Я объяснил, что Герди принадлежит к ирландскому типу, очевидно, в прошлом, и что ее фамилия вполне могла быть МакМанн или МакМахан, а в еще более древнем варианте "мак Матгамхейн". Их также заинтересовало мое предположение, что "Герди" - это то же имя, что и "Герти" или "Гертруда" в 20-м веке.
   В самый разгар нашей беседы нас запустила сигнальная ракета, которая взорвалась высоко в воздухе, далеко на севере, разнося завесу красного дыма, которая тянулась, как облако. За ним последовали другие в разбросанных точках северного неба.
   "Ханьский рейд!" - удивленно воскликнул Билл. "Первый за семь лет!"
   - Может быть, это просто один из их кораблей сбился с курса, - предположил я.
   - Нет, - сказала Вильма в некотором волнении. "Это будут зеленые ракеты. Красный означает только одно, Тони. Они прочесывают сельскую местность своими лучами. Ты что-нибудь видишь, Билл?
   - Нам лучше спрятаться, - нервно сказал Герди. "Мы вчетвером собрались здесь, под открытым небом. Насколько нам известно, они могут быть на высоте двенадцати миль, вне поля зрения, и все же смотреть на нас через прожектор.
   Билл торопливо осмотрел горизонт своим биноклем, но, видимо, ничего не увидел.
   - Нам лучше разойтись, - наконец сказал он. - Это приказы, знаете ли. Видеть!" Он указал на долину.
   Кое-где крошечная человеческая фигурка мелькала на мгновение над листвой верхушек деревьев.
   - Это плохо, - прокомментировала Вильма, считая прыгунов. "Видно не менее пятнадцати человек, и все они явно исходят из центральной точки. Они хотят выдать наше местоположение?
   Стандартные приказы, прикрывающие воздушные налеты, заключались в том, что население должно было рассеяться индивидуально. Не должно быть ни группировки, ни даже спаривания ввиду разрушительной силы дезинтегрирующих лучей. Опыт поколений показал, что если бы это было сделано, и все остались бы скрытыми под ширмами деревьев, ханьцам пришлось бы прочесывать территорию миля за милей, фут за футом, чтобы поймать более чем небольшой процент сообщества.
   Герди, однако, отказался оставить Билла, и Вильма проявила такое же упрямство против того, чтобы уйти со мной. "Я неопытна в подобных вещах", - объяснила она, совершенно не обращая внимания на то, что она тоже; ей было всего тринадцать или четырнадцать лет во время последнего авианалета.
   Однако, поскольку я не мог отговорить ее от этого, мы вместе прыгнули примерно на четверть мили вправо, а Билл и Герди скрылись на склоне холма среди деревьев.
   Мы с Вильмой искали выгодную точку, с которой мы могли бы наблюдать за долиной и небом на севере, и мы нашли ее на вершине хребта, где, защищенные от видимости толстыми ветвями, мы могли смотреть между деревьями. стволы, и получить хороший вид на долину.
   Больше ракеты не взлетели. За исключением нескольких предупреждающих красных облаков, лениво плывущих по голубому небу, нигде в небе или на земле не было никаких видимых признаков существования человека в прошлом или настоящем.
   Затем Вильма схватила меня за руку и указала. Я видел это; далеко вдали; похожий на дирижабль-призрак, одетый в слой малозаметной краски, голый призрак.
   - Семь тысяч футов над уровнем моря, - прошептала Вильма, пригнувшись ко мне. "Смотреть."
   Корабль был примерно такой же формы, как великие дирижабли 20-го века, которые я видел, но без подвесной управляющей машины, двигателей, пропеллеров, рулей или подъемных плоскостей. Когда он быстро приблизился, я увидел, что он шире и несколько более плоский, чем я предполагал.
   Теперь я мог видеть репеллентные лучи, которые удерживали корабль в воздухе, как лучи прожекторов, слабо видимые при ярком дневном свете (и все еще слабо видимые человеческим глазом ночью). На самом деле, как мне сообщили мои инструкторы, было два луча; видимый, генерируемый корабельной аппаратурой и направленный к земле в виде пучка "несущих" импульсов; и истинный отталкивающий луч, дополнение другого в одном смысле, индуцируемый действием "носителя" и реагирующий в концентрирующем направлении вверх от массы земли, становясь последовательно электронным, атомарным и, наконец, молекулярным по своей природе. , в соответствии с различными соотношениями расстояния между земной массой и "несущим" источником, пока, в конечном счете, сам корабль фактически не будет поддерживаться устремляющимся вверх столбом воздуха, как шар, постоянно поддерживаемый струей фонтана.
   Рейдер приближался с невероятной скоростью. Оба его луча были наклонены назад под острым углом, так что он скользил вперед с огромной инерцией.
   Корабль работал с двумя лучами-дезинтеграторами, хотя и случайным, прерывистым образом. Но всякий раз, когда они сверкали вниз с ослепляющим блеском, лес, скалы и земля мгновенно превращались в ничто, где они играли на них.
   Когда позже я осмотрел шрамы, оставленные этими лучами, я обнаружил, что они были около пяти футов в глубину и тридцать футов в ширину, причем открытые поверхности были похожи на лаву по текстуре, но имели бледный, радужный, зеленоватый оттенок.
   Однако корабль не использовал лучи систематически, пока не достиг точки над центром долины - центра деятельности общины. Там он внезапно остановился, резко выстрелив репеллентными лучами вперед и постепенно возвращая их обратно к вертикали, удерживая корабль в воздухе и неподвижно. Затем систематически началась работа по разрушению.
   Взад и вперед путешествовали разрушительные лучи, прокладывая параллельные борозды от склона к склону. Мы с Вильмой ахнули в смятении, когда раз за разом видели, как он продирается через участки, где, как мы знали, располагались лагеря или заводы.
   - Это ужасно, - простонала она с испуганным вопросом в глазах. - Как они могли так точно знать место, Тони? Вы видели? Они никогда не сомневались. Они остановились в заранее определенном месте - и - и это было именно то место, которое нужно".
   Мы не говорили о том, что может случиться, если лучи повернутся в нашу сторону. Мы оба знали. Мы бы просто распались за долю секунды на более рассеянные электронные вибрации. Как ни странно, именно эта самоуверенная девушка 25-го века прильнула ко мне, относительно примитивному мужчине 20-го века, менее знакомому, чем она, с мыслью об этой ужасающей возможности, для моральной поддержки.
   Мы знали, что многие из наших спутников, должно быть, унеслись в абсолютное небытие на наших глазах за эти несколько мгновений. Все это парализовало нас и привело к умственной и физической неподвижности не знаю, как долго.
   Однако это не могло занять много времени, поскольку скаты не пропахали в долине более тридцати своих двадцатифутовых борозд или около того, когда я взял себя в руки и, грубо встряхнув Вильму, привел ее в себя.
   "Как далеко будет стрелять эта ракетная пушка, Вилма?" - спросил я, вытаскивая пистолет.
   - Это зависит от твоей ракеты, Тони. Потребуется даже самая дальнобойная ракета, но из более длинной трубы можно было стрелять точнее. Но почему? Вы не смогли бы пробить оболочку этого корабля ракетной силой, даже если бы вы могли добраться до нее.
   Я неуклюже возился со своей ракетной сумкой, потому что был взволнован. У меня была идея, которую я хотел попробовать; я назвал это "догадкой", забыв, что Вильма не понимает моего древнего сленга. Но, наконец, с ее помощью я выбрал самую дальнобойную взрывчатую ракету из своего подсумка и приладил ее к своему пистолету.
   - Он не вынесет семь тысяч футов, Тони, - возразила Вильма. Но я тщательно прицелился. Это была еще одна мысль, которая была у меня в голове. Как мне сказали, поддерживающий репеллентный луч приобретает молекулярный характер на так называемом логарифмическом уровне пять (ниже этого уровня это был чисто электронный "поток" или пульсация между источником "носителя" и средней массой носителя). земной шар). Ниже этого уровня, если бы я мог направить свою разрывную пулю в этот поток, где она начала нести материальную субстанцию вверх, не могла бы она подняться вместе с воздушным столбом, набирая скорость и ударяя по кораблю с силой, достаточной для того, чтобы пронести его через оболочку? Во всяком случае, стоило попробовать. Вильма тоже очень обрадовалась, когда поняла природу моего вдохновения.
   Я лихорадочно оглядывался в поисках какой-нибудь группы ветвей, о которые можно было бы опереть пистолет, потому что мне нужно было прицелиться очень тщательно. Наконец я нашел один. Терпеливо я прицелился в остов корабля высоко над нами, целясь в дальний его борт, под таким углом, чтобы, насколько я мог прикинуть, траектория моей пули проходила через передний репеллентный луч. Наконец прицел переместился в ту точку, которую я искал, и я мягко нажал кнопку.
   Мгновение мы смотрели, затаив дыхание.
   Внезапно корабль качнулся носом вниз, как на стержне, и закачался, как маятник. Вильма закричала от волнения.
   - О, Тони, ты попал! ты попал! сделать это снова; опусти его!"
   На двоих у нас была еще одна ракета большой дальности, и мы трижды сбросили ее от волнения, когда вставляли ее в мое ружье. Затем, силой воли заставив себя сохранять спокойствие, пока Вильма сунула свой маленький кулачок себе в рот, чтобы не закричать, я снова внимательно прицелился и выстрелил. В мгновение ока Вильма ощутила надежду, что это мое открытие может привести к концу господства ханьцев.
   Прошедшее время невидимого полета ракеты казалось веком.
   Потом мы увидели, как корабль падает. Казалось, он лениво ныряет, но на самом деле он падал с ужасающим ускорением, переворачиваясь один за другим, его дезинтегрирующие лучи вышли из-под контроля, описывая огромные дикие дуги и однажды прорезав лес менее чем в двухстах футах от того места, где мы стояли. .
   Грохот, с которым тяжелое судно ударилось о землю, отразился от холмов - инерция восемнадцати или двадцати тысяч тонн при абсолютном падении на семь тысяч футов. Искалеченная масса металла, он с поэтической справедливостью погрузился в землю посреди дымящегося, полурасплавленного поля разрушения, которое он так преднамеренно вспахивал.
   Тишина, пустота пейзажа давили, когда затихало последнее эхо.
   Затем далеко внизу по склону одинокая фигура торжествующе прыгнула над завесой листвы. А вдалеке еще и еще.
   Через мгновение небо пронзили сигнальные ракеты. Один за другим маленькие красные облачка превратились в плывущие облака.
   "Рассеять! Рассеять!" - воскликнула Вильма. - Через полчаса здесь будет целый ханьский флот из Ну-йока и еще один из Бах-фло. Они немедленно получат это на своих рекордографах и локаторах. Они взорвут всю долину и страну на многие мили дальше. Давай, Тони. У банды нет времени собираться. Смотрите сигналы. Мы должны прыгать. О, я так горжусь тобой!"
   Через хребет мы двинулись большими прыжками на восток, в страну делаваров.
   Время от времени в небе пыхтели сигнальные ракеты. Большинство из них были "красными предупреждениями", сигналами "разброса". Но из некоторых других, которые Вильма идентифицировала как ракеты Вайоминга, она поняла, что тот, кто командовал (мы не знали, был ли Босс жив или нет), отдавал приказ окончательно вернуться на юг, и поэтому мы изменили наш курс.
   Очень жаль, подумал я, что весь клан не был экипирован ультрафонами, но Вилма объяснила мне, что их пока недостаточно для распространения, хотя общее распространение планировалось в течение пары дней. месяцев.
   Мы путешествовали далеко до того, как нас настигла ночь, стараясь только увеличить расстояние между нами и долиной.
   Когда сгущающиеся сумерки сделали прыжки слишком опасными, мы нашли удобное место под деревьями и съели часть нашего аварийного пайка. Это был первый раз, когда я попробовал это вещество - очень питательное синтетическое вещество под названием "концентро", которое, однако, было немного горьким и неприятным на вкус. Но так как был нужен только глоток или около того, это не имело значения.
   Ни у кого из нас не было плаща, но мы оба были очень уставшими и счастливыми, поэтому свернулись калачиком, чтобы согреться. Я помню, как Вильма сонно заметила о нашем спаривании, прижимаясь друг к другу, как будто все было решено, и мое удивление по поводу того, что я мгновенно принял эту идею, поскольку раньше я сознательно не думал о ней так. Но мы оба сразу уснули.
   Утром у нас было мало времени для занятий любовью. Практическая проблема, стоявшая перед нами, была слишком велика. Вильма чувствовала, что план Вайоминга должен состоять в том, чтобы сплотиться на территории Саскуанны, но у нее были сомнения в разумности этого плана. В восторге от того, что мне удалось потопить ханьский корабль, и в моем вновь обретенном интересе к моей очаровательной спутнице, которая, с моей точки зрения другого века, была одновременно и более цивилизованной, и в то же время более примитивной, чем я, я забыл о зловещем тот факт, что корабль ханьцев, который я уничтожил, должен был знать точное местонахождение заводов в Вайоминге.
   Это означало, с точки зрения логики Вильмы, либо то, что ганы усовершенствовали новые инструменты, о которых мы еще не знали, либо что где-то среди вайомингов или какой-то другой соседней банды нашлись предатели, настолько униженные, что совершили этот немыслимый акт торговли информацией. с Гансами. В любом случае, утверждала она, последуют другие набеги ханьцев, а поскольку у сускуаннов была высокоразвитая организация и более продуктивные растения, чем обычно, можно было ожидать, что следующий набег ударит по ним.
   Но, во всяком случае, нашей задачей было как можно скорее связаться с остальными беглецами, поэтому, несмотря на боль в мышцах, которые ныли от вчерашнего чрезмерного прыжка, мы продолжали свой путь.
   Мы ехали всего пару часов, когда увидели в небе разноцветную ракету, милях в десяти впереди нас.
   - Тони, держись налево, - сказала Вильма, - и слушай свистка.
   "Почему?" Я попросил.
   - Тебе еще не дали код ракеты? она ответила. "Вот что означает зеленый цвет, за которым следуют желтый и фиолетовый; сконцентрироваться в пяти милях к востоку от позиции ракеты. Вы же знаете, что сама позиция ракеты может вызвать игру лучей дезинтегратора.
   Нам не потребовалось много времени, чтобы добраться до района указанного скопления, хотя теперь мы ехали под деревьями, лишь изредка прыгая на верхнюю ветку, чтобы посмотреть, не плывет ли над ней еще какой-нибудь ракетный дым. И вскоре мы услышали далекий свист.
   Около половины Банды мы уже нашли там, в месте, где деревья сходились высоко над небольшим ручьем. Большой Босс и Рейдовые Боссы были заняты реорганизацией остатков.
   Мы немедленно доложили Боссу Харту. Он молчал, но заинтересовался, когда услышал нашу историю.
   "Вы двое держитесь поближе ко мне, - сказал он, мрачно добавив: - Я немедленно возвращаюсь в долину с сотней отборных мужчин, и вы мне нужны".
   ГЛАВА V
   Установка ловушки
   Через пятнадцать минут мы уже были в пути. Известная осторожность была принесена в жертву скорости, и люди прыгали либо по лесной вершине, либо по открытым пространствам земли, но сосредоточение запрещалось. Большой Босс назвал это место на склоне холма точкой сбора.
   "Мы должны рискнуть, если нас увидят, пока мы не сгруппируемся, - заявил он, - по крайней мере, до пяти миль от места сбора. С этого момента я хочу, чтобы каждый мужчина исчез из поля зрения и путешествовал под прикрытием. И держите свои ультрафоны открытыми и настроенными на десять-четыре-семь-шесть.
   Мы с Вильмой получили наше боевое снаряжение от босса Механизма. Он состоял из длинноствольного ружья, ручного ружья со специальным ящиком для боеприпасов, изготовленного из инертрона, из-за чего заряд весил всего несколько унций, и короткого меча. Это снаряжение мы накинули друг другу на плечи поверх наших прыжковых ремней. Кроме того, каждый из нас получил ультрафон и легкое инертронное одеяло, свернутое в цилиндр длиной около шести дюймов и диаметром два или три дюйма. Эта ткань была чрезвычайно тонкой и легкой, но обладала значительным теплом из-за примеси инертрона в ее составе.
   "Это похоже на бизнес", - заметила мне Вильма с блестящими глазами. (И я мог бы упомянуть здесь любопытную вещь. Слово "бизнес" сохранилось из американского лексикона 20-го века, но не в значении "промышленность" или "торговля", поскольку о таких вещах, как о чисто общественной деятельности, говорили как о " работать" и "расчищать". Бизнес означал просто борьбу, вот и все.)
   - Вы привезли все это снаряжение из долины? - спросил я Gear Boss.
   - Нет, - сказал он. "Не было времени что-то собирать. Все это мы убрали с Саскуанна несколько часов назад. Я был с Хозяином на пути вниз, и он заставил меня прыгнуть вперед и все устроить. Но вам двоим лучше двигаться. Он зовет тебя сейчас.
   Харт собирался позвонить нам по нашим телефонам, когда мы подняли глаза. Как только мы это сделали, он отпрыгнул, махая нам, чтобы мы шли поближе.
   Это был сильный человек, и он мчался вперед длинными, быстрыми, низкими прыжками вверх по берегу ручья, который в этом месте протекал довольно прямо. Однако, растянувшись, мы с Вильмой смогли его догнать.
   По мере того как мы постепенно синхронизировали наши прыжки с его, он излагал нам, между хрюканьем, сопровождавшим каждый прыжок, свой план действий.
   "Мы должны начать большой бизнес - ммм - рано или поздно", - сказал он. - И если... э... ганцы нашли способ определить наши позиции... э... пора начинать сейчас, хотя Совет Боссов... э... намеревался подождать несколько лет, пока не будет... э... построено достаточное количество ракетных кораблей. Но какой бы жертвой мы ни пожертвовали - э-э... мы не можем позволить им сбежать - э-э.... Мы устроим ловушку для желтых дьяволов в... э-э... долине, если они вернутся за своими обломками... э... а если они не вернутся, мы полетим на ракетах за некоторыми из их лайнеров... э... на Ню- йок, кли-лан, си-ка-га курс. Мы можем использовать-э-э...твою идею запуска репеллентных-э-э-лучей. Потому что ты устроил нам демонстрацию.
   Получив дальнейшие указания следовать за ним вплотную, он ускорил шаг, и мы с Вильмой были вынуждены изо всех сил не отставать от него. Только при подъеме по склону мои более крепкие мускулы перевесили его мастерство, и я смог задать ему темп, как и Вильме.
   Мы спали с большим комфортом в ту ночь, под нашими инертронными одеялами, и с рассветом отправились в путь, осторожно прыгнув на вершину хребта, откуда открывался вид на долину, которую мы с Вильмой покинули.
   Хозяин просканировал небо своим ультраскопом, терпеливо потратив на это задание минут пятнадцать, а затем включил свой телефон, вызвав перекличку и отдав людям инструкции.
   Его первым приказом было всем нам вставить ушные и грудные диски в постоянное положение.
   Эти ультрофоны сильно отличались от тех, которыми пользовалась напарница Вильмы, разведчица, в тот день, когда я спас ее от жестокого нападения Банды бандитов. Тот целиком помещался в маленьком карманном футляре. Они, которыми мы теперь были оснащены, состояли из пары ушных дисков, каждый из которых представлял собой отдельный и автономный приемный набор. Они помещались в маленькие кармашки над нашими ушами в тканевых шлемах, которые мы носили, и изолировали практически все посторонние звуки. Нагрудные диски также представляли собой автономные передающие устройства, привязанные к груди на несколько дюймов ниже шеи и приводимые в действие вибрациями голосовых связок через ткани тела. Общая дальность действия этих наборов составляла около восемнадцати миль. Прием был удивительно четким, совершенно свободным от помех, характерных для радиоприемников 20-го века, и с силой, прямо пропорциональной расстоянию до динамика.
   Установка Хозяина была тройной, так что его приказы прерывали любые местные разговоры, которые, однако, велись с большой сдержанностью и только с целью поддержания контактов.
   Я был поражен эффективностью этого современного метода боевой связи по сравнению с неуклюжими сигнальными устройствами более древних времен; а также в других военных противоречиях, в которых методы 20-го и 25-го веков были противоположны друг другу по эффективности. Эти современные американцы, например, мало знали о рукопашном бою и ничего, естественно, о позиционной войне. Они ничего не знали о заграждениях, хотя обладали оружием ужасающей силы. И до моей недавней вспышки вдохновения никто из них, по-видимому, никогда не думал о схеме запуска ракеты в репеллерный луч и позволять самому лучу швырять ее вверх, в самую жизненно важную часть ханьского корабля.
   Харт терпеливо разместил своих людей, сначала отдав свои инструкции начальникам лагеря, а затем храня молчание, пока они размещали людей.
   В конце концов, сотня человек окружила долину, склоны и вершины холмов, каждый из которых имел хороший вид на обломки ханьского корабля. Но, насколько я мог видеть, за весь процесс ни один мужчина не попал в поле зрения.
   Босс объяснил мне, что это была его идея, чтобы он, Вилма и я исследовали место крушения. Если бы ханьские корабли появились в небе, мы бы прыгнули в горы.
   Я предложил ему направить свои длинноствольные орудия на воображаемый круг, окружающий место крушения. Он занялся этим после того, как мы втроем спрыгнули на корабль ханьцев, сам служа мишенью, в то время как он призвал людей по отдельности нацелить свои орудия и зафиксировать их на месте.
   Тем временем мы с Вильмой забрались в обломки, но ничего не нашли. Практически все инструменты и механизмы были искажены до неузнаваемой формы или полностью уничтожены лучами-дезинтеграторами корабля, которые, по-видимому, продолжали действовать среди его искривленных останков еще несколько мгновений после крушения.
   Это была неприятная работа по поиску изувеченных тел членов экипажа. Но это нужно было сделать. Я заметил, что одежда ханьцев сильно отличалась от одежды американцев и во многих отношениях больше походила на одежду, к которой я привык в начале своей жизни. Он был сделан из синтетических тканей, таких как шелк, свободных и удобных брюк до колен и рубашек без рукавов.
   Никакой защиты, кроме защиты от сквозняков, не требовалось, объяснила мне Вильма, потому что ханьские города были полностью огорожены, с великолепными приспособлениями для вентиляции и отопления. Эти устройства, конечно, были в равной степени адекватными и на их дирижаблях. Ганцы действительно питали отвращение к незатененному дневному свету, поскольку их осветительные приборы рассеивали контролируемое количество фиолетовых лучей, что делало немодифицированный солнечный свет ненужным для здоровья и нежелательным для комфорта. Так как у Гансов не было секрета инертрона, никто из них не носил антигравитационных поясов. Тем не менее, несмотря на то, что они должны были постоянно нести свой собственный вес, они физически были намного ниже американцев, поскольку жили жизнью дегенеративной физической инерции, имея всевозможные машины для выполнения любого труда и удобные средства передвижения для любого перемещения более чем на несколько шагов.
   Даже по искореженным обломкам этого корабля я мог видеть, что сиденья, стулья и кушетки играли чрезвычайно важную роль в их схеме существования.
   Но ни у одного из тел не было избыточного веса. Казалось, это были тела здоровых мужчин, но с очень слабо развитой мускулатурой. Вильма объяснила мне, что они освоили науку о контроле над железами и, конечно же, диетологию, до такой степени, что мужчины и женщины среди них нередко достигали возраста ста лет с артериями и общим здоровьем в великолепном состоянии.
   Однако у меня не было времени изучить корабль и его содержимое так тщательно, как хотелось бы. Время поджимало, и нашей задачей было найти какой-нибудь ключ к убийственной точности, с которой корабль обнаружил Вайомингские заводы.
   Хозяин едва успел закончить подготовку к кольцевому обстрелу, как один из разведчиков на возвышении к северу доложил о приближении семи ханьских кораблей, рассредоточенных большим полукругом.
   Харт прыгнул к склону холма, призывая нас сделать то же самое, но мы с Вильмой подняли клапаны наших шлемов и выключили наши "динамики" для разговора между собой, и к тому времени, когда мы узнали, что произошло, корабли были явно видны, так быстро они приближались.
   "Прыжок!" мы услышали приказ Босса: "Диринг на север. Роджерса на восток".
   Но Вильма многозначительно посмотрела на меня и указала туда, где искривленные плиты корабля, торчащие из-под земли, давали убежище.
   - Слишком поздно, Босс, - сказала она. "Они увидят нас. Кроме того, я думаю, здесь есть кое-что, на что мы должны обратить внимание. Вероятно, это их магнитный граф.
   - Вы подписываете себе смертный приговор, - предупредил Харт.
   - Мы рискнем, - сказали мы с Вильмой вместе.
   - Молодец, - ответил Босс. - Тогда примите командование, Роджерс, на данный момент. Вы все знаете его голос, мальчики?
   В наших ушах зазвенел хор одобрения, и я начал быстро соображать, пока мы с девушкой ныряли в искривленную массу металла.
   "Вилма, найди эту запись", - сказал я, зная, что с помощью простого разговора я могу постоянно информировать всю команду о ситуации. "На склонах холмов держите оружие наведенным на круги и будьте наготове. На вершинах холмов, сколько вас там? Говорите по очереди от Лысой Ручки к востоку, северу, западу.
   По очереди мужчины назвали свои имена. Их было двадцать.
   Я назначил их по именам для прикрытия различных ханьских кораблей, пронумеровав последние слева направо.
   "Направьте свои ракеты на их отражающие лучи примерно на три четверти пути вверх, между кораблями и землей. Цель важнее высоты. Постоянно следуйте за этими лучами. Стреляй, когда я скажу, не раньше. Рекорд принадлежит Дирингу. Ганцы, вероятно, нас не видели, или, по крайней мере, думают, что нас в долине всего двое, поскольку они заселяют, не открывая дезинтеграторов. Есть мнения?
   Мои ушные диски молчали.
   - Мы с Дирингом остаемся здесь, пока они не приземлятся и не высадятся на берег. Будьте начеку и будьте начеку".
   Быстро и легко опустился на землю самый большой из ханьских кораблей. Трое резко направились на юг, поднявшись на более высокий уровень. Остальные неподвижно парили примерно в тысяче футов над головой.
   Заглянув в небольшую щель между двумя плитами, я увидел, как огромный корпус корабля полностью остановился на линии нашего предполагаемого кольцевого обстрела. Дверь с лязгом распахнулась в паре футов от земли, и один за другим вышла команда.
   ГЛАВА VI
   "Резня в Вайоминге"
   - Они выходят из корабля. Я говорил тихо, прикрывая рот рукой, чтобы меня не услышали. "Раз-два-три-четыре, пять-шесть-семь-восемь-девять. Кажется, это все. Кто знает, сколько людей может перевозить такой корабль?
   - Около десяти, если нет пассажиров, - ответил один из моих людей, вероятно, из тех, что были на склоне холма.
   - Чем они вооружены? Я попросил.
   "Только ножи", - последовал ответ. "Они никогда не разрешают ручные лучи на кораблях. Боится несчастных случаев. Примите решение против этого".
   - Тогда оставь их нам, - сказал я, потому что в уме у меня был наспех составленный план. "Вы, на склонах холмов, берете корабли наверху. Откажитесь от кольцевой мишени. Разделитесь на тренировках на этих репеллентных лучах. Вы, на вершинах холмов, все тренируетесь на репеллентах кораблей на юге. Стреляйте по слову, но не раньше.
   Вильма, ползи налево, откуда ты сможешь сделать прямой прыжок к двери на этом корабле. Все эти люди ходят вокруг крушения кучкой. Когда они будут на дальней стороне, я дам команду, и ты одним прыжком прыгнешь через эту дверь. Я пойду. Может быть, нас не увидят. Мы одолеем охрану внутри, но не стреляйте. Мы можем избежать того, чтобы нас заметили и эта команда, и корабли наверху. Они не могут видеть об этом кораблекрушении.
   Это было так просто, что казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Гансы, вышедшие из корабля, лениво ходили вокруг обломков, переговариваясь гортанным голосом, живо интересуясь обломками, но совершенно ничего не подозревая.
   Наконец они оказались на дальней стороне. Через мгновение они проберутся к обломкам.
   "Вильма, прыгай!" Я почти прошептал приказ.
   Расстояние между укрытием Вильмы и дверью в борту ханьского корабля не превышало пятнадцати футов. Она уже присела, упершись ногами в металлическую балку. Взяв в расчет подъемную силу этого чудесного инертронного пояса, она нырнула вперед, словно зеленый снаряд, в дверь. Я последовал за ним через долю секунды, более неуклюже, но не менее быстро, больно ушибив себе плечо, когда срикошетил от края проема и докатился, скользя, до лежащей без сознания девушки; поскольку она, очевидно, ударилась головой о перегородку внутри корабля, в который она врезалась.
   Мы наделали шума внутри корабля. По хорошо освещенному трапу приближались шаркающие шаги.
   - Какие-нибудь признаки, что нас заметили? - спросил я своих людей на склонах холмов.
   - Еще нет, - услышал я ответ Хозяина. "Корабли над головой все еще стоят. Ни один луч не был разбит. Люди на земле, поглощенные обломками. Большинство из них заползло в него с глаз долой.
   - Хорошо, - быстро сказал я. "Диринг ударилась головой. Выбит. Приближается один или несколько членов экипажа. Нас еще не обнаружили. Я позабочусь о них. Постой еще немного, но будь готов.
   Я думаю, мои последние слова должны были быть услышаны приближавшимся человеком, потому что он внезапно остановился.
   Я неподвижно присел у дальнего края купе. Я бы не обнажил свой меч, если бы был только один из них. Я полагал, что он будет слабаком, и я легко смогу одолеть его голыми руками.
   Очевидно, успокоенный отсутствием каких-либо звуков, какой-то человек обошел что-то вроде переборки - и я прыгнул.
   При этом я закинул ноги перед собой, попав ему в живот и сбив его с ног.
   Я побежал вперед по трапу в поисках диспетчерской. Я нашел его высоко в носу корабля. И было пустынно. Что я мог сделать, чтобы заглушить органы управления кораблем, которые не регистрировались бы на записывающих устройствах других кораблей? Я посмотрел на массу элементов управления. Рычаги и колеса в изобилии. В центре отсека, на массивной опоре карданного вала, располагалось то, что я принял за репеллерный генератор. Циферблат на нем светился, и из-под экранирующего металлического корпуса доносился слабый гул. Но у меня не было времени его изучить.
   Больше всего я боялся, что в комнате есть какой-нибудь автоматический телефонный аппарат, через который меня могут услышать на других кораблях. Риск попытаться заклинить органы управления был слишком велик. Я отказался от этой идеи и тихо удалился. Я должен был рискнуть, что на борту не было другого члена экипажа.
   Я побежал обратно к входному купе. Вильма все еще лежала там, где упала. Я услышал голоса приближающихся Гансов. Пришло время действовать. Следующие несколько секунд покажут, смогут ли корабли в воздухе превратить нас в ничто. Я говорил.
   - Вы все готовы, мальчики? - спросил я, подползая к двери напротив двери и вытаскивая пистолет.
   Снова раздался хор согласия.
   "Тогда на счет три выстрелите в эти репеллентные лучи - все сразу - и, ради бога, не промахнитесь". И я посчитал.
   Думаю, моя "тройка" была слабовата. Я знаю, что потребовалось все мужество, чтобы произнести это.
   Какое-то мучительное мгновение ничего не происходило, за исключением того, что в поле моего зрения появился десант с корабля.
   Затем вздрогнули, они обратили свои взоры вверх. На мгновение они замерли от ужаса перед тем, что увидели.
   Один метнул в меня нож. Он задел мою щеку. Затем двое из них рванули к дверному проему. Остальные последовали за ним. Но я выстрелил в упор из пистолета, нажимая кнопку так быстро, как только мог, и целясь им в ноги, чтобы убедиться, что мои фугасные ракеты вступят в контакт и сделают свое дело.
   Взрывы моих ракет были оглушительны. Место, на котором стоял Ганс, вспыхнуло ослепляющим светом. Тогда там не было ничего, кроме их растерзанных и изуродованных трупов. Они были довольно сгруппированы, и я получил их всех.
   Я побежал к двери, ожидая, что любое мгновение будет брошено в бесконечность взмахом дезинтегрирующего луча.
   Где-то в восьмой миле я увидел, как один из кораблей рухнул на землю. Луч дезинтегратора попал в поле моего зрения, на мгновение неуверенно колебался, а затем начал устремляться прямо к кораблю, на котором я стоял. Но так и не дошло. Внезапно, как выключившийся свет, он рванулся в сторону, а через мгновение на землю рухнул другой громадный скиталец. Я выглянул, затем шагнул на землю.
   Единственными ханьскими кораблями в небе были два разведчика на юге, которые висели перпендикулярно и медленно опускались вниз. Остальные, должно быть, рухнули, а я был оглушен звуком взрыва собственных ракет.
   Кто-то ударил по другому отражающему лучу одного из двух оставшихся кораблей, и он скрылся за вершиной холма. Другой, еще дальше, плыл вниз по диагонали, его дезинтегрирующий луч злобно играл над землей под ним.
   - воскликнул я с ликованием и облегчением.
   "Отзовите команду, Босс!" Я крикнул.
   Его команды посылать парашютистов в погоню за спускающимся кораблем звенели у меня в ушах, но я не обращал на них внимания. Я прыгнул обратно в отсек ханьского корабля и ущипнул рядом с моей Вильмой. Я подумал, что ее мягкий шлем принял на себя большую часть удара; в противном случае ее череп мог бы сломать ногу.
   "О, моя голова!" - простонала она, приходя в себя, когда я осторожно поднял ее на руки и вышел с ней на улицу. - Мы, должно быть, победили, дорогая, не так ли?
   "Конечно, да", - заверил я ее. "Все, кроме одного, разбились, и этот дрейфует к югу; мы захватили этот, в котором мы целы. Когда мы нырнули, на борту был только один член экипажа".
   Менее чем через час Большой Босс приказал отряду настроить ультразвук на три двадцать три, чтобы принять переведенную передачу ханьской разведывательной службы в Ну-йоке со станции Сускуанна. Он был в форме публичного предупреждения и новости и гласил следующее:
   "Это Служба общественной разведки, Нуйок, передаю предупреждение штурманам частных судов и новости, представляющие общественный интерес. Эскадра из семи кораблей, вышедшая сегодня утром из Ну-йока для расследования недавнего уничтожения ГК-984 в долине Вайоминга, была уничтожена серией загадочных взрывов, подобных тем, которые погубили ГК-984.
   "Телефоны, обзорные панели и все другие сигнальные устройства пяти из семи кораблей внезапно перестали работать примерно в один и тот же момент, около семи-четырех-девяти". (Согласно ханьской системе отсчета времени, семь сорок девять сотые после полуночи.) "После сильных волнений локаторы вышли из строя. Регистры электроактивности, примененные к территории долины Вайоминг, остаются мертвыми.
   "Разведывательное управление не располагает сведениями о типе катастрофы, постигшей эскадрилью, за исключением некоторых свидетельств взрывных явлений, подобных тем, что имели место в случае с ГК-984, который недавно заглох, освещая долину в систематической попытке стереть с лица земли работы и стоянки соплеменников. Управление считает очевидным вывод о том, что соплеменники разработали новую и пока еще не установленную технику нападения на воздушные корабли, и рекомендовало Рожденным Небесами дать немедленные и неограниченные полномочия Отделу навигационной разведки для проведения исследование этой техники и разработка защиты от нее.
   "Между тем настоятельно призывает частных судоводителей избегать этой территории в особенности и вообще держаться как можно ближе к служебным междугородним путям, которые теперь патрулируются всем отрядом Военной канцелярии, освещающей маршруты. щедро к ширине десяти миль. Военное ведомство сообщает, что в настоящее время не рассматривает возможность ответных набегов на соплеменников. Вместе с Отделом навигационной разведки он считает, что, если в ближайшем будущем не будут получены дополнительные доказательства характера катастрофы, научные исследования лучше послужат общественным интересам и с меньшими потерями, чем попытки возмездия. что может привести к гибели всех кораблей, участвующих в нем. Так что, пока не будут получены дополнительные доказательства или если Небесные не прикажут об обратном, военные будут придерживаться оборонительной политики.
   "Неофициальные сообщения от Ло-Тан говорят о том, что Небесный Совет рассматривает этот вопрос.
   "Управление навигационной разведки разрешает трансляцию следующего краткого изложения своих подробных наблюдений:
   "Эскадрилья проследовала к позиции над долиной Вайоминг, где, судя по записи его локатора, до того, как он недавно заглох, находился обломок ГК-984. Там ретрансляторы донных прожекторов всех кораблей зафиксировали крушение ГК-984. Телепроекционные изображения затонувшего корабля и чаши долины не показали никаких признаков присутствия соплеменников. Ни корабельные, ни базовые регистры не показали никаких признаков электроактивности, кроме самой эскадры. По приказу командира базовой эскадрильи LD-248, LK-745 и LG-25 вели разведку на юг на высоте 3000 футов. ГК-43, ГК-981 и ГК-220 стояли на высоте 2500 футов, а ГК-18 приземлился, чтобы научный комитет мог лично осмотреть затонувший корабль. Группа высадилась, оставив одного человека на борту в кабине управления. Все проекторы он настроил на универсальный фокус, кроме РБ-3 (имелся в виду третий проектор с носа корабля, с правой стороны нижней палубы), "которым он следил за десантной группой, когда она шла по крушение.
   "Первое аномальное явление, зафиксированное любым из приборов на Базе, было то, что было передано автоматически от проектороскопа РБ-4 ГК-18, который, когда группа исчезла из поля зрения позади обломков, зафиксировал две зеленые ракеты примерно цилиндрической формы, выбросился из-под обломков в десантный отсек корабля. На таком близком расстоянии они не были четко определены из-за универсального фокуса, на который был установлен проектор. Капитан базы ГК-18 сразу же приказал человеку в БЩУ провести расследование и увидел, как он покинул БЩУ в соответствии с этим приказом. Мгновение спустя в электрофоне диспетчерской донеслись смутные звуки, подобные тем, которые мог бы издавать тяжело падающий человек, и шаги снова приблизились к диспетчерской, фигура торопливо входила и выходила из диспетчерской. Капитан базы теперь считает, и кадры фотозаписи подтверждают его мнение, что это был не член экипажа, оставленный в рубке управления. Прежде чем капитан базы успел заговорить с ним, он вышел из комнаты, и не было никакого ответа на сигнал внимания, который капитан вспыхнул по всему кораблю.
   "В этот момент проектор РБ-3 корабля, теперь не в фокусе управления, смутно показывал десант, идущий обратно к кораблю. РБ-4 показал это ярче. Затем на обоих этих инструментах было замечено несколько ослепляющих взрывов в быстрой последовательности, и реле электрофона зарегистрировали ужасные сотрясения; корабельная электронная аппаратура и проектороскопы вышли из строя.
   "Доклады наблюдателей и руководителей базы других кораблей, подкрепленные фотозаписями, показывают, что взрывы произошли посреди десантной группы, когда она, очевидно, ничего не подозревая, возвращалась на корабль. Затем в быстрой последовательности они сообщают, что ужасные взрывы произошли внутри и снаружи трех кораблей, стоящих наверху рядом с их генераторами повторного луча, и после этого все сигналы с этих кораблей пропали.
   "Из трех кораблей, разведывавших юг, LD-248 постигла та же участь в один и тот же момент. Его записи мало что добавляют к знаниям о катастрофе. А вот с ЛК-745 и ЛГ-25 было иначе.
   "Релейные приборы ЛК-745 указывали на разрушение взрывом заднего отражательного генератора и на то, что корабль на короткое время завис кормой вниз, раскачиваясь, как маятник. Передние смотровые щитки и индикаторы не перестали работать, но записи на них хаотичны, за исключением одного проектоскопа, который показывает чашу долины и падение ГК-981, но никаких видимых следов соплеменников. Обзорная панель диспетчерской также представляет собой хаотичную запись экипажа корабля, кувыркающегося и падающего на заднюю стенку. Затем взорвался передний рефлекторный генератор, и все сигналы пропали.
   "Судьба LG-25 была в чем-то похожей, за исключением того, что этот корабль свешивался носом вниз и дрейфовал по ветру на юг, медленно теряя управление.
   "Поскольку его диспетчерская была разрушена, устный отчет от его оперативного капитана был исключен. На записи внутренней обзорной панели видно, как члены экипажа поднимаются к заднему генератору повторных лучей, пытаясь установить ручное управление им и увеличить подъемную силу. Реле проектороскопа, раскачиваясь широкими дугами, не зафиксировали ничего ценного, кроме как в конце своего хода. Один из них, сделанный машиной, которая случайно оказалась в телескопическом фокусе, показывает несколько ракурсов, имеющих большое значение для изображения падений других кораблей, а все записи заднего проектороскопа позволяют в деталях реконструировать маятниковые и крутильные движения корабля. корабль, и его провисание к земле. Но ни один из видов, показывающих лес внизу, не содержит никаких указаний на присутствие соплеменников. Последний взрыв вывел этот корабль из строя на высоте 1000 футов и в точке в четырех милях к югу от центра долины".
   Сообщение заканчивалось повторением предупреждения другим летчикам избегать долины.
   ГЛАВА VII
   Невероятная измена
   Получив этот отчет и заверения в поддержке со стороны Больших боссов соседних банд, Харт решил восстановить сообщество Вайоминг-Вэлли.
   Тщательное обследование территории показало, что только северные участки и склоны были "освещены" первым ханьским кораблем.
   Завод синтетических тканей был частично уничтожен, хотя нижние подземные уровни не были затронуты беспорядками. Лесной экран над ним, однако, был уничтожен, и было решено покинуть его, удалив все пригодные для использования механизмы и свидетельства процессов, которые могли бы заинтересовать ханьских ученых, если они вернутся в долину в будущем.
   Завод по производству боеприпасов и завод ракетных кораблей, которые во время налета только собирались начать работу, уцелели, как и другие важные заводы.
   Харт поднял Camboss с завода Susquanna Works и разбил новые места для лагерей, разбросав их дальше на юг и избегая земли, выжженной ханьскими лучами, и непосредственных местонахождений ханьских обломков.
   В этот период ханьские сообщения тщательно проверялись, так как телефонный завод был введен в строй одним из первых, и когда стало очевидно, что ханьцы не намерены немедленно расправляться, все члены общины был вызван обратно, и нормальная жизнь возобновилась.
   Мы с Вильмой поженились на следующий день после гибели кораблей и провели этот промежуточный период в восхитительном медовом месяце, разбив лагерь высоко в горах. По возвращении у нас, конечно, был свой лагерь. Нас назначили на место 1017. И, как и следовало ожидать, у нас было много шуток по поводу того, кто из нас был начальником лагеря. Название стояло после моего имени в записях Биг Босса и, конечно же, Большого Камбосса, но Вилма легкомысленно считала, что это вообще ничего не значит, и обычно ей удавалось заставить меня признаться в этом, когда бы она ни захотела.
   Теперь я оказался полноправным членом Банды, потому что я решил не искать дальше постоянного союза, как бы мне ни хотелось познакомиться с этой жизнью 25-го века в других частях страны. Вайоминги отличались высоким моральным духом и много лет процветали под властью Биг Босса Харта. Но я обнаружил, что многие банды были плохо организованы, не имели сильных рук у власти и были полны интриг. В общем, я думал, что будет мудро остаться с группой, которая уже доказала свою дружелюбность и в которой у меня, казалось, были перспективы продвижения. В этих современных социальных и экономических условиях та индивидуальная свобода, к которой я привык в ХХ веке, была невозможна. Я был бы таким же ничтожеством на каждом этапе человеческих отношений, пытаясь избежать союзов, каким был бы политически любой человек 20-го века, который не присоединился ни к какой политической партии.
   Вся эта современная жизнь, как мне казалось, с моей древней точки зрения, была организована по тому, что я называл "политическим". И в связи с этим меня позабавило замечание, насколько повсеместным стало употребление слова "босс". Лидер, ответственное лицо или власть над чем-либо, был "боссом". В его отношениях со своими последователями было так же мало формальностей, как и в случае с политическим боссом 20-го века, и такое же высокое уважение оказывали ему его последователи, а также такое же высокое уважение к их интересам. Он был таким же самодержцем и в такой же степени зависел от общей популярности своих действий в способности поддерживать свое самодержавие.
   Младший босс, который не мог завоевать лояльность своих последователей, был так же быстро смещен либо ими, либо его начальством, как и древний глава прихода 20-го века, потерявший контроль над своими голосами.
   Поскольку общество было организовано в 20-м веке, я не верю, что система могла работать в чем-либо, кроме политики. Я содрогаюсь при мысли о том, что случилось бы, если бы во время Первой мировой войны была предпринята попытка управлять АЭФ таким образом, а не с помощью этой жесткой военной дисциплины и полного допущения личности как простого стандартизированного винтика в машине.
   Но из-за столетий отчаянных страданий, которые люди пережили от рук ганов, развился дух самопожертвования и заботы об общем благе, который сделал схему применимой и эффективной во всех формах человеческого сотрудничества.
   У меня есть небольшая ересь обо всем этом, однако. Мои единомышленники относятся к этой мысли с таким же ужасом, как многие достойные люди 20-го века относились к любому еретическому предположению, что первоначальный план правления, изложенный в Первой конституции, не применим так же хорошо к условиям 20-го века, как к условиям начало 19-го.
   В более поздние годы я чувствовал, что в народе произошло некоторое смягчение нравственных устоев, так как ганы были окончательно уничтожены со всеми их произведениями; и американцы разработали новую экономику роскоши. Я видел признаки пробуждения жадности, эгоизма. Вечный цикл, кажется, работает. Я боюсь, что медленно, хотя и верно, вновь появляется частное богатство, развиваются кодексы негибкости; за ними последует коррупция, деградация; и, в конце концов, какое-то катастрофическое событие положит конец этой эпохе и возвестит новую.
   Все это, однако, далеко от моего рассказа, который касается наших ранних сражений с ганцами, а не наших более современных проблем самообладания.
   Наша победа над семью ханьскими кораблями воспламенила всю страну. Секрет был тщательно сообщен другим бандам, и страна была взбудоражена от одного конца до другого. На заводах по производству боеприпасов кипела лихорадочная деятельность, и охота на бродячие ханьские корабли превратилась в увлекательное развлечение. Результаты оказались катастрофическими для наших наследственных врагов.
   С Тихоокеанского побережья пришло сообщение об огромном транстихоокеанском лайнере грузоподъемностью 75 000 тонн, который был доставлен на землю из положения невидимости над облаками. Дюжина Сакраментос уловила туманные очертания его отраженных лучей, приближающихся к ним, лоб в лоб, в сумерках, словно призрачные столбы, уходящие в небо. Они с легкостью выпустили в него ракеты, тогда как им было бы трудно попасть в него, если бы он двигался под прямым углом к их положению. Они получили один повторный луч. Другой был недостаточно силен, чтобы удержать его. Он опустился на землю носом вниз, и, поскольку он был безоружен и не бронирован, им не составило труда расстрелять его на куски и перебить экипаж и пассажиров. Мне это казалось варварством. Но тогда у меня не было в крови столетий горьких преследований.
   С пляжей Джерси мы получили известие об уничтожении лайнера Nu-yok-A-lan-a. Песочные снайперы, практически незаметные в своей одежде песочного цвета и наполовину зарытые вдоль пляжей, выжидали несколько дней, рискуя попаданием прожекторов на маршрут и, наконец, зафиксировав четыре попадания за неделю. Ганцы прекратили свою службу на этом маршруте и, как доказательство того, что они были сильно потрясены нашим успехом, не посылали рейдеров на Берега.
   Несколько недель спустя Биг Босс Харт послал за мной.
   - Тони, - сказал он, - я хочу поговорить с тобой о двух вещах. Один из них, я думаю, через несколько дней станет общественным достоянием. Мы не получим больше ханьских кораблей, стреляя по их репеллентным лучам, если только не воспользуемся гораздо большими ракетами. Они мудры с нами сейчас. Они кладут броню большой толщины в корпуса своих кораблей под реп-лучевые машины. Этим утром недалеко от Бах-фло отряд эри безуспешно выстрелил в одного из них. Взрывы поразили ее, но не пробили. Насколько мы можем понять из их отчетов, их лаборатории разработали новый сплав с высокой прочностью на растяжение и эластичностью, который, тем не менее, пропускает репсовые лучи, как сито. Наши отчеты показывают, что ракеты "Эри" отскочили безвредно. Большая часть отряда была уничтожена, когда на них подействовали лучи.
   "В ближайшее время это станет настоящим бизнесом для всех банд. Большие Боссы только что провели национальный совет по ультрафонам. Было решено, что Америка должна организоваться по национальному признаку. Первым шагом является развитие секционной организации по зонам. Меня сделали супербоссом Среднеатлантической зоны.
   "Мы находимся в для этого сейчас. Ганцы обязательно начнут репрессивные экспедиции. Если мы хотим спасти расу, мы должны держать их подальше от наших лагерей и заводов. Я думаю о создании постоянных полевых войск по образцу регулярных армий 20-го века, о которых вы мне рассказывали. Его задача будет двоякой: как можно больше вести войну с ганцами и служить приманкой, отвлекать их внимание от наших растений. Мне понадобится твоя помощь в этом.
   "Другая вещь, о которой я хотел поговорить с вами, заключается в следующем: как это ни кажется удивительным и невероятным, где-то среди нас есть группа или, возможно, целая банда, которая предает нас Гансам. Это могут быть Плохие Крови, а может быть одна из тех банд, которые живут недалеко от одного из ханьских городов. Вы знаете, сто пятнадцать-двадцать лет назад были некоторые из предков этих людей, которые действительно деградировали, спариваясь с ханьцами, иногда даже служа им в качестве рабов, в дни, прежде чем они довели до совершенства всю свою служебную технику.
   "Есть такая банда, называемая Награс, недалеко от Бах-Фло, и еще одна в Мид-Джерси, которую люди называют Пайни. Но вряд ли я подозреваю Пайни. Среди них мало интеллекта. У них не было бы информации, чтобы дать Гансам, и они не были бы способны передать ее. Они абсолютные дикари".
   "Какие доказательства того, что кто-то передал информацию Гансам?" Я попросил.
   "Ну, - ответил он, - во-первых, был тот налет на нас. Тот первый ханьский корабль точно знал местонахождение наших заводов. Вы помните, что он поплыл прямо над долиной и начал систематически сиять. Затем ганцы совершенно очевидно узнали, что мы улавливаем их электрофонные волны, потому что они вернулись к своей старой, но чрезвычайно точной системе управления направлением. Но мы получали их на прошлой неделе, устанавливая автоматические ретрансляторы вдоль путей шрамов. Так американцы называли те полосы страны, которые находились прямо под регулярными морскими путями ганцев, которые из соображений предосторожности часто обстреливали их своими лучами, чтобы предотвратить рост листвы, которая могла бы дать убежище американцам. Но они освещали эти пути так сильно, что, похоже, у них даже была информация об этой стратегии. Кроме того, они использовали код. Наконец, мы получили три их сообщения, в которых они с некоторой нервозностью обсуждают существование нашего "таинственного" ультофона".
   "Но у них до сих пор нет знаний о природе и управлении ультронной активностью?" Я попросил.
   - Нет, - задумчиво сказал Большой Босс, - похоже, у них нет никакой информации об этом.
   "Тогда совершенно ясно, - рискнул я, - что тот, кто "очищает" нас от них, делает это по частям. Это похоже на случайный бартер, а не на явный союз. Возможно, они скрывают как можно больше информации для будущего обмена.
   - Да, - сказал Харт, - и взамен ганцы дают не информацию, а какие-то товары или привилегии. Хитрость заключается в том, чтобы найти товар. Думаю, мне придется совершить личную поездку среди Больших Боссов.
   ГЛАВА VIII
   Хань Сити
   Этот разговор заставил меня задуматься. Вся электрофонная связь между ханьцами была открытой записью для американцев в течение многих лет, и ханьцы только что узнали об этом. На протяжении веков они не считали нас какой-либо угрозой. Несомненно, им никогда не приходило в голову скрывать свои записи. Где-нибудь в Ну-йоке или Бах-фло, а может быть, и в самом Ло-Тане запись об этой предательской сделке будет более или менее открыто храниться. Если бы мы только могли добраться до него! Я подумал, что рейд невозможен.
   Мы с Биллом Херном обсудили это с нашим начальником по делам ханьцев и его экспертами. Последовали несколько дней исследований, в ходе которых были просмотрены и проанализированы ханьские записи за все десятилетие. В конце концов они отобрали массу деталей и сложили их воедино в весьма определенную картину большого центрального архива ханьцев в Ну-йоке, где хранилась вся масса официальных документов, постоянно доступных для мгновенного проецирования на любого из городских офисов и системы, с помощью которой была подана информация.
   Попытка начала казаться осуществимой, хотя Харт сразу же отказался от этой идеи, когда я впервые представил ее ему. Это было немыслимо, сказал он. Чистое самоубийство. Но в итоге я его уговорил.
   "Мне понадобится, - сказал я, - Блаш, хорошо знакомый с библиотечной системой Хань; Берт Гонт, который много лет специализировался на их военных должностях; Билл Баркер, специалист по лучам и лучший пилот свупера, который у нас есть. Свуперы - это одноместные и двухместные корабли, разработанные американцами, с остовами из инертрона (во время войны окрашены в зеленый цвет для невидимости на фоне зеленых лесов внизу) и "брюшками" из прозрачного ультрона.
   - Это будет Морт Гиббонс, - сказал Харт. - У нас осталось только три свупера, Тони, но я рискну одним из них, если ты и остальные добровольно пожертвуете своим существованием. Но учтите, я не буду уговаривать или приказывать одному из вас уйти. Я сразу же сообщу каждому начальнику завода, чтобы он дал вам все, что вам нужно, в плане снаряжения".
   Когда я рассказал Вильме о плане, я ожидал, что она выступит с резкими и слезливыми возражениями, но она этого не сделала. Она была сделана из гораздо более прочного материала, чем женщины 20-го века. Не то чтобы она не могла плакать так же обильно или быть такой же капризной при случае; но она не будет плакать по тем же причинам.
   Она лишь бросила на меня непостижимый взгляд, в котором, казалось, была доля гордости, и жадно спросила подробности. Признаюсь, я был несколько разочарован тем, что она могла так мужественно рискнуть моей потерей, хотя я и был поражен ее стойкостью. Но позже мне предстояло узнать, как мало я знал ее тогда.
   Мы были готовы соскользнуть на рассвете следующего дня. Я поцеловал Вильму на прощание в нашем лагере, и после окончательного обсуждения наших планов мы сели в наше судно и мягко заскользили прочь над верхушками деревьев курсом, который после пересечения трех маршрутов ханьских кораблей привел нас к над Атлантикой, у побережья Джерси, откуда мы подошли бы к Нуйоку из океана.
   Дважды нам приходилось опускать нос и лежать неподвижно на земле у маршрута, пока проходили ханьские корабли. Это были напряженные моменты. Если бы заметили зеленую корму нашего корабля, мы бы разлетелись на части за секунду. Но это не так.
   Однако над водой мы стали подниматься по огромной спирали диаметром десять миль, пока наш высотомер не показал десять миль. Здесь Гиббонс выключил свой ракетный двигатель, и мы поплыли намного выше уровня атлантических лайнеров, курс которых в любом случае лежал далеко к северу от нас, и ждали наступления темноты.
   Затем Гиббонс вышел из-под его контроля достаточно долго, чтобы ухмыльнуться мне.
   - У меня для тебя сюрприз, Тони, - сказал он, откидывая крышку того, что я принял за большой ящик с припасами. И с видом облегчения Вильма вышла из чемодана.
   - Если ты "уходишь в ноль" (обычное выражение тех дней, когда тебя уничтожают лучом дезинтегратора), ты же не думаешь, что я отпущу тебя одного, не так ли, Тони? Вчера вечером я не мог поверить своим ушам, когда ты говорил, что поедешь без меня, пока не понял, что ты все еще отстал от времени на пятьсот лет во многих отношениях. Разве ты не знаешь, дорогое сердце, что ты нанесла мне величайшее оскорбление, которое муж может нанести жене? Вы, конечно, не знали.
   Все остальные, казалось, знали секрет и теперь безжалостно подшучивали бы надо мной, но глаза Вильмы угрожающе сверкнули.
   С наступлением темноты мы маневрировали на позицию прямо над городом. Это потребовало некоторого времени и расчетов со стороны Билла Баркера, который объяснил мне, что он должен определить нашу точку по ультронным пеленгам. Он боялся, что малейшее обращение к электронному инструменту может быть обнаружено локаторами наших врагов. На самом деле, мы не осмелились опустить наш свупер ниже пяти миль, опасаясь, что его мощность может отразиться на их приборах.
   В конце концов, однако, ему удалось определить местонахождение над центральной башней города.
   - Если мои расчеты будут отличаться на десять футов, - уверенно заметил он, - я съем башню. Теперь все остальное зависит от тебя, Морт. Посмотри, что ты можешь сделать, чтобы удержать ее в равновесии. Нет, вот, смотрите на этот индикатор - красный луч, а не зеленый. Смотрите - если вы держите его точно по центру иглы, все в порядке. Ширина луча составляет семнадцать футов. Платформа башни имеет площадь пятьдесят квадратных футов, так что у нас есть хороший запас для работы".
   Несколько мгновений мы наблюдали, как Гиббонс склонялся над своими рычагами, постоянно регулируя их ловкими движениями пальцев. После небольшого колебания луч остался в центре стрелки.
   - А теперь, - сказал я, - бросим.
   Я открыл ловушку и посмотрел вниз, но быстро закрыл ее снова, когда почувствовал, как воздух из корабля устремляется в разреженную атмосферу потоком. Гиббонс буквально протестующе закричал со своего приборного щитка.
   - Я забыл, - пробормотал я. "Глупо или я. Конечно, нам придется высадиться из купе.
   Отсек, о котором я говорил, был похож на отсек некоторых подводных лодок 20-го века. Мы все вошли в него. Нам едва хватило места, чтобы стоять плечом к плечу. С трудом надели специальные воздушные шлемы и отрегулировали давление. По нашему сигналу Гиббонс выкачал из отсека воздух, закачав его в корпус корабля, и когда замигала сигнальная лампочка, Вильма распахнула люк.
   Установив катушку с ультра-проводом, я пролез через нее и начал мягко скользить вниз.
   У всех нас были ремни, конечно, с поправкой на вес всего в несколько унций. И пятимильная катушка ультрановой проволоки, которая должна была стать нашим проводником, была тонкой, как паутина, хотя, во всяком случае, я верю, что она подняла бы полный вес нас пятерых, настолько прочным и крепким был этот невидимый металл. В качестве дополнительной меры предосторожности, поскольку проволока была из чистейшего металла и, следовательно, совершенно невидима даже при дневном свете, мы все пристегивали наши ремни к маленьким кольцам, которые скользили по проволоке.
   Я упал вместе с концом провода. Вильма следовала за мной в нескольких футах от меня, затем Баркер, Гаунт и Блэш. Гиббонс, конечно же, остался, чтобы удерживать корабль на позиции и контролировать выплаты по линии. У всех нас были свои ультрафоны внутри наших воздушных шлемов, и мы могли разговаривать друг с другом и с Гиббонсом. Но по предложению Вильмы, хотя мы и хотели, чтобы Большой Босс нас подслушал, мы приспособили их к работе на ближней дистанции, опасаясь, что те, кто справлялся с Гансами и против кого мы были в рейде за уликами, , также может продолжить наш разговор. Мы не боялись, что гансы нас услышат. На самом деле у нас было дополнительное преимущество: даже после приземления мы могли свободно разговаривать, не опасаясь, что они услышат наши голоса через наши воздушные шлемы.
   Некоторое время я не видел ничего внизу, кроме кромешной тьмы. Затем я понял, как по ощущению воздуха, так и по чему-либо еще, что мы погружаемся в слой облаков. Мы прошли еще через два слоя облаков, прежде чем что-либо стало нам видно.
   Затем моему взору предстало примерно в двух милях ниже одно из самых красивых мест, которые я когда-либо видел; мягкое, но яркое сияние великого ханьского города Нуйок. Каждый фут его структурных элементов, казалось, сиял чудесным пламенем, башни громоздились на башни, и все они были построены на огромной основной массе города, который, как мне сказали, поднимался вверх от поверхности рек к высота 728 уровней.
   Город, как я заметил с некоторым удивлением, не занимал ничего похожего на ту же площадь, что и Нью-Йорк 20-го века. На самом деле он занимал только нижнюю половину острова Манхэттен, с одной частью, пересекающей Ист-Ривер и достаточно простирающейся над тем, что когда-то было Бруклином, чтобы обеспечить причалы для больших лайнеров и других воздушных судов.
   Прямо под моими ногами было крошечное темное пятно. Казалось, это единственное место во всем городе, не пылающее сиянием. Это была центральная башня, в верхних этажах которой располагалась обширная библиотека архивов и главный завод проектороскопов.
   "Теперь можете стрелять по проводу", - сказал я Гиббонсу по ультрафону и отпустил маленькую утяжеленную ручку. Он упал, как отвес, и мы последовали за ним со значительной скоростью, но притормозили спуск руками в перчатках настолько, чтобы увидеть, не увидит ли какой-нибудь ханьский охранник или ночной бродяга ручку, на которой светился слабый свет, сигнализирующий нам о нас самих. Судя по всему, не было, и нас снова сбили с ускоренной скоростью.
   Мы благополучно приземлились на крышу башни и, к счастью для нашего плана, в темноте. Так как над ней не было ничего, на что стоило бы освещать или из чего было бы необходимо наблюдать, ганы не позаботились осветить крышу башни или вообще не заняли ее. Именно по этой причине мы выбрали его в качестве места для посадки.
   Как только Гиббонс получил наше слово, он погасил свет ручки, и ручка, как и провод, стали совершенно невидимыми. По нашему ультрафонному слову он снова зажигал.
   - Никаких перестрелок, - предупредил я. - Только мечи, и то только в случае крайней необходимости.
   Плотно сбившись в кучу и ступая так легко, как могли только люди с инертронным поясом, мы осторожно пробрались через дверь и спустились по наклонной плоскости на нижний этаж, где, как заверили нас Гаунт и Блэш, располагались военные штабы.
   Дважды Баркер предупреждал нас остановиться, когда мы собирались пройти перед зеркальными "окнами" в стене прохода, и, прижавшись к полу, мы проползли мимо них.
   - Проектоскопы, - сказал он. "Вероятно, только на автоматической записи, в это время ночи. Тем не менее, мы не хотим оставлять им записи для изучения после того, как нас не станет".
   - Вы когда-нибудь были здесь раньше? Я попросил.
   "Нет, - ответил он, - но я уже семь лет не изучаю их электрофонную связь и не могу распознать эти машины, когда натыкаюсь на них".
   ГЛАВА IX
   Бой в башне
   До сих пор мы не видели ханьца. Башня казалась заброшенной. Блаш и Гонт, однако, заверили меня, что по крайней мере один человек будет "дежурить" в военных ведомствах, хотя он, вероятно, будет спать, и два или три человека в самой библиотеке и на заводе по производству проекторов.
   - Мы должны вывести их из строя, - сказал я. - Ты принесла банки с наркотиками, Вильма?
   - Да, - сказала она, - по два на каждого. Вот", - и она раздала их.
   Мы были теперь на два уровня ниже крыши, и в точке, где мы должны были разделиться.
   Я не хотел выпускать Вильму из виду, но это было необходимо.
   Согласно нашему плану, Баркер должен был отправиться на завод проектороскопов, мы с Блэшем - в библиотеку, а Вильма и Гонт - в военкомат.
   Мы с Блэшем прошли по длинному коридору и остановились у большой арки в дверях библиотеки. Мы осторожно заглянули внутрь. За тремя огромными распределительными щитами сидели библиотечные работники. Время от времени кто-нибудь из них лениво тянулся к рычагу или сонно нажимал кнопку, в то время как маленькие пронумерованные лампочки то загорались, то гасли. Они отвечали на запросы электрографов и видеопластинок на всевозможные темы из всех частей города.
   Я оценил мои спутники ситуации.
   "Лучше немного подождать", - добавил Блэш. "Скоро звонки станут уроками".
   Вильма сообщила, что офицер военного ведомства крепко спит.
   - Тогда дай ему банку, - сказал я.
   Баркеру ничего не оставалось делать, кроме как дежурить на заводе проектороскопов, и через несколько мгновений он доложил, что хорошо спрятался, откуда открывается великолепный вид на пол.
   "Думаю, теперь мы можем рискнуть", - сказал мне Блаш и, услышав мой кивок, открыл крышку своей банки с наркотиками. Конечно, через наши каски дым не подействовал на нас. Они были абсолютно без запаха и видимости, и через несколько секунд библиотекари потеряли сознание. Мы вошли в комнату.
   Последовали значительные осторожные наблюдения и эксперименты со стороны Гонта, работавшего в военном ведомстве, и Блэша в библиотеке; в то время как Вильма и я, с обнаженными мечами и точно настроенными микрофонами, стояли на страже и время от времени патрулировали близлежащие коридоры.
   - Я слышу, что что-то приближается, - сказала Вильма через некоторое время с волнением в голосе. "Это мягкий, скользящий звук".
   - Это где-то лифт, - вмешался Баркер с пола проектороскопа. "Можете ли вы найти его? Я не слышу".
   - Это к востоку от меня, - ответила она.
   - И к западу от меня, - сказал я, слабо уловив его. - Это между нами, Вильма, и к тебе ближе, чем ко мне. Будь осторожен. У вас уже есть какая-нибудь информация, Блэш и Гонт?
   "Получил сейчас", - ответил один из них. - Дай нам еще две минуты.
   - Тогда держись, - сказал я. "Будем охранять".
   Мягкий скользящий звук прекратился.
   - Я думаю, что это очень близко ко мне, - почти прошептала Вильма. - Подойди ближе, Тони. Я чувствую, что что-то должно произойти. Я никогда не видел, чтобы мои нервы так напрягались без причины.
   В некоторой тревоге я бросился по коридору, прыгнув к перекрестку, откуда, как я знал, я мог видеть ее.
   В середине прыжка мой ультрафон уловил ее тревожный вздох. В следующее мгновение я остановился на перекрестке и увидел, как Вильма пятится к двери военного офиса, ее меч окровавлен, а на полу коридора лежит инертная фигура. Два других Ганса кружили по обе стороны от нее со страшными ножами, а третий, судя по блеску его одежды, был старшим офицером, отчаянно дергая, чтобы вытащить электрофон из объемистого кармана. Если он когда-нибудь поднимет тревогу, неизвестно, что может с нами случиться.
   Я был по крайней мере в семидесяти футах от него, но пригнулся и прыгнул со всей силой своих ног. Правильнее было бы сказать, что я нырнул, потому что наткнулся на парня в лоб, не пытаясь подвести под себя ноги.
   Какой-то инстинкт, должно быть, предупредил его, потому что он внезапно обернулся, когда я подлетел к нему вплотную. Но к этому времени я уже почти опустился на пол и напрягся, опасаясь, что волочащееся колено или ступня могут помешать мне добраться до него. Я поднял клинок вверх и вниз. Это был жестокий удар, который вскрыл его, рассекая пополам от паха до подбородка, и его мертвое тело рухнуло на меня, когда я соскользнул и остановился.
   Двое других вздрогнули, повернулись. Вильма прыгнула на одного и сразила его боковым ударом. В этот момент я поднял глаза, и ошеломленный страх на его лице от длины ее прыжка отчетливо отразился. Похоже, ганцы ничего не знали о наших инертронных поясах, и эти наши прыжки и прыжки приводили их в ужас.
   Когда я поднялся на ноги, кровавое месиво, Вильма с выдержкой и скоростью, которыми я находил время восхищаться даже в этом кризисе, снова прыгнул. На этот раз она нырнула вперед, как и я, и прекрасным ударом пронзила горло последнему ханьцу.
   Неуверенно она вскочила на ноги, странно пошатываясь, а затем мягко опустилась ничком в коридор. Она потеряла сознание.
   На этом перекрестке Блэш и Гонт с восторгом сообщили, что у них есть запись, которую мы хотели.
   "На крышу всем!" - приказал я, поднимая Вилму на руки. Со своим инертронным поясом она чувствовала себя легкой, как перышко.
   Гаунт сразу присоединился ко мне из военкомата, и на пересечении коридора мы наткнулись на поджидавшего нас Блэша. Однако Баркера не было в качестве улики.
   - Где ты, Баркер? Я позвонил.
   - Давай, - ответил он. - Я сейчас же буду с тобой на крыше.
   Мы вышли на открытое пространство без дальнейших происшествий, и я проинструктировал Гиббонса на корабле зажечь ручку на конце провода ультратрона. Он тускло вспыхнул в нескольких футах от нас. Я так и не смог понять, как он маневрировал кораблем, чтобы удерживать наш конец линии на месте, не поворачивая его по огромной дуге. Если бы ночь не была необычайно тихой, он не смог бы остановить первоначальные маятниковые движения. Как бы то ни было, на некоторых уровнях и в разных направлениях имелись значительные потоки воздуха. Но Гиббонс был экспертом с редкой способностью и чувствительностью в управлении ракетным кораблем, и ему удавалось с помощью своих тонких инструментов обнаруживать дрейфы почти до того, как они затрагивали тонкую ультронную проволоку, и нейтрализовать их небольшими сдвигами. в положении корабля.
   Блэш и Гонт прикрепили свои кольца к проволоке, и я тоже нацепил свои и кольца Вилмы. Но, осмотревшись, я обнаружил, что Баркера все еще нет.
   - Баркер, давай! Я позвонил. "Ждал."
   "Приходящий!" - ответил он, и действительно, в этот момент его фигура появилась на пандусе. Он усмехнулся, прикрепляя свое кольцо к проволоке, и сказал что-то о маленьком сюрпризе, который он оставил для Гансов.
   "Не наматывайте проволоку дальше, чем на несколько сотен футов, - проинструктировал я Гиббонса. "Это займет слишком много времени, чтобы намотать его. Мы всплывем, а когда окажемся на борту, сможем его сбросить.
   Для того, чтобы всплыть, нам приходилось обходиться одним или двумя фунтами веса за штуку. Мы отбросили от себя мечи и сбросили ботинки, а Гиббонс немного намотал леску, а затем, отпустив проволоку, начал гудеть вверх по нашим кольцам с нарастающей скоростью.
   Порыв воздуха привел Вильму в чувство, и я поспешно объяснил ей, что мы добились успеха. Теперь, удаляясь далеко под нас, я мог видеть, как наша тускло блестящая ручка качалась из стороны в сторону, описывая все расширяющуюся дугу, пересекая и снова пересекая черный квадрат крыши башни. В качестве дополнительной меры предосторожности я приказал Гиббонсу выключить свет и показать его из чрева корабля, потому что наша скорость была так велика, что я начал опасаться, что нам будет трудно сдержать себя. Мы буквально падали вверх, причем с ужасающим ускорением.
   К счастью, у нас было несколько минут, чтобы решить эту трудность, которую никто из нас, как ни странно, не предвидел. Именно Гиббонс нашел ответ.
   - С вами все будет в порядке, если вы все крепко схватитесь за провод, когда я скажу, - сказал он. "Сначала я начну наматывать его на полной скорости. Кувшина много не получишь, а потом я снова постепенно уменьшу его скорость, и его вес будет сдерживать тебя. Вы готовы? Раз два три!"
   Мы все крепко схватились руками в перчатках, когда он дал слово. Мы, должно быть, поднимались немного быстрее, чем он рассчитывал, потому что это сильно выворачивало наши руки, и маневр вызывал тошнотворное маятниковое движение.
   Некоторое время все, что мы могли делать, это крутиться там по дуге, которая могла быть в четверть мили в поперечнике, примерно в трех с половиной милях над городом и еще более чем в миле от нашего корабля.
   Гиббонс умело взял на себя слабину, когда наша инерция подтянула веревку. Затем, наконец, мы снова взяли себя в руки и продолжили свой путь вверх, немного проверяя скорость перчатками.
   Не было ни одного из нас, кто бы не вздохнул с облегчением, когда мы снова благополучно пробрались через люк на корабль, сбросили линию ультрона и захлопнули ловушку.
   Мало осознавая, что нам предстоит пережить еще более ужасный опыт, мы обсудили информацию, которую Блэш и Гаунт извлекли из хэнских записей, и целесообразность немедленного ультофонирования Харта.
   ГЛАВА X
   Стены ада
   Предатели были, по-видимому, бандой выродившихся американцев, обосновавшихся в нескольких милях к северу от Нуйока на лесистых берегах Гудзона, Синсингов. Они обменялись с ханьцами обрывками информации в обмен на несколько старых машин с репеллентным излучением и привилегию настраиваться на ханьскую электронную передачу энергии для их работы, при условии, что их корабли согласились подчиняться приказам ханьского управления движения. , находясь в воздухе.
   Остальные хотели немедленно сообщить свои новости по телефону, так как всегда была опасность, что мы никогда не вернемся с этим к банде.
   Однако я возражал. Синсинги, скорее всего, подхватят наше сообщение. Даже если бы мы воспользовались проектором направления, у них могли бы быть разведчики на западе и юге на больших межбандитских участках страны. Они сбегут в Нуйок и избегут заслуженного наказания. Казалось жизненно важным, чтобы они этого не сделали, ради примера другим слабым группам среди американских банд, а также для предотвращения кризиса, в котором они могли бы выдать противнику более важную информацию.
   - Снова в море, - приказал я Гиббонсу. - Вряд ли они будут искать нас в этом направлении.
   - Полегче, Босс, полегче, - ответил он. - Подожди, пока мы поднимемся еще на милю или две. Должно быть, они уже обнаружили следы нашего рейда, и их экранная стена может начать действовать в любой момент.
   Пока он говорил, корабль накренился вниз и вбок.
   "Вот оно!" он крикнул. "Подождите, все. Мы собираемся поднять нос прямо вверх! И он широко открыл панель управления ракетным двигателем.
   Глядя в один из задних иллюминаторов, я увидел туманное светящееся кольцо, и со всех сторон атмосфера приобрела слабую радужность.
   Мы были почти над разрушительной дальностью действия стены дезинтегрирующего луча, полого цилиндра аннигиляции, вырывающегося вверх из сплошного кольца генераторов, окружающих город. Это была основная система защиты Ганса, которая никогда не использовалась, кроме периодических испытаний. Они могли подозревать или не подозревать, что внутри цилиндра находится американский ракетный корабль; вероятно, они включили свои генераторы скорее из предосторожности, чтобы не допустить, чтобы кто-либо достиг позиции над городом.
   Но даже на нашей теперешней большой высоте мы были в большой опасности. Вопрос заключался в том, насколько сильно нам могли повредить сами лучи, поскольку их эффективная дальность не превышала семи-восьми миль. Большая опасность заключалась в ужасающем устремлении воздуха вниз внутри цилиндра, чтобы заменить то, что сгорало в небытие непрерывной игрой дезинтеграторов. Воздух попал в цилиндр с силой урагана. Снаружи он мчался бы к стене с ужасающей силой, но, естественно, внутри воздействие усиливалось.
   Наш корабль вибрировал и дрожал. У нас был только один шанс спастись - проложить себе путь намного выше течения. Дрейфовать вместе с ним означало в конечном счете и неизбежно быть втянутым в стену разрушения на каком-то более низком уровне.
   Но очень постепенно и рывками наше восходящее движение, судя по индикаторам, начало нарастать, и через час отчаянной борьбы мы вырвались из водоворота в разреженные верхние уровни. Ужас под нами теперь был невидим через несколько слоев облаков.
   Гиббонс вернул кораблю ровный киль и повел его на восток в один из самых ослепительно великолепных восходов, которые я когда-либо видел.
   Мы описали большой круг на юг и запад в длинном легком пикировании, потому что он отключил свои ракетные двигатели, чтобы сохранить их как можно больше. Мы ужасно использовали их запасы топлива в нашей битве со стихией. На мгновение атмосфера внизу прояснилась, и мы могли видеть побережье Джерси далеко внизу, как на большой карте.
   - Мы еще не закончили, - внезапно заметил Гиббонс, указывая на свой перископ и настраивая его на телескопическую фокусировку. - Корабль ханьцев, да еще "десантный корабль" - и он нас видел. Если он направит на нас свой луч, нам конец.
   Я зачарованно смотрел на обзорную пластину. То, что я увидел, было сигарообразным кораблем, не отличавшимся от нашего по конструкции и пропорциональным размерам портов, примерно такого же размера, как наши швуперы. Позже мы узнали, что они несли экипажи, в большинстве своем не более трех-четырех человек. Они имели обтекаемый корпус и хвостовое оперение, в которых использовались двойные рули направления "рыбий хвост" с универсальным шарниром. В работе они поднимались на большие высоты на своих мощных репеллентных лучах, затем набирали скорость либо прямым пикированием носом, либо наклонным пикированием, в котором иногда использовали репеллентный луч, наклоненный под острым углом. Он уже был над нами, хотя и в нескольких милях к северу. Он мог бы, конечно, попытаться залезть нам на хвост и "пронзить" нас своим лучом, падая на нас с большой высоты.
   Внезапно его луч вспыхнул ослепительной вспышкой, медленно устремившись вниз справа от нас. Он прошел своеобразную штопорообразную эволюцию, очевидно маневрируя, чтобы направить на нас свой луч спиральным движением.
   Гиббонс немедленно отправил наш корабль в серию эволюций, которые, должно быть, были похожи на эволюцию испуганной курицы. Поочередно он использовал прямой и обратный ракетные удары, причем в разной степени. Мы трепетали, мы резко метались вправо и влево и падали, как отвес в неуверенных движениях. Но все это время ханьский разведчик падал на нас, решительно хлестав лучом воздух вокруг нас. Один раз он прорезался под нами, не более чем в сотне футов, и мы кувырком рухнули в карман, образованный разрушением воздуха.
   Он упал в миле от нас и приближался со скоростью снаряда, когда пришел конец. Гиббонс всегда клялся, что это чистая удача. Может быть, так оно и было, но мне нравятся пилоты, которым везет именно так.
   В разгар нашего собственного головокружительного, трепещущего маневра, когда ханьский корабль приближался к нашему взору с ужасающей скоростью, а его луч медленно скользил к нам, что выглядело как неизбежное разрушение в течение секунды, я увидел, как пальцы Гиббонса щелкнули по рычаг своей ракетной пушки, и через долю секунды ханьский корабль разлетелся на куски, как глиняный голубь.
   Мы пошатнулись и бешено порхали в течение нескольких мгновений, пока Гиббонс пытался привести наш корабль в равновесие, и секция около четырех квадратных футов в борту корабля у кормы медленно рассыпалась, как ржавый металл. Его луч действительно коснулся нас, но наша взрывная ракета догнала его на тысячную долю секунды раньше.
   Часть нашего руля была уничтожена, а двигатель поврежден. Но мы смогли осторожно проплыть обратно через Джерси, к счастью, пересекли корабельные пути, не заметив больше ни одного ханьского корабля, и, наконец, остановились на небольшой поляне под деревьями, недалеко от лагеря Харта.
   ГЛАВА XI
   Новый босс
   Мы сообщили о нашем прибытии по ультрафону, и сам Большой Босс в окружении Совета был готов поприветствовать нас и узнать наши новости. В свою очередь, нам сообщили, что ночью банда рейдеров Дурной Крови, замаскированная под знаки различия Алтуна, банды на некотором расстоянии к западу от нас, разрушила несколько наших лагерей, прежде чем наши люди собрались и прогнали их. Их цель, очевидно, заключалась в том, чтобы поссорить нас с алтунами, но, к счастью, один из наших собеседников узнал лидера Дурной Крови, который был убит.
   Большой Босс мобилизовал все рейдовые силы Банды и собирался возглавить экспедицию по уничтожению Плохой Крови.
   Я оглядел мрачный круг младших боссов и понял, что судьба Америки в этот момент находится в их руках. Их характер требовал немедленного приложения всех наших усилий, чтобы отомстить за этот набег. Но стратегические нужды, на мой взгляд, совершенно ясно требовали немедленного и абсолютного истребления Синсингов. Насколько нам было известно, может пройти всего несколько часов, прежде чем эти деградировавшие люди обменяют ключи к американским ультронным секретам Ганам.
   - Насколько велика наша сила? - спросил я Харта.
   "Каждый мужчина и служанка, которых можно пощадить", - ответил он. - Это дает нам семьсот женатых и неженатых мужчин и триста девушек - больше, чем вся Банда Плохой Крови. Все вооружены ремнями, ультрофонами, ракетными ружьями и мечами, и все сражаются с ума".
   Я размышлял, как бы мне изложить дело этим решительным людям, и смутно сознавал, что они ждут моих слов.
   Наконец я начал говорить. Я не помню до сих пор, что я сказал. Я говорил спокойно, с должным учетом их увлеченности, но с глубоким убеждением. Я просмотрел информацию, которую мы собрали, пункт за пунктом, логически выстраивая свое дело и рисуя зловещую картину опасности, нависшей над этим полусоюзом между синсингами и ханами Нуйока. Я пришел в ярость, кульминацией которой, я думаю, стала клятва действовать в одиночку против наследственных врагов нашей расы, "если жители Вайоминга слепо захотят поставить групповую вражду выше чести, долга и надежд всей Америки".
   Когда я закончил, на меня снизошло великое спокойствие, как на человека, отстраненного. Примерно то же самое я чувствовал во время нескольких кризисов Первой мировой войны. Я переводил взгляд с одного лица на другое, стараясь прочесть их выражения, и был в настроении исполнить свою угрозу без дальнейшего героизма, если решение будет против меня.
   Но именно Харт быстрее меня почувствовал настроение Совета и заглянул в будущее.
   Он встал из-за ствола дерева, на котором сидел.
   "Это все решает", - сказал он, оглядывая ринг. "Я уже некоторое время чувствую, что это происходит. Я уверен, что Совет согласен со мной в том, что среди нас есть человек более способный, чем я, чтобы возглавить банду Вайоминга, несмотря на то, что у него было слишком мало времени, чтобы ознакомиться с нашими современными методами и средствами. Все, что я могу сделать, чтобы поддержать его эффективное лидерство, любой ценой, я обязуюсь сделать".
   Закончив, он подошел к тому месту, где я стоял, и, сняв с головы шлем с зеленым гребнем, составлявший его служебный знак, к моему удивлению, вложил его в мою механически вытянутую руку.
   Рев одобрения, исходивший от членов Совета, ошеломил меня. Кто-то передал эту новость остальным членам Банды, и хотя уши моего шлема были подняты, я мог слышать аплодисменты, которыми мои невидимые последователи приветствовали меня с ближних и дальних склонов холмов, лагерей и заводов.
   Моим первым шагом было удостовериться, что Телефонный Босс, сообщая эту новость членам Банды, не повторил мою речь и не упомянул о моем плане перенести атаку с Плохих Кровей на Грехов. Меня успокоило его заверение, что это не так, потому что это разрушило бы весь план. Все зависело от нашей способности удивить Синсингов.
   Так что я пообещал Совету и моим товарищам хранить тайну и позволил поверить, что мы собираемся подняться в воздух и на деревья против Дурной Крови.
   Должно быть, эта группа была сильно напугана тем, как они "жгли" эфир ультрафонными алиби и пропагандой в пользу более отдаленных банд. Это была их старая игра, и единственный способ, с помощью которого они давным-давно избежали увольнения со стороны ближайших соседей, - эти призывы к духу американского братства, адресованные бандам, находившимся слишком далеко, чтобы иметь такой опыт с ними, как павшие. на нашу судьбу.
   Я усмехнулся. Это была еще одна веская причина для изменения моих планов. Если бы мы действительно немедленно взялись за истребление Плохой Крови, было бы трудно убедить некоторые из банд в том, что мы не были поспешными и неправомерными. Существовали зависть и предубеждения. Были банды, которые отдавали бы предпочтение Дурной Крови, а не нам, и вопрос был теперь безнадежно затуманен умной ложью, которая транслировалась непрекращающимся потоком.
   Но прекращение Синсингов было бы совсем другим делом. Во-первых, я надеялся, что никто не предупредит нас о наших действиях, пока все не закончится. Во-вторых, мы получили бы неопровержимые доказательства в виде их реп-рейных кораблей и других принадлежностей их торговли с ганцами; и состояние американских предубеждений, в то время, о котором я пишу, считало торговлю с ганцами гораздо более гнусной вещью, чем даже жестокая междоусобица между бандами.
   Я немедленно созвал исполнительное заседание Совета. Я хотел провести инвентаризацию наших военных ресурсов.
   Я создал новую должность на месте, должность "Контролирующего босса", и назначил на этот пост Неда Гарлина, передав его прежнюю должность начальника отдела растений его помощнику. Я чувствовал, что мне нужен кто-то, кто связал бы отчеты о различных функциональных мероприятиях кампании и взял на себя задачу ведения записей о них с точностью до минуты.
   Я получил отчеты от начальников отдела ультрафонов, а также начальников отдела продовольствия, транспорта, боевого снаряжения, химии, электронной активности и электрофонной разведки, ультраскопов, воздушного патруля и контактной охраны.
   Мои идеи для кампании, конечно, были несколько окрашены моим опытом 20-го века, и я столкнулся с задачей разработки штабной организации, которая была бы комбинацией лучших и наиболее легко применимых принципов деловой и военной эффективности. как я знал их с точки зрения непосредственной практичности.
   Чего я хотел, так это организации, которая была бы функционально специализирована не так, как указано выше, а с точки зрения: разведки в отношении деятельности Синсингов; сведения о деятельности ханьцев; совершенство связи с собственными подразделениями; взаимодействие полевого командования; и совершенная мобилизация аварийных запасов и ресурсов.
   Потребовалось несколько часов напряженной работы с Советом, чтобы составить план. Сначала мы закрепили за каждым "Дивизионом" функциональных специалистов и оборудование в соответствии с его потребностями. Затем они, в свою очередь, были переведены новыми начальниками дивизий в полевые командования по мере необходимости или в качестве независимых или штабных подразделений. Две разведывательные дивизии были названы Белой и Желтой, что указывает на то, что одна специализировалась на американском противнике, а другая - на монголах.
   Подразделение, отвечающее за нашу собственную связь, назначение ультрафонных частот и мощностей, а также обслуживание операторов и оборудования, я назвал "Связь".
   Я назначил Билла Хирна на должность полевого босса, отвечающего за основные или отдельные боевые части, и в отдел ресурсов, я возложил всю ответственность за то небольшое количество самолетов, которые у нас были; а все проблемы с транспортом и снабжением я возложил на "Ресурсы". Функциональные начальники остались в этом подразделении.
   Наконец, мы завершили нашу организацию, назначив по мере необходимости представителей по связям между различными подразделениями.
   Таким образом, у меня был "Штаб-штаб", состоящий из начальников отделов, которые подчинялись непосредственно Неду Гарлину как начальнику управления или Вильме как моему личному помощнику. И у каждого из начальников дивизий был свой небольшой штат.
   Подводя итог нашему личному составу и ресурсам, я обнаружил, что у нас было примерно тысяча "войск", из которых около трехсот пятидесяти были в так называемых служебных дивизиях, а остальные находились в полевой дивизии Билла Хирна. Это последнее число, однако, было несколько сокращено из-за направления многочисленных небольших подразделений на обособленную службу. В целом, к тому времени, когда мы действительно приступим к бою, я рассчитал, что на самом деле имеющиеся боевые силы будут насчитывать около пятисот человек.
   У нас было всего шесть маленьких свуперов, но после нашего небольшого рейда на Ну-йок у меня в голове возник гениальный план, который должен был сделать это достаточным, поскольку запасы инертронных блоков были больше, чем я ожидал их найти. Подразделение ресурсов, упаковав ящики с припасами немного плотнее или добавив дополнительные блоки инертрона, смогло уменьшить вес каждого из них до нескольких унций. Их легко можно было спускать на воду и буксировать свуерами в любом количестве. Прицепленные к линиям ультрона, они практически не смогут оторваться.
   Весь персонал, конечно же, был снабжен парашютистами, и если каждый мужчина и девушка должным образом отрегулировали балансировку, их можно было также буксировать по воздуху, цепляясь за провода альтрона, раскачиваясь под свуперами или вытягивая их. позади них.
   В этом не было бы ничего утомительного, потому что нагрузка была бы не больше, чем при ношении гири в один или два фунта в руке, за исключением трения о воздух на высоких скоростях. Но чтобы вдвойне убедиться, что мы не потеряем никого из личного состава, я строго приказал снабдить ремни и буксирные тросы кольцами и крюками.
   Так велика была эффективность фундаментальной организации и дисциплины Банды, что мы тронулись в путь с наступлением темноты.
   Один за другим свуперы поднимались в воздух, за каждым следовал длинный шлейф или "воздушный хвост" из людей и ящиков с припасами, слегка свисавших с буксирного троса. Для удобства буксирные тросы были изготовлены из сплава альтрона, который, в отличие от самого металла, виден.
   Сначала эти "хвосты" висели вниз, но когда корабли развернулись в строю и, набирая скорость, направились на восток, к территории "Плохой крови", они стали тянуться сзади. И низко раскачиваясь с каждого корабля на сильно утяжеленных тросах, ультраскопы, ультрафоны и наблюдатели прямого видения внимательно сканировали местность, в то время как разведчики в пикниках наверху над своими приборными досками и смотровыми панелями.
   Оставив начальника управления Неда Гарлина временно руководить делами, мы с Вильмой сбросили с корабля утяжеленный трос и спустились примерно на полпути к наблюдательным постам, то есть примерно на тысячу футов. Ощущение быстрого полета вот так в воздухе, в абсолютной безопасности уверенности в инертронном поясе, было для меня одним из бесконечных восторгов.
   Когда экспедиция подошла к территории Плохой Крови, мы снова поднялись в свупер и руководили подготовкой к бомбардировке. Частью моего плана было появление и проведение атаки, как планировалось изначально.
   Примерно в пятнадцати милях от своих стоянок наши корабли остановились и некоторое время сохраняли свои позиции благодаря холостым пускам своих ракетных двигателей, чтобы дать операторам ультраскопов возможность тщательно изучить территорию под нами, так как было очень жарко. важно, чтобы этот следующий шаг в нашей программе был осуществлен со всей секретностью.
   Наконец они доложили, что земля под нами совершенно свободна от каких-либо признаков присутствия человека, и была спущена артиллерийская группа специалистов дальнего действия с дюжиной ракетных орудий, оснащенных специальными автоматическими устройствами, разработанными Отделом Ресурсов по моей просьбе. за несколько часов до нашего отъезда. Это были приборы прицеливания и измерения времени. После тщательного расчета дальности, высоты и ракетных зарядов орудия были оставлены, спрятаны в овраге, а людей снова затащили на корабль. В заранее установленный час эти беспилотные ракетные орудия автоматически начинали обстрел склонов холмов Дурной Крови, немного меняя прицел и угол возвышения с каждым выстрелом, как это делали многие наши артиллерийские орудия во время Первой мировой войны.
   Тем временем мы повернули на юг примерно на двадцать миль и приземлились, ожидая начала обстрела, прежде чем попытаемся прокрасться через проход для ханьских кораблей. В целях безопасности я полагался на то, что бомбардировка отвлечет внимание ханьских наблюдателей.
   Это была напряженная работа в ожидании, но дело прошло, как и планировалось, наша эскадра дрейфовала по маршруту достаточно высоко, чтобы хвосты кораблей с войсками и ящиками с припасами могли расчистить землю.
   При пересечении второго маршрута корабля вдоль пляжей Джерси нам не так уж удалось избежать наблюдения. Ханьский корабль мчался на очень низкой высоте. Мы поймали его электронными локационными и пеленгаторами, а также засекли его с помощью наших ультразвуков, но оно пролетело так быстро и так низко, что я счел за лучшее оставаться там, где мы приземлились во второй раз, и лежать тихо, а не поддаваться. путь и перекреститься перед ним.
   Дело было в этом. В то время как у ганцев не было таких устройств, как наши ультраскопы, с помощью которых мы могли видеть в темноте (конечно, с определенными ограничениями), а их электронные приборы были бы практически бесполезны в обнаружении нашего присутствия, поскольку все, кроме естественной электронной активности, было тщательно исключено из В нашей аппаратуре, за исключением электрофонных приемников (которые нелегко заметить), у гансов действительно имелись очень чувствительные звуковые устройства, которые с большой эффективностью работали в безветренную погоду, поскольку речь шла о звуках, исходящих из воздуха. Но "грохот земли" сильно запутал их использование этих инструментов в расположении специфических звуков, всплывающих с поверхности земли.
   Однако этот корабль, должно быть, уловил некоторый наш слабый шум своими чувствительными приборами, потому что мы услышали, как включились его электронные устройства, и получили обычный отчет о шуме командиру базового корабля. Но по характеру разговора я понял, что они не опознали его, и на самом деле их больше интересовали взрывы, которые они улавливали сейчас в землях Дурной Крови примерно в шестидесяти милях к западу.
   Сразу же после того, как этот корабль пролетел мимо, мы снова поднялись в воздух и, следуя почти тем же путем, что и я прошлой ночью, поднялись, описав длинный полукруг над океаном, повернули на север и, наконец, на запад. Однако мы взяли курс на земли синсингов к северу от Ну-йока, а не на сам город.
   ГЛАВА XII
   Палец судьбы
   Когда мы пересекли реку Гудзон, в нескольких милях к северу от города, мы сбросили несколько подразделений Желтой разведывательной дивизии с полным оснащением. Их ящики для снарядов были хорошо сбалансированы, вес каждого составлял всего несколько унций, и мужчины использовали свои парашютные накидки, чтобы облегчить падение.
   Мы пересекли реку немного выше и начали сбрасывать подразделения Белой разведки и несколько орудий дальнего и ближнего действия. Затем мы удерживали свою позицию, пока не начали поступать отчеты. Постепенно мы окружили территорию Синсингов, наши наблюдательные отряды деловито и терпеливо работали в своих локаторах и прицелах, как в воздухе, так и на земле, пока Гарлин, наконец, не обратился ко мне с замечанием:
   "Круг карты завершен, босс. У нас есть четкие локации вокруг них".
   "Позвольте мне увидеть это", - ответил я и изучил подсвеченную карту обзорной панели с ее маленькими перекрывающимися кругами света, которые указывали на точки, которые, согласно ультраскопическому наблюдению, были свободны от врага.
   Я кивнул Биллу Хирну. "Давай, Хирн, - сказал я, - и расставь своих заградителей".
   Он сказал в свой ультрафон, и три корабля начали скользить по широкому кольцу вокруг вражеской территории. Каждые несколько секунд по приказу командира отряда стрелок спускался с троса и, расстегнув застежку своего парашютного плаща, спускался в темноту внизу.
   Билл образовал две линии, параллельные реке и обращенные к ней, и охватившие между собой всю территорию врага. Сверху и снизу вдоль реки тянулись две линии обороны. Последние должны были просто удерживать свои позиции. Остальные должны были приблизиться друг к другу, толкая фугасный залп на пять миль вперед. Когда два заградительных огня встретились, обе линии должны были переключиться на заградительный огонь ближнего действия и продолжать приближаться к любому противнику, который мог дрейфовать через предыдущую огневую завесу.
   Тем временем Билл держал в воздухе свои резервы, отборный корпус из ста человек (тот же самый, что сопровождал Харта и меня в нашей битве с ханьской эскадрой), разделенный примерно поровну между "воздушными хвостами" четырех кораблей.
   Последняя перекличка по частям, ротам, дивизиям и подразделениям установила, что все наши силы заняли позиции. Никаких сообщений о деятельности ханьцев не поступало, и никакие передачи ханьцев не указывали на какие-либо подозрения в отношении нашей экспедиции. Также не было никаких указаний на то, что Синсинги знали об уготованной им судьбе. Из центра их лагеря поступили сообщения о холостых генераторах повторного луча, очевидно, тех, что были на кораблях, подаренных им ганцами - цена их измены своей расе.
   Я снова дал слово, и Хирн передал приказ своим подчиненным.
   Далеко под нами и в нескольких милях вправо и влево показались две линии заградительного огня. С большой высоты, на которую мы поднялись, они казались линиями сверкающих, мерцающих огней, а взрывы заглушались расстоянием, превращаясь в какой-то рокочущий далекий гром. Хирн и его помощники были очень заняты: измеряли, вычисляли и отдавали ультрафонные приказы командирам подразделений, что приводило к выравниванию позиций и закрытию брешей в обстреле.
   Босс Белого Отдела сообщил о крайнем замешательстве в организации Синсинг. Как и следовало ожидать, это была неэффективная банда со слабой дисциплиной, которая неоднократно обращалась за помощью к соседним бандам. Игнорируя тот факт, что монголы не использовали взрывчатые вещества на протяжении многих поколений, они, тем не менее, пришли к выводу, что на них напали ханьцы. Их бешеные передачи упорствовали в этой мысли, несмотря на нервные электрофонические расспросы самих ганцев, которым, очевидно, был слышен шум боя и которые пытались локализовать беду.
   В этот момент свупер, который я послал на юг, к городу, начал действовать в качестве отвлекающего маневра, чтобы удержать ганцев дома. Его "воздушный змей", нагруженный дальнобойщиками, используя самые фугасные ракеты, которые у нас были, висел невидимым в темноте неба и обстреливал город с расстояния около пяти миль. Целый город, по которому нужно стрелять, и цель создать в нем как можно больше шума, независимо от фактических повреждений, артиллеристы без труда попали в цель. Я мог видеть зарево города и пронзительные вспышки взрывающихся ракет. В конце концов, ганы, не зная, что происходит, вернулись к оборонительной политике и запустили в действие свой "адский цилиндр", или стену перевернутых дезинтегрирующих лучей. На этом наши бомбардировки, конечно же, закончились. Лучи были идеальной защитой, разрушая наши ракеты, когда они достигали их.
   Если бы они не отправили корабли до того, как включили лучи, и если бы в достаточном радиусе их уже не было в воздухе, все было бы хорошо.
   Я осведомился об этом у Гарлина, но он заверил меня, что Желтая разведка не сообщила о каких-либо признаках присутствия ханьских кораблей ближе 800 миль. Это, вероятно, дало бы нам свободу действий на какое-то время, так как большинство их инструментов записывали лишь несовершенно или вообще не записывали сквозь стену смерти.
   Воспользовавшись одной из смотровых площадок штабного корабля и услугами опытного оператора, я приказал ему сосредоточиться на наших линиях внизу. Я хотел крупный план мужчин в действии.
   Он начал манипулировать своими элементами управления, и хаотические тени быстро двигались по пластине, исчезая и исчезая из фокуса, пока он не достиг настройки, которая дала мне изображение лесной подстилки, по-видимому, 100 футов в ширину, с промежуточными ветвями и листвой. деревья казались тенями, растворяющимися в реальности в нескольких футах над землей.
   Я наблюдал, как один человек с искусной скоростью устанавливал свое длинноствольное ружье. Его губы слегка скривились, как будто он насвистывал, пока регулировал высокий штатив, на котором балансировала длинная трубка. Он быстро крутил ручки, управляющие наведением и подъемом орудия. Затем, вытащив из большого ящика ленту с патронами, которая сама по себе выглядела достаточно тяжелой, чтобы сломать веретенообразную треногу, он вставил ее конец в замок трубки и нажал нужную комбинацию кнопок.
   Затем он отошел в сторону и занялся тем, что внимательно вглядывался сквозь деревья впереди. Даже дрожь не сотрясала трубу, но я знал, что с промежутками меньше секунды она выпускала маленькие снаряды, которые, двигаясь под действием собственной постоянно уменьшающейся силы, взмывали в воздух дугой, чтобы упасть ровно на пять миль вперед и взорваться. с силой восьмидюймовых снарядов, таких как мы использовали в Первую мировую войну.
   Другой стрелок, футах в пятидесяти справа от него, махнул рукой и что-то крикнул ему. Затем, взяв свою трубу и треногу, он прикинул расстояние между деревьями перед собой и высоту их нижних ветвей, немного наклонился вперед, напряг мышцы и легко прыгнул футов на двадцать пять. Еще один прыжок унес его еще на двадцать футов или около того, где он начал устанавливать свою фигуру.
   Затем я приказал своему наблюдателю перейти к самому обстрелу. Он сфокусировался на нем, но это мало что показывало, кроме непрерывной серии ослепляющих вспышек, которые с обзорной панели освещали все внутреннее пространство корабля. Фокус на восемьсот футов оказался лучше. Я думал, что некоторые из наших французских и американских артиллерий 20-го века достигли предельной математической точности огня, но я никогда не видел ничего, что могло бы сравниться с точностью этой линии потрясающих взрывов, когда она неуклонно двигалась вперед, скашивая деревья. как коса срезает траву (или использовалась 500 лет назад), буквально взбалтывая землю и расколотые, взорванные останки лесных великанов, на глубину от десяти до двадцати футов.
   К этому времени две огненные завесы приблизились друг к другу, линии яркого, мерцающего, непрерывного, яркого разрушения неизбежно сжимали между собой охваченных паникой Синсингов.
   Пока я смотрел, группа из них, которые предпринимали тщетные попытки поднять в воздух свои три ретрансляционных аппарата, бросила свои усилия и бросилась в суетящуюся толпу.
   Я резко осведомился у начальника управления о тщетности этой их попытки и узнал, что ганцы, по-видимому, сомневаясь в том, что происходит, продолжали "играть осторожно" и прервали свою силовую трансляцию, после того как приказали всем своим. корабли к востоку от Alleghenies на землю, опасаясь, что эти корабли, которые они продали Sinsings, могут быть использованы против них.
   Я снова повернулся к своей обзорной панели, которая все еще была сфокусирована на центральной части произведений Синсинга. Замешательство предателей было вызвано исключительно страхом, потому что наш огонь еще не достиг их.
   Некоторые из них установили свои длинноствольные орудия и стреляли наугад через линию обстрела, а затем сдались. Они поняли, что у них нет цели для стрельбы, и нет никакой возможности узнать, находятся ли наши артиллеристы в нескольких сотнях футов или в нескольких милях от нее.
   Их ультрафонисты, которых у них было немного, стояли вокруг в напряженных позах, их телефоны в шлемах были привязаны к ушам, нервно теребя регуляторы настройки на поясе. Несомненно, они должны были определить местонахождение некоторых наших частот и подслушать многие наши отчеты и приказы. Но они были сбиты с толку и дезорганизованы. Если у них и был начальник ультрафона, то они, очевидно, не подчинялись ему организованно.
   Они начали отступать перед нашим наступающим огнем. С перемежающимся отчаянием они снова стали стрелять по нашему заграждению, и разрывы их ракет вспыхнули в широко разбросанных точках за его пределами. Некоторые из них сделали "дальний выстрел".
   Как ни странно, именно наши войска понесли первые потери в бою. Некоторые из этих дальних выстрелов случайно зафиксировали попадание, в то время как нашим людям был дан строгий приказ не превышать дистанции заградительного огня.
   В обзорной пластине ультраскопа битва выглядела так, как будто она происходила при дневном свете, возможно, в пасмурный день, а взрывы ракет казались вспышками повышенной яркости.
   Две линии обстрела находились не более чем в пятистах футах друг от друга, когда Синсинги прибегли к тактике, которую мы не предвидели. Мы заметили первыми, что они стали облегчаться, выбрасывая лишнее снаряжение. Некоторые из них в своем волнении выбросили слишком много и внезапно выстрелили в воздух. Затем несколько разрозненных плавно всплыли, за ними последовало все большее число, в то время как третьи, сохраняя баланс веса, прыгнули к закрывающимся заграждениям и высоко подпрыгнули, надеясь преодолеть их. Некоторым это удалось. Мы видели, как других развевало, как листья во время урагана, они скомкались и медленно дрейфовали вниз или же упали под шквальный огонь, их ремни слетели с тел.
   Однако в наши планы не входило позволить хоть одному из них сбежать и найти путь к Гансам. Я быстро сообщил Биллу Хирну, чтобы запасные люди в его линии подняли свои заграждения, и услышал, как он выкрикнул математическую формулу начальникам подразделений.
   Мы отступили от наших кораблей, когда взрывы поднялись в воздух в шахматном порядке, пока не достигли высоты трех миль. Я не верю, что кому-то из Синсингов, пытавшихся уплыть на свободу, это удалось.
   Но позже мы узнали, что некоторые из тех, кто перепрыгнул через заградительный огонь, ушли и в конце концов достигли Ну-йока.
   Больше всего хлопот нам доставили те, кто сумел преодолеть заградительный огонь. Я предвидел, что половина наших длинноствольных орудий поднята вверх, и я предвидел, что у нас не будет достаточно средств для организации последовательных наземных заграждений, и поэтому приказал вести заградительный огонь на две мили назад, с этих позиций наши "завесы" снова начали смыкаться, на этот раз, однако, с расчетом. взрываться не при контакте, а в тридцати футах от земли. Это оставляло Синсингам мало шансов перепрыгнуть через него или под ним.
   Постепенно два заграждения сближались, пока, наконец, не встретились, и на сером рассвете битва закончилась.
   Наши собственные потери составили сорок семь человек в сухопутных войсках, восемнадцать из которых были убиты в рукопашной схватке с теми немногими противниками, которым удалось добраться до наших позиций, и шестьдесят два человека в экипаже и "коршуновом хвосте". "сила свупера No. 4, который был обнаружен одним из вражеских ультраскопов и сбит дальнобойным огнем.
   Поскольку почти все члены Банды Грехов, насколько нам было известно, были убиты, мы считали рейд большим успехом.
   Однако это имело гораздо большее значение, чем это. Для всех нас, кто принимал участие в экспедиции, эффективность нашей тактики заграждения определенно вселяла уверенность в нашу способность победить ганцев.
   Как я указал Вильме:
   - Я все время был убежден, дорогая, что американская ракета взрывного действия - гораздо более эффективное оружие, чем дезинтеграторный луч Ганса, если мы сможем научить все наши банды использовать его систематически и скоординированно. Как оружие в руках одного человека, стреляющего по цели в прямой видимости, ракетная пушка уступает по разрушительной силе бесцельному, за исключением того, что ее дальность может быть немного больше. Беда в том, что до сих пор он использовался только так, как мы использовали наши винтовки и дробовики в 20-м веке. Возможности его применения в качестве артиллерии, при постановке заграждений, продвигающихся по земле или поднимающихся в воздух, огромны.
   "Рассеяние неизбежно обнаруживает свой источник эманации. Ракетная пушка - нет. Дис-рей может достичь своей цели только по прямой линии. Ракету можно заставить двигаться по дуге, преодолевая препятствия, к невидимой цели.
   "Мы также не должны забывать, что наши ультронисты теперь обещают нам идеальный щит против беспорядка в инертроне".
   - Однако я дрожу, Тони, дорогой, когда думаю об ужасах, которые нас ждут впереди. Ганцы хитрые. Они разработают защиту от нашей новой тактики. И они обязательно обратят против нас не только всю мощь своей мощи в Америке, но и объединенные силы Мировой Империи. В каком-то смысле это трусливая раса, но умная, как дьяволы в аду, и наследники спокойной, безжалостной и порочной настойчивости".
   "Тем не менее, - пророчествовал я, - Палец Судьбы указывает прямо на них сегодня, и если мы с вами не погибнем в битве, мы доживем до того, как Америка сотрет Желтую Морщину с лица Земли".
   1 Гидрованадат или уран и другие металлы; используется как источник соединений радия.
   ЧЕЛОВЕК, ВИДЕЛ БУДУЩЕЕ, с картины Эдмонда Гамильтона.
   Жан де Марселит, чрезвычайный инквизитор короля Франции, поднял голову от пергаментов, валявшихся на грубом столе, за которым он сидел. Его взгляд скользнул по длинной комнате с каменными стенами, освещенной факелами, к ряду солдат в кольчугах, которые стояли, как стальные статуи, у двери. Слово от него и двое из них бросились вперед.
   - Вы можете привести заключенного, - сказал он.
   Двое исчезли за дверью, и через несколько мгновений откуда-то из здания донесся лязг открывающихся засовов и скрежет тяжелых петель. Затем лязг возвращающихся солдат, и они вошли в комнату, а между ними был еще один человек со скованными руками.
   Это была прямая фигура, одетая в тусклую тунику и чулки. Его темные волосы были длинными и прямыми, а в его лице была мечтательная сила, совершенно отличная от измученных лиц солдат или неизменной маски Инквизитора. Тот мгновение рассматривал заключенного, а затем поднял один из пергаментов, лежавший перед ним, и прочел его ровным, ясным голосом.
   "Анри Лотьер, помощник парижского аптекаря, - читал он, - обвиняется в этом году нашего господина тысяча четыреста сорок четвертом в преступлении против Бога и короля, совершив преступление колдовства".
   Заключенный впервые заговорил, его голос был тихим, но уверенным. - Я не колдун, сир.
   Жан де Марселит спокойно читал с пергамента. "Многие свидетели утверждают, что в течение долгого времени та часть Парижа, которую некоторые называют Нэнли, была обеспокоена делами дьявола. То и дело слышны громовые раскаты грома, раздающиеся там с открытого поля без видимой причины. Они явно были вызваны колдуном силы, так как даже экзорцисты не могли их остановить.
   "Многие засвидетельствовали, что обвиняемый, Анри Лотьер, несмотря на известную дьявольскую природу дела, проводил много времени на рассматриваемом поле. Также засвидетельствовано, что упомянутый Анри Лотьер утверждал, что, по его мнению, удары грома не имели дьявольского происхождения и что если их изучить, то можно было бы обнаружить их причину.
   "Из-за этого возникло подозрение, что Анри Лотьер сам был колдуном, вызвавшим удары грома, за ним наблюдали, и третьего июня видели, как он рано утром отправился в нечестивое место с какими-то инструментами. Там он наблюдал, как совершает странные и дьявольские заклинания, когда внезапно грянул новый удар грома, и упомянутый Анри Лотьер действительно исчез из поля зрения в тот же миг. Этот факт засвидетельствован вне всякого сомнения.
   "Новости распространились, многие сотни наблюдали за полем в тот день. В ту ночь перед полуночью раздался еще один удар грома, и эти сотни видели, как названный Анри Лотьер появился в центре поля так же быстро и так же странно, как и исчез. Охваченные страхом сотни людей вокруг поля слышали, как он рассказывал им, как с помощью дьявольской силы он ушел на сотни лет в будущее, что, несомненно, возможно только для дьявола и его приспешников, и слышали, как он произносил другие богохульства, прежде чем они схватились за него. его и привели его к Инквизитору Короля, умоляя, чтобы он был сожжен и его колдовство таким образом было остановлено.
   "Поэтому, Анри Лотьер, поскольку вас видели исчезающим и вновь появляющимся, как могли делать только слуги зла, и многие слышали, как вы произносили упомянутые богохульства, я должен объявить вас колдуном, приговоренным к смерти в огне. . Однако, если есть что-то, что вы можете выдвинуть в качестве смягчения вашего черного преступления, вы можете сделать это сейчас, прежде чем вам будет вынесен окончательный приговор.
   Жан де Марсела отложил пергамент и поднял глаза на пленника. Последний на мгновение быстро огляделся, в его глазах на мгновение промелькнула паника, а затем, казалось, успокоилась.
   -- Ваше величество, я не могу изменить приговор, который вы мне вынесете, -- сказал он тихо, -- но я хотел бы рассказать однажды, что со мной случилось и что я видел. Разрешите мне рассказать это от начала до конца?
   Инквизитор склонил голову, и Анри Лотьер заговорил, его голос набирал силу и пыл, когда он продолжал.
   * * * *
   "Сир, я, Анри Лотьер, не колдун, а простой помощник аптекаря. Мне всегда было свойственно, с самой ранней юности, желать углубляться в вопросы, неизвестные людям; тайны земли, моря и неба, знание, скрытое от нас. Я хорошо знал, что это безнравственно, что Церковь учит всему, что нам нужно знать, и что небеса хмурятся, когда мы вникаем в ее тайны, но мое желание знать было настолько сильным, что много раз я занимался запретными вещами.
   "Я стремился узнать природу молнии, и способ полета птиц, и то, как рыбы могут жить под водой, и тайну звезд. Поэтому, когда в той части Парижа, где я жил, стали слышны эти удары грома, я испугался их не так сильно, как мои соседи. Я стремился узнать только то, что их вызывает, ибо мне казалось, что их причину можно узнать.
   "Поэтому я стал ходить в ту область, из которой они вышли, изучать их. Я ждал в нем и дважды сам слышал великие удары грома. Я думал, что они пришли из центра поля, и я изучил это место. Но я не мог видеть там ничего, что их вызывало. Я копался в земле, часами смотрел в небо, но ничего не было. И все же время от времени раздавались удары грома.
   "Я по-прежнему продолжал ходить в поле, хотя знал, что многие соседи шептались, что я занимаюсь колдовством. В то утро третьего июня мне пришло в голову взять в поле некоторые инструменты, например магнитные камни, чтобы посмотреть, можно ли с их помощью чему-нибудь научиться. Я пошел, несколько суеверных последовали за мной на расстоянии. Я добрался до центра поля и приступил к запланированным исследованиям. Затем внезапно грянул еще один удар грома, и вместе с ним я пропал из поля зрения тех, кто следовал за мной и наблюдал, исчез из поля зрения.
   "Сир, я не могу точно описать, что произошло в тот момент. Я услышал, как со всего воздуха вокруг меня раздался раскат грома, оглушив мои уши своим ужасным взрывом звука. И в тот самый момент, когда я это услышал, меня словно ударил ужасный ветер, и мне показалось, что я падаю вниз через ужасающие глубины. Затем сквозь адский грохот я почувствовал, что натыкаюсь на твердую поверхность, и звуки вокруг меня быстро стихли.
   "Я невольно закрыл глаза при сильном ударе грома, но теперь медленно открыл их. Я огляделся вокруг себя, сначала в оцепенении, а потом в растущем изумлении. Потому что я вовсе не был в том знакомом поле, сир, в котором я был за мгновение до этого. Я находился в комнате, лежащей на полу, и это была такая комната, какой я никогда раньше не видел.
   "Его стены были гладкими, белыми и блестящими. В стенах были окна, и они были закрыты листами стекла, такими гладкими и прозрачными, что казалось, будто смотришь не сквозь стекло, а сквозь прозрачное отверстие. Пол был каменный, гладкий и бесшовный, как будто высеченный из одной большой скалы, но в каком-то смысле вовсе не каменный. В нем был вставлен большой круг из гладкого металла, и именно на нем я лежал.
   "Вокруг комнаты было много великих вещей, подобных которым я никогда не видел. Некоторые казались из черного металла, казались приспособлениями или какими-то машинами. Черные шнуры проволоки соединяли их друг с другом, а из части доносился жужжащий звук, который не прекращался. У других спереди были закреплены стеклянные трубки и квадратные черные пластины, на которых было множество блестящих ручек и пуговиц.
   "Раздался звук голосов, и я обернулась и увидела, что надо мной склонились двое мужчин. Они были такими же людьми, как и я, но в то же время они не были похожи ни на кого из мужчин, которых я когда-либо встречал! Один был седобородый, а другой пухлый и без лица. Ни на одном из них не было ни плаща, ни туники, ни чулок. Вместо этого они носили свободные и прямые одежды из ткани.
   "Они оба были сильно взволнованы, казалось, и говорили друг с другом, как обо мне. Я моментально уловил пару слов из их речи и обнаружил, что они говорят по-французски. Но это был не тот французский, который я знал, он был таким странным и с таким количеством новых слов, что это был почти другой язык. Однако я мог понять смысл того, что они говорили.
   "Нам удалось!" - взволнованно кричал пухлый. - Наконец-то мы кого-то провели!
   "Они никогда не поверят в это", - ответил другой. "Они скажут, что это подделка".
   "'Бред какой то!' закричал первый. - Мы можем сделать это снова, Растин. мы можем показать их перед их собственными глазами!
   "Они приближаются ко мне, видя, как я смотрю на них.
   "'Откуда ты?' - крикнул пухлолицый. "В какое время - в каком году - в каком веке?"
   -- Он не понимает, Тикур, -- пробормотал седобородый. "Какой сейчас год, мой друг?" он спросил меня.
   "Я нашел голос, чтобы ответить. -- Конечно, господа, кто бы вы ни были, вы знаете, что сейчас тысяча четыреста сорок четвертый год, -- сказал я.
   Это снова вызвало у них оживленную болтовню, из которой я мог разобрать только слово кое-где. Они подняли меня, видя, как мне больно и слабо, и усадили в странное, но очень удобное кресло. Я был ошеломлен. Они все еще возбужденно разговаривали, но наконец белобородый, Растин, повернулся ко мне. Он заговорил со мной очень медленно, так что я ясно его понял, и спросил мое имя. Я сказал ему.
   "Анри Лотьер, - повторил он. - Что ж, Анри, ты должен попытаться понять. Вы находитесь не сейчас в 1444 году. Вы находитесь в пятистах годах в будущем, или в том, что вам кажется будущим. Это 1944 год.
   "А мы с Растином выдергивали тебя из твоего времени целых пять столетий", - сказал другой, ухмыляясь.
   "Я перевел взгляд с одного на другого. - Господа, - взмолился я, и Растин покачал головой.
   "Он не верит, - сказал он другому. Потом мне: "Где ты был незадолго до того, как очутился здесь, Анри?" он спросил.
   "В поле на окраине Парижа, - сказал я.
   "Ну, посмотри в это окно и посмотри, веришь ли ты себе в свой Париж 15-го века".
   * * * *
   "Я подошел к окну. Я выглянул. Матерь Божия, какое зрелище предо мною! Знакомые серые домики, открытые поля за ними, прохожие на грязных улицах - все это исчезло, и вокруг меня лежал новый и страшный город! Его широкие улицы были выложены камнем, а по обе стороны от них возвышались огромные многоуровневые здания. Множество людей, одетых так же, как те двое рядом со мной, двигались по улицам, а также странные повозки или повозки, не запряженные лошадьми или быками, которые носились взад и вперед с невообразимой скоростью! Я отшатнулся к стулу.
   "Теперь ты веришь, Анри?" - спросил белобородый Растин достаточно любезно, и я слабо кивнул. Мой мозг закружился.
   "Он указал на металлический круг на полу и машины вокруг комнаты. - Это то, что мы использовали, чтобы перебросить вас из вашего времени в это, - сказал он.
   "Но как, господа?" Я попросил. "Ради бога, как ты можешь переносить меня из одного времени в другое? Вы стали богами или дьяволами?
   "Ни того, ни другого, Анри, - ответил он. "Мы просто ученые, физики - люди, которые хотят знать столько, сколько может знать человек, и которые проводят свою жизнь в поисках знаний".
   "Я почувствовал, как ко мне возвращается уверенность. Это были люди, о которых я мечтал когда-нибудь. "Но что вы можете сделать со временем?" Я попросил. "Разве время не вещь неизменная, неизменная?"
   "Оба покачали головами. - Нет, Анри, это не так. Но недавно наши ученые это выяснили.
   "Они продолжали рассказывать мне вещи, которые я не мог понять. Казалось, они говорили, что их знающие люди нашли время простым измерением или измерением, таким же, как длина, ширина или толщина. Они с благоговением называли имена, которых я никогда не слышал, - Эйнштейн, де Ситтер и Лоренц. Я был в лабиринте от их слов.
   "Они сказали, что точно так же, как люди используют силу для перемещения или вращения материи из одной точки по трем известным измерениям в другую, так и материю можно было бы вращать из одной точки во времени, четвертого измерения, в другую, если бы использовалась правильная сила. Они сказали, что их машины производили эту силу и прикладывали ее к металлическому кругу за пятьсот лет до этого времени.
   "Они пытались это сделать много раз, говорили они, но в то время ничего не было на месте, и они не вращали ничего, кроме воздуха над ним, от одного момента к другому и наоборот. Я рассказал им о раскатах грома, которые были слышны в этом месте в поле и которые меня заинтересовали. Они сказали, что они были вызваны изменением воздуха над местом от одного раза к другому в их испытаниях. Я не мог понять этих вещей.
   "Тогда они сказали, что я случайно оказался на месте, когда они снова обратились к своим силам, и поэтому меня переместили из моего времени в их. Они сказали, что всегда надеялись заполучить таким образом кого-нибудь из далеких времен, поскольку такой человек был бы доказательством для всех других знающих людей того, что они были в состоянии сделать.
   "Я не мог понять, а они увидели и сказали мне не бояться. Я не был напуган, но взволнован тем, что я видел вокруг себя. Я спросил об этих вещах, и Растин и Тикур засмеялись и объяснили мне некоторые из них, как могли. Многого они говорили, чего я не понимал, но мои глаза видели чудеса в этой комнате, о которых я никогда не мечтал.
   "Мне показали такую штуку, как маленькая стеклянная бутылка с проводами внутри, а затем сказали нажать на кнопку под ней. Я так и сделал, и бутылка засияла ярким светом, превосходящим яркость десятков свечей. Я отшатнулся, но они засмеялись, и когда Растин снова коснулся кнопки, свет в стеклянной штуковине исчез. Я увидел, что на потолке было много таких вещей.
   "Они также показали мне круглый черный предмет из металла с колесом на конце. Ремень проходил вокруг колеса и вокруг меньших колес, связанных со многими машинами. Они коснулись рычага на этом объекте, и от него исходил звук гудения, и колесо вращалось очень быстро, вращая все машины ремнем. Он вращался быстрее, чем мог бы повернуть любой человек, но когда они снова коснулись рычага, его вращение прекратилось. Они сказали, что это была сила молнии в небе, которую они использовали, чтобы сделать свет и повернуть это колесо!
   "Мой мозг перевернулся от чудес, которые они показали. Один взял со стола инструмент, который поднес к лицу, сказав, что он созовет других ученых или людей знания, чтобы они увидели их эксперимент этой ночью. Он говорил в инструмент, как бы обращаясь к разным людям, и давал мне слышать голоса из него, отвечающие ему! Они сказали, что люди, которые ответили, были отделены от него лигами!
   "Я не мог поверить - и все же каким-то образом я верил! Я был наполовину ошеломлен удивлением и все же взволнован. Белобородый Растин увидел это и подбодрил меня. Потом принесли маленькую коробочку с отверстием, положили на коробку черный диск и заставили его каким-то образом вращаться. Женский голос доносился из отверстия коробки, напевая. Я вздрогнул, когда мне сказали, что эта женщина умерла много лет назад. Могли ли так говорить мертвые?
   * * * *
   "Как мне описать то, что я там увидел? Там была еще одна коробка или шкаф, тоже с отверстием. Я думал, что это было похоже на то, из которого я слышал пение мертвой женщины, но они сказали, что оно было другим. Они нажали на нем кнопки, и оттуда раздался голос, говорящий на языке, которого я не знал. Они сказали, что этот человек говорил за тысячи лиг от нас, в чужой стране, за неизведанным западным океаном, и все же он, казалось, говорил рядом со мной!
   "Они увидели, как я был поражен этими вещами, и дали мне вина. Тут я приободрился, ибо вино, по крайней мере, было таким же, как всегда.
   "Ты хочешь увидеть Париж - Париж нашего времени, Анри?" - спросил Растин.
   - Но это другое - ужасное, - сказал я.
   "Мы возьмем вас, - сказал Тикур, - но сначала ваша одежда..."
   "У него было длинное легкое пальто, которое они заставили меня надеть, которое закрывало мою тунику и чулки, и шляпу причудливой круглой формы, которую они надели мне на голову. Затем меня вывели из здания на улицу.
   "Я с изумлением смотрел на эту улицу. По обе стороны от него была возвышенность, по которой двигались взад и вперед многие сотни людей, одетых по странной моде. Многие, как Растин и Тикур, казались благородными, но, несмотря на это, не носили меча или даже кинжала. Не было ни рыцарей, ни оруженосцев, ни священников, ни крестьян. Все выглядели одинаково одетыми.
   "Маленькие хлопцы бегали взад и вперед, продавая как бы листы очень тонкого белого пергамента, многократно сложенные и исписанные. Растин сказал, что они записали в них все, что произошло во всем мире, даже всего несколько часов назад. Я сказал, что на то, чтобы написать хотя бы один из этих листов, у клерка ушло бы много дней, но они сказали, что письмо делается каким-то образом очень быстро машинами.
   "По широкой каменной улице между двумя приподнятыми дорожками носились взад и вперед странные машины, которые я видел из окна. Ни одно животное не тянуло и не толкало никого из них, но они никогда не прекращали своего стремительного бега и несли множество людей с немыслимой скоростью. Иногда те, кто шел, становились перед мчащимися машинами, и тогда от них исходил ужасный предостерегающий рык или стоны, заставлявшие идущих отступать.
   "Один из автомобилей стоял перед нами на краю дорожки, мы вошли в него и сели рядом на мягкое кожаное сиденье. Тикур сидел за рулем на столбе, рядом с ним были рычаги. Он коснулся их, и откуда-то из машины донесся жужжащий звук, а затем она тоже понеслась вперед. Он мчался по улице все быстрее и быстрее, но ни один из них не казался испуганным.
   "Многие тысячи этих автомобилей быстро двигались по улицам вокруг нас. Мы прошли мимо больших зданий и по более широким улицам, мои глаза и уши онемели от того, что я увидел вокруг себя. Потом здания стали меньше, после того как мы прошли через них много миль, и мы проезжали окраину города. Я с трудом мог поверить, что нахожусь в Париже.
   "Мы подошли к большому ровному и открытому полю за городом, и там Тикур остановился, и мы вышли из машины. В конце поля стояли большие здания, и я видел, как из них по полю катились другие машины, отличные от тех, что я до сих пор видел, с плоскими крыльями по обеим сторонам. Они катились по полю очень быстро, а потом я вскрикнул, увидев, как они поднимаются с земли в воздух. Матерь Божья, они летели! Люди в них летели!
   "Растин и Тикур отвели меня к большим зданиям. Там они поговорили с мужчинами, и один из них выдвинул одну из крылатых машин. Растин велел мне войти, и хотя я ужасно боялся, меня влекло слишком ужасное очарование. Тикур и Растин вошли следом за мной, и мы сели на места рядом с другим мужчиной. Перед ним были рычаги и кнопки, а в передней части автомобиля была большая вещь, похожая на двойное весло или весло. Раздался громкий рев, и это двойное лезвие начало вращаться так быстро, что я не мог его видеть. Затем машина стремительно покатилась вперед, ударяясь о землю, а потом перестала трястись. Я посмотрел вниз, потом вздрогнул. Земля была уже далеко внизу! Я тоже летал в воздухе!
   "Мы неслись вверх с ужасной скоростью, которая неуклонно возрастала. Грохот автомобиля был ужасающим, и, пока человек у рычагов менял свое положение, мы кружились и летали вниз и вверх, как птицы. Растин пытался объяснить мне, как летает машина, но все было слишком чудесно, и я не мог понять. Я только знал, что меня охватило дикое волнующее возбуждение и что это стоило жизни и смерти, чтобы лететь таким образом, хотя бы раз, как я всегда мечтал, что когда-нибудь это сделают люди.
   "Все выше и выше мы привыкали. Земля лежала далеко внизу, и теперь я увидел, что Париж действительно был могучим городом, его огромная масса зданий простиралась почти до самого горизонта под нами. Могущественный город будущего, на который мне было дано смотреть!
   "Были и другие крылатые машины, носящиеся в воздухе вокруг нас, и они сказали, что многие из них начинают или заканчивают путешествие на сотни лиг в воздухе. Затем я вскрикнул, увидев в воздухе огромную фигуру, приближающуюся к нам. Это было много стержней в длину, сужающихся к концу на обоих концах, огромный корабль, плывущий по воздуху! В его нижней части были большие каюты, и в них мы видели, как люди смотрели наружу, входили и уходили внутрь, даже танцевали! Они рассказали мне, что огромные воздушные корабли, подобные этому, плывут взад и вперед на тысячи лиг с сотнями внутри них.
   "Огромный воздушный корабль пронесся мимо нас, а затем наша крылатая машина начала снижаться. Он плавно кружил над полем, как парящая птица, и, когда мы приземлились там, Растин и Тикур повели меня обратно к наземному транспортному средству. Был уже поздний полдень, солнце склонялось к западу, и к тому времени, когда мы вкатились обратно в большой город, спустилась тьма.
   "Но в том городе не было темноты! Повсюду в нем были огни, сверкающие яркие огни, которые сияли от его могучих зданий, мигали, горели и текли, как вода, огромными символами по зданиям над улицами. Их взгляд был подобен дневному! Мы остановились перед большим зданием, куда меня привели Растин и Тикур.
   "Вероятно, он был внутри, и в нем стояло много людей рядами на рядах сидений. Сначала я подумал, что это собор, но вскоре понял, что это не так. Стена в одном ее конце, на которую смотрели все в ней, имела на себе изображения людей огромных размеров, и эти картины двигались, как живые! И говорили они друг с другом тоже, как будто живыми голосами! Я дрожал. Какая магия!
   "С Растином и Тикуром на сиденьях рядом со мной я завороженно смотрел фотографии. Это было все равно, что смотреть через большое окно в странные миры. Я увидел море, как бы бьющееся и ревущее там передо мной, а потом увидел на нем корабль, огромный корабль невероятных размеров, без парусов и весел, вмещавший тысячи людей. Мне казалось, что я нахожусь на этом корабле, когда я смотрел, казалось, что я двигаюсь вперед вместе с ним. Мне сказали, что он плывет над западным океаном, который никогда не пересекал человек. Я боялся!
   "Затем еще одна сцена, с корабля появляется земля. Огромная статуя, поддерживающая факел, и мы на корабле, казалось, проплывали под ней. Говорили, что корабль приближается к городу, городу Нью-Йорку, но промахи спрятались перед нами. Потом вдруг туман перед кораблем рассеялся, и передо мной показался город.
   * * * *
   "Матерь Божия, какой город! Восхождение на ряд огромных гороподобных зданий, которые стремились ввысь, словно взобрались на самое небо! Их пронзали далекие узкие улочки, и на картине нам казалось, что мы спускаемся с корабля, чтобы пройти по этим улочкам города. Это был невероятный город безумия! Улицы и пути были просто пропастями между падающими с неба зданиями! Люди - люди - люди - миллионы и миллионы их мчались по бесконечным улицам. Туда-сюда тоже метались бесчисленные наземные транспортные средства, и другие, разные, что грохотали над улицами, и еще другие под ними!
   "Крылатые летающие машины и большие воздушные корабли носились взад и вперед над титаническим городом, а в водах вокруг него приближались большие морские корабли и меньшие корабли, о которых человек никогда не мог и мечтать, которые простирались из могучего города на все стороны. стороны. А с наступлением тьмы город запылал живым светом!
   "Картины менялись, показывали другие могучие города, но не такие страшные, как этот. Он показал великие механизмы, которые ужаснули меня. Гигантские металлические штучки, которые в одно мгновение выкопали из земли столько, сколько человек мог бы выкопать за несколько дней. Огромные вещи, из которых лился расплавленный металл, как вода. Другие поднимали грузы, которые не могли передвинуть сотни людей и волов.
   "Они показали рядом со мной таких знающих людей, как Растин и Тикур. Некоторые были целителями, производившими чудесные исцеления способом, который я не мог понять. Другие смотрели через гигантские трубы на звезды, и картины показывали то, что они видели, показывали, что все звезды были большими солнцами, подобными нашему солнцу, и что наше солнце больше земли, что земля движется вокруг него, а не наоборот! Как такое могло быть, недоумевал я. И все же они говорили, что это так, что земля круглая, как яблоко, и что вместе с другими землями, подобными ей, планеты движутся вокруг солнца. Я слышал, но едва мог понять.
   "Наконец Растен и Тикур вывели меня из этого места живых картин к своей наземной машине. Мы снова пошли по улицам к их зданию, где я впервые очутился. Когда мы шли, я видел, что никто не оспаривал мое право идти и не спрашивал, кто мой лорд. И Растин сказал, что теперь ни у кого нет лордов, но что все они были лордами, королями, жрецами и дворянами, имеющими не больше власти, чем кто-либо в стране. Каждый был сам себе хозяин! Это было то, на что я едва смел надеяться в свое время, и это, я думал, было величайшим из всех чудес, которые они показали мне!
   Мы снова вошли в их здание, но Растен и Тикур сначала отвели меня в другую комнату, а не в ту, в которой я оказался. Они сказали, что их мужи знания собрались там, чтобы услышать об их подвиге и убедиться в этом.
   "Ты не побоялся бы вернуться в свое время, Анри?" - спросил Растин, и я покачал головой.
   "Я хочу вернуться к нему, - сказал я им. "Я хочу рассказать своим тамошним людям, что я видел - какое будущее они должны искать".
   "А если они не поверят тебе?" - спросил Тикур.
   "И все же я должен идти - должен сказать им, - сказал я.
   "Растин схватил меня за руку. - Ты мужчина, Анри, - сказал он. Затем, отбросив плащ и шляпу, которые я носил снаружи, они пошли со мной в большую комнату с белыми стенами, где я впервые оказался.
   "Теперь он был ярко освещен множеством блестящих стеклянных предметов на потолке и стенах, и в нем было много мужчин. Все они странно смотрели на меня и на мою одежду и так возбужденно говорили, что я не мог понять. Растин начал к ним обращаться.
   "Кажется, он объяснял, как перенес меня из моего времени в его. Он использовал много терминов и слов, которые я не мог понять, непонятные отсылки и фразы, а я мало что мог понять. Я снова услышал имена Эйнштейна и Де Ситтера, которые я слышал прежде, часто повторяемые этими людьми, когда они спорили с Растеном и Тикуром. Казалось, они спорили обо мне.
   "Один большой человек говорил: "Невозможно! Говорю тебе, Растин, ты обманул этого парня!
   - Растин улыбнулся. - Вы не верите, что мы с Тикуром перенесли его сюда из его собственного времени через пять столетий?
   Ему ответил хор возбужденных негативов. Он заставил меня встать и поговорить с ними. Они задавали мне много вопросов, часть из которых я не мог понять. Я рассказал им о своей жизни, и о городе моего времени, и о короле, и священнике, и о знати, и о многих простых вещах, о которых они, казалось, совершенно не знали. Некоторые, казалось, поверили мне, но другие нет, и снова вспыхнул их спор.
   "Есть способ уладить спор, джентльмены, - наконец сказал Растин.
   "'Как?' все плакали.
   "Тикур и я перенесли Анри через пять столетий, вращая временные измерения в этом месте, - сказал он. - Предположим, мы изменим это вращение и отправим его обратно на ваших глазах - это будет доказательством?
   "Они все сказали, что будет. Растин повернулся ко мне. - Встань на металлический круг, Анри, - сказал он. Я так и сделал.
   "Все очень внимательно смотрели. Тикур быстро что-то сделал с рычагами и кнопками механизмов в комнате. Они загудели, и на некоторых из стеклянных трубок исходил голубой свет. Все молчали, наблюдая за тем, как я стою на металлическом круге. Я взглядом Растина и что-то во мне заставило меня попрощаться с ним. Он махнул рукой и улыбнулся. Тикур нажал еще несколько кнопок, и гул механизмов стал громче. Затем он потянулся к другому рычагу. Все в комнате были напряжены, и я был напряжен.
   "Затем я увидел, как шевельнулась рука Тикура, когда он поворачивал один из многочисленных рычагов.
   "Ужасный удар грома, казалось, разразился вокруг меня, и, когда я закрыл глаза от его удара, я почувствовал, что кружусь и падаю в то же время, как если бы в водоворот, как я делал раньше. Ужасное ощущение падения мгновенно прекратилось, и звук стих. Я открыл глаза. Я лежал на земле в центре знакомого поля, с которого исчез несколько часов назад, утром того дня. Однако сейчас была ночь, потому что в тот день я провел пятьсот лет в будущем.
   "Вокруг поля собралось много людей, испуганных, и они кричали, а некоторые бежали, когда я появился в раскате грома. Я пошел к тем, кто остался. Мой разум был полон вещей, которые я видел, и я хотел рассказать им об этих вещах. Я хотел рассказать им, как они должны работать, чтобы приблизиться к этому будущему чудесному времени.
   "Но они не слушали. Не успел я и минут поговорить с ними, как они закричали на меня, как на колдуна и богохульника, и схватили меня, и привели сюда к инквизитору, к вам, сир. И вам, сир, я сказал правду во всем. Я знаю, что, поступая так, поставил печать на своей судьбе и что только колдун может рассказать такую историю, но, несмотря на это, я рад. Рад, что рассказал хотя бы одному из этого времени о том, что видел пять веков в будущем. Рад, что увидел! Рад, что увидел то, что когда-нибудь должно произойти...
   * * * *
   Неделю спустя Анри Лотьера сожгли. Жан де Марселе, оторвав взгляд от бесконечных пергаментных обвинений и экзаменов в тот день, посмотрел в окно на густой клуб черного дыма, поднимавшийся с далекой площади.
   "Странный этот, - подумал он. - Колдун, конечно, но такой, какого я никогда раньше не слышал. Интересно, - прошептал он полушепотом, - была ли доля правды в этом его диком рассказе? Будущее - кто может сказать - что можно сделать?
   В комнате воцарилась тишина, он на мгновение задумался, а затем встряхнулся, словно избавляясь от нелепых домыслов. - Но тише - хватит этих безумных фантазий. Они примут меня за колдуна, если я поддамся этим диким фантазиям и видениям будущего ".
   И снова нагнувшись пером к лежавшему перед ним пергаменту, он серьезно продолжил свою работу.
   ПУТЕШЕСТВЕННИК ВО ВРЕМЕНИ, с картины Августа Дерлета.
   "Скажи мне, сколько сейчас времени, - сказал Харриган одним поздним летним днем в баре на Мэдисон-стрит. "Я хотел бы знать."
   - Измерение, - ответил я. "Все это знают".
   "Хорошо, разрешено. Я знаю, что пространство - это измерение, и вы можете двигаться вперед или назад в пространстве. И, конечно же, вы все время продолжаете стареть".
   - Элементарно, - сказал я.
   "Но что произойдет, если вы сможете перемещаться назад или вперед во времени? Вы стареете или молодеете, или сохраняете статус-кво?"
   - Я не знаток времени, Текс. Ты знаешь кого-нибудь, кто путешествовал во времени?
   Харриган пожал плечами, отметив мой вопрос. "Это то, чего я тоже не мог вынести из Вандеркампа. Он предположил, что знает все остальное.
   - Вандеркамп?
   "Он был одним из тех странных людей, с которыми всегда сталкивается репортер. Жил в Нью-Йорке - в центре, недалеко от Бауэри. Мужчине лет сорока, я бы сказал, но немного старомоден. Голландское происхождение и тема Нового Амстердама, который, если вы не знаете, был первоначальным названием Нью-Йорка.
   - Не обращайте внимания на то, что я перебиваю, - вмешался я. "Но я не совсем понимаю, какое отношение Вандеркамп имеет к времени как измерению".
   "О, он был тронут этой темой. Он утверждал, что путешествовал в нем. Дело в том, что он изобрел машину для путешествий во времени.
   "Ты определенно встречаешься с чокнутыми, Текс!"
   "Не я!" Он благодарно ухмыльнулся и склонился над барной стойкой. "Но у Вандеркампа были самые смелые мечты. И, в конце концов, ему удалось провести самый искусный фокус из всех. В то время я был на "Бруклин Энтерпрайз " ; Я провел там около года. Особые черты, хоть я и был на репортерской зарплате. Вандеркамп был в некотором роде местной знаменитостью; он писал статьи о первых голландцах в Нью-Йорке, номенклатуре голландцев, истории голландских топонимов и т.п. Он ловко обращался с ручкой и столь же ловко обращался с инструментами. Он был электриком-любителем, плотником, маляром и утверждал, что является экспертом в области генеалогии".
   - И он построил машину для путешествий во времени?
   - Так он сказал. Он дал мне довольно тяжелое время этого. Он был бойким болтуном, и половину времени я не знал, приду я или уйду. Он держал меня в напряжении, считая само собой разумеющимся, что я принимаю его основные положения. Я оказался рядом с ним по наводке. Он мог быть молчаливым, как моллюск, но его сестра время от времени проговаривалась, и в этом случае она рассказала одному из своих друзей в продуктовом магазине, что ее брат изобрел машину, которая снимает его на путешествия в прошлое. Это выглядело как рутинная ерунда, но Блейк, решивший, что войдет в " Энтерпрайз ", а что нет, отправил меня на Манхэттен за чем-то для газеты, исходя из теории, что, поскольку Вандеркамп был хорошо известен в Бруклине, хорошая копия соседства.
   "Вандеркамп был зорким человечком, около пяти футов ростом, и я ударил его в нужный момент. Его сестра сказала, что он только что вернулся из поездки - она предоставила мне самому делать выводы о том, что это за поездка, - и я застала его в легком припадке гнева. На самом деле он был слишком расстроен, чтобы вести себя агрессивно, что больше соответствовало его натуре.
   "Правда ли, хотел я знать, что он изобрел машину, которая путешествует во времени?
   "Он не скрывал этого. "Конечно," сказал он. "Я использую его в течение последнего месяца, и если бы моя сестра не решила проболтаться, никто бы еще не узнал об этом. что насчет этого?'
   "Вы верите, что он может перенести вас назад или вперед, в прошлое или будущее?"
   "Я выгляжу сумасшедшим? Я так сказал, не так ли?
   "Теперь, на самом деле, он действительно выглядел сумасшедшим. В отличие от большинства кандидатов из моего досье квиров, Вандеркамп на самом деле выглядел как сумасшедший. У него был дикий взгляд и постоянно работающий рот; он часто моргал и запинался, когда был взволнован. В чертах лица он был таким же голландцем, как и предполагало его имя. Ну, мы некоторое время болтали взад и вперед, но я остался с ним, и в конце концов он отвел меня в сарай, пристроенный к его дому, и показал мне хитроумное изобретение, которое он построил.
   "Это было похоже на топ. Первое, о чем я подумал, был Брик Брэдфорд, и, прежде чем я смог поймать себя, я спросил: "Это чистый Брик Брэдфорд?"
   "Он и волоса не повернул. "Ни в коем случае", - ответил он. Герберт Уэллс был там первым. Я в долгу перед Уэллсом.
   "Понятно, - сказал я.
   "Что за черт! эй выстрелил в ответ. "Вы думаете, что я такой же сумасшедший, как фруктовый пирог".
   "Идею путешествия во времени трудно проглотить, - сказал я.
   "'Конечно да. Но я, я делаю это. Вот и все.
   "Если вы не возражаете, г. Вандеркамп, - сказал я, - я тупица в научных вопросах. У меня есть все, что я могу сделать, чтобы отличить гайку от болта.
   "В это я верю, - сказал он.
   "Так как ты путешествуешь во времени?"
   "Послушайте, - сказал он, - время - такое же измерение, как и пространство. Вы можете идти вверх или вниз по этой линейке, - он схватил стальную линейку и помахал ею передо мной, - из любой заданной точки. Но ты двигаешься. В измерении времени вам только кажется, что вы двигаетесь. вы стоите на месте; ход времени. Ты понял?'
   "Мне пришлось признаться, что я этого не делал.
   "Он попытался снова, с явно натянутым терпением. Судя по тому, что я мог понять из того, что он сказал, для него было возможно - так он считал - войти в свою машину, повернуть несколько ручек, нажать несколько кнопок, расслабиться на любой заданный период времени и в конечном итоге оказаться там, где он хотел. - назад в прошлое или вперед в будущее. Но где бы он ни оказался, он все еще оставался на том же месте. Другими словами, был ли он в 1492 году или в 2092 году, место, куда он вышел из своей машины времени, по-прежнему было его нынешним адресом.
   "Честно говоря, это было выше моих сил, но я подумал, что пока он немного тронут, не будет никакого вреда, если я подшушу над ним. Я дал понять, что понял, и спросил его, где он был в последний раз.
   "Его лицо поникло, лоб нахмурился, и он сказал: "Я был впереди на тридцать лет". Он сердито покачал головой. "Какое время! Мне будет семьдесят, а вам и того не будет, мистер Кинг. Харриган. Но мы будем в эпицентре самой ужасной атомной войны, о которой вы когда-либо мечтали.
   "Это было до Хиросимы, совсем немного. Я не знал, о чем он говорил, но у меня возникает странное чувство время от времени, когда я думаю о том, что он сказал, тем более что с тех пор прошло еще меньше тридцати лет.
   "Не время здесь жить, - продолжал он. "Прямые попадания по всему району. Чтобы ты делал?'
   "Я выйду, - сказал я.
   "Я так и думал, - сказал он. - Но такая война ведет к долгому пути. Длинный путь. И я человек, который любит свой комфорт, разумно. Я не собираюсь заводить хозяйство в экваториальной Африке или в лесах Бразилии".
   "Что вы видели через тридцать лет, мистер Уайт? Вандеркамп? Я спросил его.
   "Все полетело к чертям", - ответил он. "Ни одного здания на всем Манхэттене". Он ухмыльнулся и добавил: "И все, кто будет жить здесь в это время, будут рассеяны в атмосфере осколками не крупнее амебы".
   "Вы наполняете меня предвкушением, - сказал я.
   "Поэтому я вернулся к своему столу и написал рассказ. Можно было догадаться, каким он должен быть. "Путешествие во времени возможно, - говорит ученый-любитель!" - что-то в этом роде. Вы можете видеть это каждую неделю, в больших количествах, в тематических разделах некоторых из крупнейших сетевых газет. Это выглядело как обычный репортаж о жизни на Луне или о доисторических животных, выживших в отдаленных горных долинах, или о чем там еще. К чему вернулся Вандеркамп после того, как я уехал, я не знаю, но у меня есть идея, что он довел свою сестру до чертиков.
   * * * *
   Вандеркамп прокрался в дом и столкнулся с сестрой.
   - Видишь ли, Джули - репортер. Ты не можешь научиться держать язык за зубами?
   Она бросила на него презрительный взгляд. "Что это меняет?" воскликнула она. - Тебя все время нет.
   - Может быть, я когда-нибудь возьму тебя с собой. Просто подожди."
   "Подожди подожди! Это все, чем я занимался. С тех пор, как мне исполнилось десять лет, я ждал тебя!"
   - О, черт с ним! Он развернулся на каблуках и вышел из дома.
   Она последовала за ним до двери и крикнула ему вслед: "Куда ты сейчас идешь?"
   - В Новый Амстердам, чтобы немного тишины и покоя, - раздраженно сказал он.
   Он распахнул толстостенную дверцу своей машины времени и захлопнул ее за собой. Он сел перед штурвалом и начал прокладывать свой курс на 1650 год. Если его расчеты верны, он вскоре окажется рядом с крепким, хотя и деспотичным первым гражданином голландской колонии Новый Амстердам, Питером Стайвесантом, а также с Друг и сосед губернатора Стуйвесанта Генрих Вандеркамп. Он даже образно не оглянулся через плечо, прежде чем вышел.
   Когда он наконец вышел из своей машины, он оказался на заднем дворе скромного особняка на улице, которая, хотя он этого и не знал, могла быть Бувери. В момент его появления высокая, угловатая женщина стояла, глядя на него с открытым ртом и в ужасе с деревянного крыльца у задней двери своего дома. Он сам посмотрел на нее с удивлением. Сходство с его сестрой Джулией было поразительным.
   Лишь с малейшим колебанием он обратился к ней на беглом голландском языке. - Пожалуйста, не беспокойтесь, юная леди.
   - Прекрасный способ позвонить джентльмену! - воскликнула она голосом значительно более сильным, чем ее внешний вид. - Я полагаю, мой отец послал вас. И где ты взял этот диковинный костюм?
   - Я купил его, - ответил он достаточно правдиво.
   - Вероятная история, - сказала она. - А если тебя прислал мой отец, просто вернись и скажи ему, что я доволен такой, какая я есть. Ни одна женщина не нуждается в том, чтобы мужчина управлял ею".
   - Я не имею чести быть знакомым с вашим отцом, - ответил он.
   Она подозрительно посмотрела на него прищуренными глазами. "Все в Новом Амстердаме знают Хенрика Ван Тромпа. Он такой же нелюбимый, как вон тот шмель. Встань на место и скажи, откуда ты пришел".
   - Я гость в Новом Амстердаме, - сказал он, покорно стоя на месте. "Признаюсь, я не очень хорошо ориентируюсь и решил остановиться в этом привлекательном доме".
   - Я знаю, что это привлекательно, - язвительно сказала она. - И ясно видно, что ты здесь чужой, иначе ты бы никогда не носил такую одежду. Или это мода там, откуда ты родом?" Она не дала ему возможности ответить, но после минутной нерешительности добавила: "Ну, вы выглядите достаточно респектабельно, хотя и очень похожи на моего негодяя-двоюродного брата Питера Вандеркампа. Ты знаешь его?"
   "Нет."
   "Ну, неважно. Он намного старше вас - почти сорок благословенных лет. Тебе не больше двадцати, я не сомневаюсь.
   Невольно Вандеркамп приложил руку к своей щеке и улыбнулся, чувствуя ее гладкую округлость. - Возможно, в этом вы и правы, - загадочно сказал он.
   - Ты можешь войти, - неохотно сказала она. "Что касается движения на дороге снаружи, индейцев и людей, которые приезжают на таких летающих транспортных средствах, как у вас, я мог бы с таким же успехом жить в центре колонии".
   Он огляделся. -- И все же, -- сказал он, -- это приятное местечко -- спокойное, удобное. Я уверен, что человек мог бы прожить здесь свои дни в довольстве.
   "О, может, а?" - сказала она воинственно. - И где я буду, пока это будет продолжаться?
   Он смотрел на ее вздернутый нос, выступающий подбородок. - Хороший вопрос, - задумчиво пробормотал он.
   Он последовал за ней в дом. Это была сокровищница древностей, наполняющая его восторгом. Мисс Анна Ван Тромп предложила ему чашку молока, которую он принял, горячо ее поблагодарив. Она много говорила, все время глядя на него с величайшим любопытством, и вскоре он понял, что ее отец несколько раз пытался выдать ее замуж, не одобряя ее уединенного проживания так далеко от центра города; но она не одобряла всех и каждого женихов, которых он уговаривал навестить ее. Она была бесспорно впечатляющей, почти грозной, признал он про себя, с оттенком строптивости и харридана. Жизнь с мисс Анной Ван Тромп будет нелегкой, размышлял он. Но ведь жизнь с его сестрой Джули тоже не была легкой. Однако мисс Анне не пришлось столкнуться с атомной войной; все, чего ей оставалось ожидать через четырнадцать лет, - это сдаться осаждающим британцам, и ей не составит труда выжить.
   Он уселся, как мог, и сумел произвести самое благоприятное впечатление на мисс Анну Ван Тромп, прежде чем, наконец, он ушел, унося с собой прекрасную чашу ручной работы, подаренную ему дамой. У него было предчувствие, что он может вернуться. Из всех случаев, когда он побывал с тех пор, как закончил работу над машиной, он знал, что старый Новый Амстердам 1650-х годов был единственным периодом, который, скорее всего, оставит его довольным - при условии, что мисс Ван Тромп не окажется помехой. Поэтому он тщательно записал набор своих элементов управления, записав их, чтобы не забыть.
   Было уже поздно, когда он вернулся в свое время.
   Его сестра ждала его. "Два часа ночи!" - крикнула она ему. "Что ты делаешь со мной? О, Боже, почему я не вышла замуж, когда у меня был шанс, вместо того, чтобы бросить свою жизнь на никчемного брата!"
   "Почему бы и нет? Еще не поздно, - устало вздохнул он.
   "Как ты можешь говорить такое?" - горько рявкнула она. "Вот мне почти тридцать, и я устал работать на вас. Кто теперь женится на мне? О, если бы у меня был еще один шанс! Если бы я мог снова стать молодым и сделать все сначала, я бы знал, как прожить лучшую жизнь!"
   Несмотря на скуку с ней, Вандеркамп почувствовал действие этого крика одинокого сердца. Он посмотрел на нее с жалостью; в конце концов, она верно работала на него бесплатно, с тех пор как умерли их родители. - Взгляни на это, - мягко сказал он, протягивая ей миску.
   "Привет! Мы можем есть тарелки?"
   Он поднял глаза к небу и устало лег спать.
   * * * *
   "Недели через две я снова увидел Вандеркампа, - продолжал Харриган. "Наткнулся на него в таверне на Бауэри. Он узнал меня и подошел.
   "Ты сочинил какую-то историю, - сказал он.
   "Меня беспокоят чудаки?" Я попросил.
   "'Да, черт возьми! Впрочем, не так уж и плохо. Они хотят уехать куда-нибудь, чтобы просто уйти. Я сам иногда испытываю это чувство. Но скажите, вы видели утренние газеты?
   - Так вот, по стечению обстоятельств, в утренние газеты попал рассказ какого-то местного физика-ядерщика о возрастающей вероятности того, что атом будет разбит. Я сказал ему, что видел это.
   "'Что я тебе сказал?' он сказал.
   "Я только улыбнулась и спросила, где он был в последнее время. Он, не колеблясь, заговорил, возможно, потому, что его сестра досаждала ему своим ворчанием. Так что я слушал. Судя по его рассказу, он отправился в гости к голландцам в Новый Амстердам. Слушая его, можно было почти поверить в то, что он сказал, если бы не тот дикий взгляд, который у него был. Так или иначе, он был в Новом Амстердаме около 1650 года и привез с собой несколько пустяковых сувениров. Хотел бы я их увидеть? Я сказал, что буду.
   "Я полагал, что он заполучил кое-какой хороший антиквариат и хотел получить благодарную аудиторию. Его сестры не было дома; поэтому он водил меня по кругу и показывал мне свои предметы, один за другим - миску, пару деревянных подсвечников, деревянные башмаки и многое другое, в общем, прекрасная коллекция. У него даже был стул, выглядевший довольно аутентично, и я удивился, где он откопал столько прекрасных вещей эпохи Нового Амстердама, хотя, конечно, мне пришлось поверить ему на слово относительно того, каково их историческое место; Я не знал. Но я предполагаю, что он купил их где-то в городе или, возможно, в округе Кэтскилл.
   "Ну, через некоторое время я еще раз взглянул на его штуковину. Похоже, его вообще не двигали; он все еще сидел там, где был раньше, без каких-либо признаков того, что его использовали для перемещения куда угодно, меньше всего в прошедшее время.
   "Скажи мне, - сказал я ему наконец, - когда ты возвращаешься в прошлое, ты становишься моложе?"
   "И да, и нет, - сказал он. 'Очевидно.'
   "Для меня это было неочевидно, но я не мог добиться от него большего. Чего я не мог понять, так это причины его заявления. Насколько я мог видеть, он не пытался никому ничего продать; он также не стремился рассказать миру о своей машине времени. Он был не прочь поговорить в своей уклончивой манере о своих поездках. Он говорил о Новом Амстердаме так, как будто хорошо знал это место. Но тогда он был известен как второстепенный авторитет в обычаях голландской колонии.
   "Он был тронут, очевидно. Тем не менее, он в каком-то смысле бросил мне вызов. Я хотел узнать о нем больше, как работала его машина, как она взлетела и так далее. Я решил в следующий раз, когда буду поблизости, найти его, надеясь, что его не будет дома.
   - Когда я это сделал, его сестра была одна, и в прекрасной форме, сварливая, как укушенный блохами мастиф.
   "Он снова ушел, - горько пожаловалась она.
   "Очевидно, что эти двое были в ссоре. Я спросил ее, видела ли она, как он ушел. Она этого не сделала; он только что вышел в свой магазин, и на этом для нее был конец.
   "Я довольно много торговался и, наконец, получил ее разрешение выйти и посмотреть то, что я мог увидеть своими глазами. Разумеется, магазин был заперт. Я рассчитывал на это и взял с собой удобную отмычку. Я был внутри в мгновение ока. Машины не было. Ни его, ни Вандеркампа.
   - Так вот, я огляделся вокруг, но я не мог понять, как он мог взять это из этого места; он был слишком велик для дверей и окон, а стены и крыша были прочными и неподвижными. Я полагал, что он не смог бы унести такую большую машину без того, чтобы его сестра не увидела его; так что я запер место и вернулся в дом.
   "Но она была недвижима; она ничего не видела. Если он взял что-то больше карманного размера из своего магазина, она это пропустила. Я почти не сомневался в ее искренности. Из этого источника ничего нельзя было получить; поэтому у меня не было другого выхода, кроме как ждать его в другой раз".
   * * * *
   Анна Ван Тромп, изрядно наказанная, смотрела на своего странного жениха - она смотрела на всех без исключения мужчин как на женихов; ибо к этому приучил ее отец, когда он залез в свой мешок и вытащил еще одно чудо.
   "Вот это, - сказал Вандеркамп, - будильник. Вы вот так закручиваете, понимаете; поставь, и пошло. Слушайте это кольцо! Это разбудит тебя утром".
   - Еще магии, - с сомнением воскликнула она.
   - Нет, нет, - терпеливо объяснил он. "Это повседневная вещь в моей стране. Может быть, когда-нибудь ты захочешь присоединиться ко мне в небольшом визите, Анна?
   -- Да, может быть, -- согласилась она, глядя в окно на его странную и пугающую карету, которую не тянуло ни одно животное и которая так странно исчезала, растворяясь в воздухе, всякий раз, когда Вандеркамп садился в нее. - Эта стиральная машина, о которой ты говоришь, - призналась она. - Это я хотел бы увидеть.
   -- Мне пора идти, -- сказал Вандеркамп, глядя на нее с хорошо наигранной застенчивостью. - Я оставлю эти вещи здесь у тебя, а вон ту скамейку возьму с собой.
   - Да, да, - покраснев, сказала Анна.
   - Шесть одних и полдюжины других, - пробормотал Вандеркамп, сравнивая Анну с сестрой.
   Он сел в свою машину времени и отправился домой, в двадцатый век. Было некоторое нежелание в его уходе. Здесь царили сонная тишина и покой, несмотря на тяготы жизни; в его время были войны, суматоха и крайняя угроза величайшей войны из всех. Однако у Нового Амстердама был один недостаток - присутствие Анны фон Тромп. Она, несомненно, полюбила его, возможно, потому, что он гораздо больше интересовался ее обстоятельствами, чем ею самой. Что оставалось делать мужчине? Юлия с одной стороны, Анна с другой. Но даже избавление от Джули не позволило бы ему избежать грядущей войны.
   Всю дорогу домой он глубоко думал о своей проблеме.
   Когда он вернулся, то обнаружил, что его сестра, как обычно, ждет его, готовая произнести обычную критику.
   Он опередил ее. - Я тут кое о чем подумал, Джули. Думаю, ты был бы намного счастливее, если бы жил с братом Карлом. Я дам тебе столько денег, сколько тебе нужно, и ты сможешь собрать свои вещи, и я отвезу тебя в Луизиану.
   "Возьмите меня!" - воскликнула она. "Как? В этой твоей сумасшедшей штуковине?
   "Именно так."
   "О, нет!" она сказала. - Ты не втянешь меня в эту машину! Откуда мне знать, что это сделает со мной? Это машина времени, не так ли? Это может сделать из меня старую ведьму или ребенка!
   - Ты сказал, что хочешь снова стать молодым, не так ли? - мягко сказал он. - Ты сказал, что тебе нужен еще один шанс...
   В ее глазах появилось отсутствующее выражение. "О, если бы я только мог! Если бы я только мог снова стать девушкой, с шансом выйти замуж..."
   - Собирай вещи, - тихо сказал Вандеркамп.
   * * * *
   "Должно быть, прошел целый месяц, прежде чем я снова увидел Вандеркампа", - продолжил Харриган, махнув рукой на еще один виски с содовой. "Я был поблизости по заданию и побежал к нему домой.
   "На этот раз он был дома. Он подошел к двери, которую запер с внутренней стороны. Он узнал меня, и в то же время было ясно, что он не собирался меня впускать.
   "Я пришел сразу с первым вопросом, который у меня был в голове. "Что меня беспокоит, - сказал я ему, - так это то, как ты затаскиваешь свою машину времени в этот сарай и вытаскиваешь из него".
   "'Г-н. Харриган, - ответил он, - газетные репортеры должны обладать хотя бы элементарными научными знаниями. вы не знаете. Как, черт возьми, машина времени может быть в двух местах одновременно, спрашиваю я вас? Если я перенесу эту машину на три века назад, она там, а не здесь. А три века назад этой лавки не было. Так что вы не входите и не выходите; ты вообще не двигаешься, помнишь? Время движется.
   "Я звонил на днях, - продолжал я. Твоя сестра говорила со мной. Передайте ей мой привет.
   "Моя сестра бросила меня, - коротко сказал он, - чтобы, так сказать, вариться в моей собственной машине времени".
   "'Действительно?' Я сказал. - Что ты собираешься делать дальше?
   "Позвольте мне кое -что спросить у вас , сэр. Харриган, ответил он. - Вы бы сидели здесь и ждали атомной войны, если бы могли уйти?
   "Конечно, нет, - ответил я.
   "Ну, тогда я тоже не собираюсь".
   "Все это время он стоял у двери, отказываясь открыть ее шире или впустить меня. Он ясно дал понять, что ему особо нечего мне сказать. И, кажется, торопился.
   "Вспомните меня пытливой публике через тридцать лет, г. Харриган, - сказал он наконец и закрыл дверь.
   - Это был последний раз, когда я его видел.
   Харриган с благодарностью допил виски с содовой и огляделся в поисках бармена.
   - Он улетел тогда? Я попросил.
   - Как ракета, - сказал Харриган. "Самое странное, что его не было и в помине. Пропала и машина - так же, как и в прошлый раз, без беспорядка в магазине. Он и его машина просто исчезли с лица земли, и больше о них ничего не было слышно.
   - Однако на самом деле, - задумчиво продолжил Харриган, - исчезновение Вандеркампа не было самым странным моментом на поле. Другая история попала в газеты через неделю после его отъезда. Соседи изрядно по этому поводу разволновались. Они позвонили в полицию, чтобы сообщить им, что сестра Вандеркампа Джулия вернулась, только она не в своем уме, да и внешне она тоже сильно изменилась.
   - То, что Гал сходит с ума, конечно, не было новостью, но последние слова о ее внешности - они сказали, что она внезапно стала лет на двадцать старше - вроде как прозвучали звоночком. Так что я добрался туда. Это была Джули, все в порядке; по крайней мере, она была чертовски похожа на Джули, когда я видел ее в последний раз, если только вы можете допустить, что женщина может состариться на двадцать лет за несколько недель, что это было. И она была не в своем уме, конечно же, или в истерике. Или, по крайней мере, безумнее, чем мокрый им. Она делала вид, что не говорит ни слова по-английски, и в конце концов им пришлось нанять переводчика, чтобы понять ее. Она говорила только по-голландски, да еще и на старомодном языке.
   "Она делала много экстравагантных заявлений и продолжала настаивать на том, что она поднимет все дело в жалобе перед губернатором Стайвесантом. Сказал, что она не Джули Вандеркамп, ей-Богу, а Анна Ван Тромп - старое голландское имя, - и заявил, что ее похитили из ее дома на Бауэри. Мы указали на Третью авеню Эль и сказали ей , что это Бауэри, но она только фыркнула и посмотрела на нас, как на сумасшедших .
   Я играл со своим напитком. - Ты имеешь в виду, что действительно выслушал историю бедняжки? Я попросил.
   - Конечно, - сказал Харриган. "Возможно, она была сумасшедшей, как клоп, но я слышал и более дурацкие истории от предположительно нормальных людей. Конечно, я слушала ее". Он задумался на мгновение, затем продолжил.
   "Она утверждала, что этот парень Вандеркамп пришел к ней домой и засыпал ее болтовней о чудесной стране, в которой он живет, и о том, что она должна позволить ему показать ее. По-видимому, он особенно красноречиво говорил об автоматической стиральной машине и сушилке, и это ее почему-то очаровало. Затем, по ее словам, он привел с собой десятилетнюю девочку - хотя где в этом мире старый Вандеркамп мог подцепить такую малышку, мне непонятно, - и девочка добавила к сюжету свои ласки. Вместе им удалось заманить ее в машину старика. Судя по тому, что она сказала, она явно говорила о машине времени, и если она была Джули, то не было никаких причин, по которым она не должна была об этом знать. Но она говорила так, как будто это было для нее полной загадкой, как будто она понятия не имела, какова цель этого. Ну, во всяком случае, вот она - и тоже очень несчастная. Хотел вернуться в старый Новый Амстердам, но плохо.
   "Это был прекрасный поступок, даже если она была сумасшедшей. Странно, однако, было то, что были некоторые вещи, которые не могла объяснить даже сумасшедшая девчонка. Например, дом был заполнен тем, что, по словам экспертов, было бесценным антиквариатом из голландского Нового Амстердама периода, непосредственно предшествовавшего британской осаде. Вы могли бы подумать, что эти вещи заставят бедную Джули чувствовать себя как дома, учитывая, что она утверждала, что принадлежит к тому периоду, но, очевидно, они только заставили ее тосковать по дому. И, как ни странно, все современные гаджеты исчезли. Все те удобные мелочи, которые делают двадцатый век таким пригодным для жизни, были убраны, включая, кстати, стиральную машину и сушилку. Жюли - или Анна, как она себя называла, - утверждала, что Вандеркамп забрал его с собой, куда бы он ни пошел, после того как привел ее туда.
   - Бедняжка, - сказал я сочувственно. - Полагаю, они приволокли ее к минному люку.
   - Нет... - медленно сказал Харриган. - На самом деле они этого не сделали. Поскольку она была безобидной, они позволили ей остаться в доме на некоторое время. Что было ошибкой, похоже. Конечно, она была не из семнадцатого века. Это невозможно. Все так же-." Он резко замолчал и угрюмо уставился в свой стакан.
   "Что с ней случилось?" Я попросил.
   "Она была найдена однажды утром примерно через две недели после того, как попала туда", - сказал он. "Мертвый. Убит электрическим током. Кажется, она засунула палец в розетку, стоя в ванне с водой. Авария, очевидно. Как сказал судмедэксперт, этого несчастного случая мог избежать любой шестилетний ребенок, который знал бы об электричестве достаточно.
   - То есть, - добавил Харриган, - ребенок двадцатого века ...
   СКВОЗЬ ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО С ФЕРДИНАНДОМ ФЕГОУТОМ (71), Грендель Брайартон
   Это был Фердинанд Фегут, который в гомеровские времена первым поднял Дельфийского оракула на всеобщее обозрение. Греческие правители, которые начали искать там совета, пренебрежительно обращались с его Пифией и его Святыми и хуже платили им. Чувствительная Пифия была выше таких мирских вещей, как деньги, а Святые были худшими администраторами в мире. Они согласились передать свои финансовые дела и связи с общественностью в компетентные руки Фегута, и он быстро организовал их в PHOU, Всегреческий союз оракулов.
   Их следующим клиентам, набору тиранов, королей, автархов и облигархов примерно из двадцати греческих городов, была представлена очень жесткая шкала расценок, которую они, чрезвычайно разгневанные, категорически отказались платить. В течение нескольких недель они стояли лагерем у Оракула, яростно осуждая Фегутеса-варвара.
   В конце концов Фегут поставил им ультиматум. - Если вы откажетесь платить, - сказал он, - мы оставим Грецию с вещами и багажом и отправимся в Малую Азию. Тогда кто ответит на ваши вопросы?
   "НИКОГДА!" - взревел спартанец, потрясая копьем. "Это была бы революция! Это было бы восстанием против всех богов!"
   "Бред какой то!" - ответил Фердинанд Фегут. "Это будет просто движение обрядов Сивиллы".
   ПОЛЕТ ИЗ ЗАВТРА, Х. Бим Пайпер
   ГЛАВА 1
   Но вчера вся планета кричала: Слава Градзке! Слава Лидеру! Сегодня они кричали: Смерть Градзке! Убить тирана!
   Дворец, где Градзка в окружении подхалимов и стражников правил солнечной системой, теперь превратился в ад. Те, кто был слишком тесно связан с правлением диктатора, чтобы надеяться на прощение, сражались до последнего, ища лишь быстрой смерти в бою; один за другим уничтожались их изолированные точки сопротивления. Коридоры и залы огромного дворца были забиты повстанцами, громкими от их криков, хриплого шипения тепловых лучей и грохота бластеров, пропахших вонью горелого пластика и горелой плоти, раскаленного металла и обгоревшей ткани. . Жилые помещения были захвачены; толпа ломала стены и ломала полы в поисках тайных укрытий. Они нашли странные вещи - например, космический корабль, построенный под одним из куполов, готовый к полету к еще верным колониям на Марсе или в поясе астероидов, - но самого Градзку они не смогли найти.
   Наконец, поиски достигли Новой Башни, которая возвышалась на пять тысяч футов над дворцом, самым высоким сооружением в городе. Они взорвали огромные стальные двери, отключили питание от энергоэкранов. Они приземлились из антиграв-машин на верхних уровнях. Но, за исключением барьеров из металла, бетона и энергии, они не встречали сопротивления. Наконец они подошли к винтовой лестнице, ведущей к огромной металлической сфере, закрывавшей всю конструкцию.
   Генерал Зарвас, командующий армией, вставший во главе восстания, стоял ногой на самой нижней ступеньке, его сторонники стояли позади него. Там были князь Бурванный, предводитель старой знати, и Горзеско Орхм, купец, а между ними стоял Тобб, вождь взбунтовавшихся рабов. Были клерки; рабочие; бедные, но надменные дворяне: и богатые купцы, давно вынужденные прятать свои богатства от диктаторских мытарей, и солдаты, и космонавты.
   - Вы бы лучше отпустили кого-нибудь из нас первыми, - предложил ординарец генерала Зарваса, с окровавленной повязкой на голове, в лохмотьях. - Ты не знаешь, что там может быть.
   Генерал покачал головой. - Я пойду первым. Зарвас Поль был не из тех, кто посылает подчиненных в опасность раньше себя. - Честно говоря, я боюсь, что мы там вообще ничего не найдем.
   "Ты имеешь в виду...?" Горжеско Орхм начал.
   - "Машина времени", - ответил Зарвас Поль. - Если ему удалось закончить его, то только Великий Разум знает, где он сейчас может быть. Или когда".
   Он ослабил бластер в кобуре и запустил длинную спираль. Его последователи рассеялись внизу; снайперы заняли позицию, чтобы прикрыть его восхождение. Принц Бурванный и Тобб Раб последовали за ним. Они колебались, когда каждый сделал знак другому идти впереди него; затем за генералом последовал дворянин с бластером наготове, а за ним - мускулистый раб.
   Дверь наверху была открыта, и Зарвас Поль прошел внутрь, но в огромном сферическом помещении не было ничего, кроме приподнятого даса футов пятидесяти в диаметре, его полированный металлический верх был странно чистым и пустым. И скомканная куча сгоревшей ткани и обугленной плоти, которая не так давно была человеком. Старик с седой бородой и семиконечной звездой Ученых Братьев на груди выступил навстречу вооруженным захватчикам.
   - Значит, он ушел, Крадзи Заго? - сказал Зарвас Поль, убирая оружие в кобуру. "Ушел в "машину времени", чтобы спрятаться вчера или завтра. И ты отпустил его?
   Старый кивнул. "У него был бластер, а у меня не было". Он указал на тело на полу. "У Зольди Ярва тоже не было бластера, но он пытался остановить Градзку. Видишь ли, он растратил свою жизнь, как дурак растрачивает свои деньги, ничего не получив за это. А жизнь человека не деньги, Зарвас Поль.
   - Я не виню тебя, Крадзи Заго, - сказал генерал Зарвас. - А теперь вы должны приступить к работе и построить нам еще одну "машину времени", чтобы мы могли выследить его.
   - Значит, месть так много значит для тебя?
   Солдат сделал нетерпеливый жест. Месть предназначена для дураков, таких как та стая кричащих зверей внизу. Я не убиваю из мести; Я убиваю, потому что мертвецы не причиняют вреда".
   - Градзка больше не причинит нам вреда, - ответил старый ученый. "Он вчерашний день; о временах давно минувших и наполовину затерянных в тумане легенд".
   "Независимо от того. Пока он существует, в любой точке пространства-времени Градзка по-прежнему представляет угрозу. Месть много значит для Градзки; он вернется за ним, когда мы меньше всего его ожидаем".
   Старик покачал головой. "Нет, Зарвас Поль, Градзка не вернется".
   * * * *
   Градзка убрал свой бластер в кобуру, щелкнул выключателем, закрывающим "машину времени", надел антигравитационный модуль и включил модуль сдвига времени. Он протянул руку и установил циферблат на середину пятьдесят второго века атомной эры. Это привело бы его в Девятую Эпоху Хаоса, после Двухсотлетней войны и краха Мировой Теократии. Удачное время для его цели: мир снова скатывается к варварству, но при этом обладает технологиями прежних цивилизаций. Сотня маленьких национальных государств будет пытаться восстановить социальную стабильность, соревнуясь и воюя друг с другом. Градзка оглянулся через плечо на ящики с книгами, катушки с пластинками, трехмерные изображения и масштабные модели. Эти люди прошлого приветствовали бы его и его науку будущего, сделали бы его своим лидером.
   Начнет он с малого, взяв на себя местное феодальное или племенное управление, вооружит своих последователей оружием будущего. Затем он навязывал свою власть соседним племенам, или княжествам, или коммунам, или чему-то еще, и строил сильный суверенитет; исходя из этого он представлял себе мировую империю, империю Солнечной системы.
   Потом он построит "машины времени", много "машин времени". Он наберет армию, какой еще не видела вселенная, рой людей из всех времен прошлого. В этот момент он вернется в сотый век атомной эры, чтобы отомстить тем, кто восстал против него. На тонких губах Градзки появилась медленная улыбка, когда он подумал о пытках, которыми он предаст смерти Зарваса Пола.
   Он взглянул на большой диск индикатора и нахмурился. Он уже вернулся в 7500 год AE, и временное смещение еще не начало замедляться. Диск вращался еще быстрее - 7000, 6000, 5500; он слегка задыхался. Затем он прошел пункт назначения; теперь он был в Сороковом веке, но индикатор замедлялся. Линия роста волос пересекла Тридцатый век, Двадцатый, Пятнадцатый, Десятый. Он задавался вопросом, что пошло не так, но к этому времени он оправился от своего испуга. Когда эта безумная машина остановится, как это должно было произойти примерно в первом веке атомной эры, он проведет расследование, отремонтирует, а затем переместится к своей целевой точке. Градзка был определен в пятьдесят втором веке; он специально изучил историю того периода, выучил язык, на котором говорили тогда, и понял методы, необходимые для завоевания власти над туземцами того времени.
   Индикаторный диск остановился в Первом веке. Он включил лупу и наклонился вперед, чтобы посмотреть; он появился в нормальное время на 10-м году атомной эры, через десять лет после того, как был запущен первый урановый котел, и через семь лет после того, как во время войны были взорваны первые атомные бомбы. Альтиметр показывал, что он завис на высоте восьми тысяч футов над землей.
   Медленно он выключил антиграв, легко опустив "машину времени". Он знал, что опасности материализоваться внутри чего-либо не было; Новая Башня была построена так, чтобы поставить ее выше всего, что занимало эту точку пространства в любой момент истории, легенды или даже геологического знания человека. Однако то, что лежало внизу, оставалось неизвестным. Была ночь - визуальный экран показывал только усыпанное звездной пылью безлунное небо и темные тени внизу. Он щелкнул другим выключателем; на несколько микросекунд включался луч интенсивного света, автоматически фотографируя пейзаж под ним. Через секунду проявленное изображение проецировалось на другой экран; на нем были видны только покрытые лесом горы и бесплодная заросшая кустарником долина.
   * * * *
   "Машина времени" остановилась с мягким кувырком и грохотом сломанных кустов, слышимым через звукосниматель. Градзка дернул главный выключатель; раздался щелчок, когда защита исчезла, и дверь открылась. Дуновение прохладного ночного воздуха проникло в полую сферу.
   Затем внутри механизма раздался громкий хлопок , и вспышка бело-голубого света перешла в розоватое пламя с неприятным треском . Клубы дыма начали подниматься из-под квадратного черного ящика, в котором располагался механизм "сдвига во времени", и из-за приборной доски. Через мгновение все раскалилось: с инструментов стекали капельки алюминия и серебра. Тогда все внутренности "машины времени" загорелись; Градзка едва успел прыгнуть в открытую дверь.
   Кусты снаружи мешали ему, и он использовал свой бластер, чтобы расчистить себе путь от большой сферы, которая теперь слабо светилась снаружи. Жар становился все сильнее, и кусты снаружи полыхали пламенем. Только когда он отошел на двести ярдов от машины, он остановился, поняв, что произошло.
   Машина, конечно, была саботирована. Это был бы молодой Золди, которого он убил, или этот старый козел Крадзи Заго; последнее, скорее всего. Он проклинал их обоих за то, что они оставили его в этом диком веке, в самом начале атомной цивилизации, когда все его печатные и записанные знания были уничтожены. О, он еще мог овладеть этими варварами; он знал достаточно, чтобы создать грубый бластер, или тепловую пушку, или блок атомно-электрического преобразования. Но без его книг и записей он никогда не смог построить антигравитационную установку, и секрет "временного сдвига" был утерян.
   Ибо "Время" - это не объект или среда, по которой можно путешествовать. "Машина времени" не была транспортным средством; это был механический процесс смещения в пространственно-временном континууме, и те, кто его построил, знали, что его нельзя использовать с такой точностью, как показывают циферблаты. Градзка приказал своим ученым создать "Машину времени", и они объединили возможное - перемещение в пространственно-временном континууме - с той фантазией, которую требовал диктатор для собственного благополучия. Даже если бы не было саботажа, вероятность его возвращения в свое "время" была почти нулевой.
   Огонь, распространяющийся от "машины времени", дул на него; он заметил направление ветра и поспешил свернуть с пути пламени. Свет позволил ему пробраться сквозь кусты, и, перейдя небольшой ручей, он нашел изрытую колеями дорогу и пошел по ней вверх по склону горы, пока не пришел к месту, где он мог укрыться до утра.
   ГЛАВА 2
   это ж как средь бела дня, когда он проснулся, и раздался странный пульсирующий звук; Градзка неподвижно лежал под кустами, где он спал, с бластером наготове. Через несколько минут в поле зрения появилась машина, следовавшая по дороге вниз по склону горы.
   Это была большая штука, четырехколесная, с выступом впереди, в котором, вероятно, размещался двигатель и кабина оператора. Кузов автомобиля представлял собой просто открытую прямоугольную коробку. В кабине было двое мужчин, и еще около двадцати или тридцати человек теснились в кузове-фургоне. Они были одеты в выцветшие и невзрачные одежды синего, серого и коричневого цветов; все они были вооружены грубым оружием - топорами, секирами, длинными рукоятками с зазубренными краями и чем-то вроде копий с широкими лезвиями. Само транспортное средство, которое, казалось, приводилось в движение каким-то химическим двигателем, было грязным и забрызганным грязью; мужчины в нем были оборваны и небриты. Градзка презрительно фыркнул; они, вероятно, были воинами местного племени, шедшими на огонь, полагая, что он был затеян набегами врагов. Когда они найдут обломки "машины времени", они, несомненно, поверят, что это колесница какого-то бога, и притащат ее домой для поклонения.
   В его голове вырисовывался план действий. Во-первых, он должен получить одежду, которую носят эти люди, и найти безопасное место для своих вещей. Затем, притворяясь глухонемым, он ходил к ним, чтобы узнать что-нибудь об их обычаях и подучить язык. Когда он это делал, он переходил в другое племя или деревню, способный рассказать для себя правдоподобную историю. Какое-то время ему придется выполнять черную работу, но в конце концов он утвердится среди этих людей. Тогда он мог бы собрать вокруг себя фракцию недовольных какими бы то ни было условиями, организовать заговор, сделать оружие для своих сторонников и начать свою программу захвата власти.
   Вопрос об одежде был рассмотрен вскоре после того, как он пересек гору и спустился в долину на другой стороне. Услышав вдали от дороги лязг металла, как будто металл ударялся о камень, Градзка осторожно крался через лес, пока не увидел человека, который копал мотыгой, вырывая с корнем кусты определенного сорта с шероховатой серой корой и трехконечные листья. Когда он выкапывал один, он обрезал корни, а затем срезал ножом кору корня, складывая ее в мешок. Губы Градзки презрительно скривились; парень собирал материал для медицинских целей. Он слышал об использовании корней и трав для таких целей древними дикарями.
   Бластер здесь бесполезен; он был слишком силен и уничтожил бы одежду, которую носил мужчина. Он отстегнул ремень от своего ремня и прикрепил его к камню, чтобы получилась ручная петля, а затем двинулся вперед за одиноким сборщиком трав. Подойдя достаточно близко, он выпрямился и бросился вперед, размахивая импровизированным оружием. Мужчина услышал его и обернулся, но слишком поздно.
   * * * *
   Раздев свою жертву, Градзка прикончил ее мотыгой, а затем выкопал могилу. Беглец закопал свою одежду вместе с убитым и надел вылинявшую синюю рубашку, грубую обувь, поношенные брюки и куртку. Бластер он спрятал под куртку, и у него сохранилось несколько других гаджетов "Сотого века"; их он спрятал где-нибудь ближе к своему центру операций.
   Среди прочего, у него была небольшая коробка с капсулами с пищевым концентратом, а в одном кармане новоприобретенной куртки он нашел пакет с едой. Это была грубая и неаппетитная пища - ломтики холодного вареного мяса между ломтиками какой-то крупы. Он съел их перед тем, как засыпать могилу, и положил бумажные обертки вместе с покойником. Потом, кончив работу, бросил мотыгу в кусты и пошел опять, брезгливо морщась и почесываясь. Одежда, которую он присвоил, была вредоносной.
   Перейдя через другую гору, он спустился во вторую долину и на время заблудился в путанице узких оврагов. Уже стемнело, когда он поднялся на холм и обнаружил, что смотрит вниз в другую долину, в которой несколько рассеянных огней свидетельствовали о человеческих жилищах. Не желая вызывать подозрений, приближаясь к ним в ночное время, он нашел место среди молодых вечнозеленых растений, где мог поспать.
   На следующее утро, позавтракав капсулой с концентратом, он нашел тайник для своего бластера в дупле дерева. Он находился на достаточно видном месте, чтобы он мог легко найти его снова, и в то же время маловероятно, что кто-то из туземцев его обнаружит. Затем он спустился в обитаемую долину.
   Его удивила легкость, с которой он установил контакт с туземцами. Первое жилище, к которому он приблизился, группа ферм в верхнем конце долины, дало ему приют. Там были мужчина, одетый в такую же грубую одежду, которую Градзка сняла с тела сборщика трав, и женщина в выцветшем и бесформенном платье. Мужчина был худым и согнутым в работе; женщина короткая и тяжелая. Оба были старше среднего возраста.
   Он издавал нечленораздельные звуки, чтобы привлечь их внимание, а затем жестом указывал на рот и уши, чтобы указать на предполагаемое недомогание. Он потер живот, изображая голод. Оглядевшись, он увидел топор, воткнутый в плаху, и рядом с ней кучу дров, вероятно, топливо, которым пользовались эти люди. Он взял топор, расколол часть дров и повторил знаки голода. Мужчина и женщина кивнули, смеясь; ему показали кучу ветвей деревьев, и человек взял короткую деревянную заготовку и использовал ее как мерную линейку, чтобы указать, что все дерево должно быть отпилено до этой длины.
   Градзка принялся за работу, и к середине утра все дрова были срублены. Он видел круглый камень, установленный на козлах с металлической осью, продетой через него, и решил, что это что-то вроде шлифовального круга, так как он был снабжен ножной педалью, а над ним была установлена ржавая металлическая банка для пролить воду на шлифовальную кромку. Нарубив дров, он тщательно наточил топор, передав его мужчине для осмотра. Это, казалось, понравилось мужчине; он хлопал Градзку по плечу, издавая хвалебные звуки.
   * * * *
   Требовалось много времени и изобретательности, чтобы стать более или менее постоянным членом семьи. Градзка осмотрел скотный двор, отметив виды работ, которые обычно выполняются на ферме, и изобразил эту работу в ее более простых операциях. Он указал и на восток, где взойдет солнце, и на зенит, и на запад. Он делал знаки, указывающие на еду, сон, вставание и работу. Наконец ему удалось передать смысл.
   Между мужчиной и женщиной произошел значительный спор, но его предложение было принято, как он и ожидал. Нетрудно было заметить, что работа на ферме давалась этой пожилой паре тяжело; теперь за место для сна и немного еды они смогли приобрести сильного и умного раба.
   В последующие дни он приносил пользу фермерам; он кормил кур и домашний скот, доил корову, работал в поле. Он спал в маленькой комнате наверху дома, под карнизом, и ел с мужчиной и женщиной на кухне фермерского дома.
   Вскоре он уловил несколько слов, которые, как он слышал, употребляли его наниматели, и связал их с вещами или действиями, о которых говорилось. И он стал замечать, что эти люди, несмотря на невзгоды собственной жизни, пользовались некоторыми преимуществами довольно сложной цивилизации. Их орудия не были изделиями ручной работы, а демонстрировали машинное мастерство. На крючках на кухонной стене висели два предмета, которые, как он был уверен, были оружием. У обоих были деревянные плечевые ложи и деревянные цевья; у них были длинные трубки, идущие вперед, и спусковые крючки, похожие на бластеры. У одного были двойные трубы, установленные бок о бок, и двойные спусковые крючки; другой имел восьмиугольную трубку, надетую на круглую трубку, и удлинитель петли на спусковой скобе. Затем на кухонной стене висела коробка с мундштуком и цилиндрической трубкой на шнуре. Иногда из коробки звенел колокольчик, и женщина подходила к этому инструменту, снимала трубку, подносила ее к уху и говорила в мундштук. Была еще одна ложа, из которой доносились голоса разговаривающих людей, или ораторов, или пение, а иногда и инструментальная музыка. Ни один из них не был сделан дикарями; эти люди, вероятно, вели торговлю с какой-то довольно высокой цивилизацией. Они не были неграмотными; он нашел печатные материалы, указывающие на использование некоторого фонетического алфавита, и бумажные брошюры, содержащие печатные репродукции фотографий, а также словесный текст.
   На ферме также была машина, оснащенная, как и та, которую он видел на дороге, двигателем, в котором взрывалось жидкое углеводородное топливо. Он взял на себя обязательство тщательно изучить его и изучить его устройство и действие, пока он полностью не ознакомится с ним.
   Только на третий день после его прибытия цыплята начали умирать. Утром Градзка нашел троих из них мертвыми, когда пошел их кормить, а остальные нездорово поникли; он вызвал человека и показал ему, что он нашел. На следующее утро все они были мертвы, а корова заболела. В тот вечер она дала кровавое молоко, а наутро лежала в своем стойле и не вставала.
   Мужчина и женщина тоже начали заболевать, хотя оба пытались продолжать свою работу. Именно женщина первой заметила, что растения вокруг фермы увядают и желтеют.
   * * * *
   Фермер подошел к конюшне с Градзкой и посмотрел на корову. Покачав головой, он проковылял к дому и вернулся с одним из орудий из кухни - с одним спусковым крючком и восьмигранной трубкой. Войдя в конюшню, он дернул вниз и вверх петлю спусковой скобы, затем приложил оружие к плечу и направил его на корову. Он сделал вспышку и взревел громче даже ручного бластера, и корова судорожно дернулась и была мертва. Затем мужчина показал знаками, что Градзка должен был вытащить мертвую корову из конюшни, выкопать яму и закопать ее. Градзка так и сделал, внимательно изучив рану на коровьей голове - он решил, что это не энергетическое оружие, а простой метательный снаряд.
   К вечеру ни мужчина, ни женщина не могли есть, и оба, казалось, сильно страдали. Мужчина воспользовался коммуникационным устройством на стене, вероятно, позвав на помощь своих друзей. Градзка делал все возможное, чтобы им было удобно, готовил себе еду, мыл посуду, как это делала женщина, и убирался на кухне.
   Вскоре стали прибывать люди, мужчины и женщины, которых он видел на дороге или которые останавливались на ферме, пока он был там, некоторые несли корзины с едой; и вскоре после того, как Градзка поел, подъехала такая же повозка, как у фермера, но в лучшем состоянии и лучшего качества, из нее вышел молодой человек и вошел в дом с кожаным мешком в руках. Очевидно, он был своего рода ученым; он осмотрел мужчину и его жену, задал много вопросов и дал лекарства. Он также взял образцы для анализов крови и мочи. Это, по мнению Градзки, было еще одним из многих противоречий, с которыми он столкнулся среди этих людей, - этот человек вел себя как образованный ученый и, по-видимому, не имел ничего общего с крестьянином-травником на склоне горы.
   Дело в том, что Градзка волновался. Странная смерть животных, болезнь, поразившая деревья и овощи вокруг фермы, болезнь фермера и его женщины - все это озадачивало его. Он не знал ни одной болезни, которая поражала бы растения, животных и людей; он подумал, не выходит ли какой-нибудь ядовитый газ из-под земли возле фермерского дома. Однако он сам не пострадал. Ему также не нравилось, как доктор и соседи говорили о нем. Хотя он пришел к значительному пересмотру своего первоначального мнения об уровне культуры этих людей, не исключено, что они могли заподозрить его в том, что все это вызвано колдовством; в любой момент они могли напасть на него и убить. В любом случае, ему больше не было смысла оставаться здесь, и, возможно, было бы мудро, если бы он немедленно ушел.
   Соответственно, он набил карманы едой из кладовой и выскользнул из фермерского дома; прежде чем его отсутствие было обнаружено, он уже был в пути.
   ГЛАВА 3
   той ночью т, Градзка спал под мостом через довольно широкий ручей; на следующее утро он пошел по дороге, пока не пришел в город. Это было небольшое место; в нем было, наверное, четыреста или пятьсот домов и других построек. Большинство из них были жилищами, похожими на фермерский дом, где он остановился, но некоторые были намного больше и, по-видимому, являлись торговыми центрами. Одно из последних представляло собой бетонное сооружение с широкими дверями спереди; внутри он мог видеть людей, работающих на автомобилях с двигателем внутреннего сгорания, которые, казалось, использовались почти повсеместно. Градзка решил получить здесь работу.
   Было бы лучше, решил он, продолжать притворяться глухонемым. Он не знал, использовался ли в то время мировой язык или нет, и даже если бы это было не так, притворство иностранца, не умеющего говорить на местном диалекте, могло быть опасным. Итак, он вошел в мастерскую по ремонту автомобилей и разместил человека в чистой рубашке, который, казалось, давал инструкции рабочим, переходя в свою пантомиму бездомного немого, ищущего работу.
   Однако мастер ремонтной мастерской лишь посмеялся над ним. Градзка стал более настойчив в своих манерах, делая знаки, показывающие, что он голоден и готов работать. Остальные мужчины в магазине оставили свои дела и собрались вокруг; было много смеха и безошибочно грубых и уничижительных замечаний. Градзка уже начал терять надежду получить здесь работу, когда один из рабочих подошел к мастеру и что-то прошептал ему.
   Они вдвоем ушли, переговариваясь тихими голосами. Градзка думал, что понимает ситуацию; без сомнения, рабочий, думая облегчить свой труд, настаивал, чтобы бродяга был нанят только за плату за еду и ночлег. В конце концов, хозяин определил побуждения своего работника; он вернулся, показал Градзке шланг, ведро, губки и тряпки и заставил его чистить грязь с одной из машин. Затем, увидев, что работа сделана должным образом, он ушел, войдя в комнату с одной стороны магазина.
   Примерно через двадцать минут в магазин вошел еще один мужчина. Он был одет не так, как другие люди, которых видел Градзка; на нем была серая туника и бриджи, начищенные черные сапоги и фуражка с козырьком и металлическим знаком отличия; на поясе он носил оружие в кобуре, похожее на бластер.
   Поговорив с одним из рабочих, который указал ему на Градзку, он подошел к беглецу и что-то сказал. Градзка жестикулировал ртом и ушами и издавал звуки горла; новичок пожал плечами и жестом пригласил его идти с собой, одновременно доставая из-за пояса пару наручников и многозначительно позвякивая ими.
   Через несколько секунд Градзка попытался проанализировать ситуацию и оценить свои возможности. Новичок был солдатом или, скорее, полицейским, так как частью его экипировки были наручники. По-видимому, накануне вечером с помощью средств связи, подобных тем, что он видел на ферме, было обнародовано предупреждение о том, что человек его описания, притворяющийся глухонемым, должен быть задержан, а полиция уведомлен; именно по этой причине рабочий убедил своего хозяина нанять Градзку. Несомненно, его обвинили бы в колдовстве, создав условия на ферме.
   * * * *
   Градзка пожал плечами и кивнул, потом подошел к водопроводному крану, чтобы перекрыть шланг, которым пользовался. Он отсоединил его, свернул и повесил, а затем взял ведро с водой. Затем, без предупреждения, он плеснул водой полицейскому в лицо, прыгнул вперед, размахивая ведром рядом с тюком, и ударил человека по голове. Ослабив хватку на ведре, он вырвал из кобуры бластер или что-то в этом роде.
   Один из рабочих замахнулся молотком, как бы кидая его. Градзка навел на него оружие и нажал на курок; существо изрыгнуло огонь и болезненно отскочило в его руке, и человек упал. Он снова использовал его, чтобы сбросить полицейского, затем сунул его за пояс брюк и выбежал на улицу. Он понял, что это был вовсе не бластер, а всего лишь метательный снаряд, подобный большому оружию на ферме, использующий силу какой-то химической взрывчатки.
   Автомобиль полицейского стоял снаружи. Это был небольшой одноместный двухколесный автомобиль. Познакомившись с принципами работы этих углеводородных двигателей из осмотра сельскохозяйственной машины и привыкнув к гораздо более сложным механизмам, чем эта грубая штуковина, Градзка мог с первого взгляда понять, как с ними работать. Вскочив на седло, он откинул складную опору и завел двигатель. Как только он это сделал, мастер ремонтной мастерской выбежал наружу с одним из маленьких ручных ружей в руке и сделал несколько выстрелов. Все они промахнулись, но Градзка услышал свистящий звук ракет, пролетевших в неудобной близости от него.
   Крайне важно, чтобы он нашел бластер, который он спрятал в дупле дерева в начале долины. К этому времени его должны были начать целенаправленные поиски, и ему требовалось оружие получше, чем твердотопливный проектор, который он взял у полицейского. Он не знал, сколько выстрелов содержала эта штука, но если она приводила в движение твердотопливные снаряды химическим взрывом, то таких зарядов в цилиндрической части оружия, которую он принял за держатель заряда, могло быть не более пяти-шести. . С другой стороны, его бластер, оружие гораздо большей мощности, содержал достаточно энергии для пятисот выстрелов, а с ним было восемь дополнительных энергетических капсул, что давало ему в общей сложности четыре тысячи пятьсот выстрелов.
   Управлять двухколесным транспортным средством не составляло особых проблем; хотя он никогда раньше не ездил на чем-то подобном, это было детской забавой по сравнению с управлением страто-ракетой "Сотого века", а Градзка был опытным пилотом ракеты.
   Несколько раз он встречал на дороге автомобили - легковые автомобили с закрытыми кабинами и грузовые автомобили, доверху нагруженные сельскохозяйственной продукцией. Однажды он столкнулся с большим количеством детей, собравшихся перед большим красным зданием с флагштоком впереди, с которого развевался странный флаг с горизонтальными красными и белыми полосами и сине-белым знаком в углу. Они разбежались по дороге в ужасе при его приближении; к счастью, он не задел ни одного из них, так как при той скорости, с которой он ехал, такое столкновение разбило бы его легковой автомобиль.
   * * * *
   Подойдя к ферме, где он провел последние несколько дней, он увидел две легковые машины, стоявшие у дороги. Один был черный, такой же, как тот, в котором лекарь приехал на ферму, а другой был белый, с черной отделкой, и на нем был тот самый знак, который он видел на фуражке полицейского. На водительском месте этого автомобиля сидел полицейский, а рядом стоял еще один полицейский, дыша дымом одним из белых бумажных баллонов, которыми пользовались эти люди. Во дворе фермы ходили двое мужчин с квадратным черным ящиком; к этому ящику проводом была присоединена трубка, и они водили трубку по земле.
   Полицейский, стоявший рядом с машиной, увидел его приближение, свистнул и вытащил из-за пояса оружие. Градзка, ожидавший, что его попытаются остановить, отпустил правый руль и вытащил собственное оружие; когда милиционер нарисовал, он выстрелил в него. Не заметив действия выстрела, он помчался дальше; прежде чем он обогнул поворот над фермой, вслед за ним прозвучало несколько выстрелов.
   Через милю он подошел к тому месту, где спрятал бластер. Он остановил машину и спрыгнул, нырнув в кусты и помчавшись к дуплистому дереву. Как только он добрался до нее, он услышал, как приближается и остановился автомобиль, и дверь полицейской машины хлопнула. Пальцы Градзки нашли ремень его бластера; он вытащил его и пристегнул, отбросив ракетное оружие, которое он нес.
   Затем, притаившись за деревом, стал ждать. Несколько мгновений спустя он уловил движение в кустах по направлению к дороге. Он поднял бластер, прицелился и нажал на курок. У дула было слабое голубоватое сияние, и взрыв энергии пронзил кусты, круша молекулярную структуру всего, что стояло на пути. Со стороны дороги раздался невольный тревожный крик; по крайней мере один из полицейских избежал взрыва. Градзка спрятал свое оружие в кобуру и отполз на некоторое расстояние, держась в укрытии, затем повернулся и стал ждать признаков присутствия врагов. Некоторое время ничего не происходило; он решил настроить охотника против людей, которые охотились на него. Он двинулся назад по направлению к дороге, описывая широкий круг, бесшумно порхая от камня к кусту и от куста к дереву, часто останавливаясь, чтобы посмотреть и прислушаться.
   Это, в конце концов, привело его к одному из полицейских и в то же время почти прекратило его бегство. Должно быть, он стал слишком самоуверенным и беспечным; Внезапно взревело оружие, и снаряд врезался в кусты в нескольких дюймах от его лица. Выстрел пришелся слева и немного сзади. Развернувшись, он выстрелил четыре раза в быстрой последовательности, затем повернулся и убежал на несколько ярдов, падая и заползая за камень. Когда он оглянулся, то увидел струйки дыма, поднимающиеся от сломанных деревьев и кустов, поглотивших энергию его оружия, и почувствовал слабый запах сожженной плоти. По крайней мере, один из его преследователей больше не будет его преследовать.
   Он ускользнул в сплетение оврагов и лощин, по которым бродил за день до прибытия на ферму. До поры до времени он чувствовал себя в безопасности и, окончательно убедившись, что его не преследуют, остановился, чтобы отдохнуть. Место, где он остановился, показалось ему знакомым, и он огляделся. Через мгновение он узнал ручей, лужицу, где он омывал ноги, купу молодых сосен, под которой он спал. Он даже нашел обертку из серебряной фольги от капсулы с пищевым концентратом.
   Но с той ночи, когда он ночевал здесь, произошли перемены. Тогда молодые сосны были зелеными и живыми; теперь они были повреждены, и их иголки стали коричневыми. Градзка долго стоял, глядя на них. Это была та же самая болезнь, которая поразила растения вокруг фермы. И вот, среди сосновых иголок на земле лежала мертвая птица.
   Ему потребовалось некоторое время, чтобы признать для себя значение растительности, кур, коров, фермера и его жены, которые заболели и умерли. Он был в этом месте, и теперь, когда он вернулся, он обнаружил, что смерть преследовала его и здесь.
   * * * *
   Он знал, что в первые века атомной эры были великие войны, рассказы о которых сохранились даже до сотого века. Среди применяемого оружия были искусственные эпидемии чумы и эпидемии, вызванные новыми видами бактерий, разработанными в лабораториях, от которых у жертв не было защиты. Эти микробы и вирусы существовали веками и постепенно утратили свою способность причинять вред человечеству. Предположим теперь, что он привез с собой некоторые из них за столетие до того, как они были разработаны. Предположим, что он был переносчиком чумы среди людей. Он подумал о паразитах, заполонивших одежду, которую он взял у человека, которого убил на другой стороне горы; они не беспокоили его после первого дня.
   Где-то в воздухе послышался пульсирующий механический звук; он осмотрелся и, наконец, определил его источник. Небольшой самолет пролетел над долиной с другой стороны горы и лениво кружил над головой. Эй замер, съежившись под сосной; пока он будет оставаться неподвижным, его не увидят, и вскоре вещь исчезнет. Он начал понимать, почему его поиски так безжалостно настойчивы; пока он оставался жив, он был угрозой для всех в этом мире первого века.
   Он достал свой запас пищевых концентратов, увидел, что у него осталось всего три капсулы, и снова убрал их. Долго сидел он под умирающим деревом, грыз ветку и думал. Должен быть какой-то способ, которым он мог бы преодолеть или даже использовать присущую ему смертоносность по отношению к этим людям. Он мог найти какое-нибудь изолированное сообщество, спрятаться возле него, вторгнуться в него ночью и заразить его, а затем, когда все будут мертвы, вторгнуться и забрать его себе. Но существовало ли такое изолированное сообщество? Фермерский дом, где он работал, находился довольно далеко, но его обитатели поддерживали связь с внешним миром, и врач немедленно прибыл в ответ на их зов о помощи.
   Маленький самолет кружил над головой, прямо над тем местом, где он был спрятан. Некоторое время Градзка боялся, что оно его заметило, и обсуждал целесообразность применения против него своего бластера. Потом накренился, развернулся и ушел. Он смотрел, как он кружит над долиной на другой стороне горы, и поднялся на ноги.
   ГЛАВА 4
   почти в о Вскоре раздался новый звук - многократная пульсация в быстром, рычащем темпе, намекающем на огромную силу, становившуюся все громче с каждой секундой. Градзка напрягся и выхватил бластер; как только он это сделал, еще пять самолетов пролетели над гребнем горы и устремились к нему; не бесцельно, а точно знали, где он. Когда они приблизились, передние кромки их крыльев заискрились светом, с окружающих его деревьев полетели ветки, и раздался громкий стук молота.
   Он прицелился немного перед ними и начал стрелять. У одного из самолетов отлетело крыло, и он рухнул вниз. Другой развалился в воздухе; третий загорелся. Двое других быстро взмыли вверх. Градзка направил свой бластер вслед за ними, стреляя снова и снова. Он ударил четвертого зарядом энергии, разбив его на куски, а затем пятый оказался вне досягаемости. Он выстрелил в него дважды, но безрезультатно; ручной бластер годился не более чем на тысячу ярдов.
   Спрятав оружие в кобуру, он поспешил прочь, следуя за ручьем и прячась под прикрытием деревьев. Последний из атакующих самолетов ушел, но маленький самолет-разведчик все еще кружил вокруг, далеко за пределами досягаемости бластеров.
   Раз или два Градзка был вынужден какое-то время скрываться, не зная природы способности пилота обнаружить его. Именно во время одного из таких ожиданий развилась следующая фаза атаки.
   Он начался, как и предыдущий, с далекого рёва, который нарастал в громкости, пока, казалось, не заполнил весь мир. Затем, в пятнадцати-двадцати тысячах футов от дальности стрельбы, появились новые нападавшие.
   Их было, должно быть, пятьдесят, огромных сужающихся существ с широко расправленными крыльями, летевших сомкнутым строем, волна за волной в виде буквы V. Он стоял и смотрел на них, изумленный; он никогда не предполагал, что такие самолеты существовали в первом веке. Затем пронзительный визг прорезал рев пропеллеров, и на мгновение он увидел в небе бесчисленное множество маленьких пятнышек, падающих вниз.
   Первый бомбовый залп пришелся на молодые сосны, где он отбивался от первого воздушного нападения. Вверх взметнулись огромные сгустки пламени, дыма, летящей земли и обломков. Градзка повернулся и побежал. Перед ним грянул еще один залп; он свернул налево и нырнул в подлесок. Теперь вокруг него падали бомбы, оглушая своим грохотом, сотрясая его сотрясением. Он испуганно увернулся, когда рядом с ним рухнул ствол дерева. Затем что-то ударило его по спине, сбив его с ног. Мгновение он лежал ошеломленный, затем попытался встать. Когда он это сделал, жгучий свет залил его глаза, и волна невыносимого жара захлестнула его. Потом тьма....
   * * * *
   - Нет, Зарвас Поль, - повторил Крадзи Заго. "Градска не вернется; "Машина времени" была саботирована".
   "Так? Тобой?" - спросил солдат.
   Ученый кивнул. "Я знал, для какой цели он это предназначал. Градзка не довольствовался тем, что поработил всю Солнечную систему: он жаждал принести тиранию и рабство всему прошлому и всему будущему; он хотел быть хозяином не только настоящего, но и веков, которые были и должны были быть. Я никогда не занимался политикой, Зарвас Поль; Я не принимал участия в этом восстании. Но я не мог быть соучастником такого преступления, какое задумал Градзка, когда в моих силах было его предотвратить".
   "Машина унесет его из нашего пространственно-временного континуума или вернет в то время, когда эта планета была кружащимся облаком пылающего газа?" - спросил Зарвас Поль.
   Крадзи Заго покачал головой. "Нет, устройство недостаточно мощное для этого. Это перенесет его всего примерно на десять тысяч лет в прошлое. Но затем, когда он остановится, машина уничтожит себя. Он может уничтожить Градзку, или он может сбежать. Но если он это сделает, он останется на десять тысяч лет назад, когда он не сможет причинить нам вреда.
   "На самом деле это не сработало так, как он себе представлял, и существует бесконечно малая вероятность того, что он мог вернуться в наше "время", в любом случае. Но я хотел застраховаться даже от такого маленького шанса".
   - Мы не можем быть в этом уверены, - возразил Зарвас Поль. "Он может знать о машине больше, чем вы думаете; достаточно больше, чтобы построить еще один, как это. Так что вы должны построить мне машину, а я соберу отряд добровольцев и выследю его.
   - В этом не было бы необходимости, и вы только разделили бы его судьбу. Затем, видимо, сменив тему, Крадзи Заго спросил: "Скажи мне, Зарвас Поль; разве ты никогда не слышал легенд о Смертельных Излучениях?
   Генерал Зарвас улыбнулся. "Кто нет? Каждый курсант Офицерского училища мечтает открыть их заново, использовать в качестве оружия, но никому не удавалось. Мы слышим эти рассказы о том, как в первые дни атомные двигатели, реакторы и атомные бомбы испускали частицы, которые были совершенно смертоносными, которые делали все, с чем они вступали в контакт, смертоносным, что влекло ужасную смерть для любого человека. Но это только мифы. Все древние эксперименты повторялись снова и снова, и ни разу не наблюдалось смертельного радиационного эффекта. Некоторые говорят, что это просто бабушкины страшилки; некоторые говорят, что смерть была вызвана страхом перед атомной энергией, когда она была еще незнакома; другие утверждают, что фундаментальная природа атомной энергии изменилась в результате вырождения делящегося вещества. Что касается меня, то я недостаточно ученый, чтобы иметь мнение".
   Старик снисходительно улыбнулся. "Ни одна из этих теорий неверна. В начале атомной эры существовали Смертельные излучения. Они все еще существуют, но они уже не смертельны, потому что все живое на этой планете приспособилось к таким излучениям, и все живые существа теперь невосприимчивы к ним".
   "И Градзка вернулся в то время, когда такого иммунитета не существовало? Но разве это не пойдет ему на пользу?
   "Помните, генерал, что человек использует атомную энергию уже десять тысяч лет. Весь наш мир пропитан радиоактивностью. Планета, моря, атмосфера и все живое теперь радиоактивны. Радиоактивность так же естественна для нас, как воздух, которым мы дышим. Теперь вы помните, что слышали о великих войнах первых веков атомной эры, в которых были уничтожены целые народы, оставив в живых только сотни из миллионов. Вы, без сомнения, думаете, что такие сказки - плод невежественного и варварского воображения, но уверяю вас, они буквально правдивы. Такие холокосты были вызваны не эффектом взрыва нескольких бомб, а излучением, испускаемым бомбами. И те, кто выжил, чтобы продолжить гонку, были мужчинами и женщинами, чьи системы сопротивлялись радиации, и они передали своим потомкам эту силу сопротивления. Во многих случаях их дети были мутантами - не монстрами, хотя многие из них тоже не выжили, - а людьми, невосприимчивыми к радиоактивности".
   - Интересная теория, Крадзи Заго, - прокомментировал солдат. - И такой, который соответствует как тому, что мы знаем об атомной энергии, так и древним легендам. Тогда вы бы сказали, что эти излучения по-прежнему смертельны для неиммунных?
   "В яблочко. И Градзка, его тело, испускающее эти излучения, вернулся в первый век атомной эры - в мир без иммунитета.
   Улыбка генерала Зарваса исчезла. "Мужчина!" - воскликнул он в ужасе. "Вы потеряли носителя смерти среди этих невинных людей прошлого!"
   Крадзи Заго кивнул. "Это правда. По моим подсчетам, Градзка, вероятно, станет причиной смерти примерно сотни человек, прежде чем с ним разберутся. Но разбираться с ним будет. Скажи мне, генерал; если бы сейчас из ниоткуда появился человек, распространяющий странную и ужасную чуму, куда бы он ни пошел, что бы вы сделали?"
   "Да ведь я бы выследил его и убил", - ответил генерал Зарвас. "Не за то, что он сделал, а за угрозу, которую он представлял. А потом я бы покрыл его тело массой бетона больше, чем этот дворец".
   "Именно так." Крадзи Заго улыбнулся. "И военачальники и политические лидеры первого века были не менее безжалостны и эффективны, чем вы. Вы знаете, как впервые была использована атомная энергия? Был древний народ, на руинах городов которого мы построили свои, славившийся своим идеалистическим гуманизмом. Тем не менее, эта нация, подвергшаяся вероломному нападению, создала первые атомные бомбы для самообороны и применила их. Именно среди людей этой нации возникла Градзка".
   "Но признают ли они его виновником бедствия, которое он приносит им?"
   "Конечно. Он появится в то время, когда впервые будет использована атомная энергия. У них будут детекторы смертельной радиации - детекторы, о которых мы сегодня ничего не знаем, потому что прибор обнаружения должен быть свободен от того, что он должен обнаруживать, а сегодня все радиоактивно. Пройдет день или около того, прежде чем они узнают, что с ними происходит, и, боюсь, за это время многие умрут; но как только они узнают, что убивает их народ, дни Градзки - нет, его часы - будут сочтены.
   - Масса бетона больше, чем это место, - повторил Тобб Раб слова генерала Зарваса. " Древний космопорт! "
   Князь Бурванный хлопнул его по плечу. "Тобб, чувак! Вы попали!
   "Ты имеешь в виду...?" Крадзи Заго стартовал.
   "Да. Вы все знаете об этом. Он стоял неизвестно сколько тысячелетий, и никто так и не решил, что это такое, с самого начала, за исключением того, что кто-то однажды залил бетоном долину, от вершины горы до вершины горы. Общепринятая теория состоит в том, что это было сделано для стенда для запуска первой лунной ракеты. Но господа, это объяснил наш друг Тобб. Это могила Градзки, и она была могилой Градзки десять тысяч лет до того, как родился Градзка!"
   В ТРЕЩИНАХ ВРЕМЕНИ, Дэвид Грейс
   Они назвали его Марком из-за отсутствия лучшего имени, хотя имя имело лишь умеренную полезность, поскольку он редко с кем-либо общался. Чаще всего это было просто "я" или "я". Несоответствие полувращений было причиной некоторой, но не всей его изоляции. Даже после прыжка потребовалось некоторое время, чтобы поле выровнялось и вернуло его в соответствие с той реальностью, в которую он приземлился. До тех пор он плыл по мирам, как призрак, видя, но не будучи видимым, пока не вытащил булавку.
   Было не больно, правда, не очень, раскрутка вверх и вниз. В основном это ощущалось, как остроногие пауки, бегающие вверх и вниз по его телу, их подушечки постепенно становились все тупее и тупее, пока их прикосновения не стали чем-то большим, чем смутное ощущение, как паутина, касающаяся голой кожи.
   Вначале он пытался слиться, остепениться, иногда оставаясь на годы, десятилетия в одном месте, в одной реальности, пока боль не стала слишком велика, и он проклинал судьбу за то, что она дала ему сердце, чтобы идти вместе с его мозгом. Затем он снова нажимал на кнопку и плыл сквозь пятимерную вселенную, и все и все, что он любил, становилось таким же нематериальным, как мыльный пузырь, и ускользало. Он все еще помнил их, один из недостатков его прекрасной памяти. Особенно Линда, его первая жена, которая постарела, увяла и состарилась, казалось, всего лишь за мгновение его собственного времени.
   Теперь, во время своих визитов, он избегал людей, насколько это было возможно, и обычно ограничивал время пребывания на земле не более чем годом и днем - минимумом, который требовался его системам для восстановления и перезарядки, прежде чем он мог возобновить свое запутанное путешествие. Субъективно прошло триста шесть лет. Шестьсот девяносто четыре осталось. Бесплотный и изолированный, он мог жить в трещинах времени сколько угодно, но ничто из этого не засчитывалось в его тысячелетнюю миссию. Только время, проведенное на земле, среди живых, ускорило его внутренние часы, и пока эти часы не отсчитали тысячу холодных и одиноких лет, он не мог вернуться домой.
   Как и все остальное, он с полной ясностью помнил тот день, когда его отослали.
   * * * *
   Лаборатория находилась глубоко под землей, почти идеально защищенная от зондов Муравьев. Почти.
   - У тебя есть вопросы, Марк? - спросила Мария Салазар с натянутой улыбкой. Она знала, что он этого не сделал, но это было вежливо. Позади нее были кабели оптического управления и кольца гипермагнитов, все они были сфокусированы на полутораметровой алюминиевой сфере в центре аппарата.
   Марк слегка покачал головой. Его мозг казался пустым, как старое ведро.
   "Вы понимаете, что вам придется ждать целую тысячу лет? Мы не можем рассчитывать на то, что Муравьи исчезнут раньше". Она болтала, она знала. Они повторяли это сотни раз, но, нервно переводя взгляд с Марка на серебряную сферу, она не удержалась от последней лекции.
   - Они захватят нас самое большее через пять лет, возможно, только через три. Генетический дрейф, который мы запрограммировали в них, займет как минимум сто лет, чтобы полностью закрепиться в ключевых генах. Мы не смеем программировать его, чтобы он работал быстрее. Если они обнаружат, что мы сделали, до того, как это полностью заразит их, миллиона лет будет недостаточно".
   - Я понимаю, - сказал Марк ровным голосом, не сводя глаз со Сферы.
   "Тогда им придется нести его обратно в свои ульи. Кто знает, сколько поколений на это уйдет". Со стеклянными глазами Мария бормотала что-то, словно стоя перед зеркалом, репетируя свой первоначальный брифинг для Объединенного комитета начальников штабов. "Мы отвели пятьсот лет на то, чтобы генетический дрейф полностью закодировался во всех муравьях, во всех камерах их размножения. Потом мы добавили еще сто лет, просто для уверенности. Затем мы рассчитали, что еще через сто лет половина из них умрет. Затем еще сто лет, чтобы их ученые обнаружили причину проблемы и замедлили ее последствия. Потом еще сто лет, пока последний из них не умрет. Потом еще сто лет, просто для уверенности. Итак, через тысячу лет самое ближайшее время, когда вы можете вернуться.
   "Я знаю."
   Мария вздрогнула и сделала шаг назад. По этому негласному сигналу Марк встал и подошел к Сфере.
   - Твоя батарея работает только первые три секунды, - излишне предупредила его Мария.
   "Я знаю. Я могу сделать это."
   Мария слабо улыбнулась ему и протянула руку.
   - Мы взорвем через час после того, как вы уйдете. Никто из нас, знающих... - Мария махнула рукой, описывая не только лабораторию, но и весь исследовательский комплекс, растянувшийся на полмили во всех направлениях, - не может быть допущен к захвату муравьями.
   "Мне жаль."
   "Это сто мегатонн водородной бомбы. Мы ничего не почувствуем, - сказала она и задрожала.
   Марк тупо уставился на нее, затем слегка кивнул ей и потянулся к кнопке GO.
   "Мы рассчитываем на вас!" - крикнула Мария прямо перед тем, как он исчез и скользнул сквозь корпус из алюминиевого сплава, словно это был не более чем порыв холодного воздуха. Оказавшись внутри Сферы, он потянул за булавку и застыл в сгорбленном кресле управления. В центре маленькой панели перед ним были только красный свет и единственная кнопка. Марк сделал последний долгий вдох и нажал кнопку до упора.
   Снаружи магниты зарядились и прошли цикл калибровки. В нечетные моменты Сфера вибрировала в случайных гармониках, а затем переходила в почти неразличимый гул. Свет мигнул оранжевым. Через сорок шесть секунд он стал постоянно зеленым. Кнопка замигала ярко-красным цветом.Марк сделал один глубокий вдох и ударил по панели управления тыльной стороной ладони.
   Воздух, казалось, слился в густой субзвуковой крик, а затем Сфера, лаборатория и весь внешний мир растворились в целлофановом дыму, и Марк вовремя уплыл в трещины.
   * * * *
   "Время - это не то, что люди думают, - сказала ему Мария в первый раз, когда они встретились. "События не происходят одно за другим. Вся наша временная история находится здесь, одновременно, в пятимерном пространстве".
   Замешательство на лице Марка было очевидным, она вздохнула и начала снова.
   "Само время - это серия энергетических пульсаций, подобных волнам, спускающимся по длинному каналу, заполненному стеклянными пластинами. Каждая пластина содержит всю трехмерную вселенную толщиной в одну невероятно маленькую долю секунды. Одна за другой каждый раз, когда волна пересекает плиту, активирует эту трехмерную вселенную, как сейчас , а затем движется дальше. Наша волна, наше время омывает корыто, активизируя каждое наше настоящее одно за другим. Наша временная волна - это четвертое измерение, которое последовательно активирует все, что есть мы, а теперь - один фрагмент существования за раз".
   - А пятое измерение?
   "Это длина корыта, глубина существования от начала времен до конца. На самом деле это не впадина, а лента Мебиуса, она продолжается без конца, и волны времени ходят по кругу вечно".
   - Итак, мы путешествуем во времени... - нерешительно начал Марк.
   "Мы не можем путешествовать во времени, по крайней мере, не в нашем времени. Наше время - это наша волна, и мы не можем заставить ее двигаться быстрее или медленнее, и уж точно не можем заставить ее двигаться назад".
   - Но я думал...
   - Ты думал, мы собираемся отправить тебя сквозь время? Мария нахмурилась, а затем одарила его покровительственной улыбкой. "Представьте, что вы в лодке, балансирующей на гребне волны. Хорошо, вы берете плоский камень и пускаете его по волнам к берегу или в море. Каждая волна, которой он коснется, - это чье-то время. Ты будешь этим камнем. Вы будете перескакивать с волны на волну, туда и обратно через время других людей, пока ваша волна, наша волна, не переместится на тысячу лет в наше будущее. Затем, где бы вы ни были, вы перенесетесь вперед и присоединитесь к своему собственному времени, к нашей вселенной".
   - А я не могу убить собственного деда и никогда не родиться, потому что...
   - Потому что тот, кого ты убьешь, не будет твоим дедушкой. Он будет чьим-то дедушкой.
   "Но этот кто-то будет человеком, который выглядит, как я, и думает, как я. Кто я ".
   Мария громко выдохнула, как будто безуспешно пытаясь объяснить квадратный корень из 7 отсталому третьекласснику.
   "Ваше время всегда фиксируется в вашей собственной маленькой волне. Ваше время - это ваша собственная волна, падающая в корыто. Для вас нет ни прошлого, ни будущего, куда можно было бы отправиться. Все, что у вас есть, это ваша собственная волна, движущаяся вперед через вселенную. Ваше время там, где вы находитесь на своей волне в корыте, от прошлого к будущему, вашему прошлому, вашему будущему. В вашей собственной волне нет путешествий во времени, потому что она всегда только там, где она есть. Но мы можем отправить вас обратно на чужую волну".
   "Какая разница?" - спросил Марк. "Если все волны одинаковые...?"
   "Они не все одинаковые. Прохождение каждой волны через каждую плиту, их прохождение вниз через пятое измерение меняет вещи, может быть, просто небольшое изменение для кого-то в волне сразу за нашей. Но это одно отличие немного больше меняет дело для людей в волне позади него. А потом следующий и следующий. Если вы прыгнете на волну, очень далеко отстоящую от вашей, и оседлаете ее обратно в "настоящее", в ее настоящее, все может быть не так, как было в вашем настоящем на той же стадии. Рябь, водовороты, гармоники - все они влияют на события каждой последующей волны, поэтому чем дальше вы идете по линии, тем больше вещей меняется к тому времени, когда ранняя волна достигает того места, где вы были во впадине до того, как прыгнули назад".
   - А если я прыгну впереди своей волны?
   "Ты не можешь".
   "Почему бы и нет?"
   - Потому что ты не можешь. Я мог бы доказать это, если бы у тебя была математика, но у тебя ее нет".
   Марк нахмурился, как ребенок, который думает, что взрослый лжет, чтобы скрыть неприятную правду.
   "Послушайте, все, что вам нужно знать, это то, что вселенная устроена определенным образом, и мы не можем ее изменить. Мы можем отправить вас обратно к старым волнам, но мы не можем отправить вас туда, где наша волна будет через тысячу лет, потому что ее еще нет. Вы можете добраться до нашего будущего через тысячу лет, только дождавшись, пока пройдет тысяча лет, а затем прыгнув обратно на свою волну из того места, где вы были".
   "Я думал, что эти путешествия во времени спасут человечество. Если я не могу изменить наше прошлое и не могу попасть в наше будущее, какой во всем этом смысл?" Марк махнул рукой массивному оборудованию в лаборатории под конференц-залом.
   "Дело не в том, куда ты попадешь, а в том, где ты не будешь".
   Марк уставился на нее с откровенным замешательством.
   - Мы должны спрятать тебя в таком месте, где Муравьи не смогут тебя найти. Мы должны спрятать вас, пока наша волна не пройдет тысячу лет и все муравьи не умрут. Тогда ты сможешь вернуться домой".
   - Если все, что тебе нужно сделать, это спрятать меня, должно быть...
   - Нет. Кто знает, как далеко продвинется империя антов через пять столетий? У них есть какой-то межзвездный транспорт. Это только подсветка? Мы не знаем. Предположим, мы посадим вас на какой-нибудь корабль и отправим его со скоростью в один процент от скорости света, что, пожалуй, лучшее, что мы можем сделать. Как далеко вы уйдете к тому времени, когда муравьи наводнят землю? Где на земле, или на луне, или даже на Марсе мы могли спрятать тебя на тысячу лет, где мы могли быть уверены, что тебя не найдут?
   - Значит, ты собираешься спрятать меня где-нибудь в прошлом?
   "Где-то в трещинах времени, прежде чем муравьи нашли нас. Вы перепрыгнете назад на двадцать, тридцать, пятьдесят, сто лет, подождите десять, затем перескочите еще на двадцать, подождите двадцать, перескочите, подождите, перепрыгнете, подождите, пока не пройдет тысяча лет. Тогда вы перескочите весь путь вперед, в наше время, и, даст Бог, к тому времени муравьи будут мертвы и исчезнут.
   "А потом?" - спросил Марк.
   - И тогда ты спасешь нас всех, - сказала ему Мария, больше молясь, чем обещая.
   * * * *
   Марк плыл среди прозрачных зданий из светлого кирпича и эфирного камня и наблюдал, как бледные тени падают на тротуары, когда ночь сменяется днем. Полностью заряженный первым прыжком в прошлое, он оставил Сферу позади, привязанный в свое время в лаборатории, которой больше не существовало, теперь это была просто дыра в земле, вероятно, все еще кишащая муравьями. Сами волны времени теперь заряжали его внутренние системы энергией, и он мог ускорять или замедлять свое передвижение по гребням одной лишь мыслью.
   День, ночь, день, ночь, день, ночь, все быстрее и быстрее он мчался назад сквозь года. В конце концов он остановился в городе среднего размера, который он знал как северную часть штата Нью-Йорк. Он подождал несколько субъективных секунд до рассвета, затем вытащил булавку, и пауки затанцевали на его коже, пока здания становились плотными, утолщаясь, как слои воды, кристаллизующиеся в грязный лед.
   Ветер был прохладным, и под остатками сгоревшего дизельного топлива он обнаружил весенние травы и молодые листья. Мимо пролетел обрывок газетной бумаги. Марк схватил его. Май 1953 года, судя по смазанной дате. Одна из его любимых эпох, хотя в историю, которую он знал со своего времени, начали вкрадываться небольшие изменения. Он нашел оставшуюся часть бумаги торчащей из мусорного бака и сел на автобусную скамейку, чтобы прочитать ее в свете усиливающегося света.
   Очевидно, на этой волне Трумэн сбросил атомную бомбу на китайскую армию, когда они начали вторжение в Корею, тем самым положив конец войне. Макартур и Эйзенхауэр поссорились из-за выдвижения от республиканцев, и Айк наконец получил одобрение в третьем туре голосования. Если бы Стивенсон поддержал бомбардировку Трумэна и пообещал еще больше, он мог бы выиграть, но, верный своим принципам, Адалай отказался от "ядерной дипломатии" и проиграл на одном из ближайших выборов за последние пятьдесят лет.
   Марку были предоставлены тысячи имен и номеров банковских счетов, данные об организациях и частных лицах на протяжении двадцатого века, а также информация о различных выигрышных лотерейных номерах, спортивных событиях и колебаниях фондового рынка, а также несколько золотых монет. К счастью, поле было достаточно сильным, чтобы покрыть его одежду и несколько личных вещей. Марк часто фантазировал о том, насколько труднее была бы его жизнь, если бы ему пришлось приходить голым, как путешественники во времени в фильмах о Терминаторе.
   Марк посещал этот город еще несколько раз за последние триста шесть лет и открывал банковские счета на разные имена. Иногда, когда субъективная реальность не слишком отличалась от реальности предыдущей волны, банки и счета все еще были там, ожидая его. Иногда нет. Дважды банки терпели крах, и один раз записи были потеряны во время впечатляющего пожара. В другое время номера счетов больше не совпадали, расхождение в системах управления или учета сделало его сбережения из другой временной волны несоответствующими , слово, которое придумала Мария Салазар, его нынешней реальности.
   Марк швырнул бумагу обратно в мусорное ведро и осторожно начал кружиться. Если бы ситуация не изменилась слишком сильно, сберегательный банк Линкольна должен был бы быть вниз по улице, сразу за массивным универмагом Сибли. Если повезет, через несколько часов у него будет достаточно денег, чтобы снять комнату и купить комплект одежды. А потом? Как это происходило каждый раз, когда он возвращался сюда, его разум наполнялся мыслями о Линде. Сколько ей было бы сейчас? 19? Слишком молод? Он выбросил ее воспоминания из головы и пошел по улице в свете раннего утра.
   * * * *
   "Добрый вечер, г. Уильямс, - пробормотала кассирша, не поднимая глаз. Он слегка кивнул ей и протянул ей три однодолларовых купюры. Он установил распорядок дня настолько пресным, скучным и ничем не примечательным, насколько это было возможно. Скромная квартира в шаговой доступности от магазинов и ресторанов в центре города. Простая темная одежда, скромные вкусы. Три раза в неделю он ужинал в ресторане "Swenson's Smorgasbord" на Стейт-стрит, где мог получить достаточно разнообразную еду, не вызывая никаких замечаний и не заводя никаких отношений, за исключением того, что теперь кассир узнал его имя, и он задавался вопросом, не найти ли ему какой-нибудь еды. другое место, где можно поужинать.
   Он ел только один раз в день и не хотел, чтобы его беспокоили назойливые вопросы чрезмерно дружелюбных сотрудников. Тем не менее, кассирша не выглядела так, как если бы она действительно была заинтересована в разговоре с ним. Он решил подождать и посмотреть, попытается ли она расширить их взаимодействие.
   Он только что отрезал вилкой кусок мясного рулета, когда поймал на себе взгляд человека за угловым столиком. Мгновенно мужчина отвел взгляд. Белый, с бочкообразной грудью, с толстыми руками и копной черных волос, незнакомец быстро уставился в свою тарелку, но Марку показалось, что он все еще наблюдает уголками глаз. Машинально Марк ел мясной рулет и картофельное пюре, все больше сгорбляясь над тарелкой, как собака, пытающаяся защитить кость. Обычно он входил и выходил из заведения через полчаса, но ему хотелось, чтобы незнакомец ушел первым, поэтому он остановился, толкая кусок консервированных персиков, как маленький снегоочиститель, взад и вперед по растаявшим остаткам Желе-О.
   С визгом незнакомец оттолкнул свой стул от столика, Марк мельком взглянул и выскочил за дверь. Марк помедлил еще несколько секунд, а затем тоже встал, чтобы уйти.
   Наступили сумерки, густой янтарный свет в верхней части неба переходил в пурпурный. Несколько пешеходов ходили по тротуарам, но Марк не заметил и следа мужчины с бочкообразной грудью. Нерешительно он повернул налево и неторопливо направился к реке. Тротуар перед ним был пуст. Автобус Mack, извергающий дизельный дым, вписывается в визг передач.
   "Привет!" - прошептал голос из переулка.
   Бледное лицо человека с бочкообразной грудью светилось в тени в пяти футах от улицы. Марк заморожен. Был ли он объектом ограбления? Кто-то обнаружил, что у него есть деньги? Должен ли он бежать? Мужчина с бочкообразной грудью знал, где он живет? Он последовал за Марком в ресторан?
   - Я не причиню тебе вреда, - прошептал мужчина, подняв две бледные пустые руки. Он сделал взволнованный жест "иди сюда" и шагнул вглубь тени. Марк помедлил еще немного, а затем осторожно продвинулся на несколько футов.
   "Что ты хочешь?" - спросил Марк удивившим его тоном, холодным, ровным и смутно опасным.
   - Я сразу узнал вас, - сказал незнакомец. Он держал руки перед собой ладонями вверх. "Меня зовут Рев".
   - Я не знаю, о чем ты говоришь.
   "Мы два в своем роде, мы. Сколько у тебя еще есть?"
   "Какая?"
   - Эта женщина назвала тебя Марком. Это твое имя, Марк?
   После долгой паузы Марк кивнул и сделал неуверенный шаг вперед.
   - На моих часах осталось сто девятнадцать лет. А ты?"
   "Какая?" - прошипел Марк, его сердце похолодело, а пальцы сжались в кулаки.
   - Муравьи, - сказал Рев, и его губы расплылись в злобной улыбке. "Они рассказали тебе о временных волнах, верно?"
   Марк не доверял себе говорить.
   - Ты же не думал, что твоя временная волна - единственная, которая строит таких парней, как мы, не так ли? В основном мы возвращаемся на несколько десятилетий назад от нашей собственной волны, поэтому совпадений не так много. Кроме того, мы ведем себя довольно скромно. Ты всего лишь второй из нас, кого я вижу. Я не разговаривал с первым парнем. Я просто дал ему пропуск. Но иногда бывает одиноко. Я знаю, что это против правил, но когда я увидел тебя, то понял, что тебе тяжело, и решил кое-что сказать... Так, сколько тебе еще идти?
   Марк посмотрел на мужчину, затем поспешно проверил переулок и пожарные лестницы, цепляющиеся за кирпичные стены наверху. Во рту пересохло, и он с трудом глотал.
   - Шесть девяносто четыре, - прохрипел он.
   "Вау, неудивительно, что ты шаткий. Когда мне было шесть девяносто четыре, я был неудачником, вплоть до примерно пятисот. Что-то в переходе на полпути, похоже, облегчает задачу. Как только я преодолею сотню, я выйду на финишную прямую. Отсюда все идет вниз".
   На мгновение Марк подумал о пятистах четырех годах, оставшихся до того, как он окажется на обратной стороне ста.
   "Когда ваше время истечет, как вы думаете, вы сможете сделать это, действительно начать человеческую расу снова?"
   "Почему бы и нет? Это все здесь, не так ли? Рев постучал себя по груди. - Хочешь пойти куда-нибудь и поговорить?
   Мысль о том, что они вдвоем будут вместе на публике, пробрала Марка до костей, и он поспешно покачал головой.
   - Да, именно это я сказал бы в шесть девяносто четыре. Наверное, приблизившись к сотне, я стал безрассудным... Сколько раз ты был женат?
   - Я... дважды, - прохрипел Марк.
   - Я знаю, это тяжело - смотреть, как они стареют и умирают, или бросать их, просто сбегать посреди ночи, когда ты все еще, ну, знаешь, испытываешь к ним чувства. Внезапная смерть, послушай моего совета, вот как с этим справиться.
   "Какая?"
   "Автокатастрофы - это лучшее. В любом случае автомобили в этот период - смертельные ловушки, и они сжигают все улики. У них не будет ДНК в течение сорока-пятидесяти лет, так что вы можете быть уверены в удостоверении личности. Просто убедитесь, что вы выбили зубы трупа, прежде чем разбить машину, чтобы они не могли получить зубную спичку.
   - Вы хотите сказать, что убили кого-то и...
   "Боже!" - прошипел Рев, поднимая руки. "Я не монстр. Христос, нет! Просто найдите какого-нибудь бездомного мертвым в переулке или подкупите парня, который собирает грузы в морге для Джона Доу. В эту эпоху они зарабатывают сколько сто пятьдесят в месяц. За пятьсот баксов тебе дадут столько тел, сколько захочешь. Просто возьми одного подходящего возраста, выбей зубы, засунь его за руль своей машины и врежь его в большое дерево, а затем брось спичку. Мгновенная вдова. Никакой суеты, никакой суеты. У нее остались приятные воспоминания и солидный полис страхования жизни".
   Марк выглядел так, будто его вот-вот стошнит.
   "Это лучшая вещь, правда. У нее будет заначка, чтобы прожить жизнь, и она найдет хорошего, нормального парня, с которым сможет поселиться, заведет пару детей. Время от времени она достает какую-нибудь старую фотографию, на которой вы и она во время вашего медового месяца или что-то в этом роде, и говорит людям: "Это был мой первый муж, Марк. Он был замечательным человеком. Он погиб в автокатастрофе всего через несколько лет после того, как мы поженились. Я никогда его не забуду. Видишь ли, счастливый конец повсюду, намного счастливее, чем если бы ты просто сбежал посреди ночи или торчал рядом, пока она стареет, сгибается и дряхлеет.
   - Ты сделал это? - спросил Марк, хотя уже знал ответ.
   - Я знаю, это звучит плохо, но после первых нескольких раз, - пожал плечами Рев.
   - У тебя когда-нибудь были дети?
   "Какая?"
   "Ваши жены, кто-нибудь из них забеременел?"
   "Ты шутишь, верно?"
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Парни вроде нас, мы не можем, вы знаете... нет никакого способа".
   - Мы стерильны?
   "Стерильно? Иисус, ты не знаешь?
   "Знаешь что?"
   "Знай, что мы не люди. Господи, они построили нас! Или вырастили нас. Или спроектировал нас.
   Был ли он сумасшедшим? - недоумевал Марк. Неужели все эти годы скачков во времени добавили ему мозгов? Невольно сделал шаг назад.
   Выражение лица Рева смягчилось. "Боже, я думаю, они никогда не говорили тебе. Они не могут отправить человека, обычного человека, сквозь Время. Они сделали нас особенными, наполнили наши кишки проводами и машинами и вынули половину наших органов, чтобы освободить место. Они использовали белковый компилятор, чтобы специально разработать нашу ДНК. Разве они не говорили тебе никогда не позволять какому-нибудь знахарю делать тебе рентген?
   "Они сказали... они сказали, что рентгеновские снимки покажут имплантаты Time Skip, которые..."
   Рев рассмеялся. "Это показало бы гораздо больше, чем это. Как вы думаете, почему вам нужно есть только один раз в день? Как вы думаете, почему вы должны найти магазин химикатов и ввести себе коктейль, который убьет любого нормального человека? Как вы думаете, откуда взялись наши имена?
   "Наши имена?"
   Рев снова рассмеялся, хотя в его голосе была горькая нотка.
   "Мой преподобный, для номера моей модели, преподобный. Шестнадцать. Первые пятнадцать облажались и умерли. Тебя зовут Марк, так что, я думаю... Марк Одиннадцать? Марк Девятнадцать? Я думаю, вы бы не знали. Рев шагнул вперед и нежно похлопал Марка по плечу. - Думаю, они решили, что будет легче, если ты не будешь знать... В любом случае, - продолжил он, выдавив из себя улыбку, - не беспокойся о детях. Стреляем холостыми. Мы были созданы такими".
   Пара прошла мимо переулка и заглянула внутрь. Поспешно Рев утащил Марка в тень.
   - Нам лучше убраться отсюда, пока нас не увидел какой-нибудь полицейский и не подумал. Нам не нужны такие проблемы".
   Рев снова похлопал Марка по плечу и повернулся к улице.
   "Ах, подождите. Нам нужно поговорить. У меня есть вопросы. Я-"
   "Я так не думаю. То, что я останавливал вас таким образом, вероятно, было плохой идеей, но я только что сделал свою жену в Филадельфии вдовой, и я чувствовал себя немного одиноким. Я думаю, мне нужно вырваться на некоторое время. Может быть, я вернусь в девяностые. За исключением того, что у них там есть ДНК. Да, это восьмидесятые". Рев посмотрел на Марка долгим взглядом и протянул руку. - Хорошо, тогда, - сказал он, отворачиваясь и внезапно останавливаясь. - Ты ведь знаешь об охотниках, верно?
   - Охотники?
   "Дерьмо! В нескольких вариантах будущего, когда муравьи начали вымирать, они поняли, что мы сделали. Кто сказал, что общество улья глупо? Каждое из этих будущих муравьев отправило парня обратно, чтобы найти беженца из их собственной линии времени и убедиться, что он никогда не вернется домой".
   "Но если муравьи в одной временной волне узнали о том, что мы сделали, почему они просто не вернулись и не предупредили муравьев в более ранних временных волнах до того, как там закрепилось генетическое искажение?"
   - Ты уже знаешь ответ на этот вопрос... Они не могут уйти ни в свое будущее, ни в свое прошлое. Конечно, они могли бы предупредить муравьев в другие временные рамки, но это идет вразрез с их инстинктами.
   "Почему?"
   - Менталитет улья, - сказал Рев, пожимая плечами. "Другие ульи с другими королевами для муравьев вашего и моего времени такие же враги, как и люди. Нет, самое большее, на что они готовы, это попытаться убить нас, чтобы даже если они проиграют, люди не выиграли.
   - Думаю, мы должны быть благодарны за маленькие услуги, - сказал Марк, вздрогнув. - Значит, нас ищут охотники?
   "Немного. У них много времени, чтобы покрыть, и нас довольно трудно найти. У тебя есть оружие?
   "Пистолет? Нет, конечно нет."
   "Возьми нож, настоящий острый нож, около шести дюймов в длину. Спрячь его на тыльной стороне ноги. Рев поднял наручники и резким взмахом вытащил кинжал. "Быстрый удар по горлу - лучший способ. Они истекают кровью, как и мы. Однако не забудьте отрезать голову начисто, иначе вы не можете быть уверены, что убьете их. Они очень быстро заменяют потерянную кровь".
   Загипнотизированный, Марк уставился на лезвие.
   "Ты собираешься...?"
   "Какая? Нет, я не охотник. Отработанным движением Рев вложил кинжал обратно в ножны на щиколотке.
   "Но вы думали, что я мог бы быть", сказал Марк с внезапным пониманием.
   Рев склонил голову набок и криво улыбнулся Марку.
   "Всегда хочется проверить. Эти вещи опасны. Если мы не получим их, они могут получить нас". Рев слегка помахал Марку и повернулся к улице.
   "Ждать! Откуда ты знаешь, откуда ты знаешь, что я не был... одним из них?
   "О, это легко. Я сразу понял, что с тобой все в порядке.
   "Как?"
   "Эти твари - охотники. Они любят свою работу. И они никогда, никогда не одиноки". Зубы Рева блеснули в последней кривой улыбке, и через несколько секунд он исчез.
   Марк прошаркал обратно к тротуару и в полубессознательном состоянии побрел вниз по реке. Наступила ночь, и полная луна отражалась в воде. Марк посмотрел на рябь, затем на звездное одеяло и подумал о Линде. В это время она может быть другой, быть другой, но большая часть ее останется прежней. Как долго они могли иметь? Пять лет точно. 10? Может быть, даже пятнадцать, прежде чем ему придется найти служителя морга, который может дать взятку.
   Пятнадцать лет. Тогда у него останется только пятьсот восемьдесят девять. Что ж, это было начало. Марк поспешил к автобусной остановке. Дом Линды находился всего в пяти остановках пути.
   Глубоко в тенях слабая вспышка осветила ночь, когда Рев нажал кнопку "ВПЕРЕД" и скользнул обратно в трещины времени.
   ПРИГОВОРИТЕ МЕНЯ К МОЕЙ МЕСТИ!, Даррелл Швейцер
   Тысячи оскорблений профессора Кранчбергера я сносил, как мог, но когда он осмелился на оскорбление, я поклялся отомстить; и если бы я был знатоком По, я бы, несомненно, какое-то время продолжал в том же духе все более пурпурной прозы, прежде чем ухитрился замуровать своего соперника в одной из тусклых ниш в затхлых подвалах под зданием гуманитарных наук. Но я шекспирист, и поэтому я должен думать больше о кровавых кинжалах, не обязательно о разуме, о бесчисленных морях инкарнадина, о ранах, подобных пролому в природе, и об ужасе! ужастик! ужастик! такое, что ни язык, ни сердце не могут ни постичь, ни назвать, ни, что еще приятнее, фунта плоти , что я и хотел бы получить от надменного ублюдка.
   Это правда, что мое тщеславие было уязвлено; Я соглашусь с этим и даже соглашусь с утверждением молодого болвана, что по мере приближения к пенсии я превратился в постоянное растение в горшке, не выдвинув за двадцать лет ни одной новой идеи. Но в моем призвании то, что в противном случае могло бы показаться интеллектуальным застоем, является просто признанием вечных истин, ибо Гомер век за веком так же велик, как и прежде, и то же самое можно сказать о Данте, Сервантесе, Мильтоне и особенно Шекспир; и если нет ничего нового под солнцем, то это потому, что Бард превращает зиму нашего недовольства в славное лето, освещая все темные закоулки и закоулки человеческого существования.
   Но попробуй-ка сказать это Кранчбергеру, единственному и неповторимому Ли Аллену Кранчбергеру, бродяге, лет двадцати девяти или тридцати с чем-то, только что окончившему аспирантуру, но уже профессору из-за его неоспоримой гениальности в качестве льстец и мошенник, мошенник и мошенник, который сделал себя любимцем не только заведующего кафедрой, но и самого президента университета, а теперь предложил перевернуть дело жизни всех нас, старые горшечные растения , и показать нам как осуществляется надлежащее литературоведение.
   Вот вам и тысяча оскорблений - я когда-то подумывал специализироваться на По и признаю, что у него есть несколько хороших строк, - но оскорбление пришло, когда Кранчо, как мы все звали его за спиной, достал еще один из своих бесконечных томов из самого престижному издателю, которого можно вообразить, и ему было позволено, нет, по приказу сильных мира сего вторгнуться в мой шекспировский класс в качестве приглашенного лектора для продвижения книги "Разоблачение шекспировского мошенничества: последнее доказательство того, что Эдвард Де Вер написал пьесы".
   Мои студенты нашли все это очень забавным. Один из самых умных все-таки сказал: "Извините, сэр, но разве Де Вер не умер в 1604 году, за восемь лет до того, как Шекспир перестал писать?"
   Кранчо был готов к этому, конечно, и даже к двум классным умникам - я всегда думал о них как о Гекле и Джекле, но на этот раз я был рад им и мысленно подбодрил их.
   - А как насчет Марлоу? - сказал Хекль. "Он тоже рано умер. Он мог бы припрятать целую кучу вещей, над которыми работал, как Гамлет ...
   И Джекл сказал: "А что, если Кристофер Марлоу на самом деле не умер? Я имею в виду, может быть, он был вампиром или кем-то в этом роде. Ему понадобился бы подставной человек, чтобы притвориться автором его более поздних работ, и очевидно, что он был великим писателем...
   Все начали хихикать, но Кранчо, должен признаться, обладал неотъемлемым умением учителя возвращать все к порядку взглядом, или жестом, или просто изменением позы, и вы знали , что, если не считать шуток, мы собираемся чтобы стать серьезным сейчас.
   "Я вполне могу себе представить, - сказал он, - что, если бы он был жив, автор " Тамбурлена Великого " и "Трагической истории доктора Фауста " стал бы грозным соперником Эдварда де Вера, но Кристофер Марлоу действительно был убит кинжалом. удар в глаз во время драки в таверне дамы Элеоноры Булл на Дептфорд-стрэнд 30 мая 1593 года, более или менее так, как сообщается, и такие подробности, которые неясны, не имеют отношения к настоящему аргументу...
   Вот тогда-то я, признаюсь, и растерялся, и самым грубым образом ворвался на лекцию моего приглашенного лектора и сказал: "Черт возьми, мы это уже повторяли, и ты, черт возьми, прекрасно знаешь, что это все дерьмо". , и я еще раз спрашиваю вас , почему никто не пытается доказать, что Эдвард ДеВир, или Фрэнсис Бэкон, или Марлоу, или пятый граф Ратленд, или Чарльз Блаунт, или сэр Уолтер Рэли, или сама королева, или Аттила-гунн на самом деле писал произведения Томаса Деккера или какого-нибудь другого малоизвестного, второсортного драматурга того времени - нет! Нет! Не отвечай! Я уже знаю, каким будет твой слащавый, вонючий, маслянистый, двуличный ответ...
   - Я думаю, вы смешиваете метафоры... - вмешался он.
   Но мой огонь погас, мои слова захлестнули его, как бушующий прилив, и не говоря уже о проклятых смешанных метафорах. Я не был таким страстным с тех пор, как произнес фразу Генриха V "Еще раз в пролом, дорогие друзья!" речь в студенческой драме. "Причина, по которой вы придираетесь к Шекспиру, почему вы должны разрушить самое грандиозное и самое видное здание, а не просто испортить грязное окно в переулке, заключается в том, что если бы вы сделали меньше, никому бы не было дела . Вот почему сумасшедшие от науки преследуют Эйнштейна, а не кого-то, о ком никто никогда не слышал. Только самые большие цели, так что ваше эго может быть достаточно раздутым. Чтобы дать честный ответ на вопрос молодого человека... Я кивнул в сторону Джекла , чье выражение лица оленя в свете фар ясно давало понять, что он не уверен в том , что начал, и начинает жалеть , что не... Кристофер Марло жил и стал величайшим из всех драматургов елизаветинской эпохи, такие паразиты, как вы, пытались бы доказать, что Де Вер и Бэкон написали его произведения, а вы оставили бы Шекспира в покое!
   После этого, возможно, моя одышка настигла меня, потому что я задыхался и заикался, а один или два студента хихикали, но большинство из них просто таращились, как и Джекль, не понимая, что происходит, и именно тогда профессор Кранчбергер, грустно покачав головой, как будто ему было жаль меня, положил руку мне на плечо и тихо, но достаточно громко, чтобы все услышали, сказал: "Боюсь, что ваш Шекспир - безвольное копье. Ты должен идти в ногу со временем, Чак, или ты полностью потеряешь его.
   Вот оно! Он назвал меня "Чаком" перед моими учениками, навсегда подорвав мой авторитет! Такая наглость! Такая непрошеная фамильярность!
   Я поклялся отомстить. Фунт мяса.
   * * * *
   Но мы живем в более спокойные времена, чем елизаветинцы, и я, в любом случае, едва ли в достаточно хорошей форме, чтобы победить человека на тридцать лет моложе меня в захолустной дуэли на шпагах; но все же я гремел местью , и я хотел бы иметь кровь или что-то еще с таким же удовлетворением. Яд на ведомственной рождественской вечеринке? Нет, это может попасть не к тому человеку. Пистолет выстрелил в голову сзади? беспорядочный. Кроме того, он был на шесть дюймов выше меня и обладал кошачьими рефлексами.
   В такие моменты мне приходится либо продавать душу дьяволу, либо идти к моему брату Фрэнсису. Я выбрал второе, потому что он был ближе. Он работал в том же университете, напротив кампуса, на физическом факультете. Я вошел в его кабинет и сказал без всяких формальностей: "Я хочу одолжить твою машину времени".
   Фрэнсис воспринял это спокойно. С тех пор, как мы были мальчишками, он привык к моим эксцентричным моментам. Он пригласил меня сесть, принес кофе и предложил поговорить об этом.
   На самом деле он говорил больше всего. Он был таким с тех пор, как мы были мальчишками, когда он монотонно, без остановки болтал об уравнениях, углах и измерениях за обеденным столом, в то время как мои сестры и я смотрели в потолок или на наши тарелки, и наши родители сияли от гордости за своего маленького гения , хотя они понимали только одно слово из двадцати, если им везло.
   Я получил некоторые из них.
   "Вы не можете одолжить его, потому что он не портативный. Это размер здания. Это здание. Он занимает все подвалы под нами и несколько новых коридоров и комнат, которые пришлось вырыть, чтобы вместить его. И на самом деле это не машина времени - не то, что у Мистера Уайта . Обратно-путевая машина Пибоди - но место , где углы течения времени искажаются и перенаправляются через псевдогравитационную матрицу...
   Я должен признать, что он снова начал терять меня.
   Но когда он сказал: "Возможно, для неспециалиста это лучше всего объяснить как ряд дверей , которые ведут вперед или назад во времени..."
   Я вмешался: "Хорошо, у вас есть дверь в 1593?"
   Конечно, мой брат возражал, что отправку человека в прошлое еще не пробовали и слишком опасны, и, что еще хуже, не были созданы подходящие механизмы для восстановления всех данных такого эксперимента, и так далее, и так далее, и тому подобное. и так далее в таком ключе, пока я не перенаправил поток слов в разговоре и с таким взрывом красноречия и убедительности, каких я не проявлял со времен моего студенчества - когда, должен признаться, мое временное пребывание в качестве драматического специалиста закончилось. на самом деле научил меня кое-чему - и я утверждал, что мы все-таки братья, и, может быть, он был мне чем-то обязан за то, что я выслушивал все эти его лекции за обеденным столом, которые могли бы настолько затормозить мое детство, что я вырос бы серийным убийца или хуже; но каким-то образом, благодаря святому терпению, я этого не сделал, и так далее и тому подобное , пока его глаза не начали стекленеть...
   Теперь я избавлю своего читателя от перечисления утомительных подробностей, не говоря уже о каких-либо научных объяснениях. Достаточно сказать, что у меня все еще были друзья на драматическом факультете, и я мог без особых объяснений одолжить подходящую елизаветинскую одежду, хотя в моем возрасте и росте я должен был принять костюм Фальстафа, который обычно носили двадцатилетний парень с накладной бородой и подушкой, заткнутой спереди его камзола. В армейско-флотском магазине я приобрел на всякий случай не очень убедительный, но исправный кинжал, и мне практически пришлось опустошить свой пенсионный счет, чтобы заплатить некоторым торговцам монетами за горсть подлинного елизаветинского золота, соверенов и того, что называлось " ангелы", и мне пришлось поторопить их, потому что я совершенно не беспокоился о состоянии, не говоря уже о редких отметинах монетного двора.
   Затем течение времени было обращено вспять, или искривлено, или что-то еще случилось с ним в псевдогравитационной матрице под зданием физики, посреди ночи с моим братом Фрэнсисом за штурвалом и без даже дипломированного ассистента, который мог бы это сделать. настоящую работу, и я шагнул через метафорическую дверь (хотя это больше походило на нечто среднее между прокуренной комнатой и зеркалом в комнате смеха) и оказался на Дептфорд-стрэнд, последней остановке перед Лондоном, через Темзу и вниз по течению бит, утром 30 мая 1593 года.
   Мне повезло, что я тщательно изучил свое исследование, и еще больше повезло, что карты улиц 16-го века, которые я смог изучить, были более или менее точными, так что мне не нужно было останавливаться и спрашивать дорогу, потому что, несмотря на всю жизнь разговорного елизаветинского английского я нашел почти непонятным, по крайней мере поначалу, не таким, как речь низших персонажей в пьесах, никаких "хей-нонни-нонни", а каким-то гортанным, бормочущим и ритмичным все время время, как пьяный ирландец, пытающийся говорить на лягушачьем немецком, когда душит шотландца. Я смог найти Таверну Дамы Элеоноры самостоятельно, и это было к лучшему. Люди смотрели. Я не мог понять, почему именно. Может быть, это было зрелище джентльмена моего возраста без сопровождения, блуждающего в одиночестве в таком месте - отсюда и аварийный кинжал, потому что елизаветинские закоулки не были безопасными - или, может быть, это было просто потому, что я был чист . К зловонию этого места и людям пришлось привыкать дольше, чем у меня было времени.
   Я нашел таверну и нашел личную комнату, которую поэт Марлоу и его подлые товарищи, Ингрэм Фризер, Роберт Поли и Николас Скерес сняли в тот роковой день, который, если обстоятельства не изменятся, станет последним для Марлоу.
   Сам поэт стоял передо мной в дверях, шипя: "Кто молил тебя присоединиться к нам здесь?" с неприятным запахом изо рта.
   Это было все, что я мог сделать, чтобы не расхохотаться, а затем подробно объяснить своим лучшим профессорским тоном, что это были те самые слова, впервые сказанные Третьему убийце в " Макбете ", пьесе, которая еще не была написана. Шекспир в 1593 году был вороной-выскочкой, никем.
   Но я контролировала себя. Я осторожно пробрался в комнату.
   - Я друг, - сказал я, и, прежде чем я успел что-либо сказать, остальные скрутили мою правую руку за спину, а еще более зловонный человечек с крысиным лицом, которого я позже узнал как Фризера, выхватил мой кинжал из ремень, сунул его себе под подбородок и прошептал: "Я думаю, ты лжешь, и я возьму твои кишки на подвязки".
   Потребовался весь мой репертуар красноречия и уловок, чтобы выйти из этого, изменение позы, тона, жеста, чтобы восстановить контроль, как это делает учитель с беспокойным классом. Это, а свободной рукой я полез в карман - одна из вещей, которая могла быть анахронизмом, в моем камзоле был карман; Я не уверен, что карманы были изобретены в 1593 году и произвели золотую монету.
   - Это для дружбы.
   Со временем я подсел к ним и даже получил назад свой кинжал, что свидетельствовало о некотором доверии, хотя настороженность не покидала их, ибо эти люди были все-таки шпионами, мелкими преступниками и, весьма вероятно, уже убийцами. Вероятно, сам Марлоу был похож на них больше, чем его поклонники спустя столетия могли бы признать.
   Они были безоружны. Они оставили свои мечи и кинжалы вместе с плащами в коридоре снаружи, за исключением - очень важно отметить, что мое исследование было правильным в этом вопросе - Фризера, который носил свой кинжал за спиной, так что он болтался над краем. со скамейки, пока он сидел.
   Меня приняли за иностранца. Я опирался на свои актерские способности и результаты проведенных исследований, чтобы давать намеки и имена, и выдал немного знаний, которых в противном случае у меня не было бы - достаточно, чтобы сначала встревожить их, но не слишком много, а затем заинтриговать их, а затем апеллировать к их жадности, пока я плела фрагментарную (и, вероятно, бессвязную и противоречивую) паутину лжи, полуправды и вещей, которые ученые выяснили триста лет спустя, достаточно, чтобы предположить, что я был представителем либо криминального преступного мира или мира елизаветинского шпионажа (на чьей стороне? протестантской? католической? обеих?). Я привлек их внимание. То, к чему они пришли, в конечном счете, не имело значения. Дело было не в этом.
   Я тратил деньги свободно, призывая пообедать, потом еще вина, и еще вина, пока все мы не напились изрядно, и однажды Марлоу сказал мне: "Ты не шпион, а самый дьявол, пришел искушать меня". ", и я сказал: "Нет, чтобы спасти тебя", а он: "Правда?" поднимая правую бровь. Некоторое время спустя мы гуляли в саду, тихо разговаривая. Некоторое время спустя, купаясь в вине, в жаркой, душной комнате, которая качалась, как корабль в море, руки друг другу на плечи, чуть ли не падая со скамейки, мы выкрикивали достаточно стихов из "Папа - осел", чтобы оправдать Марлоу. без малейшего намека на подрывные симпатии, в которых его враги в этот самый момент обвиняли его, я достиг своей тщательно спланированной цели.
   Я подошел к Фризеру сзади и вытащил его кинжал, затем разбил острие о каменный пол.
   Он сонно оглянулся.
   - Ты уронил это, друг мой, - сказал я и сунул его обратно в ножны, прежде чем он успел увидеть, что я сделал.
   Миссия выполнена. После этого мне оставалось только как-то выпутаться из этой веселой, хотя и зловещей компании и вернуться в свое время.
   * * * *
   Я все еще был пьян, когда приехал. Это должно было очаровать Фрэнсиса, потому что для меня теоретически невозможно, как он объяснил ранее, действительно оставить что-либо физически в прошлом или перенести что-либо вперед, что было своего рода временной безотказной защитой от серьезных проблем с историей. . Но алкоголь 16-го века в моей системе определенно совершил небольшое путешествие во времени, а что я делал, как не серьезно увлекался историей?
   Мой разум очищался очень медленно. Я понял, что нахожусь в подвале физического корпуса в полном порядке, одетый как Фальстаф и пьяный как скунс, но никакого временного коридора не было. Это была просто кладовая, полная ящиков. И никаких следов Фрэнсиса не было.
   Что я сделал?
   Единственный ответ в такое время - исследование. Я поспешила через кампус, держась в тени, надеясь, что меня не заметят. Библиотека была закрыта, но у меня был ключ от кафедры английского языка. Я вошел, сел за свой стол.
   Комната все еще немного качалась, хотя холодный ночной воздух и прилив адреналина от того, что я сюда попал, значительно прояснили мой разум. Я сделал паузу, задыхаясь, затем пролистал мой Rolodex в поисках номера Фрэнсиса.
   Теперь он жил в Аризоне, а не в Пенсильвании.
   Я позвонил ему. Учитывая разницу во времени, было не поздно. Он казался озадаченным, даже немного встревоженным, пока я бормотала, пытаясь вытянуть из него информацию, не признаваясь в этом. - Чак, ты в порядке ?
   - Да, да, я в порядке. По крайней мере, ему разрешили называть меня Чаком.
   Я повесил трубку.
   Я оглядел полку за своим столом и увидел своего знакомого "Пингвина" Шекспира, но рядом с ним восемь толстых томов "Собрания драм и поэзии Кристофера Марлоу ", а рядом с ними биографию: "Марлоу: Одноглазый поэт ". уважаемый коллега; ниже - целая полка с выпусками Marlowe Studies и несколько экземпляров книги с моим собственным именем: "Уильям Шекспир, друг Марлоу " Чарльза Генри Тиллингаста, доктора философии.
   Боже мой .... Я могла только сидеть и рвать на себе волосы, а потом лихорадочно искать в интернете. Во-первых, мелочи. Мой брат. Аризона, да. Жил в Темпе. Преподавал там в университете. Английский . Я изменил историю, да, и в этой новой истории мой брат бросил физику в колледже и переключил свою специализацию на английский язык, потому что он был так увлечен ... , Владыка Земли .
   Я лихорадочно искал в Интернете. Да. Марлоу выжил. Обстоятельства были загадочными. Неизвестно, сколько людей было с ним в таверне дамы Элеоноры на Дептфорд-стрэнд в тот день 1593 года, когда он и его товарищи поссорились из-за законопроекта, но почему, почему? Я оставил им много золота, не так ли, более чем достаточно, чтобы заплатить за мясо и питье... если, конечно, мой брат в другой реальности , тот, кто стал физиком, был прав, и вы не можете оставить что-то в прошлом, поэтому золото, которое я привез туда, исчезло, когда я это сделал... куда? Не знаю, где-то разбросаны по временному потоку. Возможно, он материализовался на современной лондонской улице. В итоге деньги исчезли, Марлоу и его приятелям вдруг стало стыдно за наличные, после чего последовала хорошо изученная драка. Марлоу в пьяной ярости выхватил сзади кинжал Фризера и ударил его навершием по голове, после чего Фризер развернулся, схватил Марлоу за запястье и вонзил кинжал острием в лицо поэту.
   Но острие было отломлено, почти квадратно, и кинжал выколол Марлоу правый глаз, но не убил его. Он жил. Он стал легендарным Одноглазым поэтом елизаветинского и якобинского театра, обернувшим вокруг себя всю английскую драматическую поэзию того периода, так что Шекспир, Бен Джонсон, Бомонт и Флетчер, Томас Деккер, Томас Хейвуд, Джон Уэбстер и другие остальные запомнились как современники Марлоу.
   Я все еще просматривал веб-сайты, когда услышал, как звякнули ключи, открылась входная дверь и кто-то вошел. Все, что я мог сделать, это броситься в заднюю часть кабинета, переодеться из костюма Фальстафа и вернуться к своему столу раньше - кто мог совать свою нежеланную голову в мой маленький мир, как не мой заклятый враг, профессор Ли Аллан Кранчбергер?
   - Привет, Чак, - сказал он. "Работать рано... или поздно?"
   "Просто работаю."
   "Как, как вам понравилась моя гостевая лекция на днях?"
   "Отлично, просто отлично".
   "Почему спасибо, Чак. Знаете, я думаю, вам следует благодарить свою счастливую звезду за то, что вы специализировались на втором банане, Шекспире, потому что у меня марловцы трясутся в сапогах.
   - Да, я уверен, что у тебя есть. Я продолжал щелкать веб-страницы.
   "Моя книга - настоящий хит, ты должен признать, Чак. Я хотел передать вам копию. Он швырнул толстый том на мой стол. - Я вижу, ты занят, так что я пойду. О... не хотите ли вы, чтобы я подписал его, прежде чем уйти?
   * * * *
   Да вот беда. Когда я пролистывал "Разоблачение мошенничества Марлоу: последнее доказательство того, что пьесы написал Эдвард Де Вер ", я понял, что мне не хватило моего фунта плоти. Я доказал свою правоту, но как единственный выживший в старой реальности, которую мое вмешательство стерло с лица земли, только я знал это и никого не мог переубедить. Какая-то месть, да? Последующие недели показали, что в этой новой версии вещей были случайные улучшения, в частности, мой брат, английский майор, женился на милой девушке в Аризоне и теперь стал гордым дедушкой, в отличие от моего брата, физика из Пенсильвании, который был беспорядочно разведен. , ожесточенный и одержимый своей работой - но в моей ситуации улучшения не было, как и у всех. Кранчбергер был таким же невыносимым и пренебрежительным, как всегда. Я не отомстил, а без брата-физика не было машины времени. Я не мог вмешаться мой выход из этого.
   В такие моменты я думаю об убийстве, или звоню брату (что не принесет особой пользы), или подумываю продать душу Дьяволу.
   Я щелкнул по университетскому каталогу. У нас есть кафедра демонологии?
   ТВЕРДЫЕ МУЖЧИНЫ, CJ Henderson
   Рик Рамблер / Тайна патруля времени
   "Те, кому не хватает ума, воздействуют на гравитацию, и их называют солидными людьми".
   - Джон Драйден
   "Синг, это был тот случай, когда ты знал, как понеркать. бинкель. Этого нельзя было отрицать. Его можно было почувствовать, загорелой стороной вниз - острый.
   "Подождите минуту. Фуад".
   - нажмите -
   "Не понимал, на какое время меня назначили. Я прошу прощения. Такие вещи случаются, когда ты часть Патруля Времени. Конечно, вы на самом деле не знаете, что это значит, не так ли?
   Я знал, что по крайней мере одна вещь, которую я сказал, дошла до молодого мистера Квентина Пизли из диких мест Нью-Джерси, с 2010 по 2069 год, выжившего в последний день своей женой Дженной, еще не пересекшейся путь, и его еще нерожденными детьми, Седрик и Маршалл. На самом деле не было никакой возможности, ни формы, ни формы, чтобы он знал, что я имею в виду. Они никогда не знают. Они никогда, никогда не смогут совладать с этим. Я серьезно .
   Вы просто не можете уговорить парня, а потом выйти и сказать: "Да, верно, я тайм-коп. Я перемещаюсь через одну за другой секунды во всех направлениях, по всем линиям, наблюдая за несанкционированной деятельностью любого характера". Это все равно, что сказать что-то вроде: "Эй, я здесь, потому что я знаю, что должно произойти, и я должным образом уполномочен убедиться, что это произойдет, используя любые средства, чтобы убедиться, что абсолютно ничего не мешает написанию заглавной буквы "П". заглавная буква "С", "Проверенное временем".
   Нет, это просто больше проблем, чем оно того стоит. Я имею в виду, первое, что они все хотят, чтобы вы объяснили Проверенное Время, как будто кто-то может. Случайность, заставившая человека взглянуть на Единую Истинную Линию Времени, из которой происходят все остальные, не была благословением. До этого люди были намного счастливее - намного. Санер тоже. Многие люди - и я один из них, позвольте вам сказать, - считают, что старый док Везлески проигнорировал путешествия во времени, когда открыл их, потому что сразу увидел, какие проблемы это принесет всем нам.
   В любом случае, ответ "Нет". В конце всегда лучше просто рассказать им какую-нибудь историю. Что-то вроде того, что я скормил Квентину после того, как мне удалось сжать мой Local Wordage Formatter до нужного года.
   - Забудь обо всем этом, - предложил я, давая бедному соку "Знающий, искренний взгляд Љ 6", один из моих любимых. - Мне нужна твоя помощь на несколько часов, если ты не против.
   "Какая?"
   Конечно, он уже был наполовину в пузатой кепке. Клянусь, если бы Central мог просто откалибровать один приличный LWF, у сил не было бы и трети проблем, которые мы делаем с вставкой.
   - Вот история, Квентин.
   Мои руки проверяли остальную часть моего оборудования, пока я говорил, отслеживая, не перегревается ли что-нибудь (возможно всегда), дымит (иногда возможно) или вибрирует со скоростью, которая может свидетельствовать о серьезном взрыве (к сожалению). , вероятность 1 из 95 000). На этот раз, однако, все, казалось, пережило вставку. Я прибыл, негретый, некурящий и способный рассчитывать прожить следующие восемнадцать секунд в относительной безопасности в год чьего-то Господа 2028, с двумя часами в запасе до следующей серии душ, которые должны были быть украдены откуда-то. рядом - стороны не определены.
   У меня было сто двадцать минут, чтобы установить средства кражи пространственной энергии, средство передачи и личность преступников до того, как космическое выравнивание Доказанного Времени опустилось до подкатегории полуизвестных, и человечество снова стало в целом инструмент судьбы, раскачивающийся на деревьях, а не прямоходящий, самоопределяющийся вид.
   "Меня зовут Рик Рамблер. Я хотел бы, если можно, следовать за вами в течение следующих нескольких часов. Нельзя терять время. - На самом деле, я дам тебе тысячу долларов, чтобы ты был там, где ты есть, в следующие, - быстрый взгляд на хронометр, - следующие сто и... считая...восемнадцать минут.
   Молодой мистер Пизли, похоже, не был в восторге.
   "Разве тысяча долларов в текущей валюте не стоит столько в наши дни? Разве на это не можно купить целую стопку товаров?"
   "Не знаю", - ответил Квентин, изо всех сил стараясь разобраться с программой. "В Африке, или, хм, что это за запутанная воронка на юге..."
   - Орландо? - рискнул я.
   - Мексика, - поправил меня Квентин.
   "Итак, - сказал я, указывая на землю, - вот - какая возмутительно большая плата для меня будет следить за тем, куда вы идете и что вы делаете в течение следующих, э-э, менее двух часов?"
   "Для чего?" Квентин огляделся, пытаясь небрежно найти выход: "Я имею в виду, это что-то для геев или для психоубийц?"
   - Ничего подобного, - заверил я его. Раскинув перед ним руки ладонями наружу, я сказал: "У меня есть предчувствие, что независимо от того, что вы запланировали на следующие два часа, я хочу быть там". Он не мог уловить плохую вибрацию от меня. Я говорил ему абсолютную правду.
   - Никаких причудливых дел?
   "Что происходит, куда мы идем и так далее, - я использовал тон взаимодействия класса А, специально разработанный для правдоподобности, - все зависит от вас".
   "Чувак, тысяча была бы хороша". Квентин улыбнулся, ему понравилось, что он что-то понял и собирался быть очень впечатлен собой. - Но ты чего-то хочешь, так я возьму пять тысяч.
   Я кивнула, вытаскивая из своего валютного журнала стодолларовые купюры, стодолларовые купюры, которые-приснились-мне и, по-видимому, также и Квентину. Да, резкий ход, малыш.
   "Половина сейчас, половина позже", - сказал я ему.
   Квентин улыбнулся и сунул в карман, наверное, деньги. На самом деле, эта маленькая прямоугольная голова не так уж и плохо поступила. Если он проживет следующие два часа, деньги останутся у него. О да, я имею в виду все это. Черт, я дам ему остальное. Это меньшее, что Патруль может сделать, чтобы вырубить его.
   Не то чтобы патруль выбрал именно его или организовал то, что должно было произойти через сто шестнадцать минут.
   Нет, Квентин Пизли исчезал из статистики PT, рекордных графиков Proven Time - PT - единственной линии реального времени, из которой порождаются все многочисленные другие. Конечно, идея должна быть вам знакома - миллиард, миллиард вас проживает миллиард, миллиард разных жизней, каждая чуть дальше от вашей собственной, каждый на один шаг влево или вправо, каждый на шаг ближе к богатству и любовь и безопасность, как и вы, но каждый так же легко на один шаг приближает к гибели и боли и печали, чтобы разбить сердце.
   Что было найдено в тот день, когда Dr. Вендель К. Везлески сделал связь между силой пара и межпространственными путешествиями абсолютным центром всего. То, что было найдено на следующий день после того, как Центр передовых наук Пелгимбли объявил, что он открыл путешествие во времени несколькими годами ранее, стало началом кошмара. Человечество обнаружило, что существует в одном совершенном времени в основе всего сущего, том, о котором мечтали все остальные. Ни в одном другом измерении не было обнаружено способности перемещаться в реальности боком. только мы.
   Как абстрактная идея, это была интересная головоломка. Но, как реальность, это стало осязаемой вещью. И все материальные вещи могут быть использованы человеческим разумом.
   В том числе путешествия во времени.
   Многие другие нашли путь к двери путешествия во времени после того, как Везлески доказал, что стена не является твердой, и случайно зашли так далеко, что указали на дверную ручку. К сожалению, когда это произошло, вскоре стало очевидно, что некоторые из тех, кто столпился вокруг этого нового знания, использовали его не во благо. И если одно дело, если они испортили свою собственную жизнь, то другое дело, если их перескакивание через века вызвало отголоски по всем линиям, которые затронули всех нас - другими словами, затронули Прайм-тайм, единственное истинное измерение.
   Ту самую, которую, однажды найдя, нужно было защищать любой ценой.
   - Хорошо, - сказал веселый Квентин. "Ты босс. Куда?"
   - Куда хочешь, Квент. Я вздохнул. "Запомнить?"
   Квентин сморщил лицо. Внезапно за его тусклыми глазами вспыхнул необычайно яркий свет. Его волнение наводило на мысль, что молодой барин-болван все еще не совсем понял, что я ехал, чтобы перейти дорогу.
   "Послушай, - сказал я ему, приставив палец к его лицу, отводя его взгляд от моих глаз, чтобы я мог осмотреть местность, - не беспокойся обо мне. Не думай обо мне. Я просто еще один парень, который окажется там же, где и ты, следующие сто пятнадцать минут. Что бы ты ни собирался сделать, просто иди и делай это".
   Квентин провел языком по сжатым губам несколько секунд, пока его мозг пытался справиться с моментом перегрузки, которую мог создать в его жизни присутствие двух с половиной тысяч долларов. Это было Незащищенное Мгновение - один из моментов, который все Патрули Времени любят, боятся и ненавидят.
   А вот и большая концепция, хорошо? Вещь, с которой новичкам труднее всего свернуть свой орех. Мы знаем все? Понять? Поймите - вы копаете? Мы знаем все . Или, по крайней мере, мы можем знать все.
   Везлески дал нам доступ к проверенному временем. Благодаря хрональному движению мы можем перемещаться вверх и вниз по единственной истинной временной шкале с большей легкостью, чем гуси, летящие домой на зиму. Мы можем пойти куда угодно и когда угодно - увидеть, как кто-то что-то делает. Мы знаем об инопланетянах, которые наблюдали за нами с 1687 по 2089 год, ожидая, пока мы созреем достаточно, чтобы присоединиться к универсальной федерации, и о том, как чудесно все стало, когда их технологии были внедрены в нашу жизнь. Мы знаем, что на самом деле случилось с Мэрилин Монро, Куртом Кобейном и собакой Йиппи. Мы знаем, когда вы в последний раз мастурбировали и чья фотография была у вас в руке.
   Но когда ТиПи взаимодействует с прошлым, они заканчивают тем, что создают незащищенные мгновения, моменты времени, которые никогда и никогда не могли быть каталогизированы ранее, потому что это было их первое появление. На самом деле мы не должны позволять им происходить, но поскольку с ними ничего не поделаешь, официально мы должны свести их к минимуму.
   Я ни при каких обстоятельствах не должен был предлагать юному Квентину сто долларов, тысячу или любую другую сумму в валюте. Но я сделал; в конце концов, я должен был что-то сделать. То, что должно было случиться с ним где-то в ближайшем будущем, тоже должно было быть беззащитным мгновением - чертовым, безумно хладнокровным - тем, что я вернулся, чтобы предотвратить.
   Патруль Времени был создан для охраны Проверенного Времени. Любая угроза из одного периода времени событиям в другой карается самым суровым наказанием. Когда-то был фильм, когда их еще снимали, в нем была фраза, которая как бы подытоживает то, что мы делаем. Парень протягивает карманные часы и говорит что-то вроде: "Это всего лишь дешевый кусок хлама, но закопайте его в пустыне на тысячу лет, и он станет бесценным".
   Если бы это было пределом временипреступления, я не уверен, что кого-то это даже волновало бы. Патруль создавался не для того, чтобы это останавливать. Нет, в то время, когда работает TeePee, все в значительной степени живут в таком счастливом спандексном чудесном мире, дополненном высокими сверкающими зданиями. Но даже со всем, что они могли бы хотеть, некоторые люди не счастливы.
   Те, кого я преследовал, использовали источник энергии под названием Гравитационный колодец, чтобы просмотреть прошлое и украсть души беспомощных людей, живущих там. Гравитационные колодцы - это биомеханические центры больших космических крейсеров, массивные теоретические двигатели, которые на самом деле "предполагают" свой путь в космосе, думая, что они достаточно тяжелы, чтобы делать то, что они делают. Это невероятно головокружительные устройства, полные хитростей, что и сделало это дело таким невозможным.
   Во-первых, они бесконечно дороги. Не так уж и много их существует. Большинство находится в руках планетарного правительства. Некоторые из них контролируются промышленностью, но они жестко регулируются. Дома, когда первый человек в прошлом умер от удаления души, с которым этого не должно было случиться, прозвенел тревожный звоночек из конца времен назад в мезозой.
   Это было большим.
   А для тех, кто не знает, что именно я подразумеваю под словом "душа", я говорю о весовом распределении энергии и человеческого статического электричества, которое покидает тело в момент смерти. В нем собраны все воспоминания, эмоциональные галочки и все прочее, что делает один мешок с плотью, кожей, кровью и метеоризмом непохожим и уникальным от другого. Они - часть деликатной смеси в этой вселенной, и когда они не попадают туда, куда должны идти, ну... Я имею в виду, черт возьми, это просто напрашивается на неприятности.
   Итак, Патруль довольно серьезно отнесся к тому, что кто-то начал ловить души. Не потребовалось много времени, чтобы определить, что а) это было сделано кем-то в наше время, что б) они использовали для этого гравитационный колодец и что в) они не выглядели так, как будто у них были какие-то намерения или остановись. На самом деле, если психиатрия хоть в чем-то похожа на точную науку, было совершенно ясно, что они будут распространять убийства по течению времени, как печеночные закуски в псарне.
   Ах да, убийство. Эти души не просто исчезали до того, как им суждено было уйти - эти люди умирали за годы, десятилетия до того, как должны были. Люди, живущие совершенно нормальной жизнью в соседнем измерении - такие, как сбитый с толку маленький Квентин Пизли, - были убиты кем-то по причинам, неизвестным в нашем собственном измерении. Наше измерение.
   Идеальное время.
   Этого просто нельзя было допустить.
   Если это так, хаос был не за горами.
   В любом случае, через некоторое время у Патруля будет ответ. С первым убийством схема была установлена. Если бы смерть наступила в результате случайного разрыва временной стены, об этом бы сообщили. Сообщение о таких вещах немедленно снимает с виновных почти всю ответственность. Если это был несчастный случай, конечно. По прошествии двадцати девяти часов (не спрашивайте меня, кто выбрал этот промежуток времени), если ничего не было доложено, тогда за дело берется Патруль.
   При второй краже души установлено убийство и опознано орудие. Зная, что мы что-то ищем, мы смогли оказаться на месте достаточно быстро, чтобы зафиксировать сигнатуру гравитационного колодца. Мы знали, что послужило причиной смерти. Это упростило триангуляцию того, кто будет следующей жертвой. Я понимаю, что это не звучит для тебя просто, но ведь ты не ТиПи.
   Таким образом, когда Квентина заметили, пометили, опознали и подтвердили, мы засадили нашего убийцу. Мы знали, где находится каждый работающий гравитационный колодец во всей галактике. Агенты были готовы к внедрению в каждую из них, когда пришло время преступления. Я был рядом только для того, чтобы убедиться, что Квентин находится там, где я могу защитить его от смерти. Это был простой план, и кто-то собирался его реализовать чуть более чем через час.
   Приятно получать удовольствие от своей работы.
   Следующие сто десять минут моя работа шла довольно хорошо. Я поплелся за ней, пока Квентин заказал себе пиццу, а потом пошел "играть в боулинг". Это было какое-то спортивное мероприятие. Однажды мне сказали, что это что-то вроде дзэн, соревнование, организованное вокруг идеи сочетания бега с раскачиванием и метанием самого тяжелого мяча, когда-либо созданного для спорта, и все это без пота.
   Я видел страннее.
   Пицца производилась вдали от боулинг-стадиона (ну, как бы вы их ни называли). Сделанные в невероятных количествах одновременно, они затем были заморожены, сохранены, транспортированы за тысячи миль все еще замороженными, снова сохранены, а затем, наконец, разогреты по запросу с помощью поразительно мощных микроволн. Его красота заставила меня задуматься, что моя жена будет есть на ужин в тот вечер. Боулинг был интересным балетом, но немногие из участников в тот день казались настоящими мастерами дзен. Возможно, меня дезинформировали.
   Как бы то ни было, по мере приближения времени убийства Квентина я читал свое оборудование. У меня был готовый к работе проектор щита, который защитит его - фактически он был готов с первых минут нашей встречи, хотя я точно знал, когда он мне понадобится. Рефлектор мог удерживать луч до пяти минут. Гораздо больше времени, чем нужно. В общем, я был довольно спокоен. Я знал так же точно, как знал, что Луна вращается вокруг Земли (по крайней мере, до 2136 года), что один из наших агентов возьмет ситуацию под контроль за десять секунд или меньше.
   А потом это случилось.
   Любопытное белое пятно начало влиять на реальность там, на стадионе для боулинга. Любому несведущему это покажется простым отражением. Но я знал, что это такое, чувствовал слабый запах озона и кипящей смолы, что означало, что действует гравитация. Я включил рефлектор и окунул в него Квентина.
   - Эй, - закричал он, чувствуя, как свет защитно обволакивает его, цепляясь за спину, шею и ноги - за все. - Что за... эй!
   "Не волнуйся, - сказал я ему, наблюдая за отсчетом секунд на моем PTChronometer - четыре... пять... шесть... - все будет кончено через пару секунд".
   - Это, это, - он нащупал на мгновение, касаясь себя, касаясь щита, изумляясь, но не понимая, - ... круто.
   Да, подумал я, просто потерпите еще несколько секунд, а потом вы сможете провести свою ночь напролет, пока я вернусь домой, чтобы посмотреть, что на обеденном столе. Я наблюдал, как PTC неуклонно поднимается - десять... одиннадцать... двенадцать...
   "Это сумасшествие, чувак".
   Я кивнул, не сводя глаз с хронометра, но тем не менее вынужден был с ним согласиться.
   Девятнадцать... двадцать... двадцать один...
   Свет вокруг Квентина начинал не просто отражать белый свет.
   Двадцать восемь... двадцать девять... тридцать...
   Люди начали замечать. Игры останавливались. Со всех сторон в нашу сторону поворачивали взятые напрокат туфли.
   Сорок пять... сорок шесть... сорок семь...
   "Эй, я чувствую, я, я не знаю... странно. Больной, вроде...
   Он был не единственным. У меня не было никаких указаний, кроме как поддерживать его жизнь с помощью рефлектора. Меня заверили, что абсолютно ничего не может пойти не так.
   Восемьдесят восемь... восемьдесят девять... девяносто...
   Не с десятисекундной работой.
   Сто пять... сто шесть...
   Десять вонючих секунд.
   Лицо Квентина начало сморщиваться, впадать в пепельный цвет, словно он умирал. Как будто энергия его души начала высасываться из его тела.
   Сто пятьдесят семь... сто пятьдесят восемь...
   В его беспомощных глазах начали появляться слезы. Он предложил мне мои деньги обратно, выцарапывая их из карманов, купюры рассыпались по полированному дереву стадиона.
   Двести девятнадцать...двести двадцать...
   К этому времени вокруг собрались люди, чтобы посмотреть, что происходит. Их присутствие не мешало моему лучу защищать Квентина, но мне было труднее сконцентрироваться, труднее удержать фокус, чтобы он не начал рассеиваться.
   Двести тридцать два... Двести тридцать три...
   Инструкции и вопросы занимают место в моем наушнике. Я старался и слушать, и отвечать. Смотреть, как жизнь Квентина беспомощно ускользает, а PTC продолжает тикать...
   Триста пятнадцать... Триста шестнадцать...
   "Гинк-а-динк!" Я выругался, не заботясь, кто услышал. "Вы не можете позволить этому случиться!"
   Мое проклятие было потрачено впустую, потому что это случилось. Квентин трясся, его руки дрожали, зубы стучали. Его жизненная сила вырывалась из него десятилетиями, а может и веками, сказать было невозможно. Его слезы в сочетании с капающими из носа сопли сделали его последние слова неразборчивыми. Он упал в канаву, его руки смялись под телом. Я уставился на свое бесполезное снаряжение, сгоревшее, обжигающее кожу рук. Затем я исчез, отозванный в TeePee Central.
   * * * *
   Ответов, конечно, ни у кого не было. Каждая существующая гравитационная скважина находилась под наблюдением. Активные или бездействующие, вплоть до тех, что были размещены на лужайках перед зданием суда в маленьких городках, слишком молодых, чтобы иметь пушки Гражданской войны, или сувенирных киосков Холокоста в Беверли-Хиллз, если у них все еще была внешняя оболочка и хотя бы половина деталей, необходимых для работы, мы там кто-то был. На всякий случай.
   На всякий случай-
   И это все еще было недостаточно хорошо.
   Квентин Пизли, средний, бесформенный, ничего не понимающий Квентин Пизли был мертв. Теперь он никогда не пересекся с Дженной. Их нерожденные Седрик и Маршалл так и останутся. Это означало, что боль и разрушение проложат себе путь через Доказанное Время на десятилетия вперед после его смерти - в сочетании с другими убийствами, возможно, столетиями .
   Это должно было быть остановлено. Но как вы предотвратили то, что было невозможно? То, что убийства совершались с гравитационным колодцем, было неоспоримо. Это был доказанный факт. Это должно было быть. Но, как никто не мог сказать, это был также доказанный факт, что каждая когда-либо построенная гравитационная скважина была очищена от причастности.
   И тут меня осенила мысль. Возможно, моя логика была ошибочной. Да, если в наших знаниях не отсутствовал основной строительный блок науки, Пизли и другие были убиты с помощью гравитационного колодца. Но...
   Я передал свои мысли в центр по радио, пока ехал в гараж. Моя просьба о дополнительных рейнджерах была удовлетворена - десять ТиПи таскали оружие к машинам, когда я прибыл сам. Очевидно, моя идея имела некоторые достоинства. Мне об этом никто ничего не говорил, и я не спрашивал. Мне было все равно. Все, что я хотел, это убедиться, что никому другому Квентину Пизли не придется расплачиваться за наше самодовольство.
   По дороге к месту назначения я получил подтверждение от Иеговы и мой калибратор был разблокирован до 10. Во время предстоящего рейда я был награжден Верховной властью. Я был признан окончательным судьей, присяжными и палачом, и никто не мог спорить со мной. Меня также нельзя было потом сделать выговор или как-либо оштрафовать за действия во время рейда.
   Конечно, это не означало, что я мог остановиться по пути и нанести враждебный визит хулигану, который превратил мою жизнь в ад в седьмом классе. Но те, кто даровал мне мои временные силы, знали, что это не в уравнении. Меня мотивационно сканировали до того, как были приняты какие-либо решения. Они знали мой склад ума на данный момент. Те, кто у власти, знали единственное, что меня заботило, и дали мне средства для получения того, что я хотел.
   Когда мы подошли к главным воротам zVz, охранники не пустили нас. Я показал свой значок Иеговы. Я не стал ничего говорить. Не было необходимости. Внезапно побледнев, их суставы превратились в нежнейшую замазку, они махнули нам рукой, словно приветствуя родителей невесты на ее свадьбе. Один из наших людей остался, чтобы удостовериться, что о нашем прибытии не сообщили никому внутри.
   Через две минуты мы достигли центрального зала заседаний совета директоров zVz. Возможно, они были одними из самых могущественных людей, когда-либо живших на планете. Их состояния были немыслимо велики, их будущее столь же обширно и величественно раскинулось перед ними, как небесные звезды раскинулись перед любым из путешественников, использующих один из своих гравитационных кораблей для перемещения по вселенной.
   - А кто вы, люди?
   Томас Гадиус Торн, самый могущественный человек, который когда-либо жил, смотрел на нас со своего насеста, устроенного в дальнем конце стола, такого массивного, что он поразил любого, что не должно быть деревьев, достаточно больших, чтобы его можно было построить. Однако это должен был быть большой, толстый и мощный стол, поскольку в центре его находилась вещь, которую упустили из виду, устройство, которое нельзя было предвидеть.
   - Рик Рамблер, "Патруль времени", - автоматически сказал я. Жестами рук я перемещал своих людей по комнате. Каждый из них подошел к группе членов правления и начал снимать показания. Позволив своему значку висеть на шее, я оставил руки свободными, когда сказал Торну;
   "Вы арестованы."
   В центре стола, конечно, был гравитационный колодец. Никому и в голову не приходило, что скважина будет построена, а потом не зарегистрирована. Единственным человеком, способным на такое, был бы начальник ЗВЗ, и в чем может быть причина? Чтобы получить незаконную прибыль? Зачем кому-то, кто должен будет тратить 18 триллионов кредитных единиц в день в течение следующих двух столетий только для того, чтобы пройти то, что он уже накопил в различных хранилищах по всей солнечной системе, нужно воровать еще?
   - По какому обвинению?
   Но такое мышление было болезненно недальновидным. А Квентин Пизли был всего лишь последним несчастным ублюдком, который заплатил цену за свои ограничения.
   "Вмешательство в проверенное время".
   - Не убийство? Голос Торна был хриплым, но головокружительным. Единственной эмоцией, которую он, казалось, мог проявить тогда, в момент своего суждения, было веселье.
   - Убийство было средством твоего вмешательства. Совершено с помощью незаконного устройства незарегистрированной гравитационной скважины. Можно сделать вывод, что его построили только для убийства...
   - О нет, - ответил Торн с насмешливой самоуверенностью в голосе. "Не создан для убийства. В убийстве нет прибыли.
   По всему залу мужчины и женщины из правления zVz присоединились к своему лорду и хозяину, и их хихиканье заставило большой зал звучать так, как будто он был наполнен крысами. Поднявшись со своего места, Торн сделал большой шаг от своего места до моего. Я сделал знак тем агентам, что подо мной, позволить ему пройти.
   "Солидным мужчинам не нужно опускаться до таких скучных развлечений".
   - Солидные мужчины, - спросил я.
   - Действительно, - весело ответил Торн. "Мои товарищи и я, мы солидные люди общества. Мы деятели, строители, создатели состояний, создатели мечтаний. Мы - основа прогресса. Мы - самые праведные граждане человечества".
   Указав на гравитационный колодец в центре стола, он остановился, чтобы посмотреть на него, как он сказал;
   "Я знаю, что даже такой низший человек, как вы, может распознать прорыв, который представляет собой это устройство. Модель Г-9 в 149 раз легче, компактнее, чем самая маленькая скважина в производстве. Он намного меньше, но при этом способен выполнять как минимум вдвое меньше работы, чем полноразмерная модель. Подумайте об этом, мистер. аааа... мистер..."
   - Рамблер, - переубедил я его, добавив, - значит, вы признаете, что это действующий незарегистрированный гравитационный колодец?
   "Конечно, и многое другое. Когда Кардинелли сообщила о том, на что она надеялась, что он может привести в движение транспортные средства за пределами пространства, за пределами времени, но также и вбок, мы, очевидно, были в восторге".
   "Почему это было, г. Торн?
   "Пожалуйста, Рейнджер Рамблер. Чтобы больше не зависеть от адских любовных лодок Везлески. Нет больше необходимости в вечном романе между пилотом и штурманом... просто иметь возможность поднять свой якорь и силу на что угодно, где угодно, когда угодно, как угодно ... даже ты можешь осознать чудовищность этого".
   Он был прав, конечно. Я мог бы. Так же легко, как любой живой. Это означало бы невероятный всплеск состояния zVz. так...
   "Итак, - ответил он на мой непродуманный вопрос, - почему мы этого не сделали? Зарегистрировать это? выпустить его? Отдать его спекулянтам мира? Потому что сначала мы должны были его протестировать. И именно тогда мы обнаружили его огромную побочную пользу".
   Я просто смотрел, ожидая объяснения. Торн пожал плечами, улыбнулся мне и вернулся к объяснениям.
   "Обычные гравитационные колодцы, конечно, хорошо защищены из-за ошеломляюще опасного количества смертоносных вещей, происходящих в них. Мы подумали, что это экранирование было разумно уменьшено для этой новой модели. Но никто не понял, что эти дополнительные слои защиты, а также препятствующие побегу из колодцев, также препятствуют проникновению в них чего-то еще".
   Торн какое-то время танцевал в кругу, смеясь при этом. Затем он внезапно остановился, его лицо было направлено в мою сторону, и отсалютовал мне. Я подождал несколько секунд, после чего он снова начал смеяться, говоря при этом.
   "Новые колодцы собирают души. Они тянутся и просто высасывают их, освобождая от людей. Кардинелли включил его, и мгновенно его жизненная сущность была высосана из его тела. Скважина была остановлена дистанционным резервным копированием, но ущерб был нанесен. И тут открылось самое удивительное. Те из нас, кто присутствует, стали бенефициарами этой трагедии".
   Когда он подошел ближе, Торн уставился на меня, что-то в его глазах давало мне понять, что он действительно заботится о том, чтобы я понял.
   "Его душа, преждевременно извлеченная из тела, не готовая к возрождению, в поисках безопасности сбежала в ближайшую плоть. Наша плоть. Представляете, мистер... Рамблер, что ли? Не могли бы вы?"
   Торн почти догнал меня в этот момент. Я положил руку на боковую руку. Он, казалось, не замечал. Возможно, он больше не понимал этого жеста. Чувствуя себя в безопасности по той или иной причине, генеральный директор продолжал идти ко мне, продолжая бормотать.
   "Человеческая энергия, мистер Рамблер - всего лишь строительный материал души. Не все люди их выращивают. Дети, животные, они ими не обладают - не могут. Ибо вы видите, что душа создается в тот невероятный, мощный момент, который является пробуждением мыслящего ума. Не инстинктивное сознание, коленные рефлексы, которые заставляют костяшки двигаться вперед, а момент, когда мозг ящерицы действительно перестает так сильно беспокоиться о том, что он будет жевать дальше, и, наконец, на мгновение начинает размышлять. ".
   Все вокруг стола кивали, их глаза были такими же звездными, как и у Торна.
   "Чем острее мозг, тем, конечно, острее мысли. Обширное серое вещество Кардинелли наполнило его душу несравненной консистенцией и вкусом. Он был... восхитителен.
   Я чуть качнулся, мое тело потрясло то, что я только что услышал. Да, это был несчастный случай. Они были переполнены жизненной силой своего компаньона, прежде чем успели отреагировать, но после того, как дело было сделано, Торн с удовольствием сказал мне, что вскоре после того, как дело было сделано, они решили пережить этот момент заново.
   "У вас когда-нибудь возникала творческая мысль, мистер Уайт? Рамблер, - бросил мне генеральный директор. "У вас есть? Истинно творческая мысль? Если да, то вы знаете острые ощущения этого момента, силу, которую вы чувствуете, пробегающую через каждую вашу клеточку. Подумайте об этом на мгновение, а затем постарайтесь, если сможете, понять, каково это, когда каждая крупица творческой жизни человека проносится через ваш организм. Даже такой прыщик, как Пизли, научился завязывать шнурки, считать до десяти, отличать зеленый от желтого - все это творчество...
   Ужас в комнате, наконец, поразил меня. Совет директоров zVz, самой богатой и могущественной группы людей в известной вселенной, состоял из наркоманов, и наркотиком, которого они жаждали, были человеческие души. Техно-вампиры, они выбросили все общество, чтобы взгромоздиться на него.
   Посмотрел индикаторы на своем Иегове. Если Торн хотел, чтобы у меня была творческая мысль, он исполнял свое желание. Я вдруг сообразил, что он должен был знать, что мы придем, или, по крайней мере, что мы приедем. Он и его товарищи-гули ждали нас, решив разобраться с нами прямо здесь и сейчас. Уничтожьте нас, пока мы еще были слепы к тому, что происходит.
   Генеральный директор уже был умным. Теперь он был залит лучшими энергиями пяти других людей. Внезапно я понял, что силы калибратора Иеговы будет недостаточно, чтобы сдержать то, что бушует в теле Торна. Он подорвал мою решимость знанием, пробираясь все ближе через защитную стену расстояния туда, где он почти мог схватить меня. Зная, что у меня есть всего несколько секунд, я ударил ногой, застигнув генерального директора врасплох и отправив его вместе с двумя его товарищами на стол. Когда они вывалились из своих кресел и упали в схватке со своим лидером, я закричал;
   "Убой! Держите их занятыми - я скоро вернусь!
   Пока мои люди доставали свое личное оружие и стреляли в удивительно устойчивых директоров, я подумал о приказе об экстренном переводе и, благодаря моей временной калибровке, мгновенно получил запрос на поездку. В то же мгновение, когда я закончил говорить слово "назад", я снова появился в дебрях Нью-Джерси, а именно в стенах боулинг-стадиона, на котором я видел смерть Пизли.
   Набросив на себя и на толпу стену отмены, я подошел к Пизли и закричал на него;
   - Ты знаешь, что умираешь, верно? Когда он кивнул, я закричала: "Я не могу это остановить, это уже произошло, но я могу сказать вам, почему. Если вы не хотите, чтобы кто-то еще погиб таким образом - послушайте меня!
   И когда Пизли начал падать, я дал ему то, что, как я надеялся, станет моментом пробуждения. Так быстро, как только мог, и просто, я открыл ему секреты путешествий во времени - что они существуют, что они реальны и что они значат для всего человечества.
   Когда я снова исчез, я наблюдаю, как умирающее лицо Квентина Пизли переживает прозрение.
   Затем, так же быстро, как я ушел, в тот момент, когда я исчез, я снова появился. Я действительно чувствовал, что покидаю то место, куда пришел, почти сбиваясь с ног. Мои люди как раз нажимали на свои бластеры, просто нажимали на спусковые крючки, которые я видел мгновением раньше, когда я снова дал им сигнал отступить. Больше не было нужды. Томас Торн рассказал мне, как их остановить.
   Я экстраполировал, это правда, но я был прав. После богатого вкуса души своего ученого они включили свою машину, жаждущую более замечательных тростников, подобных ему. Не думаю, что они их нашли. Застенчивое признание Торна, что даже Пизли мог что-то предложить, заставило меня задуматься...
   Что, если бы в его уме было чудо героя?
   Что, если бы он пережил тот редчайший из человеческих моментов, взрывной момент прозрения, когда они поглотили его душу? Я надеялся на реакцию, подобную реакции любого другого наркомана, когда после многих сильно урезанных доз они внезапно получали чистый наркотик. Конечно же, Торн и его товарищи были беспомощны от очарования, переполненные украденным моментом самоудовлетворения.
   Зная, что не стоит растрачивать свое с трудом завоеванное преимущество, я шагнул туда, где Торн все еще лежал, переплетаясь с остальными. Поставив ногу ему на шею, я посмотрел ему в глаза и сказал:
   "Я приговариваю тебя, Томас Гэдиус Торн, к смертной казни путем выплаты долга. Ваши атомы будут рассеяны. Ваше состояние будет конфисковано. Тебе конец".
   - Неважно, - пробормотал он. Его слюнявый рот улыбался мне, а глаза обещали, что он все еще полон сюрпризов, которых слишком много, чтобы я могла их преодолеть. Жестом приглашая меня подойти поближе, его слабый голос прохрипел мимо моих пяток, говоря мне;
   - О, мистер. Рамблер, ты невнимательно смотрел. Я говорил вам, что G-9 работает в разных измерениях. Когда он собрался к нам Пизли, разве ты не знаешь, он собрал к нам всех мистеров Пизли есть. Точно так же, как она дала нам всех Кардинелли и всех прочих, сорванных со всех измерений, со всех просторов..."
   "Значение..."
   - В смысле, мистер. Рамблер, что ты опоздал. Таким образом, вы устраняете меня. Что это значит? Во всех измерениях миллиарды других Томасов Торнов знают то, что знаю я сейчас. Теперь они все понимают путешествия во времени. Они все хотят попробовать то, что пробовал я. Они придут сюда, чтобы остановить вас. Вы и ваше Проверенное Время обречены! Мы побеждаем, мистер. Рамблер...
   Его смех стал невыносимым. Слегка сдвинув ногу, я поднесла свой калибратор к его лбу. Пока я это делал, остальные мои силы выбрали цель и сделали то же самое. Глядя в его глаза в последний раз, я сказал;
   - То же самое, Торн, - сказал я ему. - Когда я сказал, что с тобой покончено, я имел в виду именно это. Скажи "до свидания", Томми.
   А потом я признал калибровку и подумал, что Томаса Гадиуса Торна больше не существует. Все шипы Томаса Гадиуса. Все миллиард миллиардов из них. Каждый из них. Значок Иеговы мерцал багровым цветом секунду за секундой, по мере того как в комнате директора zVz исчезали везде и тогда, когда они существовали.
   На следующий день во всех измерениях, где был Томас Торн, где был изобретен гравитационный колодец и возникла корпорация, управляющая его существованием, те, кто не руководил компанией, обнаружат, что понятия не имеют кто был. У них был бы продукт, на изобретение которого никто никогда не претендовал бы. Надеюсь, они использовали его в лучших целях.
   Наткнувшись на ближайший стул, я упал на него, слишком онемев, чтобы что-то чувствовать. Мой заместитель подошел ко мне, держа в руках открытый контейнер. Я кивнул, давая ей добро удалить мои схемы Иеговы. Она поняла, что я просто слишком устал, чтобы делать это самостоятельно. Когда я опустился на подушку кресла, я вдруг подумал, что луддиты все-таки не правы. Может быть, нам всем было бы намного лучше не знать и половины того, что мы знаем.
   Везлески так и думал. Никто никогда не знал, почему. Я думаю, может быть, я понимаю, о чем он думал, когда он просто улыбался в ответ на определенные вопросы, принося свои шутливые извинения человечеству за весь вред, который он причинил, изобретя путешествия во времени.
   Как бы то ни было, мы знаем то, что знаем, и чертовски поздно возвращаться домой. Мы люди. Как раса, мы всегда были на том или ином краю. Я думаю, это просто последний. Ну, это то, что происходит от того, что гонка становится такой, какой она была - слишком чертовски умной для своего же блага.
   Стараясь, чтобы мое тело не упало на пол, я изо всех сил выпрямилась на стуле. Я, конечно, поглотил душу Торна так же, как он поглотил душу Пизли. Генеральный директор был прав; это был порыв, хорошо. Один мой народ и я все прошли в прошлом, уничтожая других потенциальных завоевателей.
   Несмотря на свою ярость, я чуть не усмехнулся над вопросами Торна: приходила ли мне когда-нибудь в голову по-настоящему творческая мысль, испытывал ли я когда-нибудь трепет от того, что каждая капля творческой жизни человека проносится через мой организм?
   Да, мистер. Торн, у меня есть. Но, как любой по-настоящему зрелый человек, я давно усвоил, что за удовольствие всегда приходится платить все возрастающую цену.
   - Знаешь, шеф, - сказал мой секундант, бросив беглый взгляд в непонимающие глаза Торна, - что бы "они" ни сказали первым, "они" были правы. Небольшое знание - опасная вещь".
   Я просто застонал и нанес ложный удар ей по голове. Она смеялась. Надеясь, что Квентин Пизли где-то посмеялся в последний раз, я вытащил себя из кресла zVz и направился к двери, чтобы вернуться к работе.
   Я был уверен, что когда-нибудь мне будет чем заняться.
   СКВОЗЬ ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО С ФЕРДИНАНДОМ ФЕГОУТОМ (Эпсилон), Грендель Брайартон
   Когда грозная Эсмеральда Бёрдбат, исполнительный профессор английской литературы и изящной жизни в университете Уикатонк, стала президентом Общества эстетического преобразования истории, она сразу же отправила Фердинанда Фегхута в 2882, чтобы узнать, любит ли он программу - для батлеризации. литературной критики - увенчалась успехом.
   "Я должен знать!" воскликнула она. "Вернись немедленно, в этот самый момент!" И она подтолкнула его к темпоральному передатчику Общества.
   Через несколько напряженных минут он снова появился.
   "Вы победили!" он объявил. "В 2882 году великое изречение Сэмюэля Батлера о том, что истинным критерием литературного гения является не умение написать надпись, а умение назвать котенка, доминирует во всей литературной критике, и я счастлив сообщить, что за три недели, проведенные там, выиграли свою желанную золотую медаль Мемориала Сэмюэля Батлера. Я и пятьсот других были в финале, и имена, которые мы выбрали, должны были отражать происхождение и породы наших котят. Они принесли мне восхитительного сиамского кота блю-пойнта, и я сразу же назвал его - Леви Страусс - под бурные аплодисменты".
   - Но это же абсурд, - отрезала она. " Еврейское имя не может иметь никакого отношения к наследственности этого котенка!" -- Напротив, дорогая Эсмеральда, -- сказал Фердинанд Фегут. "Я назвал его так из-за его голубых генов".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"