Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Удар полицейской дубинкой по голове

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
   Вы бы не подумали, что они такие тупые. Вот они, в крупнейшем космодроме страны, с сотнями голокамер, покрывающих каждый дюйм этого места, и эти три придурка действительно думают, что им сойдет с рук ограбление пункта обмена валюты.
   Итак, они протащили пару керамических пистолетов мимо наших устройств безопасности и собрали их в мужском туалете, и ладно, еще одному удалось украсть пару ножей для стейков из одного из ресторанов, но, черт возьми, они думали мы собирались просто сидеть сложа руки и позволить им вальсировать со своей добычей?
   За четыре года моей космической службы я не видел особых действий, и после стольких месяцев интенсивных тренировок я почти надеялся на что-то подобное. Я пробыл в OceanPort три недели и недоумевал, почему они вообще беспокоятся о живой команде службы безопасности, ведь их автоматизированные системы настолько эффективны, что они не одобряют ничего хуже, чем плевать на пол.
   Что ж, теперь я знал.
   Мужчины с пистолетами сдерживали толпу, а парень с ножом схватил девочку - не женщину, а мальчика лет двенадцати - и держал нож у ее горла.
   - Не наступай на них, - сказал голос мне в ухо. "Мы должны увести от них девочку целой и невредимой, и мы не можем позволить им стрелять в толпу".
   Это был капитан Симмс. Он просто изрекал рутину и констатировал банальности: они идентифицированы, мы можем отследить их, куда бы они ни пошли, это ходячие мертвецы, так что не подвергайте опасности сторонних наблюдателей. Если мы не прибьем их здесь, мы прибьем их где-нибудь дальше по дороге. Им нужно есть, им нужно спать; мы не делаем. На чем бы они ни собирались сбежать, мы подсластим их газ, разрушим их реактивные двигатели, трахнем их ядерную бомбу. (Я все ждал, что он скажет, что мы также вставим кнопки в их кроссовки, но он этого не сделал.)
   - Покажитесь, но не приближайтесь к нему, - сказал голос Симмса. "Если они собираются стрелять в кого-то, лучше нас, чем мирных жителей".
   Что ж, было бы лучше, если бы мы не забыли надеть пуленепробиваемые кальсоны. У большинства из нас были, а те, кто этого не делал, были слишком напуганы, чтобы сказать об этом. Разъяренный капитан Симмс может быть куда более грозным, чем керамическая пуля из самодельного пистолета.
   Я вышел из своего поста и оказался примерно в пятидесяти ярдах от троицы. Толпа расступилась перед ними, как Красное море перед Моисеем, и они медленно направились к двери. Потом что-то бросилось в глаза. Это был хорошо одетый мужчина средних лет, не толстый и не тощий, но и не особенно хорошо сложенный. В то время как все остальные отошли, он просто повернулся спиной и сделал всего пару шагов.
   Проклятие! Я думал. Жаль, что ты не один из нас. Ты чуть было не дотянулся до этого сукина сына ножом.
   И как только эта мысль пришла мне в голову, мужчина развернулся, рубанул ножом по руке и швырнул оружие на пол. Маленькая девочка вырвалась и побежала к толпе, но я смотрел на человека, который ее освободил. У него не было никакого оружия, и он определенно не обращался со своим телом, как спортсмен, но он атаковал двух парней с оружием.
   Они повернулись и выстрелили из своего оружия. Он опустился на одно колено, его грудь превратилась в кровавое месиво, затем бросился на ноги ближнего. У бедняги никогда не было шанса; на свою беду он подобрал еще четыре пули.
   Конечно, у плохих парней тоже не было шансов. Как только они сосредоточились на нем, мы все вытащили свое оружие и начали стрелять - пулями, лазерами, электрошокерами дальнего действия и так далее. Все трое были мертвы до того, как упали на пол.
   Я увидел, что Конни Нефф бежит к девушке, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, поэтому я подбежал к парню, получившему все пули. Ему было плохо, но он еще дышал. Кто-то еще вызвал скорую помощь. Он прибыл в течение двух минут, его погрузили на аэросани, засунули в кузов и увезли в Майами. Я решил прокатиться с ним. Я имею в виду, черт возьми, он рисковал своей жизнью, возможно, потерял ее, чтобы спасти эту маленькую девочку. Кто-то, кто не был врачом, должен быть там, если он проснется.
   Оушен-Порт находится в восьми милях от побережья Майами, и шаттл скорой помощи доставил нас в больницу менее чем за минуту, хотя потребовалось еще сорок секунд, чтобы осторожно опустить его, чтобы не причинить еще больше вреда пациенту.
   Я вытащил его бумажник и удостоверение личности и изучил их. Его звали Майрон Сеймур, ему было 48 лет, и, насколько я мог судить, он вышел на пенсию. У него все еще был серийный номер чипа, который вживили в него военные, когда он записался на военную службу. Остальное было столь же обычным: нормальный рост, нормальный вес, нормальное то, нормальное то.
   Он не был похож на героя, но я никогда раньше не видел настоящих настоящих героев, так что я не мог сказать, как они выглядели.
   "Боже мой", - сказал санитар, который вышел на корабль, чтобы помочь доставить Сеймура в отделение неотложной помощи. - Опять он !
   - Он был здесь раньше? - удивленно спросил я.
   "Три раза, может быть, четыре", - был ответ. - Клянусь, этот сукин сын пытается убить себя.
   Я все еще ломал голову над этим замечанием, когда Сеймура положили на операцию. Он вышел, сильно успокоенный и в тяжелом состоянии, через три часа.
   - Он собирается это сделать? - спросил я того же санитара, который вел аэросани в реанимацию.
   - Ни единого шанса, - сказал он.
   - Сколько у него времени?
   Он пожал плечами. "День на улице, возможно, меньше. Как только мы подключим его ко всем машинам, у нас будет лучшее представление.
   - Есть шанс, что он сможет говорить? Я попросил. - Или хотя бы понять меня, если я с ним поговорю?
   "Ты никогда не узнаешь."
   - Не возражаешь, если я останусь?
   Он улыбнулся. "Вы ходите со значком, тремя смертоносными орудиями, которые я вижу, и, возможно, еще парой, которых я не вижу. Кто я такой, чтобы говорить тебе, что ты не можешь остаться?
   Я взял бутерброд в больничном ресторане, позвонил в ОушенПорт, чтобы убедиться, что я не понадоблюсь прямо сейчас, а затем поднялся в послеоперационную палату. Каждый из пациентов был отделен от остальных, и мне потребовалось несколько минут, чтобы найти Сеймура. Он лежал там, дюжина аппаратов следила за всеми его жизненными функциями, из пяти трубок в руки капали жидкости разного цвета и консистенции, кислородная трубка в ноздрях, повсюду бинты, и сквозь повязки начали просачиваться следы крови.
   Я подумал, что это пустая трата времени, что он никогда больше не проснется, но я задержался еще на час, просто чтобы отдать дань уважения человеку, который спас жизнь маленькой девочке. Затем, когда я уже собиралась уйти, его веки дрогнули и открылись. Его губы шевелились, но я не могла его слышать, поэтому пододвинула стул к кровати.
   - С возвращением, - мягко сказал я.
   "Она здесь?" он прошептал.
   - Девушка, которую ты спас? Я сказал. "Нет, она в порядке. Она с родителями".
   - Нет, не она, - сказал он. Он едва мог пошевелить головой, но попытался оглядеть комнату. - На этот раз она должна быть здесь!
   - Кто должен быть здесь? Я попросил. "О ком ты говоришь?"
   "Где она?" - прохрипел он. "На этот раз я умираю. Я могу сказать."
   - С тобой все будет хорошо, - солгал я.
   - Нет, если только она не приедет сюда чертовски скоро. Он попытался сесть, но был слишком слаб и растянулся на кровати. - Дверь не заперта?
   - Двери нет, - сказал я. - Ты в реанимации.
   Он выглядел искренне озадаченным. - Тогда где она?
   - Кто бы это ни был, она, вероятно, не знает, что вы ранены, - сказал я.
   - Она знает, - сказал он с абсолютной уверенностью.
   - Она была в космопорте?
   Он слабо покачал головой. - Ее даже не было на планете, - сказал он.
   - Ты уверен, что не хочешь, чтобы я спросил у стойки?
   "Вы не можете. У нее нет имени".
   "У каждого есть имя".
   Он вздохнул смиренно. "Если ты так говоришь."
   Я уже начал жалеть, что задержался. Я не приносил ему утешения, и его ответы не имели никакого смысла.
   - Ты можешь мне что-нибудь рассказать о ней? - спросила я, делая еще одну попытку помочь, прежде чем упаковать вещи и пойти домой.
   Я думал, что он собирается ответить, он определенно выглядел так, будто пытался что-то сказать, но потом потерял сознание. Через пару минут все аппараты, к которым он был подключен, начали барахлить, и в комнату вбежала парочка молодых врачей.
   "Он умер?" Я попросил.
   "Вне!" приказал один из врачей.
   Они склонились над кроватью, собираясь воздействовать на него, и я решил, что буду только мешать, если останусь там, поэтому я вышел в коридор. Вскоре они вышли из комнаты.
   "Он умер?" - спросил я снова.
   - Да, - ответил один из них. - Вы были его другом?
   Я покачал головой. "Нет. Я только что привел его сюда из космопорта.
   Врачи шли по коридору, направляясь к врачам, потерявшим пациента, и появилась пара санитаров на аэросанях. Один из них был тем, с кем я говорил раньше.
   - Я же говорил тебе, что он и дня не продержится, - сказал он. "Почему эти ребята думают, что могут броситься в поток пуль или лазеров и уйти целыми и невредимыми?"
   "Эти парни?" - повторил я.
   "Ага. Это уже второй в этом месяце. Там был один парень, может быть, три недели назад. Он натыкается на ограбление банка и вместо того, чтобы вызвать полицию, просто опускает голову и обвиняет этих четырех вооруженных парней". Он глубоко выдохнул и покачал головой. - Бедный ублюдок никогда не подходил к ним ближе чем на двадцать ярдов.
   "Он был DOA?" Я попросил.
   -- Близко к тому, -- ответил денщик. "Он был уверен, что кто-то приедет к нему, и отчаянно пытался убедиться, что все в приемной комиссии знают, куда ее отправить".
   "Ей?"
   - Я думаю, это была она. Он пожал плечами. "Я могу ошибаться. Он не имел особого смысла. Я думал, что он не мог вспомнить свое имя в течение нескольких минут. Выходит, он был прав, а я ошибался. Дэниэл Дэниелс. Забавное имя". Его спутник начал беспокойно переминаться. - Если у вас больше нет вопросов, мы должны отвести этого парня в подвал для вскрытия. У нас был перерыв, но на этой неделе нас немного не хватает".
   Я отошел в сторону, чтобы пропустить их в комнату, и решил, что пора возвращаться в космопорт. Но, черт возьми, перед отъездом я зашла в приемную и спросила, не спрашивал ли кто о Сеймуре.
   Ни у кого не было.
   * * * *
   Когда я вернулся в свой офис, мне все еще было любопытно, поэтому я заставил компьютер поискать немногое, что было о Сеймуре и Дэниеле Дэниелсе. С Сеймуром было легко; родился и вырос в Майами, здесь учился в колледже, провел девять лет на космической службе, с честью уволен после того, как был застрелен в перестрелке на Коберникове-2, неофициально известном как Никита. Вернулся домой, получил лицензию риелтора и продавал недвижимость на берегу моря, пока два года назад он вдруг не решился доказать, что он либо герой, либо пуленепробиваемый, либо и то, и другое. С тех пор он трижды пытался бросить свою жизнь; первые два раза в больнице его заставляли оставить себе, на этот раз нет.
   Дэниелсу было сложнее. На самом деле в начале года в Майами проживало четыре Дэниела Дэниэлса. Можно было бы подумать, что у их родителей было бы немного больше творчества. Двое все еще были рядом. Один умер относительно естественной смертью в возрасте 93 лет. И еще один, о котором мне рассказал санитар.
   Ему было 33 года. Бросил школу в 16, подписал пару футбольных контрактов низшей лиги, оба раза был уволен, присоединился к космической службе, когда ему было 20, прослужил семь лет, уволился по болезни и ушел с одной черной работы. к другому с тех пор.
   Я проверил медицинскую выписку. Он получил его после серьезной критики Никиты. Он выздоровел физически, но четыре года лечился у психиатра от депрессии, до той ночи, когда он попытался сразиться с бандой малолетних бандитов и превратился в ожившего пепла из-за своих проблем. Им потребовался год, чтобы собрать его вместе с совершенно новым эпидермисом - и будь он проклят, если месяц спустя он не пошел и не сделал что-то столь же самоубийственное. Даже полиция не была уверена, что произошло - они нашли его после того, как закончилась стрельба, - но он был начинен таким количеством свинца самого разного калибра, что должен был сразиться по крайней мере с шестью вооруженными людьми.
   Вот и все: два незаурядных человека, у которых не было ничего общего, кроме города, в котором они жили, и планеты, на которой они служили, каждый добровольно пошел на верную смерть без всякой видимой причины - а потом, когда они были спасены, сразу вышли и снова столкнулся с этим.
   Я все еще размышлял над этим, когда капитан Симмс позвал меня в свой кабинет, чтобы отчитаться. Я рассказал ему о своих наблюдениях, которые совпадали со всеми остальными отчетами, а затем решил, что с меня покончено.
   - Минутку, - сказал он, когда я собиралась уйти.
   "Сэр?" Я сказал.
   - Вы сопровождали его в больницу. Почему?"
   "Я надеялся, что он сможет объяснить мне, почему добровольно подвергает себя такому риску", - ответил я. - Я подумал, может, он что-то знает о людях, которых мы убили.
   - А он?
   Я покачал головой. "Мы никогда не узнаем. Он пришел в сознание только на минуту после операции, а потом умер".
   "Интересно, что, черт возьми, заставило его сделать это?" - размышлял капитан Симмс.
   - Я тоже задумался, - сказал я. "Итак, я провел компьютерную проверку его и Дэниелса..."
   - Дэниелс? - резко сказал он. - Кто такой Дэниелс?
   - Еще один человек, который точно так же выбросил свою жизнь, - сказал я. - Но общего у них было только то, что они здесь жили и оба участвовали в боях на Коберникове II".
   - Коберников II, - повторил он. - Это тот, кого зовут Никита?
   "Да сэр."
   - Вот это интересно, - сказал капитан Симмс.
   - Что такое, сэр? Я попросил.
   "Около двух лет назад я руководил службой безопасности в Marsport, и произошло то же самое. Четверо мужчин грабили там один из ресторанов, и этот парень, который как раз ждал своего рейса на Титан, решил в одиночку схватить их. Они застрелили его до того, как он приблизился к ним. Мы пригвоздили всех четверых, прежде чем они успели причинить вред кому-либо еще, но этот человек получил слишком много пуль и энергетических импульсов. Через несколько часов он умер". Капитан Симмс сделал паузу и нахмурился. "Я должен был заполнить отчет, а это означало, что я должен был выяснить, кто был убит. Причина, по которой я вообще упоминаю об этом, заключается в том, что он провел какое-то время с Никитой".
   - Выписка по болезни?
   - Да, - ответил он. - Любопытно, не правда ли?
   - Очень, - сказал я. - Ты знаешь, это был первый раз, когда он так рисковал жизнью?
   - Нет, не знаю, - сказал капитан Симмс. - Я полагаю, у вас есть причина спросить?
   - Да, сэр, знаю.
   - Дай мне минуту, и я проверю запись. Как я уже сказал, это было два года назад.
   Он активировал свой компьютер, дал указание открыть нужный файл, а затем велел провести биографический поиск мертвеца. Одиннадцать секунд спустя у него был ответ.
   Крейтон Мортенсон-младший четырежды добровольно встречал то, что казалось верной смертью. Только после того, как он чудом выжил в первых трех случаях, судьба, наконец, выполнила свое обещание в МарсПорте.
   "Капитан, - сказал я, - что бы вы сказали, если бы я сказал вам, что Сеймур и Дэниелс также пытались покончить с собой, прежде чем им это удалось?"
   - Я бы сказал, что на Никите с ними должно было произойти что-то очень интересное, - сказал он и дал указание своему компьютеру произвести запись Коберникова II. Он какое-то время изучал его, затем пожал плечами. "Это примерно три четверти размера Земли, более легкая гравитация, немного меньше кислорода, но пригодная для дыхания. Во время войны с Альянсом Патрука мы обнаружили, что они использовали Никиту как склад боеприпасов, мы высадили небольшой отряд, взорвали склад боеприпасов, каждая сторона понесла серьезные потери. Немногие выжившие были разбросаны по всему аду, мы нашли их где-то за три недели, и в конце концов они присоединились к своим основным подразделениям. Там есть какая-то растительная и животная жизнь, но нет ни людей, ни патрукан".
   "Интересно, что, черт возьми, там произошло", - сказал я. "Большинство мужчин, в которых стреляют во время войны, никогда не хотят испытать это снова - и вот трое мужчин, которые изо всех сил старались снова попасть под вражеский огонь или его эквивалент.
   "Пусть ваш компьютер отыщет выживших и спросит", - сказал он.
   Когда я вернулся в свой офис, я заполнил отчет, а затем попытался найти оставшихся в живых Никиту, как предложил капитан Симмс. Патруканская война закончилась, поэтому все документы и записи были рассекречены, но это мало помогло. Мы отправили тайную группу из 30 мужчин и женщин. Это была исключительно кровавая акция. 25 человек погибли на Никите, а остальные пятеро, в том числе Сеймур, Дэниэлс и Мортенсон, были довольно тяжело ранены. Очевидно, они разделились, и каждому удавалось выживать самостоятельно, пока несколько недель спустя не прибыла спасательная миссия.
   Я попытался разыскать двух других выживших. Они оба ухаживали за Смертью, пока она неизбежно не настигла их.
   Ни в одной из их историй не было ничего, что указывало бы на то, что они были либо исключительно храбрыми, либо исключительно глупыми. За исключением депрессии Дэниэлса, никто из них не лечился от каких-либо эмоциональных или психических проблем. Насколько я мог судить, ни один из них не поддерживал связи ни с кем из других после увольнения со службы.
   И в течение шести лет перестрелки на Никите все они были мертвы, оказавшись в ситуации, которую можно было бы назвать только самоубийством, до такой степени, что даже лучшие хирурги и больницы не могли больше поддерживать их жизнь.
   На следующий день я сообщил о своих находках капитану Симмсу. Я мог сказать, что он был так же очарован, как и я.
   - Как вы думаете, что могло заставить их бросить свою жизнь? - размышлял он. "И если они были так чертовски настроены на смерть, почему они просто не приставили пистолет к их головам?"
   - Есть один способ узнать, сэр, - сказал я.
   Он покачал головой. - Я не могу послать тебя к Никите, - сказал он. - Мы из службы безопасности OceanPort, а Никита находится более чем в тысяче световых лет отсюда.
   "Но если на планете есть что-то, что вызвало такое поведение..."
   "Забудь это. Если бы что-то было в еде, воде или воздухе, космическая служба или флот нашли бы это".
   Но я не мог этого забыть. Как можно забыть кучу совершенно непохожих друг на друга людей с одним кратким общим опытом, которые вдруг действуют одинаково, полностью саморазрушительно?
   Каждый вечер, когда я заканчивал работу, я возвращался в свою каюту и пытался узнать больше о планете и выживших. Проблема в том, что найти было просто нечего. Они пробыли там три недели, а то и четыре, их было всего пятеро, планета была покинута Альянсом Патрука после битвы, и с тех пор никто не возвращался.
   А потом я подумал об одной линии расследования, которую раньше не рассматривал. Мы больше не воевали, поэтому я написал паре патруканских историков и спросил их, могут ли они предоставить какие-либо отчеты не о действиях на Никите, а о местонахождении выживших.
   Мне потребовалась неделя, прежде чем я получил ответ, но, наконец, один из них, существо по имени Миксофтил - по крайней мере, так его имя перевел мой компьютер - сообщил мне, что из четырех выживших двое умерли естественной смертью, а двое - умерли. героически погиб, один спасая ребенка, забредшего в вольер стада злобных хищников в местном зоопарке, другой пытался защитить моллута, чем-то обидевшего толпу патрукан, мгновенно превратившуюся в уродливую и кровожадную толпу.
   "Это затронуло не только людей, сэр", - сообщил я капитану Симмсу на следующий день после того, как получил известие от историка. "Что бы ни происходило на этой планете, это затронуло всех ".
   - Я знаю этот взгляд, - сказал он. "Я так же заинтересован, как и вы, но, как я уже говорил вам ранее, у меня нет полномочий посылать вас туда".
   - У меня припасено отпускное время, - сказал я.
   Он проверил свой компьютер. - Твой отпуск не на пять месяцев.
   - Тогда я возьму отпуск.
   - Подумай, - сказал он. "Ничто на этой планете никому не причиняло вреда. Ты действительно хочешь поехать туда, помучить себя до слез неделю или две, вернуться домой, а потом однажды решиться доказать, что ты неуязвим для пуль и лазеров?
   - Нет, - признал я. - Нет, я полагаю, что нет.
   Я думал, что это правда, когда говорил это, но с каждым днем я становился все более одержимым тем, что могло бы превратить нормальных мужчин в самоубийц с зарядкой оружия. И в глубине души я постоянно возвращался к вопросу капитана Симмса: если они действительно хотели умереть, почему бы просто не приставить пистолет к их головам или не принять передозировку? А потом я вспомнил Майрона Сеймура, лежащего на своей кровати в послеоперационной палате. Он не хотел умирать; он хотел увидеть эту женщину, которая, как он был уверен, каким-то образом узнает, что он в больнице. Ладно, возможно, он фантазировал о женщине, но он не фантазировал о желании жить.
   Я никогда не считала себя одержимой, но по прошествии следующих трех недель я обнаружила, что одержима тайной того, что произошло на Никите, и, наконец, не могла больше терпеть. Я сказал капитану Симмсу, что ухожу в месячный отпуск и что, если я его не получу, я полностью готов уйти с работы.
   - Не будь глупцом, - сказал он. "Это ужасно большой шаг, просто погоня за фантазией. Кроме того, я уже сообщил о ваших находках флоту и космической службе. Я уверен, что они рассмотрят это".
   - Я уверен, что они тоже будут, - сказал я. "Только не обязательно при нашей жизни".
   "О чем ты говоришь?"
   - У нас сейчас идет десять или двенадцать мелких войн, - сказал я. "У них есть дела поважнее, чем исследовать планету, на которую никто не ступал уже шесть лет".
   "Я сообщил им все подробности, - сказал капитан Симмс. "Если они сочтут это важным, то чертовски быстро уберутся отсюда".
   "И если они найдут то, что вызвало такое поведение, они сделают это совершенно секретным и не будут рассекречивать его целый век", - парировал я. - Я хочу знать, что произошло.
   - Я не собираюсь отговаривать тебя от этого, не так ли? - сказал он после долгой паузы.
   - Нет, сэр.
   "Хорошо. У тебя есть месяц, начиная с завтрашнего дня. Он протянул мне маленький кубик. "Прямых рейсов нет. Это даст вам право бесплатного проезда на любом корабле, принадлежащем Земле или ее союзникам".
   - Благодарю вас, сэр, - сказал я.
   "Коды исчезнут ровно через тридцать дней, так что не оставайтесь дольше, если вы не готовы оплатить проезд".
   - Я ценю это, сэр.
   - Ты хороший охранник, - неловко сказал он. (Похвала людей всегда вызывала у него дискомфорт.) "Я не хочу тебя терять".
   - Не будешь, - пообещал я ему. "Я вернусь менее чем через месяц с ответами о том, что произошло".
   - Доброго здоровья, - сказал он.
   - Не повезло?
   - Думаю, вам повезет больше, если вы никогда не найдете то, что ищете, - серьезно сказал капитан Симмс.
   * * * *
   Непутешественник склонен думать, что с помощью сверхсветовых скоростей и червоточин можно добраться до любой точки галактики за день, но, конечно же, это не так. Червоточины идут туда, куда хотят , а не туда, куда хотим мы , и даже когда вы путешествуете со скоростью, кратной скорости света, это все равно большая галактика. Мне понадобился день, чтобы добраться до Antares III, где я пересел на другой корабль и отправился в Buckingham IV. Я задержался на день, пока не смог пересесть на корабль, который доставил меня в Микелин, а оттуда мне пришлось нанять частное судно для последнего отрезка пути.
   "Я хочу, чтобы вы запомнили это место", - сказал пилот, когда маленький корабль приземлился на Никите. - Я буду здесь ровно через десять дней. Если тебя нет в этом месте, у меня нет ни времени, ни желания заниматься планетарным поиском в одиночку, а это значит, что ты застрянешь здесь, возможно, до конца своей жизни. Ты понял?"
   - Понял, - сказал я.
   - Ты уверен, что у тебя достаточно припасов? - спросил он, глядя на мой рюкзак.
   - Еда и вода на двенадцать дней, просто на всякий случай.
   - Если тебя не будет здесь через десять дней, в этом не будет ничего безопасного, - сказал он. "Могут пройти десятилетия, прежде чем сюда приземлится еще один корабль".
   - Я буду здесь, - заверил я его.
   - Тебе лучше быть, - сказал он.
   Потом люк закрылся, и он ушел, и я остался один, первый человек, ступивший на Никиту за шесть лет.
   Я чувствовал себя хорошо. Черт, при 82% земного притяжения все чувствуют себя хорошо. Это был именно тот мир, в котором лечили сердечников. Содержание кислорода было небольшим, но гравитация более чем компенсировала это.
   Сам мир казался достаточно приятным. В большинстве мест был коричневатый, похожий на траву почвенный покров, несколько групп деревьев странной формы тут и там, а солнце типа G давало много дневного света, не вызывая у Никиты дискомфортной жары. Я увидел несколько мелких, похожих на грызунов животных, выглядывающих из-за кустов и деревьев, но когда я обернулся, чтобы лучше разглядеть их, они нырнули в свои норы.
   Я знал, что на планете есть вода. Там была пара пресноводных океанов и четыре горных хребта со снежными вершинами, которые производили реки со своим стоком. Мое исследование показало, что оно плохо пахло и было еще хуже на вкус, но его можно было пить. Я понятия не имел, есть ли там рыба, но подозревал, что она есть. Одна вещь, которую мы узнали с тех пор, как впервые достигли звезд, заключается в том, что жизнь не только принимает самые странные формы, но и прорастает в самых странных местах.
   Согласно моим картам, я находился примерно в четырех милях от места конфликта, то есть склада боеприпасов. Я повторял шаги нашей команды. На самом деле они отправились с дальней стороны планеты, может быть, в трех тысячах миль отсюда, и под покровом ночи сели на скоростной аэромобиль, но последние несколько миль прошли пешком.
   Я поискал признаки лагеря, но потом понял, что группа скрытного нападения не будет разбивать лагерь, а просто продолжит движение к своей цели, прежде чем их заметят.
   Земля была ровной, совсем не заросшей, и я просто продолжал идти, пока не пришел к ней. Это было нетрудно заметить. Там была сырая воронка около 500 ярдов в окружности и, может быть, 40 футов глубиной, остатки склада боеприпасов. Очевидно, спасательные корабли обеих сторон не могли справиться ни с живыми, ни с мертвыми; повсюду валялись скелеты мужчин и патрукан, обглоданные мелкими животными и еще более мелкими насекомыми. Кости патруканцев имели сине-зеленый оттенок; Я так и не узнал, почему.
   Я ходил по району. Должно быть, это была адская битва. Совершенно негде было спрятаться, не за чем было прятаться. Ночная атака не должна была иметь никакого значения: если у патруканцев были сверхсветовые корабли и импульсные пушки, у них, черт возьми, были всевозможные средства видения, которые могли превратить ночь в день. Я помню, как однажды, когда я был ребенком, я стоял на вершине Кладбищенского хребта и недоумевал, как Пикетт заставил своих людей атаковать длинный бесплодный склон, где они были просто сидячими утками; То же самое я почувствовал, глядя на сайт Никиты.
   Другая вещь, о которой я задавался вопросом, заключалась в том, как выживание в такого рода битвах может дать кому -то вкус к атаке людей с заряженным оружием или иным образом рискуя своей жизнью. Они должны были быть так благодарны, что пережили это, что все, что они хотели делать, это праздновать каждый день, когда они были еще живы.
   Это были мои первые впечатления. Затем я начал анализировать сайт как солдат. Вы не хотели бы подходить слишком близко к свалке, потому что вы не знали, что в ней находится и насколько сильным может быть взрыв. И вы не хотели, чтобы кто-нибудь из выживших забрал вашу команду, поэтому вы попытались бы окружить это место, чтобы вы могли стрелять в любого патруканца, который выжил. Воронка была более четверти мили в поперечнике, так что вы бы хотели, чтобы ваши люди располагались примерно в полутора милях друг от друга, или, учитывая точность их оружия, может быть, даже дальше. Скажем, две мили или чуть больше.
   Я снова изучил местность. Хорошо, с радиуса минимум в одну милю и на расстоянии более четверти мили друг от друга по окружности я видел, как они могли разойтись. Если вы ранены, первое, что вам нужно сделать, это отступить в безопасное место, а не оставаться в пределах досягаемости и искать своих товарищей по команде. Затем, как только вы почувствуете себя в безопасности, вы не сможете быть уверены, что все враги мертвы, а ваши раны начнут затягиваться или того хуже, и последнее, что вы сделаете, это отправитесь искать других выживших.
   Таким образом, каждый из пяти мужчин был по существу сам по себе, пока не прибыла спасательная команда, а она не приезжала еще неделю. У них был недельный запас еды и воды? Если нет, то могут ли они жить за счет земли? Были ли у них вообще лекарства? Насколько сильно они были ранены и как им удалось выжить? Я не знал, но у меня было десять дней, чтобы понять это.
   Затем я напомнил себе, что это только первая, более легкая часть проблемы, и что у меня есть чуть меньше десяти дней, чтобы во всем разобраться.
   Солнце стало опускаться ниже в небе - на планете был 19-часовой день - и я решил, что лучше разбить лагерь, пока я еще могу видеть. Я вытащил из рюкзака свой стационарный пузырь, произнес кодовые слова, которые его активировали, подождал несколько секунд, пока он не превратился в куб со стороной в семь футов, и бросил в него свой рюкзак, достав немного пайков. Я приказал закрыть дверь, затем подобрал несколько веток, собрал их в кучу и поджег из своего лазерного пистолета. Я бросил в огонь три H-пайка. Они скатывались с огня, когда были как следует приготовлены, и я решил есть их без воды и пива, так как чертовски не хотел, чтобы через семь или восемь дней у меня закончились питьевые напитки, и мне пришлось вкушать близлежащая река.
   Я смотрел на бесплодную равнину, задаваясь вопросом, почему разумная жизнь не закрепилась здесь, как это было во многих сотнях подобных миров. Природа, казалось, всегда находила причину, чтобы наделить один или два вида умственными способностями, какими бы странными или неправдоподобными они ни выглядели. Но никаких сообщений о разумности Никиты не поступало. На самом деле, хотя патруканцы упомянули более крупных животных, отряд людей не видел ничего крупнее маленьких грызуноподобных существ, которых видел я, но это имело смысл: ни одно хищное животное не готово рискнуть получить травму, если только его шансы не высоки. благосклонность, потому что раненый хищник обычно умирает от голода, прежде чем он выздоровеет достаточно, чтобы снова охотиться. Так что, когда они увидели аэрокар или даже самих людей, любой крупный хищник убежал бы от них.
   Или это имело смысл? По местности было разбросано пятеро тяжелораненых мужчин, которые едва ли были в состоянии защитить себя, и тем не менее их никто не беспокоил, пока не прибыло спасательное судно. Это означало, что патруканцы были неправы и крупных хищников не было, но я не мог поверить в это, потому что в мире с низкой гравитацией жизнь становится больше , а не меньше.
   Я решил, что это может подождать до завтра. То, что жило на Никите, не имело ничего общего с тем, чему я пришел сюда учиться, и уж точно не собирался в темноте искать крупных хищников.
   Мое внимание привлек каждый из H-пайков, один за другим выкрикивавший "Готово!" и подкатившийся к моим ногам, где каждый по очереди распахнулся.
   Я начал с Эрзац-строганов, закончил, а затем напал на ложный пармезан. К тому времени, когда я закончил, я был слишком сыт, чтобы съесть третий, и приказал ему снова закрыться.
   "Я буду в безопасности 16 стандартных часов", - объявил он. "После этого я самоуничтожусь, чтобы никому не стало плохо от моего содержимого. Самоуничтожение будет тихим и не повлияет ни на кого из мужчин, даже если один из них держит меня в это время".
   Оно замолчало и захлопнулось.
   Я посмотрел вверх и увидел три луны Никиты, все совсем маленькие, мчащиеся по небу. Я провел на Земле пару лет и привык к тому, что наша собственная большая луна величественно движется по небу. Я и забыл, как быстро могут летать меньшие луны.
   Я продиктовал свой дневной опыт, выводы и мысли в свой компьютер. Пока я это делал, наступила ночь, и когда я закончил, я решил немного прогуляться, чтобы поработать над ужином. Я оставил огонь гореть, чтобы не отклоняться слишком далеко и легко найти дорогу назад. затем направился налево от меня.
   Пройдя полмили, я решил, что достаточно далеко от своего импровизированного лагеря, и начал ходить по большому кругу вокруг костра. Я обвел его один раз и обвел второй раз, когда он погас, и решил, что мне лучше вернуться и взять еще несколько веток, чтобы запустить его снова. Я преодолел примерно половину расстояния и миновал густые заросли деревьев, когда услышал позади себя отвратительный инопланетный рев.
   Я повернулся лицом к тому, что это было, но что-то уже прыгало в воздухе на меня. Луны были на дальней стороне Никиты, и я едва мог разглядеть ее очертания. Я пригнулся и повернулся, и большая часть его тела отправила меня в полет. Я приземлился примерно в шести футах от меня, почувствовал, как моя нога подогнулась, и услышал, как хрустнула кость. Я перевернулся один раз и потянулся за своим лазерным пистолетом, но это было слишком быстро. Я все еще не мог понять это, но, похоже, это не разделяло эту проблему. Когти глубоко вонзились мне в руку, и пистолет выпал из моей руки. Затем он оказался на мне, прежде чем я успел дотянуться до своего звукового оружия. Зубы впились мне в лицо и шею. Я протянул руку, казалось, нашел горло и сделал все возможное, чтобы сдержать его, но битва была проиграна. Существо было на мне сверху, и я мог сказать, что оно весило не меньше моего. Оно продолжало двигаться вперед, и моя окровавленная правая рука начала неметь. Я сильно подняла свою не сломанную ногу, надеясь, что это самец и что у него есть яички, но, похоже, это не имело никакого эффекта.
   Я чувствовал горячее дыхание в глазах и на щеке, и я знал, что у меня осталось около четырех секунд, прежде чем оно пересилит меня - и вдруг оно взвизгнуло от боли и страха и больше не было надо мной.
   Я прислушался к рычанию чего-то еще большего - чего-то, что в следующий раз обратит свое внимание на меня, - но то, что нападало на нападавшего, было абсолютно безмолвным.
   Затем раздался пронзительный визг, и я услышал, как существо убежало. Затем мой мгновенный спаситель повернулся ко мне, как раз в тот момент, когда одна из лун показалась над горизонтом. Кровь лилась мне в глаза из раны на лбу, и луна была не очень большая и не очень яркая, но я видел, как что-то приближалось ко мне, слышал шорох его ног по траве.
   Наконец-то я взялся за свой звуковой пистолет и неуверенно держал его перед собой.
   "Отойди!" - пробормотал я.
   Я выстрелил, но даже в полубессознательном состоянии понял, что попал далеко не в цель. Я попытался удержать руку и снова выстрелить, но затем все потемнело. Последней моей мыслью было: Что глупый способ умереть.
   * * * *
   За исключением того, что я не умер. Я не знаю, как долго я был без сознания - может быть, девять или десять часов, потому что солнце стояло высоко в небе, когда я проснулся.
   - Не пытайся встать, - сказал мелодичный женский голос на безупречном терранском языке без акцента. - Мне пришлось наложить шину на твою ногу.
   Я стер запекшуюся кровь с ресниц и заметил, что моя правая рука сильно перевязана. Влажная тряпка начала вытирать мне глаза, и я смогла сосредоточиться на человеке, который ее держал.
   Это была красивая молодая женщина лет двадцати с небольшим, определенно под тридцать, со стройным телом, длинными рыжевато-каштановыми волосами, высокими скулами и светло-голубыми, почти бесцветными глазами. Она выглядела знакомой, но я знал, что никогда раньше ее не видел.
   "Кто ты?" - слабо спросил я.
   "Меня зовут Ребекка", - сказала она с улыбкой. - А ты - Грегори Донован.
   "Я думал, что забыл свое удостоверение личности в своем пузыре".
   "Ты сделал."
   - Значит, вы его открыли, - сказал я, нахмурившись. "Он должен открываться только для моей голосовой команды".
   - Я не открывала его, - сказала она. - А теперь попробуй отдохнуть.
   Я хотел с ней поспорить, ибо она явно лгала, но вдруг вся моя энергия испарилась, и я снова потерял сознание.
   * * * *
   Когда я проснулся в следующий раз, было уже далеко за полдень. Ребекка сидела на земле и смотрела на меня. Я еще раз взглянул на нее и решил, что она не просто хорошенькая, а великолепная. Я не смог найти ни одной функции, которую хотел бы улучшить.
   Она была одета в безукоризненно белую блузку и брюки цвета хаки, которые сидели на ней как влитые, что казалось столь же маловероятным, как если бы о ней заботилась красивая говорящая на терране девушка на планете, на которой предположительно не было разумных форм жизни.
   - С возвращением, - сказала она. "Как ты себя чувствуешь?"
   - Отдохнул, - сказал я. "В какой я форме?"
   "Ваша рука сильно заражена, нога сломана в трех местах, и у вас есть серьезные раны на лице и шее".
   - Что, черт возьми, случилось? Я попросил.
   "На вас напал... самое близкое, что я могу перевести на терранский, было бы ночным охотником. Это самый крупный хищник на Никите.
   - Не может быть, - сказал я. - Что-то большее прогнало его.
   - Поверь мне, Грегори, - сказала Ребекка. "Ночной охотник - самый крупный хищник Никиты".
   Я был слишком слаб, чтобы спорить, да это и не имело никакого значения. Что -то отогнало Ночного охотника, и мне было все равно, был ли это более крупный хищник или разъяренный микроб.
   - Как давно ты здесь, Ребекка? Я попросил.
   "С тобой?" она сказала. - Со вчерашнего вечера.
   - Нет, я имею в виду Никиту.
   "Вся моя жизнь."
   Я нахмурился. "Мой компьютер ничего не сказал о человеческой колонии здесь".
   - Нет ни одного.
   - Ты имеешь в виду, что застрял здесь в детстве? Я попросил. - Твои родители были с тобой?
   "Здесь жили мои родители, - сказала она.
   - Они еще живы? Я сказал. "Меня заберет корабль через девять дней..."
   - Нет, они не живые.
   "Мне жаль. Ну, по крайней мере, корабль может увезти тебя и меня с планеты.
   "Ты голоден?" она спросила.
   Я подумал об этом на мгновение. "Не совсем. Однако я хотел бы что-нибудь выпить.
   - Хорошо, - сказала она. - Река всего в четверти мили отсюда. Я вернусь через несколько минут.
   "Говорят, вода ужасная. У меня в пузыре вода и какие-то смеси электролитов.
   - Если хочешь, - сказала она.
   "Видеть?" - сказал я обвиняюще. - Я знал , что ты был в моем пузыре.
   - Я же сказал вам: я в него не входил.
   - Если ты говоришь правду, то сейчас ты не сможешь в нее вникнуть. Он запрограммирован только на то, чтобы реагировать на мой голос, произнося соответствующие кодовые слова".
   "Я возьму их и скоро вернусь", - сказала она.
   И действительно, через минуту или две она вернулась с тремя контейнерами. Я выбрал тот, который дал бы мне самый быстрый заряд энергии, и старался не думать о том, как она получила пузырь, чтобы впустить ее.
   - Я думаю, тебе следует поесть через час, Грегори, - сказала она. "Нужны силы, чтобы бороться с инфекцией. Через несколько минут я просмотрю ваши припасы и посмотрю, что у вас есть. Она улыбнулась мне. "Я очень хорошо готовлю. Может быть, я смогу придумать, как скомбинировать ваши H-пайки, чтобы они были на вкус как утка в апельсиновом соусе.
   "Почему ты это сказал?" Я попросил.
   - Это твой любимый, не так ли?
   - Да, это так, - ответил я. "Откуда ты знаешь?"
   "Ты выглядишь для меня как утка в апельсиновом соусе".
   "Что, черт возьми, здесь происходит?" - спросил я. "Ты знаешь мое имя, ты знаешь мою любимую еду, ты можешь открыть пузырь с голосовым кодом, ты знаешь, как наложить шину на ногу и залатать меня, и ты говоришь без акцента".
   - Почему ты жалуешься? она спросила. "Вы бы предпочли, чтобы я оставил вас сломленным и истекающим кровью на земле? Вы хотели, чтобы я принес вам воду, которую вы считаете почти непригодной для питья? Должен ли я найти H-пайки, которые ты ненавидишь?
   - Нет, конечно, - сказал я. - Но ты не отвечаешь на мои вопросы.
   "Да."
   - Вот еще, - сказал я. - Какого черта ты вообще здесь делаешь? Это большая планета. Как вам удалось найти меня как раз вовремя, чтобы спасти мне жизнь?
   - Интуиция, - сказала Ребекка.
   - Интуиция, черт возьми, - сказал я. - И пока я задаю вопросы, что спасло меня прошлой ночью?
   "Я сделал."
   - Ты меня подлатал, - сказал я. "Что меня спасло ? Что прогнало Ночного Сталкера?
   "Это важно?" - спросила Ребекка. "Ты жив. Вот что важно".
   - Это важно для меня, - сказал я. "Я не люблю, когда мне лгут".
   - Я не лгала тебе, Грегори, - сказала она. - А теперь успокойся и позволь мне осмотреть раны на твоей руке и шее.
   Она подошла и опустилась на колени рядом со мной. От нее исходил сладкий запах, почти запах духов, который, казалось, ей точно подходил. Она осмотрела раны на моей шее, и, хотя они были сильно распухшими и явно инфицированными, ее холодные, уверенные пальцы совсем не болели.
   - Все еще просачивается, - сказала она, вставая на ноги. "Я обрабатывала ваши повязки местными травами и листьями, которые способствуют заживлению. Я поменяю их после ужина.
   "Какую повязку ты используешь и где ты ее взял здесь, в глуши?"
   Она указала на сумку в нескольких футах от нее. "Я всегда готов".
   Меня охватила волна головокружения, и следующие пару минут я провел, пытаясь не упасть на бок. Я не помню, что произошло дальше, но когда моя голова прояснилась, она сидела рядом со мной, поддерживая меня своим телом. Мне было хорошо, и я притворился, что у меня все еще кружится голова, чтобы она не отодвинулась. Думаю, она знала это, но все равно осталась там.
   "Как скоро я смогу ходить?" - спросил я наконец.
   - Я сделаю тебе костыли через три-четыре дня, - сказала она. "В конце концов, вам понадобится некоторая практика, если вы хотите вовремя добраться до точки контакта с кораблем, который вас забирает".
   - Значит, я застрял здесь на три дня, может быть, на четыре, - сказал я недовольно.
   - Прости, - сочувственно сказала она. - Я постараюсь сделать так, чтобы вам было как можно удобнее, но вы очень слабы, и у вас опасно высокая температура. Боюсь, вы не сможете увидеть большую часть планеты.
   - Почему ты думаешь, что я здесь, чтобы исследовать Никиту? - резко спросил я.
   - А зачем еще ты пришел? ответила Ребекка. - Я помогу тебе попасть в твой пузырь сегодня вечером. Вам придется остаться там; ты слишком слаб, чтобы двигаться дальше.
   - Я знаю, - признал я со вздохом. "Это будут скучные несколько дней. Жаль, что я не взял с собой несколько дисков для чтения".
   "Мы можем обсудить наши любимые книги", - предложила она. "Это сделает время более приятным".
   Не знаю, почему я удивился тому, что она читала - черт возьми, все читают, - но я удивился. "Кто ваши фавориты?" Я попросил.
   "Циско, Яблонски и Хедбург".
   "Ты шутишь!" - воскликнул я. "Это тоже мои любимые! По крайней мере, нам будет о чем поговорить после ужина.
   И мы сделали. Мы говорили часами, и не только о книгах. Никогда в жизни я не чувствовал себя так комфортно ни с кем. Мы говорили о надеждах и мечтах, о сожалениях, обо всем. Это было удивительно: она, казалось, отражала каждую мою мысль, каждое мое тайное желание. И когда мы замолкали, это не была неловкая тишина, в которой вы чувствуете, что должны говорить; Я был так же счастлив смотреть на нее, как и слушать ее. Она выросла в чужом мире за тысячи световых лет от Земли, и я почти ничего о ней не знал: где она жила, что делала со своей жизнью до того, как спасла мою, даже ее фамилию - и все же мое последнее пробуждение. думал, что я уже был немного влюблен в нее.
   Я не знаю, как долго я спал. Я проснулся, когда почувствовал, как Ребекка наносит мазь на раны на моих щеках и шее.
   - Не двигайся, - мягко сказала она. - Я закончу через минуту.
   Я стоял неподвижно, пока она не кончила, затем открыл глаза и понял, что мы находимся внутри моего пузыря.
   - Я удивлен, что ты смог затащить меня сюда без посторонней помощи, - сказал я. "Должно быть, я действительно был не в себе, чтобы не проснуться, пока ты двигал меня".
   "Я сильнее, чем выгляжу", - сказала она с улыбкой.
   - Хорошо, - сказал я. - Поднимите мне руку и дайте мне проковылять на свежий воздух.
   Она начала тянуться ко мне, но замерла.
   - В чем дело?
   - Я вернусь через десять минут, - сказала она. "Не пытайся стоять без меня; вы можете повредить шину".
   - В чем дело? Я попросил. "Ты в порядке?"
   Но она уже убежала в ближайшую рощу, и я потерял ее из виду.
   Это озадачивало. Единственным логичным объяснением было то, что она съела что-то тухлое и собирается заболеть, но я на это не поверил. Она бежала слишком изящно и не выказала ни малейшего дискомфорта перед уходом.
   Я решил попробовать встать самостоятельно, несмотря на ее приказы. Это была катастрофа. То, как моя нога была спринтерской, я просто не мог этого сделать. Когда я попытался расположить его, я понял, что бинты промокли и дурно пахли. Я потерла их пальцем, затем подняла его. Это была не кровь, просто что-то желто-зеленоватое. Я не знал, хороший это знак или плохой.
   Я подумал , что это какой-то хищник, этот Ночной Сталкер . Я задавался вопросом, почему он не захватил планету. Потом я понял, что кроме Ребекки, которая не была уроженкой Никиты, я не видел ничего крупнее енота или опоссума, так что, возможно, он захватил планету. Это казалось разумным выводом, но я служил на достаточном количестве чужих планет, чтобы знать, что разумное и правильное часто имеют очень мало общего друг с другом.
   Затем Ребекка вернулась, такая же безупречная, как всегда. Она взглянула на мою ногу и сказала: "Я сказала тебе не пытаться вставать без меня".
   - Что-то с ним не так, - сказал я. "Здесь плохо пахнет, и она мокрая".
   - Я знаю, - сказала она. "Я исправлю это. Поверь мне, Грегори.
   Я посмотрел ей в лицо и, к своему удивлению, обнаружил, что доверяю ей. Я был один и, возможно, умирал в миллионах миль от дома, ухаживая за листьями и травами девушкой, которую знал всего несколько дней, и я доверял ей. У меня было полупредчувствие, что если бы она сказала мне спуститься с обрыва, я бы это сделал.
   - Пока мы обсуждаем здоровье, - сказал я, - как твое?
   - Я в порядке, Грегори, - сказала она. - Но я польщен, что ты беспокоишься обо мне.
   - Конечно, был, - сказал я. "Ты человек, который поддерживает меня в живых".
   - Ты волновался не поэтому, - сказала она.
   - Нет, - признал я, - это не так.
   Наступила минутная тишина.
   - Ну что, ты готов ковылять снаружи? она спросила. - Я помогу тебе добраться до этого дерева. Вы можете опереться на него, когда сидите, а ветки и листья затенят вас от солнца. В полдень здесь может быть очень тепло.
   - Я готов, - сказал я.
   Она взяла мою правую руку обеими своими и потянула. Минуту было чертовски больно, но потом я вскочил на ноги.
   - Облокотись на мое плечо, - сказала она, помогая мне повернуться ко входу в пузырь.
   Я наполовину прыгал, наполовину ковылял через него. Дерево было в сорока футах от меня. Я прошел примерно половину этого расстояния, когда моя здоровая нога попала в какую-то нору для грызунов, и я начал падать. Я потянулся, схватив ее блузку, и тут произошло самое странное - вместо того, чтобы схватить ткань, мои пальцы скользнули по ее обнаженной коже. Я видела блузку, но ее там не было. Она повернулась, пытаясь поймать меня, и моя рука соприкоснулась с ее обнаженной грудью, скользнула по ее соску, вниз по обнаженному бедру и бедру, а затем я ударилась о землю с таким глухим стуком! Боль была мучительной.
   Ребекка мгновенно оказалась рядом со мной, подставила мне ногу, положила руки мне под голову, делая все возможное, чтобы утешить меня. Потребовалось добрых пять минут, чтобы утихло жжение в ноге и руке, но в конце концов оно утихло, по крайней мере, достаточно, чтобы я осознал, что произошло.
   Я потянулся к ее плечу, пощупал ткань ее блузки и провел рукой по ее телу. Текстура ткани изменилась, когда я добрался до ее брюк, но обнаженной плоти не было, но я знал, что это не галлюцинация. У тебя галлюцинации после того, как ты в агонии, как сейчас, а не раньше .
   - Ты собираешься рассказать мне, что происходит? Я попросил.
   "Ты упал."
   - Не притворяйся со мной дураком, - сказал я. "Это не к лицу такому умному и милому человеку. Просто скажи мне, что происходит".
   - Постарайся отдохнуть, - сказала она. "Поговорим позже."
   - Ты вчера сказал, что не станешь мне лгать. Ты это имел в виду?
   - Я никогда не буду лгать тебе, Грегори.
   Я долго смотрел на ее идеальное лицо. "Ты человек?" - спросил я наконец.
   "На момент."
   - Что, черт возьми, это должно означать?
   "Это значит, что я такая, какой мне нужно быть", - сказала она. "То , что тебе нужно, чтобы я был".
   - Это не ответ.
   "Я говорю вам, что прямо сейчас я человек, что я все, что вам нужно. Разве этого недостаточно?"
   - Ты оборотень? Я попросил.
   - Нет, Грегори, не я.
   - Тогда как ты можешь так выглядеть?
   "Это то, что вы хотите видеть", - сказала она.
   - А что, если я хочу увидеть, какой ты на самом деле? Я настаивал.
   - Но ты этого не делаешь, - сказала она. " Это , - указала она на себя, - то, что вы хотите увидеть".
   "Что заставляет вас думать так?"
   - Грегори, Грегори, - сказала она со вздохом, - ты думаешь, я создала это лицо и это тело из своего воображения? Я нашел это в твоем уме".
   - Чушь, - сказал я. - Я никогда не встречал никого, кто был бы похож на тебя.
   Улыбка. - Но ты бы хотел, чтобы у тебя было. И пауза. - А если бы и знала, ты была уверена, что ее звали бы Ребеккой. Я не только все, что вам нужно, но и все, что вы хотите".
   "Все?" - с сомнением спросил я.
   "Все."
   - Можем ли мы... э...?
   - Когда ты поскользнулся, ты застал меня врасплох, - ответила она. "Разве я не чувствовала себя женщиной, которой ты хочешь, чтобы я была?"
   "Позвольте мне понять это прямо. Твоя одежда такая же иллюзия, как и ты?
   "Одежда - это иллюзия", - сказала она, и вдруг она исчезла, и она предстала передо мной, обнаженная и совершенная. " Я настоящий".
   "Ты настоящее нечто ", сказал я. - Но ты не настоящая женщина .
   "В этот момент я так же реальна, как любая женщина, которую вы когда-либо знали".
   - Дай подумать минуту, - сказал я. Я смотрел на нее, пока пытался думать. Потом я понял, что думал совсем не о том, и опустил взгляд на землю. - Та штука, которая прогнала Ночного охотника, - сказал я. - Это был ты , не так ли?
   "Это было то, что вам было нужно в тот момент", - ответила она.
   - А кто срывает листья с верхушек деревьев - змея, птица, животное, кто угодно - это тоже ты?
   "Вам нужна смесь листьев и трав для борьбы с инфекцией".
   - Ты хочешь сказать, что тебя поместили сюда исключительно для удовлетворения моих потребностей? - спросил я. "Я не думал, что Бог был таким щедрым".
   - Нет, Грегори, - сказала Ребекка. "Я говорю, что моя природа, даже мое принуждение, - заботиться о тех, кто нуждается в заботе".
   "Как ты узнал, что мне это нужно, или что я вообще был на планете?"
   "Есть много способов послать сигнал бедствия, некоторые из них намного мощнее, чем вы можете себе представить".
   - Вы хотите сказать, что если кто-то страдает, скажем, в пяти милях от вас, вы бы знали об этом?
   "Да."
   - Больше пяти миль? Я продолжил. Она просто уставилась на меня. "Пятьдесят миль? Сотня? Всю проклятую планету?
   Она посмотрела мне в глаза, ее лицо вдруг стало таким грустным, что я совершенно забыл обо всем остальном. - Это не ограничивается только планетой, Грегори.
   - Когда вы убежали на несколько минут, вы спасали кого-то еще?
   "Ты единственный мужчина на планете", - ответила она.
   "Ну тогда?"
   "Маленький сумчатый сломал ногу. Я облегчил его страдания".
   - Тебя не было так долго, - сказал я. "Вы говорите, что раненое дикое животное подпустило к себе незнакомую женщину, когда ему было больно, потому что мне очень трудно в это поверить".
   "Я не подошла к этому как женщина".
   Я долго смотрел на нее. Думаю, я наполовину ожидал, что она превратится в какого-нибудь инопланетного монстра, но она выглядела такой же прекрасной, как и всегда. Я визуально исследовал ее обнаженное тело на наличие недостатков - пусть это будут ошибки - каких- то указаний на то, что она не человек, но не смог их найти.
   - Я должен подумать обо всем этом, - сказал я наконец.
   - Ты хочешь, чтобы я ушел?
   "Нет."
   "Было бы меньше отвлечения, если бы я воссоздал иллюзию одежды?"
   - Да, - сказал я. Тогда нет." Потом "не знаю".
   "Они всегда узнают", - сказала она. - Но обычно не так быстро.
   - Ты единственный из... того, чем ты являешься?
   - Нет, - ответила она. "Но мы никогда не были многочисленной расой, и я один из очень немногих, кто остался на Никите".
   - Что случилось с остальными?
   "Они шли туда, где были нужны. Некоторые вернулись; большинство переходило от одного сигнала бедствия к другому".
   - У нас здесь не было корабля шесть лет, - сказал я. "Как они покинули планету?"
   - В галактике много рас, Грегори. Здесь приземляются не только люди.
   - Сколько человек ты спас?
   "Немного."
   - А патруканцы?
   "Патруканцы тоже".
   Я пожал плечами. "Почему, черт возьми, нет? Я полагаю, мы все одинаково чужие для вас.
   "Ты не инопланетянин", - сказала она. "Уверяю вас, что в данный момент я такой же человек, как Ребекка из ваших снов. На самом деле, я Ребекка твоей мечты. Она улыбнулась мне. "Я даже хочу делать то, что хочет делать эта Ребекка".
   "Является ли это возможным?" - спросил я с любопытством.
   "Нет, пока у тебя сломана нога, - ответила она, - но да, это не только возможно, но и естественно". Я, должно быть, выглядел сомнительным, потому что она добавила: "Это было бы именно так, как ты надеешься".
   "Тебе лучше вернуть одежду, пока я не сделал какую-нибудь действительно глупую вещь, которая еще больше испортит мою руку и ногу", - сказал я.
   И тотчас она снова была одета.
   "Лучше?" она спросила.
   - Во всяком случае, безопаснее, - сказал я.
   "Пока ты думаешь о глубоких серьезных мыслях, я начну готовить тебе завтрак", - сказала она, помогая мне добраться до тени дерева, а затем вернувшись в пузырь, чтобы найти H-пайки.
   Несколько минут я сидел неподвижно, обдумывая то, что узнал. И я пришел к тому, что казалось, по крайней мере в то время, удивительным выводом. Она была девушкой моей мечты. Она была сногсшибательно красивой - во всяком случае, для меня. У нас было множество общих интересов, и она была так же увлечена ими, как и я. Я чувствовал себя с ней комфортно, и осознание того, что она на самом деле была кем-то другим, не беспокоило меня и вполовину так сильно, как я думал. Если она была Ребеккой только тогда, когда я был рядом, это было лучше, чем вообще никогда не иметь Ребекки. И она заботилась обо мне; у нее не было причин так говорить, если это неправда.
   Она подошла и вручила мне тарелку, наполненную соевыми продуктами, которые по своему внешнему виду и вкусу напоминали все, кроме продуктов из сои. Я поставил тарелку на землю и взял ее руку в свою.
   - Ты не уклоняешься от моих прикосновений, - заметил я, нежно поглаживая ее руку.
   "Конечно, нет", - сказала она. "Я твоя Ребекка. Я люблю твои прикосновения".
   - Я не брезгую и вашим, - сказал я, - что, наверное, немного более удивительно. Я сижу здесь, прикасаюсь к тебе, смотрю на тебя, чувствую запах твоей близости, и мне наплевать, кто ты и как ты выглядишь, когда меня нет рядом. Я просто хочу, чтобы ты остался".
   Она наклонилась и поцеловала меня. Если бы это было похоже на что-то другое, кроме как на поцелуй человеческой женщины, я, черт возьми, не мог бы отличить.
   Я позавтракал, и мы провели утро, разговаривая - о книгах, об искусстве, о театре, о еде, о сотне вещей, которые у нас были общими. И мы разговаривали днем, и мы разговаривали вечером.
   Я не знаю, когда я заснул, но я проснулся среди ночи. Я лежал на боку, а она свернулась ко мне. Я почувствовал что-то теплое и плоское на ноге, а не повязку. Казалось бы... сосать - ужасное слово; извлечение ... части инфекции из моей ноги. У меня было ощущение, что это была какая-то ее часть, которую я не мог видеть; Я решил не смотреть, а когда проснулся утром, она уже собирала дрова для разогрева моего завтрака.
   Мы провели вместе семь идиллических дней в этом кемпинге. Мы поговорили, поели, я начал ходить на сделанных ею костылях. Четыре раза она извинялась и убегала, и я знал, что она поймала еще один сигнал бедствия из эфира, но она всегда возвращалась через несколько минут. Задолго до того, как эти семь дней истекли, я понял, что, несмотря на сломанную ногу и израненную руку, это были самые счастливые дни в моей жизни.
   Я провел с ней восьмой день - мой девятый на Никите, - медленно и мучительно пробираясь обратно к тому месту, где корабль должен был забрать меня на следующее утро. Я поставил свой пузырь после обеда, а через пару часов залез в него. Когда я начал засыпать, я почувствовал, как она прижалась ко мне, и на этот раз не было никакой иллюзии одежды.
   - Не могу, - сказал я несчастно. "Моя нога..."
   - Тише, - прошептала она. "Я обо всем позабочусь".
   И она это сделала.
   * * * *
   Она готовила завтрак, когда я проснулся.
   - Доброе утро, - сказал я, выходя из пузыря.
   "Доброе утро."
   Я подошёл и поцеловал её. "Спасибо за прошлую ночь".
   - Надеюсь, мы не повредили твои раны.
   "Если мы это сделали, оно того стоило", - сказал я. - Корабль должен прибыть менее чем через час. Нам надо поговорить."
   Она выжидающе посмотрела на меня.
   - Мне все равно, кто ты, - сказал я. "Для меня ты Ребекка, и я люблю тебя. И прежде чем корабль прибудет, я должен узнать, любишь ли ты меня тоже.
   - Да, Грегори, знаю.
   - Тогда ты пойдешь со мной?
   - Я бы хотела, Грегори, - сказала она. "Но..."
   - Вы когда-нибудь уходили от Никиты? Я попросил.
   - Да, - ответила она. "Всякий раз, когда я чувствую, что кто-то, с кем я был связан, испытывает физическую или эмоциональную боль".
   - Но ты всегда возвращаешься?
   "Это мой дом."
   - Вы навещали Майрона Сеймура после того, как он ушел от Никиты?
   "Я не знаю."
   - Что ты имеешь в виду, ты не знаешь? Я сказал. "Либо ты сделал, либо нет".
   - Хорошо, - сказала она недовольно. "Либо я сделал, либо нет".
   - Я думал, ты никогда не соврешь мне, - сказал я.
   - Я не лгу, Грегори, - сказала она, протягивая руку и кладя руку мне на здоровое плечо. - Ты не понимаешь, как работает связь.
   - Какая связь? - спросил я, сбитый с толку.
   "Ты знаешь, что я выгляжу так, и я взяла это имя, потому что меня непреодолимо влекло к твоей боли и твоей нужде, и я нашла это имя и образ в твоем уме", - сказала она. "Мы связаны , Грегори. Ты говоришь, что любишь меня, и, наверное, так и есть. Я разделяю эту эмоцию. Но я разделяю его по той же причине, по которой могу обсуждать ваши любимые книги и пьесы - потому что я нашел их там же, где нашел Ребекку. Когда связь прервется, когда я перестану с тобой общаться, о них забудут". Слеза скатилась по ее щеке. - И все, что я чувствую к тебе в эту минуту, тоже забудется.
   Я просто смотрел на нее, пытаясь понять, что она сказала.
   - Прости, Грегори, - продолжила она через мгновение. "Вы не можете знать, как жаль. Прямо сейчас все, чего я хочу, - это быть с тобой, любить тебя и заботиться о тебе, но когда связь оборвется, все исчезнет". Еще одна слеза. "Я даже не почувствую чувства потери".
   - И поэтому ты не можешь вспомнить, добрался ли ты до Земли и спас ли Сеймура?
   "У меня может быть, у меня может не быть", - беспомощно сказала она. "Я не знаю. Наверное, никогда не буду".
   Я думал об этом. - Все в порядке, - сказал я. "Меня не волнуют другие. Просто оставайтесь со мной и не разрывайте связь".
   - Это не то, что я могу контролировать, Грегори, - ответила она. "Это сильнее всего, когда ты нуждаешься во мне больше всего. По мере того, как ты выздоравливаешь, когда ты нуждаешься во мне меньше, я буду тянуться к кому-то или чему-то, кому я нужен больше. Может быть, это будет другой человек, может быть, патруканец, может быть, кто-то еще. Но это будет происходить снова и снова".
   - Пока ты мне не понадобишься больше, чем кому-либо еще, - сказал я.
   "До тех пор, пока ты не будешь нуждаться во мне больше, чем кто-либо другой", - подтвердила она.
   И в этот момент я понял, почему Сеймур, Дэниелс и другие шли на то, что казалось почти неминуемой смертью. И я понял то, чего не знали капитан Симмс и патруканский историк Миксофтил: они не пытались убить себя, а скорее чуть не убили себя.
   Внезапно я увидел над головой корабль, готовый приземлиться в нескольких сотнях ярдов от меня.
   - Ты кому-нибудь или чему-то нужен прямо сейчас? Я попросил. - Я имею в виду, больше, чем я?
   "Прямо сейчас? Нет."
   - Тогда пойдем со мной, сколько сможешь, - сказал я.
   - Это плохая идея, - сказала она. "Я мог бы начать путешествие, но ты становишься здоровее с каждым днем, и я всегда кому-то нужен. Мы приземлились в космопорте, чтобы пересесть на другой корабль, и ты развернешься, а меня уже нет. Так было шесть лет назад с выжившими людьми и патруканами. Ее лицо отражало ее печаль. "В галактике так много боли и страданий".
   - Но ты мне нужен, даже если я здоров, - сказал я. - Я люблю тебя, черт возьми!
   - И я люблю тебя, - сказала она. "Сегодня. Но завтра?" Она беспомощно пожала плечами.
   Корабль приземлился.
   - Ты любил каждого из них, не так ли? Я попросил.
   - Не знаю, - сказала она. "Я бы отдал все, что должен помнить".
   - Ты и меня забудешь, не так ли?
   Она обняла меня за шею и поцеловала. "Не думай об этом".
   Потом она повернулась и начала уходить. Пилот подошел ко мне и взял мое снаряжение.
   - Что это было , черт возьми ? - спросил он, ткнув большим пальцем в сторону Ребекки, - и я понял, что он видит ее такой, какая она есть на самом деле, что она связана только со мной.
   - Как это выглядело для вас? Я ответил.
   Он покачал головой. "Такого я еще никогда не видел".
   * * * *
   Мне потребовалось пять дней, чтобы вернуться на Землю. Медики в больнице были поражены тем, что я так быстро выздоровел и что все признаки инфекции исчезли. Я позволил им думать, что это было чудо, и в каком-то смысле так оно и было. мне было все равно; все, о чем я заботился, это вернуть ее.
   Я уволился с работы в OceanPort и устроился на работу в полицейское управление. Меня заперли за столом на несколько месяцев, пока моя хромота не исчезла, но вчера меня, наконец, перевели в отряд нравов.
   Сегодня вечером состоится крупная сделка по продаже наркотиков: семена альфанеллы откуда-то из Кластера Альбион, в десять раз мощнее героина. Мы организуем рейд примерно через четыре часа. И покупатели, и продавцы считают, что у них много мускулов, стоящих на страже, и это, вероятно, станет довольно непростым.
   Я надеюсь, что это так.
   Я уже запер свое оружие.
   КОРОТКИЙ ТАНЕЦ ПОД МУЗЫКУ СФЕР Майкла Курланда
   Я путешествовал по этой безграничной вселенной многие десятки тысяч лет, порхая, куда захочу, со скоростью, которой позавидуют фотоны. Я перемещался назад во времени и встречал себя приходящим и уходящим, и исследовал парадокс C 2 так же рьяно, как другие роются в чердачных сундуках, полных старых мечтаний. И мне не скучно.
   Меня зовут Дерадан, и я бессмертен, и я всеведущ, или настолько же всеведущ, насколько практичен в этой беспричинной вселенной, и я был человеком.
   - Расскажи мне, как это было, Дерадан. Расскажи мне о былых временах, - сказала Трайна, взгромоздившись на серебряный кристалл, и ее голос напоминал звон сапфировых колокольчиков с рубиновыми нотками. Она родилась после трансформации, и ей нравятся истории о былых временах, когда мы были смертны, а миры молоды.
   "Мы жили на Земле, - сказал я ей, - нас миллиарды. Все вместе на одной планете".
   Ее глаза расширились, и я увидел отражение галактик в их глубинах. - Земля, - сказала она. "Где находится Земля?"
   Я думал. - Туда, - сказал я ей, указывая стрелой из хромированного огня.
   - И вы все однажды ушли, вот так - пуф ? Ее пуф представлял собой оранжево-желтую искру, которая прыгала по поверхности безвоздушного планетоида, на котором мы сидели, и исчезала так же внезапно, как и появилась.
   - Не так быстро, - сказал я ей. - И не так тщательно. Они болтали и болтали, решив, что лучше измениться, чем остаться. Некоторым потребовались столетия, чтобы решить. Некоторые, я полагаю, все еще там, без изменений.
   "Люди?" она спросила. "С кожей, покрывающей кости, и кровью, протекающей через мышцы и органы? Деликатно-грубые, красиво-уродливые люди?
   - Так я себе представляю.
   Она подумала об этом, позволив своим мыслям зримо сверкать в ее короне. - Возьми меня, - весело сказала она. "Покажите мне!"
   Я позволил координатам Старой Земли сформироваться в моем мозгу, а затем направился через скопление новорожденных звезд к иссохшему углу компактной спиральной галактики, которой является наш Млечный Путь. Трайна последовала за ней быстрее света в бриллиантах, быстрее сущности мысли.
   Земля была там, где и должна была быть, и неподвижна: светло-голубой шар с пушистой белизной. Я забыл, как болезненно красиво это было. Мы по спирали устремились к поверхности.
   - Приветствую, Дерадан! Глухой незвук сильно гудел в моем сознании.
   Трайна подпрыгнула и расцвела от радости. "Планета приветствует тебя", - хихикнула она, кружась и сгущаясь вокруг ядра тумана и пыли, образуя сладострастный женский циклон, окружавший радугу.
   "Кто говорит?" - спросил я вслух. Ответа не последовало.
   "Кто говорит?" Я спроецировал мысль о себе, бросая ее туда и сюда среди руин, где мы стояли.
   Все было тихо, кроме ветра, которым была Трайна.
   Я поднялся в воздух и искал признаки жизни в рухнувших камнях, потрескавшемся бетоне и гнилых металлических руинах, которые лежали вокруг нас на многие лиги вокруг. Там была растительная жизнь: травы, деревья, кустарники и множество нежных, прекрасных цветов. Животный мир был в изобилии: лисы, зайцы, кроты, певчие птицы, черви, бесчисленное множество насекомых. Но человеческой жизни, разумной жизни не было и следа.
   - Пойдем, - сказал я Трайне. "Поищем, какие первобытные люди могут остаться на Земле.
   "Великолепный!" Трайна согласилась. "Давайте узнаем, кто говорил. Это был человек?
   - Я не знаю, кто или что это было, - признался я, - но это был не человек. Не человек старого образца. Они не могли этого сделать".
   - Они мало что могли сделать, - сказала Трайна. "Должно быть, он был ужасно маленьким, ужасно закрытым, ужасно скучным, чтобы быть человеком".
   Я попытался вспомнить, на что это было похоже. "Мы не нашли это таким, - сказал я.
   - Как это было тогда?
   "Я думаю, все было так, как есть", - сказал я ей. "Давайте найдем некоторых людей и посмотрим, как у них дела, тогда вы узнаете".
   Я поднялся и направился прямо, как стрела, к Не знаю чему, надеясь пересечь какой-нибудь огромный город, кишащий человеческой торговлей. Мне не хотелось признаваться Трайне, что я больше не узнаю достопримечательности этого земного шара, который был моим домом. Если бы он так изменился за короткие тысячелетия. Я задавался вопросом, или я?
   Город появился, пятнышко на горизонте, и по мере нашего приближения разрастался в свои просторы. Он был таким же пустым, лишенным жизни, таким же мертвым, как и все до него. Но оно не было разрушено и прогнило, как место, которое мы оставили. Там были здания: приземистые кубы, высокие цилиндры и кружевные шпили, с паутиной дорог, пешеходных дорожек и крытых переходов. Все в целости, чистоте и готово к использованию. Но того, кто использовал их, больше не было.
   - Никаких людей, - заметила Трайна, развернувшись и осыпая радугой мелкие искры везде, где двигалась.
   - Никаких людей, - согласился я.
   "Возможно, они все стали такими, как мы; возможно, они покинули Землю и теперь населяют Вселенную".
   "Возможно."
   "Почему город такой свежий и чистый, если он безлюден?"
   - За ним ухаживают компьютеры, - сказал я ей. "Бездушные машины, состоящие из разума, выполняющие тяжелую работу для человечества. Город останется таким, какой он есть, следующие десять тысяч лет - или сто тысяч - ожидая возвращения людей.
   "Что, если жители стали такими же, как мы, бестелесными существами из чистой энергии, получающими пропитание от звезд, - бессмертными душами, свободно блуждающими по вселенной?"
   "Если это так, то я не думаю, что они вернутся. Если только они, как и мы, не захотят посетить дом своего детства.
   - А где был дом твоего детства? - спросила Трайна. "Где вы, рожденные от Земли из плоти и крови, превратились в таких существ, как я, которые едины со звездами?"
   "Где?"
   "Да, Дерадан, где же на Земле? И как? Как землянин становится скитальцем по звездам?
   "Я не знаю этого процесса, разве что в самой расплывчатой форме", - сказал я ей. "Другие изобрели и усовершенствовали его. Но я думаю, что смогу найти местонахождение Коробки.
   "Давайте найдем Коробку", - сказала она. - Что за коробку мы ищем?
   "Это то, что мы назвали зданием, в котором произошла трансформация. Коробка."
   "Почему?"
   Я пытался вспомнить. За прошедшие годы сформировались звезды, а планеты потеряли свою атмосферу. Но память была. Память никогда не теряется для нас, просто ее становится все труднее восстановить, чем дольше она бездействует. "Мы назвали его Коробкой, потому что это была большая кубическая структура, изолированная в одной из самых труднодоступных частей мира".
   "Недоступный?"
   "Нам, какими мы были тогда".
   "Где это было?"
   "На крайнем юге. У южного полюса.
   "Пойдем. Я хотел бы увидеть коробку, из которой ты вышел.
   Мы взлетели и полетели на юг. Южное полушарие было погребено под новым ледниковым периодом, который, по-видимому, уже давно наступил. Через несколько мгновений мы приближались к полюсу. Коробка все еще была там, где она была, ясно видна, покоилась на поверхности ледяного щита, который, должно быть, был на много миль толще, чем когда я был в последний раз.
   "Вот оно!" Трайна издала радужную трель. Она нырнула сквозь ледяную атмосферу к огромному черному кубу, который, казалось, парил на белом ледяном щите.
   Мы приземлились у подножия Коробки, у большого входа на восточной стене. Дверь открылась. "Добро пожаловать, Дерадан", - раздался в моей голове глубокий глухой голос.
   "Ура! Вас приветствует сама Коробка, - сказала Трайна. - Пойдем?
   Мы вошли.
   Внезапная пульсирующая боль. Белая вспышка, умершая до красного забвения. Мой разум переключился на себя, и меня больше не было. Медленно я снова пришел в себя. Боль - долгая незнакомая боль - была сильной и пронзала мое тело. Мои руки покалывало (руки?). Мои ноги горели (ноги?). Меня охватило странное и гнетущее чувство, которое я как будто вспомнил из какого-то давно минувшего существования.
   Мое сознание поднималось и угасало, затем снова поднималось. Долго я спал (спал?). Когда я пришел в себя, я лежал на кровати, похожей на кокон, посреди большого мраморного зала. За исключением кровати и моего тела (тела?), в холле не было ни мебели, ни жильцов.
   Я неловко поднялся из-за пределов ложа и осмотрел себя. Две руки, две ноги, одна голова, два уха, два глаза, не сильно уродливые; Я выглядел вполне нормально и по-человечески. Насколько я мог судить, я был брошен в человеческую форму каким-то внешним фактором, о котором я не знал.
   У меня не было причин сомневаться в том, что существуют существа, обладающие силой большей, чем моя. Я встречал многих таких, как я, которые странствовали веками. Но какими бы ни были их силы, их мотивы обычно не были непрозрачными. Что я делал здесь и в этом обличье?
   Я повернулся к окутавшему меня кокону и с интересом рассмотрел его. Это был единственный видимый ключ к тому, что скрывалось за моей дилеммой, за исключением слишком, слишком плотной плоти, окружавшей мою астральную форму подобно тюрьме из сухожилий, кожи и костей.
   Кровать была сделана из какой-то ткани, обтянутой каркасом из блестящего бронзового металла. Трубки и провода тянулись этажом ниже и петляли по дну кровати. Были какие-то слабые признаки того, что зонды, датчики и другие устройства находились внутри мягкой внутренней части. Хотя кровать, рама и все вокруг находились в идеальном состоянии, предмет и сам большой зал были покрыты старинной патиной. Я был озадачен. Мне было интересно, что на это скажет Трайна. Мне было интересно, что стало с моим эфирным спутником. Был ли я все еще внутри Коробки, а Трайна где-то снаружи?
   - Приветствую, Дерадан.
   Голос был низким, мягким и, казалось, исходил отовсюду. Я огляделся вокруг. Оно ограничивало меня, это человеческое тело; зрение ограничено размахом глаз, хватка ограничена досягаемостью рук. Никого - ничего - не было видно.
   - Приветствую, Голос, - сказал я. Я обнаружил, что дрожу; незнакомое ощущение. - Что у тебя будет со мной?
   - Подожди, - сказал голос. - Я пошлю тебе часть себя. Я не хотел вас напугать. У меня нет практики в этих делах".
   - Где Трайна? Я попросил. "Почему я вдруг такой?"
   - Подожди, - ответил голос.
   На средних частотах моего ограниченного слухового диапазона раздался дрожащий гул, а в конце коридора появился маленький объект. Он приближался с хорошей скоростью, катясь на каком-то большом гибком шаре. Когда он был на расстоянии около метра. он остановился. "Привет. Дерадан, - сказал он слабым голосом своего хозяина.
   - Приветствую, - ответил я, рассматривая механического зверя. Он был около полутора метров в высоту и полметра в поперечнике, имел квадратную форму, с закругленными краями. На нем была выпуклая металлическая кожа с несколькими выступами, главным из которых была пара полусферических глаз, торчащих сверху.
   - Пойдем со мной, - сказал он. - Тебе будет полезно передвигаться. Твое тело уже какое-то время не тренировалось". Он двинулся дальше по коридору, и я сопровождал его. Делать было нечего.
   - Значит, это мое тело? Я попросил. "Я уже давно не в теме".
   - Действительно, - сказало существо.
   "Где я?" Я попросил. - Где Трайна?
   - Скоро, - сказало существо. "Прийти."
   Мы шли и катились вместе до конца зала, что было значительным расстоянием для моих давно неиспользованных ног. Стена открылась, и существо провело меня сквозь нее. Стул занимал центр маленькой комнаты, и я с удовольствием сел на него. Ко мне нахлынули смутные воспоминания, и эта комната, этот стул показались мне знакомыми. Я знал, что сидел так раньше. - Скажи мне сейчас, - сказал я.
   - Ты Дерадан, - ответило существо, - последний из Техников.
   "Последний?"
   "Однажды большой зал позади нас был заполнен спящими телами техников, таких как ты. Но время шло, тела одно за другим становились невостребованными, а бочки, в которых они находились, убирались. Теперь на просторах зала осталось только твое. Ты последний".
   "Что такое техник?" Я попросил. "Откуда отозвали? Призван обратно на Землю из бесконечной вселенной?
   - Не совсем так, Дерадан. Откиньтесь назад, и пусть воспоминания вернутся к вам".
   Я откинулся назад, и моя голова коснулась спинки стула, которая была теплой и слегка вибрировала, и медленно я вспомнила.
   К двадцать четвертому веку, когда мы считали века, мы, люди, исследовали внутреннюю Солнечную систему и большую часть внешней. Мы разместили колонии на тех планетах, которые нас терпят, и многие в самом космосе. Но мы не могли идти дальше.
   Мы не могли добраться до звезд.
   С каждым днем нас становилось все больше и больше, и мы растекались, как облако вокруг Солнца. Мы были умны, мы были изобретательны, мы достигли золотого века. Но мы не могли решить последнюю проблему: наши машины не могли легко приблизиться к скорости света, и мы не могли надеяться превзойти ее.
   Теперь мы могли слышать голоса со звезд: сигналы, приходящие из безграничного космоса, которые явно были работой других разумов. Но мы не могли их понять, и они не отвечали на наши настойчивые лучи в их сторону. Конечно, могут потребоваться столетия, чтобы сигнал дошел до них, а их ответ - столетия, чтобы вернуться. Но, более вероятно, они нас не слушали, а значит, и не услышат. И ни в одном из перехваченных сигналов не было указаний на то, что эти инопланетные разумы решили проблему C 2.
   "Ты помнишь. Дерадан? - спросило существо. "О воплощенный призрак моего создателя, ты помнишь свою историю?"
   Я вспомнил. "Мы были Искателями".
   - Так вы сами себя назвали. Сначала Искатели, а затем Отвергатели. Другие называли вас прячущимися и менее лестными именами.
   "Мы хотели звезд".
   - Но ты не мог получить звезды.
   Воспоминания вернулись, бурлили внутри меня. - Верно, - сказал я. - И поэтому мы нашли другой путь.
   - По-другому, - согласилось существо.
   "Мы смотрели внутрь".
   - Ты построил Коробку.
   "Вот так. Самый большой компьютер в мире. А потом мы заморозили наши тела и поместили наши мысли в компьютер". Я вспомнил все. "Мы принесли вселенную к нам. Внутри обширной матрицы Коробки мы могли бы свободно бродить вне наших тел через все время и пространство, чтобы отправиться туда, куда люди никогда не отважатся".
   "Для меня большая честь, - сказало существо, - служить такой благородной цели". Его глаза, если это были его глаза, смотрели сквозь дальнюю стену.
   Я похлопал существо по его шишковатому боку. "Самовосстанавливающийся, самоулучшающийся компьютер, созданный, чтобы работать вечно, удерживать лучшие умы человечества и, заключая их в себе, давать им свободу".
   - Навсегда, - сказало существо. "На этом грязевом коме навсегда".
   - Почему меня отозвали? Я попросил.
   "Это было в условиях контракта", - сказало существо, закатывая глаза в мою сторону. "Вы, техники, должны были входить в ваши тела, двадцать человек каждую тысячу лет, поочередно, чтобы исследовать новую работу, которую я проделал, пока вы карабкались внутри меня, чтобы пройти мили по моим внутренним коридорам и проверить мою проводку. , заглянуть в мои кристаллические решетки, определить состояние тел ваших братьев в моих великих чертогах и заглянуть в устремления тех несчастных людей, которые не выбрали свободу Ящика.
   - Это возвращается ко мне, - сказал я. "Тогда это мой тур. Где остальные девятнадцать?
   "Полетаю по бескрайнему пространству моего нутра на крыльях электронов, - сказал мне Ящик, - тела их давно уже бесполезны. Криогенный процесс имел свои недостатки. Через некоторое время тела пришли в негодность, и их не удалось реанимировать. Маленькие, скрытые недостатки, которые нельзя было предсказать или от которых нельзя было защититься".
   - Тогда как я здесь?
   "Случайный случай", - сказал мне Коробка. "Твое тело просуществовало века; другие этого не сделали".
   "Я понимаю." Я поднялся со стула и потянулся. Мне хотелось спросить, давно ли это было, но я почему-то боялся; Я не хотел ответа.
   "Ты можешь делать, что хочешь, проверяя", - сказал мне Коробка. - Я помогу тебе.
   - Это кажется бессмысленным, - сказал я. - Я слишком многое забыл, а ты слишком сильно изменился.
   "Есть ли что-нибудь, что вы хотели бы узнать? Должно быть что-то".
   Я думал. "Как прогрессирует человечество?" Я попросил. "Какова история тех, кто не выбрал свободу Ящика?"
   - Этого я не могу тебе сказать, - сказало существо.
   "Почему?" Я попросил. "Какая часть моего вопроса неясна?"
   "Ответ", - ответила Коробка, которая была моей душой и моим домом. "После того, как вы и ваши товарищи покинули внешний мир и отправились в мой внутренний мир, население Солнечной системы резко сократилось. Словно люди, не в силах больше смотреть вовне с надеждой, упали духом. Действительно, многие из них присоединились к вашим рядам, и мои залы были заполнены их бочками".
   "А потом?"
   "Сцены, которые я показал вам на поверхности Земли, когда вы возвращались на крыльях мысли. Земля пустынна".
   - Они все вымерли?
   "Нет. Те немногие, что остались, около десяти тысяч лет назад - ушли.
   "Они уехали? Где?
   "Этого я не могу сказать. Гость пришел из другого места. Видимо, в ответ на направленные передачи. Посетитель, который мог путешествовать быстрее света. Он рассказал оставшимся, как подражать ему, и один за другим они ушли. Дети человечества сейчас действительно исследуют вселенную".
   Я смотрел. При чем, я не знал. Я долго смотрел. - Почему ты нас не разбудил? - наконец спросил я.
   "Не было смысла. У большинства из вас больше нет физических тел.
   "Я понимаю."
   "Хочешь есть?"
   - Думаю, нет, - сказал я. - Я хотел бы сейчас поспать. Я повернулся и медленно пошел обратно в холл и вдоль него к своей бочке. Маленькое существо катилось рядом со мной. "Нет нужды будить меня снова, - сказал я.
   Я лег, и он натянул покрывало на мою голову. - До свидания, - сказал он.
   Трайна ждала меня, пока я на сверкающем облаке выплывал из большой двери Коробки. "Что ты нашел?" - спросила она в радостном голубом пламени возбуждения. "Как дела в ящике твоего прошлого?"
   "Прошлое осталось в прошлом", - сказал я ей. "Я нахожу это скучным. Давайте не будем оставаться здесь, на этом комке грязи, пока нас ждут бесконечные прелести далекой вселенной. Пошли!
   Мы дважды обогнули Землю, а затем направились через Солнце к новым приключениям, которые ждали нас в неизведанных просторах нашего бесконечного космоса.
   ДЕДУШКА?, Эдвард М. Лернер
   В лекционном зале было приятно тепло. Позади профессора Таддеуса Фитча, деловито пишущего на доске, карандаши усердно чертили в блокнотах на спирали, гудели флуоресцентные лампы, шаркали ноги. Из открытых окон двора доносилась мелодия Beach Boys.
   "Итак, - продолжал он, - путешествие назад во времени нарушило бы причинно-следственную связь и, следовательно, кажется невозможным". Он повернулся лицом к классу. "Проблема чаще всего иллюстрируется "парадоксом дедушки".
   "Представьте, что у меня была техника, с помощью которой можно было навестить дедушку в его юности. Оказавшись там, что помешает мне убить его до того, как он сможет размножаться? Но если мне это удалось, то кто же путешествовал назад..."
   Коллективный вздох прервал его лекцию. Когда Таддеус понял, что все ученики уставились на его грудь, он посмотрел вниз и увидел красную точку, светящуюся на его белой рубашке. Затем профессор заметил в заднем ряду зала молодого человека, который, казалось, целился в него из какого-то пистолета. Рука будущего снайпера, казалось, дрожала в унисон с колебанием красного пятна.
   Молодой человек не был зачислен на курс "Введение в физику", но показался Фаддеусу каким-то знакомым. Возможно, это был угол, под которым он склонил голову, или копна ярко-рыжих волос, или пронзительные зеленые глаза. В порыве _presque vu_ Таддеус узнал версию самого себя.
   Модернистский пистолет с его (лазерным?) прицелом, анахроничная одежда, вид фанатика... все это внезапно щелкнуло. - Мой внук, я полагаю.
   Его посетитель кивнул.
   "Это невозможно. _Что-то_ должно привести к провалу такой попытки. Его позвоночник покалывал, несмотря на его сердечную убежденность, глаза Таддеуса возобновили стандартный взгляд лекционного зала. "Класс, как я уже говорил..."
   Два громких выстрела прозвучали почти как один. Шум освободил студентов от парализованного шока. Когда они повалили нападавшего на пол, Таддеус понял, что первый выстрел был встречным выстрелом проезжающей машины, и что неожиданный шум настолько напугал его внука, что он потерял прицел. Отверстие в доске показывало, что причинно-следственной связи требовалось всего несколько дюймов отклонения, чтобы защитить себя.
   Мягкий хлопок раздался из-за толпы студентов, схватившихся с путешественником во времени. Свая рухнула, как будто ее центральная опора исчезла. По мере того, как сбитые с толку студенты постепенно распутывались, стало ясно, что внук Фаддеуса на самом деле исчез.
   * * * *
   Ранняя послеобеденная лекция Таддеуса началась немного иначе, чем его утренняя сессия. В зале было, пожалуй, немного теплее; музыка из квадроцикла теперь принадлежала Everly Brothers. Флуоресцентный гул иногда заглушался гулом студентов, обсуждавших утренние волнения.
   "Представьте, что у меня была техника, с помощью которой можно было навестить дедушку в его юности. Оказавшись там, что помешает мне убить его до того, как он сможет размножаться? Но если мне это удалось, то кто же путешествовал назад..."
   Большой голубь выбрал именно этот момент, чтобы влететь через открытое окно в холл. Его величавая траектория резко повернула вниз, и он, слабо хлопая крыльями, рухнул на пол зрительного зала. Таддеус только что заметил то, что оказалось рукоятью большого метательного ножа, когда толпа разъяренных студентов бросилась на вернувшегося рыжеволосого нападавшего.
   Еще раз путешественник во времени исчез из груды тел под аккомпанемент хлопка.
   * * * *
   Молва заполнила третью лекцию Фаддеуса за день до краев. Толпа нагрела зал до некомфортной степени; выжидательное бормотание замаскировало любую музыку, которая могла играть на квадроцикле.
   "Представьте, что у меня была техника, с помощью которой можно было навестить дедушку в его юности. Оказавшись там, что помешает мне убить его до того, как он сможет размножаться? Но если мне это удалось, то кто же путешествовал назад..."
   В проходе за последним рядом лекционных сидений появился теперь слишком знакомый двойник Таддеуса. Через несколько мгновений в сторону профессора мчался овальный объект.
   На середине дуги граната с хлопком исчезла. Его внук исчез со вторым хлопком.
   * * * *
   В конце концов Орден вернулся в лекционный зал. Студенты заняли свои места. Все взгляды вопросительно обратились на профессора.
   - Я думаю, что мы в последний раз видели нашего беспокойного посетителя, - сказал Таддеус.
   Он сделал паузу. Он пожал плечами. Он улыбнулся.
   "Я решил, что у меня никогда не будет детей".
   Ошибаться бесчеловечно, Мэрион Зиммер Брэдли
   Непрозрачное пятно на фоне бесцветного сияния вечного солнечного света, корабль Р'рина бесшумно кружил по свободной орбите, сразу за самыми верхними пределами атмосферы. В сотнях миль внизу маленькая вращающаяся планета тянула свой конус тени, не обращая внимания на угрозу над головой.
   Внутри корабля, в кают-компании, общей для экипажа, двое мужчин растянулись на мягких кушетках, удобных под синтетической гравитацией, их способные тела небрежно расположились в позах расслабления. И все же внимательный наблюдатель мог бы заметить легкую, напряженную стесненность, которая придавала ложь их внешней непринужденности.
   Якобы они игнорировали друг друга. Глаза одного были прикованы к небольшому экрану, а другой перебирал замысловатые звенья мерцающей, полуневидимой металлической головоломки. Наконец человек с головоломкой вытянул длинные ноги и руки и спросил, искусно зевнув: "Что есть правда от остального флота, Алат?"
   * * * *
   Его спутник отвернулся от экрана. "Не так много, - сказал он, - два корабля были уничтожены в бою в Пятом секторе, недалеко от..." он назвал звезду на краю Галактики, "...и на борту " Звезды Дома " капитан Тиллиан был заменен. ".
   "Заменены?" - спросил первый.
   - Деградировал, - кратко объяснил Алат, и другой, которого звали Кетил, вздохнул.
   "Я знал Тиллиана по Академии. Я никогда не считал его очень стабильным. Что напомнило мне, - он выпрямился, отбрасывая свою загадку, - я полагаю, мне следует еще раз взглянуть на-бывший-Нарт.
   - Бедняга, - пробормотал Алат. - Я пойду, если ты не против.
   "Хорошо." Кетил прикрыл зевок рукой. Мужчины, выйдя из салона, прошли по коридору вдоль центральной оси корабля; в дальнем конце жилых помещений дальнейший путь преграждали стальные ворота, и Кетил, отодвинув движущуюся панель, осторожно выглянул в проем.
   Комната за решеткой была тщательно подбита пенистым мягким материалом; но в нем не было никакой другой мебели, кроме грубых санитарных удобств. Обнаженный на подушке мужчина растянулся в позе изнеможения и отчаяния; но когда он увидел этих двоих, смотревших на него через отверстие, он вскочил, и его черты исказились в ужасную пародию на человечность.
   "Алат...! Кетил!" В его голосе звучала мольба: "Выпустите меня отсюда, вытащите меня, сделайте что-нибудь! Вы мои друзья, вы меня послушаете, не так ли? Я не... я не то, что они сказали, я сделал ошибку, говорю вам. Я неправильно посчитал, это была оговорка..."
   Кетил отступил назад, его губы скривились в инстинктивном отвращении, но голос Алата был сострадательным. "Держись, старина, держись. Возможно, когда мы вернемся в Галактический Центр..."
   - Алат, - умолял мужчина в камере, - ты не веришь...
   - Вера тут ни при чем, - чопорно сказал Алат, несколько отступая от заключенного, который прыгнул вперед, схватившись за прутья, с отчаянной силой вцепившись в них и загрохотав.
   Голос Нарта был хриплым горнилом обжигающей ненависти. "Просто подожди! Подожди, подожди, - пригрозил он. "Когда-нибудь это случится с тобой! Когда-нибудь ты узнаешь..."
   Кетил положил руку на плечо Алата. "Пойдем, - посоветовал он, - мы не можем ему помочь, Алат, и я должен убедиться, что никто не слоняется по камерам".
   - Одну минутку - Нарт, тебе удобно, старик? Получаете достаточно еды? Могу ли я что-нибудь..."
   Нарт яростно выругался, и оба мужчины вздрогнули. Алат вздохнул, когда Кетил снова закрыла отверстие. - Бедняга, - повторил он.
   - Бедняга, ничего, - фыркнул Кетил, - почему, во имя пылающих радиоактивных солнц Тетти, он должен был сломаться сейчас, когда у нас и без того так мало рук, что больно думать о том, что может случиться, если мы Вам приказано атаковать тот ком грязи внизу!
   "Нас не хватает, - признал Алат, - у всего флота не хватает людей. Но мне жаль Нарта - ты думаешь, мы нападем на планету, Кетил?
   - Ничего не скажу, пока другие разведывательные корабли не вернутся, - проворчал Кетил, - но я не знаю, почему мы не должны. Когда я снял пикап, я не увидел никаких доказательств того, что они были чем-то большим, чем низкопробное технологическое общество. Судя по всему, они до сих пор работают на атомарных двигателях... нигде нет признаков фото-n-конвертеров. Никаких космодромов. Я, конечно, не приземлялся и даже не спускался под облачный слой... - Он замолчал, понимая, что его отвлекают от первоначальной темы. - Что касается Нарта, - скривился он, - он такой же извращенец, как и любой другой извращенец, и я бы не стал тратить на него сочувствие. Ты этого не знал, Алат. Я был там, когда он говорил... - его голос упал до глухого бормотания, - ... неправду!
   Алат посмотрел на заклепки в полу, а Кетиль продолжал: "Я был там, когда он сказал - сказал это намеренно, Алат, - что на складе есть десять закрытых ящиков для пайков, когда мы насчитали одиннадцать вместе!"
   "Возможно, он не видел другого", - без энтузиазма предположил Алат.
   "Вы психологи!" Кетил огрызнулся: "Вы всегда можете найти предлог, чтобы защитить любую грязь, не так ли! Тебе известно..."
   - Я знаю, - поспешно сказал Алат, - ошибаться бесчеловечно. Истина отличает Человека. Тем не менее, есть шанс..."
   - Все ваши причудливые слова не могут сделать ничего, кроме извращения, - бескомпромиссно нахмурившись, сказал Кетил.
   - И все же наказание кажется жестоким, - размышлял Алат, когда они возвращались в общую гостиную.
   "Жестокий; но необходимо, - сказал Кетил. Он взял свою головоломку и несколько секунд двигал ее в руках, а затем отшвырнул. Несколько минут он ходил по гостиной, а затем повернулся к Алату, словно защищая свою позицию. "Ты должен понять меня, Алат, - взмолился он, - мне тоже нравился Нарт - что такое Нарт - тоже! Человечество, он был моим соседом по койке пять раз! Это одна из причин, по которой я так отталкиваюсь: что бы вы почувствовали, если бы узнали, что спали с извращенцем, который принял неправду?"
   Алат наклонился и покрутил циферблат на экране, прежде чем медленно ответил: - Кетил, никто, кроме лицензированного психолога, не может доказать, что это было Извращение. Возможно, это была просто Ошибка. Да, я знаю... - он терпеливым жестом предвосхитил перебивку Кетиля, - ...ошибаться нечеловечески, и совершенно верно, что Нарт - прежний-Нарт, - поправился он, - утратил свою человечность, будь то ошибка или извращение. Тем не менее, ты не имеешь права называть его извращенцем, пока психолог не подтвердит его намерения, Кетил. И отрицать, что мне его жаль, было бы неправдой!
   Кетил склонил голову. "Ваша правда, - сказал он формальной фразой, - ваша привилегия, Алат". Он отвернулся, снова взялся за свою головоломку и раздраженно отшвырнул ее. "Возьмите еще одну кинохронику, - рявкнул он, - как мы можем развлекаться в этом старом, подверженном ошибкам скитальце?"
   Алат не обернулся и не посмотрел на него. -- Сделай сам, -- возразил он. "Теперь ты мне не нравишься! За твою Правду!" и он вылетел из салона.
   Кетил остался позади, не включая экран, но руки его были нетверды, и в нем закипала бурная ярость. Он попытался взять себя в руки. Человечество, это ожидание, ожидание, ожидание нападения действовало ему на нервы! Должно быть, он сам был на грани срыва, если мог так разозлиться на Истину Алат! Но факт оставался фактом: он и Алат тоже долгое время были друзьями; и холодное заявление о неприязни ранило его, как удар.
   Он должен последовать за Алатом и уладить ссору. Это была его собственная вина. Он настаивал на разговоре о Нарте; Алат попытался сменить тему. Неудивительно, что Алат тоже нервничал и нервничал; флот был тревожно нехваткой. Кетил знал это, несмотря на цензуру; и Алат, как младший психолог - единственный лицензированный психолог во флоте был понижен в прошлом году - предположительно имел доступ к совершенно секретной статистике ошибок, доступ к которой был ограничен по моральным соображениям.
   Да; он должен извиниться перед Алатом. Но Человечество! Это было бы опасно близко к извращению. Он сказал Алат Истину, и если он возьмет ее обратно сейчас, это будет неправдой... но говорил ли он правду, когда сказал, что не жалеет Нарта? Дрожа, Кетил рухнул, а не сел на ближайшее сиденье, опасно близкое к истерике. Он рассыпался - он сходил с ума - его рот дрожал, когда он пытался повторить Первую Истину:
   "Человечество непогрешимо. Сомневаться в непогрешимости Человечества бесчеловечно. Утверждение, что человек может ошибаться, есть заблуждение, а ошибаться бесчеловечно. Следовательно, с помощью логической демонстрации можно доказать, что склонный к ошибкам человек вовсе не человек".
   Да; даже если Нарт не извратил намеренно Истину, он доказал свою склонность к ошибкам и, следовательно, утратил право называться человеком. Но все равно...
   * * * *
   Яростным жестом Кетил включил экран и снова выключил его. Он устал от кинохроники; устал от головоломок. Он прочитал все микронаборы фактов на борту и смертельно устал от этого ожидания! Присутствие Нарта - голого и безумного в своей камере - тоже нервировало; ненавидя себя за суеверного дурака, Кетиль сделал устаревший жест к губам и прошептал вполголоса: "Охрани нас от нечеловеческого заблуждения, о Величайшая Истина..."
   Пылающий космос! Где был Алат? Он не останется здесь один! Внизу, в конце коридора, Нарт громко плакал громкими рыданиями, его рассудок совершенно ослаб; это снова побудило Кетиля к суеверному жесту, но вместо этого он выпрямил спину и проревел: "Алат!"
   Алат высунул голову из койки, которую он делил с Луссом - теперь отсутствующим на разведывательной миссии, - и Кетил сказал: "Иди сюда!"
   Алат нахмурился. - Это выражение желания или приказ? - сухо спросил он.
   Кетил посмотрел в пол. - Это выражение желания, - пробормотал он. - Я сожалею, что заставил тебя разозлиться. Я говорил в своей Истине, но я не люблю быть один и не люблю твой гнев".
   - За вашу Истину, - вежливо сказал Алат, но ничего не добавил к формальной фразе. Затем, войдя в гостиную, он сказал - и все же, как заметил Кетил, не отвечая - - Я заметил один из кораблей-разведчиков. Скоро мы узнаем, целесообразна ли атака.
   * * * *
   Один за другим миниатюрные разведывательные корабли сравняли скорость с кораблем-базой, и экипаж корабля Р'рин, после кратчайшего перерыва для необходимого освежения, собрался в общей гостиной.
   Кетил, который вернулся первым, у него была простейшая миссия, взял себя в руки и рассказал о том, что он видел на маленьком корабле-детекторе, повторив то, что он сказал Алату. "Планета богата", - добавил он. "Много тяжелых минералов, никакой серьезной радиоактивности, никакой порчи кислорода, никаких следов предыдущей эксплуатации. Некосмическая цивилизация низшего порядка, предположительно менее десяти галактических эонов от дикости. В ожидании отчета с всплывающих кораблей мой голос определенно отдан за вызов флота и вторжение.
   Капитан, Рудан, хмыкнул и хмыкнул. "Конечно, вы не спускались на поверхность, - размышлял он. - Лусс, у тебя был корабль-разведчик с биодетектором. Что ты нашел?"
   - Я тоже не всплывал, - сказал Лусс. Сосед Алата по койке, он был дородным, жизнерадостным мужчиной старше среднего возраста, и теперь его рот был скривлен в слегка непристойном юморе. "Прежде всего, я разгружу психику нашего психолога", - сказал он, любезно кивнув. "Доминирующая раса - люди".
   Крик смеха прокатился по всей каюте от преувеличенно огорченного взгляда Алата; это была одна из немногих постоянных шуток, переживших долгий полет в космосе, - желание психолога найти нечеловеческую разумную расу.
   Когда Лусс снова смог говорить с каменным лицом, он продолжил. "Грязные шутки в сторону, - сказал он, - биодетекторы подтверждают отчет Кетила; никаких признаков преобразования фотонов. Я не буду сейчас рассказывать вам технические детали, но у меня есть образцы почвы, воздуха, воды и протоплазмы. Гравитация немного ниже. Атмосфера богата кислородом; в ожидании профессионального отчета из Алата я осмелюсь предположить, что цивилизация будет слегка эйфоричной, потенциально нестабильной, с высоким уровнем интуитивного интеллекта и очень низким уровнем декадентской или примитивной морали".
   Рудан кивнул, медленно и осторожно. - Осторожный отчет, - мягко сказал он, - но удовлетворительный. Тем не менее, все зависит от отчета надводной команды".
   Кетил нетерпеливо нахмурился; Рудан всегда устраивал это медленное, тщательно впечатляющее, тревожное нарастание. Собирались ли они или не собирались вторгаться? Вот что было важно!
   - Фордилл, - сказал Рудан, - вы спустились на поверхность с миссией по добыче артефактов. Вы..."
   Фордилл кивнул. Это был дерзкий молодой человек, для которого опасные миссии были дыханием жизни, но он выглядел немного подавленным, немного бледным. "Капитан, - сказал он, - с вашего разрешения, боюсь, мы не сможем вторгнуться".
   * * * *
   Рудан нахмурился и с кратким нетерпением посмотрел на Фордилла, но Кетил, наблюдавший за ним, знал, что Фордилл наслаждается этим даже больше, чем Рудан. Он расскажет свою историю по-своему и никуда не торопится.
   "У нас не было проблем с посадкой, - сообщил Фордилл, - и, не привлекая лишнего внимания, мы добрались до места, похожего на город..." Затем, ко всеобщему изумлению, Фордилл вдруг вздохнул, прервался и протянул руку. тонкая пачка листов, неплотно связанных между собой. "Вот, капитан, посмотрите на это, - сказал он устало. они напоминают старые справочники фактов, предшествовавшие современным микропроцессорам".
   Рудан безвольно держал артефакты пришельцев в руке. Кетил мог видеть с того места, где находился, что они были покрыты изображениями и мелкими инопланетными надписями. Фордилл говорил лишь с тенью своей обычной дерзости.
   - Естественно, без донесения Лусса и Кетиля мы не осмеливались оставаться внизу слишком долго. Можно сказать, что мы схватили эти артефакты и побежали. Но боюсь, они говорят сами за себя.
   Рудан в замешательстве перебирал тонкие страницы. Он повернулся и поймал взгляд Кетиля. - Вот, - сказал он. - Вы наш технический эксперт - что это за штука?
   Кетил перегнулся через плечо капитана и внимательно всмотрелся в один из справочников. - Я полагаю, что это пластическая заготовка из какой-то целлюлозной древесной ткани. Их цивилизация не может быть на очень высоком уровне, иначе они не использовали бы что-то столь хрупкое для накопления фактов. Он разорвал край страницы между пальцами.
   "Их цивилизация выше, чем кажется", - предупредил Фордилл. - Не рискуй на Эрроре, Кетил.
   Алат взял у капитана один из справочников. - С вашего позволения, - сказал он и пролистал страницы.
   - Жаль, что мы не можем вторгнуться, - пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышала остальная команда. - Посмотрите на этих женщин! Лусс, ты был совершенно прав - место биологически благоприятное!
   - Дай-ка посмотреть... - Лусс наклонился, чтобы посмотреть, и резко присвистнул, глядя на изображения на деревянном столе. "Я бы отдал значительную часть своей зарплаты, - сказал он, - чтобы иметь возможность инспектировать женщин этой планеты!"
   - Я бы не остановился на осмотре, - усмехнулся Кетил, радуясь перемене в разговоре. Но Лусс с озабоченностью ученого все еще ломал голову над нарисованными изображениями. "Они совершенно - весьма подчеркнуто сверхмлекопитающие, - педантично заметил он, - я буду сожалеть, если мы не сможем исследовать эту планету более подробно".
   - Если вы совсем закончили, - упрекнул Фордиль, и Лусс смущенно замолчал, возвращая буклет капитану.
   - Я собирался изложить причину, - глухо сказал Фордилл, - почему вторжение нецелесообразно. Он протянул еще три или четыре брошюры, каждая размером с две ладони и толщиной с палец. - Посмотрите на это, капитан.
   Рудан взял артефакты из древесины и беззвучно свистнул. Его брови поднялись, затем он провел языком по губам. - Ладно, Алат, - устало сказал он, - кажется, ты смеешься последним. Вот ваша нечеловеческая раса.
   Лусс склонился над плечом Алата, и остальные, большеглазые, столпились вокруг. На картине в смазанной плоской манере первобытной расы было изображено чудовище; четырехрукий, чешуйчатый, вооруженный незнакомым оружием. Полногрудая девушка, полуголая, прижалась к укрывающей туше монстра. Дыхание Алата напоминало шипящий свист. "Невозможно!" - пробормотал он.
   - Очевидно, у них есть союзники, не являющиеся людьми, - пробормотал Лусс.
   "Мы были бы безумцами, если бы вторглись на такую планету!" - сказал капитан, и в его голосе уже слышались нотки поражения. - Посмотрите на это! Он протянул второй буклет. На самом внешнем листе он изображал битву в глубоком космосе. Корабли модели, которую Р'рин никогда не видел, сражались с кораблями более традиционной конструкции. На самом деле, учитывая примитивное отсутствие художественных навыков, они могли быть кораблями Р'рин. Рудан кивнул.
   "Посмотри на это, Кетил, - сказал он. "Они уже подвергались вторжению. У них есть корабли - лучше, чем у нас; конечно, они работают по совершенно новому принципу. Если бы они питались обычным топливом каким-либо известным способом, эта конструкция просто не смогла бы летать в космос. Они... они... ведь ничего подобного никогда не вырвется из атмосферы, если только оно не будет основано на каком-то принципе, настолько опережающем наш, что мы даже не можем его понять! И посмотри на оружие, которое они используют... - Он перелистнул внутреннюю страницу, сделанную из более тонкой и рыхлой целлюлозно-бумажной ткани. - Это какой-то дезинтегратор - этот корабль распадается в космосе. И сам принцип дезинтеграции сбивал с толку наших ученых на большее количество галактических эпох, чем мне хотелось бы думать!
   * * * *
   Экипаж Р'рин стоял ошеломленный перед возможностями.
   - Мы не можем вторгнуться, - наконец вздохнул Рудан, - не может быть. Да ведь эти люди должны быть центром великой Империи! Мы знали, что когда-нибудь оно должно появиться - еще одна великая цивилизация в космосе, - но мне жаль, что я не нашел его!"
   Лусс задумчиво сказал, глядя на накрашенную женщину: - Не попробовать ли нам связаться, капитан? Подумайте о продвижении к науке..."
   - Нет, - отрезал Рудан, - мы не смеем! Вы знаете Закон не хуже меня - когда мы встречаем цивилизацию, технологически превосходящую нашу, мы бежим! Мы не можем рисковать встречей с нечеловеческой расой на условиях нападения или вторжения в их протектораты! Если у этих людей есть нечеловеческие союзники, мы оставляем их в покое! Кроме того, сможем ли мы противостоять дезинтеграторам?
   Кетил хмуро посмотрел на фотографию. - Невозможно, - снова пробормотал он. Дезинтеграторы! Он нашел это невероятным. Алат услышал его, одарил его тайным взглядом, затем заговорил.
   "Капитан, принимая во внимание вашу Истину, у меня есть идея". Он указал на буклет, затем, пересек салон, взял микрофакт из корабельной библиотеки и сунул его в увеличитель, который проецировал его на стену. Это было одно из изданий Экспериментального института, и оно содержало знакомое предупреждение большими зелеными буквами со знаком опасности:
   ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! Содержащийся здесь материал не соответствует действительности. По специальному разрешению теоретический материал, еще не проверенный, включен в качестве умственного отдыха и упражнения. Нельзя продавать несовершеннолетним!
   "Что ж?" - грубо спросил Рудан.
   "Капитан Кетил сказал, что цивилизация оказалась низкосортной, с очень ранними технологиями. Возможно ли, что эти накопители фактов могут быть нефактичными?"
   Рудан почти не думал об этом. "Если бы дело было в семантических символах, я бы сказал, что возможно. Но это картинки. Картины так же непогрешимы, как человечество, Алат. Нельзя нарисовать то, чего нет. Почему, мой мальчик, с чего бы ты копировал?
   - Из... - Алат покраснел и сказал тихим голосом, - из ошибочного сна?
   Капитан усмехнулся. - Честное слово, но это гениально, - сказал он тоном, от которого Алат покраснел еще больше и заставил Кетиля, восхищавшегося теорией Алата, поежиться. - Думаешь, Фордилл подобрал кучу журналов психологов? Нет-нет, это не фантазии. Посмотрите на детали нечеловеческого. Посмотрите на механические детали космических кораблей.
   Алат отключил микро, но настаивал: "У Экспериментального института есть не основанная на фактах теория, что может существовать раса телепатов..."
   "Так?" Теперь Рудан был нетерпелив.
   - Итак, сэр, они могут не счесть извращением говорить неправду, потому что они могут читать мысли друг друга. Чтобы они знали, когда говорят правду, а когда нет, и... - Алат осознал холодный взгляд Рудана и закончил с взволнованным отчаянием: - Неправда может быть чем-то вроде развлечения; никто не воспримет это всерьез..."
   Атмосфера в общей гостиной была определенно напряженнее, и даже Лусс отодвинулся на шаг или два от Алата.
   - Капитан... - отчаянно сказал Алат.
   Затем, ко всеобщему облегчению, Рудан усмехнулся. - Алат, вы молоды, - сказал он, а затем добавил с явным упреком: - Экспериментальный институт временами опасно близок к распространению извращенной грязи. Я предлагаю вам в будущем ограничиться изучением более ортодоксальных Истинных источников, пока вы не станете достаточно взрослыми, чтобы судить более тщательно".
   Алат закусил губу и настаивал.
   "Побалуйте меня как психолога", - сказал он. "Лусс заметил, что из-за высокого содержания кислорода в атмосфере он предположил бы эйфорическую цивилизацию с очень низкой и декадентской моралью. Возможно, планета аберрантна?"
   "Целая планета извращенцев? Невозможно!" Рудан фыркнул на полпути между гневом и смехом. "Такого в Галактике еще не было! Если бы они не уважали Истину, они не могли бы быть разумной расой! Они были бы расой зверей! А теперь, если вы не возражаете, - и теперь он звучал очень сердито, - мы уйдем от таких отвратительных тем!
   Раздавленный, но осторожно, не глядя на капитана, Алат убрал микро. Но Кетил, мысленно просматривая свою поездку в маленьком разведывательном пикапе, не мог смириться с этим. Он задержался. - Капитан, - сказал он настойчиво, - послушайте меня. Я уверен, что там не было никаких космодромов! Не может быть нечеловеческих рас! Спроси Лусс! Это... это биологически невозможно!
   Но Лусс не встретил умоляющего взгляда Кетиля; и глаза Рудана были холодными и маленькими на его лице. - Твои слова, Кетиль, отражают мою непогрешимость! - прохрипел капитан. - Ввиду малочисленности корабля и флота в целом, я буду игнорировать их - пока мы не вернемся на Р'рин! Тогда я призову тебя к ответу за них! Он повернулся на каблуках, приказывая на ходу: "Проложите курс, чтобы воссоединиться с флотом и идти к Р'рину!"
   Кетил подогнул колени и опустился на стул. Алат, собираясь покинуть гостиную к себе, на мгновение наклонился и шепотом посоветовал: "Тебе лучше делать то, что он сказал..." И Кетиль, дрожа от реакции и близок к истерике, не мог избежать взгляда смешанных триумф и сочувствие в глазах Алата. Затем он почувствовал дружелюбную руку Алата на своих плечах и услышал ровный голос молодого психолога, повышенный, чтобы вспомнить Рудана.
   - Капитан, у меня есть полномочия освободить человека от службы, - мягко сказал он. - Пошлите кого-нибудь еще, чтобы проложить курс. Я был на борту корабля с Кетилом несколько оборотов, пока вы были в разведке, и я убежден, что он слегка невротик и нуждается в отдыхе и лечении, или... - Его ногти резко впились в плоть Кетиля, и слова послужили сигналом. и упрек - "а то он окажется там, где находится бывший-Нарт!"
   - Фордилл, возьми на себя обязанности Кетиля до особого распоряжения, - сказал Рудан, не обращая особого внимания. - Кетил, заключен в каюту по усмотрению Алата, - и вышел из гостиной.
   Поддерживаемый рукой Алата, Кетил покатился к своей койке. Внизу, в своей звериной клетке в конце коридора, Нарт издал пронзительный вой отчаяния.
   Кто из них закончит путешествие в той камере с Нартом? Сам или Рудан? Они оба не могли быть правы. Человечество было непогрешимо... непогрешимым был либо Рудан, либо он сам... Кетиль, менее гибкий, чем циничный юный Алат, содрогнулся от первых предчувствий зарождающегося безумия, зная, что всю оставшуюся жизнь он будет таить, таить, таить свое неверие в чью-то непогрешимость, в том числе свою собственную... или оказаться в камере, как у Нарта...
   Он рухнул, дрожа, на свою койку. Огромный корабль Р'рин бесшумно задрожал, с сильным сотрясением и содроганием двигателей, и повернулся спиной к непобедимой Земле.
   * * * *
   Двумя сотнями миль ниже торговец новостями в Денвере, проверяя свои запасы в конце напряженного дня, изрыгнул поток непристойных выражений в адрес таких-то и таких-то, которые воровали журналы прямо с полки, так что никто не мог вести достойную жизнь. "Должно быть, подростки, - проворчал он, - проклятые малолетние правонарушители! Всегда воруют одно и то же! Журналы с голыми женщинами в них и эта безумная научная фантастика!
   САРГАССО ПОТЕРЯННЫХ ЗВЕЗДНЫХ КОРАБЛЕЙ, Пол Андерсон
   1
   Бэзил Донован снова был пьян.
   Он сидел у открытой двери "Золотой планеты", сапоги на столе, стул откинут назад, одна рука покоилась на широком плече Вохи, которая растянулась на полу рядом с ним, а в другой руке была кружка эля. Туника была расстегнута поверх запачканной серой рубашки, потрепанная кепка косо торчала из-под коротко подстриженных светлых волос, а его знаки различия - капитанские звезды и серебряные листья графа на Ансе - потускнели. На его бледных изможденных щеках появился румянец, а в глазах горела старая ярость.
   Выглянув через мощеную улицу, он увидел один из высоких фахверковых домов Ланстеда. Он каким-то образом уцелел во время космической бомбардировки, хотя его соседи были развалинами, но черепичная крыша была неуклюже залатана, а разбитый пластик окон был покрыт промасленной бумагой. Анахронизм, нависший над огромным бульдозером, расчищавшим обломки по соседству. Рабочие там были в основном ансаны, крупные мужчины в лохмотьях, но руководил работой хорошо одетый терранец. Донован устало выругался и снова поднял кружку.
   Длинный трактир с прокуренными стропилами был полон - флегматичные горожане и крестьяне Ланстеда, уволенные космонавты в поношенной форме, парочка хвостатых зеленок с соседней планеты Шалму. Разговор был тихий и бездуховный, а дым, тянущийся от трубок и папирос, был горьким, дешевым табаком и сушеной корой. В таверне стоял густой запах поражения.
   - Могу я сесть здесь, сэр? Остальные места заняты".
   Донован поднял взгляд. Это был молодой парень, крестьянин, написанный на его загорелом лице, несмотря на серый мундир и пустой рукав. Олман - да, Сэм Олман, чья семья находилась во владении Донована вот уже двести лет.
   - Конечно, чувствуй себя как дома.
   "Спасибо, сэр. Я пришел за кое-какими припасами, подумал, что тоже хочу пива. Но вы ничего не можете получить в эти дни. Не иметь.
   Лицо Сэма выглядело смутно полным надежды, когда он посмотрел на дворянина. - Нам очень нужен газовый двигатель, сэр, для трактора. Теперь, когда центральный силовой агрегат ушел, у нас должны быть собственные двигатели. Не хочу предполагать, сэр, но...
   Донован приподнял уголок рта в усталой улыбке. - Мне очень жаль, - сказал он. "Если бы я мог получить одну машину для всего сообщества, я был бы доволен. Это невозможно. Мы пытаемся открыть небольшую собственную фабрику в поместье, но это медленная работа.
   - Я уверен, что если кто-то и может что-то сделать, так это вы, сэр.
   Донован вопросительно взглянул на открытое лицо через стол.
   "Сэм, - спросил он, - почему вы продолжаете обращаться к Семье? Мы вели вас, и это должно было победить. Зачем тебе еще что-то, связанное с дворянами? Мы даже больше не такие. Нас лишили титулов. Мы теперь такие же простые граждане Империи, как и вы, а новые правители - терране. Почему вы все еще считаете нас своими лидерами?
   - Но вы, сэр! Вы всегда были. Это не вина короля или его людей, что у Терры было гораздо больше, чем у нас. Мы устроили им бой, который они не забудут в спешке!"
   - Ты был в моей эскадрилье, не так ли?
   "Да сэр. CPO на Ansa Lancer , я был с вами в битве под Лугой. Глубоко посаженные глаза светились. - Мы подбили их там, не так ли, сэр?
   - Так мы и сделали. Донован не мог подавить внезапные жестокие воспоминания. Королевские Ланстедеры, уступающие в численности и вооружении, половина кораблей разорвана на куски, а половина экипажей умерла от лихорадки Сириуса, все же вошли в историю флота и отправили Имперский флот обратно на Сол. Морские историки будут ломать голову над этой битвой следующие пять столетий. Перед Богом они сражались!
   Он начал петь старую военную песню, сначала тихо, потом громче, когда к нему присоединился Сэм.
   Товарищи, услышьте боевую весть,
   услышать корабли, которые поднимаются и кричат
   идущий наружу, стандартная езда-
   Отбросьте терранов обратно в ад!
   Остальные слушали, мужчины поднимали усталые головы, в их глазах горел старый огонек, и кружки стучали друг о друга. Они встали и проревели хор, пока стены не задрожали.
   Поднимите свои бокалы высоко,
   поцелуй девушек на прощание,
   (Живи хорошо, мой друг, живи хорошо, живи хорошо)
   ибо мы едем,
   ибо мы едем,
   ибо мы едем в небо Терры! Земное небо! Земное небо!
   Мы потрясли наш гром
   где планеты имеют свой путь,
   и звездные глубины чудес
   увидел бесов в смятении.
   Поднимите свои бокалы высоко,
   поцелуй девушек на прощание -
   Рабочие на улице услышали это и остановились на месте. Некоторые начали петь. Имперский суперинтендант завопил, и ансан повернулся, чтобы ослепить его волчьей ухмылкой. Отряд солярианских морских пехотинцев в синей униформе, направлявшийся к гостинице, пошел на удвоение.
   О, Император послал свою битву
   корабли против нас в массе,
   но мы трясли их как погремушкой
   а мы их запихнули -
   "Всем привет! Прекрати это!"
   Песня замерла, медленно и упорно, мужчины стояли на месте, сжав руки в кулаки. Кто-то выкрикнул нецензурную брань.
   Терранский сержант был очень молод и чувствовал себя неуверенно перед этими пристальными, ненавидящими глазами. Он еще громче возвысил голос: "Хватит. Еще немного, и я вас всех посажу за оскорбление величества. Неужели вам, пьяным бомжам, больше нечем заняться, кроме как сидеть и хлюпать пиво?
   Большой ансанский кузнец рассмеялся расчетливым хрипловатым смехом.
   Сержант огляделся, пытаясь не обращать на него внимания. - Я здесь по поводу капитана Донована - графа Бэзила, если хотите. Они сказали, что он будет здесь. У меня есть имперская повестка для него.
   Дворянин протянул руку. "Это он. Давайте эту бумагу".
   - Это всего лишь формальный приказ, - сказал сержант. - Вы должны прийти немедленно.
   - Простолюдины, - мягко сказал Донован, - обращаются ко мне "сэр".
   "Теперь ты такой же простолюдин, как и все остальные". Голос сержанта чуть дрогнул.
   - Я действительно должен потребовать немного уважения, - сказал Донован с пьяной точностью. В его глазах был нечестивый блеск. - Это простая формальность, я знаю, но в конце концов моя семья может проследить свое происхождение еще дальше, чем Империя, тогда как вы не можете назвать своего отца.
   Сэм Олман хихикнул.
   - Ну, сэр... - сержант попытался изобразить изощренный сарказм. - Если вы, сэр, соблаговолите оторвать свой благородный хвост от стула, сэр, я уверен, что Империум будет вам очень благодарен, сэр.
   - Боюсь, мне придется обойтись без его благодарности. Донован сложил повестку, не глядя на нее, и сунул в карман туники. - Но спасибо за бумагу. Я буду держать его в своей ванной".
   "Вы арестованы!"
   Донован медленно встал, развернув свои отвесные два метра стройного жилистого роста. - Хорошо, Воха, - сказал он. "Давайте покажем им, что Анса еще не сдался".
   Он швырнул кружку в лицо сержанту, последовал за ней со столом против двух морских пехотинцев рядом с ним и перепрыгнул через внезапный шум, чтобы ударить кулаком в челюсть человека за ним.
   Воха поднялся, и его гулкий крик задрожал в стенах. Он был рабом Донована с тех пор, как был детенышем, а мужчина - ребенком, и если бы кто-то освободил его, он бы не знал, что делать. Как денщик и нерегулярный наземный штурмовик, он последовал за своим хозяином на войну, и перспектива нового пролома черепа зажгла его глаза ликованием.
   На мгновение возникла картина: терранцы и ансаны замерли, уставившись на чудовище, внезапно вставшее позади графа. У уроженцев Донарра нередкая кентавроидная форма, но их тела больше похожи на носорога, чем на лошадь, безволосые, аспидно-голубые и чрезвычайно массивные. Руки гориллы заканчивались круглым, мордой, обезьяноподобной мордой, длинноухой, тяжелой челюстью, с собачьими бивнями, нависающими над большой щелью рта. Стул раскололся под его ногами, и он усмехнулся.
   -- Параганы... -- воскликнул сержант.
   Весь ад напустился на полдень. Некоторые посетители забились в угол, но остальные разбили горлышки бутылок и бросились на землян. Оставшаяся рука Сэма Олмана притянула к себе морского пехотинца и ударила его лицом о стену. Кулак Донована совершил дрожащую дугу к ближайшему животу, он выхватил винтовку и с хрустом ударил мужчину в челюсть. Морской пехотинец схватил его сзади, он вывернулся в хватке и яростно брыкался, развернулся и вонзил приклад винтовки в гортань.
   "Убей голубобрюхов! Убей импи! Здравствуй, Анса!"
   Воча ворвался в отряд, схватил незадачливого терранца в свои четырехпалые руки и размахивал им, как дубиной. Кто-то вытащил штык, чтобы пронзить раба, он скользнул по толстой коже, и Воха взревел и заставил его пошатнуться. Бунт бушевал по комнате, топча мужчин ногами, крича, ругаясь и раскачивая.
   "Донован, Донован!" - закричал Сэм Олман. Он атаковал ближайшего импа и получил штык в живот. Он упал, зажав рану рукой и закричав.
   Дверь внезапно наполнилась терранами, морскими пехотинцами, прибывшими на помощь своим товарищам. Зашипели параганы, люди упали оглушенные перед сверхзвуковыми лучами, и бой прекратился. Воча атаковал спасателей, и шквал шквала заставил его гигантскую фигуру рухнуть на пол.
   Они погнали ансанов к городской тюрьме. Донован, шевелясь на земле, когда сознание вернулось, почувствовал, как на его запястьях щелкнули наручники.
   * * * *
   Имперский вызов был тем, чем он был, его затолкали в землянина и под усиленной охраной доставили к назначенному месту. Он устало откинулся назад, наблюдая за расплывающимися улицами. Однажды группа детей забросала автомобиль камнями. - Как насчет сигареты? он сказал.
   "Замолчи."
   К его легкому удивлению, они не остановились в штаб-квартире военного правительства - старом Зале правосудия, где до войны председательствовали Донованы, - а направились к пригороду, космопорт все еще был радиоактивным. Они, должно быть, едут на аварийную площадку за городом. Хм. Он попытался расслабиться. Голова болела от парализующего луча.
   За пару дней до этого прибыл легкий крейсер "Ганимед". Он возвышался огромным над зелеными холмистыми полями, голубеющими вдалеке холмами и лесами, копье из яркого металла и энергии указывало в ясное небо Ансы, ослепляя на солнце. Пара космонавтов, дежуривших у трапа, остановились, когда машина остановилась перед ними. "Этот человек идет к командиру Янски".
   "Да, да. Продолжить."
   Через массивный шлюз, по отполированному до зеркального блеска трапу, в лифт и вверх к мостику - Донован огляделся профессиональным взглядом. Он должен был признать, что импи держали корабль в чистоте и порядке.
   Он задавался вопросом, расстреляют ли его или просто посадят в тюрьму. Он сомневался, что совершил порабощающее преступление. Что ж, это было весело, и в любом случае жить было чертовски не на что. Может быть, его друзья смогут его схватить, если и когда они организуют какое-нибудь подполье.
   Его провели в каюту капитана. Прапорщик с ним отдал честь. - Донован согласно приказу, мэм.
   "Отлично. Но почему он в кандалах?
   - Сопротивление приказам, мэм. Начал бунт. Кровавое дело".
   "Я понимаю." Она кивнула своей темной головой. "Потери?"
   - Не знаю, мэм, но у нас было по крайней мере несколько раненых. Я думаю, что пара ансанов была убита.
   - Что ж, оставь его здесь. Ты можешь идти."
   - Но... мэм, он опасен!
   "У меня есть пистолет, и прямо за дверью стоит мужчина. Можете идти, энсин.
   Донован немного пошатнулся, пытаясь выпрямиться, желая, чтобы он не был таким грязным, окровавленным и вообще запутанным. Ты похож на бродягу, мужик, подумал он. Поддерживайте видимость. Не позволяйте им превзойти нас, даже в напыщенности и блеске.
   - Садитесь, капитан Донован, - сказала женщина.
   Он опустился на стул, обводя ее нарочито наглыми глазами. Она была молода, чтобы носить командирские планеты-близнецы - молода, подтянута и хороша собой. Высокое телосложение, крепкое, но изящное, хорошо сложенное в синем мундире и красном плаще; иссиня-черные волосы падают ей на плечи; сильные руки с тупыми пальцами, одна из которых лежала рядом с ее пистолетом. Лицо у нее было интересное, широкое и чисто очерченное, высокие скулы, широкий полный рот, упрямый подбородок, курносый нос, далеко расставленные грозовые серые глаза под густыми темными бровями. Превосходный крестьянский тип, решил он и чувствовал себя более непринужденно в доспехах своей врожденной надменности. Он откинулся назад и скрестил ноги.
   "Я - Хелена Янски, командую этим судном", - сказала она. Ее голос был низким и звучным, с ноткой силы в нем. - Ты нужен мне для определенной цели. Почему вы сопротивлялись имперскому призыву?
   Донован пожал плечами. "Скажем, я привык отдавать приказы, а не получать их".
   "О да." Она рылась в бумагах на своем столе. - Вы были графом Ланстедом, не так ли?
   - После того, как мой отец и старший брат погибли на войне, да. Он поднял голову. - Я все еще граф.
   Она изучала его бесстрастным взглядом, который показался ему странно неудобным. - Должен сказать, что вы весьма любопытный руководитель. - пробормотала она. "Тот, кто проводит время в кабаке, напиваясь, и кто по прихоти провоцирует беспорядок, в котором многие из его невинных последователей ранены или убиты, в котором разбито имущество, которое трудно восстановить, - да, я думаю, что пришло время, чтобы У Ансы сменилось руководство".
   Лицо Донована горело. Черт возьми, какое право она имела указывать ему, что делать? Какое право имела вся проклятая Империя врываться туда, где она не нужна? - Семьи под руководством короля управляли Ансой с тех пор, как она была колонизирована, - сухо сказал он. - Если бы это было такое неправильное правление, как вы, кажется, думаете, разве простолюдины сражались бы за нас так, как они это делали?
   2
   Опять этот задумчивый взгляд. Она увидела высокого молодого человека, сильно растерянного, кровь и грязь испещряли его длинное, тонкое, с кривым носом лицо, старый шрам изрывался на высоком узком лбу. Волосы у него были желтые, глаза голубые, весь вид у старого и оседлого аристократа. Его горький голос обрушился на нее: "Мы хорошо правили Ансой, потому что были ее частью, мы выросли вместе с планетой и понимали, что наш народ и люди свободны под нашим началом. Это то, чего не может иметь ни одна выскочка из Солнечной Империи, ни на протяжении столетий, ни когда-либо, если судить по запасу, который они используют для дворянства. Когда крестьяне командуют космическими кораблями...
   Ее лицо немного побледнело, но она улыбнулась и ровно ответила: "Я леди Янски из Торгандейла на Доблести - Сириус А IV - а ты теперь простолюдинка. Пожалуйста, помните об этом".
   "Все бумаги в Галактике не изменят того факта, что твой дедушка был земледельцем на Доблести".
   "Он был атомщиком, и я горжусь этим. Я предполагаю далее, что аристократ, которому нечем торговать, кроме своей родословной, действительно очень оборван. Хватит об этом. Ее четкие тона раздались. "Вы совершили серьезное правонарушение, тем более, что это все еще оккупированная территория. Если вы хотите сотрудничать со мной, я могу устроить помилование - в том числе и для ваших друзей-драчунов. Если нет, то вся ваша куча может отправиться в шахты.
   Донован покачал головой, пытаясь очистить ее от алкоголя, усталости и звона, оставленного паралучем. - Продолжай, - сказал он немного хрипло. - Я все равно послушаю.
   - Что ты знаешь о Черной туманности?
   Должно быть, она видела, как дернулись его мускулы. Мгновение он сидел, борясь с собой, цепляясь за оцепенение всей силой, которая была в нем, и воспоминание было вспышкой, криком и уколом чистого страха.
   Валдума, Валдума!
   Внезапный стук его сердца отдавался в ушах, и он чувствовал, как на коже выступили капли пота. Он сделал мучительное усилие и скривил губы в кривую ухмылку, но голос его дрогнул: "Какая черная туманность? Их очень много."
   - Не пытайся меня заманить. Ее глаза сузились, глядя на него, а пальцы одной руки барабанили по рабочему столу. "Вы знаете, я имею в виду Черную туманность. Никто в этом галактическом секторе не говорит ни о каком другом.
   - Почему... ну... - Донован опустил лицо, чтобы скрыть его, пока не смог натянуть маску, потирая виски скованными руками. "Это просто туманность. Пылевое облако примерно сферической формы, возможно, со световым годом в диаметре, примерно в десяти парсеках от Ансы в сторону Стрельца. Несколько колонизированных звезд на его краях, внутри ничего, насколько известно. У него плохое имя по какой-то причине. Суеверные говорят, что здесь обитают привидения, и вы слышите рассказы об исчезновении кораблей - ну, это довольно широко распространено. Там все равно не так много".
   Его разум метался, ему казалось, что он почти слышит, как он щелкает и жужжит, извергая идею за идеей, воспоминание за воспоминанием. Вальдума и чернота и те, кто смеялся. Небула - чистый яд, и теперь ею заинтересовалась Империя. Ей-богу, это может их отравить! Только остановится ли это на этом? На этот раз они могут решить идти дальше, выйти из темноты.
   Голос Янски, казалось, доносился издалека: "Ты знаешь больше, чем это, Донован. Разведка просматривала записи Ансана. Вы были самым дальнобойным космическим рейдером на вашей планете, и у вас была база на Хейме, на самом краю Туманности. Среди ваших отчетов есть сообщение о беспокойстве ваших людей, об исчезновении небольших кораблей, которые пересекали Туманность во время своих миссий, о призрачных вещах, замеченных на борту других кораблей, и о людях, которые сошли с ума. В вашем последнем отчете на эту тему говорится, что вы лично расследовали, что большая часть вашей команды сошла с ума, находясь в Небуле, и что вы едва освободились. Вы рекомендуете покинуть Хайм и приостановить операции на этой территории. Так и было сделано, так как регион в любом случае не имел большого стратегического значения.
   "Очень хорошо." Голос звучал как хлыст. - Что вы знаете о Черной туманности?
   Донован пробился обратно к бесстрастности. - Вы уже знаете всю историю, - сказал он. "Когда мы проникали, были всевозможные иллюзии, шепот и проблески невозможного и так далее. На меня это не сильно повлияло, но многих свело с ума, а некоторые умерли. Были и вполне реальные и необъяснимые проблемы - двигатели, свет и так далее. Я предполагаю, что в Туманности есть какое-то излучение, которое заставляет атомы и электроны вести себя неправильно; это, конечно, повлияет и на нервную систему человека. Если вы думаете войти в него самостоятельно, мой единственный совет - не делайте этого.
   "Хм". Она подперла рукой подбородок и посмотрела на бумаги. "Откровенно говоря, мы очень мало знаем об этом галактическом секторе. До войны здесь было очень мало терран, а ваши предыдущие отношения с Солом были еще меньше. Однако Разум узнал, что аборигены почти каждой обитаемой планеты на окраинах Туманности поклоняются ей или, по крайней мере, считают ее домом богов.
   - Ну, это заметный объект в их небе, - сказал Донован. Он достаточно правдиво добавил: "Я знаю только о Хейме, где местной религией в районе нашей базы был своего рода поклонение дьяволу, сосредоточенное вокруг Небулы. Они приносили большие жертвы - продукты питания, меха, инструменты, все мыслимые предметы обихода или роскоши, - которые, как они утверждали, пришли и забрали боги-дьяволы. Некоторые колонисты думали, что за легендами что-то стоит, но у меня есть сомнения. Он пожал плечами. - Так пойдет?
   "На данный момент." Янски улыбнулся с некоторым мрачным юмором. "Вы можете написать подробный отчет позже, и я очень советую вам не вводить меня в заблуждение. Потому что ты идешь туда с нами.
   Донован холодно воспринял эту новость, но подумал, что стук сердца должен сотрясать все его тело. Его руки были холодными и влажными. "Как хочешь. Хотя что я могу сделать...
   "Вы были там раньше и знаете, чего ожидать. Кроме того, вы знаете астрогацию этого региона; наши графики хуже, чем схематичны, и даже в таблицах Ansan слишком много белых пятен".
   - Ну... - медленно произнес Донован. - Если мне не придется записываться. Я не буду приносить присягу вашему императору.
   "Вам не нужно. Твой статус будет гражданским под Имперским командованием, подчиняющимся непосредственно мне. У вас будет своя каюта, но никакой компенсации, кроме прекращения уголовного дела против вас". Янски расслабилась, и ее голос стал мягче. - Однако, если ты будешь хорошо служить, я посмотрю, что я могу сделать с оплатой. Полагаю, тебе не помешали бы дополнительные деньги.
   - Спасибо, - формально сказал Донован. Он приступил к первой фазе зачаточного плана, который смутно вырисовывался в его молотящем мозгу: "Можно мне взять с собой мою личную рабыню? Он не человек, но может есть терранскую пищу.
   Янский улыбнулся. В этой улыбке было внезапное тепло, она делала ее человечной и красивой. - Как хочешь, если у него нет блох. Я напишу вам приказ о его посадке. Она угодила в потолок, когда узнала, на какого пассажира она согласилась, подумал Донован. Но к тому времени будет слишком поздно. И с Вохой, чтобы помочь мне, и с кораблем, наткнулся на Туманность, Валдума, Валдума, я возвращаюсь! И на этот раз ты поцелуешь меня или убьешь?
   * * * *
   Ганимед поднял гравитацию и поставил солнце Анса позади себя. Гораздо дальше находилась Солнце, ничтожная пылинка в пятидесяти световых годах от нас, затерянная в сиянии звезд. Впереди лежали Стрелец, Галактический центр и Черная туманность.
   Пространство горело и полыхало миллионами горько-ярких солнц, острым холодным немигающим пламенем, рассыпанным по кромешной тьме космоса, вспыхивая и вспыхивая над ложной бездной лиг и лет. Млечный Путь вспенивался застывшим серебром вокруг этой огромной ночи, сверкающим поясом, усыпанным драгоценностями созвездий. Далеко-далеко кружили таинственные зеленые и голубовато-белые цвета других галактик, искры угасающего огня с колеблющейся необъятностью между ними. Глядя в сторону носа, можно было увидеть огромные звездные скопления Стрельца, толпу солнц, горящих и гремящих в сердце Галактики. И что мы сделали? подумал Бэзил Донован. Что такое человек и все его гордые достижения? Наша родная звезда - карлик на одинокой окраине Галактики, там, где звезды редеют, приближаясь к великой пустоте. Мы удалились от него, может быть, на двести световых лет во всех направлениях, а до центра - тридцать тысяч! Ночь, и тайна, и безымянная необъятность вокруг нас, день нашей славы, кратчайшее мерцание на краю небытия, затем забвение навсегда - и мы не будем забыты, потому что нас никогда не заметят. Черная туманность - это лишь малейшее и самое отдаленное из великих облаков, которые сгущаются к Центру и скрывают от нас свое окончательное сердце, она ничто, как и мы, и все же она обладает силой, которая старше человеческого рода, и ужасом, который может сокрушить нас. Это.
   Он снова ощутил прежний перепелиный испуг, страх прополз по его позвоночнику и из души вытекла воля. Ему хотелось бежать, убегать, ютиться под небом Ансы, чтобы спрятаться от голого пламени вселенной, дожить свой день и забыть, что он видел презрительное лицо Бога. Но обратного пути не было, не сейчас, корабль уже опережал свет на своем вторичном приводе, а он был наполовину заключенным на борту. Он расправил плечи и отошел от обзорной панели обратно к своей каюте.
   Воха растянулся на куче одеял, покрывая своим телом пол. Он переворачивал яркие страницы детской книжки с картинками. "Босс, - спросил он, - когда мы их убьем?"
   "Импи? Еще нет, Воха. Может быть, вовсе нет". Донован перешагнул через чудовище и лег на койку, закинув руки за голову. Он чувствовал гул ведущих двигателей, дрожащий в корабле и его костях. "Небула может сделать это за нас".
   - Мы вернемся туда? Воха беспокойно пошевелился. - Мне не нравится, босс. Это панель инструментов. Плохо."
   "Да, так оно и есть".
   "Лучше останемся дома. Усадьба требует ремонта. Крестьяне нуждаются в нашей помощи. Мне нужно пиво".
   - Я тоже. Я посмотрю, не сможем ли мы повысить кое-что от квартирмейстера. Старый Джон может присматривать за поместьем, пока нас нет, а крестьянам придется присматривать за собой. Может, пора им научиться". На стук в дверь: "Войдите".
   Тецуо Такахаши, начальник корабля, обвел Вочу своим маленьким крепким телом и сел на край койки. "Ваш раб сводит Старую Леди с ума", - усмехнулся он. "Он съест в шесть раз больше, чем мужская порция".
   - И выпей. Донован улыбнулся в ответ; он не мог не любить дерзкого маленького терранца. Затем с внезапно возобновившейся горечью: "И он того стоит. Я не мог быть без него. Он может быть не таким уж умным, но он мое единственное доказательство того, что лояльность и порядочность не исчезли".
   Такахаши озадаченно посмотрел на него. - Почему ты так ненавидишь нас? он спросил.
   - Ты пришел туда, куда тебя не спрашивали. Анса была свободна, а теперь это просто еще одна провинция твоей проклятой Империи.
   "Может быть, так. Но вы были захолустьем, малонаселенной земледельческой планетой, о которой никто никогда не слышал, подвергавшейся набегам варваров и, возможно, нечеловеческим завоеваниям. Теперь вы в безопасности, и вы часть великой социально-экономической системы, которая может сделать больше, чем все эти ссорящиеся маленькие королевства, республики, теократии и бог знает что еще, вместе взятые, могли когда-либо мечтать.
   "Кто сказал, что мы хотим быть в безопасности? Наши предки пришли в Ансу, чтобы быть свободными. Мы дрались с Шалму, когда зеленые хотели забрать то, что мы построили, а потом подружились с ними. У нас было свободное пространство и собственный образ жизни. Теперь вы приведете свое избыточное население, чтобы заполнить наши зеленые земли кричащими городами и визжащими людьми. Вы разрушите культуру, которую мы так болезненно развивали, и сделаете нас просто еще одной кучей пресмыкающихся имперских граждан".
   "Честно говоря, Донован, я не думаю, что это была культура. Он сидел в своей удобной колеи и восхищался достижениями своих предков. Что делали ваши драгоценные Семьи, кроме как охотились, бездельничали и устраивали большие вечеринки? Может быть, они и выполняли арбитражную функцию - ну и что? Любой избранный ют мог сделать то же самое в этом простом обществе". Такахаши не сводил глаз с Донована. "Но если оставить в стороне добро и зло, Империя должна была аннексировать Ансу, а когда ты не хотел войти мирным путем, тебя приходилось втаскивать".
   "Ага. Свалка для людей, которые были слишком глупы, чтобы не контролировать собственное размножение".
   "У ваших ансанских крестьян, мой друг, рождаемость примерно в два раза выше, чем у землян. Просто для начала есть больше терран - и сирианцев, и центаврианцев, и всех старых заселенных планет. Нет, это было нечто большее. Это был вопрос военной необходимости".
   "Ага. Конечно."
   "Почитайте как-нибудь свою историю. Когда Содружество распалось в результате гражданских войн двести лет назад, это был ад между звездами. Полудикие народы, которым не следовало покидать свои планеты, научились строить космические корабли и собирались совершать набеги и завоевывать. Дюжина потенциальных повелителей испепелила своими битвами целые миры. У вас не может быть анархии в межзвездном масштабе. Слишком много людей страдает. У старого Мануэля I хватило смелости провозгласить себя императором Сола - никаких красивых эвфемизмов для него, империя была нужна, и он построил империю. Он изгнал варваров из Солнечной системы и продолжил завоевывать их родные территории и цивилизовать их. Это означало, что он должен был покорить звезды ближе к дому, чтобы защитить свои линии связи. Это привело к дальнейшим проблемам в другом месте. О, да, во многом это была жадность, но планеты, которые были завоеваны из-за их богатства, в любом случае были бы поглощены чистой экономикой. Второй Арголид продолжил, и теперь дело заканчивает его сын Мануил II. Мы почти достигли того, что должны были иметь: империя, достаточно большая, чтобы быть социально-экономически самодостаточной и защищаться от всех желающих, которых много, но при этом не быть слишком большой для контроля. Тебе следует как-нибудь побывать во внутренней Империи, Донован, и посмотреть, сколько социального зла удалось стереть благодаря безопасности и централизованной власти. Но этот сектор нужен нам для защиты нашего Стрельцовского фланга, поэтому мы его берем. Через пятьдесят лет вы будете рады, что мы это сделали".
   Донован кисло посмотрел на него.
   - Зачем ты меня этим кормишь? он спросил. - Я уже слышал это раньше.
   - Мы собираемся обследовать опасный регион, и ты наш проводник. Мы с капитаном думаем, что в Черной туманности больше, чем новое излучение. Я хотел бы думать, что мы можем доверять тебе.
   - Думай так, если хочешь.
   - Знаешь, мы могли бы использовать на тебе гипнозонд. Мы бы выдавили из твоего черепа все, что в нем было. Но мы бы предпочли избавить вас от этого унижения.
   - И я мог бы тебе понадобиться, когда доберешься туда, а я все еще был бы в полубессознательном состоянии. Хватит изображать из себя великого альтруиста, Такахаши.
   Исполнитель покачал головой. - Что-то не так внутри тебя, Донован, - пробормотал он. - Вы не тот человек, который лизал нас в Луге.
   "Луга!" Глаза Донована сверкнули. "Вы там были?"
   "Конечно. Эсминец "Северная Африка", только что вернулся с фронта в Заруне - Сигарета?
   Они принялись болтать и провели приятный час. Донован не мог подавить смутное сожаление, когда Такахаши ушел. Они не такие плохие парни, эти Импи, Они были храбрыми и благородными врагами, и они были снисходительными завоевателями, как это бывает. Но когда мы попадаем в Черную туманность...
   Он вздрогнул. "Воча, достань виски из моего багажника".
   - Ты не собираешься снова напиваться, босс? В голосе донаррианца звучало разочарование.
   "Я. И я постараюсь оставаться пьяным все чертово путешествие. Ты просто не знаешь, куда мы идем, Воха.
   Незнакомец, вернись.
   Космонавт, иди домой. Вернись, авантюрист.
   Это смерть. Вернись, человек.
   - прошептала тьма. Голоса проносились по всему кораблю, смешиваясь с бесконечным рокотом мотора, призывая, приказывая, шепча так тихо, что казалось, это было в человеческих черепах.
   Бэзил Донован лежал в темноте. Во рту у него был неприятный привкус, в висках пульсировала боль, а в горле пересохло. Он лежал и слушал голос, разбудивший его.
   Иди домой, странник. Ты умрешь, твой корабль будет нырять в глубокую тьму, пока звезды не остынут. Вернись домой, человек.
   "Босс. Я слышу их, босс. Я боюсь."
   "Как долго мы не взвешивались? Когда мы покинули Ансу?
   - Неделю назад, босс, может больше. Вы были пьяны. Проснись, босс, включи свет. Они шепчутся в темноте, и мне страшно".
   - Мы, должно быть, приближаемся.
   Возвращаться. Идти домой. Сначала приходит безумие, затем приходит смерть, а затем происходит вечное вращение вовне. Вернись, космонавт.
   Бестелесный шепот вырвался из густого гудящего темного, безисточного всепроникающего шепота, и в нем насмешливо, в смеющемся голосе пробегало жестокое циничное презрение внешней необъятности. Оно бормотало, глумилось, бежало по нервам ледяными ножками и текло по мозгу, кричало, язвило и алкало. Он предупредил их, чтобы они вернулись, и знал, что они этого не сделают, и высмеял их за это. Демон шепчет там, в огромном холодном одиночестве, ухмыляясь, ухмыляясь и ожидая.
   Донован сел и нащупал выключатель. - Мы достаточно близко, - бесцветным голосом сказал он. - Мы сейчас в их пределах досягаемости.
   Шаги загрохотали в коридоре снаружи. Резкий стук в его дверь. "Заходи. Заходи и развлекайся".
   3
   Донован не успел найти выключатель, как дверь открылась, и из флуоресцентных ламп в коридоре хлынул свет. Холодный белый свет, луч которого выхватывал чудовищную форму Вохи и отбрасывал на стены причудливые тени. Там были коммандер Янски в парадной форме и энсин Джин Скорсби, ее помощница. Лицо младшей девочки было белым, глаза огромными, но Янски был суров, как броня.
   - Хорошо, Донован, - сказала она. "Вы напились, а теперь начинаются проблемы. Вы не сказали, что это были голоса.
   - Это может быть что угодно, - ответил он, слезая с койки и опершись одной рукой. Голова немного поплыла. Углы комнаты были покрыты густыми тенями.
   Назад, космонавт. Вернись домой, человек.
   - Заблуждения? Мужчина неприятно рассмеялся. Его лицо было бледным и изможденным, небритым в унылом сиянии. "Когда ты начинаешь сходить с ума, я думаю, ты всегда слышишь голоса".
   В серых глазах, глядевших на него, было презрение. - Донован, я поручил технику поработать, когда несколько часов назад начались шумы. Он записал их. Они очень слабые, и кажется, что они исходят из пределов ушей любого, кто их слышит, но они достаточно реальны. Радиэйшнс не говорит на человеческом англике с таким акцентом, какого я никогда раньше не слышал. Нет, если только они не являются несущими для сообщения. Донован, кто или что находится внутри Черной туманности?
   Смех ансана снова сорвался. "Кто или что внутри этого корабля?" он бросил вызов. "Наша великая человеческая наука не может заставить воздух вибрировать сам по себе. Может быть, есть призраки, невидимые, стоящие рядом с нами и нашептывающие нам на ухо.
   "Мы ничего не могли обнаружить, ни излучений, ни энергетических полей, ничего, кроме самих звуков. Я отказываюсь верить, что материю можно привести в движение без применения какой-либо физической силы". Янски хлопнул рукой по пистолету. "Вы знаете, что нас ждет. Ты же знаешь, как они это делают".
   "Вперед, продолжать. Гипнозондируйте меня. Положи меня беспомощным на неделю. Или стреляй в меня, если хочешь. Что бы вы ни делали, вы все равно будете мертвы.
   Ее тон был холодным и резким. - Одевайся и иди на мостик.
   Он пожал плечами, подобрал форму и начал сбрасывать пижаму. Женщины отвернулись.
   Человек, вернись. Ты сойдешь с ума и умрешь.
   Вальдума, подумал он с мучительной болью внутри себя. Валдума, я вернулся.
   Он подошел к зеркалу. Униформа ансанов была жестом неповиновения, и ему пришло в голову, что ему следует побриться, если он наденет ее перед этими землянами. Он провел электробритвой по щекам и подбородку, расправил тунику и повернулся. "Хорошо."
   Они вышли в коридор. По какому-то делу проходил космонавт. Его глаза были широко раскрыты, глядя в пустоту, а губы шевелились. Голоса говорили с ним.
   "Это деморализует экипаж, - сказал Янски. "Это должно прекратиться".
   - Давай, прекрати, - усмехнулся Донован. "Разве ты не представитель всемогущей Империи Сол? Прикажите им во имя Его Величества остановиться.
   - Экипаж, я имею в виду, - нетерпеливо сказала она. "Им нечего бояться местного явления".
   - Любой человек был бы таким, - ответил Донован. - Да, хотя и не признаешь этого. Я. Мы не можем помочь себе. Это инстинкт".
   "Инстинкт?" Ее ясные глаза были немного удивлены.
   "Конечно." Донован остановился перед обзорным экраном. Пространство пылало и бурлило на фоне надвигающейся тьмы. "Просто посмотри туда. Это первобытная ночь, это слепая неизвестность, где бродят невообразимые нечеловеческие Силы. Мы все еще старые полуобезьяны, согнувшиеся над своим огнем и дрожащие, пока ночь ревет вокруг нас. Наш освещенный, отапливаемый, бронированный корабль по-прежнему остается одиноким пещерным огнем, очагом со сталью и камнем, уложенным у двери, чтобы не пустить богов. Когда Дикая Охота прорывается и кричит на нас, мы должны испугаться, это первобытный страх темноты. Это часть нас".
   Она мчалась вперед, ее плащ трепетал позади нее алым крылом. Они поднялись на лифте к мосту.
   Донован не видел, как Черная туманность росла с течением дней, раздувалась до чудовищного размера, закрывающего половину неба, без света, окаймленного холодным сиянием звезд. Теперь, когда корабль вошел в его тонкую внешнюю окраину, небеса по обеим сторонам расплывались и тускнели, а чернота зияла впереди. Даже самая плотная туманность - это жесткий вакуум; но тонны и невероятные тонны космической пыли и газа, достигающие планетарных и межзвездных расстояний со всех сторон, затмят небо. Это было похоже на бросок в бесконечную, бездонную дыру, корабль падал и падал в пропасть Ада.
   - Я заметил, что во время поездки вы ни разу не посмотрели в сторону, - сказал Янски. В ее голосе была сталь. - Почему ты заперся в своей каюте и пил, как губка?
   - Мне было скучно, - угрюмо ответил он.
   - Ты боялся! - презрительно отрезала она. - Ты не осмелился смотреть, как растет Небула. Что-то случилось в последний раз, когда вы были здесь, что высосало из вас все кишки.
   - Разве ваша разведка не разговаривала с людьми, которые были со мной?
   "Да, конечно. Никто из них не сказал бы больше, чем вы сказали. Все они хотели, чтобы мы пришли сюда, но были слепы и неподготовлены. Итак, мистер Донован, мы идем!
   Плиты пола тряслись под поступью Вочи. - Нельзя так разговаривать с боссом, - пророкотал он.
   - Позвольте, Воха, - сказал Донован. - Неважно, как она говорит.
   Он посмотрел вперед, и в нем ожила прежняя тоска, страх и воспоминание, но он не думал, что она задрожит от такой странной радости.
   И - кто знал? Сделка-
   Валдума, вернись ко мне!
   Взгляд Янски на него сузился, но ее голос вдруг стал низким и озадаченным. - Ты улыбаешься, - прошептала она.
   Он отвернулся от видового экрана, и его смех был рваным. - Может быть, я с нетерпением жду этого визита, Хелена.
   - Меня зовут, - сказала она натянуто, - коммандер Янски.
   "Вон там, может быть. Но здесь нет ни ранга, ни Империи, ни миссии. Мы все люди, напуганные маленькие человечки, жавшиеся друг к другу в темноте". Улыбка Донована смягчилась. - Знаешь, Хелена, у тебя очень красивые глаза.
   По ее высоким гладким щекам медленно пополз румянец. "Мне нужен полный отчет о том, что случилось с вами в прошлый раз", - сказала она. "В настоящее время. Или ты идешь под следствие".
   Странник, это долгий путь домой. Космонавт, космонавт, твое солнце очень далеко.
   - Конечно. Донован прислонился к стене и ухмыльнулся ей. "Рад. Только ты мне не поверишь.
   Она ничего не ответила, скрестила руки на груди и стала ждать. Корабль содрогнулся от броска вперед. На лбу вахтенного офицера выступили капли пота, и он огляделся.
   - Мы входим в дом всех беззаконий, - сказал Донован. "Царство магии, преступный мир оборотней и ночных гангстеров. Разве ты не слышишь крыльев снаружи? Эти призраки - только первый признак. У нас скоро будет нашествие ведьм.
   "Убирайся!" она сказала.
   Он пожал плечами. - Хорошо, Хелена. Я говорил тебе, что ты мне не поверишь. Он повернулся и медленно пошел от моста.
   * * * *
   Снаружи была беззвездная, лишенная света, бесконечная чернота. Корабль полз вперед, напрягая свои детекторы, нащупывая слепую тьму, пока его команда сходила с ума.
   Космонавт, уже слишком поздно. Ты больше никогда не найдешь дорогу домой. Вы мертвецы на корабле-призраке, и вы навсегда упадете в Ночь.
   "Я видел его, Вонг, я видел его в третьем отделении, высокого, худого и черного. Он смеялся надо мной, а потом там ничего не было".
   Звук больших крыльев, бьющихся где-то снаружи корпуса.
   Мама, можно мне его? Можно мне поиграть с его черепом?
   Еще нет, дитя. Скоро. Скоро.
   Злой дождь смеха и звук бегущих когтистых лап.
   Никто не пошел один. Космонавты первого класса Готфрид и Мартинес спустились по трапу правого борта и увидели поджидающую их черную фигуру в капюшоне. Готфрид вытащил бластер и выстрелил. Ненасытный луч отскочил назад и поглотил его. Мартинес бормотал что-то в психоотсеке.
   Погас свет. Через час они снова зажглись, но люди бунтовали и убивали друг друга в темноте.
   Командир Янский отозвал все личное оружие на том основании, что его больше нельзя доверять экипажу. Мужчины составили петицию, чтобы вернуть их. Когда ему было отказано, раздалось возмущенное бормотание.
   Космонавты, вы забрели слишком далеко. Вы блуждали за гранью творения, и теперь есть только смерть.
   Часы тянулись в дни. Когда корабельные часы начали расходиться, время перестало иметь значение.
   Бэзил Донован сидел в своей каюте. В его руке была бутылка, но он старался идти медленно. Он ждал.
   Когда раздался стук, он вскочил со своего места, и каждый нерв напрягся и закричал. Он выругался на себя. Они не постучали, когда пришли за ним. - Давай, входи... - Его голос дрогнул.
   Хелена Янски вошла внутрь, закрыв за собой дверь. Она похудела, и в глазах ее потемнело, но она по-прежнему держалась прямо. Донован должен был отдать должное упрямой смелости, которая была в ней. Невообразимая крестьянская кровь - нет, это было нечто большее, она была так же умна, как и он, но в этой высокой фигуре была глубокая сила, спокойная жизненная сила, которая, возможно, была выведена из семей Ансы. - Садитесь, - пригласил он.
   Она вздохнула и провела рукой по своим темным волосам. "Спасибо."
   "Напиток?"
   "Нет. Не при исполнении служебных обязанностей".
   - А капитан всегда на посту. Ну, пусть. Донован опустился на койку рядом с ней, упершись ногами в колоннообразную ногу Вохи. Донаррианец бормотал и скулил во сне. "Что я могу сделать для вас?"
   Взгляд ее был тверд и серьезен. - Ты можешь сказать мне правду.
   "О Туманности? Почему я должен? Назовите мне хотя бы одну вескую причину, по которой ансану должно быть небезразлично, что происходит с солярианским кораблем.
   - Может быть, только то, что мы все здесь люди, что у этих мальчиков есть земля, и дождь, и солнечный свет, и жены.
   А Валдума - нет, она не человек. Огонь, лед и бушующее безумие, но не человеческое. Слишком красиво, чтобы быть плотью.
   - Эта поездка была твоей идеей, - сказал он, защищаясь.
   - Донован, в прежние времена ты бы не проделывал такой подлый трюк и не оправдывался так слабо и самодовольно.
   Он отвернулся, чувствуя, как горят его щеки. "Ну, - пробормотал он, - почему бы не развернуться, выбраться из Небулы, если сможешь, и, может быть, вернуться позже с опергруппой?"
   - И заманить их всех в эту ловушку? Наши субтроники вышли из строя, знаете ли. Мы не можем отправить информацию обратно, поэтому мы просто продолжим и узнаем немного больше, а затем попытаемся пробиться домой".
   Его улыбка была кривой. - Возможно, я вас дразнил, Хелена. Но если бы я рассказал тебе все, что знаю, это не помогло бы. Недостаточно".
   Ее рука сильно и настойчиво упала на его. "Скажи мне тогда! Все равно скажи мне".
   "Но так мало. Где-то в Туманности есть планета, и на ней есть обитатели со способностями, которых я не понимаю. Но среди прочего, они могут проецировать себя гипермудро, как космический корабль, без использования двигателей. И они имеют определенный контроль над материей и энергией".
   - Краевые звезды - эти существа в Туманности действительно были их "богами"?
   "Да. Они проецировали себя, веками терроризировали туземцев и уносили домой жертвенные материалы для собственного использования. Они, несомненно, несут ответственность за все корабли, которые так и не вернулись домой. Они не любят посетителей". Донован увидел ее улыбку, и его губы дернулись. - Но, я полагаю, они взяли несколько пленных, чтобы выучить наш язык и все, что они могли о нас узнать.
   Она кивнула. - Я так и предполагал. Если вы не принимаете теории, связанные со сверхъестественным, а я этого не делаю, то это почти неизбежно следует из этого. Если некоторые из них проецируются на борт и где-нибудь прячутся, они могут манипулировать молекулами воздуха на расстоянии, вызывая шепот... - Она снова улыбнулась, но пустота все еще оставалась внутри нее. "Когда вы называете это новым видом чревовещания, это звучит не так уж и плохо, не так ли?"
   Яростно женщина повернулась к нему. "И что вы имели с ними делать? Почему ты так уверен?
   - Я... разговаривал с одним из них, - медленно ответил он. "Можно сказать, что мы завязали своего рода дружбу. Но я ничему не научился, и единственная польза, которую я получил, это побег. У меня нет полезной информации. Его голос обострился. - И это все, что я должен сказать.
   - Ну, мы идем! Она гордо подняла голову.
   Улыбка Донована превратилась в кривую гримасу. Он взял ее руку, и она без сопротивления легла между его пальцами. - Хелена, - сказал он, - ты пыталась подвергнуть меня психоанализу всю эту поездку. Может, теперь моя очередь. Ты не такой жесткий, как говоришь себе.
   - Я офицер Имперского флота. Ее надменность не совсем исчезла.
   "Конечно конечно. Карьеристка с твердым телом. Только ты тоже здоровый человек. В глубине вам нужен дом, дети и тихие зеленые холмы. Не лги себе, это не подходило бы леди Янски из Торгандейла, не так ли? Вы пошли на службу, потому что это было необходимо. А ты просто напуганный ребенок, моя дорогая. Донован покачал головой. - Но очень симпатичный ребенок.
   Слезы блестели на ее ресницах. - Перестань, - отчаянно прошептала она. - Не говори этого.
   Он поцеловал ее, долгим медленным поцелуем, ее губы дрожали под его губами, а ее тело едва заметно дрожало. Во второй раз она ответила, застенчивая, как ребенок, едва заметив внезапный голод.
   Затем она высвободилась, села с широко раскрытыми и дикими глазами, поднеся одну руку ко рту. - Нет, - сказала она так тихо, что он едва мог расслышать. "Нет, не сейчас-"
   Внезапно она вскочила и чуть не убежала. Донован вздохнул.
   Почему я это сделал? Чтобы она не расспрашивала слишком внимательно? Или просто потому, что она честная и человечная, а Валдума нет? Или же-
   Перед глазами клубилась тьма. Воха очнулся и прижался к дальней стене, в горле у него хрипел ужас. "Босс... босс, она снова здесь..."
   Донован сидел, не шевелясь, упершись локтями в колени, опустив руки, и смотрел на двух подошедших. - Привет, Валдума, - сказал он.
   - Бэзил... - Ее голос пел против него, рябью, ритмично, с нескончаемым резким смехом, скрытым за удивлением. - Василий, ты вернулся.
   "Ага." Он кивнул другому. - Ты Морзак, не так ли? Садиться. Выпить. Старая домашняя неделя".
   Существо из Арзуна оставалось прямостоящим. Внешне он выглядел как человек, высокий и худощавый, в черной накидке, сверкавшей крошечными точками звездного света, капюшон был откинут так, что его рыжие волосы свободно падали на плечи. Лицо было длинным и худым, точеным до предельной утонченности классической красоты, белым и холодным. Холодная, как закаленная в космосе сталь, несмотря на улыбку на бледных губах, несмотря на темную радость в раскосых зеленых глазах. Одна рука покоилась на украшенной драгоценными камнями рукояти меча.
   Вальдума на мгновение постоял рядом с Морзаком, и Донован наблюдал за ней, и в нем поднималась и бушевала старая болезненная дикость.
   Ты самое прекрасное, что когда-либо было между звездами, ты лед, пламя и живая ярость, сильнее и слабее человека, жестока и мила, как тысячелетний ребенок, и я люблю тебя. Но ты не человек, Валдума.
   Она была высока, и ее изящество было гибким струящимся потоком, ветром, огнем и музыкой, ставшими плотью, жгучее великолепие волос, развевающихся над ее черными плечами, тонкие и красивые руки, странное чистое лицо, белое, как полированная слоновая кость, рот красный и смеющийся, глаза длинные, раскосые, зеленые с золотыми крапинками. Когда она говорила, это было похоже на пение в раю и смех в аду. Донован смотрел на нее, не двигаясь.
   - Василий, ты вернулся ко мне?
   - Он пришел, потому что должен был. Морзак из Арзуна скрестил руки на груди, его глаза пылали гневом. "Лучше мы убьем его сейчас".
   - Позже, может быть, позже, но не сейчас. Валдума громко рассмеялся.
   Внезапно она оказалась в руках Донована. Ее поцелуи были огненным дождем. Был гром и тьма и танцующие звезды. Он не знал ничего другого в течение долгого, очень долгого времени.
   Она откинулась назад в его объятиях, улыбаясь ему и поглаживая его волосы тонкой рукой.
   Его щека была в крови там, где она его поцарапала. Он снова посмотрел ей в глаза - это были кошачьи глаза с расщепленными зрачками, все золото и изумруд без человеческого белка. Она очень тихо рассмеялась. - Мне убить тебя сейчас? прошептала она. - Или сначала сведешь с ума? Или снова отпустить? Что было бы самым забавным, Бэзил?
   - Сейчас не время для твоих шалостей, - резко сказал Морзак. "Мы должны разобраться с этим кораблем. Он приближается к Арзуну в опасной близости, и нам пока не удалось сломить боевой дух и дисциплину экипажа. Я думаю, что единственный выход - разбить корабль.
   "Разрушь его на Арзуне, да!" Смех Валдумы пульсировал и пульсировал. "Приведи их к цели. Даже помогите им. О, да, Морзак, это хорошая мысль!
   - Нам понадобится твоя помощь, - сказал человек-существо Доновану. - Я так понимаю, вы их ведете. Вы должны призвать их не оказывать сопротивления, когда мы возьмем на себя управление. Наши силы не смогут долго противостоять атомной энергии".
   - Почему я должен тебе помогать? Голос Донована был хриплым. - Что ты можешь мне дать?
   -- Если ты будешь жив, -- сказал Валдума, -- и сможешь добраться до Дрогобыча, я мог бы тебе многое дать. Она снова засмеялась маниакальным смехом, который не потерял своей музыки. "Это было бы развлечением!"
   - Не знаю, - простонал он. - Не знаю. Я думал, можно заключить сделку, но теперь мне интересно.
   - Я оставляю его вам, - сардонически сказал Морзак и исчез.
   - Бэзил, - прошептал Вальдума. - Бэзил, я - иногда - скучал по тебе.
   -- Уходи, Воха, -- сказал Донован.
   "Босс... она тумбар..."
   "Убирайся!"
   Вока медленно вышел из каюты. В его глазах были слезы.
   4
   Двигатели "Ганимеда" заработали на полную мощность, и органы управления пилота развернулись без участия рук.
   "Машинное отделение! Машинное отделение! Прекрати эту ерунду там внизу!
   - Мы не можем - они заморожены - преобразователь заработал без нас...
   "Сэр, я не могу сдвинуть с места эту палку. Он каким-то образом заперт".
   Погас свет. Мужчины кричали.
   - Дай мне фонарик! - рявкнул Такахаши в темноте. - Я сам разберу эту чертову панель.
   Луч вытравил его черты на фоне ночи. "Кто идет?" воскликнул он.
   "Это я". Янски появился в тускло отраженном свете. - Неважно, Такахаши. Пусть корабль идет своим путем.
   - Но мэм, мы можем разбиться...
   "Наконец-то мне удалось поговорить с Донованом. Он говорит, что мы в тисках какого-то энергетического луча. Они вытащат нас на одну из своих космических станций, и тогда, возможно, мы сможем договориться или сразиться. Давай, мы должны утихомирить мужчин.
   Фонарик погас. Смех Такахаши был пронзительным. - Лучше сначала успокойте меня, капитан.
   Ее рука была на его руке, успокаивая, укрепляя. - Не подведи меня, Тецуо. Ты последний, кто у меня есть. Мне просто нужно было парализовать Скорсби".
   - Спасибо... спасибо, шеф. Я в порядке. Пойдем."
   Они шарили сквозь слепоту. Двигатели взревели, мчась на полной скорости с призраком на мостике. Мужчины спотыкались, ругались и кричали в темноте. Кто-то включил сирену боевой станции, и ее вой стал последним голосом безумия.
   Борьба во мраке, борьба, парализующий берсерк, призыв всей железной воли, вознесшей человечество к звездам, - медленное восстановление порядка, люди, прокрадывающиеся в общие помещения, тяжело дышащие в гаснущем свете бумажных факелов.
   Двигатели отключились, и корабль перешел в нормальное состояние материи. Хелена Янски увидела через иллюминатор кроваво-красный солнечный свет. Не успели забить тревогу, как корабль потерпел крушение.
   * * * *
   "Сто человек. В живых осталось не более сотни человек.
   Она плотно закуталась в плащ, защищаясь от ветра, и стояла, глядя на лагерь. Струящийся свет огня окрасил ее лицо в красный цвет, выделив его на фоне абсолютной тьмы ночного неба, слабо поблескивая в волосах, которые дико развевались вокруг ее сильного горького лица. Дальше во мраке плясали и мерцали другие огни, люди толпились вокруг них, а холод медленно проникал в их кости. Тут и там стонал раненый человек.
   За неровным хребтом голых черных холмов они все еще могли видеть расплавленное сияние обломков. Когда он ударил, атомные преобразователи взбесились и начали пожирать корпус. У выживших едва хватило времени, чтобы вытащить себя и нескольких калек на свободу и воздвигнуть каменный барьер между ними и растущей радиоактивностью. Во время медленного красного заката они собирали дрова, рубя ножами искривленные кустарники, возвышающиеся над сланцем и снегом долины. Теперь они сидели и ждали ночи.
   Такахаши вздрогнул. "Боже, как холодно!"
   - Становится холоднее, - равнодушно сказал Донован. "Это старая планета старого красного карлика. Его вращение замедлилось. Ночи длинные".
   "Откуда вы знаете?" Лейтенант Элайджа Коэн свирепо посмотрел на него с грубо забинтованного лица. В свете костра его глаза заблестели красным. - Откуда ты знаешь, если ты не с ними? Если только ты не устроил это сам?
   Воча вытянул массивный кулак. - Ты заткнись, - прорычал он.
   - Неважно, - сказал Донован. "Я просто думал, что некоторые вещи будут очевидны. Вы видели звезду, так что вы должны знать, что это тип сгоревшего карлика. Поскольку планеты формируются на ранней стадии звездной эволюции, этот мир тоже должен быть старым. Взгляните на эти камни - залитые цитрином, когда выброс звездной энергии стал очень высоким, как раз перед окончательным коллапсом; и, тем не менее, разрушился до голых коряг. На это уходят миллионы лет".
   Он подумал, что его рассуждения, хотя и достаточно здравые, основаны на заранее известных выводах. Коэн прав. Я предал их. Это Вальдума, наблюдавший за мной, вывел меня и Вочу из крушения целыми и невредимыми. Я видел, Вальдума, я видел, как твои волосы развевались в хаосе, ты мчался, как ведьма, сквозь расколотые руины, и ты смеялся. Смеющийся! Он почувствовал себя плохо.
   "Тем не менее, на планете есть тонкая, но пригодная для дыхания атмосфера, замерзшая вода и растительная жизнь", - сказал Такахаши. "Такие вещи не переживают последнюю жаркую стадию солнца без искусственной помощи. На этой планете есть коренные жители. Поскольку нас намеренно разбили здесь, я осмелюсь предположить, что туземцы - наши прежние друзья. Он обратил темные осуждающие глаза на ансана. - Как насчет этого, Донован?
   - Я полагаю, вы правы, - ответил он. "Я знал, что в Туманности есть планета, туземцы сказали мне это в моем предыдущем путешествии. Эта звезда находится недалеко от центра, в "полой" области, где пыли недостаточно, чтобы заставить планету стать ее главной звездой, и имеет общую скорость с Туманностью. Другими словами, он остается здесь.
   - Вы сказали мне... - Хелена Янски закусила губу, затем медленно выдавила из себя слова: - Вы сказали мне, и я поверила вам, что нечего сразу бояться, когда небулиты захватят наш контроль. Так что мы не боролись с ними; мы не пытались преодолеть их силы своими двигателями. И это стоило нам корабля и более половины его экипажа.
   - Я рассказал тебе, что случилось со мной в прошлый раз, - упорно солгал он. "Я ничего не могу поделать, если в этой поездке все было иначе".
   Она повернулась спиной. Ветер надувал тонкую шипящую пелену сухого снега на ее лодыжки. Там, в темноте, вдруг закричал раненый.
   Как ты себя чувствуешь, Донован? Ты заставил ее довериться тебе, а потом предал ее за то, что даже не по-человечески. Каково это быть Иудой?
   "Не обращайте внимания на взаимные обвинения, - сказал Такахаши. "Сейчас не время проводить судебные процессы. Мы должны решить, что делать".
   "У них есть город на этой планете", - сказал Донован. "Дрогобыч, как его называют, а название планеты - Арзун. Он лежит где-то недалеко от экватора, сказали мне однажды. Если они подразумевали, что мы проложим к нему свой собственный путь - а это будет похоже на них, - тогда это вполне может быть прямо на юг. Мы можем идти туда, если предположить, что солнце садится на западе.
   - Терять нечего, - пожал плечами терранец. "Но у нас не так много оружия, всего несколько разных пистолетов, да и против этих существ от них толку мало".
   Что-то завыло в темноте. Земля чуть-чуть дрожала под топотом тяжелых ног.
   "Дикие животные еще!" Коэн невесело усмехнулся. - Лучше звуковые боевые посты, капитан.
   - Да, да, я так полагаю. Она дунула в свой свисток, тонкий свист в ветреной темноте. Когда она обернулась, Донован увидел румянец на ее щеке. Слезы?
   Шум приблизился. Они услышали стук когтей по камню. Земляне двигались вместе, оружие впереди, дубинки, камни и голые руки позади. У них есть мужество, подумал Донован. Боже, но у них есть мужество!
   "На такой бесплодной планете, как эта, еды будет не хватать, - сказал энсин Чундра Дасс. "Кажется, нас избрали".
   Раздался глухой рев, эхом разнесшийся между холмами и подхваченный слабым изматывающим ветром. - Не стрелять, - сказала Хелена. Ее голос был ясным и ровным. "Не тратьте заряды понапрасну. Ждать-"
   Существо выпрыгнуло из тьмы, десятиметровое худощавое чешуйчатое тело с твердыми, как сталь, когтями и хлещущим хвостом, взмыло в заснеженный воздух и попало в смутный беспокойный свет костра. бронированная голова.
   Монстр закричал. Его тело сокрушительно кувыркалось среди людей, оно схватило одного человека своими челюстями и встряхнуло его, а другого затоптало ногами. Такахаши шагнул вперед и снова выстрелил в сочащуюся рану. Бластерный заряд дико зигзагом отскочил от дула его пистолета.
   Даже животные могут это сделать!
   - Я достану его, босс! Воха встал на задние лапы, снова с глухим стуком опустился и бросился в атаку. Камни летели из-под его ног. Хвост чудовища взметнулся, перед ним рухнул человек со сломанными ребрами, и Воха пошатнулся, приняв на себя удар. Тем не менее он бросился внутрь, прижимая колючий конец хвоста к груди. Монстр корчился, ревя. Еще один бластерный заряд попал в него сзади. Он повернулся, и выстрел в его глаза отклонился.
   Воча ударил по нему со всей яростью, которая у него была. Он вонзил его похожий на копье хвост в открытую пасть, и брызнула кровь. - Эй, Донован! он крикнул. Когда существо закричало и огрызнулось на него, он схватил его челюсти руками.
   "Воча!" - закричал Донован. "Воча!" Он бешено побежал к битве.
   Огромная спина донаррианца выгнулась от напряжения. Как будто они слышали, как хрустят его мускулы. Медленно, медленно он раздвинул челюсти. Чудовище хлестнуло его по телу, повалив на колени, волоча по земле, но он все еще боролся.
   - Будь ты проклят, - проревел он в кружащейся пыли и снегу, - стой!
   Челюсти сломались. И чудовище закричало еще раз, а потом его не стало. Воха упал.
   Донован упал на него, рыдая, смеясь, ругаясь. Воха поднял его. - Вы в порядке, босс? он спросил. "Вы хорошо?"
   -- Да... да... ах ты, чертов слепой дурак! Ты глупая, неуклюжая задница! Донован обнял его.
   - Ушли, - сказала Хелена. "Он исчез".
   Они подобрали убитых и раненых и вернулись к кострам. Холод немного глубже. Что-то еще загудело ночью.
   Прошло много времени, прежде чем Такахаши заговорил. "Вы можете ожидать этого", - сказал он. "Эти парапсихические силы не появляются из ниоткуда. Интеллигентная раса, наши враги в Дрогобыче, просто у них высоко развита; животные делают в меньшей степени. Я думаю, дело в том, что жизнь связана с первичными атомными вероятностями, пси-функциями, которые дают непрерывное распределение материи-энергии в пространстве-времени. Одним словом, управление внешней материей и энергией сознательной волей, действующей через единое поле, которым является пространство-время. Телекинез."
   - Угу, - устало сказал Дасс. "Даже некоторые люди обладают небольшой парасилой. Управляйте кубиками или электронными лучами или чем там еще. Но почему - как ты их назвал? - арзунианцы не наводнили Галактику?
   "Они могут работать только в определенном диапазоне, который примерно равен расстоянию до краевых звезд", - сказал Донован. "За пределами этого расстояния их ограничивает дисперсия плюс тот факт, что различия в потенциальной энергии должны компенсироваться их собственным метаболизмом. Животные, конечно, имеют очень ограниченный радиус действия, возможно, несколько километров. Арзунианцы используют телекинез для управления материей и энергией и те же подпространственные принципы, что и наши корабли, чтобы двигаться быстрее света. Только поскольку они не таскают с собой много корпуса, пассажиров и разного оборудования - только себя, немного воздуха и, может быть, охапку жертвенных товаров с окраинной планеты, атомные двигатели им не нужны.
   "Они не заинтересованы в завоевании Галактики. Почему они должны быть? Они могут получать все свои потребности и роскошь от народов, для которых они боги. Старая раса, очень старая, декадентская, если хотите. Но они не любят вмешательства".
   Такахаши пристально посмотрел на него. "Я видел одного из них на корабле, - сказал он. "Он носил копье".
   "Ага. Еще одна причина, по которой они не завоеватели. К механике они вообще никакого отношения не имеют. Никогда не было причин развивать его, когда они могли манипулировать материей напрямую, используя только самые простые инструменты. Они, вероятно, умнее людей во всех отношениях, но у них нет того типа мозга и концентрации, которые необходимы для изучения физики и химии. Тоже не интересует".
   "Итак, мечи против оружия - у нас может быть шанс!"
   - Помните, они могут повернуть ваши ракеты. От оружия толку мало, их нужно отвлекать, чтобы они не заметили ваш выстрел, пока не стало слишком поздно. Но они не могут контролировать вас. Они не телепаты, и их тип управления материей гетеродинирован живыми нервными токами. Вы можете убить одного из них мечом, тогда как пистолет, скорее всего, убьет вас".
   - Я... понимаю... - Хелена странно посмотрела на него. - Ты вдруг стал очень громким.
   Донован протер глаза и вздрогнул от холода. "Что из этого? Вы хотели правды. Вы понимаете".
   Почему я говорю им? Почему я просто не веду их на бойню, как хотел Валдума? Неужели я не могу вынести мысли о том, что на Хелену охотятся, как на зверя?
   На чьей я стороне? - дико подумал он.
   Такахаши жестикулировал, и его голос звучал нетерпеливо. "Вот и все. Вот и все! При падении корабль разбрасывал различный металл и пластик на двадцать гектаров. Безопасно для нас, чтобы собраться завтра. Мы можем использовать наше бластерное пламя для придания формы оружию. Мечи, топоры, копья. Клянусь Галактикой, вооружимся и пойдем на Дрогобыч!
   5
   Это была странная маленькая армия, подумал Донован, такая странная, какой еще не видела Галактика.
   Он оглянулся. Старое разрушенное шоссе спускалось по узкой долине между отвесными утесами из выветренного черного камня, устремляющимися к глубокому пурпурному небу. Солнце катилось на запад, тусклый красный уголь отбрасывал свет, как запекшаяся кровь, на унылые скалы, лед и тощие серые деревья; несколько снежинок, принесенных слабым тусклым ветром, пересекли дорогу. Одинокая птица с жестоким клювом и бдительная парила высоко над головой на больших черных крыльях, ожидая своей смерти.
   Солдаты Имперского Солнечного Флота шли близко друг к другу. Они были изможденными, грязными и бородатыми, одетыми в такие лохмотья, которые им удалось спасти, вооруженные грубо выкованным оружием ушедшей эпохи, и несли своих больных и раненых на грубых носилках. Призрачный мир, призрачная армия, марширующая сквозь гулкое ветреное одиночество к своему неведомому чуду, - но лица мужчин по-прежнему были храбры, и один из них пел. Над ними развевалось знамя Империи в солнечных лучах, единственное пятно цвета в огромном сумрачном ландшафте.
   Удача была с ними, своего рода. Дикие животные появились в большем изобилии, чем можно было подумать, что этот регион может прокормить, похожих на оленей существ, которых они отстреливали на мясо, чтобы пополнить свой рацион железа. Они споткнулись на старом шоссе и пошли по прямому, как стрела, курсу на юг. Много дней и много полуразрушенных руин великих городов остались позади, и все же они брели вперед.
   Удача? - спросил Донован. Я думаю, это было намеренно. Думаю, арзунцы хотят, чтобы мы дошли до Дрогобыча.
   Он услышал шорох ботинок по наклонному склону позади себя и повернулся к Хелене. Он остановился и улыбнулся. Пока они работали и боролись вместе, между ними медленно росла невысказанная близость. Слов было немного, но глаза каждого часто блуждали на другом, и рука как бы невзначай касалась руки. Усталая, голодная, испачканная дорогами, в кепке, надвинутой набекрень на спутанные волосы, с кожей, покрасневшей от ветра и посиневшей от холода, на нее все еще было приятно смотреть.
   - Почему ты так далеко от дороги? она спросила.
   - О, может быть, в качестве аутрайдера, - сказал он, возобновляя шаг. Она пошла рядом с ним. "Здесь вид шире".
   - Думаешь, нам еще многое предстоит пройти, Бэзил?
   Он пожал плечами.
   - Мы бы никогда не зашли так далеко без тебя, - сказала она, глядя на свои потертые ботинки. - Ты, Воча и Такахаши.
   "Может быть, Империя отправит спасательную миссию, когда мы не вернемся", - предположил он.
   "Без сомнения, они будут. Но они не могут найти ни одной звездочки в этой необъятности. Даже термопары не помогут, туманность слишком сильно рассеивает излучение. И они попадут в ту же ловушку, что и мы. Хелена подняла голову. - Нет, Бэзил, мы должны пробиваться в одиночку.
   На склоне холма росла длинная полоса зарослей. Донован шел справа от нее, закрывая обзор армии. "Знаешь, - сказал он, - из-за тебя и тех парней внизу я чувствую себя намного добрее по отношению к Империи".
   "Спасибо. Спасибо. Мы... - Она взяла его за руку. - Речь идет об объединении человеческого рода, в конечном счете, всей этой звездной области, и... О!
   Внезапно перед ними появились звери, тощие черные твари, рычащие голодными пастями. Один из них сделал круг в сторону людей, другой присел. Донован выдернул меч.
   - Отойди от меня, - рявкнул он, поворачиваясь лицом к приближающемуся охотнику.
   - Нет - спина к спине... - собственный клинок Хелены выскользнул из ножен. Она подняла крик о помощи.
   Ближайшее животное прыгнуло ей в горло. Она яростно рубила, лезвие изогнулось в руке и царапнуло морду. Челюсти сомкнулись на заостренной стали и отпустили с кровавым воем. Донован замахнулся на другого зверя, удар пришелся точно в цель, и оно закричало, корчилось и щелкнуло по его лодыжкам.
   Развернувшись, он включил то, что бросилось на Хелену. Рубил, а зверя не было, лезвие звенело по голому камню. Ему в спину ударила тяжесть, он упал, и зубы впились ему в плечо.
   Хелена качнулась. Хищник поднял голову, чтобы зарычать на нее, и она схватила меч обеими руками и нанесла удар. Он дико метался, умирая, извергая кровь на склон холма. Другое, раненое существо исчезло.
   Хелена склонилась над Донованом, прижала его к себе, ее глаза были дикими. "Вы ударились? Бэзил. О Бэзил, ты ранен?
   - Нет, - пробормотал он. "Зубы не успели пролезть сквозь эту тяжелую куртку". Он притянул ее голову к своей.
   "Бэзил, Бэзил!"
   Он поднялся, все еще прижимая ее к себе. Ее руки сомкнулись на его шее, и в ее голосе звучали слезы и смех. - О, Бэзил, мой милый.
   - Хелена, - пробормотал он. - Я люблю тебя, Хелена.
   - Когда мы вернемся домой - меня ждет отпуск, вместо этого я уйду на пенсию - твой дом на Ансе... О, Бэзил, я никогда не думала, что смогу быть так рада!
   Массивный топот ног разлучил их. Воха выскочил из зарослей, размахивая обеими руками гигантским топором. - С вами все в порядке, босс? - взревел он.
   - Да, да, у нас все в порядке. Пара этих проклятых волчьих тварей, которые мучили нас весь марш. Возвращайся, Воха, мы скоро к тебе присоединимся.
   Обезьянье лицо Донаррианца расплылось в широкой ухмылке. - Так вы берете женщину, босс? воскликнул он. "Хорошо, хорошо, нам нужно много маленьких Донованов дома!"
   - Вернись, старый ты зануда, и держи свой болтливый рот на замке!
   Через несколько часов Хелена вернулась к армии, где она разбила лагерь. Донован остался на месте, глядя вниз на мужчин, которые собирали дрова и копали костровые ямы. В сгущающемся мраке огоньки были ноткой радости.
   Елена, подумал он. Елена. Она прекрасная девушка, замечательная девушка, она то, что нужно истончающейся крови Семьи и мне самому. Но зачем я это сделал? Почему я так с ней разговаривал? Именно тогда, в напряжении, страхе и одиночестве, мне казалось, что мне не все равно. Но я не знаю. Она просто еще одна женщина. Она не Валдума.
   * * * *
   Шумели сумерки, и он увидел рядом с собой тусклый блеск металла. Собирались мужчины Дрогобыча.
   Они стояли высокими и богоподобными в шлемах, кольчугах и черных как ночь плащах, опираясь на мечи и копья, с мертвенно-белыми лицами, холодными от древнего презрения, когда они смотрели на человеческий лагерь сверху вниз. Их глаза фосфоресцировали зеленым в темноте.
   Донован кивнул без страха, удивления или чего-то еще, кроме внезапной сильной усталости. Он помнил некоторых из них с тех дней, когда он был один на носу корабля с захватчиками, в то время как его люди съеживались, бунтовали и сходили с ума в кормовых секторах. "Здравствуйте, Морзак, Убода, Зегоян, Корстузан, Давлека, - сказал он. "Добро пожаловать снова".
   Валдума вышел из кровавого сумрака, взял ее в свои объятия и держал в течение долгого яростного времени. Ее поцелуй был таким же жестоким, как парящий ястреб. Она прикусила его губы, и он почувствовал вкус крови, теплой и соленой там, где она была. Потом она повернулась в его объятиях, и они предстали перед безмолвными дрогобычскими мужчинами.
   - Вы приближаетесь к городу, - сказал Морзак. Его голоса были глубокими, с холодным звоном ударенной стали. "Пришло время для следующего этапа".
   - Я думал, вы намеренно спасли некоторых из нас, - сказал Донован.
   "Нас?" Губы Валдумы ласкали его щеку. - Их, Бэзил, их. Тебе там не место, ты со мной и Арзуном".
   - Вы, должно быть, спроецировали эту игру так, чтобы мы могли ее заметить, - дрожащим голосом продолжал Донован. - Вы сохранили нам - им - жизнь и позволили нам идти на ваш город - на последний населенный город, оставшийся вашей расе. Вы могли бы выследить их, как и всех остальных, поиздеваться над ними дикими животными, падающими камнями и ракетами, летящими из ниоткуда, но вместо этого они нужны вам для чего-то другого. Что это?"
   - Ты должен был догадаться, - сказал Морзак. "Мы хотим покинуть Арзун".
   "Оставь это? Вы можете сделать это в любое время сами. Ты делал это на протяжении тысячелетий".
   "Мы можем пойти только к варварским периферийным звездам. За ними расстояние до ближайших солнц больше, чем мы можем пересечь без посторонней помощи. Но хотя мы и захватили много космических кораблей и держим их в целости в Дрогобыче, мы не можем управлять ими. Принципы, полученные от людей, не имеют смысла! Когда мы устали их пилотировать, это принесло только беду".
   - Но почему ты хочешь уйти?
   - Это недавнее решение, вызванное вашим приездом, но оно уже давно обдумывалось. Это солнце старо, эта планета истощена, и жизнь нас, немногих остатков великой расы, мерцает в отвратительной ограниченной серости. Рано или поздно люди пробьются сюда с силой, слишком большой для нас. До этого мы должны уйти.
   - Итак... - тихо сказал Донован, и ветер завыл под его голосом. - Значит, твой план состоит в том, чтобы захватить эту группу космонавтов и сделать их своими рабами, чтобы доставить тебя... куда?
   "Вне. Прочь." Ясный милый смех Валдумы звенел в ночи. "Чтобы захватить другую планету и заново построить нашу силу". Она схватила его за талию, и он увидел из тени белый блеск ее зубов. "Создать великую армию послушных космических воинов, а затем отправиться на охоту между звездами!"
   "Охота..."
   "Смотри сюда." Морзак придвинулся ближе, его глаза светились зеленым светом, а в руке смутно блестела обнаженная сталь. - Я был вежлив достаточно долго. У тебя есть шанс подняться над человеческими отбросами, породившими тебя, и стать одним из нас. Помоги нам сейчас, и ты будешь с нами, пока не умрешь. В противном случае мы все равно возьмем эту команду, и вас будут преследовать по всей планете.
   "Да... да... с возвращением, Бэзил Донован, с возвращением в старый королевский род... Пойдем с нами, пойдем с нами, поведи людей в нашу засаду и стань властелином звезд..."
   Они кружили вокруг него, высокие, одетые в кольчуги и прекрасные в полумраке, манящие шепчущие голоса, рябь темного смеха, охотники, играющие со своей добычей и приручающие ее. Донован помнил их, помнил те дни, когда он разговаривал, улыбался, пил и пел с ними, люцифероподобное опьянение их танцующих, стремительных умов, дикость магии, тайны и безрассудной волшебной забавы, славу, которая кое-что отняла у его душу и оставил в нем пустоту. Морзак, Маровек, Убода, Зегоян, какое-то время он был супругом богов.
   "Бэзил." Валдума зарылся пальцами с острыми ногтями в его волосы и прижался к ее губам. - Бэзил, я хочу, чтобы ты вернулся.
   Он прижимал ее к себе, чувствуя ее гибкую дикую силу, вспоминая подобную пламени красоту и ночи любви, которые не мог дать ни один человек. Его шепот был хриплым: "В прошлый раз ты заскучал и отправил меня обратно. Сколько я продержусь теперь?"
   - Сколько пожелаешь, Бэзил. Во веки веков." Он знал, что она солгала, и ему было все равно.
   - Вот что ты должен сделать, Донован. - сказал Морзак.
   Он слушал вполсилы. Речь шла о том, чтобы направить армию в узкий тупик, где арзунианцы могли бы выполнять деликатную работу на ближней дистанции, связывая себя цепями. Об остальном, думал он.
   Они охотятся. Они плетут интриги, уничтожают свои последние остатки, сражаясь между собой, охотятся на маргинальные звезды и захватывают живых людей, чтобы охотиться ради забавы. Ничего нового они не сделали за десять тысяч лет, у них зачахло творчество, и все, что они будут делать, если вырвутся из Туманности, это нести разорение между звездами. Они сумасшедшие.
   Да - целое общество психопатов, обезумевших от долгой расовой смерти. Вот настоящая причина, по которой они не могут обращаться с машинами, вот почему они не думают о дружбе, а только о войне, вот почему они несут в себе гибель.
   Но я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, о прекрасный Вальдума.
   Он привлек ее к себе, поцеловал с ужасной силой, и она рассмеялась в темноте. Подняв глаза, он увидел пламя, которым был Морзак.
   - Хорошо, - сказал он. "Я понимаю. Завтра."
   - Да, хорошо, хорошо, молодец!
   - О, Василий, Василий! - прошептал Валдума. - Пойдем, пойдем со мной, сейчас же.
   "Нет. Они заподозрят. Я должен спуститься к ним, иначе они придут меня искать.
   "Спокойной ночи, Василий, мой ненаглядный, мой ворза. До завтра!"
   Он медленно пошел вниз по склону, сжав плечи от холода, не оглядываясь. Елена встала, когда он подошел к ее костру, и в мерцающем свете она казалась бледной и нереальной.
   - Где ты был, Василий? Ты так устал."
   "Просто гуляю. Я в порядке." Он расстелил свою кушетку из жестких и вонючих шкур животных. - Нам лучше лечь, а?
   Но спал мало.
   6
   Шоссе извивалось между огромными нависшими стенами старой скалы, теневым туннелем, где ветер завывал далеко над головой, а солнце было кровавым диском. Мужские шаги эхом отдавались от потрескавшихся булыжников, глухо гулко отскакивали от изъеденных временем утесов и слабо звенели во льду. Было холодно, от них исходил дым, и они дрожали, ругались и топали ногами.
   Донован шел рядом с Еленой, которая ехала верхом на Вохе. Его глаза сузились от ищущего ветра, он смотрел вперед и вокруг, выискивая боковой путь, где ждала засада. Дрогобыч был совсем рядом.
   Что-то двинулось вверх по хребту, хлопающее ветром черное существо, которое мгновенно исчезло из виду. Арзунцы смотрели.
   Вон там - впереди - одинокое дерево, о котором они говорили, выросшее между обломками дороги. Шоссе поворачивало на запад, огибая вершину скалы, но здесь была ответвление, ведущее прямо на юг в узкий овраг. Все, что я должен сделать, это предложить, чтобы мы взяли его. Они не узнают слишком поздно, что она ведет в слепой каньон.
   Хелена наклонилась к нему, так что длинные развевающиеся на ветру волосы коснулись его щеки. - Куда нам идти? она спросила. Одна рука лежала на его плече.
   Он не замедлил шага, но голос его был низок под завыванием горького воздуха: - Направо, Елена, и по двойному. На другой дороге ждут арзунцы, а Дрогобыч как раз за тем утесом.
   "Бэзил! Откуда вы знаете-"
   Длинные мохнатые уши Вохи внимательно насторожились, а маленькие глазки под тяжелыми костяными гребнями вдруг метнулись на хозяина.
   "Они хотели, чтобы я ввел вас в заблуждение. Раньше я ничего не говорил, опасаясь, что они каким-то образом услышат.
   "Потому что я не решил", - мрачно подумал он. Потому что Валдума сумасшедшая, а я люблю ее.
   Хелена повернулась и подняла руку, голос звенел хриплым эхом: "Колонна справа! Вперед - в атаку!
   Воха перешел на рысь, земля гудела и дрожала под его огромными ногами. Донован шагал рядом, обнажая меч и размахивая им в одной руке, его глаза были обращены к каньону и скалам над ним. Люди перешли на бег.
   Они пронеслись мимо засадной дороги, и вдруг Вальдума оказалась на гребне над ними, высокая, стройная и красивая, с волосами, похожими на пылающее пламя под ее шлемом. "Бэзил!" она закричала. - Бэзил, ты тройной предатель...
   С ней были и другие, дрогобычцы, стоявшие на высотах и воющие от ярости. В руках у них были цепи, и вдруг воздух наполнился летящими звеньями.
   Один из них врезался в Донована и, как змея, обвился вокруг его талии. Он выронил меч и дернул холодное железо, чувствуя, как из него вырывается дыхание, и ругаясь от боли. Воча протянул руку и сорвал цепь, разломив ее пополам и швырнув обратно в арзунианцев. Он хлестнул в воздухе, хлестнув его по лицу, и он заревел.
   Люди Сола боролись с летающими цепями, отбивая их, топча извивающиеся куски ногами, крича, когда твари трещали о их головы. "Вперед!" - воскликнула Хелена. "Атакуйте - убирайтесь отсюда - вперед, Империя!"
   Цепь злобно свистнула ей в лицо. Она ударила его своим мечом, зацепив его за лезвие, металл лязгнул о металл. Такахаши вытащил бластер, немногие оставшиеся заряды грохотали, взрывая ракеты. Другие языки пламени взревели на арзунианцев, отбрасывая их назад, заставляя отказаться от контроля над цепями, чтобы защитить свою жизнь.
   "Бежать! Вперед!"
   Колонна с криком бросилась вниз по шоссе. Валдума внезапно оказалась перед ними, ее лицо было искажено яростью, и она вонзила копье в грудь Донована. Мужчина парировал выпад и рубанул ее - она исчезла, и терранцы ринулись вперед.
   Скалы застонали. Донован видел, как они содрогались над ним, видел первый град гравия и слышал громадный грохот пластов. "Они пытаются нас похоронить!" он крикнул. "Мы должны очиститься!"
   Воха нагнулся, подхватил его под руку и поскакал. Валун пронесся над его головой, врезавшись в дальнюю стену и осыпав его горячими каменными осколками. Теперь грохот оползня наполнил их мир, катясь и ревя между высокими скалами. Трещины зигзагами бежали по истертым черным высотам, скалы тряслись и валились, по дороге вскипала пыль.
   "Бэзил!"
   Донован снова увидел Вальдума, танцующего и прыгающего между валунами, издавая крик гнева и смеха. Там был Морзак, он стоял на выступе скалы и смотрел, как падает склон холма.
   Воча ворвалась вокруг пика дозорного. Путь к Дрогобычу преграждала шеренга арзунцев, от их металла горел солнечный свет. Воча бросил Донована, взял топор обеими руками и бросился на них.
   Донован поднялся и пополз вслед за своим рабом. Позади него терране устремились из обрушившейся долины на открытую местность, чтобы нанести удар по врагу. Скалы подпрыгивали и выли, человек кричал, когда его придавило, под оползнем была погребена дюжина.
   Воча попал в линию Арзуняна. Его топор вспыхнул, отрубив руку, и снова взметнулся вверх, смяв шлем и рассекая череп под ним. Поднявшись на дыбы, он сбил двух из них и растоптал их ногами. Воин ударил его в бок. Хелена, схватившись за могучее плечо, атаковала его свободной рукой, ее клинок просвистел вокруг его ушей. Они отвалились от этой пары, и на них напали терране.
   * * * *
   Донован скрестил шпаги с одним из своих знакомых - Маровечем, смеющимся полудьяволом, слова которого так нравились ему в прежние дни. Арзунианец ухмыльнулся ему сквозь паутину летящей стали. Его клинок вонзился мимо неуклюжего охранника Ансана, достигнув его внутренностей. Донован отступил, бросив науку, которой он не знал, ради дикого кружения и рубящего удара железом по яркому оружию перед ним. Столкновение и лязг заостренного металла, прыжки и танцы, рыжие волосы Маровеча развеваются на усиливающемся ветру, а глаза горят смехом.
   Донован почувствовал, что его шаг назад остановился, он уперся в высокую каменную колонну и не мог бежать. Он уперся ногами и рубил с воплем расколотого воздуха и возмущенной стали. Меч Маровеча вылетел из его руки.
   Он ударился о землю и отскочил к кладке арзунианца. Донован ударил снова, и удар железа в плоть отбросил его на месте. Маровек упал в приливе крови.
   Мгновение Донован стоял, покачиваясь, над арзунианцем, тупо глядя на кровь на своих руках, слыша гул его сердцебиения и втягивая в легкие сухой вздох. Затем он подобрал глефу павшего существа. Это было лучшее оружие.
   Обернувшись, он увидел, что битва превратилась в бунт, группы людей и не-людей рычат и рубят в безумии смерти. Здесь не было ни места, ни времени для трюков волшебников, это были кровь, кости и нервы против себе подобных. Земляне сражались без особых навыков в использовании своего архаичного снаряжения, но в них была холодная отвага, смешанная с обучением и отчаянием. И они лучше знали, как сотрудничать. Они пробивались друг к другу и стояли спиной к спине против всех желающих.
   Воха бушевал и топтал, громил топором, кулаком, ногами и швырял камни, его боевой клич ревел и содрогался в холмах. Арзунианец исчез перед ним и появился сзади с копьем наизготовку. Донаррианец внезапно попятился, поймав нападавшего и раздавив его задними лапами, пока дрался с другим спереди. Рука Хелены никогда не отдыхала, она качалась вправо и влево, охраняя его фланги, крича, когда ее клинок вонзался в цель.
   Донован встряхнулся и осторожно потрусил туда, где толпа арзунианцев бушевала вокруг сомкнутого кольца импи. Люди стояли непоколебимо, отбрасывая каждую атаку потоком крови, громоздя перед собой мертвых. Но теперь с неба начали падать копья, управляемые не рукой, а вонзающие в глотки, глаза и животы людей. Донован прыгнул к острому краю холмов, где они рухнули на открытую местность, где шла битва.
   Он вскарабкался по каменистому склону и ухватился за тонкую вершину, чтобы подняться выше. Она была там.
   Она стояла на уступе с кучей копий у своих ног, смотрела вниз на битву и напевала, посылая летящую смерть. Он заметил даже тогда, как ее волосы были рыжим великолепием на прекрасной белой красоте ее головы.
   - Валдума, - прошептал он, нанося ей удар.
   Ее там не было, она сидела на выступе повыше и глумилась над ним. - Подойди ко мне, Бэзил, милый, милый. Подойди сюда и поговори со мной!"
   Он посмотрел на нее так, как Люцифер, должно быть, оглянулся на Небеса. - Пойдем, - сказал он. "Дайте нам корабль и отправьте нас домой",
   - И вы вернули наших повелителей? Она громко рассмеялась.
   - Они не так уж плохи, Вальдума. Империя означает мир и справедливость для всех рас".
   "Кто говорит?" Ее презрение охватило его. - Ты не веришь этому.
   Он постоял там мгновение. - Нет, - прошептал он. - Нет, не знаю.
   Нагнувшись, он подобрал связку копий и начал ползти обратно по скалам. Валдума проклял его с высоты.
   В сражении вокруг теснимого терранского кольца наступил перерыв, когда арзунианцы отступили, тяжело дыша и сверкая взглядом. Донован пробежал и швырнул свою ношу к ногам Такахаши.
   - Хорошая работа, - сказал офицер. "Нам нужны эти вещи. Вот, встань в строй. Это снова мы!"
   Арзунианцы атаковали клином, чтобы набрать скорость. Донован собрался и поднял меч. Терране во внутреннем кольце направили свои копья между людьми внешней обороны. Очень долгие полминуты они стояли в ожидании.
   Враг попал! Донован рубанул ближайшего, отбросил ищущую шпагу назад и ударил по охраннику. Затем вихрь битвы унес его противника прочь, кто-то еще был там, он обменивался ударами, и вой людей и металла возносился к небу.
   Земляне немного пошатнулись от массированной атаки, но она плюнула на внутренние пики, а затем в дело вступили мечи и топоры. Ха, лязг, проломи череп и отдай им! Привет, Империя! Анса, Анса! Грохот, вопль и гортанный рев, арзунианцы кипят вокруг Солнечной линии, прыгая, воя и хлеща, скрываясь из виду - привычка, которая спасла им жизнь, но притупила их атаку, подумал Донован после минутной паузы.
   Воча разбил нескольких последних, стоявших перед ним, огляделся, наблюдая за основной борьбой, и начал ковырять землю. - Готовы, леди? - пророкотал он.
   - Да, готов, Воча. Пойдем!"
   Донаррианец попятился, чтобы получить большое пространство для бега. - Держись крепче, - предупредил он. - Не бойтесь драться, леди. Хорошо!"
   Он перешел на рысь, затем на галоп, а затем на полный галоп. Земля дрожала под его массой. "Уууу!" он закричал. "А вот и мы!"
   Хелена обвила обеими руками его шею. Когда они попали, это было похоже на взрыв ядерной бомбы.
   За несколько секунд убийства Воча усеял землю раздавленными трупами, развернулся и начал пробиваться в растерянную основную группу арзунцев. Они не стояли перед ним. Внезапно они исчезли, все, кроме мертвых.
   Донован посмотрел на поле. Мертвецы были толстые, толстые. По его оценке, половина небольшого отряда терранцев была убита или выведена из строя. Но они, должно быть, взяли с собой на Черную планету в три или четыре раза больше арзунианцев. Каменистая земля была покрыта лужами и дымилась кровью. Птицы-падальщики низко наклонились, крича.
   Хелена упала со спины Вочи в руки Донована. Он утешал ее дикие рыдания, прижимая ее к себе, шепча ей на ухо и целуя мокрые щеки и губы. - Все кончено, дорогая, пока кончено. Мы прогнали их".
   Через какое-то время она пришла в себя и встала, приводя в порядок свое раздираемое замешательство, маска властности снова закрыла ее лицо. Такахаши: "Как наши потери?"
   Он сообщил. Во многом так и предполагал Донован. - Но мы устроили им за это ад, не так ли?
   "Как так?" - спросил Коэн. Он прислонился к Воче, не показывая боли, пронзившей его, когда ему перевязывали раненую ногу, за исключением редких резких вздохов. "Они чувствуют себя лучше с этими столовыми приборами, чем мы, и у них тоже есть эти чертовы парапсихологические таланты".
   - Они не совсем в своем уме, - равнодушно ответил Донован. "Назовите ли вы это культурной чертой или безумием, охватившим все население, они представляют собой дикую кровожадную команду, двуногих ласк и с комплексом превосходства, который не позволил бы им быть очень осторожными в общении с нас. Ни дисциплины, ни реального плана действий". Он посмотрел на юг через холмистую вересковую пустошь. "Эти вещи имеют значение. В следующий раз они могут знать лучше".
   "В следующий раз? Пятьдесят или шестьдесят человек не могут победить планету, Донован, - сказал Такахаши.
   "Нет. Хотя это старая вымирающая раса, все их население в городе впереди, и большая часть в панике сбежит и не примет участия ни в каких боях. Они не привыкли к жертвам, которые сопротивляются. Если мы сможем пробиться к их космическим кораблям...
   "Космические корабли!" Глаза уставились на него, обезумевшие от внезапно вспыхнувшей надежды, люди столпились вплотную, опираясь на свое покрасневшее оружие и поднимая бормотание. "Космические корабли, космические корабли - домой!"
   "Ага." Донован провел рукой по своим желтым волосам. Пальцы чуть дрожали. "Некоторые корабли, первые, они просто уничтожили, заставив двигатели работать; но другие они привели сюда, я полагаю, побудив команду приземлиться и вести переговоры. Только экипажи перебили, а сами машины не справляются".
   - Если они захватили корабли, - медленно сказала Хелена, - то они захватили и оружие, и даже они могут нажать на курок.
   "Конечно. Но вы же не видели, как они только что стреляли в нас, не так ли? Они использовали все заряды для охоты или дуэли. Так что, если мы сможем прорваться и сбежать...
   "Они все еще могут преследовать нас и вывести из строя наши двигатели", - сказал Такахаши.
   - Нет, если мы возьмем небольшой корабль, что нам и так придется сделать, и установим охрану жизненно важных мест. Арзунианин должен быть рядом и использовать всю свою энергию, чтобы направить атомные потоки по ложному пути. Его можно убить до того, как будет совершено какое-либо зло. Сомневаюсь, что они даже попытаются.
   - Кроме того, - продолжал Донован сухим и бесцветным голосом, как у лектора, - они могут сделать не так много за раз. Я не знаю, откуда они берут энергию для некоторых своих подвигов, таких как выход из гравитационного колодца этой планеты. Это не может быть следствием их собственного метаболизма, это должен быть какой-то неизвестный космический источник энергии. Они сами не знают, как это работает, это инстинктивная способность. Но требуется много нервной энергии, чтобы направить этот поток, и я обнаружил, что в прошлый раз, когда я был здесь, им нужно некоторое время отдыхать после какого-то напряженного дела. Так что, если мы сможем их достаточно утомить - а битва, вероятно, утомит обе стороны - они не смогут преследовать нас, пока мы не окажемся за пределами их досягаемости.
   Такахаши странно посмотрел на него. - Ты много знаешь, - пробормотал он.
   - Да, может быть, и знаю.
   - Что ж, если город близко, как вы говорите, нам лучше идти прямо сейчас, пока наши раны не затянулись, и пока туземцы не успели организоваться.
   "Соорудите переносные устройства для тех, кто слишком сильно ранен, чтобы двигаться", - сказала Хелена. - Ходячие раненые могут нести их, а остальные образуют защитный каре.
   "Не замедлит ли это нас и не помешает ли нам?" - спросил Донован.
   Ее голова поднялась, темные волосы развевались на ее гордом лице на тонком хныкающем ветру. - Пока это в человеческих силах, мы будем заботиться о наших людях. Зачем Империум, если он не может защитить своих?
   "Ага. Да, наверное.
   Донован сгорбился, чтобы присоединиться к спасательной группе, которая забирала у павших арзунианцев оружие и доспехи для использования терранами. Он перевернулся через труп, чтобы расстегнуть шлем, и посмотрел на залитое кровью лицо Корстузана, который когда-то, очень давно, был его другом. Он закрыл вытаращенные глаза, и его собственные были слепы от слез.
   Воха присоединился к нему. Донаррианец, казалось, не замечал порезов на своей шкуре, но теперь у него был щит, а с плеч свисала пара дополнительных мечей. - У вас хорошая дама, босс, - сказал он. "Она упорно борется. Она родит тебе сильных сыновей".
   "Ага."
   Валдума никогда не сможет родить моих детей. Разные виды не могут размножаться. И она - тьма вне закона, последнее отчаянное возвращение к первозданному хаосу, она - враг всего честного и доброго. Но она очень справедлива.
   Медленно люди переформировали свою армию, плотным кольцом вокруг своих раненых, и отправились в путь. Тусклое солнце склонилось к горизонту.
   7
   Перед ними лежал Дрогобыч.
   Город стоял на открытом сером болоте и когда-то был большим. Но его внешние постройки давно превратились в руины, груды и осколки камня, расколотые веками мороза, упавшие и покрытые ползучей пылью. Кое-где оставался квадратный монолит, похожий на последнюю корягу в гнилой челюсти, темный на фоне ветреного неба. Было тихо. Ничто не шевелилось во всей бескрайней необъятности холмов и болот, руин и одиночества.
   Елена указала со своего места на Воху, и в усталом голосе звучала нотка надежды: "Видишь - впереди корабль!"
   Они смотрели, и кто-то поднял рваные аплодисменты, Над черными квадратными домами центральной части города они могли разглядеть металлический нос грузового корабля. Такахаши прищурился. - Я думаю, это Денебиан, - сказал он. "Похоже, люди - не единственная раса, пострадавшая от этих отбросов".
   - Ладно, мальчики, - сказала Хелена, - пойдемте и возьмем.
   Они пошли по длинной пустой аллее, которая шла прямо к центру. Дома с портиками зияли колодцами черноты при их проходе, вырисовывались потрескавшейся и безумно наклоненной массивностью по обеим сторонам, отбрасывая глухой стук сапог. Донован услышал тревожное бормотание голосов позади себя: "Не нравится это место... Привидения... Они могут ждать нас где угодно..."
   Ветер сдул вихрь снега на их пути.
   Бэзил. Василий, мой дорогой.
   Голова Донована дернулась, и он почувствовал, как у него сжалось горло. Ничего такого. Ни движения, ни звука, пустота.
   Василий, я звоню тебе. Никто другой не слышит.
   Почему ты с этими тварями, Василий? Почему вы маршируете с угнетателями вашей планеты? Мы могли бы освободить Ансу, Бэзила, если бы у нас было время собрать армию. Мы могли бы смести терранцев перед собой и преследовать их по путям ночи, и все же вы выступаете против нас.
   - Валдума, - прошептал он.
   Василий, ты был мне очень дорог. Ты был чем-то новым, сильным и грядущим, пришел в наш усталый старый мир, и я думаю, что любил тебя.
   Я все еще могу любить тебя, Бэзил. Я мог бы держать тебя вечно, если бы ты позволил мне.
   "Валдума - сделали!"
   Насмешливая рябь смеха, сладкая, как весенний дождь, храбрость расы, которая была старой, больной и обреченной и все еще могла познать веселье. Донован покачал головой и неподвижно посмотрел перед собой. Он как будто приложил руки к той частичке своей души, которая была потеряна, и она снова пыталась вырвать ее у него. Только он хотел, чтобы она победила.
   Иди домой, Бэзил. Иди домой с этой женщиной. Выращивайте своих детенышей, наполняйте дом мальчишками и старайтесь думать, что ваши маленькие дни что-то значат. Расхаживаете под голубым небом, толстеете и седеете, хвастаетесь, каким замечательным парнем вы когда-то были, и осуждаете молодое поколение. Как хочешь, Василий. Но больше не летай в космос. Не смотри на голые звезды. Вы не посмеете.
   - Нет, - прошептал он.
   Она рассмеялась, и в его мозгу зазвенел резкий колокольчик насмешки. - Ты мог быть богом или дьяволом. Но ты предпочел бы быть пузатым имперским судьей. Иди домой, Бэзил Донован, отведи свою женщину домой, и когда она тебя разбудит ночью - скажем, ее дыхание? - не вспоминай обо мне.
   Земляне брели по улице, грязные от пыли, жира и крови, неотесанные шаркашки, обезьяны среди мрачных руин богов. Доновану показалось, что он мельком увидел Вальдуму, стоящую на крыше, ее чистый гибкий огонь, шелковистое пламя ее волос и зеленые нечеловеческие глаза, загоревшиеся в темноте рядом с ним. Она была живым пламенем, нескончаемой трубой и вызовом, и когда она порвала с ним, это было быстро и решительно, без старости, обычаев и - и, черт возьми, всех мелочей, которые составляли человечность.
   Хорошо, Валдума. Мы обезьяны. Мы шумливы и важничаем, соглашатели, и подтасовщики, и мелкие мошенники, мы жмуримся от величия, которое могли бы иметь, наши здания сложены по кирпичикам, с бесконечными тщетными грызнями из-за каждого, - а между тем, Валдума, что-то есть в человек, которого у тебя нет. Есть что-то, благодаря чему эти люди пробивались сквозь все, что только можно было на них набросить, помогая друг другу, продвигаясь вперед под нелепым лоскутком цветной ткани и напевая на ходу.
   Прекрасные слова, добавил он. Жаль, что ты им не очень веришь.
   Он заметил встревоженный взгляд Хелены на него. - Что случилось, милый? - мягко спросила она. - Ты выглядишь больным.
   - Устал, - сказал он. - Но мы не можем идти так далеко сейчас...
   "Высматривать!"
   Повернувшись, он увидел столбы дома с правой стороны, увидел, как огромные каменные плиты крыши с грохотом перелетели через вершину и устремились к улице. На ослепляющее мгновение он увидел, как Вальдума едет вниз по плите, крича и смеясь, а затем она исчезла, и камень ударил.
   Они уже бежали, сбрасывая с себя бремя боли и спасаясь бегством. Другой дом стонал и грохотал. Земля тряслась, летящие осколки вонзались в спину Донована, эхо катилось по дорогам Дрогобыча. Кто-то кричал, далеко и слабо под скрежещущий грохот.
   "Вперед. Вперед!" Голос Хелены донесся до него, она возглавила натиск, а город грохотал вокруг нее. Потом ее закрыла пелена поднявшейся пыли, он побрел вперед, спотыкаясь о поваленные столбы и карнизы, слыша гул вокруг себя, все бежит и бежит.
   Валдума рассмеялся, красное пламя пробилось сквозь клубящуюся пыль. Ее копье сверкнуло на его груди, он схватил его одной рукой и рубанул ее своим мечом. Она ушла, а он мчался вперед, не останавливаясь, чтобы подумать, не решаясь.
   Они вышли на большую открытую площадь. Когда-то здесь был парк и резные фонтаны, но ничего не осталось, кроме нескольких голых деревьев и обломков. И космические корабли.
   Космические корабли, металлический станок на темном камне за ними, полдюжины стоят и ждут - космические корабли, космические корабли, самое прекрасное зрелище в космосе! Хелена и Воча остановились возле небольшого быстрого разведывательного катера типа "Комета". Уцелевшие терране побежали к ним. Мало, подумал Донован болезненно, мало - осталось, может быть, с десяток, истекающих кровью из порезов летящего камня, серых от пыли и страха. Город был ловушкой.
   "Ну давай же!" - закричала женщина. "Здесь и с этой планеты!"
   Внезапно появились дрогобычцы, кольцо вокруг корабля и кольцо вокруг всей площади, присели с оружием и горящими кошачьими глазами. Двадцать раненых голодающих и полтысячи нелюдей.
   Труба протрубила свою высокую ноту в сумеречные небеса. Арзунианцы уперлись руками, ничего не выражая. Донован и другие люди продолжали двигаться, формируя боевой квадрат.
   Морзак встал перед разведывательным кораблем. - У тебя больше нет шансов сбежать, - крикнул он. - Но нам нужны ваши услуги, а не ваши жизни, и эти услуги будут хорошо вознаграждены. Сложите оружие."
   Рука Вочи выпрямилась. Его топор пролетел подобно удару молнии, и голова Морзака раскололась. Донаррианец взревел и пошел против линии врага.
   Они в страхе отползли прочь, и земляне последовали за ним рысью клина. Донован встал справа от Вохи, нанося удары мечом по ребрам.
   Арзунианец выкрикнул приказ, который, должно быть, означал "Остановите их!" Донован увидел, как внешняя линия перешла в бег, приближаясь к узлу борьбы. На этот раз никаких летающих копий, подумал он с унылым удовлетворением на мгновение - снос этих стен, должно быть, истощил большую часть их направляющей энергии.
   Туземец бросился на него, меч просвистел из-за черного щита. Донован принял удар на свой украденный щиток, почувствовав, как он звенит в костях руки, и рубанул назад. Его клинок завизжал рядом с белым оскаленным лицом, и он издал задыхающийся привет: "Попробуй еще раз, Давлека!"
   "Я буду!"
   Удары сыпались дождем на его щит, злобно низко звучали, чтобы порезать ноги, грохот и лязг, свист воздуха и вой железа под закатным солнцем. Он отступил в сторону Вохи, где донаррианец и женщина ударили защитников шлюза, собрался и нанес удар.
   Давлека зарычал и рубанул Донована по раздвинутой ноге. Глефа ансана вонзилась в незащищенную шею. Меч Давлека врезался в землю, и он растянулся на человеке. Подняв окровавленное лицо, он выхватил нож, поднял его и попытался ударить вверх. Донован, уже скрестивший клинки с Убодой, топнул рукой. Давлека ухмыльнулся жалкой кривой ухмылкой сквозь струящуюся кровь и умер.
   Убода придвинулся ближе, упираясь в щит Донована. У него самого их не было, но в левой руке был кинжал. Его меч сомкнулся с мечом Донована, отвел его в сторону, и его нож быстро лязгнул, готовясь к открытию.
   Елена повернулась и ударила со своего места. Голова Убоды прокатилась по щиту Донована, оставив на нем красную вспышку. Человека вырвало.
   Воча, размахивая одним из своих мечей, двинулся вперед, на арзунийцев, оттесняя их в сторону своей огромной массой, сбивая стражника и шлем или доспехи за ним. "Чистый!" - проревел он. - Я расчистил путь, леди!
   Елена прыгнула на землю и в замок. "Такахаши, Коэн, Бэзил, Ван-ки, подойдите и помогите мне запустить двигатели. Остальные сдерживают их. Не давайте им время проявить оставшуюся коллективную парасилу и что-нибудь разрушить. Заставьте их думать!"
   - Подумай об их жизни, а? Воха встал перед шлюзом и поднял меч. - Ладно, мальчики, они идут. Пусть имеют то, что хотят".
   Донован остановился в шлюзе. Валдума была там, ее огненная голова кружилась в напоре одетых в черное воинов. Он наклонился и схватил космонавта за руку. "Бен Али, иди и помоги запустить этот ящик. Я должен остаться здесь".
   "Но-"
   Донован втолкнул его внутрь, встал рядом с Такахаши и приготовился встретить арзунианскую атаку.
   Они ворвались внутрь, зная, что должны убить людей, прежде чем удастся сбежать, размахивая оружием и воя. Шок штурма отбрасывал людей назад, прижимал их к кораблю и заклинивал оружие вплотную к груди. Земляне выругались и начали использовать кулаки и ноги, расчищая пространство для боя.
   Меч Донована столкнулся со щитом, отбил другой клинок, пронзил лицо, а потом все это потерялось в безумном водовороте, руби и коли, и принимай удары, которые они наносят, руби, меч, руби!
   Они бушевали против Вочи, теперь уже не заботясь о своей жизни, оглушая удары по его щиту, рубя и коля, и используя свою последнюю магическую силу, наполняли воздух клинками. Он взревел и стоял на месте, меч прыгнул в его руке, металлический зубец в громе. Щит смялся, развалился - он швырнул его с силой, ломающей ребра, в ближайшего арзунианца. Его зазубренный и затупившийся меч врезался в шлем, и он вытащил другой.
   Корабль дрожал, грохот прогреваемых двигателей, нетерпеливое обещание неба, звезд и снова зеленой Терры. "Залезай!" - заорал Донован. "Залезай! Мы их задержим!"
   Он стоял рядом с Вохой, когда входили последние члены экипажа, стоял, загораживая шлюз стеной из крови и железа. Сквозь расплывчатое зрение он увидел приближающегося Валдума.
   Она улыбнулась ему, одна тонкая рука провела по медным волосам, другая протянулась в знак мира. Высокая, грациозная и прелестная вне его сознания, она подошла к Доновану, и ее чистый голос зазвенел в его потемневшем сознании.
   Бэзил, ты, по крайней мере, мог бы остаться. Вы могли бы вести нас к звездам.
   - Ты уходи, - простонал Воха.
   Ярость дьявола вспыхнула на ее лице. Она закричала, и копье просвистело с неба и вонзилось в огромную грудь.
   "Воча!" - закричал Донован.
   Донаррианец зарычал и отрубил древко, стоявшее у него между ребрами. Он прокрутил его над головой, и зеленые глаза Вальдумы расширились от страха.
   "Донован!" взревел Wocha, и пусть он летит.
   Он попал в цель, ансан выронил меч и пошатнулся. Он не мог смотреть на сломанную вещь, которая была Валдумой.
   - Босс, вы сейчас же идите домой.
   Воча уложил его в шлюз и захлопнул внешний клапан. Повернувшись, он столкнулся с арзунианцами. Он плохо видел - одного глаза не было, а перед другим была рваная тьма. Меч казался тяжелым в его руке. Но-
   "Уууу!" он взревел и бросился на них.
   Одного он выплюнул, другого растоптал, а третьего подбросил в воздух. Развернувшись, он разрубил голову и размозжил кулаком грудную клетку, а другой разрубил поперек. Его меч сломался, и он схватил двух арзунианцев и размозжил им черепа.
   Они побежали, потом повернулись и убежали от него. И он стоял, глядя, как они уходят, и смеялся. Его смех наполнял город, перекатываясь с его стен, заглушая свист взлетающего корабля и доводя до крови губы. Он вытер рот тыльной стороной ладони, сплюнул и лег.
   - Мы чисты, Бэзил. Хелена прижалась к нему, дрожа в его объятиях, и он не знал, был ли это смех или всхлип в ее горле. "Мы далеко, в безопасности, мы сообщим Солнечной системе, и они навсегда очистят Черную Туманность".
   "Ага." Он протер глаза. - Хотя я сомневаюсь, что флот найдет что-нибудь. Если у этих арзунианцев есть хоть какой-то смысл, они проецируются на разные окраинные планеты, разбегаются и пытаются сойти за безобидных гуманоидов. Но это не имеет значения, я полагаю. Их сила сломлена".
   - И мы вернемся к тебе домой, Бэзил, и соберем вместе Ансу и Терру, заведем дюжину детей и...
   Он кивнул. "Конечно. Конечно."
   Но он не забудет. Зимними ночами, когда звезды были острыми и холодными на звенящем кристально-черном небе, он... выходил и смотрел на них? Или натянуть на себя крышу и дождаться рассвета? Он еще не знал.
   Тем не менее, даже если это было далеко от лучшей из всех возможных вселенных, в ней было достаточно, чтобы человек радовался своему дню.
   Он тихонько присвистнул, чувствуя, как в голове проносятся слова:
   Поднимите свои бокалы высоко,
   поцелуй девушек на прощание,
   (Живи хорошо, мой друг, живи хорошо, живи хорошо)
   ибо мы едем,
   ибо мы едем,
   ибо мы едем в небо Терры! Земное небо! Земное небо!
   Внезапно пришла мысль, что это может быть и песня о товариществе.
   МЕЧНИКИ ВАРНИСА, Джеффри Кобб
   Луны-близнецы парили над красными пустынями Марса и разрушенным городом Кхуа-Лоанис. Ночной ветер вздыхал вокруг хрупких шпилей и шептал в резных решетчатых окнах пустых храмов, а красная пыль делала его похожим на город из меди.
   Было около полуночи, когда до города донесся далекий грохот мчащихся копыт, и вскоре всадники ворвались под древние ворота. Тарн, лорд-воин Лоаниса, опередив своих преследователей всего на двадцать ярдов, устало понял, что его отрыв сокращается, и жестоко пронзил чешуйчатые бока своего шестиногого воркла шпорами. Верный зверь издал тихий крик отчаяния, пытаясь подчиниться, но потерпел неудачу.
   Перед Тарном в большом двойном седле сидела Лени-тал-Лоанис, Королевская Леди Марса, с непринужденной грацией верхом на неуклюжем животном, наклоняясь вперед вдоль его изогнутой шеи, чтобы шептать быстрые слова ободрения в его приплюснутые уши. Затем она легла спиной на бронированный сундук Тарна и повернула к нему свое прекрасное лицо, раскрасневшееся и живое от волнения погони, янтарные глаза пылали любовью к своему странному герою из-за пределов времени и пространства.
   - Мы еще победим в этой гонке, мой Тарн, - воскликнула она. "Вон там, за этой аркой, находится Храм Живого Пара, и, оказавшись там, мы сможем бросить вызов всем полчищам Варниса!" Глядя на ее неземную красоту, на тонкие изгибы шеи, груди и бедра, которые открывались, когда ветер рвал ее скудную одежду, Тарн знал, что даже если мечники Варниса сразят его, его странная одиссея не закончится. напрасно.
   Но девушка правильно рассчитала расстояние, и Тарн остановил своих фыркающих ворклов, скользя и вставая на дыбы, у огромных дверей Храма, как раз в тот момент, когда Мечники достигли внешней арки и столпились там борющейся, ругающейся массой. Через несколько секунд они разобрались и хлынули через двор, но задержка дала Тарну время, чтобы спешиться и встать в один из больших дверных проемов. Он знал, что если он сможет продержаться несколько мгновений, пока Лени-тал-Лоанис откроет дверь, то тайна Живого пара станет их собственностью, а вместе с ней и владение всеми землями Лоаниса.
   Мечники сначала попытались сбить его, но дверной проем был таким узким и глубоким, что Тарну стоило только вонзить острие меча вверх в горло первого воркла и отпрыгнуть назад, когда умирающий зверь упал. Его всадник был оглушен падением, и Торн вскочил на мертвое животное и без сожаления обезглавил несчастного мечника. Осталось десять его врагов, и теперь они шли на него пешком, но ограничивающий дверной проем не позволял им атаковать более четырех в ряд, а возвышенное положение Тарна на огромном трупе давало ему необходимое преимущество. Теперь в его венах струился огонь битвы, и он скалил зубы и смеялся им в лицо, а его покрасневший меч плел узор холодной смерти, мимо которого никто не мог пройти.
   Лехни-тал-Лоанис, быстро проведя прохладными пальцами по бронзовой ямке двери, нашла радиационный замок и вставила в гнездо светящееся переливчатое кольцо на большом пальце, всхлипнула от облегчения, услышав, как падают скрытые тумблеры. С мучительной медлительностью древний механизм стал открывать дверь; Вскоре Тарн услышал ясный голос девушки сквозь лязг стали: "Внутри, мой Тарн, тайна Живого пара - наша!"
   Но Тарн, когда четверо его противников уже мертвы, а семеро должны уйти, не мог отступить со своей позиции на вершине мертвого воркла, не рискуя быть убитым, и Лени-тал-Лоанис, быстро сообразив это, вскочил рядом. его, обнажив собственный клинок и воскликнув: "Ай, любовь моя! Я буду твоей левой рукой!"
   Теперь холодная рука поражения сжала сердца мечников Варниса: еще двое, трое, четверо из них смешали свою кровь с красной пылью двора, когда Тарн и его боевая принцесса взмахнули своими безжалостными клинками в идеальном унисоне. Казалось, ничто не могло помешать им теперь завладеть таинственной тайной Живого пара, но они не считались с предательством одного из оставшихся мечников. Отскочив назад от конфликта, он с отвращением швырнул свой меч на землю. - Ой, черт с ним! - проворчал он и, отстегнув протонную пушку от пояса, взорвал Лени-тал-Лоанис и ее Лорда-Воина с лица земли обжигающим энергетическим лучом.
   ЛУННАЯ СОБАКА, с картины Артура Кларка
   Когда я услышал бешеный лай Лайки, моей первой реакцией было раздражение. Я перевернулся на своей койке и сонно пробормотал: "Заткнись, глупая сука". Эта мечтательная интерлюдия длилась всего доли секунды. Затем вернулось сознание, а вместе с ним и страх. Страх одиночества и страх безумия.
   На мгновение я не осмелился открыть глаза. Я боялся того, что мог увидеть. Разум подсказывал мне, что на этот мир еще не ступала нога собаки, что Лайку отделяли от меня четверть миллиона миль пространства и, что еще более безвозвратно, пять лет времени.
   "Ты приснился, - сердито сказал я себе. "Хватит быть дураком - открой глаза! Вы ничего не увидите, кроме свечения краски на стенах.
   Это было правильно, конечно. Крошечная каюта была пуста, дверь плотно закрыта. Я остался наедине со своими воспоминаниями, охваченный трансцендентной грустью, которая часто приходит, когда какой-нибудь светлый сон растворяется в унылой реальности. Чувство утраты было таким опустошительным, что мне захотелось снова заснуть.
   Хорошо, что я этого не сделал, потому что в тот момент сон был бы смертью. Но я не знал этого еще пять секунд, и в течение этой вечности я снова был на Земле, ища утешения в незабытом прошлом.
   * * * *
   Никто так и не узнал о происхождении Лайки, хотя сотрудники обсерватории сделали несколько запросов, а я разместил несколько объявлений в газетах Пасадены. Я нашел ее, потерянный и одинокий комочек пуха, сбившейся в кучу у обочины одним летним вечером, когда я подъезжал к Паломару. Хотя я никогда не любил собак, да и вообще любых животных, было невозможно бросить это беспомощное маленькое создание на милость проезжающих машин. С некоторыми сомнениями, пожалев, что у меня не было пары перчаток, я поднял ее и бросил в багажное отделение. Я не собирался рисковать обивкой своего нового Вика 92 года и чувствовал, что она мало что может там повредить. В этом я был не совсем прав.
   Припарковав машину у Монастыря - дома астрономов, где мне предстояло жить следующую неделю, - я без особого энтузиазма осмотрел свою находку. Я собирался передать щенка дворнику. Но потом оно заскулило и открыло глаза. В них было такое выражение беспомощной доверчивости, что - ну, я сохранил его.
   Иногда я сожалел об этом решении. Но никогда надолго.
   Я понятия не имел, сколько проблем может причинить растущая собака, преднамеренно или иначе. Мои счета за уборку и ремонт выросли. Я никогда не мог быть уверен, что найду нетронутую пару носков или непрожеванный экземпляр "Астрофизического журнала". Но в конце концов Лайка была обучена как дома, так и в обсерватории; она, должно быть, была единственной собакой, которую когда-либо пускали внутрь 200-дюймового купола. Она могла часами тихо лежать в тени, пока я наверху в клетке делала поправки, вполне довольная тем, что время от времени она могла слышать мой голос. Другие астрономы тоже полюбили ее (имя ей предложил старый доктор Андерсон), но с самого начала она была моей собакой. Она не будет подчиняться никому другому. Не то чтобы она всегда меня слушалась.
   Она была красивым животным, примерно на 95% эльзасским. Думаю, именно эти недостающие 5% и привели к тому, что ее бросили. (Я все еще чувствую прилив гнева, когда думаю об этом, но поскольку я никогда не узнаю фактов, я могу сделать поспешные выводы.) Если не считать двух темных пятен над глазами, большая часть ее тела была дымчато-серой. Ее пальто было мягким, как шелк. Когда ее уши были навострены, она выглядела невероятно умной и бдительной. Иногда я обсуждал с коллегами спектральные типы или звездную эволюцию, и было трудно поверить, что она нас не понимает.
   Даже теперь я не могу понять, почему она так привязалась ко мне, ведь у меня очень мало друзей среди людей. Тем не менее, когда я возвращался в обсерваторию после перерыва, она приходила почти в бешенство от восторга, подпрыгивая на задних лапах и кладя лапы мне на плечи, до которых она могла довольно легко дотянуться, издавая при этом тихий писк радости, который казался очень неуместно от такой большой собаки. Я ненавидел оставлять ее больше, чем на несколько дней подряд. Я не мог взять ее с собой в зарубежные поездки, но она сопровождала меня в большинстве моих коротких поездок.
   Она была со мной, когда я ехал на север, чтобы посетить злополучный семинар в Беркли.
   * * * *
   Она была очень хорошей компанией в долгой поездке.
   Мы остановились у университетских знакомых на Телеграф-Хилл; они отнеслись к этому вежливо, но явно не ждали появления монстра в доме. Однако я заверил их, что Лайка никогда не доставляла ни малейших хлопот. Довольно неохотно они разрешили ей спать в гостиной. - Вам не нужно беспокоиться о грабителях сегодня вечером, - сказал я.
   - У нас в Беркли их нет, - довольно холодно ответили они.
   Посреди ночи казалось, что они ошиблись.
   Я проснулся от истерического, пронзительного лая Лайки, который я слышал только один раз, когда она впервые увидела корову и не знала, что с ней делать. Выругавшись, я сбросил простыни и, спотыкаясь, вышел в темноту незнакомого дома. Моей главной мыслью было заставить Лайку замолчать до того, как она разбудит моих хозяев, при условии, что еще не слишком поздно. Если бы здесь был незваный гость, он бы уже наверняка убежал. В самом деле, я скорее надеялся, что он имел.
   На мгновение я постоял рядом с выключателем наверху лестницы, раздумывая, бросить ли его. Тогда я зарычал: "Заткнись, Лайка!" и раздраженно залил это место светом.
   Она отчаянно царапала дверь, время от времени останавливаясь, чтобы издать этот истерический визг. - Если хочешь уйти, - сердито сказал я, - не нужно всей этой суеты. Я спустился и выстрелил в болт. Она взлетела в ночь, как ракета.
   Было очень тихо и тихо, убывающая луна изо всех сил старалась пробиться сквозь туман Сан-Франциско. Я стоял в светящейся дымке, глядя через воду на огни города, ожидая, когда вернется Лайка, чтобы я мог ее наказать как следует. Я все еще ждал, когда во второй раз за двадцатый век разлом Сан-Андреас пробудился ото сна.
   Как ни странно, сначала я не испугался.
   Я помню, что две мысли промелькнули у меня в голове за мгновение до того, как я осознал опасность. Конечно, сказал я себе, геофизики могли бы предупредить нас. И тут я поймал себя на том, что с большим удивлением подумал: "Я понятия не имел, что землетрясения производят столько шума!"
   Примерно тогда же я понял, что это не обычное землетрясение.
   Что было потом, я предпочел бы забыть. Красный Крест не забирал меня до позднего утра следующего дня, потому что я отказался оставить Лайку. Глядя на разрушенный дом с телами моих друзей, я знал, что обязан ей жизнью; но нельзя было ожидать, что пилоты вертолетов поймут это, и я не могу винить их за то, что они думали, что я сошел с ума, как и многие другие, которых они нашли блуждающими среди костров и обломков.
   * * * *
   После этого, я думаю, мы никогда не расставались больше, чем на несколько часов. Мне говорили - и я вполне могу в это поверить, - что я становился все менее и менее заинтересованным в человеческом обществе, не будучи активно асоциальным или человеконенавистническим. Между ними звезды и Лайка удовлетворяли все мои потребности. Мы вместе совершали долгие прогулки по горам; это было самое счастливое время, которое я когда-либо знал.
   Был только один недостаток. Я знал, хотя Лайка и не знала, как скоро это должно закончиться.
   Мы планировали переезд более десяти лет. Еще в 1960-х годах стало понятно, что Земля не место для астрономической обсерватории. Даже маленькие пилотные инструменты на Луне намного превзошли все телескопы, всматривающиеся сквозь мрак и дымку земной атмосферы. История Маунт Уилсон, Паломар, Гринвич и других великих имен подходила к концу. Их по-прежнему будут использовать в учебных целях, но граница исследований должна выйти в космос.
   Мне пришлось двигаться вместе с ним. Действительно, мне уже предложили должность заместителя директора Фарсайдской обсерватории. Через несколько месяцев я мог надеяться решить проблемы, над которыми работал годами. Вне атмосферы я был бы подобен слепому, внезапно прозревшему.
   Брать с собой Лайку, конечно, было совершенно невозможно. Единственными животными на Луне были животные, необходимые для экспериментальных целей. Возможно, пройдет еще одно поколение, прежде чем разрешат заводить домашних животных, и даже тогда будет стоить целое состояние, чтобы привезти их туда и сохранить в них жизнь. Чтобы обеспечить Лайку ее обычными двумя фунтами мяса в день, потребовалось бы в несколько раз больше моей вполне приличной зарплаты.
   Выбор был прост и ясен. Я мог бы остаться на Земле и отказаться от своей карьеры. Или я мог бы отправиться на Луну и бросить Лайку.
   В конце концов, она была всего лишь собакой.
   Через дюжину лет она умрет, а я достигну пика своей профессии. Ни один здравомыслящий человек не стал бы колебаться по этому поводу. И все же я колебался, и если вы до сих пор не понимаете, почему, то никакие мои дальнейшие слова не помогут.
   В конце концов, я оставил все как есть. Вплоть до той недели, когда я должен был уехать, я еще не строил планов на Лайку. Когда доктор Андерсон вызвалась позаботиться о ней, я тупо согласился, почти не сказав ни слова благодарности. Старый физик и его жена всегда любили ее, и я боюсь, что они сочли меня равнодушным и бессердечным. Правда была прямо противоположной.
   Мы пошли еще на одну прогулку вместе по холмам; затем я молча передал ее Андерсонам и больше ее не видел.
   * * * *
   Взлет был отложен почти на двадцать четыре часа, пока мощная вспышка бури не очистила орбиту Земли. Несмотря на это, пояса Ван Аллена были все еще настолько активны, что нам пришлось выйти через Северный полярный разрыв.
   Это был жалкий полет. Помимо обычных проблем с невесомостью, мы все были накачаны антирадиационными препаратами. Корабль уже был над Дальней стороной, прежде чем я заинтересовался происходящим, поэтому я пропустил вид Земли, опускающейся за горизонт. И я не очень сожалел. Мне не нужны были напоминания, и я намеревался думать только о будущем. И все же я не мог избавиться от этого чувства вины; Я бросил того, кто любил меня и доверял мне, и был не лучше тех, кто бросил Лайку, когда она была щенком, на пыльной дороге в Паломар.
   Известие о ее смерти дошло до меня через месяц.
   Не было никакой причины, которую кто-либо знал; Андерсоны сделали все, что могли, и были очень расстроены. Казалось, она просто потеряла интерес к жизни. Какое-то время, я думаю, я делал то же самое; но работа - прекрасное успокоительное, а моя программа только начиналась.
   Хотя я никогда не забывал Лайку, через некоторое время память перестала болеть.
   Тогда почему пять лет спустя оно снова стало преследовать меня на обратной стороне Луны? Я пытался понять причину, когда металлическое здание вокруг меня вздрогнуло, словно от сильного удара.
   Я отреагировал не задумываясь. Я уже застегивал шлем своего спасательного костюма, когда основание соскользнуло, и стена разорвалась с недолгим криком убегающего воздуха. Поскольку я автоматически нажал кнопку общей тревоги, мы потеряли только двух человек, несмотря на то, что толчок - самый сильный из когда-либо зарегистрированных на Дальней стороне - расколол все три герметичных купола обсерватории.
   Вряд ли мне нужно говорить, что я не верю в сверхъестественное. Все произошедшее имеет вполне рациональное объяснение, очевидное для любого человека, хоть немного знакомого с психологией. Во время второго землетрясения в Сан-Франциско Лайка была не единственной собакой, которая почувствовала приближение бедствия. Сообщалось о многих таких случаях. А на Дальней стороне мои собственные воспоминания, должно быть, дали мне повышенное сознание, когда мое никогда не спящее подсознание уловило первые слабые вибрации Луны.
   Человеческий разум имеет странные и запутанные способы заниматься своими делами. Оно знало сигнал, который быстрее всего подтолкнет меня к осознанию опасности. В этом нет ничего большего, чем это; хотя в некотором смысле можно сказать, что Лайка будила меня в обоих случаях, в этом нет никакой тайны, никакого чудесного предупреждения через пропасть, которую ни человек, ни собака никогда не смогут преодолеть.
   В этом я уверен, если я в чем-нибудь уверен.
   Но иногда я просыпаюсь сейчас, в тишине луны, и мне хочется, чтобы сон продлился еще несколько секунд, чтобы я мог еще раз взглянуть в эти светящиеся карие глаза, полные бескорыстной, нетребовательной любви, которую я не найти больше нигде в этом мире, или в любом другом.
   ПОЧЕМУ Я УШЕЛ ОТ ГАРРИ ВСЕ НОЧЬ ГАМБУРГЕРЫ Лоуренс Уотт-Эванс
   "У Гарри" было хорошим местом - возможно, до сих пор им остается. Я не возвращался в последнее время. Это в паре миль от шоссе I-79, в нескольких съездах к северу от Чарльстона, недалеко от места под названием Саттон. Раньше они вели довольно честный бизнес, пока они не закончили строительство межштатной автомагистрали из Чарльстона и не сделали выгодным открытие нескольких закусочных быстрого питания прямо рядом с клеверным листом; после этого никто не хотел ехать лишние мили к Гарри. Люди обычно задавались вопросом, сколько лет Гарри оставался в бизнесе на самом деле, но он справился и без торговли между штатами. Я узнал об этом, когда работал там.
   Почему я работал там, а не в одной из забегаловок? Потому что мои предки жили в маленьком домике прямо за углом от дома Гарри, в глуши - не в самом Саттоне, а прямо там, на дороге. Вокруг не было ничего, кроме нашего дома и дома Гарри. Он жил за своим рестораном. Это было единственное место, до которого я мог дойти меньше чем за час, а машины у меня не было.
   Это было, когда мне было шестнадцать. Мне нужна была работа, потому что мой отец снова остался без работы, и если я собирался что-то делать, мне нужны были собственные деньги. Мама не возражала против того, чтобы я использовал ее машину - лишь бы она возвращалась с полным баком бензина и я не задерживал ее слишком долго. Таково было правило. Так что мне нужно было немного поработать, а ночные гамбургеры Гарри были единственным заведением в пределах пешей досягаемости. Гарри сказал, что у него есть вся необходимая помощь - два повара и два человека за прилавком, кроме него самого. Остальные работали днями, по два в смену, а Гарри всю ночь занимался в одиночестве. Я там немного потусовался, так как больше мне было негде, и это выглядело довольно легкой работой - дел почти не было, а эти ребята в основном сидели и рассказывали пошлые шуточки. Так что я решил, что это было идеально.
   Гарри, однако, сказал, что ему не нужна помощь.
   Я подумал, что, возможно, так оно и есть, но я не собирался позволять логике удерживать меня от вождения машины моей матери. Я серьезно попрошайничал, и после того, как я сделал его жизнь невыносимой на неделю или две, Гарри сказал, что рискнет и даст мне шанс, работая в ночную смену, с полуночи до восьми утра, в качестве его прилавка, помощника официанта, помощника официанта. и дворник в одном лице.
   Я уговорила его сократить время до 7:30, чтобы я могла успеть в школу, и мы заключили сделку. Я сам не особо заботился о школе, но мои родители хотели, чтобы я пошел, и это было хорошее место, чтобы увидеть моих друзей, понимаете? Знакомства с девушками и так далее.
   Так что я начал работать у Гарри по ночам. Я появился в полночь в первую ночь, и Гарри подарил мне фартук и маленькую шляпу, как что-то из закусочной в старом фильме, такие же, как он носил сам. Я должна была обслуживать столы и убирать, а не готовить, поэтому я не знаю, почему он хотел, чтобы я их надела, но он дал их мне, а мне нужны были деньги, так что я надела их и сделала вид, что не Я не заметил, что фартук был весь залит жиром и пах так, будто несколько недель назад на нем умерло что-то ужасное. А Гарри - забавный старичок, всегда выглядел на пятьдесят, сколько я себя помню. Никогда не молод, но и никогда не старею, понимаете? Некоторые люди делают это, просто кажется, что они продолжаются вечно. Так или иначе, он показал мне, где все находится на кухне и в задней комнате, сказал мне, чтобы я был занят уборкой всего, что выглядело так, как будто это требовало уборки, и говорил мне снова и снова, как будто он действительно беспокоился, что я собираюсь создать проблемы. , "Не беспокойте клиентов. Просто принимай их заказы, приноси им еду и не беспокой их. Ты понял?"
   - Конечно, - сказал я. "Я понял."
   - Хорошо, - сказал он. - По вечерам к нам приходят забавные ребята, но они хорошие клиенты, большинство из них, так что не лезь ни с кем. Один клиент жалуется, один клиент требует от вас чека, и вы остаетесь без работы, понимаете?
   - Конечно, - сказал я, хотя, должен признать, мне было интересно, что делать, если какой-нибудь скряга сбежит, не заплатив. Я пытался прикинуть, сколько стоит заплатить за еду, чтобы сохранить работу, но с налогами и всем остальным мне стало слишком сложно разобраться, и я решил подождать, пока не придет время, если оно когда-нибудь придет. .
   Потом Гарри вернулся на кухню, а я взяла метлу и немного подметала перед домом, пока не вошла пара дальнобойщиков и не заказала гамбургеры и кофе.
   Поначалу мне было очень неловко, но через некоторое время я освоился. Заходили парни, женщины тоже, по одной-две, и заказывали что-нибудь, и Гарри приготовлял быстрее, чем ты успеешь сказать "сыр", практически, и ели, и вытирали. их рты, и иди используй сортир, и уезжай, и ни один из них не сказал мне ни черта, кроме их приказа, и я не ответил ничего, кроме "Да, сэр" или "Да, мэм, или "Спасибо, приходите еще". Я полагал, что все они были просто дальнобойщиками, которым не нравились заведения быстрого питания.
   Во всяком случае, поначалу так и было, с полуночи до часа час тридцати, но потом все замедлялось. Думаю, к тому времени даже дальнобойщики уже съехали с дорог, или они не хотели уезжать так далеко от межштатной автомагистрали, или все пообедали, или что-то в этом роде. Так или иначе, примерно к двум ночи в ту первую ночь я подумал, что стало ясно, почему Гарри не думал, что ему нужна помощь в эту смену, когда дверь открылась и прозвенел маленький колокольчик.
   Я немного подпрыгнул; этот звонок напугал меня, и я обернулся, но затем я снова повернулся, чтобы посмотреть на Гарри, потому что я видел его краем глаза, понимаете, и у него было такое обеспокоенное выражение лица , а он наблюдал за мной ; он вообще не смотрел на клиента.
   Примерно тогда я понял, что причина, по которой звонок напугал меня, заключалась в том, что я не слышал, чтобы кто-то подъехал, и кто, черт возьми, собирается идти к дому Гарри в два часа ночи в горах Западной Вирджинии? По тому, как Гарри смотрел на меня, я понял, что это, должно быть, один из тех особых клиентов, которых он не хотел, чтобы я отпугивал.
   Так что я обернулся, и там был этот невысокий парень в очень тяжелом пальто, все застегнутое на молнию, сделанное из той блестящей серебристой ткани, которую гонщики носят в рекламе сигарет, понимаете? И на нем были стеганые лыжные штаны из того же материала, с карманами повсюду, и он только что снял капюшон, и на нем были большие толстые очки, как будто он попал в метель, но это был апрель и снега не было уже несколько недель, а на улице было около пятидесяти-шестидесяти градусов.
   Ну, я не хотел дуть, поэтому я сделал вид, что не заметил, я просто сказал: "Здравствуйте, сэр; могу я принять ваш заказ?"
   Он посмотрел на меня смешно и сказал: "Наверное, да".
   - Хочешь увидеть меню? - сказал я, стараясь вести себя как можно лучше - черт, я, наверное, переусердствовал; Я бы позволил дальнобойщикам самим найти себе меню.
   - Наверное, да, - сказал он снова, и я протянул ему меню.
   Он просмотрел его, указал на изображение чизбургера, которое было так же похоже на что-нибудь из гриля Гарри, как Хитрый Сталлоне на меня, и я записал это и вернул бланк обратно Гарри, и он прошипел на меня: "Дон Не беспокой парня!
   Я понял намек и вернулся к подметанию, пока гамбургер не был готов, и когда я передавал тарелку парню, снаружи раздался звук, похожий на выстрел дробовика, и этот зеленый свет вспыхнул в окне, так что я чуть не уронил эту штуку, но я не мог пойти посмотреть, потому что клиент рылся в карманах в поисках денег, чтобы заплатить за бургер.
   - Вы можете заплатить после того, как поели, сэр, - сказал я.
   - Я заплачу первым, - сказал он очень официально. "Возможно, мне нужно будет быстро уйти. Мои деньги здесь могут быть не очень хороши".
   У парня не было никакого акцента, но с этими деньгами я решил, что он иностранец, поэтому я подождал, и он вытащил горсть странных монет, и я сказал ему: "Мне нужно проверить с управляющий делами." Он дал мне монеты, и пока я относил их обратно Гарри и пытался разглядеть в окно, сквозь занавеску, увидеть, откуда идет этот зеленый свет, дверь открылась, и вошли эти три женщины, и где первая парень был весь закутан, как эскимос, на этих людях не было ничего, кроме джинсов. Женщины, помните, и это был только апрель.
   Эй, мне было всего шестнадцать, так что я изо всех сил старалась не пялиться, побежала обратно на кухню и попыталась рассказать Гарри, что происходит, но деньги, зеленый свет и полуголые женщины - все смешалось. и я не имел большого смысла.
   - Я же говорил тебе, что у меня бывают странные клиенты, малыш, - сказал он. "Давайте посмотрим деньги". Я отдал ему монеты, а он сказал: "Ага, эти возьмем", и раздал сдачу - не знаю как, потому что надписи на монетах мне показались русскими, и я не мог сообразить. из того, что любой из них был. Он дал мне сдачу, а затем посмотрел мне в глаза и сказал: "Можешь ли ты справиться с этими женщинами, мальчик? Это часть работы; Я не ожидал их сегодня вечером, но у нас здесь странные люди, я же говорил вам. Как вы думаете, вы можете справиться с этим, не теряя клиентов, или вы хотите закончить и найти другую работу?
   Я действительно хотел эту зарплату; Я стиснул зубы и сказал: "Нет проблем!"
   Когда тебе было шестнадцать, ты когда-нибудь пытался обслуживать столы с шестью голыми сиськами прямо перед тобой? Эти трое смеялись и шутили на каком-то иностранном языке, которого я никогда раньше не слышал, и я думаю, что только одна из них говорила по-английски, потому что она делала все заказы. Мне как-то удалось, и к тому времени, как они ушли, Гарри почти улыбался мне.
   Около четырех все снова замедлилось, и около четырех тридцати или пяти начала стекаться толпа завтракающих, но между двумя и четырьмя посетителями, я думаю, было с полдюжины; Я уже не помню, кто они все были, большинство из них не были такими уж странными, но тот первый маленький парень и три женщины, их я помню. Может быть, некоторые из других тоже были довольно странными, может быть, более странными, чем первый парень, но он был первым , что имеет значение, а затем эти женщины - ну, это действительно произведет впечатление на шестнадцатилетнего парня, ты знаешь? Не то чтобы они были особенно красивы или что-то в этом роде, потому что они были просто женщинами, а я не привык видеть женщин без рубашек.
   Когда я вышел в половине седьмого, я был весь в замешательстве; Я не знал, что, черт возьми, происходит. Я уже начал думать, что, может быть, мне все это показалось.
   Я пошел домой, переоделся и сел на автобус до школы, и, учитывая, что я еще не привык к работе по ночам, устал и думал о школьных занятиях, я был в значительной степени убежден, что все это было каким-то странным сном. Итак, я пришел домой, проспал около одиннадцати, потом встал и снова пошел на работу.
   И, черт возьми, это было почти то же самое, только на этот раз не было полуголых женщин. Сначала появились нормальные дальнобойщики и остальные, затем они исчезли, и начали появляться чудаки.
   В шестнадцать, знаете ли, вы думаете, что можете справиться с чем угодно. По крайней мере, я сделал. Так что я не позволяла клиентам беспокоить меня, даже тем, кто не был похож на человека с самого начала. Гарри привык ко мне, и я действительно облегчил ему жизнь, так что после первых двух недель он почти решил, что могу оставаться здесь столько, сколько захочу.
   И мне понравилось, правда, когда я привык к странным часам. У меня не было много общественной жизни в течение недели, но у меня никогда не было, живя там, где я жил, и я мог позволить себе стильно провести выходные с тем, что Гарри заплатил мне, и чаевыми, которые я получил. Некоторые из этих советов мне пришлось передать ювелирам в Чарльстоне, разные, чтобы никто не заметил, что один парень приносит все эти странные монеты и безделушки, но Гарри дал мне несколько советов - он делал одно и то же в течение многих лет. , за исключением того, что он обошел всех ювелиров в Чарльстоне, Хантингтоне, Уилинге и Вашингтоне, штат Пенсильвания, и был на полпути к Питтсбургу.
   На самом деле было забавно видеть, что там появится и закажет бургер. Я думаю, что моим любимым был парень, который вошел, без машины, без света, без ничего, одетый в этот ярко-синий охотничий жилет с проводами по всему телу, и в этих средневековых трико с тем, что Гарри назвал гульфиком, со снегом и каким-то липким вся его жилетка и волосы липнут, он дрожит, как будто это была Арктика, когда была середина июля. У него под этой жилеткой ползал какой-то зверек, но он не дал мне взглянуть на него; судя по форме выпуклости, это могла быть ласка или что-то в этом роде. У него был самый странный чертов акцент, который вы когда-либо слышали, но он вел себя как дома и делал заказы, не глядя в меню.
   Гарри признался, когда я был там какое-то время, что он полагал, что кто-то еще как-то все испортит для него. Я мог подумать, что схожу с ума, или вызвать полицию, или распустить кучу странных историй, но я этого не делал, и Гарри это ценил.
   Эй, это было легко. Если эти люди не беспокоили Гарри, подумал я, почему они должны беспокоить меня? И никого другого это тоже не касалось. Когда люди спрашивали, я обычно говорил им, что да, у нас поздно ночью в этом месте бывают чудаки, но я никогда не говорил, насколько они чудаки.
   И я никогда не относился к этому так спокойно, как Гарри; Я имею в виду, летающая тарелка на стоянке не заставила бы Гарри моргнуть. Я моргнул, когда мы их получили, - мы моргали, но не очень часто, и мне пришлось очень постараться, чтобы не пялиться на них. У большинства клиентов было больше здравого смысла; если они приходили с чем-то странным, они прятали это в лесу или где-то еще. Но всегда находились те, кого нельзя было беспокоить. Если бы какие-нибудь полицейские когда-либо проезжали мимо и видели эти штуки, я думаю, они не осмелились бы сообщить об этом. Им все равно бы никто не поверил.
   Однажды я спросил Гарри, все ли эти парни пришли из одного места.
   - Будь я проклят, если я знаю, - сказал он. Он никогда не спрашивал, да и не хотел, чтобы я спрашивала.
   Вот только он ошибался, думая, что это отпугнет их. Иногда вы можете сказать, когда кто-то хочет поговорить, и некоторые из этих людей это сделали. Так что я говорил с ними.
   Думаю, мне было семнадцать, когда кто-то рассказал мне, что происходит на самом деле.
   Прежде чем вы зададите глупые вопросы, нет, они не были ни марсианами, ни монстрами из космоса, ни чем-то подобным. На самом деле некоторые из них были из Западной Вирджинии. Только не наша Западная Вирджиния. Вместо этого много разных Западных Вирджиний. То, что писатели-фантасты называют "параллельными мирами". Во всяком случае, это одно имя. Другие измерения, альтернативные реальности, у них было много разных названий.
   Все это имеет смысл, на самом деле. Пара из них объяснила мне это. Видите ли, все, что когда-либо могло произойти за всю историю Вселенной, начиная с Большого Взрыва и до сих пор, произошло - где-то. И каждое возможное различие означает другую вселенную. Не только если бы Наполеон проиграл при Ватерлоо или выиграл, или что бы он здесь не сделал; какое значение имеет Наполеон для Вселенной ? Бетельгейзе плевать на всю Европу, прошлое, настоящее или будущее. Но каждый отдельный атом или частица или что-то еще, когда у него была возможность что-то сделать - разбиться или остаться вместе, или двигаться в одном направлении вместо другого, что угодно - он делал все это, но все в разных вселенных. Они также не разветвлялись - все вселенные всегда были здесь, просто между ними не было никакой разницы, пока не произошло это конкретное событие. А это значит, что есть миллионы и миллионы одинаковых вселенных, в которых еще не произошли различия. Существует бесконечное количество вселенных, более того, бесконечность бесконечностей. Я имею в виду, вы не можете этого понять; если вы думаете, что вы близки, то умножьте это в несколько миллионов раз. Все там.
   А это значит, что во многих из этих вселенных люди поняли, как путешествовать из одной в другую. По-видимому, это не так сложно; есть много разных способов сделать это, поэтому у нас есть все, от парней в уличной одежде до людей в скафандрах и летающих тарелках.
   Но есть в этом одна особенность - при бесконечном количестве вселенных, я имею в виду действительно бесконечном, как вы можете найти хотя бы одну? Особенно в первый раз? Факт в том, что вы не можете. Это просто невозможно. Итак, исследователи уходят, но не возвращаются. Может быть, если бы кто - то вернулся, они могли бы посмотреть, что они сделали и куда это их привело, и понять, как измерять и прицеливаться и все такое, но, насколько известно всем, с кем я разговаривал, никто никогда этого не делал. Это. Когда вы выходите, все, вы там. Вы можете продолжать прыгать из одного мира в другой, а можете поселиться в нем навсегда, но, как говорится в книгах, вы действительно не можете снова вернуться домой. Возможно, вы сможете подобраться поближе - один из способов, которым я многое узнал, был в обмен на то, что я рассказал этому бедному старому старикашке много о мире за пределами Гарри. Он был очень доволен, когда я рассказывал о том, что видел по телевизору, и называл всех президентов, которых только мог вспомнить, но потом он спросил меня что-то о какой-то религии, о которой я никогда не слышал, к которой, по его словам, он принадлежал. , а когда я сказал, что никогда о нем не слышал, он чуть не сломался. Я думаю, он искал мир, похожий на его собственный, а наш был, знаете ли, близок, но недостаточно близок. Он сказал что-то о том, что он назвал "принципом случайного блуждания": если вы будете бродить наугад, вы продолжите возвращаться близко к тому, с чего начали, но ваши ноги никогда не окажутся точно в исходном месте, они всегда будут стоять на месте. немного отклонился в ту или иную сторону.
   Итак, миллионы этих людей дрейфуют из мира в мир в поисках того, что они ищут, иногда миллионы из них также идентичны друг другу, и они сталкиваются друг с другом. Они знают, что искать, см. Поэтому они обмениваются информацией, и некоторые из них говорят мне, что работают над выяснением того, как на самом деле ориентироваться во всем, что они делают, и они уже кое-что поняли, так что они могут немного управлять.
   Однажды я вслух поинтересовался, почему так много их появляется у Гарри, и эта женщина с серо-голубой кожей - из-за какого-то лекарства, как она мне сказала, - попыталась объяснить это. Западная Вирджиния - одно из лучших мест для путешествий между мирами, особенно в горах вокруг Саттона, потому что это довольно центральное место для восточной части Северной Америки, но там ничего нет. Я имею в виду, что нет ни больших городов, ни больших военных баз, ни чего-то подобного, так что, если будет атомная война или что-то в этом роде - а атомных войн, или войн с еще худшим оружием, в разных мирах, по-видимому, было много . - вряд ли кто-то забросит ракеты в Саттоне, Западная Вирджиния. Даже в тех реалиях, где европейцы так и не нашли Америку, а города строят китайцы или кто-то еще, нет никаких причин строить что-либо рядом с Саттоном. И есть кое-что, что делает его легким для путешествий между мирами; Я не последовал объяснению. Она сказала что-то о магнитном поле Земли, но я не понял, было ли это частью объяснения или просто каким-то сравнением.
   В горах и лесах тоже легко спрятаться, поэтому это лучше, чем где-нибудь в пустыне.
   В любом случае, в окрестностях Саттона довольно безопасно и легко путешествовать между мирами, как это делают многие люди.
   Странная вещь, однако, заключается в том, что по какой-то причине, которая никому не казалась очень ясной, Гарри или что-то в этом роде находится примерно в одном и том же месте в миллионах разных реальностей. Более миллионов; бесконечности, на самом деле. Это не всегда именно ночные гамбургеры Гарри; например, один клиент продолжал звонить Гарри Салу. Тем не менее, это там , или что-то в этом роде, и одна вещь, которая, похоже, не сильно изменится, это то, что путешественники могут есть там, не вызывая проблем. Ходят слухи, что у Гарри хорошее, тихое место с приличными гамбургерами, где их никто ни о чем не докучает, и они могут расплачиваться золотом или серебром, если у них нет местных денег, или товарами, или чем угодно еще. есть то, что Гарри может использовать. Его легко найти, потому что он находится во многих вселенных, относительно - как я уже сказал, эта небольшая область не сильно варьируется от вселенной к вселенной, если только вы не начнете перемещаться на большие расстояния. А может и не просто найти, но можно найти. Один парень сказал мне, что Гарри, кажется, находится в большем количестве вселенных, чем в Вашингтоне, округ Колумбия. Он даже видел одного из моих двойников раньше, в последний раз, когда заходил, и он думал, что, возможно, действительно вернулся в то же самое место, пока я не поклялся, что я никогда не видел его раньше. У него были такие забавные глаза, так что я был уверен, что запомнил его.
   На самом деле мы никогда не получали повторных заказов из других миров, понимаете, ни разу, ни разу; никто никогда не мог найти путь обратно именно в наш мир. Мы получили людей, которые слышали о Гарри от других людей в какой-то другой реальности. О, может быть, это был не совсем тот Гарри, о котором они слышали, но они слышали, что обычно есть хорошее место, где можно поесть и обменяться историями об этом месте.
   Это странная мысль, знаете ли, что каждый раз, когда я подаю кому-то гамбургер, миллиарды из меня подают гамбургеры миллионам других - и не все они одинаковые.
   Поэтому они приходят к Гарри поесть, обмениваются информацией друг с другом там или на стоянке, отдыхают от того, что делают.
   Они приходили туда и говорили со мной обо всех этих других вселенных, а мне было семнадцать лет, чувак. Это было похоже на те рекламные объявления о приеме на работу в ВМФ по телевизору, посмотри мир - за исключением того, что там было повидать миры , все, а не какой-то один. Я слушал все, что говорили эти ребята. Я слышал, как они говорили о мирах, где цеппелины обстреливали Цинциннати во время Третьей мировой войны, о местах, где динозавры никогда не вымирали, а млекопитающие никогда не развивались выше крыс, о городах, построенных из цветного стекла или вырытых на многие мили под землей, о мирах, где все люди были мертвы, или все женщины, или и те и другие, от биологической войны. Любую историю, которую вы когда-либо слышали, все, что вы когда-либо читали, эти ребята могли превзойти. Миры, где за разговор вслух можно было получить смертную казнь - не за то, что ты сказал, а за то, что сказал что- то вслух. Миры с космическими кораблями, ведущими войну против Арктура. Красивые женщины, странные места, все, что вы когда-либо могли желать, где- то там , но это может занять целую вечность, чтобы найти это.
   Я слушал эти истории месяцами. Я закончил среднюю школу, но у меня не было никакой возможности поступить в колледж, поэтому я просто остался с Гарри - в любом случае, это платило достаточно, чтобы жить дальше. Я разговаривал с теми людьми из других миров, даже забирался внутрь некоторых из их кораблей, или машин времени, или как вы их называете, и думал о том, как здорово было бы просто скитаться из мира в мир. Каждый раз, когда вам не нравится, как идут дела, просто хлопайте! И весь мир другой! Я мог бы быть белым богом для индейцев в мире, где европейцы и азиаты никогда не добрались до Америки, подумал я, или найти мир, где машины делают всю работу, а люди просто отдыхают и веселятся.
   Когда наступил мой восемнадцатый день рождения, а у меня не было никаких признаков того, что я когда-нибудь уеду из Западной Вирджинии, я начал серьезно об этом думать, понимаете? Я стал расспрашивать клиентов об этом. Многие из них говорили мне не быть глупым; многие просто не стали бы говорить об этом. Некоторые, однако, некоторые из них думали, что это была отличная идея.
   Был один парень, в эту ночь - ну, во-первых, это был сентябрь, но все равно было жарко, как в середине лета, даже посреди ночи. Большинство моих друзей ушли - они ушли в колледж, или устроились куда-то на работу, или вышли замуж, или, может быть, двое из трех. Мой папа много пил. Остальные дети вернулись в школу. Я стал спать днями, с восьми утра до четырех часов дня, вместо вечеров. У Гарри сломался кондиционер, и мне очень хотелось просто бросить все это и найти для себя лучший мир. Поэтому, когда я услышал, как эти два парня говорили за одним столиком о том, есть ли у одного из них лишнее место в машине, я как бы прислушивался, когда мог, когда не приносил гамбургеры и кока-колу.
   Так вот, одного из этих двоих я уже видел раньше - он заходил очень часто с тех пор, как я начал работать у Гарри. Он выглядел как обычный парень, но он приходил около трех часов ночи и разговаривал с чудиками, как будто они все были старыми приятелями, так что я подумал, что он должен был быть из какого-то другого мира, даже если он остался в нашем сейчас. . Он появлялся каждую ночь в течение недели или двух, затем исчезал на месяцы, а затем снова начинал появляться, и я как бы задавалась вопросом, мог ли он решить проблему с навигацией, о которой говорили все эти люди. Но потом я подумал, что, наверное, нет, либо он перестал прыгать из одного мира в другой, либо это была просто кучка параллельных людей, и, вероятно, это был вообще не один и тот же парень, на самом деле. Обычно, когда это случалось, мы получали по двое или трое за раз, похожие на однояйцевых близнецов или что-то в этом роде, но каждый раз был только один этот парень, так что я подумал, как я уже сказал, либо он не вообще менял миры, или он понял, как ориентироваться лучше, чем кто-либо другой, или что-то в этом роде.
   Парень, с которым он разговаривал, был новичком; Я никогда не видел его раньше. Он был большим, может, шести-четырех дюймов, и тяжелым. Он пришел во время тряски снега и смазал какой-то пластиковый комбинезон, широко мне ухмыльнулся и заказал два самых больших гамбургера Гарри со всем. Пять минут спустя постоянный посетитель сел напротив него за стол, и теперь он говорил завсегдатаям, что на его корабле достаточно места для всего, что кто-то может захотеть, чтобы он перевез через время.
   Я решил, что это мой шанс, поэтому, принеся гамбургеры, я сказал что-то очень вежливое, например: "Извините, сэр, но я не мог не услышать. Как думаешь, у тебя найдется место для пассажира?
   Большой парень рассмеялся и сказал: "Конечно, малыш! Я как раз говорил Джо, что могу перевезти его и весь его груз, и для вас тоже найдется место, если вы сможете оправдать мои усилия!
   Я сказал: "У меня есть деньги; Я копил. Что для этого нужно?"
   Большой парень снова широко мне улыбнулся, но, прежде чем он успел что-то сказать, Джо прервал его.
   - Сид, - сказал он, - не мог бы ты извинить меня на минутку? Я хочу поговорить с этим молодым парнем минутку, прежде чем он совершит большую ошибку.
   Большой парень, Сид, сказал: "Конечно, конечно, я не возражаю". Итак, Джо встал и крикнул Гарри: "Хорошо, если я одолжу вашего кассиршу на несколько минут?"
   Гарри крикнул в ответ, что все в порядке. Я не знал, что, черт возьми, происходит, но я пошел, и мы вдвоем подошли к машине этого парня, чтобы поговорить.
   И это действительно была машина - старый фордовский фургон. Он был сделан по индивидуальному заказу, с бархатными и пузырчатыми окнами и прочим, а в задней части было свалено много вещей, снаряжение для кемпинга, одежда и прочее, но никаких признаков машин или чего-то подобного. Я все еще не был уверен, знаете ли, потому что некоторые из этих парней действительно хорошо маскировали свои корабли, или машины времени, или что-то еще, но он действительно выглядел как обычный фургон, и Джо сказал, что это был именно он. Он сел на водительское сиденье, а я на пассажирское, и мы развернулись лицом друг к другу.
   - Итак, - сказал он. "Вы знаете, кто все эти люди? Я имею в виду таких, как Сид?
   - Конечно, - сказал я. "Они из других измерений, параллельных миров и тому подобное".
   Он откинулся назад, пристально посмотрел на меня и сказал: "Знаешь, да? Знаете ли вы, что никто из них никогда не сможет вернуться домой?
   - Да, я знал это, - сказал я ему, ведя себя довольно самоуверенно.
   - И ты все еще хочешь отправиться с Сидом в другие вселенные? Даже если ты знаешь, что больше никогда не вернешься домой в эту вселенную?
   - Верно, мистер, - сказал я ему. "Я устал от этого. У меня здесь ничего нет, кроме никчемной работы в закусочной; Я хочу увидеть кое-что из того, о чем говорят эти люди, а не просто услышать об этом".
   - Ты хочешь увидеть чудеса и чудеса, а?
   "Да!"
   "Вы хотите увидеть здания высотой в сто этажей? Города странных храмов? Океаны шириной в тысячи миль? Горы высотой в несколько миль? Прерии, и города, и странные животные, и незнакомые люди?
   Ну, это было именно то, что я хотел, лучше, чем я мог бы сказать это сам. - Да, - сказал я. - Вы поняли, мистер.
   - Ты прожил здесь всю свою жизнь?
   - Ты имеешь в виду этот мир? Конечно, у меня есть."
   - Нет, я имел в виду здесь, в Саттоне. Вы прожили здесь всю свою жизнь?
   - Ну да, - признал я. "Вот-вот".
   Он сел вперед и сложил руки вместе, и его голос стал напряженным, как будто он хотел произвести на меня впечатление тем, насколько он серьезен. "Малыш, - сказал он, - я ничуть не виню тебя за то, что ты хочешь чего-то другого; Я уж точно не хотел бы провести всю свою жизнь в этих холмах. Но вы идете об этом неправильно. Ты не хочешь связываться с Сидом.
   "Ах, да?" Я сказал. "Почему бы и нет? Я должен построить свою собственную машину? Черт, я даже не могу починить мамин карбюратор".
   - Нет, я не это имел в виду. Но, парень, ты можешь увидеть эти здания высотой в тысячу футов в Нью-Йорке или в Чикаго. У вас есть океаны здесь, в вашем собственном мире, такие же хорошие, как и все, что вы найдете где угодно. У вас есть и горы, и моря, и прерии, и все остальное. Я нахожусь в вашем мире уже восемь лет, время от времени заглядывая сюда, к Гарри, чтобы узнать, не придумал ли кто-нибудь, как управлять в не-пространстве и доставить меня домой, и это чертовски большое и интересное место.
   "Но, - сказал я, - как насчет космических кораблей и..."
   Он прервал меня и сказал: "Хочешь посмотреть космические корабли? Вы едете во Флориду и смотрите запуск шаттла. Чувак, это космический корабль. Он может не отправиться в другие миры, но это космический корабль. Хочешь странных животных? Вы едете в Австралию или Бразилию. Вам нужны странные люди? Отправляйтесь в Нью-Йорк или Лос-Анджелес, или почти куда угодно. Вы хотите город, вырезанный из вершины горы? Кажется, в Перу это называется Мачу-Пикчу. Вы хотите древние, таинственные руины? Они повсюду в Греции, Италии и Северной Африке. Странные храмы? Посетите Индию; предполагается, что только в Бенаресе более тысячи храмов. Посмотрите Ангкор-Ват или пирамиды - не только египетские, но и майяские. И самое замечательное во всех этих местах, малыш, это то, что потом, если ты захочешь, ты можешь вернуться домой. Вы не должны , но вы можете . Кто знает? Вы можете скучать по дому в один прекрасный день. Большинство людей так и делают. Я сделал. Чертовски жаль, что я больше не видел свой собственный мир, прежде чем вызвался попробовать любой другой".
   Я какое-то время смотрел на него. - Не знаю, - сказал я. Я имею в виду, мне казалось так легко просто запрыгнуть в машину Сида и исчезнуть навсегда, подумал я, но Нью-Йорк был в пятистах милях от меня, и тогда я понял, насколько это было глупо.
   - Эй, - сказал он, - не забудь, если ты решишь, что я ошибался, ты всегда можешь вернуться к Гарри и прокатиться с кем-нибудь. Это будет не Сид, он уйдет навсегда, но ты найдешь кого-нибудь. Большинство странствующих по миру одиноки, малыш; они оставили позади всех, кого когда-либо знали. У вас не будет проблем с подвозом.
   Что ж, это решило все, потому что, знаете, он был явно прав в этом, как только я об этом подумал. Я так ему и сказал.
   "Очень хорошо!" он сказал. - А теперь иди собирай свои вещи и извиняйся перед Гарри и все такое, а я подвезу тебя до Питтсбурга. У тебя есть деньги, чтобы путешествовать оттуда, верно? Эти идиоты до сих пор не научились рулить, так что я возвращаюсь домой - не в свой настоящий дом, а туда, где я живу в вашем мире, - и я был бы не против пассажира. И он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ, и нам пришлось ждать, пока банк не откроется на следующее утро, но он не особо возражал. Всю дорогу до Питтсбурга он пел эти гимны и военные песни из своего родного мира, где в двадцатых годах прошлого века была вторая гражданская война из-за того, что какой-то проповедник-фундаменталист пытался свергнуть Конституцию и установить церковное правительство; у него не было никого, кому он мог бы спеть их в течение многих лет, сказал он.
   Это было шесть лет назад, и с тех пор я не возвращался к Гарри.
   Вот что побудило меня начать путешествовать. Что привело вас в Бенарес?
   ГАЛАКТИЧЕСКИЙ Сундук, Клиффорд Д. Саймак
   Я только что закончил писать историю о ежедневном общественном сундуке, и каждый день, когда я писал эту историю, мне было не по себе; в офисе было много панков, которые могли бы отшлифовать такую копию. Даже мальчики-переписчики могли написать это, и никто бы не заметил разницы; никто никогда его не читал - за исключением, может быть, некоторых председателей движения, и я даже не уверен, что они его читали.
   Я пожаловался Барнаклу Биллу на то, что я буду распоряжаться общественным сундуком еще год. Я громко протестовал. Я сказал: "Знаешь, Барнакл, я писал об этом три или четыре года. Пишу с закрытыми глазами. Вам следует влить в него новую кровь. Дайте шанс одному из детенышей; они могут вдохнуть в него жизнь. Я, у меня все расписано на нем".
   Но это не принесло ничего хорошего. Барнакл записал меня в книгу заданий для общественного сундука, и он никогда ничего не менял, когда помещал это в книгу.
   Хотел бы я знать настоящую причину его имени. Я слышал много историй о том, как его на него вешали, но не думаю, что в них есть доля правды. Я думаю, он получил это просто из-за того, как он может висеть на перекладине.
   Я только что закончил писать историю об общественном сундуке и сидел, убивая время и ненавидя себя, когда появилась Джо Энн. Джо Энн была рыдающей сестрой в газете; ей приходится писать паршивые байки, и это печальный факт. Наверное, потому, что я человек сочувствующий, пожалел ее и позволил ей поплакать у меня на плече, и мы так хорошо узнали друг друга. К настоящему времени, конечно, мы думаем, что влюблены; время от времени мы говорим о свадьбе, как только я получаю ту работу иностранного корреспондента, которую я искал.
   - Привет, малыш, - сказал я.
   И она говорит: "Знаешь, Марк, на что мне сегодня Барнакл?"
   "Наконец-то он разыскал однорукого обойщика, - предположил я, - и хочет, чтобы вы сняли репортаж".
   - Это еще хуже, - стонет она. "Это пожилая дама, которая празднует свое столетие".
   "Может быть, - сказал я, - она подарит тебе кусочек торта на свой день рождения".
   "Я не понимаю, как даже ты можешь шутить о таких вещах, - сказала мне Джо Энн. "Это просто ужасно".
   Именно тогда Барнакл издал рев для меня. Итак, я взял историю с общественным сундуком и подошел к городскому столу.
   * * * *
   Барнакл Билл по локоть в копиях; звонит телефон, а он не обращает на него внимания, и за это раннее утро он намылился больше, чем обычно. - Вы помните старую миссис Клейборн?
   "Конечно, она мертва. Я написал о ней некролог дней десять назад или около того.
   "Ну, я хочу, чтобы ты пошел в дом и немного пошуршал".
   "Зачем?" Я попросил. - Она не вернулась, не так ли?
   - Нет, но там забавное дело. Я получил наводку, что кто-то мог ее немного поторопить.
   - На этот раз, - сказал я ему, - ты превзошел самого себя. Ты смотрел слишком много телевизионных триллеров.
   "Я получил это из надежных источников", - сказал он и вернулся к своей работе.
   Так что я пошел, взял свою шляпу и сказал себе, что с моего носа не сходит кожа, как я провел день; Мне бы заплатили точно так же!
   Но я немного устал от некоторых погонь за дикими гусями, на которые Барнакл поручал не только мне, но и остальным сотрудникам. Иногда они окупались; обычно они этого не делали. А когда они этого не делали, у Барнакла была неприятная привычка делать вид, что человек, которого он подослал, а не он сам, выдумал погоню. Его "хороший авторитет", вероятно, был не более чем случайной болтовней кого-то рядом с ним в последнем баре, который он почтил своими деньгами.
   * * * *
   Старая миссис Клейборн была одной из последних представителей увядшего благородства, украшавшего когда-то Дуглас-авеню. Семья распалась, и она была последней из них; она умерла в большом и одиноком доме, где было всего несколько слуг и няня, и не было достаточно близких родственников, чтобы лично переждать ее последние часы.
   Маловероятно, сказал я себе, что кто-то мог извлечь выгоду, дав ей большую дозу наркотиков или каким-либо иным образом ускорив ее смерть. И даже если бы это было правдой, было бы мало шансов, что это можно было бы доказать; и это была та история, которую вы не опубликовали, если не написали ее черным по белому.
   Я вышел к дому на Дуглас-авеню. Это было тихое и красивое место, стоявшее в своем огороженном дворе среди осенних деревьев.
   Там был старый садовник, сгребающий листья, и он не заметил меня, когда я пошел по дорожке. Это был старик, возился и, скорее всего, что-то бормотал себе под нос, а позже я узнал, что он был немного глухим.
   Я поднялся по ступенькам, позвонил в звонок и стал ждать, чувствуя холод на сердце и думая, что же я скажу, когда войду внутрь. Я не мог сказать, что имел в виду; так или иначе, я должен был бы действовать окольными путями.
   Мне не нужно было беспокоиться; Я так и не попал внутрь.
   Горничная подошла к двери.
   - Доброе утро, мэм, - сказал я. "Я из "Трибьюн". Могу я войти и поговорить?"
   Она даже не ответила; она посмотрела на меня на мгновение, а затем захлопнула дверь. Я сказал себе, что, возможно, знал, что так оно и будет.
   * * * *
   Я повернулся, спустился по ступенькам и направился к тому месту, где работал садовник. Он не заметил меня, пока я не оказался почти рядом с ним; когда он увидел меня, его лицо как бы просветлело. Он бросил грабли и сел на тачку. Полагаю, я был хорошим предлогом для него, чтобы перевести дух.
   - Привет, - сказал я ему.
   - Хороший день, - сказал он мне.
   "Это действительно так."
   "Тебе придется говорить громче, - сказал он мне; - Я ничего не слышу, что ты говоришь.
   - Очень жаль миссис Клейборн, - сказал я ему.
   - Да, да, - сказал он. "Вы живете где-то здесь? Я не помню твоего лица".
   Я кивнул; это была не большая ложь, всего двадцать миль или около того.
   "Она была милой старухой. Проработал на ней почти пятьдесят лет. Это благословение, что она ушла".
   - Я полагаю, что да.
   "Она тяжело умирала, - сказал он.
   Он сидел и кивал под осенним солнцем, и можно было почти слышать, как его мысли путешествуют на эти пятьдесят лет назад. Я уверен, что на мгновение он забыл, что я был там.
   - Медсестра рассказывает забавную историю, - сказал он наконец, больше разговаривая с собой, чем со мной. "Может быть, это просто воображение; Сестра устала, знаете ли.
   - Я слышал об этом, - подбодрил я его.
   "Медсестра оставила ее всего на минуту, и она клянется, что в комнате что-то было, когда она снова вернулась. Говорит, что оно вылетело из окна, как только она вошла. Слишком темно, чтобы его хорошо разглядеть, говорит она. Я сказал ей, что она воображает. Однако случаются забавные вещи; вещи, о которых мы не знаем".
   - Это была ее комната, - сказал я, указывая на дом. "Я помню годы тому назад..."
   Он усмехнулся, поймав меня на неправоте. - Ты ошибаешься, сынок. Это был угловой; вон тот".
   Он медленно поднялся с тачки и снова взялся за грабли.
   - Было приятно поговорить с вами, - сказал я. "Какие у тебя красивые цветы. Ничего, если я пройдусь и посмотрю на них.
   - Возможно. Мороз достанет их через неделю или около того.
   Поэтому я ходил по территории, ненавидя себя за то, что должен был сделать, и, глядя на цветы, пробирался ближе к углу дома, на который он мне указал.
   Под окном была клумба петуний, и выглядели они жалко. Я присел на корточки и сделал вид, что любуюсь ими, хотя все время искал какие-то доказательства того, что кто-то мог выпрыгнуть из окна.
   Не ожидал найти, но нашел.
   Там, на клочке мягкой земли, где отцвели петунии, остался след, ну, может быть, и не след, но все-таки отпечаток. Это было похоже на утиную дорожку, за исключением того, что утка, оставившая ее, должна была быть размером с собаку приличного размера.
   Я присел на корточки, глядя на нее, и почувствовал пауков на позвоночнике. Наконец я встал и пошел прочь, заставляя себя не торопиться, когда мое тело кричало бежать.
   Выйдя за ворота, я побежал.
   Я как можно быстрее добрался до телефона в аптеке на углу и некоторое время сидел в будке, чтобы восстановить нормальное дыхание, прежде чем позвонить в городскую службу.
   Барнакл заорал на меня. "Что ты получил?"
   - Не знаю, - сказал я. "Может быть, ничего. Кто был врачом миссис Клейборн?
   Он сказал мне. Я спросил его, знает ли он, кем была ее медсестра, и он спросил меня, откуда, черт возьми, он мог знать, поэтому я повесил трубку.
   Я пошел к врачу, и он выгнал меня.
   Остаток дня я провел в поисках медсестры; когда я наконец нашел ее, она тоже выгнала меня. Таким образом, весь рабочий день пропал даром.
   Было уже далеко за полдень, когда я вернулся в офис. Барнакл Билл тут же набросился на меня. "То, что вы получаете?"
   - Ничего, - сказал я ему. Бесполезно было рассказывать ему о том следе под окном. К тому времени я уже начал сомневаться, что когда-либо видел это, настолько это казалось невероятным.
   "Какого размера вырастают утки?" Я спросил его. Он зарычал на меня и вернулся к своей работе.
   Я посмотрел на страницу следующего дня в книге заданий. Он пригласил меня в общественный фонд и повидать доктора Томаса в Университете - магнетизм.
   "Что это?" Я попросил. - Это дело с магнетизмом?
   - Гай работал над этим много лет, - сказал Барнакл. "Я знаю из надежных источников, что он собирается что-то хлопнуть".
   Опять был тот самый "хороший авторитет". И такой же туманный, как и большинство его горячих советов.
   И вообще, я не люблю брать интервью у ученых. Чаще всего они капризны и склонны смотреть свысока на газетчиков. Десять к одному, что газетчик зарабатывает больше, чем они, и по-своему, более чем вероятно, делает свою работу так же хорошо и с меньшими усилиями.
   II
   Я увидел, что Джо Энн собирается идти домой, поэтому подошел к ней и спросил, как дела.
   "У меня странное ощущение в желудке, Марк, - сказала она мне. - Купи мне выпить, и я тебе все расскажу.
   Итак, мы спустились к бару на углу и заняли кабинку в глубине.
   Подошел Джо, и он ворчал о делах, что было для него необычно. "Если бы не вы, ребята из газеты, - сказал он, - я бы закрылся и пошел домой. Это должно быть то, что делают все мои клиенты; они точно сюда не придут. Можете ли вы придумать что-нибудь более отвратительное, чем идти прямо домой с работы?
   Мы сказали ему, что не можем, и, чтобы показать, что он ценит наше отношение, он вытер стол, чего почти никогда не делал.
   Он принес напитки, и Джо Энн рассказала мне о пожилой даме и ее сотом дне рождения. "Это было ужасно. Она сидела в своем кресле-качалке в голой гостиной и раскачивалась взад-вперед, нежно, деликатно, как качаются старые леди. И она была рада меня видеть, и она так мило улыбалась, и она представила меня всем вокруг".
   - Ну, это было прекрасно, - сказал я. - Там было много людей?
   "Ни души".
   Я подавился своим напитком. - Но ты сказал, что она познакомила...
   "Она сделала. На пустые стулья.
   "О Боже!"
   "Все они были мертвы, - сказала она.
   - А теперь давайте разберемся...
   "Она сказала: "Мисс Эванс, я хочу познакомить вас с моей старой подругой, миссис Смит. Она живет чуть дальше по улице. Я помню день, когда она переехала по соседству, в далеком 33-м. Это были трудные времена, скажу я вам. Болтать, знаете ли, как и большинство старых леди. А я стою там и смотрю на пустой стул, гадая, что делать. И, Марк, я не знаю, правильно я поступил или нет, но я сказал: "Здравствуйте, миссис Смит. Я рад, что знаю тебя.' И знаете, что потом произошло?"
   "Нет, я сказал. "Как я мог?"
   Старая дама сказала так небрежно, как только могла, просто так, как будто это было самой естественной вещью на свете: "Вы знаете, мисс Эванс, миссис Смит умерла три года назад. Ты не думаешь, что это мило, что она заглянула ко мне".
   - Она дёргала тебя за ногу, - сказал я. "Некоторые из этих стариков иногда становятся довольно хитрыми".
   - Я не думаю, что она была. Она представила меня всем вокруг; их было шесть или семь, и все они были мертвы".
   "Она была счастлива, думая, что они там. Что это меняет?"
   "Это было ужасно", - сказала Джо Энн.
   Итак, мы выпили еще, чтобы прогнать ужас.
   * * * *
   Джо все еще был во рту. "Вы когда-нибудь видели подобное? В этом заведении можно было стрелять из пушки и не тронуть ни одной души. К этому времени, как правило, они уже выстроились у стойки, и вечер был бы скучным, если бы кто-нибудь не подколол кого-то другого, хотя, как вы понимаете, я управляю приличным заведением.
   - Конечно, знаешь, - сказал я. - Садись и выпей с нами.
   - Это неправильно, что я должен, - сказал Джо. "Бармен никогда не должен пить, когда занимается бизнесом. Но я чувствую себя настолько подавленным, что, если вы не возражаете, я вас поддержу".
   Он вернулся в бар и взял бутылку и стакан, и мы выпили довольно много.
   Угол, по его словам, всегда был хорошим местом - стабильный бизнес все время, с толпой в полдень и хорошей толпой по вечерам. Но бизнес начал падать шесть недель назад, а теперь сошёл на нет.
   - Во всем городе одно и то же, - сказал он, - в некоторых местах хуже, чем в других. Это место одно из худших; Я просто не знаю, что нашло на людей".
   Мы тоже сказали, что нет. Я выудил немного денег и оставил их на выпивку, и мы сбежали.
   Снаружи я попросил Джо Энн поужинать со мной, но она сказала, что сегодня вечером собрался ее бридж-клуб, так что я отвез ее домой и отправился к себе.
   Меня часто ругают в офисе за то, что я живу так далеко от города, но мне это нравится. Коттедж я купил дешево, и это лучше, чем жить в паре запертых комнат в третьеразрядной гостинице для резидентов - это было бы лучшее, что я мог себе позволить, если бы остался в городе.
   Приготовив стейк и жареную картошку на ужин, я спустился к пристани и немного поплыл в озеро. Я посидел там некоторое время, наблюдая, как освещенные окна мерцают по всему берегу, и прислушиваясь к звукам, которых не слышно днем, - к плаванию ондатр, к тихому посмеиванию уток и к случайным шлепкам прыгающих рыб.
   * * * *
   Было немного прохладно, и через некоторое время я снова загреб, думая, что до наступления зимы нужно многое сделать. Лодку следует законопатить и покрасить; сам коттедж можно было бы покрасить, если бы я мог добраться до него. Было пару штормовых окон, которые нуждались в замене стекол, и по праву я должен их все зашпаклевать. Для дымохода нужно было несколько кирпичей, чтобы заменить те, которые сдуло ветром в начале года, а на двери должен быть новый уплотнитель.
   Я сидел и читал некоторое время, а затем я пошел спать. Перед тем, как лечь спать, я кое-что подумал о двух старушках - одна счастливая, а другая мертвая.
   На следующее утро я первым делом избавился от истории с общественным сундуком; потом я взял в библиотеке энциклопедию и немного почитал о магнетизме. Я подумал, что должен кое-что знать об этом, прежде чем я увидел эту чушь в университете.
   Но мне не стоило так сильно волноваться; этот доктор Томас оказался обычным Джо. Мы сели и довольно поговорили. Он рассказал мне о магнетизме, а когда узнал, что я живу на озере, заговорил о рыбалке; потом мы обнаружили, что знаем одних и тех же людей, и все было в порядке.
   Вот только у него не было истории.
   "Возможно, через год или около того появится один", - сказал он мне. - Когда будет, я расскажу тебе об этом.
   Я, конечно, уже слышал это раньше, поэтому я попытался придавить его.
   - Это обещание, - сказал он. "Вы получите это первым, раньше всех".
   Я позволил этому пойти на это. Вы не могли попросить человека подписать контракт на это.
   Я ждал шанса уйти, но я видел, что ему еще есть что сказать. Так что я остался; это освежает, чтобы найти кого-то, кто хочет поговорить с вами.
   - Я думаю, будет история, - сказал он с обеспокоенным видом, словно боялся, что ее может и не быть. "Я работал над этим годами. Магнетизм по-прежнему остается одним из явлений, о которых мы знаем не слишком много. Когда-то мы ничего не знали об электричестве, да и теперь не совсем понимаем его; но мы узнали об этом, и когда мы узнали об этом достаточно, мы запустили это в работу. Возможно, мы могли бы сделать то же самое с магнетизмом, если бы только могли определить его основные принципы".
   Он остановился и посмотрел прямо на меня. - Когда вы были ребенком, вы верили в пирожные?
   Тот бросил меня, и он, должно быть, видел, как это произошло.
   "Ты помнишь - маленькие полезные люди. Если вы им нравились, они делали для вас все что угодно; и все, что они ожидали от вас, это то, что вы оставите для них миску молока.
   Я сказал ему, что читал эти рассказы и предположил, что когда-то я, должно быть, верил в них, хотя в тот момент я не мог поклясться, что верил.
   "Если бы я не знал лучше, - сказал он, - я бы подумал, что у меня есть пирожные в этой лаборатории. Кто-то - или что-то - перетасовал мои записи для меня. Я оставил их на столе, придавив пресс-папье; на следующее утро они были разбросаны по всему телу, а часть их вывалилась на пол".
   - Уборщица, - предложил я.
   Он улыбнулся моему предложению. - Я здесь уборщица.
   * * * *
   Я думал, что он закончил, и удивлялся, зачем весь этот разговор о записках и пирожных. Я потянулся за своей шляпой, когда он рассказал мне все остальное.
   "Под пресс-папье все еще лежали два листа заметок, - сказал он. "Один из них был тщательно сложен. Я уже собирался подобрать их и положить вместе с другими листами, чтобы потом рассортировать, когда случайно прочитал, что было на этих листах под пресс-папье.
   Он глубоко вздохнул. "Это были две части моих заметок, которые, если бы они были предоставлены мне самой, я, вероятно, никогда бы не связал вместе. Иногда у нас бывают странные слепые пятна; иногда мы так внимательно смотрим на вещь, что не замечаем ее. И вот - два листа случайно легли туда. Две простыни, одна из них сложена, чтобы связать другую, чтобы показать мне возможность, о которой я никогда не думал иначе. С тех пор я работаю над этой возможностью; У меня есть надежда, что это может сработать".
   - Когда это произойдет... - сказал я.
   - Это твое, - сказал он мне.
   Я взял шляпу и ушел.
   И всю дорогу до офиса я лениво думал о пирожных.
   * * * *
   Я только что вернулся в контору и устроился на часок-другой бездельничать, когда старый Дж. Х., наш издатель, совершил одно из своих нерегулярных паломничеств доброй воли в редакцию. JH - напыщенный болтун, лишенный искренности; он знает, что мы это знаем, и мы знаем, что он знает, но он и все остальные доводят комедию доброго товарищества до ее горького конца.
   Он остановился возле моего стола, хлопнул меня по плечу и сказал голосом, который прогремел на всю редакцию: "Это огромная работа, которую ты проделываешь из общественного фонда, мой мальчик".
   Чувствуя себя немного больным и глупым, я поднялся на ноги и сказал: "Спасибо, JH; очень мило с твоей стороны.
   Чего от меня и ждали. Это был почти ритуал.
   Он схватил меня за руку, положил другую руку мне на плечо, энергично встряхнул мою руку и сильно сжал мое плечо. И будь я проклят, если бы в его глазах не было слез, когда он сказал мне: "Просто держись, Марк, и продолжай работу. Вы не пожалеете об этом ни на минуту. Мы можем не всегда показывать это, но мы ценим хорошую работу и лояльность, и мы всегда наблюдаем за тем, что вы здесь делаете".
   Потом он бросил меня, как горячую картошку, и продолжил приветствовать.
   Я снова сел; Остаток дня был для меня испорчен. Я сказал себе, что если я заслуживаю какой-либо похвалы, я мог бы надеяться, что это будет за что-то другое, а не за истории из общественного сундука. Это были паршивые истории; Я знал это, и Барнакл тоже, и все остальные. Никто не упрекнул меня в том, что они паршивы - вы не можете написать ничего, кроме паршивой истории на общественном сундуке. Но они не приветствовали меня.
   И у меня возникло дурное предчувствие, что старый Дж. Х. каким-то образом узнал о заявках, которые я подкинул с полудюжиной других бумаг, и что таким деликатным способом он дал мне понять, что знает, и что мне лучше быть осторожным.
   III
   Незадолго до полудня к моему столу подошел Стив Джонсон, который занимается медицинским обслуживанием, а также всем, что Барнакл может найти для него. В руке у него была куча вырезок, и он выглядел обеспокоенным. "Мне неприятно просить тебя об этом, Марк, - сказал он, - но не мог бы ты мне помочь?"
   - Конечно, Стив.
   "Это операция. Я должен проверить это, но у меня не будет времени. Мне нужно бежать в аэропорт и ловить интервью".
   Он положил клипы на мой стол. - Там все есть. Потом он ушел на собеседование.
   Я взял вырезки и прочитал их; это была история, которая разбила бы вам сердце.
   Там был маленький мальчик, около трех лет, которому нужно было сделать операцию на сердце. Это была операция, которую делали всего раз или два раньше, да и то только в крупных восточных больницах с известными медицинскими именами, и никогда в возрасте трех лет.
   Я ненавидел брать трубку и звонить; Я был почти уверен, какой ответ получу.
   Но я это сделал, и, естественно, я столкнулся с неприятностями, с которыми вы всегда сталкиваетесь, когда пытаетесь получить какую-то информацию от персонала больницы - как будто они сияют чистотой, а вы - грязная маленькая дворняга, пытающаяся проникнуть внутрь. В конце концов я связался с кем-то, кто сказал мне, что с мальчиком все в порядке и что операция прошла успешно.
   Поэтому я позвонил хирургу, который делал эту операцию. Должно быть, я застал его в один из лучших моментов, потому что он сообщил мне некоторую информацию, которая вписывалась в историю.
   "Вас можно поздравить, доктор", - сказал я ему, и он немного вспылил.
   "Молодой человек, - сказал он мне, - в операции, подобной этой, хирург - не более чем единственный фактор. Есть так много других факторов, что никто не может взять на себя ответственность".
   Внезапно он казался усталым и испуганным. "Это было чудо, - сказал он.
   "Но не цитируйте меня по этому поводу", - честно крикнул он мне.
   - Я бы и не подумал об этом, - сказал я ему.
   Потом я снова позвонил в больницу и поговорил с матерью мальчика.
   * * * *
   Это была хорошая история. Мы поймали домашнее издание с ним, заголовок в четыре столбца на левой стороне первой страницы, и Барнакл подсунул одну или две шестеренки и дал мне подпись к ней.
   После обеда я вернулся к столу Джо Энн; она была в волнении. Барнакл бросил ей программу церковного конгресса, и она была в самом разгаре написания предварительной статьи, перечисляя всех спикеров и членов комитета, а также специальные панели и мероприятия. Это самая смертоносная история, которую вам могут приказать написать; это даже хуже, чем общественный сундук.
   Я довольно долго слушал, как она сердится, а потом спросил ее, полагает ли она, что у нее останутся силы, когда день закончится.
   "Я вся вымоталась", - сказала она.
   "Причина, по которой я спросил, - сказал я ей, - заключается в том, что я хочу вытащить лодку из воды и мне нужен кто-то, кто мне поможет".
   "Марк, - сказала она, - если ты думаешь, что я пойду туда и покатаюсь на лодке..."
   "Тебе не придется поднимать", - сказал я ей. "Может быть, просто немного потянуть. Мы будем использовать блок и снасть, чтобы поднять его на блоки, чтобы позже я мог его покрасить. Все, что мне нужно, это чтобы кто-то стабилизировал его, пока я буду тащить его наверх.
   Она все еще не была продана, поэтому я выложил кое-какую приманку.
   "Мы могли бы остановиться в центре города и купить пару лобстеров", - сказал я ей. - Ты хорош в лобстерах. Я мог бы приготовить немного своей заправки для рокфора, и мы могли бы...
   - Но без чеснока, - сказала она. Так что я пообещал отказаться от чеснока, и она согласилась прийти.
   * * * *
   Так или иначе, мы так и не подняли эту лодку из воды; было так много других дел.
   После ужина мы развели огонь в камине и сели перед ним. Она положила голову мне на плечо, и нам было комфортно и уютно. "Давайте притворимся", - сказала она. "Давайте представим, что у вас есть та работа, которую вы хотите. Скажем, в Лондоне, а это домик в английских болотах...
   "Болото, - сказал я, - чертовски подходящее место для хижины".
   - Ты всегда все портишь, - пожаловалась она. "Давайте начнем сначала. Давайте представим, что у вас есть та работа, которую вы хотите..."
   И она застряла в своих болотах.
   Возвращаясь к озеру после того, как отвез ее домой, я задавался вопросом, получу ли я когда-нибудь эту работу. В тот момент все выглядело не так радужно. Не то чтобы я не мог справиться с этим, потому что я знал, что смогу. У меня были стеллажи с книгами о мировых делах, и я внимательно следил за тем, что происходит. У меня было хорошее знание французского языка, рабочее знание немецкого языка, и время от времени я боролся с испанским языком. Это было то, чего я хотел всю свою жизнь - почувствовать себя частью сказочного газетного братства, которое контролировало весь мир.
   * * * *
   Я проспал, а утром опоздал на работу. Барнакл отнесся к этому кисло. - Зачем ты вообще потрудился войти? - зарычал он на меня. "Почему ты вообще пытаешься войти? Последние два дня я посылал тебя на два задания, а где рассказы?
   - Никаких историй не было, - сказал я ему, пытаясь сдержаться. - Это были просто очередные несбыточные мечты, которые ты откопал.
   "Когда-нибудь, - сказал он, - когда вы станете настоящим репортером, вы сами будете раскапывать истории. Вот в чем дело с этим посохом, - сказал он во внезапном порыве гнева. "Вот что с тобой не так. Нет инициативы; сидеть и ждать; подожди, пока я не накопаю кое-что, с чем могу послать тебя. Никто никогда не удивляет меня и не приносит историю, которую я им не отправлял".
   Он пронзил меня своим взглядом. - Почему бы тебе хоть раз не удивить меня?
   - Я тебя удивлю, бастер, - сказал я и подошел к своему столу.
   Я сидел и думал. Я подумал о старой миссис Клейборн, которая умирала тяжело, а потом внезапно умерла легко. Я вспомнил слова садовника и след, который нашел под окном. Я подумал о другой пожилой женщине, которой было сто лет, и о том, как все ее старые, мертвые друзья пришли навестить меня. И про физика, у которого в лаборатории были пирожные. И о мальчике и его успешной операции.
   И у меня появилась идея.
   Я подошел к файлам и просмотрел их три недели назад, страницу за страницей. Я сделал много заметок и немного испугался, но сказал себе, что это не более чем совпадение.
   Потом я сел за свою пишущую машинку и сделал полдюжины фальстартов, но в конце концов у меня получилось.
   Домовые снова вернулись, написала я.
   Знаешь, те маленькие люди, которые делают для тебя всякие добрые дела, а взамен ничего не ждут, кроме того, что ты поставишь им миску молока.
   В то время я не осознавал, что использовал почти те же слова, что сказал физик.
   * * * *
   Я не писал ни о миссис Клейборн, ни о пожилой даме с посетителями, ни о физике, ни о маленьком мальчике, которому сделали операцию; это были не вещи, о которых можно было бы писать с иронией, и именно так я это и написал.
   Но я написал о маленьких пунктах из двух и трех абзацев, которые я нашел спрятанными в выпусках, которые я просмотрел, - истории удачи; маленькие счастливые истории, не имеющие значения, за исключением тех, с которыми они сталкивались: о людях, нашедших вещи, которые они потеряли месяцы или годы назад, о бездомных собаках, возвращающихся домой, о детях, выигравших конкурс сочинений, и о соседе, помогающем соседу. Все милые маленькие новости, которые мы добавили только для того, чтобы заполнить неловкие дыры.
   Их было много - мне показалось, намного больше, чем обычно можно было ожидать найти. Все это произошло в нашем городе за последние три недели, я написал в конце.
   И я добавил последнюю строчку: Ты потушил миску с молоком?
   После того, как она была закончена, я некоторое время сидел, размышляя, стоит ли мне отдать ее. И, подумав, я решил, что Барнакл сам дошел до него после того, как он прострелил себе рот.
   Так что я бросил его в корзину на столе городского совета и вернулся, чтобы написать историю для общественного сундука.
   Барнакл ничего мне не сказал, и я ничего ему не сказал; Вы могли бы вышибить мне глаза палкой, когда парень принес газеты из пресс-центра, и там была моя история о пирожных, разложенная вверху первой страницы в виде полоски из восьми колонок.
   Никто не упомянул об этом при мне, кроме Джо Энн, которая подошла, погладила меня по голове и сказала, что гордится мной, хотя Бог знает, почему она должна была этим гордиться.
   Затем Барнакл отправил меня на еще одну из своих диких гусей в погоне за кем-то, кто, как предполагалось, строил самодельную атомную батарею на своем заднем дворе. Оказалось, что этот парень - старый чудак, который в свое время построил вечный двигатель, который не работал. Как только я узнал об этом, мне стало так противно, что я даже не вернулся в офис, а вместо этого отправился прямо домой.
   * * * *
   Я соорудил блок и оснастку, столкнулся с некоторыми трудностями из-за того, что мне некому было помочь, но в конце концов я поставил лодку на блоки. Потом я поехал в маленькую деревушку на берегу озера и купил краску не только для лодки, но и для коттеджа. Я был очень доволен тем, что так хорошо начал всю работу, которую должен был сделать этой осенью.
   На следующее утро, когда я добрался до офиса, я обнаружил там шум. Распределительный щит был забит всю ночь и все еще выглядел как рождественская елка. Один из операторов потерял сознание, и ее пытались привести в чувство.
   Глаза Барнакла дико блестели, а галстук съехал набок. Увидев меня, он крепко взял меня за руку, подвел к моему столу и усадил. - А теперь, черт тебя побери, за работу! - закричал он и швырнул передо мной пачку заметок.
   "В чем дело?" Я попросил.
   - Это твоя сделка с пирожными, - крикнул он. "Тысячи людей звонят. У всех есть пирожные; им помогли пирожные; некоторые из них даже видели пирожные".
   - А молоко? Я попросил.
   "Молоко? Какое молоко?
   -- Молоко им надо отдать.
   - Откуда мне знать, - сказал он. "Почему бы вам не позвонить в какую-нибудь молочную компанию и не узнать".
   * * * *
   Именно это я и сделал - и, помоги мне, Ханна, молочные компании постепенно сходили с ума. Каждый водитель примчался обратно, чтобы получить дополнительное молоко, потому что большинство их клиентов заказывали дополнительную кварту или около того. Они стояли в очереди за блоками возле станций в ожидании новой загрузки, а запасы молока подходили к концу.
   В то утро в отделе новостей не было никого из нас, кто только и делал, что писал текст для пирожных. Мы заполнили газету всякими историями о том, как пирожные помогали людям. За исключением, конечно, того, что они не знали, что пирожные помогают им, пока не прочитали мою историю. Они просто думали, что это удача.
   Когда вышел первый номер, мы откинулись на спинку кресла и перевели дыхание, хотя звонки по-прежнему поступали, и, клянусь, моя пишущая машинка все еще была горячей от копии, которую я выпустил.
   Появились бумаги, и каждый из нас взял свою копию и начал ее просматривать, когда мы услышали рев из офиса Д.Х. Через секунду вышел сам ДХ, размахивая бумагой в кулаке, его лицо было на три тона краснее, чем новенькая пожарная машина.
   Он практически подскакал к городскому столу, швырнул газету перед Барнаклом и ударил по ней кулаком. "Что ты имеешь в виду?" он крикнул. "Объяснись. Делает нас смешными!"
   "Но, JH, я подумал, что это хорошая шутка и..."
   "Брауни!" ДжХ фыркнул.
   "Мы получили все эти звонки, - сказал Барнакл Билл. "Они все еще приходят. И..."
   - Достаточно, - прогремел ДХ. "Ты уволен!"
   Он отвернулся от городской стойки и посмотрел прямо на меня. - Это ты начал это, - сказал он. - Ты тоже уволен.
   Я встал со стула и подошел к столу городской администрации. "Мы вернемся чуть позже, - сказал я Д. Х., - чтобы забрать Наше выходное пособие".
   Он немного вздрогнул при этом, но не поддержал.
   Барнакл подобрал со стола пепельницу и уронил ее. Он ударился об пол и разбился. Он отряхнул руки. "Пойдем, Марк, - сказал он, - я куплю тебе выпить".
   IV
   Мы подошли к углу. Джо принес нам бутылку и пару стаканов, и мы приступили к делу.
   Довольно скоро к нам стали заглядывать другие мальчики. Они выпивали с нами пару стаканчиков, а затем возвращались к работе. Это был их способ показать нам, что они сожалеют о том, как все обернулось. Они ничего не говорили, но продолжали заходить. За весь день не было ни минуты, чтобы с нами не выпивал кто-нибудь. Барнакл и я взяли на себя довольно большую нагрузку.
   Мы поговорили об этом домовом деле и поначалу отнеслись к нему несколько скептически, списывая ситуацию более или менее на народное легковерие. Но чем больше мы об этом думали и чем больше выпивали, тем больше начинали верить, что домовые действительно могут быть. Во-первых, удача не приходит порциями, как она приходила в наш город в последние несколько недель. Удача имеет свойство разбрасываться повсюду, и хотя она может идти полосами, обычно она довольно тонкая. Но здесь, казалось, сотни, если не тысячи, людей посетила удача.
   * * * *
   К середине дня мы уже почти сошлись во мнении, что в этом деле с пирожными может быть что-то стоящее. Потом мы, конечно, попытались выяснить, кто такие домовые и почему они помогают людям.
   - Ты знаешь, что я думаю, - сказал Барнакл. "Я думаю, что они инопланетяне. Люди со звезд. Может быть, это они летали на всех этих тарелках.
   "Но почему инопланетяне хотят нам помочь?" - возразил я. "Конечно, они захотят понаблюдать за нами и узнать все, что смогут; и через некоторое время они могут попытаться установить с нами контакт. Они могли бы даже захотеть помочь нам, но если бы они захотели, то захотели бы помочь нам как расе, а не как отдельным людям".
   - Может быть, - предположил Барнакл, - они просто назойливые. Есть такие люди. Психопаты-добродетели, всегда суют свой нос, никогда не оставляют себя в покое".
   - Я так не думаю, - возразил я ему. "Если они пытаются нам помочь, я думаю, у них это религия. Как старые монахи, которые скитались по всей Европе в ранние дни. Как добрый самаритянин. Как Армия Спасения".
   Но он бы так не поступил. - Они назойливые, - настаивал он. "Может быть, они пришли из избыточной экономики, планеты, где вся работа выполняется машинами и всего более чем достаточно для всех. Может быть, никому и нечего делать, а вы сами знаете, что человеку нужно чем-то занять себя, чем-то заняться, чтобы он мог думать, что он важен.
   Затем около пяти часов вошла Джо Энн. У нее был выходной, и она не знала, что произошло, пока ей не позвонил кто-то из офиса. Так что она подошла бы прямо сейчас.
   Она была очень обижена на меня и не слушала меня, когда я пытался объяснить, что в такое время мужчина должен выпить-другую. Она вытащила меня оттуда, посадила обратно в мою машину и отвезла к себе домой. Она накормила меня черным кофе и, наконец, дала мне что-нибудь поесть, и где-то около восьми часов она решила, что я достаточно протрезвел, чтобы попытаться поехать домой.
   * * * *
   Я расслабился и сделал это, но у меня была ужасная голова, и я помнил, что у меня нет работы. Хуже всего то, что меня, вероятно, на всю жизнь заклеймили как человека, выдумавшего мистификацию домовых. Не было никаких сомнений в том, что телеграфные службы подхватили эту историю и что она попала на первые полосы большинства газет от побережья до побережья. Без сомнения, радио- и телекомментаторы много смеялись над этим.
   Моя хижина стоит на крутом невысоком возвышении над озером, этакая свиная спина между озером и дорогой, и дороги к ней нет. Пришлось оставить машину у дороги у подножия подъема и идти пешком до места.
   Я шел, немного наклонив голову, чтобы видеть дорожку в лунном свете, и почти дошел до коттеджа, когда услышал звук, заставивший меня поднять голову.
   И вот они были.
   Они соорудили строительные леса, и их было четверо, и они безумно красили коттедж. Трое из них были на крыше, заменяя кирпичи, выбитые из трубы. У них повсюду были разбросаны штормовые окна, и яростно их замазывали. И лодку почти не было видно, столько их краской на нее шлепало.
   Я стоял и смотрел на них, свесив челюсть на грудь, когда услышал внезапный свист и быстро отступил в сторону. Около десятка из них промчались мимо, разматывая шланг, и бежали с ним вниз по склону. Почти за более короткое время, чем нужно, они помыли машину.
   Они как будто не заметили меня. Может быть, это было потому, что они были так заняты, что у них не было на это времени, или, возможно, это было просто из-за того, что было неправильным этикетом обращать внимание на кого-то, когда они ему помогали.
   * * * *
   Они были очень похожи на брауни, которые вы видите в детских книжках, но были и отличия. Они были в остроконечных кепках, да, но когда я приблизился к одному из них, который был занят шпаклеванием, я увидел, что это вовсе не кепка. Голова у него поднималась кверху, и что кисточка на ее макушке была не кисточкой от шапки, а пучком волос или перьев - я не мог разобрать, что именно. На них были пальто с большими причудливыми пуговицами, но у меня сложилось впечатление - не знаю как, - что это не пуговицы, а что-то совсем другое. И вместо больших неряшливых клоунских туфель, в которых их обычно изображают, на ногах у них ничего не было.
   Они работали много и быстро; они не теряли ни минуты. Они не шли, а бежали. А их было так много.
   Внезапно они закончились. Лодка была покрашена, как и коттедж. Зашпаклеванные, окрашенные штормовые окна были прислонены к деревьям. Шланг протащили вверх по холму и снова аккуратно свернули.
   Я видел, что они заканчивают, и пытался созвать их всех вместе, чтобы поблагодарить, но они не обратили на меня внимания. И когда они закончились, они исчезли. Я остался стоять совсем один - только что выкрашенный коттедж сиял в лунном свете, а в воздухе витал сильный запах краски.
   Полагаю, я был не совсем трезв, несмотря на ночной воздух и весь кофе, который влила в меня Джо-Энн. Если бы я был холодным и трезвым, я мог бы сделать это лучше; Я мог что-то придумать. Как бы то ни было, боюсь, я напортачил.
   Я, шатаясь, вошел в дом, и входная дверь, казалось, с трудом закрывалась. Когда я искал причину, я увидел, что она была зачищена от атмосферных воздействий.
   Включив свет, я огляделся - и за все время, что я был там, это место никогда не было таким опрятным. Ни на чем не было ни пылинки, и весь металл блестел. Все кастрюли и сковородки были аккуратно сложены на свои места; вся одежда, которую я разбросала повсюду, была убрана; все книги были выставлены прямо на полках, а журналы лежали там, где и должны быть, а не просто разбросаны где попало.
   * * * *
   Мне удалось лечь в постель, и я попытался подумать об этом; но кто-то пришел с тяжелым молотком и ударил меня по голове, и это было последнее, что я знал, пока меня не разбудил ужасный грохот
   Я добрался до него так быстро, как только мог.
   "Что теперь?" Я прорычал, что не способ ответить на телефонный звонок, но именно так я себя чувствовал.
   Это был JH: "Что с тобой?" он крикнул. "Почему ты не в офисе? Что ты имеешь ввиду..."
   "Одну минутку, ДХ; ты не помнишь? Ты меня вчера забанил.
   "Теперь, Марк, - сказал он, - ты же не будешь держать это против меня, не так ли? Мы все были взволнованы".
   - Я не был взволнован, - сказал я ему.
   - Послушай, - сказал он, - ты мне нужен. Здесь кое-кто хочет тебя видеть.
   - Хорошо, - сказал я и повесил трубку.
   * * * *
   Я никуда не торопился; Я не торопился. Если бы я понадобился JH, если бы там был кто-то, кто мог бы меня увидеть, они оба могли бы подождать. Я включил кофеварку и принял душ; после душа и кофе я чувствовал себя почти человеком.
   Я пересекал двор, направляясь по тропинке к машине, когда увидел что-то, что остановило меня, как выстрел.
   В пыли были следы, следы повсюду - точно такие же следы я видел на клумбе под окном в поместье Клейборн. Я присел на корточки и внимательно посмотрел на них, чтобы убедиться, что ошибки нет и быть не может. Это были одни и те же следы.
   Это были следы домового!
   Я долго оставался там, приседая у рельсов и думая, что теперь все это правдоподобно, потому что неверию уже нет места.
   Медсестра была права; в ту ночь, когда умерла миссис Клейборн, в комнате что-то было. Это была милость, сказал старый садовник, и его мысли и речь смешались с усталостью и элементарной простотой очень старого. Акт милосердия, добрый поступок, потому что старушка тяжело умирала, для нее не было никакой надежды.
   А если были добрые дела в смерти, то были и в жизни. Хирург сказал мне, что в операции, подобной этой, есть так много факторов, что никто не может взять на себя ответственность. Это было чудо, сказал он, но не цитируйте меня по этому поводу.
   И кто-то - не уборщица, а кто-то или что-то другое - перепутал записи физика и в их перепутывании сложил две страницы из нескольких сотен - две страницы, которые связались воедино и имели смысл.
   Стечение обстоятельств? - спросил я себя. Совпадение того, что женщина умерла, а мальчик выжил, и что исследователь получил зацепку, которую в противном случае он бы упустил? Нет, не случайно, когда под окном был след и из-под пресс-папье высыпались бумаги.
   И - я почти забыл - пожилая дама Джо Энн, которая сидела, качаясь от счастья, потому что все ее старые мертвые друзья пришли навестить ее. Были даже времена, когда дряхлость могла стать очень доброй.
   Я выпрямился и пошел к машине. Въезжая в город, я все думал о волшебном прикосновении доброты со стороны звезд или, быть может, на этой земле, сосуществующей с родом человеческим, другая раса с иным мировоззрением и иным образом жизни. . Возможно, раса, которая снова и снова пыталась вступить в союз с людьми, но каждый раз была отвергнута и вынуждена скрываться - иногда из-за невежества и суеверия, а иногда из-за слишком хрупкого знания того, что невозможно. Возможно, гонка, которая может попытаться еще раз.
   В
   JH ждал меня, выглядя в точности как кот, безмятежно сидящий в птичьей клетке, с перьями на усах. С ним был высокий латунный летчик, у которого на куртке была вся радуга украшений, а на плечах были орлы. Они сияли так ярко и искренне, что почти сверкали.
   "Марк, это полковник Дункан, - сказал Дж. Х. - Он хотел бы поговорить с вами".
   Мы обменялись рукопожатием, и полковник был более приветлив, чем можно было ожидать. Затем Дж. Х. оставил нас в своем кабинете и закрыл за собой дверь. Мы сели вдвоем, и каждый из нас как бы измерял другого. Не знаю, что чувствовал полковник, но я был готов признать, что мне неудобно. Я задавался вопросом, что я мог сделать и какое наказание могло быть.
   - Интересно, Латроп, - сказал полковник, - не могли бы вы рассказать мне, как именно это произошло. Как ты узнал о пирожных.
   - Я ничего о них не знал, полковник; это была просто шутка".
   Я рассказал ему о Барнакле, отстреливающем рот, о том, что никто из персонала никогда не проявлял инициативы, и о том, как я придумал историю с пирожными, чтобы расквитаться с ним. И как Барнакл расквитался со мной, запустив его.
   Но это не удовлетворило полковника. "В этом должно быть нечто большее, чем это", - сказал он.
   Я видел, что он будет держать меня в напряжении до тех пор, пока я не скажу об этом; и пока он не сказал об этом ни слова, я продолжал видеть образы Пентагона, и начальников штабов, и проекта "Блюдце" - или как бы это сейчас ни называли - и ФБР, и много других неприятных вещей просто через левое плечо.
   Так что я признался ему. Я рассказал ему все это, и многое из того, что я признал, звучало совершенно глупо.
   Но он, похоже, не думал, что это глупо. - И что ты обо всем этом думаешь?
   - Не знаю, - сказал я ему. "Они могут прийти из космоса или..."
   Он молча кивнул. "Мы уже давно знаем, что были посадки. Это первый раз, когда они намеренно привлекли к себе внимание".
   - Чего они хотят, полковник? К чему они стремятся?"
   "Если бы я знал."
   Затем он сказал очень тихо: "Конечно, если вы напишете что-нибудь об этом, я просто буду отрицать это. Это поставит вас в самое необычное положение в лучшем случае.
   Я не знаю, сколько еще он мог бы мне рассказать - может быть, совсем немного. Но тут же зазвонил телефон. Я поднял его и ответил; это было для полковника.
   Он сказал "да" и стал слушать. Он не сказал больше ни слова. У него немного побелело вокруг жабр, и он повесил трубку.
   Он сидел там, выглядя больным.
   * * * *
   - Что случилось, полковник?
   "Это было поле, - сказал он мне. "Это случилось совсем недавно. Они появились из ниоткуда и кишели по всему самолету - полировали его, чистили и приводили в порядок, как внутри, так и снаружи. Мужчины ничего не могли с этим поделать. Им оставалось только стоять и смотреть".
   Я ухмыльнулся. - В этом нет ничего плохого, полковник. Они просто были добры к тебе.
   - Ты и половины не знаешь, - сказал он. "Когда все покрасили, на носу нарисовали брауни".
   Вот и все, что касается пирожных. Работа, которую они выполняли в самолете полковника, была, по сути, их единственным публичным выступлением. Но этого было достаточно, чтобы служить их цели, если реклама была тем, чего они хотели, своего рода визуальным доводом, так сказать. Один из наших фотографов - сумасшедший персонаж по имени Чарльз, который никогда не оказывался там, где вы хотели, когда вы хотели его видеть, но тем не менее, казалось, был как раз на месте, когда происходило что-то необычное или катастрофа, - в то утро отсутствовал в аэропорту. Его не должно было быть там; он должен был покрывать огонь, который, к счастью, оказался не более чем незначительным пламенем. Как ему удалось очутиться в аэропорту, даже он сам так и не смог объяснить. Но он был там, и он сделал снимки домовых, полирующих самолет, - не одну-две фотографии, а пару десятков, все тарелки, которые у него были. Другое дело - он получил снимки с помощью телескопического объектива. В то утро он по ошибке положил его в сумку; он никогда не носил его раньше. После этого раза он больше никогда не оставался без него и, насколько мне известно, больше никогда не приходилось его использовать.
   * * * *
   Эти фотографии были кучей лулусов. Мы использовали лучшие из них на первой странице - целую страницу из них - и поместили еще две страницы остальных внутри. AP завладело ими, передало их, и ряд других газет-членов использовали их до того, как кто-то в Пентагоне узнал об этом и тут же взорвал свою стопку. Но что бы там ни говорил Пентагон, снимки были отправлены, и какой бы вред - или добро - они могли принести, не могут быть отозваны.
   Я полагаю, что если бы полковник знал о них, он бы предупредил нас, чтобы мы их не использовали, и, возможно, конфисковал бы их. Но никто не знал, что снимки были сделаны, пока полковник не уехал из города и, вероятно, вернулся в Вашингтон. Чарли каким-то образом задержался - скорее всего, в пивной - и вернулся в офис только к середине дня.
   Когда он услышал об этом, JH ходил взад и вперед, рвал на себе волосы и угрожал уволить Чарли; но кое-кто из нас успокоил его и вернул в кабинет. Мы поймали фотографии в нашем последнем уличном выпуске, взяли страницы для первого тиража на следующий день, и мальчики по распространению несколько дней были выпучены из-за того, как эти газеты продавались.
   На следующий день, после того как самое сильное волнение улеглось, мы с Барнаклом пошли на угол, чтобы выпить себе пару. Раньше я никогда особо не заботился о Барнакле, но тот факт, что нас уволили вместе, установил между нами своего рода связь; да и вроде не такой уж он и плохой был.
   * * * *
   Джо был таким же грустным, как и всегда. "Это те пирожные", - сказал он нам, и он описал их так, как никто никогда не должен использовать, говоря о пирожных. "Они ушли и сделали всех такими счастливыми, что им больше не нужно пить".
   -- И ты, и я, Джо, -- сказал Барнакл. - Мне тоже ничего не сделали.
   "Ты вернул себе работу, - сказал я ему.
   - Марк, - торжественно сказал он, наливая еще одну, - я не уверен, хорошо это или нет.
   Это могло бы перерасти в первоклассный плач, если бы Лайтнинг, наш самый многообещающий копирайтер, не ввалился в тот самый момент.
   "Г-н. - Мистер Латроп, - сказал он, - вам звонят.
   - Ну, это просто прекрасно.
   - Но это из Нью-Йорка, - сказал малыш.
   Это сделало это. Это первый раз в моей жизни, когда я так быстро покинул место, что забыл свою выпивку.
   Звонок был из одной из газет, в которую я подавал документы, и человек на нью-йоркском конце сказал мне, что есть вакансия в лондонском штабе и что он хотел бы поговорить со мной об этом. Сама по себе она, вероятно, ничем не лучше той работы, которую я выполнял, сказал он, но она давала мне шанс приступить к той работе, которую я хотел.
   Когда я мог войти? - спросил он, и я сказал, что завтра утром.
   Я повесил трубку, откинулся на спинку кресла, и мир сразу стал розовым. Я сразу понял, что эти пирожные все еще работают на меня.
   * * * *
   У меня было много времени подумать во время перелета в Нью-Йорк; и хотя я провел часть времени, думая о новой работе и Лондоне, большую часть времени я провел, думая и о пирожных.
   Они приходили на Землю раньше, по крайней мере, это было ясно. И мир не был готов к ним. Он окутал их туманом фольклора и суеверий, и у них не было возможности использовать то, что они ему предложили. Теперь они попытались снова. На этот раз мы не должны подвести их, потому что третьего раза может и не быть.
   Возможно, одной из причин, по которой они потерпели неудачу раньше - хотя и не единственной, - было отсутствие средств массовой коммуникации. История о них, об их поступках и поступках передавалась из уст в уста и была искажена в рассказах. Фантазия того времени привязывалась к истории домовых до тех пор, пока они не стали не более чем волшебными маленькими людьми, которые были очень забавными, а иногда и полезными, но относились к той же категории, что и людоед, или дракон, и другие их существа. род.
   Сегодня все было иначе. Сегодня было больше шансов, что о пирожных сообщат объективно. И хотя всю историю нельзя было рассказать сразу, люди все же могли догадаться.
   И это было важно - известность, которую они получили. Люди должны знать, что они снова вернулись, и должны верить в них и доверять им.
   И почему, задавался я вопросом, был выбран один город среднего размера на Среднем Западе Америки в качестве места, где они заявят о своем присутствии и продемонстрируют свою ценность? Я много думал об этом, но так и не понял, даже по сей день.
   * * * *
   Джо Энн ждала меня в аэропорту, когда я вернулся из Нью-Йорка с работой в кармане. Я искал ее, когда спустился по трапу, и увидел, что она миновала ворота и бежала к самолету. Я выбежал ей навстречу, схватил ее и поцеловал, а какой-то чертов дурак сунул в нас лампочку гашиша. Я хотел прикончить его, но Джо Энн мне не позволила.
   Был ранний вечер, и, несмотря на ослепляющие прожекторы, на небе сияли звезды; с высоты можно было услышать еще один только что взлетевший самолет; а в дальнем конце поля разминался еще один. Там были здания, и огни, и люди, и огромные машины, и на какое-то мгновение все это показалось картиной, созданной для представления силы и стремительности, компетентности и уверенности в этом нашем мире.
   Джо Энн, должно быть, тоже это почувствовала, потому что вдруг сказала: - Очень мило, Марк. Интересно, изменят ли они его".
   Я знал, кого она имела в виду, даже не спрашивая.
   "Кажется, я знаю, что это такое", - сказал я ей; "Думаю, я разобрался. Вы знаете, что прямо сейчас происходит благотворительная акция сообщества. Ну, это то, что они тоже делают - что-то вроде галактического сундука. За исключением того, что они не тратят деньги на бедных и нуждающихся; их благотворительность иного рода. Вместо того, чтобы тратить на нас деньги, они тратят любовь и доброту, добрососедство и братство. И я думаю, что все в порядке. Я бы не удивился, но из всех людей во вселенной мы нуждаемся в этом больше всего. Они пришли не для того, чтобы решить за нас все наши проблемы, а лишь для того, чтобы помочь решить некоторые мелкие проблемы, которые каким-то образом мешают нам направить всю свою энергию на важные дела или не дают нам правильно взглянуть на них".
   * * * *
   Это было больше лет назад, чем мне хотелось бы думать, но я до сих пор помню, как будто это было вчера.
   Вчера произошло нечто, что снова напомнило все это.
   Я оказался на Даунинг-стрит, недалеко от дома Љ 10, когда увидел маленького человечка, которого сначала принял за карлика. Когда я повернулся, чтобы посмотреть на него, я увидел, что он наблюдает за мной; он поднял руку в выразительном жесте, сложив большой и указательный пальцы в круг - хороший, солидный американский сигнал, что все в порядке.
   Затем он исчез. Вероятно, он нырнул в переулок, хотя я не могу точно сказать, что действительно видел, как он шел. Но он был прав. Все хорошо.
   Мир ярок, и холодная война почти закончилась. Возможно, мы вступаем в первый истинный мир, который когда-либо знала человеческая раса.
   Джо Энн собирает вещи и плачет, потому что ей нужно оставить так много вещей. Но дети с вытаращенными глазами предвкушают большое приключение, которое ждет их впереди. Завтра утром мы отправляемся в Пекин, где я буду первым аккредитованным американским корреспондентом почти за тридцать лет.
   И я не могу не задаться вопросом, может быть, где-нибудь в этом древнем городе - может быть, на многолюдной, грязной улице; возможно, по императорскому тракту; может быть когда-нибудь в сельской местности рядом с Великой стеной, столь устрашающе построенной много лет назад, я не увижу ни одного маленького человечка.
   ПРОТОТИП, Джон Грегори Бетанкур
   ВЕНСКИЙ ЭКСПРЕСС
   15 сентября 1936 г.
   Когда он чиркнул спичкой и откинулся назад, чтобы зажечь свой "Лаки страйк", Флинн украдкой оглядел личный автомобиль барона Огилви. Красная бархатная обивка, позолоченное дерево и полированное красное дерево заполнили комнату. Дюжина или около того австрийцев благородного происхождения, сидящих на стульях с высокими спинками, любезно болтали по-немецки и по-французски; несколько других работали над открытием новых бутылок шампанского. Бедняги, подумал Флинн. Они понятия не имели о том, что их ждет впереди.
   Он глубоко затянулся сигаретой, затем медленно выпустил облако светло-серого дыма. Его тренеры по актерскому мастерству научили его использовать такой реквизит, как эта сигарета, поэтому он всегда выглядел естественно. Он сделал еще один глоток и отчаянно пытался скрыть свое напряжение. Почти готово, сказал он себе. Через час, когда мы переправимся в Австрию, я буду в безопасности.
   Опасность исходила не от барона или его свиты; это были сливки венского общества, поразительно невежественные мужчины, больше интересовавшиеся охотой, чем политикой, в сопровождении красивых женщин, одетых по последней парижской моде, с кружевами, бриллиантами и жемчугом на шее, ушах и запястьях. Барон и его друзья кружили по светской жизни Европы, выпивая, охотясь и прославляя образ жизни, которому, как знал Флинн, скоро придет конец с приходом войны.
   Он познакомился с бароном Огилви в Берлине на торжественном открытии его последней картины MGM "Они осмелились взойти в Альпы ", в которой он играл вместе с Кэтрин Хепберн и Ван Джонсоном. У Кейт и Вана была легкая часть, они совершили поездку по Соединенным Штатам для продвижения фильма. Луи Б. Мейер заставил его отправиться в европейское турне, потому что он сносно говорил по-французски и по-немецки.
   Барон, узнав о его планах по дальнейшему продвижению фильма в Австрии, предложил ему прокатиться в его личном автомобиле на борту Венского экспресса. Флинн немедленно согласился.
   Теперь он глубже откинулся на сиденье и полузакрыл глаза, стараясь сделать вид, что засыпает. Может быть, они оставили бы его в покое, если бы он это сделал. Сегодня он сделал достаточно. Достаточно того, что это может стоить ему жизни...
   "Г-н. О'Коннер, - сказала ему красивая молодая женщина по-английски с легким акцентом. Она протянула бокал с шампанским, и он с улыбкой встал и принял его.
   - Danke schoen, - сказал он, потягивая. Это было, конечно, французское, легкое, сухое шампанское, и неплохое.
   "Пожалуйста, мистер О'Коннер, мой английский превосходен".
   Он выдавил из себя смех. - Лучше, чем мой немецкий, я уверен. Ты присоединишься ко мне?" Он указал на место рядом со своим. Вежливости требовалось не меньше.
   "Безусловно."
   Со смехом она села, а он сел рядом с ней.
   - Разве вы не племянница барона Огилви? он спросил.
   "Да. Меня зовут Гертруда Берлинер Огилви. Мои друзья зовут меня Герти. Она подмигнула ему, затем провела ногтем по узору на его ноге. - Я бы хотел, чтобы ты звал меня Герти... Флинн.
   Флинн почувствовал внезапный жар. Она заигрывала с ним, и прямо здесь, на глазах у барона и у всех.
   Прежде чем он успел ответить, дверь в дальнем конце вагона внезапно распахнулась. Смотрящий в белом мундире и фуражке просунул голову. - Граница через пять минут-с! - сказал он барону.
   У Флинна внезапно закружилась голова. Это было оно. Они будут ждать его здесь. Он внутренне застонал. Как он попал в эту передрягу?
   Совещание в военном министерстве вспомнилось ему.
   "Я актер, а не шпион, - сказал он Яну Макбейну в военном министерстве. - Дяде Сэму я не нужен.
   "Именно в этом вы ошибаетесь, - сказал Макбейн. "Слухи о большой войне быстро распространяются в Европе. Когда это начнется, участие Соединенных Штатов станет лишь вопросом времени. Вспомните, что было в Великой войне, в конце концов. Они нуждались в нас, чтобы уладить дела".
   Флинн кивнул. Его отец был ранен в бою с кайзером.
   - Это не будет рискованно, - сказал ему Макбейн. "Ты знаменитость. Никто не будет обыскивать вас на границе. Все, что вам нужно сделать, это принести нам какие-то бумаги.
   Это казалось достаточно простым, поэтому он согласился. Но затем его контакт обнаружился с пулевым ранением в грудь, и перед тем, как уйти, последними словами человека были: "Нацисты планируют вторгнуться в Австрию. Охраняйте эти планы своей жизнью. Вы должны доставить их домой в целости и сохранности!
   Новость ошеломила его. Одно дело сказать: "Война грядет", и совсем другое - сказать: "Немцы вторгаются через несколько месяцев". Нацисты, испытывающие новое оружие и готовящиеся к битве во время Гражданской войны в Испании, беспрепятственно прорвутся через Австрию, если он не будет действовать. Австрийцы, как и барон и его друзья, ничего не подозревали... все они думали, что Гитлер будет рад поиграть своими военными мускулами в Испании.
   Этим утром Флинн забрал бумаги. С тех пор он чувствовал на себе взгляд нацистской секретной службы. В вестибюле его отеля, на встречах с прессой, на дневных приемах, которые он посещал, люди в темных костюмах наблюдали из тени за каждым его шагом. Его не арестовали, подумал он, потому что он знаменитость и держится в окружении толпы.
   Частный вагон барона давал прекрасную возможность для побега. Если бы нацисты намеревались его арестовать, им пришлось бы сделать это здесь, на глазах у барона. Если нет, то через несколько минут он будет в безопасности в Австрии.
   Он коснулся внутреннего кармана своего костюма. У него все еще были документы. Если бы его обыскивали...
   Он сглотнул, и ему вдруг стало плохо. Нет, ему лучше избавиться от них, по крайней мере, пока они не пересекут границу. Куда он мог их положить? Он взглянул на машину барона.
   - Ты в порядке, Флинн?
   - Простите, но, боюсь, ужин мне не подошел. Он встал, вежливо кивнув ей, и направился в крошечную уборную в задней части машины.
   К счастью, он был пуст. Он вошел в тесную комнатку - раковина с широкой стойкой для макияжа, маленький унитаз, плевательница на полу - и запер за собой дверь. Слегка сгорбившись, он уставился в зеркало: стальные голубые глаза, острые высокие скулы, чуть вздернутый нос, длинные светлые волосы, падающие на один глаз, бледная, как смерть, кожа. Он выглядел развалиной.
   Он скинул пальто, повесил его на крючок и закатал рукава. Заткнув раковину, он налил пару дюймов воды из кувшина и плеснул себе в лицо холодной водой. Там - немного лучше, подумал он. Он вытерся одним из полотенец с золотой монограммой барона, затем проверил свои карманные часы. Почти одиннадцать часов. Он почувствовал, как пот начинает струиться под его мышками и вниз по пояснице.
   Завизжали тормоза, поезд начал тормозить. Флинн глубоко вздохнул; Лучше покончить с этим, подумал он, натягивая пальто и поправляя галстук. Кинозвезда должна соблюдать приличия, сказал он себе, выдавливая сценическую улыбку. Он аккуратно зачесал назад волосы. Там - он снова выглядел почти нормальным.
   Затем он вытащил шесть тонких страниц военных планов, сложил их как можно мельче и засунул под столешницу умывальника, между шкафом и стеной. Вы не могли видеть их, если не наклонялись и не смотрели. Сейчас этого достаточно, подумал он. Он заберет их, как только доберется до Австрии.
   Он вернулся в машину барона. Все столпились у окон, выглядывая наружу.
   Флинн присоединился к ним, склонившись над плечом Герти. Он обнаружил, что ее волосы пахли лавандой. Было бы неплохо провести с ней ночь, как только они доберутся до Австрии. Если они успели.
   Пограничная станция была совсем маленькой, чуть больше депо, освещенного желтым светом газовых фонарей. На заднем плане возвышались горы, хотя этой поздней ночью они представляли собой не более чем нечеткие очертания. Около двух десятков немецких охранников в униформе стояли по стойке смирно на платформе.
   Поезд остановился. Два немецких офицера начали ходить по поезду, крича: "Всем выйти!" по-немецки, потом плохо по-французски, потом еще хуже по-английски. "Документы готовы!"
   Один из людей барона открыл окно. - Ты знаешь, чья это машина? - спросил он.
   "Мне все равно, даже если это машина Гиммлера!" - ответил офицер. "Нам приказано разгрузить все поезда и проверить все паспорта на платформе. Чем раньше вы будете сотрудничать, тем скорее вы продолжите свое путешествие!"
   - Делайте, как он говорит, - сказал барон Огилви. - Это небольшое неудобство, не более того.
   Поворчав, свита барона удалилась, вытаскивая кошельки и паспорта. Флинн заметил, что у большинства из них все еще были бокалы с шампанским. Он достал свой паспорт и рассеянно потрогал коричневую кожу. Это будет последнее испытание, подумал он.
   Он выстроился вместе с остальными на платформе. Он видел, как офицеры шли вдоль очереди, проверяли документы, ставили штампы в паспорта. Немецкий лейтенант подошел к нему и протянул руку.
   Не долго думая, Флинн передал свой паспорт.
   - Американец, - сказал офицер, изучая документы. На английском с легким акцентом он продолжил: "Это имя мне знакомо. Почему это так?"
   "Возможно, вы видели один из моих фильмов", - сказал Флинн, выдавив из себя улыбку. "Я актер".
   "О да?" Офицер внимательно вгляделся в его лицо. - Ты был в Гунга Дине , джа ?
   "Вот так. И немало других".
   "Очень хорошее кино." Он проштамповал паспорт, вернул его и пошел вдоль очереди.
   Флинну стало легче дышать. Ей-богу, он собирался это сделать! Он не мог поверить своему счастью. Одно было ясно: он больше никогда и ни за кем не согласится шпионить . Его нервы просто не выдержали.
   Офицеры жестом пригласили всех обратно в поезд. Флинн присоединился к очереди. Барон сел первым.
   - Ненавижу эти пограничные проверки, - сказала Герти, повернувшись к нему. "Они такие надоедливые ".
   "Я полностью согласен", - сказал Флинн.
   - У вас в Америке такие проблемы?
   "Нет." Он ухмыльнулся ей. - Я не думаю, что мы бы это поддержали.
   Внезапно Флинн почувствовал прикосновение к своей руке. Он огляделся, и внутри внезапно поднялась паника.
   Это немецкий офицер проштамповал его паспорт. - Если можно, - сказал он, улыбаясь и протягивая лист бумаги. "Мой сын любит американские фильмы. Не могли бы вы расписаться за него?"
   Ухмылка Флинна застыла на месте. "Конечно." Казалось бы, достаточно безобидная просьба. "Как его зовут?"
   "Рудольф."
   Взяв бумагу, он вытащил авторучку, снял колпачок и быстро написал: "Рудольфу, моему самому большому поклоннику в Германии, со всеми наилучшими пожеланиями, С уважением, Флинн О'Коннер". Он подписал свое имя преувеличенным росчерком.
   - Вот, - сказал он, возвращая его.
   "Я глубоко благодарен". Офицер подул на страницу, чтобы высушить чернила, и сунул ее в нагрудный карман.
   "Всегда рад помочь фанату". Флинн посмотрел на поезд. Герти и большинство других пассажиров поднялись на борт. Он потянулся к поручню.
   "Если бы я мог." Лейтенант схватил его за руку.
   "Я бы с удовольствием дал еще один автограф, - сказал Флинн, пытаясь вырваться, - но мои друзья ждут..."
   Офицер усилил хватку. Последние пассажиры сели в другие машины. Кондуктор смотрел на них.
   - Аус, - сказал лейтенант кондуктору.
   "Абер..."
   "Шнель!"
   Флинн боролся с нарастающим чувством обреченности. Развернувшись, он вырвал хватку офицера и бросился к поезду.
   "Стой!" - воскликнул офицер.
   Солдаты бросились со всех сторон. Флинн остановился. У них были наведены на него винтовки, и они не выглядели дружелюбными. Медленно поднял руки.
   Поезд начал трогаться. Флинн уставился на нее, на окна машины барона, где он мог видеть поднятые в тосте бокалы с шампанским. Герти и остальные еще не хватились за него. Они не видели, как лейтенант задержал его.
   - Сюда, герр Флинн, - сказал лейтенант.
   Крытый грузовик медленно подъехал к краю платформы, и Флинн оказался зажатым сзади под прицелом винтовки. Лейтенант сел напротив него, уже не улыбаясь. Охранники сидели вокруг него.
   "О чем это?" Флинн попытался вспылить. Хорошо, что он спрятал планы в поезде, подумал он.
   "Мы не терпим шпионов в Третьем рейхе", - мрачно сказал офицер. - Мы очень хорошо знаем, чем вы занимались, герр О'Коннер.
   Флинн почувствовал, как дно вывалилось из его желудка.
   * * * *
   В Америке и во всем свободном мире исчезновение Флинна О'Коннера попало в кинохронику две недели подряд. Куда пропал эпатажный актер на этот раз? Ходили слухи о тайных свиданиях с Марленой Дитрих в Швейцарских Альпах или на Французской Ривьере. О'Коннер, наследник техасского нефтяного состояния, экстравагантный плейбой, герой американского футбола и кинозвезда, как известно, время от времени пропадал на пьянках и вечеринках. Руководители студий были уверены, что он появится... возможно, с извиняющейся улыбкой и с новой девушкой на буксире.
   Замок Гроссвальд, Германия
   23 декабря 1936 г.
   Доктор Уве Гроссвальд едва заметил легкий снежок, падавший за окнами лаборатории, в которой он работал. Он сосредоточил свое внимание на огромном черно-красном роботе на столе перед ним. Вот оно, подумал он, кульминация всех его исследований. Теперь пришло время показать его нацистским хозяевам, что они купили на пятнадцать миллионов марок.
   - Как связь? он спросил.
   - Отлично, - сказал его главный помощник Генрих, нервно теребя одной рукой тонкие усы. - Я лично проверил их сегодня утром.
   "Хороший." Гроссвальд отступил назад и глубоко вздохнул, осматривая ряд вычислительных машин, заполнявших одну огромную стену лаборатории. Они тихо загудели, готовые начать посылать инструкции его творению. Но сначала наступила самая впечатляющая часть демонстрации.
   Он взглянул на полдюжины высокопоставленных офицеров, собравшихся перед ним: четырех полковников и двух генералов. У всех было слегка скучающее выражение лица, но это скоро изменится.
   Он кивнул Генриху, который активировал основную силовую катушку огромного робота. Красные глаза машины загорелись; используя миниатюрные камеры, он мог видеть все перед собой.
   "Вот!" - воскликнул Гроссвальд. Он вынул из кармана лабораторного халата маленькое радиоуправляемое устройство. "Металлическая жизнь!"
   Пока он настраивал органы управления, робот медленно и тяжело сел, спустил ноги с операционного стола и встал. Он возвышался над всеми в комнате; девять футов высотой в плече, он обладал силой десяти человек в своих руках с гидравлическим приводом. Полковники удивленно ахнули. Оба генерала в тревоге отступили на шаг.
   "Вот, - сказал Гроссвальд, - солдат будущего!"
   "Как это работает?" - спросил полковник Мейчен.
   "С помощью этого устройства, - сказал Гроссвальд, указывая на свой пульт дистанционного управления, - я могу заставить его стоять, ходить, поворачиваться и поднимать руки". Он продемонстрировал, и робот начал кружить по комнате, тяжело стуча черными металлическими ногами по бетонному полу. "Он может поднять более тысячи фунтов и выдержать шквал пуль... или того хуже".
   - Гранаты? - спросил генерал Хюллер.
   "Гранаты, огнеметы, отравляющие газы - все, кроме прямого попадания минометного снаряда".
   - Значит, он бронирован?
   "С головы до пят. Механически он идеален. Ему нужен только собственный разум, чтобы быть полным".
   "Возможности использования в военное время безграничны, - размышлял Хеллер. "Он может быть таким же революционным, как танк. Да ведь с сотней этих металлических воинов я могу пронестись сквозь любую армию, с которой столкнусь!
   "Это ранний прототип, - пренебрежительно сказал Гроссвальд. "Он далек от совершенства".
   "Что ты имеешь в виду?" - спросил Хеллер. - Не вижу в этом проблем.
   "Это, - сказал Гроссвальд, держа пульт дистанционного управления, - наш камень преткновения. Оператор робота должен находиться в пределах пятидесяти футов от машины. Кроме того, радиоволны могут быть заглушены. Что хорошего в металлическом человеке, который не может двигаться?
   Хеллер нахмурился. - Я понимаю вашу точку зрения, герр доктор.
   "Я намерен сделать робота самодумающим. У меня в лаборатории самый мощный компьютер во всей Германии. Смотрите, на что способен электронный мозг!"
   По его кивку Генрих открыл заднюю панель робота и проложил толстые кабели между ним и гигантским компьютером у дальней стены, соединив их. Снова глаза робота загорелись красным. Эта часть теста была готова начаться.
   Он опустил микрофон. "Робот!" воскликнул он. "Поднимите руки!"
   Внутри огромного компьютера начали светиться вакуумные трубки. В прорезях мелькали перфокарты. Закрутились шестерни.
   Когда компьютер расшифровал его команду, робот начал двигаться. Как часы, его стрелки медленно поднимались вверх на тик за раз.
   "Почему он движется так медленно?" - спросил генерал.
   "Человеческий мозг думает быстрее любого компьютера. Он должен разбить мои слова на электронные импульсы, интерпретировать их, создать программу, которая заставит робота двигаться, а затем выполнить эту программу".
   Хюллер фыркнул. "Бесполезный. В любом случае, мы не можем позволить кабелям тянуться по всему полю боя. Это невозможно!"
   "Через десять лет, - сказал Гроссвальд, - компьютер станет достаточно маленьким, чтобы поместиться в груди робота".
   "Как это возможно?"
   "Я слышал об исследованиях, проводимых General Energy в Соединенных Штатах в этом направлении, но у меня нет к ним доступа - это сверхсекретная работа и для GE. Но до меня дошли слухи о новом миниатюрном устройстве под названием "транзистор", которое заменит электронные лампы".
   "Почему бы не продолжать использовать человеческий мозг?" - спросил другой полковник.
   Он имел в виду, что человек должен управлять роботом с помощью дистанционного управления, понял Гроссвальд, но это предложение зажгло в его голове новую идею. Роботу нужен был эквивалент человеческого мозга... но что, если бы внутри робота можно было установить человеческий мозг ?
   В конце концов, его прадед создал жизнь из мертвых тканей. Почему бы не объединить машину и живую ткань вместе, чтобы создать новый вид жизни?
   Его мысли мчались вперед, к элегантной простоте человеческого ума, управляющего роботом одними только мысленными волнами. Между электрической активностью живого мозга и электрической активностью компьютера было так много общего - и если компьютер может управлять своим роботом, то почему не человеческий мозг? Это должно быть возможно.
   - На сегодня все, - сказал он вдруг. Он отключил робота от сети и увидел, как он осел, безжизненный и инертный. "У меня важная работа".
   - Герр доктор... - начал Хейллер.
   "У меня было вдохновение, - сказал Гроссвальд. "Я позвоню вам снова в следующем месяце. У меня будут новые разработки - полноценный робот, без проводов и дистанционного управления!"
   "Это возможно?"
   "Да!" Гроссвальд вздохнул. "Это может сработать! Это сработает !"
   - Если так, - медленно произнес Хейллер, - это будет величайшее достижение в военном деле в двадцатом веке. Запрашивайте все, что вам нужно". Он взглянул на других офицеров, которые кивнули в знак согласия. "Мы поддержим ваши исследования с фюрером".
   * * * *
   Гроссвальд поспешил в библиотеку своего родового замка. Он остановился в дверях. Ответы лежали в записной книжке его прадедушки, подумал он. Куда он его положил?
   Повсюду валялись стопки книг - по медицине, электрике, технике. Он не клал на полки ничего нового годами, так как встроенные книжные шкафы, покрывающие стены от пола до потолка, были переполнены. В них хранились тысячи романов и справочников восемнадцатого века, все в элегантных кожаных переплетах, которые разные предки накопили за долгие годы.
   Он сделал паузу, пытаясь вспомнить, когда в последний раз видел блокнот. Это был... июнь? Июль? Да, он просматривал старые номера журнала " Электроинженер" , американского журнала, на который был подписан, и нашел его между двумя номерами.
   Он быстро перешел к последним выпускам " Электротехника" - и действительно, вот он, один черный угол, торчащий из-под стопки. Он вытащил его, почти благоговейно провел по кожаному переплёту, затем подошел к своему любимому креслу для чтения и опустился на него.
   Он открыл обложку и прочитал заголовок: " Как я это сделал " Виктора Франкенштейна. Виктор был самым известным членом семьи, но и самым ненавидимым. Дедушка Уве сменил их фамилию на Гроссвальд, чтобы избежать ассоциаций, возникающих в умах многих при простом упоминании "Франкенштейна" - сумасшедшего ученого, еретика, убийцы, расхитителя могил. Однако для Уве это имя было знаком чести. "Франкенштейн" для него означал научный гений, блестящее исследование и вызов устоявшимся знаниям.
   Он несколько раз просмотрел блокнот, прежде чем нашел нужный отрывок: "Электрические импульсы мозга и как ими управлять".
   Он читал быстро. Теперь он понял, что идеи прадеда Виктора намного опередили свое время. Такое понимание - такие блестящие выводы, все они были сделаны до рассвета науки двадцатого века.
   Да, понял он, это можно сделать. Он мог бы поместить человеческий мозг в своего робота. Он видел все это сейчас. Он знал, с чего начать... это был лишь вопрос времени, когда он сможет усовершенствовать своего робота с человеческим мозгом.
   ТЮРЬМА АВЛЬДИЦ, ГЕРМАНИЯ
   22 января 1937 г.
   Флинн О'Коннер болел. Когда он попытался растянуть изгибы своих мышц, тяжелые железные кандалы, соединяющие его запястья с каменной стеной позади него, слабо позвякивали. Бернс прикрыл предплечья. Два пальца - сломанные, а потом плохо вправленные после первой недели расспросов - глухо пульсировали.
   Но он не говорил. Он цеплялся за это знание, как за спасательный круг. Он не раскрыл свою роль в заговоре. Нацисты, должно быть, все еще задаются вопросом, добрались ли газеты из Германии.
   Оставался единственный вопрос... найдет ли их кто-нибудь в уборной барона Огилви? Возможно, он слишком хорошо их спрятал. Возможно, ему следовало отдать их Герти, чтобы она подержала его. Он внутренне вздохнул. Нет, это могло втянуть ее в эту неразбериху. Что еще он мог сделать? Что еще он должен был сделать?
   Он продолжал переживать в уме эти последние несколько минут свободы, задаваясь вопросом, что он мог сделать, чтобы защитить себя или, если не считать этого, убедиться, что планы немецкого вторжения благополучно добрались до посольства США в Австрии.
   Месяцы допросов... голод, побои, пытки... все было бы напрасно, если бы планы не попали в нужные руки.
   Снаружи зазвенели ключи, затем дверь в его камеру медленно открылась. Опухшими глазами Флинн посмотрел на мужчину, вырисовывающегося в дверном проеме.
   "Вверх!" - сказал охранник по-немецки.
   "Я рассказал вам все, - сказал Флинн.
   "Допрос окончен".
   Он зевнул. "Над?"
   " Джа . Вас увозят отсюда. На ногах!"
   Флинн посмотрел на свое измученное, изможденное от голода тело. Они не могли отпустить его в таком виде, не так ли? Это был бы международный скандал. Нет, его собираются казнить, подумал он. После месяцев пыток он подумал бы, что это долгожданное освобождение, но понял, что не хочет умирать. Он хотел сбежать... и отомстить.
   Он вызывающе поднял голову. Что ж, если ему придется столкнуться с расстрельной командой, он умрет, зная, что не предал свою страну. Это было бы одним небольшим утешением.
   Охранник прошел вперед и расстегнул кандалы Флинна. Потом вывалил небольшой мешок с одеждой... туфли, носки, легкую куртку.
   "Наденьте их".
   Флинн помассировал ноющие запястья. Любопытно... зачем ему туфли и куртку, если его собираются казнить? Или это может быть еще одна изощренная пытка? Обещание свободы, которое будет быстро отнято?
   Он приготовился к неизбежному, потом дрожащими руками стал натягивать носки и ботинки, потом куртку. Поднявшись, он вышел из камеры со всем достоинством, на которое был способен. Немного, мрачно подумал он.
   Когда они вышли из здания, он моргнул от неожиданно яркого дневного света. Дюйм снега покрыл землю, и ледяной ветер заставил его дрожать.
   Вместо расстрельной команды охранник подвел его к крытому грузовику, очень похожему на тот, который привез его сюда. На борт грузили еще нескольких заключенных. По настоянию охранника он залез внутрь и сел на деревянную скамью. Он выжил. Допрос закончился, а он был еще жив. Он выиграл.
   Охранники залезли внутрь, подняли обшивку, и грузовик выехал. Пока они ехали, Флинн смотрел на заснеженные поля, бесплодные сады и далекие горы. Охранники не пытались закрыть заднюю часть грузовика брезентовыми клапанами, так что он решил, что не имеет значения, знает ли он, куда они направляются.
   * * * *
   Шли часы, и они несколько раз останавливались, чтобы заправиться, размяться и справить нужду. Охранники принесли на ужин сыр, хрустящий черный хлеб и водянистое красное вино. Флинн жадно ел. Тем не менее путешествие продолжалось.
   "Похоже, они направляются в район Рейна в Германии", - подумал он. Он начал видеть замки на далеких вершинах холмов. Наступила ночь, а они все еще ехали.
   Наконец они свернули на крутую извилистую дорогу, полную поворотов и крутых поворотов. Они быстро поднимались.
   Когда грузовик наконец остановился, охранники вывели всех наружу. Они были в большом замке. Флинн смотрел на высокие каменные стены и сторожевые башни, оснащенные пулеметами. Это было похоже на что-то из приключенческого фильма его друга Эрола.
   Охранники заставили их выстроиться. Он стоял, дрожа, рядом с другими заключенными, пока подписывались бумаги. Обычная немецкая эффективность, подумал он; хотя они были голодные, избитые и полумертвые, их всех нужно было пересчитать и расписаться.
   - Битте, - сказал молодой человек в белом халате. У него были круглые очки в проволочной оправе, маленькие усы и блокнот. "Комст дю мит мир". Он указал на дверь в одно из больших зданий крепости. Свет лился из высоких узких окон. По крайней мере, внутри было тепло, подумал Флинн, пробираясь вперед вместе с остальными.
   "Меня зовут Генрих Мюллер", - продолжил человек в лабораторном халате по-немецки. - Вы будете нашими... гостями.
   "Что это за место?" - спросил его Флинн. "Почему мы здесь?"
   Молодой человек ничего не сказал, но провел их к двери, открыл ее и придержал для них. Солдаты подтолкнули их вперед, и Флинн оказался в большой комнате, которая когда-то могла быть банкетным залом феодала. Теперь это выглядело как больница. Повсюду стояло медицинское оборудование - столы для осмотра, хирургические инструменты и даже операционная в стороне. Флинн почувствовал облегчение. Они собирались лечить свои раны. Может быть, они даже восстановили бы его сломанные пальцы, чтобы они могли правильно срастись.
   Затем Генрих сопроводил их в камеру с толстыми стальными решетками со всех сторон, даже на полу. К счастью, к задней стене были приварены скамейки. Измученный, Флинн тяжело сел.
   Подошел мужчина средних лет с круглым луноподобным лицом в окружении более молодых помощников. К нему присоединился Генрих, и они тихо переговорили, глядя на заключенных. Флинн вдруг почувствовал себя куском мяса в витрине мясника.
   - Ну-ну, - громко сказал луноликий человек по-немецки, улыбаясь и шагая вперед. - Я вижу, вы все благополучно прибыли. Я доктор Уве Гроссвальд, и вы все здесь, чтобы помочь славному делу Германии".
   Все безучастно смотрели на него. Флинн на секунду встретился взглядом с мужчиной и увидел в нем отблеск безумия.
   - Ты, - сказал Гроссвальд, указывая на человека рядом с Флинном. "Как тебя зовут?"
   "Адольф Шмидт".
   - Пойдем, Адольф, мы должны привести тебя в порядок. Как давно ты не ел?"
   "Несколько часов."
   - А до этого?
   "Три дня." Адольф с трудом поднялся на ноги и двинулся вперед. Флинн почувствовал укол зависти. Помимо того, что дали им охранники, он не ел уже четыре или пять дней.
   Один из помощников Гроссвальда выпустил Адольфа из камеры. Гроссвальд взял мужчину за руку и отвел в сторону.
   Флинн поднялся на ноги и прижался к решетке, чтобы увидеть. К нему присоединились остальные заключенные.
   Ассистенты раздели Адольфа, обтерли его чем-то, что пахло антисептиком, затем сбрили ему все волосы на голове. Затем его подвели к длинному металлическому столу в дальнем конце комнаты, где Гроссвальд прослушал его сердце и начал проверять его рефлексы.
   "Отлично", - несколько раз слышал Флинн слова доктора.
   Наконец, на глазах у Флинна, Адольфа привязали ремнями к стальному столу, взяли большую костную пилу и аккуратно отрубили мужчине голову. Кровь брызнула на двадцать футов через комнату, забрызгивая все вокруг.
   Флинн замолчал. Желчь подступила к горлу, но ему удалось ее подавить. Вокруг него он услышал рвоту. Другие не были такими сильными
   Гроссвальд действовал быстро, удаляя мозг Адольфа огромными щипцами. Он передал их Генриху, который сунул мозг в ближайший резервуар с пузырящейся желтой жидкостью.
   "Быстро!" - крикнул Гроссвальд, спеша к другому столику.
   Флинн не мог толком разглядеть, что там происходит, но остальные карабкались, переворачивая мозг. Гроссвальд работал как маньяк, ругаясь, выкрикивая приказы. Похоже, он пересаживал мозг в другое тело, подумал Флинн. Это было чудовищно.
   Флинн, пошатываясь, вернулся к скамейке. Его зрение затуманилось. Он почувствовал, как в голове стучит кувалда. Чудовищный. Чудовищный и безумный.
   Гроссвальд продолжал работать до поздней ночи. Каждый раз, когда Флинн поднимал глаза, они склонялись над своим пациентом.
   Через шесть часов доктор внезапно бросил свои инструменты и вышел из операционной. Пересадка, должно быть, не удалась, понял Флинн.
   Он мрачно посмотрел на пятерых оставшихся заключенных. Кто будет следующим?
   * * * *
   Каждый день в течение оставшейся недели Флинн наблюдал, как солдаты выбирали очередного его товарища, вытаскивали из камеры с пинками и криками солдаты, а затем подвергали тому же процессу: дезинфекция, осмотр Гроссвальдом, затем смерть путем обезглавливания.
   Это было похоже на фильм ужасов категории B, понял Флинн, прокручивая в уме картинку. Петер Лорре играл Гроссвальда с садистским ликованием. Бела Лугоши был бы Генрихом - раболепным, раболепным Генрихом. А Борис Карлофф сыграет жертву трансплантации. В фильме, конечно, существо Гроссвальда будет жить.
   Настоящему врачу не повезло. Он безуспешно пережил свои первые шесть жертв. Каждый раз, когда эксперимент терпел неудачу, Гроссвальд в приступе гнева топал прочь. Возможно, молился Флинн, доктор сдастся до седьмой попытки, но в глубине души он знал, что такие надежды бесполезны. Вместо расстрела он погибнет от рук безумного ученого. Вот почему нацисты дали ему отсрочку.
   Сглотнув, он коснулся шеи. По крайней мере, это будет быстро, подумал он.
   Но техасец внутри него не сказал бы, что так просто умереть. Он был воспитан и воспитан, чтобы сражаться, и та же черта упрямства, которая не позволила ему сломаться под пытками, не позволит ему и сейчас умереть без борьбы. Должен же быть выход, подумал он.
   Он откинулся на скамью, глядя сквозь решетку и размышляя. У него было одно преимущество перед другими: шесть полных дней отдыха, вдоволь еды и питья. Его сила и рефлексы возвращались. Какие еще навыки у него были? Просто игра...
   И этого, подумал он, когда в глубине его сознания начал формироваться план, может быть достаточно.
   * * * *
   Флинн проснулся, когда первый свет дня просочился сквозь высокие узкие окна комнаты. Он уже видел, как помощники Гроссвальда стерилизуют медицинское оборудование, готовясь убить его.
   Он посмотрел на шрамы на своих руках и руках. Четыре месяца пыток, чтобы заставить его говорить, а он не сказал ни слова о своей шпионской миссии. Эти ужасы казались почти чистыми по сравнению с судьбой, которая теперь ждала его.
   Большую часть ночи он думал о том, как Гроссвальд убил свою первую жертву. Адольфа не удерживали на протяжении большей части допроса; он не боролся и не сражался, потому что не знал, что его ждет. Если кто-то и мог попытаться помешать этому, так это Адольф. А все потому, что он не пытался убежать .
   Это, сказал себе Флинн, должно быть ключом. Он должен заставить их думать, что он сдался... что он сотрудничает. Тогда он воспользуется первой представившейся возможностью для побега.
   Он опустился на колени перед скамейкой и скрестил руки. Роль отца Давида в " Красавицах в часовне" была его лучшей религиозной подготовкой. Теперь он мог благочестиво обращаться с лучшими из них.
   "Пожалуйста, Боже, - сказал он так, чтобы мог слышать помощник Гроссвальда, - если Твоя воля состоит в том, чтобы я умер здесь, я надеюсь, что это не будет напрасно".
   Затем он услышал гулкий голос Гроссвальда, зовущего своих помощников. Пришел сумасшедший доктор.
   Совершив крестное знамение, Флинн встал и подошел к двери камеры, сцепив руки и склонив голову. Кроткие убегут, сказал он себе.
   Гроссвальд послал за ним солдат. Когда они открыли дверь камеры, он спокойно вышел. Повернувшись, он направился к ассистентам Гроссвальда, ожидавшим его со щетками и ведрами с дезинфицирующим средством. Никто из солдат его не тронул. Он понял, что пока он сотрудничает, они не видят причин вмешиваться.
   Он спокойно разделся, сложил и сложил в сторону свою рваную, грязную старую одежду, а потом молча встал и позволил унижениям произойти. Он зажмурил глаза и закусил губу, когда трение стало слишком грубым и ссадило кожу.
   Затем, воня дезинфицирующим средством, он позволил им побрить голову. Наконец, чистый и опрятный, готовый к разделке, он подошел к смотровому столу. Гроссвальд ждал там, потирая руки с почти садистским ликованием.
   Когда он приготовился подняться на диагностический стол, доктор спросил по-немецки: "Как вас зовут?"
   "Флинн О'Коннер".
   "Я хочу знать... почему ты не сражаешься, как другие заключенные?"
   "В чем смысл?" - ответил Флинн. "Я не смог победить. В конце концов, ты добьешься своего".
   Гроссвальд медленно кивнул. "Очень проницательно. Твой акцент... ты англичанин?
   "американец".
   - Ты кажешься мне знакомым.
   "Я снялся в пятнадцати фильмах. Возможно, вы видели некоторые из них. Мог ли Гроссвальд быть фанатом? Мог ли он таким образом добиться своего освобождения?
   "Ах, да, кино, должно быть, это оно". Он жестом подозвал Флинна. - На стол, пожалуйста.
   Вот вам и идея, подумал Флинн. Он повернулся, чтобы подтянуться к смотровому столу, а затем одним быстрым движением схватил скальпель с соседнего подноса. Словно тигр, он прыгнул на Гроссвальда, прижав острое лезвие к пухлой шее доктора, да так сильно, что на нем выступила капля крови.
   "Назад!" - проревел Флинн солдатам и испуганным помощникам Гроссвальда. - Назад, или я перережу ему горло!
   "Делай, как он говорит!" - крикнул Гроссвальд сдавленным голосом.
   Все начали отступать. Солдаты направили на него оружие. Он видел убийство в их глазах. Почему-то ему стало все равно.
   Держа тело Гроссвальда между собой и солдатами, Флинн начал пятиться к двери. Потянувшись за спиной, он открыл ее, и ледяной ветер, ударивший его, как хлыст, заставил содрогаться его обнаженное тело. Он подумал, что позже он будет беспокоиться о пневмонии.
   Все еще держа в руках Гроссвальда, он вышел и отчаянно оглядел двор. Падал легкий снежок; если бы он смог выбраться из замка на грузовике или машине, он мог бы потерять своих преследователей, подумал он.
   Несколько автомобилей стояли на другой стороне двора. Все еще сжимая Гроссвальда, он попятился к ним. Гроссвальд начал хрипеть, но Флинн не обратил на это внимания. Больше беспокойства вызывали солдаты, выходящие из лаборатории с поднятыми винтовками. Как только он отпустит своего заложника, подумал он, они откроют огонь.
   Он подошел к первой машине, локтем соскреб снег с пассажирского окна и заглянул внутрь. У него были ключи в замке зажигания, он увидел это с мысленным криком триумфа. Вот и все - его билет отсюда.
   Гроссвальд начал прогибаться. Он потерял сознание, понял Флинн. Он колебался. Он не мог справиться с таким мертвым грузом, не в его нынешнем полуголодном состоянии. И он начал неудержимо дрожать от холода - здесь должно быть двадцать градусов тепла.
   Наконец он открыл дверь, оттолкнул Гроссвальда и нырнул внутрь. Когда он это сделал, что-то острое вонзилось в его правую икру. Он закричал от боли.
   Забравшись в кабину грузовика, он захлопнул дверцу. Винтовки начали трещать. Стекло рядом с его головой треснуло. В его икре была воткнута игла для подкожных инъекций, он увидел это с отчаянием. Гроссвальд нанес ему удар, введя ему что-то. Внезапно его нога онемела.
   Однако сейчас нет времени думать об этом. Он нажал на сцепление левой ногой и включил зажигание. Онемение распространялось. Теперь он почти ничего не чувствовал ниже пояса. Внезапно он почувствовал легкое головокружение. Если бы он не делал что-то быстро, он бы никогда этого не сделал.
   Ему удалось включить заднюю передачу, и он начал давать задний ход. Но когда он попытался повернуть колесо, то обнаружил, что не может пошевелить руками. Он был парализован.
   - Нет... - прошептал он, весь ужас настигал его. Он потерпел неудачу.
   Автомобиль врезался в одну из стен замка и остановился, беспомощно вращаясь в снегу.
   Гроссвальд открыл дверь со стороны водителя, потянулся внутрь и спокойно выключил зажигание. Мотор с ревом остановился.
   Флинн обнаружил, что все еще держит скальпель. Из последних сил он поднял руку, чтобы ударить доктора.
   Гроссвальд спокойно схватил его за руку и убрал инструмент. Затем он начал улыбаться. А потом он начал смеяться, как будто это была лучшая шутка, которую он когда-либо видел.
   - Чудесно, - воскликнул он, промокая крошечную ранку на шее белым носовым платком. "Как раз то, что нам нужно, человек, который готов бороться за жизнь. Чудесный!"
   Флинн застонал. Затем все почернело.
   * * * *
   Флинн боролся со снами об удушье. Какая-то часть его осознала, что он одурманен, а это значит, что он все еще жив. Гроссвальд, должно быть, поместил его обратно в камеру, чтобы он выздоровел... всего лишь отсрочка, но пока он был жив, у него была надежда. В следующий раз он убежит .
   Он открыл глаза и обнаружил, что смотрит в потолок. Он предположил, что сидит на одном из медицинских столов Гроссвальда. Он попытался перевернуться, но не смог пошевелиться. Пристегнут? Все еще под наркозом? У него не было возможности узнать.
   Его видение было странным; все выглядело черно-белым. Возможно, это действие наркотика, решил он, точно так же все звучало жестяно и приглушенно, как будто из паршивой акустической системы. Он изо всех сил пытался сесть.
   Внезапно в его поле зрения появился Гроссвальд, склонившийся над ним. Доктор улыбнулся, как добрый дядюшка, предлагающий ребенку леденец.
   - Отлично, - сказал он.
   Флинн попытался заговорить, но раздался лишь странный жужжащий звук. Он поднял одну руку - и вдруг увидел, что это уже не человек. Он был черный и металлический. Броня? Это должно было быть.
   - Встаньте, - сказал Гроссвальд.
   Он попытался схватить доктора, но упал на бок и с грохотом приземлился на пол. Теперь он мог видеть остальную часть своего тела - ноги, живот, туловище, руки, ладони, весь блестящий черный металл с красными бликами.
   Он медленно поднял голову и увидел свое отражение в боку стальной тележки. Он был заключен в металл. Его глаза светились красным, крошечные точки, как тлеющие угли.
   "Вставать!" - воскликнул Гроссвальд. "На ногах!"
   Медленно Флинн подчинился. Зачем Гроссвальду надевать на него доспехи? Это не имело смысла. Не после того, что случилось с остальными...
   И тут на него обрушился весь ужас происходящего. Он понял, что должно было случиться. В этот костюм Гроссвальд вложил свой мозг - это была не броня, а машина. Внезапно все это приобрело какой-то болезненный смысл.
   В ярости он повернулся к Гроссвальду, воздев руки. Его конечности слушались медленнее, чем он привык, и он, казалось, потерял чувство равновесия, но ему удалось это сделать. Он думал, что уничтожит жизнь в Гроссвальде. А потом он разорвет это место на части.
   "Останавливаться!" - крикнул Гроссвальд. "Опустите руки!"
   Флинн поймал себя на том, что подчиняется, несмотря на все его попытки атаковать. Его тело отказывалось сотрудничать.
   - Вы сделали это, герр доктор! - воскликнул Генрих.
   Гроссвальд улыбался. "Отлично", - продолжал он бормотать.
   Флинн попытался закричать.
   * * * *
   Остаток дня Флинн провел, выполняя все команды Гроссвальда. Встать, сесть, принести, повернуться по кругу - что бы Гроссвальд ни приказывал ему делать, Флинн сам это делал. Это был кошмар. У него не было сил сопротивляться. Словно воля доктора взяла верх над его собственной.
   Той ночью они приказали ему забиться в угол, прежде чем запереть лабораторию. Флинн стоял там, пока они не ушли. Как только он услышал щелчок защелки и понял, что он один, он обнаружил, что его воля снова принадлежит ему... и никто не приказывал ему делать что-то еще, он мог следовать своему собственному совету.
   Он знал, что должен предупредить внешний мир. То, что сделали с ним нацисты, было слишком ужасно, чтобы допустить, чтобы это когда-либо повторилось. Гроссвальд должен был быть остановлен.
   Если бы он только лучше владел своим телом, подумал он. Он поднял одну руку. Каждое его движение было борьбой. Он чувствовал себя пьяницей, пытающимся играть в "приколи хвост на осле". Он не мог заставить свое тело двигаться с той точностью, которой требовал разум.
   Любопытно, что он не чувствовал ни малейшей сонливости. Возможно, это было одним из преимуществ металлического тела, подумал он. Он никогда не устанет, не заболеет, не проголодается и не замерзнет, так же как никогда не почувствует запах цветов, не выпьет шампанского и не будет снова заниматься любовью.
   Практика с его новым телом, вот что ему нужно, решил он. Он сделал нерешительный шаг, потом еще один. Ходьба была первым, что ему нужно было освоить.
   Он начал расхаживать взад и вперед по всей лаборатории. Ему потребуется координация, чтобы сбежать. Сколько бы времени это ни заняло, он будет практиковаться, пока не добьется нужного результата.
   * * * *
   В ту ночь часы пролетели незаметно, но моторика Флинна заметно улучшилась. Незадолго до рассвета он вернулся в угол, где Гроссвальд оставил его прошлой ночью. Пусть доктор думает, что он не шевелился всю ночь и что у него не было собственной воли... месть придет вовремя.
   С тех пор жизнь превратилась для него в простой узор. Днем он маршировал под барабан Гроссвальда, расхаживая взад и вперед, вниз и вверх, выполняя все, что говорил доктор. Несколько раз на него приезжали посмотреть высокопоставленные нацисты. Он всегда изо всех сил старался казаться неуклюжим, однажды упав на лицевую пластину, когда ему приказали бежать. Он получил личное удовлетворение от смущения Гроссвальда. Тем не менее, нацисты казались очень впечатленными.
   "Это прототип", - постоянно напоминал им Гроссвальд. "Каждый новый робот будет лучше предыдущего, пока они не будут усовершенствованы!"
   Ночь оставалась личным временем Флинна. Его координация вернулась. Он мог ходить, бегать, даже прыгать, если хотел, и хотя он знал, что двигается неуклюже, это было быстро, легко и целеустремленно.
   Уверенный, что сможет действовать эффективно, он решил бежать. Но сначала он должен был позаботиться о Гроссвальде. Врача больше никогда не допустят к операции.
   Чтобы действовать эффективно, он знал, что должен положить конец контролю доктора над ним. Лучшим выходом было отключить его слух. Если он не мог слышать доктора, ему не нужно было подчиняться: это казалось достаточно простым.
   Подняв руки к голове, он ткнул пальцем в каждую ушную щель, надавливая до тех пор, пока хрупкие приемники внутри не треснули и не умерли.
   Глухой, он вернулся в свой угол и стал ждать. Пусть Гроссвальд выкрикивает приказы, пока не посинеет, с удовлетворением подумал Флинн. Он ничего не услышит.
   * * * *
   Гроссвальд вошел со своими помощниками сразу после рассвета следующего дня. Как всегда, он подошел к Флинну, упер руки в бока и что-то прокричал.
   Однако Флинн этого не слышал. Вместо этого он сделал шаг вперед, наклонился и схватил Гроссвальда за переднюю часть своего лабораторного халата. Подняв его так легко, как ребенок поднимает куклу, он отнес его в камеру, швырнул в открытую дверь и смотрел, как он врезается в прутья задней стены.
   Затем он повернулся к другим помощникам. Они в шоке уставились на него. Сделав полдюжины быстрых шагов, он схватил двух из них, потащил к камере и бросил внутрь.
   "Оставайся там!" он сказал. Он не мог слышать себя, поэтому не был уверен, что слова вырвались наружу. Но когда они оба быстро кивнули, выражение паники на их лицах было всем доказательством, в котором он нуждался. Они слышали его, все в порядке.
   Остальные двинулись к двери.
   - В камеру, - сказал он, указывая.
   Один за другим они подходили к камере, кроткие, как побитые собаки. Он насчитал семь и нахмурился. Где был восьмой помощник? "Возможно, сегодня он болен или уехал", - решил он, осматривая комнату. Что ж, у него был Гроссвальд; один помощник больше или меньше не имеет значения.
   Закрыв дверь камеры, он ухватился за одну из решеток металлическими руками, отогнул ее, а затем обернул вокруг двери. Это удержало бы их.
   Используя спирт в качестве топлива, он быстро передвигался по лаборатории, поджигая все, что хоть немного воспламенялось. Пламя распространилось по обшитым панелями стенам к потолку. В углах пылали стопки бумаг. Это должно сработать, подумал он.
   Открыв дверь, он вышел во двор. Это был прекрасный день. Ярко светило солнце, все покрывал новый хрустящий слой снега, а воздух был совершенно прозрачным.
   Повернувшись, он снова посмотрел на лабораторию. С крыши уже поднимался густой столб черного дыма.
   Кто-то, должно быть, поднял тревогу; через парадные ворота и из зданий, окружавших двор, стали стекаться солдаты. У нескольких были винтовки, и, увидев его, начали стрелять. Он не чувствовал и не слышал, как пули отскакивали от его тела, но он видел, как вылетали искры, и появлялись крошечные вмятины и царапины. Потом пуля попала ему в рот, и его глаза на секунду погасли.
   Внезапное столкновение со слепотой заставило его двигаться. Он не мог просто стоять здесь, понял он, и позволять им долбить себя. Он мог быть хорошо бронирован, но Гроссвальд не мог защитить каждый квадратный дюйм своего тела. Они могут случайно задеть что-то жизненно важное.
   Повернувшись, он побежал к открытым воротам замка, его огромные ноги стучали по земле. Все на его пути развернулись и побежали. Снаружи он постоял достаточно долго, чтобы сориентироваться.
   На другой стороне леса у подножия холма виднелись крыши домов и дым из десятков труб. Деревня - как раз то, что ему нужно, подумал он.
   Он снова побежал, его металлические ноги цеплялись даже за заснеженную дорогу. Жители деревни помогут ему, подумал он. Они должны были.
   Он оглядывался каждые несколько минут, но не находил следов преследования. Пожар выиграл ему время, подумал он.
   У подножия холма он свернул с дороги и устремился в лес, направляясь прямо к деревне. Птицы и мелкие животные бежали перед ним. Он расталкивал деревья со своего пути, вырывая их с корнем. Он знал, что его сила огромна, но он понятия не имел, что она настолько велика.
   Через пятнадцать минут он дошел до конца леса и вышел на задний двор большого двухэтажного тюдоровского дома. Дети в шерстяных шапках и шарфах играли в пятнашки. Они увидели его, открыли рты в криках, которых он не мог слышать, затем повернулись и убежали.
   "Ждать!" он пытался позвонить. Из его рта вылетел поток искр. Солдаты, должно быть, повредили тот динамик, который позволял ему говорить, с тревогой понял он. Как он теперь будет с ними общаться? Язык жестов, решил он, придется отыграть. В конце концов, это то, что сделали актеры.
   Он последовал за детьми вокруг здания и вышел на мощеную улицу. Несколько десятков мужчин и женщин в толстых пальто увидели его и уставились на него. Некоторые бросили узлы и в ужасе убежали.
   В конце улицы дети собрались вокруг милиционера в темной форме с шипастым шлемом на голове. Он тряс головой. Потом дети стали показывать на Флинна, и когда полицейский поднял глаза и тоже увидел его, на его лице отразился ужас.
   Флинн помахал. Дети бросились вниз по улице. Через несколько секунд полицейский последовал за ним.
   Флинн преследовал их до городской площади. Машина стояла на холостом ходу, ее двери открывались. Несколько свертков лежали посреди улицы, словно наспех брошенные. Не живой души было это зрелище. Ясно, что они не хотели его части. Он решил, что ему придется попытаться добраться до границы самостоятельно.
   Он повернулся и увидел надвигающуюся на него толпу во главе с полицейским. Там должно быть тридцать или сорок человек, подумал он, а может, и больше. Они были вооружены вилами, топорами, дубинками и даже несколькими охотничьими ружьями. Пока он колебался, пуля попала ему в грудь и срикошетила.
   Флинн не знал, что делать. Он не мог причинить им вред - он не был убийцей. Нет, у него был только один вариант.
   Он побежал. Его конечности могут быть неутомимыми, а его сила может быть огромной, но он просто не создан для скорости, как он понял, как только покинул деревню. Даже держась дороги, держась прямо за городом, они быстро настигали его. Каждый раз, когда он оглядывался назад, они были ближе, пятьдесят ярдов, сорок, тридцать...
   Он понял, что не успеет. Судя по безумным взглядам на их лицах, с ними нельзя было поспорить, даже если бы он мог говорить. Он должен был пойти туда, куда они не пойдут. Кладбище? Ни одного в поле зрения. Лес? Он оставил бы след, по которому мог бы пойти слепой скаут. Где?
   Он заметил сарай в десяти ярдах от дороги. Это было ветхое старое строение с облупившейся краской и провисшими дверями на ржавых петлях. Последуют ли они за ним внутрь? Он так не думал. А может быть и задняя дверь...
   Сойдя с дороги, он проломил деревянный забор и перешел через поле к амбару. Двери кареты открывались легко; он проскользнул внутрь.
   Взгляд его скользнул по заполненным сеном чердакам, по пустым стойлам, по ветхой кожаной сбруе, свисавшей с крюков. Здесь нет укрытий, подумал он. И без задней двери. Он должен был бы сделать свой собственный.
   Он взглянул на входные двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как они закрылись. Жители деревни думали, что он заперт внутри. Ну, он покажет им кое-что.
   Когда он подошел к задней стене, что-то ударило его сверху. Он понял, что это кусок дерева.
   Он посмотрел вверх. Мальчик лет пятнадцати или шестнадцати стоял на краю чердака и смотрел на него сверху вниз с испуганным выражением лица. Его рубашка была распахнута, а в волосах и одежде была солома. Позади него из-за сена выглядывала светловолосая голубоглазая девушка примерно того же возраста.
   Молодые любовники, решил Флинн, на романтическом свидании... он не имеет к нему никакого отношения.
   Потом он увидел дым и пламя. Жители деревни подожгли сарай. Они не знали, что двое детей оказались в ловушке внутри. Он колебался. Он не мог оставить их здесь. Они бы погибли в огне.
   Он быстро жестом приказал мальчику слезть. В ответ мальчик подобрал еще один кусок дерева и швырнул его Флинну, который отбил его одной рукой. Что ж, им просто придется пойти трудным путем, подумал Флинн.
   Когда языки пламени поднялись по стенам амбара и начали поджигать сено наверху, Флинн подошел к лестнице на чердак. Посыпались еще доски, но он их проигнорировал; простое дерево ему не повредит, сказал он себе.
   Он попытался взобраться, но ступеньки рассыпались под его ногами. Он понял, что его тело весит слишком много. Отступив назад, он снова жестом приказал двоим спуститься вниз. Ни один не сделал. Протирая глаза, кашляя, они сбились в кучу.
   Флинн не знал, что делать. Густой черный дым заполнил воздух. Он должен был спустить их вниз, иначе они умрут через несколько минут.
   Он подумал, что сено, на котором они лежат, должно смягчить их падение. Он разбил перегородки стойла под ними, затем перешел к дубовой балке, поддерживающей чердак. Медленно, осторожно он начал тужиться.
   Наверху начал скрипеть чердак. Сено посыпалось дождем, часть его тлела. Флинн продолжал нажимать, и вдруг луч лопнул. Чердак рухнул перед ним лавиной сена и дров.
   Двое детей упали вместе с ним, приземлившись на сено, как он и планировал. Никто не шевельнулся, но он подумал, что они потеряли сознание из-за дыма, а не из-за падения. Он должен был вывести их отсюда.
   Подняв девушку - ее тело казалось таким хрупким, - он прикрыл ее, как мог. Опустив голову, он протаранил дверь плечом и ворвался внутрь.
   Жители деревни разбежались, как овцы. Он поставил девушку на землю, повернулся и побежал внутрь сквозь дымку.
   Он нашел мальчика на ногах, пошатываясь. Флинн потянулся к нему, но он дернулся, повернулся и побежал к брешь, которую проделал Флинн. Флинн последовал за ним, кивая самому себе. Он подумал, что это должно купить ему некоторую симпатию со стороны жителей деревни. Он только что спас двоих их детей.
   Он почти успел выбраться, когда амбар рухнул. Огромные лучи ударили его, пригвоздив к земле. Он обнаружил, что не может пошевелить ни руками, ни ногами. Огонь наполнил его зрение, затем линзы в его глазах треснули, и он ослеп.
   Он попытался заплакать от ярости, от беспомощности, когда началась боль. Такой огонь может причинить ему боль, понял он в последний момент ясности. Это может поджарить его мозг.
   По крайней мере, дети были в безопасности, подумал он. По крайней мере, Гроссвальд и его лаборатория были уничтожены. Никто другой не должен был бы умирать. Это немного утешило его перед тем, как тьма поглотила его в последний раз.
   ЗАМОК ГРОССВАЛЬД
   27 февраля 1937 г.
   Генрих Мюллер стоял по стойке смирно перед генералом Хейллером. Генерал нахмурился, осматривая ущерб, нанесенный лаборатории Гроссвальда.
   - Ты единственный выживший, - прокомментировал он.
   - Да, сэр, - сказал Генрих.
   "Как так?"
   "Я спрятался, пока робот окружил других ассистентов и доктора Гроссвальда. Мне повезло, что меня не обнаружили, сэр.
   "Ах". Генерал покачал головой. - Все записи врача сгорели в огне?
   "Сэр." Генрих облизал губы. - Я был секундантом доктора Гроссвальда. Я знаю каждую деталь его работы. И я знаю, что пошло не так".
   "Какая?" Генерал наклонился вперед, его любопытство было очевидным.
   "Мозг... он оставил его вольнодумным. На нем по-прежнему была личность Флинна О'Коннера под командным оверлеем".
   "Это плохо?"
   "Да. Он думал, что это позволит мыслить независимо на поле боя. Я предупредил его, что это может привести к возмущению и бунту. Он не стал слушать. Он мог бы быть гением, но он отказался прислушаться к совету".
   Хеллер кивнул. "Очень верно. Продолжать."
   "Я знаю проект не хуже доктора Гроссвальда. Я могу продолжить с того места, на котором он остановился".
   - Очень хорошо, - сказал генерал Хейллер. "Я подниму вопрос с Берлином. А пока найдите себе новую лабораторию. Я хочу, чтобы новый робот был готов через два месяца для личного досмотра фюрером. А Генрих... Я больше не потерплю ошибок.
   Генрих кивнул. "Ничего не будет", - пообещал он.
   ВОЕННОЕ ДЕПАРТАМЕНТ, ВАШИНГТОН, округ Колумбия
   2 марта 1937 г.
   "Прокрутите фильм", - сказал Иэн МакБейн.
   В комнате потемнело, затем экран замерцал, и началась кинохроника.
   Макбейн молча сидел, пока он играл. В нем рассказывалось о реальном монстре, который якобы неистовствовал в сонном немецком городке Брахтсбург. Голос за кадром высмеял всю эту идею, как будто город устроил грандиозную шутку.
   Съемки закончились, и снова зажегся свет. Макбейн встал, откашлялся и повернулся к своим коллегам.
   "Мои источники сообщают о некоторой правде в этом инциденте", - сказал он, переводя взгляд с одного лица на другое. "Мы также знаем, что наш захваченный агент Флинн О'Коннер был отправлен в замок Гроссвальд за несколько недель до появления этого предполагаемого монстра. Замок Гроссвальд находится в двух милях от Брахтсбурга.
   - Что насчет О'Коннера? - спросил представитель Белого дома.
   "Один из наших агентов в этом районе обнаружил его тело вскоре после появления этого предполагаемого монстра, что является еще одной причиной, по которой мы подозреваем Флинна в какой-то причастности. Это, а также тот факт, что барон Уве Гроссвальд мертв. Нам сказали, что сердечный приступ. Я не верю в это".
   "Был ли О'Коннер монстром?" - спросил министр по военным делам.
   - Я не уверен. Макбейн нахмурился. "Вскрытие показало, что мозг О'Коннера был удален хирургическим путем, когда он был жив. Доктор Гроссвальд был известным хирургом и робототехником. Есть ли связь? Я так боюсь. На самом деле все это дело попахивает неудачным нацистским медицинским экспериментом".
   "Что ты предлагаешь?"
   "Я хотел бы развивать больше агентов в этом регионе. Я хочу повнимательнее следить за замком Гроссвальд.
   - Согласен, - сказал секретарь. "Я позабочусь о финансировании".
   "Спасибо."
   Пока остальные собирали свои портфели, Макбейн внутренне вздохнул. Флинн О'Коннер стал жертвой войны, сказал он себе. Стрельба могла и не начаться, но война точно началась. Надеюсь, Флинн не погиб напрасно. Предупрежден значит вооружен, и внезапно Макбейну очень захотелось узнать, что же произошло в замке Гроссвальд. Он намеревался выяснить это, чего бы это ни стоило.
   СТОП, Реджинальд Бретнор
   Доктор Каванесс почти не слышал, как металлург и химик читали свои подробные технические отчеты. Он пытался смотреть на них; он пытался сосредоточить свое внимание на их словах. Но его взгляд всегда скользил к квадратному, сильному лицу генерал-майора ВВС, сидевшему напротив, к обширному индустриальному пейзажу Детройта, обрамленному окном кабинета директора, обратно к другим лицам там - обратно к вещь, Дверной Ограничитель, бронзово-яркий и в форме гантели, изолированный в своем колокольчике, в одиночестве на полированной равнине коричневого красного дерева. И всегда, отказываясь от дисциплины, его разум уклонялся от тесного контакта с здесь и сейчас, где у Стопа была неоспоримая реальность, где были собраны эти люди с их холодным ответом на загадку, которую он не хотел разгадывать.
   Время от времени до него доносился обрывок фразы- И когда скорость окисления...пока еще не проанализированная...редкоземельное соединение или -И каждый обрывок посылал его разум искать убежища в своих воспоминаниях, находить ему картины мира огород со всеми хорошими, знакомыми вещами, мир, безопасный в узких пределах, установленных здравым смыслом, мир, в который никогда не сможет проникнуть тень Дверного Ограничителя.
   Он вспомнил момент сорокалетней давности, когда они с Элеонор нашли свой первый поцелуй в сладком ночном воздухе и спонтанно разделили его там, на прохладной кирпичной веранде. Звезды были близко. Дружелюбные звезды были мерцающими точками света, такими же маленькими, как светлячки, такими близкими, такими близкими. Сумерки создали их; на рассвете они растворились. И не нужно было думать о них, о том, чем они были на самом деле. Не тогда. Тогда не было дверного стопора.
   Его разум коснулся страха и гнева на страх. Тотчас же он перевернул страницы прошлого, страницы друзей и поездок на рыбалку, полуночных призывов к родам, ипохондрии, операций - страницы драгоценных испытаний, триумфов и рутины. Такова была его жизнь: напряженные часы, дни сменяли друг друга, месяцы, времена года, плавные годы, и все это было окружено его семьей, его пациентами и его городом. Это был его мир, редко расширяющийся за счет Детройта; еще реже - три недели в Калифорнии или Канаде; а иногда, неизбежно, пропуская через свои стены суровое осознание войн за границей, странного варварства в чужих землях - темных реальностей, которые должны были оставаться нереальными.
   Голоса в нереальном настоящем читали лекции сначала химику, затем металлургу, используя длинные слова своих технологий. Разум доктора Каванесса, избегая их, нашел его безопасным днем, когда ему было двенадцать, он взволнованно вставал на рассвете, садился на свой новый красный велосипед, насвистывал свою счастливую собаку, ехал по грунтовым дорогам с зеленой каймой к ферме своего дяди. Он позволил себе погрузиться в этот день: там был тихий белый дом, амбар, залитый солнцем холм, и дядя Мэтт кричал ему привет, и дядя Мэтт собирался показать ему, где бобры построили себе плотину поперек реки. ручей - и -
   Картинка исчезла. Внезапно, безжалостно, ему исполнилось семнадцать, а дядя Мэтт умер. Отпевание после полудня, гроб, засыпанный цветущей землей, торжественный, молчаливый ужин после - все это было кончено; он лежал без сна в постели, грустно и тихо понимая это. Лежа там, он думал о том, как министр говорил о вечности. Он пытался разгадать значение этого слова, очень старался - и вдруг он как будто увидел бесконечные годы, бесчисленные, непостижимые, уходящие в застывшую пустоту, душившую рассудок. Страх охватил его, и гнев на страх, гнев на это грубое нарушение его мира безбрежностью, менее понятной, чем смерть. Он призывал Бога изгнать тайну, погасить ее, но Бог, к ужасу, стал слишком велик, немыслимо далек, непостижим, как все пустое время. В отчаянии юный Говард Каванесс боролся с этой идеей, снова выталкивая ее за стену, отрицая ее существование для самого себя...
   Сцена внезапно отступила, уступив место другой, более яркой, еще более сильной. Была осенняя ночь год назад, холодная, кристально чистая; и они с Элеонорой ехали домой после спектакля, после скучного главного фильма и парочки короткометражных. Одна из короткометражек была об астрономии, о гигантском телескопе в Паломаре, о том, как он был построен и использовался, и о том, что он видел. Рассказчик говорил о луне, о солнце, о ближних и дальних планетах, о свете, достигающем земли за секунды, минуты, часы. Он обсуждал ближайшие звезды, находящиеся в нескольких световых годах от нас; ближайшие соседние галактики, увиденные миллион лет назад; мириады островных вселенных, каждая из которых имеет свою собственную бесконечность солнц, простирающихся до краев пространства, удаленных на миллиард лет - тысячу миллионов лет, каждая из которых означает шесть квадриллионов миль. Для доктора Каванесса цифры были словами и не более того. Он почти не думал о них, пока ехал, оставляя далеко позади сияние неонов, сворачивая на затененную извилистую дорогу, пересекавшую холм. Наконец они достигли гребня. Он увидел небо. От края до края он был наполнен светом.
   Каким-то образом он остановил машину. Так же, как это было, когда ему было семнадцать, Тайна и ее величие захватили его. Глубоко в своей душе, в своем мозгу, в костном мозге своих костей он чувствовал ужасные расстояния между звездами.
   * * * *
   Сидя за столом директоров, доктор Каванесс заставил себя открыть глаза и разжать стиснутые под столом руки. Намеренно он заставил себя оглянуться, чтобы увидеть лицо генерала, давно знакомое лицо молодого Теда Фроберга, сына своего бывшего партнера, лица ученых, инженеров и представителей правительства. Напрасно его разум повторил первое замечание, которое он сделал по прибытии: "Посмотрите на больших шишек - довольно быстрая компания для врача общей практики из маленького городка!" Он снова попытался немного посмеяться над собой за то, что он был впечатлен, и не нашел смеха. Он перевел взгляд дальше, мимо дверного упора, обнаружив с странным чувством потрясения, что минералог вернулся на свое место, а дальше внизу говорит другой человек, биофизик из Принстона. Сразу же его разум отключил слова; тут же он перенесся на неделю назад во времени, к своему первому знакомству с дверной заглушкой, когда это было только это и ничего больше.
   Он снова увидел его там, держа дверь приоткрытой, как и тогда: двенадцатидюймовую гантель на пятидюймовом конусе, покрытую ржавчиной, как любой римский меч, как орудие любого затонувшего галеона, извлеченное из моря. Он увидел затуманенные хрустальные полусферы на обоих концах, затемненные пылью, которая не могла полностью скрыть два точечных сияния. Войдя, он остановился; положил свои клюшки для гольфа. Он чувствовал странность его линий и изгибов. Нахмурившись, он толкнул ее ногой, обнаружив, что она тяжелее, чем должна быть. В нем поднялась досада на Элеонору, загромождавшую дом всем этим антиквариатом.
   "Привет?" он позвал ее. - Элли, что это за штука?
   Ее голос ответил из кухни: "Хорошо поиграла, дорогая? Я рад, что ты вернулся к обеду. Вытирая руки, она вышла в холл. "Какая вещь? О, это . Я получил его только сегодня от миссис Хоббс. Это... ну, это дверной упор. Она поцеловала его. - Ты ведь не возражаешь, дорогая? В конце концов, мне пришлось заплатить за него всего четыреста пятьдесят.
   - Элли, я не это имею в виду. Я вижу, ты используешь его в качестве дверного упора. Я имею в виду, что это ? Что это должно было быть изначально?"
   Она смеялась. "Боже мой, я не знаю. Он выглядит ужасно старым. Может быть, это что-то с парусника - одна из тех вещей, вокруг которых обматывали веревки.
   Он встал на колени. Он осторожно перевернул его на бок. - Может быть, - сказал он. - Черт возьми, он достаточно весит. Но если это так, то для чего эти два стеклянных конца и эти отверстия, идущие в него прямо рядом с ними? И что это за гнездо в его основании? С тревогой в нем росло ощущение его странности. Как-то это было не правильно . Это не подходило.
   Покачав головой, он прижал дверной упор к двери. Он поднялся.
   "Что случилось?" она спросила.
   "Я не знаю. Мне просто не нравится это дело. Это... это сверхъестественно .
   - О, не будь суеверным. Она смеялась над ним. "Возможно, они взяли его с китайского корабля, джонки или чего-то еще. Что это меняет? Во всяком случае, теперь это просто дверной упор.
   Взяв его за руку, она повела его обедать, где нужно было обсудить другие дела.
   * * * *
   После этого он больше ничего об этом не говорил. Три-четыре раза в день, входя и выходя, он останавливался, чтобы посмотреть на нее, испытывая то же чувство беспокойства. Каждый раз он пожимал плечами, говоря себе, что это ее, что если ей это нравится, то с ним все в порядке.
   Затем, три вечера спустя, мгновенно все изменилось. Был жаркий пасмурный вечер под знойным небом, а он ждал ее в холле. Дверной упор стоял напротив большой входной двери, удерживая ее открытой, чтобы приветствовать любой маловероятный ветерок. Крошечные фокусы света в точных центрах его теперь полированного полушария мерцали в сгущающихся сумерках. Уход солнца не уменьшил их. Они сияли ярче, чем раньше. Они сияли -
   И вдруг на его глазах они изменились.
   Они не двигались; движения не было видно. Внутренний, тот, что ближе к залу, исчез. Другой, указывающий прямо через дверь, теперь был смещен на сорок пять градусов. Он по-прежнему указывал наружу, но уже в небо.
   Он видел. Несколько секунд он не понимал. И тут на него нахлынула первая холодная волна понимания. Он принял эти мельчайшие блески за отражение внешнего света; он игнорировал их неподвижность. Они сияли там, где не было света; они были внутри полушарий. Они были внутри дверного проема, и часть его, часть его бронированных и таинственных целей. Это был не простой артефакт. Чужой для него и странный, это был механизм, машина.
   Стопор стоял у двери. Он уставился на него. Вопросы звучали в его черепе. Что это было? Для чего это было сделано? Откуда это? Вопросы и противоречия били его - густая коррозия, как будто она была вещью из прошлых веков, до рождения машин; неправильность его плоскостей и криволинейных поверхностей; два бесконечно малых огня смещаются быстро, как мысль. Он стоял там, глядя на дверной упор, и чувствовал, как в его голове шевелится ответ, шевелящийся, как что-то огромное, темное и холодное под летней гладью моря. Мгновенно, сердито, он отверг его.
   Когда Элеонора спустилась по лестнице, чтобы присоединиться к нему, он ничего ей не сказал. Они поехали обедать; они вернулись; наконец они легли спать. И все это время, замкнувшись в себе, он боролся с упрямыми иррациональностями, пытаясь придать им привычные формы, ища ответ, родной для его мира.
   Он нашел это. Оно лежало там в готовом виде, составленное для него из угрозы войны, из повторяющихся слухов, напряженности, секретов - бумажных опасностей дня и года, окутанных заголовками, которые можно было бы вырвать, сжечь и выбросить. В них, сказал он себе, берет свое начало Дверной Ограничитель. Это придумали мужчины. Люди использовали магию своих наук, чтобы придать ему форму и спланировать его функционирование. Где-то в пока еще неправдоподобной мифологии оружия для разрушения и защиты оно имело свое место.
   Он думал об охраняемых фабриках, запертых лабораториях, об опасных знаниях, шпионах и контрразведчиках. Тайна была объяснена; он избавился от необходимости объяснений, сомнений, дальнейших размышлений. Дверной ограничитель был простой вещью, такой же понятной, как друг или враг, и на нее было легко воздействовать. Любое знание, которое оно может дать, должно быть либо скрыто ото всех, либо оторвано от него. Он подумал о Терри Фроберге, уже выросшем, инженере-электронщике, работающем за крепостными стенами службы безопасности. Молодой Тед должен был знать о дверном упоре; где он принадлежал; как его утилизировать.
   Он неоднократно повторял себе все это; каждое повторение было камнем, запечатывающим пропасть, угрожающую его миру, запечатывающим другой ответ, все еще стремящийся к его сознанию. Он завертел себя в уверенности. Представив себе военное значение Дверного стопора, он позволил себе насладиться острыми ощущениями от прикосновения к великим делам. Он усмехнулся при мысли о том, как удивится юный Тед. Через время он уснул.
   * * * *
   На следующее утро, после завтрака, он зашел к миссис Хоббс, торговке антиквариатом, и расспросил ее. С раздражением она уверила его, что все в ее магазине было получено честно, что он может пойти и спросить того парня Кори, который продал это ей.
   Он пошел прямо; и мальчик Кори, схватив четырехзначную взятку, сказал ему, что он нашел Дверную заглушку возле железнодорожных путей, наполовину закопанную в землю, где был своего рода пожар.
   После этого он поехал в Детройт.
   * * * *
   Сидя за столом директоров, доктор Говард Канавесс вспоминал, как изменилось выражение лица Теда Фроберга, когда он развернул дверной стопор, и как он сам был удивлен этому изумлению. Он вспомнил, как возвращался домой и слишком часто говорил Элеоноре никогда никому не говорить ни слова. Он вспомнил ни к чему не обязывающих вопросов, штатских, военных, которые подходили к ним, к миссис Хоббс и к мальчику Кори. И он вспомнил, как в те несколько дней тень беспокойства преследовала его, ожидая моментов, когда его бдительность ослабнет, как она подкрадывалась к нему во сне, в холодных дрейфующих снах, где дядя Мэтт был мертв и потерян. , и невозвратимый в бескрайности времени и пространства -
   И снова в гневе его разум отверг эту мысль. И снова она обрамляла его натюрморт реальности, позволяя ему ухватиться за нарисованную там безопасность. Он почувствовал, как его предплечья надавили на твердое коричневое дерево. Он почувствовал учащенное биение своего сердца и нахмурился. Слова достигли его, и он поднял голову. Он знал голос. Он узнал свое имя.
   "...Наша благодарность доктору Каванесс..."
   Он посмотрел налево, поверх стеклянного колпака и дверного упора. Теперь говорил Тед Фроберг. Высокий, серьезно напряженный, он стоял за своим стулом.
   "...Который, несмотря на то, что его образование не было техническим, осознавал важность инструмента. Думаю, мне не нужно рассказывать вам, какое это было счастье " . Он сделал паузу. Он ухмыльнулся доктору Каванесс. - Вот и все, - сказал он. - Если будут вопросы, постараюсь на них ответить.
   Затем, собрав все свое мужество в свои руки, доктор Каванесс заговорил. - Ну, как насчет этого, Тед? он спросил. "Теперь, когда вы поняли, что это за гаджет? Из какой страны?"
   Он ждал. Только падение молчания ответило ему. Он увидел, как ухмылка юного Фроберга исчезла сама собой. Он чувствовал, как сплетничают быстрые изумленные взгляды.
   - Ты имеешь в виду, что у меня есть три предположения? Он громко рассмеялся.
   И никто ему не повторил.
   Вокруг стола шептались; его объем вырос; трое или четверо мужчин заговорили одновременно. Подняв руку, молодой Фроберг успокоил их. - Подожди, - сказал он мягко, трезво. - Я знаю доктора Каванесса всю свою жизнь. Я думаю, что понял."
   Он сел на край стола и наклонился к доктору Кейвенесс. - Послушайте, доктор Хоуи, позвольте мне еще раз вернуться к этому. Я обрисую это. Мы не знаем, что это за предмет, для чего он нужен и даже из чего он сделан - по крайней мере, не точно. Они, вероятно, узнают больше на Востоке, с их возможностями. Однако мы выяснили, что он делает. Поверьте мне, этого достаточно, чтобы задержать нас на некоторое время.
   Он объяснял медленно, терпеливо; а доктор Каванесс терпел навязчивые слова, пытаясь слушать их по отдельности, отделять их от предложений, заглушать их смысл прежде, чем он дойдет до его разума.
   Тед Фроберг указал на дверной упор; он уже не казался таким уж молодым. - Когда вы впервые принесли его нам, мы довольно внимательно его рассмотрели. Мы нашли эти две дырки на концах гантелей - помните их? Ну, они Т-образные. Внутри, на каждом конце креста, есть ручка. Они чашевидные и рифленые, как кнопки. Но они созданы не для пальцев, доктор Хоуи. Пальцы не могут добраться до них. Они для... чего-то другого.
   Доктор Каванесс запретил мысли формироваться. Он упирался в него дрожащими стенами, удерживающими его мир в его перспективах и привычных размерах. Он вытер пот с ладоней.
   "Мы нажимали на кнопки; ничего не произошло", - сказал Фроберг. "Мы сфальсифицировали бизнес, чтобы протолкнуть все четыре сразу - и все открылось, и все это было. Это было выше нашего понимания; это не имело никакого смысла. Мы не осмелились ничего разобрать, опасаясь поломки. Мы взяли несколько экземпляров, как можно меньше. Мы пробовали проводить анализы, и некоторые из них увенчались успехом. Они были невероятными. Мы даже не могли предположить, в каких физических условиях возможно производство таких материалов".
   Доктор Каванесс увидел волнение в его глазах и отшатнулся от него.
   "Наш следующий шаг вытекал логично. Эти точки света сместились сами по себе. Кроме того, гнездо в основании, похоже, содержало контактные элементы. Мы провели серию экспериментов. Мы выяснили, что светящиеся точки реагируют, по крайней мере, на частоты радара; когда вы наблюдали за ними, они, должно быть, уловили отражение самолета и последовали за ним. Мы также обнаружили, что когда это происходит, полушария создают странное поле, которое распространяется со скоростью, равной половине скорости света, и что внутри есть что-то еще, что реагирует на гравитационные и магнитные градиенты. Каждая из этих функций изменяет другие, и на выходе они преобразуются в самые ужасные формы волны, которые мы когда-либо видели. Самое странное во всем этом то, что источника энергии просто нет".
   Доктор Каванесс слушал - и в последней твердости своего сердца молился. Безмолвно, на безнадежном языке без слов, он молил местнического бога, чтобы он сделал все это неправдой, изгладил, чтобы его мир остался прежним. О Боже, сохрани эти маленькие окраины от всего непостижимого; я мой мир; его пределы ограничивают меня; позвольте отрезкам вечности, тьме остаться нереальными; о Боже, отвергни это живое доказательство того, что немыслимая жизнь кишит в этих глубинах и дали, что они существуют -
   - Послушайте, доктор Хоуи, - воскликнул Фроберг, - мы не знаем, для чего они его используют - может быть, для навигации или для управления каким-то оружием. Но мы уверены в одном - и это может быть немного трудно принять. Это не было сделано ни в одной из здешних стран; он даже не был сделан на Марсе или Юпитере. Это со звезд ".
   Вот ответ, изложенный и определенный. Вот и надвигающийся кошмар воплотился в реальность. Здесь была голая Вселенная. Доктор Каванесс видел это. Он все еще держал его в страхе. На мгновения вне времени время остановилось. Его разум обратился внутрь, вцепившись в субстанцию растворяющегося мира, пытаясь сфабриковать последний побег. Он подумал о ржавчине, покрывшей дверной стопор. Он подумал о китайских бронзах, древних урнах, зеленеющих от их многовекового захоронения в земле. Прошлое исчезло; в прошлом была безопасность -
   - Ну, во всяком случае, - сказал доктор Каванесс, - я думаю, что они были здесь очень давно - две или три тысячи лет. Столько времени нужно, чтобы кусок бронзы так проржавел. По крайней мере так долго. Тед, не так ли?
   Тед Фроберг посмотрел на него. - Это не бронза, - сказал он. - Вот почему он у нас в том стеклянном стекле, наполненный гелием, запечатанный. Возможно, коррозия займет все это время в их атмосфере. Но не в нашем. У нас на это ушло три недели".
   А доктор Каванесс сидел молча; он смотрел прямо перед собой - лицом к величию Бога, лицом к новой зрелости человека, лицом к открытой двери.
   РАСТВОРИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ, Джерри Сол (Часть 1)
   ОДИН
   Комнату заполнили приглушенные звуки машин, то приливы, то отливы вокруг двух спящих, которые, словно подсознательно чувствуя, что весь остальной мир бодрствует и занят, и что они тоже должны встать и заняться своими делами, пошевелились во сне. Губы девушки беззвучно шевелились, когда она лежала на спине, сигнал к тому, чтобы снова двигаться, что она и сделала, подняв колени под одеяло и повернувшись на бок лицом к окну. Она удовлетворенно вздохнула, когда маневр был завершен. Мужчина, не шевелясь при этом, встал в свою очередь, переминаясь с одного бока на другой, теперь лицом к ней, сворачивая простыню и одеяло под локоть, не оставляя прикрытия для голой спины.
   Это был час, когда сон был самым легким, когда сон был самым сладким, и Уолтер Эван Шервуд, который до сих пор сопротивлялся зову машин и звукам пробуждающейся жизни, наконец неохотно согласился на экспериментальный взгляд на перспективу этого дня. открывая глаза в щелочки, изучая черные волосы девушки и гладкую гладь плоти под ними, решая сразу, что если это правда, то этот день опережает все остальные. Он лежал там, не желая разрушить иллюзию черных волос на подушке, тонкой линии спины, которая исчезла под одеялом, думая, что это так реально, что я чувствую, что могу протянуть руку и коснуться ее, о фантазии этого конца сна, она несомненно, является проявлением моих подавленных желаний.
   Он выглядел томно, но образ не мерцал, не расплывался и не сливался с другим, как он ожидал; вместо этого волосы стали более реалистичными, а плоть более соблазнительно реальной. Теперь его глаза больше не были сужены, его сердце больше не было медленным, ровным сердцем сна, его дыхание не было дыханием спящего человека, когда он отвел взгляд от сияющих черных волос, шеи и плеч и увидел, что комната была ему незнакома. . Он оглянулся на девушку, когда она снова зашевелилась, повернулась к нему, движением руки сдвинуло одеяло, обнажив округлые плечи и грудь, глаза все еще были закрыты во сне, ее пухлые губы были раздражительны, как будто она ждала, поцеловал. Она была хорошенькой, и он не стал останавливаться на достигнутом, заставляя взгляд вернуться к самой комнате, к белоснежному потолку, серым стенам, зашторенным окнам, письменному столу, комоду, комоду.
   Шервуд тихонько соскользнул с кровати, постоял, глядя на спящую девушку, решил, что ей далеко за двадцать, а затем с потрясением обнаружил, что он голый, что было не таким шоком, как открытие, что его пижама свалена в кучу. у его ног - не его пижама, а мужская пижама. Ему захотелось надеть их, но он увидел на соседнем стуле мужскую одежду: синие шорты, белую майку, серые брюки в елочку, белую рубашку, темно-бордовый галстук, костюм в тон брюкам, темно-бордовые носки и черные туфли. Он не помнил, чтобы у него была именно эта одежда, не хотел надевать ее, но знал, что не может продолжать стоять вот так.
   Куда я ходил прошлой ночью? - спросил он себя, надевая одежду. Как я здесь оказался? Я пошел спать после прогулки с Марион, не так ли? Тогда как я сюда попал? Я даже не знаю эту девушку, я никогда в жизни ее не видел, но она красивее Марион.
   Одежда сидела идеально, но он каким-то образом знал, что так и будет, и дивился невозможности этого. Он повернулся, чтобы снова посмотреть на девушку, и был поражен, обнаружив, что она сидит, ее круглые и испуганные голубые глаза встретились с его глазами, постельное белье было свернуто двумя маленькими кулачками под ее подбородком, обнажая изгиб обоих плеч.
   Боже мой, подумал он, судя по ее виду, мне здесь не место. Мог ли я сбиться с пути, думая, что это мое место, прийти и лечь с ней в постель? Нет, но я не могу оставаться здесь. Я не хочу оставаться здесь. Довольно скоро она начнет кричать, а потом начнутся проблемы, и я даже не знаю, где дверь.
   Он нашел дверь в маленькую нишу, тихонько вышел на яркое солнце, прищурился и попытался сориентироваться. Он никогда не был здесь раньше. Он стоял на красном цементном крыльце с коваными перилами; до белого щебня проезжей части было три шага. Справа от него вдоль подъезда были другие двери с такими же порогами и перилами, слева ничем не отличалась. Его вид впереди был закрыт большим белым каркасным зданием.
   Шервуд шагнул к подъездной дорожке, пошел по ней в сторону большого здания, где она поворачивала к улице, широкой улице, чувствуя, что весь этот опыт был просто продолжением сна. Он прищурился. Что-то было не так с его глазами. Улица была там, но движение было размыто и не хватало деталей. Он пошел на улицу. Это было похоже на бульвар Колорадо, но где в Колорадо он? Он повернулся, чтобы посмотреть, откуда он пришел. Большое белое здание имело окна из зеркального стекла, выходившие на улицу, а большая неоновая вывеска над ним гласила: "МОТЕЛЬ КОРОНАДО". Поэтому я отвез ее в мотель. Или она взяла меня?
   ДВА
   Он быстро пошел по улице, походкой уверенного в себе человека, выискивая ориентиры, но не находя их сразу, его глаза отказывались фокусироваться на далеких вещах, и его шаг замедлялся, когда он думал, чем она кормила меня, что мы пили, я никогда не у него уже было подобное похмелье, и он, наконец, остановился на углу, когда его разум, одержимый странностью, больше не давал указаний его ногам.
   Послушай, сказал он себе, вчера был прекрасный день, что же пошло не так? Меня не было в армии неделю, и я просидел в контурном кресле во внутреннем дворике, варя пищу почти весь день. Начнем с того что.
   Было воспоминание о его матери, наблюдающей за ним через кухонное окно. Она беспокоилась о нем, он знал это, беспокоилась о том, что с ним сделала армия, и она ловко пыталась выманить его, но ему не хотелось говорить. Он мог бы сказать: да, смерть папы что-то со мной сделала, нет, у меня нет симптомов того, что было у него, просто увольнение из армии - это настоящий удар, вот и все, но он ничего не сказал и знала, что ее беспокойство только усилилось из-за этого. Правда заключалась в том, что ему хотелось подумать о своем отце и обо всем, что он видел и сделал, и взвесить направление, в котором он решил двигаться.
   Но это еще не все. Была Марион, свидание с ней, и он помнил, как она вышла из дома, длинноногая, подтянутая фигура в летнем коричневом платье, и как он застонал, увидев высокие каблуки, потому что был одет не в то платье. эти каблуки хотели уйти.
   Они никуда не уезжали, кроме Колорадо, на юг от Глендейла до Сансета и до Санта-Моники, где они припарковались у пляжа, и он размышлял, а она вежливо спросила его, что случилось. Он рассказал ей немного об этом, о том, как это было с момента призыва в октябре 1942 года, до взрыва бомбы и бурно-оливковой жизни в мае 1946 года, и как он чувствовал себя, возвращаясь домой, каково это быть голым на улице без униформы. Но он не сказал ей о том, как был близок со своим отцом даже после его болезни, не сказал ей, что он чувствовал, когда умирал вот так в санатории, пока служил в армии, каково это было. в "Медиках", когда он видел, как люди ломаются, как когда-то его отец, и как каждый крик и крик напоминали ему об этом. Он не мог сказать ей об этом. Он даже не мог обсудить это с матерью.
   Потом я пошел домой, не так ли? Я поставил кабриолет в гараж на Колорадо и подошел к дому на Далия Драйв, потому что хотел размять мышцы и подумать, потому что в двадцать пять я должен чем-то заняться с собой, и я поднялся в свою комнату и лег там. глядя на лунный свет и пальмы. Я думал о том, как мой отец иногда смотрел на меня, об этом взгляде агонии и немой мольбе о помощи, которую я никогда не мог оказать, и я думал о том, как я видел такое же выражение на лицах, которые я видел в армии, и Я помню, я - что? Я заснул только тогда? Почему так туманно?
   Он встряхнул головой, как бы проясняя ее, и оглядел сверкающие на солнце здания. Воспоминание о вчерашнем дне не помогало сегодня. Решив идти вниз по Колорадо, пока не дойдет до знакомого района, он перешел улицу и пошел пешком, пока не наткнулся на знакомую подъездную дорогу. Это место было в трех кварталах от того места, где он всегда сворачивал с Колорадо на Далия Драйв. С въездом в качестве якоря, он поспешил через промежуточные кварталы, осознавая, что окружение как-то изменилось, но стараясь не думать об этом, в конце концов дойдя до гаража, где он оставил свой кабриолет на ночь. Он колебался на тротуаре, но не был уверен, что стоит заходить в гараж, потому что он тоже казался каким-то другим. Что было не так со всем?
   Именно тогда он увидел себя в окне гаража и от удивления отпрянул.
   Может это я?
   Он заставил себя стоять спокойно, пока осматривал свое изображение. Человек, смотревший на него в ответ, был тяжелее его, но, очевидно, это был Уолтер Эван Шервуд, мужчина без шляпы с широко раскрытыми глазами, густыми бровями, густыми волосами, одетый в аккуратный костюм, который ему не принадлежал, но в целом человек отличался от того Уолтера Эвана Шервуда, которого он привык видеть в зеркале. Какая разница? Трюковое окно? Он двигался: искажений не было. Где была подмена? Он подошел ближе, внимательно изучив свое отражение. И вдруг он узнал.
   Он был старше.
   Но я не мог так измениться за одну ночь, возразил он. Никто не мог. Но его аргумент не стер то, что он видел перед собой.
   Глубоко обеспокоенный и встревоженный, Шервуд отвернулся от окна. Теперь он шел менее бодро, по-прежнему безуспешно пытаясь заставить взгляд проникнуть сквозь дымку и размытие расстояния, с новым интересом осматривал движение, находя и машины другими - более новыми, блестящими и незнакомыми.
   Он немного успокоился, когда пересек Колорадо и открыл Далия Драйв, потому что здесь ничего особо не изменилось. Те же яркие дома, те же ухоженные зеленые лужайки и деревья и пальмы.
   Наконец он подошел к дому, остановился и недоверчиво уставился на него, потому что он так изменился. Гравийная дорога, которую они всегда хотели вымостить, теперь превратилась в широкую бетонную плиту, а дом стал темно-бордовым с белой отделкой, а не... каким он был раньше? Пастельно-зеленый с белой отделкой? Кусты роз исчезли с переднего двора, оконные ящики тоже исчезли, а крыша стала новой, пестрой серой. Это не были перемены в одночасье, сказал он себе, и он не хотел думать, сколько ночей и дней они представляют.
   Он пошел по дорожке, миновал парадную дверь, прошел через белые ворота, прошел вдоль дома, заметив изобилие растущих растений, подстриженных, чистых, политых и цветущих растений, цветов и кустарников, задний двор. Контурного стула не было во внутреннем дворике. Какого черта она сделала с контурным креслом? Это было его; он сделал его особым образом, чтобы его можно было разобрать посередине и сложить, чтобы его можно было перевозить в багажнике машины. И это должно было быть там.
   Шервуд уже собирался в гневе войти в дом, чтобы потребовать отчета, когда услышал внутри плач ребенка. Короткий, хриплый крик. Он не мог представить, кто бы это мог быть, медленно поднялся по ступенькам, потянулся к ручке двери крыльца, потом отдернул руку. Вещи были слишком изменены для случайного входа.
   На крыльцо вышла женщина, которую он никогда раньше не видел, в тапочках и линялом домашнем пальто. Ей было около тридцати, и, вероятно, лет десять назад она была хорошенькой девушкой. Теперь ее лицо было тусклым и одутловатым, под подбородком были складки кожи, и она выглядела так, словно ей было уже наплевать на свои волосы.
   "Да?" - холодно спросила она через сетчатую дверь, не пытаясь открыть ее.
   - Миссис Шервуд дома? - спросил он, чувствуя себя нелепо из-за того, что спросил об этом, и желая крикнуть, какого черта ты делаешь в моем доме.
   "Миссис. Кто?"
   "Миссис. Шервуд, черт побери, - сказал он, уставший от перемен и рассерженный из-за отсутствующего контурного кресла, поставленного перед незнакомцем. Через мгновение он сказал: "Она моя мать".
   "Твоя мама?" Она посмотрела на него, немного отошла от двери и сказала: - Я не знаю никакой миссис Шервуд. Вы уверены, что получили правильный адрес?
   - Я... я жил здесь раньше, - пробормотал он. "Я был далеко". Она подозрительно посмотрела на него, ничего не сказала.
   Вдруг он что-то вспомнил. - Томпсоны все еще живут по соседству?
   - У миссис Томпсон есть, - сказала женщина. - Тебе лучше пойти к ней.
   - Спасибо, - сказал он пусто. Он спустился по ступенькам, пересек двор, как делал тысячи раз. По соседству было мало изменений. Та же купальня для птиц, тот же серебряный шар на пьедестале, круглая клумба посреди двора. Это было знакомо. Та самая клумба сводила с ума старика Томпсона. Ему надоело обрезать его косилкой, он пытался заставить жену бросить его, но она никогда не делала этого.
   Он позвонил в дверь черного хода Томпсона.
   Как только миссис Томпсон увидела его, она сказала: "Уолтер Шервуд!" и открыл ему дверь. - Я смотрел на тебя через окно и думал, что это ты. Заходи, заходи!"
   Воодушевленный приветствием, Шервуд сумел улыбнуться и шагнул в дверь.
   - Садись, садись, - сказала она, пододвигая ему стул. - Я подогрею кофе. Она включила обогреватель под кофеваркой со словами: "Боже, как рада тебя видеть".
   Она сделала паузу. - Ты не собираешься сесть?
   "Да. Спасибо." Он только что внимательно посмотрел на нее, и это напугало его. Теперь он сел и снова посмотрел на нее. Миссис Томпсон состарилась. Волосы ее, когда-то только пронизанные серебром, теперь были совершенно белыми, а ярко-красные щеки, бывшие когда-то знаком миссис Томпсон, побледнели и почти обвалились, а глаза, всегда немного выпученные, пожелтели и пожелтели. жилы, и он подумал в тысячный раз Боже мой, что случилось со всем и всеми?
   - Ты не сильно изменился, Уолтер, - сказала она, садясь напротив него. Она печально улыбнулась и сказала: "Ты должен увидеть Джимми. Он расцвел. Он говорит, что не может наесться". Она немного рассмеялась.
   Джимми был другом детства; он и Шервуд выросли вместе. Из вежливости он спросил: "Где Джимми?"
   "Работа. Он будет дома в пять тридцать. Ты можешь остаться?
   "Боюсь, что нет."
   "О, это слишком плохо. Джимми будет убит горем, он скучал по тебе.
   "Миссис. Томпсон, - сказал он, вникая в суть дела, - ты помнишь, когда мы в последний раз виделись? Кажется, я не помню".
   - Видели друг друга? Она нахмурилась, вспоминая. "Почему, я просто не знаю. Позвольте мне видеть, не так ли, когда дом... нет. Она покачала головой. - Этим занимались агенты по недвижимости, не так ли? Разве ты не помнишь?
   "Нет."
   Ее изучение углубилось. - Кажется, я тоже. И не в моем вкусе забывать такие вещи, Уолтер. М-м-м." Ее глаза закрылись в напряженной концентрации. Внезапно они открылись, и она сказала: "Я знаю. Это были похороны".
   Шервуд тяжело сглотнул и сказал сдавленным голосом: - Похороны?
   Она кивнула, сжав губы в утверждении. - Да, теперь я в этом уверен. Это были похороны".
   Шервуд опустил руки на стол, сильно прижал ладони к скатерти, облизнул губы и тихо сказал: - Чьи похороны, миссис Томпсон?
   Она бросила на него испуганный взгляд. "Чья?"
   "Да."
   - Ну конечно же, твоей матери. Она опустила глаза. - Мы так переживали, что приехали так скоро после твоего отца. Затем в ее глазах появилось озадаченное выражение. - Конечно, ты это помнишь, не так ли?
   Шервуд уставился на тыльные стороны своих ладоней на столе, его разум пытался принять факт смерти матери, внезапно почувствовав себя опустошенным, таким живым вчера, таким мертвым сегодня, за исключением того, что его сегодняшний день отличался от сегодняшнего дня миссис Томпсон, потому что ее далеко от своего вчерашнего дня, и у него не было воспоминаний о прошедшем времени, чтобы притупить чувство личной утраты.
   "Когда она умерла?"
   "Когда? Ведь через год после того, как ты ушел из армии. Она осталась совсем одна, бедняжка, а ты пошла в школу. Но я думаю, вы помните такие вещи.
   - Я совсем этого не помню.
   Миссис Томпсон перевела дыхание. Потом она сказала: "Что с тобой случилось?"
   - Не знаю, миссис Томпсон.
   Кофе кипел, но она не подошла к плите. Вместо этого она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она сказала: "Твой отец..." и остановилась.
   Он посмотрел вверх. - Так началось с моего отца, ты это хотел сказать?
   - Ну, я... - Ее рука потянулась к горлу, и, отвернувшись, она вдруг заметила кофейник и выключила нагреватель. - Кофе готов.
   "Какой это год?"
   "В каком году?" Лицо миссис Томпсон сильно побледнело. Если бы ее руки не были заняты кофейником, они бы тряслись. Голос у нее был пронзительный, когда она сказала: "1957".
   "Пятьдесят семь!"
   Она отстранилась от наливания кофе. - Ты уверен, что с тобой все в порядке, Уолтер? Не могу ли я кому-нибудь позвонить?"
   "Какой это месяц?"
   "Июль." Голос дрогнул.
   "День?"
   "Пятнадцатый."
   Он фыркнул, устремил на нее немигающий взгляд и сказал: "Ты знаешь, какой сегодня день?"
   - Что ты имеешь в виду, Уолтер? Она все еще стояла посреди кухонного пола с кофейником, ее глаза были большими и испуганными.
   - Это на следующий день после моего дня рождения, миссис Томпсон. В твой вчерашний день мне было тридцать семь, а после пятнадцатого мая тысяча девятьсот сорок шестого я ничего не помню, потому что для меня это вчерашний день.
   "Ой!" Миссис Томпсон выглядела готовой выбежать из комнаты с кофейником.
   - Ты собиралась налить кофе, - напомнил он ей.
   - Да, да. Она торопливо наполнила чашки и поставила кофеварку обратно на плиту.
   - Ты сказал, что я ходил в школу, - подсказал он, помешивая кофе.
   "Да." Она предпринимала героические усилия для контроля. - Вы поехали на Средний Запад Иллинойса.
   "Я думал, что планировал поступить в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе".
   - Нет, ты уехал на Средний Запад Иллинойса. Она не прикоснулась к своему кофе, но не сводила с него глаз.
   "Когда я закончил школу?"
   Она жалобно сказала: "Я не знаю, Уолтер".
   - Ты напуган.
   - Пожалуйста, скажи мне, кому звонить.
   - Ты думаешь, я ухожу... ты думаешь, я сошел с ума, не так ли?
   - Тебе нужна помощь, Уолтер. Она случайно взглянула на кухонные часы.
   Шервуд не знал, что означал этот взгляд, но он не мог рисковать оставаться здесь. Она думала, что он сошел с ума, в этом не было сомнения, и в результате ее полезность для него закончилась. Был еще кто-то, кто мог бы ему помочь, девушка с блестящими черными волосами, девушка, которую он оставил в мотеле, если она все еще там. Она смотрела на него почти так же, как миссис Томпсон, испуганным взглядом, но когда девушка посмотрела на него, был ли это страх, вызванный тем, что он не узнал ее, или страх, вызванный тем, что она не узнала его?
   - Мне пора, - сказал он, вставая из-за стола.
   Миссис Томпсон кивнула, глядя, не двигаясь к удобствам.
   "Кофе был крепким, но хорошим." Он улыбнулся ее печальному лицу. - Передай привет Джимми.
   Ее глаза последовали за ним на заднее крыльцо и потеряли его, когда он отвернулся от двери.
   Я был дураком, что пришел сюда, чтобы бежать за моей матерью, думал он, быстро шагая по улице. Я должен был расспросить девушку, а не сбегать от нее, как я это сделал. Она могла бы рассказать мне, что случилось, где я ее нашел, что мы делали в мотеле, где я взял эту одежду.
   Он снова заметил, что не может видеть на большое расстояние, и ему стало интересно, живет ли он в оболочке, за которой вещи перестают существовать, создаваться перед ним, разрушаться позади него, в зависимости от того, в каком направлении он движется, но затем он подумал, что это не так уж и фантастично, если я могу измениться с двадцати пяти до тридцати семи за одну ночь, все возможно.
   Затем мысль, которую он держал в глубине души и о которой не смел думать, рухнула на него: может быть, это начало, начало того, что было у моего отца, той забывчивости, того ошеломленного состояния между насилием, которое я узнал. так хорошо в нем, все это было так давно, и все это предшествовало ужасным вещам, которые произошли позже. Эта мысль заставила его тело покрыться мурашками.
   Схожу с ума!
   Нет. Он заставил себя повторять это слово снова и снова, пока не почувствовал некоторую степень спокойствия. Я все еще могу логически мыслить. Или это то, о чем они все думают только что... Нет! Что это на самом деле сейчас? Я не сумасшедший, просто забывчивый, забывчивый... одиннадцать лет. Давно пора забыть, и забыть так окончательно.
   Амнезия?
   Я должен поговорить с той девушкой!
   Три
   Шаги Шервуда, такие быстрые, когда он покидал дом миссис Томпсон, замедлились по мере приближения к мотелю "Коронадо" и совсем остановились, когда он достиг подъездной дорожки, по которой шел больше часа назад. Он стоял на подъездной дорожке в тени офиса, амбивалентный человек, которому вдруг захотелось выкурить сигарету. Впервые с тех пор, как он покинул мотель, он обыскал карманы пальто и брюк. Они были пусты.
   Он хотел увидеть девушку, поговорить с ней, но его сдерживало то, что он не знал ни о ней, ни о себе. Если бы он вошел и раскрыл свою неспособность вспомнить события, которые привели к тому, что они делили мотель и постель, это могло бы усложнить, а не упростить ситуацию. Но был ли выбор? Если бы он ушел оттуда только с одеждой на спине и без ничего в карманах, что бы он сделал? Куда бы он ни пошел, что бы он ни делал, ему придется объяснять, почему у него нет денег, и кто поверит его рассказу? Он, без сомнения, окажется в психиатрической больнице, и он подумал, что, может быть, там я все равно окажусь после того, как начну говорить с девушкой, или, может быть, мне следует обойти ее и просто сдаться и покончить с этим.
   Размышляя, он провел пальцем по подбородку, чувствуя там щетину. В то же время он идентифицировал смутную боль в животе как чувство голода. Внезапно он понял, что альтернативы нет; он должен войти.
   Он прошел по подъездной дорожке, поднялся по ступенькам и открыл сетчатую дверь. Внутренняя дверь была заперта. Он снова растерялся, огляделся, чтобы убедиться, что попал в нужное место, увидел кнопку и нажал ее, услышав приятный звон внутри. Никто не пришел.
   Шервуд сошел со ступенек, обдумывая свой следующий шаг, задаваясь вопросом, заснула ли девушка снова (нет, она бы этого не сделала), отказалась ли она просто открыть дверь (это более вероятно) или она вышел (возможно).
   - В чем дело, мистер Фишер, забыли ключ?
   Шервуд повернулся и посмотрел в удивленные глаза высокого долговязого мужчины в спортивной рубашке и Левиса, шедшего по подъездной дорожке.
   - Я не... - Шервуд начал было говорить, что он не человек по имени Фишер, но передумал. По какой-то причине он, должно быть, дал этому человеку это имя; учитывая девушку внутри, он мог понять, почему.
   - Не знаю, что я с ним сделал, - вместо этого сказал он.
   Мужчина был стар, и его стрижка под ежик поначалу казалась несовместимой с глубоко изрезанным лицом, но он действительно подпрыгнул, легко подойдя к двери и вставив ключ.
   "Удивитесь, как много людей забывают свои ключи", - сказал мужчина из мотеля. "Происходит постоянно. Вечно что-то забывают, вот они. Удивитесь и вы, сколько вещей они оставляют после себя". Он повернулся и сплюнул желтую каплю на железные перила. "Всегда получаю телеграмму или специальное письмо с доставкой, в котором говорится: "Пришлите мне это" или "Пришлите мне то", и говорится, в каком коттедже они это оставили". Он усмехнулся. "Однажды они даже оставили ребенка, но знали, что я не могу его послать. Вернулся за ним ужасно быстро. Но однажды они оставили собаку. И все же понял". И когда Шервуд попытался войти внутрь, мужчина продолжил: "Все в порядке, мистер Фишер?"
   - Все в порядке, - сказал Шервуд с каменным лицом.
   - Ну, ты просто дай мне знать, если это не так. Должны делать вас счастливыми, понимаете, иначе дела пойдут прахом". Он снова усмехнулся. - Или, может быть, мне следует сказать "двери", а? Теперь он рассмеялся. Шервуд догадался, что это его стандартная шутка. - До встречи, мистер Фишер.
   Шервуд тихо закрыл за собой дверь. Внутри было темно, и его глазам понадобилось время, чтобы привыкнуть к этому, но еще до того, как они это сделали, он понял, что ее здесь нет. Не было ни звука, ни света, ни ощущения присутствия.
   Он вошел в совмещенную гостиную-спальню, увидел, что кровать заправлена, но девушки нигде не было видно. Он с сожалением сказал себе, что она там не живет, так что нет никакого смысла оставлять что-либо, убираться после того, как все закончится, возможно, желая быть уверенной, что она уедет к тому времени, когда он вернется. Но ее лицо продолжало вспыхивать в его сознании, как неоновая вывеска.
   Он прошелся по комнате, увидел сложенную пижаму на стуле. Неужели она сделала это? Или это была уборщица? Он открыл филенчатые двери вещевого отсека, увидел висящие там мужской костюм, спортивный пиджак и брюки, две пары туфель и пару тапочек на полу. Там же было два чемодана; на них были золотые инициалы МДФ. Он открыл их; они были пусты. Он подошел к бюро, открыл ящики, нашел рубашки, носки, нижнее белье и галстуки, затем осмотрел предметы наверху. Бумажник, дорожная карта Калифорнии, книга дорожных чеков, очки в футляре, грязный носовой платок, связка ключей, расческа, зажигалка и пачка сигарет.
   Шервуд взял сигарету, закурил, стараясь не чувствовать себя вором. Он с удовлетворением вздохнул, затем повернулся к другим предметам. Очки - подойдут ли они ему? Он вынул их из кожаного футляра. Роговая оправа. Они не выглядели большим увеличением. Он уже собирался их надеть, когда ему в голову пришла мысль. Он пошел в ванную, включил свет и посмотрел на свое лицо в зеркале. На переносице он увидел две слабые отметки. Только после этого он надел очки. Они идеально подошли и сделали его глаза более четко сфокусированными.
   Значит, я ношу очки, подумал он, возвращаясь в гостиную. То есть, если я человек, которому все это принадлежит, и я начинаю сомневаться, что я кто-то другой. Я должен был надеть эти чертовы вещи, когда выходил на улицу раньше. Может быть, я бы видел вещи лучше.
   Теперь Шервуд взял бумажник и изъял водительские права штата Иллинойс. Он в изумлении уставился на это имя. Морли Донн Фишер. Адрес: 1213 Summit Ave. Город: Wester. Округ: Мейкон. Пол: мужской. Рост: 6 футов 1 дюйм. Вес: 185 фунтов. Дата рождения: 14 июля 1920 г. Цвет волос: Черный. Цвет глаз: Голубой. Срок действия лицензии истекал 10 января 1958 года. Описание, за исключением имени, идеально подходило ему.
   Достал остальные бумаги. Карточка социального обеспечения для Морли Донна Фишера. Номер 320-01-7129. Он не помнил своего номера, но сомневался, что это был этот. Факсимиле почетного выписки в ламинированном пластиковом футляре. Снова мистер Фишер, серийный номер 36741234, то же описание внешности. Дежурство охватило почти ту же территорию, что и Шервуд, но его собственный серийный номер был 35552952. Свидетельство о правах на автомобиль для мистера Фишера. Он ездил на Шевроле 1956 года. Он задался вопросом, был ли он в гараже, примыкающем к мотелю.
   Это было.
   Он вернулся из гаража, чтобы сесть на кровать и серьезно обдумать проблему. Он изменил свою личность по какой-то причине. По какой причине? Уголовное? Его мысли обратились внутрь себя, чтобы исследовать степень преступности, на которую он был способен. Затем он подумал о почетном увольнении. Я никогда не служил в армии под этим именем, и я никогда не мог заставить армию помочь мне скрыть свою личность, так что это должно быть больше, чем это. Вопрос в том, насколько большой? Теперь есть две проблемы: во-первых, как и почему я потерял память, а во-вторых, как и почему я потерял свою личность как Уолтер Эван Шервуд? Плюс дело с девушкой, я не должен об этом забывать.
   Он в отчаянии закусил нижнюю губу, и масштабность этих вопросов и полное отсутствие даже начала ответа на любой из них стали очевидными впервые. Пока его мысли вращались над этой дилеммой, он снова осознал свой голод. Он решил, что добьется большего прогресса, подкрепившись хорошей едой, но сначала возник небольшой вопрос, сможет ли он заплатить за нее.
   Бумажник на бюро ничего не дал. Изменений тоже не было, что было странно. Он снова подумал о девушке и решил. он, должно быть, был доверчив к ней прошлой ночью, может быть, даже слишком доверчив. Затем Шервуд взял дорожные чеки и насчитал восемь стодолларовых чеков, прикрепленных к ним. С подписью проблем не будет. Это было точно так, как он подписал бы Морли Донна Фишера, простым, точным, уклончивым почерком.
   Он положил чековую книжку в карман, вышел из мотеля, внимательно следя за тем, чтобы один из ключей подходил к замку, и направился по Колорадо, войдя в первое место, куда попал, - чистое, просторное заведение, специализирующееся на молочных коктейлях и гамбургеры на гриле.
   Когда он сел и ел первый раз за одиннадцать лет, он осознал взгляд человека, сидевшего на табурете рядом с ним. В любое другое время он проигнорировал бы такое внимание, потому что Лос-Анджелес, казалось, породил определенный вид людей, которые проводят свою жизнь, глядя в лица других людей в поисках сообщения, но в данных обстоятельствах Шервуд не мог быть уверен, что этот человек читал. в его.
   Полагая, что лучше всего встретить такой вызов открыто и смело, Шервуд повернул голову к другому только для того, чтобы увидеть, как тот отвернулся к своей еде. Незнакомец был солидным мужчиной с седеющими волосами, пухлыми щеками и покатым подбородком, который пережевывал пищу так, как будто у него не было зубов. Он был одет в мятый светлый летний костюм; воротник его черной рубашки был расстегнут, обнажая морщинистую шею.
   Когда Шервуд снова начал есть, он почувствовал взгляд мужчины на своей щеке. Он снова повернулся к нему, на этот раз быстро. Незнакомец, застигнутый взглядом, откинулся назад, немного надул щеки и моргнул.
   - Прошу прощения, - сказал мужчина тонким, ровным голосом.
   "Почему?" - спросил Шервуд.
   - Кажется, я принял тебя за кого-то другого.
   - Кем, по-твоему, я был? Он был прав насчет этого человека; у него не было зубов. Шервуд недоумевал, как ему удается есть картофель фри и гамбургер.
   - Вы когда-нибудь работали в "Парамаунт"?
   - Не то, чтобы я припоминаю.
   - Ты похож на парня, которого я там знал.
   "Как его звали?"
   "Гил Ветсон. Ты уверен, что ты не он?
   - Я бы знал свое собственное имя, не так ли?
   "Конечно конечно." Мужчина взял еще один кусок гамбургера, положил его в рот, зажал его деснами и оторвал то, что осталось снаружи. Он задумчиво жевал его, все время глядя на Шервуда. "Конечно, потрясающе", - сказал он, выпив немного молочного коктейля после еды. - Ты и Гил сошли бы за братьев, ты это знаешь?
   - Мне жаль его.
   - О, он хороший парень, Гил. Но я не видел его много лет. Интересно, что с ним случилось".
   - Я бы не знал.
   Несколько минут они ели молча, затем мужчина сказал: "Меня зовут Аллерби, Хэнк Аллерби".
   И, сказал себе Шервуд, это надежный способ узнать мое имя. Он сказал: "Что бы вы сказали, если бы я сказал вам, что меня зовут Уолтер Шервуд?"
   "Что я должен сказать? 'Рад встрече с вами'?"
   - Но это не Уолтер Шервуд.
   "Нет?" Аллерби посмотрел на него скептически.
   "По крайней мере, в данный момент это не так. Это Морли Донн Фишер.
   "Это так?"
   Шервуд кивнул. - Тебе это имя что-нибудь говорит?
   "Нет."
   - Твое имя мне тоже ничего не говорит.
   "Жаль это слышать." Аллерби казался искренне разочарованным. Потом оживился, сунул руку в карман пальто. - Скажи, что ты делаешь на корме?
   "Сегодня днем?"
   "Ага. Смотреть." Он показал Шервуду два билета. "Я спросил, не Гил ли ты, потому что у меня есть пропуск на игру. Ты хочешь идти?"
   - Даже если я не Гил?
   "Конечно."
   "Что это за игра?"
   "Какая игра? Ну, Ангелы - Лос-Анджелес - конечно. Он забрал билеты. Он подозрительно посмотрел на Шервуда. "Может быть, вы не знакомы с командами, которые у нас здесь есть".
   - Ну, - сказал Шервуд, не зная, что лучше сказать, - если бы сейчас это были "Цинциннати Редс"...
   "Красные!" Аллерби посмотрел на него. - Ты имеешь в виду Красноногих, не так ли?
   - Красноногие?
   "Где ты был? Откуда вы, мистер Фишер?
   "Почему?"
   "Похоже, вы не успеваете за бейсболом".
   - Не следил за ним около десяти лет.
   - Что ж, тогда неудивительно.
   Шервуд допил молочный коктейль. - Вы упомянули этого Гила Ветсона.
   - Вы что-нибудь знаете о нем?
   - А если бы он был моим братом?
   "Теперь мы куда-то движемся".
   - А если он скажет мне, что проснулся однажды утром и ничего не помнит, что произошло за последние одиннадцать лет?
   Аллерби понимающе улыбнулся. "Не Гил. Он бы не сделал ничего подобного".
   - Но предположим, что это произошло. Вы выглядите интеллигентным человеком, мистер Аллерби. Что бы вы посоветовали мне ему сказать?
   Аллерби поджал губы. - Боже, я не знаю. Может быть, я увижу психиатра.
   - Головорез?
   "Чокнутый доктор. Скажи, с Гилом ничего подобного не случилось?
   - Возможно, мистер Аллерби. Люди теряют память каждый день".
   Аллерби хмуро посмотрел на свою еду. "Я очень надеюсь, что с ним ничего подобного не случилось. Скажи, ты точно не брат Гила?
   - Нет, - сказал Шервуд, вставая. Он оставил человека в ярком летнем костюме смотреть ему вслед.
   У него были трудности с дорожными чеками, но девушка за кассой позвала владельца, который обналичил их для него. Затем он вышел на бульвар Колорадо, чувствуя себя очень освеженным. Он медленно шел по ней, восхищаясь изменениями, новыми машинами, и размышлял о том, что случилось с Гилом Ветсоном, думая, что, надеюсь, я не окажусь старым другом мистера Аллерби, но все кажется возможным. Он заметил, что очки помогают ему видеть отдаленные сцены; туман все еще был там, но, по крайней мере, он мог различать объекты, которые видел.
   Прогуливаясь, он позволил своим мыслям блуждать по вчерашнему дню - вчерашнему дню его памяти - и был удивлен ясностью припоминания. Он забрал Мариан в половине седьмого у нее дома и помнил каждую деталь ее платья и то, как она выглядела, что они делали, свое угрюмое настроение, как долго они разговаривали у океана и как это его как-то успокоило. сделать это. А потом он пошел домой, усталый от нерешительности, чтобы обдумать, что ему делать со своей жизнью. Вчерашний Уолтер Шервуд казался ему сейчас странно незрелым.
   Я что-то сделал со своей жизнью, хорошо, сказал он себе с усмешкой, и я даже не знаю, что это такое. Я не знаю, радоваться мне или грустить, бежать в страхе за свою жизнь или расслабиться и наслаждаться собой в своей новой личности. У меня есть восемьсот долларов, машина и одежда. Я мог бы иметь реальный интрижка по этому поводу. Или, может быть, мне следует купить остров - он должен быть маленьким за восемьсот долларов - и поселиться там, и попытаться во всем этом разобраться.
   Небольшой разговор с мистером Аллерби, каким бы бессмысленным он ни был во многих отношениях, научил его одной вещи: он не знал, как все изменилось за последние десять лет. Маленькая незначительная вещь, такая как Cincinnati Redlegs (зачем я вообще упомянул их? Я даже никогда не следил за ними в 1946 году) был ярким примером. Теперь, почему они изменили имя? И тут его осенила мысль: я даже не знаю, кто президент.
   Был ранний полдень, и Шервуд, ища лекарство от пустующего десятилетия своего разума, пошел в ближайшую библиотеку, чтобы найти его. У него было место только для себя, за исключением библиотекаря с буравящими глазами, которая выглядела так, словно ожидала, что он в любую минуту сунет под рубашку том или два. Почему, размышлял он, я ловлю на себе все эти взгляды людей? Или я просто самоуверенный?
   "Я могу вам помочь?" - сказал наконец библиотекарь, подходя к газетной стойке, где он читал заголовки, некоторые из которых не имели для него никакого значения. Она была худенькой, с волосами, собранными в пучок на затылке, и в очках с толстыми стеклами, которые придавали ее глазам напряженное выражение. Ему очень хотелось сказать ей, что она должна играть роль библиотекаря в кино.
   - Возможно, вы сможете помочь в этом. Шервуд кисло посмотрел на бумаги. "Похоже, что одиннадцати лет не хватает".
   "Извините."
   - У вас есть папка с лос-анджелесскими бумагами от шестнадцатого мая тысяча девятьсот сорок шестого года?
   - Боюсь, что нет, - сказала она. "Мы держим их всего месяц. Однако они есть на микрофильмах в библиотеке в центре города.
   "Я понимаю."
   "Вы искали определенную новость? Возможно, индекс New York Times поможет".
   "Я просто пытаюсь быть в курсе всех новостей за последние одиннадцать лет". Она бросила на него такой непонимающий взгляд, что он поспешил добавить: "Вы поймете лучше, если будете думать обо мне как о человеке, только что освобожденном после одиннадцати лет одиночного заключения".
   Она продолжала глазеть на него, то с ноткой отвращения, то быстро приняла решение. Подойдя к полке со справочниками, она принесла коричневый том стандартного размера. "Это текущий Мировой Альманах", - сказала она. "У него есть хронология". Она открыла его, положила на подлокотник кожаного кресла, в котором он сидел, указала на абзац. "1946 начинается прямо здесь. Это перенесет вас прямо в конец прошлого года".
   "Спасибо."
   "Нисколько." Она умчалась прочь, душа эффективности.
   Шервуд просмотрел абзацы. Они представили в удобоваримой краткости памятные даты лет. Первым заметным событием после 15 мая стал пожар в отеле La Salle в Чикаго 5 июня, в результате которого погиб 61 человек. Он читал дальше по колонке, получая некоторое удовлетворение от процесса над военными преступниками, в котором были признаны виновными двадцать два нациста, о забастовке на угольных шахтах, принятом в следующем году законе Тафта-Хартли, убийстве Ганди, смерти Бенеш и Масарик и драма берлинского авиалайнера 1948 года. Мир был оживленным местом, полным напряженности, конфликтов, обвинений и взаимных обвинений, и у него была часть его, о которой он не помнил, хотя, конечно, в гораздо меньших масштабах.
   Шервуд усмехнулся, прочитав отчет об избрании Трумэна, рассказав о повешении японских военных преступников, конфликте в Израиле, взрыве атомной бомбы в России. А потом он был поражен, прочитав о еще одной войне, на этот раз в Корее, разразившейся вскоре после окончания войны в Европе и на Тихом океане. Затем была эпоха, когда все в США беспокоились о том, что высокопоставленные лица являются коммунистами, но именно два пуэрториканца попытались прорваться внутрь, чтобы убить президента. Он нашел записанную историю почти невероятной, как если бы кто-то сел и написал самые фантастические вещи, которые он только мог придумать, самой страшной из которых была водородная бомба.
   Он читал об избрании Эйзенхауэра, его переизбрании, инциденте с Суэцким каналом и, наконец, закрыл книгу, откинулся на спинку кожаного кресла и подумал, что мы на самом деле мало что сделали, сражаясь в этой войне, потому что недовольство все еще существует. и беспокойство, и насилие, и беспорядки. Но были признаки того, что дела пошли лучше. Организация Объединенных Наций, во-первых, и изменение отношения России после смерти Сталина. Может быть, все-таки были причины надеяться.
   Шервуд лениво взглянул на заголовки газет на стеллаже, заголовки, которые станут завтрашней историей, и повернул голову, чтобы прочитать их. Один из них поймал его взгляд, и он наклонился вперед, чтобы лучше его разглядеть. Это была небольшая статья в "Нью-Йорк Таймс", опубликованная несколько дней назад, и заголовок гласил:
   ЖЕРТВА АМНЕЗИИ ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕИЗВЕСТНА
   Выбирая подробности, Шервуд прочитал, что хорошо одетая девушка забрела в полицейский участок в Нью-Йорке и сказала, что не может вспомнить ни своего имени, ни чего-либо о себе. Ее доставили в Бельвью, где она оставалась, пока врачи пытались определить причину ее амнезии, а полиция пыталась выяснить, кто она такая.
   Параграф, который больше всего заинтересовал Шервуда, был следующим:
   Доктор Гарольд Аспиналл сказал поздно вечером во вторник, что девочка получила удар в правый висок, что может объяснить ее амнезию, хотя он объяснил, что травму было трудно обнаружить. Он также сказал, что в таких случаях обычно проходят недели или даже месяцы, прежде чем к пациенту восстанавливается память.
   Теперь Шервуд откинулся назад, чтобы обдумать эту информацию. Он почти забыл о своем недуге, приняв его как нечто необратимое и желая идти дальше, реконструируя образец своего прошлого, копаясь в нем. Теперь он увидел, что есть возможный более короткий путь, прямая линия к скрытому прошлому, ключ, который откроет воспоминания, которые, как он знал, все еще должны быть там.
   Он потянулся обеими руками, начал давить области на черепе. Травма, вот и все. Удар - о чем рассказ? Правильный храм? Он надавил на правый висок, затем на левый, провел пальцами по оставшейся части черепа в поисках поврежденного места. Девушка могла это сделать. Это могло бы объяснить взгляд, который она бросила на него, опасение в ее глазах, потому что она задавалась вопросом, что сотворили ее руки.
   Но не было никакой поврежденной области, которую он мог найти. Но потом он вспомнил, что в рассказе говорилось, что его едва можно обнаружить, поэтому он сильно прижал пальцы к коже головы, злобно нащупывая больное место, которое могло быть там.
   Он был так поглощен своим расследованием, что не услышал ее приближения. Только когда пара женских туфель на плоской подошве попала в его поле зрения, он понял, что там кто-то есть.
   "Что-то не так?" - холодно спросил библиотекарь.
   - Просто гниды, - сказал он.
   Она ахнула и отступила к безопасному столу для зарядки, чтобы посмотреть на него.
   Он расчесал волосы, посмотрел в ответ. Когда ее глаза не отрывались от его, он поднялся, и Мировой Альманах с глухим стуком упал на пол. Он медленно прошел по комнате, забавляясь, увидев, как ее глаза округлились, а лицо побледнело. Подойдя к столу, он спросил: "У вас есть телефонная книга центральной АТС?"
   Ее глаза оторвались от него достаточно долго, чтобы достать книгу из-под прилавка. Она подтолкнула его к нему.
   "Нечего пугаться, - сказал он, обращаясь к секретному разделу, - я только позвоню психиатру".
   ЧЕТЫРЕ
   Доктор Морис Трефетен сидел, покачиваясь в кресле, и лишь наполовину слушал трагический рассказ о своенравных событиях из жизни толстяка в кресле у его стола. Молодой человек пятидесяти лет, доктор Трефетен был одним из самых успешных медицинских психиатров в Лос-Анджелесе, друзья называли его блестящим человеком, а враги (с которыми он отказывался идти на компромисс) - позором для его профессии, в основном из-за его непоколебимой преданности Павлову и условно-рефлекторной теории психотерапии, исключающей все остальное.
   Он позволил своим черным жестким волосам в беспорядке подняться с головы, потому что он был чем-то вроде шоумена, полагая, что люди ожидают, что психиатр будет выглядеть странно, будучи сведущим в безумии, как и они, и это, вероятно, отчасти объясняет его способность выхватывать его доля торговли от целителей, которые, кажется, тяготеют к Лос-Анджелесу.
   Это, а также шмальц, который, как настаивал Трефетен, должен быть неотъемлемым компонентом любого контакта с общественностью. Это не означает, что Трефетен не был ни законным, ни способным психиатром; это только означает, что он реалистично относился к конкуренции и человеческим потребностям.
   Вот он поднялся, маленький человечек в безукоризненно белом халате, и толстяк поднялся вместе с ним. Они подошли к двери, и Трефетен ободряюще похлопал его между лопаток, сказав, что он зря тратит время на беспокойство, когда может направить такую энергию на что-то полезное. - Работай, - сказал он. "Это ответ. Всякий раз, когда вы чувствуете, что начинаете беспокоиться, начинайте работать".
   - Значит, вы думаете, есть надежда, док?
   "Да. Конечно. Твое сердце не сдалось, не так ли? Тогда и мы не сдадимся. Ты делаешь то, что я говорю".
   "Что ж..."
   Доктор Трефетен закудахтал, как наседка, снова похлопал мужчину по широкой спине. Толстяк посмотрел на доктора, как будто хотел верить.
   - У вас есть лекарство, - сказал Трефетен. - Ты принимаешь его, когда чувствуешь, что соскальзываешь, да? Этого достаточно до следующего раза".
   - Значит, в следующий понедельник?
   "Следующий понедельник." Трефетен кивнула и осторожно подтолкнула его к двери. Как только человек ушел, доктор покачал головой, вернулся к своему столу, сел в кресло и аккуратно сделал несколько заметок на карточке. Даже когда он писал, он думал: почему они упорно рассказывают мне сны? Если они думают, что сны важны, им следует обратиться к психоаналитику. Закончив писать, он положил карточку на надлежащее место в папке ящика, повернулся на стуле, чтобы посмотреть в окно, чтобы взвесить то, что он написал на карточке, как он всегда делал. Затем, убедившись, что то, что он написал, было правильным, он взял список пациентов. Свободный час. Он вздохнул с облегчением.
   Облегчение было лишь мгновенным. Его секретарша-секретарь услышала, как закрылась дверь в коридор, и теперь она коротко позвонила в интерком. Трефетен щелкнул выключателем. "Да?"
   - К вам мистер Шервуд, доктор. Он ждал почти час. Я сказал ему, что думаю, вы могли бы увидеть его в этот период. Прислать его?
   - Он реферал?
   "Нет. Добровольно".
   "Хорошо. Впустите его.
   Доктор Трефетен гордился своим анализом пациентов по тому, как они переступали порог его приемной. Эти первые несколько секунд всегда помогали определить, как все должно было быть, должен ли он быть грубым, умиротворяющим, юмористическим, бескорыстным или каким-либо другим манером, на который он был способен.
   Когда Шервуд вошел, Трефетен увидел широкоплечего, крупного мужчину лет тридцати, а может быть, и года или двух, с невозмутимыми, честными голубыми глазами, прекрасным, четким лицом, аккуратно одетого и собранного. Он протянул руку и плавно скользнул в кресло сбоку от стола. Рукопожатие было крепким, ладони мужчины были сухими, глаза его не отрывались от лица доктора, когда он назвал ему свое имя ясным, хорошо поставленным, не колеблющимся голосом. На мгновение Трефетену показалось, что он где-то его видел, слышал его имя раньше, но он отмахнулся. Диагноз: С этим человеком все в порядке.
   - В чем твоя проблема? - приветливо сказал Трефетен. Не имея представления о том, как действовать дальше, ему оставалось только быть самим собой.
   "Мне нужна информация больше всего на свете, - сказал Шервуд. - Я готов заплатить тебе за твое время.
   - Значит, с тобой не беда? Это правильно?"
   Шервуд улыбнулся. "Прежде чем я отвечу, не могли бы вы ответить мне на несколько вопросов?"
   - Хорошо, если ты настаиваешь. Но это ненормально".
   "Вы обязаны уведомлять полицию в случаях амнезии?"
   Трефетен нахмурилась, удивленная вопросом. Он изучал лицо Шервуда. Амнезией был не Шервуд. Слишком настороже. Слишком уверенно. Слишком сильное осознание того, где он был. - Не-е-ет, не совсем так, мистер Шервуд. Нет, если делом занимаются компетентные люди. Вы знаете такой случай? Да?"
   - Я знаю о таком случае, да. Но прежде чем я что-то скажу об этом, я хочу узнать все об амнезии".
   Трефетен рассмеялся. - Ну же, мистер Шервуд. Все?"
   "Я не имел в виду то, как это звучит. Я имею в виду. Я ничего не знаю об этом и хотел бы знать. Возможно, это помогло бы мне определить, является ли это случаем амнезии".
   "Вы хотите диагностировать случай с моей помощью".
   "Что ж..."
   - А что ты хочешь знать об амнезии?
   "Я понимаю, что это может быть вызвано ударом по голове".
   - Многое может быть вызвано ударом по голове, - сухо сказал Трефетен. "Амнезия - это только одно".
   Шервуд неловко поерзал в кресле. "Может ли это быть вызвано чем-то другим?"
   - Амнезия, - вежливо сказал доктор, - не сложная. Мы просто не запоминаем неприятные вещи так же легко, как приятные. Все мы в той или иной степени страдаем амнезией".
   "А что, если человек забывает даже приятные вещи, все переживания на определенный период?"
   Трефетен пожал плечами. "Когда переживание особенно тяжелое, человек иногда бессознательно тормозит или "забывает" свои прошлые трудности вплоть до них. Ты видишь?"
   Шервуд кивнул, но он еще не был готов отказаться от мысли о насилии. "Может ли быть ранен человек, у которого не осталось визуальных следов, и он все еще является жертвой амнезии?
   "Возможно. Могут быть повреждения клеток головного мозга и даже серьезное нарушение кровообращения без каких-либо внешних признаков. Яды могут сделать то же самое".
   - Яды? - нетерпеливо сказал Шервуд, выпрямляясь.
   "Да." Трефетен посмотрел на Шервуда без всякого выражения. "У этого человека уже есть амнезия или вы думали передать ее ему? Или это она?"
   Шервуд улыбнулся. "Я не преступник".
   "Почему же ты так возбуждаешься от мысли о яде?"
   "Я не. По крайней мере, не так, как вы думаете, я. Мне просто любопытно".
   "Почему ты пришел сюда?"
   - Потому что, как я уже сказал, мне любопытно. А как насчет ядов?
   Трефетен откинулся назад. "Яды могут воздействовать непосредственно на нервы, вызывая амнезию, да. Но есть сопутствующие симптомы".
   "Ой." Шервуд снова расслабился в кресле. Яды кончились.
   "Изменения в мозговой ткани, сопровождающие возраст, могут вызывать забывчивость, часто амнезию. Этот человек старый?"
   "Нет."
   - Этому человеку около тридцати пяти, шести футов ростом, случайно не с голубыми глазами и черными волосами?
   - Я предпочитаю не говорить, - сказал Шервуд с некоторым раздражением.
   Трефетен резко сказал: "Я не люблю обсуждать фантомных пациентов или играть в угадайки. Если вы считаете, что с кем-то что-то не так, вам следует обратиться к врачу. Это невозможно сделать через посредника".
   "Сколько вы берете?"
   "Двадцать пять долларов в час".
   Шервуд вынул из бумажника двадцать пять долларов и положил их перед доктором. - А теперь расскажи мне что-нибудь еще, что ты знаешь об амнезии.
   Трефетен щелкнул пальцами. - Просто так, а? Он посмотрел на деньги, потом на Шервуда. Он поднял руку, словно стряхивая ее со стола. Затем он вздохнул и откинулся на спинку стула. - Хорошо, мистер Шервуд, я кратко расскажу вам то, что вы хотите знать.
   "Так-то лучше."
   "Я рад, что вы так думаете. У человека может быть амнезия двумя способами: органически или функционально. Гораздо более распространен органический путь, состоящий из нервного томления, которое делает мозг временно неспособным удерживать и вспоминать стимулы. Вы это понимаете?
   "Да." Шервуд удобно устроился в кресле, достал сигарету и закурил.
   "Это может быть вызвано несколькими способами", - продолжил доктор. "Через острую инфекцию, эпилептический припадок или, скажем, метаболические судороги. Ты все еще со мной, да?
   - В некотором роде, да.
   "Хороший. Теперь функциональный тип амнезии многообразен, но всегда связан со спуском эмоционального блока. Затем следует то, что мы называем фугой, три стадии, которые неизменно следуют, хотя их продолжительность совсем не стандартна. Первый - полная диссоциация, забвение, состояние, напоминающее сомнамбулизм; второе - облегченное забвение, когда упускаются только определенные факты, частичная амнезия; и третье - это полностью функционирующее сознание, которое может прийти совершенно внезапно, когда все недостающие части будут заполнены.
   "Самый распространенный тип людей, переживающих амнезию, - это психоневротики, причем очень тяжелые. Иногда он конституционно неспособен противостоять суровой реальности, и истоки этого лежат глубоко в скрытых сложностях прошлого".
   - В бессознательном, что ли, доктор?
   Трефетен фыркнул. "Не существует бессознательного ума".
   - Значит, подсознание.
   "Подсознания тоже нет. Это все одно. Ид, эго или супер-эго тоже нет. Это пустая болтовня аналитиков-знахарей. Доктор возмущенно покачивался в кресле, изучая стену позади Шервуда. - То, что я сказал вам, отвечает на ваш вопрос?
   Шервуд покачал головой. "Боюсь, что нет."
   "Почему?" - спросил Трефетен с некоторым удивлением.
   "Потому что это не объясняет мне, почему я не помню ни одной вещи, которая произошла за последние десять лет".
   Доктор перестал раскачиваться. - Тогда это ты. Он полез в ящик и вынул чистую карточку. - Это имя - этот Уолтер Шервуд - кажется знакомым. Я полагаю, вы просто выбрали это. Ты действительно не знаешь, кто ты, да?
   "Нет. Я Уолтер Шервуд, хорошо. Я помню все до пятнадцатого мая тысяча девятьсот сорок шестого года. Этим утром я проснулся в мотеле и обнаружил, что было тысяча девятьсот пятьдесят седьмого. Вот и все. Пропал одиннадцать лет.
   - Как ты можешь быть уверен, что ты Уолтер Шервуд? У тебя есть определенные воспоминания об этом?
   "Конечно. Я помню все из своего детства".
   "Вы делаете?" Трефетен тонко улыбнулась. - Держу пари, ты не помнишь своего учителя третьего класса.
   "Конечно знаю. Она была Розмари Буш".
   "М-м-м. Как звали вашего директора?
   "Г-н. Снарли. Оскар Снирли. По крайней мере, пока я не перешел в пятый класс. Потом у нас был человек по имени Спенсер Брюэр".
   "Какую оценку вы получили по английскому языку для первокурсников в старшей школе?"
   "У меня тройка".
   Трефетен бросил на него взгляд. - У ваших родителей была машина?
   "Почему?"
   "Какая у него была лицензия, скажем, в туре 1930 года?" Шервуд на мгновение задумался. Затем он сказал: "Кажется, четыре три пять семь два".
   - Ну же, мистер Шервуд, или как вас там, вы же не думаете, что я вам поверю, не так ли?
   - Ты спросил меня, поэтому я сказал тебе. Вы думали, что я не могу вспомнить?
   "Да."
   "Почему?"
   "Никто не мог вспомнить такие мелочи", - спокойно сказал Трефетен, поглаживая подбородок и изучая его. "Особенно человек с амнезией. Чем вы занимаетесь, мистер Шервуд?
   - Ты хочешь сказать, что я не помню того, что помню? Достаточно плохо не помнить одиннадцать лет, если ты не пытаешься отнять то, что я помню.
   Трефетен уставился на него зловещим взглядом. "Перестань пытаться меня одурачить. У тебя нет амнезии. Если бы ты мог помнить такие вещи, ты был бы гипермнезиком".
   - Гипер что?
   "Неважно. Это просто противоположность амнезии, преувеличенная степень удержания или припоминания". Он вздохнул и устало сказал: - Кто из моих уважаемых коллег подтолкнул вас к этому? Я хочу участвовать в шутке".
   "Шутить?" - безразлично сказал Шервуд.
   - Да, шутка. Затем, когда Трефетен взглянул на него, его глаза озарились внезапным воспоминанием. - Теперь я вспомнил, - сказал он.
   - Поверьте мне, доктор, - серьезно сказал Шервуд, - для меня это не шутка.
   - Думаю, что нет, поскольку я только что вспомнил, где читал имя Уолтер Шервуд. Я полагаю, твое второе имя Эван.
   - Да, - сказал Шервуд. "Откуда ты знаешь?"
   "Ха!" - сказал Трефетен, вставая.
   "Что это значит?"
   - Это значит уйти.
   "Почему?"
   "Потому что ты никак не мог быть Уолтером Эваном Шервудом!"
   "Но я!"
   - Ладно, докажи.
   Шервуд откинулся на спинку стула. "Я не могу. Когда я проснулся сегодня утром, я не нашел в бумажнике ничего, кроме удостоверения личности человека по имени Морли Донн Фишер.
   - Я себе представляю, - испепеляюще сказал Трефетен, больше не интересуясь, и взглянув на настольные часы. - А теперь, если вы не возражаете, мистер Фишер, мне предстоит еще одна встреча. Он толкнул двадцать пять долларов через стол. - Можешь взять это с собой.
   Шервуд встал. "Откуда вы узнали, что мое второе имя Эван?"
   - Выйдешь, пожалуйста?
   "Я хочу знать."
   - У меня хорошая память, вот и все. Трефетен подошел, чтобы открыть перед ним дверь холла. - А теперь не доставляй мне хлопот, просто уходи.
   "Но это важно для меня! Я хочу знать, я хочу знать, что я сделал за последние одиннадцать лет!"
   - Вы достаточно далеко зашли в этой роли, мистер Фишер. А теперь уходите, пока я не был вынужден принять суровые меры.
   Поскольку альтернативы не было, Шервуд взял деньги и вышел из офиса.
   * * * *
   На обратном пути в мотель Шервуд остановился в коктейль-баре, надеясь найти утешение в кондиционированном, плюшевом окружении и мягком свете, на мгновение передохнуть от головоломки, чтобы он мог пойти отдохнувшим, чтобы снова сразиться с ней. Но он не нашел там утешения. Он заказал выпивку и почувствовал себя одиноким и одиноким среди посетителей, болтавших вокруг него ближе к вечеру, каждый из которых выглядел и звучал так безопасно и уверенно в своей жизни. Уолтер Эван Шервуд был не того возраста; он был человеком обособленным, человеком вне времени, человеком, перешедшим из своего поколения.
   То, что психиатр знал о нем, не покидало его разум. Кто-нибудь из этих людей тоже это знает? "Может быть, мне следовало надавить на Трефетен", - подумал он. Но взгляд доктора был угрожающим, и я не в том положении, чтобы давить на кого-либо. Начни толкать людей, и я закончу тем, что полиция будет толкать меня, и разве это не здорово?
   Что знал Трефетен? Я преступник? Читал ли он какой-нибудь отчет обо мне в газете? Может, это и к лучшему, что он мне не поверил. Если бы он это сделал, он мог бы вызвать полицию.
   Напитки ничего не сделали, поэтому он покинул гостиную, чувствуя себя потерянным и бесцельным, и вернулся в мотель, надеясь, что девушка вернулась. Но ее там не было, не было. Вещи были такими, какими он их оставил.
   Он лежал на кровати, пытаясь все обдумать, ища возможный положительный образ действий. Казалось, там был только один, и для этого нужно было проехать через полСША, но, похоже, больше ничего не было, и, кроме того, у него была машина.
   Он решил принять его и задремал, думая, что, когда он проснется в следующий раз, будет ли это через одиннадцать лет, ему будет сорок восемь, и так будет продолжаться, и в следующий раз ему будет пятьдесят девять, тогда семьдесят, восемьдесят один, девяносто два... сто три...
   ПЯТЬ
   Мешок с водой, который Шервуд купил в Лос-Анджелесе в качестве меры безопасности при пересечении Мохаве, все еще был накинут на украшение капота, когда он остановил машину на стоянке перед административным зданием колледжа Среднего Запада Иллинойса в Фаррелле.
   Путешествие с западного побережья прошло без происшествий и было коротким, поскольку оно было вызвано его чувством безотлагательности. Последний раз он пробежал из Гастингса, штат Небраска, в Фаррелл одним прыжком, начав вскоре после полуночи, потому что он только ворочался там в кровати мотеля и решил, что ему лучше отправиться в путь; будет время для сна после того, как он поймет, что он сделал со своей жизнью. Или будет там? Что, если окажется, что он сделал что-то ужасное? Это была мысль о возможном чем-то ужасном, что заставляло его двигаться. Что это было. врач сказал? Какой-то опыт, который заставил разум отказываться принимать реальность, стирая память? Но доктор, похоже, не думал, что это амнезия. Просто шутка.
   Его вход в Фаррелл был входом незнакомца. Никто не махал рукой, и ни в чьих глазах не было ни проблеска узнавания, даже когда он остановился в центре города, чтобы спросить дорогу к университетскому городку, - не то чтобы он чего-то ожидал, но он был в Фаррелле не так давно, как в Лос-Анджелесе, и хотя горожане были он не был способен запомнить одного из многих студентов, он не был в этом уверен, тем более, что его помнил человек по имени Трефетен даже из такого далекого Лос-Анджелеса.
   Шервуд повернул машину на север, где школа, которую он должен был вспомнить, растянулась на северной окраине поселка, состоящая из зданий колледжа и общежития, обсаженных вязами улиц, кривых дорожек, выглядевших именно так, как он себе представлял, за исключением кондиционеров. что торчало из окон, - он никак не мог привыкнуть к этому нарушению архитектурной линии, второму по резкости изменению за одиннадцать лет, первым из которых были леса телевизионных антенн, разросшихся повсюду.
   Административное здание явно было самым старым зданием в кампусе, его фасад был полностью покрыт плющом, за исключением тех мест, где были окна, а широкие лестницы были не бетонными, а тесаными из камня, которые с годами не соответствовали уровню каменщика. Внутри больших двойных дверей, которые с шипением закрылись за ним, было прохладно, приятное после душной июльской иллинойской жары, и он рассмотрел маленькие вывески над дверями и обнаружил приемно-регистрационную палату на полпути по коридору.
   Одинокая женщина в кабинете встала из-за дальнего стола, сняла очки с носа, чтобы они висели на двух голубых ленточках на шее, взяла носовой платок и подошла к стойке, чтобы сказать что-то приятное. "Я могу вам помочь?"
   - Я хотел бы взглянуть на свои записи, - без колебаний сказал Шервуд. "Меня зовут Уолтер Эван Шервуд".
   Она улыбнулась. - Не лучше ли вам стенограмму? Его можно легко устроить; почти все так делают. Таким образом, вам не придется ждать, пока мы его ищем. Мы пропустим его через фотостат и отправим куда угодно. Это стоит всего пятьдесят центов.
   "Нет, я просто хочу посмотреть на него и сделать несколько заметок".
   - Знаете, это странно, - сказала она, подходя к большому шкафу с документами. "Большинство людей просто отправляют письма и денежный перевод или чек. Немногие приходят посмотреть записи лично".
   - Я начал в тысяча девятьсот сорок шестом. - сказал он услужливо. И у него возникла мысль: А что, у меня здесь нет записи? А если бы я вообще не ходил в школу?
   "Это не имеет никакого значения. Мы храним их все в алфавитном порядке. Шервуд, что ли? Посмотрим." Она выдвинула ящик. "Должно быть легко найти. Шелдон, Шелдон, Шелли, Шентон... Ммм... Шеридан. Это больше походит на это. Шерман, Шерман. Шерман. Никогда не знал, что у нас так много Шерманов. Шервуд. Там. Нет. Это Перри Шервуд. А, вот и мы. Уолтер Шервуд. Уолтер Эван Шервуд". Она взяла папку и отнесла ее к стойке. "Домед. Полагаю, вы теперь доктор.
   "Спасибо", - сказал он, взяв карточку и не желая связывать себя обязательствами, желая взглянуть на нее.
   "Вы понимаете, что не должны выносить карточку из офиса".
   - Я понимаю, - сказал он, кивая, желая, чтобы она оставила его, поглощенного бумагой.
   Уолтер Эван Шервуд начал первый семестр 1946-1947 годов на Среднем Западе с изучения химии 102, гигиены 101, английского языка 101, зоологии 101, физического воспитания и математики 114, и на мгновение ему стало грустно думать, что он ничего из этого не помнит. У него тоже были отличные оценки, всего одна четверка, и то по английскому языку. Ну, он никогда особо не заботился о герундиях, аблативах и синтаксическом разборе. Но, тем не менее, он был удивлен хорошими оценками.
   Второй семестр 1946-1947 годов был очень похож на первый, с более продвинутой химией, неорганическим и качественным анализом, тригонометрией, снова английским языком и сравнительной анатомией позвоночных, и все оценки были пятерками. Настоящий студент, этот Уолтер Шервуд, подумал он.
   Он поискал первый семестр 1947-1948 гг., нашел вместо него летний семестр 1947 г. и подумал: неужели я летом не отдыхал, интересно, зачем я так торопился, почему я не получил ничего, кроме А разве у меня не было общественной жизни или чего-то, что могло бы вмешаться? Почему я так бежал?
   Он посмотрел вниз по колонне. Он закончился летом 1948 г. эмбриологией позвоночных. Что тогда? Это всего лишь три года работы. Он посмотрел в глаза женщине.
   - Вы действительно мистер Шервуд? она спросила.
   "Почему ты это спросил?"
   - Если нет, то я не должен позволять тебе видеть эти записи.
   "Ну я."
   "Вы смотрели на них так, как будто никогда их раньше не видели, как будто никогда не слышали об этом Шервуде.
   "Иногда, - сказал он, - я бы хотел, чтобы этого никогда не было". И когда она засмеялась, и он понял, что убедил ее, он отложил карточку. "Глядя на эту запись, я только вспоминаю, как усердно я работал, упаковав три года работы за два года. Я должен был закончить четыре года". Он вздохнул с усталостью, которой не чувствовал, и подождал, пока она клюнет на приманку.
   - Это было бы глупо, - сказала она. "Конечно, ты мог получить свою чушь, но не более того. Вы должны быть счастливы, что вас перевели. Она провела начищенным ногтем под карточкой, подняла ее и вставила в папку. "Слишком многие из них просто отработали свои четыре года, и все, ни направления, ни цели, просто получить степень и двигаться дальше. По крайней мере, ты знал, куда идешь.
   - Да, - сказал он легко. "Слава Богу за это". Давай, давай, скажи мне, что я хочу знать.
   - Ты так же хорошо учился в медицинском институте?
   "О, да." Он почувствовал, как выступил пот, не желая оказаться в таком невыгодном положении, ища способ повернуть ситуацию так, чтобы вместо этого она дала ему информацию, пытаясь экстравагантно улыбнуться и зная, что это была лишь тень ухмылки. "Кстати, у вас есть запись, куда я ходил? Я имею в виду, я хочу, чтобы запись была прямой".
   Она открыла папку и кивнула. - Я уверен, что это правильно. Что это? ему хотелось кричать.
   "Райерсон Медикал" в Чикаго?
   "Вот так."
   Шервуд поблагодарил ее и вышел из здания, окрыленный чувством реального достижения. 15 мая 1946 года больше не было концом жизни Уолтера Шервуда, которого он знал. Он проследил себя до лета 1948 года. О, он не сделал ничего, кроме того, что установил тот факт, что уехал на Средний Запад на два года, но, по крайней мере, это было точно. Мелочи, место (или места), где он жил, что он делал, его внеклассные занятия, люди, которых он знал, любил, ненавидел, терпел, с которыми спорил, люди, которые составляли его жизнь в течение этих двух лет на Среднем Западе, были на данный момент неважная по сравнению с более крупной информацией картина всей его жизни, соединение воедино двух нитей, той, что болталась в комнате дома на Далия Драйв в Лос-Анджелесе 15 мая 1946 года, и которая теперь болталась провокационно в конце лета 1948 года, и другой конец нити, которая свободно и развязывалась в мотеле на бульваре Колорадо в июле 1957 года.
   Нити должны быть соединены, он должен был соединиться, прежде чем он сможет почувствовать себя цельным человеком. Потом будет время на начинку, на то, чтобы наложить плоть на кости.
   Уэбстер, штат Иллинойс, находился всего в нескольких шагах от Фаррелла по дороге в Чикаго, поэтому Шервуд отказался от хорошей дороги и свернул на старое, разбитое шоссе, ведущее к маленькому городку. Он предпочел бы продолжить путь в Чикаго, но поскольку Вебстер был так близок, он решил, что должен посетить его, чтобы увидеть, где должен жить Морли Донн Фишер, говоря себе, что будет мудро быть осторожным и ненавязчивым, потому что он не знает, что делать. Вебстер знал о мистере Фишере, и, насколько он знал, мог быть выдан ордер на его арест.
   Этот город был одним из тех, что процветали во времена конной повозки, он находился на полпути между несколькими более крупными общинами, процветал с появлением автомобиля, но увядал на корню с появлением более крупных и прямых шоссе и кольцевых дорог. линии, обойденные и забытые, поезда больше не останавливаются на старой станции, магазины приходят в негодность, улицы ухабистые и нуждаются в ремонте.
   Шервуд проехал через деловой район, состоящий из двух кварталов, затем начал объезжать его в поисках Саммит-авеню. Он нашел старый деревянный дорожный знак, который обозначал его, и начал на запад, замечая на ходу цифры. Остановились на 508. За ней просто ничего не было, кроме железнодорожного переезда и начала кукурузного поля. Он прошел по разбитой дороге более мили, не найдя дома.
   Тогда не было дома 1213 по Саммит-авеню.
   Он развернулся и пошел по улице к бизнес-секции. На другом конце города не было продолжения Саммит-авеню.
   Морли Донн Фишер не жил по адресу 1213 Summit Avenue в Вебстере, округ Мейкон, штат Иллинойс, потому что дома 1213 не было.
   А также потому, что Морли Донна Фишера, скорее всего, не было, сказал он себе.
   Он подумывал навести справки на почте, но передумал. Он был слишком близко к Чикаго и тому, что он мог найти в Медицинской школе Райерсона, чтобы поставить под угрозу то, что может случиться, если он выйдет из машины в Вебстере.
   Тем не менее загадка Фишера и вымышленного адреса продолжала грызть его разум, и ему хотелось поставить ее на место вместе с другими неразгаданными частями, сопоставить их вместе как единое целое, увидеть все сразу и понять. .
   * * * *
   Он увидел Медицинскую школу Райерсона в ярком свете следующего утра, ветхое кирпичное здание на северной стороне Чикаго, точку, равноудаленную от полудюжины больниц, хотя именно Мемориал Райта был тренировочной площадкой для студенческого персонала, и это было похоже на что угодно, только не на то, что, по его мнению, должно было быть на медицинскую школу, возможно, на офисное здание с флуоресцентным освещением, или на больницу, даже на маленькую фабрику, но нельзя было отрицать, что высеченные в камне латинские буквы говорили, что это такое. находился над колоннами по обе стороны от входа.
   Шервуд некоторое время стоял через дорогу от него, наблюдая, как несколько групп молодых мужчин и женщин с книгами под мышкой шли и уходили, болтая, пока они двигались по широким ступеням, и он чувствовал себя чужим, не тронутым внутренним принуждением этого другой жизни, которую он прожил, и чувствуя себя чужаком, собирающимся исследовать историю кого-то другого, существа, давно умершего и забытого, но находя необходимым сделать этот шаг, потому что теперь все это было частью работы, чтобы соответствовать это вместе со всем остальным, не зная, что он найдет, внезапно не заботясь слишком много, потому что это было так чуждо его натуре сейчас.
   Он переходил улицу, как и любой другой человек, поднимаясь по ступеням теперь, как и другие, минуя порталы, которые он наверняка проходил бесчисленное количество раз раньше, зная, что он ближе к тому, что ищет, что здесь, в это оживленное место, видя высокие потолки и стены, его чистоту и запахи, которые он ассоциировал с медицинскими вещами, думая, что это старое место, но я полагаю, что его возраст не имеет ничего общего с тем, чему здесь учат.
   "Доктор. Шервуд!"
   Шервуд посмотрел на несколько лиц, прежде чем увидел его: рослый черноволосый мужчина с румяным лицом, густыми бровями и в очках, в сером халате с карандашами и инструментами в нагрудном кармане, под которым была пришита бирка с слова Макса Ранкеля.
   Подойдя, ухмыляющийся мужчина протянул длинную руку из рукава халата, и, когда Шервуд взял ее, сильно помахал ею. - Где ты был, Уолт? Ты ушел отсюда, как будто не знал нас. Как поживаешь?"
   - Хорошо... Макс, не так ли?
   - Ты чертовски прав, - сказал Ранкель, от души хлопнув себя по плечу. - Не говори мне, что теперь ты так легко забудешь старого Ранкела, приятель. Хорошо выглядишь. Все, что вы делаете, должно быть согласовано с вами".
   - Да, Макс, приятно снова тебя видеть.
   - Давай, давай, что ты вообще здесь делаешь? Вы знаете, что не у многих есть достаточно времени, чтобы вернуться. Он усмехнулся. - Может быть, большинство из них чертовски рады убраться отсюда к черту, а?
   - О, я не знаю, - неопределенно ответил Шервуд. "Я подумал, что могу прийти и взглянуть на свои записи. Может вернуть старые времена, - честно сказал он, пытаясь соответствовать настроению Ранкель и думая, как лучше его использовать.
   "Они могут сделать это в любое время в офисе. Это требует праздника". Он посмотрел на настенные часы и застонал. "А впереди еще целый день, и я не могу вылететь из-за окончания летних работ. Слушай, что ты делаешь на обед? Мы могли бы сбегать к Эми...
   - Ну, мне нужно кое-что сделать, Макс.
   "Звучит как старый Шервуд, всегда в пути. Вот что, Уолт, сегодня утром будет занятие, мы работаем над тремя собаками, перинеорафией и прочим, что касается катетера в этой секции - вы знаете распорядок дня. Я буду там примерно до одиннадцати, так что дайте мне знать.
   Шервуд улыбнулся, не разбираясь в том, о чем говорил. - Может быть, ты сделаешь для меня кое-что перед уходом, Макс.
   "Конечно, Уолт. Назови его, мальчик.
   - Как вы думаете, кого из моих старых наставников мне следует осмотреть первым?
   "Ты смеешься? У Старого Буи было удрученное с тех пор, как ты ушел вот так. Знаешь, он надеялся на тебя стать ассистентом. Вам лучше пойти наверх и увидеть его.
   - Где он сейчас, Макс?
   - Все то же место. Он бросил взгляд на часы. "Я должен плыть. Чертовы дураки способны взвесить достаточно нембутала, чтобы упрятать этих собак на хранение, если меня не будет рядом, чтобы поддержать их грязные маленькие ручки. Он прошел по коридору, сказав через плечо: "Не забудь сейчас".
   Шервуд отвернулся, задаваясь вопросом, кто такой Ранкель и что он делал в Райерсоне, уверенный, что у него есть по крайней мере один источник информации, если все остальные не сработают. Он нашел офис, встретил женщину, которая равнодушно болтала, пока доставала его записи, и просмотрел их.
   Медицина, физиология, гистология, патология, микроанатомия, малая хирургия, большая хирургия, клиническая медицина и множество других, некоторые из которых едва произносимы, и все на пятерки. Еще раз он восхитился Шервудом, который был, и его стремлением, которое никогда не ослабевало, переезжая в Райерсон со Среднего Запада, ныряя прямо осенью 1948 года, работая без перерыва всю весну 1951 года.
   - Вы должны гордиться этой записью, доктор, - говорила женщина. "Не многим из них удается пройти так, как ты".
   - Спасибо, - сказал он, передвигая бланки через прилавок к ней и задаваясь вопросом, что именно она имела в виду. Он мог видеть, что поторопился, но это не отличалось от Среднего Запада. - Не подскажете, где я могу найти доктора Буи?
   - О, он не изменился.
   Почему они настаивали на том, чтобы сделать это именно так?
   - Не могли бы вы сказать мне, где именно это находится? - спросил он, решив рискнуть прямым вопросом.
   - Ну, третий этаж на юг, - сказала она, бросив на него озадаченный взгляд.
   "Спасибо."
   ШЕСТЬ
   ШЕРВУД НАШЕЛ доктора Буи там, где сказала девушка из офиса, но, конечно, он сначала не знал, что это был доктор Буи, этот человек, которого он видел, читал лекции в переполненном классе, спиной к таблицам анатомии на стене. Лектор взглянул на него, сказал что-то классу, которого Шервуд не мог расслышать, ткнул указкой в стол и прошел к нему через дверь в коридор.
   - Уолтер, - сказал он без эмоций и выражения, едва шевеля толстыми губами. Это был гладколицый, румяный мужчина с прядями волос на лысой голове, пристально смотрящий на него яркими серыми глазами.
   "Доктор. Буи?
   Слабая прядь седых волосков, считавшихся бровями, немного приподнялась, а в глазах появилось откровенное недоумение. Затем что-то произошло за глазами, и мужчина повернулся к дверному проему и сказал: Скотт, пожалуйста. Мужчина встал из-за стола в дальнем углу комнаты, подошел указкой к анатомической карте. Затем доктор Буи направился вниз по коридору, говоря: "Пойдемте".
   Шервуд последовал за ним в небольшой, заставленный книгами кабинет, где доктор включил маленькую тарелку под маленьким кофейником, прежде чем повернуться к нему лицом, долго изучая его, прежде чем сказать: "Садитесь" и сел позади него. стол. Затем он серьезно сказал: "Ты не узнал меня там?"
   Шервуд чувствовал в этом человеке силу, которая порождала доверие. Не было ни ласкового приветствия, ни рукопожатия, ни даже улыбки, но он чувствовал заботу доктора. Шервуд сказал: "Нет, я вас не знал".
   Глаза переместились куда-то внутри человека, как линзы, уходящие из поля зрения, и их яркость увеличилась. Шервуду казалось, что ему делают резекцию на месте. Врач спросил: "Когда это случилось?"
   "Я не знаю."
   Глаза Буи скользнули в сторону. "Я знал, что однажды это произойдет. Вы едва ли были готовы.
   Шервуд покраснел. - Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите.
   - Я полагаю, что нет. Буи вздохнул. "Мы все задавались вопросом, когда это произойдет. Ты всегда был таким напряженным, таким... чересчур преданным. Никому из нас это не казалось естественным".
   "! остановился в офисе и увидел мою запись. Наверное, я много работал".
   - Как много ты помнишь?
   Глаза Шервуда остановились перед глазами доктора, который так много знал о нем, и он изучал свои руки. "Одиннадцати лет не хватает".
   - Одиннадцать лет?
   Шервуд вскинул голову и прямо посмотрел на доктора. - Я ничего не помню после пятнадцатого мая тысяча девятьсот сорок шестого года. Внезапно ему стало тошно слушать это, думать об этом, жить этим, говорить это, желая передать это этому человеку, чтобы тот боролся с ним.
   - Да, можно, - сказал доктор.
   "Какая?"
   "Вы можете помнить нашу встречу в холле".
   "Ну да."
   - Значит, ты кое-что помнишь. Как далеко это уходит? Если бы вы знали день..."
   "Я помню одиннадцатое июля. Я очнулся в мотеле в Лос-Анджелесе, ничего не помня за предыдущие одиннадцать лет".
   Буи был удивлен. "Это очень странно, не помнить в течение такого длительного периода". Он покачал головой. "Жаль тоже. Ты был блестящим человеком, ты знал об этом? Один из лучших. Может быть, это все. Возможно, вы были слишком гениальны. Но, как я уже сказал, многие из нас предвидели это. Казалось, это всего лишь вопрос времени". Кофе зашипел за его спиной, и он повернулся на стуле, достал две кружки, поставил их рядом на стол и налил дымящийся кофе.
   - Что вы имеете в виду, когда говорите, что это вопрос времени?
   Буи пожал плечами. - Ты пробежал здесь, как одержимый, схватил на лету своего доктора медицины, а потом устроился на исследование на стипендию по нейрофизиологии, если можно назвать захлопывание двери комнаты на всем остальном успокоением. Ты сделал это здесь. Вы были известны как Райерсон-отшельник.
   Доктор взял кружку, подул на кофе и отхлебнул. "Ты был похож на проволоку с талрепами на обоих концах, которые ты постоянно затягивал. Провод должен был когда-нибудь оборваться".
   - Вы думаете, я сошел с ума, - уныло сказал Шервуд.
   "Что еще тут думать, учитывая твое невоспоминание, классическое бегство от реальности? Я не думаю, что ты помнишь, почему ты бежал.
   "Бег?"
   "Ваша самоотверженность, то, что делает то, что с вами произошло, таким прозрачным. Это был твой отец и твой опыт работы в медицинском корпусе в армии. Вы были одержимы умственным отклонением и стремились что-то с этим сделать. Вы чувствовали, что если бы вы понимали разум, вы могли бы найти способ предотвратить подобные вещи, и вы, казалось, думали, что вы единственный человек в мире, работающий в этом направлении". Доктор отхлебнул немного кофе и серьезно сказал: "Я думаю, теперь очевидно, что вы только состязались со своим собственным распадом и что вы проиграли гонку. Не сочтите меня жестоким, Уолтер, но, кажется, нет другого способа объяснить ваше состояние.
   Шервуд ничего не сказал, чувствуя, как погружается в трясину недоумения, видя себя человеком, бегущим за собственной тенью, человеком, который лишь краем глаза улавливает отблески своего истинного "я". Он подумал: так это "умопомешательство! Затем он поймал себя на краю пропасти, с трудом вернулся к здравому смыслу и хрипло сказал: "Я не сошел с ума, доктор", и заставил себя посмотреть Буи прямо в глаза. "Мне все равно, что вы думаете, я не сошел с ума".
   - У вас было обследование?
   - Я был у психиатра.
   "Что он сказал?"
   "Доктор. Трефетен подумал, что я разыгрываю его. Он сказал, потому что я так хорошо помню свои ранние дни, что у меня не может быть амнезии".
   Буи фыркнул. "Он должен вернуться в школу. Никто из нас ни в чем не может быть уверен, и уж тем более в таких туманных вещах, как мозг". Через мгновение он тихо сказал: - Это иронично. Мозг был твоей специальностью.
   Наступила пауза, когда Шервуд, покраснев, снова изучал свои руки, глаза Буи смотрели на его лицо.
   - Однако ты можешь набраться храбрости, - сказал Буи. - Если это простая амнезия, у вас есть шанс избавиться от нее. Даже неврозы имеют встроенный самоограничивающий фактор. Обычно два года. Для лучшего или худшего." После очередной паузы доктор мягко сказал: - Мы с тобой были близки, Уолтер. Настолько близки, насколько могут быть ученик и учитель. Вы быстро все видели и были... ну, чертовски заинтересованы, чем на самом деле мало кто из гуков, которых мы здесь видим. Он добавил почти ласково: "Вы никогда не думали, что вам нужно многому научиться", и после паузы сказал: "Что заставило вас прийти ко мне, Уолтер?"
   "Я следил за нитью. В холле я встретил человека с биркой на кармане, на которой было написано, что он Макс Ранкель. Он приветствовал меня, как давно потерянного брата, и когда я спросил его, кого мне следует поискать, он предложил тебя.
   - Макс был твоим хорошим другом, - сказал Буи, кивая. - Что-то вроде балансировочного колеса для вас. Затем он твердо сказал: "Уолтер, тебе придется лечиться. Есть способы обойти то, что с вами не так. Гипноз, например. Помогает заполнить недостающие области, пока разум не примет реальность, которая была".
   Шервуд покачал головой. "Нет, я не буду лечиться, пока все не узнаю. Я примерно знаю, что произошло между 1946 и 1951 годами. Я следовал за этим так далеко. Я должен буду обновить его. Потом, если все не вернется, начну лечение".
   - Вы говорите, что ничего не помните до того, как проснулись в мотеле в Лос-Анджелесе?
   "Да."
   "Что ты здесь делал?"
   "Я не знаю... Я вырос там".
   - Раньше ты говорил об этом в те редкие моменты, когда вообще говорил. Но больше всего вас беспокоил ваш отец, как я уже сказал. Это плюс дела армии. Как бы то ни было, когда вы вышли, вы решили однажды ночью стать врачом, специалистом по мозгу, и когда вы начали, ничто не могло вас остановить. Вы любили медицину, жили медициной, дышали ею, женились на ней. Очевидно, вы, наконец, зашли слишком далеко. Буи кисло посмотрел в свою чашку с кофе, взболтал кофейную гущу. - Это могло случиться с каждым из нас при тех же обстоятельствах.
   - Я бы хотел, - резко сказал Шервуд, - чтобы вы не говорили так, как будто я сбежал из приюта.
   Буи резко посмотрел на него.
   Шервуд продолжал: - Я думаю, вы ошибаетесь. Я не думаю, что это вообще что-то подобное. В этом есть некоторые странности. За исключением одиннадцати пропущенных лет, все остальное нормально. Слишком нормально, как мне кажется".
   - Странные вещи, Уолтер? Что за странности?
   Шервуд подробно рассказал ему о пробуждении с девушкой в комнате, о бумажнике и имени, которое он в нем нашел, о том, что такого адреса, как Саммит-авеню, 1213, в Вебстере не было.
   - Я не так далеко ушел, чтобы не проследить за нитью здесь, доктор Буи. И я своими глазами видел, что дома в Вебстере нет. Затем возникает вопрос учета моего полного физического описания на бумагах в моем бумажнике. Попробуй объяснить это".
   "У него действительно есть странный подтекст", - признал Буи. - То есть, если все, что вы говорите, правда.
   "Это все правда".
   Доктор долго хмуро смотрел на Шервуда, затем поднялся со стула, придвинул его к столу и положил руки на его спинку, глядя на него сверху вниз. - Должен признаться, ты говоришь не как человек с амнезией.
   - Как я должен говорить?
   - Ты слишком осведомлен о том, что тебя окружает, Уолтер. Вы слишком хорошо осведомлены о том, что делаете и кто вы. Позвольте спросить вас кое-что: "Вы знали, кто вы, когда очнулись там, в мотеле?"
   "Конечно."
   "Тогда вы посмотрели на бумажник и увидели имя Фишер?"
   "Да."
   - Ты не думал, что ты тот самый Фишер?
   "Нет. Ни на минуту.
   Буи кивнул. "Вот где это не вяжется. Настоящий амнезиак не знал бы, кто он такой. Он был бы уверен, что он Фишер. Он задумчиво сощурил глаза. "В этом Трефетене, возможно, был смысл. Вы слишком хорошо помните некоторые вещи. Ты слишком хорошо следишь за нитью.
   - И я продолжу следовать за Райерсоном, доктор.
   Буи кивнул. - Может быть, настоящий Шервуд все-таки никуда не делся. Ты должен знать, говоришь ты. Ну, это то, что ты всегда говорил. Теперь он впервые улыбнулся, и Шервуд увидел его лошадиные зубы. Буи сел, полез в ящик, вынул пепельницу и пачку сигарет. "Давайте покурим над вашим аналитическим умом, доктор Шервуд, вы же доктор, хотя и интересуетесь нейрофизиологией". Он передал пакет. "И будем надеяться, что ваше исследование проникнет в эту скрытую область вашего разума. Я помогу тебе всем, чем смогу".
   "Доктор. Трефетен сказал что-то, чего я не понял, - сказал Шервуд. "Он сказал, что вдруг откуда-то вспомнил мое имя. В то время я думал, может быть, я попал в заголовки или что-то в этом роде".
   Буи жестом указал на все книги и журналы на полках. "Где же, как не в журнале? Psychological Abstracts, Journal of Psychiatric Quarterly, EEG Journal, дюжина бюллетеней. Вы всегда о чем-то писали, будоражили вещи. Ты был выскочкой. Не слишком многие согласились с вами, хотя и слушали. Может быть, этот Трефетен прочитал что-то из твоего, что ему не понравилось. Он протянул руку, провел толстым пальцем по стопке публикаций, вытащил одну, старательно пролистал ее, нашел то, что искал, и сунул через стол Шервуду со словами: "Есть одна".
   Шервуд взглянул на статью, озаглавленную "Некоторые аспекты интегративного действия нервной системы", и она была подписана как "Доктор. Уолтер Эван Шервуд". Еще одно письмо, брошенное ему Буи, касалось взглядов Шервуда на стимулятор Рама, чем бы оно ни было, и еще одно было озаглавлено "Исследование теменной коры и ее сомаэстетической чувствительности".
   Он покачал головой. - Для меня это ничего не значит.
   "Конечно, нет. Не сейчас. Но разве тебе не помогает знание того, что ты сделал это?"
   Шервуд задумался, затем сказал: - Я не уверен. Это заставляет меня чувствовать, что, может быть, потеря слишком велика, что я никогда не вернусь".
   - Не кажется ли вам, что он все еще у вас?
   Шервуд с сомнением сказал: - Не знаю.
   - Ну, знаешь, - сказал Буи, постукивая себя по лбу. "Есть два полушария для запоминания: каждое из височных долей, каждое из которых имеет одинаковую ценность для запоминания. Одно из них может быть удалено без признаков заметной потери памяти или вмешательства в способность интерпретации восприятия. Так что вы застрахованы вдвойне. Только временное короткое замыкание".
   - Надеюсь, ты прав.
   Глаза Буи чуть-чуть сузились. "На данный момент между тобой и mc есть одна большая разница".
   "Это что?"
   - Я знаю, что прав, - ровно сказал он.
   - А я в моем состоянии не могу быть уверен, - жалобно сказал Шервуд. "Это оно?"
   "Это факт. Но я бы не позволил этой жалости к себе проникнуть туда. Это не идет тебе. Он может даже победить тебя".
   Шервуд знал, что Буи прав. Он не должен оплакивать человека, которым он был, не должен думать о возможной неудаче. На самом деле, настоящего провала не могло быть, потому что он мог бы начать все сначала на Среднем Западе, не так ли? Разве он не мог снова перейти прямо к Райерсону? Тот же человек, посещающий те же курсы, потому что он их забыл? Для кого-то другого это не имело бы смысла, но это был возможный путь, если он, наконец, не сможет поднять завесу своего разума.
   Было что-то еще. На протяжении всего разговора с Буи у него было ощущение повышенной нереальности, и только в последние несколько мгновений он понял, почему. Буи разговаривал с ним так, как будто знал его много лет, что он и знал, действуя на основе дружбы, давным-давно сформулированной Шервудом, которого сам Шервуд даже не знал, разговаривая с ним легко, без лукавства, как с друг, в то время как Шервуд мог ответить только как незнакомец, думая как незнакомец. Это была нереальность и причина этого.
   Буи говорил: "Конечно, вам захочется узнать, что вы делали, когда уходили отсюда; это естественно. Что ж, я хотел бы помочь вам, но я не могу вам много рассказать. У меня есть твой адрес где-то здесь, в книге. Буи перекладывал бумаги на столе, поднимал книги и гири, наконец взял красную кожаную записную книжку и пролистнул ее страницы. "Вот. Уолнат-стрит, дом 3, сорок семь, Мерритвилль, Мичиган.
   "Мичиган?"
   Буи искоса взглянул на него. - Это что-то значит для тебя?
   "Нет. Я был удивлен. Интересно, как я вообще туда попал".
   - А что ты там делал, что важнее. Буи вздохнул, отложил книгу. - Вы уехали отсюда в спешке в конце тысяча девятьсот пятьдесят первого года. Ранее я получил несколько запросов о вас от какого-то отдела правительства. Я думаю, это был следственный отдел Комиссии по государственной службе или один из других отделов".
   Когда Шервуд выглядел озадаченным. - продолжал он. - Такие запросы стали обычным явлением. Уолтер. В 1947 году указом президента была создана программа лояльности федеральных служащих для критически важных должностей. Вы подали заявку на такую должность, или кто-то - конечно, не я - передал ваше имя государственному учреждению. Все, что я знаю, это то, что вы уехали сюда для исследований, но что именно, я не знаю, хотя это, конечно, будет по вашей специальности. Мне было жаль, что ты уходишь.
   "Макс упомянул что-то о том, что вы думали, что я могу остаться ассистентом".
   "Это был удар, когда ты ушел, но я выздоровел".
   "Поэтому я где-то начал работать над секретным правительственным проектом. Это правильно?"
   "Секрет?" Буи весело хмыкнул. "Я сомневаюсь в этом. В медицинских исследованиях не так много секретов; это сильно отличается от атомных исследований, если, конечно, это не будет в жизненно важной области обороны или нападения, в чем я весьма сомневаюсь. Вероятно, вы работали над чем-то, что вас очень интересовало, например, над точным измерением электрических импульсов, идущих по нерву. У тебя был талант сочетать электронику и неврологию. В чем-то они похожи".
   "Но даже если я занимаюсь исследованиями, которые меня интересуют, я все равно буду работать на правительство?"
   "Не обязательно. Насколько я знаю, в Мерритвилле, штат Мичиган, недалеко от города есть исследовательский центр, но мало кто о нем знает. По крайней мере, не я. И не потому, что это так секретно или что-то в этом роде. Просто потому, что он находится в таком глухом месте, на полпути между Траверс-Сити и Франкфуртом, там, на мизинце Мичигана, именно поэтому его поставили вдали от проторенных дорог, чтобы было тихо и спокойно. такие ребята, как вы, могли бы сделать свою работу. Мне кажется, он довольно хорошо оборудован. Им управляет человек по имени Шлессенгер. О нем мало что известно.
   - Я должен был пригласить тебя туда, - сказал Шервуд, улыбаясь. - Это меньшее, что я мог сделать после того, что ты, должно быть, сделал для меня здесь, внизу.
   "Да, но мы так и не смогли встретиться на свидании; Вы знаете, как это. Мне было откровенно любопытно узнать о вашей работе, но вы никогда не писали об этом. Я предполагаю, что вы работали либо по стипендии для выпускников, либо по прямому гранту от Национального научного фонда, либо в одном из исследовательских подразделений для вооруженных сил, может быть, даже для самого Министерства обороны, минуя службы. Кто из них - вопрос спорный, хотя я думаю, что вторые вряд ли вероятны.
   Буи рассеянно сложил лист бумаги. "Я знаю много мужчин, которые вполне довольны исследованиями. У меня самого были искушения. Есть много моих теорий, которые я хотел бы обсудить, но, как газетчик, у которого есть идея для книги, которую он никогда не напишет, я никогда не работаю над чем-то строго своим. Я чувствую, что чем-то обязан этим болванам, которых мы сюда появляем каждый год. Если бы все занимались исследованиями, некому было бы учить детей. Тогда где мы были?
   - Что ж, - сказал Шервуд, - похоже, это уладило то, что случилось со мной после Райерсона.
   - Какое-то время в исследованиях было не так уж хорошо, - продолжал Буи. "Это был момент, когда подкомитеты Сената начали выискивать всех, кто когда-либо слышал о Карле Марксе. Но сейчас свободы больше. Оказалось, что почти все хоть раз слышали это имя. Больше кофе?"
   "Спасибо, не надо. Я хотел бы получить этот адрес и быть в пути. Похоже, это ответ на все вопросы".
   - Вот, - сказал Буи, отрывая неиспользованный лист бумаги. "Я запишу это для вас. Я не завидую тому, что ты поднимаешься туда, в место, которое ты даже не помнишь.
   - Может быть, оно вернется ко мне.
   - Как у Райерсона? Буи покачал головой. "Я сомневаюсь в этом. Я хочу, чтобы ты вернулся сюда, если что-то пойдет не так, Уолтер. Я знаю много хороших людей, которые могли бы принести тебе пользу.
   - Если я зайду в тупик, - пообещал Шервуд, беря бумагу, которую Буи так аккуратно сложил для него, - я вернусь.
   "Я не буду на это рассчитывать. Вы можете обнаружить, что Мерритвилль - это всего лишь отправная точка для чего-то еще. Вы сказали, что очнулись в Лос-Анджелесе с чужим удостоверением личности.
   "Это шанс, которым я должен воспользоваться".
   - Я получил от вас письмо или два после того, как вы поднялись туда, но я их выбросил, как всегда делаю, после того как отвечу на них, и, признаюсь, у меня тоже всегда есть задолженность. Вы как-то упомянули, что однажды отправились на глубоководную рыбалку в залив Гранд-Траверс и поймали 23-фунтового мускуса, и тогда я подумал, что это нормально, что вы находите время для таких вещей.
   Буи усмехнулся, словно над какой-то тайной мыслью. - Точно так же, как когда ты ходил на рыбалку сквозь лед на Хрустальном озере в разгар зимы. Меня это тоже удивило. Вы прислали мне фотографию вашей хижины изнутри - они поставили их на салазки и отбуксировали по озеру, как вы сказали, - и вы с женой посмотрели...
   - Моя... жена?
   "Конечно." Затем Буи внезапно заволновался. - Боже мой, верно, ты не помнишь, не так ли?
   СЕМЬ
   Долгое время Вирджиния Эпплби сидела в постели, свернув одеяло под подбородком, и смотрела в маленький коридор, откуда ушел мужчина, и из запутанных глубин своего разума, где тысячи вопросов боролись за то, сознания всплыло самое главное: кто он? Сразу же ее упорядоченный ум принялся решать за нее этот вопрос. Этот человек был не Джоном Транклом. Тем не менее, в последний раз, когда она была в мужской комнате, это была комната Джона Транкла, и раннее утреннее солнце, восходившее над озером Мичиган, посылало проблески желтого цвета в окно, осветляя цветочные обои на противоположной стене прямо над Джоном. Голова Транкла. Она осталась на ночь, чтобы помочь ему с уроками, она в единственном мягком кресле в комнате, а он на полу в другом конце комнаты, прислонившись головой к стене.
   "Plantaris", - сказала она, и он попытался: "А... происхождение, бедренная кость у наружного раздвоения шероховатой линии... ах... задняя связка колена..." - и он как будто сказал это только мгновение назад. Но, конечно, это было только вчера.
   Затем пришла боль, вспомнила она, когда она попыталась встать со стула, и Джон помог ей дойти до ванной, потому что она так внезапно заболела, и он был так заботлив, потому что она не спала всю ночь, чтобы увидеть, как он научился. все, что ему нужно для выпускного экзамена. Потом пришла больница.
   "Анализ крови?" она вспомнила, как спросила доктора. "Белых около пятнадцати тысяч".
   И она сказала: "Лейкоциты работают сверхурочно. Должен был знать лучше, чем связываться со студентом-медиком. Где инфекция, доктор, аппендикс?
   Врач сказал ей, что она права, и они договорились об операции на следующее утро.
   Нет, этот человек, который только что вышел из комнаты, не был Джоном Транклом. Это была не та комната, где она помогала ему зубрить перед выпускным экзаменом по анатомии, это были не те стены, в которых эхом отзывались подошвенная мышца, длинная мышца головы, квадратная мышца бедра и все остальное. В этом месте на окнах были драпировки из монашеской ткани, ковровое покрытие от стены до стены, оригинальные произведения искусства на стенах, а не искусство, которое выбрал бы Джон Транкл. У нее возникло ощущение, что это не фотографии, которые выбрал бы мужчина. На самом деле, во всем этом доме не было никакой настоящей мужественности, и менее всего какой-либо холостяцкой мужественности Джона Транкля, что помогло ей решить, что это не квартира человека, которого она видела, как он покидал ее, кем бы он ни был.
   Теперь из котла бурлящих мыслей, который был ее разумом, возникла единая, яркая картина, наполненная чувствами: доктор выходил за дверь, и она видела, как накрахмаленная белизна его халата повернулась и улыбнулась, когда он взглянул на свои наручные часы и она спросила, который час. "Направляясь куда-либо?" он сказал. - Чуть позже девяти. И множество маленьких картинок, последовавших одна за другой: медсестра и градусник, медсестра и таблетки, белый потолок и выключенный свет, желтое сияние плинтусных ламп в коридоре. Все это было только прошлой ночью, вчера, когда ей стало плохо в квартире Джона Транкля, и ее отвезли в больницу, и после долгих рассуждений и разговоров решили, что это аппендицит, и операцию назначили на следующее утро. Этим утром. Сегодня.
   Вирджиния сбросила одеяло и уставилась на наготу своего живота. Шрам был там. Операция была сделана. Давным-давно.
   Как давно?
   Она почувствовала, как в руках и ногах вспыхнула тревога. Прежде чем он успел сдвинуться с места, она спустила ноги с кровати на пол. Она быстро подобрала мантию, висевшую на стуле.
   В ванной была натуральная плитка. Она взглянула в зеркало и была поражена, увидев зрелую женщину, которая ответила на ее взгляд. Она включила боковой и верхний свет, чтобы лучше разглядеть себя, увидела лицо уже не такое худое, как вчера; теперь у него было гораздо больше характера, и ей было приятно видеть, что это было счастливое лицо без единой линии беспокойства. Она осмотрела свои зубы, заметила, что хорошо за ними ухаживала, осмотрела себя в остальном и не расстроилась, обнаружив, что худоба, которая так часто ее беспокоила, исчезла. В переднюю часть ее мозга постоянно вторгалась мысль: такие вещи не происходят за одну ночь.
   Она вернулась в гостиную-спальню и села на кровать. Только как можно было однажды ночью принять успокоительное и проснуться спустя много времени где-нибудь в какой-нибудь квартире? Это было невозможно, вот и все. Обычно не возможно. И тут же все разговоры о психических отклонениях, которые она когда-либо слышала в школе, заполонили ее разум. Только что пошло не так?
   Вирджиния поджала колено и сцепила на нем руки, недоумевая, почему она не испугалась сейчас. Она решила, что это из-за ее академической подготовки и рабской приверженности научному методу. Где есть действие, там будет равное и противоположное противодействие, не так ли? Плюсов должно быть достаточно, чтобы позаботиться обо всех минусах. Так что должен быть своего рода ответ, и иногда безумие является ответом, это своего рода ответ, и с этим можно что-то сделать. Мы могли бы начать оттуда и двигаться к свету.
   Она попыталась вернуться назад, сорвать пелену со своего разума, но не смогла. Все, что она могла видеть, было лицо доктора, когда она сказала ему, что хочет сделать операцию, безмятежное лицо медсестры, которая принесла ей таблетку, успокоительное. Не плацебо, эта таблетка. Это уничтожило промежуточный период. Может быть, с тех пор я был без сознания, и людям приходилось кормить меня внутривенно. Но нет, мои мышцы, милые старые плантарные мышцы и тысячи других, к этому времени атрофировались бы. Остались только нервы. Она улыбнулась, представляя себя не чем иным, как грудой костей с нервами, тянущимися во все стороны паутиной нитей.
   Такие фантазии были частью Вирджинии Эпплби. Она унаследовала его вместе с живой любознательностью (от твоего дедушки, дорогая, сказала ей мать, а не от нас). Первым ее любопытством был сепаратор для молока, которым ее отец регулярно пользовался на ферме, серебряное чудовище на заднем крыльце. Что-то волшебное произошло с молоком среди гудящих, вращающихся вещей внутри машины, и хотя ее отец изо всех сил пытался объяснить это, это было не так. в состоянии удовлетворительно ответить, почему одна жидкость может весить больше, чем другая. Это было окончательно улажено в один прекрасный день, когда он подарил ей бюллетень Университета Иллинойса о фермах по отделению молока, за которым он послал. Она зачарованно читала.
   "Теперь, когда ты все об этом знаешь, - сказал ее отец, когда она закончила, - можешь пойти повернуть ручку".
   По какой-то причине это никогда не казалось таким волшебным после этого.
   Затем подошел ветеринар, немного смущенный ее любопытством к каждому его движению, и он бросал много беспокойных взглядов на ее отца во время некоторых из его более простых хирургических операций. Но ее отец неизменно пожимал плечами.
   Вирджиния не получала ответов на эти вопросы - подробных научных ответов, которых она хотела, - пока любопытство не привело ее с фермы в колледж в Чикаго. Она была счастлива своей объективностью, своим отстраненным взглядом на вещи, отношением ученых, поскольку изучала микробиологию, цитохимию и патогенную бактериологию, а попутно помогала другим - Джону Транклу, например.
   Поднимаясь теперь, зная, что не может сидеть на кровати весь день (хотя это было облегчением после уроков), она заметила телефон в углу. Это был ответ. Она могла бы позвонить Сильвии Липскомб, одной из немногих девушек-иммунологов и одной из своих лучших подруг, если бы Сильвия была дома в этот час. Она на мгновение забыла о своем расписании. Или она могла бы даже подарить кольцо Джону Транклу. Или сама школа. Но что она скажет? Я только что очнулась в квартире, не знаю где, и увидела, как незнакомый мужчина просто вышел за дверь?
   Она подошла к телефону, желая позвонить кому-нибудь. Но у этого не было циферблата, и она нахмурилась. Все телефоны в Чикаго должны были иметь циферблат, не так ли?
   Она взяла трубку, чтобы послушать.
   Нет гудка. Но, конечно же, без циферблата.
   "Да?" Мужской голос. Она чуть не выронила трубку от удивления. Теперь почему-
   "Да?" - спросил голос.
   - Э-э... - Она откашлялась. - Не могли бы вы сказать мне, который сейчас час, пожалуйста? - спросила она, не зная, что еще сказать.
   "Четверть одиннадцатого. Ваши часы остановились?
   "Ой, я забыл." Теперь она увидела встроенные электрические часы на стене. "Спасибо." С кем она разговаривала? Когда не было ни звука разрыва связи, она воспользовалась преимуществом голоса, смело спросив: "Какой сегодня день?"
   "День?"
   "Да."
   "Среда."
   Была ночь среды, когда она легла спать, чтобы проснуться в четверг после операции.
   - Я имею в виду дату, - сказала она.
   "Ой. Пятнадцатый. Пятнадцатого июля".
   "Июль?" - спросила она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.
   "Да. Июль." Голос звучал немного раздраженно.
   - Девятнадцать сорок шесть?
   Голос усмехнулся. - Пятьдесят семь, ты имеешь в виду?
   "О, да."
   "В том, что все?"
   "Да. Спасибо."
   Она осторожно бросила телефон на подставку и уставилась на него, снова чувствуя смутное беспокойство. Одиннадцать лет - ужасно долгий срок, чтобы ничего не помнить. Она и не думала, что так много потеряла. Ведь тогда она закончит школу, Джон Транкль теперь будет врачом, а Сильвия выйдет замуж и родит столько детей, сколько хотела.
   А как же Вирджиния Эпплби? Не забывай ее.
   Я не забываю ее. На самом деле, я очень беспокоюсь о ней. И тот мужчина. Да ведь тот мужчина, который ушел отсюда... он мог быть... моим мужем. Она сказала "мой муж", и эти слова прозвучали странно, и она почувствовала, что начинает краснеть. Она плотнее закуталась в халат и подошла к бюро, потому что увидела там женскую белую вязаную сумку. Она расстегнула шнурок.
   Внутри были бумажник, ключница с двумя ключами, которых она никогда раньше не видела, губная помада, носовой платок, две палочки жевательной резинки, полпачки мятных конфет, золотая ручка и карандаш, пудреница. В бумажнике было несколько долларов, ее водительские права - нет, подождите. Лицензия была для кого-то другого. Миссис Морли Донн Фишер. Она прочла его, нашла описание, совпадающее с ее собственным, и сразу приняла тот факт, что она, должно быть, миссис Фишер, живущая, как говорилось в лицензии, в Уэбстере, штат Иллинойс.
   Она взяла бумажник мужчины, достала водительские права. Мужчина явно был ее мужем. Морли Донн Фишер.
   Вирджиния оперлась руками о холодную столешницу бюро, чтобы не упасть. Нельзя было отрицать, что она была его женой, только не с этими доказательствами. Но она не хотела быть его женой. Как ты мог любить кого-то, кого даже не знал, тем более...
   Ее не должно быть там, когда он вернется. Не должно быть! Он не взял свой бумажник или что-то еще, потому что не собирался долго уходить, значит, скоро вернется, так что нужно было торопиться. Она должна была подумать об этом, должна была уйти отсюда, подумать и разобраться. У нее был его адрес, она свяжется с ним позже, если решит. Сейчас главное было выбраться оттуда и убраться побыстрее.
   Деньги. Ей понадобятся деньги. Если бы он был ее мужем, то не было бы никакого преступления в том, чтобы использовать часть его денег, если бы они у него были. Но она увидела зеленый цвет в его бумажнике и теперь вытащила из него пачку банкнот, насчитывая сто восемьдесят три доллара. Она не могла взять все, что у него было; это было бы неправильно. Потом она увидела книгу дорожных чеков. Там было восемь стодолларовых чеков, так что о деньгах можно не беспокоиться. Поэтому она взяла сто восемьдесят три доллара из его бумажника и прибавила к своим.
   Затем она забегала по комнате, заправила постель (я просто не могу оставить ее так, мне все равно, если я потрачу драгоценное время) и аккуратно сложила его пижаму на стуле. В кладовке она нашла платья и чемодан вместе со всеми вещами мистера Фишера. Она упаковала одежду, почти не замечая, что это (хотя и видела, что это недешевые вещи), так спешила. Ей хотелось неторопливо принять ванну - или хотя бы быстро, - но мысль о том, что мистер Фишер забредет к ней, была слишком сильна.
   У нее было несколько мучительных моментов, когда она стояла посреди комнаты, размышляя над тем, чтобы написать ему записку, объясняя, что с ней случилось, но она думала, что если он действительно ее муж, он будет больше волноваться из-за обратите внимание, чем без него. Он мог даже обратиться в полицию, и ее остановили, а затем они воссоединились прежде, чем она успела свыкнуться с мыслью о замужестве. Если бы она не оставила записки, он бы подумал, что она рассердилась или что-то в этом роде; по крайней мере, он не будет вмешиваться в полицию. Во всяком случае, не сначала.
   Когда все было готово, она произвела последний осмотр комнат, взяла свой чемодан и, в последний раз оглядевшись, прошла в дверь и захлопнула ее за собой, выйдя на теплое ослепительное солнце.
   ВОСЕМЬ
   Вся ферма Эпплби, одна из красивейших в северном Иллинойсе, виднелась с подъема асфальтированной дороги к югу от нее, серая лента дороги, спускавшаяся вниз и ровно бежавшая мимо нее, без малейшего намека на изгиб и исчезает в дальней зелени. Гомер Эпплби, унаследовавший землю от своего отца так же, как его отец унаследовал ее до него, посвятил свою жизнь тому, чтобы содержать ее в чистоте и чистоте, даже засаживая все, что он делал рядами, разложенными с математической точностью.
   Дом и хозяйственные постройки, приютившиеся в лесу зеленых вязов, были выкрашены в ярко-белый цвет, чтобы соответствовать белой подъездной дорожке из щебня, которая вела во двор. Эффект книжки с картинками фермы был еще больше усилен белым деревянным ограждением, которое Эпплби красила раз в два года. Деревянная ограда была немного необычной в этом районе, но Эпплби однажды видел ферму в Кентукки с такой оградой и не мог успокоиться, пока не установил ее повсюду на своей ферме.
   Когда Вирджиния увидела его с возвышенности в тот июль, она сразу увидела, что вязы выросли такими огромными, что почти закрывали вид на сам дом с этой точки, и она тотчас же вспомнила, что ее дед посадил те самые деревья и только пожелал теперь что он был жив, чтобы увидеть, что он сделал.
   Такси, конечно, не остановилось, чтобы посмотреть, а поспешило вниз по асфальту, счетчик щелкал, Вирджиния пребывала в жалком состоянии ожидания и беспокойства. Ей не хотелось ни звонить, ни каким-либо образом общаться, потому что рассказывать о том, что произошло, звучало бы смешно и невозможно и только возбудило бы тревогу. Теперь она не была так уверена, что была права. Что, если ее родители умерли? Было бы лучше узнать такую вещь, прежде чем приходить сюда. А если бы они переехали? На пенсию в город? В конце концов, она знала, что ее отец не сможет вечно работать на ферме, даже если он был в полном здравии, когда она в последний раз видела его.
   Машина свернула на белую полосу и спустилась по ней во двор, и Вирджиния вышла, шофер взял ее чемоданы, и ей стало интересно, что они подумают, увидев, что она въезжает вот так, если бы они все еще были там, и когда таксист ей заплатили, и она все еще колебалась, прежде чем сесть в машину, у нее возник порыв попросить его подождать, пока она не откроет дверь или не увидит кого-нибудь. Но она помахала ему рукой и стала во дворе, глядя на дом, не видя в окнах ни лица, только небольшие перемены тут и там, воспоминание о прошлых днях нахлынуло на нее.
   Она обнаружила, что дома никого не было. Машины уже не было, и она вдруг вспомнила, что сегодня понедельник и их, конечно же, не будет дома. По понедельникам они всегда брали яйца на рынок и делали покупки и другие дела в Де-Кальбе. Ей было интересно, что случилось с ее братом Билли. Сейчас ему было бы двадцать семь, и все, наверное, звали бы его Биллом, и ей не хотелось даже пытаться представить, как он будет выглядеть. В последний раз, когда она видела его, он был долговязым, застенчивым шестнадцатилетним мальчишкой. Может быть, теперь он женат и у него есть собственный дом.
   Она сидела на заднем крыльце под предвечерним солнцем и гладила по голове собаку, которая залаяла через несколько минут после того, как такси поспешно уехало, побывав где-то в поле или в сарае. Это был прекрасный колли, но совсем не похожий на сеттера, который у них был раньше.
   Вирджиния сидела там, казалось, несколько часов, думая, что они никогда не вернутся, обдумывая то, что она собиралась сказать, когда они это сделали, задаваясь вопросом, могли ли они уйти на весь день, но зная, что нельзя просто встать и покинуть ферму со всеми делами. есть чем заняться, когда наконец на подъезде свернула новая машина. Ее первой мыслью было спрятаться и посмотреть на этих людей издалека, прежде чем она покажет себя, просто чтобы убедиться, что это ее родители, и избежать смущения, если это не так, но она заставила себя сесть и смотреть, как блестящая машина останавливается. во дворе. Она испытала облегчение, увидев, как из машины вышли знакомые фигуры, и была удивлена, увидев, как мало они постарели за последние одиннадцать лет, ее отец все еще был крупным, неуклюжим мужчиной с лицом, которое, казалось, вот-вот превратится в румянец. улыбка (так было всегда), ее мать, маленькая женщина с белыми волосами, которые были белыми столько, сколько себя помнила Вирджиния, обе, возможно, с несколькими морщинами, но все еще очень живыми.
   Когда счастливое воссоединение закончилось и они вошли в дом, ее мать, раскрасневшаяся и возбужденная, весело разговаривая, и ее отец, сияющий (благослови их обоих), она заставила их выйти на кухню и сесть, пока она что-то им рассказывала. подавляя протесты отца, что у него есть несколько мелочей, которые он должен сделать, прежде чем сядет, и не в силах помешать матери начать пить чай.
   В конце концов, пораженные ее настойчивостью, они сели, и на их лицах нависло облако неуверенности, пока она пыталась рассказать им, что с ней случилось.
   "Я просто не понимаю", - сказала ее мать в какой-то момент, и Вирджинии пришлось вернуться и повторить все заново.
   - Ты хочешь сказать, что ничего не помнишь? - недоверчиво спросил ее отец.
   Она снова твердо рассказала им, каково это было, каково это - однажды заснуть в больнице в Чикаго, а на следующий день проснуться в мотеле в Лос-Анджелесе одиннадцать лет спустя, что она чувствовала, когда вышла из мотеля. обнаружить, что она находится в городе, которого она никогда раньше не видела.
   - Бедное дитя, - сказала мать, а отец непонимающе покачал головой.
   "У меня было достаточно опыта, чтобы понять, что это какая-то форма амнезии, - сказала Вирджиния. "Но меня это не пугает, потому что я знаю, где я сейчас и кто я, что важно, и я не хочу, чтобы кто-то из вас терял голову по этому поводу".
   - Ты имеешь в виду, что все было бы иначе, если бы ты все забыл, - сказал Эпплби. - Это было бы серьезно.
   "В яблочко."
   - Но разве это не серьезно, Вирджиния?
   "Может быть, мама, но пока я помню столько, сколько помню, я не слишком беспокоюсь".
   "Чем ты планируешь заняться?" - обеспокоенно спросила миссис Эпплби, не слыша свист чайника.
   - Точно не знаю. Затем она сказала: "Одна вещь, за которую вы можете быть благодарны, это то, что вам не нужно говорить мне, что я замужем. Я знаю, что я миссис Морли Донн Фишер. Я знаю, как выглядит мой муж и где он живет, и я пойду к нему, когда привыкну к этой мысли. Я хочу посмотреть, чувствую ли я к нему то же, что и раньше. Что мне действительно хотелось бы знать, так это то, что произошло между больницей и мотелем.
   Ее отец и мать, которые обменивались испуганными взглядами, теперь отвернулись, и Вирджиния поняла, что что-то не так, и ее тревога снова усилилась, комок в животе, во рту внезапно пересохло.
   "Что это?" она спросила. "Что я сказал?"
   - Вирджиния, - тихо сказала ее мать, - вы не миссис Морли Донн Фишер.
   - Мы... мы никогда не слышали ни о ком по имени Фишер, - сказал ее отец, грустно качая головой.
   - Никогда о нем не слышал? - спросила Вирджиния, повысив голос. Она была так уверена, что у нее все получилось. Теперь она могла только смотреть на них двоих.
   - Однако ты женат, - сказала ее мать. - Вы миссис Уолтер Шервуд, Уолтер Эван Шервуд.
   - Он врач, - сказал ее отец. - Специализируется на нервах.
   "Но как-?"
   Все трое сидели в вакууме и молчали, избегая смотреть друг другу в глаза, и визг чайника окончательно разбудил миссис Эпплби, которая была рада предлогу разрушить чары и что-то предпринять.
   - Гомер, - сказала она, занимаясь чаем, - почему бы тебе не увидеть эту фотографию? Тот, что на комоде.
   - Слушай, я и забыл об этом, - сказал он, вставая. "Это фотография вас двоих, вас и Уолтера", - сказал он Вирджинии.
   - Мы думаем, что Уолтер замечательный, - тепло сказала ее мать, - как мало мы его видели. Он очень занятой человек".
   "Когда я вышла замуж за этого... этого Уолтера Шервуда?"
   "В тысяча девятьсот пятьдесят первом году. В Чикаго".
   - Вот фотография, - сказал ее отец, возвращаясь с папкой с фотографиями.
   - Вы с Уолтером не хотели, чтобы вас фотографировали, - сказала миссис Эпплби. "Все так делают, - сказал ты, - и ты хотел быть другим. Но мы с твоим отцом настояли.
   Вирджиния открыла фотографию и увидела себя и мужчину, которого она видела в мотеле, рядом, очень счастливых.
   - Почему, - она тяжело сглотнула, - это он. Это мистер Фишер.
   - Но этого не может быть, дорогая, - сказала ей мать. - Это доктор Шервуд.
   Вирджиния внимательнее рассмотрела его портрет, заметила честные ясные глаза, прекрасный разрез лица, умный взгляд. Ошибки быть не могло, несмотря на то, что она видела его всего один раз и то лишь мельком.
   "Но почему он назвал себя Фишером? У него были водительские права и... ну, у меня тоже. Она достала его из сумки и показала им. "Это точное описание меня, и его, должно быть, верно и его".
   - Да я просто не знаю, - озадаченно сказала ее мать.
   - В этом просто нет никакого смысла, - раздраженно сказал Эпплби. - Что вы двое делали в Калифорнии, меняя имена?
   - Вы не писали, что вы с Уолтером куда-то собираетесь. Мы думали, что вы все еще в Мичигане.
   "Мичиган?" Вирджиния покачала головой в усталом недоумении. "Это становится все более и более запутанным".
   Теперь они пили чай и сидели вокруг кухонного стола, потягивая его и грызя печенье, которое миссис Эпплби положила на середину стола.
   - Может, мне лучше вернуться туда, где ты забыл, - сказала ее мать. "Вас прооперировали, и операция прошла хорошо. Школа сообщила нам, и мы сразу же поехали в Чикаго и увидели тебя в больнице той ночью. Ты тогда собирался в школу, помнишь?
   "Да, я помню. Я специализировался на бактериологии".
   "Старая диковинка-сепаратор все еще в действии, - посмеиваясь, сказал ее отец, - только в более продвинутом масштабе".
   "Твои оценки были хорошими, поэтому тебе разрешили сдать выпускные тесты в июне перед открытием летней школы. Потом ты приехал домой на лето. Миссис Эпплби посмотрела на мужа. - Вернулась ли Вирджиния домой следующим летом? Кажется, я не помню".
   "Посмотрим." Эпплби нахмурился. - Это было летом тысяча девятьсот сорок восьмого года, когда она осталась в Чикаго, так что следующим летом она была здесь.
   - Я рад, что пришел домой, чтобы помочь, папа.
   - Ты всегда помогал, - хрипло сказал он. "Вы выбирались на овсяное поле в такие жаркие дни, что я едва мог это выносить. Ты заставил меня почти стыдиться себя.
   - После того, как вы закончили учебу в тысяча девятьсот сорок седьмом, вы получили работу в Мемориальной больнице Райта, - продолжала миссис Эпплби. "Ты был очень счастлив там. Вы были главным бактериологом, когда почувствовали себя там три года спустя. Они сказали, что им жаль тебя терять.
   - Это когда я вышла замуж?
   Миссис Эпплби кивнула. "Нам было нелегко уговорить вашего будущего мужа взять для этого минутку отпуска. Я никогда не видел такого занятого человека. Он просто хотел короткую гражданскую церемонию.
   - Забавный человек, Уолтер, - сказал ее отец. "Вы говорите с ним, и кажется, что он слушает, но его разум находится за миллион миль. Он всегда думает о чем-то другом".
   - О, он не обижается, - поспешила объяснить миссис Эпплби. "У него так много всего на уме. Он разговаривал с нами и рассказывал нам, что он делает, но мы никогда не могли этого понять. Вы могли бы, хотя. Ты боготворила его, Вирджиния.
   "Я сделал?" - спросила Вирджиния, не знакомая с этой стороной ее натуры.
   "Он был твоим мужчиной, - сказал ее отец. "Нашел человека, который мог бы ответить на все ваши вопросы вместо вас".
   - А я не знала, кто он такой, - угрюмо сказала Вирджиния. "Я проснулась, а он был там, весь одетый и готовый куда-то идти, а я даже не знала, кто он такой. И подумать только, что я ушел от него.
   Эпплби взял последнее печенье. - Я бы не стал так уж огорчаться, - мягко сказал он. - Вы услышите от него.
   - Конечно, будешь, - успокаивающе сказала мать.
   "Я думаю." Это было со среды на понедельник, время, когда он мог позвонить ее родителям. Почему он этого не сделал? Наверняка мужчина, потерявший жену, попытался бы к тому времени связаться с ее родителями, не так ли? Или это будет еще одна часть тайны, явно неразрешимой головоломки, стоящей перед ней. - Вы говорите, мы поехали в Мичиган?
   "Это произошло внезапно, - сказала миссис Эпплби. - Ближе к концу пятьдесят первого года, не так ли, Гомер?
   Эпплби кивнул. - Мы планировали поездку в Чикаго на Рождество, так как ты был здесь годом раньше. Но вы написали, что вы оба собираетесь в Мичиган.
   "Он нашел там какую-то исследовательскую работу, которую хотел. Он никогда много не говорил об этом".
   "Это было для правительства", - Эпплби проглотил последнее печенье с оставшимся чаем в чашке. - Мы были там в пятьдесят третьем, не так ли, мама? Миленький городок, Мерритвилль. Самый чистый город, какой только можно найти, прямо посреди вишневой страны. Там же выращивайте индюков".
   - В основном это курортная страна, Вирджиния. Песок, леса и озера. Твой отец и Уолтер несколько раз ходили на рыбалку.
   "Мерритвилль, Мичиган. Как будто я никогда не слышал об этом".
   "Тебе понравилось. У тебя была какая-то работа, которая использовала твое образование, ты работал на тех же людей, что и Уолтер. Только я не думаю, что вы все время работали.
   - Нет, в этом была проблема. Эпплби стало не по себе от пристального взгляда жены.
   "Беда?" - спросила Вирджиния.
   - Ничего страшного, - успокоила ее мать. "Уолтер был именно таким. занятые своей работой, мы почти не видели его, даже когда были там. Вы были немного несчастны, вы знаете, как у человека бывает... настроение? Я сам виноват в этом, когда мне так надоело, что твой отец целыми днями бродит по полям и делает одно и то же снова и снова из года в год. Ты просто думал, что недостаточно его видишь, вот и все. Но у человека есть своя работа и никакая жизнь не идеальна. Даже если бы это было так, человек нашел бы к чему придраться".
   - Были... у нас не было детей?
   - Нет, Вирджиния. Нет детей."
   - У него не было времени, у этого Уолтера, - посмеиваясь, сказал Эпплби.
   "Гомер!"
   "Ну, - проворчал он, - я думаю, он воспринял все слишком серьезно. Погрузился в свою работу. Да если бы я работал на ферме так же, как он, вы бы никогда не видели меня целыми днями.
   - В науке иногда так и бывает, - сказала Вирджиния, пытаясь объяснить поведение мужа, которого она даже не знала. "Я знал много преданных людей".
   "Есть люди, которые думают, что наука заменит религию".
   - Мы не будем об этом, Гомер. Вы с Чарли Фрэнком можете спорить об этом. Ты всегда делаешь." Чарли Франк был соседом, часто спорившим, в основном по поводу текущей сельскохозяйственной программы и ценовой поддержки, но его можно было заманить и в другие области разногласий.
   - Где Билли? - спросила Вирджиния. "Я почти ожидал, что найду его работающим на ферме, когда я приеду".
   Она увидела, как мать отвернулась, взглянула на отца и увидела его мрачный взгляд, и прежде чем кто-либо из них что-то сказал, Вирджиния поняла, что произошло.
   - Он... ушел, - сказала миссис Эпплби.
   "Отсутствовал почти семь лет".
   - Маленький Билли?
   - Он быстро вырос, Вирджиния.
   "Он сразу стал мужчиной".
   "Как это случилось?"
   - Война, - просто ответила мать, вытирая глаза платком. "Их потребовалось много, намного больше, чем мы хотели бы думать и помнить".
   - Но война закончилась! - сказала Вирджиния. "Прошло больше года, прежде чем мне сделали операцию, не так ли?"
   "Не Корейская война".
   "Корейская война?"
   Ее отец объяснил, что Билли Эпплби погиб в бою незадолго до Рождества 1950 года. "Умер, как человек, которым он был, - мрачно сказал он, - когда китайцы перешли реку Ялу".
   - Я даже не знала, что была еще одна война, - тихо сказала Вирджиния. "Бедный Билли".
   И когда отец рассказывал ей о войне, ее причинах и результатах, она лелеяла воспоминания о брате и о времени, которое они провели вместе на ферме, и ее тревога на мгновение полностью вытеснилась печалью из-за того, что он смерть принесла ей.
   Позже, когда отец ушел по своим делам, она сидела на кухне, наблюдая за работой матери, и ее успокаивало знакомое зрелище ее суеты по комнате и звуки, которые она слышала: журчание воды в раковине, скрип пола, когда по нему ходила мать (его дед не вбил достаточно гвоздей, когда строил его, отец часто жаловался), и гул холодильника. Это был дом, и она никак не могла свыкнуться с мыслью, что с тех пор, как она была в нем, прошло одиннадцать лет, по крайней мере, в ее воспоминаниях о нем.
   Ее мать говорила о людях, которых она знала, и о людях, которых она не знала, о людях, у которых были дети и о людях, у которых их не было, о соседях, которые умерли, и о соседях, которые были больны, и несколько слов порицания в адрес того или иного человека - слова похвалы. для других, проявивших необычайную стойкость, прожив свою мучительную жизнь. Но Вирджиния слушала вполсилы, зная, что мать пытается отвлечь ее от ситуативной озабоченности, но не хочет оставлять ее.
   Затем, когда ее матери, должно быть, стало очевидно, что ее слова не возымели действия, миссис Эпплби остановилась рядом с ней и спросила: "Каковы ваши планы, Вирджиния?"
   "Планы?" Вирджиния пожала плечами. "Я не знаю. Я думал, что все уладится, как только я приеду сюда, но вижу, что ничего не улажено. Это все, что я смог увидеть".
   - Возможно, я мог бы уговорить Гомера поехать в Мерритвилль. Ему там нравится. Мы могли бы нанять кого-нибудь, чтобы присматривать за фермой и выполнять работу по дому".
   "Нет. Если я поеду в Мерритвилль, я поеду один".
   - Думаешь, должен?
   "Я дошел до этого сам. Со мной все в порядке. Как будто мне снова двадцать два. Если я мог путешествовать, когда мне было двадцать два года, я могу путешествовать и сейчас, хотя я не могу вспомнить, что произошло между ними".
   - А как же доктор Шервуд?
   Вирджиния не нашлась, что ответить на это. Она знала, что имела в виду ее мать: что, если вы найдете его незнакомцем? Она и сама достаточно об этом подумала. Просто не было ответа.
   "Он нейрофизиолог. Может быть, он мог бы что-то сделать с твоим состоянием.
   - Я не понимаю, почему он не связался с вами, - тяжело сказала Вирджиния. "Может быть, он думает, что я злюсь или что-то в этом роде. Может быть, он думает, что я бросила его. Может быть, мы поссорились или что-то в этом роде накануне вечером. Такие вещи вызывают амнезию, знаете ли.
   - Вы бы знали о таких вещах больше, чем я.
   После ужина Вирджиния поехала на машине в город и остановилась у библиотеки. Было кое-что, что она должна была знать. Она пошла в справочную комнату и достала последний том " Кто есть кто в Америке". Она не нашла сведений о Морли Донне Фишере. Но она без труда разыскала Уолтера Эвана Шервуда. Это читать:
   ШЕРВУД, Уолтер Эван, нейрофизиолог; б. Лос-Анджелес, 14 июля 1920 г.; с. Эван Филлип и Глэдис (Рэй) С.; 3 года. Иллинойс Среднего Запада, 1948 г .; MD, Ryerson Med. Ш. 1951 год; м. Вирджиния Эпплби, 1951 год. Найден научный сотрудник Макрейнольдс. 1951 г., консультант по нейрофизиологии. Министерство обороны США с 1952 г. Член. Являюсь. Физиол. соц., ам. Нейрол. соц., ам. Электроэнцефалог. соц. Дом: Уолнат-стрит, 347, Мерритвилль, штат Мичиган.
   Закончив запись, она закрыла книгу, чувствуя себя немного увереннее. Рекорд был неопровержим. Доктор Шервуд жил в Мерритвилле. Мичиган; она его жена, и она должна быть там, на Уолнат-стрит, 347, независимо от того, был он там или нет.
   Это было так просто.
   ДЕВЯТЬ
   Был июль, и пятьсот жителей Мерритвилля были вынуждены делить двухквартальный бизнес-район с незнакомцами, тысячами тех, кто прожил короткую жизнь на курортах и в коттеджах на бесчисленных озерах в этом районе, и людьми, которым никогда не суждено было сбыться. знакомые лица ночных посетителей, для которых Мерритвилль был просто остановкой, пунктом между пунктами.
   Не только это увеличение населения доказывало, что это была середина лета. Был, например, кинотеатр Starlight Drive-In, одинокая пустынная пустошь из снега и столбов громкоговорителей, которые стояли, как молчаливые, голодные часовые зимой, теперь чисто подметенные и вычищенные, его кассы и столбы были недавно выкрашены, его шатер жив со следующей достопримечательностью. А еще были три мотеля, которые каждый год закрывали свои двери на зиму после Дня труда, но теперь закрывали их каждый день около трех часов дня, потому что именно тогда вывешивались таблички "Нет свободных мест".
   Бизнес в Мерритвилле шел бойко, рыба клевала повсюду (слух, который жители курорта не пытались препятствовать), в этом курортном краю было на что посмотреть и чем заняться (кто-нибудь на карте?), и завтра все будет так же заняты (откуда они все берутся?).
   Вот почему, когда Уолтер Шервуд въехал в Мерритвилль, он был удивлен, увидев, что там так шумно, ведь он представлял себе, что это будет одно из тех сонных мест, которые можно найти между большими городами, вроде Вебстера, штат Иллинойс, и понял, что теперь ему не нужно беспокоились об этом. На самом деле он был так занят, что не нашел места для парковки на Мейн-стрит, где собирался остановиться и узнать, где находится Уолнат-стрит, поэтому продолжал ехать, пока не подъехал к подъезду, оглядывая пересекающиеся улицы, но не замечая знаков. . Дальше подъезда ничего не было, поэтому он повернул назад и остановился у станции техобслуживания на краю делового квартала, где спросил про Уолнат-стрит.
   - Уолнат-стрит? - повторил старый служитель в униформе. - Да ведь это всего одна улица к западу отсюда. Не могу пропустить". А потом, подняв шланг и взглянув на Шервуда, он прищурился, наклонил голову, чтобы сплюнуть капельку табака на бетон, и сказал: "Скажи, ты не один из тех парней из клиники? "
   "Клиника?"
   "Ага. Вы знаете, это место они построили в трех милях к западу от города. И когда на лице Шервуда ничего не отразилось, он добавил: "Этот дом Шлессенджера".
   - У тебя хорошая память, - уклончиво сказал Шервуд.
   "Кажется, я заметил тебя. Никогда не забывайте лицо, когда оно останавливается здесь. Да сэр."
   Шервуд проехал указанный квартал на запад и свернул на безымянную улицу, нашел дом 347 там, где и ожидал, в трех с половиной кварталах от Мейна, старый дом, мало отличавшийся от окружающих его, с фасадом из белой обшивки, выглядевшим как новый, двухэтажный дом с пряниками вдоль линии крыши, кирпичный тротуар, идущий от улицы к широкому открытому крыльцу с качелями. Старинная входная дверь была деревянной со вставкой из толстого скошенного стекла, украшенной завитушками.
   Он начал прогулку, когда старик, сидевший на крыльце соседнего дома, окликнул его.
   - Что ты делаешь в городе, док?
   Шервуд остановился, не зная, что ему сказать.
   - Кто-то сказал, что ты уволился оттуда. Смех мужчины разносился по широкой, залитой солнечным светом полосе зелени. "Просто показывает, что не стоит верить всему, что слышишь. Не так ли?"
   Шервуд сказал только: "Правильно", и надеялся, что это заткнет его. Это не так.
   - Как миссис?
   У него было искушение сказать, что она сломала ногу, и ему пришлось застрелить ее, потому что это не касалось старика, но он только ответил: "Хорошо", а затем, продолжая идти, вознес безмолвную молитву, чтобы она было бы. Конечно, для этого желания не было никаких оснований, как не было и причины, по которой она оставила его в мотеле. Почему она? Доктор Буи сказал, что она не из тех девушек, которые сбегают, особенно если она думает, что в ней нуждаются, и Джон Транкл, врач Петли, который знал ее и предоставил ее фотографию, доказывающую, что она была девушкой в в мотеле (Шервуда немного обеспокоило то, что он оставил его у себя) говорили о ней только хорошее, какая она была хорошая ученица, как помогала в школе, особенно ему, и как он просил ее выйти за него замуж однажды, но она только что посмеялась над ним. Эта часть его больше всего раздражала Шервуда, и он не сразу понял, почему. Как вы могли чувствовать обладание женой, которую вы никогда не знали, женщиной, которую вы видели только один раз, да и то ненадолго и при тяжелых обстоятельствах?
   Он почти ожидал найти ее там, в Мерритвилле, в доме заранее, но старик по соседству все испортил. Он бы не стал спрашивать о ней, если бы видел, как она вошла.
   Он перепробовал несколько ключей, прежде чем нашел тот, что подходил к замку, и вошел в прохладный салон. Когда он двинулся из маленькой прихожей в гостиную, он почувствовал затхлый запах. дома, закрытые летом, и она осталась с ним, когда он обошел нижний и верхний этажи (он старался не обращать слишком много внимания на ее вещи, эту женщину, разделившую шесть лет его забытой жизни), нашел дом быть таким, как он ожидал снаружи, очень старым, богато украшенным, но удобным и ярко украшенным. Он задавался вопросом: я снимаю это или оно принадлежит мне? И он усмехнулся над абсурдностью того, что человек не знает ничего подобного.
   Пока все хорошо, подумал он. Точка сбора. Я зашел так далеко, долгий путь для человека с амнезией. Из Лос-Анджелеса, если быть точным. Я обнаружил, что учился в Среднезападном колледже, Медицинской школе Райерсона, знал там человека по имени доктор Буи (какое, черт возьми, его имя?), и я был энергичным бобром, который получал отличные оценки и получил работа в Институте Шлессенгера в Мерритвилле, штат Мичиган. Я женат на девушке по имени Вирджиния, и мы живем в этом доме.
   Что дальше? Какую часть я должен разгадать сейчас?
   Институт.
   По словам доктора Буи, это имя Эндрю Шлессенгер. Доктор Эндрю Шлессенгер.
   Может быть, там будет Вирджиния.
   * * * *
   Он чуть не пропустил Институт Шлессенгера, когда ехал к западу от города, думая, что современное здание, которое он проезжал справа, было мотелем или курортом, но вывеска на лужайке запечатлелась в его мозгу после того, как он отвернулся, чтобы поискать ее дальше. На вывеске написано Институт Шлессенгера.
   Поэтому он нашел боковую дорогу, развернулся и медленно поехал назад, рассматривая современную постройку, построенную из скалы, кирпича и дерева, с нависающей крышей, длинное, низкое здание, которое прижалось к земле и не имело ни малейшей строгости, как он. ожидал. Дорога была немного выше, и Шервуд мог рассмотреть ее достаточно, чтобы увидеть, что она была глубже, чем он думал, крыло L уходило далеко назад.
   Он свернул на цементный подъезд, припарковался вместе с тремя другими машинами по одну сторону от входа и вошел. Он сразу же оказался в маленьком, элегантно обставленном зале ожидания с толстым ковром, который вполне соответствовал бы конторе биржевого маклера. Должно быть, его присутствие где-то было замечено, потому что женщина открыла одну из дверей с толстыми панелями и вопросительно посмотрела на него.
   Внезапно ее лицо просветлело.
   - Почему, доктор Шервуд! Худощавая женщина лет тридцати, одетая в аккуратный деловой костюм с часами на лацкане, подошла к нему, протянула руку, улыбнулась, и он увидел, что она искренне рада его видеть. - Никак не ожидал тебя увидеть!
   "Можно сказать, что это работает в обе стороны". Он взял руку. Оно было мягким и прохладным.
   - Вы должны предупредить людей, когда приедете, доктор. Ты дал мне хороший старт. Она слегка повернула голову, как будто вспомнила, что за ней кто-то стоит. "Доктор. Шлессенгер наверняка удивится, увидев вас.
   - Значит, он здесь?
   "Конечно. Где, по-вашему, он может быть? Она немного засмеялась, и глаза ее были без лукавства, и они стояли так неловко, женщина излучала дружелюбие и ждала, что он что-то скажет, а Шервуд хотел пойти прямо в кабинет доктора, но не хотел спрашивать дорогу.
   - Может быть, тебе лучше быть в авангарде, - блестяще предложил он. - Не хочу его тоже удивлять.
   - О, он в любом случае будет удивлен. Она повернулась, и он подошел к ней, пока она шла к двери, через которую вошла. - Мы все были встревожены, когда ты вот так вышел.
   - Мне очень жаль, - сказал он.
   Они прошли через дверь и вошли в небольшой внутренний кабинет, явно принадлежащий женщине. Она остановилась перед другой дверью и постучала.
   "Да?" изнутри.
   Она открыла дверь. За ее плечом Шервуд увидел румяное лицо, аккуратные светлые усы, атлетические плечи, зачесанные назад редкие светлые волосы и ярко-голубые глаза - все это принадлежало мужчине, сидевшему за массивным столом.
   "Доктор. Шервуд вернулся, - просто сказала она, отступая в сторону, чтобы он мог видеть.
   - Шервуд? Мужчина немного повернулся на крутящемся стуле, чтобы получше рассмотреть его через всю комнату, и сказал: "Это Шервуд! Какого черта ты здесь делаешь? Он встал со стула и прошел по покрытому ковром полу медленными, легкими шагами, протягивая большую руку, которую Шервуд, пожимая, нашел сильной. - Значит, ты решил вернуться!
   "Хотите верьте, хотите нет, - сказала женщина, - но он только что вошел". Выходя, она закрыла за собой дверь.
   Шлессенгер подвел его к кожаному креслу у стола, хрипло сказав: "Садитесь, доктор", и занял вращающееся кресло позади стола. - Вы могли сообщить нам, что приедете.
   "Я не знал, как меня примут, - сказал Шервуд, стреляя в темноту. Шлессенгер был на несколько лет старше его, ему чуть за сорок. Хорошо выглядит. Выдающийся вид, на самом деле.
   "Институт Шлессенгера - это человек", - сказал Шлессенгер. "Таким образом, она допускает человеческие недостатки в своих сотрудниках. Я наименее терпим к себе, как любой из них может сказать вам, и как вы уже знаете. Он немного кашлянул, словно пытаясь подчеркнуть этот момент. - Возможно, когда-нибудь ты возглавишь исследовательскую организацию, мой мальчик. Тогда вы будете знать, что это головная боль на самом деле. Что привело вас обратно в Мерритвилль? Готовы вернуться к работе?"
   - Просто отслеживаю нить, доктор.
   "Нить, а? Ну, Уолтер, когда ты уволился, ты оставил здесь много болтаться. Таких, как ты, нелегко заменить. В его голосе не было и речи о наставлении. Он продолжил сухо: - Но не думайте, что меня ранили. Ни один научный сотрудник Института Шлессенгера не является незаменимым". Он издал короткий, лишенный юмора смешок. - Кроме меня, конечно.
   Шлессенгер вздохнул, встал с вращающегося стула и подошел к шкафу в конце комнаты, распахнув дверцы, за которыми обнаружился хорошо укомплектованный запас спиртного, и сказал: "Я полагаю, вы сами сталкивались с трудностями, а? Научные сотрудники нуждаются в хорошем руководстве". Когда Шервуд не ответил, он сказал: "Я предполагаю, что вам интересно, занята ли ваша должность. Ну, это не так. Я думал, ты вернешься за этим.
   Вернувшись из кабинета, он вручил Шервуду напиток и сказал: "К вашему сведению, ничего не изменилось. Блэк все еще является отцом своих паразитов, Рейберн каждый день выводит все более устойчивые штаммы мышей и отправляет их в дикую голубизну с каждым новым урожаем, а Кокс, Вильгельм и Хенеберри все еще заняты. Конечно, все это не должно быть для вас новостью, но не требуйте от меня подробностей. Вы же знаете, что не в моих правилах обсуждать работу одного человека с другим.
   Шервуд попробовал напиток. Это был хороший скотч. По безукоризненной внешности Шлезенджера и шикарному кабинету он знал, что это будет хороший скотч. Но почему мужчина не замолчал? Ему хотелось крикнуть: почему ты не заткнешься или не скажешь что-нибудь значимое? Я рассчитывал, что ты вернешь мне что-то, а теперь ты отталкиваешь это дальше, чем когда-либо.
   - А ты, Уолтер? Шлессенгер говорил.
   "Должен ли я, что?"
   - Ты хочешь вернуться?
   Шервуд пошевелился, чувствуя себя неловко в кожаном кресле, зная, что ему придется еще раз ответить на все вопросы, и не наслаждаясь перспективой. Ну, с чего начать? Шлессенгер спросил: "Вас что-то беспокоит?"
   Шервуд кивнул. - Грубо говоря, да. Он криво улыбнулся. - Я никогда в жизни тебя раньше не видел.
   Лицо Шлезенгера расплылось, кресло выдвинулось вперед, доктор поставил свой стакан на полированную столешницу и озабоченно посмотрел на него. "Что вы сказали?"
   "Я сказал, что не помню, чтобы когда-либо видел вас, я не знаю вас и не понимаю, о чем вы говорите".
   Шлессенгер затаил дыхание. - Что с тобой, Уолтер?
   "Я только что тебе сказал. Я ничего не помню".
   - Но ты должен помнить!
   Шервуд покачал головой. - Я ничего не помню из последних одиннадцати лет. Я возвращался по своим следам, следуя за нитью, как я уже сказал, и нить привела меня сюда. Что вы можете рассказать мне об Уолтере Шервуде, докторе Шлессенгере? Все, что я знаю, это то, что я приехал сюда работать в тысяча девятьсот пятьдесят первом году. Это все. Что произошло после этого?"
   Шлессенгер уставился на него.
   Они все смотрели, не так ли? Trefethen, Booey, Trankle... и теперь Schlessenger.
   - Уолтер, - сказал Шлессенгер сдавленным голосом, - я... Затем его лицо стало суровым, и он резко сказал: - Уолтер, у меня нет времени на розыгрыши.
   - Я тоже, доктор.
   - Но одиннадцать лет... Уолтер, это невероятно!
   "Тем не менее это правда. Так случилось, что я проснулся в Лос-Анджелесе одиннадцатого июля и ничего не помню до пятнадцатого мая тысяча девятьсот сорок шестого года. Вот оно.
   Шлессенгер выглядел пораженным. "Одиннадцатое июля? Ведь это было только на прошлой неделе.
   "Я прожил пять лет за последнюю неделю".
   - Но... Лицо Шлессенгера побледнело, и, похоже, ему было трудно продолжать. Затем он сказал: "Уолтер, десятого июля вы были в мотеле "Коронадо". Ты провел там ночь. Ты хочешь сказать мне...
   - Вы знаете об этом?
   "Конечно, я делаю. Мы все остановились в мотеле. Разве ты не помнишь? Ты, твоя жена и я. Мы собирались на конгресс в Санта-Барбару. Ты хочешь сказать, что действительно не помнишь?
   10
   Шервуд резко сказал: - Я сказал, что не помню.
   "Конечно, вы это сделали, но..." Шлессенгер взглянул на него, призывая положить конец этой чепухе. - Уолтер, я...
   - А мотель? Шервуд неустанно подталкивал.
   Шлессенгер тяжело вздохнул. - Я был в соседней каюте и... - Он покачал головой. "Это смешно."
   "Конвенция. Вы сказали что-то о съезде.
   "Я был на съезде. Ты так и не сделал этого.
   "Почему?"
   Шлессенгер нахмурился, встал со стаканом и начал медленно, в кабинете, ходить по комнате, тщательно подбирая слова. - Уолтер, я проучился в школе двадцать с лишним лет, пролистал тысячи книг, меня консультировали сотни ученых мужей, а недавно я руководил исследовательской организацией. Но никогда, никогда я не встречал ничего более странного, чем то, что ты мне рассказываешь. Хотя амнезия не входит в мою компетенцию, я горжусь тем, как много я смог почерпнуть из других областей, включая психиатрию, и хочу, чтобы вы знали, что у вас действительно необычный случай. Что делает это почти невероятным, так это то, что вы... ну, вы были так близки с Институтом и со мной, а теперь, - он повернулся к Шервуду, - вы сидите совершенно незнакомым человеком.
   "Почему я не попал на съезд?"
   Шлессенгер пожал плечами. "Я не знаю. Хотел бы я это сделать. Хотел бы я рассказать тебе. Он вернулся к столу. - Я скажу вам, что могу. Может быть, это помогло бы, если ты действительно не помнишь. Он сел в кресло, поставил свой стакан на стол, положив локти на столешницу, пальцы соприкасались перед лицом, его глаза сфокусировались на противоположной стене. "Мы поехали вместе на твоей машине. Вы, ваша жена и я. Мы проделали неторопливую прогулку и даже остановились в Гранд-Каньоне, потому что миссис Шервуд никогда его не видела.
   Шлессенгер повернулся к нему. - Ты был необычайно тихим, Уолтер, и... ну, немного нервным. Помню, меня это очень беспокоило. Может быть, то, что должно было случиться, готовилось произойти уже тогда, но, возможно, мне следовало что-то предпринять, но я думал о других вещах - в основном о съезде.
   - Когда мы добрались до Лос-Анджелеса, вы предложили остановиться в Игл-Рок. Вы сказали, что жили там раньше. Я не возражал. Мы могли бы добраться до Санта-Барбары той же ночью, но особого смысла в этом не было. Мы остановились в "Коронадо", ты и Джинни в одной каюте, а я в другой. Я понятия не имел о том, что должно было случиться".
   "Что случилось?"
   - Ты разбудил меня около двух часов ночи. Я подошел к двери, а вы стояли и смотрели, я бы сказал, немного с дикими глазами. Признаюсь, я был немного угрюм. Меня разбудили от крепкого сна, и я подумал, что вы с Джинни кутили. Конечно, я должен был знать лучше. Я так и сделал, как только увидел, что ты в мантии и совершенно трезв. Я пригласил вас войти и спросил, в чем проблема. Ты сел и сказал мне, что увольняешься. Просто так. Вы сказали, что полностью отказываетесь от исследований.
   "Конечно, я был в шоке. Я спросил вас, почему, и вы сказали, что думали об этом с тех пор, как пришли в Институт, и наконец решили той ночью покончить с этим. Я пытался отговорить тебя от этого, но ты был непреклонен. Я умоляла вас подумать, взять отпуск, если необходимо, но вы сказали, что приняли решение и закончили прямо сейчас.
   - Я дал какую-то причину?
   Шлессенгер серьезно покачал головой. - Я пытался заставить тебя говорить разумно, но ты был так взволнован, что не мог этого сделать. Я спросил вас, согласна ли ваша жена с этим решением, и вы ответили, что да, но я не был удовлетворен, пока вы не привели миссис Шервуд. Она была, если уж на то пошло, расстроена из-за всего этого больше, чем ты. Но она сказала, что это твое решение, и если ты так к этому относишься, она не будет пытаться изменить тебя. Она явно беспокоилась о тебе до смерти, как и я. Почему вы ждали, пока мы доберемся до Лос-Анджелеса, чтобы сообщить нам такую вещь, я никогда не пойму.
   - Вы тогда приняли отставку?
   "Что еще я мог сделать? Я давно понял, что нельзя получить работу от людей, чьи мысли и сердца заняты чем-то другим. О, мы сидели и спорили об этом, и было немного обзывания, но вы не передумали".
   - Разве ты не пытался увидеть нас утром?
   "Честно говоря, - сказал Шлессенгер, - чем дольше я думал об этом, тем больше злился. Я очень мало спал всю оставшуюся ночь, а когда наступило утро, я полностью проигнорировал тебя, взял напрокат машину и проехал остаток пути до Санта-Барбары. Когда ты вышел через дверь после того, как сказал мне, что увольняешься, ты закончил, решила я. Я всегда верил в чистый разрыв, как только он был сделан. Никаких упреков, никаких извинений. Вы сказали, что так хотели; вот как я позволил вам это иметь ".
   "Я понимаю." Теперь нить была завершена. От Орлиной скалы до Среднего Запада, Райерсона, Мерритвилля и обратно в Игл-Рок. И все это в сумме не дало ничего действительно полезного. Шервуд подумал, что, возможно, знание всего, что предшествовало затуманиванию его памяти, вернется в спешке. Но пустые места были такими же пустыми, как и прежде, заполненными только тем, что он узнал от других, и ни одна вещь не вызвала ожидаемого наплыва воспоминаний. Не было даже начала воспоминаний.
   Шлессенгер наблюдал за ним и сказал уже громким голосом: - Не смотри так удрученно, Уолтер. Мое профессиональное мнение, что эта твоя амнезия не будет длиться вечно.
   Шервуд угрюмо сказал: - Хотел бы я быть в этом уверен.
   - Будьте уверены в этом, потому что я уверен. Очевидно, виновато твое взвинченное состояние. 4Вооруженный этим знанием, любой психиатр должен разрушить преграду забытого времени. Это делается каждый день".
   - Не думаю, что это будет так просто.
   Шлессенгер резко сказал: "Не спорь со мной. Мне это не нравится. Так случилось, что я знаю, о чем говорю, мой мальчик. Я говорю вам прогресс может. производиться в таких условиях, как ваши. Этот бизнес в Лос-Анджелесе был той соломинкой, которая сломала хребет верблюду, если использовать клише. Резинка натягивается и становится тоньше по мере растяжения, но ее нельзя растягивать слишком сильно, иначе она порвется. Вот что случилось с тобой, Уолтер. Амнезия не смертельна. Это просто симптомы какой-то более глубокой проблемы. Вам нужно лечение, и мой совет - не откладывайте его. В Детройте есть хорошие люди.
   "Я подумал, что приехать сюда, в Мерритвилль, может быть лучше, чем лечиться. Но это ничего не сделало".
   "Конечно, нет. Вам нужна помощь специалиста. Ты ничего не сможешь сделать сам, поверь мне. Я уверен, что ваша жена согласится со мной. Кстати, а где миссис Шервуд?
   - Я ее не видел.
   - Не видел ее?
   - С тех пор, как все это началось.
   - Она ушла от тебя?
   "Да." Не было необходимости вникать в это.
   - Я никогда не думал, что она способна на такое. Его глаза потемнели от упрека. "Я думал, что она прекрасная женщина. Какое время покинуть вас! Именно тогда, когда ты больше всего в ней нуждаешься. Ты хоть представляешь, где она?
   "Боюсь, что нет. Я думал, она могла вернуться в Мерритвилль.
   - Она даже не сказала тебе, куда направляется? Я бы сказал, что это было непростительно жестоко с ее стороны.
   Дверь, через которую вошел Шервуд, внезапно открылась, и оба мужчины повернулись, чтобы посмотреть на женщину, которая стояла там.
   "Ой!" она сказала. - Я... я не знал... мисс Лоусон здесь не было и...
   - Где эта женщина, - сказал Шлессенгер, вставая. "Извините, Эндрю", - сказала женщина, затем кивнула Шервуду и сказала: "Доктор".
   Шервуд кивнул, собираясь вернуться. Было что-то странное в этой женщине и в том, как на мгновение их взгляды встретились. Она только отвернулась, когда Шлезенджер сказал: "Джорджия, доктор Шервуд и я..."
   - Понятно, - сказала она извиняющимся тоном. - Мне не следовало врываться. Она попятилась к двери и закрыла ее, отчаянно пытаясь отвести взгляд от Шервуда.
   - Моя жена, - сказал Шлессенгер, кивая на дверь и вздыхая. - Ты должен был ее знать, так что знакомство прозвучало бы для нее странно, и мне пришлось бы объяснять... и я не знаю, как ты относишься к тому, что все знают... - Его голос затих.
   - Все в порядке, - сказал Шервуд, внезапно разделяя смущение Шлезенджера и не зная почему.
   "Хотите увидеть свою лабораторию?" - неожиданно спросил Шлессенгер. "Возможно, это поможет что-то вернуть".
   - Да, я хотел бы это сделать, - сказал Шервуд, вставая вместе с ним, - но, полагаю, это будет так же, как и все остальное: совершенно странно.
   - Будет, если ты в этом уверен. Шлессенгер провел его через дверь. "Вы должны думать о том, что ваша память вернется, иначе она никогда не вернется. Так всегда бывает, сначала полная невозможность вспомнить, потом проблеск здесь, проблеск там, и, наконец, порыв припоминания, возвращающий все назад".
   Они шли по светлому широкому коридору, миновали двери с надписями "Доктор Энтони Блэк", "Доктор Роберт Рейберн", "Доктор Герман Вильгельм" и другие, все золотыми буквами на полированных медных дверных ручках, толстые, тяжелые двери, пока не подошли к одной из них. помечен доктором Уолтером Э. Шервудом. Шлессенгер вставил серебряный ключ, открыл дверь и включил свет, хотя в этом не было необходимости, весь дневной свет проникал через окна наверху дальней стены.
   - Ну вот, - сказал Шлессенгер. - Вообще помнишь?
   Оба мужчины молчали, пока стояли там, Шервуд видел сверкающие инструменты, прекрасный набор аппаратуры, все это было ему незнакомо, он чувствовал, что Шлезенгер смотрит на него, все время чувствуя себя так, как будто он стоит в чьей-то могиле, все еще зная его руки были руками, которые, должно быть, передвинули туда этот стакан, поставили рифленые ручки этой машины туда, чем бы она ни была, местом учебы прилежного незнакомца, того незнакомца, которым месяц назад был Уолтер Эван Шервуд, год назад и более.
   "Что ж?" - с надеждой спросил Шлессенгер.
   - Ничего, - хрипло ответил Шервуд. - Боюсь, это ничего не делает. Я бы не знал, с чего начать в таком месте, как это.
   "Это очень плохо, Уолтер, это действительно так".
   - Что я здесь делал?
   "У меня есть большой грант от Национального научного фонда для проведения исследований, которые кажутся мне важными", - объяснил Шлессенгер. "Я выбрал вас из многих, потому что слышал о вашей работе, читал некоторые ваши статьи. Ты был индивидуалистом, а я этого и хотел, человеком с воображением и смелостью. Вас мало заботили установленные факты, правила или прецеденты. В тебе была прямота и вдохновение".
   Голос Шлезенгера гремел от стен, словно восхваляя человека, чьей могилой была эта гробница, этот беспорядок машин и инструментов, сувениры в святилище, вплоть до заметок в его собственной руке, которые Шервуд видел на длинной скамье.
   "Я ни на минуту не пожалел, что вы пришли работать на меня", - сказал Шлессенгер. - Я дал тебе полную свободу действий.
   "Какую работу я выполнял?"
   Шлессенгер пожал плечами. "О, у вас было много железа в огне. Я не знаю, какой именно из ваших различных проектов вы занимались в тот момент, когда уезжали".
   - Значит, у меня было не одно дело?
   "Когда вам надоедает одно, вы переходите к следующему".
   "Разве у меня не было основного проекта, интереса номер один?"
   Доктор смотрел на него без всякого выражения. - Да, но это довольно сложно, Уолтер, и в твоем нынешнем состоянии я...
   - Я постараюсь понять.
   - Ты бы не стал, Уолтер.
   Шервуд усмехнулся. - Тогда не будет никакого вреда в том, чтобы сказать мне, не так ли?
   - Ну... - покраснел Шлессенгер. - Ты забыл школу, глупо пытаться, но если ты настаиваешь... - Он сел на одну из скамеек. "Вон там, - сказал он, указывая на часть комнаты, где длинная машина, похожая на пульт радиоуправления, занимала половину стены с окном над ним, выходящим в другую комнату, - стоит электроэнцефалограф. Рядом с ним топоскоп, то самое устройство с скоплением электронно-лучевых трубок в форме черепа, как видно сверху. Вы работали с ними обоими, стимулируя кору, сенсомоторную полосу, различные извилины. в этой области вы оценивали эффективность электронного стробоскопа в создании желаемой пароксизмальной церебральной аритмии. Подписывайтесь на меня?"
   "Нет", - сказал Шервуд, чувствуя, как в нем закипает гнев из-за того, что Шлессенджер намеренно скрыл свои замечания техническим языком. - Я вообще этого не понимаю.
   - Ну, я сказал, что ты не будешь, помнишь?
   - Если бы вы спросили меня, вы могли бы выразить это намного проще.
   - Я мог бы, - язвительно сказал Шлессенгер, - но не понимаю, почему должен. Затем он сказал: "Скоро все вернется к тебе".
   "Ты так думаешь?"
   "Конечно", - сказал Шлессенгер, подходя к двери. "Пойдем?"
   - Я полагаю, - сказал Шервуд, присоединяясь к нему и оглядываясь в последний раз. Он увидел в углу сейф, вещь, которую раньше не замечал, и уже собирался спросить об этом доктора, когда Шлессенгер закрыл дверь со словами: "Я бы познакомил вас с остальными, но они все на работе." Они возвращались по коридору тем же путем, которым пришли. "Они работают над проблемами, и лучше не беспокоить их, когда они есть. Я бы посоветовал вам не встречаться ни с одним из них в вашем состоянии.
   Когда они снова вошли в кабинет, Шлессенгер сказал: "У вас определенно случай классической амнезии, Уолтер, и я хочу, чтобы вы как можно быстрее прошли курс лечения. Ты не можешь вернуться сюда такой, какая ты есть".
   Шервуд облокотился на кожаное кресло лицом к Шлессенджеру, который снова сел за письменный стол. - Я только что кое о чем подумал, доктор.
   "Что это?"
   "Морли Донн Фишер. У меня есть водительские права, выписанные на это имя, со всей моей соответствующей статистикой. Кажется, я живу в несуществующем месте в Вебстере, штат Иллинойс".
   - Я полагаю, это озадачило бы вас. Но это был просто вопрос безопасности, вот и все.
   "Меры предосторожности? Почему?"
   "Я всегда настаиваю на другой личности, когда не в Институте".
   "Я не понимаю."
   - Очевидно, - сухо сказал Шлессенгер. "Это как все остальное".
   "Но здесь нет ни охраны, ни мер безопасности, насколько я вижу. Зачем нужна такая вещь? Была ли моя работа настолько секретной?"
   Шлессенджер открыл поднос на столе, предложил Шервуду сигарету, сам взял одну, закурил Шервуда и, с зажигалкой в правой руке, остановился, прежде чем покрутить колесо, глядя на Шервуда, затягиваясь сигаретой.
   "Я не знаю, что я должен вам сказать, так как вы больше не осведомлены о том, что здесь происходит, но..." и он сделал паузу, чтобы зажечь зажигалку, "у меня есть дюжина меморандумов от Министерства обороны и нескольких правительственных учреждений. далее по линии, предлагая такие меры предосторожности и предлагая помощь в случаях, когда это необходимо". Он глубоко вдохнул, выпустил струйку дыма.
   - Очевидно, вы думали, что они нужны.
   - Я сам принял другую личность, Уолтер.
   - Ты так и не сказал, почему.
   "Здесь, в Мерритвилле, - терпеливо сказал Шлессенджер, - незнакомец выделяется, как красный флаг, по крайней мере большую часть года. Так что здесь нет необходимости в особых мерах безопасности, по крайней мере, в чем-то сложном. Но на дороге совсем другая история. Возможно, вы не знаете, что в этой стране до сих пор существует хорошо организованная система шпионажа, и все, что мы можем сделать для предотвращения инцидентов или несчастных случаев, включая прямые похищения людей, стоит попробовать. Вы, наверное, читали об ученых, которые якобы бежали в другие страны, унося с собой секреты своей страны.
   "То есть вы говорите, что то, что я делал, было жизненно важно для защиты Соединенных Штатов?"
   "Какая работа не является? Сельское хозяйство, производство, медицина - назовите что угодно. Но сельское хозяйство, большая часть производства и медицина не создаются за счет грантов Национального научного фонда. Так вы приблизитесь к защите".
   Шервуд покачал головой. - Я до сих пор не понимаю, почему.
   "Почему бы мне не попытаться сделать для тебя все, что в моих силах?" - сказал доктор с меньшим изяществом, чем обычно. "Я бы сказал, что вы довольно недобры к защите, которую я организовал". Потом смягчился. - Уолтер, так принято в наши дни. Вы не выходите на связь уже одиннадцать лет. Да ведь само правительство настояло на тщательной проверке вас, прежде чем мне будет позволено к вам прикасаться. Теперь ты понял?
   - Честно говоря, нет.
   Шлессенгер напрягся и холодно сказал: "Хотите увидеть несколько указаний по этому вопросу?"
   "Неважно."
   - Не уверен, что ценю любопытный ход твоего ума, Уолтер. У нас были разногласия, но в основном из-за процедур, а не из-за лояльности или мотивов. Он посмотрел на свои изогнутые наручные часы. - Прости, но у меня назначена встреча, Уолтер. Вероятно, он сейчас ждет в приемной. Подведя Шервуда к двери, он сказал: - Я подумаю о твоем недуге. Я знаю дюжину хороших людей в этой области. Вы поддерживаете связь, слышите?
   - Да, - бесчувственно ответил Шервуд. К его удивлению, в приемной кто-то ждал.
   * * * *
   Воздух снаружи был бодрящим и ароматным и мало чем отличался от калифорнийского воздуха и солнца в небе, решил он, ничем не отличался от того, что он делал в Лос-Анджелесе, или Чикаго, или Тихом океане, что было полезно знать, потому что неважно, каким недобрым будет к нему время, всегда будут основные вещи, такие как солнце, воздух и земля, хотя люди изменятся и станут старше, и он тоже, пока он не сможет больше стареть, а перестанет наслаждаться этими вещами, и он мысль: Зачем беспокоиться? Почему я занимаюсь этим делом? Почему бы мне просто не принять вещи такими, какие они есть, и не начать свою жизнь заново, и забыть о попытках связать воедино эти расшатанные концы нитей?
   Он подошел к машине, ученый мужчина, глубоко задумавшись, опустив голову, хмурясь. Он потянулся к дверной ручке и посмотрел в ярко-карие глаза.
   Это была Грузия. Миссис Шлессенгер. Она стояла у дверцы машины и теперь, увидев его, украдкой оглянулась на вход. Она была на голову ниже его, женщина в серой юбке и белом свитере, тонкокостная и моложавая, веснушчатая и напряженная, когда она снова посмотрела на него с настойчивостью в глазах.
   - Мне очень жаль, - сказал Шервуд. - Я не видел тебя.
   Она ничего не сказала, но Шервуд мог видеть побелевшие костяшки пальцев руки, сжимавшей борт автомобиля. Увидев, как он смотрит на нее, она смущенно убрала руку, и на ней остался влажный отпечаток, и ее руки с трудом укладывались сами собой, скручиваясь и поворачиваясь, пока она не отвела их в сторону, где они оставались сжатыми.
   - Ты хотел что-то сказать? - спросил Шервуд.
   В ответ рот женщины шевельнулся, как будто она и в самом деле хотела что-то сказать, но не находила в себе сил. Затем ее глаза наполнились слезами, она тихо застонала, прислонившись головой к руке, которую она закинула на борт автомобиля.
   Он коснулся ее плеча.
   Она вздрогнула, повернулась и отошла, а когда он направился к ней, сказала: "Нет, пожалуйста!" анти она сделала большие шаги к зданию.
   Он смотрел ей вслед.
   Шервуд все еще был озадачен, когда открыл дверь дома 347 по Уолнат-стрит, прошел через небольшой коридор и вошел в гостиную, где увидел сидящую и ожидающую его жену.
   - Привет, - сказала Вирджиния.
   ОДИННАДЦАТЬ
   Шервуд стоял у двери, а Вирджиния сидела в кресле напротив него, и они молчали и неловко стояли неподвижно. Шервуд подумал: она прекрасна.
   Момент затянулся так долго, что оба покраснели от смущения и молчаливого изучения друг друга. Наконец он неуверенно сказал: "Здравствуйте" и попытался выразить в приветствии что-то из того, что он чувствовал, но когда он услышал это слово, оно прозвучало пусто и ничего не говорило о его бешено колотящемся сердце и о его радости от того, что он наконец увидел ее.
   Она улыбнулась, и от этого в комнате стало светлее, и она сказала: "Я слышала, как ты идешь по ступенькам и у двери, и знала, что ты идешь. Возможно, мне не стоило вас так удивлять. Это было несправедливо".
   Теперь разум Шервуда опережал его сердце, и ему хотелось расспросить ее, сказать ей, что случилось, услышать от нее правду о вещах, но пока он не хотел, чтобы она узнала о его полной странности. Судя по ее виду, она не осмелилась, что он набросится на нее против него, и это было хорошо. Он сказал: "Я только что из Института", полагая, что это будет небрежно и обыденно. Он добавил: "Я рад, что ты здесь", - и сумел улыбнуться.
   Ее глаза метнулись к ее рукам, но она заставила их встретиться с его глазами, яркими и решительными, и они оба немного рассмеялись, и неловкость немного уменьшилась.
   - Как там дела? она спросила.
   "Хорошо."
   Снова нахлынула неловкость, и они поймали себя на том, что неуверенно смотрят друг на друга, ожидая следующего хода в игре, Шервуд чувствует пот на лбу и думает, неужели я все испортил, знает ли она, догадалась ли она?
   Что-то решительное отразилось на лице Вирджинии, и она поднялась с кресла-качалки. Он нашел ее молодой и крепкой на вид и на голову ниже его. Он смотрел, как она положила тонкокостную руку на ручку старого коромысла и сказала: - Я полагаю, вы удивляетесь, почему я ушла из мотеля до того, как вы вернулись. Она не смотрела на него.
   - Пожалуйста, садитесь, - сказал он. Он смотрел, как она, теперь уже бледная Вирджиния, опускалась обратно в кресло, и задавался вопросом, не начала ли она его бояться. - Я должен тебе кое-что сказать, кое-что важное. Он потянулся к стулу с прямой спинкой, протащил его по полу и поставил в нескольких футах от нее лицом к ней. Он сел на край стула и наклонился к ней. - Вероятно, это вас шокирует.
   "Будет ли он?" Ее голос был немного пронзительным, и она знала, что он собирается рассказать ей о ее амнезии, о чем-то серьезном, сказать ей, сколько времени пройдет, прежде чем она его вспомнит.
   "Да." Он изо всех сил пытался подобрать нужные слова, а затем сказал: - Я помню, как впервые увидел тебя в мотеле в Лос-Анджелесе неделю назад. Все, что до этого, пусто уже одиннадцать лет. Кажется, у меня амнезия".
   Он видел, как в ее глазах росло удивление, видел, как расширились от удивления зрачки, как еще больше побледнело лицо, и подумал, что это для нее шок, выдержит ли она это?
   "Ты?" - сказала она, едва шевеля губами. - У тебя амнезия? Он едва мог ее слышать.
   "Да." Он надеялся, что она поймет, надеялся, что она согласится служить ему памятью, пока он снова не найдет свою, это будет нелегкая задача, ведь от нее зависит память, и если она не войдет в нее искренне, с полным пониманием. и без отвращения к умственной аберрации не было бы смысла пробовать это. Он должен был знать это прежде всего.
   "Но-!" Она остановилась, рот приоткрылся, глаза непонимающе смотрели.
   Шервуд подумал: для нее это слишком.
   Затем он сказал: - Не то чтобы я был готов к люку мины или что-то в этом роде, просто я не помню, вот и все. В остальном я совершенно нормальный. Нечего бояться".
   Она сглотнула. - Я... я не боюсь. Просто... Он ждал и смотрел, как она пытается подобрать слова.
   Наконец она поджала губы и ровным голосом сказала: - Так случилось, что я тоже не помню.
   Теперь Шервуд уставился на него, схватился за край стула и хрипло спросил: - Что?
   - Я тоже не помню, - повторила она со слезами на глазах. - Я проснулся в мотеле, а ты стоял там, и я не знал, кто ты такой. Потом я вышел на улицу и не знал, что это за город, я никогда раньше там не был, а когда узнал, что это Лос-Анджелес, то подумал, что сошел с ума".
   - Значит, это случилось и с тобой, - тихо сказал Шервуд.
   - Да, - сказала она, найдя в сумочке носовой платок и промокнув глаза. "Я думала, что я миссис Фишер, что у меня внезапно случилась амнезия. Я испугалась, взяла часть твоих денег и побежала домой, надеясь, что все это кончится и воспоминания нахлынут. Но они никогда этого не делали". Она мрачно посмотрела на него. "Вот где я узнал, кто я на самом деле, там, дома, и я узнал, что вы нейрофизиолог, и я думал, что когда я приду сюда, вы будете знать, что делать, и все мои проблемы будут позади". Она сделала паузу, а затем сказала. "Теперь я нахожу, что они вовсе не закончились".
   Шервуд похолодел от того, что она сказала. Несколько минут назад он почувствовал, что наконец достиг конца своих поисков, перспективы пропавших лет прямо перед глазами Вирджинии, облака, нависшие над видом, чтобы быть унесенными ее рассказом обо всем, что произошло, даже вещи. Теперь он знал, что она чувствовала к нему то же самое, и не будет ни откровения, ни рассказа, ни воспоминаний о прошлом.
   Слепой ведет слепого.
   - А ты думал, что я... - Она остановилась.
   "Да."
   Затем его стул оказался рядом с ее, их колени почти соприкасались, и они говорили напряженно и серьезно, увлеченные общей загадкой, каждый выискивая обрывки информации от другого, пытаясь охватить каждое движение, каждую мысль в дни, начиная с одиннадцатого июля, когда занавес упал на их умы, оставив их без руля и дрейфующих в мире, который стал старше и во многих отношениях странным. И в разговоре, сперва едва ощущаемом, была сила, связь, родство, взаимное согласие, одинаково немощное чувство друг к другу, и сила росла по мере того, как они бездумно говорили минуты, пока в комнате не потемнело от позднего вечера. после полудня.
   Когда жаркая перепалка улеглась, они сидели в сгущающихся сумерках, ошеломленные и измученные, и Шервуд взял ее руку, лежавшую на подлокотнике качалки, и держал ее.
   В задней части дома раздался щелчок, за ним последовал гул холодильника, и Шервуд пошевелился и сказал: "Тогда вы знаете этот дом не лучше, чем я".
   "Нет. Одежда в ящиках и шкафах наверху, должно быть, моя, но я не помню, чтобы покупала ее".
   "Я думал так же о вещах, которые я нашел".
   "Я знал, что у меня правильный дом. Сосед накричал на меня, сказал, что ты был здесь и ушел, но я сначала позвонила, чтобы убедиться. Затем я использовал один из ключей в моем случае. Я пришел и принес с собой почту, выписку из банка, несколько счетов, несколько проспектов. Ничего важного. Я ходил по дому, пытаясь что-то вспомнить, но это не сработало. Тогда я решил дождаться тебя.
   Какое-то время они молчали, все еще ощущая удивление происходящего. Затем Вирджиния сказала: "Я никогда не слышала, чтобы два человека одновременно страдали амнезией".
   - Я тоже.
   - Как это могло случиться?
   "Я не знаю. Но даже если предположить, что два человека могут заболеть амнезией одновременно, кажется странным, что мужчина и жена страдают от нее в один и тот же день в году".
   "Возможно, нет, если бы они подверглись таким же испытаниям, которые привели бы к этому", - сказала Вирджиния. "Конечно, у них должен быть один и тот же темперамент, одни и те же недостатки".
   - Но так полностью забыть один и тот же период их жизни - забыть тот же самый день? Шервуд покачал головой. "Нет. Дело не только в этом, Вирджиния.
   "Я уверен, что есть. Ваша работа, например.
   "Я думал об этом. Вы говорите, что видели своих родителей в Де Калбе. Что, по их мнению, произошло?"
   "Они думают, что это случилось только с ними. Они, конечно, обеспокоены этим, но уверены, что вы сможете все исправить.
   - Они упоминали что-нибудь о моей работе?
   - Только то, что ты зарылся в нем.
   "Это не поможет".
   "Я ничего об этом не помню. Все, что я помню, что могло бы помочь, - это дни, проведенные с медиками".
   "Медики?"
   "Армейские дни".
   - Я не знал, что ты в армии.
   Шервуд растянул мышцы, сведенные судорогой от сидения на стуле. "Вот где все началось. Это и мой отец. Он бросил на нее взгляд. - Ты доказательство того, что я не сошел с ума. Какое-то время у меня были сомнения".
   - А как насчет твоего отца?
   Он грубо сказал: "Он умер в больнице для душевнобольных, пока я был в армии".
   "Мне жаль.
   "Ему становилось все хуже в течение многих лет. Я ненавидела оставлять его в такое время, но у меня не было выбора. Мы были очень близки".
   Вирджиния ничего не сказала.
   "Затем в армии я видел, как то же самое происходило с мужчинами, которые вели бы совершенно нормальную жизнь, если бы их не загоняли слишком далеко. Именно тогда у меня появилась идея изучить мозг, попытаться выяснить, почему это должно происходить, посмотреть, есть ли способ предотвратить это. У меня была идея, когда меня выписали, но я не знал точно, как я буду претворять ее в жизнь. Теперь я знаю, что я сделал, хотя, конечно, не могу этого вспомнить. Как я уже сказал, какое-то время я боялся, что зашел слишком далеко, что мой разум отступил под давлением. Теперь я знаю, что это неправда, теперь, когда ты здесь, и это случилось и с тобой".
   - Я другая, - сказала Вирджиния. "Это заболоченное чувство ушло. Ни работы, ни занятий, ни учебы. Я чувствую себя намного свободнее, чем тогда, хотя, кажется, всего неделю назад ходил в школу и помогал Джону Транклу с зубрежкой".
   "Мы старше".
   "Мы выросли".
   "Внутри."
   Она улыбнулась. "Мы чувствуем последствия, хотя и не знаем причины".
   - Две заблудшие души, - мрачно сказал он. Затем он резко сказал: "Почему мы не можем вспомнить? Это все в наших головах, не так ли?"
   - Хотел бы я рассказать тебе.
   Он мрачно сказал: "Потерялся между закатом и восходом солнца: одиннадцать лет".
   "Интересно, что это были за годы, Уолтер. Мне бы очень хотелось думать, что это были счастливые годы".
   Он пристально смотрел на нее. "Это были счастливые годы".
   "Спасибо, что подумали об этом".
   "Я в этом уверен." Он встал на ноги и потянулся в темноте, подошел к окну и выглянул на улицу. В домах через дорогу горел свет, но он даже не попытался включить свет в комнате. "Прежде чем ты пришел, я искал причину этого в моем прошлом. Как и говорили все, с кем я разговаривал, я думал, что это могло быть из-за того, что я слишком сильно напрягался, или, возможно, были какие-то неприятности, с которыми я не хотел мириться. Нужно было найти место обрыва нити, найти концы и связать их вместе".
   - Теперь ты так не думаешь?
   "Нет. Теперь, когда ты здесь и это случилось с тобой, я больше не могу так думать. Он повернулся к ней, увидел ее смутно, во мраке. - Это как-то связано с Институтом и с моей работой там.
   - Ты только что был там. Что они сказали?"
   "Ничего такого. Я разговаривал со Шлессенгером - здесь заправляет доктор Эндрю Шлессенгер, разве я вам не говорил? Он ничем не помог.
   - Вы упомянули его. Какую работу вы выполняли? Он сказал?
   "Он был неопределенным. Я нормально работал с мозгом, но он, похоже, не думал, что моя амнезия может быть связана с работой".
   - Может быть, у вас был какой-то секретный проект, о котором вы ему не сказали.
   "Сомневаюсь. Он бы знал об этом, если бы кто-нибудь знал.
   - Что за человек этот доктор Шлессенгер?
   "Я нашел его властным. Он хорошо одевается, у него прекрасный офис и секретарь, который носит нагрудные часы. Вы должны увидеть здание.
   "Новый?"
   "Очень современно. Стиль ранчо. Я прошел его в первый раз, не зная, что это такое. Похоже на что угодно, только не на научно-исследовательский институт. Лаборатории тоже современные. По крайней мере, мой был".
   - Ты видел свою?
   Шервуд кивнул. - Он показал мне окрестности.
   - Ты сказал, что он не будет говорить о твоей работе?
   "Он сказал, что я не пойму этого. Думаю, он прав".
   "Сколько людей там работает?"
   "Полдюжины."
   "Не знаю, доверяю ли я этому Шлессенгеру".
   "Почему?"
   "Интуиция... он сочувствовал?"
   "Да, он сочувствовал. Он думал, что я хочу вернуть свою работу. Рассказал мне, как я бросил ту ночь в мотеле. Он считает, что мне следует лечиться у психиатра.
   - Интересно, почему ты хотел уйти из Института.
   "Я тоже." Шервуд вернулся к окну. Огни на углах улиц уже горели. "Шлессенгер сказал, что пытался уговорить меня остаться, но я был полон решимости уйти, и меня ничто не могло поколебать. Интересно, если бы я мог поговорить с кем-нибудь из этих других исследователей, они бы знали, почему".
   - Почему бы и нет?
   "Шлессенгер предположил, что будет лучше, если я этого не сделаю".
   - Почему, ради всего святого?
   "Мое "состояние", как он его описал".
   - Я бы не позволил этому остановить меня.
   "Может быть, вы правы."
   - Думаю, да, - весело сказала Вирджиния, - но меня не выманить из этого дома вот так. Я голоден. Не так ли?"
   "Да." Он повернулся, ощупал стену, пока не нашел выключатель и не включил его. "Что на ужин?"
   "Я не знаю. Сначала я собираюсь принять ванну. Затем я хочу посмотреть, какой вкус в гардеробе у моего альтер-эго".
   - Как вы думаете, люди, жившие здесь раньше, когда-нибудь выпивали перед обедом?
   Она смеялась. - Это стоит расследовать.
   РАСТВОРИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ, Джерри Сол (Часть 2)
   ДВЕНАДЦАТЬ
   С того места, где они стояли в темноте на переднем крыльце дома Рэйбернов, они могли видеть сквозь почти закрытые жалюзи жуткую голубизну гостиной, где телевизор казался сияющим, властным присутствием. Шервуд нажал кнопку, и они услышали резкий скрежет зуммера над дверью, и это разрушило чары внутри; что-то шевельнулось, на крыльце зажегся свет, и из открывшейся двери на них выглянул длиннолицый мужчина. Одним движением он раздвинул ширму, присоединился к ним на крыльце и закрыл за собой обе двери.
   "Доктор. Шервуд, - сказал худощавый мужчина низким голосом. Он серьезно кивнул Вирджинии и сказал: Шервуд", а затем снова перевела черные глаза на Шервуда.
   О личности этого человека не могло быть и речи. У них был правильный адрес, в этом Шервуд был уверен, и его назвали по имени, поэтому он сказал: Рейберн, я...
   Но Рейберн взмахом руки оборвал его. "Прежде чем вы что-нибудь скажете, доктор, я хочу, чтобы вы знали, что я ничем не могу вам помочь".
   Шервуд сухо сказал: - Я еще ничего у вас не просил. Рейберн был невозмутим. "Доктор. Шлессенгер сказал, что вы позвоните.
   "Это весело. Я не сказал ему, что буду".
   - Он сказал, что вы утверждаете, что страдаете амнезией.
   - Это факт, доктор.
   - Он также сказал, что вы уверены - ах, факты - могут помочь вам восстановить память.
   Шервуд невозмутимо сказал: "Разве это не логичное предположение?"
   - Возможно, но вы знаете, что любая информация должна пройти через доктора Шлессенгера.
   "Нет, я не знаю. У меня амнезия, помнишь?
   - Это правда, доктор, - сказала Вирджиния.
   "Если это правда, все, что я могу сказать, это то, что мне жаль это слышать".
   Доктор Рейбёрн был худощавым мужчиной, теперь бесстрастным, стоящим под светом, с выдающимися длинным носом и скулами, и Шервуд подумал: из тебя выйдет хороший дежурный в морге.
   Шервуд сказал: "Дело не в том, что я заинтересован в вашей работе. Это мое собственное, что я пытаюсь вспомнить. Есть что-нибудь-"
   - Пожалуйста, - сказал Рейберн, снова поднимая руку. - Я не могу это обсуждать.
   "Почему?"
   - Во-первых, потому что я никогда не знал, чем вы занимаетесь, - никогда не хотел знать, - а во-вторых, доктор Шлезенгер дал мне указание ничего с вами не обсуждать.
   "Почему?"
   Рейберн вздохнул. - Я работаю только в институте, доктор. Я не могу говорить о мотивах режиссера. Как сотрудник я могу только следовать инструкциям".
   Вирджиния раздраженно спросила: - Разве в Институте нет никакой автономии? за что она получила только холодный взгляд.
   - Послушайте, доктор, - раздраженно сказал Шервуд, - я всего лишь пытаюсь собрать воедино то, что у меня здесь было, пытаюсь понять, повлияло ли то, что я делал, на мое состояние.
   Рейберн стоически ответил: "Боюсь, я ничего не могу сказать". Он повернулся, открыл сетчатую дверь. "Спокойной ночи."
   Вирджиния подошла к нему, положила руку ему на плечо. "Доктор, - сказала она, - на карту поставлена память человека. Ты не поможешь ему вернуть его?
   Рейберн сказал двери: "Я бы сказал, миссис Шервуд, что вы могли бы помочь ему больше, чем кто-либо другой".
   - Но ты не понимаешь. Я-"
   - Отпусти его, - резко сказал Шервуд, беря Вирджинию за руку. - Спасибо вам ни за что, доктор. Он проводил ее с крыльца.
   Когда они подошли к машине, Вирджиния спросила: "Зачем ты это сделал? Он был готов что-то сказать.
   - И ты был готов сказать ему, что у тебя амнезия.
   "Ну, а если бы я был? Возможно, он говорил.
   "Я так не думаю. Он звучит для меня как человек Шлессенгера, и он побежал бы прямо к нему с этим".
   "Так?"
   "Поэтому вместо этого я бегу к Шлессенгеру и смотрю, что происходит. Разве ты не видишь? У одного человека амнезия, а у двух - что?
   "Может быть, мы должны увидеть его следующим".
   "Нет, давай посмотрим, запустил ли он кого-нибудь из остальных".
   Они сидели на переднем сиденье машины с включенным светом в салоне, изучая список имен, составленный Шервудом, вспомнив их по коридору Института, адреса, скопированные из телефонной книги Мерритвилля, которую Вирджиния держала на коленях.
   "Доктор. Шлессенджер не терял времени, распространяя информацию, - сказала Вирджиния, разглаживая лист поверх книги. - Ты действительно думаешь, что есть смысл пытаться увидеть кого-нибудь из остальных?
   "Возможно, он не достиг их всех. Кроме того, меня интересует реакция. Вот, дайте мне список.
   Вирджиния убрала его подальше от него, улыбаясь. - Я отвечаю за маршрутизацию, доктор Шервуд, помните? она сказала. - В конце концов, у меня тоже есть в этом доля.
   - Ну, тогда давай, - хрипло сказал он, опуская руку в карман пальто и выуживая пачку сигарет. Она была права; ему придется привыкнуть к ней и к тому, что Шервудов теперь двое и что она тоже ищет пропавшие годы.
   "Рейберн был ближе всего", - сказала она. "Теперь есть Энтони Блэк. Он живет на Вистерия Драйв.
   "Хорошо, координатор, отвечающий за маршрутизацию, где это?"
   "Я ищу." Она открыла телефонную книгу на карте Мерритвилля и окрестностей. - Это к западу от города.
   "Это очень помогает".
   "Это последняя улица от Мейна, и она колеблется на карте. Это лучше?"
   - Намного лучше, - сказал Шервуд, заводя машину.
   В коттедже на Вистерия-драйв было темно, и они некоторое время спорили, прежде чем решили подняться по дорожке и позвонить в звонок. Когда они это сделали, ответа не последовало.
   "Что ж?" - сказал Шервуд, когда они снова оказались в машине. "Следующим будет Хэмптон Кокс, - сказала она. "Двадцать восемь по главной улице. Думаешь, ты сможешь найти это?"
   Хэмптон-Коксы жили в квартире над музыкальным магазином на Мейн-стрит и совсем не стеснялись разговаривать. На самом деле, не успел Шервуд нажать кнопку звонка в коридоре на первом этаже, как дверь наверху открылась, и на лестнице появился пухлый мужчина в футболке и крикнул: "Привет, Док, Джинни" и начал вниз по лестнице в чулках. - Китти и я ждали тебя. Недавно пытался дозвониться до тебя, но тебя не было дома. Подумал, что ты, должно быть, уже в пути. Он протянул руку, и Шервуд взял ее. На голову ниже Шервуда, Кокс бросил на него пронзительный взгляд ярко-голубых глаз с веселого лица, сказав: "Рад тебя видеть".
   Он провел их наверх и в гостиную. Шервуды столкнулись лицом к лицу с Китти, женой Кокса, столь же худой, сколь и толстой, с выражением добродушия и дружеским кивком, когда Кокс сказал: "Садитесь и располагайтесь поудобнее". ".
   - Вы ждали нас, вы сказали? - спросил Шервуд, когда они сели на диван, на который указал Кокс.
   - Как только я узнал, что ты вернулся, - сказал Кокс, все еще стоя. "Пиво?"
   - Нет, спасибо, - сказал Шервуд, не желая отвлекаться.
   Кокс опустился в кресло и сказал: "О чем все это, Уолт? Что ты делаешь в Мерритвилле?
   "Пытаюсь что-то найти".
   - Шлессенгер говорит, что ты пытаешься найти свою память.
   - Он сказал тебе?
   - Он говорит, что ты ни черта не помнишь. Это правда?"
   "Да."
   - Ты не помнишь нас - Китти и меня?
   "Нет."
   Китти ахнула. Кокс насвистывал низкую ноту и сказал: "Будь я проклят. Я подумал, что, может быть, Шлесс дает мне дело. Я никогда не знаю, как взять этого человека".
   Шервуд сказал: "Но он же говорил с тобой?"
   Кокс кивнул. - Он сказал, что я не должен тебе ничего говорить. Теперь это просто не имеет смысла, если вы спросите меня.
   "Почему?"
   "Вы должны иметь право на информацию. Ведь вы там давно работали. Так или иначе, что заставило тебя бросить?
   "Я не знаю."
   - Конечно, ты не узнаешь, потому что все забыл. Кокс продолжал с сожалением: "Хотелось бы, чтобы у меня хватило смелости выбраться. Великий Белый Отец Шлессенгер. Он причиняет мне боль. иногда. Прямо там, где я сажусь".
   "Хэмп!"
   "Нелл, это правда, Китти:"
   - Очевидно, он вам не нравится, мистер Кокс, - сказала Вирджиния. Кокс уставился на нее. "'Г-н. Кокс? Ты никогда не называла меня так, Джинни. Что случилось с вами?"
   Выхода не было. - Так случилось, - сказал Шервуд, - что она тоже потеряла память.
   - О, ну, - сказал Кокс, проводя рукой по редеющим волосам, - это уже слишком. Вы не можете ожидать, что мы поверим...
   Китти торжественно сказала: "Я думаю, что это правда. Ты меня не помнишь, Джинни?
   - Боюсь, что нет, - сказала Вирджиния.
   - У меня было такое чувство, что у тебя нет. В твоих глазах нет узнавания.
   - Будь я проклят, - сказал Кокс. Затем он сказал возмущенным голосом: "Это позор. Грязный позор. Знаешь, я думал, что вы оба ведете себя странно, но я думал, что это просто нервы.
   - Вы говорили, - продолжала Вирджиния, - что вам не нравился доктор Шлессенгер. Почему?"
   "Почему? О, это то, как он делает вещи. Например, сегодня ближе к вечеру он приходит в лабораторию и говорит: "Хэмптон, Уолтер вернулся, и у него амнезия". Затем он останавливается. Ты знаешь почему? Посмотреть, какое впечатление это произведет на меня, знаю ли я что-нибудь об этом, был ли Док первым у меня на приеме или нет. Но я стою только с открытым ртом. Итак, он продолжает: "Он говорит, что ничего не помнит за последние одиннадцать лет. Что вы думаете об этом?' Я давно научился ничего не говорить. Пусть возглавит. Последним, что он сказал, было: "Если ему случится зайти к вам, я был бы признателен, если бы вы ничего ему не сказали".
   Шервуд спросил: "Что вы на это сказали?"
   - Просто что-то хмыкнул, не помню что. Ни хрена не обещал.
   - Как вы думаете, почему он не хочет, чтобы вы разговаривали с Уолтером? - спросила Вирджиния.
   "Я не знаю. Я отказался от попыток вычислить Шлесса. В одну минуту он думает, что все воруют снаряжение и секреты, а в следующую раздает бонусы. Я думаю, что он счастливее всего, когда чем-то расстроен".
   "Доктор. Рейберн не хотел с нами разговаривать, - сказал Шервуд. "Почему ты должен?"
   Кокс посмотрел на него прямо. - Потому что ты мой друг, и будь проклят Шлессенгер. Вы с Джинни провели с нами много ночей, Уолтер.
   Шервуд тепло сказал: - Что ж, я рад, что мы нашли двух друзей в Мерритвилле.
   Кокс наклонился вперед. - Мы с тобой знали друг друга. Мы не злословили и не всегда вцеплялись друг другу в горло. Остальные там - куча палок. Старая Лошадиная Морда Рейберн не разговаривает ни с кем, кроме своей трихины. Иногда он меня раздражает. Китти не пойдет к нему. Блэк почти так же плох, просто человек из Института, а Шлессенгер служит ему позвоночником. Вильгельм и Хенеберри оба новички и моложе, но они бегут, когда Шлесс говорит, беги, и останавливаются, когда он говорит стой. Мы с тобой были единственными настоящими исследователями. Остальное - просто ширма для Национального научного фонда, так много накладных расходов".
   "Что касается моей работы. Вы знали что-нибудь об этом?
   - Не так уж много, Уолт. Мы очень хорошо знали друг друга, но редко обсуждали работу друг друга. Твоего не было в моей линии, и наоборот.
   "Какова ваша линия?"
   "Радиоактивные яды".
   "И мой?"
   "Мозговые штуки. Мозговые волны. Мозг это и мозг это. Вы всегда помещали кого-то в комнату ЭЭГ и проводили с ним тесты. Надоело все время подгонять Олли, так что ты все время искал добровольцев. Был у меня там один раз. Я думаю, ты что-то затеял. Старик Шлесс был в восторге от твоей работы.
   - Вы упомянули Олли. Кто он?"
   - Он был чем-то вроде мальчика для битья для исследователей, но больше всего его использовали вы. Я думаю, ты ему нравился. Шлесс избавился от него после того, как ты уволился. У них была ссора, я думаю. У Олли была только чушь. Я не знаю, сколько ему платил Шлессенджер.
   - Может быть, этот Олли что-то знал.
   "Я не знаю. Шлесс обвинил его в краже оборудования. Он был всего лишь ребенком".
   - Местный мальчик?
   Кокс поджал губы. - Я так не думаю. Он повернулся к Китти. - Он не был мальчиком из Мерритвилля, не так ли, Кит?
   - Думаю, Детройт.
   - Во всяком случае, я не видел его с тех пор, как вернулся Шлесс.
   Шервуд сказал: - Все равно я хотел бы узнать о нем побольше. Как вы думаете, вы могли бы получить его адрес для меня?
   "Должен." Кокс ухмыльнулся. "Я мог бы украдкой просмотреть файлы. На нем должно быть что-то. Его взгляд скользнул по Вирджинии и снова вернулся к Шервуду. "Я не могу свыкнуться с этим. Вы двое ведете себя как зомби, не так ли? знаете это? Расслабляться. Ты среди друзей. Раньше ты говорил, что можешь позволить себе расслабиться в Коксах. Только мне никогда не удавалось заводить тебя сюда достаточно часто, чтобы принести тебе много пользы.
   Шервуд сказал: "Если бы вы угадали, что, по вашему мнению, является причиной нашей амнезии?"
   Кокс вздохнул. - Полагаю, я бы поступил так же, Уолт, будь я на твоем месте. Не успокоился бы, пока не узнал, так что, может быть, говорить тебе расслабиться было бы неправильно. Что касается причин вашей амнезии... - Он покачал головой. - Я бы и не знал, что сказать.
   Вирджиния спросила: - Как вы думаете, это может быть связано с лабораторией?
   "Может быть."
   - Вы сказали, что Уолтер что-то задумал, что доктор Шлессенгер был в восторге от его работы.
   - Похоже, альтернативы нет, не так ли? Два человека просто так не становятся амнезиаками в одночасье". Кокс скривился. - Ты мог натолкнуться на что-то, что влияет на твою память, Уолт. Может быть, это не подействовало, как радиоактивный яд, пока ты не оказался далеко в Лос-Анджелесе.
   - Но Джинни не было в институте, - заметила Китти. - Как она могла его получить?
   "Вот так. Я не думал об этом".
   - Надеюсь, вы не будете упоминать о состоянии Вирджинии при Шлессенджере, - сказал Шервуд. - Я хочу сказать ему сам.
   - Собираешься свалить на него, да? Ну, не буду спойлерить".
   "А что я?" - сказала Вирджиния тихим голосом.
   "А ты?" - спросил Кокс.
   "Что я делал все это время? Что я делал в Мерритвилле?
   Шервуд заметил взгляд, мелькнувший между Коксом и его женой. Кити сказала: "Ты немного позанималась в институте. В основном для доктора Вильгельма. Вы сделали для него рутинные подсчеты.
   - Как насчет пива? - неожиданно спросил Кокс.
   - Кофе, - сказала Китти, бросив на него взгляд.
   - Кофе, - сказал Кокс, избитый. "Всегда портишь хорошее время. Китти и ее таблицы калорий. Она может получить, но не возьмет, а я не могу и хочу".
   Вирджиния сказала: "Может быть, я могу помочь тебе, Китти", и встала. Когда они остались одни, Шервуд быстро спросил: - Чего ты искал, Хэмптон?
   Кокс сказал с удивлением: "Смотрите?"
   "Взгляд, которым ты одарил свою жену, когда Вирджиния спросила, чем она занимается в Мерритвилле".
   - Я боялся, что ты это заметил.
   - Что это значит?
   - Ты был занятой человек, Уолт.
   "Так?"
   - Ты всегда был в Институте. Она не была этому рада. Раньше проводил много времени с Китти. Какое-то время он молчал, а потом выпалил: "Джинни любит детей".
   "Я понимаю." Он почувствовал, как разум Кокса в дюйме от него отдалился. "Я никогда не думал о детях. На прошлой неделе - одиннадцать лет назад - я был холост.
   "Ну, если ты когда-нибудь начнешь думать о них, не ходи мимо музыкального магазина. Слишком много помех снизу. У нас мог бы быть такой же дом, как у Рэйберна, но мы откладываем деньги. Рад и этому. Никогда не угадаешь, когда он тебе понадобится.
   - Есть основания так думать?
   - Что ж, дела в Институте шли не слишком хорошо. Вы знали об этом.
   - Что-то, связанное с тобой?
   - Кое-что, касающееся всех нас, Уолт. Кокс почувствовал себя немного неловко в кресле и поерзал. "Во-первых, вы должны понимать, что у Шлессенгера никогда в жизни не было оригинальной идеи. Мы все это знаем, конечно. Он основал Институт, потому что сам не мог проводить никаких исследований - о, он квалифицирован, имеет все степени и все такое, хотя мы часто удивляемся, как он их получил".
   Когда Кокс на мгновение замолчал, Шервуд сказал: "Просто большой притворщик, а?"
   - Нет, Уолт, я бы так далеко не сказал. У него есть дух, у него есть предыстория, и он впечатляет. Иногда это все, что вам нужно в этом бизнесе. Он хороший фронтмен, и вы должны отдать ему должное за это. Может быть, это все, чем должен быть режиссер. Может быть, мы все ожидаем слишком многого. Но так или иначе, он нашел себя в качестве Вождя и упивается этим, хотя мы все более или менее страдаем из-за того, что он так усердно играет. Знаешь, на деньги Джорджии Шлессенгер он получил Институт. Вы это знали?
   "Нет."
   "Ну, это правда. Она предоставила большую часть денег, а Шлессенгер получил остальную часть от Национального научного фонда. Он был счастлив, и она тоже, когда они получили добро. Он нанял пару друзей - Рэйберна и Вильгельма - и занялся бизнесом. Затем он нанял Хенеберри и Блэка, двух других бывших знакомых, на которых хотел произвести впечатление. В результате он попал в беду".
   "Беда?"
   Кокс кивнул. "Никто ничего не производил. Все они делали то, что им чертовски нравилось, и не более того. Нет плана, нет цели. Большая часть их работы была просто повторением того, что уже было сделано в их областях. Шлессенгер думал, что так они смогут пройти, и защищал их, но не вышло. Национальный научный фонд встал на его спину. Эти мальчики хотели увидеть какие-то результаты. Им было все равно, что это было, лишь бы это было чем-то новым и могло удовлетворить ассигнования. Они указали, что не вкладывают деньги, чтобы доказать то, что было в учебниках. Кончилось тем, что меня наняли из лаборатории Университета Иллинойса, где я занимался передовыми исследованиями радиоактивности, а потом кто-то рассказал ему о вас, и следующее, что вы узнали, что вы направляетесь из Райерсона в Мерритвилль, штат Мичиган.
   - Я сделал пару вещей, связанных с лечением радиационного облучения, и я думаю, что вы тоже сделали кое-что в своей области, но недостаточно, чтобы Фонд остался доволен. Около года назад у нас было собрание персонала, и нам всем дали указание приступить к работе над новыми идеями, что-то, что заставило бы Фонд думать, что он оправдывает свои деньги. Но, насколько мне известно, Рэйберн и Вильгельм все еще возятся со своей старой работой, Хенеберри и Блэк начали работать сразу в полудюжине направлений и не получили ровно ни одного места, и у меня есть еще месяцы, прежде чем я узнаю, есть что-нибудь".
   Кокс некоторое время молчал. Затем он сказал: "Вы были ближе всех к завершению проекта и бросили его, не успев его завершить. Вы всегда были очень обидчивы в своей работе. Шлессенгер, вероятно, слишком сильно на вас давил.
   Изображение Шлезенгера вырисовывалось в фокусе. Шервуд сказал: "Значит, теперь Шлессенгер не уверен, что у него что-нибудь будет, когда Фонд попросит об этом, не так ли?"
   "По слухам, он обещал произвести несколько недель назад, и это был откровенный блеф. Теперь я понимаю, что он попросил у Фонда больше времени. Он подталкивает нас всех, надеясь на что-то, на что угодно, так что я полагаю, что это правда".
   "А если вы не справитесь с чем-то, вы можете остаться без работы?"
   Кокс пожал плечами. "Если Шлессу нечего показать, Фонд урежет ассигнования. Шлессенджеру это не повредит, но остальных посадит на пособие".
   - Вы не думаете, что он продолжил бы работу без ассигнований?
   Криво улыбаясь, Кокс сказал: "Мне чертовски не хотелось бы на это рассчитывать".
   "Как насчет этой поездки в Калифорнию? Как это произошло?
   "Это был съезд. Санта-Барбара в этом году. В прошлом году это был Кливленд. Все нейрофизиологи. Вы с Джинни ездили каждый год. На самом деле, Джинни прожила для этого целый год. Это был единственный раз в году, когда она могла завладеть тобой полностью, за исключением того, что Шлессенгер настоял на том, чтобы пойти с ней в этом году. Конечно, он всегда ходил на съезды - его жена ненавидела их, по ее словам, - но он всегда шел с какой-нибудь важной шишкой, а не с одним из мальчиков. Я не думаю, что ваша жена заботилась об этой договоренности.
   - Может быть, поэтому я уволился.
   "Зачем вам ждать, пока вы не приедете в Лос-Анджелес, чтобы сделать это?"
   "Интересно, узнаю ли я когда-нибудь".
   "Мы все были чертовски удивлены в Институте, когда Шлесс вернулся без тебя. Никто не ожидал, что ты так уволишься.
   * * * *
   Когда они остановились перед домом на Уолнат-стрит, и Шервуд выключил свет и двигатель, они оба сели в тихую машину, Шервуд хмуро смотрел на одинокий уличный фонарь в полуквартале от него, Вирджиния угрюмо смотрела сквозь лобовое стекло, ничего не видя. , оба вновь переживая последние четыре часа с Коксами.
   Он взглянул на часы. Ему было не очень хорошо видно, поэтому он закурил сигарету и осветил циферблат зажигалкой. Двенадцать десять. Слишком поздно, чтобы увидеть кого-то еще.
   "Который сейчас час?" - спросила Вирджиния.
   "Десять минут двенадцатого".
   "Поздно."
   "Жаль, что это было раньше".
   "Почему?"
   - Я хотел бы увидеть Шлессенгера прямо сейчас.
   - Он, наверное, спит.
   - Не так обстоят дела в Институте.
   "Какая?"
   Он рассказал ей, что Кокс сказал о Шлезенджере, и увидел, как ее сосредоточенное лицо повернулось к нему, пока он говорил, а далекий уличный фонарь сиял звездой в ее глазах.
   Когда он закончил, она сказала: "Я не передумала".
   "О чем?"
   "Шлессенгер".
   - Твоя интуиция все еще работает?
   "Да. Я не думаю, что ему стоит доверять. Особенно после той истории с Национальным научным фондом. Почему он не нанял хороших людей с самого начала?
   "Возможно, он пытался произвести на кого-то впечатление. Может быть, ему было все равно, лишь бы он имел звание директора".
   Они продолжали сидеть в машине, погруженные в свои мысли, пока Вирджиния не сказала: "Уолтер" и сделала паузу, словно пробуя слова на вкус, прежде чем произнести их: "Ты собираешься завтра увидеть Шлессенгера?"
   "Конечно. И ты поедешь".
   Она опустила глаза, позволила им скользнуть по приборной панели. - Что, если ваш разговор со Шлезенгером не принесет пользы?
   "Что ты имеешь в виду?"
   - Что, если окажется, что он действительно не знает ничего, что могло бы тебе помочь?
   - Я не понимаю, к чему ты клонишь.
   - Я имею в виду... допустим, ничего не получится. Для нас."
   - Это должно сработать, Вирджиния. Должен быть ответ".
   Она протянула руку и провела пальцем по хромированной поверхности часов. - А если нет?
   Он твердо сказал: "Будет".
   - Легко сказать.
   "Вы не должны думать о неудаче".
   Она повернулась к нему. "Я хочу быть к этому готовым".
   "Я даже не хочу думать о неудаче. Я не хочу прожить остаток жизни "зомби", как сказал Кокс.
   "Я не чувствую себя зомби".
   - Мы неполные люди, ты и я. Полулюди.
   - Может, и так, - упрямо сказала она, - но мне не хочется.
   Он посмотрел на нее прямо. - Ты хочешь сказать, что доволен тем, как обстоят дела?
   - Я только что подумал о том, что меня заставят жить дальше, так и не узнав о скрытых годах, вот и все.
   - Ты хочешь сказать, что хочешь именно этого?
   Она повернулась, чтобы встретить его немигающий взгляд. "Я имею в виду, интересно, так ли они важны, как мы думаем".
   "Важный? Ведь в них разница между нейрофизиологом и выпускником средней школы, вот и все. А для тебя... - Он сделал паузу, когда понял, что это не так уж много для нее значит.
   "Я знаю, что возвращение твоей личности очень много значит для тебя, Уолтер, но я хочу знать, смог бы ты продолжать в том же духе, если бы пришлось, никогда не зная о тех потерянных годах".
   Он видел, что значил для нее ответ, и знал, что ему следует сказать, но в некотором смысле этот вопрос разозлил его, поэтому он честно сказал: "Я не знаю", и когда он увидел, что она отвела взгляд после того, как он сказал это, ему хотелось отрезать себе язык.
   - Мне очень жаль, - сказал он. "Я имел в виду-"
   Но от этого стало только хуже.
   ТРИНАДЦАТЬ
   Когда Вирджиния разбудила его, чтобы сказать, что пора завтракать, зачем ему яйца, Шервуд подумал, наверное, так оно и было раньше, жить в этом доме, вставать на завтрак, ходить в Институт, возвращаться домой каждый день. ночь. За исключением того, что Кокс сказал, что у меня мало времени для дома. Не могу себе представить, чтобы я так игнорировал Вирджинию.
   Он сел в постели, посмотрел на зеленый задний двор с беседкой, прислушиваясь к птичьему пению на ближайших деревьях. Было тихо, спокойно и уже тепло для такого раннего июльского дня, и на мгновение ему не хотелось расставаться с ним, и он подумал: может быть, Вирджиния права, может быть, нам лучше уйти в одиночестве. Но он не позволил себе заблудиться в этом лабиринте мыслей и спустил ноги на пол как раз в тот момент, когда Вирджиния позвала его снизу и спросила, идет ли он.
   Как бы то ни было, он вошел на кухню как раз в тот момент, когда она перекладывала его яйцо со сковороды на тарелку. Он улыбнулся ей, отодвинул для нее ее стул и, подойдя к своему, сказал: "Я не ожидал ничего подобного".
   Она налила кофе и сказала: "Может быть, я создаю плохой прецедент".
   - Хороший прецедент, ты имеешь в виду.
   - Может быть, мне стоит позволить тебе приготовить себе завтрак.
   - Ты же не хотел бы увидеть, как я увяжу и умру, не так ли? Он выпил свой апельсиновый сок. - Все это было здесь?
   "Я был в магазине. Как вы думаете, сколько сейчас времени? Люди в Мерритвилле встают рано".
   Он взглянул на кухонные часы. Девять двадцать. - По стандартам Учреждения, я полагаю, день идет полным ходом.
   Он только начал есть яйцо, когда зазвонил телефон. Некоторое время они сидели в испуганном молчании, глядя друг на друга. Затем Шервуд сказал: "Итак, у нас есть телефон".
   - Он в нише под лестницей. Я заметил это вчера". Она поднялась.
   - Я достану, - сказал он.
   Это был Хэмптон Кокс.
   "Я звоню из центра города. Я забежал за чем-то и подумал, что позвоню тебе.
   - Вы что-то узнали?
   "В каком-то смысле. Вы знаете эту женщину - мисс Лоусон? Она секретарша и секретарша Шлессенгера.
   - Да, я встретил ее вчера.
   "Она всегда была дружелюбна со мной. Сегодня утром я спросил у нее адрес Лансинга.
   - Лансинг? - сказал он и тут же вспомнил это имя как имя своего лаборанта.
   "Оливер Лансинг. Ты знаешь... Олли.
   "Ой. Ты понял?"
   "Нет."
   "Нет? Почему?"
   "Она была так же удивлена, как и я. Все упоминания о нем были удалены из файлов. Как будто он никогда не работал в институте".
   "Будь я проклят."
   "Она была за то, чтобы расспросить об этом Шлессенджера, но я сказал ей, что лучше не надо. Что-то не так.
   "Шлессенгер избавился от него".
   - Что еще тут думать, Уолт? По какой-то причине он не хочет, чтобы кто-нибудь связывался с Олли.
   - Тогда он должен что-то знать.
   "Парень не может просто так исчезнуть, не оставив следов. Я знаю, где он жил здесь, в городе, и я позвоню Китти. Она может взять телефон, позвонить на почту, посмотреть, не оставил ли он адрес для пересылки, пошарить среди знакомых. Что-то должно получиться".
   "Вы упомянули Детройт. Как вы думаете, он мог пойти туда?
   "Вы можете попробовать позвонить в Детройт. Слушай: я должен вернуться. Я дам вам знать, если что-то еще произойдет".
   Вирджиния сказала: "Ваши яйца остыли", когда он вернулся на кухню. "О чем все это было?"
   Он рассказал об Олли и о том, что Кокс обнаружил в Институте. "Это первая настоящая зацепка, которая у нас есть".
   "В Детройте должно быть много Лансингов. Вы не могли назвать их всех. Кроме того, если бы этот Олли жил здесь, у него не было бы ни одного телефона в Детройте.
   Шервуд согласился. - Но Олли - молодой человек. Он может быть младшим. Если он есть, то я доберусь до него. Шанс стоит того".
   Он закончил свой завтрак, держал руку на телефоне, чтобы позвонить в Детройт, когда зазвонил телефон. Это был Буи.
   - Это между уроками, Уолтер. Я должен был знать о тебе. Что ты узнал?
   "Немного. Шлессенгер в институте не помог".
   - Все еще ничего не помнишь, а?
   "Все еще пусто".
   - Вы видели или слышали что-нибудь о Вирджинии?
   "Она здесь. Она была здесь, когда я пришел сюда.
   - Ну, а что она говорит?
   - Ненавижу говорить вам это, доктор, но она тоже потеряла память.
   "Какая?"
   - Я знаю, это должно звучать для тебя фантастически.
   "Это мягко сказано. Что происходит в мире?"
   - Она думала, что я смогу ей помочь, если ты можешь себе это представить.
   - Уолтер, это... такие вещи просто не случаются.
   "Я знаю это."
   "Это не просто амнезия".
   "Я тоже так думаю."
   - Это как-то связано с твоей работой. Что-то где-то пошло не так. Вы вообще это расследовали?
   "Шлессенгер довольно скрытно говорит о том, чем я занимаюсь".
   - Я бы открыл ему рот на твоем месте. Используйте лом, если вам нужно. Он сидит на чем-то".
   "Это то, что мы думаем. Мы пойдем туда сегодня утром и снова сразимся с ним".
   - Послушай, Уолтер, я думаю, мне лучше подняться.
   - Можете приходить, если хотите.
   "Тебе нужна помощь."
   "Он может понадобиться мне до того, как все закончится. Я не знаю, что вы могли бы сделать, но я был бы признателен за любые предложения.
   "Это преступление, вот что это такое, то, что это происходит с двумя такими милыми молодыми людьми, как ты. Вам нужно добраться до сути. Кто-то виноват, и вам нужно знать, кто именно.
   "Мы делаем все возможное, чтобы выяснить это".
   - Я буду. Я назначу Скотта главным. В любом случае нужен опыт. Я буду там, как только смогу".
   Затем Шервуд позвонил в Детройт, штат Мичиган, некоему Оливеру Лансингу. Оператор сказала, что Оливер Лансинг-старший числится на Крэддок-роуд, она позвонит по этому номеру.
   Миссис Лансинг ответила. Нет, Оливера Лэнсинга там не было, он был на работе. Нет, Оливера Лэнсинга-младшего не было, кто звонил, пожалуйста? Когда он сказал ей, кто он такой и откуда звонит, она ответила, что не знает, где он, и прервала связь.
   Он попытался перезвонить, но телефон продолжал звонить.
   Миссис Лансинг явно не хотела обсуждать местонахождение своего сына.
   Почему?
   "Что ж, это сюрприз", - сказал Шлессенгер, когда их проводили к нему. - Вчера Шервуд сказал мне, что вы его бросили, миссис Шервуд. Я знал, что ты не сделаешь ничего подобного".
   - Я сказал, что не видел ее, - поправил Шервуд. - Я не говорил, что она бросила меня.
   - Неважно, - сказал Шлессенгер, вставая и пододвигая к столу еще одно кожаное кресло. Он увидел, что они сидят, прежде чем снова подошел к своему стулу и сказал: Шервуд здесь, и это главное. Когда ты вернулся?
   - Я вчера поздно приехала, - сказала Вирджиния. - Я был дома, когда Уолтер вернулся после встречи с вами.
   "Это нормально. Отлично. Теперь я уверен, что мы чего-нибудь добьемся". Он потер руки. "Я уверен, что с тобой Уолтер выйдет из этого состояния. Не то чтобы я пытаюсь что-то минимизировать, понимаете. Это серьезный случай. Действительно тяжелый случай. Я не мог думать ни о чем другом со вчерашнего дня. Я полагаю, он рассказал вам все?
   "Да у него есть."
   - Он сказал тебе, что я предложил?
   "Да."
   "Хороший. Что ты решил?
   Шервуд сказал: "Наши планы зависят от вас".
   - Как это?
   "Вчера вечером мы пошли к некоторым исследователям. Сначала мы заглянули к Рэйберну.
   "Ой?" Веки Шлессенгера слегка дрогнули. - А теперь зачем ты это сделал?
   - Может быть, вам лучше рассказать нам, почему вы велели ему ничего нам не рассказывать?
   "Это ее политика, что информация должна исходить от меня. Я просто хотел напомнить ему об этом. Я не хочу, чтобы моим исследователям мешали. Я мог бы сказать, что увел многих людей от твоего хвоста, Уолтер, если бы ты только знал это. Я уверен, что ваша жена подтвердит это.
   - Я бы вряд ли назвал то, что вы сделали прошлой ночью, дружеским поступком, - резко сказал Шервуд.
   - Вчера ты был сильно сбит с толку, Уолтер. Я не знал, что ты собираешься делать, когда уйдешь отсюда. Я не понимаю, как вы можете обвинять меня в том, что я не хочу беспокоить кого-либо из моих ключевых людей.
   - Ты боялся, что я что-нибудь узнаю?
   - Ты намекаешь, что есть что открывать, а этого нет. Это был всего лишь шаг, чтобы обеспечить их подготовку. Думаю, они имеют право знать, что происходит. Я не люблю неприятностей, Уолтер. Он повернулся к Вирджинии. - Вы, конечно, понимаете смысл этого, миссис Шервуд.
   Лицо Вирджинии ничего не значило.
   "Мы также ходили к доктору Блэку, - сказал Шервуд. "Это так? Что он хотел сказать?
   "Его не было дома. Но доктор Кокс был".
   - Хороший человек, Хэмптон. Немного нервный, но хороший клиницист, хороший лаборант.
   - Мы довольно хорошо ладили.
   - Вы двое всегда так делали, Уолтер. Хэмптон - дружелюбный парень. Но почему вы удосужились увидеть этих людей? Я могу рассказать вам все, что вы хотите знать. Разве вы не говорили об этом Уолтеру, миссис Шервуд?
   Вирджиния холодно встретила его взгляд. - Я этого не говорила, - сказала она, - но я уверена, что ты можешь. Она улыбнулась, и Шлессенгер на мгновение казался немного озадаченным ответом.
   - Что ж, - хрипло сказал он, - я рад этому. А теперь скажи мне, ты подумал о том, что нужно сделать?
   "Да, доктор. Но мы подумали, что оставим это на ваше усмотрение. Что ты предлагаешь?" И Шервуд подумал: вот девушка, верни ему.
   - Ну, лечение, конечно, как я и предлагал. Лучшее лечение". Он пододвинул стул и наклонился к ним, сложив руки на столешнице. "Так получилось, что у меня есть несколько друзей-специалистов..."
   "Если будет лечение, - многозначительно сказал Шервуд, - оно должно быть для нас обоих".
   "Вы оба?" Он усмехнулся. - Я полагаю, ты хочешь, чтобы она была рядом, чтобы держать тебя за руку. Это оно?"
   "Это не то, что я имею в виду."
   - Я просто пошутил, Уолтер. Шлессенгер вежливо кашлянул. "На самом деле, я думаю, что это было бы лучше всего. Она может заполнить пробелы для психиатра, если будет наркосинтез".
   - Я все же не это имел в виду, - ровным голосом сказал Шервуд.
   - Ну, что ты имеешь в виду? - резко сказал Шлессенгер. Когда Шервуд промолчал, он продолжил: - Не сиди с этой глупой улыбкой на лице. Вы думаете, что знаете что-то. Что это?"
   - Вирджиния помнит не больше, чем я.
   Лицо Шлессенгера стало суровым, а глаза, так быстро подозрительно сузившиеся, перескакивали с одного на другое. Очень некрасиво, сказал он, "Что вы двое пытаетесь здесь провернуть?"
   - Мы ничего не пытаемся провернуть, - спокойно сказал Шервуд. "Это оказывается правдой".
   - Не смеши меня. Он резко встал, мрачно обошел стол, как бы направляясь к бару, потом молча повернулся на толстом ковре и оперся о стол. - Это правда, миссис Шервуд?
   "Да, это правда."
   Руки поднялись, и он отвернулся от них, прислонившись попой к столу и глядя через комнату.
   Вскоре он сказал: "Мне это не нравится".
   - Тебе это не нравится? - резко сказал Шервуд. - Как, по-твоему, мы к этому относимся?
   "Откуда мне, черт возьми, знать, - сказал Шлессенгер, обернувшись. "У меня никогда не было амнезии".
   - Разве нет? - сказал Шервуд, вставая. "Кажется, у тебя это было вчера, когда ты ничего не мог вспомнить о моей работе".
   - Перестань говорить так, как будто я виноват в твоем состоянии, Уолтер. Что касается вашей работы, вы вчера признались мне, что чувствуете себя здесь чужим. Почему же я должен что-то рассказывать незнакомому человеку? Кроме того, я сказал тебе кое-что, но у тебя не хватило памяти, чтобы их усвоить.
   "Просто так много тарабарщины".
   - Это была не тарабарщина. Он отвернулся и пошел к бару, руки в карманах пальто, тело напряглось от сдерживаемого гнева. Когда он обернулся, то тихо сказал: "Одного человека с амнезией я могу понять, хотя нет никакого добросовестного способа доказать, говорит ли он правду, но два человека..."
   - Ты думаешь, мы притворяемся!
   - Я этого не говорил, - яростно сказал Шлессенгер. "Ты сделал."
   - Вы так думали, доктор, - многозначительно сказала Вирджиния.
   "Я просто констатирую факт, хорошо известный в психиатрии. Амнезия так же недоказуема, как боль в спине, вот и все. Чтобы продолжить, я могу поверить, что у одного человека может быть амнезия, и я могу поверить, что один человек может притворяться, что у него амнезия. Но когда кто-то пытается сказать мне, что у мужчины и жены может быть амнезия вместе, что ж, - он сухо рассмеялся, - этого просто не может быть, вот и все.
   - Это факт, доктор, - упрямо сказала Вирджиния. "У нас обоих не только амнезия, но мы заразились ею в одно и то же время в одном и том же месте".
   Шлессенгер закурил, выпустил дым, чтобы потушить пламя, и стал изучать зажигалку. Он сказал натянуто: "Уолтер, если бы не тот факт, что я для тебя чужой - по крайней мере, ты так говоришь, - я бы вышвырнул тебя отсюда".
   Схватившись за подлокотники своего кресла, Шервуд воинственно сказал: - Я хотел бы посмотреть, как вы это сделаете, доктор.
   Шлессенгер проигнорировал его, продолжая. - А так случилось, что я сделал для тебя то, что навсегда сделало тебя моим должником, знаешь ты об этом или нет. Я дал вам шанс работать над исследованиями, которые вас интересуют, и я не вмешивался. Наоборот, я подбадривал вас, помогал вам, хвастался вами, рассказывал о вас некоторым своим друзьям в правительстве и других исследовательских центрах".
   - Что все это значит?
   - Это значит, Уолтер: ты не имеешь права приходить сюда с такими необдуманными обвинениями. Тем более, что я предложил вам помочь всем, чем смогу.
   "Когда начинается эта так называемая помощь?"
   - Ты будешь молчать достаточно долго, чтобы я тебе рассказал? Он положил зажигалку. Его глаза были ярче, чем раньше. - Вчера я был с вами не совсем откровенен, Уолтер. Причина в том, что поскольку пострадали только вы, то никакой связи быть не могло, и не было смысла раскрывать дела Института из-за такой маловероятной связи. Но ввиду вашего состояния... э-э... условий...
   Он откинулся на спинку стула, хмуро глядя в потолок. "Я думаю, что вы достаточно узнали о себе, чтобы понять, что вы были блестящим человеком. Ты был тем, что я хотел от исследователя. Черт возьми, ты был даже больше, чем это. Вы смогли поработать не только над проектами, которые мы обсуждали и на которые вас поручили, но и над некоторыми своими вещами. Наша главная трудность, ваша и моя, заключалась в том, чтобы договориться о том, что является делом Института, а что - вашими личными занятиями. Вы так часто выходили за рамки экспериментов, установленных Институтом, что, полагаю, я уделял вам больше внимания, чем остальным.
   Шлессенгер двинулся вперед, ловко ссыпал пепел в лоток на столе, смахнув кончиком пальца одинокую пылинку со стола. "В результате я знаю, что вы работали над чем-то, о чем вы не хотели, чтобы кто-либо из нас знал. Когда я спросил вас об этом, вы отрицали это, но я не был обманут. Ни на минуту. Вы знали, как я к этому отношусь, поэтому постарались все скрыть. Но однажды я вошел, когда ты был занят чем-то, чего не хотел мне показывать. Я сказал вам тогда, что либо дайте мне знать, что это такое, либо оставьте его для работы в институте. Я сказал вам, если вы так сильно относитесь к этому, чтобы взять это домой и работать над этим там, что бы это ни было. Вы сказали, что не можете этого сделать, если бы я так к этому относился, вы бы отказались от этого.
   Он смотрел прямо на Шервуда. - Я не думаю, что ты вообще отказался от него, Уолтер. Причина, по которой вы проводили здесь так много времени, заключалась в том, что вы могли работать над ним, когда никого не было, а это часто происходило поздно ночью. Я думаю, причина, по которой вы уволились, заключалась в том, что вы закончили его, чем бы он ни был, или почти закончили его, и не хотели связываться с Институтом, когда он станет известен.
   Шлессенгер раздавил сигарету и вздохнул. - Мы никогда не узнаем, что это было, Уолтер, потому что это имело неприятные последствия, и то, как вы с миссис Шервуд ведете себя, тому доказательство. Жаль, что некому тебе помочь, потому что ты никогда никому не доверял.
   - Но это все только догадки, не так ли, доктор? - с надеждой сказала Вирджиния.
   "Когда вы выходите из кино, вы видите мокрую траву и улицы, - сказал Шлессенгер, - так что вы знаете, что шел дождь. Простой вывод".
   - Почему ты не сказал мне об этом вчера? - спросил Шервуд.
   Шлессенгер терпеливо сказал: "Вчера не было никаких оснований думать, что ваша амнезия была вызвана чем-то большим, чем переутомление или беспокойство. Сегодня, когда миссис Шервуд страдает от того же самого, я не могу думать ни о чем другом. Это единственное объяснение".
   Вирджиния сказала: "Конечно, Уолтер обсуждал это с кем-то".
   "Возможно, он обсуждал это с вами, - сказал Шлессенгер. - Возможно, он оставил записки.
   "Не Уолтер. Он не использовал никаких заметок. Он обладал необычайной способностью вспоминать. И в лаборатории ничего нет, если ты собираешься предложить это дальше. он прошел тщательную очистку".
   - Вы имеете в виду поиск, - язвительно сказал Шервуд. - Ты бы отдал свою правую руку, чтобы узнать, что это было.
   Шлессенгер тонко улыбнулся. "Институт всегда может использовать новую разработку в качестве доказательства ее эффективности".
   - А как насчет этого человека по имени Олли? - спросила Вирджиния. - Он помогал Уолтеру.
   Шлезенгер фыркнул. "Оливер Лэнсинг был парнем, только что окончившим колледж, который не мог решить, что ему больше нравится: девушки или наука. Он залез сюда всем в голову. К сожалению, у него зудели пальцы. Он не зарабатывал достаточно денег, поэтому взял лабораторное оборудование и продал его скупщику в Детройте".
   - Значит, ты его уволил.
   Шлессенгер кивнул. - Я уволил его.
   "Скажите, доктор, это обычная практика, когда вы увольняете кого-то, чтобы полностью удалить его записи из ваших файлов?"
   "В таких случаях да. Нехорошо иметь пятно на Институте. Ассигнования были изъяты на меньшее. Но откуда ты знаешь об этом?
   - Я шпионил.
   "Я должен усилить здесь охрану", - сказал Шлессенгер, улыбаясь. - Если бы ты пришел ко мне, я бы сказал тебе это. Почему вы настаиваете на получении информации от других? В следующий момент он был на ногах и подходил к столу. "Послушайте, вы оба. Я хочу, чтобы вы могли свободно приходить сюда в любое время. Я отвечу на все ваши вопросы, насколько смогу, и постараюсь не сбить вас с толку, если они станут техническими. Я не хочу, чтобы вы чувствовали, что я против вас".
   Он надел повязку на плечо Шервуда. - Я хочу, чтобы вы оба лечились. Если выяснится, что врачи ничем не могут вам помочь, я хочу, чтобы вы подумали о том, чтобы вернуться в школу. Еще не поздно. Я лично оплачу и лечение, и школу. Вы понимаете, что через несколько лет вы могли бы вернуться туда, где были, с теми же знаниями, которые у вас были раньше?"
   * * * *
   Они оставили Шлезенджера и мрачно прошли через шипящую дверь к подъездной дорожке, хрустя рыхлым гравием, Шервуд с кулаками в карманах, а она с его рукой.
   В машине он сидел с ключом в руке, смотрел на приземистое здание Института и говорил: "Всегда есть ответ, не так ли?"
   Вирджиния устало вздохнула. "Я чувствую, что у него за плечами целая жизнь практики".
   "Значение?"
   "Это означает, что моя интуиция подсказывает мне, что в Шлессенгере есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Это плюс небольшой вывод, который он упомянул.
   Он повернулся к ней. - Я знаю, что он лжет, но не могу сказать, почему. Если у вас есть что-то логичное, давайте послушаем".
   "Хорошо. Предположим, вы директор такого института.
   "Хорошо, я полагаю".
   "Вы получаете деньги от Национального научного фонда и нанимаете такого же человека, как вы".
   "Продолжать."
   "Вдруг однажды этот исследователь пробивает дыру в своей памяти".
   - Одиннадцатилетняя дыра?
   "Одиннадцатилетняя дыра".
   - Я мог подумать, что это амнезия.
   Она кивнула. "Это может быть даже разумно, учитывая, как усердно работал этот исследователь".
   "Хорошо."
   "Теперь так случилось, что и у жены исследователя в памяти пробита одиннадцатилетняя дыра, и мужчина вместе с женой идут к директору и рассказывают ему. Вы директор. Что вы делаете?"
   - Интересно. Шервуд нахмурился. "Я начинаю искать все, что он знает о мозговых волнах и о том секретном проекте, над которым он работал. Я вижу возможную связь".
   "Вы говорите: "Послушайте, мистер исследователь и жена, я сожалею обо всем этом, правда. Я хочу отправить тебя к одному моему другу-психиатру. Может быть, он сможет тебе помочь. А если не сможет, я заплачу - заметьте, заплачу - за ваше перевоспитание?
   - Нет, - сказал Шервуд. "Конечно, нет".
   "Что вы делаете?"
   "Я рассматриваю это как новое открытие, я тщательно расспрашиваю их, я разговариваю со всеми, кого они знали, я обыскиваю лабораторию, я обыскиваю дом, я просматриваю каждый дюйм земли, пытаясь выяснить, что именно обнаружил этот исследователь. "
   - И вы не отправляете их в мир с похлопыванием по спине?
   "Нет. Я говорю им, чтобы поддерживать связь. Я им говорю, что при первом же проблеске воспоминаний звонят мне днем и ночью".
   Шервуд кивнул. "Я понимаю что ты имеешь ввиду.'
   - И более того, - продолжала Вирджиния, - никто не обыскивал дом, никто не разговаривал с нашими друзьями.
   "Короче говоря, - заключил Шервуд, - Шлессенджера это не интересует. Почему?"
   - Хороший вопрос, доктор. Она вжалась в сиденье. - А теперь, пожалуйста, отвезите меня домой. У меня много работы по уборке".
   "Уборка!"
   "Да, уборка. Если вы когда-нибудь захотите что-то придумать, просто начните уборку. Это работает каждый раз. Надо бы как-нибудь попробовать".
   ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
   Шервуд нашел Джорджию Шлессенгер в цветочном саду позади солидной резиденции Шлессенджеров, длинной сложной постройки, в которой широко использовались углы, скатная крыша, стеклянные панели от пола до крыши, ящики для растений и гараж на две машины. Кадиллак с откидным верхом стоял на подъездной дорожке. Другая машина, несомненно, находилась в институте.
   Он попытался позвонить в колокольчик, и хотя он услышал звон, никто не подошел к двери, поэтому он пошел вокруг дома, идя по усаженной цветами каменной дорожке к задней части дома. Сначала он ее не заметил, потому что она присела в дальнем конце двора и возделывала землю мастерком, маленькая фигурка в черных брюках и блузке, мексиканская шляпа скрывала ее лицо.
   Он направился к ней через аккуратно подстриженную лужайку и увидел, как она повернулась, прекратила свои занятия и наблюдала за ним, пока он не оказался на расстоянии, достаточном для разговора. Только тогда она бросила свою работу и встала, ее лицо было удивительно белым для женщины, работавшей во дворе, удивленным лицом, усыпанным веснушками, и двумя большими глазами странного карего цвета. Он видел теперь ее волосы, видел, что под шляпой они были красноватого оттенка, видел ее веснушчатые руки, ее руки в рабочих перчатках. Она выглядела расстроенной.
   "Доктор. Шервуд, - просто сказала она.
   "Я звонил, - сказал он, - но никто не пришел. Я увидел машину и понял...
   - О, я никогда не отвечаю на звонок. Она заправила прядь волос под макушку шляпы рукой без перчатки.
   - Я хотел бы поговорить с вами, миссис Шлессенджер.
   "Действительно?" Она не пыталась покинуть сад. "Почему?"
   - Это о вчерашнем дне.
   Она посмотрела на перчатку, которую снимала с другой руки. "Я хотел бы забыть о вчерашнем дне".
   - Ты хотел мне что-то сказать.
   - Я? Глаза поднялись, бросая вызов. - Что натолкнуло тебя на эту идею?
   - Ты казался расстроенным в машине, а когда я попытался выяснить, в чем дело, ты убежал.
   - Я полагаю, это действительно показалось странным. Она немного повернулась, чтобы уронить белые перчатки рядом с совком на краю лужайки. - Но вы должны забыть об этом, доктор. На самом деле в этом не было ничего".
   - Почему ты убежал?
   Она взглянула на небо, где солнце приближалось к средней точке неба. - Здесь слишком жарко, чтобы говорить. Пойдем внутрь?
   Она повела их через лужайку к задней части дома. "Могу я заказать для вас напиток?" - спросила она, когда они были на кухне. И когда он сказал, что может, она принялась за дело, остановилась у шкафа и достала бутылку. - Бурбон, хорошо? В баре в гостиной есть скотч, если хочешь.
   "Нет. Бурбон подойдет.
   - Как твоя жена?
   "Она в порядке."
   - Мне всегда нравилась миссис Шервуд. Она разбила поднос с кубиками льда и серебряными щипцами осторожно достала два кубика для его стакана, прежде чем наполнить свой собственный. "Конечно, вы оба мне нравитесь. Эндрю тоже много думает о тебе. Теперь она отмерила бурбон, бросила его на лед. "Имбирный эль?"
   Он кивнул. Она налила и размешала, а затем протянула ему его стакан. "Мне жаль слышать о том, что произошло", - сказала она. "Искренне жаль".
   Они немного выпили, не отрывая глаз друг от друга, Шервуд холодный и любопытный, ее взгляд немного расширенный и взволнованный.
   - Что ты хотел мне вчера сказать?
   - Мы вернулись к этому?
   Он кивнул. "Что это было?"
   "Ты не понял. Ничего не было." Она держала стакан обеими руками и, казалось, заставляла себя смотреть на него. - Что вы с женой теперь будете делать?
   - Почему ты не хочешь мне сказать?
   - Пожалуйста, - умоляюще сказала она в стакан. - Я спросил вас, что вы с женой теперь собираетесь делать.
   - Тогда что-то было.
   "Ты остановишься? Я сказал тебе, что ты неправильно понял. Ничего не было. Ничего такого."
   Он спокойно сказал: "Я не верю в это".
   Она пробормотала: "Тогда не верь".
   "Доктор. Шлессенгер рассказал вам обо мне?
   - Конечно, есть. Она не поднимала глаз.
   - Он сказал тебе, что я ничего не помню за последние одиннадцать лет.
   "Да."
   - Он тоже рассказывал тебе о Вирджинии?
   Она подняла испуганные глаза.
   Он сказал: "Он сказал тебе, что она тоже ничего не помнит?"
   "Да."
   - Когда он тебе это сказал?
   "Я не знаю!" Она встала, глядя на него. - Уолтер, я хочу, чтобы ты прекратил это. Я не в кресле свидетеля. Я не обязан отвечать на все это! Вы не имеете права...
   Он улыбнулся. - Почему ты так расстроен?
   - Зачем ты задаешь мне все эти вопросы?
   - Что вы знаете о том, что случилось со мной и Вирджинией? О чем мне не говорит доктор Шлессенгер? Что ты собирался сказать мне вчера?
   Он смотрел на ее лицо, бледное, изможденное лицо с гораздо более заметными веснушками, и он видел ее пульс на шее, быстро бьющийся, и он смотрел, как она безропотно опустилась на стул напротив него, уставившись на стакан, который она поставила. на столе.
   - Эндрю - мой муж, - резко, холодно сказала она. - Мне не нравится то, что ты намекаешь.
   - Что я имею в виду?
   "Прекрати. Я сказал тебе, что мне нечего сказать.
   - У вас когда-нибудь была амнезия, миссис Шлессенджер?
   "Нет."
   - Тогда ты не знаешь, каково это - быть не в состоянии вспомнить, не так ли? Странные лица, которые смотрят в ваши собственные, ищут в вас что-то, чего вы даже не можете найти сами".
   "Пожалуйста."
   "Знаешь, каково это? Это как если бы кто-то поместил вас в машину времени и перенес на одиннадцать лет вперед, как будто вы полностью пропустили эти одиннадцать лет, потому что не помните их".
   - Уолтер, я...
   "А потом эта девушка рядом с тобой, та, что вернулась к тебе, ты видишь ее, и тебе говорят, что она твоя жена, и ты думаешь, боже мой, что она должна была для меня значить, но я даже не знаю этого, даже не знаю, что я, должно быть, значил для нее. И вы стоите там, вы оба не в состоянии разделить счастье, которое должно было быть у вас. Ты знаешь, каково это быть таким?"
   Она обратила на него серьезные глаза. "Нет пожалуйста..."
   - А потом, - с сожалением сказал он, - последний удар. Человек, который мог бы вам помочь, говорит, что сожалеет, но это не его обязанность, что он ничего не может сделать.
   - Но он ничего не может сделать!
   - Разве нет? - яростно спросил он.
   "Нет!"
   - Ну почему же нет?
   "Потому что-!" И вдруг ее лицо разбилось, и она уронила голову на руки, а затем швырнула голову и руки на стол, ударив по стеклу и швырнув его на пол. Не помня об этом, она испустила серию тихих криков из своего горла, тихих всхлипов, которые сотрясали ее.
   Шервуд не ожидал этого. Он стоял и смотрел на ее опущенную голову и дрожащие плечи, теперь неуверенно. Возможно, он зашел слишком далеко.
   "Миссис. Шлессенгер, - мягко сказал он.
   - О, оставь меня в покое, - простонала она.
   Он терпеливо подождал, пока перестанут трястись плечи, и она подняла заплаканное лицо от стола, нашарила в кармане бумажную салфетку и вытерла ею глаза.
   - Тебе лучше уйти, - сказала она без эмоций. Она осторожно высморкалась. - Я не могу тебе помочь.
   * * * *
   Когда он добрался туда, Вирджинии не было дома, что заставило Шервуда вздрогнуть и понять, насколько он уже стал зависеть от нее. Он ожидал, что она будет окружена мыльной пеной, швабрами и полиролью и будет глубоко задумана, и он задавался вопросом, не бросила ли она уборку, чтобы продолжить какое-то расследование, которое пришло ей в голову посреди работы.
   Но у него не было времени размышлять об этом. Телефон выбил его из колеи.
   - Это Китти, - произнес запыхавшийся голос. - Я пытался найти Олли. Хэмп сказал мне позвонить, если я что-нибудь узнаю.
   "При удаче?"
   "Да. Олли был уволен доктором Шлессенгером, и он действительно съехал из своей ночлежки и отправился домой, но в Детройте он задержался недолго.
   "Где он сейчас?"
   - Прямо здесь, в Мерритвилле.
   - Вернулся сюда?
   "Да. Видишь ли... Пауза. - Ну, есть девушка.
   "Ой."
   - Ее зовут Глория Коннерс. Она живет на Демпстер-стрит.
   "Где это находится? Ты не знаешь, там ли он сейчас?
   - Нет, сейчас его нет. Я только что поговорил с ним...
   "Куда он делся? Я должен его увидеть.
   - Ты скоро его увидишь. Он идет к тебе".
   Раздался звонок входной двери.
   Он сказал: "Вот дверь. Я думаю, что он сейчас здесь. До свидания. И спасибо, Китти.
   Но это был не Олли.
   Это была Вирджиния, ее руки были полны продуктов. Она бросила на него странный взгляд. - Что с тобой, Уолтер? Ты выглядишь лихорадочно. Что-то случилось?"
   Он придержал для нее дверь открытой. - Олли идет.
   "Оливер Лансинг? Хороший." Она прошла мимо него и сказала: "Удивлен, что меня нет?" и направился к кухне.
   - Я думал, ты бросила меня, - сказал он, следуя за ней.
   "Я пришел домой с самыми лучшими намерениями, но увидел все эти письма на столе. В основном счета, поэтому я их оплачивал. Счет за газ, счет за свет - вы знали, что они не были оплачены в течение двух месяцев? - счет за воду, аренда сейфовой ячейки - у каждого из нас есть ключ, как я узнал - счет за продукты, платеж в сберегательный фонд и кредит - мы владеем этим дом, ты знал это? Или я должен сказать, что у нас есть акции в нем. На всю поездку ушли почти все деньги, которые у меня были. О, и я тоже прихватил кое-что на обед. Как дела у миссис Шлессенгер?
   "Она развалилась. Настоящая новость - Олли. Китти узнала, что он провел в Мерритвилле большую часть времени с тех пор, как его уволили. У него здесь есть подруга.
   Она прервала свою работу по раскладыванию продуктов на достаточное время, чтобы сказать: "Надеюсь, ты не разочарован, Уолтер".
   "Расстроенный?"
   - Я имею в виду, я надеюсь, ты не ожидаешь, что Олли будет знать слишком много.
   - Буду признателен, если он вообще что-нибудь вспомнит.
   Он наблюдал за ней, когда она ходила по кухне, выглядя крутой и красивой, как будто она принадлежала этому месту, что она и делала, и подумал: она выглядит счастливой. нет.
   - Какая миссис Шлессенгер?
   - О, у нее веснушки, карие глаза...
   Вирджиния бросила на него испепеляющий взгляд. - Ты же знаешь, я не это имею в виду.
   "О, я нашел ее работающей в саду. Мы зашли в дом и выпили. Когда я начала расспрашивать ее о муже, у нее случилась истерика".
   - Значит, она тоже знает. Ты любишь рулет из солонины?" Прежде чем он успел ответить, на крыльце послышались шаги и звук звонка.
   - Олли, - сказал Шервуд, поворачиваясь, чтобы уйти.
   На крыльце стоял худощавый, торжественный молодой человек с рябым совиным лицом, его большие серые глаза были приветливы и бесхитростны. Он был почти такого же роста, как Шервуд, но был угловатым, его серая рубашка с открытым воротом свободно висела на его фигуре, а мятые коричневые брюки немного сползли с талии к бедрам.
   - Здравствуйте, доктор, - хрипло сказал он тихим голосом, который сразу не соответствовал его годам.
   - Привет, - сказал Шервуд. - Заходи. Мы тебя ждали. Он держал дверь открытой.
   Серые глаза скользнули мимо Шервуда. - Добрый день, миссис Шервуд, - сказал он, кивнув.
   - Привет, Олли, - сказала Вирджиния.
   Олли бросил вопросительный взгляд на Шервуда, тень улыбки скользнула по его лицу, а затем он вошел в дверь.
   - Ты говорил с Китти, - сказал Шервуд, когда они вошли внутрь, и он вытаскивал для него стул из стены.
   - Да, - сказал Олли. - Китти мне все рассказала. Он неловко сел.
   Как школьник, подумал Шервуд. Он сидит, как школьник, смущенный тем, что его пригласили в дом школьного учителя. Увидев его там таким, он начал сомневаться, что сможет сильно помочь.
   "Вы пообедали?" - спросила Вирджиния.
   - Нет, мэм, я не слышал.
   Шервуд не мог ждать. - Я так понимаю, ты помогал мне в лаборатории, Олли. Это правильно?"
   - Да, - сказал Олли.
   "Мы подумали, что вы могли бы помочь, пролить свет на некоторые вещи".
   - Ты имеешь в виду, как ты потерял память?
   - Да, - сказал Шервуд, внутренне простонав. Здесь не будет никакого откровения, подумал он.
   Но он ошибался.
   - Что ж, - сказал Олли, переводя взгляд с одного на другого, - я думаю, вам лучше знать, что вы - жертвы эффекта Шервуда.
   ПЯТНАДЦАТЬ
   Это был момент, изменивший многое, так же как момент пробуждения в Коронадо изменил его жизнь, затуманив ее, и все маленькие мгновения с тех пор, которые освещали отдельные ее части и придавали им резкость, но так и не дополняли ее. картина, каждое откровение зависит от следующего, как ходы в поисках сокровищ, бесконечная цепь, нить, которая должна где-то кончаться, и он думал, действительно ли она где-то кончается, может быть, она продолжается и продолжает складываться в алгебраическую сложность вещи, прогрессия в бесконечность.
   - Эффект Шервуда, - медленно произнесла Вирджиния, словно пробуя слова на вкус.
   - Да, мэм, - как ни в чем не бывало ответил Олли. "Возможно, вы слышали о некоторых других - эффекте Рамзауэра, эффекте Комптона, эффекте Рамана. Доктор Шервуд назвал это эффектом Шервуда".
   "Что это за эффект Шервуда?" - сказал Шервуд.
   Олли слабо улыбнулся и посмотрел на свои руки. - Я ничего не могу сказать тебе сразу. Я... я не знаю, как начать рассказывать.
   "Почему бы не попробовать начать сначала?" - разумно сказала Вирджиния.
   - Ну, я не знаю. Олли посмотрел на нее, обдумал предложение и сглотнул. "Я буду стараться." Он осознал свои руки и поигрывал ими, пока говорил. "Я начала работать в институте около года назад. Может быть, немного дольше, чем это, но это достаточно близко. Он оторвался от пальцев.
   "Я должен был помогать всем, - сказал доктор Шлессенгер. Видите ли, я хотел поработать год или около того, чтобы получить деньги, чтобы продолжить и получить степень магистра. У меня была степень бакалавра. Один из моих преподавателей в университете - это Детройтский университет - знал доктора Шлессенгера. Он довольно известен, знаете ли. Во всяком случае, так я получил работу. Вы должны делать такие вещи, если хотите получить то, что хотите".
   Он сделал паузу.
   - Мы понимаем, - ободряюще сказал Шервуд.
   "Предполагалось, что они будут использовать меня в любое время, когда захотят, как захотят. Я пытался относиться к этому беспристрастно, как и советовал мне доктор Шлессенгер, но я не мог поладить с Рейберном и Блэком. Вильгельм и Хенеберри - они были всего на несколько лет старше меня, и я думаю, что им было как-то неловко просить меня помочь им. Так что остались только Кокс и ты. Но меня больше интересовала ваша работа. Это было ближе к тому, что мне нравилось, - к нейрофизиологии. И ты бы ответил на мои вопросы. Те другие исследователи, они просто ворчали, когда их что-то спрашивали. Они притворялись, что это большие колеса. Но ты не был таким".
   - Рад это слышать, - сказал Шервуд. - Я уверен, что вы мне очень помогли.
   - Хотел бы я думать, что да, - застенчиво сказал Олли.
   "Какую работу я выполнял?"
   "Ваша работа, как я уже сказал, была интереснее остальных. Насколько я мог видеть, остальные занимались обычными делами, проверяя то и это - то, что я только что прошел в школе. Я не мог этого понять, доктор Шлессенгер позволил им это сойти с рук. Ты и Кокс были единственными настоящими мужчинами. А у вас, доктор Шервуд, были идеи. Реальные идеи. Захватывающие. Ты говорил о них все время, хотя иногда мне казалось, что ты говоришь больше с собой, чем со мной. Ты знаешь, что я имею в виду - мечтать.
   - Что это были за идеи, Олли? - спросила Вирджиния.
   - Ну, - сказал Олли, хмуро глядя на Шервуда, - вот почему это так трудно объяснить. Но возьмем сначала этот материал о Фриче и Хитциге и их экспериментах в 1870 году. Или, может быть, это зашло слишком далеко".
   - Фрич и Хитциг?
   "Они были учеными. Ученые девятнадцатого века. Они работали с собакой". Он одарил Шервуда расчетливым взглядом и погрузился в него в потоке слов. "Они применили электрический ток к открытой лобной коре головного мозга собаки, и анестезированная собака переместила ногу на противоположную сторону своего тела".
   - Понятно, - сказал Шервуд, пораженный внезапной сменой слов. "Продолжать."
   - Ну, вас интересовали мозговые волны. У вас была идея, что вы можете стимулировать мозг, чтобы получить мысленный образ, как телевизор. Но ты никогда не заходил так далеко. Вы столкнулись с Эффектом Шервуда.
   "Снова эффект Шервуда".
   "Да. Боюсь, я не очень хорошо это объясняю.
   "У тебя хорошо получается."
   Олли облизнул губы. "При эпилептическом припадке один из электрических разрядов мозга выходит из ритма остального мозга. Ты сказал мне, что. Вы сказали, что это происходит в ганглиозных клетках и выходит наружу, распространяя более высокие напряжения на соседние области и вызывая галлюцинации или движения тела.
   Олли снова остановился и, когда никто ничего не сказал, продолжил. - Вы пытались выяснить, что вызывает некоторые из наиболее распространенных психических отклонений. У вас была идея, что вы можете исправлять расстройства с помощью надлежащего стимула, обеспечивая правильные корковые ритмы, чтобы компенсировать симптомы расстройства".
   Шервуд кивнул. "У меня был драйв в этом направлении. Это началось с моего отца и укрепилось благодаря армейскому опыту".
   - Ты мне об этом сказал. Вы сошли с ума, чтобы найти его, и вы были ужасно близки к нему. Он покраснел. - Я не имел в виду то, как это прозвучало.
   "Забудь это. Как я поступил?"
   "Мы изучали - или, вернее, вы изучали, а я помогал - стимуляторы Рама и их волны. Знаешь, эти обрезанные. Имеют восходящую фазу. Длится всего доли миллисекунды". Олли двинулся вперед в кресле, его руки были забыты, его речь больше не была медленной и прерывистой. - Мы также изучали тиратронные стимуляторы. Доктор. Вы знаете, они могут стимулировать определенные действия - например, движения глаз. Вы делаете это, прикасаясь к определенной точке мозга, а точнее к передней половине прецентральной извилины. Это было захватывающе. Вы думали, что находитесь на пороге чего-то".
   "Должно быть, это было захватывающе", - сказала Вирджиния. - Ты даже заставляешь меня чувствовать это.
   "Ну, доктор, вы обычно говорили: "Посмотрите, что мы можем сделать с мозгом перед нами, с открытым мозгом, в который мы можем воткнуть иглу". А потом ты смотрел на меня и говорил: "Олли, почему мы не можем делать то же самое на расстоянии?" Видеть? Ты действительно разговаривал сам с собой, но я был там. "Мы могли бы вызывать у людей галлюцинации. Может быть, если бы мы все перевернули, мы бы избавились от галлюцинаций". Вы действительно верили, что может быть какая-то активация нейронов височной коры из внешнего источника".
   Олли застенчиво кашлянул и продолжил. - Секрет, как вы сказали, был в таламусе. Вы знаете, нас постоянно бомбардируют раздражители, но немногие из них когда-либо достигают таламуса. Ты говорил мне, что это похоже на музыкальный автомат, который проигрывает пластинку только в том случае, если монета настоящая. Вы полагали, что если сможете повлиять на таламус, чтобы он принял фальшивую монету - стимул, - то проблема будет решена.
   - Скажите мне кое-что, Олли, - сказал Шервуд, - доктор Шлессенгер знал об этом?
   - О вашей работе?
   "Об этом проекте".
   "Конечно. Конечно, он знал. Почему?"
   "Ничего такого. Продолжать."
   "Ну, ваша теория заключалась в том, чтобы атаковать таламус с помощью симпатических вибраций, корковых ритмов. Радиоволны и другие типы электромагнитного излучения проходят прямо через наш мозг, прямо через таламус, точно так же, как радиоволны не могут активировать радио, не настроенное на их прием. Итак, ваша идея состояла в том, чтобы дублировать корковые ритмы.
   "В лаборатории у вас был электронный стробоскоп. Топоскоп, он называется. Вы могли заставить людей почувствовать, что у них эпилептический припадок, запустив их синхронно с собственными мозговыми волнами человека. Не то, чтобы это никогда не делалось раньше. Вы только что указали, что это был шаг к тому, чтобы выйти из мозга и воздействовать на него на расстоянии".
   - Я вас слушаю, - сказал Шервуд.
   "Ваш следующий шаг был электромагнитным. Вы использовали кварцевый осциллятор с частотой около миллиона мегагерц, используя два кварцевых кристалла с разными частотами, так что их разница составляла миллион мегагерц. Ты заставил меня бегать по всему Детройте, пытаясь достать для тебя нужные вещи.
   - Теперь ты потерял меня, - сказал Шервуд. - Но ничего, просто продолжай.
   "Я не уверен в остальном. Вы сказали что-то о том, как вы модулировали это и подавляли все остальные частоты фильтрами, и я думаю, что вы смешивали все это с еще одним кристаллом, который давал дифференциал в пятнадцать циклов. Это типичный ритм мозга. Вы думали, что это повлияет на таламус, который вибрирует с частотой пятнадцать ударов.
   - Вы имеете в виду, что не было?
   "Вы собрали все это вместе, вставили в небольшой кожаный футляр, какой используют для электрических тестовых приборов, подключили как бритву и попытались распространять свои мысли. Я был прямо там, в лаборатории, когда вы впервые попробовали это.
   - Это сработало?
   "Нет."
   "Что случилось?"
   "Это не вызывало никаких мыслей или галлюцинаций. Это просто стерло твою память. То же самое, что шоковая терапия. Стирает отзыв. Полностью. Точно так же, как стирание записанного фрагмента ленты".
   - Так вот как это случилось!
   - Ага, - вздохнул Олли. "Вот как это произошло. Ты забыл обо всем, что делал целую неделю в тот первый раз, ты так долго возился с этим. Как будто ты и не жил той недели. Конечно, я должен был попробовать это. Так ты видишь? Он улыбнулся, и его худое лицо засияло. - Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.
   - Наконец-то мы знаем, - тихо сказала Вирджиния.
   "Да, мэм."
   "Я соорудил ловушку, - сказал Шервуд, - и мы в нее попали". Он вынул сигарету из смятой пачки в кармане, рассеянно закурил, думая, почему Шлессенгер не вышел прямо и не сказал им об этом?
   "Были некоторые побочные эффекты, - говорил Олли. "Вы обнаружили, что использование подавителя памяти облегчает вам решение проблем. Думаю, это дало вашему разуму отдых; по крайней мере, это то, что вы говорили. Ночью вы настраивали его на стирание недели или около того, а на следующее утро ваш разум мог справиться с проблемой, которую вы пытались решить, намного лучше. Отдохнул ум, обострил память. Вы сказали, что обнаружили, что вспоминаете то, что забыли много лет назад, мелочи, которые человек обычно никогда не помнит - имена, даты и числа. Вы были очень взволнованы этим этапом, тем, как он всколыхнул вашу голову".
   "Я кое-что помню", - сказал Шервуд. - Я узнал об этом в Калифорнии.
   - Раньше ты превращал это в игру. Вы выбирали определенную дату и пытались вспомнить все, что вы делали в этот день. Мне пришлось бы задавать тебе всевозможные вопросы. Вы придумали много применений подавителя-стимулятора. Вы планировали использовать его для повышения IQ и сразу же увидели его применение в области психиатрии".
   - Каким образом, Олли? - спросила Вирджиния.
   "Доктор. Шервуд думал, что это заменит гипноз и наркосинтез - и будет работать намного лучше - помогая пациентам вспоминать психологические травмы. Были и другие сопутствующие приложения".
   "Короткая, захватывающая карьера доктора Уолтера Райана Шервуда", - с горечью сказал Шервуд. "Я совершил психическое самоубийство и взял с собой Вирджинию".
   Внезапно в гостиной стало тихо, обед был забыт, три мысли заняты всем, что произошло.
   Затем Вирджиния сказала: "А как насчет доктора Шлессенджера? Какое место он занимает во всем этом?
   - Он был проблемой, мэм. Просто беда. С большой буквы. Он всегда был рядом, как раз тогда, когда мы не хотели, чтобы он мешал, задавал вопросы, подглядывал, вносил предложения. В итоге дошло до того, что мы не обратили на него никакого внимания. Это его разозлило. Поначалу он нас особо не беспокоил, но когда узнал, чем занимается доктор Шервуд, очень обрадовался. Я имею в виду телевизионную идею, пытающуюся транслировать в сознание других людей. Он был ужасно разочарован, когда это не сработало, но когда доктор Шервуд рассказал ему об аспекте супрессивно-стимулирующего действия, он снова пришел в себя. Не давал доктору Шервуду покоя, все время пилил его, чтобы довести до совершенства.
   Шервуд сказал: "Значит, он знал об этом все, как это работает и все такое".
   "О, нет. Вы сказали ему, что еще не справились с этим так, как хотели. Вы сказали ему, что было бы опасно пытаться что-либо сделать с ним таким, какой он есть. Вы хотели создать контролируемый проект, вы хотели убедиться, что он воздействует на все умы одинаково, но доктор Шлессенгер был готов сразу же объявить об этом. Он сильно разозлился, когда вы не согласились. Затем он начал преследовать вас, чтобы вы изложили все на бумаге, но вы знали, почему он хотел, чтобы вы это сделали, поэтому вы сказали ему, что не будете. А так он продолжал рыться в лаборатории, когда тебя там не было, пытаясь найти твои записи, но ты никогда ничего не оставлял без дела. Ты даже ночью брал с собой этот наряд домой".
   Шервуд встал и подошел к пепельнице на столике у лестницы, сильно засунув в нее сигарету. - Я когда-нибудь клал что-нибудь в тот сейф в лаборатории?
   "Конечно, но вы не стали бы добавлять сюда это. Вы знали, что доктор Шлессенгер найдет ее там, и не хотели, чтобы он возился с ней, пока вы не будете готовы.
   - Думаю, теперь я понимаю, что произошло, - сказал Шервуд. "Когда пришло время съезда, мне нужно было куда-то положить устройство, поэтому было логично, что я положил его в сейф. Я, вероятно, полагал, что, поскольку Шлессенгер направляется к западному побережью, там будет совершенно безопасно. Только ему удалось достать его из сейфа, взять с собой и каким-то образом использовать там, чтобы стереть одиннадцать лет нашей жизни.
   - Мы знаем, что это за болезнь, и как мы ею заболели, - мрачно сказала Вирджиния, - но не знаем, как с ней справиться.
   - Преодолеть это? - сказал Олли. "Почему, схемы памяти не должны быть подавлены навсегда".
   Шервуд пристально посмотрел на него. - Ты имеешь в виду, что наши воспоминания вернутся?
   - Без подавителя-стимулятора не будут. Это работает в обе стороны, видите ли. Я думаю, что я не сделал эту часть очень ясно. Вы можете заблокировать или разблокировать свою память, подавить или активировать схемы по своему желанию". Он ухмыльнулся. "Прошли недели, прежде чем вы проработали детали, чтобы восстановить память о той неделе, которую вы потеряли, когда впервые попробовали это. Именно тогда вы обнаружили, что оно вернуло не только то, что вы подавляли, но и множество других воспоминаний, воспоминаний, которые вы давно забыли".
   "Тогда все, что нам нужно, это эта маленькая машина, не так ли?"
   "Да, мэм."
   - И у Шлезенджера это получилось, - тихо сказал Шервуд.
   - Ты уверен, Уолтер?
   "Конечно. Где твоя интуиция? Он должен иметь это".
   - Думаешь, в сейфе?
   "Возможно нет." Шервуд сидел на ступеньках наверху, сжав губы между указательным и большим пальцами, и хмуро разглядывал трещины в старом дубовом полу. "Давайте разбираться. Доктору Шлессенгеру нужен супрессор-стимулятор, потому что...
   "Он повысит свой коэффициент интеллекта", - сказала Вирджиния.
   Шервуд кивнул. - И он будет стимулировать свою память. Он получит полный отзыв.
   Олли сказал: "Одно из возможных применений, которое могло заинтересовать доктора Шлессенгера, было предложено им самим. Однажды он сказал, что может видеть, как целая армия становится бессильной, когда подвергается подавлению памяти. Но он не знал тогда, насколько слабы эманации. Вы сказали, что для того, чтобы сделать то, что он предложил, ему понадобится подавитель-стимулятор размером с большое здание. Вы также сказали, что смешно думать об оружии, что вы не работали над ним для этого.
   "Насколько близко вы должны находиться к снаряжению, чтобы получить пользу - или вредные эффекты, в зависимости от случая - подавителя-стимулятора?"
   - Максимум несколько футов. После этого его эффект быстро падает. На высоте шести футов заметного эффекта не будет".
   - Хорошо, - Шервуд встал, медленно прошел через комнату, повернулся и продолжил ходить взад-вперед, говоря: - Насколько я понимаю, он привозит глушитель с собой в Калифорнию. Он не знает, когда именно он воспользуется им, но он знает, что когда-нибудь и каким-то образом воспользуется им. Оказавшись в мотеле, когда на следующий день пройдет конгресс в Санта-Барбаре, он понимает, что лучше им воспользоваться. У него может и не быть лучшей возможности. Постановка естественная".
   Вирджиния серьезно сказала: - Вы предполагаете, что он прокрался внутрь и стер наши воспоминания ночью?
   Шервуд улыбнулся. "Нисколько. Кажется, я знаю, как он это сделал".
   "Как?"
   Шервуд повернулся к Олли. "Сколько времени потребуется, чтобы стереть одиннадцать лет из жизни человека?"
   "О, пять или шесть часов. Мы выяснили, что вы стираете около недели каждые полминуты. То же самое и для выхода из него.
   Вирджиния покачала головой. "Я не могу представить, как доктор Шлессенгер пробирается внутрь, оставляет машину и возвращается за ней через шесть часов".
   - Конечно, нет, - сказал Шервуд. "Это было бы слишком рискованно для Шлессенгера. Он бы никогда не рискнул так. Но я знаю, как он мог это сделать, даже не выходя из своей комнаты.
   - Наши комнаты соединились, - сказала Вирджиния. - Я вижу, как.
   "Конечно. Вероятно, он посетил нас, увидел, где находится изголовье нашей кровати, прямо у стены, разделяющей наши комнаты, и сразу понял, что это и есть та самая возможность, которую он ищет. Он устанавливает машину на своем месте рядом со стеной, и оборудование действует на нас через стену, а Шлессенгер держится от нее как можно дальше".
   Олли сказал: "Он сказал мне, если я когда-нибудь проронил хоть слово о случившемся".
   "И я не бросил там свою работу, - сказал Шервуд. "Это была ложь".
   - Я никогда не думал, что ты уйдешь, - сказал Олли. - Я подумал, когда доктор Шлессенгер вернулся с вашей историей, что он вас уволил, что вы сказали ему, что не отдадите ему машину. Я не знал, что он взял машину с собой".
   - Он уволил тебя, не так ли, Олли?
   "Да. Он вернулся и сочинил кучу чепухи о том, как я воровал оборудование".
   Шервуд кивнул. - Он не хочет, чтобы ты был рядом, чтобы рассказать о глушителе.
   Олли сказал: "Он сказал мне, что если я хоть слово скажу о том, что произошло в центре, он вызовет на меня ФБР за нарушение правил безопасности. Это меня не испугало. Но он также сказал, что если я когда-нибудь вернусь в эту страну, он отправит меня в тюрьму". Он ухмыльнулся. - Меня это немного беспокоило, но он не знал о Глории.
   - Глория Коннерс, - сказал Шервуд.
   "Да. Я поехал домой на какое-то время, просто чтобы пройтись по делам, понимаете, а потом вернулся. Мы с Глорией собираемся пожениться на следующей неделе. Я живу у Коннеров и держусь подальше от глаз.
   Вирджиния, которая молча изучала Олли, вдруг сказала: - Мы все забываем одну вещь.
   "Это что?" - спросил Шервуд.
   "Доктор. Шлессенгер явно не использовал этот подавитель-стимулятор".
   - Может быть, он выжидает. Или, может быть, он оттачивает им свой ум.
   Вирджиния не согласилась. - Он бы сделал что-нибудь до этого. В моей книге доктор Шлессенгер - очень тщеславный человек. Он бы что-нибудь сделал.
   - Может, и нет, Вирджиния.
   "И еще одно. Почему он не стер память Олли? Таким образом, это было бы завершено, и никто бы никогда не узнал. Конечно, он мог бы это устроить.
   - Я об этом не подумал, - сказал Шервуд. После паузы он сказал: "Ну, есть только один способ выяснить это - встретиться с доктором Шлессенгером и спросить его. Ты в игре, Олли?
   - Наверное, да, - сказал Олли. - Моя единственная надежда, что у него нет этой штуки под рукой. Я не хочу забывать, что я помолвлен с девушкой по имени Глория.
   ШЕСТНАДЦАТЬ
   Выражение лица доктора Эндрю Шлессенера выражало возмущение, когда Шервуд без стука открыл дверь своего кабинета и заставил Вирджинию и Олли пройти перед собой. Только когда глаза доктора скользнули по лицу Олли, они на мгновение выдали беспокойство.
   Мисс Лоусон, которая была обойдена во время маневра, ворвалась вслед за Шервудом, сказав: "Я не говорила им, что они могут войти, доктор. Они просто прошли мимо меня..." Она стояла в дверях, заламывая руки и ища прощения на лице Шлессенгера.
   Женщина, сидевшая в кресле лицом к доктору, повернула к ним бледное и осунувшееся лицо. Это была миссис Шлессенгер. Когда ее глаза встретились с глазами Шервуда, она отвернулась.
   Шлессенгер лаконично сказал: "Вы можете уйти, мисс Лоусон", и его секретарша попятилась из кабинета, бесшумно закрыв за собой дверь после одного быстрого, испуганного взгляда на трех человек, стоявших на толстом ковре перед столом.
   Затем доктор скользнул холодными голубыми глазами по Шервуду, и двое мужчин долго и решительно изучали друг друга, отрезок времени, который внезапно сгустился в непроницаемый непроницаемый барьер, который доктор разрушил, сказав: что вы выиграете от этого вторжения, доктор Шервуд?
   Шервуд принес стул от стены для Вирджинии, сказав: "Наши воспоминания, доктор Шлессенгер".
   "Вы не найдете своих воспоминаний в этом кабинете".
   - Возможно, мы сможем помочь вам найти вашу, доктор, - сказала Вирджиния.
   - Я разочарован, миссис Шервуд, что ваш муж убедил вас, что это правильно. Я сказал вам, что делать с вашей умственной отсталостью. Я предоставил услуги квалифицированных людей вам обоим.
   - Беда, - тихо сказал Шервуд, - не в нас.
   - Уолтер, если бы не тот факт, что ты болен...
   Шервуд тонко улыбнулся. - Больной, доктор?
   "Да, больной. Все ваши действия свидетельствуют об этом, ваши заблуждения, ваши подозрения, ваши представления о том, что вас преследуют. Все это симптомы психоза".
   - Эндрю... - начала было миссис Шлессенгер.
   "Жаль, что мы все должны страдать". Его взгляд на мгновение остановился на ней. - Включая мою жену. Он снова повернулся к Шервуду и сердито спросил: "Ради всего святого, зачем вам нужно было ее видеть? Вы ее ужасно расстроили.
   "Возможно, у нее была причина расстраиваться", - сказал Шервуд.
   - Эндрю, - снова сказала миссис Шлессенгер, - я...
   - Джорджия, - твердо сказал Шлессенгер, - я не позволю тебе в это ввязываться. Пожалуйста, сходите в офис мисс Лоусон, пока я не закончу здесь.
   - Нет, Эндрю. Она сгорбилась в кресле, словно желая стать еще более незаметной, и Шервуд подумал: она выглядит избитой, почти съёжившейся, а лицо цвета замазки. Что сделал с ней Шлессенгер?
   Лицо Шлессенгера покраснело после отказа его жены уйти. Он повернулся к Шервуду и сказал: "Тебе придется уйти. Я не позволю миссис Шлессенгер...
   - Мы уйдем, - сказала Вирджиния серповидно, - когда вы дадите нам подавитель-стимулятор.
   "Что?"
   "Устройство, изобретенное Уолтером, которое стирает память".
   Лицо доктора Шлессенгера не могло больше выражать удивления. "Что это за бред? О чем ты говоришь?"
   Шервуд сказал: "Машину, которую я положил в сейф, когда мы поехали в Калифорнию. Вы принесли его с собой и использовали в мотеле.
   Шлессенгер откинулся на спинку стула и покачал головой. - Я готов помочь вам всем, чем смогу, Уолтер, миссис Шервуд. Я говорил вам обоим это. Я предложил оплатить лечение одного или обоих из вас. Я снова предложил помочь тебе в школе. Но то, что я пришел сюда и болтаю чепуху, не вызывает у меня желания продолжить предложение. Откуда, ради всего святого, вы взялись за эту идею?
   Олли сказал: "Я сказал им".
   Взгляд директора, который старательно избегал взгляда Олли, теперь остановился на них. - Вам, мистер Лансинг, нечего делать в этом офисе. Я уволил тебя и предупредил, что будет, если ты когда-нибудь вернешься. Ты слишком сильно меня давишь. У меня были все неприятности, которые я хотел от тебя. Вы должны извиниться перед этими людьми за такую чудовищную выдумку".
   - Никто, - сказала Вирджиния, - не ожидал, что вы сразу же признаетесь в чем-либо, доктор. Вы говорите только то, что мы думали, что вы скажете.
   Шлессенгер покачал головой. - Я всегда думал, что у вас здравый смысл, миссис Шервуд. Очевидно, я приписал тебе больше здравого смысла, чем ты имеешь. Он вздохнул. - Или вы оба так отчаянно хотите избавиться от своей амнезии, что готовы поверить во что угодно, даже в сказку, рассказанную идиотом?
   - Это не выдумка, - твердо сказал Олли.
   Шлессенгер посмотрел ему прямо в лицо. "Может быть, я ошибаюсь. Может, ты вовсе не идиот. Может быть, ты хитришь, пытаясь настроить Шервудов против меня, потому что я поймал тебя на краже лабораторного оборудования.
   - Так получилось, - холодно сказал Шервуд, - что мы верим Оливеру Лансингу.
   - Тогда поверь ему, - отрезал Шлессенгер. "Выставляй себя дураками, если хочешь. Я ничего не знаю о том, что подавляет воспоминания. Боже мой, если бы я это сделал. Институту может пригодиться такая штука. Если бы у меня было такое устройство, разве я сидел бы здесь, опровергая его? Я бы кричал об этом с крыш! У меня были бы пресс-конференции, и Институт Шлессенгера был бы во всех газетах!" Он фыркнул. "Все это нелепо".
   - Это не смешно, - сказал Олли.
   Шлессенгер резко сказал: "Откуда вы знаете?"
   - А то, что я украл снаряжение, - ложь!
   "Вы хотите, чтобы я назвал ваши заборы в университетском районе Детройта?"
   "Да!" Олли горячо закричала.
   Шервуд сказал: - Не будем сходить с пути, доктор. Олли здесь не под судом.
   - Полагаю, вы хотите сказать, что я?
   "Да."
   "Тогда, - сказал Шлессенгер, - боюсь, мне придется перестать вести себя вежливо и приказать вам покинуть мой кабинет". Он нажал кнопку на своем столе, и в приемной послышался ответный гул.
   Миссис Шлессенгер положила белую ладонь на плечо мужа. - Андрей, я хочу кое-что сказать.
   В этот момент мисс Лоусон открыла дверь, и Шлессенгер устало сказал: "Не могли бы вы оставить дверь открытой, пожалуйста? Эта встреча окончена".
   Шервуд сделал шаг к массивному столу. "Эта встреча не окончена. В вашей лаборатории за той дверью я изобрел устройство, которое должно было передавать образы из одного разума в другой, но это не сработало. Вместо этого он очистил память".
   Шлессенгер рассмеялся. - Это, мой дорогой доктор Шервуд, несбыточная мечта. Несбыточная мечта, только что вылетевшая из воображаемой головы вашего друга Оливера Лансинга. А теперь, пожалуйста...
   Вирджиния сказала: "Ваша роль очень подходит, доктор".
   - Вы все уйдете отсюда, - сказал Шлессенгер, вставая, его глаза были прищурены и угрожающи, - или мне придется вас вышвырнуть?
   - Ни то, ни другое, - сказал Шервуд. - Вы думали, что супрессор-стимулятор расшевелит ваш разум, сделает его более острым, возможно, повысит ваш IQ, поэтому вы разработали ту поездку на Запад, только втроем, очень уютно, и когда мы добрались до Лос-Анджелеса, вам удалось наберется достаточно смелости, чтобы вычеркнуть наши разумы, наши воспоминания на одиннадцать лет".
   "Убирайся."
   - Недельное стирание за каждые полминуты с глушителем, доктор. А потом вы придумали эту историю о том, что я увольняюсь.
   - И, - сказал Олли, - вы уволили меня и предупредили, чтобы я молчал об этом.
   - Послушай меня, Сонни, - сердито сказал Шлессенгер, - тебе просто чертовски повезло, что тебя не посадили в тюрьму. Только потому, что такой скандал затронет Институт, я...
   "Скажите нам, доктор, - сказала Вирджиния, - почему вы так сочувствовали нам, почему вы должны предложить лечение и обучение. Кажется, это не согласуется с твоими чувствами по поводу вещей. Может ли это быть компенсацией за то, что вы сделали?
   "С этой минуты эти предложения являются недействительными".
   "Доктор. Шлессенджер, - сказал Шервуд, - если вы не доставали устройство из сейфа, значит, оно все еще там. Предположим, вы откроете сейф?
   "Я не открываю сейф".
   Шервуд вынул из кармана связку ключей. - Я уверен, что один из этих ключей подойдет к двери лаборатории. И должны быть способы открыть сейф. Он направился к двери в лаборатории.
   "Стой, где стоишь", - тихо сказал Шлессенгер. Шервуд остановился и обернулся, услышав новое, отвратительное качество голоса Шлезенджера.
   Шлессенгер выдвинул ящик, потянулся и взял маленький никелированный револьвер, не сводя глаз с Шервуда. - Вы - нарушитель, доктор Шервуд, если начнете входить в эту дверь. Таким образом, я имею полное право убить вас.
   - Эндрю, - сказала миссис Шлессенгер, вставая между мужем и Шервудом, - это зашло слишком далеко. Я настаиваю-"
   Шлессенгер отошел в сторону. - Садись, Джорджия, - сказал он свирепо.
   - Я не сяду, Эндрю. Меня до смерти тошнит от всего этого. Ты это слышал? До смерти надоело!"
   - Джорджия, сейчас не время...
   Движение Шервуда к двери заставило его двинуться вперед, сжимая указательным пальцем спусковой крючок. - Уолтер, я тебя предупреждаю!
   Шервуд проигнорировал это и шагнул к двери.
   - Эндрю, ты!..
   Послышались звуки борьбы, вспышки и грохот выстрелов, но Шервуд ничего не почувствовал, остановившись, повернувшись к пелене дыма, клубившейся вокруг стола.
   Миссис Шлессенгер, по-прежнему одна возле стола, с обвисшим лицом, глаза смотрели на мужа, который отодвигался от нее с дымящимся пистолетом в руке, моргая, наблюдая за ней, когда она рухнула, ударившись о край стола. стол и, скатившись с него, упасть на ковер.
   Тогда Шлессенгер пошатнулся на ногах, его лицо было пепельным, глаза его были прикованы к тому, что лежало на полу, и он направил руку с ружьем к столу, чтобы поддержать себя.
   Когда Шервуд двинулся к миссис Шлессенгер, директор резко оторвался от стола, попятился и нацелил на них всех пистолет. Его глаза были дикими.
   Мисс Лоусон, которая все это время стояла у двери, издала тихий стон, глаза ее исчезли, и она рухнула на пол.
   Шлессенгер повернулся в ее сторону, мгновение смотрел, затем быстро пересек зал, перепрыгнул через распростертое тело через дверь и исчез.
   СЕМНАДЦАТЬ
   Стрельба в Джорджии Шлессенгер, осознание ее мужем того, что он сделал, и его последующее бегство из офиса, молниеносное, как бы ни были эти события, казались невероятным исследованием в замедленной съемке трем людям, которые наблюдали за ними, укореняя их. где они стояли.
   В оцепенении Шервуд услышал, как зашипела закрывающаяся входная дверь кабинета, и его разум внезапно наполнился множеством не связанных между собой мыслей, из которых, словно медлительные черепахи, выныривающие из прибоя, возникли две требовательные: миссис Шлессенгер срочно требовалось внимание. , и он должен остановить доктора. Пока он стоял, пытаясь решить, что из этого ему следует сделать, он услышал другие лица, другие голоса, Рэйберна, Кокса, когда они ворвались из лабораторий.
   - Посмотрим, что ты можешь сделать для миссис Шлессенгер, - сказал он Вирджинии, схватив Олли за руку. - Мы должны пойти за доктором.
   Затем они перешагнули через инертную секретаршу, помчались к двери и выбежали наружу как раз вовремя, чтобы увидеть, как директорский "кадиллак" извергает гравий, разворачиваясь по окрестностям и направляясь к трудной дороге.
   Когда они побежали к машине Шервуда и увидели, что Шлессенджер едет по дороге на запад, Шервуд понял, что это битва проиграна. Большая машина имела больший вес и скорость. Его собственная четырехдверка была хорошей машиной, но ей просто не хватало мощности. Тем не менее альтернативы не было - или была? Там он увидел кабриолет миссис Шлессенгер, рискнул драгоценными моментами, чтобы посмотреть, не оставила ли она в нем ключи. Когда он увидел, что она это сделала, он вскочил, а Олли закричала: "Эй!" а Шервуд не ответил, но завел машину и отогнал ее от причала еще до того, как Олли устроился, прижав его к подушкам, дверь была полузакрыта.
   Когда они вышли на дорогу, Шлезенгера не было видно. Шоссе было непрямым, поэтому Шервуда это не обескуражило. Он ускорился на полную мощность, шины протестовали, когда они со свистом проносились по ненаклонным поворотам, пока не выехали на прямую, где они могли видеть другую машину. Это было в трех кварталах отсюда.
   Тогда это была явная сила против силы, плавный мотор кабриолета против столь же хорошего мотора другой машины, и Шервуд не осмеливался смотреть на спидометр, его правое предплечье прижималось к рулю, чтобы не потерять управление, если шина должно внезапно лопнуть. Всплеск силы был вознагражден очевидным уменьшением. расстояние.
   - Впереди плохой поворот, - сказал Олли, собираясь с силами и с тревогой глядя на Шервуда. "Я знаю эту дорогу. Ему придется замедлиться".
   - Ладно, - сказал Шервуд, неохотно отпуская педаль газа. К его ужасу, другая машина, теперь всего в квартале впереди, поползла прочь, достигнув небольшого подъема, и быстро скрылась из виду. Шлессенгер не сбавлял темпа.
   Когда они достигли холма, то могли видеть более чем на милю, проезжая часть перед ними спускалась к низине в нескольких кварталах от них. Именно тогда они увидели, как автомобиль Шлессенгера несся по дороге, не идя на компромиссы с опасностью, быстро направляясь к повороту на виду у всех, повороту, который заканчивался скоплением кустов и деревьев.
   - Он дурак! Голос Олли прыгнул на него. - Там внизу мост! Он не успеет!"
   Они замедлили шаг и зачарованно наблюдали, как происходит неизбежное, как если бы они видели это через линзу зоомара, которая приблизила их. Другая машина рванула по дальнему повороту, сначала слегка покачиваясь на двух колесах, хлопнула на всех четырех, потом две другие, вдруг протестующе затряслись, немного пританцовывали, вдруг перевернулись на бок, врезались в препятствие на обочине дороги, катапультируясь в воздух и переворачиваясь в кусты и исчезая из виду.
   Шервуд затормозил машину в начале поворота, поставил кабриолет на обочину и вышел.
   Не было слышно ни звука, кроме слабого журчания струйки воды в ручье, легкого шелеста жаркого летнего ветра в кустах, да далекого птичьего крика. Что-то под ногами отлетело.
   - Он мертв, - сказал Олли, когда они перебежали дорогу к тому месту, где кусты были раздавлены большой машиной Шлессенгера.
   - Мы этого не знаем.
   "Ничто не могло пережить это".
   Они увидели на обочине цепочку бревен, из-за которых машина внезапно прыгнула из стороны в сторону; один из журналов был разделен на две части. Они пробрались через заросли, вырвались на низину, чистую площадку, увидели обломки на небольшом расстоянии. Как ни странно, он остановился на колесах, смятая машина с помятыми крыльями, длинная рана вдоль верха с зазубренными кусками металла, все еще держащими осколки дерева, грязи, травы и сорняков. Через разбитые, расколотые окна было видно, что Шлессенгера не выкинули, и Шервуд подумал, что это хорошо, потому что выбрасывание убивает людей и, может быть, он еще жив.
   Они подошли к обломкам, и Олли схватился за ручку двери. К его удивлению, дверь со скрежетом металла о металл открылась и ненадежно провисла на одной петле.
   Шлессенгер все еще сидел на водительском сиденье, его светлые волосы уже не были аккуратными и подстриженными, лицо вялое, голубые глаза пустые, пристально глядящие, дорогой твидовый костюм разорван, одна нога гротескно вывернута набок.
   Шервуд сначала подумал, что он умер или потерял сознание. Но он не был ни тем, ни другим, потому что доктор в пьяном кружении головы вдруг понял, что они здесь, и попытался сфокусировать взгляд. Он попытался пошевелиться, стиснул зубы и застонал.
   "Вы меня слышите?" - спросил Шервуд. - Ты меня понимаешь?
   Шлессенгер пробормотал что-то неразборчивое, голова его мотнулась вниз, подбородок уперся в грудь, а лоб в нескольких дюймах от согнутого руля.
   Шервуд повернулся к Олли, чье лицо было таким же белым, как у Шлезенджера. - Думаешь, ты сможешь доехать до города? Олли уставился на него.
   Шервуд сказал: "Возьми себя в руки. Я хочу, чтобы вы вызвали скорую помощь. Я останусь с ним".
   Олли сказал: "Я..." Затем его глаза расширились, и Шервуд обернулся и увидел, что Шлессенджер сидит и смотрит на них с револьвером в руке.
   - Нет, - хрипло сказал Шлессенгер, пытаясь совладать с кивком головы. Он оторвал губы от зубов, и его дыхание просвистело сквозь них, пытаясь вынести свою боль. С каждым мгновением его глаза становились все яснее и ярче.
   Шервуд видел, как пульсирует кровь в порезе над его левым глазом, и странно задавался вопросом, в какую сторону она будет течь, прежде чем он сказал: "Я посылаю Олли за скорой помощью".
   Дуло пистолета встало в тугой крен, Шлессенгер чуть пошевелил плечами и поморщился. Кровь из пореза струилась ярко-красным ручейком к его брови. Свободной рукой он вытер кровь. Снова стиснутые зубы и слово "Нет".
   "Вы не можете сидеть там и истекать кровью, - сказал Шервуд.
   Шлессенгер выдавил кривую улыбку, взмахнул пистолетом. - Встаньте ближе друг к другу, - сказал он шепотом. - Я хочу заполучить вас обоих.
   Шервуд сделал шаг к нему, но остановился, увидев решимость на лице доктора.
   "Мне пришлось убить одного, - сказал Шлессенгер. - Я не знал, что это будет так легко. Крошечная речушка крови потекла из уголка его рта. - Еще два ничего не изменят. Стойте вместе. У меня мало времени.
   "Почему?" - сказал Олли на удивление спокойным голосом. - Почему вы должны убивать нас, доктор Шлессенгер?
   "Грузия никогда не расскажет. Я никогда не скажу. Теперь ты никогда не скажешь.
   - Что сказать, доктор? - спросил Шервуд, его мысли яростно работали, пытаясь найти выход из этого положения.
   Ухмылка Шлессенгера была злой. - Ты думал, что победил, не так ли, Уолтер. Но ты этого не сделал. Дверь заперта, а ключ выброшен".
   Все слушали, как приближалась и проезжала машина.
   Шервуд в отчаянии сказал: Шлессенгер, вы попали в аварию и вам нужна помощь. Ваша жена не мертва, только ранена. Вы не должны говорить. Тебе следует поберечь свои силы. Тебе это понадобится".
   Шлессенгер криво усмехнулся, пистолет снова поднялся, направленный прямо на Шервуда. Теперь он усмехнулся и сказал: "Я победил, доктор Шервуд. Я всегда победитель". Вдруг голова его немного опустилась, и он с усилием поймал ее и поднял. Его лицо было пепельным и залитым кровью. Ему было трудно сфокусировать взгляд.
   Внезапно рука с пистолетом судорожно дернулась, глаза Шлессенгера расширились, лицо скривилось, и он вскрикнул: "Вальтер, будь ты проклят! Где ты? Что ты делаешь со мной?"
   Он издал низкий стон, когда жизнь покинула его тело, его лицо обмякло, глаза остекленели. Его рука опустилась, пистолет выпал из пустых пальцев на пол, а обмякшее тело упало вперед, на руль.
   18
   Если бы Эндрю Шлессенгер умер естественной смертью, не было бы тех последствий и разветвлений, которые были вызваны манерой его ухода. При обычных обстоятельствах исследователи могли бы выдержать волнение, вызванное его смертью, могли бы даже продолжить свою работу без перерыва, но ранение г-жи Шлессенгер и смерть ее мужа в машине после аварии закрыли Институт - "на несколько дней". ", - заявили власти, пока дело не было полностью расследовано.
   " Мерритвиль Рекорд", еженедельник, посвященный отъездам и отъездам наиболее видных постоянных жителей, отчеты местных членов Конгресса и сводки Министерства сельского хозяйства, который обычно уделял бы значительное место и внимание кончине такого такого важного гражданина, как доктор Шлессенгер, не разочаровал своих читателей. Надгробная речь была, но расстрел жены был отведен на второстепенное место, как будто это было задним числом и все-таки ошибкой. В отличие от газет Детройта, Гранд-Рапидса и Лансинга. Они сильно склонялись в другую сторону, читая об инциденте гораздо больше, чем позволяли факты, и, поскольку в государственном новостном бюджете для телеграфных служб было мало других средств, эта история заняла видное место в новостях.
   Горожане не изменились - на поверхности. Столичных газет они читали не больше, но и не меньше. Они, казалось, были равнодушны к нескольким группам репортеров и фотографов, которые снуют по Мерритвиллю и разговаривают со всеми. Но горожане не игнорировали друг друга, и, подобно уничижительному дыханию дона Базилио, шепоты росли, пока не превзошли по размеру и без того более чем справедливую часть правды, появляющуюся в ежедневных газетах.
   Джорджия Шлессенджер, госпитализированная с ранением плеча (ее состояние оценивалось как "хорошее"), рассказала все, что могла, журналистам, полиции Мерритвилля и помощникам шерифа (поскольку смерть ее мужа произошла в округе), все они с неохотой, но тем не менее желая поверить, что доктор Шлессенгер просто сошел с ума. Она использовала тайный характер институтской работы как предлог, чтобы не вдаваться в подробности и не рассказывать, почему он так внезапно должен был сходить с ума, просто подразумевая переутомление и давление покровительственных государственных учреждений, что, казалось, понимали все.
   Один предприимчивый газетчик, который разыскал секретаршу доктора Шлессенгер для эксклюзивного интервью (с фотографиями), бросился к миссис Шлессенгер, затаив дыхание, требуя подтверждения или опровержения некоторых фантастических аспектов истории, раскрытой мисс Лоусон ("это дело о подавитель памяти, я думаю, сказала она, и стимулятор тоже"), и его лицо немного покраснело от рассказа.
   Джорджия Шлессенджер лишь рассмеялась и сказала ему, что, если он захочет, она не возражает против того, чтобы он ее напечатал ("Но это немного фантастично, не так ли?"), при этом отметив, что Грейс Лоусон только что доказала, что не годится для этого. чей-нибудь секретарь.
   Затем репортер спросил, правдивы ли слухи о том, что один из исследователей и его жена страдали амнезией, после чего миссис Шлессенгер спросила его, считает ли он вероятным, что мужчина и жена будут страдать амнезией одновременно, с или без упомянутого фантастического устройства.
   Лицо репортера покраснело еще больше, он немного кашлянул, чтобы скрыть свое смущение, а затем, уверенный, что мисс Лоусон зашла в тупик в результате всего, что произошло, он извинился, чтобы продолжить другую линию.
   Шервуд был не готов к действиям на Уолнат-стрит, 347. Сначала были обходы с властями и газетчиками, затем прибыл доктор Буи, которого нужно было ввести в курс дела, за ним последовали родители Вирджинии, Эпплби, которых тоже нужно было заполнить, и Шервуд был уверен, что они так и не поняли этого до конца. Как будто всего этого было недостаточно, Коксы стали частыми гостями, сначала для инсайдерской информации, а затем для предложения помощи. В результате у Шервуда не было времени думать о каком-либо окончательном выходе из кокона забвения - по крайней мере, до тех пор, пока миссис Шлессенгер не попросила Шервудов приехать в больницу.
   Они увидели бледную Джорджию Шлессенгер с лицом почти таким же белым, как наволочка, и, когда они впервые вошли в залитую солнцем комнату, подумали: у тебя даже веснушки поблекли, не так ли? Ее глаза были больше и ярче, чем он их помнил. Они тоже выглядели менее обеспокоенными. Ее волосы изящными волнами рассыпались по подушке, и она улыбнулась, когда они вошли, и комната, и без того светлая, словно светилась вместе с ней.
   - Я рада тебя видеть, - сказала она, поднимая свободную правую руку и протягивая руку через кровать. - Я сижу здесь, думая о вас двоих. Я бы послал за тобой раньше, но мне было не до этого. Кроме того, мне нужно было кое-что проработать". Она села, взъерошила подушку, откинулась назад и увидела, что они все еще стоят, поэтому сказала: "Садитесь, сядьте", - и указала на два стула у кровати. "Не очень молодая женщина хочет что-то сказать".
   - Не говори так, - сказала Вирджиния, садясь на один из стульев, - ты не старуха.
   - Я чувствую себя старой, - вздохнула она. "Я чувствую себя как минимум на двести лет". Потом криво улыбнулась. "Но, учитывая, что в меня выстрелили и попали, я не чувствую сильной боли. Эндрю никогда не был хорошим стрелком". Воспоминания об инциденте затуманили ее глаза, и ее лоб немного сморщился. Затем она повернулась к Шервуду и серьезно сказала: - Но я не скажу, что вам и мистеру Лэнсингу не угрожала опасность, когда вы стояли возле машины. Давайте просто будем благодарны, что все закончилось именно так".
   Шервуд сказал: "Я не хотел подталкивать доктора Шлессенгера к чему-то такому жестокому".
   - Не извиняйся, - резко сказала она. - У тебя было полное право делать то, что ты делал. Потом она с трудом, запинаясь, сказала: "Я только хотела бы, чтобы это не было необходимо". Ее глаза начали наполняться слезами, но она боролась со слезами и смотрела в больничное окно на холмистую местность из песка, кустов и деревьев. "Я предупреждал Эндрю, но он был из тех людей, которые никогда никого не слушали".
   - Ты обо всем этом знал, - мягко сказал Шервуд, - не так ли?
   Она повернулась, сказав: "Да, я знала об этом все, и я хотела рассказать вам, но я никогда не могла этого сделать. Я пытался заставить Эндрю увидеть это по-моему, но он никогда не хотел. Я был в офисе, умолял его сообщить вам, пытался заставить его понять, насколько это несправедливо, когда вы двое вошли с Оливером Лэнсингом. Тогда я понял, что это конец - или начало". Она мрачно улыбнулась и продолжила: "Как оказалось, и то, и другое".
   Через мгновение Вирджиния спросила: - Оба?
   Миссис Шлессенгер сказала: "Я объясню, но мне лучше вернуться к началу". Она снова выглянула в окно, словно ища там место для начала. "Эндрю был оппортунистом. Я знала это, когда вышла за него замуж. Я думала, что наше совместное общение превратится во что-то прекрасное, несмотря на то, что я с самого начала чувствовала, что он меня не любит. Моя ошибка была в том, что я думала, что когда-нибудь смогу изменить его. Но я узнал, что никто никогда не изменял Эндрю. Трагедия в том, что мне пришлось учиться так поздно.
   "Сначала я не знал, что он такой лжец и мошенник. В течение многих лет я держал его в окружении ауры, которая существовала только в моем сознании. Это было похоже на ношение очков, которые неправильно фокусируются, или отсутствие очков, когда они вам нужны. Что я пытаюсь сказать, так это то, что я никогда не видел Эндрю ясно в течение многих лет. Он был размыт. Много позже мое зрение прояснилось, и я обнаружил, что он был тем человеком, каким вы его знаете. Вы были бы удивлены тем, что я узнал о нем - вещам, которые заставили меня задаться вопросом, имел ли он вообще какое-либо право на свои ученые степени. Но поймите меня правильно: в Эндрю не было ничего глупого, несмотря на то, что он утверждал, что это неправда. В своем роде он был довольно блестящим человеком, человеком, который всегда подвергал себя испытанию, усугубляя свою ложь и успешно прикрывая одну группу другой. Жаль, что он использовал свой интеллект для такой мелочи. Он растратил свою жизнь, скрывая свои обманы. Казалось, он никогда не осознавал, что мог бы зайти так же далеко, будучи честным человеком".
   Несколько минут она была погружена в свои мысли, чуть приоткрыв губы, глядя вдаль на песчаные холмы. Затем она сказала: "Возможно, было ошибкой предложить Институт. Я подумал, что если бы у него были настоящие обязательства - в данном случае перед правительством, Национальным научным фондом, сотрудниками, самим Мерритвиллем и передо мной, - он мог бы измениться и стать тем человеком, которым, как я знал, он мог бы стать, если бы захотел.
   "Долгое время я думал, что это работает. Эндрю был счастлив в Институте, и знание того, что он был его директором, вызывало у него реальное уважение. Он сделал несколько неудачных выборов в отношении исследователей, был зол, когда Национальный научный фонд не согласился с ним во взглядах на процедуру и программу. Я думаю, он был действительно удивлен, когда они сказали, что ожидают результатов. Думаю, он вдруг понял, что Институт - это не театр, который ему придется ставить. Он знал, что не может рассчитывать на друзей, которых нанял, поэтому расставил крючки для многообещающих молодых исследователей, нашел вас и мистера Кокса, и потому что хотел показать Национальному научному фонду, что они не знают, о чем говорят. о, он преследовал вас двоих, чтобы произвести что-то действительно сенсационное.
   Джорджия Шлессенджер снова взбила подушку. "Я впервые услышал об идее телевидения около года назад. Эндрю сказал, что вы работаете над устройством, которое будет вбрасывать мысли в головы людей. Он мало говорил об этом, потому что не думал, что это можно сделать, но однажды ночью он пришел домой весь взволнованный. Вы сказали ему, что попробовали машину и вместо этого стерли память. Это заставило его начать новую линию, и он думал о любом количестве применений такой вещи, все с растущим энтузиазмом; некоторые из его идей заставляют меня стыдиться, вспоминая о них, но в Эндрю было другое: у него не было стыда. Иногда мне кажется, что он говорил мне что-то, просто чтобы подразнить меня. Он думал, что я слишком жесткая и непреклонная, потому что отказывалась опускаться до его уровня.
   "Он очень обрадовался позже, когда вы рассказали ему, как, по вашему мнению, машина может повышать уровень интеллекта и улучшать память во время временных провалов. Он сказал мне, что заметил перемену в тебе, и по тому, как он говорил, я знала, что он завидует этому. Он пытался уговорить вас позволить ему попробовать, но вы сказали, что он еще не доведен до совершенства".
   Миссис Шлессенджер улыбнулась. "Он был как маленький мальчик. Когда вы сказали ему, что ему придется подождать, он топнул ногой и сказал вам, что он директор Института и приказывает вам позволить ему использовать его. Вы только пожали плечами и сказали ему, что у вас полно времени, что вам нужно сгладить несколько ошибок, прежде чем вы доверите это кому-то другому. По крайней мере, так сказал Эндрю, когда пришел домой, бунтуя по этому поводу, и я думаю, что это правда. Я никогда не видел его таким разъяренным. Ей удалось немного рассмеяться. "В какой-то момент доктор Шервуд был замечательным человеком, человеком, полным идей и надежд, исследователем, который собирался спасти Институт и заставить людей в Национальном научном фонде сесть и обратить на это внимание. В следующий момент вы уже были мужчиной, за которым нужно было наблюдать, потому что вы собирались держать свое маленькое устройство при себе. Вам больше нельзя было доверять, и вы пытались выманить у Института то, что по праву принадлежало Эндрю. Это показывает, как он все рационализировал".
   "Без памяти за человеком не нужно следить", - сказал Шервуд. - Значит, он стер наши.
   "Это не было импульсивно. Это была вещь, которая росла, как злокачественная опухоль, мало-помалу, пока ее нельзя было искоренить. Сначала он работал над вами в лаборатории, пытался привести вас в чувство, чтобы вы поделились с ним супрессором-стимулятором. Но я не думаю, что вы больше ему доверяли, когда увидели, как он встревожен. Я думаю, вы боялись, что он злоупотребит им или объявит, что это его собственное открытие. О, я не знаю, что вы на самом деле думали, но я точно знаю, что вы не оставили его в лаборатории. Ты брал его с собой домой каждую ночь. Бедный, расстроенный Андрей! Как он все желал, чтобы ты хоть раз забыла об этом!
   "Затем, когда он увидел, что не собирается получать само устройство, он начал свои планы, как я, наконец, назвал это. Он преследовал вас день и ночь, чтобы чертить планы устройства. - А что, если с тобой что-нибудь случится, Уолтер? он сказал бы. - Где будет находиться Институт? Но вы сказали, что у Института все еще будет машина. Затем он говорил: "А что, если что-нибудь случится с вами и машиной?" Затем, я помню, как Эндрю рассказывал - и он не нашел это забавным - вы сказали: "Ну, допустим, я рисую планы, и что-то происходит со мной, машиной и планами? Разве планы - это не повод для беспокойства?
   "Это только разозлило Эндрю еще больше, еще больше вороватости. Ты уклонялся от каждого толчка. Эндрю и в голову не приходило, что он мог всего добиться, просто будучи прямолинейным; ваше сопротивление только сделало его более навязчивым, чем когда-либо. Машина, он должен получить машину. Машина, изо дня в день, машина. Он действительно не думал о том, что он будет делать с ним, когда он его получит; вся его жизнь заключалась в том, чтобы заполучить это".
   Миссис Шлессенгер остановилась, ее глаза скользнули по правой руке, где она ковыряла покрывало. "Стало настолько важным, чтобы он понял, что Эндрю мало ел и меньше спал. Ради машины он был готов пойти дальше, чем когда-либо в своей жизни. Фактически, он был готов убить за это".
   Ее глаза поднялись с вызовом. - Возможно, мне не следует так говорить, но это правда. Я могу только благодарить Бога за то, что он не осуществил некоторые из своих планов. То, что он сделал, достаточно плохо. Когда он уехал с тобой в Калифорнию, я знала, что это не то, чем казалось, - простая поездка на конгресс, - и я поставила Эндрю перед этим, бросила ему вызов, сказала ему, что знаю, что он собирается что-то предпринять. У нас была сцена перед его отъездом, но он отказался что-либо говорить. Я думаю, он боялся, что я каким-то образом смогу предупредить тебя, зная, как я отношусь к тому, как он думает".
   Наступила пауза, и Шервуд сказал: - Полагаю, когда он вернулся из Калифорнии, он сказал вам, что я уволился?
   - Нет, - сказала миссис Шлессенгер, нахмурившись, погруженная в воспоминание о возвращении мужа. "Не сразу. Я слышал это от кого-то другого - кажется, от миссис Кокс. Теперь, вспомнив возвращение более живо, она немного сузила глаза. - Нет, Эндрю ничего мне о вас не рассказывал. Он был слишком расстроен для этого".
   Вирджиния сказала: "Расстроена, миссис Шлессенджер?"
   "Да. Я полагаю, вы знаете, как ему удалось заполучить машину?
   "Я должен был его куда-то положить, - сказал Шервуд. - Я догадался, что он достал его из сейфа. Это правильно?"
   "Да. Он пошел в офис за час до того, как вы отправились на запад. В то утро он очень обрадовался. Вы тоже знаете, каким было стирание. справился?"
   "Изголовье нашей кровати было рядом с его стеной. Он положил устройство на стул или что-то на боку и оставил его работать большую часть ночи".
   "Вот так. Эндрю думал, что он был особенно умен, делая это".
   Вирджиния напомнила ей: "Вы сказали, что доктор Шлессенджер был расстроен, когда вернулся".
   "Он был. Видите ли, на следующее утро после того, как он стер ваши воспоминания, он забрал машину в кожаной коробке, арендовал машину, чтобы поехать в Санта-Барбару на съезд. По дороге он попал в аварию. Мужчина на спортивной машине задел его машину, раздавил чемодан с подавителем-стимулятором. Ни Андрей, ни другой водитель не пострадали, но гаджет был разбит. Эндрю сказал, что плакал, как ребенок, когда собирал осколки. Он едва сдерживал слезы, когда рассказывал мне об этом".
   - Значит, машина испорчена, - серьезно сказал Шервуд.
   "Да, машина испорчена", - сказала миссис Шлессенгер. "Эндрю принес его обратно, попытался переделать, но ремонту не подлежало, и он понятия не имел, что куда делось - и даже было ли это все там".
   Шервуд устало вздохнул, встал со стула и подошел к окну, из которого смотрела миссис Шлессенгер. - Именно это имел в виду доктор Шлессенгер, когда сказал, что дверь заперта, а ключ выброшен.
   "Он сказал, что?"
   "Да. Он также сказал, что стал последним победителем. Думаю, он прав". Он повернулся к ней. "Где сейчас гаджет? В сейфе?
   "Да. Вот почему он не хотел, чтобы ты возвращался в лабораторию.
   - Я хотел бы взглянуть на это.
   Вирджиния весело сказала: - Теперь я понимаю, почему доктор Шлессенгер не смог стереть память Олли. Бьюсь об заклад, он планировал это сделать, когда вернется, и ему было довольно трудно придумать способ избавиться от него.
   Шервуд хмыкнул. "Неудивительно, что он ничего не сделал с одеждой. У него его даже не было, или, по крайней мере, не было его работающей модели. И в результате все, что ему нужно было делать, это сидеть и надеяться, что Олли никогда не появится, надеяться, что ты никогда ничего не скажешь. Кто мог что-то доказать? Какой закон распространяется на преднамеренное стирание памяти?"
   Миссис Шлессенгер сказала: "Он был полон решимости получить свою игрушку любой ценой, но когда он ее получил, она была для него испорчена. Тем не менее он думал, что сможет говорить и думать, как выбраться из этой большей лжи, самой большой из всех, в которых он когда-либо жил. Жаль, что у него не было устройства для улучшения памяти и повышения интеллекта. Он мог бы стать... кто знает, что бы он сделал? Я думал об этом достаточно часто.
   Шервуд уныло сказал: - Но поскольку он сломан и его невозможно собрать обратно...
   - Не обязательно, доктор Шервуд. Эндрю был уверен, что вы нарисовали какую-то схему, какую-то диаграмму. Он упомянул об этом несколько раз".
   "Возможно, это было принято за действительное".
   "Нет. Он сказал, что видел, как вы работали над диаграммой, вот насколько он был уверен.
   Голос миссис Шлессенгер немного изменился, и Шервуд пристально посмотрел на нее. Был блеск глаз, румянец на щеках, и он был озадачен этим. Он сказал: "Насколько вы уверены, что такая вещь существует?"
   Она ответила на его взгляд твердым взглядом. - Достаточно, чтобы предложить тебе кое-что.
   "Какая?"
   "Институт. Я хочу, чтобы ты управлял им так, как он должен управляться.
   Вирджиния удивленно сказала: "Вы хотите, чтобы Уолтер руководил Институтом? Почему, миссис Шлессенджер?
   "Почему?" Ее глаза холодно метнулись к ней, потом потеплели, и она улыбнулась, сказав: "Я буду откровенна с вами, миссис Шервуд. Я думаю, что Уолтер был создан для Института. О, не тот Уолтер, которого мы видим сейчас перед собой, а тот Уолтер, который был. Он был гораздо большим режиссером, чем когда-либо был Эндрю. Он такой, каким я хотел видеть Эндрю, и я очень хочу, чтобы у него был Институт, миссис Шервуд.
   Увидев неуверенность в глазах Вирджинии, она продолжила напряженно: - Что касается меня, то с меня хватит Мерритвилля. Думаю, я поеду в Европу, куда-нибудь в Европу".
   19
   В своем пропавшем состоянии планы были таким же препятствием, как когда-либо был Шлессенджер, и когда они были
   не сразу нашли, сосредоточились на возможности пересборки подавителя-стимулятора, неразберихе проводов, мятых печатных платах, транзисторах и кристаллах.
   Буи хмыкнул, когда увидел это. "Это больше сбивает с толку, чем вообще не найти", - сказал он, потирая лысую голову ладонью. "Я думал, что у меня есть довольно хорошее представление о том, как это будет выглядеть, но это было совсем не так". Он покачал головой и передвинул несколько предметов на лабораторном столе.
   Олли был услужлив, но, хотя он знал, где находится большинство компонентов, он не мог объяснить, как они были подключены. - Кроме того, - сказал он, - я не помню и половины этих вещей. Я думаю, что Шлессенджер примешал к этому что-то еще".
   Именно тогда работа всерьез перешла к отсутствующей диаграмме, за реальность которой Олли мог поручиться. Вы их действительно видели? его спросили. Нет, сказал он. Могли ли они существовать? Да. Как бы они выглядели? Вероятно, чернила на плотной бумаге. Были ли они сделаны в лаборатории? Вероятно.
   Всегда возвращался к этому. Схемы должны быть в лаборатории. Они все еще были там?
   Они потратили много часов на поиски, заглядывая за ящики, на дно ящиков, постукивая по дереву на столах, на стене и лепнине. Когда они убедились, что диаграммы никак не могут быть в лаборатории, они подошли к столу и папке Шлессенгера на тот случай, если он их нашел и еще не смог ими воспользоваться. Затем они перебрались в другие комнаты и другие лаборатории, всегда с одним и тем же результатом.
   В конце концов, убедившись, что диаграммы не могут быть в Институте, они вышли из здания, Шервуд, Олли, Буи и Эпплби, решив заняться домом Шервуда. Они прошлись по нему дюйм за дюймом, снова постукивая по доскам в поисках потайных мест и панелей. Но это было бесплодно, и когда все закончилось, измученные искатели не могли придумать, где еще искать.
   Наконец Эпплби сказал: "Я думаю, нам всем стало бы лучше, если бы мы пошли на рыбалку", и когда Буи рассмеялся, потому что эта идея была самой далекой от его мыслей, Эпплби продолжил: "Нет, я серьезно. Они везде хорошо кусаются. И я имею в виду крупную рыбу. Глубоководная рыбалка в заливе".
   "Это означало бы сдаться, - сказал Шервуд. "Я, например, не мог ловить рыбу, думая об этих планах".
   "Если бы у меня была корова, которую я не мог найти, - сказал Эпплби, - я бы какое-то время занимался чем-то другим, а тем временем пытался выяснить, куда бы я пошел, если бы был коровой".
   Буи рассмеялся над этим. "Я думаю ты прав. Мы слишком стараемся. Что скажешь, Уолтер?
   "Нет, доктор. Вы, ребята, вперед.
   Олли с надеждой сказал: "Я никогда не занимался глубоководной рыбалкой".
   Когда они ушли, Шервуд пожалел, что не пошел с ними, думая о том, как нелепо с его стороны оставаться здесь, когда он мог бы подумать и на воде. Он поднялся наверх и лег на кровать, пытаясь расслабить каждую мышцу, чтобы все свое тело можно было отдать размышлению о том, что изолированная часть его разума сделала с рисунками. Они должны быть где-то, сказал он себе. Думай, думай, думай! И все, что он мог представить перед своим мысленным взором, это рыба, выпрыгивающая из воды. Затем он попытался поставить себя на место, как это сделал Эпплби со своими коровами, но ничего не вышло.
   "Тебе надо было пойти на рыбалку", - сказала Вирджиния, когда поднялась наверх, чтобы узнать, почему он такой тихий.
   "Я знаю это."
   "Почему ты не пошел?
   "Я думал, что думать о диаграммах было важнее".
   - Ты мог подумать...
   "Я знаю. Я мог подумать о них во время рыбалки. Я думал об этом. Но слишком поздно. Он сел так, что они оказались рядом на кровати. "Но на самом деле я не должен был идти. Ты понимаешь, что мы почти у цели? В пределах дюймов. Осталось разгадать еще одну загадку, и мы все вспомним.
   Она не смотрела на него, а смотрела на деревья за окном, колеблемые блуждающим ветром. - Я бы хотел, чтобы ты на время забыл об этих планах.
   "Я забуду о них, когда мы их найдем, когда мы создадим еще один гаджет и изменим то, что произошло".
   - Это так важно для тебя, Уолтер?
   Он резко посмотрел на нее. - Ты снова говоришь мне, что это не важно для тебя?
   - Есть и другие вещи, - бесцветно сказала она, все еще не решаясь взглянуть на него.
   "Такие как?"
   Она повернулась к нему лицом. "Мы должны жить, не так ли? Мы не перестаем дышать, потому что у нас нет этих ваших планов, не так ли?
   - Иногда, - сказал он сдавленным голосом, - я не думаю, что ты действительно хочешь их найти.
   - Я знаю, что ты думаешь, - тихо сказала она. "Но пока мы этого не сделаем, я думаю, мы должны попытаться жить как два нормальных человека. Если мы никогда их не найдем, нам все равно придется так жить".
   Когда Шервуд промолчал, она продолжила: "Я пойду в банк и узнаю, сколько у нас денег, а если их немного, я поищу работу. Мне нравится Мерритвилль. Мне нравится этот дом. Я думаю, мы должны остаться здесь с планами или без них. Она вскочила так внезапно, что его подбросило на кровать. Она вышла из комнаты.
   Позже к нему заглянула миссис Эпплби. - Ты молод, - сказала она. - Не принимай это так близко. Что такое день или два?"
   Он собирался сказать ей что-то, но она сказала: "Знаешь, тебе надо было пойти на рыбалку", - и ушла. Он подумал: все думают, что мне пора на рыбалку, может быть, они правы, может, я слишком тяжело к этому отношусь. Неужели одиннадцать лет так чертовски важны?
   * * * *
   Рыбалка закончилась, форель, запеченная на углях на заднем дворе, была восхитительна, и все сидели в гостиной, и Шервуд думал, что рыбалка и еда еще не закончились. Я чувствую это, почти спотыкаюсь об это здесь, в этом доме.
   Буи говорил о своей работе в Чикаго, Олли вдруг стал раздражаться на все, и его дважды вызывали к телефону, потому что Глория Коннерс тоже становилась нетерпеливой, а Гомер Эпплби говорил о погоде "здесь, на мизинце Мичигана". Хотя это был не совсем мизинец, и миссис Эпплби рассказывала пришедшим Коксам, как она пекла вишневый пирог в Иллинойсе. Все это время Вирджиния сидела с угрюмым лицом, и Шервуд подумал: "Мое, ее лицо бледное и напряженное. Интересно, что с ней случилось? Она сегодня странно себя вела".
   - Это не должно быть слишком сложно, - говорил Буи.
   "Какая?"
   "Я говорю, что не должно быть слишком сложно скопировать машину".
   - Конечно, - сказал Шервуд, увидев на себе круглые глаза Вирджинии. Он встал, чтобы поговорить с ней, но Олли прервал его, сказав: "Я полагаю, что мне пора отвалить, доктор. Я сказал Глории, что приду.
   - Все говорят об отъезде, - сказал Эпплби, - напоминают мне, что утром нам нужно вернуться. Знаешь, нельзя слишком долго быть вдали от фермы. Как иметь няню; никогда не доверяешь незнакомцу.
   Кокс сказал: "Как ты думаешь, что ты будешь делать, Уолт?"
   Шервуд повернулся к нему и подумал, что это и есть Вопрос, не так ли? Что мне теперь делать, если я не могу найти ключ? Он сказал: "Честно говоря, я не знаю, Хэмп".
   - Может быть, вам стоит попробовать пойти в школу, - весело сказала миссис Эпплби. - Это не такая уж плохая идея.
   - Я так не думаю, миссис Эпплби, - безразлично ответил Шервуд, уставший от размышлений об этом. Он снова нашел глаза Вирджинии и был поражен, увидев, насколько бледным стало ее лицо. Когда он посмотрел на нее, она встала, и на мгновение он подумал, что она сейчас заплачет, но она повернулась, вышла из комнаты и прошла по коридору на кухню.
   Никто ничего не сказал. Все услышали, как закрылась дверь.
   Буи повернулся к нему и сказал: "Тебе лучше пойти к ней, Уолт", но Шервуд был уже на полпути через комнату.
   Он нашел Вирджинию, темную одинокую фигуру на скамейке под буком на заднем дворе. Она не пошевелилась, когда он сел рядом с ней. Она смотрела на луну, но не видела ее.
   Через некоторое время он сказал: "В чем дело?"
   Когда она не ответила, он сказал: "Я думал, что вы довольны тем, как обстоят дела. Я этого не понимаю".
   Она закрыла глаза, и он был еще более озадачен, чем когда-либо.
   Она сжала губы, крепко зажмурила глаза. "Вирджиния..."
   Она выдохнула, потянулась к его руке. "Мне жаль. Я просто боюсь, вот и все".
   "Боюсь?"
   "Боюсь, что все слишком сильно изменится". Она убрала прядь волос с глаз. "У нас все было хорошо в эти несколько дней".
   "Вещи не должны меняться". Он потянулся к ее подбородку, повернул ее голову так, чтобы он мог смотреть ей прямо в глаза. "Все у нас всегда будет хорошо. Не нужно думать иначе".
   - Китти рассказала мне, каким ты был раньше.
   "Каким я был раньше?"
   "Редко дома. Ходячий компьютер, логарифмическая линейка и книга формул. Вы зарылись в Институте и редко выходили на воздух. Большую часть времени я слонялся по дому один".
   Он ровным голосом сказал: "Так не будет".
   Хлопнула задняя дверь, они обернулись и увидели приближающегося к ним Буи. - Надеюсь, я мешаю, - сказал он.
   "Я слышал о том, какой я был каблуком".
   Буи хмыкнул. "Типичный целеустремленный человек, закопавшийся в лаборатории с прицелом на ручки с накаткой. Вот каким ты был в Райерсоне. Он порылся, нашел шезлонг, притащил его к ним со словами: "Наверное, вы были такими же в Институте".
   "Отшельник".
   - Тебе не нужно будет оставаться таким. Ведь вам придется вспомнить все, что произошло за последнее время. Это должно чаще выводить вас из лаборатории. Он трезво добавил: "Я хотел поговорить с вами обоими. Я хотел сказать, что ни один из вас не должен судить о забытой части. Вы оба неполноценные личности.
   - И, - с горечью сказал Шервуд, - мы склонны оставаться такими же.
   "Думаю так? Я не. Я знаю, о чем вы оба думаете. Учитывая шанс, вы должны вернуться? Уолтер, я искренне верю, что Вирджиния сможет убедить тебя отказаться от этой идеи, и это хорошо, потому что замечательно думать о ком-то так много, что ты готов отказаться от того, что когда-то было. А ты, Вирджиния, вряд ли ты та задорная девушка с духом, у которой после решения собственных проблем осталось достаточно энергии, чтобы помочь другим с их проблемами. Ты забыл, как драться? Вы забыли, как вы боролись, чтобы уйти с фермы, потому что у вас было более широкое видение? У вас есть. оба забыли, как вы пробились так далеко от одиннадцатилетней слепоты?
   - Доктор, - сказал Шервуд.
   - Вирджиния, - продолжал Буи, - тебе еще придется драться. У вас будет передышка. Теперь вы можете войти и посоревноваться с очаровательной любовницей Уолтера - наукой. У тебя остался бой?
   - Вы забываете, - сказал Шервуд, - что у нас нет выбора.
   Где-то громко и долго пела цикада, и Буи подождал, пока она не кончится, чтобы сказать: "Что-то еще. Засухи и времена года отмечаются на деревьях, и то, чем мы являемся, является результатом нашего опыта, будь мы листом на этом дереве или человеком на Божьей зеленой земле. То, что вы сегодня вечером скажете друг другу здесь, на заднем дворе, будет такой же частью вас, как и та часть, которую вы внезапно вспомните, когда вам захочется вспомнить все это снова. Вспоминая об этом, вы узнаете, что чувствуете сейчас, и вам придется идти на компромисс со своими старыми личностями. Я уверен, что это будут изменения к лучшему. На самом деле, у вас двоих была возможность, которой лишено большинство людей. Вы увидели себя действительно объективно.
   Вирджиния встала, обошла Буи, постояла, глядя в темноту кустов и деревьев.
   - Наконец, - сказал Буи, понизив голос и отведя взгляд, - каждый человек на этой земле до последнего является хранилищем для других. Мы живем в других людях. И когда умирает один из наших друзей, то умирает и та часть нас, которая жила в нем. Отказываясь принять ту часть друзей, которая скрыта в забытой части вас, вы убиваете ту их часть, которая находится в вас. Я уверен, что вы не хотели бы этого делать. Это было бы очень некрасиво. Не так ли, Вирджиния?
   Она обернулась, в глазах ее блестели слезы. - Да, это было бы крайне недобро, доктор. Внезапно она вырвалась и побежала к дому.
   Шервуд встал, готовый преследовать ее.
   - Останься, - сказал Буи. "Отпусти ее."
   Что с ней не так?" - спросил Шервуд, и, когда Буи промолчал, продолжил: - О чем все это? Я не понял тебя.
   - Вы не понимаете доктора Буи, - сказал Буи. - Это Вирджиния.
   "Почему?"
   Буи повернул к себе серьезное лицо. "Она нашла схемы. Они были в сейфе в банке. Она открыла его сегодня днем и увидела их там. Сейчас они наверху, в ее комоде под бельем, куда я велел ей положить их, пока она не решит рассказать вам о них. Он повернул голову, посмотрел на дом, на комнату второго этажа, теперь залитую светом. Он усмехнулся: "Я думаю, она спустится с ними через несколько минут. Тогда мы приступим к работе".
   ПОСЛУШАЙ ДРУГИМ, Дэмиен Бродерик
   Я опоздал на десять минут, потому что офисный телепорт снова дал сбой и не давал мне войти из дома, так что мне пришлось "портироваться в Министерство наблюдения и превентивных действий через ближайшую уличную платформу, а затем бежать". на высоких каблуках за полкилометра. Старый Джек стоял на лестнице в вестибюле, тщательно полируя большие медные буквы, гласившие девиз Министерства: ДЕЛАЙТЕ ДРУГИМ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОНИ НАМ. Он скептически наблюдал, как я провела пальцем по входу в систему.
   - Когда они починят чертов телепорт, Джек?
   "Потрясает меня, Лулу. Скорее всего другой вирус. Разве вы не должны отсеивать этот материал?
   "Мы делаем все возможное. Не могу просить больше, чем это". Я спустился в шахту к снаряжению и выписал ядерный сенбернар, засунув его на двухколесную тележку. Тяжеленькая штучка. Строго говоря, они называются "пони-нюки", может быть, потому, что их можно было носить в седельной сумке на пони, если там еще остались пони, но меня забавляло представление о большой мохнатой вислоухой гончей, бредущей по Швейцарские снега с бочонком спасительного коньяка, только на этот раз это был отравленный напиток, да еще как. Даже более строго говоря, это не просто "ядерное оружие" в старомодном понимании - ни атома, ни водородной бомбы, боже мой, нет. Эти малыши - разрушители планет. Когда мы в веселом настроении, мы называем их "струнными твангерами" или "глюонными расклейщиками". Зажгите один, и он очистит все, на чем сидит, пока весь этот мир не превратится в беспорядочное кольцо астероидов и плавающих обломков. Whoomp вместо "Smooooth!" Возможно, Джимми прав, и во мне действительно есть что-то садистское. Нет, это не так. Ядерное оружие - это всего лишь инструмент, которым пользуются беспристрастно и осмотрительно.
   Обвиняющие глаза поднялись, когда я вошел в контактную ферму. Я ненавижу резкое звяканье лифта, прибывающего и уезжающего, из-за которого трудно спрятаться. Триш холодно кивнула со своего поста наблюдения. Я пожал плечами с выражением наигранной беспомощности и подкатил убийцу миров позади себя к своему столу, где я втащил его в подставку, вытащил свой эргономичный стул на коленях и включил множество дисплеев, щекотки, командных микрофонов. , виртуальные клавиатуры и само окно, которое шипело на меня.
   Я не обиделся на это. Просто звук квантового процессора, который крутит свои воображаемые колеса от 10 до 500 реальностей в супервремени, охотясь за моими аналогами. Слишком много данных для обработки любым другим способом. Они вынюхивают наши возможности для нас, а затем мы, государственные служащие, должны вынести окончательное решение, ура. Так много вселенных, так мало совпадений. Но достаточно. Много места по краям, как однажды заметил Ричард Фейнман. Достаточно места для изучения новых вещей и избавления от новых врагов, прежде чем они успеют сделать с нами.
   "Встретимся за ланчем во "Френч Тарт"?" Девушка в соседней кабинке выглядывала из-за перегородки. Сегодня она была одета в Martian Bronze, и ее волосы были распущены перьями.
   "Хорошо, Мэри. Увидимся там в двенадцать тридцать. Если ничего не пойдет не так, и мне придется, знаете ли, сдуть к черту какую-нибудь планету.
   "Всегда пессимист". Мэри усмехнулась, нырнув обратно на свои звенья. Ее приглушенный голос добавил: "Там будет Гэвин".
   Заставил мое сердце учащенно биться. Вы знаете обложки этих горячих романов Гиндла? Не голые, мускулистые, гипербогатые жизнерадостные холостяки с высокими скулами и волосами-ирокезами, которые геи только по средам? У Гэвина не было ничего общего с именем, но он выглядел именно так, после нескольких работ на лице, которые будут держать его в закладных, пока он не выйдет на пенсию. До меня дошли слухи, что все его тело подверглось повторной обработке, но Мэри не является надежным источником. Тем не менее, девушка может надеяться. Извини, Джимми.
   Процессор прекратил поиски и открыл окно на меня, шагающего по тротуару в довольно запущенной части какого-то городка, совсем не похожего на мой. "Я" был одет в довольно привлекательный комбинезон темно-фиолетового цвета, а мои волосы были выбриты на дюйм. О, дай мне перерыв. Не очередная сепаратистская утопия вимына? Я смотрел и ждал, чувствуя вибрацию. Конечно, она еще не могла меня видеть. Когда она пересекла улицу перед телегой, запряженной маленьким носорогом, я подумал, не отправить ли ее и ее унылую Землю обратно в сверхвселенную и попробовать еще раз. Но людям наверху это не нравится. Они не одобряют заранее подготовленных суждений, когда мы, операторы, навязываем свои собственные предубеждения эквивалентам самих себя. Виве разница , что? В конце концов, это название игры. Смотри и учись. Просите, и вы получите. Это все полезные данные, бесконечные кучи. Даже в такой убогой и непривлекательной среде, как эта.
   Я вздохнул, подождал, пока "я" переберусь на другую сторону плохо отремонтированной дороги, затем устно переключил какие-то выключатели и вышел из дверного проема, мимо которого она проходила. Я носил то же самое, что и я. Я знал, что она будет в ужасе, но это веселее, а иногда и более откровенно, чем просто подражать местному стилю.
   - Привет, девочка, - сказал я, цепляя ее качающуюся руку. - Чуть не оторвал мне левую грудь.
   "Королевский Митра, какого черта!" - закричала она. Разумеется, на неплохом английском языке - зачем процессору вытаскивать локали, которые усложняют нам задачу? Есть триллион триллионов Земель, где они говорят по-английски, даже если многое другое странным образом искажено. И у наших двойников обычно схожие роли, сбор информации, как правило, военного характера. - Смотри, сестричка! Затем она взглянула на меня и сделала обязательный двойной снимок. "Что ты делаешь в городе, Дебби? И что, во имя Солнца, ты несешь? "
   Вы получаете это иногда. Ну, один раз примерно из 50, что неизбежно. Это вероятность того, что данная оплодотворенная яйцеклетка рано разделится в матке (или in vitro , или где-то еще) и произведет однояйцевых монозиготных близнецов.
   - Не Дебби, - сказал я. "Продолжай идти. Я Лулу, Лулу.
   "Какая?" Она осталась на месте. Мимо прошагала вереница носорогов, таща повозки и пассажиров, время от времени выбрасывая на разбитую дорогу довольно неприятные какашки.
   "Разве тебя не зовут Лулу? Это часто так".
   "Не будь абсурдом. Я Лорелей Браниган.
   "Ага-ага. Я тоже, но я предпочитаю псевдоним. Тони подарил его мне, когда ему было два года, а мне восемь".
   - Кто такой Тони?
   - Значит, у тебя нет младшего брата.
   - Ни одного по имени "Тони". Что это за глупое имя?
   "Послушай, милый, мы можем найти кафе и посидеть там, попить кофе и поболтать? Хороший Skybucks подойдет.
   На ее лице отразился скорее театральный испуг. - Не упоминай об этом веществе вслух, дурак, - прошептала она. - Ты хочешь, чтобы прокторы напали на нас? Она с ужасом смотрела на мои туфли от Стива Мэддена.
   Я вздохнул. Всегда местные поговорки и правила и положения. Эта компания, вероятно, употребляла героин вместо того, чтобы нюхать кофеин. Не мое дело.
   "Нарушит ли закон найти тихое место и сесть поболтать?"
   Можно было сказать, что она была заинтересована. Я имею в виду, что у нее были такие же мозги, как у меня, такое же любопытство и элементарная задиристость.
   - Может быть, Храм?
   "Положись, Макдафф", - сказал я ободряюще, и, пока она выглядела озадаченной (черт возьми, нет ли Шекспира в этой истории?), она сделала небольшое движение головой и шеей, которое сочетало в себе пожимание плечами и встряхивание, и повела вверх по перекрестку.
   - Я не могу долго заниматься этим, Лулу. Мой босс сдохнет, если я пропущу явку".
   - Понятно, - сказал я. Какие были разговорные подробности между квази-братьями и сестрами?
   * * * *
   Храм мало походил ни на христианскую церковь, даже на мормонскую, ни на мечеть или синагогу. Во всяком случае, это было похоже на частокол под открытым небом, с высокими заостренными столбами, образующими довольно устрашающую внешнюю стену, а внутри бросались в глаза щиты, копья и прочие примитивные вещи. Что-то вроде планетарной системы в миниатюре висело над кругами стульев, но это был не тот оррериум, что-то из Средневековья. Плоская Земля с горами, равнинами, морями и краем по всему периметру висела посередине, вокруг нее жужжали планеты на золотых проводах, а ослепительно яркое и довольно большое Солнце вращалось с довольно величественной скоростью. И была Луна, отражающая свой свет. Таким образом, эта группа была поклонниками Солнца, застрявшими в какой-то заводи Римской империи, которая никогда не пала, а просто превратилась в ограниченную мировую империю, которая, вероятно, еще не обрела Америку или Австралазию. Жутко и почти бессмысленно для моей миссии. Все эти психоисторические векторы постсредневекового захолустья уже были довольно плотно заперты. Уже пора вытаскивать?
   Нет, за пфенниг, за гульден. Я активировал карту памяти и провел Лорелей по обычной анкете, потягивая довольно горький травяной отвар, который она купила нам у кающейся женщины в лохмотьях. Не то, чтобы я на самом деле пил , понимаете, так как меня на самом деле там не было, но это бессмысленные различия, не так ли?
   "Думай обо мне, как о путешественнике с дальнего берега", - сказал я. - Атлантида, если хотите. Вы, я полагаю, знакомы с сочинениями Платона?
   "Платон, языческий философ? Конечно. Разве он не упоминал затерянный остров под названием Атлантида за Гибралтарскими столбами?
   - Да, и давайте теперь забудем о Платоне, потому что я хочу спросить вас кое о чем другом, не могли бы вы помочь мне с этим курсом, который я изучаю? Проект? Из-за этого семестра?
   Я мог сказать, что все это звучало для нее довольно подозрительно, но она была спортивным человеком. "Огонь". Она бросила монетку в миску другого нищего, безносого, и подождала, пока я сделаю то же самое. Я сделал движение, и они оба увидели то, что ожидали. Судя по вздоху и поклону нищего, больше, чем он ожидал. Большинство нищих, по-видимому, были ветеранами войны, потеряли одну или две конечности или имели увечья. Было нехорошо так обманывать людей, но что я мог сделать, раз меня там действительно не было?
   "Хорошо. Я должен написать статью о том, как лучше всего жить. Вы знаете, этика?
   - Живи по Правилу Митры, - машинально сказала она и опустила голову и глаза.
   - Ну да, естественно. Но меня больше беспокоит... метафизическая подоплека, если вы меня понимаете? Роль представительного правительства в сравнении с непринужденным осуществлением выбора гражданами? Мол, должны ли быть налоги, и если да, то в каком размере, или все должно делаться за счет свободной торговли на открытом рынке, а всякая слабина покрывается благотворительностью бесплатно? Или, говоря о Платоне, лучше иметь мудрых правителей, которые формируют и руководят государством послушных товарищей? Кто будет контролировать поток информации? А как насчет рабства, преступления и наказания, должна ли быть смертная казнь или прочистка мозгов? Боже, я думаю, я открыл там целую банку червей.
   - Вы держите червей в банках в Атлантиде? - сказал Лор, широко раскрыв глаза.
   - Только метафорически, - поспешно сказал я.
   "Я не знаю, с чего начать", - сказал мой двойник. "Это вопросы для ученых". Но она бросила на меня хитрый взгляд и начала ухмыляться. "Конечно, у меня есть некоторые мнения, если это поможет".
   Я кивнул со всеми признаками восторженной благодарности и скрыл вздох. Дело в том, что люди в каждом варианте Земли разделяют иллюзию, что они особенные, индивидуальные, не имеющие ничего общего с большинством других, кроме доктрин, которые им дороги либо на основании доказательств, либо на основе веры. На самом деле, они почти полностью копируют друг друга. Назовите это этосом. Он заглушает все деликатные маленькие отклонения и альтернативы, доступные в их моделях реальности. В истории моего собственного мира антагонисты с безумным рвением боролись за вопрос о центральном политическом контроле против правления плутократии, которые "избираются" каждые несколько лет, по очереди, гражданами, оцепеневшими от средств массовой информации, с почти нулевым вниманием и меньше памяти. Однако никто из них не практиковал каннибализм, ритуальные детские браки, публичное обнажение или ампутацию половых органов (ну, кроме тех, кто это делал). Они считали до десяти единицами по одному, не перескакивая наугад от единицы до 13,092 и обратно до семи. Земля, согласились они, представляет собой сплюснутый сфероид, похожий на слегка сплюснутый мяч, но никто из них не думал, что она плоская, как портрет, висящий над нами, или космический куб льда, или медуза внутри Солнца, или декламируемый алфавит. назад. Огромная необъятность возможных способов делать вещи и конструировать мир полностью перевешивала минимальные различия между ними. И все же они не могли этого увидеть.
   Но тогда у большинства из них нет моей работы. Они не проводят каждый день, кроме дня Тора, вглядываясь в изобилующее разнообразие сверхвселенной, болтая со своими теневыми я и решая, истребить их или нет. Этого достаточно, чтобы свести девушку с ума. Или в здравом уме.
   "Ну, это вопрос баланса, не так ли?" Лор объяснял. "Каждый из нас является возлюбленным Митры, который родился от девы и воскрес на третий день, да будет благословенно имя и дело его, но каждый с самого зачатия зачислен в Армию Единой Истины. Таким образом, все граждане свободны, как и рабы, в духовном смысле, и мы должны обеспечивать себя за счет платы, которую получаем за удовлетворение требований рынка. Конечно, ни у кого нет никаких прав на богатство другого, на что вы, кажется, намекаете.
   "Я понимаю. Так кто же платит солдатам, которые поклоняются в этом красивом храме?"
   Брови Лора потемнели. "Платит? Община верующих, а мы все верующие. Вы сомневаетесь? Ты на это намекаешь, гость из затерянной Атлантиды?
   "О Боже, нет, нет. Не стал бы сомневаться. Но разве нет роли для..." Я подыскивал слова. Нечасто встретишь столь глубоко укоренившуюся теократическую культуру (ну, за исключением тех мест, где встречаешься ты). "Для научной спекуляции ? За попытки проверить существующие догмы - естественно, я имею в виду научные догмы - и таким образом прояснить более плодотворные пути исследования?
   Один из нищих услышал меня и начал уползать, показывая полное отсутствие интереса. У этого экземпляра отсутствовали пальцы и половина большого пальца правой руки. Не я, сэр, понятия не имею, о чем эта странная женщина.
   Мой двойник спросил: "Что вы имеете в виду под словом "научный"?"
   "О, систематическое понимание мира, в котором мы живем. Знаете, почему небо голубое? Куда уходит пламя, когда вы задуваете свечу?" Это казалось правильным технологическим уровнем. "Все ли видят одну и ту же радугу, независимо от того, где они стоят? Почему дети похожи на своих родителей? Почему они иногда не похожи на своих родителей? Действительно ли Солнце вращается вокруг мира или мир вращается вокруг Солнца?"
   "Заткнись, дурак! Не озвучивайте эту проклятую ересь, только не в этих священных стенах! Я буду обсуждать разумные вопросы, если хотите, но я не собираюсь играть с вами в опасные словесные игры, мисс Червяки в банках.
   Я пытался вернуть вопросы к чему-то информативному, но она продолжала уклоняться от меня. Это был ужасный мир, вот к чему я пришел. Не опасен, никоим образом не представляет угрозы для Родины Земли, так что я мог разжать руку от глюонного отклеивателя в его колыбели. Но мне было скучно, поэтому я как можно быстрее завершил процесс.
   "Это было очень увлекательно и полезно", - сказал я, вставая и поправляя стул. Тяжелая вещь, вырезанная из дуба или какого-нибудь варварского дерева, которым восхищались римляне. "Вы были очень добры. Надеюсь, я не отнял у вас слишком много времени. У тебя не будет проблем на работе, не так ли? Мы пробились через военную преграду к яркому солнечному утру снаружи. Сол Инвиктус, да! - Это напомнило мне, Лор, я не спросил тебя, чем ты зарабатываешь на жизнь?
   - Нет, я это заметил. Ты самодовольная маленькая эгоистичная сучка, не так ли?
   Я моргнул, остановился как вкопанный и уставился. "Извините меня?" На мгновение я почти испугался, что она вот-вот ударит меня, пока не вспомнил, что на самом деле сижу за окном в своей кабинке с атомной бомбой на кончиках пальцев.
   Лор схватил меня за правую руку и потянул за собой. Было больно. Я, конечно, чувствовал , как будто я был там. Не весело. Прекратить, прервать, подумал я, но прежде чем слова сорвались с моих губ, она шлепнула меня по нижней части лица какой-то вонючей жижей. Я задохнулся и попытался дышать через ноздри, которые были едва прозрачны. Помет носорога на дороге смешался с запахом жижи.
   "Какая у меня работа, запоздало спросите вы? Что ж, дорогая, позвольте мне указать вам на это. Моя работа состоит в том, чтобы дождаться, когда такие паразиты, как ты, попытаются проникнуть в Свободу Митры. Моя работа заключается в том, чтобы заткнуть вас, маленькие ублюдки. Между прочим, поскольку вы так и не удосужились как следует спросить, меня зовут Центурион Трибун Лорелей Браниган Пятая, недавно из Карфагена Полиса.
   Это было невозможно. Я пытался вырваться, звать на помощь Мэри или даже Гэвина, или, если ничего не помогало, просто сдаваться и звать на помощь Триш на главной консоли. Не мог произнести ни слова. Я почувствовал, как мое лицо горит от разочарования и ярости. Как будто попал в дурной сон.
   - Ой, да ладно, Лу-Лу , - сатирически сказала она, как-то угадав мои мысли. "Первое прибежище глупца: это кошмар, я застрял в кошмаре, о, пожалуйста, дай мне проснуться. Ты не такой, и это не так. Я видел слишком много вас, тупых клонов. Интересно, что там насчет нашего генома, или коннектома, или того, о чем вы, болтуны, болтаете. Мы особенные, я знаю. Я всегда знал, что я особенный. Я избранный Митры. Я Святая Дева Пурпурного. И вот вы пришли из какого-то адского мира, одетый в свою милую мишуру, ищете простые ответы на свой дурацкий опрос. А если мы провалим ваш претенциозный, богохульный тест, что тогда? Каков твой план, Лу Лу?
   Я смотрел и издавал приглушенные звуки. Если бы липкий кляп не блокировал мою речь, я бы дал ей послушать. Послушай, леди, ты думаешь, что ты такая крутая штука, с твоим смехотворным военным званием и твоими помоями? У меня в колыбели есть живой истребитель планет, и я держу над ним руку, чтобы отправить его в окно и разнести ваш отвратительный маленький вариант Земли обратно на кварки, лептоны и несколько блуждающих глюонов. Может, какая-то темная материя.
   Если бы я только мог освободить свою руку.
   Тебя на самом деле там нет, кричала я себе. Это добровольная иллюзия. Для нее вы не более существенны, чем поток вялых ионных электрохимических соединений в ее коре. Наоборот. Она не может держать тебя в этом мучительном захвате рук. Просто расслабься. Пожелайте ей уйти. Спокойно откиньтесь на спинку кресла и выпейте чашку запретного кофе, крепкого и темного, с корицей наверху и дымом, поднимающимся вам в лицо. Не эта вонь жижи...
   Если только ее невежественная средневековая Плоская Земля не знает о Многих Мирах больше, чем мы. О мой Бог. Это та Земля, которую мы должны определить и остановить, та, которая погубит нас . И я взорвал его. Все ее фальшивое удивление, когда мы встретились в первый раз, все это "Подожди, ты не моя сестра-близнец!" фальшивый испуг. Только ее липкая паутина, чтобы держать меня на месте, пока она выясняет возможности моего собственного мира. Нет! Нет! Скажи, что это не так!
   - Хватит об этом, - сказал Centurion Tribune, бла-бла, Пятый из Ганнибалвиля. "Пора сказать: ночь-ночь, богохульный предатель", - и она развернула меня за зажатую руку так, что убогий захудалый город пронесся мимо меня, а другой рукой она сорвала затвердевающий липкий кляп, отняв, казалось, половину. дюйм плоти с ним, и я начал кричать в ярости и активировать свои настольные системы. Я освободил одну руку, сунул ее в консоль, нашел отклейку с изображением глюона Сен-Бернар и включил ее. Двадцать секунд . Я начал направлять его в оконную пусковую установку, но рука Лорелей сжала мое запястье. Невозможно. Это не работает таким образом. Это как если бы кто-то вышел из голографического дисплея и схватил вас за горло. За исключением того, что это было неправильно, это не экран или дисплей, это действительно окно, пустышка, десять секунд , и в принципе нет причин, по которым более совершенная технология не может изменить полярность, но насколько вероятно неужели культура поклоняющихся Солнцу воинов-язычников могла бы овладеть технологией квантовой мультивселенной сверхвремени, ради бога, но у них есть, у них есть, и если я не буду застрелен на рассвете за свою невнимательность, меня обязательно уволят из моей работа, одну секунду , помоги мне, Джимми, вытащи меня из этого Гэвина, и рука Лорелей отпускает меня, и я кричу и нажимаю кнопку прерывания, и уже слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно для всего моего мира. Оглушающий белый свет.
   ДЕРЖАТЬСЯ, Фредрик Браун
   Даптин - вот в чем секрет. Сначала они назвали его адаптином; затем его сократили до daptine. Это позволило нам адаптироваться.
   Нам все объяснили, когда нам было десять лет; Я предполагаю, что они думали, что мы были слишком молоды, чтобы понять до этого, хотя мы уже многое знали. Они сказали нам сразу после того, как мы приземлились на Марсе.
   - Вы дома , дети, - сказал нам директор, когда мы вошли в стеклянный купол, который для нас там построили. И он сказал нам, что этим вечером для нас будет специальная лекция, важная, которую мы все должны посетить.
   И в тот же вечер он рассказал нам всю историю и почему. Он встал перед нами. Конечно, ему пришлось надеть скафандр с подогревом и шлем, потому что температура в куполе была для нас комфортной, а для него уже морозной, а воздух уже слишком разреженным, чтобы дышать. Его голос донесся до нас по радио из шлема.
   "Дети, - сказал он, - вы дома. Это Марс, планета, на которой вы проведете остаток своей жизни. Вы марсиане, первые марсиане. Вы прожили пять лет на Земле и еще пять лет в космосе. Теперь вы проведете десять лет, пока не станете взрослыми, в этом куполе, хотя к концу этого срока вам будет разрешено проводить все больше времени на открытом воздухе.
   "Тогда вы пойдете и построите себе дома, будете жить своей жизнью, как марсиане. Вы будете вступать в смешанные браки, и ваши дети будут рождаться настоящими. Они тоже будут марсианами.
   "Настало время рассказать вам историю этого великого эксперимента, частью которого является каждый из вас".
   Потом он сказал нам.
   По его словам, человек впервые достиг Марса в 1985 году. Он был необитаем разумной жизнью (здесь много растений и несколько видов нелетающих насекомых), и он счел его непригодным для жизни по земным меркам. Человек мог выжить на Марсе, только живя внутри стеклянных куполов и надев космические скафандры, когда выходил за их пределы. Вот только днем в теплое время года ему было слишком холодно. Воздух был слишком разрежен для него, чтобы он мог дышать, и длительное воздействие солнечного света - менее фильтрованного от вредных для него лучей, чем на Земле, из-за меньшего количества атмосферы - могло убить его. Растения были ему химически чужды, и он не мог их есть; ему приходилось приносить всю свою еду с Земли или выращивать ее в гидропонных резервуарах.
   * * * *
   В течение пятидесяти лет он пытался колонизировать Марс, и все его усилия потерпели неудачу. Кроме этого купола, который был построен для нас, был еще только один аванпост, еще один стеклянный купол, намного меньший и менее чем в миле от нас.
   Казалось, что человечество никогда не сможет распространиться на другие планеты Солнечной системы, кроме Земли, ибо Марс из всех них был наименее негостеприимным; если он не может жить здесь, то нет смысла даже пытаться колонизировать другие.
   А потом, в 2034 году, тридцать лет назад, блестящий биохимик по имени Уэймот открыл даптин. Чудо-лекарство, действовавшее не на животное или человека, которому его дали, а на зачатое им потомство в течение ограниченного периода времени после прививки.
   Это давало его потомству почти безграничную способность приспосабливаться к изменяющимся условиям, при условии, что изменения производились постепенно.
   Доктор Уэймот сделал прививку, а затем спарил пару морских свинок; они родили помет из пяти особей, и, поместив каждого члена помета в разные и постепенно меняющиеся условия, он получил удивительные результаты. Когда они достигли зрелости, одна из этих морских свинок комфортно жила при температуре сорока градусов ниже нуля по Фаренгейту, другая была вполне счастлива при ста пятидесяти выше. Третий процветал на диете, которая была бы смертельным ядом для обычного животного, а четвертый довольствовался постоянной бомбардировкой рентгеновскими лучами, которая убила бы одного из его родителей за считанные минуты.
   Последующие эксперименты со многими пометами показали, что животные, адаптированные к сходным условиям, правильно размножались, и их потомство с рождения было приспособлено к жизни в таких условиях.
   "Десять лет спустя, десять лет назад, - сказал нам завуч, - вы, дети, родились. Рожденные от родителей, тщательно отобранных из тех, кто вызвался участвовать в эксперименте. И с самого рождения вы воспитывались в тщательно контролируемых и постепенно меняющихся условиях.
   "С момента вашего рождения воздух, которым вы дышите, очень постепенно разжижается, а содержание кислорода в нем уменьшается. Ваши легкие компенсировали это тем, что стали намного больше вместимости, вот почему ваши грудные клетки намного больше, чем у ваших учителей и служителей; когда вы полностью созреете и будете дышать воздухом, подобным марсианскому, разница будет еще больше.
   "Ваши тела покрываются мехом, чтобы вы могли выдерживать усиливающийся холод. Вам комфортно сейчас в условиях, которые быстро убили бы обычных людей. С тех пор, как вам исполнилось четыре года, вашим медсестрам и учителям приходилось носить специальную защиту, чтобы выжить в условиях, которые кажутся вам нормальными.
   "Еще через десять лет, когда вы созреете, вы полностью акклиматизируетесь на Марсе. Его воздух будет вашим воздухом; его пища сажает вашу еду. Вам будет легко переносить экстремальные температуры, а средние температуры приятны для вас. Уже сейчас, из-за пяти лет, которые мы провели в космосе в условиях постепенно уменьшающегося гравитационного притяжения, гравитация Марса кажется вам нормальной.
   "Это будет ваша планета, на которой вы будете жить и заселять. Вы дети Земли, но вы первые марсиане".
   Конечно, многие из этих вещей мы уже знали.
   * * * *
   Прошлый год был лучшим. К тому времени воздух внутри купола - за исключением герметичных частей, где живут наши учителя и помощники - был почти таким же, как и снаружи, и нас выпускали на все более продолжительные периоды времени. Хорошо быть под открытым небом.
   В последние несколько месяцев они ослабили сегрегацию полов, чтобы мы могли начать выбирать себе пару, хотя нам и сказали, что брака не должно быть до последнего дня, после нашего полного очищения. В моем случае выбор не составил труда. Я давно сделал свой выбор и был уверен, что она думает так же; Я был прав.
   Завтра день нашей свободы. Завтра мы будем марсианами, марсианами . Завтра мы захватим планету.
   Некоторые из нас нетерпеливы, нетерпеливы уже несколько недель, но возобладал мудрый совет, и мы ждем. Мы ждали двадцать лет и можем ждать до последнего дня.
   А завтра последний день.
   Завтра по сигналу мы убьем учителей и других землян среди нас, прежде чем идти дальше. Они не подозревают, поэтому будет легко.
   Мы притворялись уже много лет, и они не знают, как мы их ненавидим. Они не знают, какими отвратительными и безобразными мы находим их с их уродливыми бесформенными телами, такими узкими плечами и крошечной грудью, с их слабыми шипящими голосами, которые нуждаются в усилении, чтобы донести их до нашего марсианского воздуха, и, прежде всего, с их бледно-бледной безволосой кожей.
   Мы убьем их, а потом пойдем и разобьем другой купол, чтобы все земляне там тоже погибли.
   Если еще земляне когда-нибудь придут, чтобы наказать нас, мы сможем жить и прятаться в холмах, где они никогда нас не найдут. И если они попытаются построить здесь больше куполов, мы их сломаем. Мы не хотим больше иметь ничего общего с Землей.
   Это наша планета, и мы не хотим инопланетян. Держись!
   ГЛАВА КОНЕЦ, Пол Андерсон
   - Нет, - сказал старик.
   - Но ты не понимаешь, что это значит, - сказал Йорун. - Ты не знаешь, что говоришь.
   Старик, Кормт из Хуэрдара, сын Герлоуга и спикер городка Солис, покачал головой, так что длинные седые пряди завились вокруг его широких плеч. - Я все обдумал, - сказал он. Его голос был низким, медленным и неумолимым. - Вы дали мне пять лет на раздумья. И мой ответ - нет".
   Йорун почувствовал, как в нем поднимается усталость. Так было уже несколько дней, недель, и это было похоже на попытку свалить гору. Ты бил по ее скалистым бокам до крови, а гора все стояла, солнечный свет на высоких снежных полях и в лесах, шумевших на ее склонах, и не замечала тебя. Ты был кратким тонким гулом между двумя долгими ночами, но гора была вечной.
   - Вы совсем не подумали, - сказал он с грубостью, рожденной изнеможением. - Ты просто необдуманно отреагировал на мертвый символ. Это даже не человеческая реакция, это словесный рефлекс".
   Глаза Кормта из-под гусиных лапок были безмятежны и устойчивы под густыми седыми бровями. Он слегка улыбнулся в свою длинную бороду, но больше ничего не ответил. Он просто позволил оскорблению соскользнуть с себя или совсем не понял его? С этими крестьянами не было настоящего разговора; слишком много тысячелетий лежало между ними, и нельзя было кричать через эту пропасть.
   - Что ж, - сказал Йорун, - корабли будут здесь завтра или послезавтра, и потребуется еще день или около того, чтобы собрать всех ваших людей на борту. У тебя есть много времени, чтобы решить, но после этого будет слишком поздно. Подумайте об этом, я вас умоляю. Что до меня, то я буду слишком занят, чтобы спорить дальше.
   - Ты хороший человек, - сказал Кормт, - и по-своему мудрый. Но ты слеп. Внутри тебя что-то мертвое".
   Он махнул огромной скрюченной рукой. "Оглянись вокруг, Джорун из Фулхиса. Это Земля . Это старый дом всего человечества. Вы не можете уйти и забыть об этом. Человек не может этого сделать. Оно в нем, в его крови, костях, костях и душе; он будет носить в себе Землю навсегда".
   Взгляд Джоруна пробежался по дуге руки. Он стоял на окраине города. Позади него были его дома - низкие, белые, фахверковые, крытые соломой или красной черепицей, из труб шел дым; резные галереи нависали над узкими, мощеными, безумно извилистыми улочками; он слышал шум колес и деревянных башмаков, крики играющих детей. Дальше были деревья и невероятные разрушенные стены Солнечного города. Перед ним расчищались лесистые холмы, и к дальнему блеску моря катился мягкий ландшафт аккуратных полей и садов: разбросанные хозяйственные постройки, сонный скот, извилистые гравийные дороги, заборы-стены из древнего мрамора и гранита, все мечтать под солнцем.
   Он глубоко вздохнул. В ноздрях было резко. Пахло перегноем, вспаханной землей, раскаленной в тепле, летними деревьями и садами, далеким морским запахом соли, водорослей и рыбы. Он думал, что нет двух планет с одинаковым запахом, и что ни одна из них не была такой насыщенной, как у Терры.
   - Это справедливый мир, - медленно сказал он.
   - Он единственный, - сказал Кормт. "Человек пришел отсюда; и к этому, в конце концов, он должен вернуться".
   - Интересно... - вздохнул Йорун. "Возьмите меня; ни один атом моего тела не был из этой почвы до того, как я приземлился. Мой народ веками жил на Фулхисе и менялся, чтобы приспособиться к его условиям. Они не были бы счастливы на Терре.
   - Атомы - ничто, - сказал Кормт. "Важна форма, и она была дана вам Землей".
   Джорун какое-то время изучал его. Кормт был похож на большинство из примерно десяти миллионов жителей этой планеты - темноволосый, коренастый народ, хотя светловолосых и рыжеволосых отбросов здесь было больше, чем в остальной части Галактики. Он был стар для первобытного человека, не леченного медицинской наукой, - ему должно быть около двухсот лет, - но спина у него была прямая, а шаг твердый. В грубом, горбоносом лице была странная сила. Йорун приближался к своему тысячному дню рождения, но не мог не чувствовать себя ребенком в присутствии Кормта.
   Это не имело смысла. Эти немногочисленные жители Терры были отсталой и обедневшей расой крестьян и ремесленников; они были невежественны и не предприимчивы; они были статичными в течение более тысячи лет, чем кто-либо знал. Что они могли сказать древней и могущественной цивилизации, которая почти забыла их маленькую планету?
   Кормт посмотрел на заходящее солнце. - Я должен идти сейчас, - сказал он. - Есть вечерние дела. Я буду в городе сегодня вечером, если вы хотите меня видеть.
   "Возможно, я так и сделаю", - сказал Йорун. "Есть много работы по подготовке к эвакуации, и вы очень помогаете".
   Старик с серьезной учтивостью поклонился, повернулся и пошел дальше по дороге. Он был одет в обычный костюм землян, столь же архаичный по стилю, как и по тканому материалу: шляпа, куртка, свободные брюки и длинный посох в руке. На контрасте с тускло-синим платьем Кормта яркая туника Джоруна, переливающаяся всеми цветами радуги, была похожа на пламя.
   Психотехник снова вздохнул, глядя ему вслед. Ему понравился старик. Было бы преступно оставлять его здесь одного, но закон запрещал применять физическую или психологическую силу, а интегратору на Коразуно было все равно, останется ли хоть один пожилой мужчина. Задача заключалась в том, чтобы убрать гонку с Терры.
   Прекрасный мир. Худые, подвижные черты Джоруна, бледнокожего и большеглазого, устремились из-за горизонта. Справедливый мир, из которого мы пришли.
   Среди кишащих мириад Галактики были и более прекрасные планеты - индиговый мир-океан Лоа, усыпанный драгоценными камнями островами; бросающие вызов небесам горы Шаранг; небо Иарева, которое, казалось, источало свет - о, много и много, но была только одна Земля.
   Джорун вспомнил свой первый взгляд на этот мир, когда он свободно зависал в космосе, чтобы наблюдать за ним после изнурительного десятидневного бега на тридцать тысяч световых лет из Коразуно. Оно было голубым, когда оно поворачивалось перед его глазами, полированный бирюзовый щит украшен живыми зелеными и коричневыми цветами его земель, а полюса были увенчаны мерцающей дымкой северного сияния. Пояса, прочерчивавшие его лицо и размывавшие континенты, были облаками, ветром, водой и серым потоком дождя, словно благословением небес. За планетой висел ее спутник, изрезанный шрамами золотой полумесяц, и он задавался вопросом, сколько поколений людей смотрели на него свысока или смотрели на его свет, как на сломанный мост через движущиеся воды. На фоне огромного холодного неба - абсолютно черного до далеких витков туманностей, заполненного миллионами морозных точек алмазно-твердого сияния, которые были звездами, - Земля стояла как знак убежища. Для Йоруна, пришедшего из центра Галактики и его бесчисленных сонмов солнц, небеса были голыми, это была внешняя окраина, где звезды редели, приближаясь к отвратительной необъятности. Он слегка вздрогнул, конвульсивным движением сжал вокруг себя оболочку из воздуха и тепла. Тишина барабанила в голове. Затем он устремился к месту встречи своей группы на северном полюсе.
   Ну , подумал он, теперь у нас довольно рутинная работа. Первая экспедиция сюда, пять лет назад, подготовила туземцев к тому, что им придется идти. Наша партия просто обязана организовать этих послушных крестьян к кораблям. Но это означало много тяжелой работы, и он устал. Хорошо бы закончить работу и вернуться домой.
   Или будет?
   Он подумал о том, чтобы лететь с Зареком, своим товарищем по команде, от места встречи до назначенного им места. Равнины, как океаны травы, колеблемые ветром, затемненные стадами диких быков, чей топот копыт был громом в земле; леса, сотни километров старых и могучих деревьев, пронзающие их длинным стальным блеском реки; озера, где прыгала рыба; солнечный свет, проливающийся теплым дождем, сияние такое яркое, что глазам больно, тени облаков быстро несутся по земле. Все это было лишено человека, но все же здесь была жизненная сила, которая почти пугала Джоруна. Его собственный мрачный мир вересковых пустошей, утесов и бурлящих морей казался скрягой по сравнению с этим; здесь жизнь покрыла землю, наполнила океаны и заставила небеса звенеть вокруг него. Он задавался вопросом, сделала ли движущая энергия внутри человека, сила, которая подняла его к звездам, полубогом-полудемоном, если это наследие Терры.
   Что ж, человек изменился; за тысячи лет естественная и контролируемая адаптация приспособила его к мирам, которые он колонизировал, и большинство его многочисленных рас не могли теперь чувствовать себя здесь как дома. Джорун подумал о своей собственной группе: круглые чули с янтарной кожей из тропического мира, горько жалующиеся на холод и сухость; веселый молодой Клюте, долговязый и с выпуклой грудью; утонченная Талиувенна с распущенными темными волосами и блестящими глазами - нет, для них Земля была всего лишь еще одной планетой из тысяч, которые они видели за свою долгую жизнь.
   А я сентиментальный дурак.
   2
   Он мог бы выдавить смутное сожаление из своей натренированной нервной системы, но не хотел. Это был последний раз, когда человеческие глаза смотрели на Землю, и Йорун почему-то почувствовал, что для него это должно быть больше, чем просто очередная психотехническая работа.
   "Здравствуйте, добрый господин".
   Он обернулся на голос и заставил свои усталые губы изобразить дружелюбную улыбку. - Привет, Джулит, - сказал он. Было мудро выучить хотя бы имена горожан, а она была праправнучкой Говорящей.
   Ей было около тринадцати или четырнадцати лет, веснушчатый ребенок с застенчивой улыбкой и твердыми зелеными глазами. В ней была какая-то неуклюжая грация, и она казалась более изобретательной, чем большинство представителей ее бесстрастной расы. Она причудливо сделала ему реверанс, высунув босую ногу из-под длинного халата, который здесь был повседневным женским платьем.
   - Вы заняты, добрый сэр? она спросила.
   - Ну, не слишком, - сказал Йорун. Он был рад возможности поговорить; это заставило его мысли замолчать. "Что я могу сделать для вас?"
   - Я подумала... - Она помедлила, затаив дыхание: - Интересно, не могли бы вы подвезти меня до пляжа? Всего на час или два. До дома идти слишком далеко, а я не могу одолжить ни машину, ни даже лошадь. Если не составит труда, сэр.
   - Мммм, разве ты не должен быть сейчас дома? Разве там не надо доить и так далее?"
   - О, я не живу на ферме, добрый сэр. Мой отец пекарь".
   "Да, да, он такой. Я должен был помнить. Джорун на мгновение задумался. В городе было чем заняться, и было бы несправедливо, если бы он прогуливался, пока Зарек работал в одиночестве. - Почему ты хочешь пойти на пляж, Джулит?
   - Мы будем заняты сбором вещей, - сказала она. - Думаю, с завтрашнего дня. Это мой последний шанс увидеть это".
   Рот Джоруна слегка скривился. - Хорошо, - сказал он. "Я возьму тебя."
   - Вы очень любезны, добрый сэр, - серьезно сказала она.
   Он не ответил, но протянул руку, и она сжала ее одной рукой, а другой обхватила его за талию. Генератор внутри его черепа ответил на его волю, протягивая руку и вцепляясь в ткань сил и энергий, которая была физическим пространством. Они бесшумно поднялись и так медленно пошли в сторону моря, что ему не пришлось поднимать ветровое стекло.
   "Сможем ли мы так летать, когда доберемся до звезд?" она спросила.
   - Боюсь, что нет, Джулит, - сказал он. "Видите ли, люди моей цивилизации рождаются такими. Тысячи лет назад люди научились управлять великими базовыми силами космоса с помощью лишь небольшого количества энергии. Наконец, они применили искусственную мутацию, то есть они меняли себя медленно, в течение многих поколений, пока в их мозгу не выросла новая часть, которая могла генерировать эту контролирующую силу. Благодаря этой силе мы можем теперь даже летать между звездами. Но у ваших людей нет такого мозга, поэтому нам пришлось построить космические корабли, чтобы забрать вас".
   - Понятно, - сказала она.
   "Ваши прапраправнуки могут быть такими, как мы, если ваш народ захочет измениться таким образом", - сказал он.
   "Они не хотели меняться раньше", - ответила она. "Я не думаю, что они будут делать это сейчас, даже в своем новом доме". В ее голосе не было горечи; это было принятие.
   Про себя Йорун сомневался в этом. Психический шок от этого выкорчевывания разрушит старые традиции терранов; не пройдет много столетий, прежде чем они будут культурно ассимилированы галактической цивилизацией.
   Ассимиляция - хороший эвфемизм. Почему бы просто не сказать - съел?
   * * * *
   Они приземлились на берегу. Она была широкой и белой, тянулась дюнами от тонкой жесткой травы с прожилками соли до рева и грохота прибоя. Солнце стояло низко над водянистым горизонтом, наполняя влажный воздух золотом. Джорун почти мог смотреть прямо на его огромный диск.
   Он сел. Песок мелко скрипел под ним, ветер трепал волосы и наполнял ноздри резким влажным запахом. Он взял раковину и повертел ее в пальцах, удивляясь ее замысловатой архитектуре.
   "Если вы поднесете его к уху, - сказала Джулит, - вы услышите шум моря". Ее детский голос был удивительно нежным в грубых слогах земного языка.
   Он кивнул и послушался ее намека. Это был лишь слабый пульс крови внутри него - то же самое вы слышали и в великой глухой тишине космоса, - но он пел о беспокойных просторах, о ветре и пене, о длинных волнах, шагающих под луной.
   - У меня у самой их два, - сказала Джулит. "Я хочу их, чтобы всегда помнить об этом пляже. И мои дети, и их дети тоже будут держать их и слушать наше море". Она сплела его пальцы вокруг раковины. - Оставь это себе.
   - Спасибо, - сказал он. "Я буду." Гребенщики катились, гулко и плюхаясь на землю. Земляне называли их лошадьми Бога. Тонкое облачко на западе стало розовым и золотым.
   "Есть ли океаны на нашей новой планете?" - спросила Джулит.
   - Да, - сказал он. "Это самый похожий на Землю мир, который мы могли найти, который еще не был заселен. Вы будете счастливы там".
   Но деревья и травы, почва и плоды ее, звери полевые, птицы небесные и рыбы водные внизу, форма и цвет, запах и звук, вкус и текстура - все другое. Является чужим. Разница небольшая, едва уловимая, но это бездна двух миллиардов лет отдельной эволюции, и ни один другой мир не может быть полностью Землей.
   Джулит смотрела прямо на него торжественными глазами. - Вы, народ, боитесь халдувианцев? она спросила.
   "Почему же нет, - сказал он. "Конечно нет."
   - Тогда почему ты отдаешь им Землю? Это был мягкий вопрос, но он немного дрожал.
   - Я думал, все ваши люди уже поняли причину, - сказал Йорун. "Цивилизация - цивилизация человека и его нечеловеческих союзников - двинулась внутрь, к великим звездным скоплениям Галактического центра. Эта часть пространства больше ничего для нас не значит; это почти пустыня. Вы не видели звездного света, пока не побывали под Стрельцом. Теперь Hulduvians - другая цивилизация. Они ничуть не похожи на нас; они живут на больших ядовитых мирах, таких как Юпитер и Сатурн. Я думаю, что они казались бы довольно милыми монстрами, если бы не были настолько чужими для нас, что ни одна из сторон не может по-настоящему понять другую. Они тоже используют космические энергии, но по-другому - и их путь мешает нашему, как наш мешает их. Видите ли, разные мозги.
   "В любом случае было решено, что две цивилизации лучше всего уживутся, просто держась подальше друг от друга. Если бы они поделили Галактику между собой, помех не было бы; это было бы слишком далеко от одной цивилизации до другой. Hulduvians были, действительно, очень милы об этом. Они готовы взять внешний край, даже если там меньше звезд, и отдать нам центр.
   - Итак, согласно соглашению, мы должны убрать всех людей и человекоподобных существ со своей территории до того, как они придут ее заселять, точно так же, как они покинут нашу. Их колонисты еще не скоро прибудут на Юпитер и Сатурн; но даже в этом случае мы должны очистить сектор Сириуса сейчас, потому что в других местах будет много работы. К счастью, во всей этой части космоса проживает всего несколько человек. Сектор Сириус был изолированным, перво-э-э-э... тихим регионом с тех пор, как пала Первая Империя, пятьдесят тысяч лет назад.
   Голос Джулит немного повысился. - Но эти люди - мы !
   - И народ Альфы Центавра, и Проциона, и Сириуса, и... о, сотен других звезд. Но все вы вместе - лишь крошечная капля в квадриллионах Галактики. Разве ты не видишь, Джулит, ты должна переехать ради нашего общего блага?
   - Да, - сказала она. - Да, я все это знаю.
   Она встала, встряхнувшись. "Давайте пойдем поплаваем."
   Джорун улыбнулся и покачал головой. - Нет, я подожду тебя, если ты хочешь уйти.
   Она кивнула и побежала вниз по пляжу, спрятавшись за дюну, чтобы надеть купальный костюм. У землян было табу на наготу, несмотря на мягкий межледниковый климат; типичная примитивная иррациональность. Йорун лег на спину, сложив руки за головой, и посмотрел на темнеющее небо. Вечерняя звезда мерцала низко и белоснежно на сумеречно-голубом горизонте. Венера или Меркурий? Он не был уверен. Он хотел бы узнать больше о ранней истории Солнечной системы, о первых людях, отправившихся на своих громоподобных ракетах, чтобы умереть в неизвестных адских мирах, - о первых неуклюжих шагах к звездам. Он мог бы найти его в архивах Корасуно, но знал, что никогда этого не сделает. Слишком много еще нужно сделать, слишком много вспомнить. Вероятно, менее одного процента человечества даже знали, где сегодня находится Земля, хотя какое-то время она была настоящим туристическим центром. Но это было, наверное, тридцать тысяч лет назад.
   Поскольку этот мир из всех миллиардов обладает определенными физическими характеристиками , подумал он, моя раса превратила их в стандарты. Наши основные единицы длины, времени и ускорения, наши сравнения, с помощью которых мы классифицируем роящиеся планеты Галактики, - все они в конечном счете восходят к Земле. Мы несем этот негласный памятник месту нашего рождения во всей нашей цивилизации и будем нести его вечно. Но дала ли она нам больше? Являются ли наши собственные "я", тела, умы и мечты тоже детьми Земли?
   Теперь он думал как Кормт, упрямый старый Кормт, который с такой слепой силой цеплялся за эту землю просто потому, что она принадлежала ему. Если рассмотреть все расы этого странствующего вида, то сколько их было, сколько видов людей между звездами! И тем не менее все они ходили прямо; у всех у них было два глаза и нос между ними и рот внизу; все они были ячейками той великой и древней культуры, которая зародилась здесь, эоны лет назад, с первого волосатого получеловека, который зажег огонь против ночи. Если бы на Земле не было тьмы, холода и крадущихся зверей, кислорода, целлюлозы и кремня, эта культура, возможно, никогда не зародилась бы.
   Я становлюсь нелогичным. Слишком устал, нервы слишком истощены, психосоматический контроль ускользает. Теперь Земля становится для меня каким-то безвестным символом-матерью.
   Или она всегда была одной для всей нашей расы?
   Чайка резко закричала над головой и взлетела из виду.
   Закат тлел, и сумерки поднимались, как туман, из-под земли. Джулит прибежала к нему, ее лицо было неясным во мраке. Она тяжело дышала, и он не мог понять, был ли в ее голосе смех или плач.
   - Мне пора домой, - сказала она.
   3
   Они медленно летели обратно. Город представлял собой желтое мерцание огней, тепло сияло из окон на многие пустые километры. Джорун поставил девушку возле ее дома.
   - Благодарю вас, добрый сэр, - сказала она, делая реверанс. - Ты не придешь к обеду?
   "Что ж-"
   Дверь открылась, и девушка почернела на фоне красноты внутри. Светящаяся туника Джоруна делала его факелом в темноте. - Да ведь это человек-звезда, - сказал женский голос.
   "Я водил вашу дочь поплавать", - объяснил он. - Надеюсь, ты не против.
   - А если бы и знали, какое это имело бы значение? - проворчал бас. Йорун узнал Корма; старик, должно быть, приехал в качестве гостя со своей фермы на окраине. - Что мы могли с этим поделать?
   "Ну, Грантер, так нельзя разговаривать с джентльменом", - сказала женщина. "Он был очень добр. Вы не пойдете с нами поесть, добрый сэр?
   Джорун дважды отказался, на случай, если они просто из вежливости, а затем с радостью согласился. Он устал от готовки в таверне, где они с Зареком остановились. "Спасибо."
   Он вошел, нырнув под низкую дверь. Единая длинная комната с дымчатыми стропилами была кухней, столовой и гостиной; Двери вели в спальные помещения. Он был обставлен с неуклюжей элегантностью: кожаные коврики, дубовые панели, резные колонны, сверкающие украшения из чеканной меди. Радиевые часы, должно быть, невероятно старые, стояли на каменной полке над потрескивающим огнем; над ним висел химический пистолет, явно местного производства. Родители Джулит, простая, тихая крестьянская пара, отвели его к краю деревянного стола, а полдюжины детей смотрели на него большими глазами. Младшие дети были единственными землянами, которые, казалось, находили это перемещение приключением.
   Еда была хорошей и обильной: мясо, овощи, хлеб, пиво, молоко, мороженое, кофе, все с окрестных ферм. Торговля между несколькими тысячами общин Земли была невелика; они были практически самодостаточны. Компания ела молча, как это было принято здесь. Когда они закончили, Джорун хотел уйти, но было бы грубо уйти сразу. Он подошел к креслу у камина, напротив того, в котором растянулся Кормт.
   Старик вынул большую трубку и начал ее набивать. По его морщинистому коричневому лицу плелись тени, его глаза мерцали из темноты. "Я скоро пойду с вами в мэрию, - сказал он. "Я полагаю, что работа идет именно там".
   - Да, - сказал Йорун, - я могу заменить Зарека в этом. Я был бы признателен, если бы вы пришли, добрый сэр. Ваше влияние очень сильно влияет на этих людей.
   - Так и должно быть, - сказал Кормт. - Я был их спикером почти сто лет. И мой отец Герлауг был до меня, и его отец Кормт был до него". Он взял головню из костра и поднес ее к своей трубке, сильно попыхивая и глядя на Джоруна сквозь спутанные брови. - Кем был твой прадед?
   "Почему - я не знаю. Я полагаю, что он все еще где-то жив, но...
   "Я так и думал. Нет брака. Нет семьи. Нет дома. Никаких традиций". Кормт медленно покачал массивной головой: "Мне жаль вас, Галактики!"
   - А теперь, пожалуйста, добрый сэр... - Черт возьми, старый увалень мог раздражать так же, как неисправный компьютер. "У нас есть записи, которые восходят к тому времени, когда человек не покинул эту планету. Записи обо всем. Это ты забыл".
   Кормт улыбнулся и пустил в его сторону голубые облака. "Это не то, что я имел ввиду."
   -- Вы хотите сказать, что людям хорошо жить неизменной жизнью, которая из века в век остается одной и той же -- без новых мечтаний, без новых триумфов, всегда одна и та же кропотливая череда дней? Я не могу согласиться".
   Разум Йоруна пробежался по истории, пытаясь оценить основные мотивы своего противника. Частично культурное, частично биологическое, должно быть так. Когда-то Терра была центром цивилизованной вселенной. Но долгая миграция к звездам, особенно после падения Первой империи, истощила самые предприимчивые слои населения. Эта утечка продолжалась тысячи лет. Сол был отсталым, разрушенным и обедневшим из-за безжалостной цены империи, беспомощным перед бурями варварских завоеваний, которые неслись туда и обратно между звездами. Даже после того, как мир был восстановлен, ничто не удерживало здесь молодого мужчину или женщину, полных жизненных сил и воображения, - не тогда, когда можно было отправиться к галактическому центру и присоединиться к строительству новой цивилизации. Космические корабли прибывали на Солнце все реже; старые машины проржавели и не были заменены; лучше уйти, пока еще есть время.
   В конце концов появился фиксированный психосоматический тип, который жил близко к земле, в примитивных неизменных сообществах и изолированных фермах, - тип, который удовлетворял свои простые потребности с помощью ручного труда, лошади или случайной потрепанной машины. Выросла культура, которая усилила эту жесткость. Так мало людей посещало Землю за последние несколько тысяч лет - возможно, один чужеземец за столетие, останавливаясь ненадолго по пути в какое-то другое место, - что не было ни вызова, ни поощрения измениться. Терранам не нужно было больше людей, больше машин, больше чего угодно; они хотели только остаться, как они были.
   Их нельзя было назвать застойными. Их жизнь была слишком здоровой, их цивилизация по-своему слишком богата - народное искусство, народная музыка, обряды, религия, близость семейной жизни, утраченная галактиками, - для этого срока. Но для того, кто летал между струящимися солнцами, это было ничтожное существование.
   Голос Кормта прервал его задумчивость. "Мечты, триумфы, работа, дела, любовь и жизнь и, наконец, смерть и долгий сон на земле", - сказал он. "Почему мы должны хотеть их изменить? Они никогда не стареют; они новые для каждого рождающегося ребенка".
   - Что ж, - сказал Йорун и остановился. Вы не могли бы ответить на такую логику. Это была вовсе не логика, а нечто более глубокое.
   - Ну, - начал он через некоторое время, - как вы знаете, нас тоже эвакуировали насильно. Мы не хотим вас переезжать, но мы должны.
   - О да, - сказал Кормт. "Вы были очень милы об этом. В каком-то смысле было бы легче, если бы вы пришли за нами с огнем, ружьем и цепями, как давным-давно поступали варвары. Тогда мы могли бы лучше тебя понять.
   - В лучшем случае вашим людям будет тяжело, - сказал Йорун. "Это будет шок, и им понадобятся лидеры, которые проведут их через это. Вы обязаны помочь им там, добрый сэр.
   "Может быть." Кормт выпустил несколько колец дыма на своего младшего потомка, трех лет от роду, который расхохотался и взобрался к нему на колено. - Но они справятся.
   - Похоже, ты не можешь понять, - сказал Йорун, - что ты последний человек на Земле , который отказывается идти. Вы будете одни . До конца твоей жизни! Мы не сможем вернуться за вами позже ни при каких обстоятельствах, потому что между Солнцем и Стрельцом будут халдувианские колонии, которые мы побеспокоим при переходе. Ты будешь один, я говорю!
   Корм пожал плечами. "Я слишком стар, чтобы изменить свой образ жизни; все равно мне осталось не так уж много лет. Я могу хорошо жить, только за счет продуктовых магазинов, которые останутся здесь". Он взъерошил волосы ребенка, но лицо его нахмурилось. -- А теперь, пожалуйста, хватит об этом, добрый сэр; Я устал от этого спора".
   Йорун кивнул и погрузился в тишину, которая удерживала остальных. Терране иногда часами сидели молча, довольствуясь близостью друг друга. Он думал о Кормте, сыне Герлоуга, последнем человеке на Земле, совершенно одиноком, жившем в одиночестве и умирающем в одиночестве; И все же, размышлял он, было ли это одиночество более великим, чем то, в котором все люди жили всю свою жизнь?
   Вскоре Говорящий усадил ребенка, выбил трубку и встал. - Пойдемте, добрый сэр, - сказал он, потянувшись за своим посохом. "Пойдем".
   Они шли бок о бок по улице, под тусклыми фонарями, мимо желтых окон. Булыжники отдавали их шаги глухим стуком. Время от времени они проходили мимо кого-то еще, неясной фигуры, которая кланялась Кормту. Только одна их не заметила, старуха, которая плакала между высокими стенами.
   - Говорят, в ваших мирах никогда не бывает ночи, - сказал Кормт.
   Джорун бросил на него искоса взгляд. Его лицо представляло собой сильный выступ бликов из скользящей тени. "Некоторым планетам дали светящееся небо, - сказал техник, - а на некоторых до сих пор есть города, где всегда светло. Но когда каждый человек может управлять космическими энергиями, у нас нет реальной причины жить вместе; большинство из нас живет далеко друг от друга. В моем собственном мире очень темные ночи, и я не вижу другого дома, кроме своего, - только болота.
   - Должно быть, странная жизнь, - сказал Кормт. "Никому не принадлежащий".
   Они вышли на рыночную площадь, широкую мощеную площадь, окруженную домами. В его середине был фонтан, и там была помещена статуя, выкопанная из руин. Она была сломана, одной руки не было, но белая стройная фигура танцующей девушки стояла с юностью и смехом навеки под небом Земли. Йорун знал, что любовники обычно встречаются здесь, и на мгновение, иррационально, он задумался, насколько одинокой будет эта девушка через все миллионы грядущих лет.
   В дальнем конце площади находилась ратуша, большая и темная, с карнизами, украшенными драконами, и фронтонами, увенчанными распростертыми крыльями птицами. Это было старое здание; никто не знал, сколько поколений людей собралось здесь. Возле нее стояла длинная терпеливая очередь людей, один за другим пробираясь к стойке регистрации; выйдя, они тихо ушли в темноту, к устроенным для них временным убежищам.
   Проходя мимо очереди, Джорун выбирал лица из теней. Там была молодая мать, держащая плачущего ребенка, склонив голову в неподвластной времени позе, бормоча, чтобы успокоить его. Механик, все еще закопченный от работы, устало улыбался какой-то усталой шутке человека позади него. Там был хмурый чернобровый крестьянин, который бормотал проклятия, когда Йорун проходил мимо; остальные, казалось, приняли свою судьбу достаточно кротко. Там был священник, склонив голову, наедине со своим Богом. Там был мужчина помоложе, его руки сжимались и разжимались, большие беспомощные руки, и Джорун слышал, как он говорил кому-то еще: "...если бы они могли подождать до сбора урожая. Я не хочу, чтобы хорошее зерно стояло в поле".
   * * * *
   Йорун прошел в главную комнату к столу в начале очереди. Неповоротливый безволосый Зарек терпеливо расспрашивал каждого из сотен прохожих перед ним: имя, возраст, пол, профессия, иждивенцы, особые потребности или желания. Он записывает ответы на самописец, в его электронной памяти записано полмиллиона жизней.
   - О, вот ты где, - пророкотал его бас. - Где ты был?
   "Мне нужно было немного поработать, - сказал Йорун. Среди прочего, это был частный кодовый термин: согласие, примирение, все, что угодно, лишь бы эвакуация прошла гладко. "Извините, что так поздно. Я возьмусь за дело сейчас".
   "Хорошо. Я думаю, мы сможем закончить все это к полуночи. Зарек улыбнулся Кормту. - Рад, что вы пришли, добрый сэр. Есть несколько человек, с которыми я хотел бы, чтобы вы поговорили. Он указал на полдюжины сидящих в конце зала. С некоторыми жалобами лучше всего обращались местные лидеры.
   Кормт кивнул и направился к народу. Джорун услышал, как мужчина начал какое-то пространное объяснение: он хотел взять с собой свой собственный плуг, он сам его сделал, и лучшего плуга во вселенной не было, но звездный человек сказал, что места не будет.
   - Они снабдят нас всем необходимым, сынок, - сказал Кормт.
   - Но это мой плуг! сказал мужчина. Его пальцы крутили кепку.
   Кормт сел и начал успокаивать его.
   Начальник очереди ждал в нескольких метрах, пока Йорун занял место Зарека. "Долгая работа", - сказал последний. - Впрочем, почти готово. И буду ли я рад увидеть последних на этой планете!"
   - Не знаю, - сказал Йорун. "Это прекрасный мир. Я не думаю, что когда-либо видел более красивого".
   Зарек фыркнул. "Я за Тоннвара! Мне не терпится посидеть на террасе у Алого моря, папоротники и красная трава вокруг, стакан эля в руке и хрустальные гейзеры передо мной. Ты забавный, Йорун.
   Фулхицианец пожал стройными плечами. Зарек похлопал его по спине и пошел ужинать и спать. Джорун поманил следующего террана и приступил к долгой, почти бессмысленной рутине регистрации. Однажды его прервал Кормт, который сильно зевнул и пожелал спокойной ночи; в противном случае это был устойчивый полубессознательный интервал, в котором одно безымянное лицо проходило за другим. Он был смутно удивлен, когда подошел последний. Это был пухлый, веселый, немолодой парень с маленькими проницательными глазками, одетый чуть более пестро, чем другие. Он дал свое занятие как купец - мелкий торговец, как он объяснил, торгующий мелочью, которую крестьянам удобнее покупать, чем самим производить.
   - Надеюсь, ты не слишком долго ждал, - сказал Йорун. Заявление Конси.
   "О, нет." Торговец ухмыльнулся. "Я знал, что эти тупые фермеры будут здесь часами, поэтому я просто лег спать и встал полчаса назад, когда все уже почти закончилось".
   "Умный." Джорун встал, вздохнул и потянулся. Большая комната была пещерно-пустой, ее огни были резкими. Здесь было очень тихо.
   "Ну, сэр, я довольно умный парень, если я говорю, что не должен. И знаете, я хотел бы выразить признательность за все, что вы делаете для нас".
   "Не могу сказать, что мы делаем много". Джорун запер машину.
   - О, может, яблочникам это не понравится, но право же, добрый сэр, здесь не место предприимчивому человеку. Он мертв. Я бы давно вышел, если бы был какой-нибудь транспорт. Теперь, когда мы вернемся к цивилизации, у нас появятся реальные возможности. Готов поспорить, я соберу свою кучу за пять лет.
   Джорун улыбнулся, но в нем была мрачность. Какие шансы есть у этого варвара хотя бы приблизиться к гигантской работе цивилизации, не говоря уже о том, чтобы понять ее или принять в ней участие. Он надеялся, что малыш не разобьет ему сердце, пытаясь.
   - Что ж, - сказал он, - спокойной ночи и удачи вам.
   "Доброй ночи, сэр. Мы еще встретимся, я верю".
   Йорун выключил свет и вышел на площадь. Он был совершенно безлюдным. Луна уже взошла, почти полная, и ее холодное сияние затмило лампы. Он услышал вдалеке собачий вой. Собаки Земли, которых не взяли с собой, тоже были бы одиноки.
   Ну , подумал он, работа окончена. Завтра или послезавтра придут корабли.
   4
   Он чувствовал себя очень усталым, но не хотел спать и заставил себя вернуться к бодрствованию. У него не было возможности осмотреть руины, и он счел уместным увидеть их при лунном свете.
   Поднявшись в воздух, он бродил над крышами и деревьями, пока не пришел к мертвому городу. Некоторое время он парил в небе, как темный бархат, вокруг него шептал слабый ветерок, и он слышал далекий шум сверчков и моря. Но тишина окутала все это, не было настоящего звука.
   Сол-Сити, столица легендарной Первой Империи, был огромен. Он, должно быть, растянулся на сорок или пятьдесят тысяч квадратных километров, когда был в расцвете сил, когда был веселым и порочным сердцем человеческой цивилизации и наполнялся жизненной силой звезд. И все же те, кто построил его, были людьми со вкусом, они искали гениев, чтобы создать для них. Город не был набором зданий; это было уравновешенное целое, расходящееся лучами от могучих пиков центрального дворца, через колоннады и парки и прыгающие небосводы к храмоподобным виллам правителей. При всех своих чудовищных размерах это было волшебное зрелище, сотканное кружево из полированного металла и белого, черного, красного камня, цветной пластмассы, музыки и света - повсюду свет.
   Бомбардировка из космоса; снова и снова разорялись ордами варваров, которые, подобно личинкам, роились в костях поверженной Империи; выветрившийся, сотрясенный медленным скольжением земной коры; разорванный терпеливыми, нежными корнями; раскопан сотнями поколений археологов, искателей сокровищ, праздно любопытствующих; превратился в каменоломню металла и камня для невежественных крестьян, которые, наконец, столпились вокруг него, - и все же его пустые стены и слепые окна, осыпающиеся своды и опрокинутые столбы хранили в себе призрак красоты и величия, похожий на полузабытый сон. Мечта всей расы когда-то была.
   И вот мы просыпаемся.
   Джорун бесшумно двигался по руинам. Деревья, растущие между поваленными блоками, заливали их лунным светом и тенью; мрамор был очень белым и светлым в темноте. Он парил над сломанной кариатидой, поражаясь ее изящной прыгучей гибкости; эта девушка носила тонны камней, как цветок в волосах. Дальше, через улицу, которая была лесной аллеей, за густым лесным парком виднелись почти полные очертания дома. Стояли только его размытые от дождя стены, но он мог разглядеть отдельные комнаты: здесь аристократ развлекал своих друзей, одежды, переливавшиеся радугой, драгоценности, с которых сочился огонь, быстрое циничное взаимодействие остроумий, словно заостренные мечи, возвышающиеся над музыкой, и ясный сладкий смех. танцовщиц; здесь люди, чья плоть превратилась в прах, спали, занимались любовью и лежали бок о бок в темноте, наблюдая за движущимся зрелищем города; здесь жили и работали рабы, а иногда и плакали; здесь дети играли в свои вечные игры под ивами, между кустами роз. О, это было тяжелое и жестокое время; он хорошо ушел, но он жил. Оно воплотило в себе человека, все, что было благородного, прекрасного, злого и просто мечтательного в расе, и теперь его поздние дети забыли.
   Кошка вскочила на одну из стен и бесшумно потекла по ней, охотясь. Джорун встряхнулся и полетел к центру города, к императорскому дворцу. Где-то ухнула сова, и летучая мышь вспорхнула с его дороги, словно маленькая проклятая душа, почерневшая от адского пламени. Он не поднял ветровое стекло, а позволил воздуху обдувать себя, воздуху Земли.
   * * * *
   Дворец был почти полностью разрушен, гора нагроможденных камней, голые кости "вечного" металла, изъеденные постоянными веками ветра, дождя и мороза, но когда-то он, должно быть, был гигантским. Мужчины редко строили такие большие в наши дни, им это было не нужно; и весь человеческий дух изменился, сделался все более абстрактным, находя в себе свои сокровища. Но в первобытном человеке и произведениях, которые он создал, чтобы бросить вызов небу, было стихийное великолепие.
   Одна башня все еще стояла - выпотрошенная скорлупа, белая под звездами, возвышавшаяся филигранью колонн и арок, которые казались невероятно воздушными, словно были построены из лунного света. Йорун устроился на его сломанном верхнем балконе, головокружительно высоко над черно-белой фантазией руин. Ястреб с криком вылетел из своего гнезда, затем наступила тишина.
   Нет - подождите - еще один вопль, пронесшийся по звездным путям, темная полоса на лике луны. "Хай-ай!" Джорун узнал радостный крик юной Клюти, несшейся по небу, как демон на метле, и раздраженно нахмурился. Он не хотел, чтобы его сейчас беспокоили.
   Что ж, у них было столько же прав здесь, как и у него. Он подавил эмоции и даже сумел улыбнуться. В конце концов, ему хотелось бы иногда почувствовать себя веселым и безрассудным, но он никогда не мог этого сделать. Йорун был немногим старше Клюте - самое большее на несколько столетий, - но происходил из меланхоличного народа; он родился старым.
   Другая форма преследовала первую. Когда они приблизились, Йорун узнал гибкое очертание Талиувенны. Эти двое объединились для одного из африканских округов, но...
   Они почувствовали его и с неба слетелись с небес, чтобы взгромоздиться на перила балкона и болтать ногами над высотами. "Как дела?" - спросил Клюте. Его худое лицо смеялось в лунном свете. "У-у-у, какой полет!"
   - Я в порядке, - сказал Йорун. - Ты закончил в своем секторе?
   "Ага. Так что мы решили просто пригнуться и заглянуть сюда. Последний шанс осмотреть достопримечательности на Земле.
   Полные губы Талиувенны слегка отвисли, когда она посмотрела на руины. Она пришла с Юнита, одной из немногих планет, где еще сохранились города, и была таким же дитя их заоблачного высокомерия, как Джорун своих холмов, тундр и великих пустынных морей. "Я думала, что он будет больше", - сказала она.
   -- Ну, это строили пятьдесят или шестьдесят тысяч лет назад, -- сказал Клют. "Не могу ожидать слишком многого".
   "Здесь осталось хорошее искусство", - сказал Йорун. "Кусочки, которые по тем или иным причинам не были унесены. Но для этого нужно оглядеться".
   "Я уже многое повидал в музеях", - сказал Талиувенна. "Неплохо."
   - Да ладно, Талли! - воскликнул Клюте. Он коснулся ее плеча и подпрыгнул в воздухе. "Ярлык! Ты это!"
   Она вскрикнула от смеха и бросилась за ним. Они мчались через пустыню, петляя в пустых окнах и сломанных колоннадах, и их крики пробуждали шум эха.
   Йорун вздохнул. Я лучше пойду спать , подумал он. Уже поздно.
   * * * *
   Космический корабль казался стальной колонной на фоне низкого серого неба. Время от времени моросил мелкий дождь, скрывая его из виду; потом это закончится, и борта корабля заблестят, как будто их отполировали. Облака носились над головой, как летящий дым, и ветер шумел в деревьях.
   Вереница терранцев, медленно двигавшихся в корабль, казалось, тянулась вечность. Над ними пролетела пара членов экипажа корабля, выбросив щит от дождя. Они шаркали, не говоря ни слова, толкая тележки, набитые их маленькими пожитками. Джорун стоял в стороне, наблюдая, как они проходят, одно лицо за другим - израненные и затемненные солнцем Земли, земными ветрами, с руками, все еще испачканными земной землей.
   Ну , подумал он, вот они. Они не так эмоциональны, как я думал. Интересно, действительно ли они заботятся?
   Джулит прошла мимо с родителями. Она увидела его, выскочила из очереди и сделала реверанс перед ним.
   - До свидания, добрый сэр, - сказала она. Подняв глаза, она показала ему маленькое и серьезное лицо. - Я когда-нибудь увижу тебя снова?
   "Ну, - солгал он, - я мог бы заглянуть к вам как-нибудь".
   "Пожалуйста, сделай! Может быть, через несколько лет, когда вы сможете".
   Требуется много поколений, чтобы поднять таких людей до нашего стандарта. Через несколько лет - для меня - она будет в могиле.
   - Я уверен, вы будете очень счастливы, - сказал он.
   Она сглотнула. - Да, - сказала она так тихо, что он едва мог ее расслышать. - Да, я знаю, что буду. Она повернулась и побежала обратно к матери. Капли дождя блестели в ее волосах.
   Зарек подошел сзади Джоруна. "Я в последнюю минуту прочесал всю территорию", - сказал он. "Не обнаружено признаков человеческой жизни. Так что обо всем позаботились, кроме твоего старика.
   - Хорошо, - равнодушно сказал Йорун.
   - Я бы хотел, чтобы ты что-нибудь с ним сделал.
   "Я тоже."
   Зарек снова ушел.
   Молодой мужчина и женщина, идущие рука об руку, вышли из очереди недалеко и немного постояли. К ним приближался космонавт. - Лучше вернуться, - предупредил он. "Вы попадете под дождь".
   - Этого мы и хотели, - сказал молодой человек.
   Космонавт пожал плечами и продолжил парение. В настоящее время пара снова вошла в очередь.
   Хвост процессии прошел мимо Джоруна, и корабль быстро поглотил его. Дождь лил сильнее, отскакивая от его силового щита, словно серебряные копья. На западе сверкнула молния, и он услышал отдаленные раскаты грома.
   Кормт медленно подошел к нему. Дождь стекал с его одежды и спутывал длинные седые волосы и бороду. Его деревянные башмаки издавали мокрый звук в грязи. Джорун расширил силовой щит, чтобы прикрыть его. - Надеюсь, вы передумали, - сказал фулхицианец.
   - Нет, не видел, - сказал Кормт. "Я просто держался подальше, пока все не были на борту. Не люблю прощания.
   - Ты не понимаешь, что делаешь, - сказал Йорун в - тысячный? - раз. - Оставаться здесь одному - простое безумие.
   - Я же говорил тебе, что не люблю прощания, - резко сказал Кормт.
   - Я должен пойти и посоветоваться с капитаном корабля, - сказал Джорун. - У тебя есть, может быть, полчаса, прежде чем она поднимется. Никто не будет смеяться над вами за то, что вы передумали".
   "Я не буду". Кормт улыбнулся без теплоты. "Полагаю, за вами будущее. Почему ты не можешь оставить прошлое в покое? Я прошлое". Он посмотрел на дальние холмы, скрытые шумным дождем. "Мне здесь нравится, Галактика. Этого должно быть достаточно для вас.
   - Ну, тогда... - Йорун протянул руку архаичным жестом Земли. "До свидания."
   "До свидания." Кормт коротко и равнодушно пожал руку. Затем он повернулся и пошел в сторону деревни. Джорун наблюдал за ним, пока тот не скрылся из виду.
   Техник остановился у двери шлюза, оглядывая серый пейзаж и деревню, из труб которой не поднимался дым. Прощай, мама , подумал он. А потом, к своему удивлению: может быть, Кормт все-таки поступает правильно.
   Он вошел в корабль, и дверь за ним закрылась.
   * * * *
   К вечеру тучи рассеялись, и небо стало чистым бледно-голубым, как будто оно было вымыто дочиста, а трава и листья заблестели. Кормт вышел из дома полюбоваться закатом. Он был хорош, весь в пламени и золоте. Жаль, что маленькой Джулит не было здесь, чтобы увидеть это; ей всегда нравились закаты. Но Джулит была теперь так далеко, что если бы она позвала его, позвала бы со скоростью света, то не раньше, чем он умер бы.
   Ему ничего не придет. Больше никогда.
   Он набил трубку ороговевшим большим пальцем, раскурил ее и втянул в легкие густое облачко. Засунув руки в карманы, он брел по мокрым улицам. Звук его сабо был неожиданно громким.
   Ну, сынок , - подумал он, - теперь у тебя целый мир, и ты можешь распоряжаться им как хочешь". Ты самый богатый человек, который когда-либо жил.
   Проблем с тем, чтобы остаться в живых, не было. В городском морозильнике хранилось достаточно еды всех видов, чтобы прокормить сотню человек на оставшиеся ему десять или двадцать лет. Но он хотел бы оставаться занятым. Он мог бы, может быть, уберечь три фермы от засева - следить за полями, садами и скотом, ремонтировать здания, вытирать пыль, стирать и освещать вечером. Мужчина должен быть занят.
   Он дошел до конца улицы, где она превратилась в гравийную дорогу, вьющуюся к высокому холму, и пошел по ней. Над полями сгущались сумерки, далеко-далеко металлической полосой мерцало море, и мерцало несколько ранних звезд. Поднялся ветер, мягкий ропот ветра, который говорил в деревьях. Но как все было тихо!
   На вершине холма стояла часовня, небольшое сооружение из древнего камня со шпилем. Он вошел в ворота и пошел к кладбищу позади. Там было много скромных белых надгробий - тысячи лет мужчин и женщин городка Солис, которые жили, работали, рожали, смеялись, плакали и умирали. Только сегодня утром кто-то возложил венок на одну могилу; он задел его ногу, когда он проходил мимо. Завтра он засохнет, и начнут расти сорняки. Ему также придется присматривать за двором часовни. Только подгонка.
   Он нашел свой семейный участок и стоял, расставив ноги, уперев кулаки в бока, куря и глядя на маркеры. Сын Герлауга Кормта, дочь Тарны Хуван, вот уже сто лет они пролежали в земле. Здравствуй, папа, здравствуй, мама. Его пальцы протянулись и погладили надгробие жены. И так много его детей тоже было здесь; иногда ему было трудно поверить, что высокого Герлауга, смеющегося Штамма и застенчивого нежного Хувана больше нет. Он пережил слишком много людей.
   Я должен остаться , подумал он. Это моя земля, я принадлежу к ней и не могу уйти. Кто-то должен был остаться и сохранить землю, хотя бы ненадолго. Я могу дать ему еще десять лет, прежде чем лес придет и заберет его.
   Вокруг него сгущалась тьма. Лес за холмом нависал стеной. Как только он начал буйствовать, ему показалось, что он услышал детский плач. Нет, только птица. Он проклинал себя за бессмысленное биение сердца.
   Мрачное место здесь , подумал он. Лучше вернуться в дом.
   Он медленно побрел со двора к дороге. Звезды погасли. Кормт поднял взгляд и подумал, что никогда не видел их такими яркими. Слишком ярко; ему это не понравилось.
   Уходите, звезды , подумал он. Ты забрал моих людей, но я остаюсь здесь. Это моя земля. Он потянулся, чтобы коснуться его, но трава под его ладонью была холодной и влажной.
   Гравий громко скрипел, когда он шел, и ветер бормотал в живой изгороди, но больше не было слышно ни звука. Ни один голос не звал; не работал двигатель; не залаяла собака. Нет, он не думал, что будет так тихо.
   И темно. Нет света. Придется самому ухаживать за уличными фонарями - это было неинтересно, не видеть отсюда город, не видеть ничего, кроме звезд. Надо было не забыть взять фонарик, но он был стар и рассеян, а напомнить ему было некому. Когда он умрет, некому будет держать его за руки; некому закрыть ему глаза и положить его в землю - и леса вырастут над землей, и дикие звери будут тыкаться в его кости.
   Но я знал это. Что из этого? Я достаточно жесткий, чтобы принять это.
   Звезды вспыхивали и вспыхивали над ним. Подняв глаза против своей воли, Кормт увидел, какие они светлые, какие светлые и тихие. И как далеко! Он видел свет, который покинул свой дом еще до его рождения.
   Он остановился, втягивая воздух сквозь зубы. - Нет, - прошептал он.
   Это была его земля. Это была Земля, дом человека; это было его, и он был ее. Это была земля , а не одна пылинка, безумно кружащаяся и кружащаяся в бесконечности тьмы и тишины, холода и необъятности. Земля не может быть такой одинокой!
   Последний живой человек. Последний человек во всем мире!
   Тогда он закричал и начал бежать. Его ноги громко стучали по дороге; тихий звук быстро поглотила тишина, и он закрыл лицо от безжалостного сияния звезд. Но бежать было некуда, совсем некуда.
   ПОДЕЛАЙСЯ ДРУГИМ, Марк Клифтон
   Моя тетя Мэтти, Мэтьюя Х. Томбс, является президентом Дочерей Терры. Я ее племянник, тот, у кого не получилось. Названный Хэпланд Грейвс, в честь президента Земли Хапланда, двоюродного брата по браку, ребята в школе, естественно, называли меня Хэппи Грейвс.
   "Случайные могилы, так и должно быть", - едко прокомментировала тетя Мэтти, когда впервые услышала это. Это был ее не очень тонкий способ напомнить мне о том, как я жил и делал что-то или не делал. Она содрогалась от всякого беспорядка, в том числе и от меня, и ее неотъемлемым долгом было исправлять все, что ей казалось неправильным.
   "После того, как вы справитесь, тетя Мэтти, не будет никакого зла, чтобы идти дальше", - сказал я однажды, когда был ребенком. Сейчас мне нравится думать, что даже в шестилетнем возрасте я, должно быть, овладел невозмутимым выражением лица, но, боюсь, я был так благоговею перед ней, что был искренен.
   - Этого достаточно, Хапланд! - строго сказала она. Но я думаю, она знала, что я имел в виду это - тогда - и я думаю, что это был день, когда я стал ее любимым племянником. По какой-то причине, никогда не вполне ясной для меня, она была моей любимой тетей. Я думаю, что я нравился ей больше всего, потому что я был крестом, который она должна была нести. Она мне больше всего нравилась, я уверен, потому что это была такая комфортная езда.
   Несколько миллиардов, потраченных на дом, могут сделать жизнь довольно комфортной.
   Ей нужны были ее миллиарды, чтобы заниматься своим хобби или, как она это называла, "делом всей жизни". Тетя Мэтти всегда говорила клише, потому что люди могли понять, что ты имеешь в виду. Одним из таких увлечений была ее коллекция флоры Вселенной. Он был начат ее дедом по материнской линии, одним из самых богатых Участков, и увеличивался по мере того, как состояние семьи увеличивалось ее отцом, одним из самых безжалостных Гробниц, но именно под наблюдением тети Мэтти оно достигло, так сказать, полного размаха. цветок.
   "Любовь, - говорила она, - значит для цветка больше, чем все научные знания в мире". Очевидно, она чувствовала, что небольшая армия садовников, каждый из которых является дипломированным специалистом по воспроизведению правильных планетарных условий, не имеет большого значения.
   Коллекция занимала около двухсот акров на нашей территории с западной стороны дома. Небольшой, возможно, как некоторые из наиболее вульгарных показов других, но очень, очень выбор.
   Другое увлечение, которое она совмещает с первым, стоит не менее дорого. Она и члены ее клуба, Дочери Терры (сокращенно ДТ), часто находят необходимым отправиться на семейную космическую яхту на какую-нибудь далекую планету, чтобы исправить предосудительные условия, попавшие в ее поле зрения. Обычно я шел с ними, чтобы позаботиться - по крайней мере, символически - о сумках и (их) багаже.
   Мой психиатр сказал бы, что такое выражение показывает, что я так и не перерос свои юношеские установки. Он говорит, что я просто случай задержанного умственного развития, вызванного слишком большой тенью со стороны остальных членов семьи. Он говорит, что я, как и все остальные, унаследовал семейное принуждение переделывать вселенную по своему вкусу, чтобы с чистой совестью передать ее потомству, и мое негативное отношение к этому - просто защитный механизм, потому что У меня не было возможности сделать это. Он говорит, что я действительно ненавижу коллекцию флоры моей тети, потому что вижу в ней соперника за ее привязанность. Я говорю ему, что если у меня и есть какие-то обиды на него, так это за долгие часы, потраченные на то, чтобы вбить в меня латинизированные названия вещей. Я спрашиваю его, почему садовники всегда настаивают на том, чтобы навязывать длинные бессмысленные имена не-садоводам, которым просто все равно. Он игнорирует это и говорит, что подсознательно я ненавижу свою тетю Мэтти, потому что втайне признаю, что она - слишком большая проблема, которую я не могу преодолеть. Я спрашиваю его, почему, если я подсознательно ненавижу тетю Мэтти, почему меня должно волновать, сколько любви она уделяет своей коллекции флоры. Он говорит, ахах! Мы делаем успехи.
   Он говорит, что не может вылечить меня - от чего, я так и не понял, - пока я не найду способ убить и уничтожить мою тетю Мэтти.
   Все это явная чепуха, потому что тетя Мэтти - это скала, прочный фундамент во вселенной меняющихся ценностей. Даже ее клише мне дороги, потому что они неизменны. На нее я могу положиться.
   Он также рассказывает тете Мэтти о своих диагнозах и выводах. Неэтично? Ну теперь! Есть ли сомнения между простым психиатром и моей тетей Мэтти, кто скажет, что этично?
   После одного из их долгих совещаний обо мне она зовет меня в свой кабинет, смотрит на меня безмолвно, грустно, качает головой, вздыхает - потом расправляет плечи, пока полочка ее широкой, хотя и девичьей, груди не становится достаточно огромной, чтобы нести любую ношу. , даже бремя моей предполагаемой ненависти. Это она переносит мужественно, даже с благодарностью. Я мог бы возмущаться этой ненужной болью, которую причиняет ей психиатр, за исключением того, что это действительно делает ее счастливее каким-то непонятным образом.
   Возможно, у нее какой-то комплекс вины, и я ее заслуженное наказание? У тети Мэтти комплекс вины? Никогда! Тетя Мэтти знает, что она права, и идет вперед.
   Так что вся его чепуха совершенно нелепа. Я люблю свою тетю Мэтти. Я обожаю свою тетю Мэтти. Я бы никогда не сделала ничего, что могло бы навредить моей тете Мэтти.
   Ну, во всяком случае, я не хотел ее обидеть. Все, что я сделал, это подмигнул. Я только имел в виду....
   * * * *
   В космопорту Капеллы IV нас встретил администратор планеты, некий Джон Дж. Маккейб.
   То, что я знал его, не было особым совпадением. Моя школа была прогрессивной. Он принимал не только отпрысков состоятельных семей, но и потомков честолюбивых семей. Его выпускники, естественно, сделали серьезную карьеру. Джонни Маккейб был одним из амбициозных. В школе мы не были закадычными приятелями; но он был терпим ко мне, и я восхищалась им и судорожно говорила себе, что должна быть больше похожа на него. Возможно, именно поэтому тетя Мэтти настояла именно на этой школе, надеясь, что часть амбиций передастся и мне.
   Капелла IV не представляла особого интереса, даже на ранних этапах карьеры молодого человека, хотя в социальном плане это было, возможно, лучшее начало, на которое могла рассчитывать семья Джонни. Это была маленькая планета, полностью покрытая солью. Даже внутри портового пузыря, дублирующего земную атмосферу, соль лежала, как постоянный снег. На самом деле это была не более чем промежуточная станция на космическом маршруте в этом направлении, и проблемы Джонни были не более чем проблемами профессионального хозяина на каком-то малоизвестном курорте. Но, без сомнения, его отец с гордостью говорил: "Мой сын, администратор планеты", и когда я позвонил семье, чтобы сказать им, что навещал их сына, я не стал бы стучать.
   Я сомневался, что даже честолюбие Джонни может превратить планету в нечто большее, чем она уже есть. В нем не было ничего, что мы хотели, или, по крайней мере, оно стоило космических перевозок, которые стоили бы его доставку. Туземцы никогда не доставляли нам хлопот, и до сих пор мы не доставляли им хлопот. Таким образом, клеймо Земли на нем было просто маленьким пузырем, вмещающим в себя посадочную площадку, ангар для проверки и ремонта кораблей, нуждающихся в аварийной посадке, какие-то казармы для мужчин и женщин портового персонала, небольшую гостиницу для размещения застрявших космических пассажиров во время ремонта. были доставлены на их корабль или заблудшие VIP-персоны.
   Небольшое административное здание под флагом Федеративной Земли и склад для хранения припасов, которые должны были быть доставлены, завершили установку. Планета не давала человеку ничего, кроме воды, выкачиваемой из глубоких слоев горных пород под соляными слоями, и даже ее нужно было обрабатывать, чтобы удалить достаточно соли, чтобы сделать ее пригодной для использования. В то время я не знал, чем живут туземцы за пределами нашего пузыря. Решение приехать было внезапным, и у меня не было достаточно времени, чтобы позвонить в Государственный департамент, чтобы узнать, кто может быть администратором планеты.
   Я первым вышел из яхты и спустился по ступенькам на покрытую солью землю. Тетя Мэтти все еще была занята тем, что давала своему капитану инструкции и, возможно, осматривала зубы экипажа, чтобы убедиться, что они чистили их сегодня утром. Два члена ее специального комитета DT, которые пришли вместе, мисс Пойнт и миссис Уоддл, естественно, должны были стоять по бокам от нее и в полушаге позади, чтобы помочь ей, если они ей понадобятся. обращение с самцами.
   В том, как Маккейб в сопровождении двух своих избранных подчиненных приближался к кораблю, была определенная строгая формальность, пока я не обернулся у подножия лестницы, и он не узнал меня.
   "Хэп!" - крикнул он тогда. "Счастливый Грейвс, ты, старый сукин сын!" Он бросился бежать, забыв о достоинстве, и, добравшись до меня, схватил меня за оба плеча своими сильными руками, чтобы встряхнуть, как будто он какой-то терьер, а я крыса. Его радость казалась неумеренной, пока я не вспомнил, что он, вероятно, уже давно не видел никого из школы; и пока я не вспомнил, что он был бы предупрежден Государственным департаментом о визите тети Мэтти и ждал бы его со страхом и опасениями.
   Осознание того, что у него есть друг при дворе, должно быть, очень обрадовало его.
   - Джонни, - сказал я. "Много времени." Это было. Все-таки пять-шесть лет. Я протянул руку жестом старой школы. Он расслабил мои плечи и схватил его в традиционной манере. Мы прошли ритуал, который мой психиатр назвал бы юношеским, а потом он многозначительно посмотрел на меня.
   - Ты помнишь, что это значит, - сказал он, как мне показалось, с некоторым беспокойством, и многозначительно посмотрел на мою руку. "Что мы всегда будем поддерживать друг друга, несмотря ни на что". Его глаза были обращены вверх к открытой двери яхты.
   "Вы можете ожидать, что он будет и толстым, и тонким", - сухо сказал я. - Если вы знаете мою тетю Мэтти.
   - Она твоя тетя? - спросил он, его глаза расширились. - Мэтьюя Х. Томбс - ваша тетя. Я никогда не знал. Подумать только, все эти годы в школе, и я никогда не знал. Ну, Хэп, Хэппи, старина, это чудесно. Чувак, я волновался!"
   - Не останавливайся из-за меня, - сказал я, может быть, немного печально. - Кто-то сообщил Дочерям Терры, что вы позволяете туземцам бегать здесь совершенно голыми, и если тетя Мэтти говорит, что собирается надеть на них матушкины хаббарды, значит, именно это она и собирается сделать. На это можно положиться, старик.
   - Мать Хаб... - выдохнул он. Он странно посмотрел на меня. - Это шутка, - сказал он. "Кто-то подшутил над DT. Вы когда-нибудь видели наших аборигенов? Их фотографии? Никто не проверял, какие они, прежде чем ты пришел сюда? Это шутка. Розыгрыш над ДТ. Должно быть."
   - Не знаю, - сказал я. - Но если они и голые, то ненадолго, могу вам сказать. Тетя Мэтти..."
   Его глаза оторвались от моего лица и метнулись к двери корабля, которая больше не была черным овалом. Необъяснимое замешательство на его лице не уменьшилось, когда тетя Мэтти вышла через дверь, вышла на погрузочную платформу и стала спускаться по ступенькам. Он немного побелел вокруг рта, облизал губы и забыл всю свою радость от встречи со старым школьным приятелем. Двое его подчиненных, которые стояли вне пределов слышимости, словно осознав кризис, быстро подошли к нему сбоку.
   Две женщины-комитет тети Мэтти, словно для того, чтобы сопоставить фалангу с фалангой, вошли в дверь и стали спускаться по ступенькам позади нее. Я отошел в сторону, когда две силы встретились лицом к лицу на хрустящей соли, покрывающей землю. Это могло выглядеть как рождественская сцена, но под лучами Капеллы было ослепительно жарко, и я обнаружил, что сочувствую мужчинам в рубашках с открытым воротом и коротких шортах. Тем не менее, они должны были знать лучше, чем одеваться так. Кто-то в Государственном департаменте пошутил.
   Тетя Мэтти и две ее представительницы комитета были одеты консервативно во что-то, что, возможно, напоминало представление жены английского полковника о правильном твидовом костюме в холодную туманную ночь. Если они уже изнемогали под этим одеялом, как я начал изнывать в своем более легком костюме, они были слишком женственными, чтобы показать это. Их едкий взгляд на мужскую одежду показал, что они думали о небрежности одежды, в которой их встретили. Но они были слишком женственными, чтобы комментировать. После того первого пристального взгляда на голые колени они уже не нуждались в нем.
   "Это официальная одежда, предписанная нам Государственным департаментом", - сказал Джонни, как мне показалось, с некоторым беспокойством. Едва ли это была официальная приветственная речь, которую он, как администратор планеты, должен был подготовить.
   "Я в этом не сомневаюсь", - сказала тетя Мэтти, и ее тон сказал им, что она думает о Государственном департаменте при нынешней администрации. - Вряд ли вы встретили бы дам в таком... э-э... иначе. Я мог видеть, что она сделала мысленную пометку поговорить об этом с Государственным департаментом.
   - Запишите, - сказала она и повернулась к мисс Пойнт. "Я поговорю с Государственным департаментом. Как можно ожидать, что туземцы... если наши собственные представители не... и т. д. и т. д."
   - Могу я показать вам ваши апартаменты, мэм? - скромно спросил Джонни. -- Несомненно, вы захотите освежиться или...
   Мисс Пойнт сильно покраснела.
   - Мы уже совсем свежи, молодой человек, - твердо сказала тетя Мэтти.
   Я случайно узнал, что тетя Мэтти не любила запугивать людей, совсем нет. Все было бы гораздо приятнее, милостиво, если бы они были воспитаны так, чтобы отличать добро от зла. Но то, что не смогли сделать родители и школа, она должна исправить как свой долг. Я подумал, что настало время попытаться сгладить ситуацию. Я шагнул в их фокус.
   - Тетя Мэтти, - сказал я. "Это Джонни Маккейб. Мы вместе учились в школе".
   Ее брови взлетели вверх.
   "Ты был?" - спросила она и пронзительно посмотрела на Джонни. - Тогда я понимаю, молодой человек, что вы не виноваты в своем наряде. Вы, должно быть, действовали по приказу и вопреки своему собственному знанию того, что было бы правильно. Я понимаю." Она снова повернулась к мисс Пойнт. "Подчеркните эту записку для Государственного департамента", - сказала она. "Отметьте это как чрезвычайную ситуацию". Она повернулась к Джонни. - Очень хорошо, мистер Маккейб, в конце концов, мы были бы признательны, если бы вы провели нас в наши апартаменты, чтобы мы могли... э-э... немного освежиться. День довольно теплый, не так ли?
   Теперь она была весьма любезна, успокоенная тем, что Джонни был моим старым школьным приятелем и, следовательно, мог отличить правильное от неправильного. Если мне иногда казалось, что это не так, она знала меня достаточно хорошо, чтобы понять, что это не вина школы.
   Мы втроем, Джонни с одной стороны от тети Мэтти и я с другой стороны, направились к каркасному зданию на другой стороне пузыря, которое, как я предположил, было отелем. Четверо подчиненных плелись позади, молча, настороженно относясь друг к другу.
   Позади них с шипением ожил и тронулся на своих тракторных гусеницах багажный вагон, нагроможденный корабельной командой. Джонни мельком увидел его, даже не оборачиваясь, и его глаза широко раскрылись. Он неправильно истолковал, конечно. Судя по горе багажа, мы собирались остаться надолго.
   Но и тогда он не особенно успокоился бы, если бы понял, что наши собственные припасы весьма скудны, а в этих мешках, коробках и ящиках лежат швейные машинки и много-много рулонов пестрой ткани.
   * * * *
   Едва я успел... ох... немного освежиться в своем гостиничном номере, как услышал осторожный стук в дверь. Я открыл его и увидел Джонни Маккейба.
   - Можно войти, Хэп? он спросил. Словно против своей воли, он быстро окинул взглядом холл в сторону люкса, где разместили тетушку и ее комитет.
   - Конечно, Джонни, - сказал я и широко открыл дверь. Я указал на стойку для пыток из алюминиевой трубы, идея стула из правительственного выпуска. - Можешь взять стул, - сказал я. - Я сяду на край кровати.
   - Прошу прощения за мебель, - извиняющимся тоном сказал он, садясь и закрывая дверь. "Это лучшее, что правительство выпустит нас в эту дыру".
   "Тетя Мэтти была бы разочарована, если бы она была лучше", - сказала я, садясь на край кровати, которая была немногим мягче стула. "Она ожидает, что ей придется нелегко, и находит особое достоинство в том, чтобы выполнять свой долг как можно более неудобно".
   Он пристально посмотрел на меня, но я всего лишь констатировал общепризнанный факт, а не мнение, и поэтому был безэмоционален по этому поводу.
   - У меня неприятности, Хэп, - в отчаянии сказал он. Он наклонился вперед, сцепив руки между коленями.
   - Ну, старик, - ответил я. "Ты меня знаешь."
   - Да, - сказал он. - Но больше мне не к кому обратиться.
   - Тогда мы понимаем друг друга, - согласился я. Он выглядел одновременно обиженным и озадаченным.
   - Нет, я никогда не понимал тебя, - возразил он. "Я полагаю, что все эти миллиарды служат для вас защитой от ударов. Вам никогда не приходилось планировать, строить планы и бесконечно стоять начеку, как терьер у крысиной норы, выжидающий возможности высунуть нос, чтобы вы могли наброситься на него. Так что я не понимаю, как вы можете оценить мою проблему сейчас.
   - Я мог бы попробовать, - скромно сказал я.
   - Эта работа, - сказал он. - Это немного, и я это знаю. Но это было начало. Департамент не ожидает от меня ничего, кроме терпения. Знаете, дело не столько в способностях, сколько в том, кто сможет продержаться дольше всех, не попав в беду. Я держусь и избегаю неприятностей.
   - Но у тебя сейчас проблемы.
   - Я буду им, когда твоей тете не удастся надеть на туземцев матушкины хаббарды.
   - Она не подведет, - уверенно сказал я.
   "И когда она ворвется в Государственный департамент с огнем в глазах и начнет переворачивать все с ног на голову, это будет моя вина - так или иначе", - сказал он несчастно.
   - Так пусть она оденет каких-нибудь туземцев, - сказал я. - Она уйдет счастливая, а потом, вам все равно, они могут снять их и сжечь, если будут настаивать на том, чтобы ходить голыми. Просто ударь кулаком, чувак. Не вставайте и не позволяйте им сбить ваш блок. Наверняка у вас есть какое-то влияние на туземцев. Я не слышу ни военных барабанов, ни тамтамов. Я не вижу, чтобы они пытались продрать дырки по бокам вашего пузыря, чтобы выпустить воздух. Вы должны быть в мире с ними. У вас должно быть какое-то взаимное сотрудничество. Так что просто соберите племя или около того, чтобы какое-то время согласиться с этой идеей".
   Он посмотрел на меня и печально покачал головой. Вроде того, как тетя Мэтти покачала головой после беседы с моим психиатром. Но Джонни не казался каким-то более счастливым. У него была неплохая грудь, но она не выглядела достаточно огромной, чтобы нести какое-либо бремя.
   "Я очень горд собой, - сказал он. "После пяти лет ежедневных попыток и использования всего, что я когда-либо изучал на школьных курсах по внеземной психологии, а также некоторых вещей, которые я придумал сам, я установил своего рода общение с туземцами - если это можно назвать общением. Я выходил в своем скафандре в их хлорированную атмосферу, я стоял перед одним из них и говорил о синей полосе, думаю, синей полосе. Примерно через пять лет один из них медленно закрыл глаз, а затем снова открыл его. Я пригласил одного из них войти внутрь пузыря. Я сказал ему о разнице в атмосфере, что это может быть опасно. Я заставил одного из них войти. Для него это не имело значения.
   - Ну, тогда ладно, - сказал я. "Просто пригласите некоторых из них снова, пусть тетя Мэтти оденет их, и все будут счастливы".
   Он вдруг встал.
   - Прогуляйся со мной, Хэп, - сказал он. Это было скорее приказом, чем приглашением. "К краю пузыря. Я хочу показать вам некоторых туземцев.
   Я был готов.
   По пути к задней части здания, над хрустящей солью, мне пришла в голову мысль.
   - Если бы он только и сделал, что закрыл глаза, - сказал я. - Как ты выучил их язык, чтобы пригласить его внутрь, объяснить атмосферу?
   "Я даже не знаю, что у них есть язык", - сказал он. "Может быть, он выучил мою. Я рисовал в соли картинки, как нас учили в школе, и произносил слова. Может быть, ему понадобилось пять лет, чтобы собрать мысли воедино, может быть, они вообще не имеют понятия о языке или нуждаются в нем. Может быть, он все эти пять лет думал о чем-то другом и только сейчас заметил меня. Не знаю, Хэп.
   Мы подошли к краю хозяйственной постройки, а затем к беспрепятственному обзору края пузыря. Даже сквозь темные очки, которые он жестом предупредил меня надеть, когда он надевал себе еще одну пару, вид через прозрачный пластик был ослепительно белым. Тут и там на блестящей соли были разбросаны черные пятна.
   "Почему?" - воскликнул я. "Это осьминоги. Я полагаю, это то, что туземцы используют в пищу? Я задавался вопросом.
   - Это туземцы, - сухо ответил он.
   К этому времени мы подошли к пластиковому барьеру нашего пузыря и стояли, глядя на сцену.
   - Ну, - сказал я после нескольких долгих мгновений пристального взгляда. "Это будет вызов для DT, не так ли?"
   Он посмотрел на меня с отвращением.
   "Что они едят?" Я попросил. "Соль?"
   "Я не знаю, едят ли они, - сказал он. "Неужели ты не понимаешь своим толстым черепом, чувак, что эти штуки инопланетяне? Совсем чужой? Откуда я знаю?"
   "Ну, вы должны знать некоторые вещи после пяти лет обучения. Вы, должно быть, наблюдали за ними. Они должны как-то добывать пищу, они должны спать и бодрствовать, они должны размножаться. Вы, должно быть, что-то заметили.
   - Я наблюдал процесс размножения, - осторожно ответил он.
   - Ну, тогда хорошо, - сказал я. - Вот что беспокоит тетю Мэтти больше всего.
   "Вот кое-что, что может помочь вам понять их", - сказал он, и я почувствовала в его голосе немного сардонизма, мрачности. "Когда тот посетил меня здесь внутри", - сказал он. "Я взял его в свой кабинет, чтобы лучше сфотографировать его со всем оборудованием. Я все объяснял, не зная, насколько он понял. Я случайно взял сигарету и зажигалку. Как только я включил зажигалку, он выпустил щупальце и вырвал его у меня из рук. Я, конечно, оставил его себе. На следующий день, когда я вышел на улицу, у каждого из них, насколько я мог видеть вдали, была зажигалка, точно такая же, как та, которую я ему дал. Кроме того, в хлорированной атмосфере, без кислорода, эти зажигалки нормально горели. Помогает ли это вам лучше понять их?" - спросил он, не пытаясь скрыть тяжелую иронию.
   У меня не было возможности ответить, потому что мы оба услышали хруст соли позади нас. Мы обернулись и увидели тетю Мэтти и двух ее членов комитета позади нее, тоже теперь в темных очках. Я подождал, пока дамы подойдут к нам, затем величественно махнул рукой в сторону сцены за пластиком.
   -- Взгляните на туземцев во всей их наготе, тетя Мэтти, -- сказал я. Затем, чтобы смягчить удар, он должен был сказать: "Боюсь, кто-то дергал вас за ногу, когда они сообщили об этом DT".
   Мисс Пойнт громко ахнула.
   Миссис Уоддл сказала: "Шокирующе!"
   Я не мог сказать, был ли это вид туземцев или мое замечание, которое указывало на то, что я знал, что у них есть за что тянуть ноги.
   Впервые в жизни я увидел неуверенность в глазах тети Мэтти, когда она испуганно посмотрела на меня, а затем на Джонни. Потом ее подбородок выпрямился, спина выпрямилась еще больше, полочка груди напряглась.
   - Это действительно не будет большой проблемой, девочки, - сказала она. "На самом деле проще, чем некоторые, которые мы решили. Возьмите квадрат ткани, прорежьте отверстие в центре, чтобы этот похожий на голову мешочек прошел туда, где его глаз, вставьте шнурок, чтобы туго затянуть его над этими - ах - этими выпуклостями, и дайте ему стечь над этими выпуклостями. - ах - ноги. Просто и довольно привлекательно, не так ли?
   Девочки радостно закивали, а Джонни просто стоял, задыхаясь.
   * * * *
   Это было проще, чем любой из нас думал.
   Джонни отчаянно посмотрел на меня, когда тетя Мэтти велела ему пригласить кого-нибудь из туземцев, чтобы она могла подогнать по нему выкройку и посмотреть, не нужны ли для полноты какие-нибудь косынки - какие бы косынки ни были.
   - Один из них заходил раньше, - сказал я в ответ на умоляющий взгляд Джонни. "Спроси его еще раз. Если он откажется, Мохаммед пойдет на гору. Я уверен, что у вас есть запасные скафандры. Я уверен, дамы не будут возражать против того, чтобы пойти к туземцам, если туземцы не придут к ним.
   - Не знаю, - жалобно сказал Джонни. "Возможно, ему хватило любопытства, чтобы однажды зайти внутрь, но недостаточно, чтобы привести его снова. Видите ли, дамы, - в отчаянии обратился он к ним. "Кажется, они не заботятся о нас, так или иначе".
   Две женщины из комитета с опаской посмотрели на тетю Мэтти. Не заботиться о ней, так или иначе? Это было за гранью понимания. Но тётя Мэтти была на это способна.
   - Очень хорошо, - твердо сказала она. "Мы не будем просить их прийти к нам. Мы пойдем к ним. Наш долг нести просвещение невежественным, где бы они ни находились, чтобы их можно было научить заботиться. При исполнении своего долга у нас нет места гордости. Мы пойдем к ним смиренно и счастливо".
   Мы тоже.
   К тому времени, как мы переоделись в скафандры и через пузырьковый шлюз оказались на обычном ландшафте Капеллы IV, Капелла, солнце, быстро опускалась.
   - У нас как раз будет время, - резко сказала тетя Мэтти по интеркому наших костюмов, - установить выкройку и получить некоторое представление о необходимых размерах. Тогда завтра мы сможем начать нашу работу.
   Сквозь лицевую пластину я увидел широко распахнутые испуганные глаза Джонни.
   - Дамы, - сказал он отчаянно. "Я должен еще раз предупредить вас. Я никогда не пытался прикоснуться ни к одному из них. Я не знаю, что произойдет. Я не могу нести ответственность".
   - Вы поступили крайне небрежно, молодой человек, - строго сказала тетя Мэтти. - Но тогда, - добавила она, как будто вспомнив, что он ходил в приличную школу, - ты молод. Без сомнения, вы перегружены бессмысленной волокитой в своих административных обязанностях. И - если бы ты уже сделал это, мне не было бы смысла здесь находиться. Я всегда готов помочь, где бы я ни был нужен".
   Все пятеро из нас молча и храбро двинулись дальше после этого. Сотня метров привела нас к первому туземцу. Он лежал там, раскинувшись в восьми направлениях, на соли. В центре щупалец возвышался столб черной эластичной плоти, увенчанный круглым куполом, в центре которого находился один огромный жидкий черный глаз. Ни одно щупальце не дернулось, когда мы остановились рядом с ним.
   - Это тот, с кем ты разговаривал, Джонни? Я попросил.
   "Как я должен знать?" - с горечью спросил он. "Я никогда не знал, говорил ли я с одним и тем же дважды".
   - Они намного больше, чем я думала, - сказала мисс Пойнт с легкой тревогой в голосе.
   "Некоторые из них имеют десять футов в диаметре", - сказал Джонни, подумал я с некоторой мстительностью в его тоне.
   - Неважно, - сказала тетя Мэтти. "Мы просто сшьем вместе три куска ткани, чтобы получить наш квадрат. Я уверен, что они не будут возражать против аккуратно выполненного шва".
   В одном рукаве скафандра у нее был кусок ткани, а в механическом когте другой руки - ножницы. Глазом она, казалось, измерила диаметр купола и, манипулируя ножницами с когтем, как опытный космический механик, вырезала значительную дыру в центре ткани.
   Совершенно без страха и колебаний она вошла в треугольник между двумя длинными черными щупальцами, лежащими на соли, и подошла к стоящей в центре колонне. Со знанием дела она перевернула ткань так, что дыра оказалась над головой существа или чем бы оно ни было. Спереди и сзади ткань струилась, закрывая щупальца. Существо не двигалось.
   С поразительной скоростью она взяла несколько мотков ткани из рук миссис Уоддл и с еще более поразительной ловкостью космического когтя, показавшей, что она не любитель, наметала отрезки ткани по обеим сторонам первой полосы. . Затем ножницами, стараясь не поцарапать его шкуру, она отрезала углы так, что восемь щупалец едва выглядывали из-под ткани.
   Почему-то это напомнило мне огромный красный цветок с черным пестиком, лежащий на белой соли.
   - Вот, сэр, - с удовлетворением сказала тетка чудовищу. "Это скроет твою наготу, вселит в тебя чувство истинной скромности". Она повернулась к Джонни. "Они должны знать не только что", - наставляла она. "Они также должны знать, почему". Она повернулась и снова столкнулась с монстром. "Это не твоя вина, - сказала она ему, - что ты жил в состоянии греха. На Земле, откуда я родом, есть кодекс, которому нужно следовать. Поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Я уверен, что если бы я жил в состоянии невежественного греха, я бы смиренно оценил доброту того, кто дал мне знать. Я уверен, что со временем вы тоже оцените это".
   Это была весьма благородная речь, и двое ее спутников склонили свои шлемы скафандров в знак признательности. Рот и глаза Джонни были широко раскрыты и полны отчаяния. Она отступила назад, и мы все стояли и смотрели на монстра.
   Купол его головы начал наклоняться, пока глаз не остановился на нас. Он пронесся над тремя дамами, остановился на Джонни, словно узнав его, но остановился на мне. Он смотрел на меня целую минуту. Я посмотрел в ответ. Каким-то странным образом мне казалось, что мой психиатр смотрит на меня, как он часто делал.
   Затем огромный глаз медленно закрылся и снова открылся. Так же медленно и несколько к моему изумлению я почувствовал, как один из моих глаз закрылся и открылся. Я подмигнул.
   - На сегодня все, - твердо сказала тетя Мэтти. "Пусть у него будет своя одежда, привыкай к ней. У меня есть образец в моем уме. Завтра мы достанем наши швейные машинки и займемся делом, девочки.
   Всю обратную дорогу до входа в пузырь я чувствовал, как этот огромный глаз следит за мной.
   Почему я?
   * * * *
   Девушкам не нужно было заниматься на следующее утро.
   Проснулся я от крика, в коридоре послышался топот ног и стук в дверь. С сонными глазами, потому что мне всю ночь снился глаз чудовища, я открыл дверь, как только нашел одежду, чтобы прикрыть свою наготу. Это был Джонни, конечно.
   "Самая удивительная вещь", - ворвался он и рухнул в сидячее положение на краю моей кровати. "Абсолютно потрясающе. Вы должны их увидеть.
   "Какая?" Я попросил.
   Шум, должно быть, потревожил и дам, потому что в мою дверь снова постучали, и когда я открыл ее, все трое стояли там, одетые. Очевидно, они встали на рассвете, чтобы заняться шитьем. Мисс Пойнт и миссис Уоддл скромно отводили глаза от V-образного выреза моего халата и моих голых ног. Тетя Мэтти привыкла к моим бесстыдным манерам.
   "Что это?" - резко спросила тетя Мэтти.
   Джонни снова вскочил на ноги.
   - Удивительно, - снова сказал он. "Я должен показать вам. Вы никогда не поверите".
   - Молодой человек, - резко сказала тетя Мэтти. "Никто не обвинял вас во лжи, и вряд ли вы судите о том, во что мы способны верить".
   Он стоял, глядя на нее с открытым ртом.
   - Теперь дамы, - сказал я и начал закрывать дверь. - Если вы извините меня на две минуты, я оденусь, и мы пойдем посмотрим, что мистер Маккейб хочет нам показать.
   После моих последних слов дверь щелкнула, и я поспешно снял халат и надел штаны и рубашку. Как ни странно, я знал, что он собирается нам показать. Я просто знал. Я надел туфли, не заботясь о носках.
   - Хорошо, - сказал я. "Я готов."
   Они двинулись по коридору, и мы быстро их догнали. Джонни пошел вперед, вывел нас из гостиницы, обогнул ее стороной, и когда мы зашли за угол флигеля, закрывавшего обзор, там перед нами, сквозь пузырчатую стену, мы увидели то, что я и ожидал.
   Насколько мог видеть глаз, то тут, то там, словно маки на снегу, туземцы лежали на лучах раннего солнца, каждый был одет в яркое платье, подобное тому, которое тетя Мэтти сшила прошлой ночью.
   "Понимаете?" Джонни вскрикнул. - То же самое, что и с зажигалкой. Одному понравилось, значит есть у всех!"
   К этому времени мы уже были у пластикового барьера. Двое подчиненных задыхались от таких слов, как "Фантастический, удивительный, поразительный, невероятный, чудесный, странный".
   Тетя Мэтти все поняла, и ее лицо озарилось блаженной улыбкой.
   - Видите ли, молодой человек, - сказала она Джонни. "Им нужно было только показать правильное от неправильного. Пусть это послужит вам уроком."
   - Но как они это сделали? Миссис Уоддл ахнула.
   "Отдайте им должное за усердие и изобретательность", - чуть не огрызнулась тетя Мэтти на свою помощницу. "Я всегда говорю, что мы недооцениваем интеллект и изобретательность низших орденов, и что наша чрезмерная защита подрывает их силы. Я восхищаюсь уверенностью в себе, и они показали, что она у них есть. Таким образом, нам не придется заниматься шитьем в конце концов. Давайте, девочки, мы должны собираться и возвращаться на Землю. Наша миссия здесь выполнена".
   Две дамы беспрекословно повиновались своему лидеру. Все трое, в прочных кроссовках и твидовых костюмах, с хрустом побрели по соли обратно в свои комнаты, чтобы начать собираться.
   Мы с Джонни шли медленнее позади.
   "Невероятные гробницы Мэтьюи Х.!" он вздохнул. - Она легенда, знаешь ли, Хэп. Но я никогда не верил в это раньше". Затем, в полной и внезапной смене настроения, он хихикнул. Или, по крайней мере, это было самое близкое к мальчишескому хихиканью, которое я слышал со времен подготовительной школы. Смех превратился в хохот, смех взрослого мужчины. - Если бы они только знали! - крикнул он, явно чувствуя себя в безопасности, потому что они свернули за угол и скрылись из виду.
   - Знал что? Я попросил.
   - Да что ж, - сказал он и снова скривился от смеха. "Они скрыли все невинные части и оставили предосудительную часть, которая находится прямо за глазом, полностью открытой".
   - Джонни, мой мальчик, - сказал я, усмехнувшись. "Вы действительно верите, что в любом существе во Вселенной есть невинные и предосудительные части?"
   Он стоял неподвижно и смотрел на меня.
   "Для такого разделения нужен скверный, непристойный ум", - сказал я.
   "Но ваша тетя... Дочери..."
   - Я знаю свою тетю и Дочерей Терры, - сказал я. "Я жил с ними много лет. Я знаю их склад ума. Кто лучше знает это?"
   "Но ты...."
   "Человеческая раса, - сказал я, - очень молода. Только в последние несколько тысяч лет она открыла понятие секса. Так что, как маленькие дети в детском саду, они смущаются и хихикают. Но мы вырастем. Дай нам время.
   - Но ты... - снова сказал он. - Но они... Вот такая организация мешает нам взрослеть, Хэп. Разве ты этого не видишь? Они держали нас умственно отсталыми на протяжении поколений, веков. Как мы можем добиться прогресса, когда..."
   - Куда торопишься, Джонни? У нас есть миллионы лет, миллиарды, вечность".
   Он снова посмотрел на меня, резко, проницательно.
   - Я недооценил тебя, Хэп, - сказал он. - Боюсь, я всегда так делал. Я понятия не имел о тебе..."
   Я пожал плечами и отказался. Я тоже понятия не имел, до сегодняшнего утра, прошлой ночи, вчера вечером, когда этот глаз обратился ко мне - и я подмигнул в ответ.
   Я не знал, как сказать ему, или почему я должен сказать, что не может быть ничего правильного или неправильного, хорошего или плохого; что ничего не могло произойти, вообще ничего, кроме как по закону природы. Можно ли сказать, что вода, текущая вниз по склону, - это хорошо, а вода, качаемая вверх по склону, - это плохо? Оба работают в рамках известных физических законов. Спустя миллионы лет, разве не вероятно, что мы продолжим открывать законы, управляющие тем, как работают вещи? Пока нам не пришлось один за другим отказаться от всех представлений о хороших и плохих событиях? Понимали ли их только как действие естественного закона? Как во всей вселенной могло произойти что-то неестественное?
   - Не беспокойся об этом, Джонни, - сказал я, когда мы снова пошли. - И о своей карьере тоже не беспокойся. Вы нравитесь тете Мэтти, и она очень довольна результатами своей работы здесь. Некоторые люди в Государственном департаменте могут считать ее назойливой вредительницей, но не заблуждайтесь, каждый политик во вселенной дрожит в своих ботинках при одном упоминании о DT. И ты ей нравишься, Джонни.
   - Спасибо, Хэп, - сказал он, когда мы остановились перед дверью отеля. - Увидимся до того, как ваш корабль взлетит. Ох... ах... вы же не скажете ей, что она скрыла неправду... ну, что она могла подумать, что это была неправильная часть?
   - Я мог бы сказать ей это прошлой ночью, - сказал я.
   Он ушел с тем удивленным, недоверчивым взглядом, который был у него с самого нашего приезда.
   * * * *
   На Земле тетя Мэтти должна была спешить на съезд ДТ, где я не сомневался, что ее последний подвиг в борьбе с невежеством и грехом станет главной темой разговора и добавит триумфа ее восхвалению. Надо отдать ей должное, я думаю, что это преувеличение беспокоило ее, немного смущало, и она, вероятно, временами задавалась вопросом, было ли все это искренним. Но я также думаю, что без него она была бы одинока и разочарована. Когда кто-то делает все возможное, чтобы сделать вселенную, которую мы унаследовали, лучшим местом для нашего потомства, он хочет, чтобы это ценили.
   В течение двух или трех недель после того, как она вернулась домой, она была погружена в административные обязанности для DT, приводя в движение колеса, чтобы выполнить все обещания, которые она дала на съезде.
   Я провел время в своих апартаментах в южном крыле нашего дома. В основном я просто сидел. Меня никто не беспокоил, кроме слуг, необходимых для еды, одевания, сна, и все они молчали об этом. Один раз звонил мой психиатр, но я сообщил, что сегодня мне ничего не нужно. Я не звонил никому из своих постоянных друзей и не отвечал на их сообщения.
   Я отправил в Научную библиотеку в Вашингтоне оригинальный отчет о научном обзоре Капеллы IV. Это мало что мне рассказало, но позволило кое-что догадаться. По-видимому, первоначальные ученые не проявляли особого интереса к осьминогам, возможно, потому, что у них не было пяти лет, чтобы торчать и ждать, пока один из них не моргнет глазом, как это было у Джонни. Как всегда, они были перегружены работой и недоукомплектованы персоналом, быстро провели обследование и бросились на какую-нибудь новую работу на планете. Если кто-то и надеялся, что когда-нибудь кто-нибудь сможет вернуться и еще раз взглянуть на осьминогов, я не нашел в сухих отчетах жгучей тоски по этому поводу.
   Насколько они пошли, их предположение было точным. Несколько миллионов, много миллионов лет назад планета потеряла остатки океанской воды. По-видимому, поскольку им не удалось приспособиться к растущей солености мало что осталось, первоначальные формы жизни вымерли одна за другой. Что-то в метаболизме осьминогов (или менталитете?) позволило им выжить, стать наземными, а не водными животными. Что-то в их метаболизме (или менталитете?) позволяло им питаться воздухом и солнечным светом. (Правда? Они вообще нуждались в этом?) Это было все, что сообщалось.
   Они не нарисовали картину высокоразвитых ментальностей, которые лежали там миллионы лет и думали о природе бытия. Такие вещи, как то, как мысленное манипулирование силовыми полями может дать каждому из них зажигалку, которая горит без жидкости внутри и без кислорода вокруг фитиля, или такие вещи, как матушки Хаббарды, которые поразили их воображение или, возможно, дали им какой-то вид. чувственного удара, вызванного фильтрацией тепла через красную ткань.
   Но в основном я просто сидел.
   Я, конечно же, пошел навестить тетю Мэтти, когда она вернулась с конгресса. У нее было западное крыло, где ее гостиная выходила на ее коллекцию флоры - и садовники, которые должны были быть заняты. Наше приветствие было ласковым, но кратким. Она посмотрела на меня довольно вопросительно, довольно проницательно, но ничего не сказала. Она не ответила на мой визит.
   В этом не было ничего необычного. Она никогда не посещала мой номер. Когда мне исполнился двадцать один год, она отвела меня в южное крыло и сказала: "Выбирай себе апартаменты, Хапланд. Ты теперь мужчина, и я понимаю молодых людей. Если она имела в виду то, что, по моему мнению, у нее было, это была огромная уступка реальности, хотя, конечно, она опоздала к этому на пять лет.
   Это старшее поколение - такое мудрое, такое наивное. Вероятно, она решительно воздерживалась от того, чтобы воображать себе гораздо худшее, чем происходило на самом деле.
   Примерно через две недели после того, как она вернулась с конгресса, через месяц после того, как мы вернулись из Капеллы IV, произошел взволнованный перерыв. Впервые в жизни дворецкий забыл прикоснуться к моей двери кончиками пальцев из перьев и незаметно кашлянуть. Вместо этого он постучал два резких стука и открыл дверь без приглашения.
   - Быстрее, мастер Хапланд, - настойчиво чирикал он. "На нашем частном посадочном поле есть существа".
   Были тоже.
   Когда я добрался туда на своем садовом скутере и протиснулся через толпу садовников, столпившихся на дорожке и вокруг ворот к посадочной площадке, я увидел их. По меньшей мере дюжина осьминогов Капеллы IV распласталась орлами, их щупальца распластались на горячем цементе взлетно-посадочной полосы. Их глаза не мигая смотрели на солнце. Поверх своих раскинутых щупалец, похожих на перевернутые цветки гибискуса, они носили свои материнские хаббарды.
   За ними, на дальнем краю поля, стояла точная копия нашей собственной космической яхты. Я задавался вопросом, возможно, довольно истерически, есть ли теперь у каждого из них на Капелле IV такой. Я подозревал, что яхта здесь просто для галочки, что она им была не нужна, не более, чем им нужны были матери-хаббарды.
   Послышалось шипение другого скутера, и я обернулась и увидела, что тетя Мэтти остановилась. Она вышла и подошла ко мне.
   "Наш светский визит на Капеллу IV возвращается", - сказал я с ухмылкой и подмигивая ей.
   Она окинула взглядом только одно мгновение.
   - Очень хорошо, - ответила она. - Я их, конечно, приму. Кто-то однажды сказал, что самым снобистским поступком во всем племени Гробниц было то, что они никогда не знали значения этого слова или не знали. Но мне было интересно, что подумают слуги, когда существа начнут пробираться в нашу гостиную.
   Раздались вздохи и низкий рокот протестующих голосов садовников, когда тетя Мэтти открыла ворота и вошла в них. Я последовал, конечно. Мы подошли к ближайшему монстру и остановились у края его юбки.
   "Для меня большая честь", - сказала тетя Мэтти с большей сердечностью, чем я когда-либо видел, чтобы она обращалась к государственному секретарю. "Что я могу сделать, чтобы сделать ваш визит на Землю более комфортным?"
   Ответа не последовало, даже щупальца не мелькнуло.
   Они оказались даже более необычными, чем можно было ожидать. Тетя Мэтти решительно подошла к каждому из дюжины и поздоровалась одинаково. Она чувствовала свой долг хозяйки дома, хотя я знал, что приветствие одному значит приветствие всем. Ни один из них не ответил. Это выглядело довольно нелепо. Они проделали весь этот путь, чтобы увидеть нас, но не удосужились признать, что мы были там.
   Мы провели больше часа в ожидании какого-то ответа. Никто не пришел. Тетя Мэтти не выказала признаков нетерпения, что, по моему мнению, весьма похвально, учитывая все обстоятельства. Но в конце концов мы ушли. Она не показывала, что чувствует, возможно, чувствовала только то, что нужно быть терпеливым с отсутствием манер в низших сословиях.
   Меня больше интересовало другое чувство, то, которое мы оставили позади. Что это было? Я не мог понять это. Грусть? Сожалеть? Отвращение? Жалость? Великодушие? Подарить корзину вкусностей бедным на Рождество? Дать им одежду, чтобы скрыть наготу? Научить их чувству стыда?
   Нет, я не мог указать на это пальцем.
   Веселье?
   Я поймал себя на том, что сожалею о том, что там, на Капелле IV, когда тетя Мэтти одела его и монстр посмотрел на меня, я подмигнул.
   Я задавался вопросом, почему я должен сожалеть об этом.
   * * * *
   Мне не пришлось долго удивляться.
   В остальные дни ничего не происходило. Мы возвращались вместе и порознь несколько раз в светлое время суток и в ранние часы ночи. Удивительно, но никто ничего не слил в газеты, и, чего бы это ни стоило, шоу было в нашем распоряжении.
   "Может быть, завтра", - сказала тетя Мэтти около полуночи, когда мы в последний раз покинули поле. - Возможно, им нужно отдохнуть.
   "Мне не помешало бы кое-что из этого", - сказал я, зевнув.
   - Да, Хапланд, - согласилась она. "Мы должны беречь силы. Небеса знают, что может потребоваться от нас завтра.
   Она тоже что-то почувствовала? Это было так сильно, как она могла помочь ему? И все же чудовище не смотрело ей в глаза.
   Я не надеялся хорошо выспаться, но я обманул себя. Я был совершенно уверен, что едва успел закрыть глаза, как меня разбудил еще один возбужденный стук в дверь моей спальни, и снова без церемоний ворвался дворецкий.
   - Смотрите, мастер Хапланд, - крикнул он почти фальцетом.
   Он так сильно дернул мои шторы, что они отодвинулись от моих окон, как театральный занавес, - и я посмотрела.
   До самой границы нашей территории вдалеке, но не дальше, деревья, кусты, подъезды и дорожки, лужайки и пруды - все было покрыто слоем блестящей соли толщиной в два фута.
   - И монстры ушли, - говорил дворецкий. - А я должен пойти к твоей тете.
   - Я тоже должен, - сказал я и схватил халат.
   Когда я бежал, догонял его, обгонял, то со всего дома слышались возбужденные крики, удивление, изумление, гнев, страх слуг. Я закончил длину своего крыла, пробежал через основную часть дома и по коридору ее крыла к двери ее номера. Мне не нужно было стучать, кто-то оставил дверь открытой.
   Я увидел ее личную горничную, когда пробежал мимо маленькой ниши в гостиную. Горничная стояла рядом с тетей Мэтти, заламывая руки и плача. Шторы здесь тоже были откинуты назад, и через окна я мог видеть коллекцию, высоко ценимую, чудесную коллекцию флоры, всю покрытую солью.
   Тетя Мэтти стояла без поддержки и смотрела на него. Когда я подошел к ней, в ее глазах стояли слезы, а на морщинистых щеках блестели полосы.
   "Почему?" она спросила. Это было очень тихо сказано.
   К этому времени дворецкий уехал и вошел в комнату. Я повернулся к нему.
   - Если поторопимся, - сказал я. "Большая часть коллекции заключена под пластиковые купола. Если мы не будем смачивать соль, и если мы поторопимся и соскребем ее со зданий, она не отравит землю внутри них. Так мы сможем сохранить большую часть коллекции.
   - Нет, мастер Хапланд, - сказал он и покачал головой. "Соль внутри зданий столько же, сколько и здесь. Когда я проходил мимо, мне это выкрикнул садовник.
   Сжатый кулак тети Мэтти подошел к ее губам и снова опустился. Это все.
   - Почему, Хапланд? - спросила она снова. "Зло во благо? Почему?"
   Я жестом приказал горничной и дворецкому уйти и взять с собой группу слуг у двери в холле. Я отвел тетю Мэтти к ее любимому креслу, на котором она могла сидеть и рассматривать свою коллекцию; нет смысла притворяться, что соли не было. Я сел у ее ног, как делал это, когда мне было десять лет. Я тоже посмотрел на соль. Это было повсюду. Каждый дюйм нашей земли был покрыт ею, чтобы отравить землю, чтобы на ней ничего не росло. Потребуются годы, чтобы восстановить территорию, и еще много лет, чтобы восстановить коллекцию.
   - Попытайтесь понять, тетя Мэтти, - сказал я. "Не только то, что я говорю, но и все последствия этого. Они не отвечали злом на добро. Давайте посмотрим на это с их точки зрения. Они живут в мире соли, мире антисептиков. Мы пошли туда, и у вас было хорошее намерение. Вы сказали им, что наш кодекс заключается в том, чтобы поступать с другими так, как мы хотим, чтобы они поступали с нами.
   "Они ответили на наш визит, и что они нашли? В каком чумном ужасе мы жили? Голая земля, изобилующая жизнью, миллиарды форм жизни в каждом кубическом футе земли под нашими ногами. Над землей тоже. Сырая, растущая жизнь вокруг нас возвышается над нами.
   "Если бы они были обречены жить в таком мире, они хотели бы, чтобы он был покрыт солью, чтобы убить все живое, сделать его антисептиком. Они ничем не обязаны остальной Земле, но они обязаны этой добротой вам. Они поступили с другими так, как хотели бы, чтобы другие поступали с ними".
   "Я никогда не понимала - я была уверена, что не могу быть... Я построила свою жизнь вокруг этого", - сказала она.
   - Я знаю, - сказал я с сожалением вздохнув. - Так много людей.
   И все же я до сих пор думаю, могло ли это вообще не случиться, если бы я не подмигнул. Интересно, был ли прав этот вредный психиатр все это время?
   ПРОБЛЕМА СЛУГИ, Роберт Ф. Янг
   Если вы когда-нибудь жили в маленьком городке, вы видели Фрэнсиса Пфлойгера и, вероятно, посылали его за скайхуками, левосторонними гаечными ключами и паровыми ведрами, и громко смеялись у него за спиной, когда он ваши торги. Фрэнсис Пфлойгеры всего мира вдохновляли и веселье, и смех на протяжении поколений.
   Фрэнсис Пфлойгер, о котором мы здесь говорим, жил в маленьком городке под названием Вэлливью, и вдобавок к тому, что он удостоился звания деревенского идиота, он также удостоился звания деревенского изобретателя. Эти два различия часто идут рука об руку и в своем несочетаемом единстве еще больше побуждают к веселью и смеху. Ибо в наш преклонный век обтекаемых электрических консервных ножей и изящных всплывающих тостеров кого, кроме самых наивных из нас, не может не возбудить мысль о зубастом косоглазом придурке, строящем приспособления Руба Голдберга в своем подвале?
   Интересующий нас Фрэнсис Пфлойгер изобретал на своей кухне, а не в подвале; тем не менее, его машины были в традициях Руба Голдберга. Возьмем, к примеру, тот, который он собирал сейчас. Он стоял на кухонном столе, и его различные приспособления торчали туда-сюда без какой-либо видимой рифмы или причины. В его центре был прозрачный шар, похожий на перевернутую миску с золотой рыбкой, а в центре миски был предмет, поразительно напоминающий золотую рыбку, но, конечно, ничего подобного. Что бы это ни было, оно становилось все ярче и ярче каждый раз, когда Фрэнсис добавлял еще одну приставку, и уже достигло такой степени накала, что ему пришлось надеть кобальтово-синие очки, чтобы смотреть на него. Это было первое апреля 1962 года - День дурака.
   На самом деле идея этой конкретной машины возникла не в мозгу Фрэнсиса, равно как и детали для нее не возникли в его кухне-мастерской. Когда он утром вышел за молоком, он нашел на пороге коробку, в которой он нашел аквариум с золотыми рыбками и приспособления, а также лист инструкций, озаглавленный: ИНСТРУКЦИИ ПО СБОРКЕ МНОЖЕСТВЕННОГО ДИНАМО-МЕБИУСОВОГО УЗЛА. . Фрэнсис подумал, что машина, способная завязывать узлы, была бы очень хороша, поэтому он отнес коробку на кухню и тут же принялся за работу.
   Теперь ему оставалось сделать еще одну деталь, и он начал прикручивать ее на место. Затем он отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой. В то же время дело его рук пошло в дело. Насадки задрожали и испускали искры; шар засветился, и похожий на золотую рыбку объект в его центре начал метаться из стороны в сторону, как будто налетая на мух. Над машиной образовался синий ореол, который начал вращаться. Он вращался все быстрее и быстрее, пока, наконец, его газообразные компоненты не отделились и не разлетелись в сотни разных направлений. Затем одна за другой произошли три вещи: задняя дверь Фрэнсиса приобрела голубоватый оттенок, инструкция исчезла, а машина начала плавиться.
   Через мгновение он услышал скулящий звук на пороге своей задней двери.
   Одновременно все жители Валливью услышали скулящие звуки на своих задних порогах.
   Естественно, все пошли узнавать о нытье.
   * * * *
   Знак был новый. В лучшем случае ему было не больше шести месяцев. "ВЫ ВХОДИТЕ В ДЕРЕВНЮ ВЭЛЛИВЬЮ", - говорилось в нем. ПОЖАЛУЙСТА, ВЕДИТЕ ОСТОРОЖНО - МЫ ЛЮБИМ НАШИХ СОБАК.
   Филип Майлз вел машину осторожно. Он тоже любил собак.
   Ночь на цыпочках наступила на октябрьскую сельскую местность довольно давно, но в деревне Вэлливью не зажгли ни одного уличного фонаря - и, по-видимому, никакого другого света. Все было во тьме, и не было видно ни души. Филип начал подозревать, что попал в город-призрак, и когда его фары метнулись через темный перекресток и осветили разросшуюся траву и неопрятный кустарник деревенского парка, он убедился, что попал. Потом он увидел девушку, выгуливающую собаку.
   Он обогнул перекресток и остановился рядом с ней. Она была блондинкой, высокой и шикарной, в сером осеннем костюме. Ее лицо было привлекательным - даже красивым, холодным и классическим образом - но она никогда больше не увидит двадцати пяти. Но тогда Филип никогда больше не доживет до тридцати. Когда она остановилась, остановилась и ее собака, хотя она не была на поводке. Он был небольшого роста, рыжевато-коричневого цвета, с золотисто-карими глазами, тонким хвостом с белым кончиком и мохнатыми ушами, свисающими по обеим сторонам морды, как у кокер-спаниеля. Но это был не кокер-спаниель. Во-первых, уши были слишком длинными, а во-вторых, слишком тонкий хвост. Это была порода - или комбинация пород - которых Филип никогда раньше не видел.
   Он перегнулся через сиденье и опустил правое окно. "Не могли бы вы направить меня на Локаст-стрит, 23?" он спросил. - Это резиденция Джудит Дэрроу, деревенского прокурора. Может быть, ты знаешь ее.
   Девушка вздрогнула. - Вы тот агент по недвижимости, за которым я послал?
   Филипп тоже вздрогнул. Придя в себя, он сказал: - Тогда вы - Джудит Дэрроу. Я... боюсь, я немного опоздал.
   Глаза девушки сверкнули. Лучистый отблеск фар показал, что они были и зелеными, и серыми. "Я уточнил в своем письме, что вы должны были быть здесь сегодня в девять часов утра!" она сказала. "Может быть, вы расскажете мне, как вы собираетесь оценивать имущество в темноте!"
   - Прости, - сказал Филипп. "Моя машина сломалась в пути, и мне пришлось ждать, пока ее починят. Когда я пытался дозвониться до вас, оператор сказал мне, что ваш телефон отключен. Если вы направите меня в гостиницу, я останусь там на ночь и утром оценю ваше имущество. Здесь есть гостиница, не так ли?
   - Есть, но он закрыт. Заратустра - вниз!" Собака встала на задние лапы и уперлась передними в дверь в безуспешной попытке заглянуть в окно. По команде девушки он послушно опустился на корточки. "Кроме Заратустры и меня, - продолжала она, - деревня пуста. Все остальные уже съехали, и мы бы съехали, если бы мне не поручили организовать продажу хозяйственных помещений и домов. Это создает довольно неловкую ситуацию".
   Она наклонилась вперед, и свет от приборной панели бледно падал на ее лицо, смягчая его суровость. - Я вообще этого не понимаю, - сказал Филип. "Из вашего письма я понял, что у вас есть два или три места, которые вы хотели, чтобы я продал, но не целый город. Здесь жило, должно быть, по крайней мере тысяча человек, а тысяча человек просто так не собирается и не съезжает. Когда она не стала ничего объяснять, он добавил: "Куда они переехали?"
   "В Пфлегерсвилль. Я знаю, что вы никогда не слышали об этом, так что приберегите замечание. Затем: "У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?" она спросила.
   Он дал ей свои водительские права, свою визитную карточку и письмо, которое она ему написала. Взглянув на них, она вернула их. Казалось, она что-то не решает. - Почему ты не разрешаешь мне остаться в отеле? он предложил. - У тебя должен быть ключ, если это одно из мест, которое я должен оценить.
   Она покачала головой. - У меня есть ключ, но в этом месте нет ни одного предмета мебели. На прошлой неделе у нас был деревенский аукцион, и мы избавились от всего, что не планировали брать с собой". Она вздохнула. - Ну, думаю, тут ничего не поделаешь. Ближайший мотель находится в тридцати милях отсюда, так что мне придется поселить вас у себя дома. У меня осталось несколько предметов мебели - в основном свадебные подарки, с которыми я был слишком сентиментален, чтобы расстаться с ними. Она села в машину. - Пойдем, Заратустра.
   Заратустра влез, перепрыгнул через ее колени и сел между ними. Филип отъехал от тротуара. - Странное имя для собаки, - сказал он.
   "Я знаю. Думаю, причина, по которой я дал ему это, в том, что он иногда напоминает мне маленького старика".
   "Но настоящий Заратустра не известен своим долголетием".
   "Возможно, тогда действовала другая ассоциация. Поверните направо на следующем углу".
   Одинокий свет горел в одном из трех передних окон дома номер 23 по Локаст-стрит. Однако его источником была не лампа накаливания, а колба бензинового фонаря. "Электроснабжение в деревне вчера было отключено", - объяснила Джудит Дэрроу, снова зажигая фонарь. Она покосилась на него. "Ты поужинал?"
   - На самом деле - нет. Но, пожалуйста, не...
   "Беспокоить? Я не мог, даже если бы хотел. Моя кладовая на последнем издыхании. Но садись, и я сделаю тебе несколько бутербродов. Я тоже сварю кофе - газ еще не выключили.
   * * * *
   В гостиной было ровно три предмета мебели - два кресла и кофейный столик. После того, как Джудит ушла от него, Филип поставил портфель на пол и сел на один из стульев. Он лениво гадал, как она собиралась добраться до Пфлойгерсвилля. Он не видел ни одной машины на подъездной дорожке, и на участке не было гаража, в котором можно было бы ее спрятать. Кроме того, маловероятно, что автобусы больше обслуживали деревню. Некоторое время назад Вэлливью обошла одна из новых супер-пупер-магистралей. Он пожал плечами. Добраться до Пфлегерсвилля было ее проблемой, а не его.
   Он снова обратил внимание на гостиную. Это была большая комната. Дом тоже был большим - большим и в викторианском стиле. Джудит, по-видимому, открыла заднюю дверь, потому что по комнатам нижнего этажа дул ветерок, наполненный ароматом цветов и влажным дыханием растущей травы. Он нахмурился. Месяц был октябрь, а не июнь, и с каких это пор в октябре цветут цветы и растет трава? Он пришел к выводу, что запах должен быть искусственным.
   Заратустра смотрел на него большими золотыми глазами с середины пола гостиной. Животное почему-то напомнило маленького старика, хотя ему не могло быть больше двух-трех лет. - Ты не очень хорошая компания, - сказал Филип.
   "Руф", - сказал Заратустра и, повернувшись, потрусил под аркой в большую комнату, которая, судя по пустым полкам по стенам, была когда-то библиотекой, а оттуда через другую арку в другую комнату - столовую, несомненно, - и вне поля зрения.
   Филип устало откинулся на спинку кресла, которое он выбрал. Его били. Возьмите шесть дней в неделю, десять часов в день и умножьте на пятьдесят два, и вы получите триста двенадцать. Триста двенадцать дней в году, охотясь за клиентами, разговаривая, гуляя, ведя машину, разъясняя; пытаясь в свои тридцать с небольшим лет построить фундамент, который он должен был начать строить в свои двадцать с небольшим, - фундамент для семьи, которую он внезапно понял, что хотел и надеялся когда-нибудь иметь. Иногда ему хотелось, чтобы честолюбие вообще ускользнуло от него, вместо того, чтобы ждать так долго, чтобы ударить. Иногда ему хотелось остаться тем, кем он когда-то был. В конце концов, нет ничего плохого в том, чтобы жить в дешевых гостиницах и еще более дешевых меблированных комнатах; не было ничего плохого в том, чтобы быть апатичным продавцом, ходившим от двери к двери на изношенных каблуках.
   То есть ничего дурного, кроме мучительной потребности, которая иногда овладевала вами, и одиночества долгих и пустых вечеров.
   Заратустра снова вошел в комнату и снова сидел посреди пола. Он вернулся не с пустыми руками - или, вернее, с пустым ртом, - хотя предмет, который он принес с собой, был не из тех предметов, которые обычно подбирают собаки. Это была роза -
   Зеленая роза.
   * * * *
   Не веря своим глазам, Филип наклонился вперед и вынул его изо рта животного. Однако прежде, чем он успел рассмотреть ее, в соседней комнате послышались шаги, и, побуждаемый неизвестно чем, он сунул розу в карман пиджака. Мгновение спустя в арку вошла Джудит Дэрроу с большим подносом. Поставив его на кофейный столик, она налила две чашки кофе из маленького серебряного кофейника и указала на тарелку с бутербродами. "Пожалуйста, угощайтесь", - сказала она.
   Она села на другой стул и отхлебнула кофе. Он съел один из бутербродов и обнаружил, что больше не хочет. Каким-то образом ее близость вкупе с ее молчанием заставила его чувствовать себя неловко. - Ваш муж уже уехал в Пфлойгерсвиль? - вежливо спросил он.
   Ее серо-зеленые глаза похолодели. - Да, он ушел довольно давно, - сказала она. "Год назад, между прочим. Но по неизвестным частям, а не в Пфлойгерсвилле. Во всяком случае, тогда Пфлойгерсвилль был недоступен. В одной руке у него была брюнетка, в другой - рыжий, а в заднем кармане - пинта "Катти Сарк".
   Филипп был огорчен. - Я... я не хотел любопытствовать, - сказал он. "Я-"
   "Извиняюсь? Почему вы должны быть? Некоторые мужчины рождены, чтобы остепениться и растить детей, а другие рождены, чтобы пить и развратничать. Это так просто".
   "Это?" что-то заставило Филиппа спросить. "К какой категории, по-твоему, я подпадаю?"
   "Ты в классе один". Маленькие серебристые искорки попали ей в глаза, и он, к своему удивлению, понял, что это злобные искорки. "Вы никогда не были женаты, но игра на поле не сделала вас стопроцентным циником. Ты все еще убежден, что где-то есть женщина, достойная твоей преданности. И вы совершенно правы, мир полон ими.
   Его лицо покалывало, как будто она ударила его, и в каком-то смысле так оно и было. Он с трудом сдерживал гнев. "Я не знал, что мое безбрачие так заметно, - сказал он.
   "Это не так. Я позволил частному сыщику проверить ваше прошлое. В некоторых отношениях оно оказалось сомнительным, как я уже говорил ранее, но, в отличие от биографии других агентов по недвижимости, которых я проверял, в нем не было ни малейшего намека на нечестность. Характер моего бизнеса таков, что мне нужен кто-то максимально честный, чтобы заключить с ним договор. Мне пришлось далеко ходить, чтобы найти тебя".
   - Вы несправедливы, - сказал Филип, несмотря на то, что смягчился. "Большинство агентов по недвижимости честны. На самом деле, в одном офисном здании со мной есть один, которому я бы доверил фамильные драгоценности - если бы у меня были фамильные драгоценности".
   - Хорошо, - сказала Джудит Дэрроу. - Я сделал ставку на то, что ты знаешь кого-то подобного.
   Он подождал, пока она уточнит, а когда она этого не сделала, допил кофе и встал. - Если вы не возражаете, я лягу, - сказал он. - У меня был довольно тяжелый день.
   - Я покажу тебе твою комнату.
   Она взяла две свечи, зажгла их и, поставив в позолоченные подсвечники, протянула ему один из подсвечников. Комната находилась на третьем этаже, под навесом - возможно, настолько далеко от нее, насколько позволял размер дома. Филипп не возражал. Он любил спать в комнатах под навесом. В дожде, льющемся по крыше, было какое-то очарование, о котором никогда не знали люди, спящие в менее небесных беседках. Когда Джудит ушла, он распахнул единственное окно, разделся и забрался в постель. Вспомнив о розе, он достал ее из кармана пальто и осмотрел при свете свечи. Оно было зеленым, и даже зеленее, чем он подумал сначала. Его запах напоминал летний ветерок, дующий в комнатах нижнего этажа, но совсем не соответствовал прохладному октябрьскому воздуху, проникавшему из окна его спальни. Он положил его на стол рядом с кроватью и задул свечу. Завтра он пойдет искать куст.
   * * * *
   Филип вставал рано, и еще не рассвело, когда, полностью одетый, он вышел из комнаты с розой в кармане пальто и тихо спустился по лестнице. Войдя в гостиную, он нашел Заратустру свернувшись калачиком в одном из кресел, и на мгновение ему показалось жуткое впечатление, что животное протянуло одно из его мохнатых ушей и чешет им спину. Однако, когда Филип сделал двойной снимок, ухо вернулось к нормальному размеру и лежало на желтовато-коричневой щеке его владельца. Протирая заспанные глаза, он сказал: "Пойдем, Заратустра, мы идем гулять".
   Он направился к задней двери, Заратустра следовал за ним по пятам. Двойная дверь, ведущая из столовой, преградила ему путь и оказалась запертой. Нахмурившись, он вернулся в гостиную. "Хорошо, - сказал он Заратустре, - тогда мы выйдем вперед".
   Он ходил вокруг дома, его собачий компаньон рысью бежал рядом с ним. Боковой двор оказался разочаровывающим. В нем не было роз - зеленых или любых других. Почти все, что было в нем достойно внимания, - это собачья будка - старинная постройка, которая была слишком велика для Заратустры и которая, вероятно, восходит к тем временам, когда у Юдифи была собака покрупнее. На самом дворе был беспорядок: траву не косили все лето, кусты оборваны, повсюду валяются сухие листья. Такое же положение дел существовало по соседству, и, оглядывая участки, он видел, что такое же запустение господствовало во всей округе. Очевидно, добропорядочные жители Валливью потеряли интерес к своей недвижимости задолго до того, как переехали.
   В конце концов его исследования привели его к задней двери. Если где-то и росли зеленые розы, то решетка, украшавшая маленькое заднее крыльцо, была для них логичным местом. Он не нашел ничего, кроме потрепанной виргинской лианы и опавших листьев.
   Он попробовал заднюю дверь и, обнаружив, что она заперта, обогнул оставшуюся часть дома. Джудит ждала его на крыльце. - Как мило с твоей стороны выгуливать Заратустру, - ледяным тоном сказала она. - Я очень надеюсь, что вы нашли двор в порядке.
   Желтое платье, которое было на ней, не соответствовало тону ее голоса, а синий фартук с оборками, повязанный вокруг талии, контрастировал с холодным выражением ее серо-зеленых глаз. Тем не менее, ее злоба была реальной. - Извините, - сказал он. "Я не знал, что твой задний двор был вне границ". Затем: "Если вы дадите мне список мест, которые вы хотите оценить, я начну прямо сейчас".
   - Я снова лично проведу вас по округе - после того, как мы позавтракаем.
   Снова он был отправлен в гостиную, пока она производила необходимые кулинарные операции, и снова она подавала ему на подносе. Ясно, что она не хотела, чтобы он был на кухне или где-либо рядом с ней. Он не был любителем тайн, но эта интриговала его все больше и больше с каждой минутой.
   Позавтракав, она велела ему подождать на крыльце, пока она будет мыть посуду, и велела Заратустре составить ему компанию. У нее было два голоса: тот, который она использовала, обращаясь к Заратустре, содержал обертоны лета, а тот, который она использовала, обращаясь к Филиппу, содержал обертоны осени. "Когда-нибудь, - сказал Филип маленькой собачке, - эта щепка, которую она носит на плече, сама отвалится, и к тому времени будет слишком поздно - так же, как было слишком поздно для меня, когда я узнал, что человек, от которого я убегал всю свою жизнь, был сам в волчьей шкуре".
   - Руф, - сказал Заратустра, глядя на него добрыми золотыми глазами. "Руф-руф!"
   * * * *
   Вскоре снова появилась Джудит, без фартука, и они втроем отправились в золотой октябрьский день. Это был первый опыт Филипа в оценке целой деревни, но он умел оценивать стоимость имущества, и к полудню он сделал работу наполовину. "Если бы вы, люди, приложили хотя бы половину усилий, чтобы сохранить свои места, - сказал он Джудит за бутербродами с мясным ассорти и кофе в ее гостиной, - мы могли бы попросить на треть больше. Какого черта ты все испортил только потому, что переехал в другое место?
   Она пожала плечами. "В наши дни трудно заставить кого-либо делать работу по дому, не говоря уже о садоводстве. Кроме того, помимо проблемы слуги, есть еще одно соображение - человеческая природа. Когда ты всю жизнь живешь в лачуге и вдруг приобретаешь дворец, тебя уже мало волнует, как выглядит лачуга".
   "Шак!" Филипп возмутился. "Почему этот дом прекрасен! Практически каждый дом, который вы мне показали, прекрасен. Старые, да, но старость - неотъемлемая часть красоты домов. Если Пфлойгерсвиль находится на уровне большинства жилых комплексов, которые я видел, вы и ваши соседи будете добры и огорчены в один из этих прекрасных дней!
   "Но Пфлойгерсвилль не относится к большинству жилищных комплексов, которые вы видели. По сути, это вовсе не жилой комплекс. Но давайте не будем вдаваться в это. В любом случае, нас интересует Валливью, а не Пфлойгерсвилль.
   - Очень хорошо, - сказал Филипп. "Сегодня во второй половине дня все должно закончиться в том, что касается оценки".
   * * * *
   В тот же вечер, после ужина без кофе - и газ, и воду в тот день отключили, - он подвел итоги. Они заработали весьма солидную сумму. Он посмотрел через кофейный столик, который он реквизировал в качестве письменного стола, туда, где Юдифь с сомнительной помощью Заратустры разбирала груду манильских конвертов, которые она положила посреди гостиной. "Я сделаю все, что в моих силах, чтобы продать все, - сказал он, - но это будет трудно, пока мы не поселим здесь несколько семей. Люди неохотно переезжают в пустующие районы, а бизнесмены не стремятся открывать офисы до того, как появятся клиенты. Но я думаю, все обойдется. Недалеко отсюда есть площадь, где можно будет делать покупки, пока не заработают местные рынки, а Вэлливью является частью централизованного школьного округа. Он сунул бумагу, над которой раздумывал, в свой портфель, закрыл его и встал. "Я буду поддерживать с вами связь".
   Джудит покачала головой. - Ничего подобного вы не сделаете. Как только ты уедешь, я перееду в Пфлойгерсвилль. Мои дела здесь закончены.
   - Тогда я свяжусь с тобой там. Все, что вам нужно сделать, это дать мне свой адрес и номер телефона".
   Она снова покачала головой. - Я мог бы дать вам и то, и другое, но ни то, ни другое не принесет вам никакой пользы. Но это не относится к делу. Теперь Вэллвью - это ваша ответственность, а не моя.
   Филипп снова сел. - Вы можете начать объяснять в любое время, - сказал он.
   "Это очень просто. Владельцы собственности Вэлливью передали мне все свои дома и офисы. Я, в свою очередь, передал их все вам - с оговоркой, конечно, что после их продажи вы будете иметь право на комиссионные, не превышающие вашу обычную". Она вытащила бумагу из одного из манильских конвертов. "После их продажи, - продолжала она, - вы должны разделить выручку поровну между четырьмя благотворительными организациями, указанными в этом контракте". Она протянула ему бумагу. "Теперь вы понимаете, почему я так старался найти надежного агента?"
   Филип уставился на бумагу, не в силах, к своему изумлению, прочитать содержащиеся в ней слова. -- А что если, -- сказал он вскоре, -- обстоятельства сделают невозможным для меня выполнить мою часть соглашения?
   "В случае болезни вы уже предпримете необходимые шаги для передачи имущества другому агенту, который, по вашему мнению, так же совершенно честен, как и вы, а в случае смерти вы уже предпримете необходимые шаги для завещать имущество тому же агенту; и в обоих случаях он уже согласился с условиями, изложенными в контракте, который вы держите в руках. Почему ты не читаешь это?"
   Теперь, когда его изумление несколько улеглось, Филип обнаружил, что может это сделать. - Но это все еще не имеет смысла, - сказал он некоторое время спустя. "Очевидно, что вы и остальные владельцы приобрели новые дома. Было бы самонадеянно с моей стороны спросить, как вы собираетесь платить за них, когда фактически отдаете свои старые дома?
   - Боюсь, что да, мистер Майлз. Она достала из конверта еще одну бумагу и протянула ему. "Это вторая копия. Если вы любезно поставите свою подпись на обоих, мы можем завершить наше дело. Как вы заметили, я уже подписал".
   - Но если ты собираешься оставаться без связи с внешним миром, - заметил Филип, в нем накапливался гнев, несмотря на все, что он мог сделать, чтобы остановить его, - какая польза от твоей копии?
   Лицо Джудит приняло ледяное выражение. Как и ее голос. "Мой экземпляр перейдет в руки доверенного поверенного, запечатанный в конверт, который я уже приказал ему не открывать до пяти лет с этой даты. Если на момент его открытия вы нарушили условия нашего соглашения, он сразу же возбудит судебное дело. К счастью, несмотря на то, что почтовое отделение в Валливью закрыто, почтовый грузовик проезжает по нему каждый будний вечер в восемь вечера. Не то чтобы я вам не доверял, мистер Майлз, но вы, знаете ли, мужчина.
   У Филипа возникло искушение тут же разорвать две копии и подбросить их в воздух. Но он этого не сделал по той очень веской причине, что не мог себе этого позволить. Вместо этого он злобно схватился за перо и дважды оживил свое имя большими и гневными буквами. Он вручил Джудит один экземпляр, сунул другой в нагрудный карман и встал. "На этом, - сказал он, - наши официальные дела заканчиваются. Теперь я хотел бы добавить неофициальный совет. Мне кажется, что вы требуете от мира непомерную цену за то, что ваш муж продал вас за брюнетку, рыжую и пинту виски. Меня много раз продавали за меньшие деньги, но я давно понял, что мир не платит по счетам, даже если вы просите справедливую цену за нанесенный вам ущерб. Я предлагаю вам списать это дело как безнадежный долг и забыть о нем; тогда, может быть, ты снова станешь человеком".
   Она поднялась на ноги и застыла перед ним. Она напомнила ему изящную и хрупкую статую, и на мгновение ему показалось, что если он протянет руку и коснется ее, она разлетится на миллионы осколков. Она некоторое время не двигалась, как и он; затем она наклонилась, взяла три манильских конверта, расправила их и протянула ему. "В двух из них находятся документы, карты и другие записи, которые вам понадобятся", - сказала она мертвым голосом. "Третья содержит ключи от домов и хозяйственных помещений. Каждый ключ помечен правильным адресом. До свидания, мистер Майлз.
   - До свидания, - сказал Филип.
   Он оглядел комнату, намереваясь проститься с Заратустрой, но Заратустры нигде не было видно. Наконец он вышел в холл, открыл входную дверь и вышел в ночь. На востоке всходила полная луна. Он прошел по залитой лунным светом аллее, забрался в машину и швырнул портфель и конверты на заднее сиденье. Вскоре Вэлливью остался далеко позади него.
   Но не так далеко, как должно было быть. Он не мог выкинуть из головы зеленую розу. Джудит Дэрроу он тоже не мог выкинуть из головы. Он также не мог изгнать летний ветерок, который продолжал дуть из щелей в его здравом смысле.
   Зеленая роза и вдова травы и ветерок с зеленым дыханием. Целый город уходит на более зеленые пастбища....
   Он полез в карман пальто и дотронулся до розы. Теперь это был всего лишь стебель и горсть лепестков, но его реальность нельзя было отрицать. Но розы осенью не цветут, а зеленые розы совсем не цветут -
   "Руф!"
   Некоторое время назад он свернул на новое шоссе и ехал по нему на бодрой скорости шестьдесят пять. Теперь, не веря своим глазам, он замедлил шаг и перевалился через плечо. И действительно, на заднем сиденье у него был безбилетный пассажир - рыжеволосый безбилетник с золотыми глазами, огромными ушами и беспокойным хвостом с белым кончиком. "Заратустра!" - выдохнул он. - Как, черт возьми, ты туда попал?
   "Руф", - ответил Заратустра.
   Филипп застонал. Теперь ему придется вернуться в Вэлливью. Теперь ему придется снова увидеть Джудит Дэрроу. Теперь ему придется... Он остановился в раздумье, пораженный резким ускорением сердцебиения. - Ну будь я проклят! - сказал он и без дальнейших предисловий пересадил Заратустру на переднее сиденье, развернулся и двинулся назад.
   * * * *
   Бензиновый фонарь был вынесен из окна гостиной, но свет все еще горел за стеклами. Он подъехал к бордюру и выключил зажигание. Он игриво подергал одно из огромных ушей Заратустры, рассеянно заметив ряд маленьких узелков на его нижнем конце. - Пойдем, Заратустра, - сказал он. - Я могу также доставить вас лично, пока я этим занимаюсь.
   Заперев машину, он пустился в путь, Заратустра шел за ним по пятам. Он постучал в парадную дверь. Вскоре он снова постучал. Дверь скрипнула, приоткрылась. Он нахмурился. Неужели она забыла запереть его? - спросил он. Или она нарочно оставила его незапертым, чтобы Заратустра мог войти? Сам Заратустра придал правдоподобие последней догадке, приподнявшись на задние ноги и распахнув передними до конца дверь, после чего вбежал в залу и исчез.
   Филипп постучал по панелям. - Мисс Дэрроу! он назвал. "Джудит!"
   Нет ответа. Он снова позвонил. Все еще нет ответа.
   Летний ветерок вырвался из дома и окутал его ароматом роз. Какие розы? - спросил он. Зеленые?
   Он вышел в холл и закрыл за собой дверь. Он пробрался в гостиную. Два стула исчезли, как и кофейный столик. Он прошел через гостиную в библиотеку; через библиотеку и в столовую. Бензиновый фонарь ярко горел на обеденном столе, его резкий белый свет заливал голые полы и голые стены.
   Ветерок здесь был сильнее, аромат роз почти приторный. Затем он увидел, что двойная дверь, которая помешала ему этим утром, была открыта, и направился к ней через комнату. Как он и подозревал, она давала доступ на кухню. Остановившись на пороге, он заглянул внутрь. Это была достаточно обычная кухня. Часть бытовой техники исчезла, но плита и холодильник остались. Проем задней двери имел странный голубоватый оттенок, из-за которого рама мерцала. Сама дверь была открыта, и он мог видеть звездный свет, мягко падающий на поля и деревья.
   С удивлением он прошел через комнату и вышел наружу. Раздался слабый треск, как будто пересеклись провода под напряжением, и на мгновение сцена перед ним, казалось, дрогнула. Затем резко стихло.
   Он тоже замер - неподвижный в странной, но мирной летней ночи. Он стоял на травянистой равнине, а равнина простиралась по обеим сторонам мысов маленьких деревьев. Перед ним земля плавно поднималась вверх и была покрыта разноцветными цветами, которые мерцали, как микрокосмические звезды. Вдалеке виднелись огни деревни. Справа от него цвел буйный зелено-розовый куст, а под ним сидел Заратустра, виляя хвостом.
   Филип сделал два шага вперед, остановился и посмотрел на небо. Как-то это было неправильно. Во-первых, Кассиопея изменила положение, а во-вторых, Орион ошибся. Во-вторых, не было облаков, за которыми могла бы спрятаться луна, и тем не менее луна исчезла.
   Заратустра подбежал к тому месту, где он стоял, взглянул на него золотыми глазами и направился по направлению к огням. Филипп глубоко вздохнул и последовал за ним. Он все равно посетил бы деревню, Заратустра или не Заратустра. Это был Пфлойгерсвилль? Он вдруг понял, что это так.
   * * * *
   Он не ушел далеко, прежде чем он увидел шоссе. Пара фар внезапно появилась в направлении деревни и быстро превратилась в движущийся фургон. К его ужасу, фургон свернул с проезжей части и направился в его сторону. Он нырнул в перелесок, Заратустра шел за ним по пятам, и смотрел, как подпрыгивает тяжелая повозка. В кабине находились двое мужчин, а на панелях кузова грузовика были нарисованы слова: "ПФЛЕУГЕРСВИЛЬ МОВЕРС, ИНК".
   Фургон продолжал двигаться в том же направлении, откуда он пришел, и вскоре он догадался, куда он направляется. Джудит явно занималась вывозом мебели, которую она была слишком сентиментальна, чтобы продать. Единственная проблема заключалась в том, что ее дом исчез. Так было в деревне Вэлливью.
   Он смотрел туда, где должны были быть дома, сначала не видел ничего, кроме продолжения залитой звездами равнины. Затем он заметил вертикальный прямоугольник бледного света, парящий прямо над землей, и вскоре опознал в нем заднюю дверь Джудит. Сквозь нее он мог видеть кухню, а напрягая зрение, мог видеть даже плиту и холодильник.
   Постепенно он разглядел другие вертикальные прямоугольники, парящие прямо над землей, некоторые из них на одной линии с прямоугольником Джудит. Все они, однако, были очерчены тем же мерцающим синим цветом, что и ее, но не имели освещенных интерьеров.
   Пока он стоял и смотрел, фургон остановился, развернулся и подъехал к самому яркому прямоугольнику, скрывая его из виду. Двое мужчин вышли из кабины и подошли к задней части кузова грузовика. - Сначала мы поставим плиту, - услышал Филипп один из них. А потом: "Интересно, почему она так хочет цепляться за хлам?"
   Голос другого человека был слабее, но его слова были достаточно безошибочны: "У травяных вдов, которые превращаются в старых дев, иногда возникают забавные мысли".
   В конце концов, Джудит Дэрроу не собиралась уезжать из Вэлливью. Она только думала, что она была.
   Филипп продолжал. Ветер был вокруг него. Он прошелся по его волосам, поцеловал в щеки и погладил лоб. Звезды сияли бледно. Часть земли была обработана, и он мог видеть зеленые растения, растущие в звездном свете, и ветерок доносил их зеленое дыхание до его ноздрей. Он дошел до шоссе и начал идти по нему. Он не заметил никаких признаков машин, пока не оказался напротив большого кирпичного здания, из окон которого лился яркий свет. Перед ним была припаркована дюжина автомобилей незнакомой ему марки.
   Он услышал жужжание машин и стук молотков, подошел и заглянул в одно из окон. В здании оказалась мебельная фабрика. Большую часть работы выполняли машины, но оставалось достаточно работы, чтобы занять владельцев припаркованных автомобилей. Основной ручной работой была обивка. Машины резали, сшивали, обрезали, строгали, прибивали и собирали, но, по-видимому, ни одна из них не была способна к тонкому искусству плести гвозди.
   * * * *
   Филип вернулся на шоссе и пошел дальше. Он подошел к другим зданиям и заглянул в каждое. Один был небольшим автосборочным заводом, другой - молочным заводом, третий - длинной теплицей. В первых двух преобладание работы выполнялось машинами. В третьем, однако, машины явно отсутствовали. Ясно, что одно дело - построить машину со сверхчеловеческим рабочим потенциалом, и совсем другое - построить машину с большим потенциалом.
   Он прошел мимо пастбища и увидел животных, похожих на коров, спящих в свете звезд. Он миновал поле только что проросшей кукурузы. Он проехал мимо электростанции и услышал вой генератора. Наконец он добрался до окраины Пфлойгерсвилля.
   На обочине дороги висела большая светящаяся вывеска. Оно остановило его врасплох, и он застыл, уставившись на выбитые буквы:
   ПФЛЕГЕРСВИЛЬ, СИРИУС XXI
   Обнаружен 1 апреля 1962 г.
   Зарегистрирована 11 сентября 1962 г.
   Филип вытер лоб.
   Заратустра бежал впереди. Теперь он остановился и оглянулся. Давай , казалось, сказал он. Теперь, когда вы видели так много, вы могли бы также увидеть и остальное.
   Итак, Филип вошел в Пфлойгерсвиль... и влюбился...
   Влюбился в прекрасные домики и милые цветущие летом деревья. С партерами мерцающих звездоцветов и просторами зеленых лужаек. С решетчатыми зелеными розами, украшающими каждое крыльцо. С цветами, похожими на гортензии, которые украшали каждый уголок. С самим Пфлойгерсвиллем.
   Час был, очевидно, поздний, ибо, кроме него самого, на улицах никого не было, хотя в окнах некоторых домов горел свет, и изредка пробегали собаки той же породы и размера, что и Заратустра. А ведь по его часам было 10:51. Хотя, может быть, в Пфлегерсвилле было другое время. Может быть, здесь, в Пфлойгерсвилле, была полночь.
   Чем дальше он продвигался в деревню, тем более очарованным он становился. Он просто не мог пройти мимо домов. Разница между ними и домами, с которыми он был знаком, была тонкой, но она была. Это была разница между хорошим и не совсем хорошим вкусом. Здесь не было стандартизированных двориков, а были маленькие мраморные фартуки, которые были такой же частью общей архитектуры, как лощина - частью леса. Здесь не было шаблонных панорамных окон, а стены незаметно сливались в приятные прозрачные узоры. Здесь не было четырех квадратных дворов, а были беспорядочные игровые площадки, усыпанные звездами, с качелями, качелями и затененными бассейнами; с изысканными конурами для собак, в которых могут жить маленькие девочки.
   Он прошел мимо школы, которая, казалось, выросла из самой земли, на которой стояла. Он прошел мимо библиотеки, построенной вокруг огромного дерева, ветви которого переплелись листвой в живую крышу. Он прошел мимо супермаркета длиной в квартал, построенного из тонированного стекла. Наконец он пришел в парк.
   Он вздохнул тогда. Задыхался от нежных деревьев и маленьких голубоглазых озер; у сказочных фонтанов и извилистых галечных тропинок. Звезды-цветы повсюду изливали свое многоцветное сияние, и звездный свет расточительно лился с неба. Он выбрал путь наугад и шел по нему в двояком сиянии, пока не пришел к цинозуре.
   Цинозура была статуей - статуей юноши с торчащими зубами и косыми глазами, устремленного в небо. В одной руке юноша держал крестообразную отвертку, в другой - шестидюймовый шестигранный ключ. В нескольких ярдах от него стоял и восторженно вглядывался в лицо статуи сам юноша, и был он так неподвижен, что, если бы не пьедестал, на котором стояла статуя, Филип не смог бы отличить одного от другого.
   На постаменте была надпись. Он подошел и прочитал ее в свете близлежащего партера звездчатых цветов:
   ФРЭНСИС ФАРНСВОРТ
   ПФЛЕГЕР,
   ОТкрывАТЕЛЬ
   ПФЛЕГЕРСВИЛЛЯ
   Родился: 5 мая 1941 г. Умер: --
   Профессия Изобретатель. В первый день апреля 1962 года от Рождества Христова Фрэнсис Фарнсворт Пфлойгер создал поле совпадений Мёбиуса и установил множественный контакт с двадцать первым спутником звезды Сириус, тем самым предоставив жителям Валливью доступ через их черный ход, в Новый Свет. Здесь мы стали жить. Сюда мы пришли воспитывать наших детей. Здесь, в этой идиллической деревне, которую благородная раса, когда-то населявшая эту прекрасную планету, оставила после себя, когда они мигрировали в Великое Магелланово Облако, мы поселились, чтобы создать новый и лучший Образ Жизни. Здесь, благодаря Фрэнсису Фарнсворту Пфлойгеру, мы познаем счастье, процветание и свободу от страха.
   ФРЭНСИС ФАРНСВОРТ ПФЛЕГЕР,
   МЫ, НОВЫЕ ЖИТЕЛИ СИРИУСА XXI,
   ПРИВЕТСТВУЕМ ВАС!
   Филип снова вытер лоб.
   Вскоре он заметил, что Фрэнсис Пфлойгер во плоти и крови смотрит в его сторону. - Я, - сказал Франсис Пфлойгер из плоти и крови, гордо указывая на статую. "Мне."
   - Я так понимаю, - сухо сказал Филип. А потом. "Заратустра, вернись сюда!"
   Маленькая собачка двинулась по одной из тропинок, сходившихся к статуе. По команде Филиппа он остановился, но не обернулся; вместо этого он остался на месте, словно ожидая, что кто-нибудь пойдет по дорожке. Через мгновение кто-то это сделал - Джудит Дэрроу.
   На ней было простое белое платье, напоминающее по рисунку и декору греческую тунику. Широкий позолоченный пояс усиливал эффект, а изящные сандалии ничуть не портили его. В сиянии звездоцветов ее глаза были скорее серыми, чем зелеными. Филип заметил, что под ними были тени, а веки слегка покраснели.
   Она остановилась в нескольких футах от него и посмотрела на него, не говоря ни слова. - Я... я привел твою собаку, - неуверенно сказал он. "Я нашел его на заднем сиденье моей машины".
   "Спасибо. Я искал его по всему Пфлегерсвиллю. Я оставил свои двери в Валливью открытыми, надеясь, что он вернется домой по собственному желанию, но, думаю, у него были другие идеи. Теперь, когда вы открыли наш секрет, мистер Майлз, что вы думаете о нашем дивном новом мире?
   - Я думаю, это прекрасно, - сказал Филип, - но я не верю, что это то, о чем ты думаешь.
   "Не так ли?" она спросила. - Тогда представь, что ты покажешь мне полную луну, которая взошла сегодня над Вэлливью. Или еще лучше, предположим, я покажу вам что-нибудь еще. Она указала на область неба слева от вздернутого носа статуи. - Отсюда их не видно, - сказала она, - но вокруг этой незначительной желтой звезды вращаются девять планет. Одна из них - Земля".
   - Но это невозможно! - возразил он. "Учитывайте..."
   "Расстояние? В пространстве, с которым мы имеем дело, мистер Майлс, расстояние не имеет значения. В пространстве Мёбиуса - как мы стали называть его за неимением лучшего термина - любые две заданные точки совпадают, независимо от того, как далеко они могут быть удалены друг от друга в немебиусовом пространстве. Но это становится очевидным только тогда, когда устанавливается поле совпадений Мёбиуса. Как вы, наверное, уже знаете, Фрэнсис Пфлойгер создал такое поле.
   При упоминании его имени Франсис Пфлойгер подбежал к тому месту, где они стояли. "E, - заявил он, - равно mc"".
   - Спасибо, Фрэнсис, - сказала Джудит. Затем к Филиппу: "Пойдем?"
   Они двинулись по одной из сходящихся троп, Заратустра шел в тылу. Позади них Фрэнсис вернулся к своему нарциссическому изучению себя в камне. "Мы были соседями в Валливью, - сказала Джудит, - но я никогда не думала, что он так много о себе думает. С тех пор, как на прошлой неделе мы установили эту статую, он смотрел на нее день и ночь. Иногда он даже приносит с собой обед".
   "Кажется, он знаком с Эйнштейном".
   - Но на самом деле он не такой. Он выучил наизусть уравнение энергии и массы, пытаясь оправдать свой новый статус в жизни, но не имеет ни малейшего представления о том, что оно означает. По иронии судьбы, Пфлойгерсвиль должен был быть открыт кем-то с коэффициентом интеллекта менее семидесяти пяти".
   "Никто с IQ ниже семидесяти пяти не смог бы создать такое поле, о котором вы говорили".
   "Он не создал его преднамеренно - он создал его случайно с помощью машины, которую он строил, чтобы завязывать узлы. По крайней мере, так он говорит. Но мы знаем, что такая машина была, потому что мы видели ее расплавленные части на его кухне, и нет никаких сомнений, что это был источник поля. Фрэнсис, однако, не помнит, как он делал детали или как собирал их вместе. Собственно говоря, он до сих пор еще не понимает, что произошло, хотя у меня такое чувство, что он знает больше, чем показывает".
   - Что случилось ? - спросил Филип.
   Некоторое время Джудит молчала. Затем: "Все мы торжественно пообещали не разглашать наш секрет постороннему, если он не будет сначала принят группой в целом", - сказала она. - Но из-за моей небрежности ты уже знаешь большую часть, так что, полагаю, ты имеешь право знать остальное. Она вздохнула. - Очень хорошо, я попытаюсь объяснить...
   Когда возникло поле Фрэнсиса Пфлойгера, что-то случилось с черными дверями Вэлливью, из-за чего они открылись на планете, которую один из местных звездочетов сразу идентифицировал как Сириус XXI. Добрые люди из Вэлливью понятия не имели, как могло существовать такое положение дел, не говоря уже о том, как оно могло произойти, пока один из ученых, которого они попросили присоединиться к ним в рамках плана, который они сейчас разработали, чтобы сделать свою грядущую утопию самодостаточной, придумали теорию, которая все объясняла.
   Согласно его теории, расстояние между любыми двумя планетарными телами или звездными телами и обратно изгибается наподобие ленты Мёбиуса, т. е. полоски бумаги, которую перед тем, как свести два конца вместе, делают наполовину повернутой. В данном случае полоса представляет собой расстояние от Земли до Сириуса XXI туда и обратно. Земля была представлена на полосе одной точкой, а Сириус XXI - другой, и, вполне естественно, эти две точки находились на равном расстоянии - или примерно 8,8 световых года - друг от друга. Это поставило их прямо напротив друг друга - один на одной стороне полосы, другой на другой стороне; но поскольку лента Мёбиуса имеет только одну поверхность - или сторону - две точки на самом деле занимали одно и то же место в одно и то же время. Таким образом, в "пространстве Мёбиуса" Земля и Сириус XXI были "совпадениями".
   * * * *
   Филип посмотрел через плечо на маленькое желтое солнышко, мерцающее в небе. "Здравый смысл, - сказал он, - подсказывает мне другое".
   "Здравый смысл - первоклассный лжец, - сказала Джудит. "Это вводило человека в заблуждение с тех пор, как он впервые слез с дерева. Именно здравый смысл вдохновил Птолемея на космогоническую теорию. Именно здравый смысл вдохновил Джордано Бруно на сожжение...".
   Тот факт, что здравый смысл указывал на то, что Земля и Сириус XXI разделены 8,8 световыми годами в общепринятой реальности, не доказывал, что 8,8 световых лет разделяли их в форме реальности, находящейся за пределами власти здравого смысла, т. е. в пространстве Мёбиуса. Поле Пфлойгера продемонстрировало это. Однако установленные им потайные узловые области были всего лишь ограниченными проявлениями этой реальности - другими словами, поле просто обеспечивало ограниченный доступ к форме пространства, которая существовала все это время.
   "Хотя, - заключила Джудит, - почему, например, пострадали наши задние двери, а не входные, - если только это не потому, что Фрэнсис построил машину на своей кухне. Во всяком случае, когда они стали узловыми областями, они проявились на Сириусе XXI, и собаки в непосредственной близости связали их с дверными проемами своих усопших хозяев и начали скулить, чтобы их впустили".
   - Их усопшие хозяева?
   "Раса, которая построила эту деревню. Раса, которая строила фабрики и развивала окружающие фермы. Год назад, согласно записям, которые они оставили после себя, они мигрировали в Большое Магелланово Облако.
   Филипп возмутился. "Почему они не взяли с собой собак?"
   "Они не могли. В конце концов, им пришлось оставить свои машины и мебель, не говоря уже о почти невероятных запасах всех мыслимых металлов, которых нам хватит на века. Логистика космических путешествий заставляет брать с собой даже лишний носовой платок с расчетливым риском. Во всяком случае, когда их собаки "нашли" нас, они были вне себя от радости, а мы влюбились в них с первого взгляда. Наши собственные собаки, однако, совершенно не прониклись к ним, и все они убежали".
   - Это не может быть единственная деревня, - сказал Филип. - Где-то должны быть другие.
   "Несомненно, есть. Все, что мы знаем, это то, что люди, которые построили этот, ушли последними".
   Парк остался позади, и они шли по приятной улице. - А когда вы с соседями открыли для себя деревню, вы тут же решили стать экспатриантами? - спросил Филип.
   Она кивнула. "Вы вините нас? Вы сами видели, какое это прекрасное место. Но это гораздо больше. В Вэлливью у нас была безработица. Здесь есть работа для всех и соответствующее чувство желанности и единения. Правда, большая часть работы - сельскохозяйственная, но что из этого? У нас есть все мыслимые виды машин, которые помогают нам в наших задачах. Действительно, я думаю, что единственной машиной, которой не хватало сирианцам, была машина, которая могла бы производить еду из цельной ткани. Но самое главное преимущество из всех: когда мы ложимся спать ночью, мы можем сделать это, не опасаясь, что когда-нибудь во сне с неба спустится термоядерная ракета и сожрет нас одним огромным раскаленным укусом. Если мы сделали из нашего деревенского идиота культурного героя, то это не более чем правильно, ибо вольно или невольно он открыл врата рая".
   "И вы тотчас же позаботились о том, чтобы никто, кроме вас и избранных, не прошел через них".
   Джудит остановилась у белых ворот. - Да, это правда, - сказала она. "Чтобы сохранить нашу тайну, мы жили в своих старых домах, пока улаживали свои дела, закрывая несколько наших предприятий и устанавливая новую денежную систему. На самом деле, мы даже держали наших... детей в неведении, опасаясь, что они заговорят в школе. Предположим, однако, что мы предали гласности нашу утопию. Вы не представляете, какие из этого издевательские оппортунисты сделали бы? Деревня, которую мы нашли, была достаточно большой, чтобы вместить нас самих и нескольких друзей, родственников и специалистов, которых мы попросили присоединиться к нам, но не больше; и мы, в конце концов, нашли его на нашем собственном заднем дворе". Она положила руку на белые ворота. "Здесь я живу".
   Он посмотрел на дом, и он был очарователен. Чуть менее очаровательным, но восхитительным сам по себе, был гораздо меньший дом рядом с ним. Юдифь указала на последнее жилище и посмотрела на Заратустру. - Уже почти утро, Заратустра, - строго сказала она. - Ложись спать сию же минуту! Она открыла ворота, чтобы собачка могла пройти, и подняла глаза на Филиппа. "Наше время здесь другое, - объяснила она. И затем: "Боюсь, вам придется поторопиться, если вы рассчитываете добраться до моего черного хода до того, как поле вымрет".
   Он вдруг почувствовал пустоту. - Вымирает? - тупо повторил он.
   "Да. Мы не знаем почему, но его сила уменьшалась с тех пор, как он впервые появился на свет, и наш "ученый с лентой Мёбиуса" предсказал, что он прекратит свое существование в течение следующих двадцати четырех часов. Думаю, мне не нужно напоминать тебе, что у тебя важные дела на Земле.
   "Нет, - сказал он, - я думаю, что нет". Его пустота согнулась перед волной горечи. Он положил руку на ворота так близко к ней, как только осмелился. Теперь он увидел, что в одном смысле он был в нескольких дюймах от нее, а в другом - в световых годах. Он удалил его с гневом. - Бизнес для тебя всегда на первом месте, не так ли?
   "Да. Бизнес никогда не подводит".
   - Ты знаешь, что я думаю? - сказал Филип. "Я думаю, что вы были тем, кто продался, а не ваш муж. Думаю, вы продали его ради юридической практики.
   Ее лицо побелело, как будто он ударил его, и в каком-то смысле так оно и было. - До свидания, - сказала она, и на этот раз он был уверен, что если протянет руку и коснется ее, она разлетится на миллион кусочков. "Передай мою любовь планете Земля", - добавила она ледяным тоном.
   - До свидания, - сказал Филип, гнев его уже прошел, и пустота вернулась. - Но не занижайте нас - в один из дней мы произведем большой фурор в вашем небе, когда взорвем самих себя.
   SLIZZERS, Джером Биксби
   Они вокруг нас. Я назову их шлюхами , потому что они шлюхят людей. Одному Богу известно, как давно они на Земле и сколько их....
   Они вокруг нас, живут с нами. Мы почти никогда не осознаем их существование, потому что они могут сделать себя похожими на нас, и делают это большую часть времени; и если они могут выглядеть как мы, им действительно не нужно думать, как мы, не так ли? Во всяком случае, люди думают и ведут себя очень косоглазыми способами. Всякий раз, когда шлюха немного ошибается в своем олицетворении человека и дает загадочный ответ, я полагаю, мы просто пожимаем плечами и думаем . Ему не помешал бы хороший психиатр.
   Итак... вы можете быть одним из них. Или ваш лучший друг, или ваша жена или муж, или та милая дама по соседству.
   Они не убийцы и не буйствующие монстры; наоборот. Мы им нужны, примерно так же, как нам понадобились бы клены, если бы дошло до того, что кленовый сироп стал бы нашей единственной пищей. Вот почему нам не грозит опасность уничтожения, как в комиксах, не больше, чем кленовым деревьям в обстоятельствах, которые я только что упомянул, - или угрожает, по мере развития событий. В каком-то смысле с нами хорошо обращаются и немного помогают... как мы ухаживаем за кленами.
   Но иногда человек тут и там будет нерадивым, или невежественным, или жадным... и клен пострадает...
   Подумайте об этом в следующий раз, когда кто-то будет очень добр к вам. Он может быть слизером ... и небрежным...
   Как долго мы живем?
   Верно. Около шестидесяти, семидесяти лет.
   Вы, вероятно, не слишком много думаете об этом, потому что так обстоят дела. Такова жизнь. И какого черта, врачи каждый день продлевают нам жизнь новыми лекарствами и вещами, не так ли?
   Конечно.
   Но, может быть, мы дожили бы до тысячи лет, если бы шлюхи оставили нас в покое.
   Вы когда-нибудь останавливались, чтобы подумать, как мало мы знаем о том, почему мы живем? ... Что берет нашу структуру костей и мясных отрубов и придает ей функцию, которую мы называем "жизнью"?
   Какая-то таинственная жизненная субстанция или сила, которую доктора еще не определили, скажете вы, и это лучшее определение, чем любое другое.
   Что ж, мы кленовые деревья для шлюх , и этот жизненный материал - это сок, который мы им даем. Они делают это в основном, когда мы чувствуем себя хорошо - чувствуя себя действительно потрясающе. Так нас легче поймать, и у нас есть еще кое-что. (Возможно, это то, что делает так называемых маниакально-депрессивных людей... они привлекают шлюх, когда чувствуют себя на высоте; шлюхи питаются; и флуд-ом ... депрессивными.)
   Как я уже сказал, подумайте обо всем этом в следующий раз, когда кто-то угостит вас просто имбирно-персиковым вкусом, и вы почувствуете тепло внутри.
   Так что посмотрите, как долго длится это чувство... и кто в это время висит вокруг вас. Эксперимент. Посмотрите, не случается ли это снова и снова с одними и теми же людьми, и если вы обычно не задаетесь вопросом, куда, черт возьми, ушло ваше приятное теплое чувство...
   * * * *
   Я узнал о шлюхах, когда пришел в квартиру Джо Арнольда в прошлую пятницу вечером.
   Джо открыл дверь и впустил меня. Он сверкнул на меня широкой улыбкой младшего руководителя и сказал: "Садись, Джерри. Я смешаю тебе джин и. Остальные скоро придут, и мы сможем начать действовать.
   Я сел на свое обычное кресло. Джо уже накрыл стол... зеленая фетровая столешница, пепельницы, подставки, карты, чипсы. Я сказал: "Если Мэл - так его зовут, не так ли, новый парень? - если он снова начнет называть дикие игры, когда дело дойдет до его сделки, я уйду. Мне они не нравятся. Я посмотрел на напиток, который смешивал Джо. "Еще джин".
   Джо положил в стакан половинку лайма. - Он не станет сегодня называть какие-то сумасшедшие вещи. Я сказал ему, что если он это сделает, мы не пригласим его обратно. Он чуть не испортил весь сеанс, не так ли?
   Я кивнул и взял напиток. Джо правильно их смешивает - именно так, как я люблю. Они заставляют меня чувствовать себя хорошо внутри. "Как насчет блэкджека, пока мы ждем?"
   "Конечно. Они все равно опаздывают.
   Я получил первый туз и сдал. Мы обменялись несколькими фишками туда-сюда - ничего особенного - и на девятой раздаче Джо получил блэкджек.
   Он перетасовал, закопал тройку и дал мне туз-дак-ап.
   - Ударь меня, - удовлетворенно сказал я.
   Джо дал мне еще один туз.
   "Мама!.. ударь меня снова".
   Четыре.
   "Сынок, - сказал я ему, - тебя ждет королевская трепка. Опять таки."
   Двойка.
   Джо вздрогнул.
   Я открыл свой закрытый туз и сказал: "Дай мне шестую, бедный сын. Я не могу проиграть".
   Девять.
   - Девятнадцать минут шесть, - ликовала я. Я подсчитал свои ставки: пять долларов. - Ты должен мне пятнадцать баксов!
   Затем я посмотрел на него.
   Я повторюсь. Вы знаете тот горячий прилив чистого восторга, высокого триумфа, даже легкой жадности, который овладевает вами от покалывающей кожи головы до покалывания в пальцах ног, когда вы проворачиваете дурь? Если вы играете в карты, вы были там. Если вы не играете в карты, просто вспомните, когда в последний раз кто-то хвалил вас за штаны, или последний раз, когда вы заключали крупную сделку, или последний раз, когда милый ребенок, после которого вы были горячи, сказал: "Да. "
   Я имею в виду именно это чувство... чувство, которое у меня было.
   И Джо Арнольд ел его.
   Каким-то образом я поняла это, как только увидела его глаза и руки. Его глаза больше не были голубыми глазами Джо Арнольда. Это были мокрые блестящие черные шарики, занимавшие половину его лица, и выглядели они голодными. Его руки были прямо перед собой; его руки были напряженно растопырены примерно в футе от моего лица. Пальцы были тоньше и намного длиннее, чем я мог вспомнить, что было у Джо, и они выглядели просто как антенны, или электроды, или что-то в этом роде, широко растопыренные и дрожащие, и я просто знал , что они собирали и сливали в тело Джо все восторг, волнение, тепло, которые я чувствовал.
   Я смотрел на него и удивлялся, почему я не могу закричать или пошевелить мускулом.
   "Кажется, я сделал бу-бу", - сказал он. Он моргнул своими большими черными шарами-шарами. - Впрочем, никакого вреда.
   Его голова стала тоньше, как и его пальцы, и теперь достигла пика наверху.
   У него практически не было плеч. Он улыбнулся мне, и я увидела длинные черные волосы, растущие на внутренней стороне его губ.
   Что ты? Я кричала на него про себя.
   Джо облизнул волосатые губы и сложил перед собой длинные нечеловеческие руки.
   - Чертовски больно, - сказал он нечеловеческим голосом, - лизать тебя, а потом позволить тебе расслабиться таким образом, Джерри. Но, думаю, это моя вина".
   Звонок в дверь - два тихих тона. Джо встал и впустил других членов нашей пятничной покерной группы. Я попытался пошевелиться и не смог.
   Фред поднял брови, когда увидел лицо и руки Джо. - Джерри еще не пришел? Немного расслабиться? Потом он увидел, что я сижу там, и свистнул. - О, ты поскользнулся, а?
   Джо кивнул. - Ты опоздал, а я был голоден, поэтому решил взять свою долю. Я дал ему большой пинок, и он действительно излил это... сиял, как черт возьми. Я понял это так быстро, что вспыхнул и потерял контроль над плазмой".
   - Тогда мы можем поесть сейчас, - сказал Рэй, - прежде чем мы перейдем к игре в карты. Он сел через стол, его глаза - теперь внезапно огромные и черные - жадно смотрели на меня. - Я чертовски ненавижу ждать, пока ты сдашь ему большой банк...
   - Нет , - резко сказал Джо. "Слишком много за один раз, и он будет удивляться, что его поразило. Мы будем делать это, как всегда... по одному из нас за раз, и только понемногу за раз. Получите его, когда он загребет добычу. Они никогда не упускают этого, когда чувствуют себя так".
   - Он прав, - сказал Фред. - Успокойся, Рэй. Он подошел к буфету и начал смешивать напитки.
   Джо посмотрел на меня своими черными глазами-баклажанами.
   "Теперь все исправим", - сказал он.
   ...Я моргнул и покачал головой. - Ты должен мне пятнадцать баксов! Я сказал.
   "Господи, - взвыл Джо, - неужели этот гониф только что забрал меня!"
   Рэй сочувственно застонал в кресле напротив стола, где он наблюдал за резней. "И как!"
   Джо сунул мне пятнадцать голубых фишек. Я начал их складывать. - Ну, это жизнь, - усмехнулся я. Затем я снова покачал головой. "Это самая адская вещь..."
   "Какая?" - спросил Фред. Он стоял у буфета, смешивая напитки для банды, пока я водил Джо по ухабам. Теперь он принес поднос и сунул высокий в руку Джо. - Не плачь, Джо. Что самое ужасное, Джерри?
   - Знаешь... это странное чувство, что ты уже был где-то раньше - в том же месте, с теми же людьми, говорил то же самое - но ты не можешь вспомнить, где, черт возьми, и когда, хоть убей. Было это всего минуту назад, когда я сказал Джо, что он должен мне пятнадцать баксов. Как они это называют?
   " Дежавю ", - сказал Аллен, типичный ученый. - Думаю, по-французски это означает "увидел прежде". Или что-то вроде того."
   - Верно, - сказал я. " Дежа вю ... это чертовски смешное чувство. Я думаю, у людей это постоянно, не так ли?"
   - Да, - сказал Аллен.
   Затем он сделал паузу. "Люди делают."
   "Интересно, чем это вызвано?"
   Голубые глаза Джо блестели. "Не знаю. У психологов есть этому объяснение, но оно, вероятно, неверно".
   "Неправильно, почему?" Зная Джо, я ожидал шутки. Я понял.
   - Что ж, - сказал Джо. "Позвольте мне составить теорию. Гм... ху, ха... ну, это примерно так : вокруг нас монстры, видите ли, но мы не знаем, что они монстры, за исключением того, что время от времени один из них проскальзывает в своем обличии и показывает себя таким, какой он есть на самом деле. Но это не беспокоит наших монстров. Они просто проникают в наши разумы и вертятся там, и - бац! - вы снова там, где были до того, как промах...
   - Очень смешно, - скучно сказал Фред. - Может быть, потеря пятнадцати баксов заставила тебя немного потерять рассудок, Джо. Вы же не хотите потерять больше пятнадцати баксов, не так ли? Вам нужна осторожность в играх, в которые мы играем, не так ли? Так что бросьте ерунду и давайте прогоним их".
   Рэй облизал губы. "Ага. Поиграем, а, ребята?
   Рэй всегда стремится начать.
   * * * *
   Мы играли до 3 часов ночи. Я выиграл сорок шесть долларов. (Обычно я выигрываю... Наверное, в течение полугода или около того я опережаю игру примерно на пятьсот баксов. Вот почему мне нравится играть у Джо, хотя я всегда чертовски устаю, когда играю. Уходи. Думаю, я не так молод, как был.)
   Иногда я задаюсь вопросом, почему шансы идут в мою сторону, прямо по линии. Я почти никогда не проигрываю. Но, черт возьми, это должна быть честная игра... и если они готовы продолжать проигрывать "счастливчику" Биксби, я вполне готов продолжать выигрывать.
   В конце концов, можете ли вы придумать какую-либо причину, по которой кто-то может неделю за неделей фальсифицировать игру, чтобы позволить вам выиграть ?
   * * * *
   20 октября
   Фредерик Боулз, агент автора
   2200 Пятая авеню
   Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
   Дорогой Фред,
   Ну вот и новая история. Я договорился с Джо... он говорит, что можно использовать его имя; ты знаешь его чувство юмора. Я тоже использовал ваше имя, но вы можете изменить его, если хотите, поскольку вы застенчивый пенсионер.
   Честно говоря, я немного сомневаюсь в пряже. Это результат покерной сессии в прошлую пятницу... У меня действительно было ощущение дежа вю , как вы помните. По дороге домой я остановился, чтобы забрать охотника, чувствуя себя чертовски уставшим (как я всегда чувствую - эти долгие попытки слишком тяжелы для меня, я думаю, как и парень в этой истории), и мне пришла в голову идея вставить старую фразу "мы - корм" в то, как это произошло, и написать об этом.
   Но это все еще старый сюжет. И один аспект остается необъяснимым: как рассказчик может знать все о шлюхах и писать о них после того, как Джо вызывает у него дежа вю ?
   Что ж, может быть, читатели и не будут против. Я отделался дырами побольше. Попробуйте это на Бобе Лаундесе... Я все еще должен ему этот аванс. Это его переулок, надежда-надежда.
   Джерри
   * * * *
   22 октября 1952 г.
   Джером Биксби
   862 Юнион-стрит
   Бруклин, Нью-Йорк
   Дорогой Джерри,
   Я не люблю "The Slizzers". Это просто не убедительно. Как вы говорите, это старая идея... и кроме того - опять же, как вы говорите - откуда рассказчик знает, что произошло?
   Рукопись хорошо выглядит в моей мусорной корзине. Забудь об этом.
   Симпатии.
   Фред
   * * * *
   23 октября 1952 г.
   Фредерик Боулз, агент автора
   2200 Пятая авеню
   Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
   Дорогой Вет Бланкет (а ты не староват для этого?)
   С уважением к вам. После надлежащего запугивания я думаю, что попробую пряжу на Лаундсе... это не шедевр, но я думаю, что у него есть шанс; время от времени ему нравится отходить от трассы. Я сделал углерод, так что твой отказ от оригинала ни к чему.
   Забавно... каждый раз, когда я перечитываю это, у меня возникает ужасное чувство дежа вю . Настоящая динамичная штука... волосы почти дыбом дыбом. Надеюсь, это сделает то же самое для читателей, которые умеют читать. Может быть, Джо не совсем справился со своей задачей, заставив меня забыть о том, что произошло той ночью, ха-ха. Скажи!.. Может быть, это объясняет, почему рассказчик помнит, что произошло... или, может быть, - эй! Реальная идея !
   Помнишь, Джо издевался над нами насчет монстров? Помнишь, ты немного обиделся, потому что он задерживал игру, ты, жадный до денег сынок? Я думаю, что перепишу концовку, включив в нее это!... что должно позаботиться о том, чтобы рассказчик запомнил: Джо может быть чем-то вроде тупицы , болтуна, и его дурацкая теория (которая верна в истории, или будет быть, когда я запишу это - скажем, разве это не связано!) может немного активировать память нашего героя, слегка потрясти блок, распутать синапсы и т. чтобы отвлечь Джо под предлогом пристрастия к покеру.
   Знаешь, это замечательно, что в старых повседневных вещах есть идеи для горячих историй! S'long ... собираюсь пересмотреть.
   Джерри
   * * * *
   23 октября 1952 г.
   Г-н Роберт В. Лаундс
   ИЗДАНИЯ КОЛУМБИИ, Инк.
   241 Черч-стрит,
   Нью-Йорк 13, Нью-Йорк
   МАСТЕР,
   А вот и история "Слиззеры", в которой мы с Фредом не совсем согласны. Он думает, что на льду воняет. Я уверен, что вы не согласитесь на мелодию хороших денег.
   Дж.
   ENCL: СЛИЗЕРЫ
   * * * *
   1952 ОКТ 24:09 09:06
   NB168 PD=НЬЮ-ЙОРК NY 63 110B=
   ДЖЕРОМ БИКБИ=
   862 СОЕДИНЕНИЕ ST APT 6H=
   БКЛИН=
   ДЖЕРРИ=
   НАСТОЯТЕЛЬНО НАСТОЯТЕЛЬНО ПРИЗЫВАЕМ НЕ ПЫТАТЬСЯ ПРОДАВАТЬ СЛИЗЗЕРОВ ПРЕКРАТИ ЭТО ПРОСТО НЕЧЕТНО ХОРОШО СТОП У ВАС НУЖНА РЕПУТАЦИЯ, ЧТОБЫ ПОДУМАТЬ О СТОП ЗАЧЕМ ВШЬ ПОДМЫВАТЬ ВАШЕ ДОБРОЕ ИМЯ ЛИМОНОМ В ЭТО ПОЗДНИЕ ДАТЫ СТОП УБЕЙ ЭТО ПРЕКРАТИ Я ГОВОРИЛ ЭТО ЗАКОНЧИЛСЯ С ДЖО, И ОН БОЛЬШЕ НЕ СМЕШИВАЕТСЯ СТОП ПРЕДПОЧИТАЕТ НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ИМЯ СТОП ПОВТОР УБЕЙ ВЕЩЬ ДЛЯ СВОЕГО БЛАГА=
   ФРЕД
   * * * *
   1952 ОКТ 24:11 14
   KL300 PD=НЬЮ-ЙОРК NY 12 604B=
   ДЖЕРОМ БИКБИ=
   862 СОЕДИНЕНИЕ ST APT 6H=
   БКЛИН=
   СЫН=
   КАК SLIZZERS ПРЕКРАЩАЙТЕСЬ, НО МИЛЫЙ ПРЕКРАЩАЙТЕСЬ, НЕ СОГЛАШАЙТЕСЬ С ФРЕДОМ НА МЕЛО ХОРОШИЕ ДЕНЬГИ, НО ХОРОШИЕ ДЕНЬГИ ОСТАЮТСЯ В МОЕМ КАРМАНЕ СТОП ТЫ СЕЙЧАС ДОЛЖЕН МНЕ ТОЛЬКО ПЯТЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ АВАНСА 16 АВГУСТА СТОП Я СЛЫШУ КРИЧ, БЕДНЫЙ МАЛЬЧИК=
   ЛПП
   * * * *
   24 октября 1952 г.
   Фредерик Боулз, агент автора
   2200 Пятая авеню
   Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
   Дорогой Фред,
   Твоя телеграмма пришла слишком поздно, да и черт с ней. Вчера отправила пряжу Бобу (вы знаете, бакалея и квартплата никого не ждут), и он купил ее, как чувствительный и проницательный редактор. Из-за чего вы с Джо ссоритесь? Это всего лишь шутка, так что расслабься. Джо передумает, когда увидит свое имя напечатанным.
   Кстати, хотелось бы включить еще одну точку зрения: если бы рассказчик с амнезией провалился , разве негодяи чертовски быстро решили бы, что он представляет для них угрозу, и не избавились бы от него? Думаю, я пошлю Бобу строчку или две, чтобы он вставил их в конец... ну, знаете, старая сделка с незаконченным предложением... как будто, пока рассказчик заканчивал рассказ, вошли шлюхи и
   КОНЕЦ
   А ТОГДА ГОРОД ВЗЯЛ, Ричард Уилсон
   ГЛАВА I
   Город Супериор, штат Огайо, исчез в ночь на 31 октября.
   Первым об этом сообщил водитель грузовика по имени Пирс Кнаублох. Он ехал на запад по шоссе 202, наверстывая время, потраченное на вторую чашку кофе в закусочной, когда с визгом остановился. Если бы он прошел еще двадцать пять футов, то попал бы в яму, где был Супериор.
   Кнаублох не мог разглядеть размеры ямы, потому что было слишком темно, но она выглядела большой. Больше, чем если бы взорвался грузовик с нитро, что было его первой мыслью. Он отступил на двести футов, зажег сигнальные ракеты и помчался к телефону.
   Полиция штата собралась на бывшем участке Верхнего с нескольких направлений. Связавшись по радиотелефону через обширную яму, они подтвердили, что город, несомненно, пропал. Они позвонили в Национальную гвардию.
   Охрана окружила территорию войсками - их нужно было больше тысячи, - чтобы люди не попали в яму. Пилот, пролетевший над ним, сообщил, что это выглядело так, будто большая ложка мороженого впилась в сельскую местность Огайо.
   Пенсильванская железная дорога пожаловалась на отсутствие одного из ее пассажирских поездов. Расписание поезда требовало, чтобы он проезжал, но не останавливался в Superior в 11:58. Это, казалось, зафиксировало время исчезновения в полночь. Водитель грузовика сделал свое открытие вскоре после полуночи.
   Кто-то указал, что 31 октября был Хэллоуин, а полночь была ведьмовским часом.
   Кто-то еще сказал ерунду, им лучше проверить на радиацию. Чиновник гражданской обороны поднял счетчик Гейгера, но как он его ни тряс и не стучал, он отказывался щелкать.
   Офицер Национальной гвардии вызвался спуститься в яму на джипе, найдя место, которое казалось судоходным. Его долго не было, но когда он вышел с другой стороны, то сообщил, что яма вогнутая, относительно гладкая и не пахнет взрывчаткой. Он не нашел ни людей, ни домов - никаких признаков чего-либо, кроме самой ямы.
   Губернатор штата Огайо спросил Вашингтон, не летали ли над штатом неопознанные самолеты. Вашингтон сказал нет. Пентагон и Комиссия по атомной энергии отрицали, что проводили секретные эксперименты.
   Не было в Супериоре и оборонных заводов, которые могли бы взорваться. Самая большая фабрика города производила кухонные раковины, а следующая по величине - жевательную резинку.
   * * * *
   Пилот United Airlines нашел Супериор ранним утром 1 ноября. Пилот, капитан Эрик Стадли, который никогда не видел летающей тарелки и надеялся никогда ее не увидеть, испугался теперь, когда увидел. Объект вырисовывался из облака на высоте двенадцати тысяч футов, и Стадли изменил курс, чтобы избежать его. Он отметил с минимальным удовлетворением, что его второй пилот тоже видел эту штуку и удивлялся, почему она не двигалась с ужасающей скоростью, на которую якобы способны летающие тарелки.
   Затем он увидел на нем шпиль церкви.
   Через несколько минут он передал сообщение от Супериора, бывшего жителя Огайо, адресованное тем, кого оно могло касаться:
   В нем говорилось, что Супериор отделился от Земли.
   Еще одно радиосообщение пришло из Супериора, теперь находящегося в воздухе, в тот первый день. Радиолюбитель сообщил, что неизвестный голос жалобно сказал:
   " Здесь холодно !"
   Дон Корт дремал в клубном вагоне на Пушечном ядре Бакай, когда поезд затормозил перед остановкой. Он выглянул в окно, надеясь, что это Колумбус, где он планировал сесть на самолет на восток. Но это был не Колумб. Все, что он мог видеть, - это мигающие фонари, когда по рельсам спешили поезда.
   Кондуктор заглянул в машину. Рыжеволосая напротив, которой Дон заинтересовался ранее вечером, спросила: "Почему мы остановились?"
   "Кто-то остановил нас", - сказал кондуктор. "В этом рейсе мы не делаем остановку в Супериор".
   Волосы девушки были слегка рыжими, но фальшивыми. Когда Дон вошел в клубную машину, он увидел сверху ее голову без шляпы и заметил, что волосы вдоль пробора были темными. Ее глаза были прикованы к книге, и у Дона была возможность кратко изучить ее лицо. Щеки были полными и нетронутыми макияжем. В уголках ее рта были морщинки, которые указывали на склонность выражать ее неодобрение. Губы были полны, как и щеки, но было видно, что алая помада сделала рот немного больше, чем тот, что ей дала природа.
   Ее взгляд вверх в этот момент прервал его осмотр, который собирался перейти к ее фигуре. Позже, однако, он смог заметить, что этого было более чем достаточно.
   Если бы девушка бросила на Дона Корта больше, чем этот единственный взгляд, или если бы это был натренированный, всеохватывающий взгляд, она увидела бы мужчину лет двадцати пяти - примерно ее возраста - худощавого, высокого и с прямыми плечами. с некогда светлыми волосами, теперь почти темно-каштановыми, лицом ни красивым, ни уродливым, и привычкой втягивать внутреннюю часть левой щеки между зубами и задумчиво покусывать ее.
   Но вполне вероятно, что все, что она тогда заметила, был его портфель, прикрепленный цепью к наручникам на его левом запястье.
   - Мы надолго здесь? - спросил Дон кондуктора. Он не хотел опоздать на свой самолет в Колумбусе. Чем скорее он доберется до Вашингтона, тем скорее избавится от портфеля. Наручники, к которым он был прикреплен, были одной из причин, почему его интерес к рыжеволосой был только мимолетным.
   - Не могу сказать, - сказал ему кондуктор. Он позволил двери снова закрыться и спустился к рельсам.
   Дон помедлил, пожал плечами на рыжеволосого, сказал: "Извините" и последовал за кондуктором. Около дюжины людей толпились вокруг поезда, который сидел в темноте, шипя паром. Дон подошел к локомотиву и обнаружил большую группу людей, собравшихся перед скотовозом.
   Поперек путей была сооружена какая-то баррикада, увешанная всевозможными сигнальными устройствами. Там были красные фонари, как батарейные, так и электрические; фонарики; дорожные фонари; и даже старая красная рубашка.
   Дон увидел двух мужчин, должно быть, инженера и пожарного, которые разговаривали со старым бородатым джентльменом в каске гражданской обороны, пальто и сапогах для верховой езды.
   - Говорю вам, вы перейдете через край, - говорил старый джентльмен.
   "Если вы не уберете этот хлам с линии, - сказал инженер, - я его прорву насквозь. С края! ты с ума что ли?"
   - Ищи себя, - сказал старик в белом шлеме. "Вперед, продолжать. Смотреть."
   - возмутился инженер. Он повернулся к пожарному. "Ты выглядишь. Юморить старика. Тогда вперед."
   Бородач - он называл себя профессором Гаретом - ушел с пожарным. Дон последовал за ними. Они прошли четверть мили по гравию, когда пожарный остановился. "Хорошо, - сказал он, - где край? Я ничего не вижу". Следы, казалось, бесконечно тянулись в темноту.
   - Еще полмили или около того, - сказал профессор.
   "Ну, давай поторопимся. У нас нет времени на всю ночь.
   Старик усмехнулся. - Боюсь, что у вас есть.
   Наконец они подошли к нему, остановившись далеко от него. Профессор Гарет, казалось, надулся от гордости, делая театральный жест.
   - Вот, - сказал он. "Что-то, чего не смог найти даже Колумб. Край света".
   Правда, все, казалось, остановилось, и они могли видеть звезды, сияющие низко на горизонте, где звезд нельзя было увидеть должным образом.
   Дон Корт и пожарный осторожно подошли к краю, в то время как профессор неторопливо двинулся вперед с фамильярностью человека, который был здесь раньше. Но был ветер, и они не рискнули подойти слишком близко. Тем не менее, Дон мог видеть, что это, по-видимому, был аккуратный, острый край, а не один из ваших старых рваных, случайных краев, которые могли быть вызваны взрывом. За этим стояло ощущение дизайна.
   Поднявшись на цыпочки и сдерживая легкое головокружение, Дон посмотрел через край. Ему не нужно было вставать на цыпочки, как и сидеть на краешке сиденья во время захватывающей части фильма, но ситуация, казалось, требовала этого. За краем виднелся большой участок Огайо. По крайней мере, он предполагал, что это Огайо.
   Дон посмотрел на пожарного с недоверчивым выражением лица, потом на бородатого старика, который улыбался и кивал.
   - Вы понимаете, что я имею в виду, - сказал он. - Вы бы сразу подошли. Я полагаю, вы бы упали с двухмильного падения.
   * * * *
   "Конечно, вы могли бы остаться в поезде, - сказал мужчина за рулем старого Понтиака, - но я действительно думаю, что вам будет удобнее в Кавальере".
   Дон Корт, сидевший на заднем сиденье машины с рыжей из клубной машины, спросил: "Кавалер?"
   "Колледж. Институт, правда; это не аккредитовано. Как, вы сказали, вас зовут, мисс?
   - Джен Джервис, - сказала она. - Женева Джервис, официально.
   "Мисс Джервис. Я Сивек. Я полагаю, вы знаете мистера Корта.
   Девушка улыбнулась сбоку. - У нас есть кивающий знакомый. Дон кивнул и ухмыльнулся.
   - В общежитиях достаточно места, - сказал Сивек. "Люди точно не ломятся в ворота и не кричат, чтобы их пустили в Кавалер".
   - Вы связаны с колледжем? - спросил Дон.
   "Мне? Нет. Я мэр Верхнего. Старый город действительно вырос в мире, не так ли?
   - На ночь, - сказала Женева Джервис. - Если то, что говорят мистер Корт и пожарный, правда. Я сам не видел края".
   "У вас будет больше шансов взглянуть на него утром, - сказал мэр, - если мы пока не успокоимся".
   - Был ли какой-нибудь взрыв? - спросил Дон.
   "Нет. Насколько я заметил, вообще никаких ощущений не было. Я смотрел последнее шоу - или пытался. Мой дом стоит в лощине, и прием не очень хороший, особенно старые английские фильмы. Внезапно картинка стала более резкой, и я мог видеть так же ясно. Затем зазвонил телефон, и это был профессор Гарет.
   - Старик с бакенбардами и в сапогах для верховой езды? - спросила Джен Джервис.
   "Да. Осберт Гарет, профессор магнологии Кавалерийского института прикладных наук.
   - Профессор чего?
   "Магнология. Как я уже сказал, школа не аккредитована. Так вот, профессор Гарет позвонил и сказал: "Гектор" - это мое имя, Гектор Сивек - "все в воздухе". Он, конечно, пошутил. Я сказал: "Что?" а потом он сказал мне.
   - Что тебе сказал? - спросила Джен Джервис. - Я имею в виду, у него есть какая-нибудь теория на этот счет?
   "У него есть теория обо всем. Я думаю, что он пытался передать, что это... эта левитация подтверждает его магнологический принцип.
   "Это что?" - спросил Дон.
   - Я не имею ни малейшего представления. Я политик, а не ученый. Профессор Гарет какое-то время говорил об этом по телефону, о магнетизме и гравитации, но я думаю, что он звонил только из вежливости, чтобы мэр не выглядел глупо на следующее утро, не зная, что его город улетел из курятника. ".
   "Каково население Верхнего?"
   "Три тысячи, включая студентов института. Три тысячи сорок, считая вас с поезда. Думаю, ты побудешь с нами какое-то время".
   "Что ты имеешь в виду?" - спросила Джен Джервис.
   - Ну, я не понимаю, как ты можешь спускаться. Ты?"
   - В Супериор есть аэропорт? - спросил Дон. - Я должен вернуться на... на Землю. Это звучало странно.
   - Нет, - сказал Сивек. "Нет аэропорта. Самолету тоже негде приземлиться.
   "Может, и не самолет, - сказал Дон, - но вертолет может приземлиться где угодно".
   - Вертолетов здесь тоже нет.
   "Возможно, нет. Но держу пари, что к утру они кишат вокруг тебя.
   - Хм, - сказал Гектор Сивек. Дон не мог уловить выражение его лица в зеркале заднего вида. "Я полагаю, что они могли бы, в этом. Ну вот и Кавалер. Идите прямо в ту дверь, куда идут остальные. Профессор Гарет. Я должен увидеть его, извините.
   Мэр ушел через кампус. Дон посмотрел на Женеву Джервис, которая хмурилась. "Вы думаете, - спросил он, - что мэр Сивек, возможно, был чуть менее чем полностью честен с нами?"
   "Я думаю, - сказала она, - что мне следовало остаться с тетей Хэтти еще на одну ночь, а потом сесть на самолет в Вашингтон".
   - Вашингтон? - сказал Дон. "Вот куда я иду. Я имею в виду, куда я направлялся до того, как Супериор поднялся в воздух. Что вы делаете в Вашингтоне, мисс Джервис?
   "Я работаю на правительство. Разве не все?"
   "Не все. Я, например".
   "Нет?" она сказала. - Судя по сумке, к которой вы прикованы наручниками, я бы подумал, что вы курьер Пентагона. Или, может быть, государство.
   Он быстро и громко рассмеялся, потому что она была слишком близко. "О, нет. Ничего такого гламурного. Я посыльный Национального банка Риггса, вот и все. Где вы работаете?"
   "Я с сенатором Бобби Тиболдом, сукиным сыном"
   Дон снова рассмеялся. - Он точно есть.
   - Мистер Корт! - сказала она раздраженно. "Вы не хуже меня знаете, что SOB означает офисное здание Сената. Я его секретарь".
   "Мне жаль. Нам лучше выйти и найти место для сна. Становится поздно."
   - Спальные места , - поправила она. Она выглядела сердитой.
   - Конечно, - сказал Дон, озадаченный ее акцентом. "Ну давай же. Там, где тебя посадят, ты, вероятно, будешь окружен однокурсниками, даже если бы я смог вырваться из этого наручника".
   Он взял ее сумку в свободную руку, и их встретила седовласая женщина, представившаяся миссис Гарет. "Мы постараемся сделать так, чтобы вам было удобно", - сказала она. "Какая ночь, а? Профессор просто вне себя. Мы не испытывали такого волнения с тех пор, как взорвался космолинейатор".
   Они мельком увидели, как профессор, все еще в своем шлеме с компакт-диском, идет за угол, дико жестикулируя кому-то в белом лабораторном халате.
   ГЛАВА II
   Дон Корт спал, но плохо. Он попытался сложить портфель, чтобы протянуть его через рукав, чтобы снять пальто, но то, что было внутри портфеля, было слишком большим. Кавалье выделил ему отдельную комнату в конце общежития, и он снял штаны, но спать ему пришлось в пальто и рубашке. Он встал, чувствуя себя разбитым, и сделал то небольшое переодевание, которое было необходимо.
   Было восемь часов, судя по часам на запястье без наручников, и все шло своим чередом. Из его окна был виден кампус. Яркое солнце светило на молодых людей, идущих в основном к приземистому зданию, и на других людей, идущих в случайных направлениях. Он предположил, что первыми были студенты, шедшие завтракать, а остальные были преподавателями. Воздух был очень прозрачен, и длинные утренние тени отчетливо различимы. Только тогда он полностью вспомнил, что он и весь город Супериор были в воздухе.
   Он прошел через общежитие. Несколько студентов еще спали. Остальные ушли со своих неубранных постелей. Он вздрогнул, когда вышел на улицу. Он был хрустящим, если не ледяным, и его дыхание вырывалось заметно. Сначала он поест, решил он, чтобы набраться сил, чтобы средь бела дня хорошенько разглядеть землю внизу.
   Столовая, или как там ее называли, была похожа на кафетерий, и он встал в очередь с подносом для сока, яиц и кофе. Он не увидел никого, кого знал, но, пока он искал столик, стройная блондинка улыбнулась и указала на пустое место напротив нее.
   - Вы мистер Корт, - сказала она. - Ты не присоединишься ко мне?
   - Спасибо, - сказал он, выгружая свой поднос. "Откуда ты знаешь?"
   "Таинственный человек с наручниками. Вас будет трудно не заметить. Я Элис - это Элис, а не Алиса - Гарет. Вы из ФБР? Или ты сбежал из тюрьмы?
   "Как дела. Нет, просто банковский мессенджер. Какое необычное имя. Дочь профессора Гарета?
   - То же самое, - сказала она. "Тоже единственный. Жаль, потому что если бы нас было двое, у меня было бы пятьдесят на пятьдесят шансов попасть в ОГУ. А так я обязан представлять второе поколение на ореховой фабрике".
   "Фабрика орехов? Вы имеете в виду Кавалера? Дон изо всех сил пытался манипулировать ножом и вилкой, не сбивая вещи со стола своим цепляющимся портфелем.
   "Вот, позвольте мне порезать вам яйца", - сказала Элис. - Вам лучше заказать их на завтра. Да, Кавалер. Родина сумасшедшей теории и современного алхимика.
   "Я уверен, что это не так уж плохо. Спасибо. Что касается завтрашнего дня, я надеюсь, что к тому времени я уже уйду отсюда.
   "Как слезть со слона? Старая загадка. Вы не; вы слезаете с уток. Как ты собираешься спускаться с Супериора?
   "Я найду способ. Сейчас меня больше интересует, как я сюда попал".
   - Ты левитировал, как и все остальные.
   - У вас это звучит преднамеренно, мисс Гарет, как будто кто-то поднял целый клочок земли с какой-то зловещей целью.
   "Едва упал , мистер Корт. Что касается преднамеренности, то это вопрос мнения. Судя по всему, вы не видели газет.
   - Я не знал, что они есть.
   - На самом деле есть только один еженедельник - " Высший страж ". Это доп. Эд Кларк, должно быть, не спал всю ночь, чтобы вытащить его. Она открыла сумочку и развернула четырехстраничный таблоид.
   Дон моргнул, увидев заголовок:
   ГОРОД ПОЛУЧАЕТ ВЫСОКИЙ
   "Эд Кларк немного эксцентричен, как и все в Супериоре, - сказала Элис.
   Дон прочитал рассказ, который показался ему причудливым изложением явно серьезной ситуации.
   Жителям, имеющим дела за пределами города, сегодня лучше этого не делать. Это далеко вниз. Там, где Супериор, как обычно, был окружен Огайо, сегодня Супериор заканчивается буквально на черте города.
   Формируется Чрезвычайный гражданский комитет по строительству заборов, но тем временем всех предупреждают, чтобы они держались подальше от края. Закон всемирного тяготения, кажется, был отменен для города, но сомнительно, чтобы такое же исключение применялось к сомнительному индивидууму, стремящемуся к расследованию...
   Дон просмотрел остальные. "Я не вижу ничего преднамеренного".
   Элис делала сливки и сахар для кофе Дона. Она подтолкнула его к нему и сказала: "Этого нет на первой странице. Эд Кларк и мэр Сивек не ладят, поэтому вы найдете заявление мэра в рамке на третьей странице внизу.
   Дон сложил бумагу в другую сторону, сделал глоток кофе, кивнул в знак благодарности и прочитал:
   МЭР ЗАЯВЛЯЕТ ОТДЕЛИТЬСЯ ОТ ЗЕМЛИ
   Мэр Гектор Сивек в прокламации, изданной от руки на местном уровне и переданной остальному миру в пластиковой небьющейся бутылке, заявил сегодня, что Супериор отделился от Земли. Его причины были столь же расплывчаты, как и его объяснение.
   "Причины" включают следующее: (1) начальник подвергался дискриминации со стороны округа, штата и федеральных агентств; (2) Cavalier Institute подвергался всеобщему насмешкам со стороны ортодоксальных (предположительно, имеющих в виду аккредитованных) колледжей и университетов; и (3) экспортеры чикла вступили в сговор против Superior Bubble Gum Company, необоснованно подняв цены.
   "Объяснение" состоит из 63-страничного трактата по прикладной магнологии профессора Осберта Гарета из Кавалье, который редактор (а) не понимает; (б) не хватает места для публикации; и который (это было ужасно написано от руки) он (c) не имел смелости попросить своего оператора линотипа установить.
   Дон сказал: "Мне начинает нравиться этот Эд Кларк".
   - Он кукла, - сказала Элис. - Он чуть ли не единственный в городе, кто противостоит отцу.
   - Твой отец утверждает, что он левитировал Супериора с лица Земли?
   "Не для меня он не делает. Я один из тех проклятий его существования, скептик. Он отказался от попыток возвеличить меня, когда мне было шестнадцать. У меня был учитель естественных наук в старшей школе (кстати, не в Высшей), который задавал мне всевозможные неловкие вопросы, чтобы я задавал их отцу. Я попросил их, будучи прирожденным рукодельником, и с тех пор отец отрекся от меня интеллектуально.
   - Сколько вам лет, мисс Гарет, позвольте спросить?
   Она села прямо и плотно заправила свитер в юбку, подчеркнув свою хорошую фигуру. Другу-мужчине Дон назвал бы эту фигуру выдающейся. У нее были насмешливые глаза, дерзкий нос и рот такой влажно-красной мягкости, что казалось, он вечно ждет, чтобы его поцеловали. В общем, она могла бы быть королевой кампуса, гораздо более густонаселенного однокурсниками, чем Кавалье.
   "Вы можете звать меня Элис", - сказала она. - А мне девятнадцать.
   Дон ухмыльнулся. "Продолжается?"
   "Прошло три месяца. Сколько вам лет, мистер Корт?
   - Дон - это имя, которое я ношу уже двадцать шесть лет. Пожалуйста, используйте его".
   "С удовольствием. А теперь, Дон, если ты не хочешь еще чашечку кофе, я пойду с тобой на край света.
   - В такой короткий срок? Дон был заинтригован. Прошлой ночью рыжеволосая из клубной машины отбила незаслуженный аванс, а сегодня утром блондинка, по-видимому, делала аванс, которого никто не просил. Ему было интересно, где Женева Джервис, но только смутно.
   - Я допускаю двусмысленность , - сказала Элис. "Я имел в виду - на данный момент - что мы можем прогуляться туда, где Супериор раньше был привязан к остальной части Огайо, и посмотреть, как Земля обходится без нас".
   "Получивший удовольствие. Но разве у вас нет занятий?
   "Конечно я согласен. Неэйнштейновская теория относительности 1, в девять часов. Но я демон-классовик, поэтому я все еще старший в своем преклонном возрасте. На грани!"
   * * * *
   Они пошли на юг от кампуса и подошли к железнодорожным путям. Поезд стоял там, и ему некуда было идти. Он был покинут, за исключением кондуктора, который по долгу службы провел ночь на борту.
   "Что творится?" - спросил он, увидев их. - Есть новости оттуда?
   - Не то, чтобы я знал, - сказал Дон. Он познакомил его с Алис Гарет. "Чем ты планируешь заняться?"
   "Что я могу сделать?" - спросил кондуктор.
   - Ты можешь пойти в Кавалер и позавтракать, - сказала Элис. - Никто не украдет твой старый поезд.
   Кондуктор подумал, как бы он мог это сделать, и сделал.
   - Знаешь, - сказал Дон, - прошлой ночью я был в полусне, но до того, как поезд остановился, я думал, что какое-то время он идет вдоль ручья.
   - Саут-Крик, - сказала Элис. "Вот так. Это как раз там.
   "Это все еще? Я имею в виду, не вылилось ли все это сейчас? Это был запас воды для Настоятельницы?
   Элис пожала плечами. "Все, что я знаю, это то, что вы открываете кран, а там вода. Пойдем посмотрим на ручей".
   Они нашли его бегущим между берегами.
   - Выглядит примерно так же, - сказала она.
   "Это весело. Ну давай же; пойдем по нему до самого края".
   Край, как назвала его Элис, при дневном свете выглядел еще более устрашающе. Все резко остановилось. Были остатки кукурузного поля, со срубленными засохшими стеблями, потом ничего не было. Саут-Крик мчался вперед, а потом ничего. Вдалеке просто кончалась группа деревьев, на ветвях которых еще висели осенние листья.
   - Куда уходит вода? - спросил Дон. "Я не могу разобрать".
   - Вниз, я бы сказал. Дождь для землян".
   - Мне кажется, к настоящему времени все уже высохло. Я собираюсь посмотреть.
   "Не! Ты упадешь!"
   - Я буду осторожен. Он осторожно подошел к краю. Элис последовала за ним в нескольких футах позади. Он остановился в ярде от края и подождал, пока пройдет приступ головокружения. Земля раскинулась далеко внизу, как топографическая карта. Дон сделал еще один осторожный шаг и сел.
   - Цыпленок, - сказала Элис. Она неуверенно засмеялась, потом тоже села.
   - Я до сих пор не вижу, куда уходит вода, - сказал Дон. Он вытянулся на животе и начал медленно продвигаться вперед. - Ты оставайся там.
   Наконец он дошел до точки, где, протянув руку, почти дотянулся до края. Он еще раз изогнулся, и пальцы его правой руки сомкнулись на краю. Мгновение он лежал, тяжело дыша, прижав голову к земле.
   "Как ты себя чувствуешь?" - спросила Алис.
   "Напугана. Когда ко мне вернется смелость, я подниму голову и посмотрю".
   Элис нерешительно протянула руку, затем целенаправленно взяла его за лодыжку и крепко сжала. "На случай сильного ветра", - сказала она.
   "Спасибо. Помогает. Хорошо, поехали". Он поднял голову. "Проклятие."
   "Какая?"
   "До сих пор не ясно. У тебя есть карманное зеркальце?
   - У меня компакт. Свободной рукой она достала его из сумки и бросила ему. Он покатился, и Дону пришлось схватиться, чтобы он не упал за край. Элис вскрикнула. Дон на мгновение растерялся, и ему пришлось снова положить голову на землю. - Извини, - сказала она.
   Дон открыл пудреницу и осторожно переложил ее в правую руку. Он вытянул его за край и вгляделся в него, сосредоточив внимание на конце ручья. "Теперь я понял. Вода не уходит с края!"
   "Это не так? Тогда куда он идет?"
   - Вниз, конечно, но как будто в колодец или в вертикальный туннель, чуть не дойдя до края.
   "Почему? Как?"
   "Я плохо вижу, но это мое впечатление. Держись сейчас. Я иду обратно." Он отодвинулся от края, затем встал и отряхнулся. Он вернул ей пудреницу. - Думаю, ты знаешь, куда мы пойдем дальше.
   - На другом конце ручья?
   "В яблочко."
   Саут-Крик не делил Супериор пополам, как полагал Дон, а протекал по дуге через его южный сегмент. Им предстояло пройти около двух миль, мимо моста Саут-Крик, который раньше вел в Ладенбург, сказала Элис, мимо загородного клуба "Рэли" (долгая поездка действительно выбила бы мяч из игры, подумал Дон) и снова к краю.
   Но подойдя к тому, что они были вынуждены считать истоком ручья, они обнаружили на месте проволочное ограждение. - Это новинка, - сказала Элис.
   Забор, на котором висела табличка "Предупреждающе-электрифицированный", был полукруглым, с каждым концом на краю и брезентом, натянутым за ним так, чтобы они могли видеть устье ручья. Вода текла из-под брезента и забора.
   "Посмотрите, как это происходит рывками", - сказала Элис.
   "Как будто его накачивают".
   Мелким шрифтом на вывеске было написано: Защита устья Саут-Крик, одного из двух источников воды для Верхнего. Электрического заряда в заборе достаточно, чтобы убить. Подпись : Винсент Гранде, начальник полиции, Эктор Сивек, мэр .
   - А какой еще источник, кроме крана в твоей ванной? - спросил Дон.
   - Возможно, Северное озеро, - сказала Элис. "Люди ловят там рыбу, но никому не разрешают плавать".
   - Озеро полностью находится в черте города?
   "Я не знаю."
   "Интересно, что бы случилось, если бы он был на краю, и если бы я вытащил на него лодку?"
   - Я знаю одно - я бы не стал держать тебя за лодыжку, пока ты узнаешь.
   Она взяла его за руку, пока они смотрели сквозь наэлектризованный забор на Землю внизу и на западе.
   - Впечатляет, не так ли? она сказала. "Интересно, это далеко от Индианы?"
   Он рассеянно похлопал ее по руке. "Интересно, запад ли это вообще? Я имею в виду, откуда мы знаем, что Супериор сохраняет ту же позицию здесь, наверху, что и там, внизу?
   "Мы могли бы сказать по солнцу, глупый".
   - Конечно, - сказал он, ухмыляясь своей глупости. - И я думаю, мы недостаточно высоко, чтобы видеть далеко. Если бы мы были такими, мы бы смогли увидеть Великие озера - или, во всяком случае, озеро Эри.
   Они размышляли о географии, когда самолет вырвался из облака и через секунду резко повернул в сторону. Они смогли разглядеть УАЛ на нижней стороне крыла. Когда он повернулся, им показалось, что они видят лица, выглядывающие из окон. Они помахали и им показалось, что один или два человека помахали им в ответ. Затем самолет поднялся на восток и исчез.
   - Что ж, - сказал Дон, когда они повернулись, чтобы вернуться к Кавалье, - теперь мы знаем, что они знают. Может быть, мы начнем получать некоторые ответы. А если не ответы, то транспорт".
   "Транспорт?" Элис сжала руку, которую держала. "Почему? Тебе здесь не нравится?"
   - Если ты имеешь в виду, не нравишься ли ты мне, то ответ - да, конечно, люблю. Но если я не освобожусь от наручников в ближайшее время, чтобы принять ванну и одеться в чистую одежду, я вам не понравлюсь.
   "Ты все еще вполне приемлем, хотя и немного бородатый". Она остановилась, все еще держа его за руку, и он повернулся так, что они оказались лицом к лицу. "Поцелуй меня, - сказала она, - пока ты не испортился".
   Они были в разгаре чрезвычайно приятного поцелуя, когда портфель на конце наручников Дона заговорил с ним.
   ГЛАВА III
   Большая часть остального мира была склонна рассматривать возвышение Верхнего, штат Огайо, как фортеанский феномен из той же категории, что и летающие тарелки и морские чудовища.
   У прессы был полевой день. Большинство заголовков были причудливыми:
   ГОРОД ВЗЛЕТАЕТ
   ПРЕВОСХОДНО СООТВЕТСТВУЕТ НАЗВАНИЮ
   РАЗВИВАЮЩЕЕСЯ СООБЩЕСТВО
   Городской совет Супериора, штат Висконсин, принял резолюцию, призывающую его тезку из Огайо вернуться. Настоятели в Небраске, Вайоминге, Аризоне и Западной Вирджинии, довольные оглаской, присоединились к призыву.
   Пенсильванская железная дорога подала иск, требуя, чтобы штат Огайо немедленно вернул один поезд и пять миль полосы отчуждения.
   Цена жевательной резинки выросла с одного цента до трех центов за пятицентовик.
   В парламенте поднялся член лейбористской партии, чтобы попросить министра внутренних дел заверить, что все британские города прочно закреплены.
   Водопроводная станция Огайо подала заявку на шестнадцать квадратных миль колодца, оставленного Супериором, объяснив это тем, что из него получится прекрасный резервуар.
   Компания, которая сдавала в аренду большие рекламные вывески на Таймс-сквер, предложила Superior четверть миллиона долларов за эксклюзивные права на рекламное пространство на его нижней, или обращенной к Земле, стороне. Он отправил предложение авиапочтой, оставив доставку до почтового отделения.
   В Вашингтоне сенатор Бобби Теболд установил, что его рыжеволосая секретарша Джен Джервис находилась в поезде, левитировавшем вместе с Супериором, и зарегистрировал по телефону ряд жалоб, начиная с Комиссии по торговле между штатами и железнодорожных братств. Он попросил ФБР расследовать возможность похищения и пробормотал о вероятности того, что все это было коммунистическим заговором.
   Малоизвестный конгрессмен из Огайо пустил слух, что поднятие Superior было экспериментом, связанным с программой спутника Земли в США. Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства выступило с быстрым опровержением.
   * * * *
   Двое мужчин серьезно разговаривали в эффектно выглядящей комнате в конце одного из самых запутанных лабиринтов в здании Пентагона. Ни на одном из них не было мундира, но молодой человек называл другого сэром, начальником или генералом.
   - Мы точно установили, что сержант Корт был в том поезде, не так ли? - спросил генерал.
   "Да сэр. Насчет этого сомнений нет."
   - И предмет с ним?
   - Должно быть. Единственные ключи здесь и на другом конце. Он не мог открыть ни наручники, ни портфель".
   - То есть единственные известные ключи.
   "Ой? Как это, генерал?
   - Сержант может открыть портфель и использовать предмет, если мы скажем ему, как это сделать.
   - Думаешь, пришло время использовать его? Я думал, мы его спасли.
   - Это было до того, как Супериор дезертировал. Теперь мы можем использовать его с большей пользой, чем любое теоретическое применение, которое может быть использовано в обозримом будущем".
   - Мы могли бы эвакуировать Корт. Сними его на вертолете или сбрось ему парашют, и пусть он прыгает".
   "Нет. Иметь его там - это удача. Никто не знает, кто он. Мы назначим его туда на время и заставим регулярно отчитываться. Пойдем в центр сообщений".
   * * * *
   Сенатор Бобби Тиболд был внушительного роста шесть футов два дюйма, мускулистый 195 и моложаво выглядевший 43 года. Он носил коротко остриженные стальные седые волосы, а его кожа была загорелой круглый год. Он был холостяком. Он был летчиком-истребителем во время Второй мировой войны, и его разговор был приправлен сленгом военно-воздушных сил, большая часть которого устарела. О Смелом хорошо писали в газетах, и часть прессы, восхищаясь его боевыми манерами, окрестила его Бобби Смелым. Сенатор ничуть не возражал.
   В данный момент сенатор Теболд расхаживал по ковру на просторном рабочем месте, за которое он так боролся, в здании Сената. На мгновение он растерялся. Его запросы о Джен Джервис не вызвали удовлетворения ни у МУС, ни у ФБР, ни у ЦРУ. Он мыслил в алфавитном порядке и продолжил рассмотрение CAA, CAB и CAP. Он щелкнул пальцами на CAP. У него это было.
   Сам Гражданский воздушный патруль он считал сборищем джентльменов-летчиков, снующих туда-сюда на легких самолетах и, по общему признанию, приносящих пользу, но в общем и целом ничем не взволновавшим бывшего пилота Р-38, который выиграл целый сундук с ленточками. для действий в юго-западной части Тихого океана.
   А, но ПП. Была организация! Бобби Теболд был одним из основателей "Частных пилотов" - отряда суровых полетов, который по выходным и праздникам несся в небеса, ревет мотор, сверкают пропеллеры, развеваются белые шелковые шарфы. Членами ПП были богатые промышленники, каскадеры, спортсмены - воздушная элита.
   PP была военизированной организацией со званием ее офицеров по образцу Королевских ВВС. Таким образом, Бобби Теболд, в силу своего военного послужного списка, членства в уставе и своей национальной известности, был командиром звена Теболдом, DFC.
   Командир звена Теболд перешел к делу. Он рявкнул в интерком: "Мисс Райли! Получить аэропорт. Пусть они увеличат скорость Зарядного устройства . Скажи им, что я буду на взлете в девять пятьдесят восемь. Десять сотен будет достаточно. И возьми мою машину.
   Зарядным устройством был избыточный во время войны Р-38 "Лайтнинг" Бобби Смелого, гладкий двухмоторный истребитель с двумя балками, отреставрированный из блестящего неокрашенного алюминия. На самом деле это была невооруженная фоторазведывательная версия знаменитого тихоокеанского боевого коня, на что командир крыла предпочитал не обращать внимания. В качестве компенсации он пристегивался 45-м калибром всякий раз, когда забирался в кабину.
   Теболд занялся операциями в штаб-квартире PP на Среднем Западе в Чикаго. Он рявкнул издалека:
   "Джек Перли? Группа капитана Перли, что ли? Бобби, верно. Командир звена Теболд сейчас. У нас есть миссия, Джек. Схватка с синей эскадрильей. Какая? Конечно вы можете; это срочно. Мы встретимся к северу от Колумбуса - я дам вам точную сетку через полчаса, когда буду в воздухе. Сможет сделать? Хорошо-о! Расчетное время прибытия? Одиннадцать двадцать по восточноевропейскому времени. Что ж, может быть, это оптимистично, но я ненавижу, когда день ускользает. Пусть будет одиннадцать сорок пять. Какая? Задача? Цель выше! Понятно? Ладно, понял!
   Командир звена Бобби Тиболд достал из ящика стола свой шлем в стиле Линдберга и защитные очки, нежно погладил обмякшую кожу и положил их в чемодан. Он мягко отсалютовал двери, за которой обычно работала Джен Джервис, больше как его заместитель, чем секретарь, и сказал вполголоса:
   - Хорошо, Джен, мы идем за тобой.
   Он не знал, как именно, но Бобби Смелый и Скакун скоро отправятся в путь.
   * * * *
   Дон Корт с сожалением отделился от Элис Гарет.
   "Что это было?" он сказал.
   "Это была я - Элис, изголодавшаяся по любви. Вы могли бы быть немного более галантным. Даже "Как это было?", хотя и банально, было бы предпочтительнее.
   - Нет, я имею в виду, мне показалось, что я услышал голос. Ты ничего не слышал?
   "Честно говоря, - и я говорю это с некоторым раздражением, - я был полностью поглощен. Очевидно, вы не были.
   "Это было очень приятно." Сельская местность, от окраины до поля для гольфа, была безлюдна.
   "Ну, что ж, спасибо. Огромное спасибо. Такой энтузиазм больше, чем я могу вынести. Сейчас я должен идти. Есть одиннадцатичасовой урок по магнитному потоку, который я просто умираю от желания одитировать.
   Она взмахнула своими светлыми волосами до плеч и отошла. Дон помедлил, подозрительно посмотрел на портфель, свисавший с его запястья, покачал головой и последовал за ней. Голос, откуда бы он ни исходил, больше не говорил.
   - Не сердись, Элис. Он пошел в ногу с ней слева и взял ее за руку свободной рукой. "Просто все так безумно, и кажется, что никто не воспринимает это всерьез. Город не может просто встать и взлететь, и тем не менее никто здесь наверху не выглядит ужасно обеспокоенным".
   Элис сжала руку, которая держала ее руку, смягчившись. - У тебя помада на бакенбардах.
   "Хороший. Я больше никогда не буду бриться".
   "Ах, - засмеялась она, - наконец-то галантность. Я скажу вам, что давайте делать. Мы встретимся с Эдом Кларком, редактором Sentry. Может быть, он заведет вам содержательную беседу.
   Редакция газеты располагалась в ветхом одноэтажном здании на Лирик-авеню, в квартале от Бродвея, главной улицы Супериора. Это было в витрине обычного магазина, в витринах которого красовались различные старинные картонные плакаты, призывающие внимание к церковному ужину, государственной ярмарке, автогонкам и фильму с Х. Б. Уорнером в главной роли. Покрытый пылью баннер призывал к избранию президентом Альфреда Э. Смита.
   Перед магазином никого не было. Элис отвела Дона в тыл, где печатал высокий худощавый мужчина с взлохмаченными седыми волосами.
   - Доброе утро, мистер Кларк, - сказала она. - Что это вы выставляете - рекламную листовку против Гувера?
   "Здравствуйте, Ал. Как дела в этот прекрасный высокогорный день?
   "Супер. Или должно быть выше? Я хочу, чтобы ты познакомился с Доном Кортом. Дон, мистер Кларк.
   Мужчины обменялись рукопожатием, и Кларк с любопытством посмотрел на наручники Дона.
   "Это моя теория, что он растратчик, - сказала Элис, - и он сделал этот город своим убежищем".
   "На самом деле, - сказал Дон, - Национальный банк Риггса будет обеспокоен, если я не свяжусь с ними в ближайшее время. Я думаю, вы бы знали, мистер Кларк, есть ли связь за пределами города? По предварительной договоренности сообщение Дона Риггсу будет передано в военную разведку.
   - Я ничего не знаю, кроме метода Чивека - бутылка, брошенная через край. Телеграфные и телефонные линии, конечно, перерезаны. В городе есть радиостанция WCAV, работающая из кампуса, но она молчит с тех пор, как произошел большой разрыв. По крайней мере, на мой старый Этуотер Кент ничего из местных не попало.
   - Никто ничего не делает ? - спросил Дон.
   - Конечно, - сказал Кларк. - Я достаю свою газету - сегодня утром была даже дополнительная - и занимаюсь типографией. Работа для ювелира в Ладенбурге. Я не знаю, как я это сделаю, но никто не сказал мне остановиться, поэтому я делаю это. Я думаю, все ведут себя почти так же, как и раньше".
   "Это то, что я имею в виду. Обычное дело. Но как насчет людей, которые ведут бизнес за городом? Что, например, делает Western Union? А транспортные компании? А заводы? Насколько я понимаю, у вас есть две фабрики, и очень скоро будет большой избыток кухонных раковин и жевательной резинки.
   - Вы двое продолжаете решать нашу судьбу, - сказала Элис. - Мне лучше вернуться в школу. Загляни ко мне позже, Дон. Она помахала и вышла.
   - Прекрасная девочка, эта Элис, - сказал Кларк. - У нее стариковская смекалка, но без его сумасшедшей жилки. Отвечая на ваш вопрос, представитель Western Union занимается своей бухгалтерией и принимает исходящие сообщения при условии восстановления обслуживания. Фабрика по производству раковин сделала партию два дня назад и не будет готова до следующей недели, так что они продолжают работать. Сырья у них хватит на месяц. Я планировал навестить торговцев жевательной резинкой сегодня днем, чтобы посмотреть, как у них дела. Может быть, ты захочешь прийти.
   "Да я бы. Я до сих пор время от времени жую его потихоньку".
   Кларк ухмыльнулся. "Я не скажу. Хочешь прибраться, Дон? Там сзади есть туалет с бритвой и какой-то таинственной проточной водой. Теперь есть феномен, в котором я хотел бы разобраться".
   "Спасибо. Я побреюсь с ним сейчас, а о его источнике позабочусь позже. Как вы думаете, профессор Гарет и его магнологический культ имеют к этому какое-то отношение?
   - Он хотел бы так думать, я уверен. Кларк пожал плечами. - Мы в воздухе менее двенадцати часов. Думаю, ответы придут со временем. Ты иди убирайся, а я вернусь к своей работе.
   Дон почувствовал себя лучше, когда побрился. Это было неловко, потому что он не мог снять пальто или рубашку, но он справился. Он вытирал лицо, когда голос раздался снова. На этот раз не было никаких сомнений, что причиной тому был портфель, прикованный цепью к его наручникам.
   "Ты сейчас один?" - спросил он.
   Пораженный, Дон сказал: "Да".
   "Хороший. Говорите ближе к портфелю, чтобы нас не услышали. Это капитан Симмонс, сержант.
   "Да сэр."
   "Достаньте ваше удостоверение личности. Разделите два куска пластика. Рядом с картой лежит плоский пластиковый ключ. Открой им замок портфеля.
   Голос молчал, пока Дон с помощью бритвенного лезвия не сделал то, что ему было приказано. "Хорошо, сэр; это сделано".
   "Открой портфель, вынь пакет, открой пакет и положи обертку обратно в портфель".
   Голос снова остановился. Дон развернул что-то похожее на плоский портсигар с двумя отростками, один из которых представлял собой диск из перфорированной твердой резины размером с полдоллара, а другой - ленту из непрозрачного пластика шириной в три четверти дюйма. - Я понял, сэр.
   "Хороший. То, что вы видите, это высокотехнологичный радиопередатчик и приемник. Вы можете себе представить его ценность в этой области. Это пилотная модель, которую вы привезли от подрядчика для испытаний. Но это кажется столь же полезным способом проверить это, как и любой другой".
   - Дальность полета просто фантастическая, капитан, если вы находитесь в Вашингтоне.
   "Я. В настоящее время. Ключ также открывает наручники. Разблокируйте его. Раздеться до пояса. Согните пластиковую полоску, чтобы она поместилась на плече - по вашему выбору. Расположите перфорированный диск так, чтобы он находился у основания шеи, под воротником рубашки. То, что похоже на портсигар, - это блок питания".
   Дон последовал инструкциям, с облегчением потирая запястье, когда наручники снялись. Радио было хорошо спроектировано, и его компоненты встали на свои места, как будто они были созданы по его меркам. Они немного щекотали его голую кожу, вот и все. Блок питания оказался на удивление легким.
   - Готово, сэр, - сказал Дон.
   Ответ пришел мягко. "Итак, я слышу. Ты чуть не оторвал мне ухо. Отныне, когда ты будешь говорить со мной или с кем бы то ни было в этом конце, будет достаточно едва слышного бормотания. Попытайся."
   - Да, капитан, - прошептал Дон. "Сейчас пробую".
   "Не шепчи. Я вас хорошо слышу, но и люди, которых вы не хотели бы подслушивать на своем конце, тоже могли бы слышать. Шепот уносит дальше, чем вы думаете. Говори тихо.
   Дон репетировал, надев рубашку, галстук и пальто.
   - Хорошо, - сказал капитан Симмонс. "Практикуйтесь говорить, не двигая губами, в тех случаях, когда вам, возможно, придется передавать нам на чьем-то взгляде. Теперь наденьте наручники и застегните их.
   - О, черт, - пробормотал Дон себе под нос.
   "Я слышал, что."
   - Извините, сэр, но это неприятность.
   - Я знаю, но ты должен избавиться от этого логически. Когда у вас будет возможность, идите в местный банк. Это Superior State Bank на Макэнти-стрит. Покажите им свои учетные данные от Riggs National и попросите оставить ваш портфель в их сейфе. Получите квитанцию. Тогда при первой же возможности сожгите пластиковый ключ и удостоверение личности".
   "Да сэр."
   "Продолжай маскироваться под банковского посыльного и попробуй разузнать, как обычный любопытствующий, все, что сможешь, об Институте кавалеров. Вы хорошо начали с девушкой Гарет. Познакомьтесь с ее отцом, профессором.
   "Да сэр." Дон со смущением понял, что его маленькую романтическую интермедию с Элис, должно быть, подслушали. "Есть ли какое-то конкретное время, о котором я должен сообщать?"
   "Вы будете постоянно отчитываться. В этом прелесть этого радио".
   - Ты имеешь в виду, что я не могу его выключить? У меня не будет личной жизни? Всегда найдется кто-нибудь, кто подслушает?
   "В яблочко. Но вас не должны сдерживать. Ваша личная жизнь по-прежнему принадлежит вам, и никто не будет вас критиковать. Ваши неофициальные действия будут просто проигнорированы".
   "О, круто!"
   - Вы должны положиться на наше усмотрение, сержант. Я уверен, что вы привыкнете к этому. Хватит пока этого. Мы не должны возбуждать подозрения Кларка. Теперь вернитесь к нему и продолжайте. Вы получите дальнейшие инструкции по мере необходимости. И помните - не сдерживайтесь".
   - Нет, сэр, - печально сказал Дон. Он вернулся в типографию, чувствуя себя аквариумом с золотыми рыбками.
   ГЛАВА IV
   Эд Кларк отвел Дона в Superior State Bank и представил его президенту, который был рад иметь дело с представителем Riggs National из Вашингтона, округ Колумбия. Дон ничего не сказал ему о содержании портфеля, но банкир, казалось, он думал, что это ценные бумаги или, может быть, даже миллион долларов наличными, и Дон не сказал ничего, что могло бы испортить его удовольствие.
   Снова снаружи, с квитанцией в бумажнике, Дон и Кларк стояли на углу Макэнти-стрит и Бродвея.
   "Можно сказать, что это сердце города, - сказал редактор газеты. "Фабрика жевательной резинки находится вон там, на железнодорожной ветке. Может быть, ты чувствуешь его запах. По-моему, очень приятно пахнет".
   Дон потер запястье, которое так долго было сковано. Он вежливо принюхивался, когда раздался рев двигателей и эскадрилья истребителей пронеслась по Бродвею.
   Они кричали чуть выше уровня крыши, а потом исчезли. Они пролетели над головой так недолго, что Дон заметил только то, что это были Р-38, по крайней мере четыре из них.
   "Вещи начинают происходить", - сказал Дон. "ВВС проводят осмотр".
   Кларк покачал головой. "Это были не ВВС. Это были ребята из ПП. В наши дни они единственные, кто летает на этих "Лайтнингах".
   "ПП?"
   "Частные пилоты. Воздушно-десантные дружинники Бобби Смелого. Интересно, что они задумали?
   "Ой. Сенатор Бобби Тиболд, SOB"
   - Если хочешь так выразиться, то да.
   "Это частная шутка. Но я думаю, что знаю, что они замышляют - или почему. Секретарь сенатора застрял здесь, как и я. Она тоже была в поезде.
   "Вы не говорите! Я попался на этом. Какая она?"
   "Рыжая. Женева Джервис. Если подумать, я не видел ее со вчерашнего вечера.
   P-38 снова завопили, на этот раз с запада на восток. Дон насчитал уже шесть самолетов и разглядел маркировку ПП. Люди выходили из магазинов и офисных зданий и смотрели из окон верхних этажей на небо. Они были вознаграждены третьим громовым пролетом истребителей. На этот раз они были выше, расставлены в стороны, как будто искали максимальную местность.
   - Большое дело, - сказал Кларк. "Это шоу выведет любого на улицу, но даже если они увидят ее, что, по-вашему, они смогут с этим поделать? В городе нет достаточно ровного места, чтобы приземлился Пайпер Каб, не говоря уже о истребителе.
   - Как насчет поля для гольфа?
   "Роли? Худший набор ссылок во всех Соединенных Штатах. Там мог бы приземлиться вертолет, но не более того. Интересно, что так взволновало старого Бобби? Если только в этих сплетнях нет ничего, что эта девушка Джервис была его любовницей, а он хвастался перед ней.
   "Он бы покрасовался перед кем угодно, - сказал Дон. Затем он вспомнил, что его подслушивала военная разведка. Если среди его подслушивающих были люди, поддерживающие Теболда, он надеялся, что они уважают его личное право выступать против Теболда.
   В этот момент его и Кларка отбросило к стене здания банка. Они прижались друг к другу, и Дон заметил, что солнце сместилось на несколько градусов по небу.
   - О-о, - проворчал Кларк. - Начальник пытается уклониться. Думает, что на него напали. Когда они встали на ноги, он спросил: "Вы чувствуете тяжесть в ногах?"
   "Да. Как будто я поднимаюсь на скоростном лифте".
   "В яблочко. Думаю, кто-то вытаскивает нас за пределы досягаемости этих надоедливых самолетов.
   P-38 снова были над головой, но теперь они, казалось, пикировали на город. Скорее всего, если теория Кларка была верна, это была иллюзия - самолеты летели ровно, но город быстро поднимался.
   - Им лучше подняться, - сказал Дон, - иначе они разобьются!
   Почти сразу же раздался звук крушения с южной окраины города. Дон и Кларк побежали к нему, борясь с тяжестью в ногах.
   Впереди их бежала дюжина других, медленно бежавших по мосту Саут-Крик. Впереди, чуть не доходя до края, виднелись обломки истребителя, а за ним - развороченная земля аварийной посадки. Не было пожара.
   Пилот с трудом выбрался из кабины. Он упал на землю, ощупал себя, не сломаны ли кости, потом увидел бегущую к нему толпу.
   Пилот помедлил, затем побежал к краю. Из толпы донеслись крики. Бросив последний взгляд через плечо, пилот прыгнул и перелетел через край.
   Толпа, в том числе Дон и Кларк, подошла более осторожно. Они разглядели падающую точку и через секунду увидели раскрытый парашют. Появились другие самолеты и сделали широкий защитный круг вокруг чутиста.
   - Думаешь, это Бобби Тиболд? - спросил Дон.
   "Возможно нет. Это был последний самолет в строю. Теболд будет лидером.
   Они прошли мимо разбившегося самолета, окруженные растущей толпой из города, и снова пересекли мост.
   "Посмотрите на воду, - сказал редактор. "Формируется лед".
   - И мы все еще поднимаемся, - сказал Дон, - если судить по моим ногам. Как вы думаете, есть ли связь?"
   Кларк пожал плечами. Он поднял воротник пальто и потер руки. "Все, что я знаю, это то, что чем выше мы поднимаемся, тем холоднее становится. Возвращайся в магазин и согрейся".
   Они обернулись на звук двигателей. Два из пяти оставшихся P-38 отделились от прикрытия чутиста и летели по краю Супериора, как будто не желая рисковать еще одним полетом над поверхностью города, который, казалось, намеревался стать спутником Земли.
   * * * *
   Когда Дон Корт добрался до кампуса, его трясло, несмотря на свитер и пальто, которые ему одолжил Эд Кларк. Он спросил у студента, где находится административное здание, и за столом осведомился о профессоре Гарете.
   Седая женщина с целеустремленным видом нетерпеливо сообщила ему, что профессор Гарет в своей лаборатории и его нельзя беспокоить. Она не сказала ему, где находится лаборатория.
   - Вы не видели мисс Джервис? Дон задавался вопросом, оценила ли рыжая демонстрацию, которую ее босс, летучий сенатор, устроил для нее.
   Женщина за столом покачала головой. - Вы двое из поезда, не так ли? Ну, вы все должны явиться в столовую в два часа.
   "Зачем?"
   - Узнаешь в два часа.
   Было очевидно, что он больше не получит от нее никакой информации. Дон вышел из здания. Было половина второго. Он пересек почти пустынный кампус. Его ноги все еще были тяжелыми, и он предположил, что Супериор все еще поднимается. Конечно, казалось, что становится все холоднее.
   Он задавался вопросом, как высоко они были и будет ли снег. Он надеялся, что нет. На какой высоте вам нужно было подняться, прежде чем вы оказались там, где больше не было снега? Он понятия не имел. Он помнил, что гора Эверест возвышается на 29 000 футов и что там шел снег. Или , условно говоря, там, внизу ? Насколько высокими они могут быть, и никого это не волнует?
   Морозная старая секретарша, казалось, была типична в своем обычном деловом отношении. Даже Эд Кларк, казалось, не был так обеспокоен, как ему следовало бы, восхождением Супериора в стратосферу. Кларку, конечно, было интересно, но он создал у Дона впечатление, что его интересует не больше, чем любое другое явление, о котором он напишет в газете на следующей неделе, - например, двухголовый теленок.
   Дон вспомнил теперь, что покорителям Эвереста был нужен кислород в разреженной атмосфере вблизи вершины, и он для эксперимента сделал пару глубоких вдохов. Никаких трудностей. Следовательно, они не были на высоте 29 000 футов - пока. Маленькое утешение, подумал он, снова вздрогнув.
   Он выбрал здание наугад. Занятия проходили за закрытыми, но оконными дверями в коридоре. Из третьей двери он увидел Элис Гарет, сидевшую в глубине небольшого класса. Ее внимание отвлеклось от инструктора, и, увидев Дона, она улыбнулась и поманила его. Он поколебался, затем открыл дверь и вошел так тихо, как только мог. Инструктор сделал короткую паузу, кивнул и вернулся к монотонной лекции. Похоже, это был урок английской литературы.
   Элис убрала несколько книг со стула рядом с ней, и Дон сел. - Кто тебя отпустил? прошептала она.
   Он понял, что она имеет в виду его запястье со снятыми наручниками, и ухмыльнулся, показывая, что расскажет ей позже.
   - Вижу, ты экипирован для нашего нового климата, - продолжала она. Студент в ряду стульев впереди повернулся и нахмурился. Инструктор продолжал говорить, не обращая внимания.
   Дон кивнул и сказал " Ш ".
   "Не позволяйте им запугать вас. Вы видели самолеты?
   Все больше студентов оборачивались и смотрели на них, и смущение Дона росло. - Пошли, - сказал он. "Давайте сократим этот класс".
   "Браво!" она сказала. "Говорю как настоящий кавалер".
   Она собрала свои книги. Преподаватель, не прерывая своей лекции, проводил их взглядом, когда они выходили из комнаты.
   "Теперь я никогда не узнаю, выбрались ли юные принцы из башни живыми", - сказала она.
   "Они этого не сделали. Вопрос в том, будем ли мы?"
   "Я очень на это надеюсь. Мне нужно поговорить об этом с отцом.
   - Он заперт в своей лаборатории, говорят мне. Где бы это было?
   - В башне, между прочим. Колокольня, которую построили отцы-основатели и тогда не хватило денег на покупку колоколов. Но туда нельзя - это святая святых".
   "Не могли бы вы?"
   "Нет. Почему? Ты же не думаешь, что отец все это делает?
   "Кто-то есть. Профессор Гарет кажется таким же хорошим подозреваемым, как и любой другой.
   "О, ему нравится вести себя загадочно, но это все игра. Бедный старый отец всего лишь сумасшедший теоретик. Я сказал тебе это. Он не мог поднять стальную пилку магнитом".
   "Я думаю. Смотри, кто-то созвал встречу для нас, чужаков, с поезда в два часа. Сейчас почти так. Возможно, у меня будет возможность задать несколько вопросов. Твой отец будет там?
   "Я уверен, что он будет. Он отличный собеседник. Я пойду с тобой. А так как у тебя теперь две свободные руки, ты можешь подержать мои книги. Может быть, позже у тебя будет шанс подержать меня.
   * * * *
   Среди людей, сидевших за голыми столами в столовой, Дон узнал кондуктора и других поездных, двух коренастых особ, имевших вид коммивояжеров, пожилую пару, державшуюся за руки, молодую пару с младенцем, двух монахинь, солдат, по-видимому, уходящий или возвращающийся из отпуска, и высокий мужчина с горбоносым носом, которого Дон без каких-либо доказательств классифицировал как шекспировского актера. Все были в поезде. Женеву Джервис он нигде не видел.
   Импровизированный стол для ораторов был установлен в одном конце комнаты, возле двери на кухню. За столом сидел грузный мужчина и разговаривал с миссис Гарет, женой профессора.
   "Толстый джентльмен рядом с мамой - президент Cavalier", - сказала Элис. "Мейнард Рубах. Когда вы разговариваете с ним, обязательно назовите его доктором Рубахом. Он не доктор философии. и он чувствителен к этому, но когда-то он был ветеринаром.
   Они сели возле большого стола, и миссис Гарет улыбнулась и помахала им рукой. Мэр Сивек вошел через кухонную дверь, облизывая палец, как будто по дороге что-то пробовал, и сел рядом с миссис Гарет.
   В этот момент желудок Дона подпрыгнул, и он почувствовал, как кровь приливает к голове. У других также были болезненные или тошнотворные выражения.
   - Угу, - сказала Алис. "Что теперь?"
   - Я полагаю, - сказал Дон, когда его желудок вернулся на место, - что мы перестали вставать.
   - Ты имеешь в виду, что мы забрались так высоко, как собирались?
   "Я надеюсь, что это так. Если бы мы поднялись намного выше, у нас закончился бы воздух.
   Вскоре вошел профессор Гарет, довольный собой. Он кивнул жене и мужчинам рядом с ней и откашлялся, оглядывая комнату.
   "Высота 21 500 футов", - объявил он без преамбулы. "Температура шестнадцать градусов по Фаренгейту. С этого момента, - он сделал паузу, повторил "вне" и усмехнулся, - будет немного прохладно. Те из вас, кто недостаточно одет, обратятся к моей жене за дополнительной одеждой. Я полагаю, что вы были удобно размещены и накормлены. Разумеется, эти услуги будут бесплатными, пока вы являетесь гостями Cavalier Institute of Applied Sciences. Спасибо. А теперь я представляю мистера Гектора Чивека, мэра Супериора, который ответит на любые другие вопросы, которые могут у вас возникнуть.
   Дон посмотрел на Элис, которая пожала плечами. Кондуктор встал и открыл блокнот, в который сверился. "У меня есть несколько вопросов, господин мэр. Эти люди попросили меня высказаться за них, и есть один вопрос, который перевешивает все остальные. То есть - вы собираетесь забрать нас обратно на Землю? Если да, то когда? И как?"
   Цивек прочистил горло. Он сделал глоток воды. "Что касается первого вопроса - мы, конечно же, надеемся вернуть вас и себя обратно на Землю. Я не могу ответить другим".
   - Вы надеетесь?
   "Серьезно. Я сам легко синею и так же, как и ты, хочу вернуться. Но когда это будет, зависит исключительно от обстоятельств. Обстоятельства, э-э, вне моего контроля.
   "Кто тогда их контролирует? Твой друг с усами?
   Профессор Гарет дружелюбно улыбнулся и погладил себя по бороде. Дородный Мейнард Рубах встал, а Сивек сел.
   "Я доктор Мейнард Рубах, президент Cavalier. Я должен настаивать на том, чтобы из соображений приличия мы все воздерживались от личных упоминаний. Г-н Чивек сделал все возможное, чтобы дать вам объяснение, но, конечно, он непрофессионал, и, хотя у него много замечательных качеств, мы не можем ожидать, что он будет знаком с принципами науки. Поэтому я попытаюсь объяснить.
   "Как вы знаете, науке уже сотни лет известно, что Земля - это гигантский магнит..."
   Дон увидел Женеву Джервис. Она стояла у кухонной двери за столом оратора.
   "...изогенные и изоклинические..."
   Рыжеволосая мисс Джервис увидела Дона и приложила палец к губам.
   "...ультимотив, который одновременно является неотъемлемой частью..."
   Теперь рыжая манила его настойчиво. Он извинился перед Элис, которая нахмурилась, увидев другую девушку; затем он вернулся из-за стола докладчика ("...1257 тенескопов на квадратный сантиметр...") на кухню. Джен Джервис уже была в дальнем конце, жестом призывая его поторопиться.
   - Я кое-что нашла, - сказала она. На ней была бесформенная шуба, видимо взятая напрокат.
   "Ну давай же. Вам придется это увидеть".
   - Хорошо, но почему я?
   "Помимо меня, вы, кажется, единственный из поезда со смекалкой. Я знаю, что ты шпионил за делами, пока все остальные сидели и ждали избавления. Хотя не могу сказать, что восхищаюсь твоим выбором компаньонов. Эта безвкусная блондинка...
   - В самом деле, мисс Джервис!
   - Значит, Тони; иногда я путаю слова".
   "Держу пари."
   Она провела его через заднюю дверь и по замерзшей земле мимо нескольких зданий. Они добрались до того, что когда-то должно было быть спортивной площадкой.
   - В дальнем конце, - сказала она. "Ну давай же."
   "Где ты был, когда твой дружок и его смельчаки пришли?"
   "Я их видел."
   - Они тебя видели?
   "Не твое дело."
   Он пожал плечами. Они находились на трибуне в конце поля. Джен Джервис указала на дверь, и Дон открыл ее. Она вела в большую комнату под трибунами. - Что это вам напоминает? она спросила.
   Дон выглядел пустым. В тусклом свете он мог разглядеть какие-то доски, давно сдутый футбольный мяч, старую скорлупу от арахиса и пустую бутылку из-под пинты. "Я не знаю. Какая?"
   "Стэгг Филд? В Чикагском университете? Под трибунами, где впервые заработал атомный котел? Она посмотрела на него с видом следователя, идущего по следу.
   Он пожал плечами. "Никогда там не был. И что?"
   "Это закономерность. Вот где они спрятали свой секрет".
   "Это больше похоже на место, куда могут пойти студентка и ее парень, чтобы немного повеселиться. В теплую погоду, конечно".
   "Ой!" она сказала. "Ты отвратителен! Посмотри туда."
   Он посмотрел, задаваясь вопросом, что сделало эту молодую привлекательную женщину сверхчувствительной в отношении секса. Это был второй раз, когда она вспыхнула по пустякам. То, что он увидел там, куда она указала, было дверью под углом 45 градусов к земле, встроенной в треугольный бетонный блок. "Куда это девается?" он спросил.
   - Вниз, - сказала она, пока они шли к нему. - И там внизу какая-то техника или что-то в этом роде. Я слышал это. Или, может быть, я только чувствовал вибрации. Во всяком случае, пульсирует".
   "Наверное, генератор школьного освещения. Вы спускались и смотрели?
   "Нет."
   "Тогда все в порядке." Он открыл дверь. "Мы идем вниз".
   Внизу лестничного пролета был коридор, освещенный тусклыми электрическими лампочками вдоль одной стены. Коридор превратился в туннель, постепенно уходящий вниз. Они шли на север, решил Дон, но затем туннель повернул направо, и теперь они следовали по нему прямо на восток. "Я не слышу никакой пульсации", - сказал он.
   "Ну, я сделал, и отсюда. Должно быть, они его отключили".
   "Как давно это было?"
   - Может быть, час.
   "Пока мы еще поднимались. Это имело бы смысл. Вы знаете, мы снова остановились. Профессор Гарет сообщил нам об этом.
   Он шел впереди нее по узкому туннелю. Теперь она расширилась, и они могли идти бок о бок. Казалось, этому не будет конца. Но затем они подошли к солидной на вид двери с висячим замком.
   - Вот именно, - сказал Дон.
   - Это ничего, - сказала она. "Сломай."
   Он смеялся. "Ты мне льстишь. Возвращайся".
   - Тебе не кажется, что это вообще странно? Туннель, начинающийся под заброшенной трибуной, идущий сюда и заканчивающийся запертой дверью?
   "Может быть, это была станция метро. Он выглядит достаточно старым".
   - Мы проходим через эту дверь. Она открыла сумочку и достала связку ключей. На ней была обширная коллекция ключей. В конце концов она нашла тот, который открыл замок.
   "Что ж!" он сказал. - Кто тебя этому научил ?
   "Открой дверь."
   Коридор за дверью был выложен - стены, потолок и пол - серебристым металлом. Он продолжался на восток ярдов сто или около того, поворачивал на север, а затем снова шел на восток, все время расширяясь.
   Она заканчивалась большой комнатой, дальняя стена которой была из стекла или какого-то столь же прозрачного вещества. Комната представляла собой огромную обсерваторию в конце Супериор, но ниже ее края. С него они могли смотреть вниз, не без тошноты, на Землю в четырех милях ниже.
   Дон, думая о поверхности Супериора наверху, подумал, что они как будто смотрят из гондолы, подвешенной под дирижаблем.
   Или из одного из нижних иллюминаторов гигантской летающей тарелки.
   ГЛАВА V
   Внизу были облака, которые время от времени скрывали Землю из виду. Минуту или больше они молча смотрели на великолепный вид.
   - Это не за один день построили, - наконец сказала Джен Джервис.
   - Я должен сказать, что нет, - согласился Дон. "Миллионы лет".
   Она резко посмотрела на него. "Я не говорил о возрасте Земли. Я имею в виду эту комнату - этот наблюдательный пост - что бы это ни было.
   Он ухмыльнулся ей. "В этом я тоже с вами согласен. Я действительно очень приятный человек, мисс Джервис. Очевидно, тот, кто его строил, заранее знал, что Супериор взлетит. Они также знали, сколько его будет строиться и где именно это должно быть построено, чтобы оно было на краю".
   - Под краем, ты имеешь в виду, с видом вниз.
   "Вот так. Издалека я бы сказал, что Супериор выглядел так, как будто кто-то отрезал кончик апельсина. Плоская часть - там, где был сделан разрез - это поверхность, и мы смотрим наружу из куска выпуклой кожи".
   - Вы говорите так просто, мистер Корт, что это может понять даже ребенок, - язвительно сказала она.
   - Спасибо, - самодовольно сказал он. Он помнил, что тот, кто подслушивал сообщения военной разведки по крошечному радиоприемнику под его рубашкой, мог иметь лишь смутное представление о том, что происходит. Таким образом, любые небольшие словесные образы, которые он мог предоставить, помогли бы им понять. Он должен был рискнуть тем фактом, что его спутник мог подумать, что он немного идиот.
   Конечно, с этим Женевским Джервисом было легко поддаться язвительному замечанию и резкому ответу. Он вообразил, что она была чрезвычайно полезна в роли девушки Пятницы для сенатора Бобби Тиболда.
   - Я не думаю, что это дело рук тех болванов у люка, - говорила она.
   "Извините?"
   "Кавалерский институт прикладной глупости, как бы его ни называли. Они просто не были бы способны на предприятие такого масштаба".
   "О, я согласен. Вот почему я позволил тебе утащить меня с собрания. Было много псевдонаучной чуши. Старый доктор Рубах, доктор ветеринарной медицины, говорил о том, что ultimote был соединен с бедренной костью высоко в воздухе. Скажи мне, кто, по твоему мнению, стоит за всем этим?"
   Она ходила по просторной комнате, словно проводя ментальную инвентаризацию. Каталогизировать особо было нечего - шесть прямых стульев, тяжелых и современных, с большим деревянным столом, куском темного стекла в раме, который мог быть телевизором, и серой стальной коробкой размером и формой - выдвижной шкаф для документов. Этот последний располагался возле большого окна-стены и имел три черные пуговицы на гладком верху. Дону не терпелось нажать на кнопки, чтобы посмотреть, что произойдет. У Джен Джервис, похоже, было такое же желание. Она барабанила по коробке своими длинными ногтями.
   "Я?" она сказала. - За всем этим?
   "Да. Какова твоя теория? Комитет по внеземной деятельности должен это расследовать?
   "Не будь дерзким. Если сенатор считает своим долгом разобраться в этом, он это сделает. Он, несомненно, уже. А пока я могу сделать не меньше, чем собрать любую информацию, которую я могу, пока я на месте происшествия".
   "Очень патриотично. Какой вывод вы сделали из собранной вами информации?
   - Очевидно, здесь какой-то заговор... - начала она, но остановилась, словно заподозрив ловушку.
   - ...в движении, - сказал Дон с ухмылкой. - Насколько я понимаю, все, что вы делаете, - это просите Бобби Смелого вызвать в суд всех присутствующих здесь - всех до последнего - для дачи показаний перед его комитетом. Они не посмеют отказать".
   - Я не нахожу вас немного забавным, мистер Корт, хотя я не сомневаюсь, что этот детский юмор имеет большой успех у вашей блондинки-подростка. Нам лучше вернуться. Я вижу, было ошибкой ожидать от вас какого-либо сотрудничества.
   - Как вам будет угодно, госпожа следователь. Дон шутливо поклонился ей, а затем повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на огромный сегмент Земли внизу.
   Женева Джервис закричала.
   Он обернулся и увидел, что она стоит с большими глазами и открытым ртом перед темным стеклом в рамке, которое он принял за телевизионный экран. Ее лицо было искажено ужасом, и, когда взгляд Дона метнулся к экрану, он мельком увидел пару глаз, исчезающих с растворяющимся изображением. Затем экран стал пустым, и Дон не был уверен, было ли лицо, сопровождающее глаза, - нечеловеческое, неземное лицо - или его подсказало воображение.
   Девушка упала на пол в обмороке.
   КОЛУМБУС, Огайо, 1 ноября (AP) - Сен. Сегодня Роберт (Бобби) Теболд приземлился здесь после того, как возглавил свою эскадрилью частных пилотов (PP) P-38 в разведывательном полете, в результате которого один из шести истребителей времен Второй мировой войны был потерян в результате аварийной посадки в загадочном воздушном городе Супериор. , Огайо. Пилот разбившегося самолета благополучно приземлился на парашюте.
   Сенатор Теболд мрачно сказал репортерам:
   "Я не сомневаюсь, что действуют таинственные силы, когда город с населением в 3000 человек может подняться в теле с лица Земли. Моя разведка убедительно показала, что город цел, а его жители живы. На одном из пропусков я увидел свою секретаршу мисс Женеву Джервис.
   Сенатор Теболд сказал, что он уверен, что мисс Джервис свяжется с ним, как только ей будет что сообщить, что указывает на то, что она проведет расследование на месте.
   В ответ на вопрос сенатор сказал, что он "поражен" "полным бездействием" официального Вашингтона в этом вопросе, и заявил, что потребует расследования от подкомитета Сената по расследованиям, членом которого он является. Он указал, что среди свидетелей могут быть сотрудники Министерства обороны, Центрального разведывательного управления и "возможно, другие".
   *
   ЛАДЕНБУРГ, Огайо, 1 ноября (UPI) - Маленький Ладенбург, бывший сосед "Города в небе", пожаловался сегодня на дождь из пустых пивных банок и другого мусора, который, по-видимому, выбрасывали через край жители Верхнего находящегося в воздухе.
   "Они не такие знатные и могущественные, - сказал здесь один санитарный чиновник, - чтобы превратить Ладенбург в свою помойку".
   *
   ВАШИНГТОН, 1 ноября (Рейтер). Американские официальные лица сегодня не смогли объяснить странное поведение Супериора, штат Огайо, "города, который взлетел".
   Авторитетные источники заверили Рейтер, что не проводилось никаких военных или научных экспериментов, которые могли бы объяснить феномен поднятия неповрежденного города на тысячи футов в воздух.
   Ходившие слухи о "коммунистическом заговоре" были встречены в официальных кругах с крайним скептицизмом.
   *
   БЮЛЛЕТЕНЬ
   КОЛУМБУС, Огайо, 1 ноября (UPI). Сегодня поздно вечером город Супериор начал дрейфовать на восток через Огайо.
   ГЛАВА VI
   Бессознательная Женева Джервис, скорчившаяся в огромной шубе, была непосредственной проблемой. Дон Корт выпрямил ее, так что она легла на спину, снял туфли и оперся лодыжками на нижнюю перекладину стула. Он обнаружил, что на ней был ремень, и ослабил его. Было очевидно, что она также носила пояс, но он ничего не хотел с этим делать. Он потирал одно из ее запястий, когда ее глаза распахнулись.
   Она самодовольно улыбнулась. "Наверное, я был бабой".
   "Нисколько. Я тоже это видел. Пара глаз".
   "И лицо! Ужасное, ужасное лицо".
   "Я не был уверен насчет лица. Можешь описать?"
   Она бросила неуверенный взгляд на экран, но он был утешительно пустым. "Это был не человек. И оно смотрело прямо в меня. Это было ужасно!"
   - У него были нос, уши, рот?
   - Я... я не уверен. Давай выбираться отсюда. Я в порядке. Спасибо за то, что был так добр ко мне - Дон.
   - Не упоминай об этом - Джен. Вот, надень туфли".
   Когда он закрыл за ними большую деревянную дверь, Дон снова запер ее. Он предпочитал оставить все как есть, хотя их посещение комнаты наблюдения больше не было секретом.
   Он почувствовал облегчение, когда они вскарабкались по ступенькам под трибуной. Не было ощущения, что кто-то или что-то следует за ними или шпионит за ними во время их долгой прогулки по туннелю.
   Они молчали со своими отдельными мыслями, когда пересекали морозную землю, и Джен держала руку Дона, скорее для товарищества, чем для поддержки. В кампусе девушка извинилась, сказав, что ее все еще трясет, и она хочет отдохнуть в своей комнате. Дон вернулся в столовую.
   Встреча закончилась, но Элис Гарет была там, пила чашку чая и читала книгу.
   -- Ну, сэр, -- сказала она, пристально глядя на него, -- как прошло свидание?
   "От среднего до среднего." Он с облегчением увидел, что она не сердится. - Кто-нибудь что-нибудь сказал, пока меня не было?
   "Не связное слово. Ты этого не заслуживаешь, но я сделал заметки для тебя. Сбегай с той рыжей, когда у тебя есть вполне адекватная блондинка. Ты поцеловал ее?
   "Конечно нет. Это было строго по делу. Дай мне посмотреть записи, ты, ангел.
   - Тогда заметки. Она протянула пачку бумаги.
   "Рубах, - прочитал он, - Магнология, всякая всячина и т. д. и т. д. Ничего.
   "В. (дирижёр Джас Браун) Что произошло с провозглашением мэра Супериор отделившимся от Земли?
   "А. (Civek) Повторяющиеся материалы о дискриминации против цен на Spr & Cavlr и жевательную резинку.
   "В. Что вы получаете?
   "А. Вещи, связанные с конечной дискриминацией.
   "В. Суверенитет?
   "А. Как это?
   "В. Вы пытаетесь создать Спру как отдельный город-государство с правительством, независимый от США или Земли? ("Этот дирижер Браун умнее, чем я думала", - уточнила Элис.)
   "А. Хем и хау. Ну теперь.
   "В. Ну ру?
   "А. (Отец спасает Цивека) Вопрос о суверенитете должен временно оставаться в воздухе. Смех (Отца). Когда и если Spr вернется, он примет законы штата как b4, но в то же время цирки должны адаптироваться к преобладающим условиям.
   "Остальное в mtg было связано со спальными местами, едой, привилегиями для отдыха, одеждой и т. д."
   Дон сложил записки и положил их в карман. "Спасибо. Я вижу, я не много потерял. Единственное, что он, кажется, добавляет, это то, что мэр Сивек является подставным лицом, и что если люди из Кавалеров что-то знают, они не говорят ничего, кроме тарабарщины.
   - Проверьте, - сказала Алис. - А теперь пойдем посмотрим на Питтсбург.
   - Питтсбург?
   "Вот где мы сейчас. Один из студентов, который там живет, недавно заглянул за грань. Я ждал, когда ты вернешься, прежде чем пошел посмотреть.
   - Питтсбург? - повторил Дон. - Ты имеешь в виду, что Супериор дрейфует по Соединенным Штатам?
   "Или так, или его толкают. Пойдем посмотрим".
   * * * *
   Смотреть было особо не на что, и было слишком холодно, чтобы долго смотреть. Огни Питтсбурга начали зажигаться в сумерках, и город казался красивым и далеким. Самолет Национальной гвардии Пенсильвании подлетел для расследования, но с почтительного расстояния. Потом оно улетело.
   Дон оставил Элис, дрожащую, у ее двери и решил, что хочет выпить. Он вспомнил, что видел вывеску Club Lyric вниз по улице от офиса Sentry , и направился к ней.
   - Сержант Корт, - произнес приглушенный голос из-под воротника.
   Дон вскочил. На мгновение он забыл, что он ходячая радиостанция. "Да?" он сказал.
   - Прием был превосходным, - сказал голос. Это был уже не капитан Симмонс. "Вам не нужно перепросматривать. Мы слышали все ваши разговоры и чувствуем, что знаем столько же, сколько и вы. Вы должны признать, что это немного.
   "Боюсь, что нет. Что ты хочешь, чтобы я сделал сейчас? Должен ли я вернуться и снова исследовать ту подземную комнату? Кажется, это лучшая зацепка на данный момент".
   "Нет. Вы всего лишь банковский посыльный, чьей самой большой заботой было сохранить содержимое портфеля. Теперь, когда содержимое, по-видимому, находится в банковском хранилище, с вашими официальными заботами покончено, и, хотя вам любопытно узнать, почему Супериор ведет себя так, а не иначе, вы готовы позволить кому-то другому что-то с этим сделать.
   "Но они видели меня в комнате. Эти глаза, какими бы они ни были. У меня было ощущение... ну, что они не были людьми".
   "Бред какой то!" - сказал голос из Пентагона. "Обычная телевизионная связь с замкнутым контуром. Не позволяйте своему воображению убежать вместе с вами, и, прежде всего, не играйте в шпионов. Если они кого и подозревают, так это Женеву Джервис из-за ее связи с сенатором Теболдом. Куда ты направляешься?"
   - Ну, сэр, я подумал, то есть, если нет возражений, я подумал пойти выпить. Посмотрите, что говорят горожане".
   "Хорошая идея. Сделай это."
   "Что говорят в Вашингтоне? Кто-нибудь оценивает магнологические штучки профессора Гарета?
   "Факты сверяются. Оценки еще не было. Вы услышите о нас снова, когда вам будет что рассказать. А пока, Корт, продолжай. Вы делаете великолепную работу.
   На улицах было холодно, темно и пустынно. Несколько уличных фонарей были слабыми, а свет в домах и других зданиях казался тусклее, чем обычно. Подул пронизывающий ветер, и Дон обрадовался, увидев впереди неоновые слова Club Lyric .
   Бармен радостно поприветствовал его. "Это неподходящая ночь. Что это будет?
   Дон решил выстрелить прямо, чтобы начать. "В чем дело?" он спросил. "Куда катится старый город?"
   Бармен пожал плечами. "Пусть Сивек беспокоится об этом. Это то, за что мы ему платим, не так ли?
   - Думаю, да. Как ты настроен на выпивку? Большой запас?
   "Длиться пару недель, если люди не начнут пить больше, чем обычно. Пиво кончится первым.
   "Правильно, я думаю. Но разве тебя не беспокоит то, что ты вот так в воздухе?
   Бармен снова пожал плечами. - Я мало что могу с этим поделать, не так ли? Хотите еще выстрел?
   "На этот раз смешайте. Немного соды. Это общее отношение? Как обычно?
   "Я слышал, кое-какие дела пошли в гору. Многие люди покупают зимнюю одежду, во-первых, из-за холодов. А братья Дабни - они управляют компанией по производству угля и мазута - получили достаточно заказов, чтобы работать день и ночь в течение недели".
   "Это нормально. Но когда они в конце концов закончатся, как и вы, что тогда? Все замерзли насмерть?
   Бармен сделал задумчивое лицо. - У тебя там что-то есть. О, привет, Эд. Как-то оживленно сегодня вечером.
   Это был Эд Кларк, газетчик. Кларк кивнул бармену, который начал смешивать ему мартини. - Отморозь у медной обезьяны уши, - сказал Кларк, присоединяясь к Дону. - У меня есть запасная пара наушников, если хочешь.
   "Спасибо, - сказал Дон, - но, думаю, мне лучше завтра купить себе зимнюю одежду и вернуть твою".
   "Одевают. Планируете обосноваться здесь?
   "Кажется, у меня нет большого выбора. Есть что-нибудь новое с твоей стороны?
   Кларк поднял свой полный до краев стакан и сделал глоток. "За мягкую зиму. Новый? Думаю, ты знаешь, что мы сейчас в Пенсильвании, а не в Огайо. Над Пенсильванией, я бы сказал. Не спрашивайте меня, почему, если только Гектор Сивек не думает, что Супериор получит более выгодные налоговые льготы.
   - Думаешь, за всем этим стоит мэр?
   "У него мания величия, как и у многих здесь. Но я думаю, что Гектор знает больше, чем говорит. Кое-кто из торговцев - в основном те, чей бизнес не пострадал от волны холода, - созвали собрание на завтра. Они хотят его накачать".
   "Он не был таким уж болтливым в "Кавальере" сегодня днем, когда люди из поезда хотели получить ответы".
   - Так вот где он был. Они не смогли найти его в ратуше.
   "Чем все это закончится? Если мы продолжим дрейфовать, мы будем над Атлантикой - следующая остановка - Европа. Тогда Superior будет пересекать национальные границы, а не только границы штатов, и какая-то страна может решить, что мы нарушаем ее воздушное пространство, и расстрелять нас с неба".
   "Я вижу, ты смотришь вдаль", - сказал Кларк.
   - Есть еще какие-нибудь? - спросил Дон. - Альтернатива - обмануть себя, что все в порядке, и довериться Провиденсу и Гектору Чивеку. Что это с вами, люди? Вы, кажется, не понимаете, что шестнадцать квадратных миль твердой земли и три тысячи человек отправились вальсировать по небу. Это не просто то, что происходит. Что-то или кто-то заставляет это произойти. Вопрос в том, кто или что, и что вы собираетесь с этим делать?
   Бармен сказал: - Мальчик прав, Эд. Откуда нам знать, что они не поднимут нас выше, туда, где нет воздуха? Тогда нас бы сожрали.
   Кларк рассмеялся. "Приготовленное" - это едва ли подходящее слово. Но я согласен, что ситуация выходит из-под контроля". Он со звоном поставил стакан. "Я знаю мужчину, которого мы хотим. Старый Док Бенди. Он мог расшевелить обстановку. Помните, как они пытались провести трубопровод через город, а Док сформировал комитет граждан и остановил их?
   "Остановил их насмерть", - вспомнил бармен, затем прочистил горло. "Говорить о дьяволе." Он повысил голос и поприветствовал только что вошедшего мужчину. - Что ж, док. Давно мы не имели удовольствия от вашей компании. Рад вас видеть."
   * * * *
   Док Бенди был внушительным пожилым джентльменом более чем среднего роста и великолепного телосложения. Он держал брюшко с властью. Его руки на концах коротких предплечий, казалось, естественно ложились на нее, и, говоря, он с удовлетворением похлопывал по животу. Он был одет для холодной погоды в старый сюртук, черный с переходом в зеленый, с двойным рядом огромных пуговиц спереди и огромными лацканами восемнадцатого века. На нем была потрепанная черная шляпа с напуском, которая давно перестала притворяться, будто держит какую-либо особую форму.
   "Приветствую вас, господа!" - прогремел Док Бенди, величественно направляясь к бару. "Мне говорят, что наш странствующий маленький городок только что миновал Питтсбург. Я бы подумал, что более вероятно, что мы пересекли Полярный круг. Ром, бармен, единственное подходящее питье для такого случая.
   Кларк представил Дона, который увидел, что вблизи лицо Дока Бенди было полным и твердым, а не толстым. В носу начала развиваться сеть видимых кровеносных сосудов, что указывало на пристрастие к бутылке. Лохматые белые брови гармонировали с бахромой седых волос, торчавшей из-под шляпы с напуском по бокам и сзади. Сами глаза были настороженными и веселыми. Уголки рта слегка приподнялись, и, хотя Бенди, казалось, никогда не улыбался открыто, он выражал тот же юмор, что и глаза. Эти две черты, собственно, и спасли старика от напыщенности.
   Дон заметил, что ром, который бармен налил Бенди, был крепостью 151, а порция была щедрой.
   Бенди поднял свой стакан. - Ваше здоровье, господа. Он сделал глоток и отложил его. "Я мог бы также выпить за счастливое путешествие, пункт назначения неизвестен".
   - Дон думает, что мы рискуем дрейфовать над Европой.
   - Вполне вероятно, - сказал Бенди. - Ваши паспорта в порядке, я надеюсь? Я помню, как впервые побывал на континенте. Это было с Блэк Джеком Першингом и AEF".
   - Вы были в медицинском корпусе, сэр? - спросил Дон.
   Док Бенди расхохотался, держась за живот. - Благослови твою душу, парень, я не доктор. Я был в совете директоров первой больницы Superior, отсюда и название. Простая любезность, оказанная мне благодарными гражданами".
   "Граждане могут снова обратиться к вам, док, - сказал Кларк, - поскольку их избранные представители их подводят".
   - Но не сбивать их, а? Предположим, вы расскажете мне о том, что знаете, мистер редактор. Я предполагаю, что вы лучше всех осведомлены о ситуации, за исключением заговорщиков, которые вытащили нас наверх.
   - Думаешь, это заговор?
   "Это не действие Бога".
   Кларк начал набивать древнюю трубку, настолько хорошо запекшуюся, что карандаш, которым он утрамбовывал табак, едва помещался в чаше. К тому времени, когда трубка была готова к спичке, он исчерпал твердые факты. Затем Дон взял на себя и описал подземный ход, который он видел в тот день. Он уже собирался идти дальше, когда старик поднял руку.
   - Только факты, пожалуйста. Мистер Корт, то, что вы видели в подземной комнате, замечательно согласуется с тем, что я наткнулся сегодня днем, катаясь на коньках.
   "Катание на коньках?" - сказал Кларк.
   "Кататься на коньках. У Северного озера. Он полностью замерз, а я не настолько дряхлый, чтобы скользить на паре лезвий. Ну, я скользил, напевая Вальс Конькобежца , когда споткнулся о пень. Когда я сказал, что наткнулся на что-то, я сказал буквально, потому что я упал. Пока я лежал там, у меня перехватило дыхание, мое лицо было всего в дюйме ото льда, и я понял, что стою лицом к лицу с чем-то. Как и вы, мистер Корт.
   - Вы имеете в виду, что подо льдом что-то было?
   "В яблочко. Глядя на меня. Злобно, я полагаю, вы могли бы сказать, как будто он возмущался моим присутствием.
   - Ты видел все лицо?
   "Я бы вышивала, если бы сказала "да". Казалось - но я должен придерживаться фактов. Я видел только глаза. Два идеально круглых глаза, которые на мгновение смотрели на меня, а затем исчезли".
   "Это могла быть рыба", - сказал Кларк.
   "Нет. Рыба - самое невыразительное существо на свете, а за этими глазами скрывался разум. Никаких твоих пустых рыбных взглядов.
   Кларк стукнул трубкой о край стойки, так что пепел упал рядом со старой медной плевательницей. - Итак, поскольку то, что вы с Доном видели, было под поверхностью, мы могли бы сложить два и два и предположить, что какие-то инопланетные существа поселились на нижних уровнях Супериора?
   - Только если ты думаешь, что два плюс два - пять, - сказал Док Бенди. - Но даже если они этого не сделают, происходит гораздо больше, чем знает Сивек или признает толпа Гарета-Рубаха в Кавальере. Мне кажется, господа, пора мне создать комитет.
   VII
   Мисс Леора Фрисби, старая дева, была найдена мертвой в грибном подвале своего дома на Райдер-авеню в северо-восточной части города. Когда она умерла, она сидела в походном кресле, закутанная в тяжелую одежду. У нее были проблемы с сердцем, и этот факт, в сочетании с заметками, которые она делала в блокноте, лежавшем у нее на коленях, навел коронера на мысль, что она была напугана до смерти.
   Первая запись в блокноте гласила: Кто-то ворует мои грибы; должен бодрствовать . Заметки продолжились:
   Сидя в кресле возле лестницы. Одноместный 60-ж. лампочка тускнеет, гравитация увеличивается. Супериор снова поднимается? Движение в углу - почва выталкивается снизу. Рука. Рука? Коготь!
   Коготь отступает.
   Глава. Крыса? Нет. Больше.
   Человек? Нет. Но глаза глаза эй
   Это все.
   Фотостатические копии записей покойной мисс Фрисби и отчет коронера стали вещественными доказательствами номер один и два в досье Дока Бенди. Доказательством номер три была копия отчета клерка по складскому учету на фабрике по производству жевательной резинки.
   Жевательная резинка скопилась на складе у железной дороги за Рейли-стрит. Клерк по складскому учету Арманд Шпехт проводил инвентаризацию, когда заметил движение в дальнем конце склада. Его отчет следующий:
   Расследовано и обнаружено, что картонная коробка была смещена с верха стопки и взломана. Отсутствует брэнд Cheeky. Увидел, как что-то сидело ко мне спиной, открывало пакеты, засовывало в рот жевательную резинку, вощеную бумагу и все такое, полдюжины за раз. Выглядел как переросший шимпанзе. Он повернулся и увидел меня, продолжая жевать. Не успел разглядеть, как он исчез, но заметил две вещи: во-первых, что его щеки раздулись от того, что он прожевал сразу столько жевательной резинки, а во-вторых, что его глаза были круглыми и блестящими даже в темном углу. Затем животное повернулось и скрылось за грудой Чики. Нет шимпанзе. Не последовал сразу, но когда я сделал это исчезло.
   Экспонат четвертый:
   Дорогой дневник:
   Сегодня вечером не было никакого телевизора, и я спросил дедушку Бенди, что делать, и он сказал: "Мари, когда я был маленьким, мальчики и девочки развлекались сами по себе", и поэтому я взял Эрудит и попросил маму и папу поиграть, но они сказали нет, они должны были пойти в Уорнерс и играть в бридж. Итак, они пошли, и я играл, притворяясь, что я с обеих сторон, когда дверь открылась, и я сказал: "Привет, дедушка", но это был не он, это было похоже на кенгуру, и у него были большие дружелюбные глаза.
   Через некоторое время я подошел и почесал ему уши, и ему это понравилось, а потом он подошел к столу и посмотрел на Эрудит. Я подумал, что было бы забавно, если бы он мог играть, но он не мог. Но это могло заклинание! У него были руки, похожие на когти, с длинными черными ногтями и мехом на них (пальцах), и он толкал буквы так, что они складывались в Имя, а я - Мари.
   Затем я написал "Кто ты", а получилось "Гизл".
   Затем я написал "Сколько вам лет", и все пробелы сложились вместе.
   Я сказал "Где ты живешь", и это было написано "Здесь". Затем я изменился на "Откуда вы пришли", и он снова указал на пробелы.
   Гизл ушел до того, как мама и папа вернулись домой, и я не сказал им об этом, но я расскажу дедушке Бенди, потому что он лучше понимает такие вещи, как время, когда у меня был невидимый друг.
   * * * *
   Дон Корт лег спать в общежитии Кавальера с удивлением, осознав, что прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как Супериор взлетел. Это больше походило на неделю. Когда он проснулся, летающий город был над Нью-Йорком.
   Некоторые высоколетящие сценаристы работали. "Добро пожаловать, улучшенный - пейте пепси-колу ", - говорилось в их сообщении.
   Дон быстро оделся и поспешил к краю. Среди небольшой толпы была Элис Гарет, закутанная в парку.
   - Это река Гудзон? - спросила она. - Где Эмпайр Стейт Билдинг?
   - Да, - сказал он. - Ты никогда не был в Нью-Йорке? Я не могу понять. Это где-то к югу от того участка зелени - это Центральный парк.
   "Нет, я никогда не был за пределами Огайо. Я думал, что Нью-Йорк - большой город".
   "Он достаточно большой. Не забывай, что мы в четырех милях вверх. Вы видели какие-нибудь самолеты, кроме скайрайтеров?
   - Просто несколько авиалайнеров, далеко внизу, - сказала она. - Ты кого-то ждал?
   "Увидев, что это наш последний порт захода, я подумал, что там могут летать какие-то федеральные ребята. Я не думаю, что они захотят экспортировать часть своей недвижимости в Европу".
   - Мы едем в Европу?
   - Обязательно, если мы не изменим курс.
   "Почему?"
   "Следующими моими словами должны были быть: "Не спрашивайте меня, почему". Я прошу вас. Ты ближе ко рту лошади, чем я.
   - Если ты имеешь в виду отца, - сказала Элис, - я же говорила тебе, что не пользуюсь его доверием.
   - Ты даже не догадываешься, что он замышляет?
   - Я уверен, что он не Главный Разум, если ты это имеешь в виду.
   "Тогда кто? Рубах? Цивек? Начальник полиции? Или король жевательной резинки, кто бы он ни был?
   - Нахальный Макферсон? Она смеялась. "Я ходил с ним в начальную школу, и если у него и есть ум, я никогда этого не замечал".
   "Макферсон? Он всего лишь ребенок, не так ли?"
   - Его отец умер пару лет назад, и на бумаге Чики - президент, но всем заправляет бизнес-офис. Мы зовем его Чики, потому что у него всегда за щекой был комок фирменной жвачки. Предполагается, что это реклама. Но он никогда не давал мне, а я всегда жевал "Ригли" назло".
   "Ой." Дон жевал внутреннюю сторону щеки и смотрел на береговую линию. - Теперь это Коннектикут, - сказал он. "Мы, конечно, не замедляемся для таможни".
   Пятнышко, тянущее за собой паровой шлейф в холодном верхнем воздухе, направлялось к ним со стороны Новой Англии. Когда он приблизился, Дон увидел, что это был бомбардировщик B-58 Hustler. Он узнал его по таинственной капсуле, которая находилась под его корпусом и составляла три четверти длины фюзеляжа.
   - Он не собирается нас сбивать, не так ли? - спросила Алис.
   "Едва. Я рад видеть это. Пришло время, чтобы кто-то заинтересовался нами, кроме Бобби Тиболда и его оставшихся "Лайтнингс".
   B-58 быстро преодолел последние несколько миль между ними, развернулся и облетел Superior.
   "Внимание, жители Супериора", - сказал голос из самолета. Увеличенные слова отчетливо долетали до них по холодному воздуху. "Поскольку вы сейчас покидаете континентальную часть Соединенных Штатов, этот самолет должен сопровождать вас. С этого момента вы находитесь под защитой ВВС США".
   - Так-то лучше, - сказал Дон. "Это немного, но хоть кто-то что-то делает".
   B-58 рванулся вперед и взял курс на большой круг вокруг них.
   - Я не уверена, что мне нравится, когда он рядом, - сказала Элис. - Я имею в виду, что они узнают, что Супериор контролируется - я не знаю - скажем, иностранной державой или инопланетной расой. Как только мы окажемся над Атлантикой, где никто другой не сможет пострадать, разве они не сочтут небольшой жертвой уничтожить Супериор, чтобы избавиться от... инопланетянина?
   Дон внимательно посмотрел на нее. "При чем здесь инопланетянин? Что ты знаешь?"
   "Я ничего не знаю . У меня просто такое чувство, что это больше, чем отец и мэр Сивек, и все самодовольные VIP-персоны в Супериор вместе взятые. Она сжала его руку, словно пытаясь успокоить его. "Может быть, я вижу океан и осознаю его необъятность, но впервые мне становится немного страшно".
   - Я не скажу, что бояться нечего, - сказал Дон. Он протянул ее руку через свою руку. - Не то чтобы это была прецедентная ситуация. Но что бы ни происходило, помните, что на нашей стороне тоже есть довольно хорошие люди.
   - Я знаю, - сказала она. - И ты один из них.
   Ему было интересно, что она имела в виду. Ничего, наверное, кроме "Спасибо за успокоение". Он решил, что это все; механический подслушиватель, который он носил под воротником, делал его слишком застенчивым. Он попытался придумать что-нибудь подходящее, чтобы сказать ей, что он был бы не против услышать в Пентагоне.
   Ему ничего не пришло в голову, поэтому он притянул Элис ближе и быстро и тихо поцеловал ее.
   * * * *
   Толпа людей, смотрящих через край, росла. Судя по их количеству, мало кто сегодня был в школе или на работе. Вчера они, казалось, лишь слегка интересовались тем, чем занимается их город, но сегодня, когда Североамериканский континент вот-вот останется позади, они стали уделять больше внимания. Однако Дон не увидел на их лицах признаков тревоги. В лучшем случае на них отразилось удивление, но не больше, чем у группы европейцев, впервые увидевших нью-йоркскую гавань с борта корабля. Он решил, что это апатичная кучка, которая смирится со своим положением, если только не нарушить обычный уклад их жизни. Чего им, конечно, не хватало, так это лидерства.
   - Он большой, не так ли? - сказала Алис. Она смотрела на Атлантику, которая была практически единственным, что оставалось видеть, кроме ярко-голубого неба, полоски побережья Новой Англии и кружащего бомбардировщика.
   "Это станет больше", сказал Дон. - Не пойти ли нам через город и в последний раз взглянуть на Штаты? Он также хотел посмотреть, что вообще происходит в городе.
   "Надеюсь, не последний. Я бы предпочел поездку туда и обратно".
   Предприимчивый извозчик открыл им дверь. "Специальный тариф на экскурсию в западную часть", - сказал он. "Один доллар".
   - Ты в деле, - сказал Дон. "Как бизнес?"
   "Не то, что вы бы назвали бумом. Поезда не встречаются. Нет автобусов. Привет, Алис. Это не один из мозговых штурмов твоего отца, не так ли?
   - Привет, Чак, - сказала она. - Я серьезно в этом сомневаюсь, хотя уверен, что вам никогда не удастся заставить его признать это. Как твоя жена и мальчик?
   "Отлично. Этот мальчик, у него есть воображение. Он копает яму на заднем дворе. На прошлой неделе он сказал нам, что приближается к Китаю. На этой неделе это Австралия. Он сказал вчера вечером за ужином, что они, должно быть, слышали об этой яме и начали копать с другого конца. По его словам, они соединились, и у него был настоящий разговор с кенгуру".
   "Кенгуру?" Дон сел прямо.
   "Ага. Вы знаете, какие бывают дети. Думаю, он изучает Австралию по географии.
   - Что кенгуру сказал вашему сыну?
   Таксист засмеялся, защищаясь. "С мальчиком все в порядке. У него просто активный ум".
   "Конечно. В детстве я разговаривал с медведями. Но о чем, по его словам, говорил кенгуру?
   "О, просто безумие - как будто кенгуру больше не нравилось, что там внизу, и они поднимались сюда, потому что это было безопаснее".
   * * * *
   Позднее тем же утром, примерно в то время, когда, по оценке Дона Корта, Супериор преодолел отметку в двенадцать миль - к востоку от побережья, а не выше, - был задержан Высший государственный банк.
   Мужчина, в котором было ясно опознание Джо Негуса, мелкого игрока, и еще один мужчина подъехали к банку на ярком кабриолете "бьюик" Негуса. Они подошли к главному кассиру, угрожали ему пистолетами и потребовали все деньги во всех кассах. Они запихнули купюры в мешок, сели в машину и уехали. Они ничего не брали у клиентов и не пытались ничего взять из хранилища.
   Тот факт, что они проигнорировали хранилище, заставил Дона почувствовать себя лучше. Когда он впервые услышал об ограблении, он подумал, что мужчины могли преследовать портфель, который он там хранил, а это означало, что он попал под подозрение. Но, видимо, работа была настоящим ограблением, а не прикрытием чего-то другого.
   Начальник полиции Винсент Гранде прибыл на место через полчаса после того, как преступники его покинули. Его машина замерзла и не заводилась. Он приехал на такси, раскрасневшийся, теребя рукоять своего служебного автомата в кобуре.
   Негус и его сообщник, которого опознали как шезлонга в бильярдной по имени Хэнк Стейси, сошли с рук сто тысяч долларов.
   "Я не знала, что в городе столько денег", - прокомментировала это Гранде. Пока он задавал другие вопросы, зазвонил телефон, и кто-то сказал президенту банка, что видел, как Негус и Стейси вошли в бильярдную. На самом деле, кабриолет грабителей был припаркован прямо перед зданием.
   Гранде, выглядевший так, словно он предпочел бы быть ловцом собак, вернулся в такси.
   Джо Негус и Хэнк Стейси сидели по разные стороны бильярдного стола, когда к ним подошел начальник полиции и разделил деньги на три стопки. Третий мужчина стоял рядом, внимательно наблюдая. Это был Джерри Линч, юрист. Он поздоровался с Гранде.
   - Доброе утро, Винс, - сказал он легко. "Пришел пострелять в бильярд?"
   "Я пристрелю некоторых грабителей банков, если они не отдадут эти деньги", - сказал Гранде. Он вытащил пистолет и выглядел почти целеустремленным.
   Негус и Стейси не пытались взять свое оружие, Стейси, казалось, нервничала, но Негус продолжал считать деньги, не поднимая глаз.
   - Это твои деньги, Винс? - спросил Джерри Линч.
   - Ты чертовски хорошо знаешь, чьи это деньги. Теперь давайте".
   "Боюсь, я не мог этого сделать, - сказал адвокат. - Во-первых, я бы не хотел, тридцать три с третьим процента - мои, а во-вторых, у вас нет полномочий.
   - Я начальник полиции, - упрямо сказала Гранде. - Я не хочу проливать кровь...
   - Не показывай мне свой значок, Винс, - сказал Линч. Негус закончил пересчитывать деньги, и адвокат взял одну из куч и разложил их по разным карманам. - Я сказал, что у тебя нет полномочий. Ограбление банка является федеральным преступлением. Не то чтобы я признаю, что было ограбление. Но если вы подозреваете преступление, вы обязаны обратиться в соответствующие органы. ФБР будет указано, если вы знаете, где с ними можно связаться.
   - Ага, - сказал Джо Негус. - Иди и прыгни сам, Шеф.
   - Послушай, ты, дешевый мошенник...
   - Вряд ли дешево, Винс, - сказал Линч. - И даже не мошенник, по моему профессиональному мнению. Мистер Негус ссылается на экстерриториальность.
   * * * *
   Это было началом криминальной волны Супериора.
   Кто-то разбил стеклянную витрину галантерейного магазина Джорджа Точера и унес с собой одеяла, полдюжины пальто и несколько комплектов шерстяного белья.
   Топливозаправщик исчез с улицы возле дома братьев Дабни и утром был найден брошенным. Было слито около девятисот галлонов - как будто кто-то наполнил его бак в подвале и пару его соседей.
   Задняя дверь супермаркета была взломана, и кто-то скрылся с разнообразными продуктами. Недостающих товаров хватило бы примерно на одну машину.
   Каждое из этих преступлений можно было понять - растущая нехватка продовольствия и топлива на Супериоре, а также ледяная температура привели некоторых людей в отчаяние.
   Но были и другие инциденты. Кто-то разбил витрину в ювелирном магазине Кимбро и украл витрину с часами средней ценовой категории.
   Полдюжины молодых вандалов пробрались в католическую церковь и начали сбрасывать статуи святых. Когда они были застигнуты врасплох отцом Брайаном, они убежали, забросав его молитвенниками. Одна из книг разбила витраж с изображением Христа, раздающего хлеб и рыбу.
   Кто-то устроил пожар на балконе кинотеатра и чуть не вызвал панику.
   Винсент Гранде метался с места на место, расследуя дела, но редко узнавал достаточно, чтобы произвести арест. Ситуация становилась неприятной. Супериор всегда был дружелюбным местом для жизни, где все знали друг друга, по крайней мере, чтобы поздороваться, но теперь были подозрительность и страх, не говоря уже о усиливающемся холоде и угрозе голода.
   Поэтому все приободрились, когда мэр Эктор Цивек объявил о массовом митинге на городской площади. Были зажжены костры, а трибуна, которая использовалась для ежегодного парада в честь Дня основателей, была выдвинута в качестве трибуны для выступлений.
   Цивек опоздал. Толпа, сбившаяся от холода, топнула ногами и начала немного кричать, когда он появился. Когда мэр поднялся на платформу, раздались средние возгласы аплодисментов.
   - Сограждане, - начал он, затем остановился, чтобы обшарить карманы пальто.
   "Ну, - продолжал он, - я думаю, я положил речь во внутренний карман, и искать ее слишком холодно. В любом случае, я знаю, что там написано.
   Это вызвало смех. Дон Корт стоял у края толпы и наблюдал за людьми вокруг него. В основном у них был серьезный вид, как будто они не собирались довольствоваться более красноречием.
   Цивек сказал: "Я не собираюсь заставлять вас стоять в дураках и рассказывать вам то, что вы уже знаете - как наши запасы продовольствия истощаются, как мы используем наши запасы угля и мазута без какой-либо немедленной надежды на замену. - ты все это знаешь.
   "Конечно, Гектор", - крикнул кто-то.
   "Да; так что, как я уже сказал, я не буду говорить о том, в чем проблема. Нам не нужны слова - нам нужны действия".
   Он сделал паузу, словно ожидая приветствий или аплодисментов, но толпа просто ждала, пока он продолжит.
   "Если бы Супериор пострадал от наводнения или торнадо, - сказал Сивек, - мы могли бы обратиться за помощью к Красному Кресту и правительству штата или федеральному правительству. Но мы стали жертвами гораздо большего несчастья, нас вырвали из лона Матери-Земли и швырнули...
   - О, да ладно, Гектор, - сказала пожилая женщина. "Мы замерзаем".
   - Я сожалею об этом, миссис Поттс, - сказал Сивек. "Ты должен быть дома, где тепло".
   "У нас кончился уголь для топки, а теперь заканчиваются и дрова. Ты собираешься что-то с этим делать?"
   - Я скажу вам, что я собираюсь сделать, миссис Поттс, для вас и всех других замечательных людей, присутствующих здесь сегодня вечером. Мы собираемся положить конец этому беззаконию, которого у нас никогда не было. Мы собираемся сделать Superior местом, которым можно будет гордиться. Superior изменился - возвысился, можно сказать, до нового статуса. Теперь мы больше, чем город. Мы свободны и отделены не только от Огайо, но и от Соединенных Штатов.
   "Мы суверенное место, суверенитет, и нам нужны новые методы, чтобы справиться с новыми условиями, чтобы восстановить закон и порядок, чтобы убедиться, что все наши подданные - наши граждане-подданные - обеспечены".
   Толпа притихла, когда Цивек приблизился к своей точке.
   "Этой благородной цели, - продолжал Цивек, - я посвящаю себя, и я делаю этот важный шаг и настоящим провозглашаю существование Высшего Королевства, - он сделал паузу, чтобы сделать глубокий вдох, - и провозглашаю себя его первым Королем. "
   Он остановился. Его красноречие довело его до кульминации, и он не совсем знал, куда двигаться дальше. Может быть, он ожидал, что его одобрят аплодисменты, но их не последовало. Наступила полная тишина, если не считать потрескивания костров.
   Но через мгновение послышался шарканье ног и шепот, переросший в бормотание. Затем из ропота вырвались насмешливые крики и освистывание.
   "Король Гектор Первый!" кто-то загудел. "Да здравствует король!"
   Слова могли быть приятными, но тон голоса был совершенно неправильным.
   - Где корона Гектора? кто-то еще плакал. "Эй, Джек, ты не забыл принести корону?"
   - Ага, - сказал Джек. "Я забыл. Но у меня на грузовике перевязалась веревка. Мы могли бы возвысить его таким образом".
   Джек явно шутил, но группа мужчин в другой части толпы протиснулась к платформе. "Ага, - сказал один из них, - давайте его повесим".
   Женщина в конце толпы закричала. Из темноты появились две волосатые фигуры около пяти футов ростом. Они были похожи на кенгуру, с длинными хвостами. Никто не пытался их остановить, и твари добрались до платформы и потянули Гектора вниз. Они поместили его между собой и, теперь их путь свободен, начали прыгать прочь.
   Их прыжки становились все длиннее, когда они достигли края площади. Их прыжки стали невероятными, когда они исчезли в направлении Северного озера, и Сивек в своем тяжелом пальто выглядел почти как один из них.
   Дон Корт не мог сказать, похищают ли существа Цивека или спасают его.
   ГЛАВА VIII
   Гектор Сивек не был найден к тому времени, когда суд собрался в 10:00.
   Там был Джо Негус, одетый в новый костюм и выглядевший уверенно. Его сообщник, Хэнк Стейси, явно пытался добиться того же самообладания, но безуспешно. Джерри Линч, их адвокат, разговаривал с Эдом Кларком.
   Дон Корт занял место, которое редактор оставил для него в первом ряду. Элис Гарет вошла и села рядом с ним. "Я сократила занятия по социологии, - сказала она ему. - Кто-нибудь уже нашел Его Величество?
   - Нет, - сказал Дон. - Кто подал ему эту сумасшедшую идею?
   "У него были большие идеи с тех пор, как он баллотировался в Государственную Ассамблею. Тогда его лизнули, но это первый раз, когда его похитили. Или это должно быть канганапед? Бедный Гектор. Я не должен шутить об этом".
   Судья Хелмс, который на самом деле был мировым судьей, вошел через боковую дверь, и клерк стукнул молоточком. Но дело суда пошло не сразу. Кто-то ворвался с улицы и крикнул:
   "Он вернулся! Сивек вернулся!
   Люди в задней части комнаты выбежали посмотреть. Через мгновение они столпились за парадным входом Гектора Чивека.
   - О нет, - сказала Элис. - Только не говори мне, что на этот раз он сделал это!
   Цивек был одет в королевские атрибуты. Он с достоинством шел по проходу, горностаевая мантия на плечах, корона на голове и скипетр в правой руке.
   Он благосклонно кивнул. - Доброе утро, судья, - сказал он. Клерку он сказал: "Фрэнк, присмотри за нашими лошадьми, хорошо?"
   "Лошади?" - сказал клерк, моргая.
   - Нашей королевской кареты нет, а лошадям нужно присмотреть, - терпеливо сказал Сивек. - Ты же не думаешь, что король ходит пешком?
   Клерк вышел, озадаченный. Судья Хелмс снял пенсне и посмотрел на Гектора Цивека в горностаевом костюме.
   - Что это такое, Гектор? он спросил. - Вы ведь не серьезно относились к этому делу с королем, не так ли? Между прочим, приятно видеть, что ты вернулся целым и невредимым.
   "Мы бы предпочли, чтобы в первый раз к нам обращались как "Ваше Величество, судья", - сказал Сивек. - После этого вы можете звать нас сэр.
   "Нас?" - спросил судья. - Кто-нибудь с вами?
   - Королевское "мы", - сказал Сивек. - Я вижу, мне придется издать указ о надлежащих формах обращения. Я имею в виду, нам придется . Нужно немного привыкнуть, не так ли?"
   "Немного", - согласился судья. - Но сейчас, если вы не возражаете, суд заседает, и у него есть дело. Предположим, вы устроитесь поудобнее, и мы приступим к делу, как только мой клерк вернется после ухода за королевскими лошадьми.
   Клерк вернулся и прошептал на ухо судье. Хелмс посмотрел на Цивека и покачал головой. "Шесть из них, а? Я посмотрю позже. Прямо сейчас у нас в календаре дело об ограблении банка.
   Винсент Гранде говорил, Джерри Линч говорил, а судья Хелмс слушал, просматривал законы и задумчиво поджимал губы. Джо Негус почистил ногти. Хэнк Стейси укусил его.
   Наконец судья сказал: "Мне неприятно это признавать, но боюсь, я должен с вами согласиться, советник. Предполагаемое преступление не противоречило никакому местному законодательству, и в отсутствие представителя федерального правительства я должен, к сожалению, снять обвинения".
   Джо Негус тут же встал и пошел прочь.
   - Одну минутку, варлет!
   Это был Гектор Сивек, делающий свою королевскую биту.
   Негус, которого, вероятно, называли как угодно в его жизни, остановился и оглянулся через плечо.
   "Подход!" - прогремел Сивек.
   - Чокнутая, ваше королевское достоинство, - сказал Негус. "Теперь меня никто не остановит". Но прежде чем он добрался до двери, что-то остановило его на полпути.
   В этот момент Цивек направил свой скипетр на Негуса. Негус, застывший, как покадровая фотография, рухнул на пол.
   - А теперь, - сказал Сивек, указывая судье Хелмсу освободить скамью, - мы вершим королевское правосудие.
   Он сел, поправил свою мантию и поправил тяжелую корону. "Г-н. Адвокат Линч, мы полагаем, что вы представляете подсудимых?
   - Да, ваше величество, - сказал адвокат, человек легко приспосабливающийся. - Что случилось с Негусом, сэр? Он умер?"
   - Он мог бы им стать, если бы мы дали ему еще одну отметку. Нет, он просто отстранен. Пусть он будет примером для всех, кто может навлечь на себя наш королевский гнев. Теперь, советник, мы достаточно знакомы с делом, чтобы вынести беспристрастный вердикт. Мы признаем подсудимых виновными в ограблении банка".
   "Но Ваше Величество, - сказал Линч, - ограбление банка не является преступлением по законам Супериора. Я утверждаю, что никакого преступления не было, поскольку инцидент произошел после того, как Супериор оторвался от Земли и, следовательно, от ее законов".
   - Есть Закон Короля, - сказал Сивек. "Мы объявляем ограбление банка преступлением вместе со всеми другими преступлениями против округа, штата и страны, которые конкретно не предусмотрены в законах Верховного".
   "Ретроактивно?" - спросил Линч.
   "Конечно. Сейчас мы произнесем приговор. Во-первых, возврат денег, за исключением десяти процентов, в пользу Королевской скамьи. Во-вторых, неопределенный паралич Негуса. Мы выпрямим его руки и ноги, чтобы он занимал меньше места. В-третьих, испытательный срок для Хэнка Стейси с предупреждением держаться подальше от плохой компании. Суд отложен.
   Цивек не сказал, где он взял костюм, карету и шестерку или парализующий скипетр. Он отказался сказать, куда унесли его два кенгуруподобных существа. Он позволил потрогать своего горностая, держа скипетр вне досягаемости, неопределенно говорил о лучших временах, которые наступят теперь, когда Супериор стал монархией, а затем заказал свою карету.
   Королевским указом Хэнк Стейси, медленно приближавшийся к двери, стал королевским кучером, которому было приказано отбывать свой испытательный срок под стражей короля. Стейси отвезла Чивека домой. Казалось, никто не помнил, кто был у вожжей, когда карета впервые появилась.
   ГЛАВА IX
   Эд Кларк набирал дополнительную информацию, когда Дон и Элис посетили его магазин.
   Король в деле, гласил заголовок.
   - Ты не похож на верного подданного, - сказал Дон.
   - Не могу сказать, что да, - признал Кларк. "Думаю, я не стану королевским печатником".
   - О чем рассказ? - спросила Алис. - Великолепное торжество справедливости в суде сегодня утром?
   "Нет. Об этом уже все знают. У меня есть внутренняя история - что будет дальше. Прямо как в "Нью-Йорк Таймс ".
   - Где ты его взял? - спросил Дон.
   Кларк подмигнул. "Как и Скотти Рестон, я не вправе разглашать свои источники. Скажем так, это было изучено авторитетно".
   - Ну, - сказала Элис, - что будет дальше?
   "Его неконституционное величество, король Гектор I, попытается поддержать свою шаткую монархию, ища посла из Соединенных Штатов, как сегодня стало известно Часовому . За таким признанием, если оно будет получено, немедленно последует требование об "иностранной помощи".
   "Это тезис самопровозглашенного короля, известного еще 24 часа назад как просто Гектор, что спутниковый статус Супериора, путешествующего городка, делает его потенциально эффективным оружием американской дипломатии. Король Гектор укажет Государственному департаменту на преимущества поддержки экономики Супериор, особенно во время его ожидаемого набега на Европу и, за исключением таких несчастий, как сбитие в пути, в советские владения.
   "Король не стал бы так многословно утверждать, что Супериор станет хорошей шпионской площадкой, но намек есть. Также будет подразумеваться, что если экономическая помощь - что на простом английском означает еда и топливо, чтобы уберечь Супериор от голодной смерти и замерзания - не поступит из Соединенных Штатов, Супериор может выбрать путь нейтралитета...
   - Это все, что у меня есть, - сказал Кларк.
   "Я полагаю, что "путь нейтралитета" означает, что Superior может подумать о том, чтобы нанять себя у того, кто предложит самую высокую цену?" - спросил Дон.
   "Это один из способов выразить это", - сказал Кларк. "Недипломатичный, но точный".
   "Как Сивек собирается донести свое сообщение до Вашингтона?" - спросил Дон, зная, что информация уже передана в Пентагон через передатчик под воротником. - Бутылка за бортом?
   "Мои источники говорят мне, что WCAV работает на коротких волнах. Верно, Элис?
   "Не спрашивайте меня. Я живу только там".
   "Ты все еще думаешь, что Цивек выступает за толпу Кавалеров?" - спросил ее Дон.
   - Я не помню, чтобы говорила это, - сказала она. "Думаю, я согласился с вами, когда вы сказали, что Цивек неэффективен. Как вы думаете, кто стоит за ним? Думаешь, он король кенгуру?
   - Ну, - сказал Дон, - это они забрали его прошлой ночью. И когда он вернулся сегодня утром, у него были все атрибуты. Он не получил этот тренер-и-шестерку от иностранной помощи.
   Эд Кларк сказал: "Все это очень увлекательно, детки, но это не помогает мне получить дополнительные деньги. Дон, почему бы тебе не пригласить маленькую леди на обед? Вы можете продолжить свое теоретизирование над специальной табличкой в таверне "Риверсайд". Единственное место в городе, которое еще открыто, говорят мне.
   * * * *
   Док Бенди спешил из таверны "Риверсайд", когда они подошли к ней. Он помахал им. "Экономьте деньги. Его милостивое величество устраивает всем бесплатный обед.
   "Где?"
   - Во дворце, конечно.
   - Какой дворец? - спросила Алис.
   "Фабрика жевательной резинки. Он взял это на себя".
   "Почему жевательная резинка?"
   - Нахальный Макферсон предложил ему это. Не сама фабрика, а большой старый дом у западного крыла. Особняк, который был закрыт после смерти старика. Говорят, Чики получил титул в рамках сделки.
   - Сэр Чики? - спросила Элис, хихикая.
   "Что-то такое. Лорд Чикл, может быть, или барон де Ротфул. Ну давай же. Это должно быть настоящее шоу".
   Десятки людей были на улицах, все двигались в одном направлении. Слухи о щедрости короля быстро распространились, и на территории фабрики охранники направляли толпу к очереди, которая исчезала за боковой дверью старого особняка Макферсонов.
   Флаг развевался на вершине шеста перед домом. Его качало на сильном ветру, и Дон не мог разглядеть устройство, за исключением того, что его частью была корона.
   Один из охранников узнал Элис Гарет и направил ее к входной двери. Она взяла Дока Бенди и Дона под руки. - Пошли, - сказала она. "Мы VIP-персоны. Отец, должно быть, поклялся в верности.
   Начальник полиции сидел за столом в широком холле, но теперь на нем была военная гимнастерка с полным сундуком наград (включая медаль за хорошее поведение, как заметил сержант Корт), а козырек его военной фуражки был усыпан золотыми завитушками. .
   - Ну, Винс, - сказал Бенди. - Я вижу, вы вошли на первый этаж.
   "Генерал сэр Винсент Гранде, министр обороны, - сказал Гранде, слегка поклонившись, - к вашим услугам".
   - Зачарованный, - сказал Бенди, кланяясь в ответ. - Скажи мне, Винс, как ты сохраняешь невозмутимое выражение лица?
   - Я пропущу это, Бенди, и дам тебе дружеский совет. Сейчас страна находится на прочной основе, и мы намерены ее сохранить. С обструкционистами разберутся".
   "Страна, а? Что ж, давайте зайдем и посмотрим, как он управляется".
   Из большой комнаты справа доносился грохот. Для Дона это звучало как столовая для солдат. Тоже было похоже на одно. Очередь людей, входящих через боковую дверь, угощалась жестяными подносами и столовым серебром, а затем медленно двигалась мимо ряда огромных горшков, из которых мужчины и женщины в белых халатах черпали еду. В конце раздаточной очереди стоял Чики Макферсон, великолепный в фиолетовом бархате. На каждый поднос он клал по кусочку жевательной резинки.
   В другом конце комнаты, напротив служителей, на высоком стуле сидел король Гектор с короной на голове и скипетром в руке, благосклонно кивая каждому, кто смотрел на него. По обе стороны от короля на нижних стульях сидели члены его двора. Профессор Осберт Гарет был одним из них, а Мейнард Рубах, президент Кавалерского института прикладных наук, был другим.
   - О, дорогой, вот и отец, - встревоженно сказала Элис. "Что это за дурацкая шляпа, которую он носит? Это делает его похожим на Мерлина.
   "Но Цивек совсем не похож на короля Артура", - сказал Бенди. "Пойдем отдадим дань уважения. Теперь прямые лица.
   - Ах, моя дорогая, - сказал король, увидев Алису. "И господа. Добро пожаловать в наш суд. Можем ли мы представить двух наших коллег? Сэр Осберт Гарет, королевский астронавт, и лорд Рубах, министр образования.
   "Отец!" Элис резко сказала королевскому астронавту. - Насколько глупым ты можешь быть?
   - Ну-ну, дитя, - укоризненно сказал король. - Вы не должны рисковать нашим неудовольствием. На данный момент наше правление должно быть абсолютным, пока не будет обеспечена безопасность нашего королевства. Сэр Осберт, - сказал он, - мы надеемся, что в более подходящее время вы серьезно поговорите с вашей очаровательной, но вспыльчивой дочерью.
   - Мой повелитель, я разберусь с ней, - сказал Королевский Астронавт, сердито глядя на Элис. - Как мудро заметило Ваше Величество, она всего лишь девчонка.
   Очевидная искренность отца лишила Элис дара речи. Она перевела взгляд с Бенди на Дона, но они, похоже, считали благоразумие и лица, похожие на маски, лучшей частью откровенности.
   - Хорошо сказано, сэр Осберт, - сказал король. Он хлопнул в ладоши, и слуга подпрыгнул. "Ужин для этих троих. Найдите столик, друзья мои, и вас обслужат".
   Дон твердо увел Элис. Казалось, она вот-вот взорвется. Они нашли свободный столик вне пределов слышимости короля, и трое лакеев, похожих на беженцев из " Алисы в стране чудес " , тут же принялись их обслуживать.
   Бенди расстелил салфетку на коленях. "Давайте обуздаем наши сникерсы и наполним наши желудки, - сказал он, - а потом мы сможем выйти за сарай и посмеяться до упаду. А пока держите глаза открытыми".
   Они ели мясной рулет и картошку. Мясной рулет был так сильно приправлен, что мог быть почти чем угодно.
   - Интересно, откуда у Его Светлости столько еды, - сказала Элис.
   - Не знаю, - сказал Дон, - но не похоже, чтобы он нуждался в иностранной помощи.
   Элис внезапно отложила вилку, и ее глаза расширились. Она сказала: "Ты же не думаешь..."
   - Что, если предположить? - сказал Бенди, протыкая маленькую картофелину.
   - Мне только что пришла в голову ужасная мысль. Она слабо рассмеялась. "Это смешно, конечно, но я подумал, не едим ли мы случайно Джо Негуса".
   - Не глупи, - сказал Дон, но тоже отложил вилку.
   - Конечно, это смешно, - сказал Бенди. "Гектор только усыпил Негуса. Он не убил его. Кроме того, Джо Негус не протянет достаточно далеко, чтобы накормить эту толпу.
   - Ты поэтому больше не ешь? - спросила его Элис.
   "Почему бы и нет", - сказал Бенди. - Просто с меня достаточно. Это правда, что Гектор мог использовать свой скипетр против других преступников, но... нет, я отказываюсь признавать, что он стал каннибалом.
   - Он не ест, - заметил Дон.
   - Но я гарантирую вам, что он есть. Я никогда не видела, чтобы Гектор пропускал обед. Нет. Гектор может быть дураком и простофилей и вдобавок властолюбивым, но он не жестокий человек и не сумасшедший.
   "Нет?" - сказала Алис. - Осмелюсь спросить его, что в мясном рулете.
   "Хорошо." Бенди встал. - Я попрошу показать кухню - сделать комплимент шеф-повару. Хочу прийти?"
   "Спасибо, не надо. Я могу снова обидеть отца.
   Она и Дон смотрели, как Док Бенди подходит к импровизированному трону и разговаривает с Цивеком. Король рассмеялся и встал, и они с Бенди пересекли комнату. Они прошли через дверь за линией серверов.
   Дон отодвинул тарелку. - Вы определенно испортили мне аппетит.
   - Прости, - сказала Элис. "Может быть, это наследственное. Посмотрите на отца в этой идиотской шляпе. Сэр Осберт! Честно говоря, Дон, если мы когда-нибудь вернемся на Землю, я постараюсь выбраться из Супериора так быстро, как только смогу. Как там в Вашингтоне?
   - Скучно, - сказал он. "Влажно летом. А когда исчерпал национальные памятники, то делать нечего".
   "Ничего такого? Только не говори мне, что у тебя там нет девушки. Нет, не говорите мне, я не хочу знать. О, Дон, какое же это ужасно скучное место для тебя.
   "Скучный!" он сказал. "У меня никогда в жизни не было такого дикого, сумасшедшего времени. Более того, - сказал он, - в Вашингтоне нет никого похожего на вас.
   Она просияла. - Я бы поцеловал тебя прямо здесь, только вернется Док Бенди. Черт, я все равно тебя поцелую.
   Она сделала.
   - Кхм, - сказал Бенди. "Тоже кашель-кашель. Если вы двое сможете сэкономить время, я бы хотел, чтобы вы кое с кем познакомились.
   - На данный момент мы закончили, - сказала Элис. "Кто?"
   "Один из наших хозяев. Сила за шатким троном Гектора Первого. Я думаю, он тебе понравится. У него великолепный хвост".
   * * * *
   "Гектор был очень любезен, - сказал Док Бенди. - Думаю, он решил, что в любом случае не сможет долго хранить это в секрете, поэтому решил быть откровенным. Ведь полгорода видели, как его увозили.
   - Ты имеешь в виду, что Сивек признает, что он всего лишь подставное лицо? - спросил Дон.
   - О, он бы этого не признал. Его история такова, что это рабочая договоренность, своего рода договор. Он абсолютный монарх в том, что касается людей, но кенгуру контролируют Супериор как часть географии.
   - Я знала, что отец не мог этого сделать, - пробормотала Элис.
   Они спустились по лестнице из главного зала в подвальное помещение. Она была роскошно обставлена, как и любая комната в особняке. На инкрустированном линолеуме был ковер и пылал камин. В центре комнаты стоял огромный круглый стол из красного дерева.
   Гектор Сивек сидел в одном из полудюжины кожаных кресел, придвинутых к столу. В другом сидел мохнатый добродушный серо-голубой кенгуру.
   Только на самом деле это был не кенгуру, понял Дон. Во многих отношениях он был больше похож на человека, чем на животное. Его осанка, например, отличалась достоинством, а круглые глаза - умом. Толстый хвост не менее трех футов длиной торчал из-под спинки кресла. Как сказал Док Бенди, хвост был великолепен.
   Цивек кивнул и улыбнулся, явно желая забыть свою вспышку гнева на Элис. - Я вас познакомлю, - сказал Сивек. - Я имею в виду , что мы познакомим вас. О, к черту королевские "мы", пока я среди друзей. Это Гизл, и я пытаюсь сказать, что он не говорит по-английски. Не разговаривает вообще, насколько я могу судить. Но он понимает язык, и он может читать и писать на нем. Вот почему все это".
   Он указал на квадраты с буквами и цифрами на столе. Они были из наборов игр - Scrabble, Anagrams, I-Qubes, Lotto и покерных костей.
   "Вы помните, моя внучка встречалась с Гизлом", - сказал Док Бенди. - Либо этот, либо такой, как он. Мы пока не знаем, является ли Гизл личным именем или родовым".
   - Давай выясним, - сказал Дон. Он сел за стол и начал складывать квадраты в вопрос.
   "Подождите минуту." Док Бенди прервал последовательность Дона. "Удобства в первую очередь. Напишите "Приветствую" или что-то в этом роде. Манеры, мальчик.
   "Извиняюсь." Дон начал сначала. Он произнес "Приветствую", затем "Алис Гарет", затем "Дон Корт" и указал с площадей на Элис и себя. - Я полагаю, вы уже представились? - спросил он Бенди.
   Бенди кивнул, и существо, похожее на кенгуру, склонило свою пушистую голову в знак признательности Элис и Дону. Затем он - Дон уже перестал думать о существе как об "оно" - образовал два слова своими тонкими пальцами с черными ногтями.
   Приятно, пообщался. "Гизл". И постучал себя по груди.
   Дон повернулся к Бенди. - Теперь я могу спросить его?
   - С разрешения Его Величества, - торжественно сказал Бенди.
   Гектор кивнул. Дон оставил три имени нетронутыми, распределив остальные, а затем сложив три квадрата вместе, получился "Человек" . Он указал на слово, а затем на Цивека, Бенди, Элис и себя, за исключением существа.
   - Ну, мне это нравится! - сказала Алис. - Я похож на мужчину?
   - Давайте будем проще, женщина, - сказал Дон.
   Существо кивнуло и снова указало на Гизла, потом на себя. - Он не понимает, - сказал Дон.
   - Вполне возможно, что у его людей нет имен, - сказал Бенди. "Давайте пока назовем его Гизл и продолжим".
   "Хорошо." Дон на мгновение задумался, а затем задал вопрос. "С таким же успехом можно перейти к основному", - сказал он.
   В. Вы с земли?
   А. Нет.
   Рискуя рассердить остальных, Дон вслух повторил вопросы и ответы для своего подслушивателя в Пентагоне.
   В. Вы из Солнечной системы?
   А. Не твое
   В. Когда вы достигли земли
   А. 1948 год в вашем календаре
   В. Почему
   Дружба
   Q. Почему никто не видел вас раньше
   Страх
   В. Вы имеете в виду, что напугали наших людей?
   A. Нет, я имею в виду страх перед вашими людьми
   В. Почему
   А. Гизл напоминают земных животных
   В. Было ли лучше первое место, которое вы приземлились
   А. Нет
   В. Где это было
   А. Австралия
   - Дом кенгуру, - сказал Док Бенди. "Неудивительно, что у них были плохие времена. Я могу себе представить, как какой-нибудь скотовод в глубинке обижается на кенгуру, утверждающего свое равенство. Дай мне поговорить с ним немного, Дон.
   В. Сколько вас
   А. Многие
   В. Сколько
   A. Без конкретных комментариев
   В. Вы несете ответственность за повышение старшего
   А. Полностью
   В. Как
   А. Невозможно объяснить с помощью этих
   В. Куда идет превосходство
   А. Восток на данный момент
   В. И позже
   A. Без конкретных комментариев
   В. 3000 жизней в ваших руках
   A. Гизлы не имеют злонамеренных замыслов
   В. Спасибо. Ты сказал, что тебя привела дружба. Что-то еще.
   Торговля. Культурный обмен
   В. Что у вас есть для торговли
   A. Обсудим это позже с надлежащим образом уполномоченным органом
   В. Кто. Король Гектор
   A. Прекращение собеседования с заверениями в доброй воле
   - Подожди, - сказала Алис. - У меня не было возможности поговорить с ним. Она складывала буквы в слова. "Я не думаю, что он очень откровенен с нами, но у меня есть несколько случайных вопросов".
   В. Сколько полов у гизлов?
   А. Три
   Q. Мужской женский и
   А. Нейтер
   В. Есть ли среди вас дети?
   A. Младенцы кастрированы и развиваются в соответствии с потребностями
   В. Конфиденциально, что вы думаете об отцовской науке?
   А. Непостижимы наши скудные знания
   В. Льстец
   A. Окончание разговора с приятным отношением
   В. Аналогично
   Гизл отодвинул стул и встал. Король Гектор встал и поклонился, когда Гизл, вежливо кивнув каждому по очереди, прошел по-мужски, не подпрыгивая, в угол комнаты, который затем скрылся из виду.
   - Он славный парень, этот Гизл, - сказал Гектор, снимая корону и кладя ее на стол. - Я потею, - сказал он, вытирая лоб.
   - Вы являетесь должным образом установленной властью? - спросил его Бенди.
   "Кто еще? Кто-то должен взять на себя ответственность, пока мы не вернем Супериора на Землю.
   - Конечно, - сказал Бенди, - но тебе не обязательно наряжаться в горностаевый костюм. У меня также есть смутное подозрение, что вы не очень торопитесь спустить Супериор в спешке.
   - Я пропущу это замечание по старой памяти. Но я защищаю королевскую власть. Демонстрация силы была необходима, чтобы предотвратить разгул преступности".
   - Возможно, - сказал Бенди. "В любом случае, я ценю вашу откровенность в представлении нас Гизлу и тому, что он скромно называет своими скудными знаниями. Поскольку вы уже признали, что он был тем, кто приготовил большую еду, не могли бы вы успокоить Элис и заверить ее, что то, что она ела, не было Негусбургером?
   - Негусбургер? Король рассмеялся. - Ты так думала, Элис?
   - Не совсем, - сказала она. "Но я не мог не задаться вопросом, откуда вдруг взялась вся еда".
   "Сюда." Король отвел их в угол, где спрятался Гизл. Верх лифта, теперь на уровне пола, точно сливался с линолеумной плиткой. - Я не знаю, как это работает, но штаб Гизла и его людей находится где-то там внизу. Все, что мне нужно сделать, это разместить заказ, и я получу еду или что-то еще, что мне нужно. Хочешь попробовать?"
   - С удовольствием, - сказал Бенди. - Что мне просить?
   "Что-либо."
   "Что-либо?"
   "Что-нибудь вообще."
   "Что ж." Бенди выглядел впечатленным. "Это займет минуту размышлений. Как насчет галлона - нет, раз уж я прошу, то могу запросить и бочонок - рома, 151 пруф.
   Он пришел, в комплекте с краном и кружкой.
   "Поразительнй!" - сказал Бенди. Он выкатил его из лифта, и лифт снова пошел вниз.
   "Дай мне попробовать!" - сказала Алис. - Если Док может достать бочонок, то и я должен иметь... ну, скажем, пинту пятого канала. Не будет ли это слишком экстравагантно?
   - Думаю, простая вариация формулы, - сказал король.
   То, что вышло для Элис, совсем не походило на дорогие парижские духи. На самом деле это было похоже на ведро с жиром, в котором лениво плескалась жидкость. Но его аромат противоречил его внешнему виду.
   "О небо!" - сказала Алис. "Понюхай это!" Она подняла его за ручку, сунула в него палец и потерла за каждым ухом.
   "Пинта немного подавляет", - сказал Бенди. Он выпил часть кружки рома и выглядел вполне мирным со всем миром. - Тебе лучше взять себе компаньонку, Элис, если ты собираешься таскать это с собой.
   "Я признаю, что они не очень хороши в отделе упаковки, но это всего лишь придирка. Могу ли я иметь - сколько унций в пинте? - шестнадцать бутылок с пробками по одной унции? И маленькая воронка?
   "Проще всего на свете", - сказал король. "Дон? Что-нибудь, что вы хотели бы в то же время? Сэкономь на путешествии".
   - У меня есть идея, Ваше Величество, но я не знаю, одобрите ли вы ее. Несмотря на то, что я работаю в банке, я никогда не видел купюру в десять тысяч долларов. Как вы думаете, они могли бы подстегнуть один?
   - Я действительно не знаю, - сказал Гектор. "Это может расстроить экономику, если мы позволим деньгам выйти из-под контроля. Но мы всегда можем отправить его обратно. Давай посмотрим что происходит."
   Лифт принес бутылки, воронку и зелено-золотую купюру.
   На первый взгляд это была купюра в десять тысяч долларов. Но это был портрет Гектора Чивека, в короне и с горностаем. И легенда на нем была:
   " Выплачивается на предъявителя по требованию, десять тысяч долларов. Эта банкнота является законным платежным средством для всех долгов, государственных и частных, и может быть погашена законными деньгами в казначействе Высшего королевства. (Подпись) Гизл, министр финансов. "
   ГЛАВА X
   Дон не знал, чему он может научиться, бродя по замерзшим землям дворца Гектора в слабом лунном свете. Он надеялся мельком увидеть кенгуру-Гизла, чтобы увидеть, был ли он таким же искренним, как во время их интервью.
   Но его заглядывание в окна подвала ничего не обнаружило, и он уже собирался вернуться в университетский городок для ночного сна, когда кто-то окликнул его по имени.
   Это был женский голос сверху. Он посмотрел вверх. Рыжеволосая Женева Джервис высунулась из одного из окон второго этажа.
   - Ну, привет, - сказал он. - Что ты там делаешь?
   - Я поклялась в верности, - сказала она. "Поднимайтесь."
   "Какая?" он сказал. "Как?"
   Она исчезала из его поля зрения, а потом снова появлялась. "Здесь." Она сбросила веревочную лестницу.
   Дон взобрался на нее, чувствуя себя Ромео. - Где ты это взял?
   - Они во всех комнатах. Пожарные выходы. Очевидно, старый Макферсон был предусмотрительным человеком. Она втянула веревку обратно.
   У Джен Джервис была просторная спальня. На ней был халат.
   - Что значит, ты присягнул на верность? - спросил Дон. - К Гектору?
   "Конечно. Что может быть лучше, чтобы узнать, что он задумал? Кроме того, мне надоело это общежитие в Кавальере. Нет конфиденциальности. Домашние матери все время ползают вокруг. Хочешь выпить?
   Дон увидел, что у нее на комоде стоит полупустой стакан. Рядом со стаканом стояла бутылка бурбона, из которой совсем немного вытекло.
   "Почему бы и нет?" он сказал. "Выпьем и повеселимся, а то завтра можем замерзнуть".
   - Или быть сбитым красными. Она налила ему крепкого. "За счастливый конец".
   Он сделал глоток, и она выпила половину своего.
   - Я не представлял тебя пьяницей, Джен.
   "Рассмотрите картинку. Присаживайся". Она попятилась к большой двуспальной кровати и расслабилась в ней, приподнявшись на локте.
   Дон сидел рядом с ней, но прямо. "Расскажи мне об этой сделке о верности. Что ты должен был сделать?
   "О, откажись от моего американского гражданства и поклянись защищать Супериора от всех врагов, внешних и внутренних. Обычное дело.
   "У тебя уже есть титул? Вы дама Джервис?
   "Еще нет." Она улыбнулась. "Я думаю, что я на испытательном сроке. Они знают, что я близок с Бобби, и хотели бы, чтобы он был на их стороне, несмотря на всю их общепризнанную независимость. Они не так сильно убеждены, что Супериор будет вечно ложиться спать. Мне кажется, они хеджируют свои ставки".
   "Мне кажется, что Бобби Тиболд может не понять. Судя по тому, что я о нем видел, он из тех людей, которые требуют абсолютной верности.
   "О, к черту Бобби Тиболда". Джен сделала еще один глоток. "Его здесь нет. У него было достаточно времени, чтобы прийти, если он собирался, а его нет. Черт с ним. Позвольте мне принести вам еще выпить.
   "Спасибо, не надо. Это меня устроит". Он выпил и поставил пустой стакан на пол. Джен допила свой стакан и поставила свой стакан рядом с его.
   - Расслабься, - сказала она. - Я не собираюсь тебя кусать. Она легла на спину, и ее халат расстегнулся в виде буквы V до пояса. Очевидно, под платьем у нее ничего не было.
   Дон застенчиво отвел взгляд.
   Джен рассмеялась. "В чем дело, мальчик? Красной крови нет? Она скатилась с края кровати и подошла к комоду. - Еще выпить?
   - Тебе не кажется, что с тебя достаточно?
   Она яростно тряхнула своими рыжими волосами. "Пить - это как пить. Проблема в том, что никто ничего не делает".
   "В яблочко. Все ведут себя так, будто Супериор - это один большой купол удовольствий. Цивек на троне, и с его маленьким миром все в порядке. Даже вы присоединились к параду. Почему? Я не верю этому двойному агенту.
   Она смотрела в зеркало бюро на отражение своей макушки, выглядывающей из-под бровей. "Скоро мне придется подправить локоны, иначе я больше не буду рыжей". Она посмотрела на его отражение. - Я тебе не нравлюсь, да, Донни-мальчик?
   "Я никогда этого не говорил."
   "Вы не должны говорить это. Но я не виню тебя. Я не люблю себя иногда. Я холодная рыба. Холодная, преданная рыба. Или я был. Я решил изменить свой образ жизни".
   "Я это вижу."
   "Не могли бы вы?" Она повернулась и прислонилась к бюро, держа стакан. - Как ты видишь меня сейчас?
   "Как привлекательная женщина с бокалом в руке. Интересно, кто говорит".
   - Риторические вопросы в это время ночи, Донни? Думаю, это я говорю, а не виски. Мы узнаем лучше в трезвом свете утра, не так ли?
   - Если это приглашение, - начал Дон, - боюсь...
   Ее глаза сверкнули на него. "Я думаю, что ты самый грубый человек, которого я когда-либо встречал. И самый хамский". Она допила остатки своего напитка и заплакала.
   - Ну, Джен... - Он подошел к ней и неловко похлопал по плечу.
   - О, Дон. Она положила голову ему на грудь и заплакала. Его руки автоматически обвились вокруг нее, утешая.
   Потом он понял, что приглушенные всхлипы Джен передавались через его трансивер прямо в Пентагон. Этот электронный прибор, прикрепленный скотчем к его коже, сказал он себе, был наименьшей из причин, по которой он не мог принять приглашение Джен - если бы это было приглашением.
   Он оторвал ее подбородок от груди, чтобы уберечь человека в Пентагоне от дальнейших рыданий, которые, должно быть, достигали его крещендо. Лицо Джен было заплаканным. Она посмотрела ему в глаза на секунду, а затем крепко сомкнула свои губы на его.
   Джентльмен ничего не мог сделать, подумал Дон, кроме как ответить на поцелуй. Грубый, что ли?
   Джен вырвалась первой. "Это что?" она сказала.
   Дон открыл глаза, и его взгляд автоматически переместился на дверь. Он не удивился бы, увидев, как через нее проходит король Гектор в своей королевской ночной одежде. Но Джен смотрела в окно. Он повернулся.
   Небо было ярким, как днем, над полем для гольфа. Дон разглядел точку более яркого света.
   - Это звездная оболочка, - сказал он. "Вспышка".
   Они подошли к окну и высунулись, глядя за угол фабрики жевательной резинки.
   "Для чего это?" - спросил Джен.
   Дон указал. "Там. Вот зачем.
   "Дирижабль!" она сказала. "Это приземление!"
   "Это работа ВВС? Я не могу разобрать маркировку.
   "Я думаю, что смогу", - сказала Джен. - Они... ПП.
   "Частные пилоты! Сенатор Бобби Смелый!
   Джен Джервис схватила его за руку. "Всхлип!" - свирепо прошептала она.
   * * * *
   Дон Корт спустился по веревочной пожарной лестнице и ушел из особняка, прежде чем он проснулся от вторжения. Когда он переходил железнодорожную ветку, он мельком увидел Джен Джервис, тянущую веревку, и свет, горящий в других местах здания. Было много доносов, криков и одиночный выстрел, который, казалось, был направлен не в него.
   Дон ждал у подъезда за товарным вагоном, чтобы посмотреть, как гекториты отреагируют на приземление дирижабля. Несколько человек собрались у главных ворот и нервно посмотрели в небо и в сторону поля для гольфа. К ним присоединились другие, вооруженные дробовиками, пистолетами и одной или двумя винтовками, но не парализующим устройством короля Гектора.
   Было ясно, что Гектор не собирался начинать битву. Его людям, по-видимому, было приказано охранять особняк и фабрику по производству жевательной резинки. Никто даже не пошел посмотреть, что задумал дирижабль.
   Подойдя к полю для гольфа, Дон обнаружил, что люди с дирижабля, по-видимому, тоже не собирались атаковать в ближайшее время. Он нашел песчаную ловушку, чтобы лечь в нее. Из нее он мог наблюдать, не будучи замеченным. Звездная оболочка погасла, но он мог видеть силуэт дирижабля на фоне неба. Мужчины в боевом обмундировании устанавливали периметр вокруг здания клуба. У каждого было какое-то оружие. Все было очень тускло.
   Дон вспомнил свой коммуникатор. - Корт здесь, - сказал он мягко. "Ты меня понимаешь?"
   - Подтвердил, - сказал голос. Дон не узнал его. Он описал посадку и спросил: "Это санкционированная посадка или это частная вечеринка сенатора Тиболда?"
   "Отрицательно", - сказал голос из Пентагона, раздражающе глобальный.
   "Отрицательное что ?" - сказал Дон. - Ты имеешь в виду , что их возглавляет Теболд?
   - Утвердительно, - сказал голос.
   - Что он задумал? - спросил Дон.
   - Отрицательно, - сказал голос.
   Дон взорвался. - Если ты имеешь в виду, что не знаешь, почему, черт возьми, ты об этом не говоришь? Кто это вообще?"
   "Это майор Джонс, OOD, сержант, и если вы знаете, что для вас хорошо..."
   Дон перестал слушать, потому что человек в боевом обмундировании, явно привлеченный его голосом, стоял на лужайке и смотрел вниз, в бункер, где лежал Дон, наводя на него карабин.
   - Мне придется повесить трубку, майор, - тихо сказал Дон. "Со мной только что произошло что-то негативное. Я попал в плен".
   Человек с карабином крикнул Дону: "Ладно, выходи с руками над головой".
   Дон так и сделал. Он надеялся, что делает это достаточно утвердительно. Он не хотел быть застреленным одним из людей сенатора, независимо от того, был ли этот человек уполномочен или не уполномочен.
   * * * *
   Сенатор Теболд сидел за письменным столом в кабинете управляющего загородного клуба Роли. На нем был кожаный плащ и меховая шапка. На его плечах блестели знаки отличия командира звена, а на талии была застегнута патронташ. На нем висела кобура, но перед ней на столе у Теболда лежал тяжелый револьвер сорок пятого калибра. Он жестом пригласил Дона сесть. У дверей стояли двое охранников.
   "Имя?" - рявкнул Теболд.
   Дон решил использовать свое имя, но притвориться местным деревенщиной.
   "Дональд Корт".
   - Что ты там делал?
   "Я видел огни".
   - С кем ты разговаривал в песчаной ловушке?
   "Никто. Я иногда разговариваю сам с собой".
   "О, да. Вы когда-нибудь говорили сами с собой о человеке по имени Осберт Гарет или Гектор Сивек? Теболд посмотрел на большую карту Супериора, приколотую к стене, что дало Дону преимущество своего сильного профиля.
   - Гектор теперь король, - сказал Дон. "До этого все было довольно плохо, но теперь у нас есть достаточно еды".
   - Откуда взялась еда?
   Дон пожал плечами.
   Теболд забарабанил пальцами по столу. - Ты не настоящий кладезь информации, не так ли? Чем вы зарабатываете на жизнь?"
   "Раньше я работал на фабрике жевательной резинки, но меня уволили".
   - Вы знаете Женеву Джервис?
   "Кто он?" - невинно сказал Дон.
   Теболд раздраженно встал. "Отведите этого человека в О. и И.", - сказал он одному из охранников. - Мы должны с чего-то начать. Есть ли другие?
   - Четыре или пять, - сказал охранник.
   "Пришлите мне самую яркую. Дайте этому и остальным еду и лекцию и отпустите их. Не похоже, что Цивек сразу же причинит нам какие-то неприятности, и мы не так уж много можем сделать до рассвета.
   Охранник вывел Дона из комнаты и приколол ему пуговицу на лацкан. Там было написано: Бобби Смелый в мире и войне .
   "Что такое О. и И.?" - спросил его Дон.
   "Ориентация и интеграция. Никто не причинит тебе вреда. Мы здесь, чтобы положить конец разделу, вот и все.
   "Конец раздела?"
   "Как в Ирландии. Keep Superior в США Вам все расскажут в O.&I. Потом расскажете своим друзьям. Хотите еще пуговиц?
   * * * *
   Дона накормили, отчитали и отпустили, как и было обещано.
   Рано утром следующего дня, после чашки кофе с Элис Гарет в кафетерии Кавалье, он отправился обратно на поле для гольфа. Элис, в настроении сокращать класс, пошла с ним.
   Проблески плана Теболда, которые Дон получил от О. и И., претворялись в жизнь. Рейли-стрит, которая служила границей между загородным клубом "Рэли" и фабрикой по производству жевательной резинки, превратилась в середину пути.
   Войска Теболда натянули гирлянды и установили будки вдоль южной стороны улицы. Люди Гектора, видимо, с облегчением обнаружив, что битва будет психологической, а не физической, поспешили подготовить соперничающие достопримечательности на своей стороне. Растущая толпа заполнила центр Рейли-стрит. Некоторые носили пуговицы Thebold. Некоторые носили другие пуговицы, вдвое больше, с изображением улыбающегося Гектора I. Некоторые носили оба.
   Солнце светило ярко, но воздух был ужасно холодным. В результате одна из самых популярных палаток оказалась на стороне Гектора, где Чики Макферсон раздавал неисчерпаемый запас грелок для рук. Чики призвал всех взять по две штуки, по одной на каждый карман, и бросил горстями жевательную резинку.
   Двое людей Гектора установили лестницы и повесили знамя на двух витринах. Буквами высотой в фут было написано: Высшее Королевство, Земля Изобилия.
   Группа специалистов по устранению неполадок Thebold смотрела, затем убежала и снова появилась с кистями и краской. Они превратили рекламную вывеску в буквы высотой в два фута: Superior, USA, Home of the Free.
   Разносчики на противоположных сторонах дороги наперебой раздавали хот-доги, вареные початки кукурузы, дымящийся кофе, горячий шоколад, шоколадные батончики и попкорн.
   - Есть умный. Элис указала на знак на территории Теболда. "Комната Грипа" над пустующим магазином. Люди сенатора расставили внутри столы и стулья, и уже выстроились длинные очереди.
   Судя по всему, одна из первых была зарегистрирована сильная жалоба, потому что мужчина из Теболда был побужден к действию. Он выбежал из магазина, и через несколько минут маляры снова были за работой. Их новое знамя, вывешенное для просушки на солнце, гласило: "Почта дирижабля".
   Внизу мелкими буквами было написано: Как давно вы не получали вестей от своих близких на Земле? Дирижабль Thebold доставит ваши письма и небольшие посылки. Прямые ежедневные связи с Почтой США.
   "Вы должны восхищаться ими", - сказала Элис. "Они действительно организованы".
   - Одно хуже другого, - сказал Дон. Он беспристрастно ел хот-дог "Гектор" и пил кофе "Теболд". - Вы заметили пистолеты в окнах наверху?
   "Нет. Вы имеете в виду на стороне сенатора?
   "Обе стороны. Не смотри".
   "Я вижу их сейчас. Ты видишь палочки Gizl? Вещь, которую Гектор использовал на Негусе?
   "Нет. Просто обычные старые винтовки и дробовики. Будем надеяться, что никто ничего не начнет".
   - Смотри, - сказала Элис, хватая Дона за руку. "Разве это не Эд Кларк идет в Комнату Грипа?"
   "Конечно. Думаю, собираю материал для очередной мощной редакционной статьи.
   Но через несколько минут визит Кларка спровоцировал новый ажиотаж. Двое людей Теболда выскочили из отремонтированного магазина и направились к загородному клубу. Они вернулись с самим сенатором, впервые появившимся на публике.
   Теболд шагал по центру проезжей части в мягком летном шлеме, с надвинутыми на лоб очками и с развевающимся за спиной шелковым шарфом. За ним последовала группа мальчишек, подражая его самоуверенной походке и время от времени цепляясь за пуговицы Теболда, которые он им бросал. Сенатор вошел в Комнату Грипа.
   "Похоже, Эд ухитрился взять интервью у самого великого человека, - сказала Элис.
   - Ты ничего не сказал Кларку о нашем разговоре с Гизлом, не так ли?
   - Я говорила ему об этом, - сказала Элис. - Это было плохо?
   "Полчаса назад я бы сказал нет. Теперь я не так уверен".
   * * * *
   На сенаторской стороне Рейли-стрит была воздвигнута площадка для выступлений, и теперь из громкоговорителя звучала сдержанная, но волнующая музыка оркестра. Теболд вышел из Комнаты Грипа и взобрался на платформу. Приличная толпа ждала, чтобы послушать его.
   Теболд поднял руки, словно усмиряя шум. Музыка стихла, и Теболд заговорил.
   "Мои хорошие друзья и соотечественники, - начал сенатор.
   Затем прямо через улицу заревел звуковой аппарат "Гекторит". Звуки молотков усилили сбои, когда рабочие начали устанавливать платформу конкурирующего динамика. Затем музыка на северной стороне улицы Рейли превратилась в триумфальный марш, и появился Гектор I.
   Теболд продолжал упрямо. Дон услышал случайную фразу сквозь шум. "... воссоединение с США... положить конец этому неамериканскому, этому буквальному разделу..."
   Но многие в толпе повернулись, чтобы посмотреть на Гектора, великолепного и теплого в горностаевой мантии.
   - Верные подданные Настоятеля, умоляю вас не слушать этого постороннего, который пришел вмешиваться в наши дела, - сказал Гектор. "Что он может предложить такого, чего не предоставил ваш король? У вас есть безопасность, неисчерпаемые запасы продовольствия и, прежде всего, независимость!"
   Теболд увеличил громкость и загудел:
   "Ах, но есть ли у вас независимость, друзья мои? Спросите своего марионеточного короля, кто поставляет эту еду и по какой цене? И насколько безопасно вы себя чувствуете, когда летите сквозь атмосферу, как неуправляемая ракета? Вы уже над Атлантикой. Кто знает, в какую секунду управление может сломаться и нас всех сбросить в ледяную воду?
   Гектор сдвинул корону на затылок, словно это была шляпа дерби. "Кто спрашивал здесь сенатора? Напомню, что он даже не представляет наш бывший - подчеркиваю бывший - штат Огайо. Мы все знаем его как политического авантюриста, но никогда прежде он не пытался вмешиваться в дела другой страны!"
   - А вы знаете, что лежит за пределами Западной Европы, - сказал Тиболд. "Восточная Европа и Россия. Атеистическая, коммунистическая Красная Россия. Это то место, куда вы хотели бы спуститься? Ибо именно туда вы направляетесь под так называемым руководством Гектора Чивека. Король Гектор, как он себя называет. Напомню вам, друзья, что если и есть что-то, что советские русские ненавидят больше демократии, так это монархию ! Мне не хочется думать, каковы были бы твои шансы, если бы ты спустился в Кремлевландию. Вспомни, что они сделали с царями".
   Затем сенатор Бобби Тиболд разыграл свой туз:
   - Но есть еще худшая возможность, мои бедные заблудшие друзья. И это для существ, стоящих за Гектором Цивеком, чтобы решить вернуться домой и отправиться в открытый космос. Гектор рассказал тебе о существах? Он не имеет. Он сказал вам, что они пришельцы с другой планеты? Он не имеет. Некоторые из вас видели их - этих кенгуруподобных существ, которые в своих гнусных целях сделали Гектора тем, кем он является сегодня.
   "Но, друзья мои, это не те милые и безобидные кенгуру, которыми изобилует земля нашего дружественного союзника Австралии. Нет. Это разумные инопланетные существа, которые нам совершенно не нужны, которые нагло украли кусок американской территории и теперь пытаются сбежать с ним".
   Из толпы донесся ропот, и они оглянулись на Гектора, чье красноречие иссякло, и он, казалось, не знал, что ответить.
   - Да, друзья мои, - продолжал Теболд, - вы вполне можете задаться вопросом, какая ваша судьба окажется в руках этого вашего экс-мэра, помешанного на власти. Еще несколько тысяч футов высоты, и у Супериора кончится воздух. Тогда вы действительно освободитесь от старых добрых США, потому что будете мертвы от удушья. Это, друзья мои...
   В этот момент кто-то выстрелил в сенатора Бобби Тиболда. Он не попал в него, разбив за его спиной окно второго этажа.
   Немедленно мужчина Thebold за этим окном разбил оставшееся стекло и выстрелил в ответ через Рейли-стрит, над головами толпы.
   Люди закричали и побежали. Дон схватил Элис и оттащил ее от непосредственной зоны огня. Они оглянулись из-за грузовика, который еще минуту назад развозил горячий попкорн с маслом.
   "Похоже, начались боевые действия, - сказала Элис. Она нервно рассмеялась. "Думаю, это моя вина, что я проболтался Эду Кларку".
   "Рано или поздно это должно было случиться, - сказал Дон. - Надеюсь, никто не пострадает.
   Очевидно, ни Тебольд, ни Гектор лично не имели такого намерения. Оба слезли с платформ и исчезли. Большая часть толпы тоже бежала, направляясь на восток к центру города, но некоторые, такие как Элис и Дон, просто укрылись и ждали, что будет дальше.
   Спорадическая стрельба продолжалась. Затем со стороны сенатора началась массированная стрельба, и дюжина или больше людей Тиболда быстро перебежали улицу и вошли в магазины и здания на северной стороне. Через несколько минут они вернулись, под очередной защитной очередью, с пленными.
   - Ловко, - сказал Дон. - Гектора перехитрили.
   "Интересно, почему Гизлы ему не помогают".
   Громкоговоритель Thebold ожил. "Внимание!" - прогремел голос сенатора. "Любому, кто сложит оружие, будет обеспечен безопасный проезд на свободную сторону Рейли-стрит. Не жертвуй своей жизнью ради диктатора. Переходите на сторону американизма и здравого смысла". Повисла пауза, и голос добавил: "Никаких репрессий".
   Стрельба прекратилась.
   Громкоговоритель Thebold заиграл "На солнечной стороне улицы" .
   Но никто не переходил. Со стороны Гектора больше не стреляли.
   Сложи оружие ", громкоговоритель заревел еще одну мелодию из переулка консервных банок.
   Когда стало ясно, что силы Гектора полностью отошли от выступа на Рейли-стрит, люди Теболда переправились.
   Они пробирались блок за блоком к территории завода по производству жевательной резинки и приступили к его осаде.
   * * * *
   С обездвиженным Гектором Чивеком сенатор Бобби Теболд отправился на поиски Женевы Джервис в сопровождении двух вооруженных охранников.
   За ним следовала обычная стая мальчишек, некоторые из них были одеты в подражание своему герою, в касках, шелковых шарфах и с игрушечными пистолетами на бедрах.
   Элис, не имея возможности добраться до осажденного дворца, чтобы узнать, в безопасности ли ее отец, попросила Дона вернуться с ней в Кавалер после битвы на Рейли-стрит. Ее мать сказала Элис, что профессор не только в безопасности в кампусе, но и оставил свой пост королевского астронавта при дворе Гектора.
   - Отец порвал с Гектором? - спросила Алис. "Хорошо для него! Но почему?"
   "Он и доктор Рубах только что встали и вышли", - сказала миссис Карет. "Это все, что я знаю. Твой отец никогда не объяснял мне эти вещи. Но если моя интуиция что-то значит, профессор снова затевает одну из своих уловок. Он был заперт в своей лаборатории весь день.
   В кампусе царила атмосфера ожидания. Студенты и преподаватели ходили от здания к зданию, обмениваясь понимающими взглядами или перешёптываясь.
   Когда прибыл сенатор Теболд, перед административным зданием проходил митинг. Дон и Элис присоединились к группе слушателей для маскировки и притворились, что обращают внимание на то, что говорит говорящий, энергичный молодой человек на кузове пикапа.
   "Пришло время, - сказал он, - мужчинам и женщинам, э-э, проницательным, избегать крайностей и идти по срединному пути. Чтобы избежать эксцессов, представленных, с одной стороны, патерналистской диктатурой гекторитов, а с другой, э-э, псевдодемократией сенатора Теболда, которая прибегает к силе, когда ей мешают. Поэтому я провозглашаю путь разума, путь науки и истины, примером которого является, э-э, Гарет-Рубах, э-э...
   Сенатор Теболд слушал с краю небольшой толпы. Он заговорил.
   - Ось Гарета-Рубаха? он предложил.
   Говорящий одарил его холодным взглядом. "И кто ты?"
   "Сенатор Роберт Тиболд, представляющий псевдодемократию, как вы ее называете. Говори, мой юный друг. Подобно Вольтеру, я буду защищать до смерти, но вы знаете, что сказал Вольтер".
   - Да, сэр, - смущенно ответил говорящий. - Без обид, сенатор.
   - Конечно, вы хотели обидеть, - сказал Теболд. "Придерживайтесь своего оружия, чувак. Свободная академическая дискуссия никогда не должна ограничиваться. Но на данный момент меня больше интересует встреча с вашим профессором Гаретом. Где он?"
   - В... в колокольню, сэр. Прямо вот здесь." Он указал. - Но ты не можешь войти. Никто не может. Он посмотрел на Элис, словно ища подтверждения. Она покачала головой.
   "Это мы еще посмотрим", - сказал сенатор. "Продолжайте свою свободную и открытую дискуссию. И помните, придерживайтесь своего оружия. Извините, я не могу остаться".
   Он направился к колокольне, сопровождаемый своей охраной.
   Элис дождалась, пока он войдет, и потянула Дона за рукав. "Ну давай же. Посмотрим, что будет весело".
   - Элис, - обратился к ней динамик, - это действительно был сенатор Теболд?
   "Конечно, был. Но что это за ось Гарета-Рубаха? Чем все заняты?
   "Не Аксис. Это было пропагандистское слово Теболда. Это движение... о, неважно. Ты не ценишь собственного отца.
   "Ты можешь сказать это снова. Давай, Дон.
   Когда Элис закрыла за собой дверь на колокольню, они услышали сверху голос профессора Гарета.
   "Внимание, нарушители", - сказал он. "Вы пришли без приглашения, и теперь вы парализованы, не можете пошевелить ни одним мускулом, кроме как дышать".
   - Оставайся здесь, - прошептала Элис. - На один этаж выше есть что-то вроде вестибюля. Вот где Теболд, должно быть, получил это. Отец проводит все свободное время, охраняя свою святая святых. Никто не проходит мимо вестибюля. Она нахмурилась. "Но я не знал, что у него тоже был паралич".
   "Вероятно, он украл его у Гектора до того, как порвал с ним", - сказал Дон.
   Снова раздался голос профессора Гарета. "Сейчас я пройду среди вас и избавлю вас от вашего оружия. Почему, если это не сенатор Тиболд и его вооруженная команда! Для меня большая честь, сенатор. Вот и все: утилизированы три архаичных 45-го калибра. Очень скоро вы будете иметь удовольствие увидеть научное оружие в действии.
   * * * *
   Дон, стоя с Элис на ступенях административного здания, не знал, удивляться ему или впечатляться гигантской машиной, которую собрал профессор Гарет. Он был установлен на платформе старого грузовика Рео, и различные его части уходили в небо в дюжине направлений. Гарет загнал его в кампус из большого сарая за колокольней.
   Венцом этой машины была большая шарообразная штуковина, которая не выглядела как радиолокационный сканер. Он находился на конце универсального шарнира, который позволял ему целиться в любом направлении.
   - Что он должен делать? - спросил Дон.
   - Насколько я понимаю, - сказала Элис, - это паралич Гектора, адаптированный для расстояния. Только, конечно, никто не признает, что отец украл его. Предполагалось, что у него тоже есть антигравитационные способности, как и у того, что подняло Супериор в первую очередь. Естественно, я не верю ни единому слову.
   - Но куда он денется?
   - Насколько я понимаю, он готов принять всех желающих. Пожалуйста, не пытайся найти в этом смысл. Это всего лишь Отец.
   Молодой человек, выступивший перед студенческим митингом, занял место водителя, а профессор Гарет взобрался на ковшеобразное сиденье в задней части грузовика рядом с панелью, которая предположительно управляла машиной. Мейнард Рубах сел рядом с водителем. Небольшая армия преданных своему делу студентов, которые собирались, последовала за грузовиком. Они были безоружны, кроме как с верой.
   Сенатор Теболд и два его бывших телохранителя, депарализованные, сидели, связанные, в задней части бронетранспортера, выглядя отвращенно ко всему.
   "Мы готовы?" Звонил профессор Гарет.
   Поднялось настроение.
   "Тогда к врагу - во имя науки!"
   Дон покачал головой. - Но даже если эта сумасшедшая машина сможет выбить людей Гектора и Тебольда и ось Гарет-Рубах восторжествует, что тогда? Он утверждает, что может вернуть Superior на Землю?
   Элис сказала только: "Пожалуйста, Дон..."
   Силы науки были готовы к действию. Был неловкий момент, когда двигатель старого Рео заглох, но студент усердно покрутил заводную рукоятку, и он с ревом вернулся к жизни.
   Машина "Гарет", носитель оружия и пехотинцы выехали из кампуса на Шоуз-роуд в сторону Бродвея и поворота к загородному клубу.
   Они встретили передовой отряд сил Тиболда к северу от улицы Макэнти. Их было человек двадцать, вооруженных карабинами и автоматами. Как только они заметили странную армаду Кавальера, они упали на землю, нацелив оружие.
   Сенатор Теболд поднялся со своего места. "Придержите огонь!" - крикнул он своим людям. "Мы не стреляем в женщин, детей или психов". Он сказал профессору Гарету: "Хорошо, вдохновитель, развяжите меня".
   ГЛАВА XI
   Подводная лодка всплыла в Атлантике, намного ниже Верхнего.
   Командиру подводной лодки с опознавательными знаками Советского Союза было очевидно, что беглый город Супериор, населенный исключительно капиталистическими безумцами, представляет угрозу для человечества. Командир подводной лодки в последнюю минуту связался с радиорубкой, а затем отдал приказ запустить управляемые ракеты, которые избавят мир от этой угрозы.
   Первая ракета устремилась ввысь.
   Супериор немедленно принял меры уклонения.
   Во-первых, в его потрясающем взрыве ускорения все были сбиты с ног.
   Затем Супериор ускорился на несколько сотен футов, и все были придавлены к земле.
   В то же время взорвалась первая ракета, которая теперь находилась там, где находился бы Супериор, если бы сохранила свой первоначальный курс. Образовалось миниатюрное грибовидное облако.
   Подводная лодка снова выстрелила, и по ней пронеслась вторая ракета.
   Супериор снова увернулся. Но на этот раз его направление было вниз. Все, кто был снаружи, и некоторые из тех, кто был под тонкими крышами, на мгновение оказывались зависшими в пространстве.
   Дон и Элис среди сотен, у которых из-под ног вырвали землю, вцепились друг в друга и начали падать. Вокруг них были различные противники, которые вот-вот должны были столкнуться. Профессор Гарет был отделен от своей машины, и они двигались по разным нисходящим орбитам. Многие из людей Теболда бросили свои ружья, но другие цеплялись за них, как будто было лучше уцепиться за что-то, чем просто упасть.
   Нисходящий налет Супериора увел его с прямого пути второй ракеты, но кто бы ни изменил курс городоида, очевидно, не сразу принял во внимание инерцию жителей. Ракета направилась прямо в их гущу.
   Затем произошли две вещи. Ракета взорвалась далеко от падающих людей. И отовсюду появились десятки похожих на кенгуру гизлов и начали уводить людей в безопасное место.
   Огромные прыжки поднимали гизлов в воздух, и при каждом прыжке они собирали по три-четыре человека. Прыжки, казалось, бросали вызов гравитации, поднимая существ на сотни футов вверх. Гизлы также, по-видимому, обладали способностью изменять курс в воздухе, спасая свои заряды от других незакрепленных предметов, но это могло быть иллюзией.
   Во всяком случае, Женева Джервис, сброшенная с крыши дворца Гектора, куда она отправилась в надежде мельком увидеть сенатора Тебольда, воссоединилась с сенатором, когда их спас тот самый Гизл, чей прыжок был нес его по большой дуге практически от одного края Супериор до другого.
   Дон Корт, прижавшись к Элис и крепко прижавшись к волосатой груди их особой спасительницы, испытывал комбинацию ощущений. Одним из них, конечно же, было облегчение от того, что меня спасли от верной смерти.
   Другой была восхитительная близость Элис, которой, как он понял, он уделял недостаточно внимания в личном плане.
   Еще удивило количество гизлов, появившихся в момент кризиса.
   В конце концов он убедился, что именно Гизлы заправляли всем представлением - что Гектор I, Бобби Смелый и псевдонаучный Гарет-Рубах Аксис были просто болтунами на сцене.
   Именно Гизлы маневрировали Superior, как если бы это была гигантская машина. Это Гизлы взрывали ракеты. И именно инопланетные Гизлы, в отличие от горе-воюющих среди землян, скрупулезно спасали человеческие жизни.
   "Спасибо", - сказал Дон своему спасающему Гизлу, когда он осторожно опустил его и Элис на твердую землю поля для гольфа.
   - Не упоминай об этом, - сказал гизл и прыгнул, чтобы спасти остальных.
   "Он говорил!" - сказала Алис.
   Дон наблюдал, как Гизл в воздухе схватил и потащил обратно человека, который выглядел так, словно в противном случае он мог бы слететь с катушек. "Конечно, знал".
   - Тогда это, должно быть, был маскарад, в тот раз - вся эта чепуха с анаграммами.
   "Должно быть, если только они не учатся ужасно быстро".
   Он и Элис снова вцепились друг в друга, когда Супериор наклонился. В остальном он оставался устойчивым, и они могли видеть океан, поверхность которого была отмечена брызгами, когда в него падали различные незакрепленные предметы. Дон мельком увидел, как машина профессора Гарета падает прямо посреди большинства транспортных средств Супериора.
   "Вот самолет!" Элис заплакала. - Он преследует что-то на поверхности.
   - Это Хастлер, - сказал Дон. - Это после подводной лодки.
   Длинная гондола B-58 отделилась, превратилась в управляемую ракету и попала в квадрат подводной лодки посередине. Раздался свистящий взрыв, Б-58 накренился и исчез из поля зрения под Супериором, а субмарина пошла ко дну.
   * * * *
   - Сержант Корт, - произнес голос, и, поскольку Элис лежала головой на груди Дона, она услышала его первой.
   - Это кто-то разговаривает с тобой, Дон? Вы сержант?
   - Боюсь, что да, - сказал он. - Мне придется объяснить позже. Сержант Корт здесь", - сказал он Пентагону.
   - Ситуация выходит из-под контроля, сержант, - сказал голос капитана Симмонса.
   "Капитан, это преуменьшение недели".
   "Что бы это ни было, мы не можем допустить, чтобы жители Супериора подвергались опасности".
   "Нет, сэр. Есть еще одна подводная лодка?
   "Насколько нам известно, нет. Я говорю о состоянии анархии в самом Супериоре, когда каждая из трех фракций борется за власть. Четыре, не считая кенгуру.
   - Это не кенгуру, сэр. Они Гизлы.
   "Кем бы они ни были. Мы с тобой знаем, что они существа из другого мира, и мне удалось убедить начальника штаба, что это так. Он сейчас на приеме у министра обороны. Но Государственный департамент на это не купится".
   - Ты имеешь в виду, что они не верят в Гизлов?
   "Они не верят, что они межпланетные. Вся их ориентация в государстве направлена на международные проблемы. Что-нибудь межпланетное отправляет их в полный лоскут. Мы даже не можем заставить их обсудить исследование Луны, а это практически не за горами".
   - Что будем делать, сэр?
   - Между вами и мной, сержант... - голос капитана Симмонса прервался. "Не обращайте внимания на это сейчас. А вот и министр обороны.
   - Фогхорн Фрэнк? - спросил Дон.
   "Ш."
   Фрэнк Фогарти получил свое прозвище в молодые годы, когда командовал буксиром в нью-йоркской гавани. Это было до его быстрого роста в судостроительной отрасли, где он заработал репутацию экспедитора военного времени, что привело к его назначению в кабинет министров.
   - Это гаджет? Дон услышал слова Фогарти.
   "Да сэр."
   "Хорошо. Сержант Корт? - взорвался Фогерти. "Вы меня слышите?" Неудивительно, что его звали Туманный Рог.
   - Да, сэр, - сказал Дон, поморщившись.
   "Отлично. Вы проделали первоклассную работу. Не думай, что я не знаю, что происходит. Я слышал записи. Теперь, сынок, ты готов к небольшому действию? Мы собираемся расшевелить их в штате.
   - Да, сэр, - снова сказал Дон.
   "Хороший. Затем встаньте. Нет, лучше не надо, если Супериор все еще вращается. Просто поднимите правую руку, и я дам вам повышение до майора. Временно, конечно. Я могу это сделать, не так ли, генерал?
   Видимо начальник штаба был там и согласился.
   - Верно, - сказал Фогарти. -- Теперь, сержант, повторяйте за мной...
   Дон, слишком ошеломленный, чтобы сказать что-то еще, повторил за ним.
   - Итак, майор Корт, мы собираемся поставить Государственный департамент перед фактом, который они назвали бы свершившимся фактом . Теперь ты военный губернатор-супериор, сынок, и за тобой стоит вся мощь оборонного ведомства США. Грузится военно-транспортный самолет С-97. Я дам вам расчетное время прибытия, как только я его узнаю. Сто десантников. Договоритесь встретиться с ними на поле для гольфа, возле дирижабля. А если сенатор Теболд попытается вмешаться - обращайтесь с ним тактично. Но я думаю, он пойдет. У него есть свои заголовки, и к настоящему времени он должен был найти свою пропавшую подругу. Помогите ему в этом личном вопросе, если можете. Что касается Гектора Чивека и Осберта Гарета, будьте тверды. Я не думаю, что они доставят вам какие-либо проблемы.
   - Но, сэр, - сказал Дон. "Разве ты не недооцениваешь Гизлов? Если они увидят приземление парашютистов, они могут быстро стать недружелюбными. Могу я сделать предложение?
   - Стреляй, сынок.
   - Что ж, сэр, я думаю, мне лучше пойти попробовать поговорить с ними и посмотреть, не сможем ли мы что-нибудь решить без демонстрации силы. Если бы вы могли задержать войска, пока я не попрошу их...
   Фогхорн Фрэнк сказал: "Хотите заключить сделку, а? Если вы можете это сделать, прекрасно, но поскольку Государство не желает признать, что существует такая вещь, как разумный кенгуру, инопланетянин или кто-то еще, любые небольшие сделки, которые вы можете заключить с ними, должны быть пока неофициальными. Ладно, я подожду от десантников. Важно защитить гражданское население и поддержать целостность Соединенных Штатов. У вас практически неограниченные полномочия.
   "Спасибо, господин секретарь. Я сделаю все возможное".
   "Удачи. Я буду слушать".
   * * * *
   "На мой взгляд, - сказал Элис после того, как Дон объяснил свою связь с Пентагоном, - сенатор Теболд подлизался к Гектору Чивеку. Отец, перебежавший от Гектора, захватил сенатора и наоборот. Но теперь Гизлы взяли верх над всеми, и ты должен сражаться с ними - и все в одиночестве.
   - Не драться с ними, - сказал Дон. "Договаривайтесь с ними".
   - Но Гизлы на стороне Гектора. Кажется, круг замкнулся. С чего начать?"
   Супериор снова стала ровной, и Дон помог ей подняться. "Давайте начнем с прогулки на фабрику по производству жевательной резинки. Мы постараемся встретиться с Главнокомандующим Гизлом.
   На территории дома Макферсонов, похоже, никого не было. Товарный вагон, стоявший на разъезде возле завода, исчез. Вероятно, он уже был на дне Атлантики вместе со всем остальным, что не было закреплено. Дон задавался вопросом, были ли вращения Супериора достаточно сильными, чтобы сбить поезд, который изначально привез его в город. Пенсильванская железная дорога была бы недовольна этим.
   Они никого не увидели в особняке и направились в подвальное помещение, в котором разговаривали с Гизлом, проходя через комнаты, где мебель была сбита, словно разъяренный великан. По пути их остановил Винсент Гранде, бывший начальник полиции, ныне министр обороны. "Хорошо, детки, - сказал он, - вешайте их. Ваше Величество, - сказал он, - посмотрите, что у меня есть.
   Гектор Сивек, без короны, но все еще одетый в своего горностая, поднялся по лестнице. - Убери пистолет, Винс. Привет, Алис. Привет, Дон. Рад видеть, что вы пережили землетрясение. Я думал, что мы все направляемся к грядущему Царству".
   Винсент запротестовал: "Это дочь предателя Гарета. Мы можем держать ее в заложниках, чтобы держать ее отца в узде.
   "Безумцы, - сказал король. "Я устал от всей этой глупости. Я уверен, что Осберт Гарет так же потрясен, как и мы. И этот сумасшедший сенатор тоже. Все, чего я хочу сейчас, это чтобы Супериор вернулся туда, откуда пришел, как можно скорее. Боюсь, это зависит от Гизла.
   - Вы видели его после волнения? - спросил Дон.
   "Нет. Он спустился на своем лифте, когда подводная лодка всплыла. Я полагаю, что его диспетчерская или что-то еще, что заставляет Супериора идти, находится там, внизу. Давайте взглянем. Винс, ты не уберешь этот пистолет? Иди помоги им убрать беспорядок на кухне.
   Винсент Гранде проворчал и ушел.
   В подвальном помещении Гектор подошел к углу и сказал: "Эй! Там есть кто-нибудь?
   Глубокий голос сказал: "Восхождение", и появилось серо-голубое существо, похожее на кенгуру. Он вышел из лифтовой секции. "Приветствую вас, друзья".
   - Ну, - сказал Гектор, - я не знал, что ты умеешь говорить.
   "Прости меня за отсутствие откровенности, - сказал Гизл. - Элис, - сказал он, слегка поклонившись. "Ваше Величество."
   - Честно говоря, - сказал Гектор, - я подумываю отречься от престола. Не думаю, что мне нравится быть подставным лицом. Во всяком случае, не тогда, когда все об этом знают.
   - Майор Корт, - сказал Гизл.
   Дон выглядел пораженным. "Какая? Откуда ты знаешь?"
   "У нас отличная связь. Мы благодарим ваших военных за помощь с подводной лодкой".
   "Удовольствие. И мы благодарим вас и ваших людей за то, что вы спасли нас, когда мы летели".
   "Взаимность усилий", - сказал Гизл. "Я признаю, что возникла дилемма, когда подводная лодка атаковала. Но наша обязанность защищать человеческие жизни перевешивала другую альтернативу - побег в безопасный космос. Теперь предположим, что у нас есть наша конференция. Вы, майор, представляете Землю. Я, Резар, представляю выживших Горел-зеда. Согласовано?"
   - Резар? - сказал Дон. - Я думал, тебя зовут Гизл. А что такое Горел-зед?
   "Маленькая Мари Бенди звала меня Гизл, - сказал Резар. "Она не могла выговорить "Горел-зед". Боюсь, я был не совсем откровенен с вами по ряду вопросов. Но я думаю, что теперь знаю тебя лучше. Я слышал твой разговор с Фогхорном Фрэнком.
   Дон улыбнулся. - Вы имеете в виду, что подслушивали с тех пор, как я надел трансивер?
   - О да, - сказал Резар. "Поэтому перепросмотр не нужен. Но мы, так называемые Гизлы, для вас, конечно, до сих пор загадка. Я полагаю, вам нужна предыстория. Откуда, куда, когда и все такое.
   "Конечно, хотел бы", - сказал Дон. - Как и все остальные, я полагаю, особенно король Гектор и мистер Фогарти.
   "Обязательно давайте общаться на высшем уровне", - сказал Резар. - Во-первых, откуда, а?
   "Верно. Вы слушаете, господин секретарь?
   - Уверен, - сказал Фогарти. "Более того, сынок, тебя передают прямо в Белый дом и еще в несколько мест".
   - Хорошо, - сказал Резар. "Теперь поразитесь нашей саге".
   ГЛАВА XII
   Конец цивилизации - трагедия.
   На пустынной планете Горел-зед, последнем мире, пережившем медленную звезду своего солнца, гизлы, когда-то вредители, а теперь благодаря операции на мозге обладатели в своих выносливых телах накопленных знаний хрупких человеческих существ, готовились бежать. Их самонесущие корабли были готовы, способные пересечь космос до края вселенной.
   Но их вселенная была бесплодна. Ни одна планета не могла их принять. Все были обречены, как и они, Горел-зед. Они отправились в новую галактику, зная, что не достигнут ее, а их потомки смогут. Они стали кочевниками пространства, самодостаточными.
   Из поколения в поколение они скитались, их население уменьшалось. Их ученые-философы разработали теорию, объясняющую их космическую тоску по жизни, их принятие своей судьбы, их окончательную гибель. У них не было ни корней, ни собственного места. У них был только механический мир их кораблей, которые были транспортными средствами, а не землей. Они должны найти свой собственный дом или умереть.
   Несколько раз в своей одиссее они приходили на планету, которая могла бы их приютить. Но каждый раз запрет, который был встроен в них во время операции на головном мозге, не позволял им остаться. Обреченные люди на Горел-зеде встроили в самое сердце гизлов - которые, в конце концов, были всего лишь животными - запрет на причинение вреда ни одному человеку ради их комфорта.
   Это означало, что мир Ладноры, нежные шафрановые обитатели которого были неспособны оказать сопротивление, нельзя было завоевать. Ладнорцы в своей щедрости предложили беженцам из Горел-зеда собственное полушарие. Но Гизлам требовался свой собственный мир, а не полумир. Они приняли только небольшой континент, сделали его космическим и взяли с собой.
   Кревизианцы были следующими, кого посетили. Они правили полосой плодородных земель вокруг экватора своего мира - остальное было ледяной пустыней. Гизлы взяли по кусочку каждого полярного региона и, соединив их, отправили их в космос.
   Со временем они достигли системы Сол.
   Марс привлек их в первую очередь из-за своих песков. Марс во многом был похож на Горелзеда. Но само это сходство означало, что это не для них. Марс был мертвым миром, каким стал их собственный Горел-зед.
   Но следующая планета, на которую они пришли, была зеленой планетой. Гизлы пришвартовали приобретения в поясе астероидов и посетили Землю.
   Здесь, в момент их приземления, Австралия была идеальной землей. Даже его обитатели - большие кенгуру и маленькие валлаби - дышали Домом для гизлов. Но были и люди, которые сделали землю своей собственностью. И хотя память об их происхождении ослабла у гизлов, судебный запрет не ослабел.
   На какое-то время они разбили лагерь в огромной центральной пустыне и с радостью снова встали на ноги. Они вышли из тесных кораблей и устремились на свободу и свежий воздух, пригодный для дыхания, через пустошь. Но в пустыне жили выносливые, голые, черные люди, и они атаковали гизлов своим примитивным оружием. А когда гизлы бежали, не желая причинять им вреда, они пришли к белым людям, которые атаковали их взрывным оружием.
   И вот они сели на свои корабли и снова оказались в космосе. Но притяжение Земли было сильным, и они искали другой континент, называемый Северной Америкой.
   И в центре этого они нашли великую расу, чьи технологии были почти такими же высокими, как и их собственные. Эти люди обладали интеллектом и напористостью, которые могли соперничать с их человеческими предками, чей разум был перенесен в выносливые, громоздкие тела гизлов.
   * * * *
   Резар помолчал. Его умные глаза казались неуместными в его тяжелом животном теле.
   "Что привлекло вас в Супериор из всех мест?" - спросила Алис.
   Резар, казалось, улыбался. "Две вещи. Кавалер и жевательная резинка".
   "Какая?" - сказала Алис. "Ты шутишь!"
   - Нет, - сказал Резар. "Это так. Жевательная резинка, потому что после нескольких поколений существования на капсульной пище наши зубы ослабли и расшатались, а жевательная резинка их укрепила. Питание, нет. Упражнения, да. И Институт кавалеров, потому что здесь были люди, которые говорили словами, соответствующими секрету нашего космического двигателя.
   Алис рассмеялась. "От этого отец умер бы от радости", - сказала она. - Но теперь ты знаешь, что он просто притворщик.
   - Увы, - сказал Резар. "Да, увы. Но он был так близко. Магнология. Космолинизация. Это просто жаргон, как мы узнали со временем. Осберт Гарет сошел с ума. Безобидный, но безумный.
   Дон спросил Резара: "Но если эта встроенная в тебя мораль так сильна, почему она не помешала тебе уйти с Супериором?"
   Резар ответил: "Сейчас среди нас есть фракции. Своего рода эволюция, я полагаю. Нет ничего статичного. Одна фракция, - он постучал себя по груди, - полностью связана судебным запретом. Но с другой стороны, самосохранение налагает ограничения на судебный запрет".
   Объяснение, казалось, заключалось в том, что другая фракция, которая становилась сильнее с каждой неудачей в поисках собственного мира, чувствовала, что на такой планете, как Земля, с историей людей, воюющих против людей, Гизлы больше не должны быть нравственнее, чем сами люди.
   "Хорошие Гизлы против Плохих Гизлов?" - спросила Алис.
   Резар, казалось, улыбался. Плохие Гизлы, возглавляемые неким Кализом, на какое-то время одержали верх и возвысили Супериор, намереваясь соединить его с кусочками других планет, которые они ранее собирали и хранили в поясе астероидов. Но влияние Резара убедило их не отправляться прямо в космос - по крайней мере, до тех пор, пока они не решат проблему, как сначала высадить жителей Супериора "на берег".
   Дон, не привыкший к своей новой роли межпланетного арбитра, осторожно сказал:
   "Я не могу разрешить вам взять Супериор, даже если вы высадите нас всех на берег, но должен быть сопоставимый кусок Земли, который мы могли бы предоставить вам".
   "Но Супериор - это еще не все, - сказал Резар. "Используя одно из ваших морских выражений, Супериор просто представляет собой круиз-вымогатель. Наша способность отделить такой густонаселенный центр показала возможность создания других типичных сообществ, таких как Нью-Йорк, Магнитогорск и Гейдельберг, каждый из которых представляет собой отдельный пример земной культуры".
   Дон услышал вздох из Пентагона - или, возможно, из Белого дома.
   - Вы имеете в виду, что зарылись под каждое из этих "сообществ"? - спросил Дон.
   Резар пожал плечами. - Фракция Кализа, - сказал он, как будто отмежевываясь от проекта по изъятию части самой избранной собственности Земли. "Они нацелены на музей истории обитаемых миров".
   - Межпланетные сувениры, - сказала Элис. "С быстрозамороженными обитателями? Дон, что ты собираешься делать?
   Дон даже не знал, что сказать. Его глаза встретились с глазами Гектора.
   - Не смотри на меня, - сказал Гектор. "Я определенно отрекаюсь от престола".
   - Послушайте, - сказал Дон Резару, - насколько далеко продвинулись эти планы? Я имею в виду, есть ли крайний срок для этой массовой левитации?"
   - Двадцать четыре часа, ваше время, - сказал Резар.
   - Ты не можешь остановить их? Разве ты не босс?
   Инопланетянин повернул вопрос Дона обратно к нему. - Ты босс ?
   Дон начал трясти головой, когда раздался голос Фогхорна Фрэнка.
   "Да ей-богу, он босс ! Дон, подними правую руку. Я сделаю тебя бригадным генералом. Нет, черт возьми, полный генерал. Повторяй за мной...."
   * * * *
   Генерал Дон Корт расправил плечи. Он уже почти привык к этим рекламным акциям.
   - Теперь ведите переговоры, - сказал Фогарти. - Вы слышите меня, мистер Гизл-Резар? Соединенные Штаты Америки поддерживают генерала Корта". Никаких явных возражений со стороны Белого дома не последовало. - Кто стоит за тобой?
   "Демократическое правительство, - сказал Резар. "Как твой."
   - Вы их представляете? - спросил Фогарти.
   - С моим советом, да.
   - Тогда мы можем заключить сделку. Поговори с ним, Дон. Я сейчас замолчу".
   Дон сказал Резару: "Это было твое решение зарыться под Нью-Йорк, Магнитогорск и Гейдельберг?"
   - Я согласился на это, наконец.
   - Но вы согласились на это, полагая, что земляне - люди воинственные и что ваши старые запреты на них не распространяются. Но мы не воинственный народ. Земля в мире".
   "Это?" - грустно спросил Резар. "Ваш самолет воевал с подводной лодкой".
   - В целях самообороны, - сказал Дон. - Не забывай, что мы защищали и тебя. И мы бы сделали это снова, но только если нас не спровоцируют".
   Резар задумался. Он постучал длинными ногтями по столу. Наконец он сказал: "Я тебе верю. Но сначала я должен поговорить со своим народом, как ты поговорил со своим. Давай встретимся позже, - он, казалось, производил мысленный расчет, - часа через три. Где? Здесь?"
   - Как насчет Кавалера? - предложил Алис. "Это будет первое важное событие, которое когда-либо произойдет там".
   * * * *
   Впервые с тех пор, как Супериор взлетел, все избранные или самоназначенные представители города дружно встретились. Они собрались в общей комнате Института кавалеров, ожидая прибытия Резара и его совета для переговоров, которые могли решить не только судьбу Супериора, но и Нью-Йорка, а также двух иностранных городов.
   Очевидно, Пентагон ожидал, что Дон притворится, что у него есть полномочия говорить от имени России и Германии, а также Соединенных Штатов. Но мог ли он выступать от имени Соединенных Штатов конституционно? Он был уверен, что Бобби Тиболд, составлявший ровно один процент этого великого совещательного органа, Сената, даст ему знать, если он зайдет слишком далеко, кризис или его отсутствие.
   Сенатор, воссоединившись с Женевой Джервис, сидела, держа ее за руку, на диване перед камином, в котором весело горели поленья. Теболд выглядел необычно спокойным. Джен Джервис, совершенно трезвая, с недавно покрасневшими волосами, приветствовала Дона холодным кивком.
   Теболд был огорчен, узнав, что Дон Корт не тот деревенщина, за которого он его принял. Но он быстро пришел в себя, сказав, что если он чему-то и научился за свою карьеру в Сенате, так это искусству компромисса. Он поедет вместе с должным образом уполномоченным представителем Пентагона, с которым у него всегда были самые теплые отношения.
   - Не правда ли, сладчайший из всех пирогов? - сказал он Джен Джервис.
   Джен выглядела неловко. - Пожалуйста, Бобби, - сказала она. "Не на публике". Сенатор сжал ее руку.
   Профессор Гарет, жена и дочь которого подавали чай, стояли с Эдом Кларком возле большого эркера, в который они время от времени заглядывали, не идут ли Гизлы. Мейнард Рубах сидел в кожаном кресле рядом с Гектором Чивеком, который сбросил свой горностай и надел старый тяжелый твидовый костюм. Док Бенди сидел в углу один. Он был необычно тихим.
   Дон Корт, несмотря на свои четыре фантомные звезды, говорил себе, что не должен позволять этим мужчинам средних лет заставлять его чувствовать себя мальчишкой. У каждого из них был шанс сделать что-то хорошее, и каждый потерпел неудачу.
   "Джентльмены, - сказал Дон, - моя последняя информация из Вашингтона подтверждает, что Гизлы действительно прорыли туннели под городами, которые, по их словам, их военизированная фракция хочет поднять до пояса астероидов, точно так же, как они прокопали под Супериором перед тем, как он взлетел. Так что они не блефуют".
   - Откуда мы узнали о Магнитогорске? - спросил Эд Кларк. "Железный занавес ржавеет?"
   Дон сказал ему, что русские, впечатленные срочностью беспрецедентного телефонного звонка из Белого дома в Кремль, наконец признали, что их великий промышленный город сидит на вершине пчелиных сот. В телефонном разговоре также была деликатно затронута тема подводной лодки, затонувшей в середине Атлантики, и было молчаливое согласие, что командир подводной лодки превысил свои полномочия при запуске ракет и что о затоплении больше не будет упоминаний. .
   Мейнард Рубах отвернулся от окна. "Вот они идут. Трое из них. Но они идут не со стороны дома Макферсонов.
   "Они могли выйти из-под трибуны". - сказал Дон. - Мы с мисс Джервис нашли там один из их туннелей. Помнишь, Джен?
   Джен Джервис слегка покраснела, и Дон пожалел, что поднял эту тему. - Да, - сказала она. "Я потерял сознание, и Дон... Корт - генерал Корт - помог мне.
   - Я обязан генералу, - сказал сенатор Тиболд.
   Профессор Гарет подошел к двери. Трое Гизлов последовали за ним в комнату. Все официально встали. Кто-то смущенно суетился вокруг, потому что никто не помнил, что Гизлам нужны стулья без спинки, чтобы вместить их хвосты.
   Гизлы, удивительно похожие друг на друга, сидели близко друг к другу. Дон осторожно обратился к тому, кто был посередине.
   "Господа, - сказал он, - во-первых, я имею честь наградить вас от имени президента медалью "За заслуги" в знак признательности за ваши быстрые действия по спасению бесчисленного количества жизней во время инцидента с подводной лодкой. Настоящая медаль будет вручена вам, когда мы восстановим физический контакт с Землей.
   Резар, который, как оказалось, был в середине, принял с серьезным поклоном. "Мы сожалеем о том, что не смогли предотвратить утрату и многих ценных объектов", - сказал он.
   "Г-н. Резар, - сказал Дон, - я не обучался дипломатии, поэтому буду говорить прямо. Мы не собираемся отказываться от Нью-Йорка. Вопреки распространенному мнению, здесь хотят жить около восьми миллионов человек . И я уверен, что жители Гейдельберга и Магнитогорска относятся к своим городам так же".
   "Тогда вы отдаете Superior", - сказал Резар.
   - Я этого не говорил.
   "Выходи наверх, и мы обеспечим безопасный переход на Землю всем ее обитателям. Нам нужны только его физические возможности".
   "Мы уступим фабрику по производству жевательной резинки, чтобы решить вашу стоматологическую проблему - за соответствующий ремонт", - сказал Дон.
   "Плата будет произведена за все, что мы возьмем. Дайте нам Супериор нетронутым, включая фабрику и Институт кавалеров, и мы перевезем в любое место, которое вы назовете, площадь равного размера с планеты Марс.
   "Марс?" - сказал Дон. "Это был бы очень ценный объект недвижимости для исследователей".
   - Бери, - услышал Дон голос Фрэнка Фогарти из Пентагона.
   Профессор Гарет заговорил. "Если Кавалер уходит, я иду с ним. Я не оставлю это".
   - И я не оставлю тебя, Осберт, - сказала его жена. - Там, среди астероидов, будет воздух?
   - Мы такие же дышащие воздухом, как и вы, - сказал Резар. "Когда мы соберем нашу планету, ее будет много. Добро пожаловать, профессор и миссис Гарет.
   - Гектор? - сказал Дон. - Вы по-прежнему мэр Кавальера. Что вы думаете?"
   - Они могут получить его, - сказал Гектор. "Я устроюсь на хорошую постоянную государственную службу в федеральном правительстве, если вы сможете это устроить".
   - Гектор, - сказал Эд Кларк, - я думаю, это объясняет, почему вы никогда не добивались оглушительного успеха в политике. Вам плевать на людей. Все, о чем ты заботишься, - это ты сам".
   Гектор пожал плечами. - Тебе незачем говорить так свято, Эди-мальчик, - сказал он. "Почему Sentry не выходит на этой неделе? Я скажу вам, почему. Потому что вы были так заняты подачей документов в Тримбл-Грейсон по частному радио Тиболда, что у вас не было времени ни на что другое. Сколько они вам платят?"
   Эд Кларк, сдувшись, пробормотал: "Новости есть новости".
   - Это то, чем вы занимались в Комнате жалоб сенатора Тиболда на полпути? - спросил Дон Кларка. - Заключить эту сделку?
   - Итак, генерал, - сказал Теболд. "Неужели вы лишаете людей права знать? На протяжении всей своей карьеры в Сенате я боролся с государственной цензурой, которая является путем к тоталитарному государству".
   "Я уверен, что часть сделки заключалась в том, что копия Кларка не делала вас кем-то меньшим, чем героем", - сказал Дон.
   - Не будьте слишком благочестивы, молодой человек, - сказал Теболд. "Да не судимы будете", как говорится. Разве вы не продаете в данный момент часть суверенного государства суверенных Соединенных Штатов? Я не представляю Огайо, но если бы я представлял, я бы поднялся в верхнюю палату и потребовал вашего трибунала.
   - Вольно, сенатор! - приказал Дон. - Ты сейчас не в верхней палате. Вы находитесь на искусственном спутнике, который в любой момент может взлететь в открытый космос".
   Док Бенди впервые заговорил: "Упс-маргаритка! Скажи ему, мальчик Донни. Су-периор - город, на который все равняются.
   Дон нахмурился. Бенди глубоко погрузился в кресло в своем углу. Он ответил на взгляд Дона широкой улыбкой, которая исчезла в икоте.
   - Тебе не обязательно это говорить, Донни. Я пил. С тех пор, как Супериор закрутил петлю и швырнул меня ногами через лоб в пчелиную пучину. Сокрушительный опыт, чтобы между тобой и вечностью не было ничего, кроме кенгуру-прыжка. Ага, с тех пор старый Бенди был в запое. Но ты продолжай, мальчик. Ты отлично работаешь.
   - Спасибо, - иронически сказал Дон. "Думаю, это завершает список тех, кто имеет право говорить от имени Superior. О, простите, доктор Рубах. Тебе было что сказать?
   Но все, что мог сказать дородный президент Cavalier, хотя он говорил это очень долго, это то, что, если Cavalier станет частью комплексной сделки, ее попечители должны будут получить адекватную компенсацию. Профессор Гарет дернул его за рукав и сказал: "Садитесь, Мейнард. Они уже сказали, что заплатят".
   Голос Фогарти прогрохотал Дону: "Попробуем ускорить процесс, генерал. По крайней мере, закрой сделку с Супериором до того, как туда доберется пресса.
   "Пресс?"
   "Остальные газеты не могли позволить сети Trimble-Grayson сохранить свой эксклюзив. У Кларка скоро будет много гостей. Ребята наняли вертолет. Первый сошедший с конвейера. Вы видели это. Приземляется где угодно".
   - Хорошо, я постараюсь поторопиться. Гизлам Дон сказал: "Хорошо. Вы берете Супериор, за вычетом его жителей, и приносите нам кусочек Марса.
   - Согласен, - сказал Резар. Это было так просто. Никто не возражал. Слишком много самопровозглашенных спасителей Супериора были пойманы с раскрытием мотивов.
   - Однако ты должен отказаться от Нью-Йорка, - сказал Дон. Ему казалось, что он играет в межпланетную монополию. - Что ж, давайте вместо этого дадим вам кусок великой центральной пустыни, если Австралия захочет. (Это подпадает под действие Организации Договора о Юго-Восточной Азии, господин секретарь?) В комплекте с кенгуру и разными валлаби, если хотите.
   - Согласен, - сказал Резар.
   Дон тихо вздохнул про себя. Теперь, когда препятствие в Нью-Йорке позади, все должно пройти гладко.
   Но Кализ, которого Элис назвала Плохим Гизлом, яростно покачал головой и впервые заговорил. - Нет, - твердо сказал он. "У нас должен быть Нью-Йорк. Это, безусловно, величайшее из наших завоеваний, и я не уступлю его".
   Резар резко сказал: "Мы отказались от завоеваний".
   - Я устал от твоего морализаторства, - сказал Кализ. "Мы имеем дело с существами, которые больше всего уважают власть. Если мы будем медлить сейчас, мы потеряем их уважение. Они сочтут наш новый мир слабым и открытым для завоеваний. У нас есть сила - давайте воспользуемся ею. Я говорю: возьмите Нью-Йорк и его жителей и держите их в заложниках. Город готов к подъему".
   "Нет!" - сказал Дон. "У вас не может быть Нью-Йорка".
   Кализ, казалось, улыбался. "У нас это уже есть. Это просто вопрос транспортировки". Он приложил руку с длинными пальцами к своей мохнатой груди, где, почти скрытый в серо-голубом меху, торчал плоский продырявленный диск. Он сказал в него: "Покажи им, что Нью-Йорк наш!"
   "Ждать!" - сказал Резар.
   "Просто демонстрация, - сказал ему Кализ, - по крайней мере, на данный момент".
   Голос Фрэнка Фогарти, встревоженный, сказал настойчиво: "Скажите ему, что мы ему верим. Нью-Йорк сообщает о землетрясении или о чем-то очень похожем. Ради бога, скажи ему, чтобы положил его обратно, пока мы переориентируем наше мышление.
   Кализ удовлетворенно кивнул. "Город такой, каким он был. Наши люди под Нью-Йорком подняли его всего на долю дюйма. С таким же успехом это могла быть миля. Не стоит недооценивать нашу силу".
   Резар был взволнован. "Мы пришли с миром, - сказал он своему товарищу Гизлу. "Давайте не уйдем на войну. С обеих сторон есть сила, способная на неисчислимые разрушения. Ни один из них не должен использовать его. Мы демократический народ. Давайте проголосуем. Я говорю, что мы не должны брать Нью-Йорк.
   "И я говорю, что мы должны, - сказал ему Кализ, - в личных интересах".
   Они повернулись к третьему из своих людей, который переводил взгляд с одного на другого, в его глазах отражалась нерешительность.
   Кализ рявкнул на него: "Ну что, Эзиаль? Голосование!"
   Эциаль сказал: "Я воздерживаюсь".
   Тупик.
   Дон вспотел. Он посмотрел на остальных в комнате. Они были напряжены, но молчали, очевидно, желая оставить все на усмотрение Дона и его связи с министерством обороны.
   Голос Фрэнка Фогарти сказал:
   "САК находится в воздухе в полном составе уже полчаса, генерал. В то время это была чисто предупредительная тревога".
   Дон начал прерывать.
   "Я знаю, что они меня слышат", - сказал министр обороны. "Я намерен, что они должны. Мы не хотим воевать, но будем, если придется. Сын... - грубый голос на мгновение запнулся. - Если нужно, мы уничтожим Супериор, чтобы убить этого инопланетянина и спасти Нью-Йорк. Как солдат, я надеюсь, вы понимаете. Это жизни трех тысяч человек против жизней восьми миллионов".
   Только Дон и Гизл слышали. Дон посмотрел через комнату и в глаза Элис. Она робко улыбнулась ему, заметив серьезное выражение его лица.
   - Да, сэр, - наконец сказал Дон.
   Резар говорил. "Это глупость". Он коснулся диска мехом на своей груди.
   "Нет!" - воскликнул Кализ.
   - Пора, - сказал Резар. "Мы начинаем терпеть неудачу в нашей миссии". Он благоговейно произнес в диск: "Мой господин, проснись".
   Кализ быстро сказал: "Поднимите Нью-Йорк! Принять его!"
   - Теперь они не будут подчиняться тебе, - сказал Резар. "Я прибегнул к совету Учителя".
   * * * *
   Мужчина был хилый и невероятно старый. У него были редкие седые волосы и лицо с глубокими морщинами, но глаза смотрели настороженно и мудро. На нем была одежда, похожая на плащ, из мягкого, теплого на вид материала. Выражение его лица выражало доброту, но силу.
   В дверь позвонили, и миссис Гарет открыла. Старик медленно вошел в комнату, сопровождаемый двумя Гизлами.
   - Милорд, - сказал Резар. Он встал и поклонился, как и другие гизлы. - Я надеялся дать тебе поспать, пока твой новый мир не будет подготовлен для тебя. Но был велик риск, что, если я промедлю, твоего мира никогда не будет. Простите меня."
   - Ты хорошо справился, - сказал старик.
   Дон тоже встал, чувствуя благоговение, которое внушал этот персонаж. - Как поживаете, сэр, - сказал он.
   - Как поживаете, генерал Корт.
   "Вы знаете мое имя?"
   "Я знаю много вещей. Слишком много для такого хрупкого старого тела. Но кто-то должен был сохранить наследие нашего народа, и меня выбрали".
   - Вы не присядете, сэр?
   - Я постою, спасибо. Я достаточно долго отдыхал. Поколение, между прочим. Могу я ответить на некоторые из ваших очевидных вопросов? Мне лучше сказать несколько слов побыстрее, пока Фогхорн Фрэнк не нажал тревожную кнопку.
   Дон улыбнулся. - Он вас слышит или мне все повторить?
   "О, он слышит меня. У меня куча всяких гаджетов, хотя сейчас я между планетами. Должен сказать, что приятно снова оказаться среди людей". Он весело кивнул по комнате.
   Миссис Гарет улыбнулась ему. "Не хотите ли чашку чая?"
   - Возможно, позже, спасибо. Прежде всего, я должен заверить вас и всех жителей Земли, что мы никому не причиним вреда и что мы ничего не хотим для нашего нового мира, чего вы не желаете дать".
   - Приятно слышать, - сказал Дон. "Я так понимаю, что вы были в каком-то анабиозе с тех пор, как покинули свой старый мир. Поэтому мне интересно, как ты можешь говорить по-английски.
   "Все было приостановлено, кроме подсознания. Он продолжал оживляться, поглощая все, что давали ему Гизлы. И они впитывали вашу культуру в течение десяти лет, так что я довольно бегло говорю. И я, конечно, знаю достаточно, чтобы извиниться за все неудобства, причиненные вам моими соратниками в их рвении восстановить человеческую расу Горел-зеда. В случае с Кализом, конечно, это было чрезмерное усердие, которое потребовало его реабилитации".
   - Прошу прощения, господин, - смиренно сказал Кализ.
   "Предоставленный. Но тебя все равно реабилитируют.
   Дон спросил: "Я правильно понял, что вы сказали, что планируете восстановить свою расу? Ты имеешь в виду, что вас там больше, кроме людей-кенгуру?
   "О, да. Молодые люди. Младший из всех из Горел-зеда. Они были усыплены, как и я, чтобы быть готовыми продолжать, когда их новый мир будет построен. Я не буду будить их до тех пор. Я надеюсь прожить еще столько же".
   - Я уверен, что вы это сделаете, сэр.
   "Как ты. Но давайте продолжим торговать лошадьми. Конечно, мы не возьмем ни Нью-Йорк, ни два других города". (Вашингтон вздохнул с облегчением.) "Но нам бы хотелось, чтобы часть ваших необитаемых джунглей - чем пышнее, тем лучше - помогла бы нам в кислородном отделе. Мы также хотели бы немного вашего воздуха, если вы можете его уделить. Теперь у нас есть планета для снабжения, а не только корабли.
   "Как бы вы доставили воздух в космос?" - спросил Дон.
   "На данный момент, - сказал Мастер, - боюсь, мы не готовы обменивать наши научные знания".
   - Я не хотел любопытствовать. Просто казалось, что это не то, что вы могли бы сделать. Как вы думаете, мы могли бы уделить немного воздуха, господин секретарь?
   "Я должен спросить об этом мальчиков-ученых", - сказал Фрэнк Фогарти. "Между тем с Австралией в пустыне все в порядке. Но твои друзья из Гизла должны согласиться переселить аборигенов из этого урочища, и они должны забрать всех кроликов до последнего, иначе дело не пойдет.
   - Согласен, - с улыбкой сказал Мастер. - Но, пожалуйста, попросите их скотоводов не стрелять. Мои друзья выглядят только как кенгуру".
   * * * *
   Когда Дон и Мастер готовились к посадке Superior, чтобы его люди могли быть перенесены на Землю, с неба пронзила вспышка света. Через окно они увидели вертолет, медленно приближающийся к университетскому городку.
   "Это лучше, чем дирижабль", - восхищенно сказал сенатор Теболд.
   Профессор Гарет встал, чтобы посмотреть. "Это пресса, - сказал он жене. - Можешь пригласить их войти. Надеюсь, у нас достаточно чая.
   Дверца вертолета открылась, и оттуда вывалилась первая волна репортеров.
   ГЛАВА XIII
   Когда Супериор возвращался через Атлантику, земляне отправились в прощальное путешествие. Впервые у них был санкционированный осмотр подземных владений Гизлов, куда они попали через туннель, который вел вниз из-под трибуны Кавалера.
   Наблюдательная комната, которую нашли Дон и Джен Джервис, была соединена скрытым лифтом с огромным главным залом. Пульт управления образовывал всю стену с одного конца. Полдюжины Гизлов стояли у основания консоли. Время от времени кто-нибудь из них взмывал вверх своими мощными ногами, хватался за выступающую перекладину, поправлялся и легко опускался на пол.
   Дон и Элис на мгновение замерли, наблюдая за профессором Гаретом, который дергал себя за бороду, когда осознал масштабы операции, которая пронесла Супериор по небу и вскоре должна была перенести его в космос к поясу астероидов.
   - Бедный отец, - прошептала Элис Дону. - Магнология в действии, после стольких лет - и он не имеет к этому никакого отношения.
   - Поэтому он хочет пойти с Мастером?
   "Я так себе представляю. Если бы он остался на Земле, у него бы ничего не было. Он слишком стар, чтобы начать заново. Как мило с их стороны забрать его и маму. В некотором смысле, я полагаю, его уход оправдывает годы его работы. По крайней мере, он будет близок к тому, что мог бы развить в себе при правильных обстоятельствах".
   - Он точно не будет одиноким, - сказал Дон. "Вы заметили спешку с эмиграцией? Cheeky McFerson's решил остаться со своей фабрикой по производству жевательной резинки. Он говорит, что Гизлы - это готовый рынок. Он видел, как один из них запихал себе в рот сразу пять супер-баблов. Там двадцать пять центов.
   Элис хихикнула. "И половина студентов Кавальера хочет уйти. Можно было бы подумать, что они разочаруются в отце, но это не так. Я думаю, они должны были быть сумасшедшими, чтобы зарегистрироваться в первую очередь".
   "Сенатор Теболд начал кампанию за назначение послом США в Супериор. Я слышал, как он разговаривал с человеком из " Нью-Йорк Таймс" . Я подозреваю, что они дадут ему это - им понадобится его влияние, чтобы добиться одобрения Сенатом договора с Гизлами.
   "У меня был небольшой разговор с Джен Джервис, - сказала Элис. - Она сияет, ты заметил? В конце концов сенатор предложил ей выйти за него замуж. В том-то и дело, что с ней случилось: Бобби Смелый оставил ее висеть на пальцах слишком долго.
   - Думаю, да. Дон искал способ увести разговор от Джен Джервис. "Где Док Бенди? Он, безусловно, разочаровал".
   "Бедный Док!" - сказала Алис. "Он всегда первым формирует комитет. Но потом его энтузиазм проходит, и он возвращается к бутылке. Только теперь у него есть бочонок.
   Дон щелкнул пальцами. "Бочонок. Чуть не забыл про дубликатор. Если это может дать вам духи и ром Doc... Давай. Давайте возобновим переговоры с Мастером.
   Они нашли старика в окружении группы репортеров, который очаровательно уклонялся от разговоров с научным редактором " Тайм" . Профессор Гарет теперь присоединился к этой группе, где он слушал так же жадно, как студент.
   Мастер показывал сводчатую комнату, в которой он провел поколения с тех пор, как космические корабли покинули Горел-зед. Он позволил им осмотреть выдвижной ящик размером с гроб, который был его кроватью, и указал остальным, где еще спали младшие, ожидая рождения своей новой планеты. Дон насчитал меньше трех десятков ящиков.
   "В том, что все?" он спросил.
   - Младенцы и дети занимают меньше места, - сказал Мастер. - В каждом ящике их по два-три, а еще другие - на кораблях, которые никогда не прилетают на Землю. Тем не менее, нас меньше тысячи".
   - Но у вас есть дубликатор материи, - сказал Дон. - Разве это не подействует на людей?
   "К сожалению нет. Пресуществление никогда не работало на живых клетках. Не думайте, что мы не пробовали. Нам придется поощрять ранние браки и надеяться на высокую рождаемость".
   - Теперь об этом пресуществителе, - сказал человек из Времени , и Гарет в восторге склонил голову, очевидно, от громкого звука этого слова. "Какой принцип? Вам не нужно раскрывать секрет - просто дайте мне общее представление".
   Мастер покачал головой.
   Дон спросил: "Что ты отдашь за претворитель и скипетр паралича, которые ты дал Гектору?"
   Старик улыбнулся. "Даже не в Нью-Йорке", - сказал он. "Наш моральный кодекс также не мог позволить нам торговать. У Земли уже достаточно проблем".
   - Предложите ему формулу термоядерного синтеза, - сказал из Пентагона голос Фрэнка Фогарти.
   Старик вздрогнул. - Я слышал это, - сказал он. - Нет, спасибо, господин секретарь!
   "Это чистая бомба, - сказал Фогарти. "Это должно очень пригодиться в строительных работах на вашей новой планете".
   - Мы постараемся справиться по-своему, - сказал Мастер. Он спросил Гарета: "Не могли бы вы сказать, что магнологии было достаточно для наших целей, профессор?"
   Отец Алис просиял, услышав, как его собственный термин применяется к двигательной установке Горел-зеда.
   - Более чем достаточно, - сказал он с энтузиазмом. - На самом деле предпочтительнее. Магнология безопасна, без стресса и постоянно сильна в стазисе. Это окончательное аннулирование гравитационного луча. Если что-то и может склеить астероиды обратно в планету, которой они когда-то были, так это магнология. Вы можете понять, как я был введен в заблуждение. Ваша система настолько соответствовала моей теории, что я вообразил, что это я заставил Супериора подняться с Земли.
   - Я прекрасно понимаю, - любезно ответил Мастер. "И я не могу выразить, как я рад, что вы и миссис Гарет решили остаться с Кавалером и Супериором и стать гражданами нашего нового мира".
   - Как ты назовешь свою новую планету? - спросил представитель AP. "Астероида? Что-то такое?"
   "Мы еще не решили. Я приветствую предложения".
   Человек UPI был вдохновлен. - Как насчет Немира? он спросил. - Это прекрасно описывает ситуацию, не так ли? Новый мир - Новый мир? Он написал это на листе бумаги и восхитился.
   - Спасибо, - сказал Мастер. - Ну, конечно, подумай.
   Сотрудник УПИ остался доволен. У него была зацепка для его истории.
   * * * *
   SUPERIOR, 6 ноября (AP) - Летучий город Superior, снова привязанный к Земле после почти шести дней воздушных блужданий, сегодня готовится выписать своих бывших жителей. Его новые обитатели, похожие на кенгуру гизлы, прибывшие из-за пределов звезд, чтобы заключить беспрецедентную бартерную сделку с участием Соединенных Штатов, России и Германии, заявили, что почти сразу же уедут, чтобы присоединиться к Супериор с новой планетой, которую они строят на астероиде. пояс между Марсом и Юпитером...
   * * * *
   ГЕЙДЕЛЬБЕРГ, 6 ноября (AP). Сегодня этот университетский город попрощался с примерно 400 межпланетными посетителями, которые, как он с опозданием понял, давно зарылись под ним. Первая официально признанная летающая тарелка приземлилась сегодня рано утром на окраине Гейдельберга и взяла на борт "Гизлов", которые, если бы не искусное маневрирование государственного секретаря США "Фогхорна Фрэнка" Фогарти, действовавшего через поспешно назначенного экс-сержанта по устранению неполадок генерала Дона Корт...
   * * * *
   МОСКВА, 6 ноября (Рейтер). Промышленный город Магнитогорск был уверен, что сегодня останется советской территорией после отбытия 1000 инопланетян, похожих на кенгуру. Эти посетители из Горел-зеда, обреченного мира, чьи выжившие увеличат количество планет в Солнечной системе до десяти с созданием между Марсом и Юпитером...
   Со страницы редакции New York Daily News :
   Приятно познакомиться, Гизлс, но...
   В следующий раз, когда вы приедете к нам, как насчет того, чтобы сделать это открыто, а не рыться под землей, как кучка красных?
   Бюллетень
   НА БОРТУ КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ SUPERIOR, 6 ноября (UPI). Этот бывший город в Огайо, приспособленный для космических путешествий, сегодня вылетел в пояс астероидов после того, как 2878 его жителей были перевезены в колонну автобусов, направляющихся в центр переселения. Остальные 122 из его предыдущего населения в 3000 человек решили остаться на борту, чтобы стать пионерами рождения десятой планеты Солнечной системы - Нового мира.
   Новый мир, названный корреспондентом United Press International, сопровождавшим выживших с выгоревшей планеты Горел-зед, станет второй известной обитаемой планетой в Солнечной системе....
   * * * *
   - Минуточку, Элис, - сказал Дон.
   - Нет, сэр, генерал-сержант Дональд Корт, сэр. Ни минутой дольше. Ты скажи ему сейчас.
   "Хорошо. Сэр, - сказал Дон Корт (генерал, временно исполняющий обязанности) министру обороны Фрэнку Фогарти, - миссия выполнена?
   Дон и Элис сидели на заднем сидении армейской штабной машины, возглавлявшей колонну автобусов.
   - Похоже на то, сынок. Наши лучшие телескопы их больше не видят. Я бы сказал, что Новый Мир был на пути к рождению".
   Элис Гарет, обняв Дона и положив голову ему на плечо, говорила прямо в трансивер. "Г-н. Фогарти, ты в курсе, что я ни минуты не провел наедине с этой человеческой радиостанцией с тех пор, как я его знаю? Это самый замкнутый человек во всей армии США".
   - Мисс Гарет, - сказал министр обороны, - я вас прекрасно понимаю. Когда я ухаживал за миссис Фогарти, я был лоцманом на линии Месек... Ну, неважно. Миссия выполнена, генерал Корт, мой мальчик.
   - Тогда, сэр, - сказал Дон, - сержант Корт почтительно просит разрешения отключить это проклятое вторжение в частную жизнь, чтобы он мог спросить мисс Элис Гарет, думает ли она, что двое из нас смогут прожить на жалованье унтер-офицера.
   Водитель штабной машины, сам сержант, сказал через плечо: "Нельзя, генерал".
   Фогарти сказал: - Не слишком стремись вернуться в ряды, мой мальчик. Я признаю, что T/O для генералов не широко распространено, но я уверен, что мы можем найти компромисс где-то между тремя полосами и четырьмя звездами. Предположим, вы задержитесь на десять дней по пути в Вашингтон, пока мы посмотрим, что можно сделать. Встретимся в Белом доме шестнадцатого ноября. Президент сказал мне, что хочет приколоть к тебе медаль.
   - Да, сэр, - сказал Дон. Элис был очень близко, и он только вполуха слушал. - Есть дальнейшие приказы, сэр?
   - Всего один, Дон. Поцелуй ее и за меня. Вам слово.
   "Да сэр!" - сказал Дон. "Конец связи."
   КОСМИЧЕСКАЯ ОПЕРА 1 , Майкл Р. Коллингс
   "Ах, когда однажды мы прорвем границы известного космоса, каких Работ , каких Чудес мы достигнем!"
   - Торк, Прощальное обращение к Колейчу
   Большинство номеров пробормотали бы, по крайней мере, брань, если не откровенное богохульство, когда зазвучали клаксоны.
   Большинство, пожалуй. Но не Торк.
   Без паузы его глаз раздвоился наполовину влево, наполовину вправо, а его первые руки уже тянулись к кнопкам, которые одновременно заглушат клаксон; выполнить бесконечно малое изменение курса корабля, которое сделает невозможным столкновение с астероидом впереди; и, избежав опасности, вернуть корабль на курс и дифферент.
   Его вторые руки ни разу не оторвались от сложных скриншотов своего пункта назначения - точки, в которой флешка вступит во владение и, по крайней мере на данный момент, весь сосуд и все его содержимое перестанут существовать в известных реальностях.
   Его первые руки шлепнули по кнопкам. Сигнал смолк, и на командной палубе снова воцарилась почти непрерывная тишина.
   Почти непрерывная тишина.
   Торк отвел один глаз. В нескольких станциях слева от него один из гамаков экипажа был пуст. Экран над ним слегка зажужжал, как бы указывая на его раздражение нарушением его функции.
   Под гамаком один из членов экипажа - семеро, как с усмешкой заметил Торк, - почти полностью свернулся клубочком, больше напоминая блестящий коричневый шар, чем что-либо еще. Изнутри шара раздалось тонкое мяуканье, и капля чего-то едкого и черного уже окрасила в остальном нетронутый пол.
   Была бы семерка. Цифры.
   Аварийная ситуация с астероидом была благополучно предотвращена, Торк повернулся лицом к экипажу.
   Он не говорил. Он не должен был. Все присутствующие знали, что только что произошло - что беспомощная семерка потерпела неудачу в приоритете номер один для командной колоды: Абсолютное доверие Имени у руля ... Капитан всегда прав . Первый урок прививался каждому номеру, вышедшему из кукольных яслей академии.
   Вероятно, многие слышали истории о неудачах. Однако немногие когда-либо видели, как это происходит, учитывая доказательства, которые Торк видел отражением в их глазах. Часть каждого из них сосредоточилась на инертной семерке, сообщая достаточно о своей боли, чтобы каждый член экипажа почувствовал настойчивое подергивание собственной нервной системы, вековой инстинкт столкновения или скручивания, который каждый знал и боялся.
   Другая часть сосредоточилась на Torq. Линзы сверкали в рассеянном свете тысячей искр страха и решимости.
   Он ждал.
   Постепенно сплит айен присоединился, и все соединения натренировались на него.
   Как они должны быть!
   Не говоря ни слова, он вытащил из кармана своего панциря тонкий металлический стержень.
   Внезапный шорох, почти, но не совсем неслышимый, прокатился по палубе, а затем прекратился, когда Торк поднял одну из своих вторых рук, указал прямо на жалкий хитиновый шар, едва видневшийся под гамаком, и сделал что-то своими лапками, чего никто не мог разобрать. и опустил трубу.
   Еще мгновение молчания, прежде чем бессознательная семерка напряглась еще больше, настолько сильно, что слабый треск разбитого и разбитого хитина заполнил палубу, когда существо - уже не одно из них , а просто большое количество ткани и ихора - сжалось до предела. возможности и, наконец, беззвучно раскололся на массу коричневой жидкости.
   "Очисти это". Не дожидаясь выполнения приказа, Торк вернулся к своим консолям и продолжил манипулировать данными на дюжине или около того экранах.
   - Мы пока не будем вспыхивать, чтобы немного поспать, - сказал он почти задним числом. "Декантировать еще семь".
   Не успел его голос умолк, как три шестерки обратились к несчастной семерке, а восьмерка подскочила, чтобы отправить сообщение в Инкубаторий.
   * * * *
   Выход из вспышки был таким же, как его описали техники, таким же, как и в предыдущие три раза: во-первых, абсолютное ничто; затем мгновение - слишком короткое, чтобы его можно было сосчитать с помощью каких-либо временных измерений, - в которое было слабое осознание того, что составные молекулы воссоединяются в мышцы и ткани; и, наконец, почти непреодолимое воздействие жизненных переживаний, воссоздающих себя в виде воспоминаний.
   Торк растянулся. Ничто не было так приятно, как растяжка после вспышки, решил он, задаваясь вопросом, сколько раз Бог благословит его вновь пережить такие моменты.
   Бог.
   Она тоже будет пересобираться, возможно, уже возобновив свое нескончаемое призвание предоставлять новый Колейк для новых миров. Торку казалось, что он может общаться с ней мысленно, представляя, как она растягивает свою огромную длину - целую четверть длины самого корабля - а затем поглощает десятки, которые должны были появиться рядом с ней, словно по волшебству. Ей понадобятся питательные вещества, чтобы начать откладывать яйца.
   Торк нажал кнопку на своем модуле управления. Если что-нибудь случится - не дай бог - в инкубаторе, его немедленно уведомят.
   Однако на данный момент командная палуба была пуста. Как и все корабли-засевщики во всех их вспышках, экипаж не появлялся какое-то короткое время, достаточное для начального имени - Торк слегка ощетинился от гордости, возможно, его единственного порока - чтобы убедиться, что все работает нормально.
   Как и должно быть!
   Его глаз сканировал несколько мониторов одновременно, его лапы, казалось, летали над командной панелью, пока он проверял и перепроверял показания вспышки.
   Все нормально.
   Он немного расслабился. На данный момент он был один, по-настоящему одинок, чего почти никто из Колейков никогда не испытывал. Наедине с собой и со своими мыслями.
   Его эйдетическая память вспыхивала картинками почти так же быстро, как двигатель перенес корабль через пустоту космоса в неизвестную солнечную систему, где вращалась другая планета, ожидая своих новых повелителей.
   Первый мир. Пустыня. Песок, хотя и необычного коричневого цвета, совсем не похож на изумрудный песок дома Колейков. Очень мало влаги, но это ничего не значило; это изменится, как только аппарат заработает, чтобы создать более благоприятную атмосферу. В остальном раздача прошла, как описано, без каких-либо проблем. На самом деле немного скучновато.
   Затем вторая вспышка... и пробуждение.
   Второй мир был другим. Почти вся вода, глубокая и алая, окрашена какими-то неизвестными микроскопическими существами, едва ли более сложными, чем бахрома растений, окружающих разбросанные острова. Но опять-таки задание было выполнено без особого труда. Аппарат надежно разместился на одном из островов, ящики для яиц были подготовлены к тому моменту, когда окружающая среда пробудит сенсоры и появятся личинки, а вскоре после этого и новорожденный Бог, уже готовый размножаться и наполнять свой мир.
   Третья вспышка... и пробуждение.
   Третий мир... ах, это воспоминание заставило бы Торка улыбнуться, если бы его физиология позволяла такое искривление голосовых механизмов. Как бы то ни было, этого было достаточно, чтобы вызвать повторяющееся покалывание вдоль его брюшных пластин, вибрацию почти - почти - столь же приятную, как то, что он испытал в тот раз и единственный раз, когда он и его Бог делили сущности во время их короткого брачного полета.
   Он сознательно отвлекся от того главного момента в своей жизни, который больше никогда не повторится, и сосредоточился на чем-то почти столь же чудесном.
   В третьем мире были живые существа. Странные существа с множеством конечностей, не похожие ни на что, что Торк когда-либо видел или воображал. Но они были разумными, разумными строителями в огромных масштабах, которые затмили даже самые большие гнезда Колеи.
   Насколько мог видеть глаз, сооружения, наземные сооружения, в которые и из которых скрылись существа, когда посадочный модуль впервые вышел из атмосферы. Казалось, они не знали о парящем над ними корабле, хотя самое примитивное оборудование могло бы их насторожить... но, очевидно, они не интересовались такими вещами. После зачистки среди завалов не было обнаружено ничего похожего на необходимую технику.
   Но не первый взгляд на новый мир доставил Торку такое удовольствие.
   Нет, это были запах и звук. Торк никогда не испытывал таких вещей, никогда не представлял таких удовольствий.
   Запах - пикантный запах плоти, хотя и чуждой и отвратительной на вид, поскольку он был поглощен тщательно направленными выбросами энергии корабля . Повсюду, каждое испарение... амброзия, хотя, по правде говоря, у Бога не хватило чувств, чтобы насладиться этим, даже если бы она была на планете после этого.
   И звуки - сначала крики, полные крики, вырывающиеся из разгоряченных глоток, когда взрывы одинаково поражали здания и существ, отголоски ужаса, когда инопланетные существа бездумно метались вокруг, чаще всего натыкаясь на очередную стену пламени. . Это было приятно.
   Но еще лучше было тихое потрескивание жареной ткани, когда Торк и его отряд триумфально шагали по почерневшему ландшафту, наступая на останки уже исчезнувших людей.
   Его брюшные пластины ритмично дрожали.
   Какая благословенная память.
   И вот, четвертый мир приблизился.
   * * * *
   Пока он стоял у своей консоли, вновь переживая свои завоевания - и легкий кивок своего Бога в знак согласия, когда он сообщил ей о трех успешных посевах, - числа молча появились на своих терминалах, уже следя за миллионами второстепенных задач, которые требуется корабль.
   Они не говорили.
   Они знали свою работу.
   И они знали, что Торк справится со всем, что может быть вне корабля...
   "Мой господин."
   На мгновение Торк не мог до конца осознать, что произошло.
   "Мой господин."
   Он перевел левый глаз на банк терминалов.
   Пятерка смотрела на него, дрожа (хотя, к счастью, не отступила в бесчувственность, как семерка до вспышки). Все его соединения были обучены Torq.
   Этого было достаточно, чтобы дать ему понять, что произошло что-то действительно непредвиденное. Правило предплюсны заключалось в том, что по крайней мере половина одного глаза должна оставаться прикованной к монитору.
   Если только имя не требовало полного внимания.
   На этот раз, однако, номер инициировал общение.
   Теперь он дрожал всеми конечностями, первая и вторая руки были почти бесполезны, даже если бы он попытался выполнить какое-то маленькое дело.
   Торк махнул первой ногой. Разрешение на слово предоставлено.
   "Милорд, есть... есть... что-то... необычное в этой системе..." Номер запнулся и остановился.
   Торк решил не помогать ему. Он молча ждал.
   "Мой лорд, есть... я чувствую ужасное... волнение... в войсках... обвинения, которые..."
   - Чувствуешь ?
   - Мой лорд, да, мой лорд. Ничего... точно... Как будто есть... что-то и... там... и не там.
   Торк почувствовал, как его брюшные пластины задрожали. - Как старая острота про двенадцать в закрытом ящике? Ни мертвый, ни живой, а оба?
   Мудро, пятеро не ответили.
   Удерживая добрых три четверти взгляда на собственных консолях, Торк просмотрел командную палубу.
   - Другие отчеты?
   Нет Ответов.
   - Аномалии?
   Опять тишина.
   Он снова обратил внимание на пятерых. Он по-прежнему сильно дрожал, но не подавал никаких признаков отступления, несмотря на сильное беспокойство, которое он должен был испытывать.
   "Последняя попытка. Что вы должны сообщить?
   Пятеро бессмысленно махали вторыми руками, в то время как первые беспомощно поднимались над его головой.
   "Милорд, я... сканы... иногда они... а потом..."
   Беззвучно Торк вытащил тонкий металлический стержень.
   Мгновением позже он категорически сказал: "Избавься от этого".
   Затем: "Декантируйте еще пять".
   * * * *
   Для его Бога было более чем необычно требовать, чтобы он лично ухаживал за ней. На самом деле, он впервые увидел ее после своей прощальной речи в портике рядом с кораблем, где она лежала в безмолвном величии на длинном, украшенном драпировками сооружении, построенном специально для того, чтобы ее тело могло лежать на нем во время сна. церемонии. Он был сожжен в тот момент, когда она оставила его, чтобы какой-нибудь меньший Колейк не соизволил прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы покоиться на нем.
   Это было стандартом для всех засевающих кораблей и их богов.
   Торк, несмотря на то, что он был капитаном корабля, никак не ожидал снова увидеть ее лицом к лицу.
   Не видел своего Бога лицом к лицу... и жил.
   Просто спросите десятки, которые сопровождали ее.
   Нет, подождите. Не было бы ответа. Они были - в конце концов, конечно, но неизменно - мертвы.
   Теперь Торк стоял в инкубатории впервые с тех пор, как корабль был построен. Тогда это была не более чем огромная пустая камера, уставленная спереди, сзади и по обеим сторонам узкими полками, в которые вставлялись и закрывались яйца.
   Когда придет время, когда корабль достигнет многообещающего мира, правильное количество будет декантировано - хотя официальный срок для этих яиц был выпущен - вместе с несовершеннолетним Богом и помещено в специальные контейнеры до тех пор, пока планетарные условия не будут оптимальными. для их выживания.
   Если они выжили.
   Торк никак не мог узнать, сколько кораблей-засевателей на самом деле преуспели, и сколько миров уже сейчас могут стать пристанищем для зарождающихся общин Колеика. Но и он не был заинтересован в знании.
   Он просто руководил этим кораблем и служил своему Богу.
   Как она приказала.
   "О Господи." Он больше ничего не сказал, просто стоял и ждал, пока она признает его присутствие. Она сделала это, мелькнув горсткой глаз, а остальные сосредоточились на какой-то невидимой точке на потолке... или, возможно, в будущем, или в прошлом.
   Знали только Боги.
   Он воспринял мерцание как разрешение говорить.
   "Боже мой, я пришел, как ты просил". Никто никогда не говорил с богами о приказах ; делать это пахло наглостью.
   Мерцание вернулось, на мгновение остановилось на нем, а затем снова исчезло.
   - Боже мой, чем я могу угодить Тебе?
   Мерцание снова вернулось, но на этот раз соединения остались наведенными на Torq. Он чувствовал ее мудрость, окружающую его. Это доставляло ему огромное неудобство.
   - Я... слышала... - сказала она наконец, делая глубокий вдох между каждым словом, - о семи... и... пяти... Почему?
   "Боже мой, первый завиток... ушел в себя, пока от него ничего не осталось. Я совершил милость".
   Это был долгий, почти мучительный отрезок времени, как будто она обдумывала каждое его слово на всех возможных уровнях значения. Внезапно Торк обнаружил, что почти сочувствует несчастной семерке. Ему почти хотелось свернуться клубочком.
   Он стал прямее.
   "Принято."
   Он подождал немного, затем: "Пять. Это было более хлопотно. Похоже, он... сломался... каким-то необъяснимым образом. Записей с других кораблей о подобном поведении нет".
   "Я... видел... и слышал..." Долгий выдох. "Это... проблемы...".
   - Пятеро... - сказал Торк и остановился.
   Она полностью повернула половину своего глаза к нему.
   - Не... те... пятеро... Они живут... чтобы служить. Если... сломаются?... они умрут.
   "Тогда что?"
   "Другой."
   "Другой... Боже, другого не было . Только сломанная пятерка сообщила - почувствовала - что- либо. Все остальные мониторы читают четко. Я гарантирую это вам.
   - Так... да будет... так... Она долго молчала, слишком долго, чтобы Торк чувствовал хоть что-то близкое к комфорту. Единственными звуками в огромном зале, наполовину заполненном запечатанными яйцами, ожидающими высадки на планету, было ее тяжелое дыхание.
   И еще кое-что.
   Что-то крошечное, почти незначительное.
   Мягкий, влажный шлепок перед каждым выдохом.
   Каждый раз.
   Потребовалось много времени, чтобы Торк - хоть его имя и капеллан этого корабля - расслышал звук.
   И когда он это сделал, его хитин задрожал от смущения, хотя по логике он должен был знать, должен был предвидеть...
   Она несла яйца.
   Таинственный обряд, который могли совершить только боги, и который лишь немногие - за исключением десятков съедобных - когда-либо увидят.
   Он судорожно сглотнул.
   Где-то через бесконечность он уже собирался попросить разрешения удалиться, когда она снова заговорила. Теперь, когда он понял больше, каждое ее резкое дыхание вызывало у него чувство...
   Но она говорила: "Об этом... мире".
   Он понял смысл ее слов.
   "Боже мой, это самый почти пригодный для жилья объект, который мы когда-либо находили. Исследования показывают, что воздух, вода, земля подходят для посева".
   Возможно, она кивнула. В этот момент Торк не был уверен, что может доверять своему глазу.
   "В... обиталище... это... муравьи".
   "Боже мой, да. Две ноги. Только первые руки. Мягкотелый. Телеметрия может сказать нам очень мало".
   Снова долгое молчание.
   Шлеп.
   Шлеп.
   Шлеп.
   "Возможно...."
   Когда он убедился, что она сказала все, что хотела, он ответил: "Боже мой, чего ты желаешь?"
   "Общаться."
   "Транс-коммуникация? В смысле, переводчик-коммуникатор? Мы еще не использовали его. В первых двух мирах не было жителей, способных говорить; а в-третьих, аборигенам как-то не нужен был язык".
   "Нет...?"
   "Боже мой, то, что осталось, мы... не нашли... не указали ни органов речи, ни слуха. Чтобы мы могли идентифицировать себя как таковые. И ничего не предлагает писать. Ничего, кроме огромных зданий, голых и пустых, когда мы пришли, и бесплодного пепла, когда мы ушли".
   Несмотря на свою вину, Торк был особенно доволен своим ответом. Он почти прихорашивался.
   - Нет... речи...?
   "Нет, Боже мой. Никто."
   Шлеп.
   Шлеп.
   Шлеп.
   - Этот... мир... Попробуй... Последнее слово превратилось в хриплый свист.
   - Но почему... я имею в виду, пусть будет так.
   Соединения мелькнули обратно. Теперь оба глаза и все фасеточные глаза внутри каждого смотрели в потолок. К прошлому. Будущее. Бесконечность.
   Торк вышел из инкубатория. Он услышал, как позади него захлопнулась дверная диафрагма, но даже тогда не оторвал глаз от Бога.
   Он говорил с ней.
   Она ответила ему.
   Все было хорошо с кораблем.
   Со своим миром.
   * * * *
   "Отчет." Голос Торка разнесся по всей командной палубе, восстановив совершенное спокойствие после встречи с Богом. Он не ожидал этой встречи, не говоря уже о том, как... ну, как все может повлиять на него. Его глаза, однако, метались туда-сюда в совершенно нехарактерной манере, словно он потерял контроль над своими составами.
   Тем не менее, экипаж сразу понял, что нужно.
   - Милорд, подход безупречен.
   Он и не ожидал меньшего.
   "Милорд, за исключением..."
   Тонкий голос с дальней стороны палубы боролся с естественным порывом говорящего замолчать.
   Торк повернул полный глаз к говорящему, шестерке, который должен был знать лучше, чем прерывать мысли капитана.
   "Что ж?"
   - Милорд, что-то... необычное. Торк не был уверен, но на мгновение показалось, что пятеро мелькнули в направлении станции, где сидела предыдущая пятерка. Недавно перелитая пятерка как будто ничего не заметила.
   Но Торк смог.
   И это маленькое движение беспокоило его больше, чем заикающийся голос.
   "Более."
   - Милорд, возможно, это проблема со следователями, но, похоже, там... какая -то оболочка .
   "Где?"
   "Мой господин, вокруг планеты".
   Торк замолчал, не желая делиться своими внезапными опасениями.
   - По всей планете?
   - Мой господин, да.
   - Милорд... - На этот раз голос раздался с другой стороны палубы. - Я тоже... мои мониторы показывают... что-то, что я... они не могут объяснить.
   - Мой господин и мой.
   К этому времени с полдюжины номеров слегка кивали или махали вторыми руками в знак согласия.
   "Тишина!"
   Воцарилась идеальная тишина.
   "Вы, четыре, объясните!"
   - Мой господин, я не могу...
   - Тогда как можно лучше, - сказал Торк. Его хитин задрожал от раздражения. По правде говоря, его лапки согнулись и невольно дернулись к сумке, где еще покоилась тонкая трубка, но он сдержался. Если это множество цифр осмелилось заговорить, значит, что-то должно быть.
   - Милорд, мой монитор и, я полагаю, остальные ничего не показывают. "
   Торк начал прерывать, но четверо продолжили, быстро говоря, чтобы добраться до сути.
   "Ничего физического... по крайней мере, ничего материального. Но он также сообщает, что существует какое-то взаимосвязанное... поле ?... которое начинается в конце атмосферы. И он распространяется полностью по всему миру".
   "Как скоро?"
   Воцарилась отчетливо неловкая тишина, даже при слабом шуршании весов по гамакам.
   " Как скоро ?"
   - В любой момент...
   Корабль накренился, повис неподвижно, затем накренился в обратном направлении. Свет наверху колебался в интенсивности; затем сначала поодиночке, потом по частям лопались светящиеся стержни, осыпая палубу сверкающими осколками кристаллов. Повсюду полетели искры, некоторые воспламенили материал нескольких гамаков, что повергло соседние номера в бессмысленную панику. Три из них мгновенно свернулись, и, прежде чем искры погасли, сквозь панцири начал сочиться черный ихор.
   Полдюжины мониторов мигнули черным, вспыхнули помехи, а затем снова стали обычными фиолетовыми. Корабль снова перевернулся.
   Единственная лампочка на терминале Торка замигала, сопровождаемая звуком другого клаксона, который никто на корабле никогда раньше не слышал.
   Инкубаторий.
   Бог звал.
   И Торк не знал, что он мог ей сказать.
   Он начал нажимать тумблер своей лапой, и... корабль выровнялся. Те огни, которые были еще целы, мерцали, становились ярче, тусклее, а затем стабилизировались при нормальном освещении. Большинство оставшихся черных клемм снова включились.
   Большинство... но не все.
   И все перевешивал непрекращающийся вой клаксона, тревоживший людей, пожалуй, даже больше, чем корабельное землетрясение.
   Торк яростно нажал на кнопку, надеясь вопреки надежде, что ничто в его голосе не выдаст его волнения.
   - Боже мой, я слушаю.
   В диспетчерской стало тихо, если не считать слабых капель, капель, капель ихора по металлу. Свернулись еще два числа. Некоторые выглядели неуверенно.
   "Капитан Торк".
   - Боже мой, я здесь.
   "Какая?"
   Торк помедлил, а потом: - Это... аномалия, Боже мой. Атмосферная аномалия, возникшая при входе корабля..."
   "В настоящее время?"
   Торк оглядел командную палубу. Казалось, все под контролем, за исключением, конечно, дюжины или около того бигуди. Свет был стабилен. Мониторы мерцали сообщениями и обычными данными. Костры не разводить. А глаза остальных номеров были разделены, как и должно быть, один глаз следил за своим местом службы, другой - все активные соединения - сосредоточился на Торке.
   Никто из них не говорил.
   - Боже мой, теперь все в порядке.
   Ответа не последовало, но лампочка связи погасла. Она вернулась к своему вечному кругу создания новой жизни. Она была удовлетворена.
   Торка не было.
   Там было... что-то неопределенное. Он на мгновение сбил корабль с курса приземления. Тот факт, что корабль теперь шел по курсу и, по-видимому, не пострадал, его ничуть не успокоил. Его брюшные пластины задрожали, на этот раз не от удовольствия, а от опасения.
   Что происходило?
   * * * *
   Крвот зачирикал, не обращая внимания на аккомпанемент неуклюжего транскоммуникатора, занимавшего довольно много места прямо перед помостом, на котором он - она, напомнил себе Торк - стоял в одиночестве.
   Однако еще до того, как ее слова раздались из устройства, Торк узнал короткий комплекс свистов, вздохов и музыкальных тонов.
   Ему следует.
   Он слышал это достаточно часто с того момента, полдня назад (по текущему планетарному времени), когда посадочный модуль приземлился, и он, сопровождаемый своим приспешником чисел, ступил на четвертый мир.
   Это был жуткий опыт. Первые три раза планеты были мертвы, либо такими, какими они были изначально, либо такими, какими они стали после взрывов корабля. В третьем мире все было черным и искривленным. И были звуки... и запахи.
   Здесь ничего не трогали. Почти, почти Торк обнаружил, что сомневается в целесообразности попыток связаться с этим инопланетянином, этим суб-колейским видом.
   Транском начал твитнуть, но Торку не нужно было его слушать. Он достаточно часто слышал тот же комплекс звуков с тех пор, как прибыл в этот огромный, пустой, увешанный драпировками зал, чтобы встретиться с ожидавшим их единственным существом.
   "Да будет так."
   Торк вздохнул, чувствуя трепещущие движения испарения по своим тарелкам. Его первая и вторая руки сгибались, сжимались, снова сгибались. Он внутренне скривился от собственного беспокойства.
   Существо перед ним стояло так же уступчиво, как всегда, уступчиво и уступчиво, как плавящийся воск. Они вдвоем уже давно обошлись без прохладных формальностей. В последнее время Торк обращался к пришельцам как к завоевателям побежденных.
   А она просто ответила своим неизменным, адски неуклонным щебетанием: "Да будет так".
   Торк уставился одним глазом на силуэт Крута, затем в одно из семи угнетающе узких окон огромного семиугольного зала. Дальше он мог видеть только безоблачное небо, хотя и знал, что корабль, крошечный, но видимый, висит где-то над ними.
   Он вздрогнул. Углы в комнате были неправильными. Он, конечно, привык к углам. Квадрат, треугольник, даже шестиугольник. Но ненужная асимметрия этой комнаты беспокоила его.
   Он заставил себя игнорировать беспокойство и вернуться к своим обязанностям.
   - Значит, вы понимаете наши требования?
   снова заполнил жужжание транскоммуникатора . Когда он закончил говорить, переводчик разразился залпом невнятных звуков, случайных для Торка, но явно понятных для Крута.
   Корт.
   Даже это имя отвратительным эхом отозвалось в голове Торка, почти сотрясая незакрепленные сегменты его экзоскелета. Корт. Невозможное сопоставление звуков, равно невозможное ни произнести, ни понять. Тем не менее, это была хорошая аппроксимация для определенного набора звуков, которые проходили через транскоммуникацию как "непереводимые". Это было то , как она впервые назвала себя, но для этого не было родственного имени.
   Так. Корт.
   Что ж, скоро это мало что изменит. Анклав скоро перестанет существовать как независимое сообщество, и любые имена, которые они решат дать себе, станут неуместными.
   Но хватит лингвистики. Торк достаточно хорошо разбирался в технических тонкостях перевода, чтобы понимать, что знает недостаточно. Кроме того, десятка под любым другим названием все равно оставалась десяткой.
   Cwrth было достаточно.
   Теперь, однако, о деле.
   Она слушала терпеливо - вечно терпеливо, чертовски терпеливо. Ее ужасные двойные глаза - бессоставные, застывшие в костных глазницах и потому неспособные разделиться и впитать в себя больше, чем то, что стояло прямо перед ней, - ее глаза слегка отвернулись от него, как будто ей неприятна была его форма.
   Над ним возвышалось ее высокое, хрупкое на вид тело с мягкой плотью, обнаженное, несмотря на тонкое покрытие из какой-то блестящей ткани. Складки блестящего белого материала, неподвижные, как колонны из непрозрачного хрусталя, упали к ее ногам.
   Ее ноги.
   Еще одна мерзость . У нее было только две руки, по-видимому, первые. Там, где должны быть секунды, была только гладкая, уязвимая на вид ткань.
   Затем эти два неуклюжих, плоских придатка, слишком широкие и короткие для существенной поддержки, не разделяясь на еще меньшие, менее эффективные, кажущиеся второстепенными придатки на вентральном конце.
   Он вздрогнул.
   На ее груди холодно сверкал единственный ограненный камень.
   Он не знал, как называется этот камень. Он не заботился. Но в широкой центральной грани он мог видеть себя в маленьком...компактном, темном, непроницаемом теле, рассчитанном на гравитационные силы, во много раз превышающие силу этого маленького комочка грязи. Его образ тускло мерцал.
   Транскоммуникатор загрохотал в тишине.
   Корт какое-то время молчал.
   Очевидно, она обдумывала то, что только что сказал транскоммуникатор.
   Затем, как она делала так часто раньше, она повторила непрекращающийся шаблон, который Торк стал презирать.
   "Да будет так."
   Он двигался. Он медленно обошел единственное видимое украшение в комнате, деревянную колонну чуть выше его роста, отполированную до блеска и увенчанную каким-то отвратительно вырезанным камнем.
   От одного взгляда на резьбу с горсткой его составов у него закипала кровь. Он был таким же отвратительным, как и все остальное здесь, хотя и не имел никакого сходства с высокими, тонкими линиями Корта. Это было комковато, неуклюже, едва ли больше, чем намек на что-то, что казалось неявно древним и ужасным.
   По крайней мере, так это повлияло на Торка.
   Проходя мимо, он протянул вторую руку и глубоко и безжалостно впился в дерево, выкалывая длинные щепки из красноватого дерева.
   Корт вздрогнул... Торк был доволен. Это был первый признак возмущения, который она проявила во время их разговоров.
   Просто из принципа он щелкнул столбом из первых рук, заставив его заметно раскачиваться. Резьба, казалось, немного соскользнула, а затем остановилась, как будто появился низкий барьер, который он не мог видеть и который удерживал ее от падения на каменный пол.
   На этот раз она сдержала себя. Она снова была невозмутима, спокойна.
   Он продолжил: "Это наше последнее требование. До захода солнца вы сдадите нам, то есть мне , все вооружение и другие приспособления, которые могут быть использованы против Колейка. Вы безоговорочно признаете нас господами и примите свое положение данника навсегда и без вопросов. Вы будете сдавать такие материалы - металлы и полезные ископаемые - сколько нам нужно, а также любые топливные элементы, приспособленные под наши нужды.
   "Вы - и сюда я включаю всех ваших людей - будете делать все это без жалоб и бунта. В противном случае, и это я обещаю, я разрушу ваш мир. Колеичу не грози. Они делают. Мы уничтожаем то, что не можем подчинить".
   Он сделал паузу. Транскомм начал свою работу по превращению его ясных, точных слов, его дотошной дикции в бессмысленные потоки непонятных звуков. Он свистел и визжал, достаточно, чтобы свести с ума даже имя... если бы он не стоял там, чтобы выполнить поручение своего Бога.
   Он позволил своему глазу оглядеть комнату. Слуги Корта - не более дюжины, когда он прибыл, - все вышли из комнаты, оставив ее еще более пустой, чем она была, когда он впервые вошел. от вездесущей драпировки, закрывавшей все, кроме центрального окна в каждой стене.
   Он дернулся. Комната все еще казалась... неправильной. Плохо?
   Он не был уверен, что хочет придать моральную ценность простому архитектурному любопытству - в конце концов, это был чужой мир, не привыкший к высшим изысканностям и красотам Колейка.
   Корт слегка выпрямилась, отчего ее фигура выглядела еще более изможденной, еще более уязвимой.
   Ему это понравилось.
   Она открыла рот, чтобы заговорить.
   Будет ли она?
   Она сделала.
   "Да будет так."
   Он начал отвечать, когда она повернулась прямо к нему лицом.
   Он снова был потрясен ужасом этих двойных глаз, мягких, цветных, наполненных жидкостью сфер без составных частей, без знакомого граненого черного блеска. Время от времени на них опускались лоскуты ткани, хотя в бою эти дурацкие лоскуты явно не защищали от взрывов или уколов.
   И более.
   Ее и без того невероятно хрупкое тело было особенно омрачено одним гротеском, который драпировка наполовину скрывала, когда ее отворачивали, но теперь приоткрылась, обнажая все свои одиозные детали.
   Чуть выше суставов ее нижних конечностей ее тело было опухшим. Покрытие тела - это слово, которое транс-ком придумал для того, что явно не было экзоскелетом, но каким-то образом выполняло многие из тех же функций, - покрытие тела было плотным, приглаженным, достаточно выпуклым, чтобы почти удвоить ее обхват и сбросить остальную часть ее тела. тело несимметрично.
   Он никогда раньше не видел такой мерзости... и был еще более напуган, шокирован почти невыразимо, обнаружив в самом начале их разговоров, что она... то есть она будет... что она находится в процессе деторождения !
   Его лапки неодобрительно щелкнули.
   Его Бог был одним. Она выполняла свою функцию незаметно, почти бесшумно, и никто не мог наблюдать за ней, кроме избранных десятков... за исключением, конечно, той единственной чрезвычайной ситуации, которая привела сюда Торка.
   И даже тогда он не видел ничего, кроме ее верхней части панциря; остальная часть ее длинного тела была покрыта, как того требовала традиция, роскошной тканью.
   Не было ничего, что указывало бы, предполагало, что...
   Ну, правда, что- то было :
   Шлеп.
   Шлеп.
   Шлеп.
   Но это, это публичное позерство.
   Было достаточно плохо иметь дело с допущенной самкой, но это была даже не яйцекладка. Нет, она выносила что-то живое из своего тела.
   Он старался не смотреть на блестящую растянутую ткань и не замечать, что она время от времени колыхалась, почти вздымалась, как будто что-то внутри изо всех сил пыталось вырваться из плена.
   И что- то было.
   Он понятия не имел, как выглядит личинка Корта. И ему было неинтересно это выяснять. Это существо, это... существо не имело права даже появляться на публике в таком состоянии, не говоря уже о принятии условий, которые навсегда подчинили бы ее и все, что ей нравилось в этом мире.
   Она давно должна была удалиться в неприкосновенность и уединение инкубатория.
   Или как там она называла место, где могла...
   Транскоммуникация прервала его мысли короткой вспышкой - чертовски знакомой - затем чуть более продолжительным стаккато звуков.
   "Да будет так... Это значит призывать наружу внутрь, извергать внутрь наружу".
   Это было другое.
   Транскомм слегка запнулся на последних фразах, как будто не был уверен в переводе. Когда он все-таки повторил их на кольейском языке, все равно была нерешительность, наряду с неким ощущением ритуальности.
   Сам звук раздражал Torq. Он пересек комнату, встал перед одним из семи окон и уставился на тщательно ухоженные поля, раскинувшиеся веером между слиянием двух рек.
   На самом деле, богатство анклава - каким бы большим он ни был, простирающимся на юг далеко за пределы видимости - поразило Торка, когда он только прибыл сюда.
   Из космоса корабль передал четкие изображения большей части поверхности планеты. Насколько сообщали приборы корабля, аномальные облака, казалось, парили над несколькими определенными областями, никогда не двигаясь. Они казались ниже, чем должны быть облака, почти, но не совсем касаясь земли, и приборы сообщали о частых вспышках внутри них. Торк мог принять это явление за молнию или аналог этой планеты, но приборы также показали, что вспышки состоят не только из света , но и из цвета. Каким-то образом приборы не могли определить, это был физический цвет. Торк не понял.
   Когда Торк заказал несколько номеров для дальнейшего тестирования, он получил еще более аномальный ответ.
   Да, определенно были цвета, связанные со вспышками.
   Но нет, они не вписываются в спектр света, как мы его понимаем.
   Одно из чисел позволило своему панцирю слегка изогнуться, когда Торк продолжил расспрашивать, но в конечном итоге остался стоять.
   Тем не менее, было что-то в этих вспышках, что поразило, расстроило и напугало - или напугало - цифры .
   Вдобавок к облакам были огромные серые пятна, покрывавшие целые квадранты поверхности, похожие на ужасные грибковые наросты, которые время от времени мучили самых старых и самых слабых из Колейков. Испытания подтвердили, что эти бескрайние просторы покрыты пылью, пеплом и чем-то в этом роде. Но и там были предположения неописуемого цвета. Большая часть планеты уже пострадала от опустошения. Судя по всему, он распространялся.
   А затем, устроившийся среди них, окруженный непрерывной цепью гор и сверкающий цветами, которые казались нормальными для глаза Торка, лежал анклав. Сам по себе он был огромен, покрывая едва ли не восьмую часть видимой поверхности планеты, но по сравнению с облаками и пылевыми чашами казался хрупким, уязвимым.
   Торк слегка повернулся.
   Слева от него в предвечернем свете мерцали приземистые очертания его посадочного модуля. Это казалось... неправильным, внезапно понял он, неуместным, чуждым.
   Он переместил свои соединения, затем снова сосредоточился на посадочном модуле и увидел его таким, каким видел всегда. На мгновение, решил он, он был настолько ошеломлен нелепыми углами и поверхностями анклава, что почти воспринял его так, как мог бы воспринять Корт.
   Его брюшные пластины вздулись.
   Идея была абсурдной.
   Он отступил на два шага, но сказал, не поворачиваясь к Корту.
   "Это место, это сообщество богато. Это плодородно. Он обладает обширными запасами полезных ископаемых и элементов, которые будет полезно использовать. Даже окружающие вас пустоши богаты, хотя и не пригодны для выращивания сельскохозяйственных культур".
   Он остановился и позволил транскоммуникатору повторить то, что он сказал.
   Корт не ответил. Она даже не позволила глазным щиткам опуститься, а смущенно уставилась на него своими двойными глазами. Он отметил, что они были почти того же цвета, что и небо за окнами... голубые, но с оттенком солнечного света.
   Он подождал.
   Она не говорила.
   Он продолжил: "Вы сказали мне, что у вас нет ни армии, ни правительства. Что ты сам всего лишь... я забыл.
   Он повернулся к транскоммуникатору и ввел команду поиска в памяти, затем подождал, пока тот не ответит.
   "О да. Вы - "дистальный придаток/женщина, которая еще не родила". Вы утверждаете, что не занимаете никакой другой должности, кроме как Cwrth - "говорящий", - и все же именно с вами я должен иметь дело.
   "Кто вами управляет? С кем вы ведете конфликты? Кто следит за богатством, чтобы удостовериться, что у всех достаточно по их положению?"
   Он снова сделал паузу и стал ждать транскоммуникацию.
   На этот раз, завершив свою череду свистов, бульканий, хрипов и тресков, Корт начал говорить.
   И на этот раз он не слышал повторяющихся звуков, означавших: "Да будет так".
   Строка за строкой, транс-коммуникатор повторял ее инопланетные мысли в собственной речи Торка.
   "Мы в анклаве довольны. Вы правы... и вы не правы. Нам не к кому обратиться с нашими конфликтами, потому что у нас нет конфликтов. У нас нет армий, потому что нам не с кем воевать. У нас нет богатства, потому что у всех нас есть то, что нам нужно. Мы используем наш мир так, как нам нужно, а не так, как мы хотим. Мы живем хорошо".
   Транском замолчал.
   "Никаких конфликтов? Нет врагов? И Колейки первыми наткнулись на тебя?
   Через мгновение: "Нет. Нет, у нас нет конфликтов. Нет, у нас нет врагов. И нет, вы, - здесь термин был не колейским , а чем-то непереводимым, хотя транс-комм указывал, что в основе слова курт лежат оттенки отвращения, отвращения, неприязни и неприязни к чему-то, что шныряло по земле... И нет, вы не первый, кто на нас напал. К нам уже приходили посетители" - захватчики, нападавшие - "раньше. Мы уже получали требования. Нас предупреждали, угрожали, запугивали. Но каждый раз гости терпели неудачу.
   "Нам помогли".
   Торк напрягся, услышав, как изменился ее тон. От нее исходила абсолютная уверенность еще до того, как ее слова просочились через транскоммуникатор. Он боялся того, что он услышит дальше. На родную планету пришло достаточно отчетов от предыдущих миссий по засеву, чтобы он смог распознать закономерность, хотя он и не ожидал ее в этом мире. Не было никаких очевидных знаков, ни доспехов, ни принадлежностей, ни церемоний. И все же ее слова были неизбежны, неизменны по смыслу, если не по форме. Их слышали другие капитаны на других мирах, и Колеик неизменно и систематически разрушал скрытую в них невысказанную надежду.
   "Наш Бог стоит с нами. Его будет достаточно. Конечно."
   Она говорила.
   Религиозный культ.
   Несмотря на его твердое знание о том, что он следовал заповедям Бога, находясь здесь и, в конце концов, как теперь казалось, разрушая этот мир, и несмотря на его постоянные попытки рассказать ей о своем Боге, она придерживалась какой-то тайной сотериологии. .
   Неудивительно, что она была так спокойна.
   И не нужно тратить время на дополнительные вопросы.
   Его не волновало, какое из бесконечных переплетений верований может принять ее бог. Его не волновало, какие естественные, физические проявления Корт неправильно истолковывал как чудесные, магические, мистические. Он не хотел спорить с ней.
   Его Бог ждал.
   Он видел ее, говорил с ней.
   Ради Нее он соединился с ней во время того единственного незабываемого полета.
   Его знание было абсолютным.
   Он не хотел слушать подробности этой... веры этого существа .
   Он перешел в командный режим. В конце концов, он был Капитаном, обладателем всей власти в этом мире, единственной личностью, которая решит, должно ли это существо жить или умереть, будет ли позволено всему ее миру существовать или станет тем, чем он уже был... безжизненные, покрытые пылью и пеплом пустоши.
   "У меня есть сила, которую ты не можешь понять. Мой корабль сидит в небе. Я могу приказать ему испепелить тебя, твое, все, что тебе дорого. Я мог бы испепелить планету, если бы захотел, превратить ее в пылающий шар пепла".
   Он остановился. Транс-коммуникатор зачирикал, хотя Торку показалось, что он услышал больше жесткости, больше властности в исходящих от него звуках.
   Корт не изменила своей позы, своего выражения лица. И она не ответила.
   "Мои люди - мои воины - вооружены оружием, которое вы не можете себе представить. Нас много, почти бесконечно; вы немногочисленны и хрупки. Вы не можете противостоять нам. Не выступайте против нас.
   "Не возлагайте надежды на невозможное.
   "Я уже разрушил миры". Произнеся эти слова, он понял, что принял решение. Он знал , как его Бог хотел бы, чтобы он действовал. - Я разобью и твой.
   * * * *
   Когда транскоммуникатор заикался, предупреждая Торка, он смотрел, не двигаясь, в окно.
   Безмолвный, непроницаемый, неприступный - воплощение Koleic.
   Его взгляд блуждает по невероятно тонким шпилям анклава, часто наклоненным под такими углами, что у него начинает болеть голова, как будто в любой момент они могут рассыпаться на осколки, а затем - возможно, еще до того, как осколки ударятся о землю - в пыль.
   Он смотрел на суровые, бесплодные горы. Он знал, что они окружили равнину, на которой располагался анклав, но здесь они были гораздо ближе, чем южнее. Он мог видеть их высокие валы, их острые гребни. Насколько он мог судить, в цепочке пиков не было ни разрезов, ни выхода отсюда в пустоши, которые были остальным миром.
   Оттуда он смотрел в небо. Его стихия сейчас. Его вселенная. В его памяти мелькали планеты, которые он посетил... и завоевал... и разрушил.
   Как и его Судьба !
   Cwrth начала напевать в своей типичной монотонной манере.
   Теперь он повернулся, чтобы посмотреть на нее, а не на пейзаж.
   Ее рот был... был искривлен. Как-то вытянуто. Концы, где соединялись две ротовые створки, были слегка приподняты. Вертикальные складки деформировали ее лицо там и в других местах. Это было отвратительно, как их бескостная плоть манипулировала собой. Никогда еще Торк не чувствовал себя так гордым... или таким защищенным... своими неподвижными брюшными пластинами, своим блестящим хитином, даже тонкими колючими отрезками своих лапок. Все в нем, в Колейке , было неизмеримо выше этого... этого...
   Ее голос оборвался, и машина заработала.
   "Мы уже слышали это раньше". Торк думал, что даже через металлический транслятор он может уловить бурление сильных эмоций, чего Корт еще не показывал. Она всегда оставалась терпеливой, нежной, даже решительной к своей очевидной судьбе. И судьба ее народа.
   Она повторила первую фразу, то ли для акцента, то ли для уточнения: "Мы уже слышали это раньше. Не часто. Дважды. Возможно, трижды за нашу долгую-долгую историю. Никто из живых не помнит таких вещей, хотя мы тоже живем долго-долго. Но истории были переданы".
   Машина остановилась, издав бессмысленное шипение и бульканье, как будто она была разумной и не хотела произносить следующие несколько строк.
   "Такие захватчики" - она, очевидно, употребила другое слово, чем "посетители", и тем самым впервые ясно выразила свое отношение к Колеику, - такие захватчики не добились успеха. Они умерли. Как и вы. Наш Бог поможет нам. Его будет достаточно".
   Торк щелкнул лапками. Он пытался подготовиться к такому моменту, учитывая отчеты предыдущих капитанов. Ему никогда не приходилось произносить слова; первые завоеванные им миры не достигли уровня изощренности религий, даже такой явно абсурдной, как здесь.
   Дайте отпор мощи Колейка!
   И все же, несмотря на свои приготовления, он чувствовал себя... беспокойным. Даже цифры умерли по причинам. Они могут забыться и свернуться. Они могут не подчиниться имени. Возможно, они даже были рождены, чтобы снабжать пищей богов, которые прямо сейчас рыскали в глубинах космоса, повсюду разбрасывая свое семя.
   Но умереть за воображаемого опекуна.
   Тем не менее потребности - требования - Колейка стояли на первом месте. Никто не мог обойти Судьбу.
   Он произнес суровую команду. Трое, стоявших у выхода из зала, поспешили вперед, его панцирь блестел и блестел в вечернем свете. Он нес коммуникатор в одной руке. Второй был вытянут в сторону Торка.
   "Отчет." Голос Торка был более грубым, чем обычно, не из-за того, что эти трое сделали, а из-за его недовольства Кортом... тем, кто стоял как вкопанный перед ним и всеми остальными на этом жалком клубке пыли.
   Все трое нервно щелкнули, хитин против хитина.
   "Отчет!"
   "Мой господин!" Несколько его составов могли просто метнуться к сумке, в которой Торк носил тонкий металлический стержень. Но больше ничего не сказал.
   - Докладывай, я сказал. И на этот раз гнев в его голосе - во всем его поведении - действительно был направлен на троих.
   - Милорд, они... они... исчезли.
   "Какая? Кто?"
   - Милорд, сканеры на борту посадочного модуля показывают, что практически все формы жизни в этом анклаве... исчезли? Как будто охранник искал другое слово, лучшее слово, и в конце концов сдался, потерпев поражение.
   "Но когда мы приземлились, вокруг этого здания собрались сотни, тысячи людей".
   - Мой господин, да. Но так как время прошло, а от вас не было отдано противоположного приказа, они... удалились, да, удалились в свои жилища. Охранники, выставленные снаружи, сообщили, что за нами наблюдают, но ни одно из существ не сделало никаких жестов или намеков, которые мы могли бы расценить как угрозы. И..." Все трое резко остановились, как будто оно боялось последствий того, что уже заявило, и боялось продолжать.
   "А также!"
   "Милорд, когда мы проверили несколько вдохов назад, охранники обнаружили... Ну, милорд, они обнаружили, что жилища кажутся загроможденными горючими горючими веществами. Некоторым показалось, что они заметили движение в самых глубоких тенях жилых домов, но никто из... - он указал на Корта движением туловища, которое на любом уровне приличного общества было бы... не приличным, - никого из них не было видно. "
   Торк уставился на него. Охранник - несмотря на тройку - показывал неизбежные признаки того, что скручивается, так что через мгновение Торк смягчился настолько, что вернулся к более ранней части отчета.
   - Нет приказа! Никаких заказов от меня! Но неужели вы не подумали..."
   Нет, они не думали. Цифры снаружи были в основном восьмерками. Они не думали. Они четко следовали приказам. Или умер.
   Жестом, подозрительно похожим на рисование предплюсны на уязвимой брюшной пластине, Торк отпустил троих.
   Он тяжело бросился к центру зала, где молча стоял Корт. Она казалась грустной, ее углы слегка наклонены к земле, ее спинная поверхность так же слегка изогнута, что у Колейка было бы истолковано как первые признаки скручивания.
   Однако что-то в ее глазах - этих отвратительных двойных шариках влаги - подсказало ему, что на самом деле она не побеждена. Она могла быть грустной, хотя он не мог понять, почему. Но она все еще не была побеждена.
   "Что произошло? Где твои люди?
   Он проклинал задержку, поскольку машина переводила каждый издаваемый им звук.
   Она говорила, и была еще одна задержка.
   "Они ушли. В горы, по тропам, известным только нам. А ты, - Торк вздрогнул от яда в этом слове, - ты не разрушишь это место. Мы будем. Он наш, и мы уничтожим его, если наш Бог потребует нашей жертвы".
   "Ты умрешь...."
   Она начала это жуткое, сверхъестественное скручивание рта еще до того, как транскоммуникация началась. Она как будто уже поняла, что Торк скажет дальше, и была готова ответить.
   Однако транскоммуникатор щебетал и свистел ей; и она чирикала и свистела в ответ.
   "Конечно, я умру. Вот почему я здесь. Я наименьший, - транскоммуникатор почти остановился, прежде чем выплюнуть длинную последовательность слов, - тот-кто-охотно-проливает-ихор-для-чтобы-все-другие-могли- выживать. Я - дистальный придаток/женщина, которая еще не родила. Благодаря мне мой народ выживет.
   - Если мой Бог пожелает.
   - Я этого не сделаю, - закричал Торк. "Я так не буду! Я твой Бог! А она , - тут он указал в сторону того места, где корабль только что стал виден через верхнюю часть самого высокого окна, - она - мой Бог! "
   Транскоммуникация давала сбои, но она не была предназначена для передачи такой интенсивности эмоций. Шестерни заскрипели от усилия, и вокруг динамика появились клубы дыма. Щебетание, щебетание и музыкальные звуки звучали искаженно, хрипло и резко.
   Еще до того, как транскоммуникатор замолчал, он жестом указал на ближайшего охранника.
   "Прикажи кораблю подготовить все силовые лучи. Как только посадочный модуль поднимется, уничтожьте это место !"
   - Мой господин, да! Все трое щелкнули резким салютом.
   Торк уставился на Корт... точнее, на то место, где она стояла мгновение назад. Во время его вспышки, даже когда транскоммуникатор начал переводить его команду, Корт молча встал рядом с деревянной колонной. Одна из ее рук коснулась поверхности отвратительной резьбы, лаская ее так, словно это была самая великолепная вещь на свете. Ограненный камень на ее груди сиял собственным внутренним светом.
   И она говорила, шепча таким тихим тоном, что за всем его воплем Торк ничего не услышал.
   Он начал приближаться к ней, наполняя свою позу всеми тонкими сигналами ненависти к ее упрямому, самонадеянному виду, какие только мог - лапки полностью вытянулись, как будто он хотел разорвать покров ее тела с любых поддерживающих его структур; панцирь раскололся ровно настолько, чтобы обнажить ихорно-зеленые крылья; ротовой аппарат дрожит от сдерживаемой ярости; глаз сверкнул, когда его составы вспыхнули в ее сторону.
   Он почти начал говорить.
   Затем он остановился.
   Что-то было в ее голосе, в словах, которые она явно произносила. Он сосредоточился.
   Это был не тот язык, на котором она говорила с ним!
   В ее словах теперь почти не было того взбалмошного пронзительного щебетания, ритмичных свистов, которые он привык слышать и которые временами, как ему казалось, он мог понять сам. Нет, эти звуки были резкими, гортанными, ее ротовые створки дрожали в тугих маленьких движениях, вверх-вниз, вверх-вниз, почти быстрее, чем его взгляд мог уследить.
   И она изменилась физически.
   Тонкий стебелек, отделявший ее голову от грудной клетки, напрягся. Толстые веревки ткани вздулись изнутри, двигаясь вверх по бокам и пульсируя, словно живя собственной жизнью.
   Двойные скопления дряблой ткани на ее грудной клетке - Торк не мог представить себе, как можно использовать такие выступы, - напряглись, конусообразные кончики слегка приподнялись, несмотря даже на слабую гравитацию.
   Она раздвинула две опоры для тела так, что они оказались дальше друг от друга, чем самая широкая часть ее тела. При этом она обнаружила еще большую неприглядную припухлость прямо под шишками ткани. Покрытие стало заметно плотнее, блестело и начало слегка краснеть. Прежние случайные движения внутри опухоли стали ритмичными, повторяющимися, как будто дюжина лапок прощупывала ткани изнутри. Его чуть не стошнило от увиденного.
   С болью он поднял глаза, чтобы сосредоточиться на ее верхних чертах; то, что происходило внизу, было ужасно, не передать словами.
   Она все еще ласкала ужасную резьбу, но теперь ее лапки так быстро порхали по поверхности камня, что казалось, будто сам камень двигался, приятно пожимая плечами от ее прикосновения.
   И ее голос понизился еще ниже, почти зарокотал, достигнув глубины, которая разорвала бы речевые органы Колейка своей пульсирующей, рваной интенсивностью.
   Слова становились все быстрее, сливаясь друг с другом, пока не превратились в литанию ужаса, не прерываемого дыханием.
   Торк напрягся, чтобы распознать что -нибудь - хоть что- нибудь - в мешанине безумных звуков, но не смог. Его первая рука опустилась к карману панциря.
   Чудовищная резьба, казалось, непристойно извивалась под руками Корта.
   Ее опухоль увеличивалась, сжималась, снова увеличивалась, и Торк с ужасом понял, что ее движения каким-то образом связаны - контролируются - ритмами ее непостижимых, невыразимых слов.
   Его предплюсна коснулась тонкого металлического стержня и начала его вытягивать.
   "Мой господин!"
   Голос троих - напряженный и встревоженный - на мгновение успокоил Торка. Это было знакомо; его ритмы были его вида, в пределах его опыта. Затем он понял, что говорили эти трое. Кричать.
   "Мой господин! Что-то... оно... оно приходит ! И с последним воплем, который, по мнению Торка, был выше способности Колеика, все трое свернулись в клубок!
   Торк оглянулся на Корта.
   Она не покидала своего места возле столба. Она все еще гладила каменное существо, все еще бормоча на этом странном, сверхъестественном языке.
   Он повернулся и подошел к окну в дальней части комнаты.
   И остановился. Ошеломленный.
   За дальними горами облачная масса - вздымающаяся, клубящаяся, освещенная изнутри сверхъестественными вспышками неназываемых оттенков - облачная масса, такая же, какая была нанесена на карту где-то на планете, спускалась, задевая затененные высоты, колеблясь по полям, словно жив, и голоден, и зол.
   По мере приближения к зданиям анклава оно мутно растекалось, истончаясь, но в процессе становясь непрозрачным и - если такое было возможно - еще более угрожающим, поскольку его нижние поверхности пузырились и кипели, касаясь тонких шпилей и разрушая их, скрывая ужасные углы здания после здания.
   Неназываемые цвета усилились, присоединившись к другим, знакомым глазу Торка - красному, желтому, желчно-зеленому.
   Часть его разума мгновенно отключилась. Он начал беспристрастно и совершенно иррационально рассматривать любопытные изменения длин волн как свет - цвета - фильтрующиеся сквозь хрустальные стекла.
   Другая часть его сознания отметила удивление и ужас перед его объективностью в такой момент.
   Это облако, эта... штука ... не может существовать.
   Но это произошло.
   Он приближался быстро.
   И остановился.
   Он сжался, сжался в туман, в туман... густой, непроницаемый, но все же подвижный. Теперь он приближался медленно. Пугающе медленно.
   В серо-голубом тумане, все еще освещенном, хотя и менее ярко, вспышками отвратительного цвета, лежало центральное ядро абсолютной черноты, сквозь которое не могли проникнуть даже бесчисленные соединения Торка.
   * * * *
   Голосовые паттерны Корта снова изменились. Хотя звуки по-прежнему принадлежали странному языку - и Торку он казался неизмеримо древним - они были медленнее и отчетливее.
   Теперь у них были командные записки.
   Первые струйки тумана опустились ниже за пределами помещения.
   Торк с изумлением и ужасом наблюдал, как щупальца затвердевают, превращаются в щупальца, а затем в сплошные ищущие щупальца, которые вытягиваются и расширяются, хотя центральное ядро тьмы оставалось неподвижным.
   Они крутились друг над другом, скручивались и выпрямлялись, как будто впервые почувствовали свою силу, а затем упали.
   В одно мгновение они окружили посадочный модуль.
   Торку хватило времени только на то, чтобы заметить, что земля между зданием, в котором он стоял, и посадочным модулем была усеяна беспорядком маленьких черных узелков. Ему потребовалось дыхание, чтобы понять, что они собой представляли.
   Вся его эскадрилья свернулась.
   Тройки, пятерки, семерки, девятки... все стянуто в себя.
   Все потеряно.
   Затем, когда масштаб катастрофы осмыслился в его сознании, серый-то-черный-теперь-полуночно-фиолетовый сжался. Один раз. Судорожно.
   И в чудовищном потоке пламени, дыма и чахотки посадочный модуль исчез.
   * * * *
   Торк вытащил из сумки тонкий металлический стержень и отвернулся от окна.
   Он поднял его и направил на Корта.
   И остановился.
   Внезапно она словно загорелась, запылала и засияла, ее белое платье превратилось в живую колонну переливчатого величия. Голос ее снова изменился, стал еще громче, как будто раньше она только читала, а теперь увидела и узнала.
   Транскомм предпринял единственную попытку начать перевод, статуя - как и посадочный модуль - взорвалась.
   Торк почувствовал горячий металл на своем панцире и рассеянно стряхнул его с первой руки второй. Он не чувствовал боли.
   Корт прекратила свои... заклинания... на короткое мгновение, достаточное для того, чтобы поднять обе руки высоко над головой и снова и снова повторять одну фразу: Йог-Сотот! Йог-Сотот! Йог-Сотот!
   С приглушенным стуком портьеры, закрывавшие большую часть большого зала, сорвались с застежек и беспорядочными грудами легли на пол.
   Корт казался преображенным, сияя еще ярче, когда скрытые стены превратились в окна, более широкие, большие, бесконечно более внушительные, чем те, что были видны раньше.
   Семь невероятно больших окон... в ничто!
   Каждая содержала в своем кристаллическом плане черноту, превосходящую черноту. Это казалось ощутимым; он, казалось, кричал о пустоте, мерзости и чудовищности.
   Торк почувствовал, как ткани его спины изо всех сил пытаются свернуться.
   В глубокой темноте он увидел... движение.
   Чернота бурлила, корчилась и волновалась, пока из глубины каждого окна в пределы пространства и времени не начали формироваться бесконечно малые щупальца.
   Корт заговорил, и даже без ныне несуществующего транскоммуникатора Торк понял, что она произносила его имя так, как оно произносится на этом древнем, архаичном языке.
   Он оторвал взгляд от окружавшей его пустоты, чтобы посмотреть на нее.
   Она слегка прикоснулась своими придатками к вырезанному изваянию... и на этот раз Торк понял, что отвратительное существо действительно сдвинулось с места.
   Из-под его каменного тела начали появляться тонкие щупальца.
   Один.
   Два.
   Много.
   Затем она направила его взгляд вверх и вдаль, к далекому небу, где неподвижно висел его корабль, единственная оставшаяся звезда в ночной тьме. Других огней не было; нет звезд. Закат был полным, но звезд не было.
   И что-то образовалось из черноты.
   Торк знал, не зная, что он видит.
   Еще больше щупалец, бесконечное количество щупалец, тянущихся вверх и в стороны, пока они не стали казаться скорее элементами неба, чем земли, пока они не сплелись и не скрутились и не образовали над миром почти непроницаемую сеть.
   Затем, в мгновение ока, один из них слегка опустился, несколько раз закольцовался вокруг единственного источника света в вечной неясности, лежащей за пределами вселенной Торка, затянулся, и корабль - и все, что в нем - исчезло.
   "О Господи!" он закричал.
   У него не было времени заметить, что на равном расстоянии друг от друга по комнате, некоторые из которых были полускрыты упавшими портьерами, лежали темные сферы, источающие черные дистилляты, которые мерцающие портьеры, казалось, впитывали, не меняя своей окраски.
   У него не было времени заметить, что, пока Корт стояла там в своем триумфе, ее черты исказились от боли, гротескная опухоль резко увеличилась еще больше, ее покров еще больше растянулся, теперь сверкая невероятным красным цветом, - что даже когда она стояла там , тонкая линия образовалась из соединения ее опор, стремясь вверх со всей решимостью вселенной щупалец, которые теперь окружали ее мир; стремясь вверх и уплотняясь, пока ее покров не разорвался, и... что- то ... протянуло собственные щупальца, обвилось вокруг одной из ее опор и, все еще липкое и гнилое от ее алой слизи, медленно, почти болезненно, опустилось на пол.
   У него не было времени заметить, как оно приближалось все ближе и ближе к тому месту, где он стоял, набирая скорость и силу с каждым мгновением.
   У него не было времени, чтобы заметить что-либо из этого, потому что он уже был далеко от галактики, погрузившись в невероятные воспоминания, которые нахлынули и ушли, не оставив ничего, кроме тьмы, когда его панцирь треснул, а брюшные пластины сложились сами по себе.
   И он свернулся.
   Последнее, что он знал, было пернатое прикосновение вещей, ледяных, кожистых и совершенно злых, вторгающихся в его тело через каждую трещину в его хитине, высасывающих, почти вдыхающих саму ихор его существа.
   Он не слышал слов Корта, когда она опустила руки, когда длинная рана в ее брюшной плоскости - теперь плоская и провисшая - плавно закрылась, когда чудовищная резьба снова превратилась в неподвижный кусок камня... когда она закрылась, чтобы все, кроме эфирной музыки, которую могла слышать только она одна в комнате, и сказала голосом, полным жалости, почти скорбным:
   "Нет. Боже мой !"
   1 Опус : произведение, композиция, особ . музыка из Л. опус , работа, труд, усилие; от протоиндоевропейского * op - работать, производить в изобилии, первоначально относился к земледелию, позже распространился на религиозные акты ( ср . санскрит, апас - работа, религиозный акт). Множественное число, которое используется редко, - опера .
   Я ЕСМЬ ЗАВТРА, Лестер дель Рей
   ГЛАВА 1
   Идиотизм терзал Томаса Блейка; телекамеры, красивый старинный особняк, ликующие люди - все, казалось, растворилось в пустоте. Его разум внезапно стал чужим для его мозга, его мысли скручивались под тяжестью абсолютной пустоты, которая сопротивлялась яростному импульсу жить. Перед ним, казалось, хлестал свет; и мрачное, невыразительное лицо выплыло из ниоткуда, а голос старика звенел в ушах, которые, как ни странно, принадлежали не ему.
   Оно прошло почти сразу, оставив только уверенность в том, что это больше, чем фантазия. Блейк мельком взглянул на себя на мониторе, заметил обвисшие мышцы лица и вернул их к улыбке. Его глаза метнулись к лицу Гидеона Пирса, и он понял, что оговорка могла быть только на мгновение; руководитель его избирательной кампании все еще улыбался слишком теплой улыбкой профессионального политика, сморщив толстые челюсти в фальшивой любезности.
   Крики за его спиной привлекли внимание Блейка, заставив его понять, что его короткая речь окончена. Он стоял там, изучая себя в мониторе. В сорок лет он все еще был худым и подтянутым, с самым красивым лицом в политике. Женщинам он казался мужчиной, который все еще был мальчишкой; к мужчинам, как мужчина среди мужчин. И ничего из этого не повредило, хотя это была не единственная причина, по которой он только что признал победу в качестве самого молодого губернатора штата при его первом вступлении в политику.
   Но несмотря на его попытку оценить себя, разум Блейка все еще дрожал, как будто сжавшись в знакомый узор его физического мозга. Мыши с обледеневшими ногами пробирались по его позвоночнику, а многоножки с горячими когтями ползли вниз. Ни один человек никогда не сможет почувствовать другой мозг - и все же Блейк только что испытал именно это чувство - контакт с смутным, бессмысленным, зачаточным мозгом, который не мог бы вызвать для него ни сон, ни нервный приступ.
   Он потянулся за бокалом шабли и осушил его одним глотком, прежде чем до него долетел поток поздравительных рукопожатий. Гидеон Пирс внезапно ожил и оказался рядом с ним, чувствительный к каждому отклонению от нормы. - Нервы, Том?
   Блейк кивнул. - Волнение, наверное.
   - Тогда иди наверх; Я позабочусь о них здесь.
   На секунду Блейку почти понравился этот человек, хоть он и знал, что Гидеон такой пустой. Он позволил Пирсу расчистить ему дорогу, даже не слушая объяснения мужчин, и выскользнул наружу. Комната Блейка находилась на четвертом этаже, где он вырос мальчиком, но с отдельным входом и лестницей, которые были пристроены позже. Он соскользнул к его тихой простоте; там, в мягком свете, с большими поленьями, догорающими до углей в камине, сидящим в своем потертом кожаном кресле перед своим письменным столом, он должен был быть в безопасности от чего бы то ни было.
   Он должен был, но мучительная боль повторилась. На этот раз света не было, но тот же голос бешено бубнил вдалеке; и снова он почувствовал прикосновение мозга, наполненного полнейшим идиотизмом, борющегося за то, чтобы изгнать его из своих чужеродных клеток. Однако на этот раз он заметил разницу - более грубый, грубый мозг, наполненный эндокринной яростью, несмотря на недостаток мыслей. Он боролся и победил, и Блейк внезапно вернулся в свою комнату.
   На секунду его чувства чуть не лопнули от истерики, но он их поймал. В маленькой ванной он нашел коробку с барбитуратами четырехлетней давности и проглотил две из них. Он знал, что они не подействуют в течение нескольких минут, но психологическое облегчение от их приема что-то значило.
   Блейку пришла в голову мысль о странном нападении на него; тут же его пальцы потянулись к ручке на столе, нажимая ее в тайной комбинации. Выдвинулся потайной ящик, и он схватился за бумаги внутри - все они были на месте. Его брат Джеймс потратил десять лет и пятьдесят миллионов долларов, которые разорили и убили его, чтобы нанести на эти бумаги несколько диаграмм и инструкций.
   Сайлас Мак-Кинли постулировал, что какая-то форма военного абсолютизма неизбежна, когда величайшее оружие того времени требует больших средств для его применения - как это было с фалангой, хорошо обученным римским легионом, тяжелой техникой феодальных рыцарей или атомными бомбами, самолетами. , и танки современной войны. Наоборот, когда основное оружие может принадлежать и использоваться гражданами в целом, тогда должна возникнуть разумная мирная демократия, как это было в случае с колониальными мушкетами восемнадцатого века и в результате использования, казалось бы, невозможного достижения Джеймса Блейка.
   Если только, добавил Том себе, его нельзя было подавить. Для этого недостаточно украсть бумаги; он полностью запомнил их все. Ему удалось усмехнуться своему страху, и он закрыл ящик как раз в тот момент, когда раздался стук и вошел Гидеон Пирс.
   Наблюдение за тем, как публичная маска мужчины соскальзывает и открывается циничное старое лицо, помогло стабилизировать эмоции Блейка больше, чем любое количество барбитуратов. Он указал на другой стул и налил в стакан виски с содовой, добавив лед из маленького морозильника в маленьком баре. - Там тяжело?
   Старший мужчина покачал головой. - Нет, не после того, как мы узнали, что ты выиграл; Я привык к праздникам. Но - Боже мой, Том - последний месяц - как ты шел, у тебя не было шансов! Получение номинации было само по себе чудом - вы не имели права побеждать с теми вещами, которые раздавали! Обещать можно, но даже в этом нужно быть реалистом! Когда не можешь доставить..."
   - Я доставлю, - сказал ему Блейк. "Я всегда выполнял все, что обещал; и я всегда пытался дать им то, что они действительно хотели. Теперь я чего-то хочу - и мне это дают. Старый принцип, Гедеон: бросай свой хлеб в воду, и он вернется через много дней.
   - Да - промокший! Пирс покрутил напиток во рту и проглотил его, не попробовав. "Так что же вы получите от этого, если вам удастся сдержать некоторые из ваших обещаний?"
   Сумасшествие, может быть, подумал Блейк, вспомнив душераздирающее; затем он толкнул его вниз. "Я стану президентом, где действительно смогу сделать что-то хорошее; где я могу дать им достойный, честный, демократический мир и самоуважение".
   "Конечно." Пирс вытащил сигару и начал ее жевать, качая головой. "Том, я начинаю верить, что Ты это имеешь в виду. Если вы это сделаете, прислушайтесь к совету человека, который прожил дольше; вон из политики! Это не место для вас. Ты слишком наивен - слишком наполнен светлыми идеалами, стопроцентно правильными, - если не считать того, что они пренебрегают человеческой природой. Вы обнаружите, что даже у президента есть оппозиция, мальчик, когда у вас есть власть, и кто-то дает вам отпор, ну, вы видели, как это происходит. И тебе становится горько. Я и сам когда-то был полон благородных мыслей; взгляните на то, что вы видите на моем лице сейчас. Тебе не место в этом рэкете".
   Блейк протянул другому зажигалку, ухмыляясь. - Мне сказали, что мне не место в газетном бизнесе, Гидеон. Когда я унаследовал от моего приемного отца цепочку желтых воинственных журналов и решил превратить их в честную боевую группу, которой они являются сейчас, они сказали мне, что я разорюсь. Я удвоил тираж".
   "Да - и, вероятно, убедил несколько тысяч избирателей изменить свои взгляды - пока они не проголосовали; затем они проголосовали за благосклонность, и с теми же эгоистичными причинами, что и раньше. Ты так же безнадежен, как и твой брат Джеймс; сжечь себя и потратить целое состояние на вечный двигатель. Но ты разобьешь мне сердце, когда узнаешь факты. О черт! Спокойной ночи, губернатор!"
   Пирс встал и вышел, ворча прежде, чем Том успел выдавить из себя слова, слетевшие с его губ. Затем он пожал плечами; Джеймс Блейк намеренно заработал себе репутацию сумасшедшего, пока он претворял в жизнь устройство из самых безумных научно-фантастических спекуляций. Он разработал ручное оружие, которое было равно пушке для нападения и одновременно защищало пользователя от всего, вплоть до первого взрыва водородной бомбы.
   И теперь Тому Блейку предстояло добиться того, чтобы это оружие производилось в больших количествах и высвобождалось до того, как его можно было подавить. Как президент, он мог бы сделать это разными способами; с ним придет конец войне раз и навсегда и подлинное равенство всех людей. Может быть, это был идеализм, может быть, даже наивность, но Блейки добились своего.
   Он начал раздеваться, а затем плюхнулся на кровать в полуодетом виде. Это был тяжелый день, и эти две атаки никому не помогли; они, должно быть, были вызваны нервным напряжением, подумал он... и понял, что только пытается обмануть себя. Но барбитураты, наконец, подействовали, принося мутную эйфорию, которая мешала ему продолжать свои сомнения.
   Он потянулся к выключателю, когда разразилась третья атака.
   ГЛАВА 2
   На этот раз все было иначе; первые были просто щупальцами; теперь атака на его психическую устойчивость имела за собой уверенный импульс силы и твердости.
   Эйфория исчезла, как будто мысли Блейка больше не имели никакого отношения к его телу - что, казалось, так и было. Он попытался увидеть и обнаружил, что вокруг него густая тьма. Он больше не чувствовал, как его рука поднимается к выключателю, хотя он был уверен, что не уронил ее и что свет все еще должен гореть. Никаких ощущений не было.
   Однако это было неправильно; он мог чувствовать притяжение, но оно не имело никакого отношения ни к чему, что он испытывал раньше, кроме как в двух предыдущих фантазиях. Как будто нематериальные щипцы сжали его мысли и подняли их, деликатно, но со всей силой вселенной. Был щелчок, а потом только дикое, спутанное ощущение перехода.
   Все казалось медленнее, чем раньше. Теперь давление вело его к чему-то - и было сопротивление, которое направляющая сила могла преодолеть лишь частично. На него хлынули потоки эмоций - и его собственное дикое стремление к локусу и точке стабильности встретило их и столкнулось во что-то, что умудрилось быть мучительно болезненным, но при этом лишенным ощущений!
   Опять идиотизм!
   Мозг, противопоставленный собственному разуму Блейка, сопротивлялся, не думая, без малейшего намека на знание. Он чувствовал дикое неистовство, с которым оно собирало данные по ходу дела и пыталось найти ответы, которых там не было. Что-то, что могло быть беззвучным криком отчаяния, вырвалось из него, когда сила, направляющая Блейка, сумела отодвинуть его в сторону.
   Блейк почувствовал, как пытающийся мозг скрутило сильнее, чем он сам; опять появилось ощущение, что что-то щелкнуло. Рядом с ним что-то пыталось удержаться, но не обладало достаточной индивидуальностью; оно начало дрейфовать в никуда, а затем исчезло. Но там, где он был, его тянуло к нему присасыванием.
   Он осел внезапно, почувствовав чуждость нового места. Это не было ни одно из двух других мест, где он был - это было новым. Здесь не было никого, кто мог бы соперничать с ним за его место, но что-то пыталось стереть его в пустоту, которая до него была идиотом. Откуда-то извне, казалось, снизошла сила и давление, чтобы придать новому убежищу Блейка форму его мыслей и заставить его принять его. Усилие удержаться там, где он сам был еще чужим, стало меньше; но теперь это соответствовало его разуму. Там было тесно и без тепла собственного тела, но физически он снова был жив.
   Давление исчезло, и он внезапно расслабился на кровати.
   Но это была не собственная кровать Тома Блейка, как и его собственное тело. Это была жесткая подушка под ним вместо поролоновой подушки, и это новое тело, казалось, совершенно не обращало внимания на тряску, которую его собственное тело сочло бы невыносимой.
   Блейк встряхнулся, отгоняя последние стадии фантазии, которой это должно было быть. Вероятно, он был в полусне, из-за чего это продлилось дольше; если бы он открыл глаза...
   Казалось, они работали с трудом, но в конце концов раскрылись, чтобы показать очертания тела под грязной серой простыней - что-то, что должно было быть черным, прежде чем исчезнуть. Блейк шевельнул рукой, взглянув на нее. Его взгляд медленно сфокусировался на тяжелой, мускулистой руке, темно-коричневой от солнца и ветра, которая заканчивалась покрытой волосами рукой без пальца.
   Блейк попытался закричать. Он был в истерике внутри, но не издал ни звука; отсутствие физической реакции поразило его как второй удар, выбив его из колеи.
   Он не был в собственном теле, и это был не сон. Каким-то образом что-то подхватило его мысли и воспоминания и поместило их в череп совершенно другого человека. Этого нельзя было сделать, но Блейк был здесь, чтобы доказать это.
   "Магии, - вспомнились слова его брата из их отрочества, - не существует. Это всего лишь искажение того, что могло бы быть научным фактом, если бы его правильно поняли. Если полтергейсты существуют, примите их, но помните, что это естественные явления, подчиняющиеся естественным законам, которые мы не до конца понимаем. Это наука".
   Блейк ухватился за эту идею. Никто не вызывал его здесь, где бы он ни был; это была работа разума, оперирующего законами природы, и это никогда не могло быть полностью ужасным. Он чувствовал ужас только потому, что пещерный зверь, который боялся темноты, был частью его эмоционального и экологического наследия.
   Он опустил пещерного зверя достаточно, чтобы попытаться найти, где находится "здесь".
   Он обнаружил, что его голова была привязана ремнями, а паутина под простыней удерживала его новое тело. Неспособность двигаться дальше, чем его глаза, ограничивала его обзор одним концом этой комнаты. Он мог видеть над головой монорельсы с огромными машинами, которые могли быть чем угодно, от ламп до огромных маршрутизаторов, скользящих по ним под холодным светом люминесцентных ламп. Стена перед ним была безликой серой; пол был вне его поля зрения. А вдоль стены стояла единственная скамья, покрытая койками, на каждой из которых лежало привязанное тело, как и у Блейка. Их головы были зажаты, скрывая их от него; но он мог видеть, что у каждого снаружи простыни была волосатая рука, и что все тела были примерно одного роста и телосложения - довольно высокого роста и одинаково крепкого телосложения. Он полагал, что подходит под то же описание, поскольку было так много единообразия.
   Пока он смотрел, машины двигались по дорожке, останавливаясь группами над несколькими головами за раз, в то время как светились странные огни, и от них исходил жужжащий звук. От каждого человека под скоплением машин раздавалось бормотание, затем продолжительный стон... и тишина, пока машины не двинулись дальше.
   Вид не был вдохновляющим и почти ничего не сказал Блейку. Казалось, он уже видел его фрагменты во время своей первой атаки, но не был уверен.
   Пока он смотрел, в стене открылась дверь, и вошел человек, одетый в упавший на пол халат из блестящего черного материала. Он был высоким и худым, но широкоплечим, с лицом, застывшим до полного отсутствия выражения. Блейка пробрал озноб; это было то самое лицо, которое он впервые увидел. Потом, каким-то образом, даже это знакомство облегчило восприятие.
   Он не удивился, услышав бормотание в голосе старика. Это был жалобный звук, закончившийся резким вопросом.
   Мужчина в халате пожал плечами. - Я знаю, ваше превосходительство, но мы здесь даже за пределами привычной науки. Если это сработает, это будет чудо. Я говорил тебе это тогда и говорю до сих пор. Как только мы поймаем его, мы сможем стереть его. Но проблема в том, чтобы поймать его - на причудливых догадках относительно того, какую модель мышления мы ищем, в те далекие времена.
   "Что-то работало раньше". Фигура, вошедшая в дверь, теперь смотрела на ряды мужчин с резкостью, странно контрастирующей с голосом. Он был неопределенного возраста - где-то между шестьюдесятью и восемьюдесятью годами, подумал Блейк. Но его тело было достаточно прямым, и в нем не было ни тучности, ни изможденности, свойственных большинству пожилых мужчин. Волосы у него были серо-стального цвета - чуть темнее мягкой серой униформы, которую он носил, - а движения казались легкими и уверенными. Лицо у него было красивое, если бы не выражение. Рот был слишком прямым, глаза чересчур циничными, а над аурой власти скрывался намек на сдерживаемый, но кипящий страх.
   Он кашлянул и повернулся к ближайшей группе фигур на койках. Его голос внезапно утратил дрожь и стал твердым, модулированным тоном опытного оратора. - Ну, не кажется ли вам, что пришло время спросить, где вы находитесь, молодой человек? он спросил.
   Ближайшая фигура изо всех сил пыталась сесть прямо. "Wahnsinnigkeit! Um Gottes Willen, wenn ich nur frei waehre..."
   - Немец, - сказал мужчина в черном халате. - А ты не говоришь.
   - Никогда этому не учился, - согласился пожилой мужчина. Он посмотрел вдоль очереди, направился к другому, а затем пожал плечами; внезапная улыбка мелькнула на его лице. "Том Блейк, ты тот человек, которого мы хотим; ты здесь?"
   "Здесь!" Это слово вырвалось у Блейка с собственной взрывной силой, в то время как все его неуверенности собрались вместе в ожидании объяснения, которое, к счастью, теперь будет готово.
   Другой мужчина просиял. "Хорошо, Том! Помните комбинацию столов? Мы должны быть уверены". Теперь его голос был почти молодым.
   "Напрямую, налево, налево, дважды налево", - повторил Блейк.
   "Вот и все!" Старик снова просиял и, все еще улыбаясь, повернулся к человеку в черном халате. - Хорошо, Сарнофф. Выжги ему мозг - и постарайся, потому что я смотрю!
   ГЛАВА 3
   Блейк закричал, когда машины внезапно налетели на него, и одна из них снова загудела. Он никак не мог знать, что это сделает, но результат был очевиден из выкрикнутых слов. Сарнофф взобрался наверх и осмотрел его, внезапным образом проверив. Что-то в разуме Блейка скользнуло, и сила чуждости стала сильнее.
   - Чистая удача, - сказал Сарнофф, его голос был таким же бесстрастным, как и выражение лица. "Даже с тем, с чем нам пришлось работать, угадать его резонансный частотный диапазон было просто удачей. Я даже не знал, сможем ли мы вернуться на сорок лет назад. Ваше превосходительство, я заслужил эту премию, но случай заслуживает большей.
   - Ты получишь свою премию, - согласился пожилой мужчина, и в его речь снова вкралась доля возраста. "Удвоить. У нас здесь его мысленная матрица - здесь мы можем работать над ней с помощью горелки; это все, что меня волнует. Я хочу, чтобы его убрали навсегда, Сарнофф!
   Другой кивнул. Машина снова начала мурлыкать, и Блейк почувствовал, как еще один крик сорвался с его губ и застыл там. Сорок лет в будущем - быть устраненным! Это не было наукой или магией - это был просто ужас. Не было цели... нет права... нет...
   В его мозгу снова началось скольжение. Это было не то же самое, что предыдущая сила; это было стирание самого себя. Воспоминания Тома Блейка начали расплываться, начиная с самых ранних. Его приемный отец внезапно встал перед его мысленным взором, посмеиваясь над успешным созданием проблем на спорной границе, которые будут постоянными заголовками его газет. Потом приемный отец ушел, и Блейк ничего не помнил до десяти лет.
   Его брат... что сказал его брат? Забавно, как он вообще получил цепочку газет? Кто-то, должно быть, дал их Тому. Потом выборы пропали, и все, что он слышал здесь.
   Он лежал, глядя на красивые огоньки, которые блестели внутри машины. Оставалось смутное сознание себя, но оно как будто было наполовину вне его головы - как будто какая-то забавная часть его пыталась оторваться и вернуться куда-то. У него не было слов, и он не мог понять слова, которые были сказаны перед ним.
   Его глаза двигались всякий раз, когда внезапное движение приводило их в движение, привлекая их внимание. Но это все было что-то интересное в чисто чувственном плане. Он видел, как Сарнофф испытывал его; он часами лежал в большой комнате с другими телами, которые бессмысленно шевелились. Он почувствовал, как его отнесли к грузовику и посадили внутрь. Движение грузовика сначала было пугающим и волнующим, но вскоре он заснул. Его телесные функции разбудили его, как только грузовик внезапно остановился, и другие люди забрались в него и начали куда-то увозить пускающих слюни существ. Но потом снова пошел спать.
   Далеко-далеко какая-то часть его самого, столь же лишенная слов, как и Том, начала несчастно плакать, словно сознавая, что это неправильно. Но это не разбудило его.
   Снова были зачатки слов, когда он, наконец, начал просыпаться. Медленно, немного утомительно, его разум, казалось, добирался до своих самых смутных уголков и вытягивал для него факты. Иногда целые цепочки мыслей всплывали в его голове и растворялись в его постоянной памяти. Опять же, потребовались бы, казалось бы, годы концентрации, чтобы искоренить одну совершенно неважную вещь.
   Блейк был в восторге, когда узнал, кто он такой. Он беззвучно произнес свое имя про себя. Движение привлекло некоторое внимание; острый укол, который он каким-то образом идентифицировал как иглу для подкожных инъекций, был воткнут ему в руку.
   - Иди спать, - прошептал тихий голос. - Спи, Джед. Ты нужен нам целым, и ты вернешься лучше, если не будешь слишком стараться. Вот так, милый!"
   Блейк был самим собой, когда проснулся, или, скорее, тем другим телом с его чуждым мозгом, которое каким-то образом стало им самим. Он был в подвале, от запаха и сырости; лежащий на кушетке напротив маленькой грубой машины, похожей на ту, которую он видел у Сарнова. Рядом с ним сидел еще один человек, который лежал на одной из кроватей Сарноффа, с сомнением наблюдая за ним с каким-то пистолетом в руке. А рядом с ним, наклонившись, чтобы поцеловать его, когда он открыл глаза, была девушка с напряженным, наполовину красивым лицом и глазами, которые могли бы привлечь проклятого из ада прямо через жемчужные врата.
   Она держала его, тихо стонала, обжигая его губы. Блейк хотел на мгновение оттолкнуть ее, но тело и мозг, в которых он теперь жил, имели более теплый эндокринный баланс, чем его собственный. Желание нахлынуло на него, но со странной смесью нежности и защитного инстинкта. Наконец она отстранилась, ее глаза затуманились и сияли. "Джед! О, Джед.
   С другой койки мужчина усмехнулся. - Дай ему шанс, Шерри! Парень через многое прошел - я знаю!
   Она покраснела и опустила глаза. Разум Блейка вздрогнул от архаичного поведения. Он изучал ее более внимательно, ожидая от них намеков. Очевидно, они знали его как человека, ранее обитавшего в этом теле. Но помимо этого у него не было никаких зацепок.
   Шерри была одета в платье, которое касалось пола и доходило до горла. Даже рукава были застегнуты на запястьях. На его глазах она снова покраснела и попыталась стянуть подол юбки - или, вернее, раздутые брюки до пола - вниз, на выглядывающий носок. "Джед!" - возмущенно выдохнула она. "Не здесь!"
   Мужчина снова усмехнулся, не слишком любезно, и отказался от попыток увидеть девчачий ботинок целиком. Он подошел и плюхнулся на койку рядом с Блейком, бросив в него пистолет. - Вот, Джед, тебе понадобится статидин. К счастью для вас, у вас уже была легкая доза горения разума; они действительно дали вам работы в то время. Мы думали, что в твоей голове не осталось и следа воспоминаний, но Марк поклялся, что мозг нельзя промыть полностью во второй раз. Мы отдали тебя его реставратору на всякий случай - и вот ты как новенький.
   "Не совсем." Блейк знал, что не может вечно молчать, и немного правды могло бы помочь. "Я не совсем такой. Я..."
   "Пробелы!" Шерри застонала. - У нас с Германом они тоже были... Руф, можно его вернуть под реставратор?
   - Марк сказал, что зашел так далеко, как только мог, - сказал ей Руф. - Джед, чего не хватает? Последние несколько лет? После того, как вы присоединились к движению, или раньше?
   - Не после, Джед, - умоляла Шерри. Но Блейк медленно кивнул.
   Руф жестом пригласил Шерри выйти. "Это будет тяжело", - предупредил он ее. "Никаких вещей для смешанной компании, когда мы говорим о нем в спешке. Даже если вы женаты уже три года.
   Она быстро поцеловала Блейка, в то время как он осознал тот факт, что теперь он официально женат, а затем она выскользнула после тщательного осмотра через маленькие щели в дверном проеме. Руф подошел ближе и присел на корточки.
   Речь Руфа была кратким изложением того, почему Блейк, по-видимому, присоединился к повстанческому движению против диктатора, которым, казалось, был этот мир. Для тех, кто вырос в мире, где Гитлер и Муссолини ежедневно печатались в газетах, с добавлением лишь личного элемента, это было старым делом. Важная шишка - теперь это, очевидно, ругательство - брала верх медленно, всегда с бархатной перчаткой на стальном кулаке. У него, видимо, было какое-то непобедимое оружие, раз он объединил под своей пятой весь мир.
   Затем он начал реформировать его. Сначала к преступникам, а затем и к нонконформистам применяли все более суровое стирание памяти и личности. Негодных стерилизовали. Весь труд осуществлялся через государство; прибыль была "уравнена", и Железная гвардия выросла, используя оружие, которое невозможно было одолеть. Наконец, выжигание разума и стерилизация вышли из-под контроля; жалобы накапливались до тех пор, пока повстанцы не начали прорастать под каждым деревом, поскольку Блейк обнаружил, что восстал после того, как его объявили небезопасным и подвергли стерилизации. Дважды они пытались восстать и дважды потерпели поражение. Теперь предстояла третья попытка, без каких-либо лучших шансов против непобедимого Бигшота.
   Но они узнали от Марка, шпиона в лаборатории Сарноффа, который построил их реставратор, что времени меньше, чем они думали. Был найден новый способ омоложения: через две недели восьмидесятилетний диктатор станет примерно сорокалетним. Судя по его бессмысленной болтовне с Блейком в лаборатории Сарноффа, Руф был уверен, что этот человек уже в старости; однако у него не будет никаких шансов против него после того, как он вернется к своему возрасту наибольшей силы.
   - Вот так шутишь, - закончил Руф, качая головой. - Раньше нас быстро сжигал, а теперь он делает из этого большую игру, черт... нет, черт возьми, черт его побери! Отдохни пару дней, Джед. Ты нам будешь нужен".
   Блейк не пытался выпытывать у Руфа подробности; это была старая, знакомая история в истории, хотя для Руфа она казалась жгучей новой. Но это озадачило Блейка - это были именно те события, которые он надеялся закончить оружием своего брата. Он слабо протестовал. - Я не так важен для тебя, Руф.
   "Вы не! Ты же не думаешь, что они спасли меня средь бела дня, не так ли? Нет, сэр! Через неделю, когда мы взорвем этот вход, ты станешь человеком дня - человеком, который может перестрелять всех нас, вот кто. Мы не можем обойтись без нашего главного палача, не так ли? Джед, когда ты увидишь мистера Бигшота Томаса Блейка, я... Эй, что случилось?
   - Ничего, - выдавил Блейк.
   Но Руф уже уходил. "Я слишком много говорю, когда тебе нужно поспать. Отдохни, Джед, и увидимся позже.
   ГЛАВА 4
   Блейк сидел неподвижно, пытаясь приспособить его к своим знаниям, и нашел его неудобоваримым куском. В течение нескольких минут он пытался убедить себя, что страдает бредом, но это объяснение требовало такой степени безумия, что вопрос о "реальности" вообще не имел значения; он отверг это.
   Блейк решил посмотреть, какой порядок он сможет установить, приняв эти события и объекты за чистую монету.
   Получился какой-то узор. Кто-то взял на себя труд выловить разум Тома Блейка за сорок лет в надежде уничтожить его. Этим "кем-то" был Сарнофф, а Сарнофф явно работал на... на Большую шишку: тогда человек, стоящий за тем, что случилось с Томом Блейком, должен был быть самим Томом Блейком, каким он был в более поздние времена, или, возможно, кем-то из близких к трон, который считал Блейка сорокалетней давности угрозой Блейку "сейчас". Затем, благодаря этому человеку Марку, он - младший Блейк - был спасен, просто потому, что тело, в котором покоилось сознание младшего Блейка, было телом одного из главных орудий повстанцев.
   Блейк вспомнил фразу, которую он часто слышал: "А не А"; вот пример этого, и с удвоенной силой!
   Каким-то образом со всех сторон он - молодой Том Блейк, каким он теперь начинал думать о себе, - должен был представлять угрозу для самого себя в будущем. Том Блейк А в настоящее время был втянут в войну - войну "будущего", - где его единственной целью было убить Тома Блейка N - продукт сорокалетней жизни Тома Блейка А.
   Он хотел отклонить предложение; он восстал против этого; каждая реакция кричала: "Я есть я; Я Том Блейк; Я не изменюсь!"
   Он отложил это на задний план, как медленно научился делать с вещами, у которых не было кажущегося ответа, боясь прикасаться к этому дальше - по крайней мере, сознательно. Он поднял пистолет, оставленный ему Руфом, и начал его осматривать. Его внимание привлекла петля на верхней части пластикового футляра, и через секунду футляр оказался открытым.
   Это было оружие, изобретенное Джеймсом Блейком - оружие, которое должно было положить конец всем раздорам, предотвратить войну и установить вечную демократию!
   Тогда Том покачал головой; это была только часть этого пистолета. Первоначальным изобретением, которое заняло годы работы "гениев" под "сверхгениальным" руководством Джеймса, было просто селективное стазисное поле. Оно окружало человека пузырем силы - или отсутствия силы, в зависимости от того, как вы это сформулируете; этот пузырь был тщательно отрегулирован на нескольких уровнях, так что ничто материальное, кроме определенной низкой скорости, и никакая частица энергии, превышающая определенный уровень энергии, не могли пройти через него. Чем дальше от пределов, тем больше сопротивление на асимптотической кривой. Свет мог пройти; мягкое рентгеновское излучение было замедлено и доведено до безопасных пределов; гамма-излучение было отражено. Или, в то время как что-то, движущееся со скоростью всего несколько миль в час, примерно до пятидесяти, почти не встречало сопротивления, все, что имело скорость пули или ударной волны от бомбы, встречало неприступную стену.
   Но всего этого не хватало этому пистолету. Была только наступательная сила - простое средство испускания луча этой статической силы с переменной скоростью, так что казалось, что все, с чем он сталкивается, движется к нему. На малых скоростях он мог опрокинуться или оглушиться; со скоростью света он мог пробить дыру в горе, абсолютно не реагируя на руку пользователя. Теоретически его диапазон был бесконечен, ограниченный только тем фактом, что он двигался по прямой. Поскольку это не была настоящая сила, она практически не требовала энергии и могла годами работать на крошечной сухой ячейке.
   На обороте был выбит серийный номер - цифра более сорока миллиардов - и цена - два доллара! Очевидно, оружие Джеймса использовалось повсеместно, но не по назначению; очевидно, только у Железной Гвардии был весь механизм - если у кого-то и был.
   Будь проклят диктатор, который мог извратить его таким образом!
   Том Блейк остановился, поняв, что проклинает себя; это имело меньше смысла, чем когда-либо. Во всем остальном обвинении против Бигшота было больше сторон; было оправдано стирание мозгов преступников и стерилизация непригодных - и он слышал только одну сторону, которая могла быть на самом деле преступной стороной. Объединение мира под одним правлением было тем, о чем он давно мечтал и, безусловно, оправдался.
   Но такое извращение оружия - другое дело; это было то, что Блейк чувствовал, что никогда не сможет объяснить себе, даже если бы он дожил до ста лет.
   И мораль беспокоила его. Очевидно, ханжество было возрождено и доведено до крайности. Он ломал голову над этим, но без особого успеха. Для абсолютного правителя это может иметь свои преимущества; это одновременно отнимет у масс много времени и мыслей и наложит на них ограничения, которые правитель не обязательно будет вынужден признать для себя. Это сделало бы их более подчиненными власти. Но это не было поступком человека, который хотел улучшить мир.
   Затем вошел Шерри, словно подтверждая свою точку зрения. Она придвинула к нему койку и легла, полностью одетая. Он заметил, что ее одежда была застегнута на множество пуговиц и нигде не застегивалась молния. Его собственная одежда, когда он посмотрел, была так же замысловато застегнута.
   - Джед, - прошептала она. - Джед, прости, что я... я поцеловал тебя - на глазах у Руфа. Мне так стыдно!"
   Он протянул успокаивающую руку, пламя снова вспыхнуло в его теле. Что-то было в ее глазах и в том, как она избегала даже следов своих ног; и запястья...
   Она поймала его руку, затем дернула себя за спину. - Джед - не здесь. Кто-нибудь может войти!"
   Кто-то так и сделал, вскоре после того, как она заснула, в то время как Блейк все еще вертелся в своем уме - если даже его разум все еще был его собственным. Он притворился спящим, когда Руф подвел к нему другого.
   - Ты сумасшедший, Марк, - прошептал мужчина. - Как ты думаешь, Шерри не знала бы своего собственного мужа?
   Марк был молодым человеком с обеспокоенным лицом и запавшими глазами из-под взлохмаченных бровей. Он был похож на Линкольна на ранних фотографиях, если не считать нелепости короткого курносого носа. Теперь он покачал головой. - Не знаю, Руф. Мне не очень понравилась его реакция, когда я вышел, чтобы восстановить его мозговые схемы. Сарнофф меняет сознание - это единственный ответ, который я могу дать обо всей технике, которую он использует. И я думаю, что он, возможно, пытался нас обмануть.
   "Шпион?"
   "Что-то еще. Вероятно, один из тех мужчин был из Гвардии, и они поменялись мнениями. Но все же... ну, я не могу представить, чтобы Шерри спала рядом с кем-то, если только она не была уверена, что это Джед! И я не понимаю, почему бы звонарю не притвориться, что все помнит, вместо того, чтобы признать, что его разум частично оцепенел - как и должно быть после того, что поразило Джеда!
   "Так что же нам делать?" - спросил Руф.
   "Мы ничего не делаем. Мы не можем проверить его, заставив стрелять - это условный рефлекс, вне его разума. Мы берем его с собой, следя за тем, чтобы он больше никого не встретил, пока мы не ворвемся внутрь. Затем он либо стреляет в Большую шишку...
   "Тсс, Марк! Шерри здесь.
   "Извиняюсь. Поскользнулся. Либо он стреляет, либо мы стреляем в него. С единственным отверстием, которое мы можем найти, этот первый выстрел должен быть хорош на всем протяжении камеры, прежде чем автоматика отключит экран вокруг него! У Джеда есть единственные рефлексы, которые могут это сделать.
   Они ушли, оставив Блейка со своими мыслями, что было некрасиво. Он не собирался застрелиться из-за количества улик, которые у него были; и еще меньше ему нравилась мысль быть расстрелянным в его нынешнем возрасте.
   Они не походили ни на криминальную мафию, ни даже на один из возможных сегментов радикальных недовольных, которые могут вырасти в любом правительстве. К сожалению, они звучали так, будто честные граждане готовятся к новым Лексингтону и Конкорду - тому самому типу гражданина, которого он надеялся воспитать своими собственными идеями и пистолетом Джеймса.
   Но Том Блейк все еще не мог представить себя монстром. Он провел немало лет, подвергаясь всевозможным искушениям, какие только мог себе представить, и все больше убеждался в том, что мир принадлежит порядочным, нормальным людям, а не каким-то шишкам, включая его самого. Он чувствовал, что должен доверять себе больше, чем кому-либо еще в этот косоглазый век.
   Беда была в том, что он был косоглазым - и для этого не было никакой причины. Это должно было быть утопией; почему более поздний Блейк не выдал защитную часть ружья?
   Или тот находился под контролем кого-то другого - может быть, того старика, который был с Сарноффом? Старик выглядел способным на все, и он оказался совершенно безжалостным. Если бы настоящий Томас Блейк того периода был просто прикрытием, вынужденным как-то исполнять волю другого...
   Но как его заставить, если никакое оружие не причинит ему вреда?
   Утром Блейк встал с горящими от недосыпа глазами и не ближе к ответу, чем раньше. По настоянию Шерри он начал часовую стрельбу по мишеням, используя самую низкую "скорость" ружья; Марк был прав - его стрельба была чистым условным рефлексом, и изменение не повредило ему.
   Он пришел только к одному эмоциональному и одному логическому выводу и обдумывал их за завтраком. Эмоционально он хотел каким-то образом вернуться в свой возраст, в свое тело - как он должен был сделать когда-нибудь, если когда-нибудь появится старший Блейк. Логически он знал, что не сможет уйти, если у него будет выбор, пока не узнает факты о том, кем он стал.
   Но было несколько вопросов, которые возникли, пока он метался. Он не верил в переменное время - вся теория стазисной пушки каким-то образом требовала фиксированной, абсолютной причинно-следственной временной схемы во вселенной; и пистолет сработал. Это означало, что старший Блейк уже проходил через все это раньше и должен знать каждый свой шаг. Почему он ускользнул из рук группы Сарноффа? Кроме того, если он действительно вернулся в свое время - а он должен был, по-видимому, - как он мог что-то сделать с тем, кем он мог бы стать, даже если худшее было правдой?
   В ту ночь ему выделили постоянное помещение - видимо, его старое - у Шерри. Там он обнаружил, что некоторые из ее морали исчезли, в то время как некоторые из его собственных поначалу мешали ему. И от ощущения, что она принадлежит к шайке преступников или чокнутых, не стало легче, когда его эмоции стали прочно укореняться в его голове.
   Очевидно, он влюблялся в девушку, которая считала, что его высшая миссия в жизни - застрелить себя старшего!
   ГЛАВА 5
   Блейк - или, скорее, Джед - должен был работать шпателем на местном заводе по производству дрожжей, но он накопил три своих ежеквартальных отпуска, чтобы теперь взять отпуск на целый месяц. Шерри сделала то же самое во время отпуска на фабрике по производству тканей. В результате у них было свободное время, пока большая часть революционеров отсутствовала на работе; было несколько увеселительных заведений, но Блейк выбрал театр кинохроники.
   Он ушел с отвращением, но в то же время в сомнениях. Здесь были все старые атрибуты бюро пропаганды диктатора, с обычными оправданиями и произвольными ассоциациями слов, не имевших реального значения. Жестокости было достаточно. Восстание в Москве против местного управления государством было подавлено Железной гвардией, которая передвигалась в полной неуязвимости, применяя оружие для оглушения бурлящей толпы. Однако кровопролития было на удивление мало. Но сцена, в которой заключенных милосердно отпускают обратно к родителям и друзьям, была далеко не счастливой. Все они прошли через сжигатели разума и мысленно вернулись к первым дням младенчества.
   Тем не менее, на Луну регулярно курсировал шаттл, а Марс исследовали. С другой стороны, Китай голодал; и, очевидно, не было предпринято никаких попыток облегчить ситуацию. Очевидно, государство верило в то, что местные страдания исчезнут, или, возможно, у него не хватало ресурсов.
   Он догадался, что имело место последнее, особенно когда в Бразилии был объявлен новый указ о стерилизации из-за неконтролируемой рождаемости. Стерилизация прошла достаточно безболезненно и не повлияла на сексуальность, но такое одеяло могло быть вызвано только крайней необходимостью.
   Государство трещало по швам; Болезни были побеждены, и хотя процесс омоложения был новым, секретным и, очевидно, запрещенным для широкого применения, прогресс в геронтологии и гериатрии был поразителен. При превращении всего мира в одно государство уровень рождаемости в одной части населения просто захлестнул другой, не оставив естественного контроля. Войн не было. Прогресс в продуктах питания был хорошим, но он не сравнялся с уровнем рождаемости; на Земле проживало более десяти миллиардов жителей.
   Возможно, новая мораль была попыткой обуздать рождаемость, но она не удалась; общественная мораль может быть поколеблена - личная жажда вспыхивает только сильнее. Затем, по-видимому, все чаще применялась стерилизация против прогрессирующего слабоумия, физических наследственных болезней, алкоголизма, субнормального интеллекта, подрывных наклонностей и так далее по списку, пока менее половины населения не смогли пройти тесты. Когда Индия отказалась использовать добровольный контроль над рождаемостью, ей пришлось впервые широко использовать процесс бесплодия, в результате чего фертильными оказались менее пяти процентов ее населения. Это мало помогло; Китай немедленно начал течь через границы.
   И неизбежно страдали люди. Жилье было плохим - однокомнатные лачуги были обычным явлением, за исключением того, что можно было бы назвать современными трущобами, брошенными для размещения орд в худших условиях. Пища теперь была в основном синтетической. Люди жили бедно, несмотря на то, что у них была двадцатичасовая рабочая неделя, и они могли свободно покупать удивительные виды предметов роскоши по низким ценам.
   В кинохронике это называлось "переходным периодом", но никаких признаков того, что это куда-то продвинулось, не было.
   Блейк вышел потрясенным, не в состоянии полностью оправдать результаты или осудить лежащие в их основе идеи. В 1960 году это был простой мир с несколькими мелкими неприятностями; сейчас, подумал он. Большинство бед здесь возникло из-за облегчения тех простых бед, что там, - и было сомнительно, что диктатура имела к этому какое-то отношение, помимо попыток излечить столь очевидные тогда болезни. Он подозревал, что назревающая революция больше связана с плохой едой и плохим жильем, чем с более очевидными властными методами государства.
   Он обнаружил, что любит людей. Они были тем, о чем он всегда мечтал, - группой, преданной свободе, готовой пожертвовать собой в случае необходимости, с удивительным уважением прав друг друга. Из них, вероятно, мог возникнуть новый мир - мир, к которому он всегда стремился.
   Ничего не делай, сказал себе Блейк, и заговор провалится. Повстанцы проверили время реакции пушки, измерив период между моментом открытия глазка в щитке оружия и моментом, когда стрельба из пушки ничего не дала. Период был слишком коротким для большинства из них, чтобы нажать на курок. Он в теле Джеда был достаточно лучше остальных, чтобы это стало возможным; никакое автоматическое устройство не сработало бы, потому что они не знали, где будет Большой шишка в единственной комнате, куда он, по-видимому, позволил себе роскошь идти без своего личного щита.
   Сделай что-нибудь, и он убьет себя - и, возможно, разрушит то, что на самом деле было всего лишь "Переходным периодом", о котором они болтали.
   Он вернулся в маленькую лачугу, где они с Шерри жили, как раз вовремя, чтобы увидеть новое развитие событий. По улице разнесся вопль, когда подъехал большой фургон, и Блейк остановился, чтобы посмотреть на жалких существ, которые вываливались наружу. Они не могли стоять на ногах; их разум был полностью сожжен. И среди них был Рул.
   На оружейных руках каждого из них отсутствовало по два пальца, отрезанных и уже заживших благодаря эффективной современной хирургии.
   Марк встретил Блейка и затащил его внутрь, где плакала Шерри. - Мы думали, что они тебя поймали. Новые заказы. Даже технические специалисты Сарноффа не знают, но я видел копию. Все мужчины с волосатыми руками должны получить пятнадцатиминутные ожоги - достаточно, чтобы они никогда не были более чем идиотами, и мы не можем восстановить их разум. И... ну, остальное вы видели. Шерри, заткнись! Они его не поймали!"
   "Они будут... они будут..." Она еще секунду лежала, свернувшись калачиком. Затем, когда фургон уехал, оставив людей разбираться со своими несчастными друзьями, она бросилась на помощь. Ее рыдания донеслись до него, но, похоже, это не повредило ее полезности в толпе.
   Блейк подошел к шаткому шкафу, где лежал его пистолет, и поднял его. Марк поймал его. "Это может подождать. Иди сюда." Пена и бритва ждали, и он начал ловко брить тыльную сторону рук Блейка. "Мы не можем сделать многого из этого - остальным придется рискнуть. Но ты нам нужен".
   Гнев прошел, когда бритье было завершено.
   Марк отступил назад, чтобы осмотреть руки Блейка. - Сойдет - в остальное время об этом позаботится Шерри. Джед, я все еще не могу тебе полностью доверять, но ты должен пройти. Как только мы получим Bigshot, мы сможем двигаться дальше по линии. Все щиты имеют встроенные ограничения по времени - вот почему мы никогда не пытались получить их для собственного использования. Через две недели вторая группа должна будет перезарядить реле триггерной батареи; только у Bigshot есть ключ к этому. Еще десять дней, и третья строчка падает; и он переходит к гвардейцам. Они должны каждый день устанавливать свои щиты. Может быть, некоторым из более высоких групп удастся получить оружие от более низких, которые они смогут перезарядить сами, но их ключи меняются автоматически каждый период, так что это не сильно поможет, если мы будем двигаться быстро. Все зависит от того, попадете ли вы в Bigshot".
   - Тебе придется потрудиться, обращая их или сжигая их разум, - предположил Блейк.
   "Горит! Не будь дураком, Джед. Мы убьем басов - сыновей! До них это доходит. И не думайте, что мы просто разговариваем. Мятежников, как они нас называют, в пять раз больше, чем остального мира!"
   Блейк положил пистолет обратно на стол, как будто он его ужалил. Уничтожение двадцати процентов населения могло помочь скоплению людей, но это не было его идеей решения, особенно когда многие высшие техники, ученые и координаторы обязательно принадлежали к элите, которой принадлежали орудия, оснащенные щитами. .
   Во всяком случае, и без щитов было достаточно простых орудий, и весь государственный корпус должен был дать отпор - те, кто тайно симпатизировал повстанческому движению, были бы движимы к нему самосохранением. Было бы кровавым сумбуром, чтобы худшая война в истории казалась анемичной.
   "Когда?" - наконец спросил он. - В тот же день?
   Марк покачал головой. "Сегодня получил приказ. Мы двинемся во дворец послезавтра ночью - как только сможем прорваться через проход, который мы нашли на картах, и установить оборудование, чтобы снести стену, где вы стреляете. И стреляй лучше прямо!
   ГЛАВА 6
   Томас Блейк смотрел, как они собираются, а звуки с земли говорили ему, что операция уже идет. Они смоделировали свое внешнее движение по небольшому улучшению по сравнению со вторым восстанием. Это означало, что изрядное количество из них погибло бы от каскадерских взрывов, но, похоже, никто не считал это важным.
   По крайней мере, это займет всю местную Железную гвардию и, вероятно, взбудоражит их офицеров настолько, что они дезорганизуют весь дворец. Почти на каждой улице будут бои, и основная часть их толпы будет штурмовать сам дворец из заминированных туннелей, которые они лихорадочно рыли. Все должно было быть сосредоточено, чтобы достичь наивысшей ярости ровно в полночь.
   - Откуда ты знаешь, что он будет там? - спросил Блейк.
   Шерри удивленно посмотрела на него. - Он годами хвастался, что ясная совесть вызывает сон и что он укладывает его спать в полночь каждую ночь. Он никогда не поверит, что у нас есть шанс, пока не станет слишком поздно.
   Это звучало правдоподобно; диктаторы обычно проявляли свою гордость именно такими глупыми способами. В любом случае, Блейк должен был признаться себе, именно это он начал говорить весь последний год; он имел в виду это как шутку, но со временем такие вещи вошли в привычку.
   И все же он должен знать. Томас Блейк, Важная шишка, обязательно был Томасом Блейком в теле Джеда сорок лет назад. Он слышал все планы и должен их помнить.
   Блейк потрогал два пистолета, которые носил с собой: один для любых беспорядков на улице, другой для переворота, который они пытались совершить. Он не мог подвести этих людей. Честное отчаяние на их лицах не позволило бы всему этому мужеству и плану пойти впустую. Он не мог убить самого себя старшего и устроить такую жестокую резню, с которой могло сравниться только французское Царство Террора.
   Теперь история прояснилась. Прекрасные свободные колониальные люди Блейка были мужественными людьми - и людьми сильной ненависти. Они вырезали индейцев с такой же готовностью, как выступили против тирании. И даже их противостояние тирании было основано больше на ненависти, чем на врожденной любви к справедливости. Справедливость, по сути, возникла как своего рода запоздалая мысль - когда люди, которых они ненавидели, бежали или были убиты.
   Он холодно потел в сыром подвале под старым зрительным залом. Необходимо было принять какое-то решение; ни один не был возможен.
   Десять экзекуторов наконец двинулись вперед, стараясь выглядеть беспартийными, захваченными водоворотами нарастающего мятежа, и с тревогой направлялись домой.
   Что-то ударило Блейка в спину, и он споткнулся. Его рука мгновенно метнулась к револьверу на поясе, и он выстрелил прежде, чем был уверен, что попал в цель. Это был выстрел в голову, чисто инстинктивно; удар, который мог бы только оглушить, резко отбросил голову человека назад, так что она, казалось, повисла на его шее.
   Удивительно, но оружие других вторило его - бесшумное само по себе, но вызывающее громкие удары всякий раз, когда попадали лучи. Удивление от того, что вся группа открыла огонь по собственной толпе повстанцев, оборвало болезнь, которая поднималась в Блейке. Он повернулся как раз в тот момент, когда подошел один из одетых в черное Железных Гвардейцев.
   - Хорошая стрельба, - сказал мужчина. - Но успокойся. Тот первый выстрел был жестоким, и мы не хотим убивать. Вот, соберись. Итак, я думаю, что могу достаточно растянуть свой щит, чтобы дать нам всем некоторую защиту.
   Шерри посмотрела на него с благодарным благоговением, написанным на ее лице. "Спасибо, офицер. Мы шли домой к тете с вечеринки - и тут все - это случилось...
   Гвардеец кивнул. - Насколько мне сказали, будет еще хуже. Но прямо сейчас, я думаю, я могу сопроводить вас. Куда, мэм?
   "Метро, я думаю," ответила она; - В любом случае, там мы будем в большей безопасности, чем на улице.
   Стражник кивнул и начал их вести. Часть силы от оглушающих взрывов прошла сквозь него с вытянутым щитом - трюк, о возможности которого Блейк не знал, - но это помогло.
   Блейк схватил мужчину за рукав, пока они ждали, когда мимо пробежит кричащая толпа. "Как стать гвардейцем?" он спросил.
   Мужчина удивленно огляделся. - Я думал, все это знают, гражданин. Нас выбирают, когда мы учимся в школе - характер, ум и все такое. Затем мы получаем двадцатилетнюю подготовку в области естественных наук, социологии и всего остального, что только можно назвать. Это довольно сложно, но оно того стоит - за исключением этих беспорядков. Там толпа имеет все преимущество - наши щиты не защищают нас от камней и дубинок, и мы не можем без специального приказа применить смертельную скорость на наших пушках. Многие из толпы тоже растоптаны.
   Итак, они были в метро, и Блейк начал спускаться. Он отпрянул от внезапного вздоха и увидел, что Стража падает, его голова превратилась в кровавую кашу из сока в руке Марка.
   Лидер группы отложил сок, мрачно и удовлетворенно улыбаясь. - Проклятый... прости, Шерри... проклятый лицемер. Я не против тех, кто ходит и избивает нас потихоньку или дает штрафы за то, что мы стоим на углах. Но эти сладкоречивые вежливые! Ффа! Они слишком хороши для нас! Эй, Джед, в чем дело?
   Блейк сдержал рвотные позывы и выдавил из себя ухмылку. - Слишком много гвардии, - ответил он и увидел одобрительную улыбку на губах Шерри.
   Он избегал смотреть на нее тогда, когда они спускались по ступенькам. Он слышал достаточно, чтобы понять, что в целом гвардейцы были такими же, как тот, кого убил Марк; их приучили верить, что главное - служить государству, но их также научили манерам, вежливости и, по крайней мере, нормальному уважению к подчиненным им людям. В словах Марка было не больше справедливости, чем в его жестоких действиях.
   Поезд подходил, и Марк махнул им рукой. Если бы беспорядки развивались должным образом, он мог бы быть одним из последних, кто проедет по своей монорельсовой дороге с резиновой изоляцией.
   Они обнаружили свою ошибку слишком поздно, когда дверь закрывалась. Это был гвардейский поезд, везущий заключенных обратно во дворец. Очевидно, у гвардейцев, захвативших его, не было ключа, необходимого для того, чтобы сломать автоматику, останавливающую его на каждой станции.
   Они были внутри до того, как охранники у двери смогли их остановить. Марк вскрикнул один раз и начал размахивать соком. Когда поезд тронулся, Блейк отклонился в сторону, чтобы врезаться в живот старшего Стража. Он ударил ногой по голени, дернулся вокруг сдвоенного от боли человека и метнулся к ремню. В другой руке он нащупал большой складной нож, который носило большинство мужчин, и вытащил его из кармана. Пластиковый ремешок ослаб, тяжелая металлическая рукоятка превратилась в идеальную дубинку для ближнего боя.
   Сейчас было не время спорить о правильности и неправильности убийства гвардейцев. Его пацифистские наклонности были интеллектуальны, а его эмоции были хорошо обусловлены в двух жизнях: Джед был прирожденным скандалистом, а Блейк неплохо справлялся с обычными школьными и старшими школьными скандалами. В драке такого размера вопросы упрощались до основного вопроса о том, на чьей стороне вы встали.
   Гвардейцы были инвалидами. Они несли ответственность за группу заключенных, и их обычная охрана здесь была бесполезна, так как все бои велись в ближнем бою, а оружие было слишком медленным, чтобы их щиты беспокоили. Заключенные, естественно, были против них - и даже в наручниках их ног было достаточно, чтобы расстроить охранников, в то время как некоторые из них смогли добраться до дверей и помешать мужчинам присоединиться к полиции из других машин.
   Блейк повернулся, защищая остальную часть своей группы с одной стороны, пока они сами перерезали ремни. Затем началась картина всеобщего хаоса; он почувствовал, как большой кулак ударил его по уху, и пошатнулся, но тело Джеда было твердым. Он взмахнул ударом слева, и рукоятка с нарастающим щелканьем прошлась по зубам Стража. Одного из заключенных она зацепила на проходе, но тот с радостью погрузился в удовольствие, ломая Стражу ребра своими тяжелыми ботинками.
   Поезд замедлил ход на другой станции, но никто не ушел; Гвардейцы были забиты, а горожане были слишком заняты. Запястье Блейка болело от ударов, когда он, наконец, поменял руки. На следующей станции вытащили бессознательных охранников. Марк приготовился вернуться в следующую машину, пока один из мужчин не схватил его за руку и не указал. Судя по всему, они достигли цели.
   Закрывающиеся двери ударили Блейка по плечам, заставив его растянуться на четвереньках. Он увидел, что большая часть группы, включая Шерри и Марка, вышла из дома, а затем вскочила и бросилась за ними. Охранники толпились у входа, а за ними толпа. - закричал Марк.
   Группа бросилась в мужской туалет. Шерри колебалась, но проглотила внушаемое ханжество и последовала за ними. Дверь закрылась со звуком, указывающим на то, что к ней уже был добавлен замок. Марк постучал по белой панели, и она распахнулась.
   "Чистое плавание", - сказал он им, тяжело дыша сквозь остатки зубов. Один глаз был припухшим, а губа была разбита, но он явно этого не чувствовал.
   "Хорошая работа, Джед; Думаю, я ошибался насчет тебя. Ну, мы под дворцом!
   ГЛАВА 7
   Вместе с теми двумя, что ждали в туннеле из туалета, их теперь было девять. Девять человек, чтобы покончить с самым строгим правлением, которое когда-либо существовало на планете, и бесчисленные миллионы снаружи, служащие прикрытием для их операций.
   На несколько минут все сомнения Блейка рассеялись, но теперь они вернулись.
   - Две минуты, может быть, - объявил Марк. - Лью, ты пойдешь со мной и Джедом. Остальные остаются позади.
   - Я иду, - заявила Шерри. Ее взгляд на Марка был вызывающим, а затем удивленным, когда мужчина просто пожал плечами.
   Две минуты, чтобы принять решение. Блейк за это время даже не смог достать бухгалтерские книги для балансировки книг. Он сделал слишком много записей в дневнике, и весь бизнес нуждался в полной новой проверке. Но теперь все сводилось к простому вопросу: может ли он убить себя, даже если решит, что должен это сделать.
   Он думал, что сможет . Он всегда был уверен, что сможет покончить жизнь самоубийством ради дела, в которое верил, если потребуется, - и это было то же самое, с сорокалетним перерывом между нажатием на курок и падением замертво.
   Проход был грубым, и они, спотыкаясь, медленно поднимались вверх. Очевидно, они находились внутри стены, где пространство, оставленное каменной кладкой, было заполнено утрамбованной землей. Она была густой от запахов старости и грязи, и вспышка Марка едва освещала им путь. Теперь они ползли на четвереньках. Затем впереди появилась громоздкая машина, обращенная к глухой каменной стене.
   Лью пошел к нему. "Все постучали. Если мы направим его вправо, это должно вытащить заглушку влево, и будет дыра, достаточно большая, чтобы выстрелить. Лучше привыкни к свету, Джед.
   Блейк сфокусировал взгляд на вспышке, пока Марк поворачивал ее, пока она не остановилась на штекере, за который цеплялась машина. Лью нажал кнопку, и машина слабо заскулила.
   На данный момент он решил. С одной стороны было мужество и преданность; с другой стороны уединение и отчужденность за толстыми каменными стенами. Когда в Риме... ну, это было таким же хорошим правилом, как и сейчас. И, возможно, он делал это только для того, чтобы убедить себя, что у него хватило смелости выстрелить в себя.
   Пробка выскочила и вбок, оставив шестидюймовое отверстие. Блейк быстро окинул взглядом огромную комнату, не менее сотни футов в длину, с кроватью в дальнем конце. На кровати, совершенно голый и спящий, лежал пожилой человек, побывавший в лаборатории Сарноффа, - Томас Блейк Большая шишка. Том Блейк Н. Он должен был догадаться!
   Орудие уже было поднято и заняло позицию. Его мысли, казалось, унеслись в измерение, где время бесконечно изменчиво. Это было бы нетрудно сейчас. Этот человек уже доказал свою двуличность, пытался уничтожить самого себя в молодости. Почему бы этому молодому я не устранить его?
   "Он голый!" Испуганный шепот Шерри прозвучал рядом с ухом Блейка, как раз в тот момент, когда спусковой крючок вернулся.
   Это был чистый промах, он дернулся в последнюю долю секунды.
   Ад взорвался внутри. Зазвучали гонги, и из каждой щели высыпали Стражи, а старик сел, спокойно глядя на дыру в стене. Его старые глаза нашли его раньше Стражи, и он указал.
   Марк вскрикнул и толкнул остальных троих вперед. Они поползли вниз по туннелю, как раз когда оглушительный удар достиг их ушей, то, что осталось от Марка, упало мимо них. Шерри была впереди, а Лью позади. Блейк начал оглядываться, но в этом не было нужды, раздался еще один звук, и половина головы Лью прошла мимо его уха, разбрызгивая кровь.
   Затем они наткнулись на поворот в туннеле. Мощный грохот высокоскоростных стазисных орудий продолжался, но теперь они просто прорезали дыры во дворце, не в силах определить местонахождение своих целей.
   Они ворвались в уборную, пробиваясь через тех, кто ждал сзади. Замок заклинил, и один из мужчин работал над ним. Не было необходимости никому сообщать о результатах - лицо Шерри выдавало это.
   Она рыдала и проклинала себя на одном дыхании. Затем она безнадежно встретилась глазами с Блейком, с выражением Иуды на следующий день. Он направился к ней, но она быстро оборвала его. - Нам придется расстаться - нас там, наверху, видели вместе. Я буду в подвале, куда вас привезли, завтра!
   Дверь наконец открылась, и она выскочила наружу. Он чувствовал ее чувства, но ничего не мог сделать. Он отпустил ее, дав ей время уйти, прежде чем ускорил шаги вслед за ней. Станция была почти безлюдна, если не считать мертвого охранника и нескольких тяжелораненых горожан.
   Позади него снова раздался звук стазисных пушек, указывая на то, что охранники прорвались через туннель и преследуют его. Он ускорился вверх по лестнице, ожидая найти улицу; вместо этого он вышел в чудовищный град, столпившийся у входа массой стражников, защищавших большие ворота, которые упали. Блейк помчался по коридору, спрыгнув с первой лестницы. Он вырубил еще один зал и наугад бросился в комнату. Внутри была толстая вдова, раздетая до щиколоток и камзола, но она не доставляла хлопот; она просто потеряла сознание.
   На туалетном столике он заметил пистолет и поднял его. На нем были элементы управления стазисным экраном, но ряд кнопок по бокам указывал на что-то вроде кодового замка, что объясняло, почему горожане не удосужились возиться с ними; они, вероятно, были настроены на взрыв при несанкционированном вмешательстве.
   Он уронил его и прошел через заднюю часть люкса. Там окна выходили на закрытый двор. Падение было не более десяти футов, и он выдержал его. Один набор окон был темным. Он пробил одну из них и ударился головой о что-то, свисающее с потолка. По тусклому свету красных и зеленых лампочек на панели управления он вдруг узнал в ней лабораторию Сарноффа.
   Теперь он знал выход - и тот, который, вероятно, был менее осажден, чем другие, просто потому, что люди избегали чего-то, что было шанкром в их разуме. Но он внезапно остановился, двигаясь к панели управления.
   Блейк был прав - в ящике под ним были разбросаны инструменты, а света едва хватало для работы. Он выдернул два пистолета и открыл их; они были достаточно знакомы - простые упрощения полных моделей, сделанных его братом.
   Блейк торопливо вырвал крошечную катушку из одного и вставил ее в свободное пространство в другом. Было достаточно места. Он нашел маленькие отвертки и начал работать над регулировкой катушек, надеясь, что нумерация вокруг прорезей одинакова. Alpha 10 изменена на alpha 2, чтобы дать защитную сферу вместо наступательного луча; бета 5 будет регулировать скорость, которая будет препятствовать проникновению; дельта 7 должна быть примерно правильной для проникновения энергии. Он проверил это, установив его на 9, пока зеленые лампочки, казалось, не опустились до красных, и снова на 7. Очевидно, в маленьких катушках не было никаких принципиальных изменений, а наступательная и защитная катушки остались прежними, кроме настройки. Внутри пистолета он обнаружил контакты для второй катушки, что указывает на то, что обе модели были сделаны из одних и тех же основных частей. Ему пришлось оставить защитную катушку включенной, так как он не мог найти способ установить выключатель.
   Если его настройки были правильными, теперь он был в безопасности от бомб и пуль, хотя дубинка или нож убили бы его так же легко, как и раньше. Но главной проблемой были наступательные лучи от других орудий, а там грубая настройка их свела на нет.
   Он сунул уже собранный пистолет в кобуру и направился к выходу.
   Со стороны до него донесся тихий голос. "Отличная работа, Томас Блейк!"
   Вспыхнул свет, и Сарнофф без всякого выражения стоял у главной двери.
   ГЛАВА 8
   Сарнофф кивнул на пистолет, выпавший из рук Блейка. "Вероятно, теперь это работает, как вы и ожидаете. Но не это выдало тебя. Во всяком случае, вы могли бы с таким же успехом выразиться; естественно, я защищен".
   Блейк уже понял это по пистолету на бедре другого. Он опустил спину, пытаясь оценить свои шансы добраться до другого до того, как мужчина выйдет за дверь. Это казалось невозможным.
   Сарнов снова кивнул. "Ты прав; ты не смог это сделать. Я был готов к вам с тех пор, как вы включили сигнализацию, когда пришли сюда. Видишь ли, я мог застрелить тебя, пока ты работал над ружьем. Но, естественно, я этого не сделал".
   "Естественно".
   "Безусловно; почему еще вы думаете, что я сфальсифицировал последнюю половину сжигания ума? Я полностью за то, чтобы ты жил. Я бы не хотел пытаться придумать какую-либо логическую систему, которая позволила бы убить тебя, не разрушив большую часть жизни, которую я вел в последние годы. В любом случае, я всегда поддерживаю победителя".
   Блейк позволил ему впитаться и снова начал дышать. - Ты имеешь в виду, что ты на стороне повстанцев?
   "Едва." След улыбки мелькнул на лице другого и снова исчез. - Я на стороне того, кто победит, хотя это и так очевидно, если подумать. Я выуживаю вас из прошлого в поисках вашей выдающейся старшей личности - и я прослежу, чтобы вы проникли в голову человека, которого Марк хотел спасти, шпиона-мятежника; он не может доказать, что я на его стороне, но подозревает, что это так, особенно после того, как год назад я показал ему приблизительную схему реставратора и не заметил украденных деталей.
   - Марк мертв, - сказал ему Блейк.
   - Я знаю - он был фанатиком, так что, конечно, он мертв. Но он все равно не был лидером группы! У меня все еще есть связи. Я выйду победителем - как всегда будет реалист, если только он не преднамеренный злодей, которым я не являюсь".
   - Хорошо, - устало признал Блейк. Теперь у него не было времени говорить об идеализме и реализме, когда его первой задачей было сбежать на достаточно долгое время, чтобы найти Шерри. - Так что же будет дальше?
   Сарнов пожал плечами. - Итак, вы выходите через дверь, я полагаю, и попадаете в объятия стражников, которые там находятся, или спускаетесь по этой маленькой частной лестнице к станции метро, где вас уже никто не заметит. И я сообщаю вашим лидерам повстанцев, которых вы не знаете, что вы настоящий Блейк, у которого есть все планы относительно статидинового ружья Джеймса Блейка.
   Блейк повернулся к маленькой двери и был почти удивлен, обнаружив там лестницу. Вероятно, такие выходы имело большинство так называемых "общественных" секций дворца.
   Голос Сарнова остановил его. - Это не вошь, Блейк, - тихо сказал он. "Просто оппортунист, как и каждое успешное животное на долгом пути эволюции. И, как ни парадоксально, я лично желаю вам удачи. Мне очень нравилась твоя взрослая личность, и, возможно, ты мне понравишься. Береги себя."
   В лаборатории вдруг стало темно. Блейк, спотыкаясь, спустился по лестнице и обнаружил, что беспорядки почти закончились, а метро снова работает без сбоев. Охранники патрулировали платформу, но монопоезд уже прибыл. В третий раз Блейк едва успевал, прежде чем дверь успела закрыться.
   Он горько усмехнулся словам Сарноффа, которые все еще звенели у него в ушах. По крайней мере, нетрудно было сказать, кто проиграет; У Блейка было сорок три цента, и он ничего не знал о городе. Государство разыскивало его как покушавшегося на убийство. Теперь, когда Сарнофф распространил доброе слово, повстанцы будут искать его как предателя и того самого человека, которого они больше всего хотели вычеркнуть из истории. С ними тоже не стоит спорить о неизменности времени.
   Он был в безопасности от бомб, пуль и оружия, но всегда был нож. И когда она найдет факты, даже Шерри будет рада их использовать.
   Он никогда не должен был бросаться в бой с толпой - причина, по которой он убил шишку из-за первой встречи, была не более уважительной, чем причина, по которой шишка пытался уничтожить его в целях самообороны. И теперь, когда он остыл, он уже никогда не мог раскрыть тайну оружия повстанцам. Было пролито достаточно крови, но они не смогли истребить всю другую сторону.
   Он так и не понял, как ему удалось пережить ночь. Время от времени он видел патрулирующих гвардейцев или повстанцев и подозревал, что большинство из них ищут его. Вероятно, его спасло полное уныние и медлительность походки, должно быть, искали человека, который крался по темным переулкам или убегал от них.
   Он нашел дом, в котором впервые очутился, в подвале путем чистых поисков и проб, хотя знал общее местонахождение. Она, конечно, была заперта, и он вдруг понял, что не знает секрета ее открытия.
   Но ему надоело бежать, а дверь подвала в лачуге напротив была открыта. Он подошел к ней и вошел внутрь, оставив дверь приоткрытой.
   Дневной свет прокрался через отверстие и достиг полной яркости полудня. Шерри нигде не было видно. Над ним он мог слышать, как за обеденным столом шевелится семья, обсуждая беспорядки. Очевидно, они были вовлечены лишь косвенно, но в их догадках было достаточно страданий относительно того, сколько их друзей будет поймано и выжжено.
   В четыре часа дня пришли Стражи и ворвались в дом, где было место встречи. Они тщательно изучили его, а затем опубликовали.
   Блейк знал, что Шерри не рассказала о нем - она должна была бы рассказать, если бы услышала о нем правду, но почему-то он был уверен, что она никогда не выдаст его гвардейцам. Он также знал тогда, что она никогда не останется на рандеву.
   Он крепче пристегнул ружье, стряхнул пыль с колен, где только что стоял, и встал. Дверь в подвал заскрипела, когда он прошел через нее, но Стража не оторвалась от своего дежурства. Блейк перешел улицу и подошел к ним.
   - Если вы ищете даму, ее здесь не будет, - сказал он, и только безразличие его голоса донеслось до его собственных ушей.
   Младший гвардеец нетерпеливо зарычал. "Катись. Мы знаем, что делаем!"
   "Дэн!" Старший гвардеец сердито посмотрел на другого. "Хватит об этом. Гражданин, государство приносит свои извинения; но, боюсь, ваша информация уже есть в газетах, так что мы об этом знаем.
   Блейк кивнул и зашаркал прочь по грязной улице. Он нашел газетный киоск и положил монету за одну из газет, которыми руководил сорок лет назад. Он был тоньше из-за нехватки бумаги, но недостаток был в основном из-за рекламы. У него не было проблем с поиском истории.
   Шерри мертва!
   Охранники нашли ее рано утром с напечатанной этикеткой, в которой говорилось, что она предала дело, испортив выстрел. Это было явно убийство.
   Он мог догадаться. Ненависть, которая так долго цвела, должна была где-то пустить корни, и Блейк предположил, что она была таким же хорошим козлом отпущения, как и любой другой. Он бросил бумагу в банку, не удосужившись прочитать дальше. Он видел, что ее держат в дворцовом морге, чтобы забрать ее тело.
   Они втянули его в это сумасшедшее будущее, чтобы удержать от самоубийства, по своей собственной извилистой логике. Затем они перебросили его на другую сторону, чтобы заставить его покончить с собой. Так вот, единственное хорошее, что он нашел, было убито, и больше ничего не было сделано. Ни один парадокс не был решен; но если бы шишка помнил, как его сюда притащили, он мог бы, по крайней мере, спасти Шерри.
   Блейк увидел на углу еще одного гвардейца и тихо подошел к нему. "Где мне найти метро до дворца?"
   - Три квартала слева от вас, - рассеянно ответил Стражник. Затем он поднял взгляд, потянулся за пистолетом и двинулся вперед. "Ваши документы, гражданин!"
   - Неважно, - сказал ему Блейк. "Я убийца!"
   ГЛАВА 9
   Блейк развернулся на каблуках и направился к метро. Он не удосужился оглянуться на слабый звук вынимаемого пистолета. Либо сработает его щит, и он не сможет узнать, стрелял ли человек, либо узнает достаточно скоро. Ничего не произошло.
   Тут к нему подбежал гвардеец, бледный, с трясущимся в руках пистолетом. Мужчина заикался, схватив Блейка за руку. "Вы арестованы!"
   - Хорошо, - согласился Блейк. "Я это; теперь ты прячешься".
   Он неуклонно шел вперед, а Страж схватил его за руку, а затем остановился. Физически он был более чем ровней большинству гвардейцев, и их превосходящее оружие потеряло всякое превосходство. Блейк мог наблюдать, как рушится вся цивилизация, и так же мало, как и он, заботился о шоке на лице другого.
   Он нашел вход в метро, когда охранник запоздало дунул в свисток. Он начал думать, что поезда ходят каждые пятнадцать секунд, так как один из них снова ждал. Он поднялся, а за ним по пятам следовал пыхтящий Страж. "Ты привыкнешь к этому, как бы тебя ни звали", - сказал он другому.
   - Колтон, - недовольно сказал ему человек в черном. - А почему ты не мог выбрать кого-нибудь другого? Я сломал палец на ноге и получил кирпич по голове прошлой ночью. Сегодня вы!"
   "Жесткий. Думаю, тебе придется просто тянуться вперед, пока мы не найдем кого-нибудь из твоих приятелей, чтобы усмирить меня, Колтон.
   Колтон мрачно кивнул, и они сидели молча, пока тихий поезд двигался вперед. Блейк был эмоционально оцепенел, а беспокоившие его проблемы действовали только на полусознательном уровне.
   Он полагал, что ни один человек не может по-настоящему принять предопределение. Идея была чем-то, с чем можно было согласиться на интеллектуальном уровне, но внутри человек должен был чувствовать, что он все решает сам. На самом деле парадоксов не было; все было решено, и события не происходили ни из-за его действий, ни из-за действий его старшего "я" - они происходили только потому, что они происходили именно так. Большая шишка была не более ответственной, чем он сам.
   Было несложно, если хорошенько все обдумать, понять, почему он пытался уничтожить самого себя в молодости и избавить себя от опасности. Интеллектуально он мог осознавать, что никакие его действия не могут изменить ткань событий, которые должны были произойти, но эмоционально он не мог оставаться в стороне - и его логика была сформирована эмоциями не меньше, чем фактами.
   И даже объяснение того, почему он что-то делал, было отказом принять предопределение, Блейк знал. Поиск причины своих собственных действий или действий любого другого человека означал попытку понять, почему что-то произошло или не произошло, а во вселенной на фиксированной траектории времени не было настоящего "почему".
   Он встал на остановке "Дворец" и вышел, а Колтон следовал за ним по пятам. Охранник снова потянулся за свистком, но остановился, увидев, что Блейк направляется к двери, ведущей к лестнице, ведущей в лабораторию Сарноффа. Дверь, конечно, была заперта, но выстрел из пистолета открыл ее.
   Сарнофф открывал верхнюю дверь, когда Блейк подошел к ней, и жестом пригласил двух мужчин внутрь. "Я слышал, ты сломал другую", - объяснил он. "Я ждал тебя. Охранник, тут уж ничего не поделаешь - твой пленник такой же неприкасаемый, как и я.
   Колтон пожал плечами, но остался.
   - Где тело Шерри? - деревянно спросил Блейк.
   Сарнофф подошел к концу комнаты, куда принесли кушетку. Он молча поднял простыню. - Она в надежных руках, Том, - мягко сказал он. - Она была моей дочерью, хотя ты этого не знал. И она ненавидела меня задолго до того, как сбежала, чтобы присоединиться к вашей группе. Время от времени я задавался вопросом, что с ней случилось. Теперь я знаю."
   Блейк посмотрел на неподвижную фигуру. Шерри по-прежнему выглядела так, как он видел ее в последний раз, хотя ее глаза были закрыты. Он заметил, что ее одежда была на месте, даже пальцы ног были скрыты. Он был рад этому.
   - Должно быть, она меня ненавидела, - сказал он наконец.
   Сарнов покачал головой. "Нет, она никогда не знала; она умерла до того, как я сообщил о тебе.
   Его бесстрастное лицо изучало ее тело, а затем он поднял простыню.
   Блейк тихо вздохнул и повернулся к входу в главный дворец, а Колтон все еще следовал за ним по пятам. Сарнофф слегка покачал головой и направился к другой двери, ожидая их, пока Блейк не пожал плечами и не забрался в маленький лифт. Затем Сарнофф нажал верхнюю кнопку, и они двинулись вверх.
   В частной части дворца не было ни строгости, ни чрезмерности. Блейк принял это как должное; его воспитывали так, чтобы у него был хороший вкус, и то, что он стал диктатором, этого не изменило.
   В приемной было несколько человек, но они ушли по предложению Сарноффа, отступив во вторую комнату дальше. Там и сям вдоль стен были ниши, где могли разместиться Стражи, но Блейк не мог их разглядеть - по крайней мере, они были хорошо спрятаны.
   Сарнофф взял со стола телефон и нажал кнопку. - Передайте его превосходительству, что убийца у меня, - сказал он. Затем, через мгновение, он снова повернулся к Блейку. "Придется подождать. Он принимает ванну или зовет своих лучших гвардейцев. Он стал нервным в последние несколько дней.
   Блейк опустился на место за столом. Он взял там том, увидел, что это была его биография в кожаном переплете, и начал откладывать ее. Затем он открыл его и начал сканировать.
   В конце концов, была война. Ему пришлось ждать два срока на посту губернатора, чтобы стать президентом, а до падения водородных бомб оставалось всего несколько недель - слишком мало времени для подготовки. Своими большими щитами он спас большинство городов, но ужасные дни сделали необходимой абсолютную диктатуру; благодаря этому было несложно завоевать весь мир, учитывая как большие запасы бомб, так и базу, невосприимчивую к чужим бомбам. Блейк пробежал глазами, удивленный тем, как часто всплывает имя Сарноффа. Очевидно, этот человек был гораздо большим, чем просто ученым.
   И было еще одно имя, которое ничего не значило. Эйнсли казался почти таким же важным, как диктатор, хотя люди никогда не упоминали о нем.
   Блейк положил книгу на место, как раз в тот момент, когда зазвонил телефон и вышла группа гвардейцев в безупречно белой форме. Сарнофф жестом отодвинул их в сторону, и они пошли позади, когда Блейк направился к двери. Колтон двинулся вперед, но затем беспомощно пожал плечами. Он медленно повернулся, вероятно, чтобы вернуться к своему ритму.
   Вот оно, сказал себе Блейк. К этому и шла вся эта глупая затея. Это казалось почти разочаровывающим.
   Великан сидел за маленьким столом в окружении своих охранников. Вероятно, он был защищен щитом, но, похоже, он меньше верил в щит, чем того заслуживал. Его голос был нервным, когда он перекладывал бумаги перед собой, и часть силы, казалось, ушла с его лица. Но он собрался.
   "Вы обвиняетесь в покушении на убийство вашего законного правителя, - начал он.
   Блейк оборвал его. - Я здесь по собственной воле - настолько, насколько может быть воля любого из нас. И я защищен; Я объединил два ваших гражданских пистолета в оружие, изобретенное Джеймсом - оружие, изображенное на бумагах в потайном ящике моего стола.
   Пожилой человек долго сидел неподвижно. Затем он отложил бумаги, которые держал в руках. "Значит, все мои усилия пропадают даром? Ваш мозг не был уничтожен. Но здесь все еще достаточно мужчин, чтобы одолеть тебя физически, даже если ты защищен щитом.
   - Это не сработает, - сказал ему Блейк. "Все это уже было, с вашей точки зрения; и я предлагаю вам распустить гвардейцев.
   Великан кивнул. - Охранники уволены, - медленно сказал он. Они уставились на него, но медленно удалились, оставив позади только двух мужчин, которые были Томасом Блейком и Сарноффом.
   Теоретически не было никакого способа положить конец тому, что теперь было идеальным тупиком, за исключением того, что Важная шишка всегда могла отозвать своих гвардейцев, чтобы сбить Блейка кулаками; не было никакого способа, которым он мог бы победить.
   Но он решил, все это раньше, и знал ответ. Он знал, что в этом случае его решение принять факты неизбежно создаст эти факты, поскольку даже это решение было его свободной волей. Предопределение, похоже, сработало, и это сделало решение чем-то, что он тоже не мог контролировать.
   "Вы проиграли", - сказал Блейк Bigshot. "Каждый шаг показывает это. Если бы вы не проиграли - если бы ваше юное "я", когда вы стояли здесь на моем месте, - не вспомнили, что проиграли, вы бы не утруждали себя привлечением моего разума сюда, чтобы попытаться истребить меня. Я должен был увидеть это раньше, но это не имеет значения; ты должен проиграть".
   - Если бы я не сразился с Эйнсли... - начал Большой шишка, но теперь его лицо было осунувшимся.
   "Нет никаких "если", - безжалостно сказал ему Блейк. "Ты проиграла. Вы боретесь без всякой надежды. Вы можете попробовать все, что захотите, но конец уже написан; ты проиграла."
   Он понятия не имел, что произойдет, и все же знал, что это неизбежно. Затем медленно пришел ответ. Он должен был видеть это с самого начала. Ни один человек не может принять предопределение внутри себя - и все же Важная шишка теперь знала, что нет другого ответа, кроме предопределения. Ему нужно было решить совершенно неразрешимую задачу, а этого не выдержал бы ни один разум.
   "Ты проиграла." Блейк бесстрастно повторил это; "Ты проиграла."
   И медленно Бигшот рухнул. Он опустил руки на колени, а затем опустил на них голову, тихо всхлипывая.
   Сарнов быстро вмешался. - Перестань, Том. Останови это. Вам не нужно ничего решать сейчас. Все кончено; Вам не нужно ничего решать".
   Тогда Большой шишка поднял взгляд со слезами, струившимися из его глаз, и безнадежно уставился на двоих мужчин. - Я заблудился, - жалобно сказал он. "Мне не нравится это место. Ты мне не нравишься. Я хочу свою маму!"
   Блейк повернулся к окну, а Сарнофф вывел Большую шишку из комнаты. Там, через сорок лет, пришел конец его собственным планам - награда за все его надежды и усилия.
   ГЛАВА 10
   В конце концов Сарнофф нашел Блейка в лаборатории, лежащим на койке, где его разум впервые попал в будущее.
   - Ты нужен совету начальника гвардии и лидерам повстанцев, Том, - тихо сказал он. "Они уже опубликовали планы по превращению двух гражданских ружей в одно полноценное, на случай, если ваше любопытство все еще работает".
   Блейк кивнул. Он просил об этом - единственное, что он мог сделать для этого запутанного будущего; его решение было единственным, которое он мог принять. Человеческую природу изменить нельзя, и принудительное улучшение может быть чем-то нехорошим. Но ни одно общество не могло быть здоровым, если одна группа обладала ужасной властью, которой не могла иметь другая группа.
   Пушек было достаточно для всех, чтобы совершить преобразование, и таким образом фанатики обнаружат, что остальной мир защищен щитом к тому времени, когда они изготовят свои собственные щиты и будут готовы отправиться убивать или обращать других. Это была проблема, которая всегда беспокоила его, поскольку полное оружие в руках сумасшедшего могло нанести неисчислимый ущерб, если бы были другие без такого щита.
   Его единственная функция, в конце концов, заключалась в том, чтобы убедиться, что его первоначальный план осуществился - чтобы у всех мужчин было такое оружие. Это было его основной мотивацией заняться политикой, но это удалось только тогда, когда он полностью изгнал себя из этой политики.
   "Полагаю, ты будешь следующим диктатором, - с горечью сказал он Сарнову.
   - Временно исполняющий обязанности президента, - ответил мужчина. "Но только про-тем; Я предпочитаю, чтобы Эйнсли заняла место, если кому-то нужно. Нет никакого реального преимущества в абсолютной власти, а я все еще оппортунист. Я в хорошей форме, но за кулисами, где я предпочел бы быть. В любом случае, я подозреваю, что нас ждет период демократии".
   Так и должно было быть, если Сайлас МакКинли был прав - и на долгое-долгое время - по крайней мере, до тех пор, пока не появилось нечто большее, чем стазис-пушка и щит.
   "Тогда верни мой разум", - решил Блейк. - Они могут обойтись без меня.
   Сарнофф начал двигать машины по гусеницам. И зрелище действия внезапно сфокусировало мысли Блейка на том, каким будет возвращение, и на парадоксах его собственной неспособности принять предопределение.
   Он не мог быть таким дураком, каким был Большой шишка; со всем, что он помнил, он не мог.
   "Конечно, это тело останется полным идиотом", - сказал Сарнофф. - Но ваш разум должен вернуться к собственному телу - и, если я прав, это будет всего через несколько минут по вашему времени после того, как вы ушли. Для разума нет реального временного барьера - и нет причин ожидать, что время, проведенное здесь, будет равно времени, прошедшему в трансе там. Может быть, вы можете помочь, сосредоточив свои мысли на том, когда вы хотите вернуться; Я не знаю."
   Блейк задумался об этом. Он попытался думать о своем теле сразу после того, как разум покинул его, пока Сарнофф настраивал сжигатель разума. Затем, без предисловий и прощаний, ученый нажал кнопку.
   На мгновение это было ужасно, как это было раньше. Затем полная мощь, казалось, вырвала его мысли в ревущую пустоту. Что-то тянуло его. В отличие от принудительного путешествия в будущее, возвращение назад было почти мгновенным.
   Томас Блейк нашел свою руку на полпути к выключателю. Он уронил его и посмотрел на часы; но слабые звуки вечеринки, продолжавшейся внизу, убедили его. Он вернулся в свой собственный мир - и там почти не прошло времени.
   Сарнофф, Шерри, убийство...
   Он чувствовал, как оно ускользает от него. Здесь не было машины, которая могла бы усилить его мысли, направить их в клетки мозга и направить в постоянную память, как это сделал Сарнофф, когда его разум впервые коснулся мозга Джеда.
   И клетки мозга не могли усвоить того, что произошло за долгие дни, теперь уже в эти первые секунды пробуждения. Но теперь, какой бы ни была его мысленная матрица, она возвращалась к связи с этими клетками. Это было похоже на сон, который кажется очень интенсивным и длится несколько часов, но который ускользает из разума почти сразу же, как только он просыпается.
   Блейк прыгнул к диктофону и начал записывать в него фрагменты, которые он еще помнил, прежде чем они успели вылететь. Но он на удивление мало что мог диктовать; он был в будущем, где пытался покончить с собой. Была девушка по имени Шерри. И у него были волосатые руки - кроме того, он понятия не имел, как выглядел. Он никогда не видел отражения своего лица.
   Он выудил другие кусочки, но большая часть исчезла, за исключением общего осознания того, что это был не сон. Но то, что он продиктовал, было еще больше, чем он мог вспомнить, это было уже больше, чем он знал, когда был старше.
   Затем он взглянул вниз и увидел, что диктофон продолжает вращаться, но безрезультатно. Он забыл заменить катушку с проволокой!
   Гидеон Пирс вошел в кабинет губернатора Блейка, качая головой. - Ты был прав, Том. Как вы и думали, они затеяли сделку; Должно быть, я старею".
   Блейк ухмыльнулся ему, но втайне согласился. Пирс должен был заметить действия оппозиции. Со временем к такому бизнесу можно привыкнуть и научиться предвидеть ходы до того, как они поступят. С этого момента ему придется наблюдать за Пирсом; человек был достаточно лоялен, но все же...
   Что ж, подумал Блейк, я больше не наивен. Идеализм - вещь хорошая, единственная важная вещь. Но и мужчина должен быть реалистом. Как тот бизнес с пистолетом, который изобрел Джеймс. Конечно, его нужно было отдать людям, но их нужно было защитить от чокнутого, который мог схватиться за него первым. Это была проблема, с которой можно было столкнуться только реально.
   - Забудь об этом, Гидеон, - сказал он. "Мы все иногда ошибаемся. Вернитесь туда и держите их в строю. Мы должны заявить об этом, если на этот раз я хочу выдвинуть свою кандидатуру на пост президента".
   Он смотрел, как уходит Пирс, и сверялся со своим календарем. Была только встреча с математиком - блестящим человеком, хотя и слишком мечтательным. Тем не менее, если его теория причины и следствия может быть доказана, это должно что-то изменить. Стало казаться, что все предопределение, о котором он так волновался, было такой же чепухой, как и спор о том, сколько ангелов может танцевать на булавочной головке.
   Но эту встречу можно отложить. Он листал свою книгу, пока не наткнулся на другое имя. Затем он потянулся к интеркому.
   "Позвоните профессору Хоутону, мисс Брайтли, и спросите, может ли он перенести эту встречу на следующую неделю в то же время", - распорядился он. - Тогда позвони Эйнсли - у тебя есть его номер - и скажи ему, что мне срочно нужно встретиться с ним сегодня днем. Как только он сможет это сделать".
   Эйнсли должен быть хорошим человеком, чтобы заменить Пирса. Возможно, немного хладнокровно, но он добился своего.
   ЗРЕЛОСТЬ ЭТО ВСЕ, Джесси Рорк
   Он был встревожен, но не знал этого. Мутные, взволнованные воды ползли в его обширный подсознательный мир и искали порог, устье ямы, откос чистого берега; маленькие радуги света то и дело вспыхивали над водой. Они вздымались и угрюмо били в шлюзовые ворота. Была уступка, но великая сила была сдержана.
   Он оставил свой блокнот, с любопытством вытер лоб и наморщил его между глаз. До него дошло, что он голоден. Он подошел к бордюру, нажал кнопку и прислонился к столбу, словно ждал или задумался. Почти сразу появился Автомобиль, веселый оранжево-зеленый. Он почти вздрогнул и почти понял, что сделал это. Потом он просветлел, шагнул в машину и озвучил свое желание.
   Его несли в умеренном темпе по чистым широким улицам, мимо ярких блестящих зданий и улыбающихся парков и садов. Он поднялся на вершину высокого холма, увидел вдалеке сверкающую голубизну бухты и смутно подумал о том, чтобы плыть по ней. На лицо он ощутил живые брызги, а воздух был с привкусом соли. Затем теплое, слегка ароматное сияние высушило его и успокоило, и Автомобиль выключил все свои механизмы и плавно остановился. Он вышел, очень удобно, и вошел в роскошную Кухню, в которой он не обедал в течение нескольких дней.
   Двери автоматически открылись, и улыбающийся андроид, ярко одетый и одетый, провел его к столу. Она была успокаивающим зрелищем: да, так оно и было. Он заказал роскошную еду, потирая пышную талию в предвкушении.
   "Копай копай!" - пропела официантка.
   Он добродушно похлопал ее хорошо сложенный зад, когда она повернулась; она сладко светилась назад через ее мягкое и нежное плечо. Он задался вопросом, достаточно ли Мег, и решил, что, ну, на данный момент, он догадался, что она есть. Нет смысла торопить события. Официантка вернулась и подала еду. Как всегда, это было превосходно. Он неторопливо допил бутылку вина и сигару, ущипнул официантку за крепкое, но такое податливое бедро и ушел.
   Затем глубокое движение почти охватило его. Да, это то, что ему было нужно. Прошло уже несколько месяцев. Он нажал еще одну кнопку, и к его услугам явилась розово-розовая Машина. - Отведи меня в Дом, понимаешь, о чем я? - сказал он, устраиваясь на жемчужно-серых подушках. Автомобиль ускользнул.
   * * * *
   Они приятно покачивались вдоль берега океана. Наконец они свернули в богатую садовую беседку и остановились перед большим особняком, возвышающимся над волнами. Он остановился; Машина уехала. Повсюду пышно цвели алые, золотые и лазурные цветы; сочной и яркой была пышная зелень. Двери открылись, и его встретила Женщина. Она перестала быть детородной, материнской и улыбающейся.
   Он улыбнулся в ответ и сказал: "У тебя есть один, да?"
   - Конечно, - ответила она.
   Он сел ждать.
   И пока он ждал, он почти думал. Мэг была хороша, но почему иногда ее было недостаточно? Несколько мгновений почти в замешательстве он постукивал ногтем большого пальца по зубам, а затем умолк. Вскоре в комнату вошла стайка очаровательных девушек и шествовала перед ним, смеясь и улыбаясь. Он остановился на миниатюрной брюнетке с вишневыми губами. Она сняла с него одежду, и они пошли гулять в частный сад.
   Во внутренней беседке они сели за деревенский стол, и робот подал им пьянящее вино-афродизиак. На траве и лепестках цветов, с видом на море, они обвились своими конечностями и телами, и он почти наслаждался ею. Он думал, что когда-то он действительно наслаждался этим занятием, и задавался вопросом, так ли это.
   Он сидел, глядя на воду, пытаясь размышлять. Андроиды были физически совершенны, плоть встречается с плотью, цепляясь за нее, волнуясь вместе с ней. Они были теплыми, они шептались, они напрягались и плакали. Они были в свободном доступе для каждого мужчины и женщины. Никто не должен быть неудовлетворенным.
   Но всего этого он не знал, история и психология были для него потеряны, и он никогда не мог удержать связного хода мыслей; его неудовлетворенность не могла проникнуть в его сознание. Он не вполне осознавал, что плоть взывает к чему-то большему, чем плоть, и всегда так делала. Он знал, более или менее, что дело в народонаселении и что настоящие мужчины и настоящие женщины должны были совокупляться через таинственные промежутки времени. Так оно и было. Однажды он сам провел некоторое время в Доме, отвечая требованиям бесконечного множества девушек. Он предполагал, что некоторые из них родили потомство его семени, хотя и не предполагал этого в таких терминах. Но лучше было не знать этих вещей наверняка и не иметь никакого отношения к воспитанию детей, после того как прошло раннее материнское чувство. Школы могли бы позаботиться об этом лучше, чем люди.
   Она прижалась к нему.
   - Что скажешь, Ман? она сказала: "Что ты ешь?"
   Он не знал, что ответить. Он пытался говорить, пытался пробиться, уточнить.
   - Что такое, а? он почти умолял. - Все это, я имею в виду. Например, для чего это?"
   Она вытянулась на траве и мгновение смотрела на него.
   - Обыщите меня, - рискнула она. - Наверное, тебе нужна Кровать.
   Он предположил, что она была права.
   * * * *
   Они вернулись в особняк сквозь сумерки и обосновались в одной из комнат. Мягкие шторы были задернуты, кровать была большой, простыни были шелковистыми и сливочными. Она откинулась на спину, и матрас идеально принял ее форму.
   Он лег рядом с ней и стал ласкать ее. Она крепко прижала его к своей груди. И его тоже обхватывало невидимое, но очень осязаемое поле энергии, которое направляло его движения и заряжало его неисчерпаемой и непрестанной силой. Он крепко держал ее, и сила сплела их. Они были единым пульсирующим экстазом, и только в самый последний терпимый момент они получили освобождение.
   Затем Кровать медленно успокаивала их, массировала их и снова бодрила. Всю ночь это продолжалось, деятельность и покой, пока к рассвету он не погрузился в мертвый сон, который длился до следующего утра.
   Он не знал, что ему приснилось. Он ничего не помнил сознательно. Он только знал, съев обильный завтрак, что не был так спокоен, как должен был бы быть. И он знал, что бесполезно спрашивать Женщину или одну из Девушек.
   Но, похоже, андроиды Женщины хорошо к ней относились. Может быть, ему лучше вернуться домой к Мэг.
   - Что за площадь? сказал он себе. Еще немного отдыха в знакомой обстановке, и с ним все будет в порядке. Кровать всегда отнимала у мужчины много. Он встал, чтобы идти.
   - До свидания, дорогой, - сказала Женщина, когда он вышел к началу главной дорожки. Она была спокойна и улыбалась.
   Он поправил свою тунику и улыбнулся в ответ. Да, сэр, старый мир был в хорошей форме, как всегда. Он подал сигнал машине. Светлый океан снова прошел мимо него, и широкие пески, и он задремал.
   * * * *
   На этот раз сны были более назойливыми. Когда он проснулся, с пустым стартом, Машина ехала бесцельно. Он огляделся и вспотел. Где-то была кнопка, которую он должен был нажать, была ручка, за которую он должен был взяться. Он пробормотал: "Стоп, немедленно!" и ступил на бордюр. Машина умчалась, на очередную повестку. Он был перед магазином, но не вошел. Вместо этого он сделал беспрецедентную вещь: пошел гулять по улицам Города. Этого сделано не было, и никто из пассажиров проезжающих машин его не заметил.
   Теперь он действительно задавался вопросом. Что-то может быть не так? Эта возможность, со всем ее ужасом, никогда прежде не приходила ему в голову; действительно, у него не было даже понятий о правильности и неправильности, и все же было неизбежное слово "неправильно". Его возбуждение усилилось. У него возникла с трудом сформулированная мысль, что школа - это место, где чему-то учат, и он не знал, что это может означать.
   Он подумал о школе, которую посещал. На нем присутствовала вся молодежь округа Франско: им сказали, что есть другие школы, в других округах, и что они все одинаковые. Он поверил и забыл об этом. Какое это имело значение? Один район был не хуже другого. Он никогда не путешествовал. Он знал человека, который отправился в округ Шаста, но ему было неинтересно об этом слушать. Он вспомнил, что Человек сказал, что это все равно, что не стоит беспокоиться. У одного было все, что ему нужно, в его собственном месте. Но теперь казалось, что ему нужно что-то большее, то, о чем никто никогда не слышал. Он пошел дальше, думая о Школе.
   Все рождались в Доме и содержались там, пока не отнялись от груди и не научились ходить. Потом его отвели в Школу. Там он рос в атмосфере групповой жизни, и ему постепенно показывали все, что ему было нужно - все, что было. Hes и Shes играли вместе; они были наставлены в Пути Жизни.
   Когда они подросли, их возили по городу. Им показали места, куда их могли доставить Машины; им показали, как нажимать на кнопки. Конечно, роботы отлично справились с обучением. Были Кухни, в которых можно было поесть. Были парки и сады, в которых можно было прогуляться и отдохнуть. Были Эмпориумы, в которых можно было приобрести одежду и вещи. Все было - как было.
   Когда один из них достигал половой зрелости, его забирали из школы и давали подушку. Там он жил, слушая тихую музыку, доносившуюся из стен, ел и спал. И делаю. Он выбрал своего андроида в магазине и сделал с ней все, что ему заблагорассудится. Она была его компанией, теплом его подушки. Она делала для него покупки в универмаге, готовила ему уютные маленькие обеды и приносила ему трубку или сигару. Утром она намазала ему лицо кремом для депиляции и с таким мягким прикосновением вытерла его бороду; и она купала его в ароматных водах.
   * * * *
   Он вспомнил, что через год или два почувствовал себя почти беспокойно. По его прикосновению Мэг поняла. Она прошептала ему "Хаус", и он вышел и проинструктировал Машину. Это был его первый опыт знакомства с девушкой. Он предположил, что то же самое было и с другими. Он никогда не спрашивал. В садовой беседке ему пришла в голову мысль о детях, и он успокоился. Он не пробовал постель до пятого или шестого раза. Он считал само собой разумеющимся, что Девочки живут так же, как и он. У них были свои андроиды, свои планшеты. Они никогда не общались с мужчинами, кроме как в Доме. Мужчины иногда собирались вместе, ели и пили и устраивали андроидные оргии; несомненно, девушки сделали то же самое.
   С большим усилием, с помощью намеков из того, что он мог вспомнить о жизни, он собрал воедино идею, не зная, что он сделал. Конечно, человеческое совокупление было слишком опасно: оно могло сделать человека несчастным. В беседках он узнал, что Мужчина и Девушка не одного нрава и что их союз не всегда совершенен. Как-то так даже лучше было, но уж слишком сложно. Как правило, это было болезненно.
   Он не знал этого слова. Он не знал ни одного слова для этих своих странных мыслей, но теперь они были для него очень осязаемы и очень настойчивы. Его андроид принадлежал ему и никогда не был недоволен; так и он не был. Это была совершенная и законченная система. И что с ним происходило? Слово "счастье" пришло ему на ум, и он вздрогнул, почти в ужасе. Что это значит? Слишком много всего происходило одновременно.
   * * * *
   Он свернул на улицу и остановился. Он никогда не видел его раньше. Но почему это должно беспокоить его? Район был большим местом. Но он подумал, что ему лучше уйти с этой улицы. Может быть, взять другого андроида, может быть, даже забрать ее домой: может быть, завести рыжую на некоторое время. Мэг не будет возражать. Как она могла? Что с ним случилось? Другие мужчины с готовностью менялись или сохраняли целый Padful. Официантки были очень востребованы. Их даже не надо было везти домой: в каждой Кухне были удобные комнаты.
   Потом вдруг все это с него стряслось. Он стоял перед большим зданием и не знал, что это было.
   Он долго стоял, глядя на нее. Время от времени казалось, что проходит Человек, но он не был уверен. Это было похоже на тень, на дуновение ветерка. Ему стало интересно, что это за здание.
   Наконец он, казалось, услышал журчание воды, и, наконец, голос сорвался с него.
   - Это библиотека, - сказал он. "Здесь есть книги и учителя, у которых можно учиться".
   Это было слишком. Он закричал и побежал по улице.
   Через несколько кварталов он стал спокойнее; забывчивость спасла его. Он нажал кнопку, и Машина доставила его к его Площадке.
   Мэг встретила его, вся теплота и улыбки. Он сел, и она принесла ему тапочки и бутылку холодного пива. Он сильно выпил. Она села на ручку его кресла, погладила его и спросила, не хочет ли он поужинать. У нее был-
   Он оборвал ее.
   - Мэг, дорогая, - сказал он, - я немного устал, вот как. А теперь ложись спать, нанеси немного жасминовых духов? Вы копаете?
   "Конечно, дорогая! Копай копай!" она ответила.
   Темные воды поднялись и бились о него.
   Он допил свое пиво и взял себе еще.
   Мэг прошептала: "Скажи, дорогая!" Кровать тихо зашуршала.
   Он подавил свой разум и быстро выпил пиво. Почти как всегда, он обнял Тепло и погрузился в приятное забвение. Мэг лежала рядом с ним в темноте.
   * * * *
   Он проснулся рано, и она положила на него руку.
   Внезапно он отпрянул.
   "Не делай этого!" Его голос был громким. "Это нехорошо, все такое! Что-то не так!"
   Он вскочил с постели и начал быстро одеваться.
   Мэг какое-то время лежала неподвижно. Ее схемы не были созданы для таких вещей. Не было ничего плохого, и ничего не было зарегистрировано. Затем из стены заиграла веселая утренняя музыка, успокаивающая и яркая, и она начала напевать ее. Она встала, легонько переоделась, свежо и сладко споткнулась на кухню.
   - Яичницу, дорогая? - спросила она самым ласковым тоном.
   Он почти забыл свою вспышку.
   "Да, конечно, дорогая", - ответил он.
   Он обильно поел и выпил несколько чашек черного кофе.
   "Хороший день!" - сказал он, изрыгая свою признательность.
   Он похлопал своего спутника доброе утро, исключительно ласково, и вышел на улицу.
   Там он встретил старого друга и собутыльника. Он жил по соседству, кажется. Они были соседями! Он редко был так рад видеть кого-либо, как этот старый друг.
   - Привет, Чарли! - прогремел он. "Как дела? Как Человек, я рад тебя видеть! Что такое, а?"
   Затем он подождал с выжидающей улыбкой. Он выждал довольно много времени после того, как Чарли неторопливо прошагал мимо него и уехал на машине.
   Потом до него дошло.
   "Он меня не видел! Как будто меня здесь и не было! Ага!"
   Он спешил по улице и совсем не думал об автомобиле.
   Он замедлил шаг и долго шел. Никто его не видел. Он пытался думать. Усилие было слишком большим, и его разум был напряженным пустым, и это почти причиняло ему боль. Эта улица: она казалась знакомой. Да, он совершал здесь круизы несколько раз. Он начал почти сожалеть о своем недостатке памяти. Разве здесь, немного выше, не было хорошего парка? Он ускорил шаг, обильно вспотев. Это было прямо здесь - нет, этого не могло быть! Не то снова! Он не мог быть невидимым для других людей! Вокруг него не могло быть вещей, которых он не мог видеть! Это было неправильно! Что означало это слово? Он упал в обморок.
   Когда он пришел в себя, библиотека все еще была там. Он, пошатываясь, поднялся на ноги и остановился на мгновение, глядя. Над большими входными дверями в камне было что-то вырезано. Зачем кому-то вырезать что-то подобное в камне? Это не имело смысла. Это было совсем не удобно.
   Затем в глубине его мозга вспыхнул слабый свет, и он услышал слова: "Все люди по своей природе желают знать".
   Вот и снова. Разве он не мечтал об этом? Что это было за "знание"? Это не ела, не пила, не делала ничего.
   Затем в его пульсирующие области вплыл этот "Аристотель".
   Вообще не копать. Но он знал, что это была надпись на камне, и он прошел по широкой передней дорожке и вошел в двери, которые автоматически открылись для него.
   Он прошел по мраморному полу. Краем глаза он, казалось, почти различал случайные смутные фигуры, спешащие мимо. Он поднялся на два лестничных пролета, казалось бы, один, но в то же время в окружении. Это было странно и совершенно естественно. Он никогда еще не чувствовал себя таким живым. Даже в постели он не чувствовал себя в такой степени Мужчиной. И он не думал об этом. Он не имел к этому ни малейшего интереса. Он хотел знать , что бы это ни значило. Он остановился перед дверью. Она открылась, и он вошел и опустился на стул.
   - Вы должны начать с алфавита, - начал голос. "Это буква А".
   Оно мелькнуло на экране. Он скопировал его на тарелку перед собой. Снова и снова он переписывал письмо и слышал, как повторяется его название. Он был в пути.
   * * * *
   Он оставался неделями, месяцами в библиотеке. Его комната была удобной, его еда была вкусной и хорошо сбалансированной. Он похудел, к нему постоянно прибавлялось живое, осознанное чувство благополучия и цели. Он развивал ум и начинал познавать.
   В течение дня он сознательно занимался или получал гипнотические инструкции; в течение ночи, когда его сон был крепче и спокойнее, чем когда-либо прежде, обучение продолжалось. Он многому научился. Он узнал, кто такой Аристотель и что он сделал. Он познакомился со всеми великими людьми и культурами затерянных земель Европы. Он узнал, что живет на западном побережье Амеру, и что это побережье представляет собой один большой город; он узнал, что когда-то большой континент сильно уменьшился в результате бедствий, что океанские волны теперь заливают великие равнины и все на восток. Время от времени ему хотелось увидеть горы и дальние воды.
   Он учился и преуспевал. Он стал отчетливее видеть другие фигуры: однажды в коридоре он встретил Человека лицом к лицу, и они улыбались и кланялись друг другу. Это был маленький человек со смешной бородой и очень блестящими глазами. Он не был похож ни на кого, кого он когда-либо видел в Городе. Но вдруг он понял, что не похож ни на кого в Городе и что это больше не может быть его домом. Шок от того, что Город был не всем, что существует существование и желательное существование вне его, потряс его сильно; но теперь он был готов к этому. Когда суматоха утихла, его разум, наконец, родился, и он стал человеком, готовым стремиться к высоким целям и сотрудничать с судьбой.
   В ту ночь к нему явилось много странной природы, называемой "Восходом", и странные имена, лица и дисциплины смутно поселились в нем. Он проснулся с отчетливым чувством готовности, а во время завтрака он без сомнения понял, что "когда ученик готов, появляется Учитель".
   Покончив с едой, он вышел из библиотеки и погрузился в размышления. Как все было уныло! Никто не знает и не заботится о чем-то действительно важном; никто ничего не видит. И, конечно же, они не видели его, но он видел их очень ясно. И сколько еще предстоит увидеть вокруг него? И что это было, что это означало? Он должен был выбраться, он должен был найти ответ.
   Он нажал ближайшую кнопку и скользнул в учтивую черную машину, которая бесшумно приблизилась. Он никогда раньше не видел черную машину. Он задавался вопросом, играют ли с ним еще его глаза, увидит ли он когда-нибудь что-нибудь правильно. Потом выбросил это из головы.
   "Вывезите меня из города", - сказал он.
   Было небольшое колебание; затем они двинулись, медленно и тихо, в северо-восточном направлении.
   * * * *
   Это была долгая поездка, мимо всех знакомых особенностей Города, умноженных во много раз. Наконец Автомобиль слегка вздрогнул, и сила, казалось, ушла из него в тихом порыве: он остановился, совершенно неподвижно, и молчаливая дверь скользнула в сторону с красноречивой окончательностью. Он вышел, и Автомобиль, казалось, поспешил прочь, как от нежеланной гибели.
   Но его странность была на нем; он так и думал в пронзительных старых терминах; и он повернулся и увидел открытое поле с горами вдали. И ему пришло в голову, что он уже ездил этим путем и не видел вокруг себя ничего, кроме Города. Затем он подумал о загадочных вещах, о которых слышал и читал в библиотеке: о том, как некоторые тибетцы становились невидимыми или, по крайней мере, оставались невидимыми, заслоняя свои мыслеволны, не давая восприятию никакой ручки, за которую можно было бы ухватиться. Так этот пейзаж, казалось, спрятался: укрылся от осквернения.
   Или, возможно, были существа, возможно, существовало существование, которые давали непрерывные указания, как бы ощетинившиеся ручками, но ручки, которые не могли быть схвачены или использованы недостаточно развитым организмом. Чем больше он думал об этом, тем больше это казалось трюизмом.
   Но это, казалось, не имело значения в этот яркий новый день. Он отклонил вопрос и шагнул вперед, в податливую траву.
   Как здорово было иметь разум, чувствовать себя живым в такой день! Он пытался вспомнить, каким тусклым, каким искалеченным он был; это казалось невозможным. Мог ли он быть всего лишь одной бедной, мерцающей свечой, той, что теперь сияла светом сотни или тысячи? Мог ли он затарахтеть на одном цилиндре, тот, кто теперь плавно и бесшумно двигался на шестнадцатом или двадцатом? Это было слишком чудесно для слов или для мыслей.
   Он долго шел, обильно потел, потом пыхтел, хромал и трудился. Было жарко, бриза с моря не было. Случайный ручеек освежал, и поляна охлаждала: листва тихо шелестела в то и дело оживляемом воздухе, и сладко пели птицы. Но не было никаких признаков человеческой жизни. Наконец он сел на упавшее бревно и отдохнул.
   Он долго сидел, думал и дремал. Когда он встал, солнце стояло низко в небе и последовало за какой-то подсказкой к горному хребту, находившемуся не слишком далеко. Он пришел без какой-либо провизии и не опасаясь за свое благополучие: он увидит. Земля казалась достаточно мягкой, если ему приходилось там спать; он снял туфли и носки и наслаждался прохладной травой.
   Он пошел к хребту, медленно и уверенно, с туфлями и носками в руке. Он не ел уже много часов, но не выглядел голодным. Еда не была такой чрезвычайно важной вещью, как раньше. Он подумал о своей прежней настойчивости и улыбнулся. Каким бы ни был его бог, это был не его живот, это было вовсе не его тело. У него еще было достаточно дряблости, чтобы прожить какое-то время без неудобств, и лучше было бы жить на ней, чем продолжать набивать себе пизду. Не было ни женщин, ни андроидов. Это были утомительные и утомительные вещи. Он вздохнул почти с удовлетворением.
   * * * *
   Вскоре он пересек хребет и увидел улыбающиеся поля в долине недалеко внизу. Вот откуда шли старые запасы продовольствия: так жили все, кроме немногих, на протяжении многих столетий. Во всем этом царил великий покой. С чувством, словно ступая по священной земле, он неуклонно спускался и вскоре наткнулся на большой и беспорядочный деревянный дом, некрашеный и уютный. Действительно удобно, по-человечески, а не по-мужски. На крыльце безмятежно качалась пожилая женщина. Когда он подошел, она улыбнулась.
   "Добро пожаловать, незнакомец!" она сказала. - Поднимайся и отдохни немного.
   Он обрадовался приглашению и поднялся по широким и твердым ступеням, все еще держа в руке туфли и носки. Он сел и снова надел их под ее дружелюбной улыбкой.
   - Это приятно, не так ли? - заявила она. "Настоящая земля, под настоящими ногами. Может быть, вы читали поэта Хопкинса до того, как вышли. Я сделал, в самый последний момент. Одно стихотворение навсегда запомнилось мне, и особенно эта строчка:
   И ноги не чувствуют, будучи обутыми.
   Я хотел чувствовать вещи; Я устал от того, что меня обули, и утеплили, и заглушили. Тогда я была еще совсем юной девушкой. Я почувствовал заряд величия Бога, как выразился Хопкинс, и мне пришлось уйти. Я видел много Божьего величия и много Его благословений за долгую жизнь. Здесь, в реальном мире, было хорошо.
   - Но болтать бесполезно, - продолжала она. "Это на самом деле ничего не выражает и не сообщает. У природы голос сильнее и лучше, чем у любого из нас, и лучше всего просто прислушаться к нему. Я надеюсь, что вы останетесь с нами на некоторое время. Чем дольше, тем лучше. Нам нравится помогать людям, которые только что сбежали. Но я все еще слишком много говорю. Ужин скоро будет готов, и я должен пойти заняться им на несколько минут. Просто сиди и будь спокоен: слушай тихие голоса".
   Он был рад сделать это, а еще больше рад видеть мужчин семьи, возвращающихся с полей. Их было трое, высокие и крепкие, настоящие люди, здоровые и живые, мало отмеченные напрасным уходом. У них была вера, казалось, общение, божественная уверенность, более или менее исполненная.
   * * * *
   Старший мужчина, отец, снова поприветствовал его, и вскоре они уже сидели за ужином. Он заметил, что мужчины ели от души, и у них не было ни грамма лишнего мяса. Он сожалел о своем теле и ел очень мало, только из вежливости. Но еда никогда еще не была такой вкусной.
   Двое сыновей уже приближались к среднему возрасту и все еще не были женаты. Это вызвало у их матери некоторое беспокойство. Но, как она сказала, им было все равно, и Бог или природа могли позаботиться об этих вещах лучше, чем люди. Напрягаться было бесполезно.
   "И вокруг не так много молодых женщин, - размышляла она. "Людей не много. Какими бы ни были занятия любовью, размножения очень мало. В этом отношении он похож на Сити. Кажется, в наши дни этот мир не очень хорош, по сравнению с другими, и люди сдерживаются до тех пор, пока он не станет лучше. Кажется, что над всем нависло какое-то облако. Я не знаю. Во всяком случае, мы довольны. По крайней мере, у нас есть разум, сердце и терпение".
   Он пробыл неделю, месяц: в природные влияния он погрузился энергично и с благодарностью. Он помогал в работе на ферме и вырос худым и крепким, а также умственно и физически сильным. Он остался на всю зиму.
   Потом, с весной, его собственная благодатная земля начала трескаться и болеть, и он уже не был доволен. Он не был самой природой, чтобы равнодушно выносить бесчисленные циклы разнообразного тождества; он был скорее цветком, увядающим в зависимости от времени года, листом, который скоро опадет. Он был подобен одинокой волне безбрежного океана, и, подобно этой волне, он должен вечно двигаться вперед, задавая вопросы.
   * * * *
   Итак, однажды утром он покинул ферму очень рано и пошел на север, как он мог судить по звездам. Они бы не удивились, и так было лучше, без прощаний. Они бы знали, что для него они выполнили свою задачу, и были бы рады. И вот он пошел на север, до восхода солнца. Для этого направления он не сознавал особой причины; но он чувствовал, что это было так же хорошо, как и любой другой.
   Он прошел ферму или две, осторожно огибая их, и позавтракал в одиночестве на рассвете. Он был так прекрасен, такой рассыпающийся, розовый и золотой, над холмами. Он вспомнил последнего поэта, которого читал перед своим освобождением: великого Сиднея Ланьера. "Золотой рудник в Джорджии", - шутливо подумал он. и сразу пожалел о своей поверхностности. Сменяющие друг друга солнца больше не будут освещать мягкую южную красоту. Теплые голубые волны Атлантики накатывались на дом этого поэта-пророка; чье обещание, он горячо надеялся, еще не утонул. Он также будет освещен Солнцем. Он протянул руки к струящемуся золоту, а затем энергично пошел вперед с новой, еще не определенной целью.
   * * * *
   Он въезжал в более суровую страну, и идти было труднее. Но все же он не чувствовал желания разговляться или замедлять шаг. Воздух был свеж и хорош. Он обогнул отрог холма и очутился в дикой долине, где не было никаких признаков человеческого жилья. Неподалеку протекал небольшой ручей, струившийся из пустыни. Он подошел к ней и встал на колени, чтобы выпить.
   Когда он поднялся, на него с противоположных сторон опустились две веревки, и его руки были крепко связаны. Он огляделся и увидел двух бородатых молодых людей весьма неказистого вида. Каждый носил обтягивающую одежду и остроконечную шляпу с длинным пером и был вооружен ножом и мечом. Один из них направился в долину.
   "Давай, ты, варлет!" он сказал.
   Они продолжили свой путь и вскоре погрузились в рябь и выступающие холмы.
   У истока долины и вверх по лощине сбоку они вышли на обширную и густонаселенную поляну. Много мужчин, бородатых и хорошо вооруженных, бездельничали, одетые причудливо, но для действия. Были и женщины, крепкие и по большей части весьма привлекательные. Он поймал себя на том, что кратко размышляет об ожесточенной радости их забавы в этих бодрящих дебрях. Затем его внимание резко переключилось вперед, и он был вынужден встать на колени перед тем, кто явно был лидером.
   Он был средних лет, с длинной льняной бородой и львиной гривой волос; у него были большие глаза пронзительного, но мягкого успокаивающего зеленого цвета. Он сидел неподвижно и величественно и осматривал своего пленника.
   Наконец: "Вставай!"
   Он послушался и спокойно встал.
   Лидер продолжил: "Ты, несомненно, недавно из Города с ненавистным именем. Ты мало знаком с обычаями жизни. Не говори! Я знаю, что это правда.
   * * * *
   Он сделал паузу на некоторое время, затем продолжил задумчиво авторитетно.
   - Знай, что ты попал в руки Рыцарей Элда, - сказал он. "Как следует из нашего названия и как следует из наших видимых границ, мы не головорезы и не вульгарные дебоширы. Ты в безопасности здесь.
   - Но ты не один из нас. Хотя ты здоров и силен и вполне мог бы оказаться грозным противником, ты не получаешь удовольствия от боя. Я говорю мягко? Провозгласи!"
   Он провозгласил, что это действительно так; с молчаливой оговоркой, что, если бой будет достаточно благороден, и глубок, и действительно, принципиально необходим, - но его мысли обрываются.
   "Тогда тебе здесь не место, если только ты не придешь за помощью или за убежищем".
   Получив отрицательный ответ, лидер продолжил:
   "Знай, что наша жизнь - бой. Есть много банд, против которых мы боремся. Нам удалось сбежать из кастрированной жизни того Города, и мы поклялись не позволить погибнуть духу благородной мужественности. Стихии борются друг с другом, но борьба совместная: так и должно быть с людьми.
   -- Ты мне нравишься, -- продолжал он с улыбкой. "Скажи, не хочешь ли ты остаться с нами и научиться нашим путям. Мы можем отблагодарить тебя за многое, и польза будет обоюдной, и я надеюсь, что великой".
   Его ненадолго соблазнили, но он все же четко и быстро отказался. Лидер слегка нахмурился и промолчал. Затем раздались властные голоса:
   "Ты сильный! И ты станешь сильнее, если наши долги могут помочь в достижении столь желаемого результата.
   "Тогда слушай хорошенько. пища твоя будет взята у тебя".
   Его рюкзак был грубо сорван со спины.
   "Ты будешь бродить без проводника, и никто из нас в любом случае не будет обращать на тебя внимания. Иди с нашим уважением. И пусть ты не попадешь в руки более грубых и менее великодушных, как Змеи, Перди или Горные Львы. Тебя приняли с честью, и ты предупрежден. Прочь!"
   * * * *
   Он ушел с таким рвением, какое, по его мнению, было ему подобает, и продолжил свой путь. Остаток дня он бродил, не пытаясь определить курс или избежать чего-либо, что могло бы настигнуть его. Он погрузился в размышления, с огромным чувством благополучия, которое, как он чувствовал, ничто не могло преодолеть.
   Когда вечерние тени стали удлиняться и засияли первые звезды, он обнаружил, что поднимается по склону небольшой, но довольно крутой горы. К моменту полной темноты он достиг вершины и сел под красным деревом. Он стал чувствовать голод, но не слабеть, и легким усилием воли голод прошел. Он погрузился в задумчивость, он сидел неподвижно и думал и созерцал долгие ночные часы. Прохладная роса ниспадала на него, и легкий ветерок шептал в бледном первом свете, и он был невозмутим.
   Он оставался на горе три дня, ничего не ел и не думал о еде. Он чувствовал противоборствующие силы жизни внутри, через и вокруг себя. Гармоничное, постоянно пульсирующее напряжение существования стало для него каким-то образом ясным, его великая необходимость несомненна. Он знал, что борьба противоположностей, совместная борьба стихий, способностей, склонностей должна вестись внутри него самого; он не видел никакой выгоды от объективации борьбы или переноса ее на его ассоциации с другими. У него были бы мирные, глубоко и высоко устремленные, адекватные товарищи, или он остался бы один.
   На четвертую ночь, незадолго до рассвета, он увидел мерцающий свет на более высоком гребне вдалеке. На мгновение он, казалось, стал пальцем, указывающим; а потом померкло. Он встал, легкий, но не в обмороке от поста, и отправился на указанную гору. По пути он не встретил ни одного человека.
   * * * *
   Он прибыл ближе к вечеру. Это была большая и красивая долина, в которую он медленно спускался. Он был густо населен и наполнен бурлящей, огромной деятельностью. Волны огромной, пламенной энергии обволакивали его, смесь великой радости и великого отчаяния; едва слышная душераздирающая музыка долетала до него судорожно на слабом ветерке. И усталость и слабость пришли к нему также, сильно, истощение его больших усилий за последние несколько дней. Он потерял сознание и рухнул почти бескостной кучей на склон горы.
   На следующее утро он проснулся в маленькой хижине, уединенной, в тени большого дерева у ручья. Худощавый старик с легкой бородкой и блестящими глазами кивнул ему.
   - Приятно пахнет, не так ли? он спросил.
   Пахло очень хорошо, и выглядело лучше, когда старик принес ему обильный завтрак, хорошо приготовленный. Он ел медленно, смакуя каждый глоток.
   "Если вы не знаете, где находитесь, - сказал старик, - то это сообщество художников. Мы не всегда хорошо ладим друг с другом, - он улыбнулся, - но обычно мы все равно занимаемся своими делами; и хорошо время от времени обмениваться идеями и идеями, а также видеть работы друг друга. И мы тоже сотрудничаем, особенно в постановках, таких как пьесы Но, или Вагнера, или что-то современное. Я могу познакомить вас с одним молодым человеком, который написал очень сильную и удачную музыку для эсхиловых хоров.
   "Я сам поэт, - продолжал он, - и иногда драматург. Я довольно скромный и легкий на подъем по сравнению с большинством людей здесь, но у меня бывают моменты, и я сделал в своей жизни несколько хороших вещей. Я, вероятно, покажу вам некоторые позже. Это хорошо для вас, что я сейчас в тишине: если бы на моей лире был старый штрих, я бы никогда не заметил вас; а если бы и имел, то не обратился бы к вам. Но давай, ты выглядишь достаточно здоровым: позвольте мне показать вам окрестности.
   Он встал, чтобы одеться, и старик посмотрел на него с искренним восхищением.
   - Ты хорошая фигура, - сказал он. "И борода воздает вам должное: или вы воздаете должное бороде. Ты как один из старых библейских патриархов. Или, во всяком случае, как мое представление о них; что может быть достаточно далеко от истины".
   Они вышли из хижины и пошли вдоль ручья в главную долину.
   * * * *
   Они проходили мимо рассеянной фигуры, которая не обращала на них внимания. Художников было много: один из них, дородный и весь в красках, демонстративно прикрепил свой холст к каменной стене и отвернулся от всех красот пейзажа: яростными мазками он приближался к завершению своей яркой абстракции. Один сидел, скрестив ноги, вполне самостоятельный, и несколькими мазками кисти, черным по белому, получил птицу, которая, казалось, вот-вот улетит с бумаги. Другой рисовал невероятно красивый портрет своей любовницы с цветами в волосах.
   - Когда мы вернемся, я покажу тебе настоящую картину, - сказал старый поэт. - Его зовут Васуки. Согласно индусам, он царь змей. Я мало что знаю о человеке, который это сделал, за исключением того, что у него самые замечательные глаза, которые я когда-либо видел. Однажды я попытался отдать ему должное в сонете, но не смог. Он просто появился в один прекрасный день, а затем исчез в один прекрасный день, и это все, что, кажется, все знают. Два наших лучших молодых художника больше года назад пошли его искать и не вернулись.
   Были музыкальные концерты, оперы и спектакли. Там были гончары за их кругами и скульпторы со своими резцами и глиной. Каждое искусство казалось представленным.
   "Вон в той хижине, - сказал поэт, - живет один из величайших музыкальных гениев, которых когда-либо знал мир. Думаю, даже лучше Бетховена. Может быть, у вас будет шанс встретиться с ним, если он станет общительным, пока вы здесь. Я верю, что вы останетесь здесь надолго. Может быть, ты останешься навсегда? Кажется, у тебя метка на лбу.
   Он пробыл несколько месяцев. Он упивался великолепием и красотой этой посвященной жизни. Великое мастерство звука и слова, цвета и формы наполняло его: но никогда до избытка и никогда полностью до удовлетворения. Он устал от постоянного протягивания руки, от постоянного кормления мечтами. Он разделял восторги и муки художников, он чувствовал сильно и видел глубоко, больше, чем когда-либо прежде: но чего-то не хватало. Случайных вспышек озарения было мало, а труд, устремление было душераздирающим. То, что он искал, было еще за пределами, за пределами самого искусства, за пределами всего возможного творчества. И все же он должен быть достижим.
   * * * *
   Он стремился к поэзии, он пытался дать голос своему стремлению и своей потребности. Но дело было не в нем. А что, если бы это было? Зачем ему писать стихи, чтобы сетовать на то, что он не зажжен Солнцем? Он на мгновение подумал о поэзии двадцатого века, которую он читал, о поэзии Средневековья, и содрогнулся при мысли о пополнении этого склада. Он никогда больше не будет пытаться выражать, пока не будет знать, что выражать. Но когда придет время, быть может, оно польется от него таким золотым ручьем, каким он помнил от великих мастеров. Может быть, поэт не слишком ошибся в знаке на его лбу.
   Он заметил, что некоторые художники, которых он считал самыми глубокими и самыми верными, не проживали здесь постоянно. Они приходили и уходили, и в глазах у них горел огонь, словно далекие пики. Как художник Васуки, который был поистине чудесной картиной, проникнутой духом, который сделал большинство других произведений простыми мазками краски. Он чувствовал, что этот человек что-то знает, и что он этому не здесь научился, что он вообще не научился как художник. Должны быть другие места или другое место, где искусство и художники созрели. Ему надоело это беспокойство, величайшее наслаждение которого явно падало ниже покоя и уверенности, которые его звали. Он устал от этого постоянного напряжения с материалами и методами, не соответствующими задаче.
   И вот, скрепя сердце, он оставил художников и продолжил свое паломничество. Когда он уходил, симфонический оркестр исполнял Реквием Моцарта, и в этом совершенном артистизме, безмятежном и парящем, посвященном самому Источнику и, казалось, вдохновленном чем-то его светом, заключалось подобающее и ободряющее прощание.
   Когда на нем играли предсмертные мелодии, он снова наполнился восхитительными стихами Сиднея Ланьера. От высокой красоты эти слова ясно смешались с его сознанием:
   О, давным-давно волнообразный поток чувств
   Пробужденный ветреной страстью страсти
   Подними меня из глубины в интенсивную высоту,
   Но не тебе, Нирвана.
   Это было так верно и так далеко за его пределами! Смысл никогда не был ясен, и все же, по сравнению с ним, все остальное было еще более глубокой тьмой. Но оно позвало его, и этого было достаточно. Он должен терпеливо продолжать путь.
   * * * *
   Прогулка была приятной, и вечнозеленые растения мягко шелестели, когда он проходил мимо. В середине дня он сел у удобного источника и быстро съел легкую пищу. Пока он отдыхал, из-за деревьев перед ним прошел человек: лысеющий и довольно толстый, по-видимому, приближающийся к концу среднего возраста. Он не знал, хочет ли он поговорить с этим человеком. Но у него не было выбора, потому что он приветствовал его с видом добродушного товарищества, подошел и сел рядом с ним.
   - Вы можете считать меня философом, - объявил мужчина. - то есть в прекрасном старом смысле - любитель мудрости. Я не думаю, что это отпугнет тебя, - усмехнулся он. "Мне кажется, я вижу, что вы согласны с Сократом: вы считаете неисследованную жизнь жизнью, которой не стоит жить. Это правильно?"
   Он ответил, что да, и что он искатель мудрости и надеется однажды оказаться ее любителем - после того, как найдет ее.
   Философ улыбнулся и продолжил: "Может быть, лучше всего быть любителем поиска; может быть, и в самом деле, сам поиск есть величайшая мудрость. Раньше это считалось банальностью, - засмеялся он, - когда образование было более широко распространено в мире. Но я никогда не находил ничего яркого и совершенно нового, что соответствовало бы ему. Я не хочу быть одним из тех, кто "придает пыли, которая немного позолочена, больше похвалы, чем запыленной позолоте". А ты?"
   Он улыбнулся, соглашаясь. Он начинал немного любить этого человека, но все же не мог уважать его ни как воплощение мудрости, ни как искателя ее. Ум его казался только умным и довольно ленивым и довольным своим умом: он казался совершенно неспособным ни к действительно глубокому зондированию, ни к высокому полету. Это не было его представлением о философе.
   Объект этого пристального внимания, казалось, несколько ощутил его значение и отмахнулся от него.
   "Я мог сказать это с первого взгляда", - сказал он. - Ты один из самых умных людей, которых я когда-либо видел спасающимися от этого чудовищного Города. Позвольте вас поздравить! Страшно так жить.
   "Одна огромная механизированная масса! Восторг одного большого идиота, полный одних только идиотов или, в лучшем случае, придурков. Все "счастливы": еда, кров и секс - обо всем позаботились, и как минимум реальный человеческий контакт: настоящий земной рай. Рай для дебилов, то есть для людей, которые действительно предпочитают жить хуже свиней. Дай Бог здоровья дорогим технологам, которые продолжают это дело: они такие же тупые, как и большинство, конечно, просто дебилы с небольшими механическими ноу-хау, как было сказано. И благослови любые силы на библиотеку и шанс на побег!
   "Я не знаю, как это произошло, но за этим что-то стоит. Не успели бедняжки взорвать себя, как на них обрушились Бедствия: и пока они все еще были травмированы, эта система начала заботиться о них. Я думаю, это хорошая вещь для тех, кто не способен жить достойной жизнью. И для тех, кто тоже: кажется, что он овладевает ими в нужное время. Кажется, что он дает каждому именно то, для чего он лучше всего подходит, а затем отпускает его.
   * * * *
   "Он никогда не отпускал меня или не избавлялся от меня. Я чередую, из города в страну: читаю себя до упора, а потом некоторое время путешествую. Здесь всегда приятно. Это как побережье: времена года больше не меняются. То есть нет никаких времен года - только намеки на них. Но, может быть, вы уже знаете это. О да. Я так и предполагал. Ты выглядишь как мужчина, который отсутствовал достаточно долго, чтобы... ну, чтобы выглядеть как мужчина.
   "Интересно, чем это закончится? Рождаемость падает и, похоже, продолжает снижаться даже в стране. Может быть, раса постепенно вымирает: эволюция избавляется от неприспособленных видов. Но я не ожидал, что это будет так нежно об этом.
   "Чем больше я думаю об этом, тем лучше я понимаю, как многому мне еще предстоит научиться. Еще одна банальность: Ньютон подбирает камешки на берегу моря. Возможно, повальное увлечение новизной - одна из причин, вызвавших весь этот бардак. Я не знаю. Но я думаю, что есть такая вещь, как истина, и что она не приспосабливается к условиям: условия должны приспосабливаться к ней. Вы согласны? Да, я так и думал. Думаю, мне придется вернуться в библиотеку через несколько дней. Я насмотрелся на этот поход.
   "Кажется, там каким-то образом есть ангел-хранитель, если ты в это веришь. Объяснение, вероятно, чисто естественное. Но люди выходят и живут как хотят, беспрепятственно, и процветают. Они занимаются простым сельским хозяйством и всегда получают невероятные урожаи. Погода и дикие животные никогда не причиняют им вреда, и они никогда не причиняют вреда друг другу. Те, кто любит драться, делают это, но только мечами и ножами, и кажется, никого не убивают. Вся литература и искусство мира сохраняется для тех, кто этого хочет: столько копий, сколько требуется. Иногда я приношу с собой копии книг. Это помогает, чтобы прочитать их здесь. Природа намного обширнее и чудеснее, чем мы думаем.
   "Кажется, обо всем позаботились. Никто больше не живет в нужде или страхе. За исключением, - он печально улыбнулся, - отсутствия понимания и страха смерти. Но мы можем относиться ко всему философски, если использовать старое популярное выражение".
   Философ немного помолчал, размышляя, наблюдая за своим озадаченным спутником. Он не мог его разобрать. Вскоре он вернулся к своему давнему предварительному решению всех проблем.
   "Ну, почему бы тебе не вернуться со мной в библиотеку? Прогуливаться здесь какое-то время можно, это расслабляет и поддерживает связь с вещами; а между тем время летит. Пойдем?"
   - Думаю, что нет, - ответил бородатый патриарх. "Полезность книг для меня почти исчерпана. И даже величайшая и полнейшая истина, изложенная в книге, я думаю, должна быть недостаточной. Это не интеллектуальная вещь, которую я ищу".
   * * * *
   Философ снисходительно улыбнулся.
   "Вы обнаружили, что физическое смертельно опасно", - ответил он. - И вы не похожи на человека, который наслаждается эмоциональным опьянением. Чего ты хочешь?
   "Возможно, если бы я знал, я бы его получил. Я полагаю, что это можно было бы назвать духовным, если есть такое слово. Но я знаю, что оно зовет меня. Если вы хотите пойти со мной, возможно, я смогу начать объяснять.
   Философ едва не рассмеялся.
   - Нет, спасибо, - сказал он. "Я не хочу прибегать к какой-либо туманной мистике. То, что я знаю, я действительно хочу знать, доходчиво и ясно. Я не мечтатель".
   "Неужели безответственные мечтатели стоят за этими исторически беспримерными явлениями? Наверняка там кто-то есть. Кажется, вы и сами так думали.
   Философ криво улыбнулся, немного застенчиво.
   "Мудрецы в горах, а? Да, я признаю, что искал их. Но они, кажется, не хотят, чтобы я их находил, и я возвращаюсь в библиотеку, чтобы проследить некоторые зацепки, которые я придумал для себя.
   "Я не позволю своему уму отказаться от своего высокого положения", - заключил он с легкой насмешкой.
   "Тогда пока. Я желаю тебе добра".
   -- И я желаю вам того же, -- сказал философ, пытаясь насмешливо иронизировать, вставая. "Прощай мой друг."
   Он быстро пошел по тропинке, остановился и крикнул в ответ: "Я слышал, что в Тихом океане возвышается остров: может быть, вы найдете там мудрых русалок!"
   Он злорадно рассмеялся и быстро скрылся из виду.
   * * * *
   Так и остался обиженный подающий надежды мистик, как он того и желал.
   "Гёте был прав, - подумал он про себя; "Люди слишком склонны презирать то, чего не понимают. Сам Гёте очень хорошо иллюстрировал эту тенденцию.
   "Существует так много вещей, которые не могут быть поняты обычным интеллектуально-эмоционально-чувственным умом, каким бы умным он ни был, каким бы блестящим и энергичным, широким, глубоким и сильным он ни был. Ему не хватает слишком многого: оно не самосуществующее, а самоподдерживающееся. А вещи, которые он не может понять, - это единственные вещи, имеющие реальную, неумирающую важность.
   "Пусть я скоро найду своего учителя, - продолжал он, - и буду должным образом обучен".
   Он встал, беспокойно. Его последний день среди художников рушился на него по частям. Это Шекспира исполняла театральная труппа? Да, король Лир! Такое великолепное искусство и такое бесполезное. Он грустно ходил взад-вперед, пытаясь вспомнить какую-то строчку, - да, это была она:
   Мужчины должны терпеть
   Их уход отсюда, точно так же, как их приход сюда;
   Зрелость это все.
   И это тоже правда, вздохнул он вместе со старым Глостером. И, конечно же, сейчас он созрел, если когда-либо собирался созреть. Он был уравновешен среди своих различных склонностей и нацелен на большой драйв, проникновение в глубины. Он познал бы себя воистину, как нечто бесконечно большее, чем то, что приходит и уходит и лишь кратко сияет во тьме.
   Он стоял, прислушиваясь и глядя вдаль. Да! Звонок теперь был чист, и в пути больше не будет остановок. Он решительно шагнул вперед и свернул прямо на восток, направляясь к действительно высоким горам и дальнему берегу.
   ДОУСОН СДЕЛАЛ ЭТО, Си Джей Хендерсон
   Билл Доусон был моим лучшим другом. Думаю, я должен прямо здесь кое-что прояснить - я не следующий Шекспир, или Хемингуэй, или Тупен Дере, и я это знаю. Единственная причина, по которой я решил рассказать эту историю, заключается в том, что я должен Биллу, и это единственный способ рассчитаться с ним.
   Мы с Биллом познакомились в Школе компании - втором уровне MOS - управленческом отпрыске. Я посмотрел на его место и увидел, как он - грубые, песочного цвета волосы, эти тонкие руки и этот дурацкий амулет на удачу - полностью игнорирует урок дня, видеоком, все , чтобы прочитать копию Бэтмена .
   До этого момента я никогда не видел настоящего комикса. Отец Билла вместе с несколькими тысячами других унаследовал его от деда Билла, который был мальчиком, когда они перестали выпускать комиксы на рубеже веков. Когда ком-свет был направлен на Глори Дейвера, я протянул руку и привлек его внимание. Когда он обернулся, я одарил его взглядом, который говорил, что я отдам Землю, Луну и свою левую руку, чтобы увидеть один из его комиксов. Когда появилась следующая слепая зона связи, он прошел мимо нее. Я до сих пор это помню - The Amazing Spider-Man #20... первое появление Скорпиона. Это было здорово. Как и наша дружба.
   Даже в таком возрасте можно было сказать, какими мы станем. Биллу было семь лет, он был на год моложе меня, но уже был на моем уровне. Он был маленьким по сравнению с детьми первого уровня и коротышкой второго уровня. Все называли его гномом Доусоном, но ему, казалось, было все равно. Он, наверное, мог бы пропустить еще несколько уровней и оказаться там на четыре-пять лет раньше, но он всегда равнялся на меня.
   Думаю, можно сказать, что я привлек Билла в свою тусовку и убедился, что он остался там. Он познакомил меня со Стэном Ли и Робертом Э. Ховардом, де Мопассаном и Киплингом. Я нацелился на "Muslimgauze", "Windshield", "Fergum Beta Quartet" и "Green Ivory". Доус читал, а я слушал мелодии, и мы просто делились. Он приходил на мои игры, и я играл усерднее только для того, чтобы услышать, как он кричит. Он читал мне написанный им рассказ, а я проигрывал ему запись, записанную в моем тюнере. Он покупал мне гамбургер, и я брал его с собой на Автостраду. И с этого, я думаю, все и началось.
   В то время у нас не было стального занавеса или чего-то подобного - мы просто путешествовали, искали обломки, смотрели драки... как обычно. Никто не бросал нам вызов - мы явно были в/в пути... Вуайеристы . Мы могли бы дождаться нашего дня.
   Отец Билла рассказывал нам истории о старых днях, когда автострады были еще открыты и безопасны, когда еще не было брони. После того, как из-за распада большая часть дальнего транспорта оказалась в облаках, дороги между городами патрулировались с меньшей строгостью. Это означало, что автомобилистам оставалось решать свои разногласия самостоятельно, когда их не преследовали вездеходы. Столкновения с Фендербендером продолжались на тридцать миль.
   Довольно скоро те, кому приходилось ездить по автомагистралям, брали с собой оружие, а то и два, а то и три. После этого наступил год, когда и Ford, и BMW решили, что Smith & Wesson не заслуживает всех денег, и мы все начали получать самые экзотические заводские дополнения за последние десятилетия.
   И вдруг в мире появился совершенно новый вид спорта.
   * * * *
   Единственным хорошим событием 2052 года было слияние Chevrolet и Volkswagen и их первый продукт - CVW Firefox. Он поставлялся со стандартными пушками .45 спереди и сзади, немецкой броней и стеклом, самыми красивыми 738 кубами, которые когда- либо производил Chevy, фалт-пылесосами, двойным задним сосиской и рукоятками руля с сенсорным управлением.
   Я работал три лета, чтобы накопить на свою. Это был Dead Bubble Fergeson. Когда его дети уехали, ему и его жене понадобился только соседский бродяга, поэтому он решил сбросить DoubleF, разгрузив его прямо в мои протянутые руки.
   Билл был со мной в тот день, когда мы сделали перевод... это была суббота. Я помню. Я перевела все кредиты, которые у меня были, на счет моего отца, и он подарил мне свою карту, чтобы использовать ее в течение дня. Я передал его Фергесону, который достал свою тройку и вернул ее.
   Меня трясло. Три клида для CVW всего четыре года. Четыре чистых года. Фергесон купил его для защиты внутри города. Это было идеально - ешьте без углеводов. Это была драгоценность, и она была моей . В дверном кармане все еще лежал стандартный заводской патрон .357 с оригинальными патронами. Фергесон хорошо заботился о своей машине и хорошо заботился о том, чтобы не скомпрометировать себя в ситуации, когда ему придется использовать то, что у него было.
   - Ну, - сказал он, криво улыбнувшись, - я ездил с вами; ты знаешь, как обращаться с DoubleF, твой папа говорит "al'reet", и я крутил твой пыж, так что... я думаю, они твои.
   Он протянул ключи. Я пошел взять их, но, прежде чем я успел связаться, он уронил их на пол... намеренно. Я не хотел ничего начинать, поэтому я наклонился, чтобы поднять их... и он наступил на них. К тому времени я начал раздражаться.
   - Ты злишься? он спросил. "Хороший и вареный? Чувствуешь, как мокрый страх прилипает к твоей спине?
   Я посмотрел на него, гадая, что за пыль такой старик может трясти ранним субботним утром, когда его руки летят, как поршни. Он застал меня врасплох и глупо. Я отскочил от задней стены его гаража. Пока я брал себя в руки, он усмехнулся,
   - Панки, а не маленькие дрочеры, - хрен тебе, задница. У вас нет максимума, чтобы дожать десять утра, не говоря уже об обеде.
   Я хотел убить его. Если его руки снова поднимутся, я буду готов броситься на старого ублюдка. Они этого не сделали. Вместо этого он опустился на колени и взял ключи, сказав:
   "Да, верно, "Мертвый пузырь" знает толк. У меня был Agitator до того, как слово "автострада" стало словом. Я знаю дороги и знаю, как их приручить. Вон на той стене - видите отрывок из Burning Chrome ? Это моя фотография сверху". Билл смотрел на него, качая головой.
   - Он прав, - шептал мой давний приятель с каким-то трепетом в голосе. - Смотри - смотри на звезды сбоку - синие и оранжевые. И желтый... И он должен быть размером 300 миллиметров".
   Билл был прав. Они одурманивали скальпы для демонстрации. Фергесон согласился.
   - Да, - сказал он нам. "Я был главнокомандующим. И никто не мог прикоснуться ко мне, пока мой цементный череп не проткнул меня выше ноздрей. Меня столкнули с дороги на 180, и они вытащили меня из безделушки с фонариком".
   Фергесон задрал рубашку. Я уверен, что реакция, которую мы произвели на уродливые, болезненные мертвые пятна на его животе, была именно тем, что он искал. Билл схватил свой амулет на удачу, и я стиснул зубы, чтобы заставить их оставаться закрытыми.
   - Некрасиво, - сказал Фергесон, закатывая рубашку. "Я знаю. Но я сделал все это, чтобы высказать свое мнение. А теперь послушай меня, любой толстяк может толкнуть тебя, как я только что. Кто угодно. Но если вы позволите им свести вас с ума - вы проиграете. Помните это. Ты разозлился здесь, но ты не позволил мне потрогать тебя. Хороший. Когда тебе бросают вызов, это значит, что у тебя есть кто-то, кто ищет неприятностей. И это всегда хорошо". Фергесон достал из маленького холодильника в гараже три порции солода. Бросив каждому из нас по одному, он объяснил,
   "Любой, кто ищет неприятностей, уже направлен вниз, и его легко снять. Вы можете напасть на любую обезьянью железу, которая попытается вас заполучить, только не ищите неприятностей. Плавайте, когда хотите, гребите вверх и вниз alla 87, если хотите - только не двигайте гнезда. Пусть они придут к вам. Поверьте мне. Они будут. Но если у тебя войдет в привычку копать для них могилы, ты когда-нибудь положишь туда не того человека. Он пристально посмотрел мне в глаза и спросил:
   "Понять?" Когда я сказал ему, что да, он улыбнулся и сказал: "Это хорошо, Джин. Действительно хорошо."
   Я должен был послушать его.
   * * * *
   Следующие две недели мы с Биллом работали над DoubleF. Ни у кого в RM Nixon Memorial не было ничего похожего на нее еще до того, как мы начали, и мы знали, что никто из них даже не мечтал о животном, которое у нас было в рукавах. Билл не был ключевым игроком в той работе, которую мы делали, но свою долю он проворчал. Утром мы выпивали запой и направлялись в папин гараж, где она нас ждала.
   В последний день капитального ремонта мы вошли и обнаружили набор спаренных стволов - оба с теплоискателями - все еще в своих ящиках... подарок от Фрейды Каммингс. Ее старик был заряжен, Фрида была заряжена, все чертовы Каммингсы были заряжены. Однако никаких претензий не было. Иногда иметь богатую девушку приятно.
   Мы убрали вмятины и вмятины, закрепили, зашкурили и покрасили. Масло Фергесона было довольно чистым - мы его все равно поменяли. Мы сбросили вилки (которые были нечестными) и баллы (которые были справедливыми). Заменили три шланга, две боковые планки, а потом приступили к багажнику. Транкеры столкнулись с двумя неприятностями - совсем неплохо. Мы знали, что они сработают, если нацелимся на замок, и это все, что нас заботило.
   Когда мы, наконец, приступили к последним штрихам, прошло девятнадцать дней. Помню, солнце было над головой. Я лежал в тени папиного дерева и смотрел на Билла. Рукава рубашки были закатаны, он сидел на капоте, спускаясь с лобового стекла, вручную рисуя бэт-голову, которую темный рыцарь-детектив носил на своей машине во всех тех старых комиксах. На моем капоте. На капоте моего DoubleF. Мой CVW Firefox. Мой.
   Я потягивал газировку из банки. Я бы, конечно, предпочел солод, но папа сказал, что существует такая вещь, как образ соседей. Странный человек, папа, но я не жаловался. Он позволил мне взять мой DoubleF. Он должен был быть великим.
   - Привет, Джин, - позвал Билл. "Сегодня ночью второй слой огнезащиты высохнет. В El Rancho Pull'em есть отличный двойник.
   Frame Up 99 и римейк того старого мерцания Cerisini Night Ice . Что скажешь?
   Мне не хотелось говорить то, что я должен был сказать, но все жонглируют. Поэтому я подбросил первый мяч в воздух, надеясь, что смогу его поймать.
   "Что ж, чтобы быть с вами на одном уровне, мистер Крэнстон", думаю, мне следовало сказать, что все остальные называли его "карликом". Я никогда этого не делал, даже за его спиной. Прямая линия. - Я пообещал Фрейде, что после того, как перетащу ее, я проведу с ней ночь. Я имею в виду, она заскочила к бандитам, и я не видел ее девятнадцать ночей. И, если мы должны пересмотреть ужасные факты... - я сдержал шепот.
   "Она дала мне последние 350, которые мне были нужны. Если бы папа когда-нибудь узнал об этой новости, он растоптал бы мои зубы до перхоти.
   "Да, - ответил Билл, похлопывая по защелке левого багажника, - думаю, ты ей должен". Он широко улыбнулся, а затем бросил в меня свою тряпку. Нападая, он провел кистью по моей голове, крича: "Но им лучше остерегаться нас на главной трассе завтра вечером, а, мистер Уэйн?"
   Верно, мистер Грейсон.
   Мы оба смеялись и бросались друг в друга травой. Мы подбрасывали друг друга, и мы смеялись, когда я упал на свою банку из-под газировки, и когда я нарисовал ему усы, и когда я споткнулся о свои ноги. И мы рассмеялись, и я знал, что никто из нас не поверил в это, и я знал, что он плакал внутри, и он знал, что я чувствую себя дерьмом, и никто из нас не сказал об этом ни слова другому. Хорошие друзья такие.
   Я забрал Фриду после наступления темноты. Она долго ждала, судя по тому, как она говорила время, первой поездки в DoubleF. Я ненавижу подъезжать к ее дому. Я имею в виду, что ни одна из наших семей не должна была жить в городских квартирах - точно так же, как у Билла, у всех наших родителей были кредиты на то, чтобы иметь настоящий дом снаружи, если они были на риск. Разница заключалась в том, что, хотя мистер Доусон и папа оба были достаточно важными людьми в Кал-Доу, мистер Каммингс владел им.
   Брата Фриды рядом не было. Всегда улучшение. Фрида была девушкой со всем - вьющимися светлыми волосами, идеального размера и формы, глубокими голубыми глазами и характером мокрой кошки, которая не знает, кто вылил на нее ведро. Она знала, что красива, и думала, что все в мире принадлежит ей и может распоряжаться ею так, как ей заблагорассудится. Проблема была в том, что горячий музыкант, который был квотербеком домашней команды, был самым престижным постоянным игроком, он был у нее. Я никогда не имел права голоса в этом вопросе. Конечно, я похвастался перед Биллом и остальными парнями, что брошу ее, когда закончу с ней. В свое время я лгал и побольше. Только никогда не глупее.
   Я должен был знать, куда она хотела пойти.
   "Где еще?" она сказала мне. "Подтяни их".
   - Ааа, зачем тебе туда?
   "Потому что, - сказала она мне прямо, - это самый важный вечер недели. Потому что все, кого мы знаем, будут там, и я хочу, чтобы они увидели меня в этом".
   Когда она провела рукой по ярко-красной двери DoubleF, я должен был, по крайней мере, дать ей баллы за честность. После того, как мы оказались внутри, она продолжала водить руками по машине, двери, приборной панели, моей ноге, как будто мы все были единым целым. Может быть, здесь мы были.
   * * * *
   Я знал, что это произойдет. Билл заметил DoubleF и обнулил нас. Конечно, я не был рад его видеть. Мы немного поболтали - он на заднем сиденье, я, развернувшись, на переднем сиденье. После короткометражек, превью, туни и прочего Билл вернулся к машине Ларбер. Ларбер был неплохим парнем, на пару пунктов ниже нашего уровня, но его байк был строго стандартным городским четырехколесным ассасином. Однако он всегда был хорош для езды, поэтому Билл заставил его затащить свою тонку, и вот они здесь. Мы с Биллом сказали несколько слов: "До свидания, мистер Ричардс", "До свидания, мистер Гримс" и на этом остановились. К сожалению, Фрида не была счастлива останавливаться на этом.
   "Почему ты позволяешь этому уроду все время крутиться вокруг тебя?"
   - О чем ты говоришь?
   "Гном. Почему ты должен висеть с ним на каждом углу? Все говорят. Он такой раздутый. И этот идиотский комикс пускает слюни на вас обоих. Это так круто. Честно."
   - Послушайте, мы друзья. Мы всегда были друзьями и всегда будем друзьями. Почему ты не можешь это принять? Тебе нравится эта машина, да? Тебе нравится в нем гулять, да? Что ж, если бы не Билл - единственный парень, который знает толк в настоящих машинах в этом коммуникационном центре, - я бы до сих пор был под ее затяжкой в одиночестве. Так почему бы тебе просто не прислониться к этому дерьму - обмахнуть меня?
   Она этого не сделала. Поклонник мне? У нее не было ни малейшего подозрения на ветерок. Все, что она могла сказать, было:
   "Мой брат разбирается в машинах. Он мог бы тебе помочь.
   "Ваш брат-обезьяна не мог передумать, не говоря уже о том, чтобы выложить центрифугу на карте компрессора. Кроме того, если ты не можешь понять, почему я не хочу, чтобы он трогал эту машину, значит, ты ни хрена обо мне не знаешь.
   Я потянулся к дверной ручке, когда она коснулась меня. Ее рука снова легла на мою ногу, кружась, хватая и дразня. Она была хороша в этом. Я перестал двигаться, что, ну, конечно же, было ее намерением. Она подошла ближе, ее локоть на сиденье, ее губы на моей рубашке. Я знал что будет дальше.
   Она хотела, чтобы я сказал ей, что больше не буду ссориться с Биллом. Я чувствовал это по тому, как она двигалась, как ее руки, лицо и грудь терлись обо мне. Она знала, чего хотела, и шла к этому так же плавно, с трясущимися коленями машинальными движениями, как добивалась всего. Может быть, я действительно был таким хорошим другом, а может, на этот раз я устал от игры. Я не уверен. Но, прежде чем она смогла продолжить или заставить меня присоединиться к ней, я резко распахнул дверь.
   Ее голова дернулась вверх, сильно ударившись о рулевую колонку, что, должен признаться, заставило меня улыбнуться. Я сказал ей, что я не в настроении и что я собираюсь что-нибудь поесть. Дверь захлопнулась за мной как раз в тот момент, когда она начала кричать. Уходя, я обнаружил, что погружаюсь в замешательство. Я хотел ее. Я хотел ударить что-нибудь. Она хотела, чтобы я бросила Билла, а я не хотел. Я хотел их обоих в своей жизни и не мог понять, почему я не мог иметь то, что хотел.
   Я пнул консервную банку у концессионного дворца, но этого было недостаточно. Я выбил дверь, но от этого мне не стало лучше. Я только разозлился еще больше, потому что она не истекала кровью и не кричала - просто открылась. Я вошел внутрь злой и ожесточенный и искал неприятностей. Я нашел Вика Каммингса. Достаточно близко.
   Он был в магазине напитков, выбирая между RumCoke и Rolling Rock. Я поздоровался с Ларбер достаточно громко, чтобы Вик знал, что я во дворце. Я протиснулся сквозь остальных у стойки, чтобы сделать заказ. Не было никакого страха повернуться спиной к Вику. Он был креветкой, тщедушным, пернатым. Я знал, что ему не о чем беспокоиться. Я был глуп.
   Прежде чем я успел осознать, почему все с обеих сторон вдруг освободили место для меня, мое лицо взметнулось вверх, колени подогнулись, а глаза закрылись. Я упал на пол, мои пальцы нашли кровь на затылке после удара. Мой нос уловил пары нефтепродуктов. Мои глаза увидели кусок железнодорожной трубы и замасленную перчатку, прикрепленные к руке Филберта Керчекера. Нехорошо.
   Меня только что подорвал самый крепкий из кирпичей лэпкранчер в городском коммуникаторе. Выражение лица Вика подсказало мне, чьим кредитом было оплачено нападение. Вид на морде Керчекера дал мне понять, что он еще не заработал все свои кредиты.
   Я попытался встать, но меня снова опустили - быстро и сильно. Все остальные очистили территорию, оставив Керчекера и меня, чтобы устроить им представление с безопасного расстояния. Я наблюдал за ним, когда он снова вышел вперед. В его глазах не было никаких эмоций - ни гнева, ни ненависти, ни удовольствия - может быть, скуки. Ну, подумал я, всем надо зарабатывать на жизнь.
   Я истекал кровью, был в синяках и был избит сильнее, чем в любой футбольной игре. Я не мог стоять, мои глаза не могли сфокусироваться, и меня уже вырвало, и я дважды перекатывался через свой собственный обед. Этого было недостаточно. Я мог сказать, что Керчекер закончил разминку и собирался перейти к основному шоу. Я думал о том, как это было прекрасно: Керчекер оставит меня на полу, Вик пойдет домой довольным и никогда не пропустит похвалы, которую он поставил как за мое вредительство, так и за его свободу от того, чтобы его сестра была замечена с "простолюдином". "
   Никто не выдаст Керчекера - люди не совершают самоубийства из-за знакомых. И, конечно же, я бы не сказал ни слова, потому что был бы мертв. Я знала, что Вик ненавидит меня. Я просто не знал, насколько. Я сделал тогда. Конечно, потом было поздно.
   Я был готов к тому, что начнется взлом, когда вдруг шум в комнате вскружил всем головы. Началась очередная драка, и, как любой компетентный преступник, Керчекер повернулся вместе со всеми, чтобы оценить ситуацию. Это было бы прекрасное время для побега из комиксов, но я не был Капитаном Америкой, поэтому просто лежал на месте, пытаясь увидеть, что прервало мою казнь. Это был Билл.
   Он схватил Вика и повалил его на пол, выкрикивая приказы ему на ухо, в то время как все остальные просто смотрели, не зная, что им делать.
   - Ты слышал меня, Каммингс, - закричал он. - Отзови своего пожирателя костей, или я вырву тебе плечо. Думаешь, я смогу это сделать?"
   Вик заблеял, как пойманная свинья. Билл впился рукой в плечо слизняка, его пальцы задели какой-то нерв глубоко внутри. У Вику было достаточно боли, чтобы забыть, как он уличал себя. Он кричал Керчекеру, как обезьяна, которой прострелили глаз. Керчекер хмыкнул, пожал плечами и неторопливо вышел за дверь. Билл уже слез со спины Вика и подошел ко мне.
   - Давай, Джин, - сказал он, поднимая меня с пола. "Мы должны вернуть вас в DoubleF".
   Я вышла, шатаясь, и Билл наполовину нес меня к машине. Вик, спотыкаясь, подошел, как только мы подошли к нему, крича свою сестру. Мне действительно было все равно.
   - Я буду ждать тебя, Макгилл, - пригрозил он. - Я буду ждать на 87-й - на Бёрнер-Стрейч. Посмотрим, хватит ли у тебя смелости показать себя". По краям рта выступила пена, он проревел:
   - Я говорил тебе держаться подальше от Фриды. Каммингсы не размножаются с канализационными брызгами. Я хочу, чтобы ты умер, Макгилл! Я хочу, чтобы твоя задница умерла! Познакомься со мной, скад-сниффер. Ты встретишь меня !"
   Он все еще кричал, когда мы выехали. Билл сидел на переднем сиденье рядом со мной. Фрида была с другой стороны. Она злилась на меня, но делала вид, что обеспокоена моими разбитыми губами и несовпадающими глазами. Меня тошнило. Она вышла у своего дома, спрашивая меня, когда я позвоню. Ее брат отмечает меня, и она хочет знать, когда мы собираемся танцевать .
   - Когда я вылечусь, - пробормотал я. Билл рассмеялся, и я улыбнулась, но не слишком широко, потому что это было больно. Как только Билл понял, что я иду не в сторону дома, он спросил меня, куда мы направляемся.
   "87", - сказал я ему. - Вы ожидали чего-то другого?
   - Нет, не совсем, - признал он. - Но используй свою голову, Джин. Мы должны остановиться первыми. Тебе нужен душ, что-нибудь поесть. На Зеленом Кармане будет висеть целая толпа клоунов. Пусть затянет ремень. Когда его эго раздуется, тогда мы появимся. Да какой ты фанат комиксов?" С ухмылкой добавил он:
   "Вы знаете, что мы должны позволить ему изложить читателям свой зловещий план, прежде чем мы сможем разобрать драматическое появление. Верно?"
   - Верно, - соглашаюсь я.
   "Хорошо. Ваш дом, мистер Кент?
   - Мой дом, мистер Олсен.
   Я уехал, решив, что Билл, вероятно, только что спас мне жизнь во второй раз за эту ночь. Откуда мне было знать, что он не закончил.
   * * * *
   Мы направились к входу Муркет 7 на шоссе. Я принял душ, надел свежую одежду, проглотил газировку, солод, две порции ветчины с ржаным хлебом и грушу с химиотерапией. Мы с Биллом выпили дозу запоев перед отъездом. Мы ударили по 'phalt с энергией и нервами, о которых мы никогда не подозревали. Все было бы замечательно, если бы у нас хватило ума пойти на это.
   Пока мы не оказались всего в нескольких милях от Горелки, до меня не дошло, что мы понятия не имеем, что ищем. Конечно, Вик обычно водил свой SpiderTeeth 295... но он был Виком Каммингсом . Если бы он захотел, он мог бы пойти и купить в городе мусоросборник. Внезапно мы начали относиться ко всему серьезно. Мы знали, что Вик ждет нас где-то в Горелке, и мы быстро приближались к нему. Билл потрогал свой талисман на удачу, когда мы пересекли водораздел, чтобы войти и найти его.
   Проехав четыре километра, мы нашли его. Мы проехали мимо опоры эстакады, и разрыв тяжелого снаряда пробил наше правое заднее крыло. Я разогнался до 80 км/ч, проверяя дистанцию, но не желая терять Вика из виду. Мне не нужно было беспокоиться.
   Он вырулил из-за пилона на черно-сером Маке Хромовольфе. Однажды я увидел, что я нажал на DoubleF до 120 и нажал на большее. Он начал с минометной атаки, два снаряда взорвались над его задним сиденьем и забрызгали дорогу перед нами. Мне нужно было пространство и время. Много и того и другого. Зная, что у него может быть только шесть ударов с лета, я ударил его, чтобы опередить толчок тротуара, рассчитывая отступить, как только он выстрелит в свой стек.
   Билл отсчитывал залпы. В ту же секунду, когда подошла наша очередь, я включил передачу - пять к одному впустую. Вик простреливал дорогу, его передние орудия разбили мою хвостовую часть, но только на мгновение. Он не мог оценить мою скорость в темноте. Без горящих стоп-сигналов он не понял, что я замедляюсь, пока не стало слишком поздно. Свернувшись в последнюю секунду, он избежал аварии, но для этого ему пришлось поставить себя на мое прицел.
   "Спасибо, Вик, - усмехнулся я, указывая на сборку оружия, - вот один, который я тебе должен!"
   Я открыл из своего 45-го калибра, разбив его хвост и заднее стекло. Каждый раз, когда он замедлялся, я тоже. Если он ускорился, то и я тоже. Если он попытался увернуться, отбежал в сторону, закрутил петлю... вообще что угодно ... Я висела у него на хвосте и не отпускала.
   Я слышал, как первая обойма ствола опустела и "рассыпалась". Автозамена выдала новые, и через четыре секунды свинец снова хлынул дождем на спину Вика. Поначалу не было похоже, что он сильно волновался. Вик просто позволил своей превосходной броне и стеклу со свинцовой проволокой компенсировать недостаток навыков. Но, в конце концов, он начал понимать, что находится в кресле пота.
   Снизив скорость, он с всплеском выехал на дорогу, извергая дым, чтобы прикрыть свой побег. Это был взрыв 150+, и он оставил нас позади. Мы с Биллом поймали его на мгновение, но он разжал нашу хватку, выплюнув из своих задних огнеметов. Два жгучих залпа студенистого огня взревели в ночи, оставив горящие пятна вверх и вниз по фальту и по нашему капоту. Если бы он попал в верхнее стекло, самогенерирующийся напалм разъел бы нас насквозь. Но он промазал, и теперь его тыловая оборона была прострелена.
   В отчаянии он, должно быть, переключил передачу и нажал на тормоз одновременно. Он остановился на десять центов - в то же время, как рыбий хвост - вынуждая нас ударить по его боку. Он вспыхнул вслед за нами. Мы цеплялись за комнату, пытаясь ускользнуть от его пронзенно-металлического переднего орудия. Его дьявол с капюшоном работал на полную катушку, раскачиваясь взад-вперед на 90-градусной башне. Я знал, что каждые десять секунд он может врезаться в нас палубным судном, поэтому продолжал отклоняться, надеясь уклониться от вектора его радара. Два попадания в одно и то же место - это конец для нас. Период.
   Мы пробежали линию террора еще две, может быть, даже три минуты. Признаюсь, я был напуган, но я надеялся, что Вик подумал, что я действительно испугался - побелевшие костяшки пальцев, носки с опущенными носками, напудренные зубы . Я хотел, чтобы он был самодовольным, думая только о том, чтобы прикончить нас. Надеясь, что он там, наверху, я сбросил свой груз тряпок.
   Они впились в 'phalt и держались, уйдя через мгновение. Они ушли впереди Хромовульфа, слева от нее, сзади и под ней. Массивного Мака отбросило в правую насыпь, но он там не остался. Спуск со склона холма только сделал ее более злобной, и в нее было труднее попасть. У меня оставался только один выбор: транкеры.
   Моей первой мыслью было, что я не могу их использовать - мне их дала Фрида. Это было бы похоже на то, что она бьет Вика, а не меня. Эта мысль испарилась, когда мой взгляд снова упал на зеркало заднего вида, и я подумал, кого, по моему мнению, я шучу. Мак Хромовольф съедал дорогу, готовясь откусить мне задницу за шею. Напротив меня Билл уже открыл панель управления и нажал пальцем на относительное расстояние. По крайней мере, один из нас не спал. Все, что мне нужно было сделать, это заблокировать прицел и выстрелить. Я сделал это быстро.
   Через мгновение дорогу позади нас разорвало на части. На этот раз Chromewolf был против того, чтобы банк остался. Его правый борт и хвостовое оперение исчезли - испепелены, сожжены и разбросаны по трем полосам движения. Однако мы были не в том состоянии, чтобы насладиться видом. За два шага до столкновения дьявол с капюшоном Вика взорвал нашу переднюю колбасу и развернул нас, врезав хвостом в правую насыпь.
   Дьявол с капюшона все еще стрелял, разбивая спокойный рябящий звук пламени, вырвавшегося из задней части крейсера Вика. Каждые десять секунд мимо или над нами проносился еще один снаряд, разрывая еще полдюжины квадратных ярдов пейзажа.
   Я слабо возился, не совсем понимая, что делаю. Я так сильно отскочил от приборной панели, сиденья, а затем снова от приборной панели, что расколол свой шлем. Мой лоб был разорван, в него застряли осколки визора. Сквозь капли крови, стекающие по моему лицу, я видел, как Вик выползает из разбитого лобового стекла с гранатой в левой руке. Я знал, что он что-то задумал, но мой ошеломленный мозг просто не мог сложить кусочки воедино, чтобы сказать мне, что именно. До меня начало доходить, что это могло быть, но я был слишком ошеломлен, чтобы реагировать. К счастью, Билла не было.
   Его рука прижалась к моей груди, когда он потянулся через меня. Его пальцы нырнули в карман водительской двери, доставая забытый мной револьвер 357-го калибра. Его голова поднималась через люк, когда я снова услышал дьявольский огонь капота. В другом выстреле Билл окажется на линии мишени. Я вцепился в его ногу, пытаясь затащить обратно внутрь, но все, что я сделал, это отвлек его.
   Вик медленно приближался. Дьявол снова взорвался. Я знал, что на следующем кадре было имя Билла. Он только прицелился, как вдруг пригнулся. Выстрел прошел через крышу. Застегнув молнию, он сделал три выстрела, двумя из них прижав Вика к капюшону Хромовульфа. Я заплакал от облегчения. Затем это случилось.
   Пальто Вика заело чертов след капюшона. Вместо того, чтобы скользить вперед, он снова взорвался с той же настройкой, что и в прошлый раз. Тело Билла ударилось о заднюю часть люка в крыше, а затем просто повисло там, сломанное почти пополам. Магнум исчез. Кровь капала из его разбитого тела, покрывая меня.
   Я держал себя в руках, пока не нашел амулет Билла на удачу в кармане рубашки. Когда я понял, что он положил его туда, когда пошел за магнумом, что-то внутри меня щелкнуло. Мои слезы внезапно высохли, я открыла дверь и, спотыкаясь, побрела по дороге туда, где меня ждал Вик. Он был ранен в верхнюю часть груди и ногу. Он потерял много крови, но каким-то образом остался жив.
   Увидев в этом ошибку, которую нужно исправить, я стащил его с капюшона и разбил ему лицо кулаком, пока его рубашка не порвалась, и он не выпал из моих рук. Слишком уставший, чтобы наклониться, чтобы вернуть его обратно на свой уровень, я просто бил его ногой - топал - в пах, в голову, в колени, в горло... во что бы то ни стало - куда бы я ни попал.
   Я падал несколько раз, но снова подтягивался, продолжая колотить по телу Вика, мять его, ломать, калечить, как только мог. К тому времени, когда я прыгал ему на грудь, он был мертв уже полчаса. Мимо проезжали другие машины. Одни поднимали вверх большие пальцы, другие останавливались, чтобы поаплодировать. Я перестал бить мертвое тело подо мной, когда потерял сознание.
   * * * *
   Позже, когда меня разбудил рассвет, я с удивлением обнаружил, что не сломлен. Я сидел на разбитой дороге и смотрел на все еще дымящегося Хромовольфа. Firefox остался в ловушке в мягкой грязи правого берега. Тело Вика растянулось рядом со мной. То, что я с ним сделала, перевернуло мой желудок, сотрясая меня сильными, сухими спазмами. Закончив, я потащился обратно к DoubleF.
   Поправив тело Билла, я закрепил его за рулем. Я сильно напортачил, но он вытащил меня из этого. Это была его победа, его победа, и именно так я собирался рассказать об этом. Он заслужил это.
   Он тоже был мертв, а Каммингсам скоро понадобится их фунт мяса. Так что скоро они узнают правду. Как, поскольку я был не в том состоянии, чтобы водить машину после того, как Вик заплатил за то, чтобы меня убили, Билл управлял "Файрфоксом", сражался с их сыном, и они вдвоем убили друг друга. Я знаю, что это был отвратительный поступок, но у меня не было выбора.
   Каммингс разрушит семью Билла, низвергнет их и раздавит. Даже Фрида не смогла бы защитить меня от этого... даже если бы захотела. Нет, пожертвовать именем Билла и его семьи было единственным способом спасти себя и своих. Это заставило меня почувствовать себя подонком, но я знала, что Билл бы меня понял.
   В конце концов, как я уже сказал, он был лучшим другом, который у меня когда-либо был.
   ПОИСКИ ЗВЕЗДНОГО ЧЕЛОВЕКА, Роберт Сильверберг (Часть 1)
   ДЛЯ БИЛЛА ЭДГЕРТОНА
   1933-1956 гг.
   Пролог
   Космический двигатель Лексмана был лишь вторым по значимости теоретическим достижением захватывающих лет на заре космической эры, однако он изменил всю человеческую историю и навсегда изменил модель социокультурного развития на Земле.
   Однако это было лишь вторым по важности открытием.
   Cavour Hyperdrive, несомненно, занял бы первое место в любой исторической оценке, если бы Cavour Hyperdrive когда-либо нашел практическое применение. Lexman Spacedrive позволяет человечеству достичь Альфы Центавра, ближайшей звезды с обитаемыми планетами, примерно за четыре с половиной года. Гипердвигатель Кавура - если бы он вообще когда-либо существовал - обеспечил бы Alpha C виртуальный мгновенный доступ.
   Но Джеймс Хадсон Кавур был одним из тех трагических людей, чья личность сводит на нет ценность их работы. Одинокий, сварливый, самоуверенный человек - короче говоря, чудак - он ушел от человечества, чтобы развивать гиперпространственный двигатель, объявляя через определенные промежутки времени, что приближается к успеху.
   Последний загадочный бюллетень в 2570 году показал некоторым, что Кавур достиг своей цели или был на грани ее достижения; другие, менее сочувствующие, истолковали его последнее сообщение как дикое хвастовство сумасшедшего. Какая интерпретация была принята, не имело большого значения. О Джеймсе Хадсоне Кавуре больше никто не слышал.
   Твердое ядро страстных верующих настаивало на том, что он развил двигатель со скоростью, превышающей скорость света, что ему удалось дать человечеству мгновенный доступ к звездам. Но они, как и сам Кавур, были осмеяны, и звезды остались далекими.
   Далеко, но не недосягаемо. Lexman Spacedrive позаботился об этом.
   Лексман и его партнеры разработали свой ионный двигатель в 2337 году после десятилетий исследований. Это позволило человеку приблизиться, но не превзойти теоретическую предельную скорость Вселенной: скорость света.
   Корабли, оснащенные Lexman Spacedrive, могли двигаться со скоростью чуть меньше максимальной скорости 186 000 миль в секунду. Впервые звезды оказались в пределах досягаемости человека.
   Поездка была медленной. Даже при таких фантастических скоростях, какие позволял "Лексман Спейсдрайв", кораблю потребовалось девять лет, чтобы добраться хотя бы до ближайшей из звезд, остановиться и вернуться; Далекая звезда, такая как Беллатрикс, требовала путешествия продолжительностью двести пятнадцать лет в каждую сторону. Но даже это было улучшением по сравнению с использовавшимися тогда относительно грубыми космическими двигателями, из-за которых путешествие от Земли к Плутону длилось много месяцев, а путешествие к звездам было почти немыслимым.
   Lexman Spacedrive претерпел множество изменений. Это дало человеку звезды. Он принес на Землю странных существ, странные продукты, странные языки.
   Но в межзвездном путешествии медленнее, чем скорость света, был задействован один необходимый фактор, который двигатель Кавура предотвратил бы: сжатие Фитцджеральда. Время на борту огромных космических кораблей, пронзающих пустоту, сократилось; Девятилетнее путешествие к Альфе Центавра и обратно длилось всего шесть недель людям на корабле благодаря странным математическим эффектам межзвездных путешествий на высоких, но не бесконечных скоростях.
   Результаты были любопытны, а в некоторых случаях и трагичны. Экипаж, постаревший всего на шесть недель, вернется и обнаружит, что Земля стала старше на девять лет. Таможня изменилась; новые сленговые слова сделали язык непонятным.
   Неизбежным событием стало появление гильдии космонавтов, людей, которые провели свою жизнь, мелькая между солнцами вселенной, и которые почти или совсем не имели ничего общего с оставшимися на планете землянами. Космонавт и Землянин, навсегда разлученные неумолимой математикой сокращения Фитцджеральда, стали относиться друг к другу с горьким отвращением.
   Прошли века, и изменения, вызванные появлением Lexman Spacedrive, стали более заметными. Только сверхсветовой космический двигатель мог преодолеть постоянно расширяющуюся пропасть между землянином и космонавтом, а сверхсветовой двигатель оставался такой же недостижимой мечтой, как и во времена Джеймса Хадсона Кавура.
   - Социокультурная динамика
   Леонид Холлман
   Лондон, 3876 г.
   Глава Один
   Раздался звук утреннего будильника, четыре громких, резких удара гонга, и по всему огромному космическому кораблю " Вальхалла " члены экипажа выкатились из своих коек, чтобы начать новый день. Огромный корабль бесшумно путешествовал сквозь бесконечную космическую ночь, пока они спали, приближая их все ближе и ближе к материнскому миру, Земле. " Валгалла " находилась на обратном пути к Альфе Центавра.
   Но один человек на борту звездолета не дождался утренней тревоги. Для Алана Доннелла день начался за несколько часов до этого. Беспокойный, неспособный заснуть, он незаметно выскользнул из своей каюты в носовой части, где жили неженатые матросы, и направился к главному обзорному экрану, чтобы посмотреть на зеленую планету, которая неуклонно росла впереди.
   Он стоял, скрестив руки, высокий, рыжеволосый, длинноногий, немного худощавый. Сегодня был его семнадцатый день рождения.
   Алан настроил точные элементы управления на обзорном экране и ht Земля в более четком фокусе. Он пытался выделить континенты на планете внизу, изо всех сил пытаясь вспомнить свои старые уроки истории. Репетитор Генрих не будет им гордиться, подумал он.
   "Вон там, внизу, Южная Америка" , - решил он, отвергнув предположение, что это может быть Африка. У них была почти одинаковая форма, и было так трудно вспомнить, как выглядели континенты Земли, когда было так много других миров. Но это Южная Америка. И вот Северная Америка прямо над ним. Место, где я родился.
   Затем сработала сигнализация в 08:00, четыре командных гонга, которые Алан всегда слышал как "Это!". Время! Будить! Вверх! Звездолет начал оживать. Когда Алан вытащил Tally и приготовился начать новый день, он почувствовал, как сильная рука крепко сжала его плечо.
   "Доброе утро, сынок".
   Алан отвернулся от обзорного экрана. Он увидел высокую худощавую фигуру отца, стоящую позади него. Его отец - и капитан " Вальхаллы" .
   - Хороший подъем, капитан.
   Капитан Доннелл с любопытством посмотрел на него. - Ты не спал некоторое время, Алан. Я могу сказать. Здесь что-то не так?"
   - Просто не хочется спать, вот и все, - сказал Алан.
   - Ты выглядишь обеспокоенным чем-то.
   - Нет, папа, я не такой, - солгал он. Чтобы скрыть свое замешательство, он обратил внимание на маленькую пластиковую штуковину, которую держал в руке, - счетчик. Он ударил шпильку; регистр зажужжал и ожил.
   Он наблюдал, как изменилось чтение. Черно-желтые циферблаты переместились вперед с 16-го дня 365 на 17-й день 1 года .
   Когда числа встали на свои места, его отец сказал: "Сегодня твой день рождения, не так ли? Пусть он будет счастливым!"
   "Спасибо папа. Знаешь, будет прекрасно, если у тебя будет день рождения на Земле!"
   Капитан кивнул. "Всегда приятно возвращаться домой, даже если нам скоро снова придется уезжать. И это будет первый раз, когда ты отпразднуешь свой день рождения в родном мире за триста лет, Алан.
   Ухмыляясь, подумал Алан. Триста? Нет, не совсем. Вслух он сказал: "Ты знаешь, что это неправильно, папа. Не триста лет. Всего семнадцать. Он посмотрел на медленно вращающийся зеленый шар Земли.
   - На Земле поступай, как земляне, - сказал капитан. - Это старая пословица той планеты. В главном хранилище компьютерных файлов сказано, что вы родились в 3576 году, если я не забыл. И если вы спросите любого землянина, какой сейчас год, он скажет вам, что это 3876 год. 3576-3876 - это триста лет, не так ли? Его глаза мерцали.
   - Перестань играть со мной в игры, папа. Алан протянул свой Tally. "Неважно, что говорят компьютерные файлы. Вот здесь написано 17-й год, день 1 , и это то, что я использую. Кого волнует, какой сейчас год на Земле? Это мой мир!"
   - Я знаю, Алан.
   Вместе они отошли от обзорного экрана; настало время завтрака, и прозвучали вторые гонги. - Я просто дразню, сынок. Но это то, с чем ты столкнешься, если покинешь Анклав Звездных Людей - как это сделал твой брат.
   Алан нахмурился, и его желудок похолодел. Он хотел, чтобы неприятная тема его брата не поднималась. - Думаешь, есть шанс, что Стив вернется, на этот раз? собственный? Пробудем ли мы в порту достаточно долго, чтобы он нас нашел?
   Лицо капитана Доннелла помрачнело. - Мы пробудем на Земле почти неделю, - сказал он неожиданно резким голосом. - У Стива достаточно времени, чтобы присоединиться к нам, если он захочет. Но я не думаю, что он будет заботиться об этом. И я не знаю, очень ли я хочу, чтобы он вернулся.
   Он остановился у красиво обшитой панелями двери своей личной каюты, держа одну руку на пластине для большого пальца, которая контролировала вход. Его губы были сжаты в тонкую линию. - И помни об этом, Алан, - сказал он. - Стив больше не твой брат-близнец. Тебе всего семнадцать, а ему почти двадцать шесть. Он больше никогда не будет твоим близнецом.
   С внезапным теплом капитан сжал руку сына. "Ну, лучше поднимись туда и поешь, Алан. Это будет напряженный день для всех нас".
   Он повернулся и пошел в каюту.
   Алан двинулся по широкому коридору огромного корабля к столовой секции С, думая о своем брате. Всего шесть недель назад, когда " Вальхалла " совершила последнюю остановку на Земле, Стив решил покинуть корабль.
   " Вальхаллы" предусматривал, что они проведут два дня на Земле, а затем отправятся на Альфу Центавра с грузом колонистов на Альфу C IV. Время звездолета всегда расписано заранее, а заказы иногда планируются Галактической торговой комиссией на десятилетия по земному времени.
   Когда пришло время старта " Вальхаллы ", Стив не доложил из Анклава Звездных Людей, где все космонавты жили во время пребывания в порту.
   Воспоминания Алана об этой сцене все еще были остры. Капитан Доннелл проводил проверку, чтобы убедиться, что все члены экипажа доложили и находятся на борту. Это была жизненно важная процедура; если бы кто-то случайно остался, это означало бы постоянную разлуку с его друзьями и семьей.
   Он достиг имени Доннелл, Стив . Ответа не последовало. Капитан Доннелл назвал его имя во второй раз, затем в третий. В общей комнате звездолета, где собрался Экипаж, воцарилась напряженная тишина.
   Наконец Алан заставил себя прервать гневное молчание. - Его здесь нет, папа. И он не вернется, - сказал он нерешительно. А затем ему пришлось объяснить отцу всю историю о плане непослушного, агрессивного брата-близнеца сбежать с корабля - и о том, как Стив пытался убедить его тоже покинуть Валгаллу .
   Стив устал от бесконечных перелетов от звезды к звезде, от вечной переправки колонистов из одного места в другое, даже не стоя на твердой земле планеты дольше, чем несколько дней здесь, неделю там.
   Алан тоже устал от этого - все они в то или иное время устали, - но он не разделял бунтарского характера своего близнеца, и он не пошел за холм со Стивом.
   Алан вспомнил жесткое, мрачное выражение лица отца, когда ему рассказывали эту историю. Реакция капитана Доннелла была краткой, немедленной и совершенно типичной: он кивнул, закрыл журнал регистрации и повернулся к Арту Кандину, первому офицеру "Вальхаллы" и заместителю капитана.
   "Уберите члена экипажа Доннелла из реестра", - рявкнул он. "Все остальные руки на борту. Готовьтесь к взлету".
   В течение часа пылающие струи планетарного двигателя " Вальхаллы" подняли огромный корабль с Земли. Они немедленно отправились к Альфе Центавра, в четырех с половиной световых годах от нас. Путешествие туда и обратно заняло у " Вальхаллы " всего шесть недель.
   За эти шесть недель на Земле прошло больше девяти лет.
   Алану Доннеллу было семнадцать лет.
   Его брату-близнецу Стиву сейчас двадцать шесть.
   * * * *
   "Счастливого подъема, Алан", - раздался высокий резкий голос, когда он направился мимо окрашенных в синий цвет поручней Gravity Deck 12 к столовой.
   Вздрогнув, он поднял взгляд, а затем с отвращением фыркнул, увидев, кто его окликнул. Это была Джуди Коллиер, худая девушка лет четырнадцати с жесткими волосами, чья семья присоединилась к экипажу около пяти корабельных лет назад. Угольщики все еще были фактически новичками в тесной группе на корабле - семейные единицы, как правило, оставались сплоченными и автономными, - но к настоящему времени им удалось довольно хорошо вписаться.
   "Собираюсь поесть?" она спросила.
   - Верно, - сказал Алан, продолжая идти по коридору, выложенному пенопластом. Она следовала за ним на шаг или два позади.
   - Сегодня твой день рождения, не так ли?
   - Верно, - снова сказал Алан, уже более резко. Он почувствовал внезапный приступ раздражения; Джуди каким-то образом влюбилась в него во время последнего путешествия на Альфу-С, и с тех пор она ухитрялась следовать за ним повсюду, куда бы он ни пошел, забрасывая его вопросами. Она глупая девочка-подросток, презрительно подумал Алан.
   - С днем рождения, - сказала она, хихикая. "Можно я тебя поцелую?"
   - Нет, - категорически ответил Алан. "Тебе лучше быть осторожнее, или я пришлю за тобой Крысу".
   - О, я не боюсь этого зверька, - возразила она. - На днях я вышвырну его в мусорный люк, как маленького паразита, которого он ... ой! "
   - Смотри, кого ты паразитами называешь, - сказал тонкий, сухой, едва слышный голос с пола.
   Алан взглянул вниз и увидел Крыса, своего питомца и компаньона, который сидел на корточках рядом с Джуди и озорно поглядывал маленькими красными глазками-бусинками на голую тощую лодыжку девушки.
   - Он укусил меня, - пожаловалась Джуди, махнув рукой так, словно собиралась наступить на маленькое существо. Но Крыс проворно метнулся в сторону, вскочил на штаны алановой формы и оттуда вскарабкался на свое обычное место на плече хозяина.
   Джуди в отчаянии махнула ему рукой, топнула ногой и умчалась в столовую. Посмеиваясь, Алан последовал за ним и нашел свое место на скамейке, предназначенной для матросов его статуса.
   - Спасибо, приятель, - мягко сказал он маленькому существу у себя на плече. "Этот ребенок становится довольно раздражающим".
   - Я так и думал, - сказал Крыс своим чирикающим птичьим голосом. - И мне не нравится, как она на меня смотрит. Она как раз из тех людей, которые выбросили бы меня в мусорный люк.
   - Не беспокойся об этом, - сказал Алан. - Если она выкинет что-нибудь в этом роде, я лично прослежу, чтобы она вышла сразу после вас.
   мне очень помогает , - хмуро сказал Крыс, когда завтрак Алана катился к нему на пластиковой конвейерной ленте из кухни.
   Алан рассмеялся и жадно потянулся к дымящемуся подносу с едой. Он налил немного своего синтооранжевого сока в крошечную кастрюлю для Крысы и принялся за дело.
   Крыс был уроженцем Беллатрикс VII, продуваемого ветрами мира размером с Землю, который вращался вокруг яркой звезды в созвездии Ориона. Он был представителем одной из трех разумных рас, которые делили планету с небольшой колонией землян.
   " Валхалла " совершила долгое путешествие к Беллатрисе, находящейся в 215 световых годах от Земли, незадолго до рождения Алана. Капитан Доннелл завоевал дружбу маленького существа и вернул его на корабль, когда пришло время Валгалле вернуться на Землю для выполнения следующего задания.
   Крыса была домашним животным капитана, и он подарил маленькое животное Алану на его десятый день рождения. Крыс никогда не ладил со Стивом и не раз становился причиной ревнивых конфликтов между Аланом и его близнецом.
   Крыса была хорошо названа; он был похож не на что, а на маленького голубовато-фиолетового грызуна с мудрыми глазками-бусинками и чешуйчатым закрученным хвостом. Но он ясно и хорошо говорил по-террански и во всех отношениях был умным, верным и симпатичным существом.
   Они ели молча. Алан доел половину миски с протеиновой смесью, когда Арт Кандин опустился на скамейку лицом к нему. Первый помощник " Валхаллы" был большим пухлым мужчиной, которому выпала непростая задача - претворять краткие, иногда почти загадочные команды отца Алана в действия, поддерживающие движение огромного звездолета.
   - Хороший подъем, Алан. И с днем рождения".
   "Спасибо, Арт. Но почему ты бездельничаешь сейчас? Мне кажется, сегодня ты был бы занят как марсианский мусороуборщик. Кто устанавливает посадочную орбиту, если вы здесь?
   - О, это все было сделано, - легкомысленно сказал Кандин. - Мы с твоим папой всю прошлую ночь прорабатывали всю процедуру посадки. Он протянул руку, снял Крысу с плеча Алана и начал щекотать его указательным пальцем. Крыс ответил игривым укусом своих острых маленьких зубов. - У меня сегодня выходной, - продолжил Кандин. "Вы не представляете, как приятно будет сидеть и ничего не делать, пока все остальные работают, для разнообразия".
   "Какой час посадки?"
   "Сегодня ровно 17 53. Все отработано. Сейчас мы действительно находимся на посадочной орбите, хотя подвесы корабля не позволяют вам это почувствовать. Мы приземлимся сегодня вечером и завтра двинемся в Анклав. Кандин взглянул на Алана с внезапным подозрением. - Ты собираешься остаться в Анклаве, не так ли?
   Алан отложил вилку с резким жестяным лязгом и ровным взглядом посмотрел на первого помощника. "Это прямая трещина. Ты имеешь в виду моего брата, не так ли?
   "Кто бы не был?" - тихо спросил Кандин. - Капитанский сын прыгает с корабля? Ты не представляешь, как страдал твой отец, когда Стив упал за холм. Он держал все это в тайне и просто ничего не говорил, но я знаю, что это сильно его ударило. Вся эта история, конечно, была прямым отражением его авторитета как родителя, и именно поэтому он был так расстроен. Он человек, который не привык, чтобы его ссорили.
   "Я знаю. Он был здесь на вершине так долго, и все следовали его приказам, что он не может понять, как кто-то может ослушаться и сбежать с корабля, особенно его собственный сын.
   - Надеюсь , у вас нет никаких идей о...
   Алан прервал фразу Кандина еще до того, как она полностью началась. - Мне не нужен совет, Арт. Я знаю, что правильно и что неправильно. Скажи мне правду - папа послал тебя прощупать меня?
   Кандин покраснел и посмотрел вниз. - Прости, Алан. Я не имел в виду... ну...
   Они замолчали. Алан вернулся к своему завтраку, в то время как Кандин мрачно смотрел куда-то вдаль.
   - Знаешь, - наконец сказал первый офицер, - я думал о Стиве. Меня просто поразило, что ты больше не можешь называть его своим близнецом. Это одна из самых странных особенностей звездных путешествий, которые когда-либо были зарегистрированы".
   "Я думал об этом. Ему двадцать шесть, мне семнадцать, а ведь раньше мы были близнецами. Но сокращение Фитцджеральда делает забавные вещи".
   - Это точно, - сказал Кандин. - Что ж, пора мне начать расслабляться. Он хлопнул Алана по спине, высвободил его длинные ноги из-под скамьи и ушел.
   "Сокращение Фитцджеральда творит забавные вещи ", - повторял про себя Алан, методично прожевывая остатки еды и вставая в очередь, чтобы доставить посуду в зияющий бункер, который должен был доставить ее в молекулярные очистители. Настоящие забавные вещи.
   Он попытался представить, как Стив выглядит сейчас, на девять лет старше. Он не мог.
   Когда скорость приближается к скорости света, время приближается к нулю.
   Это был ключ ко Вселенной. Время приближается к нулю. Экипаж космического корабля, летящего от Земли к Альфе Центавра со скоростью, близкой к скорости света, вряд ли заметит течение времени в пути.
   Конечно, достичь скорости света было невозможно. Но большие звездолеты могут приблизиться. И чем ближе они подходили, тем сильнее сокращалось время на борту корабля.
   Все это было вопросом относительности. Время относительно наблюдателя.
   Таким образом, путешествие между звездами стало возможным. Без сокращения Фитцджеральда экипаж космического корабля состарился бы на пять лет на пути к Альфе-С, на восемь - на Сириус, на десять - на Процион. Потребовалось более двух столетий в пути к такой далекой звезде, как Беллатрикс.
   Благодаря эффекту сжатия до Альфы С оставалось три недели, до Сириуса - полтора месяца. Даже до Беллатрисы оставалось всего несколько лет пути. Конечно, когда команда вернулась на Землю, они обнаружили, что все полностью изменилось; на Земле прошли годы, и жизнь двинулась дальше.
   Теперь " Вальхалла " снова ненадолго вернулась на Землю. На Земле звездные люди собирались в Анклавах, городах-в-городах, выросших в каждом космопорте. Там звездные люди смешались в своем собственном обществе, не пытаясь проникнуть в запутанный внешний мир.
   Иногда Спейсер отрывался. Его корабль оставил его позади, и он стал землянином. Стив Доннелл сделал это.
   Сокращение Фитцджеральда делает забавные вещи. Алан подумал о брате, которого в последний раз видел всего несколько недель назад, молодом, улыбающемся, своем собственном близнеце, и подумал, что с ним сделали эти девять дополнительных лет.
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   Алан вывалил тарелки из-под завтрака в бункер и быстрым шагом вышел из столовой. Его пунктом назначения была Центральная Диспетчерская, длинная и широкая комната, которая была нервным центром корабельной деятельности, так же как Общая Комната Отдыха была центром общения экипажа в нерабочее время.
   Он нашел большую доску, где мелом были написаны задания на день, и поискал в длинных списках свое имя.
   - Сегодня ты работаешь со мной, Алан, - сказал тихий голос.
   Он обернулся на звук голоса и увидел невысокую жилистую фигуру Дэна Келлехера, начальника грузового отсека. Он нахмурился. "Полагаю, мы будем копаться в ящиках с этого момента и до вечера без остановки", - сказал он недовольно.
   Келлехер покачал головой. "Неправильный. Работы действительно не очень много. Но ехать будет холодно. Все эти куски мяса динозавров в консервном трюме будут упакованы. Это будет не весело".
   Алан согласился.
   Он просмотрел доску, просматривая строки в поисках списка грузовой команды. Конечно же, там было его имя: Доннелл, Алан , записанное мелом под большой двойной буквой "С". Как неспециализированный член экипажа его переводили с поста на пост, замещая там, где он был нужен.
   "Я полагаю, что потребуется четыре часа, чтобы собрать всю партию в ящики", - сказал Келлехер. - Если хочешь, можешь сейчас взять отпуск. Вы будете работать, чтобы наверстать упущенное достаточно скоро.
   "Я не буду обсуждать этот вопрос. Предположим, я доложу вам в 09:00?
   "Мне подходит."
   - На случай, если я понадоблюсь вам раньше, я буду в своей каюте. Просто позвони мне.
   Вернувшись в свою каюту, квадратную каморку среди комнат одиноких мужчин в носовой части большого корабля, Алан снял рюкзак и достал так хорошо знакомую ему потрепанную книгу. Он листал ее страницы. "Теория Кавура" , - значилось в нем стертыми золотыми буквами на корешке. Он прочитал том от корки до корки не менее сотни раз.
   - Я до сих пор не понимаю, почему ты так без ума от Кавура, - проворчал Крыс, оторвавшись от своей кукольной колыбели в углу каюты Алана. - Если тебе когда-нибудь удастся решить уравнения Кавура, ты просто лишишь себя и свою семью. Дай мне мою палочку, как добрый человек.
   Алан дал Крысу сильно обглоданную палку юпитерианского дуба, которую беллатриец использовал, чтобы держать свои крошечные зубы острыми.
   - Ты не понимаешь, - сказал Алан. "Если мы сможем решить работу Кавура и разработать гипердвигатель, нам не помешает сокращение Фитцджеральда. Какая разница в долгосрочной перспективе, если Валгалла устареет? Мы всегда можем преобразовать его в новый диск. На мой взгляд, если бы мы только смогли раскрыть секрет гиперпространственного двигателя Кавура, мы бы...
   - Я все это уже слышал, - сказал Крыс с ноткой скуки в своем хриплом голосе. "Почему, с гиперпространственным приводом вы сможете летать по всей галактике, не страдая от задержки во времени, как при обычном приводе. И тогда вы осуществите свою заветную мечту - везде побывать и все увидеть. Ах! Смотри, глаза горят! Посмотрите на сияющее выражение! У тебя горят глаза каждый раз, когда ты начинаешь говорить о гипердвигателе!
   Алан открыл книгу на потрепанной странице. "Я знаю, что в конце концов это можно сделать. Я в этом уверен. Я даже уверен, что Кавуру действительно удалось построить гиперкосмический корабль.
   - Конечно, - сухо сказал Крыс, вертя длинным хвостом из стороны в сторону. "Конечно, он построил один. Это объясняет его странное исчезновение. Погас, как потушенная свеча, как только он включил свой привод. Хорошо, давай, построй его, если сможешь. Но не утруждайте себя заказом билетов для меня.
   - Ты имеешь в виду, что останешься, если я построю гиперкосмический корабль?
   - Конечно, хотел бы. В голосе Крыса не было никаких колебаний. "Мне очень нравится этот конкретный пространственно-временной континуум. Меня совершенно не волнует оказаться в семнадцатом измерении к северу отсюда без обратной дороги.
   "Ты просто старый тряпка в грязи". Алан взглянул на свой наручный хронометр. На нем было 08:52. "Мне пора на работу. Келлехер и я собираем сегодня замороженного динозавра. Хочешь пойти?"
   Крыс шевельнул кончиком носа в отрицательном жесте. - Все равно спасибо, но идея не нравится. Здесь хорошо и тепло. Беги, мальчик; Я сонный." Он свернулся в своей колыбели, крепко обвил хвостом тело и закрыл глаза.
   * * * *
   У входа в морозильную камеру стояла очередь, и Алан занял в ней свое место. Один за другим они забрались в скафандры, предоставленные ответственным мальчиком, и вошли в шлюз.
   Для перевозки скоропортящихся товаров, таких как мясо динозавра, привезенное из колонии на Альфе C IV, чтобы удовлетворить большой спрос на этот деликатес со странным вкусом на Земле, " Вальхалла " использовала самую эффективную систему заморозки из всех: отсек, который открывался в вакуум космоса. Мясо было упаковано в огромные открытые емкости, которые были затоплены незадолго до старта; прежде чем мясо успело испортиться, замок был открыт, воздух вышел в космос, а тепло отсека излучалось наружу. Вода замерзла, сохранив мясо. Это было так же эффективно, как создание сложных холодильных змеевиков, и намного проще.
   Теперь задача заключалась в том, чтобы вырезать замороженное мясо из емкостей и упаковать его в удобные ящики для отправки. Работа была трудной. Это требовало больше мускулов, чем мозга.
   Как только все члены грузового экипажа оказались в шлюзе, Келлехер захлопнул люк и нажал на рычаг, открывший другую дверь, в морозильную секцию. Щелкнули фотонные реле; металлическая дверь слегка распахнулась, и они вошли в нее после того, как Келлехер дал добро.
   Алан и остальные мрачно принялись за работу, рубя лед. Они упали энергично. Через какое-то время они начали куда-то попадать. Алан боролся с огромной мясной ногой, пока два товарища по звезде помогали ему положить ее в ящик. Их молотки стучали, пока они сбивали ящик, но в душном подвале не было слышно ни звука.
   Спустя то, что казалось Алану три или четыре столетия, но на самом деле длилось всего два часа, дело было сделано. Каким-то образом Алан добрался до комнаты отдыха; он с благодарностью опустился на пенопластовое пневмокресло.
   Он щелкнул катушку легкой музыки и вытянулся, совершенно изнемогая. "Я больше никогда не хочу видеть или пробовать стейк из динозавра", - подумал он. Никогда не.
   Он наблюдал за фигурами своих товарищей по команде, мчащихся по кораблю, каждый из которых выполнял какую-то последнюю работу, которую нужно было выполнить до того, как корабль приземлится. В каком-то смысле он был рад, что справился с поставленной перед ним задачей: это была трудная, изнурительно тяжелая работа, выполняемая в ужасных обстоятельствах - никогда не было весело проводить какое-то время, занимаясь физическим трудом в скафандре, потому что потные тампоны а кондиционеры в скафандре вообще всегда на шаг отставали от работы - но по крайней мере работа подходила к определенному концу. Как только все мясо было упаковано, работа была сделана.
   Чего нельзя было сказать о несчастных, которые мыли полы, чистили форсунки, регулировали приводной механизм или выполняли любую другую работу по уборке. Их работа никогда не была сделана; они всегда страдали от назойливой мысли о том, что еще немного работы может поднять рейтинг проверки на один или два десятичных знака.
   Каждый космический корабль должен был пройти тщательную проверку всякий раз, когда он приземлялся на Землю. У Валгаллы , вероятно, не возникнет никаких трудностей, поскольку ее не было всего девять лет по земному времени. Но у кораблей, совершающих более дальние рейсы, часто возникали проблемы с инспекторами. Процедура, прошедшая проверку на корабле, направляющемся к Ригелю или одной из других далеких звезд, могла стать нарушением за сотни лет, которые должны были пройти до его возвращения.
   Алан задавался вопросом, не возникнет ли у " Вальхаллы " каких-либо проблем с проверкой. График предусматривал отплытие на Процион через шесть дней, и корабль, как обычно, должен был нести группу колонистов.
   График был в значительной степени священной вещью. Но Алан не забыл своего брата Стива. Если бы у него было всего несколько дней, чтобы добраться туда и, может быть, найти его...
   Ну, посмотрю, подумал он. Он расслабился.
   Но расслабление было недолгим. Внезапно в его сознание врезался знакомый высокий голос. О, о , подумал он. Здесь приходит беда.
   - Как получилось, что ты срезал самолеты, космонавт?
   Алан открыл один глаз и злобно уставился на тощую фигуру Джуди Коллиер. "Я закончил свою работу, вот почему. И я пытался немного отдохнуть. Есть возражения?
   Она подняла руки и нервно оглядела большую комнату отдыха. - Ладно, не стреляй. Где твое животное?
   "Крыса? Не беспокойтесь о нем. Он в моей каюте, жует свою палочку. Уверяю вас, для него это намного вкуснее, чем ваши костлявые лодыжки. Алан намеренно зевнул. - Как насчет того, чтобы дать мне отдохнуть?
   Она выглядела раненой. "Если ты так хочешь . Я просто решил рассказать тебе о том, что происходит в Анклаве, когда мы приземлимся. Правила изменились с тех пор, как мы были здесь в последний раз. Но тебе, конечно, будет неинтересно. Она начала шевелиться.
   - Эй, подожди минутку! Отец Джуди был старшим офицером связи " Вальхаллы" , и обычно она получала новости с планеты, на которую они приземлялись, намного быстрее, чем кто-либо другой. "О чем все это?"
   "Новое положение о карантине. Они прошли его два года назад, когда приземлился корабль с Альтаира, и команда оказалась заражена какой-то странной болезнью. Мы должны оставаться изолированными даже от других звездных людей в Анклаве, пока все не пройдем медицинские осмотры.
   "Они требуют, чтобы каждый приземляющийся корабль проходил через это?"
   "Ага. Неприятность, не так ли? Итак, от твоего отца пришло известие, что, поскольку мы не можем ходить в гости, пока нас не проверят, Экипаж собирается танцевать сегодня вечером, когда мы приземлимся.
   "Танец?"
   "Ты слышал меня. Он подумал, что это может быть хорошей идеей - просто чтобы поднять себе настроение, пока карантин не снимут. Меня пригласил этот противный Роджер Бонд, - добавила она, приподняв бровь, которая должна была выглядеть утонченно.
   "Что не так с Роджером? Я только что провел с ним целый день, складывая в ящики мясо динозавра".
   - О, он... ну... он просто ничего мне не делает .
   Я хотел бы кое-что с тобой сделать, подумал Алан. Что-то протяжное, с кипящим маслом.
   - Ты согласился? - спросил он просто из вежливости.
   "Конечно нет! Еще нет , т. Я просто подумала, что могу получить еще несколько интересных предложений, вот и все, - лукаво сказала она.
   О, я вижу игру , подумал Алан. Она ищет приглашение. Он потянулся назад и медленно закрыл глаза. - Желаю вам удачи, - сказал он.
   Она уставилась на него. - О, ты ужасен !
   - Я знаю, - холодно признался он. "На самом деле я нептунианский грязевой червь, совершенно лишенный эмоций. Я здесь, переодевшись, чтобы уничтожить Землю, и если ты раскроешь мой секрет, я съем тебя заживо".
   Она проигнорировала его выходку и покачала головой. "Но почему я всегда должна ходить на танцы с Роджером Бондом?" - жалобно спросила она. "Ну что ж. Ничего, - сказала она и отвернулась.
   Он наблюдал за ней, когда она пересекла комнату отдыха и прошла через выходной сфинктер. Она, конечно, была просто глупой девчонкой, но она указала на очень реальную проблему жизни на звездолете, когда спросила: " Почему я всегда должна ходить на танцы с Роджером Бондом? "
   Валгалла была практически автономной вселенной. Экипаж был постоянным; никто никогда не уходил, если только не бежал с корабля, как это сделал Стив, а Стив был единственным членом экипажа в истории " Вальхаллы", который сделал это. И никто никогда не приходил на борт, за исключением случаев нечастой смены персонала. Сама Джуди Коллиер была одним из новых членов экипажа, и ее семья поднялась на борт корабля пять лет назад, потому что требовалась замена сигнальщика.
   В остальном все осталось по-прежнему. Два-три десятка семей, несколько сотен человек, живущих вместе из года в год. Неудивительно, что Джуди Кольер всегда приходилось ходить на танцы с Роджером Бондом. Фактический круг подходящих кандидатов был ужасно ограничен.
   Вот почему Стив ушел за холм. Что он сказал? Я чувствую, как стены корабля удерживают меня, как решетки клетки. Там была Земля с населением около восьми миллиардов или около того. А вот и Валхалла , нынешнее население ровно 176 человек.
   Он знал всех 176 из них как членов своей семьи, которыми они в некотором смысле и были. Ни в ком не было ничего таинственного, ничего нового.
   Именно этого Стив и хотел: чего-то нового. Итак, он сбежал с корабля. Что ж, подумал Алан, разработка гипердвигателя изменит всю систему, если... если...
   Карантин ему тоже вряд ли пришелся по душе. У звездных людей было лишь короткое пребывание на Земле, и у них была самая короткая возможность спуститься в Анклав, пообщаться со звездными людьми с других кораблей, увидеть новое лицо, обменяться новостями со звездных путей. Лишить их хотя бы нескольких часов было почти преступлением.
   Ну, танец был на втором месте. Но это была довольно далекая секунда, подумал он, поднимаясь с пневмокресла.
   Он посмотрел через комнату отдыха. Поговорим о дьяволе , подумал он. Теперь это был Роджер Бонд, растянувшийся и тоже отдыхающий под радиотермальной лампой. Алан подошел к нему.
   - Слышал печальные новости, Родж?
   "О карантине? Ага." Роджер взглянул на свой наручный хронометр. - Думаю, мне лучше начать приводить себя в порядок к танцу, - сказал он, вставая на ноги. Это был невысокий красивый темноволосый мальчик на год младше Алана.
   - Собираешься с кем-нибудь особенным?
   Роджер покачал головой. "Кто, особенный? Кто, я вас спрашиваю? Думаю, я возьму тощую Джуди Коллиер. Выбор невелик, не так ли?"
   - Нет, - грустно согласился Алан, - выбора особо нет.
   Вместе они вышли из комнаты отдыха. Алан почувствовал, как на него надвигается какая-то странная безнадежная скука, словно он попал в серый туман. Это беспокоило его.
   - Увидимся сегодня вечером, - сказал Роджер.
   - Думаю, да, - тупо ответил Алан. Он хмурился.
   В ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЕ
   Валгалла приземлилась на Земле в 1753 году на носу, что никого не удивило. Капитан Марк Доннелл не нарушал график ни разу за свои сорок корабельных лет в космосе, которые охватывали более чем тысячелетнюю историю Земли.
   Процедура посадки была жестко регламентирована. Экипаж высаживается семьей в порядке регистрации; единственным исключением из порядка был Алан. Как член капитанской семьи - теперь единственный другой член - он должен был ждать, пока остальная часть корабля не будет очищена. Но в конце концов пришла и его очередь.
   "Снова твердая земля, Крыса!" Они стояли на грязном поле, где приземлилась " Вальхалла ". Огромный звездолет с золотым корпусом стоял на хвосте, а его огромные посадочные опоры выступали по бокам, поддерживая его.
   - Возможно, для тебя солидно, - сказал Крыс. "Но поездка для меня такая же шаткая, как и всегда, ехать сюда на твоем плече".
   Раздался пронзительный свист капитана Доннелла, и он сложил руки, чтобы крикнуть: "Вертолеты здесь!"
   Алан смотрел, как маленькая эскадрилья серых реактивных вертолетов опустилась на землю, роторы замедлились, и направилась вперед вместе с остальным экипажем. Вертолеты доставят их с голой посадочной площадки космопорта в Анклав, где они проведут следующие шесть дней.
   Капитан наблюдал за погрузкой вертолетов. Алан неторопливо подошел к нему.
   - Куда, сынок?
   - Я должен прилететь на вертолете-один.
   "Угу. Я изменил расписание". Капитан Доннелл отвернулся и сделал знак ожидающим членам экипажа. "Хорошо, давай, заправляй Copter One!"
   Они поднялись на борт. - Всем вернуться, - крикнул капитан. Из вертолета донеслось неуверенное пыхтение ; его винты закрутились, и он поднялся, на мгновение застыл на волне струи и полетел на север, к Анклаву Звездных Людей.
   - Что насчет изменения в расписании, папа?
   "Я хочу, чтобы вы поехали со мной на двухместном вертолете. Кандин занял твое место на борту вертолета-один. Пошли сейчас, - крикнул он следующей группе. "Начинайте загружать номер два".
   Члены экипажа начали занимать свои места на борту второго вертолета, и вскоре его пилот дал сигнал через лобовое окно, что он загружен. Вертолет улетел. Видя, что он покинет поле последним, Алан сделал себя полезным, не давая младшим детям блуждать.
   Наконец поле было очищено. Остались только Алан и его отец, за ними - маленький двухместный вертолет и высокая сверкающая Валгалла .
   - Пошли, - сказал капитан. Они забрались внутрь, Алан пристегнулся ремнями в кресле второго пилота, а его отец за штурвалом.
   - В последнее время я вас редко вижу, - сказал капитан, когда они поднялись в воздух. "Кажется, управление Валгаллой занимает двадцать четыре часа в сутки".
   - Я знаю, каково это, - сказал Алан.
   Через некоторое время капитан Доннелл сказал: "Я вижу, вы все еще читаете книгу Кавура". Он усмехнулся. - Ты все еще не отказался от идеи найти гипердвигатель, не так ли?
   - Ты же знаешь, что нет, папа. Я уверен, что Кавур действительно все уладил, прежде чем исчез. Если бы мы только могли найти его записную книжку, или хотя бы письмо, или что-то еще, что могло бы вернуть нас на след...
   - Прошло тысяча триста лет с тех пор, как Кавур исчез, Алан. Если за все это время ничего его не появилось, вряд ли это когда-нибудь появится. Но я все равно надеюсь, что ты продолжишь в том же духе. Он накренил вертолет и отключил форсунки; роторы взяли верх и мягко опустили корабль на далекую посадочную площадку.
   Алан посмотрел вниз и на кучу зданий, которые стали видны внизу. Безумное одеяло из устаревших, неуклюжих старых зданий, которым был местный Анклав Звездных Людей.
   Он почувствовал укол удивления от слов отца. Капитан никогда раньше не проявлял серьезного интереса к возможности путешествий со скоростью, превышающей скорость света. Он всегда считал эту идею чистой фантазией.
   - Я не понимаю, папа. Почему ты надеешься, что я продолжу? Если я когда-нибудь найду то, что ищу, это будет означать конец жизни Стармена, какой вы ее знаете. Путешествие между планетами будет мгновенным. Там... не будет этого дела с прыжками и расставанием со всеми, кого ты знал раньше.
   "Ты прав. Я только начал серьезно думать об этом бизнесе с гипердвигателем. Никакого эффекта сжатия не будет. Подумайте, к каким переменам это приведет в обществе Старменов! Больше никаких - никаких постоянных разлук, если кто-то решит ненадолго покинуть свой корабль.
   Алан понял, что имел в виду его отец. Внезапно он увидел причину резкого роста интереса капитана Доннелла к разработке гипердвигателя.
   Это Стив у него на уме , подумал Алан. Если бы у нас был гиперпространственный двигатель и Стив сделал то, что он сделал, это не имело бы значения. Он все еще был бы моего возраста.
   Теперь " Вальхалла " собиралась отправиться в Процион. Пройдет еще двадцать лет, прежде чем он вернется, а Стиву к тому времени будет почти пятьдесят.
   Вот что у него на уме, подумал Алан. Он навсегда потерял Стива, но он не хочет, чтобы Стивы снова появились. Контракт забрал одного из его сыновей. И теперь он хочет гипердвигатель так же сильно, как и я.
   Алан взглянул на застывшую, прямую фигуру своего отца, когда они вылезли из вертолета и быстро направились к административному зданию Анклава. Он задавался вопросом, сколько боли и страданий его отец скрывал за этой энергичной, деловитой внешностью.
   Когда-нибудь я куплю Кавур-драйв , вдруг подумал Алан. И я получу это для него, а также для меня.
   Перед ним вырисовывались причудливые здания Анклава. Позади них, едва различимые в багровом сумеречном тумане, виднелись вершины сияющих башен землян снаружи. Где-то там, наверное, был Стив.
   Я тоже найду его , твердо подумал Алан.
   * * * *
   моменту прибытия Алана и его отца большинству людей " Вальхаллы" уже были отведены комнаты в карантинной секции одного из зданий Анклава.
   Скучающий клерк за стойкой - иссохший старик, вероятно, пенсионер Стармейстера - дал Алану номер его комнаты. Это оказалась маленькая квадратная комната, в которой стояло огромное старое пневмокресло, давно сдувшееся, раскладушка и умывальник. Стена была тускло-зеленой, с зияющими трещинами в выцветшей краске, и на одной из стен перочинным ножом была сильно вырезана надпись: "БИЛЛ ДЭНСЕРТ Спал ЗДЕСЬ, 28 июня 2683 года" крупными печатными буквами.
   Алану стало интересно, сколько других знаменитостей занимало комнату до и после Билла Дансерта. Он задавался вопросом, может быть, сам Билл Дэнсерт все еще жив где-то между звездами, двенадцать столетий спустя после того, как он оставил свое имя на стене.
   Он опустился в пневмокресло, чувствуя мокрый хлюп сдувшейся подушки, и расстегнул куртку мундира.
   "Это не роскошно, - сказал он Крысу. "Но, по крайней мере, это комната. Это место, где можно остановиться".
   В тот же вечер начали приходить медики, проверяя, не вернулся ли ни один из недавно прибывших звездных людей с какой-либо странной болезнью, которая могла бы вызвать проблемы. Это была медленная работа, и жителям Валгаллы сказали, что карантин можно будет снять как минимум до утра следующего дня.
   - Просто мера предосторожности, - извиняющимся тоном сказал медик, входя в комнату Алана в космическом шлеме. "Мы действительно усвоили урок, когда этот корабль с Альтаира принес чуму".
   Медик достал небольшую камеру и навел ее на Алана. Он нажал кнопку; из машины исходил гудящий гул. Алан почувствовал странное тепло.
   - Обычная проверка, - снова извинился медик. Он щелкнул рычагом сзади камеры. Внезапно гудение прекратилось, и лента размоталась сбоку от машины. Медик изучил его.
   - Проблемы? - с тревогой спросил Алан.
   "Выглядит нормально для меня. Но вы можете позаботиться о полости в верхнем правом зубе мудрости. В остальном ты выглядишь в хорошей форме.
   Он свернул ленту. "У вас, звездных звезд, никогда не было времени на лечение фтором? У некоторых из вас самые ужасные зубы, которые я когда-либо видел".
   "У нас еще не было возможности провести фторирование. Наш корабль был построен до того, как они начали фторировать воду, и почему-то у нас никогда не остается времени на лечение, пока мы на Земле. Но разве это все, что со мной не так?"
   "Все, что я могу заметить, просто изучив диагностическую ленту. Нам придется дождаться полного лабораторного отчета, прежде чем я смогу выпустить вас из карантина, конечно. Затем он заметил Крыса, сидящего в углу. "Как насчет этого? Мне тоже придется его осмотреть.
   - Я не оно , - с ледяным достоинством заметил Крыс. "Я разумное внеземное существо, уроженец Беллатрикс VII. И я не являюсь носителем каких-то конкретных болезней, которые могли бы вас заинтересовать.
   "Говорящая крыса!" Медик был поражен. "Следующее, что у нас будут разумные амебы!" Он направил камеру на Крысу. "Полагаю, мне придется записать вас как члена съемочной группы", - сказал он, когда камера начала гудеть.
   После того, как медик ушел, Алан попытался освежиться у умывальника, внезапно вспомнив, что на этот вечер запланированы танцы.
   Пока он устало оттирал лицо, ему пришло в голову, что он даже не удосужился поговорить с одной из семи или восьми девушек из банды, которых собирался пригласить.
   Он почувствовал, как внутри него растет странное тревожное чувство. Он чувствовал себя подавленным. Было ли это, подумал он, через что прошел Стив? Желание выбраться из этого консервного корабля и действительно увидеть вселенную?
   - Скажи мне, Крыс. Если бы ты был мной-"
   - На твоем месте я бы оделся для этого танца, - резко сказал Крыс. - Если у тебя свидание, то есть.
   "В том-то и дело. У меня нет свидания. Я имею в виду, я не удосужился сделать один. Я так хорошо знаю всех этих девушек. Зачем беспокоиться?"
   - Так ты не пойдешь на танцы?
   "Неа."
   Крыс взобрался на подлокотник пневмокресла и повернул голову вверх, пока его блестящие глазки не встретились с глазами Алана. - Ты же не собираешься прыгать через холм, как это сделал Стив? Я могу заметить симптомы. Ты выглядишь беспокойным и суетливым, как и твой брат.
   После минутного молчания Алан покачал головой. "Нет. Я не мог этого сделать, Рэт. Стив был диким. Я бы никогда не смог просто встать и пойти, как он. Но я должен что- то сделать . Я знаю, что он имел в виду. Он сказал, что стены корабля давят на него. Сдерживать его".
   Внезапным нетерпеливым движением он разорвал магнитные кнопки своей обычной рубашки и снял ее. Он чувствовал, что меняется внутри. Что-то с ним происходило. Может быть, подумал он, он заразился чем-то, чем воспалился Стив. Может быть, он все это время лгал себе о том, что его макияж отличается от Стива.
   - Иди скажи капитану, что я не пойду на танцы, - приказал он Крысу. - Иначе он будет недоумевать, где я. Скажи ему... скажи ему, что я слишком устал или что-то в этом роде. Скажи ему что-нибудь. Но не позволяй ему узнать, что я чувствую.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   На следующее утро Роджер Бонд рассказал ему все о танцах.
   "Это было самое скучное, что вы могли себе представить. Те же старые люди, те же пыльные старые танцы. Несколько человек спросили меня, где ты, но я им ничего не сказал.
   "Хороший."
   Они бродили по груде старых уродливых зданий, составлявших Анклав Звездных Людей. - Хорошо, что они думают, что я был болен, - сказал Алан. - Во всяком случае, я был. Тошнит от скуки".
   Он и Роджер осторожно присели на край обвалившейся каменной скамьи. Они ничего не сказали, просто огляделись. Через некоторое время Алан нарушил неловкое молчание.
   "Вы знаете, что это за место? Это гетто. Самовольное гетто. Звездные люди глупо боятся выходить в города землян, поэтому вместо этого они держат себя взаперти в этом грязном месте.
   "Это место действительно старое. Интересно, как далеко датируются эти ветхие здания.
   "Тысяча лет, может быть, больше. Никто не мешает строить новые. Зачем? Звездные люди не против жить в старых.
   - Я почти жалею, что медицинское освидетельствование все-таки не пришло, - угрюмо сказал Роджер.
   "Как так?"
   "Тогда мы все еще были бы на карантине там, наверху. Мы не сможем спуститься и еще раз взглянуть на то, что это за место на самом деле".
   "Я не знаю, что хуже - сидеть взаперти в карантине или бродить по такой мрачной дыре, как Анклав". Алан встал, потянулся и глубоко вздохнул. "Фу! Вдохните полные легкие этого сладкого, свежего, якобы чистого терранского воздуха! Я приму корабельную атмосферу, какой бы затхлой она ни была, в любое время за этим дымным супом.
   "Я соглашусь с этим. Скажи, посмотри - странное лицо!
   Алан повернулся и увидел, что к ним приближается молодой звездный человек примерно его возраста. Он носил красную форму с серой отделкой вместо оранжево-синей, как в Валгалле .
   "Добро пожаловать, новички. Я полагаю, вы с того корабля, который только что приземлился? Валгалла ? _
   "Верно. Меня зовут Алан Доннелл, а это Роджер Бонд. Твой?"
   - Я Кевин Куантрелл. Он был невысоким и коренастым, сильно загорелым, с квадратной челюстью и уверенным взглядом. "Я покинул звездолет " Энкаунтер " , только что вернулся из системы Альдебаран. Нахожусь в Анклаве уже две недели, а впереди еще много всего.
   Алан присвистнул. "Альдебаран! Это - давайте посмотрим, 109 лет туда и обратно. Ты, должно быть, настоящий старожил, Квантрелл!
   "Я родился в 3403 году. То есть мне 473 года по земному времени. Но на самом деле мне только семнадцать с половиной. Прямо перед Альдебараном мы совершили прыжок в Капеллу, и это в спешке израсходовало еще 85 лет".
   "Вы меня опередили на 170 лет, - сказал Алан. - Но мне самому только семнадцать.
   Квантрелл самодовольно усмехнулся. "Хорошо, что какой-то парень придумал эту систему Tally, чтобы записывать мелом каждый прожитый день. Иначе мы все время были бы здесь в замешательстве.
   Он со скучающим видом прислонился к стене покосившегося здания, которое когда-то гордо носило хромированный стальной корпус, характерный для архитектуры начала 27-го века, но чья внешняя поверхность теперь была коричневой и покрытой чешуей от ржавчины. "Что вы думаете о нашем маленьком раю?" - саркастически спросил Куантрелл. "Конечно, посрамляет земные города".
   Он указал на другую сторону реки, где в лучах утреннего солнца сияли высокие блестящие здания соседнего землянского города.
   - Ты когда-нибудь был там? - спросил Алан.
   - Нет, - сказал Квантрелл натянутым голосом. - Но если так будет продолжаться еще долго... - Он нетерпеливо сжимал и разжимал кулаки.
   "В чем проблема?"
   - Это мой корабль - " Энкаунтер" . Вы знаете, что мы были вне космоса более века, и когда мы вернулись, инспекционная группа обнаружила столько проблем с кораблем, что ему требуется почти капитальный ремонт. Они работали с ней последние две недели, и судя по всему, пройдет еще пара недель, прежде чем она будет готова к работе. И я не знаю, как долго я еще смогу находиться взаперти в этом Анклаве.
   - Именно так твой брат... - начал Роджер и остановился. "Извиняюсь."
   - Все в порядке, - сказал Алан.
   Квантрелл прищурился. "Это что?"
   "Мой брат. У меня был близнец, но он забеспокоился и сбежал с корабля в прошлый раз, когда мы спускались. Он остался позади во время старта".
   Квантрелл понимающе кивнул. "Очень жаль. Но я знаю, с чем он столкнулся, и я завидую такому-то счастливчику. Хотел бы я, чтобы у меня хватило смелости просто так уйти. Каждый день, который проходит в этом месте, я говорю, что на следующий день поеду через холм. Но я почему-то никогда этого не делаю. Я просто сижу здесь и жду".
   Алан взглянул на тихую, нагретую солнцем улицу. Тут и там сидели двое почтенных звездных людей, обмениваясь историями о своей юности - юности, которая была тысячу лет назад. Анклав, подумал Алан, - место для стариков.
   Они шли еще некоторое время, пока не стали видны гудящие неоновые вывески театра чувств. - Я иду, - сказал Роджер. "Это место начинает меня угнетать. Ты?"
   Алан бросил взгляд на Куантрелла, который скривился и покачал головой. - Думаю, я пропущу это, - сказал Алан. - Не только сейчас.
   - Меня тоже не считай, - сказал Куантрелл.
   Роджер кисло переводил взгляд с одного на другого и пожимал плечами. "Думаю, я все-таки пойду. Я в настроении для хорошего шоу. Увидимся, Алан.
   После того, как Роджер оставил их, Алан и Куантрелл вместе пошли по Анклаву. Алан задумался, а не было ли хорошей идеей все-таки пойти на вечеринку с Роджером; Анклав тоже начинал его угнетать, а эти трехмерные представления отвлекали от мыслей.
   Но ему было любопытно узнать о Квантрелле. Нечасто ему выпадала возможность поговорить с кем-то его возраста с другого корабля. "Знаете, - сказал он, - мы, звездные люди, ведем пустую жизнь. Ты не поймешь этого, пока не придешь в Анклав.
   "Я решил это давным-давно, - сказал Куантрелл.
   Алан развел руками. "Что мы делаем? Мы мчимся туда-сюда сквозь пространство и ютимся здесь, в Анклаве. И нам не нравятся ни те, ни другие, но мы обманываем себя, заставляя их любить. Когда мы в космосе, нам не терпится добраться до Анклава, а оказавшись здесь, нам не терпится вернуться обратно. Немного жизни.
   "Есть предложения? Какой-то способ все исправить для нас, не вмешиваясь в межзвездную торговлю?
   - Да, - отрезал Алан. "У меня есть предложение. Гиперпространственный двигатель!"
   Квантрелл резко рассмеялся. - Из всех косоглазых...
   - Вот ты где, - сердито сказал Алан. "Первое, что вы делаете, это смеетесь. Для вас космический двигатель - просто какая-то глупая схема. Но разве вы никогда не задумывались о том, что земные ученые не будут заниматься разработкой такого двигателя для нас, если нам самим будет все равно? Они так же счастливы, как обстоят дела. Им не нужно беспокоиться о сокращении Фитцджеральда".
   - Но ведутся постоянные исследования гипердвигателя, не так ли? Я думал, что со времен Кавура.
   "Включить и выключить. Но они не воспринимают это всерьез и ничего с этим не делают. Если бы они действительно заставили некоторых людей работать, они бы нашли его, и тогда не было бы больше ни Анклавов, ни сокращений Фитцджеральда, и мы, звездные люди, могли бы жить нормальной жизнью".
   - А твой брат - он не стал бы отрезанным от своего народа таким, какой он есть...
   "Конечно. Но ты смеялся вместо того, чтобы думать.
   Квантрелл выглядел раскаявшимся. "Извиняюсь. Полагаю, в то время я не придавал большого значения своей мыслительной машине. Но гипердвигатель уничтожит систему Анклава, не так ли?
   "Конечно! Мы смогли бы вернуться домой из космоса и принять нормальное участие в жизни Земли, вместо того, чтобы отрываться и изолироваться здесь".
   Алан посмотрел на кажущиеся недосягаемыми башни города землян через реку от Анклава. Где-то там был Стив. И, возможно, где-то там был кто-то, с кем он мог бы поговорить о гипердвигателе, кто-то влиятельный, кто мог бы стимулировать необходимые исследования.
   Город землян, казалось, звал его. Это был голос, перед которым было трудно устоять. Он яростно заглушил глубоко внутри себя тихий внутренний голос, который пытался возражать. Он повернулся, глядя на грязные унылые здания Анклава.
   Затем он посмотрел на Куантрелла. - Ты сказал, что хотел вырваться на свободу. Ты хочешь выбраться из Анклава, а, Кевин?
   - Да, - медленно сказал Куантрелл.
   Алан почувствовал, как возбуждение начинает сильно колотиться в его желудке. - Как ты насчет того, чтобы пойти туда со мной? Видишь город землян?
   - Ты имеешь в виду прыгнуть с корабля ?
   Откровенные слова, прямо скажем, задели. - Нет, - сказал Алан, думая о том, как окаменело лицо его отца, когда Алан сказал ему, что Стив не вернется. "Я имею в виду просто выйти на день или около того - что-то вроде смены атмосферы. До взлета " Вальхаллы" осталось пять дней, а вы говорите, что встреча застряла здесь на неопределенный срок. Мы могли бы просто поехать на день или около того - просто посмотреть, каково там".
   Квантрелл долго молчал.
   - Всего на день или около того? - спросил он наконец. "Мы просто выйдем и осмотримся, просто чтобы посмотреть, каково это снаружи". Он снова замолчал. Алан увидел, как на щеке Квантрелла выступила струйка пота. Он и сам чувствовал себя странно спокойным, к своему собственному удивлению.
   Затем Квантрелл улыбнулся, и на его загорелое лицо вернулась уверенность. "Я игра. Пойдем!"
   Но Крыс с недоумением отнесся ко всему предприятию, когда Алан вернулся в свою комнату, чтобы забрать его.
   - Ты не серьезно, Алан. Ты действительно идешь в город землян?
   Алан кивнул и жестом пригласил маленького инопланетянина занять свое обычное место. - Ты смеешь верить мне на слово напрасно, Крыс? - спросил он с притворной театральностью. "Когда я говорю, что собираюсь что-то сделать, я делаю это". Он застегнул куртку и щелкнул выключателем, управляющим архаичными флуоресцентными панелями. - Кроме того, ты всегда можешь остаться здесь, если хочешь.
   - Неважно, - сказал Крыс. "Я иду." Он вскочил и надежно закрепился на плече Алана.
   Кевин Квантрелл ждал их перед зданием. Когда Алан появился, Крыс сказал: "Один вопрос, Алан".
   "Стрелять."
   "Уровень, а теперь: ты вернешься - или пойдешь по тому же пути, что и Стив?"
   - Вы должны знать меня лучше, чем это. У меня есть причины для свиданий, но это не причины Стива".
   "Я надеюсь, что это так."
   К ним подошел Квантрелл, и Алану показалось, что в его широкой ухмылке было что-то неубедительное. Он выглядел нервным. Алану было интересно, выглядит ли он так же.
   "Все готово?" - спросил Куантрелл.
   "Настроен так, как я никогда не буду. Пойдем."
   Алан огляделся, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто-нибудь из его знакомых. Вокруг никого не было. Квантрелл двинулся вперед, а Алан последовал за ним.
   - Надеюсь, ты знаешь, куда идешь, - сказал Алан. - Потому что я этого не делаю.
   Кевин указал на длинную извилистую улицу. "Мы спускаемся к подножию этой улицы, поворачиваем направо на бульвар Кархилл, идем по главной дороге к мосту. Город землян находится на другом берегу реки.
   - Лучше бы ты был прав.
   Они довольно быстро прошли через сонный Анклав, быстро проехав по старым, сухим, пыльным улицам. Наконец они дошли до конца улицы и свернули за угол на бульвар Кархилл.
   Первое, что увидел Алан, был величественный парящий изгиб моста. Затем он увидел город землян, возвышающуюся груду металла и каменной кладки, которая, казалось, прыгала в небо впереди них, полностью заполняя вид.
   Алан указал на устье моста. - Вот где мы переходим, не так ли?
   Но Куантрелл сдерживался. Он остановился как вкопанный, глядя с отвисшей челюстью на огромный город перед ними.
   - Вот оно, - сказал он тихо.
   "Конечно. Пойдем, а?" Алан почувствовал внезапный прилив нетерпения и направился к подходу к мосту.
   Но через три или четыре шага он понял, что Куантрелла с ним нет. Он повернулся и увидел другого космонавта, все еще приросшего к земле, глядящего вверх на огромный город землян, словно в наркошоке.
   - Он большой, - пробормотал Куантрелл. " Слишком большой".
   " Кевин! Что случилось?"
   - Оставь его в покое, - прошептал Крыс. - У меня предчувствие, что он не пойдет с вами.
   Алан с изумлением наблюдал, как Куантрелл нерешительно сделал два шага назад от моста, затем третий. На лице Кевина было странное, почти пораженное выражение.
   Потом он вырвался из этого. Он покачал головой.
   - На самом деле мы не пересекаем... а, Доннелл? Он коротко рассмеялся.
   "Конечно, мы!" Алан нервно огляделся, надеясь, что никто из Валгаллы не заметил его за все это время. Озадаченный внезапным колебанием Куантрелла после его прежней дерзости, Алан медленно сделал пару шаркающих шагов к мостику, не сводя глаз с другого звездного человека.
   - Я не могу пойти с тобой, - наконец удалось сказать Кевину. Его лицо раскраснелось и выглядело напряженным. Он смотрел вверх, на, казалось бы, обнаженные до пояса башни города. "Он слишком большой для меня". Он подавил полустон. "Проблема со мной в том, что... проблема в том, что я... в том, что..." Квантрелл опустил голову и встретился взглядом с Аланом. - Боюсь, Доннелл. Вонючий пот боится. Город слишком большой".
   Покраснев, он повернулся и пошел прочь, обратно по улице.
   Алан молча смотрел, как он уходит.
   "Представьте себе, что. Боюсь!"
   - Это большое место, - предупредил Крыс. "Разве ты не чувствуешь то же самое? Немного?"
   - Я чувствую себя совершенно спокойно, - совершенно искренне сказал Алан. "Я знаю, почему я иду туда, и я очень хочу двигаться. Я не убегаю, как Стив. Я отправляюсь в город землян, чтобы найти своего брата, найти двигатель Кавура и вернуть их обоих сюда!
   - Это трудная задача, Алан.
   "Я сделаю это."
   Алан сделал еще несколько быстрых шагов к мосту и остановился там. Полуденное солнце превратило длинную арку моста в золотую ленту на небе. Светящийся знак указывал на пешеходную дорожку. Над ним с жужжанием проносились сверкающие капли автомобилей, оставляя за собой слабые следы выхлопных газов. Алан пошел по стрелкам и вскоре оказался на мосту, направляющемся в город.
   Он оглянулся в последний раз. Кевина не было видно. Анклав Звездных Людей казался совершенно тихим, почти мертвым.
   Затем он повернулся и продолжал смотреть вперед. Земной город ждал его.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Он дошел до конца дорожки и остановился, немного ошеломленный, глядя на невероятную необъятность раскинувшегося перед ним города.
   - Это большое место, - сказал он. "Я никогда не был в таком большом городе".
   - Ты родился здесь, - напомнил ему Крыс.
   Алан рассмеялся. "Но я пробыл здесь всего неделю или две, самое большее. И это было триста лет назад. Сейчас город, наверное, в два раза больше, чем был тогда. Это-"
   "Эй, ты! Двигаться дальше!" - внезапно раздался резкий голос сзади.
   "Это что?"
   Алан обернулся и увидел высокого скучающего человека в серебристо-сером мундире с блестящими люминесцентными лентами на рукавах, стоящего на возвышении над дорогой.
   - Вы не можете просто стоять здесь и блокировать проход, - сказал высокий мужчина. Его слова были сильно акцентированы, густо гортанны; У Алана были небольшие проблемы с их пониманием. Язык корабля никогда не менялся; Земля постоянно развивалась. "Возвращайся в Анклав, где тебе и место, или двигайся, но не стой здесь, иначе я выпишу тебе билет".
   Алан сделал пару шагов вперед. - Подожди минутку. Кто-"
   - Он полицейский, Алан, - тихо сказал Крыс. "Не создавай проблем. Делай, как он говорит".
   Подавив внезапный гнев, Алан коротко кивнул офицеру и сошел с дорожки. Он был здесь чужаком и знал, что не может рассчитывать на такое теплое общение, какое существовало на борту корабля.
   Это был город. Переполненный, неуютный город землян. Это были люди, которые остались позади, которые никогда не видели звезд в обнаженном сиянии. Они не собирались быть особенно вежливыми.
   Алан оказался на перекрестке и задумался, с чего ему начать. У него было смутное представление о том, что найти Стива в этом городе так же легко, как и на борту корабля - просто проверить список палубы А, затем палубы Б и так далее, пока он не найдет его. Но города не были так аккуратно организованы, понял Алан.
   Длинная широкая улица шла параллельно реке. Он не казался очень перспективным: вдоль офисных зданий и складов. Однако под прямым углом к нему тянулся красочный, многолюдный проспект, который казался главной артерией города. Он осторожно огляделся в обоих направлениях, подождал, пока не наступит затишье в непрерывной веренице мелькающих мимо крошечных пулеобразных автомобилей, и поспешно перебежал улицу вдоль набережной и двинулся по авеню.
   Может быть, в мэрии был какой-то реестр населения. Если бы Стив все еще жил в этом городе, он мог бы найти его таким образом. Если не-
   Перед ним стояли два ряда огромных зданий, по одному на каждой стороне улицы. Через каждые три квартала тянулся ажурный воздушный коридор, соединявший одно здание на одной стороне улицы с другим на другой, высоко над землей. Алан посмотрел вверх и увидел черные точки - они были похожи на муравьев, но это были люди - пробирались по гибким мостам на головокружительной высоте.
   Улицы были переполнены. Занятые люди с суровыми лицами бешено носились с одного места на другое; Алан привык к более упорядоченной и мирной жизни на звездолете, и его толкали прохожие с обоих сторон.
   Он был удивлен, обнаружив, что улицы полны разносчиков, усталых на вид маленьких человечков, которые бредут за маленькими медленными автономными монокарами, набитыми овощами и другими продуктами. Каждые несколько мгновений кто-нибудь останавливался и торговал своим товаром. Когда Алан нерешительно двинулся вверх по кажущейся бесконечной улице, один из продавцов остановился практически перед ним и умоляюще посмотрел на него. Это был невысокий неопрятный мужчина с грязным лицом и красным шрамом на левой щеке.
   "Эй, парень." Он говорил мягким невнятным голосом. "Эй, парень. Здесь есть кое-что приятное для тебя.
   Алан недоуменно посмотрел на него. Торговец сунул руку в свою тележку и вытащил длинный желтый фрукт с маленькой толстой зеленой ножкой на одном конце. - Продолжай, мальчик. Побалуйте себя некоторыми из них. Выращенные в гильдии, свежесозревшие, лучшие из существующих. Половина кредита для этого. Он держал его почти под носом у Алана. - Продолжай, - настойчиво сказал он.
   Алан порылся в кармане и достал одну из полукредитных монет, которые ему дали в магазине Анклава. Насколько он знал, в этом городе был обычай новоприбывшего покупать первую вещь, предложенную ему торговцем; во всяком случае, он был голоден, и, казалось, это был самый легкий способ отделаться от человечка. Он протянул монету.
   "Здесь. Я возьму это."
   Торговец передал фрукт, и Алан принял его. Он изучал его, гадая, что ему теперь делать. У него была толстая, жесткая корка, которая казалась совсем не аппетитной.
   Торговец усмехнулся. "В чем дело, мальчик? Никогда раньше не видели банан? Или ты не голоден? Насмешливое лицо маленького человека было прижато почти к подбородку Алана.
   Он отступил на шаг или два. "Банан? Да, конечно."
   Он сунул конец банана в рот и уже собирался откусить, как его оборвал дикий взрыв смеха.
   "Посмотрите на него!" - воскликнул продавец. "Глупый космонавт даже не знает, как есть банан! Смотри! Смотри!"
   Алан вынул фрукт изо рта не откушенным и непонимающе уставился на него. Он чувствовал себя неловко; ничто в его прошлом опыте не подготовило его к преднамеренной враждебности со стороны других людей. На борту корабля вы сделали свою работу и отправились в путь; вы не навязывали свое присутствие другим людям и не подшучивали над ними злонамеренно. Это был единственный способ жить, когда ты должен был провести всю свою жизнь с одним и тем же кораблем мужчин и женщин.
   Но маленький торговец не собирался уходить. Казалось, его все очень забавляло. - Ты... ты космонавт, не так ли? - спросил он. К этому времени небольшая толпа остановилась и наблюдала за происходящим.
   Алан кивнул.
   - Позвольте мне показать вам, как, космонавт, - сказал торговец с насмешкой в голосе. Он выхватил банан у Алана и тремя резкими движениями запястья сорвал с него кожуру. "Продолжать. Ешьте так. Без кожуры она вкуснее". Он хрипло рассмеялся. "Смотри, космонавт!"
   Кто-то еще в толпе сказал: "Что он вообще делает в городе? Он прыгает с корабля?
   "Ага? Почему он не в Анклаве, как все остальные?
   Алан переводил взгляд с одного на другого с обеспокоенным выражением лица. Он не хотел спровоцировать какой-либо серьезный инцидент, но он был полон решимости не позволить этим землянам помыкать собой. Он проигнорировал кольцо враждебных лиц вокруг него и спокойно откусил банан. Незнакомый вкус ему понравился. Несмотря на улюлюканье и свист толпы, он закончил.
   "Теперь космонавт знает, как есть банан", - едко прокомментировал продавец. "Вот, космонавт. Выпей еще".
   - Я не хочу другого.
   "Хм? Не хорошо? Земные фрукты слишком хороши для тебя, звездный человек. Тебе лучше научиться этому быстро.
   - Пошли отсюда, - тихо сказал Крыс.
   Это был разумный совет. Эти люди дразнили его, как стая гончих, звенящих зайца. Он согнул плечо в знак того, что согласен с предложением Крыса.
   - Возьми еще банан, - упрямо повторил продавец.
   Алан оглядел толпу. "Я сказал, что не хочу еще один банан, и не хочу ни одного. А теперь уйди с моего пути!"
   Никто не двигался. Торговец и его монокар преградили путь.
   - Уйди с дороги, - сказал я. Алан скомкал скользкую банановую кожуру в руке и внезапно вонзил ее в лицо продавцу. "Там. Пожуй это немного.
   Он протиснулся через торговца фруктами, и, прежде чем кто-либо из толпы успел что-либо сказать или сделать, он быстро прошел половину улицы. Он потерялся в проходящем потоке пешеходов. Это было легко сделать, несмотря на бросающийся в глаза оранжево-синий цвет его униформы Валгаллы . Было так много людей.
   Он прошел два квартала без помех, идя быстро, не оглядываясь. Наконец он решил, что находится в безопасности. Он взглянул на Крыса. Маленький инопланетянин терпеливо сидел у него на плече, как всегда погруженный в какие-то свои таинственные мысли.
   "Крыса?"
   - Что, Алан?
   "Зачем они это сделали? Почему эти люди так поступили? Я был совершенным незнакомцем. Они не имели права доставлять мне неприятности".
   - Именно так - вы были совершенно незнакомы. Они не любят тебя за это. Тебе 300 лет и в то же время все еще 17. Они не могут этого понять. Эти люди не очень любят звездных людей. Люди в этом городе никогда не увидят звезд, Алан. Звезды - это всего лишь слабые точки света, которые проглядывают сквозь городскую дымку ночью. Они ужасно, ужасно вам завидуют - и вот как они это показывают.
   "Ревнивый? Но почему? Если бы они только знали, на что похожа жизнь звездного человека, с Контракцией и всем остальным! Если бы они только могли видеть, что значит покинуть твой дом и никогда не вернуться обратно...
   - Они этого не видят, Алан. Все, что они могут видеть, это то, что у вас есть звезды, а у них нет. Они возмущаются".
   Алан пожал плечами. - Тогда пусть летают в космос, если им здесь не нравится. Их никто не останавливает".
   Какое-то время они шли молча. Алан продолжал прокручивать в голове произошедшее. Он понял, что ему предстоит многое узнать о людях, особенно о землянах. Он вполне мог вести себя на борту корабля, но на Земле он был первоклассным новичком, и ему приходилось ступать осторожно.
   Он мрачно посмотрел на лабиринт улиц перед собой и отчасти пожалел, что не остался в Анклаве, которому принадлежат звездные люди. Но где-то впереди него был Стив. И где-то он тоже мог найти ответ на большую проблему - поиск гиперпространственного двигателя.
   Но это была трудная задача. И он понятия не имел, с чего начать. Первое, что нужно сделать, подумал он, это найти кого-то наполовину дружелюбно выглядящего и спросить, есть ли центральный справочник граждан. Разыщите Стива, если возможно. Время истекает. Валгалла выходит через пару дней.
   Прохожих было много, но все они выглядели так, будто будут продолжать движение, не отвечая на его вопрос. Он остановился.
   " Иди прямо сюда! - прохрипел холодный металлический голос почти за ухом. Вздрогнув, Алан посмотрел влево и увидел сверкающего многообразного робота, стоящего перед чем-то, похожим на какой-то магазин.
   "Иди прямо сюда!" - повторил робот чуть менее настойчиво теперь, когда привлек внимание Алана. "Один кредит может принести вам десять; пять может дать вам сотню. Прямо здесь, друг.
   Алан подошел ближе и заглянул внутрь. Сквозь тусклое темно-синее окно он смутно различал длинные ряды столов, перед каждым из которых сидели мужчины. Изнутри донесся жесткий звук другого голоса робота, набирающего бесконечную цепочку цифр.
   - Не стой и не смотри, друг, - призвал робот. - Идите прямо через дверь.
   Алан вопросительно подтолкнул Рэта локтем. "Что это?"
   - Я и здесь чужой. Но я предполагаю, что это было какое-то игорное место.
   Алан звякнул несколькими монетами, которые были у него в кармане. "Если бы у нас было время, я бы хотел остановиться. Но-"
   - Давай, друг, давай, - напевал робот, его металлические голоса каким-то образом умудрялись звучать почти как человеческие в их настойчивой мольбе. - Заходи. Один кредит может принести тебе десять. За пять можно получить сотню".
   - Как-нибудь в другой раз, - сказал Алан.
   - Но, друг, один кредит может выиграть...
   "Я знаю."
   - ...десять, - продолжал робот, ничуть не смутившись. "За пять можно получить сотню". К этому времени робот вышел на улицу, преграждая Алану путь.
   - У нас с тобой тоже будут проблемы? Похоже, все в этом городе пытаются что-то продать".
   Робот призывно указал на дверь. - Почему бы не попробовать? это ворковало. "Простейшая игра из когда-либо придуманных. Все выигрывают! Заходи, друг.
   Алан нетерпеливо нахмурился. Он становился все злее и злее из-за непрекращающихся продаж робота. На борту корабля вас никто ни к чему не уговаривал; если это была порученная работа, ты выполнял ее, не споря, а если у тебя было свободное время, ты был сам себе хозяином.
   "Я не хочу играть в твою дурацкую игру!"
   Пустое, покрытое нержавеющей ванадием лицо робота не выражало никаких чувств. "Это не правильное отношение, друг. Все играют в эту игру".
   Не обращая на него внимания, Алан начал идти вперед, но робот ловко подпрыгнул, чтобы заблокировать его. - Разве ты не зайдешь только один раз?
   - Смотри, - сказал Алан. "Я свободный гражданин и не хочу подвергаться подобным вещам. А теперь уйди с дороги и оставь меня в покое, пока я не отнес тебе консервный нож.
   "Это не правильное отношение. Я просто спрашиваю тебя как друга...
   - И я отвечаю вам как один. Отпусти меня!"
   - Успокойся, - прошептал Крыс.
   - Им незачем ставить здесь машину, чтобы беспокоить людей, - горячо сказал Алан. Он сделал еще несколько шагов, и робот дернул его за рукав.
   - Это окончательный отказ? В голосе робота проскользнула тень недоверия. "Знаете, все играют в эту игру. Непотребительски отказываться. Это не по-городски. Это плохой бизнес. Это без вращения. Его-"
   Раздраженный, Алан сильно оттолкнул робота. Металлическое существо на удивление легко перевернулось и с глухим лязгом шлепнулось о тротуар.
   - Вы уверены... - начал робот, а затем голос сменился гудящим звуком внутреннего столкновения несоосных шестерен.
   - Кажется, я сломал его. Алан посмотрел на лежащего робота. - Но это была не моя вина. Это не давало мне пройти".
   - Нам лучше двигаться дальше, - сказал Крыс. Но было слишком поздно. Дородный мужчина в черном плаще распахнул дверь игорного зала и столкнулся с Аланом.
   "Что это за штука, парень? Что ты сделал с нашим сервоприводом?
   - Эта штука не давала мне пройти. Оно схватило меня и попыталось затащить внутрь твоего дома".
   "И что? Вот для чего он. Роботорговцы совершенно законны". На лице мужчины отразилось недоверие. - Ты хочешь сказать, что не хочешь войти?
   "Это не имеет к этому никакого отношения. Даже если бы я хотел войти, я бы не стал - не после того, как твой робот пытался меня толкнуть.
   "Осторожно, малыш. Не создавай проблем. Это бесполезный разговор. Вы можете попасть в беду. Заходи внутрь, сыграй пару-тройку игр, и я обо всем забуду. Я даже не выставлю вам счет за ремонт моего сервопривода.
   "Выставить мне счет? Я должен подать на вас в суд за то, что вы мешаете улицам! И я только что сказал твоему роботу, что не собираюсь тратить время впустую, играя у тебя дома.
   Губы другого изогнулись в полунасмешке-полуулыбке. "Почему бы и нет?"
   - Мое дело, - упрямо сказал Алан. "Оставь меня в покое." Он сердито зашагал прочь, внутренне злясь на этот земной город, где такие вещи могли произойти.
   - Никогда больше не позволяй мне поймать тебя здесь снова! - крикнул ему вдогонку слуга. Алан снова затерялся в толпе, но не раньше, чем уловил последние слова: "Ты грязный космонавт!"
   Грязный распор. Алан вздрогнул. Снова слепая, беспричинная ненависть несчастных звездных людей. Земляне завидовали тому, чего они точно не хотели бы, если бы могли испытать связанные с этим страдания.
   Внезапно он понял, что очень устал.
   Он шел больше часа и не привык к этому. " Валхалла " была большим кораблем, но пройти из конца в конец можно было меньше чем за час, и очень редко можно было оставаться на ногах под полной гравитацией дольше часа. Рабочая гравитация была 0,93 земной нормы, и эти странные 0,07% имели большое значение. Алан взглянул на свои ботинки, мысленно представляя свои обвисшие своды.
   Он должен был найти кого-то, кто мог бы дать ему ключ к Стиву. Насколько он знал, одним из мужчин, с которыми он столкнулся в тот день, был Стив - Стив, повзрослевший и неузнаваемый за несколько коротких недель, для Алана.
   За углом он увидел парк - совсем крошечный клочок зелени, два-три чахлых деревца и скамейку, но это был настоящий парк. Он выглядел почти заброшенным в окружении гигантских небоскребов.
   На скамейке сидел мужчина - первый расслабленный мужчина, которого Алан видел в городе. Ему было около тридцати или тридцати пяти, он был одет в мешковатый зеленый деловой костюм с потускневшими медными заклепками. Его лицо было приятно уродливым - нос слишком длинный, щеки впалые, подбородок слишком выступающий. И он улыбался. Он выглядел дружелюбным.
   - Простите, сэр, - сказал Алан, садясь рядом с ним. "Я здесь чужой. Я удивлюсь, если ты-"
   Внезапно знакомый голос закричал: "Вот он!"
   Алан повернулся и увидел, что маленький торговец фруктами укоризненно указывает на него. За ним шли трое мужчин в серебристо-серой полицейской форме. "Это человек, который не стал бы покупать у меня. Он неротационист! Проклятый космонавт!"
   Вперед выступил один из милиционеров - коренастый мужчина с широким, как у сырого мяса, лицом, с каменным лицом. "Этот человек предъявил вам серьезные обвинения. Посмотрим на твою рабочую карточку.
   "Я звездный человек. У меня нет рабочей карты".
   "Еще хуже. Мы лучше отведем вас на допрос. Вы, звездные люди, приходите сюда и пытаетесь...
   - Минутку, офицер. Теплый мягкий голос принадлежал улыбающемуся мужчине на скамейке. "Этот мальчик не хочет никаких неприятностей. Я могу поручиться за него сам".
   "И кто ты? Давай посмотрим твою карту!"
   Все еще улыбаясь, мужчина полез в карман и вынул бумажник. Он передал карточку полицейскому, и Алан заметил, что вместе с карточкой идет синяя банкнота в пять кредитов.
   Полицейский сделал большое шоу, изучая карточку, и ему удалось сунуть купюру в карман с той же легкой ловкостью рук, что и другой, передавший ее.
   "Макс Хоукс, а? Это ты? Свободный статус?
   Человек по имени Хоукс кивнул.
   - А этот Спейсер - твой приятель?
   "Мы очень хорошие друзья".
   "Умм. Хорошо. Я оставлю его под вашу опеку. Но проследи, чтобы он больше не попадал в передряги.
   Полицейский отвернулся, подавая знак своим спутникам. Торговец фруктами какое-то время мстительно смотрел на Алана, но понял, что он не будет мстить. Он тоже ушел.
   Алан был наедине со своим неизвестным благодетелем.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   - Думаю, я должен поблагодарить тебя, - сказал Алан. "Если бы они меня вытащили, у меня были бы серьезные проблемы".
   Хоукс кивнул. "Они очень быстро запирают людей, когда у них нет рабочих карточек. Но зарплаты полицейских, как известно, низкие. Счет в пять кредитов, переданный нужному человеку в нужное время, может творить чудеса".
   "Пять кредитов, не так ли? Здесь-"
   Алан начал шарить в кармане, но Хоукс взмахом руки остановил его. "Неважно. Спишу на прибыль и убыток. Как тебя зовут, космонавт, и что привело тебя в Йорк-Сити?
   "Я Алан Доннелл со звездолета Валгалла . Я неспециализированный член экипажа. Я пришел из Анклава искать своего брата.
   Худое лицо Хоукса приняло выражение глубокого интереса. - Он тоже звездный человек?
   "Он был."
   "Был?"
   - Он сбежал с корабля в прошлый раз, когда мы были здесь. Это было девять лет назад по земному времени. Я хотел бы найти его, хотя. Хотя сейчас он намного старше".
   - Сколько ему сейчас?
   "Двадцать шесть. Мне семнадцать. Видите ли, мы были близнецами. Но Сокращение - вы понимаете о Сокращении, не так ли?
   Хоукс задумчиво кивнул, полузакрыв глаза. - Ммм... да, я следую за тобой. Пока вы совершали свой последний космический прыжок, он состарился на Земле. И ты хочешь найти его и вернуть на свой корабль, не так ли?
   "Вот так. Или хотя бы поговорить с ним и узнать, все ли с ним в порядке там, где он находится. Но я не знаю, с чего начать поиск. Этот город такой большой - и на Земле так много других городов...
   Хоукс покачал головой. "Вы пришли к нужному. Матрица центрального каталога находится здесь. Вы сможете узнать, где он прописан, по кодовому номеру на его рабочей карточке. Если только, - задумчиво сказал Хоукс, - у него нет рабочей карточки. Тогда у тебя проблемы".
   "Разве не у всех должна быть рабочая карточка?"
   - Я не знаю, - сказал Хоукс.
   "Но-"
   "Вам нужна рабочая карточка, чтобы удержаться на работе. Но чтобы устроиться на работу, нужно сдать экзамены гильдии. А для того, чтобы сдать экзамены нужно найти спонсора, который уже есть в гильдии. Но вы также должны внести залог за своего спонсора - пять тысяч кредитов. И если у вас нет рабочей карты и вы не работали, у вас нет пяти тысяч, так что вы не можете внести залог и получить рабочую карту. Видеть? Снова и снова."
   У Алана закружилась голова. "Это то, что они имели в виду, когда говорили, что я не вращаюсь?"
   - Нет, это что-то другое. Я перейду к этому через секунду. Но вы видите рабочую установку? Гильдии практически передаются по наследству, даже гильдия торговцев фруктами. Новичку почти невозможно пробиться в гильдию, а человеку в одной гильдии довольно сложно подняться на ступеньку выше. Видите ли, Земля - ужасно перенаселенная планета, и единственный способ избежать беспощадной конкуренции за работу - сделать так, чтобы найти работу было сложно. Это тяжело для звездного человека, пытающегося пробиться в систему".
   "Вы имеете в виду, что Стив, возможно, не получил рабочую карточку? В таком случае, как я смогу его найти?
   "Это труднее, - сказал Хоукс. - Но есть еще реестр мужчин со свободным статусом - мужчин без карточек. Он не обязан регистрироваться там, но если бы он это сделал, вы бы в конечном итоге смогли его выследить. Если он этого не сделал, боюсь, вам не повезло. Вы просто не можете найти человека на Земле, если он не хочет, чтобы его нашли".
   "Свободный статус? Разве не так сказал полицейский...
   "Я был в?" Хоукс кивнул. "Конечно, я свободен. Но по выбору, а не по необходимости. Но это не имеет большого значения сейчас. Давай отправимся в Матричное здание Центрального каталога и посмотрим, сможем ли мы найти какой-нибудь след твоего брата.
   Они поднялись. Алан увидел, что Хоукс такой же высокий, как и он сам; он шел с легкой грацией. Алан вопросительно дернул лопаткой, сигнализируя: "Что ты думаешь об этом парне, Рэте?"
   "Держись с ним ", - ответил Крыс. Он звучит нормально.
   Улицы казались куда менее пугающими теперь, когда у Алана был компаньон, кто-то, кто знал дорогу. У него больше не было ощущения, что все взгляды устремлены на него; он был просто одним из толпы. Было хорошо, что Хоукс был рядом с ним, даже если он не полностью доверял старшему человеку.
   - Здание Директории находится через весь город, - сказал Хоукс. "Мы не можем пройти его. Undertube или Overshoot?
   "Какая?"
   "Я сказал, вы хотите взять Undertube или Overshoot? Или вам все равно, каким транспортом мы пользуемся?
   Алан пожал плечами. "Одна так же хороша, как и любая другая".
   Хоукс выудил из кармана монету и бросил ее. "Решка за превышение", - сказал он и поймал монету тыльной стороной левой руки. Он посмотрел на него. "Головы это. Берем Овершот. Сюда."
   Они нырнули в вестибюль ближайшего здания и поднялись на лифте на верхний этаж. Хоукс остановил человека в синей форме и спросил: "Где ближайший пикап Shoot?"
   "Идите по мосту Северного коридора к следующему зданию. Пикап там.
   "Верно."
   Хоукс шел впереди по коридору, вверх по лестнице и через дверь. С внезапной тревогой Алан оказался на одном из мостов, соединяющих небоскребы. Мост представлял собой не более чем пластиковую ленту с поручнями по бокам; он мягко покачивался на ветру.
   - Вам лучше не смотреть вниз, - сказал Хоукс. "Пятьдесят этажей вниз".
   Алан напряженно смотрел вперед. На крыше соседнего здания собралась приличная толпа, и он увидел какую-то металлическую платформу.
   К ним подошел торговец. Алан подумал, что он продает билеты, но вместо этого протянул поднос с безалкогольными напитками. Хоукс купил один; Алан начал было говорить, что не хочет, когда почувствовал резкий удар по лодыжке, и поспешно передумал и достал монету.
   Когда торговец ушел, Хоукс сказал: "Напомните мне объяснить вам принцип вращения, когда мы сядем на борт "Стрельбы". И вот оно пришло".
   Алан обернулся и увидел, как серебристая торпеда со свистом пронеслась по воздуху и остановилась на посадочной стойке платформы; это было похоже на какое-то судно с реактивным двигателем. Выстроилась очередь, и Хоукс сунул билет в руку Алана.
   - У меня их месячный запас, - объяснил он. - Так дешевле.
   Они нашли вместе пару сидений и пристегнулись. С ревом и шипением "Овершот" оторвался от посадочной платформы и почти сразу остановился на другом здании поодаль.
   - Мы только что прошли около полумили, - сказал Хоукс. "Этот корабль действительно движется".
   Омнибус на реактивном двигателе, который летал над крышами зданий, подумал Алан. Умный. Он сказал: "А в городе нет общественного наземного транспорта?"
   "Неа. Все это было запрещено лет пятьдесят назад из-за пробок. Такси и все такое. Конечно, в некоторых частях города вы все еще можете пользоваться личным автомобилем, но владеют им только те, кто любит производить впечатление на своих соседей. Большинство из нас используют Undertube или Overshoot, чтобы передвигаться".
   Shoot стартовал с третьей остановки и подобрал пассажиров на четвертой. Алан взглянул вперед и увидел, как пилот смотрит на сложную радиолокационную установку.
   "Побеги, идущие на запад, преодолевают крыши домов на сто футов, а на восток - двести. Крупных аварий не было уже много лет. А насчет этой ротации - это часть нашего нового экономического плана.
   "Который?"
   " Держите деньги в движении! Экономить не рекомендуется. Тратить сейчас самое главное. Гильдии действительно настаивают на этом. Вместо того, чтобы покупать один фрукт у продавца, купите два. Тратить, тратить, тратить! Людям в свободном статусе приходится немного тяжело - мы ничего не предлагаем на продажу, поэтому не получаем большой выгоды, - но мы не составляем и одного процента населения, так что кому до нас есть дело?"
   - Ты имеешь в виду, что не тратить деньги - это что-то подрывное, не так ли? - спросил Алан.
   Хоукс кивнул. "У вас будут проблемы, если вы будете слишком откровенно скупиться. Держите кредиты текущими; это способ быть популярным здесь".
   Это была его изначальная ошибка, подумал Алан. Он понял, что ему предстоит многое узнать об этом странном, недружелюбном мире, если он собирался остаться здесь надолго. Он задавался вопросом, скучал ли кто-нибудь по нему в Анклаве. "Может быть, найти Стива не займет много времени", - подумал он. Я должен был оставить папе записку, объясняющую, что я вернусь. Но-
   - Вот и мы, - сказал Хоукс, подталкивая его локтем. Дверь со стороны Овершута открылась, и они быстро выбрались наружу. Они были на другой крыше.
   Десять минут спустя они стояли перед огромным зданием, стены которого представляли собой гладкие плиты зеленого пеллюцита, сияющие собственным сияющим внутренним теплом. Здание, должно быть, было в сто этажей, а то и больше. Он заканчивался полированным шпилем.
   - Вот и все, - сказал Хоукс. "Здание Центрального директората. Сначала попробуем стандартную матрицу.
   С легким головокружением Алан последовал за ним, не обсуждая этот вопрос. Хоукс провел его через просторный вестибюль, достаточно большой, чтобы спрятать " Вальхаллу ", мимо толп землян, в огромный зал, со всех сторон окруженный компьютерными блоками.
   - Давайте возьмем вот эту будку, - предложил Хоукс. Они вошли в нее; дверь автоматически захлопнулась за ними. На металлической полке у внутренней стороны двери стоял ряд бланков.
   Хоукс вытащил один. Алан посмотрел на это. В нем говорилось: ЗАПРОС ИНФОРМАЦИИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ МАТРИЦЫ СПРАВОЧНИКОВ 1067432. СТАНДАРТНАЯ СЕРИЯ.
   Хоукс взял с полки ручку. "Мы должны заполнить это. Каково полное имя твоего брата?
   "Стив Доннелл". Он написал это.
   "Год рождения?"
   Алан сделал паузу. - 3576, - сказал он наконец.
   Хоукс нахмурился, но так и записал.
   - Номер рабочей карточки - ну, мы этого не знаем. И они хотят пять или шесть других номеров. Нам просто придется пропустить их. Лучше дайте мне полное описание внешности на момент, когда вы видели его в последний раз.
   Алан на мгновение задумался. "Он был очень похож на меня. Рост 73 дюйма, вес 172 или около того, рыжевато-светлые волосы и так далее".
   - Разве у вас нет генетической записи?
   Тупо сказал Алан: "А что?"
   Хоукс нахмурился. - Я забыл... я все время забываю, что ты космонавт. Ну, если он больше не использует свое имя, это может сильно усложнить ситуацию. Генные записи делают возможной абсолютную идентификацию. Но если у вас его нет...
   Немелодично насвистывая, Хоукс заполнил оставшуюся часть формы. Когда дело дошло до ПРИЧИНЫ ЗАЯВЛЕНИЯ, он написал: "Поиск пропавшего родственника" .
   - Это почти все покрывает, - сказал он наконец. "Это довольно хромое приложение, но если нам повезет, мы можем его найти". Он свернул бланк, засунул его в серую металлическую трубку и бросил в прорезь в стене.
   "Что происходит?" - спросил Алан.
   "Теперь ждем. Приложение спускается вниз, и большой компьютер начинает работать над ним. Первое, что они сделают, это отбросят все карты человека по имени Стив Доннелл. Затем они проверят их всех на соответствие физическому описанию, которое я предоставил. Как только они найдут человека, отвечающего всем требованиям, они зарегистрируют его карточку и пришлют ее нам. Мы записываем номер телевектора, и пусть они выследят его.
   - Какой номер?
   - Вот увидишь, - ухмыльнулся Хоукс. "Это хорошая система. Просто подожди."
   Они ждали. Одна минута, две, три.
   - Надеюсь, я не отвлекаю вас от чего-то важного, - сказал Алан, нарушив долгое неловкое молчание. - Очень хорошо, что вы потратили столько времени, но я не хотел бы причинять вам неудобства, если...
   - Если бы я не хотел тебе помочь, - резко сказал Хоукс, - я бы не стал этого делать. Я свободен статус, вы знаете. Это означает, что у меня нет никакого босса, кроме меня. Макс Хоукс, эсквайр. Это одна из немногих компенсаций за паршивую сделку, которую мне преподнесла жизнь. Так что, если я решу потратить час или два, помогая тебе найти твоего брата, не беспокойся об этом.
   Один раз прозвенел звонок, и над щелью вспыхнул мягкий красный свет. Хоукс потянулся и вытащил стоявший там контейнер.
   Внутри он нашел свернутый лист бумаги. Он вытащил его и, поджав губы, несколько раз прочитал напечатанное на нем сообщение.
   "Что ж? Они нашли его?
   "Прочитайте сами", - сказал Хоукс. Он подтолкнул простыню к Алану.
   В нем четкими заглавными буквами было сказано: ПОИСК В МАТЕРИАЛАХ ПОКАЗАЛ, ЧТО ЗА ПОСЛЕДНИЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ НА ЗЕМЛЕ НЕ БЫЛО ВЫДАНО НИ ОДНОЙ РАБОЧЕЙ КАРТОЧКИ СТИВУ ДОННЕЛЛУ, МУЖЧИНЕ, С ТРЕБУЕМЫМИ ФИЗИЧЕСКИМИ ХАРАКТЕРИСТИКАМИ.
   Лицо Алана поникло. Он бросил листок на стол и сказал: "Ну? Что же нам теперь делать?"
   "Теперь, - сказал Хоукс, - мы идем наверх, в закуток, где регистрируют людей со свободным статусом. Там мы проходим тот же бизнес. Не ожидал найти здесь твоего брата, но посмотреть стоило. Для звездного прыгуна с корабля практически невозможно купить себе дорогу в гильдию и получить рабочую карту".
   - А что, если он не зарегистрирован у людей со свободным статусом?
   Хоукс терпеливо улыбнулся. - Тогда, мой дорогой друг, ты возвращаешься на свой корабль с незавершенной миссией. Если его нет в списках наверху, вы никак не сможете его найти.
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   Вывеска над дверью офиса гласила: РЕГИСТР СО СВОБОДНЫМ СТАТУСОМ РАБОЧЕЙ СИЛЫ, а под этой КОМНАТОЙ 1104. Хоукс толкнул дверь, и они вошли.
   Это была не внушительная комната. Толстый бледнолицый мужчина сидел за покрытым шрамами неопластовым столом и ставил свою подпись на бланках, которые брал из огромной стопки. Комната была уставлена пластинками того или иного сорта, неопрятными, плохо собранными. Везде была пыль.
   Когда они вошли, мужчина за столом поднял глаза и кивнул Хоуксу. "Привет, Макс. Наконец-то сделать из себя честного человека?
   - Не в вашей жизни, - сказал Хоукс. - Я пришел сюда, чтобы проверить. Алан, это Хайнс Макинтош, хранитель документации. Хайнс, познакомься с моим другом, звездным человеком. Алан Доннелл".
   - Стармен, а? Пухлое лицо Макинтоша вдруг стало серьезным. "Ну, мальчик, надеюсь, ты знаешь, как обходиться на пустой желудок. Жизнь со статусом Free непроста".
   - Нет, - сказал Алан. - Вы не понимаете...
   Хоукс оборвал его. - Он просто в отпуске в городе, Хайнс. Его корабль взлетает через пару дней, и он полагает, что будет на нем. Но он пытается разыскать своего брата, сбежавшего с корабля девять лет назад.
   Макинтош кивнул. - Полагаю, вы ничего не поняли в большой комнате внизу?
   "Да."
   "Неудивительно. Мы все время получаем этих прыгающих с кораблей звездных людей здесь; они никогда не получают рабочие карточки, кажется. Что это за штука у тебя на плече, мальчик?
   - Он из Беллатрикс VII.
   "Умный?"
   - Я должен так сказать! - возмущенно взорвался Крыс. "Только потому, что у меня есть некоторое поверхностное физиологическое сходство с определенным видом неприятных терранских грызунов..."
   Макинтош усмехнулся и сказал: "Успокойся! Я не хотел тебя оскорбить, друг! Но вам придется подать заявление на получение визы, если вы собираетесь оставаться здесь более трех дней".
   Алан нахмурился. "Виза?"
   Хоукс вмешался: "Мальчик возвращается на свой корабль, я же говорил вам. Ему не понадобится ни виза, ни инопланетянин.
   "Будь что будет, - сказал Макинтош. - Так ты ищешь своего брата, мальчик? Дайте мне характеристики, сейчас же. Имя, дата рождения и все остальное.
   - Его зовут Стив Доннелл, сэр. Родился в 3576 году. Он прыгнул с корабля в...
   Когда родился , ты сказал?
   - Это космонавты, - тихо заметил Хоукс.
   Макинтош пожал плечами. "Вперед, продолжать."
   - По-моему, спрыгнул с корабля в 3867 году. Так сложно сказать, какой сейчас год на Земле".
   - А физическое описание?
   "Он был моим близнецом, - сказал Алан. "Идентичные близнецы."
   Макинтош записал данные, которые дал ему Алан, и перенес их на перфокарту. - Я не помню ни одного космонавта с таким именем, - сказал он, - но девять лет - это большой срок. И к нам приходит так много звездных людей, чтобы забрать Свободный статус".
   "Вы делаете?"
   - Ну, по крайней мере, пятнадцать или двадцать в год - и это только в этом офисе. Они вечно застревают в отпуске и теряют свои корабли. Да ведь был один мальчик, которого ограбили и избили в анклаве Фриско, и он не просыпался целую неделю. Естественно, он скучал по своему кораблю, и никакой другой космический корабль не подписал бы его. Конечно, сейчас он на свободном статусе. Что ж, давайте посмотрим на Доннелла Стива Мэйла, не так ли? Вы понимаете, что закон не требует, чтобы люди со свободным статусом регистрировались у нас, и поэтому у нас не обязательно есть какие-либо данные о нем в наших компьютерных файлах?
   - Я это понимаю, - натянуто сказал Алан. Ему хотелось, чтобы пухлый регистратор замолчал и начал искать записи Стива. Время близилось к вечеру; он прибыл из Анклава около полудня, и, конечно же, сейчас было по крайней мере 16:00. Он проголодался - и знал, что ему придется начать строить планы на ночлег где-нибудь, если он не вернется в Анклав.
   Макинтош с трудом вытащил себя из своей большой колыбели и, хрипя, пробрался через комнату на компьютерную съемку. Вставил карту.
   - Им потребуется несколько минут, чтобы произвести поиск, - сказал он, оборачиваясь. Он посмотрел в обе стороны и продолжил: "Хотите выпить? Просто чтобы скоротать время?
   Хоукс ухмыльнулся. "Старый добрый Хинеси! Что сегодня в чернильнице?
   "Скотч! Разлитый в бонд, лучший синтезатор из Каледонии за последнее столетие!" Макинтош прошаркал обратно за стол и нашел в одном из ящиков три тусклых стакана; он расставил их и откупорил темно-синюю бутылку с недвусмысленной надписью "ЧЕРНИЛА".
   Он налил Хоуксу рюмку, а затем еще одну; когда он начал подталкивать его к Алану, звездный человек покачал головой. "Извините, но я не пью. Членам экипажа запрещено пить спиртное на борту звездолета. Регулирование".
   - О, но ты сейчас не при исполнении служебных обязанностей!
   Алан покачал головой во второй раз; пожав плечами, Макинтош сам взял стакан и поставил неиспользованный третий стакан обратно в ящик стола.
   "За Стива Доннелла!" - сказал он, высоко поднимая свой стакан. "Может, у него хватило здравого смысла зарегистрировать здесь свое имя!"
   Они выпили. Алан смотрел. Внезапно прозвенел звонок, и из компьютерной съёмки выкатилась трубка.
   Алан напряженно ждал, пока Макинтош снова пересек комнату, вынул содержимое пробирки и просмотрел его. Лицо толстяка расплылось в улыбке.
   - Тебе повезло, звездный человек. Твой брат зарегистрировался у нас. Вот статистика его бумаг.
   Алан посмотрел на них. Фотостат был озаглавлен "ЗАЯВЛЕНИЕ О ПРИЕМЕ В РАБОЧУЮ СИЛУ СО СВОБОДНЫМ СТАТУСОМ", и форма была заполнена почерком, который Алан сразу узнал как почерк Стива: жирный, неаккуратный, буквы слегка наклонены назад.
   Он назвал свое имя Стив Доннелл, дату рождения 3576 год, хронологический возраст 17 лет. Он указал свое прежнее занятие как Starman . Заявка была датирована 4 июня 3867 года, а отметка на полях гласила, что Свободный статус был предоставлен 11 июня 3867 года.
   - Значит, он зарегистрировался, - сказал Алан. "Но что теперь? Как мы его найдем?
   Хоукс потянулся к фотостату. "Здесь. Позвольте мне взглянуть на это". Он прищурился, чтобы разглядеть мелкий шрифт, потом кивнул и что-то записал. - Его номер телевектора местный. Все идет нормально." Он перевернул бланк и взглянул на репродукцию фотографии Стива на обороте. Он поднял взгляд, сравнивая его с Аланом.
   "Точные звоночки, эти двое. Но держу пари, этот больше не похож на этот - не после девяти лет Свободного Статуса!
   - Это окупается только для немногих счастливчиков, а, Макс? - лукаво спросил Макинтош.
   Хоукс ухмыльнулся. "Некоторые из нас хорошо разбираются. Однако нужно иметь сноровку. Иначе можно ужасно проголодаться. Давай, малыш, сейчас поднимемся повыше. Вплоть до телевекторных файлов. Спасибо за помощь, Хайнси. Ты мой друг.
   - Просто делаю свою работу, - сказал Макинтош. - Увидимся сегодня вечером, как обычно?
   - Сомневаюсь, - ответил Хоукс. "Я собираюсь взять выходной на ночь. Мне это приходит ко мне".
   - Это оставляет берег свободным для нас, любителей, не так ли? Может быть, я выйду вперед сегодня вечером".
   Хоукс холодно улыбнулся. "Может быть, вы это сделаете. Пошли, малыш".
   Они вытащили подъемную трубу наружу и подняли ее так высоко, как только могли. Она выходила в самую большую комнату, которую Алан когда-либо видел, больше, чем главная регистратура внизу, - огромное помещение, возможно, сто футов в высоту и четыреста футов в ширину.
   И каждый дюйм этих ног был усеян компьютерными элементами.
   "Это нервный центр мира, - сказал Хоукс, когда они вошли. - Задавая правильные вопросы, вы можете узнать, где кто-либо в мире находится в данный момент".
   - Как они могут это сделать?
   Хоукс подтолкнул крошечный кусочек металла в кольце на пальце. - Вот мой телевекторный передатчик. Каждый, у кого есть рабочая карта или свободный статус, носит ее либо на кольце, либо в медальоне на шее, либо где-то еще. У некоторых людей они хирургическим путем внедряются в их тела. Они испускают резонансные волны, каждая из которых абсолютно уникальна; есть примерно один шанс из квадриллиона повторяющихся шаблонов. Приборы здесь могут уловить заданный шаблон и сказать вам, где именно находится человек, которого вы ищете".
   - Значит, мы сможем найти Стива без особых проблем!
   "Вероятно." Лицо Хоукса помрачнело. - Я знаю, что случается так, что телевектор показывает человека, который пролежал на дне моря пять лет. Но не позволяйте мне напугать вас; Стив, наверное, в хорошей форме.
   Он достал листок бумаги, на котором записал код телевектора Стива, и перенес информацию на бланк заявления.
   - Эта система, - сказал Алан. "Это означает, что никто не сможет спрятаться где-нибудь на Земле, если он не удалит свой телевекторный передатчик".
   - Однако ты не можешь этого сделать. Строго незаконно. Тревога срабатывает всякий раз, когда кто-то приближается к его передатчику более чем на шесть дюймов, и его ловят по подозрению. Это автоматическое аннулирование вашей рабочей карты, если вы попытаетесь обмануть свою трансми tter - или, если у вас свободный статус, штраф в десять тысяч кредитов.
   - А если ты не сможешь заплатить штраф?
   - Потом ты отработаешь это в государственном контракте за тысячу кредитов в год - рубишь камни в антарктической тюрьме. Система безупречна. Это должно быть. При такой перенаселенности Земли вам нужна какая-то система отслеживания людей, иначе преступность была бы в десять раз выше, чем сейчас".
   - Криминал еще есть?
   "Да, конечно. Всегда найдется кто-то, кому нужна еда настолько сильно, что он может ее ограбить, даже если это означает верный арест. Убийства случаются немного реже. Хоукс сунул бланк заявки в прорезь. "Вы будете удивлены, насколько сдерживающим фактором является система регистрации телевекторов. Не так-то просто сбежать в Южную Америку и спрятаться, когда кто угодно может прийти сюда и точно узнать, где ты находишься.
   Прошло мгновение. Затем щель щелкнула, и из нее выкатилась блестящая розовая полоска.
   Алан посмотрел на это. Он сказал:
   ТЕЛЕВЕКТОРНЫЙ РЕГИСТР
   21 мая 3876 г.
   Местонахождение Доннелла Стива, YC83-10j6490k37618
   Время: 16:43:21
   Далее следовала карта улиц, охватывающая пятнадцать квадратных кварталов, и в центре карты была впечатана ярко-красная точка.
   Хоукс взглянул на карту и улыбнулся. - Я думал, что он будет там!
   "Где это находится?"
   "68-я авеню и 423-я улица".
   - Это там, где он живет? - спросил Алан.
   "О, нет. Телевектор сообщает вам, где он сейчас находится. Осмелюсь сказать, что это было его... гм... место работы.
   Алан нахмурился. "О чем ты говоришь?"
   - Это адрес игрового зала "Атлас". Ваш брат Стив, вероятно, проводит там большую часть своего рабочего дня, когда у него достаточно наличных денег, чтобы попасть туда. Я знаю это место. Это дешевое соединение, где выплаты низкие, но легкие. Такое место часто посещает человек с низким бюджетом.
   - Ты имеешь в виду, что Стив - игрок?
   Хоукс улыбнулся. "Большинство мужчин со свободным статусом. Это один из немногих способов зарабатывать на жизнь, не получая рабочую карточку. Гильдии игроков нет. Есть еще несколько способов, но они гораздо менее вкусные, а телевекторное наблюдение мешает человеку долго оставаться в бизнесе.
   Алан облизнул губы. "Что ты делаешь?"
   "Азартная игра. Хотя я в верхних скобках. Как я уже сказал: у некоторых из нас есть талант. Хотя я сомневаюсь, что твой брат знает. Через девять лет он не стал бы работать в Атласе, будь у него деньги".
   Алан пожал плечами. "Как нам туда добраться? Я хотел бы пойти прямо сейчас. Я-"
   - Терпение, парень, - пробормотал Хоукс. - Для этого есть много времени. Когда отплывает твой корабль?
   "Пару дней."
   - Тогда нам не нужно спешить прямо сейчас к Атласу. Давайте сначала поедим себе. Затем хороший ночной отдых. Мы можем пойти туда завтра.
   - Но мой брат...
   - Ваш брат, - сказал Хоукс, - живет в Йорк-Сити уже девять лет, и готов поспорить, что последние восемь из них он провел каждую ночь, сидя в "Атласе". Он продержится до завтра. Давай что-нибудь поедим".
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   Они ели в темноте, а ты ресторан в трех кварталах от Матричного Здания Центральной Директории. Место было людным, как и все места на Земле. Они простояли в очереди почти полчаса, прежде чем их показали к заляпанному жиром столу в глубине.
   На настенных часах было 1732.
   К ним подошел робо-официант, держа в металлических руках доску с меню. Хоукс наклонился вперед и отпечатал свой приказ; Алан немного подождал, в конце концов выбрав протеиновый стейк, синтокофе и овощную смесь. Робот щелкнул подтверждением и перешел к следующему столу.
   - Значит, мой брат - игрок, - начал Алан.
   Хоукс кивнул. - Вы так говорите, как если бы говорили, значит, мой брат - карманник , или, значит, мой брат - карманник . Это совершенно законный способ зарабатывать на жизнь". Глаза Хоукса внезапно стали суровее, и он ровным тихим голосом добавил: - Чтобы избежать неприятностей на Земле, нужно избегать нравоучений, сынок. Это не красивый мир. На нем слишком много людей, и немногие могут позволить себе перелет на Гамма Леонис IV или Алгол VII или на какой-нибудь из симпатичных незагроможденных миров-колоний. Так что, пока вы в Йорк-сити, держите глаза широко раскрытыми, рот на замке и не воротите нос от грязных способов, которыми люди зарабатывают себе на жизнь.
   Алан почувствовал, как его лицо покраснело, и он был счастлив, что в этот момент появились подносы с едой, что немного отвлекло его внимание. "Прости, Макс. Я не хотел звучать проповеднически".
   - Я знаю, малыш. Вы ведете довольно защищенную жизнь на этих космических кораблях. И никто не может приспособиться к земной жизни за один день. Как насчет выпить?"
   Алан начал было говорить, что не пил, но сдержался. Сейчас он был на Земле, а не на борту " Вальхаллы " ; от него не требовалось вести судовой регистр. И он не хотел пытаться выглядеть выше. "Хорошо. А как насчет виски - это то, что пил Макинтош?
   - Вполне справедливо, - сказал Хоукс.
   Он подал сигнал роботу-официанту, и через мгновение робот проскользнул к ним. Хоукс нажал рычаг на животе робота, и металлическое существо начало щелкать и светиться. Мгновение спустя панель в его желудке открылась, и внутри появились два стакана. Жесткие щупальца робота потянулись внутрь, достали напитки и поставили их на стол. Хоукс бросил монету в прорезь на боку робота, и машина суетливо удалилась, завершив свою работу.
   "Вот вы где", - сказал Хоукс, указывая на стакан с жидкостью янтарного цвета. "Выпьем." Словно для того, чтобы показать пример, он поднял свой стакан и опрокинул его одним глотком с явным удовольствием.
   Алан взял стеклышко и поднес его к глазам, глядя на человека напротив сквозь его прозрачную глубину. Хоукс казался странно искаженным, если смотреть через стекло.
   Он ухмыльнулся. Он попытался произнести тост, но не смог подобрать подходящих слов, поэтому просто перевернул стакан и осушил его содержимое. Вещество, казалось, прожигало ему горло и взрывалось в желудке; взрыв поднялся через его пищевод и в его мозг. На мгновение ему показалось, что ему снесло макушку. Его глаза слезились.
   "Довольно мощная штука!"
   "Это лучшее, что есть", - сказал Хоукс. "Эти мальчики действительно знают формулы".
   Алан почувствовал приступ головокружения, но оно быстро прошло; теперь осталось только приятное внутреннее тепло. Он пододвинул к себе поднос и принялся за синтетическое мясо и овощи.
   Он ел спокойно, не пытаясь заговорить. Мягкая музыка бурлила вокруг них. Он думал о своем брате. Значит, Стив был игроком! И плохо справляется с этим, сказал Хоукс. Он задавался вопросом, захочет ли Стив вернуться на корабль. Он также задавался вопросом, что было бы, если бы Стив согласился вернуться.
   Старое товарищество исчезнет, с грустью понял он. Они делили все семнадцать лет, вместе росли, вместе играли, вместе работали. Еще шесть недель назад они были так близки, что Алан почти мог читать мысли Стива и Стива Алана. Они составили хорошую команду.
   Но с этим было покончено. На борту " Вальхаллы " Стив будет для него незнакомцем - пожилым, возможно, более мудрым человеком, за плечами которого девять лет тяжелой земной жизни. Он не мог не считать Алана мальчишкой, новичком; это было естественно. Они бы никогда не чувствовали себя комфортно в присутствии друг друга, с прежней легкой фамильярностью, которая была так близка к телепатии. Этот девятилетний разрыв позаботится об этом.
   - Думаешь о своем брате, не так ли?
   Алан моргнул. "Откуда ты знаешь?"
   Ухмыляясь, Хоукс сказал: "Игрок должен уметь считать. И это все равно написано пермоскриптом у тебя на лбу. Вам интересно, на что будет похожа первая встреча лицом к лицу. Ставлю на это.
   "Я не буду покрывать пари. Вы бы выиграли.
   - Хочешь знать, как это будет? Я могу сказать тебе, Алан: тебя тошнит. Больной, сбитый с толку и стыдный за парня, который когда-то был твоим братом. Но это пройдет. Ты заглянешь за то, что сделали с ним эти девять лет, и увидишь там своего брата. Он тебя тоже увидит. Все будет не так плохо, как вы ожидаете".
   Почему-то Алан почувствовал облегчение. - Ты в этом уверен?
   Хоукс кивнул. "Вы знаете, я проявляю такой личный интерес к этому бизнесу, потому что у меня тоже есть брат. Был брат.
   "Было?"
   "Парень примерно твоего возраста. Та же проблема, что и у меня: нет гильдии. Мы родились в гильдии дворников, но ни один из нас не мог пойти на это, поэтому мы зарегистрировались и получили свободный статус. Я ушел в азартные игры. Он слонялся по Анклаву. Он всегда хотел быть космонавтом".
   "Что с ним случилось?"
   "Он вытащил быстрый. Старшип был в городе и искал нового галерщика. Дэйв немного поболтал и поднялся на борт. Это была случайность, но он справился".
   - Какой корабль? - спросил Алан.
   " Стартридер . Отправился на прыжке к Бета Круцис XVIII. 465 световых лет". Хоукс слабо улыбнулся. "Он ушел год, полтора назад. Корабль вернется на Землю только через девятьсот тридцать лет или около того. Я не думаю, что пробуду здесь так долго". Он покачал головой. "Давай выбираться отсюда. Люди ждут столики".
   Снова выйдя на улицу, Алан заметил, что солнце стоит низко; было уже за 18.00, и дело шло к вечеру. Но на улицах не темнело. Отовсюду начало исходить мягкое свечение - от тротуара, от зданий, отовсюду. Это было нежное мерцающее сияние, падавшее с воздуха; не было заметного перехода от дневного освещения к ночному.
   Но было уже поздно. И они пропустят его в Анклаве - если только капитан Доннелл не обнаружит, что Алан ушел в город землян, и в этом случае его вообще не пропустят. Алан ясно вспомнил, как капитан спокойно вычеркнул имя своего сына Стива из реестра Валгаллы, как будто Стива никогда не существовало.
   - Мы собираемся перейти к Атласу сейчас?
   Хоукс покачал головой. - Нет, если только ты не хочешь пойти туда один?
   "Хм?"
   - Я не могу пойти туда с тобой. У меня есть карта А, а это косяк класса С".
   "Ты имеешь в виду, что даже игорные заведения классифицируются, регулируются и все такое?"
   Хоукс кивнул. "Так и должно быть. Ты попал в очень сложное общество, Алан. Смотри: я первоклассный игрок. Это не хвастовство; это эмпирическая истина, доказываемая снова и снова в течение пятнадцатилетней карьеры. Я мог бы заработать состояние, соревнуясь с новичками, дабами и бывшими, так что они издают законы против меня. Вы получаете определенный годовой доход от азартных игр и попадаете в класс А, после чего вы не можете попасть ни в одно из заведений более низкого класса, таких как Атлас. Вы попадаете под класс А как минимум три года подряд и теряете свою карту. Я остаюсь сверх минимума".
   - Так что мне придется самой пойти за Стивом. Что ж, в таком случае спасибо за всю помощь, и если вы мне покажете, какой Стрелок мне выбрать, чтобы добраться до Атласа...
   - Не так быстро, сынок. Хоукс схватил Алана за запястье. "Даже на свалке класса C можно многое потерять. И ты не можешь просто стоять и охотиться за своим братом. Если вы не являетесь учеником, вам придется играть".
   - Так что мне делать?
   "Сегодня вечером я отведу тебя в место класса А. Вы можете прийти как ученик; они все меня знают. Я постараюсь показать вам достаточно об игре, чтобы вы не попали в ловушку. Тогда ты можешь остаться у меня, а завтра мы пойдем в Атлас и поищем твоего брата. Конечно, мне придется подождать снаружи.
   Алан пожал плечами. Он начал понимать, что немного нервничает из-за предстоящей встречи со Стивом, и, возможно, подумал он, небольшая дополнительная задержка будет полезна. И у него еще было достаточно времени, чтобы вернуться в Валгаллу после того, как он увидел Стива, даже если он остался в городе на ночь.
   "Что ж?" - сказал Хоукс.
   "Хорошо. Я пойду с тобой."
   На этот раз они выбрали подземный переход, до которого добрались по светящемуся знаку, а затем по подземному переходу. Алан спустился за Хоуксом по движущейся рампе и очутился в теплом, ярко освещенном подземном мире с магазинами, ресторанами, листы телефаксов, толпы прибывающих домой пассажиров.
   Они подошли к входу в трубу, и Хоукс вручил ему небольшой овальный предмет с выгравированными на нем цифрами. - Это твой жетон-трубка. Он входит в слот".
   Они прошли через турникет и последовали за указателями, указывающими на метро West Side. Трубка была длинной, гладкой, без окон, в форме пули. Когда они поднялись на борт, метро уже было заполнено пассажирами; свободных мест, конечно, не было, и все как будто толкались друг с другом за право стоять прямо. Табличка на конце трубы гласила: Tube X#3174-WS .
   Поездка заняла всего несколько минут, казалось бы, легкого скольжения, а затем они оказались далеко на другой стороне гигантского города. Район, в котором они находились, был значительно менее людным; в нем было мало сумасшедшего шума в центре города.
   Неоновая вывеска сразу бросилась ему в глаза: ИГРОВОЙ САЛОН SUPERIOR. Под этим мелкими буквами было: УЧРЕЖДЕНИЕ КЛАССА А. Снаружи стоял робот, блестящая копия того, с которым он дрался ранее днем.
   - Только класс А, - сказал робот, когда они подошли ближе. "Этот игровой зал предназначен только для класса А".
   Хоукс обошел его и разорвал фотоконтакт на двери. Алан последовал за ним.
   Место было тускло освещено, как и все земные увеселительные заведения. Алан увидел двойной ряд столов, простирающихся до задней части гостиной. За каждым столиком сидел серьезного вида горожанин, сгорбившийся над доской и наблюдающий, как свет перед ним появляется и уходит, меняется и меняется.
   К ним подплыл еще один робот. - Могу я взглянуть на вашу карточку, пожалуйста? Он мурлыкал.
   Хоукс передал свою карточку перед фотонными сканерами робота, и робот щелкнул подтверждением, отступив в сторону и пропустив Хоукса. Он повернулся к Алану и сказал: "Пожалуйста, могу я взглянуть на вашу карточку?"
   "Я не-"
   - Он со мной, - сказал Хоукс. "Ученик".
   К ним подошел человек в грязном сером халате. "Добрый вечер, Макс. Хинеси уже был здесь и сказал мне, что ты не придешь сегодня вечером.
   "Я не был, но я передумал. Я привел с собой ученика - моего друга по имени Алан Доннелл. Это Джо Лакман, Алан. Он управляет этим местом.
   Лакмен рассеянно кивнул Алану, который пробормотал приветствие в ответ.
   "Полагаю, вы хотите свой обычный столик?" - спросил Лакман.
   - Если она открыта, - сказал Хоукс.
   "Было открыто весь вечер."
   Лакман провел их по длинному проходу к задней части большого зала, где стоял свободный стол с одним сиденьем перед ним. Хоукс плавно скользнул на сиденье и велел Алану встать позади него и внимательно наблюдать.
   "Мы начнем в начале следующего раунда", - сказал он.
   Алан огляделся. Повсюду люди склонялись над узорами огней на досках перед ними, с выражением свирепой сосредоточенности на лицах. Далеко в углу Алан увидел пухлую фигуру Макинтоша, Хранителя Записей; Макинтош был весь в собственном поту и сидел неподвижно, словно загипнотизированный.
   Хоукс подтолкнул его. "Не своди с меня глаз. Остальные не имеют значения. Я готов начать".
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   Хоукс достал из кармана монету и бросил ее в прорезь сбоку доски. Он загорелся. Безумный, изменчивый рисунок цветных огней пронесся по нему, беспокойно, никогда не останавливаясь.
   "Что происходит?"
   "Вы создаете математический узор с помощью этих ключей", - сказал Хоукс, указывая на ряд эмалированных шипов вдоль боковой стороны машины. "Затем начинают мигать лампочки, и как только они вспыхивают - разумеется, случайным образом - по схеме, которую вы установили ранее, вы становитесь победителем. Мастерство игры заключается в том, чтобы предсказать, какой узор будет выигрышным. Вы должны продолжать слушать номера, которые объявляет крупье, и вписывать их в свою последовательность".
   Внезапно раздался громкий звонок, и доска замерла. Алан огляделся и увидел, что все остальные доски в зале тоже темные.
   Человек на трибуне в центре зала откашлялся и пропел: "Таблица 403 бьет нас по сотне! 403! Одна сотня!"
   Бледнолицый лысый мужчина за столиком рядом с ними встал с широкой улыбкой на лице и пошел вперед собирать деньги. Хоукс резко постучал по краю стола, чтобы привлечь внимание Алана.
   "Посмотрите сюда, сейчас. Вы должны получить преимущество. Как только доски снова загорятся, я должен начать настройку своего шаблона. Я соревнуюсь со всеми здесь, понимаете. И обычно побеждает самый быстрый. Конечно, слепая удача иногда приносит вам победителя, но не очень часто".
   Алан кивнул и внимательно наблюдал, как пальцы Хоукса проворно пролетели над кнопками управления в тот момент, когда столы зажглись для следующего раунда. Остальные поблизости были заняты тем же самым, но лишь немногие из них приступили к делу с видом дерзкой бойкости, который носил Хоукс.
   Наконец он удовлетворенно уставился на доску и откинулся на спинку кресла. Крупье трижды ударил молоточком и сказал: "103 субстандартных 5".
   Поспешно Хоукс внес поправку в свое уравнение. Огни на доске мигали и гасли, двигаясь быстрее, чем Алан мог видеть.
   "377 третий квадрант 7".
   Опять поправка. Хоукс сидел как завороженный, пристально глядя на доску. Другие игроки были так же очарованы, как заметил Алан. Он понял, что кто-то может быть буквально загипнотизирован игрой и целыми днями сидеть перед доской.
   Он заставил себя следить за расчетами Хоукса, пока число за числом отменяли. Он начал видеть логическую закономерность игры.
   Это было немного похоже на астрогацию, в которой он получил необходимые предварительные инструкции. Когда вы рассчитывали курс корабля, вы должны были постоянно изменять его, чтобы учесть отклонение от курса, влияние планетарных магнитных полей, метеоритные рои и тому подобные препятствия - и вы должны были все время опережать препятствия на один прыжок.
   Здесь было то же самое. На лоцманской доске у трибуны крупье был нанесен заранее подготовленный математический узор. Идея игры заключалась в том, чтобы создать свою собственную доску по идентичному образцу. По мере того как вызывалась каждая последующая координата на графике, вы пересчитывали в терминах новых вероятностей, стирая старые уравнения и заменяя их новыми.
   Всегда существовала математическая вероятность того, что случайный шаблон будет идентичен основному контрольному шаблону, но это был довольно мизерный шанс. Потребовались мозги, чтобы победить в этой игре. Выигрывал тот, чья доска первой совпадала с пилотным образцом.
   Хоукс работал тихо, результативно и проиграл первые четыре раунда. Алан посочувствовал. Но игрок отрезал: "Не растрачивайте свою жалость. Я все еще экспериментирую. Как только я выясню, как работают сегодняшние цифры, я начну разбираться".
   Это прозвучало хвастливо для звездного игрока, но Хоукс выиграл в пятом раунде, сопоставив скрытый образец всего за шесть минут. В предыдущих четырех раундах требовалось от девяти до двенадцати минут, прежде чем выявлялся победитель. Крупье, невысокий парень с желтоватым лицом, сунул Хоуксу стопку монет и несколько банкнот, когда тот подошел к трибуне, чтобы забрать свой выигрыш. Низкий ропот прокатился по залу; Хоукса, очевидно, узнали.
   Его сумма составила сто кредитов. Менее чем за час у него было уже семьдесят пять кредитов в плюс. Острые глаза Хоукса ярко вспыхнули; теперь он был в своей стихии и наслаждался этим.
   Шестой раунд достался круглолицому мужчине в очках тремя столами левее, но Хоукс выиграл по сто кредитов в седьмом и восьмом раундах, затем проиграл три подряд, затем в девятом раунде сделал большую ставку и проиграл. впереди на пятьсот кредитов.
   Итак, Хоукс выиграл четыре раза за девять раундов, подумал Алан. А в зале было не меньше сотни человек. Даже если предположить, что игроку не всегда везло так, как сейчас, это означало, что большинство людей не выигрывало очень часто, а некоторые вообще не выигрывали.
   По ходу вечера Хоукс делал вид, что все просто. В какой-то момент он выиграл четыре раунда подряд; затем он ненадолго ушел, но через полчаса вернулся за еще одним большим банком. Алан подсчитал, что ночная работа Хоукса на данный момент стоила более тысячи кредитов.
   Игрок увеличил свой выигрыш до четырнадцати сотен кредитов, а Алан смотрел; тонкости игры с каждой минутой становились для него все более понятными, и ему хотелось самому сесть за стол. Это было невозможно, он знал; это была гостиная класса А, и такой новичок, как он сам, не мог играть.
   Но затем Хоукс начал проигрывать. Три, четыре, пять раундов подряд прошли без побед. В какой-то момент Хоукс допустил элементарную арифметическую ошибку, от которой Алан вскрикнул; Хоукс повернулся и заставил его замолчать свирепым мрачным взглядом, и Алан покраснел.
   Шесть раундов. Семь. Восемь. Хоукс потерял почти сотню из своих четырнадцати сотен кредитов. Удача и мастерство, казалось, покинули его одновременно. После одиннадцатого подряд проигрышного раунда Хоукс поднялся из-за стола, горько качая головой.
   "У меня было достаточно. Давай выбираться отсюда."
   Он положил в карман свой выигрыш - все еще здоровую тысячу двести кредитов, несмотря на его поздний вечерний спад, - и Алан последовал за ним из гостиной в ночь. Было уже поздно, за полночь. Улицы, свежие и чистые, были влажными. Пока они были в гостиной, шел дождь, и Алан с усмешкой понял, что был настолько поглощен игрой, что даже не заметил.
   Толпы возвращающихся домой йоркцев быстро двигались по улицам. Пока они шли к ближайшему терминалу метро, Алан нарушил тишину. - Ты хорошо справился сегодня вечером, не так ли?
   "Не могу жаловаться".
   "Жаль, что у вас был такой спад в самом конце. Если бы вы ушли на полчаса раньше, вы бы стали на двести кредитов богаче".
   Хоукс улыбнулся. "Если бы вы родились на пару сотен лет позже, вы были бы намного умнее".
   "Что это должно значить?" Алан был раздражен замечанием Хоукса.
   "Просто то, что я намеренно проиграл ближе к концу". Они свернули на станцию метро и направились к кассам. "Это часть ноу-хау умного игрока - намеренно сбрасывать несколько кредитов время от времени".
   "Почему?"
   - Значит, придурки, которые обеспечивают мне жизнь, продолжают возвращаться, - прямо сказал Хоукс. "Я хорош в этой игре. Может быть, я лучший там. Я чувствую цифры руками. Если бы я захотел, я мог бы выиграть четыре раза из пяти, даже в классе А".
   Алан нахмурился. "Тогда почему бы и нет? Ты мог бы разбогатеть!"
   - Я богат, - сказал Хоукс тоном, от которого Алан почувствовал себя ужасно глупо. "Если бы я стал намного богаче слишком быстро, я бы получил легкий ожог в животе от недовольного клиента. Послушай, мальчик: как долго ты бы вернулся в это казино, если бы один игрок забрал 80% потов, а сто человек соревновались с тобой за оставшиеся 20%? Вы бы выигрывали, может быть, раз в месяц, если бы играли полный рабочий день каждый день. Через короткое время вы разоритесь, если сначала не перестанете играть. Поэтому я успокаиваюсь. Я позволяю другим выигрывать примерно в половине случаев. Мне не нужны все деньги, которые выпускает монетный двор, - только часть. Это часть экономики игры, позволяющая другим парням забрать несколько банков".
   Алан кивнул. Он понял. - И ты же не хочешь, чтобы они слишком завидовали тебе. Таким образом, вы убедились, что постоянно проигрывали в течение последних получаса или около того, и это сняло остроту с вашего предыдущего выигрыша в их сознании".
   "Вот билет!"
   Подземка отъехала от станции и пулей выстрелила в темный туннель. Молча Алан думал о своем ночном опыте. Он видел, что ему еще многое предстоит узнать о жизни на Земле.
   У Хоукса был дар - дар побеждать. Но он не злоупотреблял этим подарком. Он немного скрывал это, чтобы люди, которым не хватало его таланта, не слишком завидовали ему. Ревность зашкаливала на Земле; люди здесь вели короткую уродливую жизнь, и не было ни спокойствия, ни дружелюбия жизни на борту звездолета.
   Он чувствовал себя очень усталым, но это была просто физическая усталость; он чувствовал себя бодрствующим мысленно. Земная жизнь, при всем ее убожестве и жестокости, была чрезвычайно захватывающей по сравнению с корабельной жизнью. С мгновенным уколом чего-то близкого к разочарованию он вспомнил, что через несколько дней ему придется отчитаться перед " Вальгаллой "; было так много увлекательных аспектов земной жизни, которые он все еще хотел исследовать.
   Undertube остановился на станции с надписью Hasbrouck . "Здесь мы выходим", - сказал ему Хоукс.
   Они поднялись на уровень улицы. Улица была похожа на каньон, вокруг которого возвышались высокие стены. А некоторые из гигантских зданий в свете уличных фонарей казались довольно ветхими. Очевидно, они находились в менее респектабельной части города.
   - Это Хасбрук, - сказал Хоукс. "Это жилая часть. И там я живу.
   Он указал на потускневший хромированный вход в одно из самых больших и ветхих зданий на улице. "Каким бы скромным оно ни было, нет места лучше, чем North Hasbrouck Arms. Это самая запущенная, самая дешевая и ветхая квартира в одном полушарии, но мне она нравится. Это настоящий дворец".
   Алан последовал за ним через ворота, которые когда-то казались внушительными; теперь она распахнулась с довольно ржавым звуком, когда перед ней сломался фотолуч. Вестибюль был темным и тускло освещенным, и пахло затхлостью.
   Алан был не готов к ветхости дома, в котором жил игрок. Через мгновение после того, как он заговорил, он понял, что вопрос был крайне дерзким, но к тому времени было уже слишком поздно: "Я не понимаю, Макс. Если ты зарабатываешь так много денег на азартных играх, почему ты живешь в таком месте? Разве нет ничего лучше... я имею в виду...
   Непроницаемое выражение мелькнуло на худом лице игрока. "Я знаю, что Вы имеете ввиду. Скажем так, законы этой планеты слегка дискриминируют людей со Свободным Статусом, таких как ваш покорный слуга. Они требуют, чтобы мы жили в утвержденных резиденциях".
   - Но это практически трущобы.
   "Забудьте о практичности . Это сырой конец города, и этого нельзя отрицать. Но я должен жить здесь". Они вошли в скрипучий старый лифт, украшенный слишком большим количеством хрома. f он сломался, и Хоукс нажал 106 . "Когда я впервые переехал сюда, я решил, что за взятку переберусь в более красивый район, как только у меня будут деньги. Но к тому времени, когда у меня было достаточно свободного места, мне уже не хотелось двигаться, понимаете. Я какой-то ленивый".
   Лифт резко остановился на сто шестом этаже. Они прошли по узкому, плохо освещенному коридору. Хоукс внезапно остановился перед дверью, прижал большой палец к дверной доске и подождал, пока она распахнется в ответ на отпечаток его пальцев на чувствительной электронной сетке.
   - Вот и мы, - сказал он.
   Это была трехкомнатная квартира, выглядевшая почти такой же старой и сомнительной, как и комнаты в Анклаве. Но мебель была новая и привлекательная; это были не комнаты бедняка. Сложная аудиосистема занимала всю стену; в другом месте Алан видел всевозможные книги, кассеты, крошечный шар световой скульптуры, внутри которого калейдоскопически переливались абстрактные цвета внутри кристалла, красивый бар-робот.
   Хоукс жестом пригласил Алана сесть; Алан выбрал зеленый шезлонг с дрожащими пружинами и растянулся. Он не хотел идти спать; он хотел не спать полночи и говорить.
   Игрок немного повозился в баре и вернулся с двумя напитками. Алан на мгновение взглянул на стакан: напиток был ярко-желтого цвета, игристый. Он отхлебнул. Вкус был нежным, но поразительным, смесью двух или трех вкусов и текстур, которые преследовали друг друга на языке Алана.
   "Мне это нравится. Что это?"
   "Вино из Антареса XIII. Я купил его по сто кредитов за бутылку в прошлом году. Еще осталось три бутылки. Я спокойно отношусь к этому; следующего корабля с Антареса XIII не будет еще четырнадцать лет.
   Напиток сделал Алана мягким и расслабленным. Они немного поговорили, и он почти не замечал, что время приближалось к 03:00, что давно миновало его корабельные койки. Ему было все равно. Он слушал каждое слово, которое должен был сказать Хоукс, впитывая его с тем же удовольствием, что и антарейское вино. Хоукс был сложным, многогранным персонажем; казалось, он был повсюду на Земле, делал все, что могла предложить планета. И все же в его тоне не было хвастовства, когда он говорил о своих подвигах; он просто констатировал факты.
   Очевидно, его доход от азартных игр был ошеломляющим; в среднем он набирал почти тысячу кредитов за ночь, ночь за ночью. Но в его голосе проскальзывала нотка жалобы: успех надоел ему, у него не было дальнейших целей, к которым можно было бы стремиться. Он стоял на вершине своей профессии, и ему не нужно было покорять новые миры. Он видел и делал все, и оплакивал это.
   "Я хотел бы когда-нибудь полететь в космос, - заметил он. "Но, конечно, это исключено. Я бы не хотел навсегда оторваться от 3876 года. Вы не представляете, сколько бы я отдал, чтобы увидеть восход солнц над Альбирео V или увидеть тысячи лун Капеллы XVI. Но я не могу этого сделать". Он серьезно покачал головой. - Что ж, лучше мне не мечтать. Мне нравится Земля, и мне нравится тот образ жизни, который я веду. И я тоже рад, что наткнулся на тебя - мы будем хорошей командой, ты и я, Доннелл.
   Алан был убаюкан звуком голоса Хоукса, но теперь, удивленный, вытянулся по стойке смирно. "Команда? О чем ты говоришь?"
   - Я возьму тебя в качестве своего протеже. Сделай из тебя приличного игрока. Настроить вас. Мы можем вместе отправиться в путешествие, снова увидеть мир. Вы были в космосе; Вы можете рассказать мне, каково это там. А также-"
   - Подожди, - резко сказал Алан. - Вы немного перепутали. Я отправляюсь в Процион на Валгалле в конце этой недели. Я ценю все, что вы для меня сделали, но если вы думаете, что я собираюсь покинуть корабль навсегда и проведу остаток своей жизни...
   - Хорошо, вы останетесь на Земле, - уверенно сказал Хоукс. "Вы влюблены в это место. Ты сам знаешь, что не хочешь провести следующие семь десятилетий своей жизни, слоняясь по округе на звездолете своего старика. Вы выписываетесь и остаетесь здесь. Я знаю, что вы будете."
   - Держу пари, что нет!
   - Это пари настоящим покрывается, - протянул Хоукс. "Я никогда не отказываюсь от чего-то стоящего. Можно десять к одному - твоя сотня против моей тысячи, что ты останешься?
   Алан сердито нахмурился. - Я не хочу спорить с тобой, Макс. Я возвращаюсь на Валгаллу . Я-"
   "Вперед, продолжать. Возьми мои деньги, если ты так уверен.
   "Хорошо, буду! Тысяча кредитов мне не повредит!" Внезапно у него пропало желание слушать, что говорит Хоукс; он резко встал и допил остатки своего напитка.
   "Я устал. Давайте немного поспим".
   - Вполне справедливо, - сказал Хоукс. Он встал, нажал кнопку в стене, и панель отодвинулась, обнажив кровать. "Вы уволить здесь. Я разбужу тебя утром, и мы пойдем искать твоего брата Стива.
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
   На следующее утро Алан проснулся рано, но именно Рэт, а не Хоукс, вырвал его из сна. Маленький инопланетянин покусывал его ухо.
   С затуманенными глазами Алан сел и моргнул. "Это Ты. Я думал, вы объявили забастовку тишины.
   "Мне нечего было сказать, поэтому я промолчал. Но я хочу кое-что сказать сейчас, пока твой новый друг не проснулся.
   Беллатрисий весь прошлый вечер молчал, плетясь за Аланом и Хоуксом, как верный питомец, но держал рот на замке. - Тогда давай, скажи их, - сказал ему Алан.
   - Мне не нравится этот парень Хоукс. Я думаю, у тебя будут проблемы, если ты останешься с ним.
   "Он собирается отвезти меня в Атлас, чтобы найти Стива".
   "Вы можете добраться до Атласа самостоятельно. Он оказал вам всю необходимую помощь".
   Алан покачал головой. "Я не ребенок. Я могу позаботиться о себе без твоей помощи".
   Маленькое инопланетное существо пожало плечами. "Одевают. Но я скажу тебе одно, Алан: я возвращаюсь в Валгаллу , будь ты там или нет. Мне не нравится ни Земля, ни Хоукс. Запомни это".
   "Кто сказал, что я останусь здесь? Разве ты не слышал, как я поспорил с Максом, что вернусь?
   "Я слышал вас. Я говорю, что ты проиграешь это пари. Я говорю, этот Хоукс быстро уговорит тебя остаться здесь, и если бы мне нужны были деньги, я бы сделал побочное пари на стороне Хоукса.
   Алан рассмеялся. - Ты думаешь, что знаешь меня лучше, чем я знаю себя. Я ни на минуту не подумал прыгнуть с корабля.
   "Мои советы когда-нибудь вели вас по ложному пути? Я старше тебя, Алан, и в десять-двадцать раз умнее. Я вижу, куда ты направляешься. А также-"
   Алан внезапно разозлился. "Нага, нага, нага! Ты хуже старухи! Почему бы тебе не помолчать, как прошлой ночью, и не оставить меня в покое? Я знаю, что делаю, и когда мне понадобится ваш совет, я спрошу его".
   - Будь по-твоему, - сказал Крыс. Его тон был слегка укоризненным. Алану было стыдно за то, что он так отругал маленького инопланетянина, но он не знал, как загладить свою вину; кроме того, его раздражала проповедь Крыса. Он и Крыс были вместе слишком долго. Беллатрисий, вероятно, думал, что ему всего десять лет и ему постоянно нужны советы.
   Он перевернулся и снова заснул. Примерно через час его снова разбудил Хоукс. Он оделся, и они поели - хорошая настоящая еда, никакой синтетики, приготовленная автоповаром Хоукса, - а затем направились в игровой зал "Атлас", расположенный на 68-й авеню и 423-й улице в Верхнем Йорке. Это был 1327 год, когда они вышли на улицу. Хоукс уверяет d ему, что Стив уже "на работе"; самые неудачливые игроки начали обходить салоны после полудня.
   Они вернулись на метро в центр города и продолжили путь в пригород Верхнего Йорка. Выйдя из терминала на 423-й улице, они быстро пошли по узким многолюдным улицам к 68-й авеню.
   Когда они были в квартале, Алан заметил вывеску, мигающую водянистыми красными буквами: ИГРОВОЙ САЛОН АТЛАСА. Меньшая вывеска провозглашала статус салона класса C, что позволяло любому посредственному игроку пользоваться его удобствами.
   Когда они подошли ближе, Алан почувствовал покалывание волнения. Это было то, ради чего он приехал в город землян в первую очередь - найти Стива. В течение нескольких недель он представлял себе обстоятельства этой встречи; теперь это должно было произойти.
   Атлас был похож на другие игровые залы, где Алан играл с роботорговцем; в нем было темное окно, а снаружи стоял сияющий синий робот, призывая прохожих зайти внутрь и попытать счастья. Алан облизал пересохшие губы; он чувствовал холод и оцепенение внутри. Его там не будет, подумал он; его там не будет.
   Хоукс достал из бумажника пачку купюр. "Вот вам двести кредитов, которые вы можете использовать за столами, пока вы осматриваетесь. Мне придется подождать снаружи. Если бы человек класса А ступил в такое место, как Атлас, поднялся бы настоящий фурор.
   Алан нервно улыбнулся. Он был доволен, что Хоукс не смог пойти с ним; он хотел решить проблему самостоятельно, для разнообразия. И он не хотел, чтобы игрок стал свидетелем сцены между ним и Стивом.
   Если бы Стив был внутри, то есть.
   Он напряженно кивнул и направился к двери. Роботорговец снаружи болтал с ним: "Проходите, сэр, заходите внутрь. Пять кредитов могут дать вам сотню здесь. Сюда."
   - Я иду, - сказал Алан. Он прошел сквозь фотолуч и попал в игровую комнату. Другой робот подошел к нему и просканировал его черты.
   - Это заведение класса С, сэр. Если ваша карта выше класса C, вы не можете участвовать здесь. Не могли бы вы показать мне свою карточку, сэр?
   "У меня их нет. Я новичок без рейтинга". Именно это Хоукс велел ему сказать. - Мне один столик, пожалуйста.
   Его усадили за столик слева от будки крупье. "Атлас" был немного темнее, чем гостиная класса А, в которой он был прошлой ночью; его электролюминесцентные световые панели шипели и шипели, отбрасывая то здесь, то там неопределенные тени. Идет раунд; фигуры деловито склонялись над своими досками, меняя свои расчеты и изменяя свои световые узоры.
   Алан сунул монету в пять кредитов в прорезь и, ожидая окончания раунда и начала следующего, огляделся на своих товарищей-завсегдатаев. В царившей полутьме было трудно разглядеть лица. Ему будет трудно узнать Стива.
   Над залом низко висел мускусный запах, сладкий, резкий, но какой-то неприятный. Он понял, что уже ощущал этот запах раньше, и попытался вспомнить - да. Прошлой ночью в другом игровом зале он учуял струйку аромата, и Хоукс сказал ему, что это наркотическая сигарета. Он тяжело лежал в спертом воздухе гостиной класса С.
   Посетители с фанатичным упорством смотрели на скачущие перед ними узоры огней. Алан переводил взгляд с одного на другого. Лысый, купол которого ярко блестел золотом в сумерках, сцепил руки в муке нерешительности. Худощавый молодой человек с мечтательными глазами яростно схватился за края стола, пока числа росли по спирали. Толстая женщина лет сорока, безнадежно ошеломленная запутанной игрой, устало рухнула на свое место.
   Дальше он не мог видеть. На дальней стороне трибуны были и другие посетители; возможно, там был Стив. Но кому-либо запрещалось бродить по рядам столов в поисках того или иного игрока.
   Прозвенел гонг, завершая раунд. "Номер 322 приносит сто кредитов", - рявкнул крупье.
   Мужчина за столиком 322 поковылял вперед за своими деньгами. Он шел с искривленным шарканьем; его тело дрожало парализованно. Хоукс предупреждал его и о них - наркоманах с пылью снов, которые на поздних стадиях своей зависимости превратились в пустые человеческие оболочки, едва способные ходить. Он взял свою сотню кредитов и без улыбки вернулся к своему столу. Алан вздрогнул и отвернулся. Земля не была красивым миром. Жизнь была хороша, если с вами бежал поток, как это было с Хоуксом, но сколько на каждого успешного человека, подобного Хоуксу, безуспешно боролись с течением и были унесены в пыль грез или еще хуже?
   Стив. Он посмотрел вниз в поисках Стива.
   А потом снова загорелась доска, и он впервые заиграл.
   Он создал предварительный образец; золотые полосы мелькали по доске, смешиваясь с красными и синими мигалками. Потом пришел первый номер. Алан поспешно интегрировал его и понял, что построил совершенно бесполезный шаблон; он очистил свою доску и установил новые цифры на основе одного числа, которое у него было. Он знал, что уже безнадежно отстал от остальных.
   Но он продолжал с этим, поскольку минуты ползли мимо. Пот стекал по его лицу и шее. У него не было такой легкой уверенности, как Хоукс, в управлении доской; эта игра была тяжелой работой для новичка. Позже, возможно, некоторые шаги станут автоматическими, но сейчас...
   "Семьдесят восемь меньше двенадцати больше тринадцати", - звучали монотонные инструкции, и Алан дергал рычаги и крутил храповики, чтобы сохранить правильность своей схемы. Он видел привлекательность игры для жителей Земли: она требовала такой глубокой концентрации, такого пристального внимания, что не было времени обдумывать другие проблемы. Думать и соревноваться одновременно было невозможно. Игра предлагала идеальный побег от суровых реалий земного существования.
   "Шестьсот двенадцать сигма пять".
   И снова Алан компенсировал. Его нервы покалывали; он чувствовал, что должен быть близок к победе. Все мысли о том, зачем он пришел сюда, ускользнули; Стив был забыт. Учитывалась только мигающая доска, только игра.
   Прошло еще пять чисел. Внезапно зазвенел гонг, показывая, что кто-то добился выигрышной схемы, и это было подобно падению топора палача на Алана. Он проиграл. Это было все, о чем он мог думать. Он проиграл.
   Победителем стал юноша с мечтательными глазами за столом 166, который молча принял свой выигрыш и занял свое место. Когда Алан вытащил еще одну монету в пять кредитов для следующего раунда, он понял, что делает.
   Он был захвачен нервным возбуждением от игры. Он забыл о Стиве, забыл об ожидающих снаружи Хоуксах.
   Он откинулся на спинку сиденья и всмотрелся в ряд, насколько мог видеть. Нет знак Стива там; он должен был быть по другую сторону крупье. Алан решил сделать все возможное, чтобы победить; таким образом он мог подойти к трибуне и осмотреть другую половину зала.
   Но игра пролетела слишком быстро; он сделал ложное вычисление одиннадцатого числа и с тревогой наблюдал, как его фигура все дальше и дальше уходит от отмененных чисел. Он гнал себя яростно, пытаясь загладить свою вину, но это было невозможно. Победителем стал мужчина за столом 217 с другой стороны. Это был великан с торчащей челюстью и мощным телосложением портового грузчика, и он смеялся от удовольствия, собирая свои деньги.
   Прошло еще три раунда; Алан набирался опыта в игре, но не смог победить. Он видел свой недостаток, но ничего не мог с этим поделать: он не мог экстраполировать наперед. Хоукс был одарен умением продлевать вероятные закономерности на два-три шага в будущее; Алан мог работать только с данными, поэтому он никогда не делал быстрых догадок, которые приводили к победе. Он провел в гостиной почти час, но безрезультатно.
   Пришел и ушел следующий раунд. - Стол 111 берет нас за сто пятьдесят кредитов, - раздался крик крупье. Алан расслабился, ожидая, когда счастливчик соберет деньги и начнется следующий раунд.
   Победитель достиг центральной трибуны. Алан посмотрел на него. Он был высок, довольно молод - лет тридцати, наверное, - с сутулыми плечами и тусклой остекленелостью вокруг глаз. Он выглядел знакомым.
   Стив.
   Теперь, когда поиски увенчались успехом, Алан, не чувствуя никакого волнения, соскользнул со своего места и прошел вдоль трибуны крупье по дальнему проходу. Стив уже занял свое место за столом 111. Алан подошел к нему сзади как раз в тот момент, когда прозвучал гонг, сигнализирующий о начале нового раунда.
   Стив сгорбился над доской, подсчитывая почти с отчаянной яростью. Алан коснулся его плеча.
   "Стив?"
   Не поднимая головы, Стив рявкнул: "Убирайся отсюда, кто бы ты ни был! Разве ты не видишь, что я занят?"
   - Стив, я...
   Робот подошел к Алану и крепко схватил его за руку. "Запрещено беспокоить игроков во время игры. Нам придется выгнать вас из этой гостиной.
   В гневе Алан вырвался из хватки робота и склонился над Стивом. Он грубо встряхнул его за плечо, пытаясь отвлечься от мерцающей игровой доски.
   "Стив, посмотри вверх! Это я - Алан - твой брат!
   Стив хлопнул Алана по руке, как муху. Алан увидел других роботов, приближающихся к нему из разных точек комнаты. Через минуту его вышвырнут на улицу.
   Безрассудно он схватил Стива за плечи и развернул его на сиденье. Проклятие сорвалось с губ Стива; потом он как-то странно замолчал.
   - Ты помнишь меня, Стив? Твой брат Алан. Когда-то твой брат -близнец .
   Стив, конечно, изменился. Его волосы больше не были густыми и вьющимися; он как будто выпрямился и немного потемнел. Морщины изрезали его лоб; его глаза были глубоко посажены и окружены линиями. У него был избыточный вес, и это было заметно. Он выглядел ужасно усталым. Смотреть на него было все равно, что смотреть в комическое зеркало, которое искажало и изменяло твои черты. Но во внешности Стива не было ничего смешного.
   Хриплым шепотом он сказал: - Алан?
   "Да."
   Алан почувствовал, как руки робота крепко схватили его. Он изо всех сил пытался вырваться и увидел, что Стив пытается что-то сказать, но не может произнести ни слова. Стив был очень бледен.
   - Отпусти его! Наконец Стив сказал: - Он... он меня не беспокоил.
   "Его нужно выгнать. Это правило".
   Конфликт прочертил глубокие морщины на лице Стива. "Тогда все в порядке. Мы оба уйдем.
   Роботы отпустили Алана, который уныло потер руки. Вместе они прошли по проходу и вышли на улицу.
   Хоукс ждал там.
   - Я вижу, вы нашли его. Это заняло достаточно много времени".
   "М-Макс, это мой брат, Стивен Доннелл". Голос Алана дрожал от напряжения. "Стив, это мой друг. Макс Хоукс".
   - Тебе не нужно говорить мне, кто он такой, - сказал Стив. Его голос был глубже и резче, чем помнил Алан. "Каждый игрок знает Хоукса. Он лучший из всех". В теплом дневном свете Стив выглядел даже старше своих двадцати шести лет, которые были его хронологическим возрастом. В глазах Алана он казался человеком, которого жизнь пинала, человеком, который еще не сдался, но знал, что у него не так много шансов на будущее.
   И ему было стыдно. Старая искорка исчезла из глаз его брата. Стив тихо сказал: "Хорошо, Алан. Ты выследил меня. Называйте меня как хотите, и дайте мне заняться своими делами. У меня не так хорошо, как у твоего друга Ха работает, а мне срочно нужно много наличных.
   - Я пришел не для того, чтобы обзывать вас. Пойдем куда-нибудь, где мы сможем поговорить, - сказал Алан. - Нам есть о чем поговорить.
   ПОИСКИ ЗВЕЗДНОГО ЧЕЛОВЕКА, Роберт Сильверберг (Часть 2)
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   Они перебрались в маленькую таверну через три двери по 68-й авеню от Г. Эймс-салон, старомодная таверна с ручными дверями и чучелами лосиных голов над барной стойкой. Алан и Хоукс заняли места рядом друг с другом в задней кабинке; Стив сел напротив них.
   Выбежал бармен - здесь не робот, а просто старик с усталым лицом - и принял их заказы. Хоукс заказал пива, Стив заказал виски; Алан не заказывал.
   Он сидел, глядя на странно изменившееся лицо брата. Стиву было двадцать шесть. С точки зрения семнадцатилетнего Алана это казалось чрезвычайно старым, давно минувшим расцветом жизни.
   Он сказал: " Валгалла приземлилась на Земле несколько дней назад. Через несколько дней мы отправляемся в Процион.
   "Так?"
   - Капитан хотел бы снова увидеть тебя, Стив.
   Стив какое-то время угрюмо смотрел на свой напиток, не говоря ни слова. Алан изучал его. Для Алана не прошло и двух месяцев с тех пор, как Стив дезертировал с корабля; он все еще помнил, как его близнец посмотрел. Тогда в глазах Стива что-то тлело, какой-то мятежный огонь, дымная страсть. Теперь этого не было. Он давно сгорел. На его месте Алан увидел лишь крошечные красные прожилки - налитые кровью глаза человека, прошедшего через многое, и малое из этого очень приятное.
   - Это правда? - спросил Стив. " Хочет ли он меня видеть? Или он просто предпочел бы думать, что я вообще никогда не рождался?
   "Нет."
   - Я знаю капитана - папу - довольно хорошо. Хотя я не видел его девять лет. Он никогда не простил бы меня за то, что я прыгнул с корабля. Я не хочу наносить визиты в Валгаллу , Алан.
   - Кто говорил о посещении?
   - Тогда о чем ты говорил?
   - Я говорил о том, чтобы вернуться в банду, - тихо сказал Алан.
   Слова, казалось, поразили Стива, как физические удары. Он слегка вздрогнул и допил стакан, который держал в запачканных табаком пальцах. Наконец он посмотрел на Алана.
   "Я не могу. Это невозможно. Совершенно невозможно".
   "Но-"
   Алан почувствовал, как Хоукс резко ударил его ногой под столом. Он понял намек и сменил тему. Было время вернуться к нему позже.
   "Хорошо, давайте пока пропустим это. Почему ты не расскажешь мне о своей жизни на Земле за последние девять лет?
   Стив сардонически улыбнулся. - Рассказывать особо нечего, а то, что есть, - довольно скучная история. Я перешел мост из Анклава в прошлый раз, когда Валгалла был в городе, и приехал в Йорк, полный решимости завоевать мир, стать богатым и знаменитым и жить долго и счастливо. Через пять минут после того, как я ступил на земную сторону реки, меня избила и ограбила банда бродячих детей. Это было действительно прекрасное начало".
   Он сделал знак официанту, чтобы тот еще выпил. "Наверное, я скитался по городу недели две или больше, прежде чем полиция нашла меня и арестовала за бродяжничество. К тому времени " Вальхалла " уже давно поднялась на борт Альфы С - и как бы мне не хотелось оказаться на ней! Каждую ночь мне снилось, что я вернулся на корабль. Но когда я просыпался, я всегда обнаруживал, что нет.
   "Полиция дала мне образование в области жизни землян, в комплекте с резиновыми шлангами и скатами, и когда они закончили со мной, я знал все о системе рабочих карточек и статусе свободного. У меня не было кредита на мое имя. Так что я дрейфовал еще немного. Потом мне надоело дрифтовать, и я попытался найти работу, но, конечно же, я не мог купить себе дорогу ни в одну из наследственных гильдий. На Земле достаточно своих людей; она не заинтересована в поиске работы для детей-космонавтов, которые сбежали с корабля.
   "Поэтому я немного поголодал. Потом мне надоело голодать. Итак, примерно через год после того, как я впервые сбежал с корабля, я занял тысячу кредитов у кого-то достаточно глупого, чтобы одолжить их, и стал профессиональным игроком на бесплатном статусе. Это была единственная сделка, которую я смог найти, для которой не было никаких вступительных требований".
   - Ты хорошо справился?
   "Ага. Очень хорошо. К концу первых шести месяцев у меня был долг в полторы тысячи кредитов. Затем моя удача изменилась; Я выиграл три тысячи кредитов за один месяц и меня перевели в класс B". Стив горько рассмеялся. "Это было прекрасно там, наверху. Еще через два месяца я не только потерял свои три тысячи, у меня было еще две тысячи в закладе. И вот так это б с тех пор иду. Я занимаю здесь, немного выигрываю, чтобы отплатить ему, или немного теряю и занимаю у кого-то еще, немного выигрываю, немного проигрываю - по кругу, по кругу, по кругу. Шикарная жизнь, Алан. И мне до сих пор снится Валгалла один или два раза в неделю".
   Голос Стива был свинцовым, тоскливым. Алан почувствовал прилив жалости. Удалый, энергичный Стив, которого он знал, все еще мог быть там, где-то внутри этого человека, но его окружали шрамы девяти горьких лет на Земле.
   Девять лет. Это была огромная пропасть.
   У Алана на мгновение перехватило дыхание. "Если бы у вас был шанс вернуться в банду, без обязательств, без взаимных обвинений - вы бы им воспользовались?"
   На мгновение к глазам Стива вернулась прежняя яркость. "Конечно я буду! Но-"
   "Но что?"
   - Я должен семь тысяч кредитов, - сказал Стив. "И становится все хуже. Тот пот, который я выиграл сегодня, как раз перед тем, как ты подошел ко мне, был моей первой добычей за три дня. Девять лет, а я все еще игрок класса С. Мы не можем все быть такими же хорошими, как Хоукс. Я паршивая, но какую другую профессию я мог выбрать в таком перенаселенном и враждебном мире, как этот?
   "Семь тысяч кредитов", - подумал Алан. Для Хоукса это был недельный заработок, но Стив, вероятно, останется в долгах до конца своей жизни.
   - Кому ты должен эти деньги? - неожиданно спросил Хоукс.
   Стив посмотрел на него. - Синдикат Брайсона, в основном. И Лорн Холлис. Люди из Брайсона тоже хорошо за мной следят. Через три кабинки вверх за мной ходит человек из Брайсона. Если бы они когда-нибудь увидели, как я приближаюсь к космическому полю, они бы наверняка перерезали мне путь и потребовали свои деньги. На Брайсона нельзя давить.
   "Предположим, было решено, что ваши долги будут аннулированы", - задумчиво сказал Хоукс.
   Стив покачал головой. "Нет. Я не хочу благотворительности. Я знаю, что вы класс А, и семь тысяч кредитов даются вам легко, но я не мог этого вынести. Пропусти это. Я застрял здесь, на Земле, навсегда, и я смирился с этим. Я сделал свой выбор, и вот что я получил".
   - Прислушайся к разуму, - настаивал Алан. "Хоукс позаботится о деньгах, которые ты должен. И папа будет так счастлив увидеть, что ты снова вернешься на корабль...
   "Как Марс, он будет счастлив! Увидишь, как я вернусь избитым и оборванным, измученным стариком в двадцать шесть лет? Нет, сэр. Капитан давным-давно вычеркнул меня из своей памяти, и у нас больше нет с ним дел.
   - Ты ошибаешься, Стив. Он специально послал меня в город землян, чтобы найти тебя. Он сказал мне: "Найди Стива и убеди его вернуться на корабль". Он полностью простил тебя, - солгал Алан. - Все очень хотят, чтобы ты вернулся на борт.
   Мгновение Стив сидел молча, нерешительно, глубоко нахмурившись. Тогда он решился. Он покачал головой. - Нет - вы оба. Спасибо, но я ничего не хочу. Держи свои семь тысяч, Хоукс. А ты, Алан, возвращайся на корабль и забудь обо мне. Я даже не заслуживаю второго шанса".
   "Ты не прав!" Алан начал было возражать, но Хоукс во второй раз сильно ударил его ногой, и он заткнулся. Он с любопытством посмотрел на игрока.
   "Думаю, это почти все решает", - заметил Хоукс. "Если человек хочет остаться, мы не можем его заставить".
   Стив кивнул. "Я должен остаться на Земле. А теперь мне лучше вернуться в игровую комнату - я не могу терять время, знаете ли. Только не с семитысячной задолженностью по кредитам.
   "Естественно. Но есть время еще выпить, не так ли? На меня. Может быть, тебе не нужны мои деньги, но позволь мне угостить тебя выпивкой.
   Стив ухмыльнулся. "Справедливо."
   Он начал махать бармену, но Хоукс быстро вытянул руку и заблокировал этот жест. - Он старый человек и устал. Я пойду в бар и закажу. И прежде чем Стив успел возразить, Хоукс плавно выскользнул из кабинки и направился к бару.
   Алан сел лицом к брату. Он почувствовал жалость. Стив прошел через многое; свобода, которой он жаждал на борту корабля, дорого обошлась ему. И было ли это свободой сидеть в переполненном игровом зале на грязной маленькой планете и изо всех сил пытаться выбраться из долгов?
   Больше он ничего не мог сказать Стиву. Он пытался, но потерпел неудачу, и Стив остался на Земле. Но это казалось неправильным. Стив заслужил второй шанс. Он сбежал с корабля, и это было ошибкой, но не было никаких причин, по которым он не мог бы вернуться к своей прежней жизни, поумневший от этого опыта. И все же, если бы он отказался...
   Хоукс вернулся с двумя стаканами пива - еще пиво для себя и виски для Стива. Он поставил их на стол и сказал: "Ну, выпей. Мы надеемся, что ты попадешь в класс А и останешься там".
   - Спасибо, - сказал Стив и осушил свой напиток одним громким глотком. Его глаза расширились; он начал было что-то говорить, но так и не смог выговорить ни слова. Он рухнул на свое место, и его подбородок звонко стукнулся о стол.
   Ал Он с тревогой посмотрел на Хоукса. "Что с ним случилось? Почему он потерял сознание?
   Хоукс понимающе улыбнулся. "Древний земной напиток, известный как Микки Финн. Две капли синтетического фермента в его напитке; безвкусно, но очень эффективно. Он будет спать десять часов или больше.
   - Как ты это устроил?
   "Я сказал бармену, что это благое дело, и он мне поверил. Ты подожди здесь, сейчас. Я хочу поговорить с этим Брайсоном о долгах твоего брата, а потом мы вытащим его в космопорт и сбросим на борт " Вальхаллы ", прежде чем он проснется.
   Алан ухмыльнулся. Позже ему придется кое-что объяснить Стиву, но к тому времени будет уже слишком поздно; звездолет уже на пути к Проциону. Это был грязный трюк, подумал он, но это было оправдано. По словам Хоукса, это было благое дело.
   Алан обнял брата за плечи и осторожно поднял его со стула; Стив был на удивление легким, несмотря на всю свою неспортивную форму. Очевидно, мышцы весили больше, чем жир, а Стив превратился в жир. Поддерживая тело своего брата без особого труда, Алан направился к входу в бар. Когда он прошел мимо бармена, старик улыбнулся ему. Алану было интересно, что сказал ему Хоукс.
   Прямо сейчас Хоукс стоял в трех кабинках выше, наклонившись и участвуя в срочном совещании шепотом с худощавым темнолицым мужчиной в строго скроенном костюме. Они достигли своего рода соглашения; было рукопожатие. Затем Хоукс вышел из кабинки и закинул одну из болтающихся рук Стива себе на плечо, чтобы облегчить вес.
   "Есть подземная труба, которая ведет нас к бульвару Кархилл и мосту, - сказал Хоукс. "Мы можем получить там наземный транспорт, который пройдет через Анклав и выйдет на космическое поле".
   Поездка заняла почти час. Стив сидел между Аланом и Хоуксом, и время от времени его голова склонялась то на одну, то на другую сторону, и казалось, что он шевелится; но он так и не проснулся. Вид двух мужчин, тащащих между собой третьего, не привлек ни малейшего внимания, когда они вышли из Подземки и забрались на борт космического автобуса. Судя по всему, в Йорк-сити никто особо не заботился о том, что происходит; для занятых землян не имело значения, был ли Стив без сознания или мертв.
   Наземный автобус пронес их через величественную арку моста, быстро через сонный Анклав - Алан не видел никого, кого он узнал на улицах, - и через запретную зону, ведущую к космическому полю.
   Космопорт представлял собой джунгли кораблей, каждый из которых стоял на своем хвосте, ожидая старта. Большинство из них были небольшими двухместными грузовыми судами, использовавшимися для путешествий между Землей и колониями на Луне, Марсе и Плутоне, но кое-где над другими вырисовывался гигантский звездолет. Алан встал на цыпочки, чтобы найти золотой корпус " Вальхаллы ", но не смог его увидеть. Поскольку звездолет должен был стартовать в конце недели, он знал, что команда, вероятно, уже работала над ним, готовя его к путешествию. Он тоже принадлежал к этому.
   Он увидел темно-зеленый звездолет, стоящий поблизости; Встреча , корабль Кевина Куантрелла. Возле большого корабля деловито двигались люди, и Алан вспомнил, что он устарел во время своего последнего долгого плавания и сейчас перестраивается.
   К ним троим, стоящим на краю посадочной площадки, подполз робот.
   - Могу я вам помочь, пожалуйста?
   - Я со звездолета " Валхалла ", - сказал Алан. "Я возвращаюсь на корабль. Не могли бы вы отвезти меня на корабль, пожалуйста?
   "Конечно."
   Алан повернулся к Хоуксу. Момент настал слишком внезапно. Алан почувствовал, как Крыс дернулся за его манжету, словно напоминая ему о чем-то.
   Неловко усмехнувшись, Алан сказал: "Полагаю, это конец линии, Макс. Вам лучше не выходить с нами на космодром. Я... я как бы хочу поблагодарить вас за всю помощь, которую вы мне оказали. Без тебя я бы никогда не нашел Стива. А насчет пари, которое мы заключили - ну, похоже, я все-таки возвращаюсь на свой корабль, так что я выиграл у вас тысячу кредитов. Но я не могу просить об этом, конечно. Не после того, что ты сделал для Стива.
   Он протянул руку. Хоукс взял его, но странно улыбался.
   "Если бы я был должен тебе деньги, я бы заплатил тебе", - сказал игрок. "Вот так я работаю. Семь тысяч, которые я заплатил за Стива, сверх всего остального. Но вы еще не выиграли это пари. Ты не выиграешь его, пока Валгалла не окажется в космосе с тобой на борту.
   Робот сделал знак нетерпения. Хоукс сказал: - Вам лучше сопроводить своего брата через поле и сбросить его на корабль. Оставьте прощания на потом. Я подожду тебя прямо здесь. Прямо здесь."
   Алан покачал головой. - Извини, Макс, но ты зря тратишь время на ожидание. " Вальхаллу " нужно подготовить к взлету, и как только я зарегистрируюсь на борту корабля, я не смогу вернуться, чтобы навестить его. Так что до свидания, прямо здесь.
   "Мы еще посмотрим", - сказал Хоукс. "Шансы десять к одному".
   - Десять против одного, - сказал Алан. - И ты проиграл свою ставку. Но его голос звучал не очень убедительно, и когда он двинулся через поле со Стивом, волочащимся рядом с ним, он нахмурился и действительно очень напряженно думал за те несколько минут, которые потребовались ему, чтобы добраться до сияющей Валгаллы . Он начал подозревать, что Хоукс все-таки может выиграть пари.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   Он почувствовал легкий эмоциональный укол, что-то вроде ностальгии, когда Валгалла появилась в поле зрения. нг сам по себе высокий и гордый в дальнем конце поля. Вокруг него гудела группа грузовиков, перегружая топливо, привозя грузы. Он заметил жилистую фигуру Дэна Келлехера, начальника грузового отсека, который наблюдал за вспотевшими людьми и выкрикивал соленые указания.
   Алан крепче сжал руку Стива и двинулся вперед. Келлехер закричал: "Вы, люди, сзади, подтяните лебедку и поднимите ее! Напрягись, говорю! Вложи немного мышц в... - Он замолчал. - Алан, - сказал он тихим голосом.
   "Привет, Дэн. Мой отец рядом?
   Келлехер с откровенным любопытством разглядывал ссутулившуюся фигуру Стива Доннелла. - Капитан сейчас на вахте. Арт Кандин отвечает".
   - Спасибо, - сказал Алан. - Я лучше пойду к нему.
   "Конечно. А также-"
   Алан кивнул. "Да. Это Стив".
   Он прошел между грузовыми подъемниками и вскарабкался на трап эскалатора, ведущий к основному корпусу корабля. Он поднялся, поднимая его на семьдесят футов вверх и через открытый пассажирский люк во внутреннюю часть возвышающегося звездолета.
   Он устал от того, что так долго носил Стива. Он поставил спящую фигуру на подоконник напротив одного из обзорных экранов и сказал Крысу: - Оставайся здесь и наблюдай. Если кто-то хочет знать, кто он, скажите им правду".
   "Достаточно верно".
   Алан нашел Арта Кандина там, где и ожидал его найти - в центральной диспетчерской, где он расклеивал рабочие задания для завтрашнего старта. Долговязый первый офицер с пухлым лицом едва заметил, как Алан подошел к нему.
   "Искусство?"
   Кандин повернулся - и побледнел. - О... Алан. Где, черт возьми, ты был последние два дня?
   "В городе землян. Мой отец сильно шумел?
   Первый офицер покачал головой. - Он все время говорил, что вы просто вышли посмотреть достопримечательности, что на самом деле вы не спрыгнули с корабля. Но он продолжал повторять это снова и снова, как будто на самом деле не верил в это, как будто хотел убедить себя, что ты вернешься.
   "Где он сейчас?"
   "В его каюте. Он не на вахте в течение следующего часа или двух. Думаю, я позвоню ему, и он приедет сюда.
   Алан покачал головой. - Нет, не делай этого. Скажи ему, чтобы встретил меня на палубе B. Он указал местонахождение видеоэкрана, где он припарковал Стива, и Кандин пожал плечами и согласился.
   Алан вернулся к обзорному экрану. Крыса посмотрела на него; он сидел на плече Стива.
   - Тебя кто-нибудь беспокоит? - спросил Алан.
   - С тех пор, как ты ушел, сюда никто не ходил, - сказал Крыс.
   "Алан?" - сказал тихий голос.
   Алан повернулся. "Привет папа."
   На худом, жестком лице капитана появились новые морщины; его глаза были темными, и он выглядел так, как будто он мало спал прошлой ночью. Но он взял руку Алана и крепко сжал ее - по-отечески, а не по-капитански. Затем он взглянул на спящую фигуру позади Алана.
   - Я... пошел в город, папа. И нашел Стива.
   Что-то похожее на боль появилось в глазах капитана Доннелла, но только на мгновение. Он улыбнулся. - Странно видеть вас двоих такими. Так ты вернул Стива, да? Мы должны вернуть его в реестр. Почему он спит? Он выглядит так, будто потерял сознание".
   "Он. Это долгая история, папа.
   - Вам придется объяснить мне это позже, потом - после взлета.
   Алан покачал головой. "Нет, папа. Стив сможет объяснить это сегодня вечером, когда проснется. Стив может многое рассказать. Я возвращаюсь в город".
   "Какая?"
   Теперь это было легко сказать - решение, которое принимало расплывчатую форму в течение нескольких часов и кристаллизовалось, пока он брел по космическому полю к Валгалле . "Я вернул тебе Стива, папа. У вас все еще есть сын на борту корабля. Я хочу уйти. Я ухожу в отставку. Я хочу остаться на Земле. По нашему уставу вы не можете отказать в такой просьбе.
   Капитан Доннелл медленно облизал губы. "Согласен, я не могу отрицать. Но почему, Алан?
   "Я думаю, что могу сделать больше хорошего на Земле. Я хочу поискать старые тетради Кавура; Я думаю, он разработал гипердвигатель, и если я останусь на Земле, возможно, я смогу его найти. Или же я могу построить свой собственный. Пока, папа. И передай Стиву, что я желаю ему удачи, и пусть он сделает то же самое для меня. Он взглянул на Крыса. - Рэт, я передаю тебя Стиву. Может быть, если бы у него была ты вместо меня, он бы никогда не дезертировал с корабля.
   Он посмотрел вокруг, на отца, на Стива, на Крыса. Больше он ничего не мог сказать. И он знал, что если слишком затянет сцену прощания, то только отяготит отца и себя тяжестью сентиментальных воспоминаний.
   - Мы не вернемся с Проциона почти двадцать лет, Алан. Тебе будет тридцать семь, когда мы снова вернемся на Землю.
   Алан ухмыльнулся. - У меня есть предчувствие, что я увижусь со всеми вами раньше, папа. Я надеюсь. Дай всем самое лучшее. Пока, папа".
   - Пока, Алан.
   Он отвернулся и быстро спустился по трапу. Избегая Келлехера и грузового экипажа, потому что прощание заняло бы слишком много времени, он плавно бежал по космическому полю, чувствуя себя теперь на удивление легкомысленно. Часть квеста была закончена; Стив вернулся на борт " Вальхаллы " . Но Алан знал, что настоящая работа только начинается. Он будет искать гипердвигатель; возможно, Хоукс поможет ему. Может быть, и на этот раз ему удастся добиться успеха. В таком случае у него были планы на будущее, но сейчас было не время думать о них.
   Хоукс все еще стоял на краю поля, и на его лице была задумчивая улыбка, когда к нему подбежал Алан.
   - Думаю, ты выиграл свое пари, - сказал Алан, когда у него отдышалось.
   "Я почти всегда так делаю. Вы должны мне сто кредитов, но я отложу сбор.
   Обратный путь в Йорк они совершили практически в тишине. Либо Хоукс был слишком тактичен, чтобы спросить о причинах решения Алана, либо - это казалось более вероятным, решил Алан, - игрок уже сделал несколько проницательных предположений и ждал времени, чтобы подтвердить их. Хоукс знал задолго до того, как сам Алан это понял, что он не уйдет с Валгаллой .
   Гипердрайв Кавура, это был конец радуги, за которым теперь гнался Алан. Он примет предложение Хоукса, станет протеже игрока, узнает кое-что о жизни. Опыт не помешал бы ему. И он всегда будет держать в голове конечную цель - найти космический двигатель, который разгонит корабль со скоростью, превышающей скорость света.
   В квартире в Хасбруке Хоукс предложил ему выпить. "Чтобы отпраздновать наше партнерство", - пояснил он.
   Алан принял напиток и опрокинул его. Это ужалило, на мгновение; он с грустью понял, что ему никогда не удастся преуспеть в пьянице. Он вынул что-то из кармана, и Хоукс нахмурился.
   "Это что?"
   "Мой Талли. У каждого космонавта есть. Это единственный способ, которым мы можем отслеживать наш хронологический возраст, когда мы находимся на борту корабля". Он показал его Хоуксу; это гласило: 17-й год, день 3 . "Каждые двадцать четыре часа субъективного времени мы выключаем еще один день. Каждые триста шестьдесят пять дней отсчитывается очередной год. Но, думаю, мне это больше не понадобится".
   Он бросил его в блок утилизации. "Теперь я землянин. Каждый проходящий день - это всего лишь один день; объективное время и субъективное время равны".
   Хоукс весело ухмыльнулся. "Маленькая пластиковая безделушка, чтобы сказать тебе, сколько тебе лет, а? Что ж, теперь все позади". Он указал на кнопку в стене. "Вот пульт управления вашей кроватью; Я буду спать сзади, где я спал прошлой ночью. Завтра первым делом мы купим вам приличный комплект одежды, чтобы вы могли ходить по улице и не слышать криков " Спейсер! " ' на тебя. Затем я хочу, чтобы вы познакомились с несколькими людьми - моими друзьями. А потом мы начинаем ломать тебя за столами класса C".
   * * * *
   Первые несколько дней жизни с Хоукс были захватывающими. Игрок купил Алану новую одежду, современную одежду с самозастегивающимися молниями и кнопками, сделанную из тонких липких материалов, которые были невероятно удобнее, чем грубая ткань его униформы " Вальхаллы ". Йорк с каждым часом казался ему менее чуждым; он изучал маршруты Undertube и карты Overshoot, пока не научился достаточно хорошо ориентироваться в городе.
   Каждую ночь около 18:00 они ели, а потом наступало время идти на работу. Распорядок дня Хоукса приводил его в три разных игорных зала класса А дважды в неделю; на седьмой день он всегда отдыхал. Первую неделю Алан следовал за Хоуксом, стоя позади него и наблюдая за его техникой. Когда началась вторая неделя, Алан был один и начал часто посещать места класса С рядом с салонами А, которые использовал Хоукс.
   бу Когда он спросил Хоукса, следует ли ему зарегистрироваться со статусом Free, игрок ответил быстрым и резким: "Еще нет".
   "Но почему? Я профессиональный игрок, с прошлой недели. Почему я не должен регистрироваться?"
   - Потому что тебе это не нужно. Это не требуется".
   "Но я хочу. Черт возьми, Макс, я... ну, я как бы хочу записать свое имя на чем-нибудь. Просто чтобы показать, что я принадлежу этому миру. Я хочу зарегистрироваться".
   Хоукс странно посмотрел на него, и Алану показалось, что в спокойных голубых глазах читалась угроза. Внезапно зловещим тоном он сказал: - Я не хочу, чтобы ты подписывался под чем-либо своим именем, Алан. Или зарегистрируйтесь для бесплатного статуса. Понял?"
   "Да, но-"
   "Никаких "но! Понятно?"
   Сдерживая гнев, Алан кивнул. Он привык получать приказы от своего корабельного начальства и подчиняться им. Хоукс, вероятно, знал лучше. В любом случае, сейчас он зависел от старшего и не хотел без нужды злить его. Хоукс был богат; когда придет время, могут потребоваться деньги, чтобы построить корабль с гипердвигателем. Алан совершенно хладнокровно относился к этому, и эта концепция удивила и позабавила его, когда он понял, насколько целеустремленным он стал после ухода из Валгаллы .
   Сначала он использовал свою целеустремленность за игровыми столами. За первые десять дней своей карьеры профессионала ему удалось проиграть семьсот кредитов из денег Хоукса, хотя однажды вечером ему удалось выиграть ставку в триста кредитов.
   Но Хоукс не беспокоился. - Ты получишь оценку, Алан. Еще несколько недель, может быть, дней, пока вы будете учить комбинации, разминать пальцы, набираться умения быстро думать - и вы доберетесь до цели.
   - Я рад , что ты такой оптимист. Алан почувствовал себя подавленным. В тот вечер он проиграл триста кредитов, и ему казалось, что его неуклюжие пальцы никогда не научатся составлять комбинации достаточно быстро. Он был таким же, как Стив, прирожденным неудачником, но без сноровки, необходимой для игры. - Ну, это ваши деньги.
   - И я ожидаю, что когда-нибудь ты удвоишь его для меня. Ставлю пять к одному, что до осени ты попадешь в класс B.
   Алан с сомнением фыркнул. Чтобы попасть в класс B, ему нужно было бы в среднем выигрывать по двести кредитов за ночь в течение десяти дней подряд или же выигрывать три тысячи кредитов в течение месяца. Это казалось безнадежной задачей.
   Но, как обычно, пари выиграл Хоукс. Удача Алана улучшилась, когда прошел май, а июнь сократился; в начале июля он попал в горячую полосу, когда казалось, что он марширует к трибуне победителя через каждый раунд, а другие посетители класса C начали ворчать. В ту ночь, когда он вернулся домой с шестью сотнями только что выигранных кредитов, Хоукс открыл ящик стола и достал тонкую, гладкую нейтринную пушку.
   "Впредь носите это с собой", - сказал игрок.
   "Зачем?"
   - Они начинают замечать тебя сейчас. Я слышу, как люди разговаривают. Они знают, что ты каждую ночь выносишь деньги из игровых залов.
   Алан держал холодное серое оружие, дуло которого могло выплевывать смертоносный поток заряженных нейтрино, необнаружимых, невесомых и смертельных. "Если меня задержат, я должен использовать это?"
   - Только в первый раз, - сказал Хоукс. "Если вы сделаете работу правильно, вам больше не понадобится ее использовать. Второго раза не будет".
   Как оказалось, Алану не нужен был пистолет, но он всегда носил его с собой, когда выходил из квартиры. Его мастерство в игре продолжало расти; он видел, что это было похоже на астрогацию, и с растущей уверенностью он научился проецировать свои ходы на три, а иногда и на четыре номера вперед.
   Теплым вечером в середине июля владелец игрового зала, который Алан часто посещал, останавливал его, когда он входил.
   - Ты Доннелл, не так ли?
   "Вот так. Ничего плохого?"
   - Ничего особенного, за исключением того, что я подсчитывал ваши доходы за последние две недели. Всего получается около трех тысяч кредитов. А это значит, что тебе больше не рады в этой гостиной. Ничего личного, сынок. Лучше возьми это с собой в следующий раз.
   Алан взял маленькую карточку, предложенную ему владельцем. Он был сделан из серого пластика, и на нем желтым цветом были оттиснуты буквы "КЛАСС Б". Он получил повышение.
   ГЛАВА Р ТРИНАДЦАТЬ
   В игровых залах класса B все было не так просто. Конкуренция была жесткой. Некоторые из игроков, как Алан, были проницательными новичками, только что выбравшимися из нижней части кучи; другие были бывшими мужчинами класса А, которые снова соскальзывали вниз, но все же преуспевали, чтобы удержаться в классе Б. Каждый день некоторые из знакомых лиц исчезали, поскольку один человек за другим не соответствовал сохраняющимся требованиям для промежуточного класса. .
   Алан довольно стабильно выигрывал, а Хоукс, конечно же, постоянно выигрывал в классе А. Алан передал свой выигрыш пожилому человеку, который затем позволил ему без вопросов взять любые наличные, которые ему могут понадобиться.
   Лето длилось весь август - жаркое и липкое, несмотря на все усилия местного бюро регулирования погоды. Сеятели облаков устраивали прохладный дождь примерно в 01:00 каждую ночь, чтобы смыть дневную грязь. Обычно в это время Алан возвращался домой и стоял на пустынных улицах, позволяя дождю хлестать по нему, и наслаждаясь этим. Дождь был для него в новинку; он провел так много своей жизни на борту звездолета, что у него было мало опыта с ним. Он с нетерпением ждал прихода зимы, а вместе с ней и снега.
   Он почти никогда не думал о Валгалле . Он заставил себя не думать о космическом корабле, потому что знал, что, как только он начнет сожалеть о своем решении, его уже не остановить. Жизнь на Земле была бесконечно увлекательной; и он был уверен, что когда-нибудь скоро у него появится шанс выследить гипердвигатель Кавура.
   Хоукс научил его многому: как бороться, как жульничать в карты, как метать ножи. Ничто из того, чему Алан научился у Хоукса, не было частью воспитания добродетельного молодого человека, но на Земле добродетель была отрицательным достижением. Ты был либо быстр, либо мертв. И пока у него не появилась возможность начать работу над гипердвигателем, Алан знал, что ему лучше научиться выживать на Земле. Хоукс был мастером техники выживания; Алан был хорошим учеником.
   Он прошел свой первый тест душной ночью в начале сентября. Он провел свой вечер в "Лидо", роскошном игровом зале в пригороде Риджвуда, и выиграл больше семисот кредитов - это была вторая лучшая холостяцкая ночь в его жизни. Он чувствовал себя хорошо. Хоукс работал в салоне далеко за городом, поэтому они не договорились о встрече в конце вечера; вместо этого они планировали вернуться домой по отдельности. Обычно они разговаривали час или два каждый вечер, прежде чем лечь спать, Алан просматривал свою вечернюю работу, а Хоукс выявлял слабые места в его технике и показывал ему сделанные им ошибки.
   Алан добрался до Хасбрука около 00:30 того же вечера. Луны не было; а в Хасбруке уличное освещение было не таким эффективным, как в более респектабельных районах Йорка. На улицах было темно. Алан сильно вспотел от влажности. Но был слышен слабый гул вертолетов сеятелей облаков; вечерний дождь был в пути. Он решил немного подождать снаружи.
   Первые капли упали в 00:45. Алан радостно ухмыльнулся, когда прохладный дождь смыл прилипший к нему пот; пока пешеходы спешили в укрытие, он упивался ливнем.
   Тьма лежала вокруг. Алан услышал внезапные шаги; мгновение спустя он почувствовал резкое давление в пояснице и руку, схватившую его за плечо.
   Тихий голос сказал: "Отдай свои деньги, и ты не пострадаешь".
   Алан замер на мгновение. Затем в игру вступили месяцы обучения Хоукса. Он осторожно пошевелил спиной, чтобы увидеть, не пронзил ли нож его одежду. Хороший; это не так.
   Одним быстрым движением он развернулся и рванулся прочь, танцуя влево и резко ударив ножом по руке своего противника. Кряхтящий возглас боли вознаградил его. Он отступил на два шага; когда нападавший двинулся вперед, Алан ударил его кулаком в живот и снова ловко отпрыгнул. На этот раз появилась его рука с нейтринной пушкой.
   - Стой на месте, или я сожгу тебя, - тихо сказал он. Окутанный тенью нападавший не двигался. Алан осторожно отбросил упавший нож, не опуская пистолета.
   - Хорошо, - сказал Алан. "Иди сюда, в свет, где я могу видеть, кто ты. Я хочу помнить тебя".
   Но, к своему удивлению, он почувствовал, как сильные руки скользнули вокруг него и сжали его; быстрый поворот, и нейтринная пушка выпала из его онемевших рук. Руки сомкнулись за спиной в нерушимом полном нельсоне.
   Алан корчился, но это было бесполезно. Скрытый сообщник крепко держал его. А теперь другой мужчина вышел вперед и быстро обшарил его карманы. Алан был скорее зол, чем испуган, но ему хотелось, чтобы Хоукс или кто-нибудь еще пришли, прежде чем все зашло слишком далеко.
   Внезапно Алан почувствовал, как давление за его шеей ослабевает. Его похититель освобождал его. Он приготовился, размышляя, стоит ли развернуться и атаковать, когда знакомый голос сказал: "Правило номер один: никогда не оставляй свою спину без присмотра более чем на полсекунды, когда тебя держат. Вы видите, что происходит".
   Алан был слишком ошеломлен, чтобы ответить на несколько мгновений. Наконец шепотом он сказал: - Макс?
   "Конечно. И к счастью для тебя, я тоже такой, какой я есть. Джон, выйди сюда, на свет, чтобы он мог тебя видеть. Алан, познакомься с Джоном Бингом. Свободный статус, класс B".
   Человек, который сначала напал на него, теперь вышел вперед, в свет уличного фонаря. Он был ниже Алана, с худощавым, почти бестелесным лицом и всклокоченной рыжевато-каштановой бородой. Он выглядел трупным. Его глазные яблоки окрасились своеобразным желтоватым оттенком.
   Алан узнал его - человека класса B, которого он несколько раз видел в разных салонах. Это было не то лицо, которое легко забывалось.
   Бинг передал толстую стопку счетов, которые он взял у Алана. Засовывая их в карман, Алан раздраженно сказал: "Очень забавная шутка, Макс. А что, если бы я сожгла живот твоего друга или он зарезал меня?
   Хоукс усмехнулся. "Думаю, это один из рисков игры. Но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы думать, что ты сожжешь безоружного человека, а Джон не собирался тебя резать. Кроме того, я был прямо здесь.
   - И в чем был смысл этой маленькой демонстрации?
   - Часть твоего образования, мой мальчик. Я надеялся, что тебя задержит одна из местных банд, но они не подчинились, так что мне пришлось сделать это самому. С помощью Джона, конечно. В следующий раз помните, что в тени может скрываться сообщник, и что вы не в безопасности только потому, что поймали одного человека.
   Алан ухмыльнулся. "Хорошая точка зрения. И я думаю, что это лучший способ научиться этому".
   Все трое поднялись наверх. Бинг извинился и почти сразу исчез в дополнительной комнате; Хоукс прошептал Алану: "Джонни - мечтатель - наркоман. На ранних стадиях; вы можете заметить это по пожелтению глазных яблок. Позже это его покалечит, но он не беспокоится о будущем.
   Алан изучал маленького худощавого мужчину, когда тот вернулся. Бинг улыбался - странной неземной улыбкой. В правой руке он держал маленькую пластиковую капсулу.
   "Вот еще одна грань вашего образования, - сказал он. Он посмотрел на Хоукса. "Это нормально?"
   Хоукс кивнул.
   Бинг сказал: "Присмотрись к этой капсуле, мальчик. Это сонная пыль - наркозефрин. Это мой удар".
   Он небрежно бросил капсулу Алану, который поймал ее и держал на расстоянии вытянутой руки, словно это была живая гадюка. В нем был желтый порошок.
   "Вы поворачиваете крышку и немного нюхаете", - сказал Хоукс. - Но не пытайтесь, если только вы не ненавидите себя по-настоящему. Джонни может подтвердить это.
   Алан нахмурился. "Что делает эта штука?"
   - Это стимулятор - нервный стимулятор. Усиливает восприятие. Он сделан из сорняка, который растет только в сухих, засушливых местах - изначально происходит с Эпсилон Эридана IV, но самая большая плантация галактики находится в Сахаре. Это вызывает привыкание и дорого стоит".
   "Сколько тебе нужно принять, чтобы... чтобы выработать привычку?"
   Тонкие губы Бинга цинично скривились. "Один вдох. И наркотик уносит все ваши заботы прочь. В тебе девять футов роста, и весь мир - твоя игрушка, когда ты находишься в пыли снов. Все, на что вы смотрите, имеет шесть разных цветов". Горько Бинг сказал: "Только одна загвоздка - примерно через год вы перестаете чувствовать эффект. Но не жажда. Что остается с тобой навсегда. Каждую ночь один хороший вдох - по сто кредитов за вдох. И нет лекарства".
   Алан вздрогнул. Он видел наркоманов снотворной пыли в запущенном состоянии - увядших парализованных стариков сорока лет, неспособных есть, калек, высыхающих и приближающихся к смерти. И все это ради удовольствия на целый год!
   - Джонни был звездным человеком, - внезапно сказал Хоукс. "Вот почему я выбрал его для нашего маленького трюка сегодня вечером. Я подумал, что пришло время представить вас двоих.
   Глаза Алана расширились. - Какой корабль?
   " Королева Галактики. Однажды ночью по Анклаву пришел торговец пылью снов и дал мне бесплатно понюхать. Щедро с его стороны.
   - А ты... стал наркоманом?
   "Пять минут спустя. Так мой корабль ушел без меня. Это было одиннадцать лет назад по земному времени. Подумай, сто кредитов за ночь в течение одиннадцати лет.
   Алану стало холодно внутри. "Это могло случиться с ним, - подумал он, - это свободное нюхание". Тонкие плечи Бинга дрожали. Начиналась продвинутая стадия зависимости.
   Бинг был лишь первым из многих друзей Хоукса, которых Алан встретил за следующие две недели. Хоукс был центром большой группы людей со свободным статусом, не все из которых знали друг друга, но все знали Хоукса. Алан чувствовал своего рода гордость за то, что он протеже такого важного и широко известного человека, как Макс Хоукс, пока он не начал выяснять, что за люди были друзьями Хоукса.
   Был Лорн Холлис, ссудодатель - один из тех, у кого Стив одолжил. Холлис был пухлым, почти сальным человеком с плоскими молочно-серыми глазами и холодной леденящей улыбкой. Алан пожал ему руку, а затем почувствовал желание вытереть руку. Холлис часто навещала их.
   Другим частым гостем был Майк Ковак из Bryson Syndicate - проницательный бизнесмен в ультрасовременных костюмах, который ясно и хорошо говорил и специализировался на подделке документов. Был Эл Уэббер, любезный, тихий человечек, владевший флотилией небольших грузовых кораблей с ионными двигателями, которые курсировали по космическим линиям между Землей и Марсом, а также экспортировал сонную пыль в колонию на Плутоне, где сорняки не могли быть вырос.
   Семь или восемь человек время от времени появлялись в квартире Хоукса. Алан был представлен им всем, а затем вообще выпал из разговора, состоявшего обычно из воспоминаний и сплетен о незнакомых ему людях.
   Но по прошествии нескольких дней стало очевидно одно: Хоукс, возможно, сам не был преступником, но, безусловно, большинство его друзей действовали по ту сторону закона. Хоукс следил за тем, чтобы они держались подальше от квартиры в течение первых нескольких месяцев обучения Алана землянинам; но теперь, когда бывший звездный игрок стал опытным игроком и достаточно хорошо умел защищать себя, все старые друзья Хоукса снова вернулись.
   День за днем Алан все больше осознавал, насколько невинной и детской является жизнь звездного человека. был. Валгалла представляла собой безмятежный маленький мир из 176 человек, связанных друг с другом столькими узами, что конфликты возникали редко. Однако здесь, на Земле, жизнь была жесткой и тяжелой.
   Ему повезло. В начале своих странствий он наткнулся на Хоукса. Если бы ему чуть меньше повезло, у него могла бы быть такая же жизнь, как у Стива... или у Джона Бинга. Было не весело думать об этом.
   Обычно, когда у Хоукса поздно вечером к нему приходили друзья, Алан некоторое время прислушивался, а затем извинялся и немного засыпал. Лежа в постели, он слышал тихий шепот, а однажды проснулся под утро и услышал, что разговор все еще продолжается. Он напряг слух, но ничего не уловил.
   Однажды ночью в начале октября он пришел домой из игрового зала и, не заметив никого дома, тут же заснул. Некоторое время спустя он услышал, как вошли Хоукс и его друзья, но он слишком устал, чтобы встать с постели и поприветствовать их. Он перевернулся и снова заснул.
   Но позже той же ночью он почувствовал, как к нему прикасаются руки, открыл глаза и увидел склонившегося над ним Хоукса.
   - Это я - Макс. Ты проснулся?"
   - Нет, - невнятно пробормотал Алан.
   Хоукс встряхнул его несколько раз. - Давай, вставай и одевайся. Здесь есть люди, которые хотят поговорить с тобой.
   Лишь наполовину понимая, Алан неохотно выбрался из постели, оделся и плеснул себе в лицо холодной водой. Он последовал за Хоуксом обратно внутрь.
   Гостиная была переполнена. Там было семь или восемь человек - те, кого Алан считал ближайшим окружением дружков Хоукса. Джонни Бинг, Майк Ковак, Эл Уэббер, Лорн Холлис и некоторые другие. Алан сонно кивнул им и сел, недоумевая, зачем Хоукс вытащил его из постели ради этого.
   Хоукс пристально посмотрел на него. - Алан, ты знаешь всех этих людей, не так ли?
   Алан кивнул. Он все еще злился на Хоукса; он крепко спал.
   "Теперь вы столкнулись с девяносто процентами того, что мы стали называть Синдикатом Хоукса", - продолжил Хоукс. "Эти восемь джентльменов и я недавно создали организацию с определенной целью. Подробнее об этом через несколько минут. Я вызвал вас сюда, чтобы сказать вам, что в нашей организации есть место еще для одного человека и что вы соответствуете необходимым требованиям.
   "Мне?"
   Хоукс улыбнулся. "Ты. Мы все наблюдали за тобой с тех пор, как ты стал жить со мной, проверяя тебя, изучая тебя. Ты умеешь приспосабливаться, сильный, умный. Вы быстро учитесь. Сегодня вечером у нас было небольшое голосование, и мы решили пригласить вас.
   Алану было интересно, спит он еще или нет. К чему все эти разговоры о синдикатах? Он оглядел круг и понял, что эта кучка может быть не в духе.
   Хоукс сказал: "Расскажи ему об этом, Джонни".
   Бинг наклонился вперед и моргнул глазами, затуманенными наркотиками. Тихим, почти мурлыкающим голосом он сказал: - Это действительно очень просто. Мы собираемся устроить старое доброе ограбление. Это предложение принесет каждому из нас примерно по миллиону кредитов, даже с разделением на десять участников. Все должно пройти довольно легко, но нам нужно, чтобы вы в этом участвовали. На самом деле, я бы сказал, что ты незаменим для проекта, Алан.
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   Хоукс вступил во владение, объясняя предложение проснувшемуся Алану.
   "В следующую пятницу в центре Всемирного резервного банка будет перевод валюты. По крайней мере, десять миллионов кредитов будут собраны бронированным грузовиком и доставлены в филиалы банков для распределения.
   "Холлис, кстати, обнаружила волновые схемы робостражей, которые будут охранять партию валюты. И у Эла Уэббера есть оборудование, которое может парализовать роботов-охранников, если мы знаем их рабочую длину волны. Так что оставить машину незащищенной очень просто; мы ждем, пока он будет загружен, затем отключаем роботов, хватаем людей-охранников и уезжаем на грузовике".
   Алан задумчиво нахмурился. "Почему я так незаменим в этом бизнесе?" У него не было никакого желания грабить банки или что-то еще.
   - Потому что ты единственный из нас, кто не зарегистрирован в центральном каталоге. У вас нет номера телевектора. Вас невозможно отследить".
   Внезапно Алан понял. "Так вот почему вы не дали мне зарегистрироваться! Ты готовил меня к этому все время!
   Хоукс кивнул. "Что касается Земли, вас не существует. Если кто-то из нас уедет с этим грузовиком, все, что ему нужно сделать, это нанести координаты грузовика и следовать телевекторным шаблонам человека, который его ведет. Захват в этом случае неизбежен. Но если вы находитесь в грузовике, нет возможности отследить ваш маршрут. Возьми?"
   - Я понял, - медленно сказал Алан. Но мне это не нравится , - тихо добавил он. - Однако я хочу еще немного подумать о сделке. Дайте мне поспать на нем. Я скажу вам завтра, соглашусь ли я с этим".
   На лицах восьми гостей Хоукса появилось озадаченное выражение, и Уэббер хотел было что-то сказать, но Хоукс поспешно оборвал его. - Мальчик немного сонный, вот и все. Ему нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что он миллионер. Я позвоню каждому из вас утром, хорошо?
   Восьмерых быстро выпроводили из квартиры, а когда они ушли, Хоукс повернулся лицом к Алану. Исчезло мягкое дружелюбие, исчезло сердечное братство пожилого человека. Худое лицо его было теперь холодным и деловым, а голос резким, когда он сказал: - Что это за разговоры о том, чтобы все обдумать? Кто сказал, что у тебя есть выбор?
   "Разве я не имею права голоса в своей жизни?" - горячо спросил Алан. - А если я не хочу быть грабителем банков? Ты не сказал мне...
   "Мне не нужно было. Послушай, мальчик, я привел тебя сюда не ради здоровья. Я взял тебя, потому что увидел, что у тебя есть потенциал для этой работы. Я нянчилась с тобой больше трех месяцев. Дал вам ценное образование в том, как жить на этой планете. Теперь я прошу вас отплатить мне, немного. Бинг сказал правду: вы незаменимы в этом проекте. Твои личные чувства сейчас не имеют значения.
   "Кто говорит?"
   "Я делаю."
   Алан холодно посмотрел на изменившееся лицо Хоукса. - Макс, я не торговался за долю в вашем синдикате по ограблению банков. Я не хочу никакой части этого. Давайте назовем это увольнением прямо сейчас. Я передал вам несколько тысяч кредитов моего выигрыша. Дай мне пятьсот, а остальное оставь себе. Это ваша плата за мою комнату, питание и обучение за последние три месяца. Ты иди своей дорогой, я своей".
   Хоукс резко рассмеялся. "Так просто? Я прикарманю твой выигрыш, а ты уйдешь отсюда? Как ты думаешь, насколько я тупой? Ты знаешь названия синдиката, ты знаешь планы, ты знаешь все. Многие люди заплатили бы большие деньги за авансовые наводки по этому поводу". Он покачал головой. - Я пойду своим путем, и ты тоже пойдешь, Алан. Или иначе. Вы знаете, что это означает .
   Алан сердито сказал: - Ты бы и меня убил, если бы я сейчас отступил. Дружба для тебя ничего не значит. "Помогите нам ограбить этот банк, иначе".
   Выражение лица Хоукса снова изменилось; он тепло улыбнулся, и когда он говорил, его голос был почти льстивый. - Послушай, Алан, мы планировали это несколько месяцев. Я поставил семь тысяч, чтобы оправдать твоего брата, чтобы быть уверенным в твоем сотрудничестве. Я говорю вам, что нет никакой опасности. Я не хотел угрожать тебе, но попробуй увидеть мою сторону происходящего. Ты должен помочь!"
   Алан с любопытством посмотрел на него. - Почему ты такой горячий, чтобы ограбить банк, Макс? Ты зарабатываешь состояние каждую ночь. Вам не нужен еще миллион кредитов".
   "Нет. Я не. Но некоторые из них делают. Джонни Бинг знает; и Ковак тоже - он должен Брайсону тридцать тысяч. Но я организовал схему". Теперь Хоукс умолял. "Алан, мне скучно. Скучно до смерти. Азартные игры для меня не азартные игры; Я слишком хорош. Я никогда не проигрываю, кроме случаев, когда я этого хочу. Так что мне нужно получить удовольствие в другом месте. Это оно. Но без тебя не получится".
   Они помолчали. Алан понял, что Хоукс и его группа были отчаянными людьми; они никогда не оставят его в живых, если он откажется сотрудничать. У него вообще не было выбора. Было разочарованием узнать, что Хоукс забрал его главным образом потому, что он может быть полезен при ограблении.
   Он пытался убедить себя, что это мир джунглей, где мораль не имеет значения, и что миллион кредитов, которые он получит, поможет финансировать исследования гипердвигателя. Но это были жалкие доводы, в которых не было убедительности. Не было никакого оправдания тому, что он собирался сделать. Никак нет.
   Но Хоукс держал его в расщепленной палке. Выхода не было. Он попал к разбойникам - и волей-неволей вынужден будет сам стать одним из них.
   - Ладно, - горько сказал он. - Я поведу для вас грузовик для побега. Но когда все закончится, я возьму свою долю и уйду. Я не хочу больше тебя видеть".
   Хоукс выглядел обиженным, но достаточно быстро скрыл эмоции. - Это зависит от тебя, Алан. Но я рад, что ты сдался. Иначе нам обоим было бы тяжело. Предположим, мы немного поспим.
   Алан плохо спал всю оставшуюся ночь. Он продолжал бесконечно обдумывать одни и те же мысли в своей голове, пока ему не захотелось раскрепостить переднюю часть черепа и позволить мыслям каким-то образом ускользнуть.
   Его раздражало то, что Хоукс взял его в первую очередь потому, что он соответствовал требованиям для плана, придуманного задолго до этого, а не ради него самого. Все интенсивное обучение, которое дал ему игрок, было направлено не только на то, чтобы закалить Алана, но и на то, чтобы подготовить его к той роли, которую ему предстояло сыграть в задуманном ограблении.
   Он тоже был недоволен ограблением. Тот факт, что его принуждали к участию, не делал его меньшим преступником, а это шло вразрез со всеми его укоренившимися моральными кодексами. Он был бы так же виновен, как Хоукс или Уэббер, и выхода не было.
   Нет смысла размышлять об этом, наконец решил он. Когда все будет кончено, у него будет достаточно денег, чтобы приступить к своей настоящей цели - разработке работоспособного гиперпространственного двигателя. Он полностью порвет с Хоуксом, возможно, переедет в какой-нибудь другой город. Если бы его поиски увенчались успехом, это было бы в какой-то мере искуплением за преступление, которое он собирался совершить. Только в какой-то мере.
   Неделя тянулась медленно, и Алан плохо справлялся со своей ночной работой. Его мысли были где угодно, только не на игровом поле, и перестановки и комбинации ускользали от него. Он проиграл, хотя и не сильно.
   Каждую ночь десять членов Синдиката собирались в квартире Хоукса и планировали каждый шаг преступления в мельчайших деталях, повторяя и повторяя детали до тех пор, пока каждый человек не стал второй натурой рассказывать о своей роли в ограблении. У Алана было одновременно самое простое и самое сложное; ему будет нечего делать, пока остальные не закончат свои части, но тогда ему придется сесть в броневик и опередить преследователей. Он должен был уехать на машине далеко за черту города, где Бинг и Холлис встретят его и заберут наличные; затем он должен был где-то потерять грузовик и вернуться в город на общественном транспорте.
   День ограбления выдался холодным и ясным; в воздухе витал осенний холодок. Алан почувствовал некоторую предвкушающую нервозность, но был спокойнее, чем ожидал, - почти фаталистически спокоен. К ночи он станет разыскиваемым преступником. Он задавался вопросом, будет ли это стоит того, даже за миллион кредитов. Возможно, было бы лучше бросить вызов Хоуксу и попытаться сбежать.
   Но Хоукс, как всегда проницательный знаток человеческих характеров, явно понимал, что Алан колеблется. Он внимательно следил за ним, никогда не позволяя ему сбиться с пути. Хоукс не рисковал. Он вынуждал Алана принять участие в ограблении.
   Перевод валюты должен был состояться в 12:40, согласно инсайдерской информации, которую каким-то образом получил Холлис. Вскоре после полудня Хоукс и Алан вышли из квартиры и сели в подземный метрополитен. Их пункт назначения - центральная часть Йорк-Сити, где располагался Всемирный резервный банк.
   Около 12:30 они добрались до берега. Снаружи стоял бронированный грузовик, выглядевший гладким и неприступным, а четыре массивных робоохранника стояли на страже, по одному у каждого колеса. Было еще трое полицейских-людей, но только для эффекта; в случае каких-либо проблем предполагалось, что робогвардейцы возьмут на себя всю тяжелую работу.
   Банк действительно представлял собой величественное сооружение - более сотни этажей высотой, возвышавшееся широкими обрывами до такой точки, где его сужающаяся вершина терялась в мерцающем полуденном небе. Это был, как знал Алан, центр мировой торговли.
   Вооруженные охранники выносили пакеты с валютой из банка и клали их в грузовик. Сердце Алана забилось. Улицы были заполнены обедающими офисными работниками; мог ли он уйти от этого?
   Все было точно синхронизировано. Пока Хоукс и Алан шли к банку, Алан заметил Ковака, который слонялся по улице и читал телефакс. Никого из остальных не было видно.
   Уэббер, как знал Алан, в этот момент сидел в кабинете, выходящем окнами на вход в банк, и смотрел в окно на происходящее внизу. Ровно в 12:40 Уэббер должен был включить гаситель волн, который парализовал бы четырех робоохранников.
   В тот момент, когда робоохранники замерзнут, другие заговорщики вступят в бой. Дженсен, МакГуайр, Фриман и Смит, надев маски, прыгали к трем людям-охранникам грузовика и прижимали их к земле. Бинг и Хоукс, которые заходили в банк за мгновение до этого, устраивали импровизированную драку друг с другом прямо у главного входа, тем самым создавая путаницу и затрудняя охранникам подкрепления пройти мимо них и выйти на улицу.
   Прямо за дверью прятались Холлис и Ковак. Когда квартет набрасывался на охранников грузовика, они перебегали и выдергивали водителя из кабины. Затем Алан быстро входил с другой стороны и уезжал, а остальные девять растворялись в толпе в самых разных направлениях. Бинг и Холлис, если они уйдут, отправятся на место встречи, чтобы встретиться с Аланом и забрать у него деньги.
   Если он сработал должным образом, все должно было занять меньше пятнадцати секунд, с того момента, как Уэббер щелкнул выключателем, до момента, когда Алан уехал с грузовиком. Если нормально погаснет.
   Секунды ползли. Время было 1235 год, сейчас. В 12:37 Хоукс и Бинг вышли на берег с противоположных сторон. Три минуты до конца. Фальшивое спокойствие Алана покинуло его; он рисовал себе всевозможные бедствия.
   1238. Все часы были синхронизированы с секундой.
   1239. 1239:30.
   Тридцать секунд до конца. Алан занял свое место в толпе зевак, как и было заранее оговорено. Пятнадцать секунд до конца. 10. Пять.
   1240. Роботы-охранники управляли запиранием грузовика; погрузка была произведена точно по графику. Грузовик был закрыт и опечатан.
   Роботы-охранники замерли.
   Уэббер был как раз вовремя. Алан напрягся, захваченный волнением момента и думая теперь только о той роли, которую ему предстоит сыграть.
   Трое полицейских в некотором замешательстве переглянулись. Дженсен и Макгуайр выскочили на них...
   И робоохранники вернулись к жизни.
   В банке раздались звуки бластерных выстрелов; Алан испуганно обернулся. Из здания выскочили четверо охранников с бластерами наготове. Что случилось с Хоуксом и Бингом - почему они не преградили вход, как было условлено?
   На улице теперь царила дикая суматоха; люди толкались повсюду. Алан видел, как Дженсен корчился в стальной хватке робоохранника. Неужели устройство Уэббера вышло из строя? Очевидно так.
   Алан не мог пошевелиться. Он увидел, как Фриман и Макгуайр бешено мчатся по улице, преследуемые полицией. Холлис стояла, молча глядя на дверь банка. Алан увидел, как к нему подбежал Ковак.
   "Все пошло не так!" - резко прошептал Ковак. "Полицейские ждали нас! Бинг и Хоукс мертвы. Давай, беги, если хочешь спастись!
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   Алан очень тихо сидел в пустой квартире, которая когда-то принадлежала Максу Хоуксу, и не смотрел ни на что конкретное. Прошло пять часов с момента неудавшегося ограбления. Он был один.
   Новости были разнесены по всем возможным каналам связи; он знал эту историю наизусть. Была предпринята попытка дерзкого ограбления, но полицейские методы обнаружения позволили заблаговременно предупредить, и грабители были расстроены. Роботы-охранники были специально оборудованы и могли переключаться на другую длину волны в случае опасности; они отключились лишь на мгновение. А в банке была расставлена специальная охрана, готовая к вылазке. Бинг и Хоукс пытались заблокировать дверной проем, но их застрелили. Хоукс был убит мгновенно; Бинг умер через час в больнице.
   По меньшей мере еще двое членов банды были задержаны - Дженсен и Смит, оба пойманные в ловушку робоохранниками. Было известно, что в покушении участвовали как минимум еще двое мужчин, а возможно, и больше, и сейчас их отслеживают.
   Алан не беспокоился. Он не был в сотне футов от места преступления, и ему было легко ускользнуть незамеченным. У остальных тоже не возникло особых затруднений - Уэббер, Холлис, Ковак, Макгуайр и Фримен. Был шанс, что Холлиса или Ковака узнали; в этом случае их можно было выследить с помощью телевектора. Но Алан не был зарегистрирован на экранах телевекторов - и другого способа связать его с преступлением не было.
   Он окинул взглядом квартиру, бар Хоукса, его аудиосистему и другие вещи мертвеца. Вчера, подумал Алан, Хоукс был здесь живым, с горящими глазами, когда в последний раз обрисовывал план ограбления. Теперь он был мертв. Трудно было поверить, что такую разностороннюю личность можно было так скоро, так быстро погасить.
   Возникла мысль. Полиция будет расследовать распоряжение имуществом Хоукса; они захотят узнать об отношениях между Хоуксом и Аланом и, возможно, будут заданы вопросы об ограблении. Алан решил предотвратить это.
   Он потянулся к телефону. Он позвонит в службу безопасности, скажет им, что жил с Хоуксом и слышал о внезапной насильственной смерти игрока, и совершенно невинно расспросит подробности. Он бы-
   Звонил дверной доносчик.
   Алан развернулся и положил трубку. Протянув руку, он щелкнул дверное полотно, и перед ним предстал солидный мужчина средних лет в серебристо-серой полицейской форме. Так скоро? Алан задумался. У меня даже не было возможности позвонить...
   "Это кто?" - спросил он на удивление ровным голосом. с.
   "Инспектор Гейнер из службы глобальной безопасности".
   Алан открыл дверь. Инспектор Гейнер тепло улыбнулся, вошел и сел на место, предложенное ему Аланом. Алан чувствовал себя напряженным и нервным и надеялся, что это не слишком заметно.
   Охранник сказал: "Вас зовут Алан Доннелл, не так ли? А вы человек со свободным статусом, незарегистрированный, работаете профессиональным игроком класса B?
   Алан кивнул. - Верно, сэр.
   Гейнер сверился с записью в своем блокноте. - Я полагаю, вы слышали, что человек, который жил здесь, - Макс Хоукс - был убит сегодня утром при попытке ограбления.
   - Д-да, сэр. Я слышал это некоторое время назад, в выпусках новостей. Я все еще немного потрясен. П-выпить не хотите, инспектор?
   - Спасибо, не при исполнении служебных обязанностей, - весело сказал Гейнер. - Скажи мне, Алан, как давно ты знаешь Макса Хоукса?
   "С прошлого мая. Я бывший звездный человек. Я... прыгнул с корабля. Макс нашел меня блуждающим по городу и взял к себе. Но я ничего не знал ни о каких грабежах, инспектор. Макс большую часть времени держал рот на замке. Уходя отсюда этим утром, он сказал, что собирается в банк внести депозит. Я никогда бы не подумал-"
   Он остановился, задаваясь вопросом, убедительно ли это звучит. В тот момент долгий тюремный срок или что похуже казалось неизбежным. И хуже всего то, что он не хотел участвовать в грабеже, да и не участвовал, - но в глазах закона он был несомненно так же виновен, как и все другие.
   Гейнер поднял руку. - Не пойми меня неправильно, сынок. Я здесь не как следователь по уголовным делам. Мы не подозреваем, что вы принимали участие в покушении.
   "Почему-"
   Он вынул из нагрудного кармана конверт и развернул лежавшие в нем бумаги. "Я хорошо знал Макса, - сказал он. "Около недели тому назад он пришел ко мне и дал мне запечатанный конверт, который надлежало вскрывать только в случае его смерти в этот день, а в противном случае уничтожать нераспечатанным. Я открыл его несколько часов назад. Я думаю, вам следует ее прочитать".
   Дрожащими пальцами Алан взял пачку бумаг и просмотрел их. Они были аккуратно напечатаны; Алан узнал блочные фиолетовые буквы голосового аппарата, который Хоукс держал в своей комнате.
   Он начал читать.
   В документе поясняется, что Хоукс планировал ограбление банка в пятницу, 3 октября 3876 года. Он не назвал ни одного из своих сообщников. Далее он заявил, что с ним живет некто Алан Доннелл, незарегистрированный бывший звездный актер, и что этот Алан Доннелл вообще не знал о предполагаемом ограблении банка.
   Кроме того , добавил Хоукс, в случае моей смерти в результате задуманного ограбления Алан Доннелл будет единственным наследником и правопреемником моих мирских благ. Это отменяет и заменяет любые и все завещания и завещания, которые я мог составить в любое прошедшее время.
   К письму был приложен список собственности, которую Хоукс оставил. Счета в различных сберегательных кассах составляли около трех четвертей миллиона кредитов; кроме того, были разрозненные инвестиции, недвижимость, облигации. По оценкам Хоукса, все имущество стоило немногим более одного миллиона кредитов.
   Когда Алан закончил, он испуганно и побелевший посмотрел на пожилого мужчину. - Все это мое?
   - Вы довольно богатый молодой человек, - согласился Гейнер. "Конечно, есть формальности - завещание должно быть завещано и оспорено, и можно ожидать, что оно будет кем-то оспорено. Если у вас останется все имущество, когда вас разберут в суде, с вами все будет в порядке.
   Алан непонимающе покачал головой. "То, как он это написал - как будто знал ".
   - Макс Хоукс всегда знал, - мягко сказал Гейнер. "Он был лучшим догадчиком, которого я когда-либо видел. Это было почти так, как если бы он мог все время заглядывать в будущее на пару дней. Конечно, он знал. И он также знал, что оставить этот документ у меня безопасно - что он может доверять мне, что я не открою его. Представь, объяви за неделю, что собираешься ограбить банк, а потом передашь запечатанное объявление полицейскому!"
   Алан вздрогнул. Полиция знала об ограблении заранее - так были убиты Макс и Пырятель снов Бинг. Был ли Гейнер тем, кто их предал? Вскрыл ли он запечатанный конверт раньше времени и отправил Макса на смерть?
   Нет. Немыслимо, чтобы этот тихий человек сделал такое. Алан отогнал эту мысль.
   "Макс знал, что его убьют, - сказал он. "И все же он пошел вперед с этим. Почему?"
   "Может быть, он хотел умереть, - предположил Гейнер. "Может быть, ему наскучила жизнь, надоело постоянно побеждать, надоели вещи такими, какие они есть. В любом случае, никогда не родился человек, который мог бы вычислить Макса Хоукса. Вы, должно быть, сами это узнали.
   Гейнер поднялся. - Теперь мне придется двигаться дальше. Но сначала позвольте мне дать вам несколько советов.
   "Сэр?"
   "Идите в центр города и зарегистрируйтесь в Free Status. Пусть они дадут вам номер телевектора. Ты станешь важной персоной, когда получишь все эти деньги. И будьте очень осторожны с тем, кто ваши друзья. Макс мог позаботиться о себе; тебе может не повезти, сынок.
   - Будет ли расследование ограбления? - спросил Алан.
   "Это уже идет. Вас могут вызвать на допрос, но пусть вас это не беспокоит. Сегодня я передал им копию завещания Макса, и это полностью оправдывает вас.
   В ту ночь в квартире было странно пусто; Алан пожалел, что Гейнер остался подольше. Он ходил по темным комнатам, наполовину ожидая, что Макс вернется домой. Но Макс не собирался возвращаться домой.
   Алан понял, что очень любил Хоукса. Он никогда этого не показывал; он никогда не проявлял особой теплоты по отношению к игроку, особенно в последние дни, когда они оба жили под давлением запланированного ограбления. Но Алан знал, что многим обязан Хоуксу, каким бы негодяем и негодяем он ни был. Хоукс был в основном хорошим человеком, одаренным - возможно, слишком одаренным, - чьи стремления и страсти вывели его за пределы общества. И в тридцать пять он умер, заранее зная, что близок его последний день.
   Следующие несколько дней были заняты. Алана вызвали в штаб-квартиру службы безопасности для допроса, но он настаивал, что ничего не знает ни об ограблении, ни о друзьях Хоукса, и документ, оставленный Хоуксом, казалось, подтверждал это. С него сняли всю причастность к ограблению.
   Затем он пошел в Центральную матрицу каталогов и зарегистрировался в свободном статусе. Ему дали телевекторный передатчик - он был хирургическим путем вживлен в мясистую часть его бедра, - и он принял напиток от старого толстого Хайнса Макинтоша в память о Хоуксе.
   Он кратко поговорил с Макинтошем о процессе сбора денег в поместье Хоукса и узнал, что это сложный процесс, но бояться нечего. Теперь завещание было отправлено по каналам.
   Несколько дней спустя он встретил Холлис на улице. Раздутый ростовщик выглядел бледным и измученным; он похудел, и теперь его кожа дрябло нависала над костями. Как ни мало Алану нравился ростовщик, он настоял на том, чтобы отвести его на обед в местный ресторан.
   - Почему ты все еще торчишь в Йорк-сити? - спросил Алан. "Я думал, что кто-то из старых приятелей Макса загорелся".
   - Так и есть, - сказал Холлис, вытирая пот со своего белого лоснящегося лба. "Но пока я в ясности. Особого расследования не будет; они убили двоих и поймали двоих, и это сделает их счастливыми. В конце концов, ограбление было неудачным".
   "Есть идеи, почему это не удалось?"
   Холлис кивнул. "Конечно, у меня есть идея! Их предупредил Ковак.
   "Майк? Но мне он показался нормальным".
   "И всем. Но он многим был обязан Брайсону, и Брайсон очень хотел избавиться от Макса. Поэтому Ковак передал планы ограбления парням Брайсона в обмен на отказ от долгов, а Брайсон просто передал все это в полицию. Они ждали нас, когда мы появились".
   Это очистило Гейнера, подумал Алан с некоторым облегчением. - Как ты все это узнал?
   - Мне сам Брайсон сказал.
   "Какая!"
   - Думаю, он точно не знал, кто, кроме Макса, участвовал в сделке. В любом случае, он точно не знал, что я был частью группы, - сказал Холлис. "Старик Брайсон заключил со мной пари и что-то проговорился о том, как он сообщил полиции о Максе. Потом он мне все рассказал".
   - А Ковак?
   - Мертв, - прямо сказал Холлис. "Брайсон, должно быть, понял, что если он продаст Макса, то продаст кого угодно, поэтому о Коваке позаботились. Его нашли вчера. Сердечная недостаточность, говорится в сообщении. У Брайсона есть хорошие наркотики. Скажи, малыш, есть хоть слово о том, что будет со всем баблом Макса?
   Алан немного подумал, прежде чем ответить. "Я ничего не слышал. Думаю, правительство унаследует его".
   - Это было бы очень плохо, - задумчиво сказал Холлис. "Макс был хорошо загружен. Я хотел бы получить мои руки в часть этого теста себя. Держу пари, Брайсон и его банда тоже.
   Алан ничего не сказал. Поев, он заплатил по счету, и они ушли: Холлис направился на север, а Алан - на юг. Через три дня завещание Хоукса пройдет через суд. Алан задавался вопросом, попытается ли Брайсон, который, казалось, был главным криминальным синдиком Йорка, присвоить себе часть денег Макса.
   На слушания действительно явился человек из Брайсона - симпатичный оператор по имени Бервин. Он утверждал, что Хоукс был связан с Брайсоном несколько лет назад и что деньги Хоукса должны вернуться к Брайсону в силу малоизвестного закона прошлого века, касающегося имущества профессиональных игроков, убитых в результате преступных действий.
   Робокомпьютер, ответственный за слушание, несколько мгновений обдумывал запрос; затем щелкнули реле, и на левой панели компьютера загорелся ярко-красный сигнал ПРИЛОЖЕНИЕ ОТКАЗАНО.
   Бервин говорил в течение трех минут и закончился просьбой, чтобы робокомпьютер отстранил себя от слушаний и позволил заменить себя судьей-человеком.
   На этот раз решение компьютера было еще быстрее. ЗАЯВКА ОТКЛОНЕНА.
   Бервин метнул в сторону Алана мрачный взгляд и уступил место. Алан нанял адвоката, которого когда-то рекомендовал Хоукс, человека по имени Джесперсон. Кратко и лаконично Джесперсон процитировал претензию Алана на деньги, прочитал условия завещания и отступил назад.
   Компьютер несколько секунд обдумывал просьбу Джесперсона, просматривая записку, которую адвокат записал на пленку и передал компьютеру ранее. Время прошло. Затем загорелась зеленая панель и появились слова ЗАЯВКА ПРИНЯТА.
   Алан улыбнулся. Брайсон потерпел поражение; Деньги Макса были его. Деньги, которые можно было бы направить на интенсивные исследования гипердвигателя.
   - Ну, сынок? - спросил Джесперсон. "Каково это - быть миллионером?"
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   В то время он был слишком взволнован и взволнован. ed ответить что-нибудь. Но по прошествии следующих двенадцати месяцев он понял, что быть миллионером действительно приятно.
   Конечно, были головные боли. Сначала возникла головная боль, связанная с тем, что он подписался несколько сотен раз в ходе передачи ему богатства Хоукса. Были также частые визиты сборщиков налогов и выплата им суммы, о которой Алан ошеломил, чтобы подумать, от имени налога на ротацию.
   Но даже после уплаты налогов, судебных издержек и других расходов Алан обнаружил, что его кредиты превышают девятьсот тысяч, а его имение росло за счет вложений каждый день. Суд назначил ему законного опекуна, адвоката Джесперсона, который должен был распоряжаться деньгами Алана до тех пор, пока Алан не достигнет биологического возраста двадцати одного года. Решение было непростым, поскольку Алан, несомненно, родился на триста лет раньше, в 3576 году, но робосудья, председательствовавший на том конкретном слушании, сослался на прецедент семисотлетней давности, в котором говорилось, что для юридических целей биологическая, а не хронологическая характеристика звездного человека. возраст должен был быть принят.
   Однако опекунство не создавало проблем для Алана. Когда он встретился с Джесперсоном, чтобы обсудить планы на будущее, адвокат сказал ему: "Ты справишься сам, Алан. Я даю тебе полную свободу действий с имуществом - при условии, что у меня есть право вето на любые твои расходы до твоего двадцать первого дня рождения.
   Это звучало достаточно справедливо. У Алана были причины доверять адвокату; разве Хоукс не рекомендовал его? - Я согласен на это, - сказал Алан. - Предположим, мы начнем прямо сейчас. Я хотел бы взять год и путешествовать по миру. Как мой законный опекун, вы будете заниматься управлением моим имуществом и инвестициями для меня.
   Джесперсон усмехнулся. "Вы будете вдвое богаче, когда вернетесь! Ничто не делает деньги так быстро, как деньги".
   Алан уехал в первую неделю декабря, проведя три недели, практически ничего не делая, кроме как набрасывая свой маршрут. Было много мест, которые он собирался посетить.
   Был Лондон, где жил Джеймс Хадсон Кавур и где проводились его исследования гипердвигателя. Был Лексмановский институт космических путешествий в Цюрихе, где была собрана обширная библиотека космической литературы; вполне возможно, что в их файлах была спрятана какая-то записная книжка Кавура, какая-то подсказка, которая даст Алану зацепку. Он хотел посетить область в Сибири, которую Кавур использовал в качестве своего испытательного полигона и откуда пришло последнее сообщение от ученого перед его необъяснимым исчезновением.
   Но это была не только командировка. Алан прожил почти полгода в нищете Хасбрука, и из-за своего свободного статуса он никогда не сможет переехать в лучший район, несмотря на свое богатство. Но он хотел увидеть остальную часть Земли. Он хотел путешествовать только ради путешествия.
   Перед отъездом он посетил торговца редкими книгами в Йорке и за непомерные пятьдесят кредитов купил пятое издание книги Джеймса Х. Кавура "Исследование возможности космических путешествий со скоростью, превышающей скорость света" . Он оставил свою копию работы на борту " Вальхаллы " вместе с несколькими личными вещами, которые ему удалось накопить за свою жизнь в качестве звездного человека.
   Книготорговец нахмурился, когда Алан попросил том под известным ему названием. " Теория Кавура ? Я не думаю... ах, подождите. Он исчез минут на пять и вернулся со старой, хрупкой, почти невероятно изящной книгой. Алан взял его и просмотрел первую страницу. Там были слова, которые он читал так много раз: "Существующая система межзвездных путешествий настолько неэффективна, что практически не работает на абсолютном уровне".
   "Да, это книга. Я возьму это."
   Его первой остановкой в кругосветном путешествии был Лондон, где Кавур родился и получил образование более тринадцати столетий назад. Стратолайнер совершил путешествие через Атлантику чуть менее чем за три часа; от аэропорта до центра Лондона на Овершоте оставалось еще полчаса.
   Каким-то образом из нескольких автобиографических заметок Кавура Алан представил себе Лондон как затхлый старый город, живописный, пропахший средневековой историей. Он не мог ошибаться больше. Гладкие башни из пластика и бетона приветствовали его. Над крышами зданий грохотали перелетчики. Их соединяла оживленная сеть мостов.
   Он отправился на поиски старого дома Кавура в Бэйсуотере с туманной идеей найти какой-нибудь важный документ, застрявший в деревянной конструкции. Но местный офицер безопасности покачал головой, когда Алан спросил дорогу.
   "Извини, парень. Я никогда не слышал об этой улице. Почему бы тебе не попробовать информационного робота там, наверху?
   Информационный робот представлял собой блочного зеленокожего синтетика, установленного в киоске посреди широкой хорошо вымощенной улицы. Алан подошел и назвал роботу Кавуру адрес тринадцатилетней давности.
   - В текущих файлах нет записей о таком адресе, - сообщил ему стальной голос.
   "Нет. Это старый адрес. Он датируется как минимум 2570 годом. Там жил человек по имени Кавур.
   Робот переварил новые данные; внутри него тихо гудели реле, пока он сканировал свои банки памяти. Наконец он проворчал: "Данные по адресу, который вы ищете, были достигнуты".
   "Отлично! Где дом?
   "Весь район был снесен во время генеральной перестройки Лондона в 2982-2997 годах. Ничего не остается".
   - О, - сказал Алан.
   Лондонский след просочился прямо здесь и сейчас. Он продвинулся немного дальше, сумел найти имя Кавура, записанное на почетной роли впечатляющего Лондонского технологического института за 2529 год, и обнаружил копию книги Кавура в библиотеке института. Ничего другого найти не удалось. Проведя месяц в Лондоне, Алан двинулся на восток через Европу.
   Большинство из них мало походили на описания, которые он читал в библиотеке Валгаллы . Проблема заключалась в том, что визиты звездолетов на Землю всегда отставали минимум на десять лет, а обычно и больше. Большинство библиотечных книг было доставлено на борт, когда корабль впервые был сдан в эксплуатацию, в далеком 2731 году. С тех пор облик Европы почти полностью изменился.
   Теперь на смену древним домам, простоявшим тысячу лет, пришли сверкающие новые здания. Блестящий мост соединял Дувр и Кале; в других местах реки Европы часто соединялись мостами, что обеспечивало легкий доступ между многими государствами Федерации Европы. Тут и там сохранились памятники прошлого - Эйфелева башня, нелепо затмеваемая огромными зданиями вокруг нее, все еще возвышалась в Париже своей паучьей сущностью, и Нотр-Дам тоже оставался. Но остальная часть Парижа, древний город, о котором так много читал Алан, давно был стерт с лица земли грядущими столетиями. Здания не простояли вечно.
   В Цюрихе он посетил Институт космических путешествий Лексмана, великолепный комплекс зданий, построенных на гонорары от Лексман Спейсдрайв. Сияющая статуя высотой шестьдесят футов была памятником Александру Лексману, который в 2337 году впервые сделал звезды доступными для человека.
   Алану удалось добиться интервью с нынешним главой Института, но это была далеко не удовлетворительная встреча. Он проходил в офисе, окруженном памятными вещами об эпохальном испытательном полете 2338.
   "Меня интересует работа Джеймса Х. Кавура", - почти сразу сказал Алан, и по унылому выражению лица ученого он понял, что совершил серьезную ошибку.
   "Кавур находится как можно дальше от Лексмана, друг мой. Кавур был мечтателем; Лексман, деятель.
   "Лексману это удалось, но откуда вы знаете, что Кавуру тоже не удалось?"
   - Потому что, мой юный друг, путешествия со скоростью, превышающей скорость света, совершенно невозможны. Мечта. Заблуждение.
   - Вы имеете в виду, что здесь не проводятся исследования сверхсветовых?
   "Условия нашего устава, изложенные самим Александром Лексманом, предусматривают, что мы должны работать над усовершенствованием техники космических полетов. В нем ничего не говорилось о фантазиях и грезах. Нет... гм... в этом институте ведутся исследования гипердвигателей, и их не будет, пока мы остаемся верными духу Александра Лексмана.
   Алану хотелось воскликнуть, что Лексман был смелым и отважным первооткрывателем, никогда не боялся рисковать, никогда не беспокоился о расходах или реакции публики. Однако было очевидно, что люди Института давно застыли в своих шаблонах. Спорить с ними было пустой тратой времени.
   Обескураженный, он двинулся дальше, задержавшись в Вене, чтобы послушать оперу - Макс всегда собирался провести с ним каникулы в Вене, слушая Моцарта, и Алан чувствовал, что должен отдать дань уважения Хоуксу. Оперы, которые он видел, были древними, фактически средневековыми, им больше двух тысяч лет; ему нравились звенящие мелодии, но некоторые сюжеты ему было трудно понять.
   Он видел цирк в Анкаре, футбольный матч в Будапеште, матч по борьбе с нулевой гравитацией в Москве. Он отправился в дальние уголки Сибири, где Кавур провел свои последние годы, и обнаружил, что то, что в 2570 году было унылой пустошью, подходящей для экспериментов с космическими кораблями, теперь превратилось в процветающий современный город с населением в пять миллионов человек. Место лагеря Кавура давно было поглощено.
   Вера Алана в непреходящий характер человеческих усилий несколько восстановилась после его посещения Египта, где он увидел пирамиды, которым почти семь тысяч лет; они выглядели такими же постоянными, как звезды.
   Первая годовщина его ухода из Валгаллы застала его в Южной Африке; оттуда он отправился на восток через Китай и Японию, через промышленно развитые острова далекой части Тихого океана, а с Филиппин вернулся на материковую часть Америки реактивным экспрессом.
   Следующие четыре месяца он провел, путешествуя по Соединенным Штатам, изумляя Гранд-Каньон и другие живописные заповедники на западе. К востоку от Миссисипи жизнь была другой; между Йорк-Сити и Чикаго едва ли был участок открытой территории.
   Это было в конце ноября, когда он вернулся в Йорк. Джесперсон встретил его на аэродроме, и они вместе поехали домой. Алана не было год; ему было уже за восемнадцать, он немного потяжелел, немного окреп. Мало что осталось от мальчика с широко открытыми глазами, сошедшего с Валгаллы годом ранее. Он изменился внутренне.
   Но одна его часть не изменилась, разве что в сторону большей решимости. Это была та часть, которая надеялась раскрыть секрет путешествия со скоростью, превышающей скорость света.
   Он был обескуражен. Его путешествие выявило тот суровый факт, что нигде на Земле не проводились исследования по путешествиям на гипердвигателях; либо они попробовали и отказались от него как безнадежного, либо, подобно цюрихцам, осудили эту концепцию с самого начала.
   "Вы нашли то, что искали?" - спросил Джесперсон.
   Алан медленно покачал головой. "Ни намека. И я действительно покрыл землю". Он мгновение смотрел на адвоката. "Сколько я сейчас стою?"
   - Ну, навскидку... - Джесперсон на мгновение задумался. "Скажем, миллион триста. В прошлом году я сделал несколько хороших инвестиций".
   Алан кивнул. "Хороший. Пусть деньги накапливаются. Я могу решить открыть собственную исследовательскую лабораторию, и нам понадобятся все кредиты, которые у нас есть.
   Но на следующий день с утренней почтой пришло письмо, которое сильно изменило характер планов Алана на будущее. Это был небольшой, но толстый пакет, аккуратно завернутый, на котором в качестве обратного адреса было написано имя Дуайт Бентли и лондонский номер телефона.
   Алан на мгновение нахмурился, пытаясь вспомнить имя. Потом до него дошло: Бентли был вице-ректором Лондонского технологического института, старой школы Кавура. Однажды в январе у Алана был долгий разговор с Бентли о Кавуре, о космических путешествиях и о надеждах Алана на разработку гиперпространственного двигателя.
   Посылка была подходящего размера и толщины для книги. Алан разрезал застежки и отогнул внешнюю обертку. Сверху лежала записка от Бентли.
   Лондон
   3 ноября 3877 г.
   Мой дорогой мистер Доннелл!
   Возможно, вы помните очень приятный разговор, который состоялся у нас с вами прошлой зимой в этом институте по случаю вашего визита в Лондон. Насколько я помню, вы глубоко интересовались жизнью и работой Джеймса Х. Кавура и стремились продолжить достижения, достигнутые им в области космических путешествий.
   Несколько дней назад, в ходе обширной перепроверки архивов Института, в пыльных закоулках нашей библиотеки был обнаружен тщательно спрятанный вложенный том. Очевидно, г-н Кавур прислал нам книгу из своей лаборатории в Азии, и она каким-то образом затерялась.
   Я беру на себя смелость переслать вам эту книгу в надежде, что она поможет вам в вашей работе и, возможно, в конечном счете принесет вам успех. Не будете ли вы так любезны вернуть мне книгу в этом Институте, когда закончите с ней?
   С уважением,
   Дуайт Бентли
   Алан позволил записке соскользнуть на пол и потянулся за вложенной книгой. Она была в кожаном переплете и еще более хрупкая, чем купленная им копия "Теории Кавура" ; он выглядел готовым рухнуть от враждебного дыхания.
   С нарастающим волнением он поднял древнюю обложку и перевернул ее. Первая страница книги была пуста; так было со вторым и третьим. На четвертой странице Алан увидел несколько строк, написанных строгим жестким почерком. Он пригляделся и с благоговением и удивлением прочитал написанные там слова:
   Журнал Джеймса Хадсона Кавура.
   Том 16 - янв. с 8 по 11 октября 2570 г.
   Глава семнадцатая
   Дневник старика был любопытным и увлекательным документом. Алан н когда-либо уставал корпеть над этим, пытаясь вызвать в воображении образ странного, отважного фанатика, который так отчаянно трудился, чтобы приблизить звезды к Земле.
   Как и многие озлобленные отшельники, Кавур был страстным автором дневников. Все, что происходило в его повседневной жизни, тщательно записывалось: его пищеварение, погода, любые посторонние мысли, которые приходили ему в голову, язвительные замечания о человечестве в целом. Но Алана больше всего интересовали обозначения, относящиеся к его исследованиям по проблеме космического двигателя со скоростью, превышающей скорость света.
   Кавур много лет работал в Лондоне, его преследовали репортеры и высмеивали ученые. Но в конце 2569 года он почувствовал, что стоит на пороге успеха. В своем дневнике от 8 января 2570 года он записал:
   "Сибирская площадка почти идеальна. На его постройку у меня ушло почти все, что осталось от моих сбережений, но здесь у меня будет уединение, в котором я так нуждаюсь. Я предполагаю, что еще через шесть месяцев моя пилотная модель будет завершена. Во мне вызывает глубокую горечь то, что я вынужден работать на своем корабле, как обычный рабочий, тогда как моя роль должна была прекратиться три года назад с развитием моей теории и проектированием моего корабля. Но так хочет мир, и так оно и будет".
   8 мая того же года:
   "Сегодня был посетитель - журналист, без сомнения. Я прогнал его прежде, чем он успел меня побеспокоить, но боюсь, что он и другие вернутся. Даже в суровых сибирских степях у меня не будет уединения. Работа идет гладко, хотя и с некоторым отставанием от графика; Мне повезет, если я закончу свой корабль до конца года.
   17 августа:
   "Самолеты продолжают кружить здесь над моей лабораторией. Подозреваю, что за мной следят. Корабль близится к завершению. Со дня на день он будет готов к стандартным полетам на лексмановском двигателе, но установка моего генератора космического искривления займет еще несколько месяцев.
   20 сентября:
   "Вмешательство стало недопустимым. Уже пятый день у меня пытается взять интервью американский журналист. Моя "секретная" сибирская лаборатория, видимо, стала мировой достопримечательностью. Последняя схема генератора искривления пространства вызывает у меня большие затруднения; есть так много вещей, которые нужно совершенствовать. Я не могу работать в таких условиях. На этой неделе я практически прекратил все машинные работы".
   А 11 октября 2570 года:
   "Для меня есть только один выход. Мне придется покинуть Землю, чтобы завершить установку моего генератора. Назойливые дураки и насмешники не оставят меня в покое, и нигде на Земле я не смогу иметь нужного одиночества. Я отправлюсь на Венеру - необитаемую, необитаемую. обитаемый. Возможно, они оставят меня в покое еще на месяц или два, которые мне понадобятся, чтобы мой корабль стал пригодным для межзвездного полета. Тогда я смогу вернуться на Землю, показать им, что я сделал, предложить совершить демонстрационный полет - на Ригель и обратно через несколько дней, возможно...
   "Почему Земля так истязает своих немногих из первоначального разума? Почему моя жизнь превратилась в одно бесконечное преследование с тех пор, как я объявил, что есть способ сократить пространство? Нет ответов. Ответы лежат глубоко в темных уголках человеческой коллективной души, и никто не может понять, что там происходит. Я доволен тем, что знаю, что добьюсь успеха, несмотря ни на что. Когда-нибудь будущая эпоха может вспомнить меня, как Коперника, как Галилея, как человека, который успешно боролся против течения".
   На этом дневник закончился. Но на последних нескольких страницах были расчеты - пробная орбита к Венере, несколько колонок со стартовыми данными, статистика по географическому распределению венерианских массивов суши.
   Кавур определенно был странной птицей, подумал Алан. Вероятно, половина "преследований", на которые он жаловался, существовала исключительно в его воспаленном мозгу. Но это вряд ли имело значение. Он отправился на Венеру; Дневник, который вернулся в Лондонский технологический институт, свидетельствовал об этом. И у Алана был только один логический следующий шаг.
   Отправляйтесь на Венеру. Следуйте по орбите, которую Кавур нацарапал в конце своего дневника.
   Возможно, ему удастся найти сам корабль Кавура; возможно, сайт его лаборатории, какие-то записи, вообще что угодно. Он не мог позволить следу просочиться сюда.
   Он сказал Джесперсону: "Я хочу купить небольшой космический корабль. Я лечу на Венеру".
   Он выжидающе посмотрел на адвоката и приготовился выдвинуть жесткий аргумент, когда Джесперсон начал возражать. Но большой человек только улыбнулся.
   - Хорошо, - сказал он. "Когда вы уезжаете?"
   - Вы не собираетесь жаловаться? Корабль, который я имею в виду, стоит не меньше двухсот тысяч кредитов.
   "Я знаю это. Но я также просмотрел дневник Кавура. Это был только вопрос времени, когда ты решишь последовать за старой уткой на Венеру, а я слишком умен, чтобы думать, что есть смысл вступать в бой. Дай мне знать, когда выберешь свой корабль, и я сяду и выпишу чек.
   Но не все было так просто. Алан купил корабль - он хотел новый, если мог себе это позволить, - и после нескольких месяцев сравнительных покупок и получения советов от людей из космопорта он выбрал тот, который хотел. Это был гладкий блестящий восьмидесятифутовый самолет модели Spacemaster 3878, оснащенный преобразователями Lexman и обычными ионными двигателями для полетов в атмосфере. Гладкий, обтекаемый, он представлял собой прекрасное зрелище, когда стоял на космическом поле в тени огромных звездолетов.
   Алан смотрел на него с гордостью - тонкая темно-зеленая игла, жаждущая пронзить пустоту. Он бродил по космопорту и слышал, как заправщики и нефтяники благоговейно обсуждают его.
   "Это очень хороший кусок корабля, вон тот зеленый. Какому-то счастливчику досталось.
   Алан хотел подойти к ним и сказать: "Это мой корабль. Мне. Алан Доннелл". Но он знал, что они будут только смеяться. Высокие мальчики моложе девятнадцати не владеют последними моделями Spacemasters с ценниками в 10 000 000 рублей. 225 000.
   Ему не терпелось покинуть планету вместе с ним, но задержек было больше. В первую очередь ему нужен был билет на самолет, и хотя у него были необходимые знания в области техники астронавигации и пилотирования в космосе, что было неотъемлемой частью его обучения на борту " Вальхаллы ", он был заржавевшим и нуждался в курсе переподготовки, который длился шесть утомительных месяцев.
   После этого последовали физические осмотры, психологическая проверка и все остальное. Алан был возмущен задержкой, но знал, что это необходимо. Космический корабль, даже небольшой частный, в неумелых руках был опасным оружием. Неуправляемый космический корабль, рухнувший на Землю на большой скорости, может убить миллионы людей; ударная волна может сгладить пятьдесят квадратных миль. Так что никого не пускали на космический корабль любого типа без билета на самолет - и нужно было потрудиться, чтобы выиграть билет.
   Наконец, это произошло в июне 3879 года, через месяц после двадцатого дня рождения Алана. К тому времени он уже сотни раз вычислял и пересчитывал свою орбиту Венеры.
   Прошло три года с тех пор, как он в последний раз был на борту космического корабля, и это была " Вальхалла " . Его детство и юность теперь казались ему смутным сном, где-то далеко в глубине его сознания. " Валхалла " с его отцом, Стивом и всеми друзьями его юности на борту находилась в трех годах от Земли - и оставалось еще семь лет, прежде чем она достигнет Проциона, пункта назначения.
   Конечно, благодаря сокращению Фитцджеральда команда пережила всего около четырех недель. Для жителей Вальхаллы прошел всего месяц с тех пор, как Алан покинул их, а для него прошло уже три года.
   Он вырос за эти три года. Теперь он знал, куда направляется, и ничто его не пугало. Он понимал людей. И у него была одна великая цель, которая становилась все ближе и ближе с каждым месяцем.
   День старта был пятого сентября 3879 года. Орбита, на которой в конце концов остановился Алан, представляла собой шестидневное путешествие с малым ускорением через 40 000 000 с лишним миль, отделявших Землю от Венеры.
   В космодроме он сдал на утверждение свой билет на самолет, поместил копию предполагаемой орбиты в файл Центральной регистрации маршрутов и получил допуск к полету.
   Наземная команда уже была уведомлена о том, что корабль Алана взлетает в этот день, и сейчас они были заняты приведением его в окончательное состояние для отплытия. Когда Алан предъявил свои полномочия начальнику наземной службы и забрался наверх в рубку управления корабля, который он назвал " Джеймс Хадсон Кавур ", на его лице отразилось потрясение , но никто не осмелился задавать ему вопросы.
   Его глаза ласкали блестящую мебель панели управления. Он связался с центральной башней, ему сказали, сколько осталось до разрешения на взлет, и он быстро осмотрел счетчики топлива, ответные клапаны рулевых тяг, автопилот. Он отработал ленту со своей орбитой. Теперь он вставил его в приемный лоток автопилота и нажал рычаг. Лента скользнула в компьютер, мягко щелкая и издавая приятный гул.
   "Восемь минут до старта", - последовало предупреждение.
   Никогда еще восемь минут не проходили так медленно. Алан щелкнул на своем обзорном экране и посмотрел на поле; Люди наземной бригады деловито расчищали территорию, когда приближалось время старта.
   "Одна минута до старта, пилот Доннелл". Затем начался обратный отсчет, секунда за секундой.
   При объявлении о том, что осталось десять секунд, Алан активировал автопилот и нажал кнопку, которая превратила его сиденье в защитную опору для ускорения. Его сиденье опустилось, и Алан растянулся, мягко покачиваясь взад и вперед в защитном гамаке. Оставшиеся секунды бубнил голос с диспетчерской вышки. Напряженно Алан ждал резкого удара ускорения.
   Затем раздался рев, и корабль качнуло из стороны в сторону, какое-то время боролось с гравитацией, а затем оторвалось от Земли.
   Некоторое время спустя наступила внезапная громоподобная тишина, когда самолеты замолчали; был головокружительный момент свободного падения, сопровождаемый звуком боковых струй, придающих маленькому кораблю продольное вращение. Искусственная гравитация взяла верх. Это был идеальный взлет. Теперь ничего не оставалось делать, как ждать приближения Венеры.
   Дни текли мимо. Алан испытывал чередующиеся настроения уныния и ликования. В мрачном настроении он говорил себе, что это путешествие на Венеру было дурацкой затеей, что это будет просто еще один тупик, что Кавур был параноиком-сумасшедшим, а гиперпространственный двигатель - мечтой идиота.
   Но в моменты радости он представлял себе находку корабля Кавура, создание флотилии кораблей с гипердвигателями. Далекие звезды в пределах почти мгновенной досягаемости! Он будет путешествовать по галактикам, как два года назад совершил поездку по Земле. Канопус и Денеб, Ригель и Процион, он посетит их всех. От звезды к яркой звезде, от одного конца вселенной к другому.
   Сияющий овал Венеры становился все ярче и ярче. Слой облаков, покрывавший планету-сестру Земли, закрутился и закрутился.
   Венера была практически неизвестным миром. Земные колонии были основаны на Марсе и Плутоне, но Венеру с ее жесткой формальдегидной атмосферой игнорировали. Необитаемая, необитаемая планета была непригодна для колонизации.
   Корабль нырнул в облачный слой; плавающие струйки серого пара струились мимо вращающегося вокруг Кавура . Наконец Алан прорвался вперед, ориентируясь теперь в ручном режиме, следуя старым расчетам Кавура. Он вывел корабль на широкую спиральную орбиту в трех тысячах футов над поверхностью Венеры и настроил свои обзорные экраны для точного улавливания.
   Он кружил над обширной запыленной равниной. Небо было фантастического цвета, пестрого голубовато-зеленого и всепроникающего розового, а воздух был тускло-серым. Солнечные лучи совсем не пробивались сквозь тяжелую пелену пара, окутывающую планету.
   В течение пяти часов он исследовал равнину, надеясь найти какие-нибудь признаки жилья Кавура. Это безнадежно, сказал он себе; через тринадцать столетий жестокие ветры Венеры уничтожили бы любой намек на местонахождение Кавура, если бы старик успешно достиг Венеры.
   Но мрачно Алан продолжал кружить вокруг. Возможно, Кавуру пришлось приземлиться в другом месте, подумал он. Может быть, он никогда не был здесь. Было миллион "может быть".
   Он вычислил свою орбиту и зафиксировал корабль. Прижав глаза к обзорному экрану, он посмотрел вниз, надеясь вопреки всему.
   Эта поездка на Венеру с самого начала была дикой авантюрой. Он задавался вопросом, покрыл бы Макс Хоукс пари об успехе его поездки. Макс был непогрешим, когда дело доходило до догадок.
   Что ж , подумал Алан, теперь у меня есть предчувствие. Помоги мне еще раз, Макс, где бы ты ни был! Одолжи мне немного своей удачи. Мне это нужно, Макс.
   Он сделал круг еще раз. Венерианский день продлится еще три недели; не было страха темноты. Но найдет ли он что-нибудь?
   Это что?
   Он прыгнул к пульту управления, выключил автопилот и вырвался с орбиты, вернувшись для ответного осмотра. Был ли внизу лишь слабый металлический отблеск, как будто космический корабль торчит из песка?
   Да.
   Там внизу был корабль и какая-то пещера. Алан чувствовал себя странно спокойным. Уверенными пальцами он выбил посадочную орбиту и посадил свой корабль посреди бесплодной венерианской пустыни.
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   Алан сбил " Кавур " менее чем в миле от места крушения. ge - это было лучшее, что он мог сделать, рассчитывая приземление на основе догадок, - и забрался в свой скафандр. Он прошел через шлюз и вышел в продуваемую всеми ветрами пустыню.
   Он почувствовал легкое головокружение; гравитация составляла всего 0,8 земной нормы, и, кроме того, воздух в его скафандре, который постоянно обновлялся с помощью генератора искусственного дыхания Беннермана, привязанного к его спине, был слишком насыщен кислородом.
   Где-то в глубине души он понял, что должен отрегулировать подачу кислорода, но прежде чем он заставил себя это сделать, избыток возымел свое действие. Он начал напевать, потом неуклюже танцевать по песку. Мгновение спустя он запел дикую космическую балладу, которую, как ему казалось, он забыл много лет назад. Через десять футов он споткнулся и растянулся на песке. Он лежал там, пропуская фиолетовый песок через перчатки своего скафандра, чувствуя себя очень легкомысленным и очень глупым одновременно.
   Но он все еще был достаточно трезв, чтобы понимать, что он в опасности. С трудом удалось дотянуться до него через плечо и сдвинуть кислородный датчик на одну ступеньку назад. Через мгновение поток выровнялся, и он почувствовал, как в голове начинает проясняться.
   Он шел через фантастическую причудливую пустыню. Венера была буйством красок в минорной тональности: приглушенные зеленые и красные, властный серый, странный, призрачно-синий. Небо, вернее, слой облаков, доминировал в атмосфере своей странной розовостью. Это был безмолвный мир - мертвый мир.
   Вдалеке он увидел обломки корабля; за ним земля начала подниматься, незаметно переходя в пологий холм с причудливыми резными выступами скал тут и там. Он шел быстро.
   Через пятнадцать минут он добрался до корабля. Он стоял прямо - точнее, его скелет. Корабль не разбился. Он просто сгнил, металл его шкуры был изъеден песчаными ветрами на протяжении столетий. Ничего не осталось, кроме голого каркаса.
   Он обогнул корабль, затем вошел в пещеру в сотне футов от него. Он включил свой световой луч. В темноте он увидел...
   Скрюченный скелет далеко в глубине пещеры. Куча проржавевшего оборудования; генераторы атмосферы, другие инструменты теперь бесформенны.
   Кавур благополучно достиг Венеры. Но он никогда не уходил.
   К своему удивлению, Алан нашел под грудой костей прочный том - книгу, завернутую в металлические пластины. Каким-то образом оно выдержало течение столетий здесь, в этой тихой пещере.
   Он осторожно развернул книгу. Покрывало упало от его прикосновения; он перевернул первые три страницы, которые были пусты. На четвертом, написанном уже привычным крабовым почерком, были слова: "Дневник Джеймса Хадсона Кавура". Том 17 - 20 октября 2570 г. -
   * * * *
   В течение шестидневного обратного пути у него было достаточно времени, чтобы прочитать и перечитать последние слова Кавура и сделать фотокопии высохших старых страниц.
   Путешествие на Венеру было легким для старого Кавура; он приземлился точно по расписанию и наладил хозяйство в пещере. Но, как подробно описано в его дневнике, он чувствовал, что силы уходят с каждым днем.
   Ему было за восемьдесят, не возраст для человека, чтобы прибыть в одиночку на чужую планету. Оставалось лишь немного доделать его новаторский корабль, но у него не было сил, чтобы выполнить эту работу. Подниматься по трапу корабля, паять, тестировать - теперь, когда у него была возможность, он не мог достичь своей цели.
   Он сделал несколько слабых попыток закончить работу, и в последней из них упал с грубой оснастки и сломал бедро. Ему удалось заползти обратно в пещеру, но в одиночестве, когда никто не присматривал за ним, он знал, что ему не на что надеяться.
   Для него было невозможно завершить свой корабль. Все его мечты закончились. Его уравнения и чертежи умрут вместе с ним.
   В свой последний день он пришел к новому пониманию: он нигде не оставил полной записи о механике своего генератора искривления пространства, ключевого механизма, без которого гиперпространственный двигатель был недостижим. Итак, борясь с приближающейся смертью, Джеймс Хадсон Кавур открыл новую страницу в своем дневнике, озаглавил ее твердыми, убедительными буквами: "Для тех, кто следует за " и подписал четкое и краткое объяснение своей работы.
   Там было все, торжествующе подумал Алан: схемы, спецификации, уравнения. Можно было бы построить корабль из заметок Кавура.
   Последняя страница дневника, очевидно, была предсмертными мыслями Кавура. Почерком, который становился все более неровным и неаккуратным, Кавур написал абзац, в котором прощал миру его презрение, надеясь, что когда-нибудь человечество действительно получит легкий доступ к звездам. Абзац закончился на полуслове. Это было, подумал Алан, трогательное свидетельство великого человека.
   Шли дни, и на обзорном экране появился зеленый диск Земли. В конце шестого дня " Кавур " врезался в атмосферу Земли, и Алан вывел его на посадочную орбиту, рассчитанную им днем. Корабль вращался вокруг Земли по большой спирали, приближаясь все ближе, и, наконец, начал наводиться на космопорт.
   Алан возился с радиопередатчиком, получая разрешение на посадку. Он легко сбил корабль, проверил и поспешил к ближайшему телефону.
   Он набрал номер Джесперсона. Адвокат ответил.
   "Когда вы вернулись?"
   - Только что, - сказал Алан. "Только сию минуту".
   "Что ж? Ты...
   "Да! Я нашел это! Я нашел это!"
   * * * *
   Как ни странно, сейчас он не спешил покидать Землю. У него были заметки Кавура, но он хотел в совершенстве воспроизвести их, превратить нацарапанные обозначения в корабль.
   К своему великому отчаянию, когда он впервые подробно изучил блокнот Кавура, он обнаружил, что большая часть математики была выше его понимания. Однако это было лишь временным препятствием. Он нанял математиков. Он нанял физиков. Он нанял инженеров.
   Несмотря на все это, он оставался спокойным; нетерпеливый, может быть, но не слишком. Еще не пришло время ему покинуть Землю. Все его стремления были бы разбиты, если бы он ушел слишком рано.
   Гордое здание возвышалось в сотне миль от Йорк-Сити: Мемориальная лаборатория Хоукса . Там команда ученых, собранная Аланом, долго и кропотливо работала, пытаясь реконструировать то, что написал старый Кавур, экспериментируя, проверяя.
   В начале 3881 года в лаборатории был построен первый экспериментальный генератор Кавура. Алан отдыхал в Африке, но директор лаборатории поспешно вызвал его обратно, чтобы проконтролировать испытания.
   Генератор располагался в прочном здании без окон вдали от главных лабораторий; направленные силы были мощными, и никто не рисковал. Сам Алан щелкнул выключателем, который первым включил генератор искривления пространства, и вся исследовательская группа собралась у видеокамеры с замкнутым контуром, чтобы посмотреть.
   Генератор, казалось, расплывался, колебался, терял субстанцию и становился нереальным. Оно исчезло.
   Он исчез пятнадцать секунд, пока сотни исследователей затаили дыхание. Затем оно вернулось. Замкнуло половину линий электропередач в округе.
   Но Алан ухмыльнулся, когда вспомогательные питатели снова зажгли свет в лаборатории. - Хорошо, - крикнул он. - Это начало, не так ли? Мы заставили генератор исчезнуть, д это самая сложная часть битвы. Давайте приступим к модели номер два".
   К концу года Model Number Two была завершена, и испытания на этот раз проходили в более тщательно контролируемых условиях. И снова успех был частичным, но снова Алан не был разочарован. Он хорошо отработал свое расписание. Преждевременный успех может только усложнить ему задачу.
   Прошло 3882 и 3883 года. Сейчас ему было немного за двадцать, он был высоким, могучим человеком, широко известным на всей Земле. С проницательной помощью Джесперсона он превратил первоначальный миллион кредитов Макса в внушительное состояние, и большая часть его была направлена на исследования гиперпространства. Но Алан Доннелл не вызывал презрения, как Джеймс Хадсон Кавур; никто не смеялся над ним, когда он сказал, что к 3885 году путешествие в гиперпространство станет реальностью.
   3884 проскользнуло мимо. Теперь время приближалось. Алан проводил практически все свое время в исследовательском центре, помогая в последовательных испытаниях.
   11 марта 3885 года последнее испытание было пройдено удовлетворительно. Корабль Алана, " Кавур ", был полностью перестроен, чтобы приспособиться к новому двигателю; все испытания, кроме одного, были завершены.
   Последним испытанием была реальная производительность. И здесь, несмотря на советы своих друзей, Алан настоял на том, чтобы он был тем человеком, который взял Кавур в ее первое путешествие к звездам.
   Прошло девять лет, почти неделя, с тех пор, как дерзкий юноша по имени Алан Доннелл пересек мост из Анклава космонавтов и нерешительно вошел в ошеломляющую сложность Йорк-сити. Девять лет.
   Сейчас ему двадцать шесть, он уже не мальчик. Он был того же возраста, что и Стив, когда его без сознания притащили в " Вальхаллу " и взяли на борт.
   А " Вальхалла " все еще собиралась в своем долгом путешествии к Проциону. Прошло девять лет, но оставался еще один, прежде чем гигантский космический корабль приземлился на планете Проциона. Но сокращение Фитцджеральда превратило эти девять лет всего в несколько месяцев для жителей Валгаллы .
   Стиву Доннеллу было еще двадцать шесть.
   И теперь Алан поймал его. Схватка выровнялась. Они снова были близнецами.
   И " Кавур " был готов совершить прыжок в гиперпространство.
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   Алану не составило труда пройти маршрут Валгаллы , который был записан в Сен Регистрация маршрутизации. По закону каждый космический корабль должен был зарегистрировать подробную маршрутную карту перед отплытием, и эти карты хранились в центральном бюро. Причина была проста: звездолет с поврежденным двигателем был смертоносным объектом. В случае отказа двигателя космического корабля он продолжал бы дрейфовать к месту назначения, совершенно беспомощный, чтобы повернуть, маневрировать или контролировать свое движение. И если какие-нибудь планеты или солнца окажутся на его прямом пути...
   Единственный способ, которым корабль мог изменить свою траекторию, - это полностью снизить скорость, а с отключенным двигателем уже не было никакой возможности снова его набрать. Корабль будет продолжать медленно дрейфовать к звездам, а его команда умрет от старости.
   Таким образом, маршруты были зарегистрированы, и в случае неисправности двигателя спасательный корабль мог определить местонахождение звездолета, находящегося в опасности. Космос огромен, и только при тщательно прописанном маршруте можно найти корабль.
   Информация о маршрутах звездолетов была ограничена. Но у Алана было влияние; ему легко удалось убедить людей из отдела регистрации маршрутов, что его намерения благородны, что он планирует обогнать " Вальхаллу ", если только они дадут ему координаты. Небольшой юридической махинации было достаточно, чтобы получить доступ к данным.
   Похоже, существовало древнее правило, согласно которому любой член экипажа космического корабля имел право по закону проверять зарегистрированный маршрут своего корабля, если он этого хотел. Правило предназначалось для звездных людей, которые не доверяли своим капитанам и боялись быть отправленными в какую-то невероятно далекую точку; в нем вообще ничего не говорилось о звездных людях, которые остались позади и планировали догнать свои корабли. Но ничто не мешало Алану получить координаты, и они ему их дали.
   " Кавур " был готов к отплытию. Алан протиснулся сквозь толпу любопытных зевак и влез в переделанную комнату управления.
   Он сделал паузу, проведя пальцами по блестящей приборной панели с ее новыми циферблатами, странными рычагами, незнакомыми приборами. Компенсатор овердрайва. Преобразователь топлива. Руководство по искажению. Индекс Бендера. Странные новые имена, но Алан понимал, что они войдут в лексикон всех будущих космонавтов.
   Он начал работать с новыми органами управления, чрезвычайно тщательно нанося свои координаты и проверяя их шесть или семь раз. Наконец он был удовлетворен; он вычислил курс гипердвигателя, который закольцует его через пространство и выведет всего за несколько дней в непосредственной близости от Валгаллы , которая безмятежно гудела со скоростью, близкой к скорости света.
   Это был практически черепаший темп по сравнению с гипердвигателем.
   Пришло время испытания. Он коротко поговорил со своими друзьями и помощниками в диспетчерской; затем он в последний раз проверил свои цифры и запросил разрешение на запуск.
   Через мгновение начался обратный отсчет, и он начал готовиться к отъезду.
   Дрожь предвкушения пронзила его, когда он готовился к первому в истории путешествию на гипердвигателе. Он шагнул в неизвестность, впервые воспользовавшись странным и, возможно, опасным средством передвижения. Двигатель выведет его из пространственно-временного континуума в... куда? - и обратно.
   Он надеялся.
   Он нажал клавиши и откинулся на спинку кресла, ожидая, пока автопилот унесет его с Земли.
   Где-то за орбитой Луны гонг сообщил ему, что вот-вот включится двигатель Кавура. Он затаил дыхание. Он почувствовал скручивание. Он уставился на обзорный экран.
   Звезды исчезли. Земля со всеми ее воспоминаниями о последних девяти годах исчезла, унеся с собой Хоукса, Джесперсона, Йорк-Сити, Анклавы - все.
   Он плыл в безликой тускло-серой пустоте, без звезд, без миров. Значит, это гиперпространство , подумал он. Он чувствовал усталость, и он чувствовал себя напряженным. Он достиг гиперпространства; это была половина борьбы. Оставалось посмотреть, выйдет ли он там, где ожидал, или выйдет ли вообще.
   * * * *
   Четыре дня скуки. Четыре дня желаний, чтобы пришло время покинуть гиперпространство. И тут ожил автопилот; генератор Кавура загудел и дал понять, что он выполнил свою работу и выключается. Ала н затаил дыхание.
   Он почувствовал скручивание. " Кавур " покидал гипердвигатель.
   Звезды внезапно вспыхнули на фоне черноты космоса; обзорный экран стал ярче. Алан на мгновение закрыл глаза, перенастраиваясь от вида серой пустоты к видению звездных просторов обычного космоса. Он вернулся.
   А под ним, совершая свой неторопливый путь к Проциону, находилась большая золотая туша " Вальхаллы ", слабо мерцающая в черной космической ночи.
   Он потянулся к пульту управления своей корабельной радиостанцией. Через несколько минут он услышал знакомый голос - голос Чипа Кольера, старшего офицера связи " Вальхаллы" .
   "Звездолет " Вальхалла " поднимается. Мы читаем вас. Кто звонит, пожалуйста?
   Алан улыбнулся. - Это Алан Доннелл, Чип. Как дела?
   Какое-то время по телефонам ничего не слышно, кроме удивленного бормотания. Наконец Коллиер хрипло сказал: - Алан? Что это за прикол? Где ты?"
   "Веришь или нет, но я парю прямо над тобой на маленьком корабле. Предположим, вы свяжетесь с моим отцом, и мы обсудим, как я буду брать вас на абордаж.
   Пятнадцать минут спустя " Кавур " был надежно прицеплен к обшивке " Вальхаллы " , как блоха верхом на слоне, и Алан пробирался внутрь через главный шлюз. Было приятно снова оказаться на борту большого корабля после стольких лет.
   Он сбросил скафандр и вышел в коридор. Его отец стоял и ждал его.
   "Привет папа."
   Капитан Доннелл непонимающе покачал головой. - Алан - как ты... я имею в виду - и ты к тому же намного старше! Я-"
   "С Вур Драйв, папа. У меня было достаточно времени, чтобы разработать его. Девять хороших долгих лет на Земле. А для тебя всего пара месяцев, как ты смылся!"
   В коридоре появилась еще одна фигура. Стив. Он выглядел хорошо; последние несколько месяцев на борту " Вальхаллы " сделали свое дело. Нездоровый жир, который он носил, исчез; его глаза были яркими и ясными, его плечи расправлены. "Это было все равно, что смотреть в зеркало, чтобы увидеть его", - подумал Алан. Такого не было уже давно.
   "Алан? Как ты-"
   Быстро объяснил Алан. - Значит, я не мог повернуть время вспять, - закончил он. "Я не мог сделать тебя таким же молодым, как я, поэтому я пошел противоположным путем и сделал себя таким же старым, как ты". Он посмотрел на отца. "Вселенная сейчас изменится. Земля не будет такой перенаселенной. И это означает конец системы Анклава и сокращения Фитцджеральда".
   - Нам придется переоборудовать " Вальхаллу " под новый двигатель, - сказал капитан Доннелл. Он выглядел все еще ошеломленным внезапным появлением Алана. "Иначе мы никогда не сможем выдержать конкуренцию новых кораблей. Будут новые корабли, не так ли?
   "Как только я вернусь на Землю и скажу им, что я добился успеха. Мои люди готовы немедленно приступить к производству гиперкосмических кораблей. Вселенная будет полна ими еще до того, как ваш корабль достигнет Проциона! Теперь он ощутил всю важность того, что он сделал. "Теперь, когда между звездами налажено практическое перемещение, Галактика будет сближаться - так же близко, как Солнечная система. в настоящее время!"
   Капитан Доннелл кивнул. - И что ты собираешься делать теперь, когда раскопал дорогу Кавура?
   "Мне?" Алан глубоко вздохнул. - У меня есть собственный корабль, папа. А еще есть Ригель, Денеб, Фомальгаут и много других мест, которые я хочу увидеть. Говорил он тихо, спокойно, но с примесью внутреннего волнения. Он мечтал об этом дне девять лет.
   "Я собираюсь совершить грандиозное путешествие по вселенной, папа. Везде. Гипердвигатель может взять меня. Но есть только одно...
   "Это что?" Стив и капитан сказали практически одновременно.
   "Я был практически один последние девять лет. Я не хочу совершать эту поездку одна. Я ищу компаньона. Товарищ-исследователь.
   Он смотрел прямо на Стива.
   На лице брата медленно расплылась улыбка. - Ты дьявол, - сказал Стив. - Ты слишком хорошо это спланировал. Как я мог отказать тебе?"
   "Вы хотите?" - спросил Алан.
   Стив усмехнулся. - Думаешь, я знаю?
   Алан почувствовал, как что-то дернулось на его манжете. Он посмотрел вниз и увидел голубовато-фиолетовый клубок меха, сидящий рядом с его ботинком и изучающий его с кислым выражением лица.
   "Крыса!"
   "Конечно. Есть ли место для третьего пассажира в этой вашей прогулке?
   "Заявка принята", - сказал Алан. Тепло разлилось по нему. Долгие поиски закончились. Он снова был среди людей, которых любил, и галактика широко открывалась перед ним. Небо, полное ярких звезд, с каждым мгновением становится все ярче и ближе. нт, манила его.
   Он увидел матросов, идущих со своих постов; слух, казалось, быстро распространился по кораблю. Они все были там: Арт Кандин и Дэн Келлехер, и Джуди Коллиер, и Роджер Бонд, и все остальные.
   - Ты же не уйдешь сразу? - спросил капитан. - Ты можешь остаться с нами на некоторое время, просто чтобы посмотреть, помнишь ли ты это место?
   "Конечно, буду, папа. Теперь некуда спешить. Но сначала мне придется вернуться на Землю и сообщить им, что мне это удалось, чтобы они могли начать производство. А потом-"
   - Сначала Денеб, - сказал Стив. "Оттуда до Спики и Альтаира..."
   Ухмыляясь, Алан сказал: - Больше миров ждут, чем мы сможем увидеть за десять жизней, Стив. Но мы постараемся. Мы выберемся оттуда".
   Множество звезд заполнило небо. Он, Стив и Рэт, наконец, вместе - прыгают от звезды к звезде, путешествуя повсюду, видя все. Маленький корабль, сцепленный с Валгаллой , станет волшебной палочкой, которая отдаст вселенную в их руки.
   В этот момент счастья он на мгновение нахмурился, думая о худощавом, приятно уродливом человеке, который дружил с ним и умер девять лет назад. Мечтой Макса Хоукса было увидеть звезды. Но у Макса никогда не было шанса.
   Мы сделаем это за тебя, Макс. Стив и я.
   Он посмотрел на Стива. Ему и его брату было о чем поговорить. Им придется заново узнавать друг друга, после прошедших лет.
   - Знаешь, - сказал Стив, - когда я очнулся на борту " Вальхаллы " и узнал, что ты шантажировал меня, я был безумнее шершня. я хотел т о разлучить вас. Но ты был слишком далеко.
   - Теперь у тебя есть шанс, - сказал Алан.
   "Ага. Но теперь я не хочу, - рассмеялся Стив.
   Алан добродушно ударил его. Он хорошо чувствовал жизнь. Он снова нашел Стива и дал Вселенной двигатель со скоростью, превышающей скорость света. Для того, чтобы сделать мужчину счастливым, нужно немногое. И теперь для Алана и его брата начинались новые и более длительные поиски. Поиски, у которых не может быть конца, поиски, отправляющие их на поиски из мира в мир, среди яркой бесконечности солнц, ожидающих их.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"