Безлунной июньской ночью изящная моторная лодка Аль Капоне из тикового дерева скользила по поверхности озера Мичиган, как брошенный ребенком камешек.
Корабль был подарком от кого-то, кто был должен криминальному авторитету услугу; Капоне однажды поднялся на борт, быстро заболел морской болезнью и поклялся никогда не возвращаться.
Но время от времени - даже сейчас, спустя годы после того, как Снорки после отбытия срока заключения уехал во Флориду - бывшие деловые партнеры босса мафии находили применение своему ремеслу. Недостаточно большое, чтобы совершать рейсы в Канаду за виски во времена сухого закона, судно использовалось людьми Капоне, чтобы посреди ночи выходить на озеро, встречать большие лодки и привозить обратно небольшие партии.
После введения сухого закона на скоростном катере перевозились и другие виды контрабанды, но сегодня на борту не было ни выпивки, ни наркотиков - хотя пассажир Энтони Гианелли пожалел, что у него сейчас нет фляжки или хотя бы марихуаны, чтобы согреться.
Нет, сегодня был совсем другой забег.
За рулем Джонни Батталья прищурился в темноту. Желая избежать любопытных глаз, пилот - довольно щедрое название, подумал Гианелли, - управлял лодкой без огней и с трудом видел, куда они плывут.
Не самый умный и остроглазый из верных солдат мафии, Батталья все же обладал своими сильными сторонами - крепким, как бифштекс, храбрым, как бык, и преданным, как английский бульдог, на которого он очень походил.
Как и Гианелли, Батталья был состоявшимся человеком, хотя они оба знали, что Гианелли был мозгом операции - в отличие от своего дородного коллеги, Гианелли обладал управленческим потенциалом и стремился к большему и лучшему.
Более высокий, худощавый и более элегантно одетый, чем Батталья, Гианелли еще не был младшим боссом, но он держал глаза открытыми, а рот на замке и знал, что сегодняшнее задание было следующей ступенькой на его личной лестнице.
Все, что им нужно было сделать, это пройти через этот забег невредимыми.
Гианелли не хотел находиться здесь, на воде, и его смутно тревожил вид тающих во тьме огней Чикаго, едва видимых на горизонте; но это была его работа, и он ее выполнит.
Любое беспокойство, которое он испытывал, не было страхом быть пойманным, не совсем - но его жена только что вернулась домой с их новорожденным сыном, Рэймондом, и он хотел быть со своей семьей на случай, если он понадобится.
Конечно, отцу мало что оставалось делать в этот момент - забота о ребенке была, в конце концов, женской работой. Но он все еще чувствовал, что должен быть дома.
Его работа допускала определенную гибкость в расписании, и, слава Богу, он не был за границей, в Европе, сражающейся с нацистами, или, что еще хуже, на Тихом океане, сражающейся с Nips; как и у Синатры, у него была проколота барабанная перепонка, слава тебе, Боже.
Вместо этого он был здесь, подпрыгивая на воде, часть маленького флота в войне другого рода, жалея, что не захватил с собой свое легкое пальто. Его пиджак от костюма, дорогой серый в тонкую полоску, мало помогал от ветра, бьющего в лобовое стекло катера.
Черт возьми, это был июнь! Но здесь, на воде, было так чертовски холодно, посреди ночи, что с таким же успехом мог быть март.
Батталья тоже сгорбил плечи, защищаясь от ветра. В задней части, на палубе, капитан полиции Эд Хилл не проявлял никаких признаков того, что холод добрался до него - конечно, Хилл был мертв уже четыре часа, и был довольно холодным, что не имело никакого отношения к погоде, труп, завернутый в покрывало размером с одну из карибских банановых республик.
Эта мысль вызвала у Гианелли легкую улыбку - юмор висельника для мафиози, как и для любого солдата, был нормой.
Хилл не был обычным копом. Если бы он был, где-нибудь здесь на озере было бы достаточно хорошо, чтобы бросить его туда.
Но Хилл был маленькой, но важной фигурой в деле федералов против Пола Рикки, человека, который сидел в кресле во главе стола управления, с которого Аль Капоне, а затем Фрэнк Нитти управляли Чикаго. Рикка, "Официант", был осужден в декабре прошлого года и в начале этого года отправился в Атланту на десятилетний срок, оставив способного, хотя и лишенного воображения Тони Аккардо управлять делами в его отсутствие.
Все знали, что мистер Рикка все еще был главным, но пока "Джо Бэттерс" - прозвище, данное Аккардо самим Капоне за умение молодого бандита обращаться с бейсбольной битой (а не с бриллиантом) - управлял бизнесом.
Роль Хилла в удалении Рикки принесла ему официальную благодарность ... и гнев Тони Аккардо. Обычно копы были под запретом; но этот совершил ошибку, забрав наличные у Организации, а затем все равно сдал их.
Сегодня вечером Гианелли и Батталья сделали Хиллу строгий и окончательный выговор в его доме. Миссис Хилл была за городом, навещала сестру в Милуоки; если бы Гианелли собственными глазами не видел, как женщина садилась в поезд, он никогда бы не ударил полицейского в его собственном доме.
Бизнес есть бизнес, но они не были дикарями.
Никаких женщин, никаких детей, таково было правило. Обычно никаких копов или репортеров, если они не просят об этом. Если бы у тебя не было правил, ты был бы таким же плохим, как животные.
Гианелли посмотрел вниз на большую глыбу на дне лодки. Он ничего - абсолютно ничего - не чувствовал к этому телу на палубе: ни гнева, ни ненависти, ни радости, ни даже безразличия. Хилл перешел им дорогу и заплатил за это - это был конечный результат деловой сделки, не более того.
Никто, связанный с Организацией, не хотел, чтобы Хилл объявился, не всплывал на поверхность и не прибивался к берегу из-за этого ублюдка со значком. Даже без тела было бы тепло....
Итак, у них были другие планы на Хилл.
"Это, должно быть, американская сталь", - прокричал Батталья, стараясь, чтобы его услышали из-за ветра и шума двигателя. Он указал на тусклые огни справа от них.
Правый борт, подумал Гианелли... или это был портвейн? Он был почти уверен, что это был правый борт.
"Да", - согласился Гианелли, чувствуя себя полным идиотом из-за того, что накричал в ответ, когда их было только двое ... не считая полицейского. Который, черт возьми, точно не слушал.
Огни казались далекими, точечками, лишь немного большими, чем несколько звезд, усеявших небо. "Мы приближаемся к этому", - сказал Гианелли.
Батталья кивнул.
Еще десять минут, и они будут далеко за гигантским сталелитейным заводом и приблизятся к бесплодным песчаным дюнам побережья Индианы.
Аккардо послал сообщение, и их встретит машина. Они навсегда избавятся от Хилла, а к утру вернутся домой. В любом случае, таков был план.
Сталелитейный завод в США выпускал листовой металл в три смены в день - сталь, из которой вскоре будут изготавливать танки, огнеметы, корабли и Бог знает что еще для военных нужд. Теперь, дальше за мельницей, волны, разбивающиеся о берег, были слышны даже сквозь шум двигателя.
Батталья повернул лодку таким образом и заглушил двигатель до рычания.
"Видишь что-нибудь?" Спросил Батталья.
Гианелли медленно осмотрел береговую линию - ночь была такой темной, что он мог бы смотреть в дуло пистолета.
"Ни черта не вижу", - признался он.
Где была машина и сукин сын, который должен был их встретить? Была ли какая-то заминка? Что еще хуже, двойной крест?
Гианелли напрягся, пытаясь разглядеть в темноте очертания, которые могли бы быть автомобилем. Но все, что он видел, это подъемы и опускания дюн. Здесь изредка попадались дома, но не на этом участке - вот почему они выбрали его.
Единственное, что здесь должно быть их контактом...
"Где, черт возьми, он?" Батталья задумался.
Двигаясь параллельно пляжу, мотор работал на холостых оборотах, песок справа от них, Гианелли мог разобрать только звук прилива, набегающего на берег, движение воды медленно продвигало их вперед и немного вправо.
По правому борту, напомнил себе Гианелли.
Впереди них, на пляже, он увидел проблеск света...
... а потом все исчезло.
Он видел это или вообразил?
"Ты уловил это?" - спросил он.
"Поймать что?" Ответил Батталья, его лицо повернулось дальше за корму.
Возможно, он вообразил это.
Гианелли посмотрел еще раз, пристальнее, если это было возможно, и подождал. И подождал еще немного. И еще немного...
Вот оно!
Маленькая точка света, возможно, ярдах в пятидесяти дальше по пляжу - фонарик, без сомнения.
"Я вижу это", - сказал Батталья и направил лодку в указанном направлении.
Когда они приблизились к берегу, Гианелли понял, что парень стоит в конце короткого пирса. Батталья заглушил двигатель, чтобы они могли подплыть к деревянной конструкции, и парень погасил свой фонарь.
Батталья бросил леску парню, который вытащил их на причал и привязал к перекладине.
Пока Батталья и их хозяин вытаскивали посылку из лодки, Гианелли изучал пляж, все еще не в состоянии разглядеть машину в безлунную ночь.
"Где твои колеса?" он прошептал, природа их деятельности требовала такого тона больше, чем любой шанс, что их подслушают.
"Ближе к дороге", - сказал парень.
Гианелли достал маленький фонарик из кармана куртки и посветил в лицо мужчине.
Мужчина?
Черт возьми, этот парень был ребенком, ему едва исполнилось восемнадцать - вьющиеся черные волосы, большие карие глаза и лицо, которое выглядело так, будто его никогда не касалась бритва.
"Ближе к дороге?" Спросил Гианелли, понизив голос, зная, что его слышат ночью.
"Да", - сказал парень как ни в чем не бывало.
"Какого черта это там?" Спросил Батталья, просто немного раздраженный.
Парень глубоко вздохнул, когда они положили пакет на причал.
"Либо мы переносим этот груз поближе к дороге, - сказал он, его баритон был старше его лица, - и бросаем его в машину, либо я подогоняю машину сюда, чтобы мы запихнули этого парня ... а затем объясняем копам, почему машина увязла в песке и мы застряли".
Батталья все еще выглядел взбешенным, но Гианелли кивал. "У тебя есть пара мозгов, парень. Чем ты вообще занимаешься?"
"Дэвид Мюзетти", - сказал парень, его голос был таким же тихим, как у Гианелли.
"Хорошая мысль, Дэйви. Давай, Джонни, давай перенесем этот мертвый груз в машину ".
Пятнадцать минут спустя тело было уложено в багажник "Шевроле" 42-го года выпуска, в то время как Батталья был запихнут на заднее сиденье, Гианелли сидел на пассажирском сиденье рядом с Мюзетти, когда молодой человек завел машину.
"Знаешь, куда ты идешь?" Спросил Батталья.
"Да", - сказал Мюзетти как ни в чем не бывало - возможно, они обсуждали, какой ресторан выбрать. "Бывал там раньше".
Они пересекли железнодорожные пути линии Саут-Шор, поезда, который следовал из города в Саут-Бенд, штат Индиана. Гианелли и пара других придурков однажды даже привезли сюда тело в багажнике на поезде.
Парни называли это "Дюн Экспресс".
Но в последнее время доставка осуществлялась исключительно на машине - федералы внедрились в железнодорожную полицию, следя за саботажем военного времени; так что перевозка трупов по железной дороге была исключена.
Парень из Мюзетти повернул "Шевроле" прямо на шоссе 12 и включил фары автомобиля. Они едва проехали милю, когда проехали мимо полицейского штата Индиана, который остановил какого-то бедолагу.
Полицейский с самодовольным скептицизмом наблюдал, как пьяный пытался пройти по меловой линии на краю дороги.
Гианелли восхитился тем фактом, что парень не ускорился и не притормозил, когда проезжал мимо места происшествия.
Гианелли сказал: "Парень, ты довольно крутой клиент".
Мюзетти пожал плечами, затем взглянул в зеркало, прежде чем повернуть налево без сигнала светофора, съезжая на грунтовую дорогу, которая была немногим больше коровьей тропы.
Парень вырубил свет.
Они проехали обратно в лес почти полмили, поднялись на холм и съехали с другой стороны, прежде чем Мюзетти заглушил машину.
Они немного посидели в тишине, прежде чем вылезти.
"Давайте перейдем к этому", - сказал Батталья.
Забавно, как мало эмоций было в этом, подумал Гианелли. Он был помешан на грустных фильмах, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не разрыдаться на похоронах друга или члена семьи (любой семьи). И, возможно, даже такое искривленное плоскостопие, как Хилл, заслуживало лучшего.
Но так было на войне - тела не пользовались уважением, только утилизацией, и те, кто занимался утилизацией, не чувствовали ничего, кроме зуда покончить с этим и вернуться домой.
Гианелли схватил лопаты, пока двое других тащили тело. Почва здесь была болотистой, и это облегчило бы раскопки, но Гианелли пожалел, что не догадался надеть менее дорогую обувь.
Тело было похоронено глубоко в мгновение ока. Гианелли подумал, что бы чувствовал капитан Эд Хилл, если бы знал, сколько мафиози, которых он преследовал на протяжении многих лет, были похоронены рядом с ним.
"В Судный день, - сказал Гианелли, - когда все эти трупы поднимутся из-под земли, этот бедный ублюдок будет в меньшинстве".
Батталья рассмеялся.
Мюзетти этого не сделал.
Вскоре неразговорчивый парень вывел машину на шоссе и повторил свой маршрут обратно к дюнам. Пока они неторопливо шли, Гианелли размышлял.
Гианелли знал, что болото было домом для многих тайн; и никто не пришел бы сюда в поисках тел. Песчаная земля навсегда сохранила бы свои секреты.
Или, во всяком случае, до Судного дня.
И, возможно, даже не тогда. Гианелли рассмеялся про себя, и Батталья тупо посмотрел на него.
Какой ангел захотел бы спуститься в эти богом забытые глуши, чтобы кого-то воскресить?
1
Настоящее
Подобно толстому нефтяному пятну, растекающемуся по озеру Мичиган, удушающая волна жары накрыла Чикаго, как это было с ранней весны.
Продолжительная летняя засуха, сопровождавшаяся с конца июля забастовкой мусорщиков, привела к долгим ночам и более продолжительным дням в городе, где ароматы были сильными, а темпераменты - вспыльчивыми. Кучи мусора, накопившиеся за последние семь недель, превратились в гигантские зараженные компостные кучи.
Авторы газетных статей называли Чикаго "Плодородным городом" и "Городом больших пожаров", но ни одна из сторон не сдвинулась с места в переговорах о забастовке, и Мать-природа, казалось, решила просто поджарить город.
В этом городе, где сейчас улыбки были редкостью, Специальный агент Сили Бут сидел в зале заседаний Федерального здания имени Эверетта М. Дирксена, едва способный сдержать ухмылку.
Он работал над делом против боссов чикагской мафии Рэймонда и Винсента Гианелли большую часть последних шести месяцев, и теперь - с помощью закадычного друга Гианелли, ставшего информатором, - Бут держал отца и сына в поле зрения.
Сидя со стороны обвинения за столом, Бут излучал спокойную уверенность. Что, в конце концов, было частью профиля агента ФБР; но с его квадратной челюстью, коротко подстриженными каштановыми волосами и стально-голубыми глазами его уверенность сегодня граничила с дерзостью.
Несмотря на то, что это был не день суда, Бут надел свой костюм для дачи свидетельских показаний, номер, который каждый профессионал правоохранительных органов держал в шкафу для особых дней в суде.
Темно-серый в светлую полоску автомобиль Бута обошелся ему чуть дешевле, чем его первая машина; но сегодня он хотел выглядеть так же хорошо, как чувствовал себя.
Рядом с Бутом федеральный прокурор Дэниел Макмайкл что-то строчил в желтом юридическом блокноте, который лежал рядом со стопкой бумаг. Его черные волосы были зачесаны назад и разделены пробором слева, Макмайкл был одет в серый костюм, который был вдвое дороже, чем у Бута.
У прокурора были темные глаза, которые могли быть теплыми и дружелюбными по отношению к тем, кто был на его стороне, и ледяными и отчужденными по отношению к его врагам. Нос луковицей примостился между высокими пухлыми щеками и над ртом, уголки которого приподнялись на пару градусов в том, что сошло за улыбку.
У Дэна Макмайкла были широкие плечи и сильные руки спортсмена, скомпрометированные слегка мягким взглядом человека, чьи игровые дни были давно позади. Если бы его карьерой был бейсбол, а не преследование, Макмайкл был бы MVP, который впоследствии превратился в грубого, но доброго менеджера, который спокойно давал советы своим нервным молодым игрокам.
Бут работал над парой дел с Макмайклом и уважал деловой подход адвоката. Оба раза они добивались обвинительных приговоров, и теперь преступники отбывали длительные сроки в федеральных тюрьмах.
Слева от них, незаметно в углу, сидела Анна Джонс, миниатюрная блондинка-судебный секретарь с карими глазами и тем, что Бут истолковал как слегка приоткрытую улыбку, предназначенную только для него.
Или, возможно, это просто его уверенность вышла из-под контроля ....
Взглянув на свои часы, агент ФБР отметил, что, хотя он ожидал, что Джанелли будут здесь к этому времени, официально они не опоздали. Встреча была назначена на одиннадцать, и у их потенциальных ответчиков все еще была пара минут, чтобы прийти вовремя.
И они сделали - в 10:59 и тридцать секунд дверь распахнулась, и вошли трое мужчин, гуськом.
Первым был Рэймонд Гианелли, мускулистый, но элегантный, в коричневом костюме, рубашке шоколадного цвета и галстуке в коричнево-коричневую полоску. Его глаза, очень светло-карие, соответствовали этому сочетанию цветов, но его волосы были черными и зачесанными назад с легким намеком на седину на висках; его загар был слишком сильным, подумал Бут, тот тип, который появляется в солярии, а не на пляже.
Следующим был сын Рэймонда, Винсент.
Выше, но худее, чем его мускулистый отец, его каштановые волосы коротко подстрижены, глаза темнее, чем у отца, Винсент был одет в коричневый костюм в елочку, на тон светлее, чем у его отца. Красивый, ухоженный, с улыбкой, которая была почти насмешкой, он был одет в светло-зеленую рубашку и однотонный галстук коричневого цвета. Его коричневые итальянские мокасины, без сомнения, стоят дороже, чем дорогой костюм Бута и, возможно, Макмайкла.
Для агента Винсент Гианелли выглядел тем, кем он был: хрестоматийным социопатом. Мальчик не заботился ни о ком, кроме себя, за возможным исключением своего отца, отношения, которые, казалось, были построены больше на бизнесе, чем на любви к члену семьи, скорее макиавеллиевские, чем эмоциональные.
Единственное, о чем еще заботился Винсент, был огромный неаполитанский мастиф по кличке Лука, предположительно названный в честь Луки Брази из "Крестного отца".