- Ну, где мои пациенты? - спросил я командира, вернувшись в штаб.
- Расслабься, я передумал! С ними Слава сейчас занимается - ему полезней будет.
- Вот так вот? Чувствую, подсидит он меня... - сделав "лицо трагического дебила", констатировал я.
- Ага, сам понимаешь - аппаратные игры, - шутливо, в тон мне, ответил Александр. - Как там с технической оснасткой дела обстоят?
- Всё в порядке, через полчаса можно начинать первую плавку.
- И сколько она по времени займёт?
Я почесал в задумчивости затылок:
- Ну... С точностью до минуты я не скажу... Где-то часа полтора, не меньше. Правда, можно ускорить немного.
- Говори.
- Я прикинул, если не дожидаться полного расплавления тротила, а сливать уже "потёкший", то можно несколько ускорить процесс.
- Понятно. Но вот ещё одна проблемка нарисовалась - тара.
- В смысле?
- Я Несвидова напряг провести инвентаризацию, так вот, ящиков, куда можно отлить тротил, у нас почти нет, можно, конечно, сколотить их из досок, но, сам понимаешь - лишний геморрой. Хотя, вот, от письменных столов можно взять...
Я на несколько секунд задумался...
- Саш, нет никакой проблемы! Нужен только кусок брезента и длинные гвозди...
- Объясни.
- Это называется "мягкая форма". Можно взять не гвозди, а тонкие прутки. Смотри: берём доску, кладём на неё брезент, вбиваем квадратом четыре гвоздя... - и я с помощью взятого с конторского стола листа бумаги объяснил, что и как надо делать.
- Хитро и просто одновременно. А главное - можно произвольно размеры менять. Так и сделаем для первой бомбы, чтобы запас чистой взрывчатки был. Иди плавкой займись, а я пока с железками буду возиться.
... Хорошо, когда у диверсанта есть производственная база! Бойцы не тягали бомбы на руках, а воспользовались подкатными тележками. Да и выплавлять тротил в специальной печке проще, чем в лесу на костре.
Уже через четверть часа вода в котле закипела, а ещё через десять минут температурный датчик показал, что тротил в бомбе прогрелся до 80 градусов. Выждав ещё пять минут, я скомандовал:
- Поднимай!
Несколько поворотов рукояти лебёдки и бомба, подвешенная на цепях, показалась из бака.
Док и Казачина аккуратно подводят её к тому месту, где на полу лежат приготовленные мной формы.
- Давайте! Наклоняйте! - и тротил тонкой струйкой потёк в форму.
- Хорош! - и ребята возвращают бомбу в вертикальное положение.
- Следующая!
Через пять минут бомба возвращается в котёл.
В дальнем углу мастерской тоже кипит работа - два бойца под руководством командира сворачивают из найденной на станции жести кумулятивные конусы, рубят зубилом какие-то полосы металла. А сам Саша, дав руководящие указания, берёт в руки кувалду и начинает обрабатывать какую-то невидимую мной железку. Да так, что от звона и грохота мы с трудом слышим друг друга.
Спустя некоторое время, Дока и Казачину сменили бывшие окруженцы, Пётр Сомов и Василий Зотов. Примерно через час, когда командир перестал стучать по железу, меня сменил Док. Через час мы снова поменялись. Всего же до девяти вечера мы успели обработать целых три бомбы.
...Выйдя на улицу, я с удивлением увидел, что у нас гости. У штаба стояла телега, запряженная некрупной гнедой, а на телеге сидела Марина.
"Интересные дела! Это она сама приехала, или к нам господин бургомистр пожаловал?" - подумал я, направляясь к бочке в углу двора.
Умывшись, я пошёл в штаб, всё тело ломило с непривычки и очень хотелось прилечь где-нибудь в тихом уголке. Хотя, если прикинуть, что сегодня я только тем и занимался, что таскал мешки с зерном, а вместо послеобеденного отдыха тягал взрывоопасное железо, то в моём состоянии не было ничего странного. Даже есть не хотелось - так я вымотался.
Акимыч действительно заглянул на огонёк!
- Ну, и проверить, как мы спрятали зерно... - как шепотом объяснил мне Трошин.
На лице боевого товарища блуждала мечтательная улыбка. "Ага, любовь всей жизни снова увидел!" - пошутил я (естественно не вслух!).
Кроме всего прочего Соломин привёз всяких деревенских вкусностей, включая варёную картошку и даже большую миску драчены, чем несколько уязвил нашего завхоза. Хорошо, что командир сразу сказал Несвидову, а то мог некоторый "неудобняк" выйти - Емельян бы приготовил ужин, а тут - домашние разносолы!
Большинство из присутствующих уже поели и я, взяв миску с едой, отправился в один из углов комнаты, где была расстелена моя пенка. Проходя мимо старосты, я поинтересовался:
- Семён Акимыч, а что это племянница ваша во дворе в одиночестве сидит?
Акимыч смутился и пробормотал что-то вроде того, что негоже девке тереться там, где взрослые дяди свои дела решают, но потом встал со стула и сходил за Мариной. Глядя на расплывшегося в блаженной улыбке Славу Трошина, я решил, что война, конечно, войной, но не стоит стоять на пути у высоких чувств.
Я уже доедал свой паёк, когда в комнату вошёл Тотен, несший в руках... гитару! Он подошёл к командиру и что-то негромко сказал ему. Саша встал и, извинившись перед Соломиным, вышел из комнаты. Алик же цапнул со стола кусок копчёного мяса и оглядел присутствующих, после чего пошёл в мой угол.
- Ну, как трудовая вахта? - спросил он, сев рядом со мной на пенку.
- Ударным трудом встречают трудящиеся праздник Великого Октября! Центнер тротила - как с куста!
- Впечатляет! А я, гляди, чего в одной из комнат нашёл! - и он показал мне инструмент.
- Ага... здорово... - вяло порадовался я. - А куда Саню дернул?
- Нет, тот, что мы в лесу оставили. Может, сыграешь? - и он покосился на гитару.
- Неа, - протянул я, - не охота. Алик, я подремлю мальца, ладно? Что-то умаялся.
Друг мой кивнул и спросил:
- Может, тебе ещё чаю принести?
- Давай.
Но чая я так и не дождался...
... Разбудил меня негромкий разговор.
- ... это ты здорово придумал - передачу на мобилу записать
- А то!
Я открыл глаза. В метре от меня сидели командир и Бродяга. Комната была освещена скудным светом керосиновой лампы, стоявшей на столе. Вокруг вповалку спали и мои однокомандники и местные.
- Что? Долго я спал? - спросил я, потягиваясь
- О, проснулся, труженик невидимого фронта... - добродушно поприветствовал меня Фермер. - Не беспокойся - ничего важного ты не пропустил. Да, кстати, в караул ты сегодня не пойдёшь.
- Плавить дальше будем?
- Да, часа через три-четыре, пусть ребята пока отдохнут.
- То есть у нас сейчас "личное время"?
- Да.
- Тогда схожу морду умою
- Иди...
Солнце уже село, но западная сторона неба ещё светлела. В этом призрачном свете я разглядел силуэты двух людей, сидевших на телеге в углу двора. Я уже совсем было собрался окликнуть их, когда понял кто это. "Выходит, Акимыч оставил-таки "племяшку" с нами. Интересно, а как он Фермера уговорил?". Однако побеспокоить парочку я не решился и тихо прошёл к бочке.
... Когда я вернулся в дом, большинство спавших уже проснулись. Командир взмахом руки подозвал меня:
- Значит так, мы с Шурой пойдём с шифровкой разбираться, до часу ночи - для всех присутствующих - личное время. Ты - дежурный, так что рацию не забудь включить.
Я бросил взгляд на часы - 22.43. "Угу, значит, пару часиков можно подремать вполглаза..."
Я прошёл в "свой" угол и прилёг на "пенку". Но, по непонятной для меня причине, сон не шёл. Мышцы ломило, конечно, но голова была свежей. Я задумчиво взял принесённую Аликом гитару. Инструмент был ручной работы, особенно впечатлили меня жильные струны, в наше время - вещь диковинная и доступная только серьёзным профессионалам, да и то, если они эстеты. Что меня удивило, гитара была шестиструнной, а не обычной для этого времени семистрункой. Я нежно провёл по струнам, проверяя строй.
Я повернул голову. Алик выбрался из-под спальника и теперь тёр глаза.
- Разбудил? - спросил я.
- Нет. Сам проснулся. Сыграй, а? Сто лет, кажется, музыку не слушал... - добавил он.
- Нет, мужиков разбудим, - ответил я.
- А и правда, сыграйте, товарищ старший лейтенант, - раздался голос из противоположного угла комнаты. Я повернулся и увидел, что это наш "завхоз". Никогда бы не подумал, что Несвидов такой поклонник музыки! - Всё одно, ребятам скоро вставать, а с песней - оно веселей.
Я пробежался пальцами по струнам. Гитара звучала очень хорошо, сочно. Для разминки я сыграл ещё несколько арпеджио. Затем, размяв пальцы, выдал Баховскую сарабанду , (она же - сюита для флейты До-минор в девичестве) в переложении Сеговии. Когда я закончил, в комнате воцарилась тишина, хотя я видел, что проснулись уже все. Надо сказать, что в подростковом возрасте я сильно увлекался гитарой и, даже ходил в музыкальную студию, но потом, поняв, что великим гитаристом мне не стать, оставил серьезные занятия, только иногда разучивая пьесы, что называется, для себя.
Алик несколько раз беззвучно свёл ладони, изображая бурные аплодисменты, а Несвидов покачав головой, сказал:
- Здорово! Ловко вы, товарищ старший лейтенант! А ещё можно?
Следующим было "Адажио" Альбинони. Теперь мне тихонько хлопали все. На эти странные звуки из дальней комнаты выглянул командир. По выражению его лица, скрывавшегося в полумраке, я не мог понять, нравится ему этот импровизированный концерт, но Саша разрешил мои сомнения, махнув рукой, мол, продолжай.
И я продолжил - выдал немного блюзовых вариаций, внимательно следя за реакцией зрителей. Несмотря на непривычность мелодий, народу нравилось. Примерно в середине композиции во входную дверь проскользнули Трошин и Марина. Постояв немного у двери, они затем устроились на подоконнике.
Доиграв блюз, я сделал паузу. Входная дверь опять открылась - на пороге появился Казачина. Он обвёл всех присутствующих взглядом и, широко улыбнувшись, спросил:
- Надеюсь, концерт ещё не закончился? А то я обижусь...
Ну, как ему было отказать? И я выдал Венгерский танец номер 5 Брамса, правда, в конце отошёл от классического стиля, добавив немного народных интонаций. Ваня показал мне большой палец и сел в "первом ряду".
А потом, сам не знаю почему, я взял несколько аккордов, и, вопреки своему обыкновению (голос у меня не очень, к тому же пением я никогда не занимался), не запел, а, скорее, начал ритмично читать:
Светит незнакомая звезда,
Снова мы оторваны от дома.
Снова между нами города,
Взлетные огни аэродромов
Здесь у нас туманы и дожди,
Здесь у нас холодные рассветы,
Здесь на неизведанном пути,
Ждут замысловатые сюжеты
Надежда - мой компас земной,
А удача - награда за смелость.
А песни... довольно одной,
Чтоб только о доме в ней пелось.
Я покосился на Алика - он сидел, подперев рукой щёку и, судя по отсутствующему выражению на лице, был далеко. Где-то там... Дома... И неунывающему Казачине тоже взгрустнулось - сидит, уткнув взгляд в пол.
"Да, зря я, наверное, этот концерт затеял? Вот песню допою - и баста!"
Ты поверь, что здесь издалека
Многое теряется из виду
Тают грозовые облака
Кажутся нелепыми обиды
Надо только выучиться ждать
Надо быть спокойным и упрямым
Чтоб порой от жизни получать
Радости скупые телеграммы
К остальным слушателям присоединились и наши командиры. Бродяга тихо стоит, глядя в окно и повернувшись ко всем спиной. Не вежливо, но пусть его... А вот Фермер молча показал мне большой палец.
И забыть по-прежнему нельзя
Все, что мы когда-то не допели
Милые усталые глаза
Синие московские метели
Снова между нами города
Жизнь нас разлучает, как и прежде
В небе незнакомая звезда
Светит, словно памятник надежде
С последним аккордом из-за одного из столов высунулся Зельц, которого я, почитай сегодня и не видел, и, восторженно улыбаясь, спросил:
- Это что, песня осназовцев, товарищ старший лейтенант?
За спиной у него хрюкнул в кулак Шура-Раз. Надо полагать - пытался сдержать смех, хотя с этой точки зрения мы в своём времени эту песню точно не воспринимали.
- Можно сказать и так... - попытался выкрутиться я.
- А я вот помню, к нам в Ленинград в тридцать шестом году один испанец приезжал, - продолжил свою наивную атаку Дымов. - Так же здорово играл, как вы!
"Интересно, что это за испанец?" - напряг я извилины, а в слух спросил:
- А как этого человека звали?
- Андре... Андреас Сегония...
- Сеговия? - "Ну, точно! Он же в Союз до войны несколько раз приезжал!" - вспомнил я биографию величайшего исполнителя и теоретика гитары.
- Точно, он! Сеговия! Меня мама на концерт водила! - восторженно воскликнул Дымов.
Тут настал мой черёд заржать в голос. Лестно, конечно, когда тебя сравнивают с Сеговией, но боюсь, он сыграет лучше меня, даже если ему оставить по одному пальцу на каждой руке!