Рыбицкая Марина Борисовна : другие произведения.

Ароэн-кастрат 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Все подмывало спросить: "А я по-вашему, кто? Тоже нелюдь? Или людь? Я же с ними два года жила. И Аннику вашу, лошадушку, вовсе не Ароэн хваленый из окна выкинул... так ведь и было за что". Впрочем, гордые вареги не поверят на слово хилой девице, даже если Милоликой клясться стану и землю есть. Куда мол, такой молоденькой, среди разбойников жить! Варвары, темный народ, что с них взять...
  Ароэн.
  
  Хоть в чем-то Жая оказалась права. Наша приблуда оказалась девушкой непростой, ой непростой. Хорошенькая, безукоризненно воспитанная, выученная грамоте и языкам подобно княжне... девушка из трактира. Вот кто в подобное на трезвую голову поверит: Катарина - дочь трактирщика?..
  Только я разве. Но меня все мое окружение за глаза зовет "молодым дурнем" и опекает, будто дитя малое....
   И на батюшку своего, хитреца Захора, малая походила, словно голубка на ястреба, всякий скажет. По едкому замечанию Жаи: "Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца..."Но когда я чуть было не поддался наклепам кормилицы, "самозванка" удивила.
  Да уж... про тайнопись я-то слыхивал. И пользовался понемногу - молоко, сок кислого лимового плода, кровь с водою... Но чтоб сторонняя девка так лихо с тайнописью управлялась - вот мы тогда все поразились! А еще больше несказанно подивился я сам, когда прочел вначале записей: "Ежели ты сейчас читаешь эти строки, значит, меня нет в живых или я в руках твоих лютых недругов..."
  Записи Захора перевернули мне душу. Вспоминая дневники, ходил потом сам не свой. Листики старой бумаги приоткрыли настоящую правду. Оттуда я узнал, кто такой Щапа и кто я. Узнал то, чего не могло быть, но... было простой, ясной, непреложной истиной. Татуировка-клеймо размером с мелкую монету под моей левой подмышкой тому прямое подтверждение.
  Уже который день хожу, пытаясь осознать, как строить свою жизнь дальше. Пытаюсь - и ничего не выходит. С детских лет мамки-няньки, учителя и гувернеры с розгой и пряником, заставляя постигать ремесло и хитроумные науки, днем и ночью внушали: "Ты не простой человек, ты - дворянин. Простой ненаследный дворянин. Сын, лишенный прав из-за... уродства. Прав, но не обязанностей. Будешь работать в Тайном приказе под прикрытием контрабанды, ни один иностранный правитель не подкопается".
  Прочтя дневники, я только усмехаюсь. Простой ненаследный дворянин, да? Хм... лживая басня не лучше и не хуже прочих. Знания и обязанности, вколоченные с младых ногтей, не давали киснуть, заставляли крутиться, исполняя ворох обязанностей.
  Да и потом... разве среди братчиков поскучаешь?..
  Я вырос здесь. Зимой, вдохновленный на правое дело увесистыми подзатыльниками и сладкими кренделями мамы Жаи, старательно корпел над бумагой, слушая почтенных воспитателей - сухощавого и язвительного гувернера Ваанбрахтена, а также Симеона и Лаврентия. Мне преподавали счет, риторику, староостровной, множество других языков, этикет, основы стихосложения и песнопения (тяжелый случай).
  Риторика Ван-Браахтена оказалась презабавнейшим предметом. Метод преподавания Брахтена состоял в изучении образцов; каждый ученик должен был знать отрывки из произведений великих мастеров риторики, дабы уметь дать меткий отпор на выставленные супротив возражения.
  Брахтен давал мне учить любопытный трактат Горгию "О приличном случаю", где автор о зависимости речи от предмета баял. Давалось там наставление, как при помощи насмешки изничтожать серьезные доводы или, напротив, на вызов отвечать с достоинством. Красивое говорение автор противоставил утверждению правды - сиречь истины, чем немало меня смешил. Впрочем, Ван-Брахтена смешил также (хотя чопорный зануда скорее решился бы дать отрубить себе правицу, нежели признался в подобном кощунстве над мнением авторитета).
  Иногда приходил монах Никодим. Тот ведал моей душой, ее грехами и заодно - основами религии. Рассказывал, почему крест Ярославу кладут справа налево, а Милолике - слева направо. Долгими вечерами безустанно наставлял, что для божественной сути значит крест и чем отличается от косой свастики, зачем для жертвоприношения два полых сосуда, соединенных воедино надобны; почему при клятве огненному богу складывают ладонь определенным образом; ступени жречества, чины божеств; как крестятся в нашей южной ветви церкви Ярославовой - на два перста или на три... Святой отец тратил на это много времени и хотел как лучше, но, боюсь, я все это безнадежно проспал.
  Добрейший Никодим, уж если начинал монотонно бубнить по требнику премудрости святой веры, мог спокойно превзойти сказочные гусли-самогуды, когда в былинах тем приказывали играть колыбельную. На службах милейшего батюшки, вспоминается, сей мор громкого храпения и тихого зевания выкашивал богомольных прихожан подчистую. На уроках богословия, само собой, тоже... я ничем не лучше.
  Зато летом, когда учителя разъезжались по разным местам вроде городских университетов и крупных вивлиофик, я тоже не сидел без дела, вкалывая наравне со всеми: малым грузил корабли, постарше - размалеванный, одетый в бабские сарафаны или кофты с юбками под началом хитроумного наставника Нагибы подсылом выбирался в город с "глазами и ушами". С четырнадцати годков стал выходить в море, обучаясь вначале штурманскому, а затем и капитанскому делу. К осьмнадцати мне доверили стать правой рукой прежнего главы Берегового братства, к девятнадцати - увенчали булавой атамана взамен покойного наставника, крепыша Веретня, да станет навеки море ему благодатной колыбелью.
  Диво дивное, почему никто не оспорил решения старшин назначить зеленого юношу атаманом Берегового Братства? Словно все было заранее сговорено.
  А потом... рабочая толкотня. Завертелось то да се... Достать сведения о тайных замыслах Буяна; что планируют князья варегов; с чего вдруг всполошился наместник Осгарии; как раздобыть хитрый секрет венитийских зеркал и куда потом беглых алхимиков приспособить... Словом, возни хватало.
  Но я никогда не забывал тех слов, что на прощание шепнул на ухо отроку сам бывший королевский канцлер, не забывал никогда. Выжидал. Знал: придет время, и я спрошу с виновника моего несчастья, да так спрошу, что не поздоровится! Жирный увалень Сарахен за все мне ответит, за все! Расплатится за мать, которой я не знал, за отца, который от меня тайно отрекся, за положение в обществе равных, которого меня этот ублюдок Сарахен лишил. За все черные, безбожные дела ответит, ублюдочное семя!
  Часто в темени ночи, когда над ухом зудит вредное приморское комарье, а летняя духота давит на грудь... или в промозглые осенние вечера, сидя у хорошо протопленного камина, в долгие зимние холода и короткую весеннюю оттепель, я неустанно ворочал тяжкую думу: не мог ли покойный король поучаствовать в моей беде?
  Вдруг мое горюшко по не вине нынешнего наместника, а по злой царской воле? А если именно попущением царя я стал уродцем? Ведь невозможно, чтоб Сарахен поперек царской воли сей грех совершил! Так не бывает.
  Но нет. На покойного короля ни одного кривого слова от моих строгих наставников не пролетело, напротив - все они, как один, дружно заверяли: царь-батюшка не свершал сего бесчестного дела. Твердили: Смел благороден, он враг всяческой несправедливости и никогда не повелел бы лишить мужества даже сына распоследнего душегуба.
  Я не малец какой сопливый, ушей вдоль по лавкам не развешиваю, доверяю только надежным людям и по делу, да тут и впрямь все словно сговорились: не было в том воли короля, и все тут! Придется верить.
  Тетрадь Захора... Ох, лучше бы проклятая запись не появлялась! Словно жгучая соль на открытую рану, словно каленая стрела в сердце, печет огнем и болит. Теперь я лучше всех понимаю, отчего здесь, а не в ином месте.
   Бедный, бедный, бедный отец. Теперь хотя бы знаю его. И, коли будет на то воля Ярослава, в мой адрес имя оного не прозвучит довеку, чтоб не марать славу и гордость нашей державы. Убью Сарахена, лишу державу злой пиявки, высосавшей из нее все соки, посажу взамен кого достойного и умело сгину. Не гоже пачкать чистое нечистым. Ей, не гоже.
  Еще не давали мне покоя листы в конце записей Щапы, зашифрованные хитрым иноземным способом, доселе мне неведомым. Но я надеялся на лучшее и продолжал биться над разгадкой, ведь бывший трактирщик должен был запрятать там самое важное.
  
  День за днем просачивались сквозь мою кожу, словно отрава. Кап-кап, кап-кап... Задачи и вопросы. Совсем немного ответов. Кто был маг? Что за обряд со мною делали? Куда сгинула младая нянька при царевиче, верно ли, что она тайная законная супруга бывшего генерала-советника? Если нет, отчего Сарахен ни на ком более не женился?
  На розыски нанятого двадцать лет назад злоумышленника подняли всех, кого можно. Где-нибудь в отдаленной корчме Саризы один пьянчуга, задающий вопросы другому за бутылкой дешевой бурды и не догадывался, на кого работает. Клубок постепенно распутывался. По ниточке, по волоску находились свидетельства минувших перемещений. Я подбирался все ближе к средоточию мерзости, содрогаясь от непонятного страха и тревожного предвкушения.
  Как вдруг - один удар и все распалось. Ловчая сеть разрушена. Вновь и вновь с неуклонным упорством я сплетал паутину, издалека подкрадываясь к человеческим орудиям Сарахена. И каждый раз картинка не складывалась, в центре вместо желанной добычи оказывалась зияющая пустота. Какой-то важной детали я недопонимал. Упустил. Что?
  До сих пор не могу разобраться - почему тот колдун не убил меня младенцем, раз уж представилась возможность? Почему не убил после? Не убрал сейчас? Неужто пожалел сына мертвого врага? Ой, вряд ли... Не нашел? Побоялся чего? Вдруг перекупили? Поймали враги?
  Вопросы, вопросы... голова пухнет. Политика - дело грязное, думаешь - молочно-белое, ан черное! Враг другом сказывается, друг врагом, всесильный правитель - слабой марионеткой. И не сыскать днем с огнем направляющей руки. Но я-то упертый. Упрямство со мною народилось. "Упрям, как тыща ослов" - бывало, говорили мои воспитатели.
   У нас в братстве так заведено: глупые, ленивые и расслабленные сбегают или подыхают, остаются только сильные. Я вот не сбежал.
  И я разыщу эту самую черную руку моей судьбы, пусть никто не сомневается. А когда найду - отрублю по локоть, чтоб неповадно было. Отрежу каждый ноготь, отрублю каждый палец, а потом сожгу и развею по ветру. Потому что нельзя иначе. Они решили судьбу не мою - всех, всех нас отдали в рабство, целую страну сделали хворою уродкой.
  Зло должно быть покарано.
  Когда сын продает в кабалу семейство отца вместе с наследною землею из-за презренных денег, когда мор выкашивает от завезенной чумы города и села, когда пухнут от голода дети, пока матери гниют в чужеземном рабстве, а отцы боятся выходить в море ловить рыбу... такое не прощается. Большому кораблю большое плавание, да? А узурпатору - тяжкий груз грехов, за них и ответ держать. На его беду, я как раз тот, кто имеет божье право с него спрашивать, и дай Ярослав, чтобы этот чумной бубон, эта... этот сгнивший огрызок весла не преставился до времени, когда я приду к нему с огненным мечом в руке.
  
  Думы думами, чаянья чаяниями, а дочь Захора все же крепко запала в мое сердце. Частенько, прогуливаясь к стану "глаз и ушей" будто бы по делу, я первым долгом искал ее взглядом. Даже смешно постриженная мамкой "под горшок", одетая в застиранную парусину, она была солнечным лучиком в толпе братцев. Улыбчивая, изящная, тонкая, словно тростинка, она грела душу не только мне. Ее общества искали многие, молодые и старые. Было в ней этакое... тепло домашнего очага.
  Словно легкий мотылек, порхая, делала она свою работу и не замечала обращенных взоров. Катаринка весело чирикала воробышком, незаметно помогая по хозяйству. Стирала, убирала, готовила... за пару недель превратила жилую холостяцкую хату в цветник. Пол всегда чисто выметен, печь и стены аккуратно побелены, синей и красной краской цветы поверху побелки намалеваны, чистые половички постелены, хрустящие занавеси на окна повешены... Всюду идеальный порядок.
  И как-то у нее спорилось ладненько и само собой, легко и радостно. Даже старики рядом прыгали молодыми козликами. А уж молодые... те вовсе... чуть что за любую работу с ней вместе хвататься готовы - хоть в прорубь сигать, хоть на танцы идти. Всяк ей рад помочь, да не больно-то Катинка по сторонам раззирается, некогда ей и голову поднять. Одно слово - труженица.
  А уж умница, куда тем парням браться! Как "глазу" цены ей нет, в отряде лучшая. Если с заданием в город посылают - все в городе разузнает, хоть почтенную домохозяйку, хоть заезжего моряка-варега вмиг разговорит. Везде пройдет, из любой передряги сообразит выкрутиться и ребят вытянет. Смелая девушка, не чета ногим.
  Сжимая зубы, я заходил к ним и делал вид, мол, гляжу в другую сторону.
   Да ведь старшого Нагибу не проведешь, мужик не лыком шит! Он, как на грех, будто ушлая сводня, стал чаще и чаще присылать парнишку Легостая ко мне с невинными поручениями. И дал покой моей душеньке не раньше, нежели когда я потребовал впредь так со мною не шутить. Но и после, когда я приходил вновь и вновь, словно притянутый за грудки неведомой силой, негодник деваху все же не отсылал. Только поглядывал с этакой доброй усмешкой, словно говорящей: "Дурень ты, дурень! Мила она тебе, любовь-огневица в самое сердце поразила. Почто от счастья своего бегаешь?"
  Я рвал изнутри железными крючьями сердечную склонность, отдалял ее изо всех сил, но с собою ничего не мог поделать. Видать, настоящий мужик, он даже и без мудей* (старинное название округлой части мужских половых органов) мужиком до гробовой доски остается.
  Любовь-огневица... да ну ее! Будто сам не знаю. Ну да, поразила, етишь ее! Только увижу Катаринку - и огонь в жилах, готов над небом летать. В груди будто расплавленное золото - хорошо и больно.
   Эх-х, да будь я мужиком как все, уж года два как нашу свадебку отыграли б! Даже у палача на дыбе от Катинки ни за что б не отказался. Отцу хоть во вражеском подземелье в ножки бы кинулся, умоляя дать согласие. Катарина не девушка - благое сокровище. Наши парни из "ушей", тех, что поломоложе, за нее втихомолку все передрались, Нагиба дурней разнимал. Если телиться стану, уведут ее женихи, как пить дать уведут. Все знаю. Да только куда мне к ней свататься? Таких уродов душить надо подушкой во младенчестве, чтоб другим неповадно было...
  
  
  Катарина
  Анника, Анника... ох, и ушлая попалась девица! На копытах жеребца и кобылки привязаны толстые войлочные мешочки с паклей внутри, кони ступают тихо, будто по воздуху.
  Я, сидя на второй лошдке, увозила прочь искалеченную девицу и страстно молилась за душу и тело белобрысой. В спину мне летел крик сотен глоток:
   - Ищи убивцев, лови разбойников! Бей татей!
  - Ищите мою жену, найдите живую или мертвую! Разведчики! Седлайте лошадей, хватайте фонари! - все перекрыл громкий приказ Ароэна.
  - Чего рты раззявили, байстрюки! - Тещата злобствует, а голос такой р-а-а-достный... вот и на его улице праздник. - Псарь, бери кнут, спускай собак, от нас никто из незваных врагов не уйдет. Ишь, заклякли, колченогие! Пошли-пошли-пошли, давайте, шевелитесь родимые!
  Нет уж, милые мои. Фигушки! Пока вы лошадей оседлаете, пока вниз спуститесь, ищи-свищи ветра в поле! Прощай и ты, неверный муж! Спасибо за науку: никогда впредь не доверюсь в этом подлунном мире ни одному мужчине, будь он даже самим Белым принцем. Прощай, Ароэн, и не попадайся больше на моем пути. Не то... видит гневная Ярослава, извернусь и своей рукой отрежу лишнее, что у тебя там внизу пока еще милостью пресветлых богов зачем-то сохранилось.
  Я отъехала совсем недалеко, как на дороге подобно верстовому столбу вырос дюжий варег. Тьфу-тьфу-тьфу, сгинь нечистая сила! Услышав знакомый голос, я шарахнулась, будто черт от храмового курительного дымка.
  - С-стой! Пач-чему на лош-шади Анники ед-деш-шь?
  Вот возьми тебе и скажи! Ага. Хотела б я за сто золотых с чужой стороны послушать: "Да вот, везу к целителю душегубку, кою нечаянно прикокнула, вдруг оживит!" То-то было б радости! То-то за те слова оглоблей долгонько ласкали бы промеж ушей! А и чего похуже придумали! Оно, у варегов к мучениям пленников привычка знатная имеется. Знаем, слыхали.
   Я придавила слезу, благо сильно стараться не приходилось, и заголосила, впрочем, внимательно контролируя громкость скорбных воплей:
  - Ой, горюшко! Анника-дуреха со стены сверзилась! Говорила я ей, оглашенной: "Почто на стены лазать, не птица чай?" - так нет же... "Вот возьму, грит, и полезу наверх, дело важное у мене тама есть!" - вот и полезла, окаянная, себе на беду и посрамление. Топор выронила, чуть шею себе не своротила, руки-ноги переломала. Ой, лихо, ой лихо! Теперь везу горемыку в храм, может ее целитель Евдоким Целомудренный спасет. Боле некому!
  - Анника, благородная дочь ярла... сама... на стену?.. С боевым топором?! - несказанно изумился тот самый богатырь, кому лошадь по колено. Великан и сам не заметил, что уже болтает на каркающем северном наречии. - С чего бы ее Локи попутал?.. - он подскочил к раненой и начал бережно ощупывать бедолагу. Сам затрясся весь, будто злая лихоманка его побила и рявкнул не своим голосом: - Слазь! За мной! - аж коняшка подо мною присела. Мужик-то - яростный силач из народных сказаний, у таких богатырей лошади и непослушные девицы вмиг становятся шелковыми.
  Я ласточкой спрыгнула вниз, ушибла щиколотку о камень у дороги и чуть не заплакала от боли. Под требовательным взглядом чужеземца суетливо похватала седельные сумы, хорошенько памятуя про лежащую там богатую награду, обещанную за мою же буйную головушку, и волей-неволей побежала вслед за грозным воителем.
  Он с Анникой на руках семимильными шагами понесся в сторону моря, на ходу выкрикивая какие-то обещания богам вперемешку с хулой - я варежский язык вообще-то не очень хорошо знаю, только чему Химка-вышибала от скуки выучил, когда пьяный после работы у батюшки из трактира выходил. Сильно подозреваю, половина слов того рода, что порядошные девицы слышать никоем образом не должны.
  - Клянусь, положу на алтарь твой десять самых сильных рабов, отдам любимого жеребца и сочного, жирного оленя - на бегу сулил дары небесным покровителям или демонам грозный варег. Вот уж кому молодка не в тягость! Любит он ее, что ли? И где этот охламон раньше был? Жаль, не привело его доселе на морской берег, окаянного - я б тогда не надрывалась почем зря.
  Что еще одному ненормальному варегу на побережье нашем понадобилось, я быстро усвоила: в бухточке Жабья песня причалила большая варежская ладья. Сходни на берег спущены, людей вокруг нет, видать, по воле начальства окромя нашего варвара с корабля никто не сходил.
  - Э-э-э... - я стала, как вкопанная. Идти к волку в пасть - мы так не договаривались! От холодящих кровь ужасов, творимых по обыкновению варегами с беззащитными поселянками, все волоски у меня на теле встали дыбом. Столько говорено, переговорено... слухом земля полнится.
  Чур меня, чур! Не хочу, не хочу, не хочу! Лучше к палачу в руки сама отдамся, скорее в море утону, да милосерднее повеситься на первом суку!
   Но варег, перехватив правой рукой бесчувственное тело, левой цапнул меня за бары и с силой потащил, так что мои ноги болтались над землей. Еще и прошипел:
  - Тих-хо!
  И к чему глотку драть? У меня со страху и так голос напрочь отнялся.
  Оглянуться не успела, мы на парусную ладью взлетели. К великану мигом подскочили такие же здоровенные вареги, подхватили страдалицу и немедленно началась бесшумная возня: корабль отчаливал. Я рванула было вернуться на песок - лучше помирать среди своих, черт с ним! - да меня крепко придержали:
  - Куда, бестолочь? Тут разбойничье гнездо, больно лют атаман ихний, какой-то демон, евнух Ароэн... Зверь. Лазутчиков не жалует. Поймают местные бандиты, живой не уйдешь - атаман сам на тонкие ленточки порежет. Его девичьими слезами не прельстить, он того... не интересуется. Сиди тут, не то попадешься к ним в проклятые лапы, станешь игрушкой атамана.
  "Знали б вы, как насчет меня правы!" - закручинилась я. Силы оставили мой дух, я села и позорно зарыдала. Мне вторили горестные варежские причитания:
  - Мерзавцы, подлецы, собаки подзаборные! Чуть нашу славную госпожу не убили... Вон сколько синяков, удары явно не от падения, раны резаные... Выкидыши тюленя!
  Я сжалась в комок. Когда они поймут, кто в том виноват... ой, мама родная!
  - Эти "братчики" хуже нелюдей! - стенал глубокий старик, проводя морщинистой скрюченной рукой над бесчувственной Анникой и брызгая на девушку какой-то странной светящейся жидкостью.
   Все подмывало спросить: "А я по-вашему, кто? Тоже нелюдь? Или людь? Я ж с ними два года жила. И Аннику вашу, кобылицу необъезженную, вовсе не Ароэн хваленый из окна выкинул... так ведь и было за что".
  Впрочем, гордые вареги не поверят на слово хилой девице, даже если Милоликой клясться стану и землю есть. Куда мол, такой молоденькой, среди разбойников жить! Варвары, темный народ, что с них взять...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"