Аннотация: Депрессивно-суицидальный рассказ о нелегкой судьбе неформала, несчастной любви и вреде алкоголя.
Deliriumtremens.
Рассказ для Бер-Тора.
Ночь. Тайга спит. Ночные ее обитатели уже давно вышли на охоту, а дневные крепко спят. В вершинах вековых кедров тихо шумит ночной ветер. Среди непроглядной тьмы леса одиноко светится маленькое окошко лесной избушки. В окошко видна керосиновая лампа, стоящая на столе, ее желтоватый свет с трудом разгоняет темноту внутри избушки. В углу, рядом с дверью, смутными контурами угадываются железная печка, обложенная камнями и узкие нары с марлевым пологом. В изголовье нар на деревянном чурбаке стоит портативная радиостанция, над ней на стене висит ружье и патронташ, под потолком тянутся длинные узкие полки, заставленные посудой, стеклянными банками, туесками, железными коробками, книгами и другими предметами, на гвоздях висят пучки трав и кореньев. Хорошо освещена и отчетливо видна только фигура человека в мятой камуфляжной одежде сидящего за столом у окна.
Он залпом допил спирт, отставил от себя кружку, последний раз затянулся сигаретой, затушил ее в пепельнице из плоской консервной банки и плохо слушающимися пальцами взялся за нож. Нож был старым, с источенным лезвием и потускневшей наборной рукоятью - нехитрая зэковская поделка, трофей, полученный после одного из рок-фестивалей в драке с местной шпаной на вокзале. Лезвие тускло отсвечивало в свете керосиновой лампы.
Говорят, что фенечки никто не плетет для себя, их принято дарить на память друзьям, знакомым и просто понравившимся людям. Видимо, когда-то у него было много друзей и знакомых - браслеты из нанизанного на леску бисера покрывали его левое предплечье от запястья до локтевого сгиба. Разные люди, разные фенечки. Узенькие, всего в две бисерины и широкие, почти в три пальца толщиной, с прихотливыми узорами и надписями на русском, английском, латыни. Аляповатые, из разноцветных ярких бисеринок, как маленькие блестящие радуги, и траурно черные, как одеяние монаха. Браслеты висели на его предплечье в несколько слоев, узкие перевились между собой и их уже нельзя было отделить друг от друга, не порвав.
Он поддел первую фенечку кончиком ножа. Леска лопнула и по неровным доскам стола покатились разноцветные бисерины. Сколько людей столько и фенечек. Вот широкая черная, с белой надписью Punks not dead, ее ему подарил на прощание молчаливый панк по имени Леха, с которым они два дня играли на гитаре в переходе в Новосибирске, чтобы набрать денег на билет. Розовые и прозрачные бисерины вперемешку с алыми сердечками, узкий девичий браслетик - подарок одной школьницы после квартирника в Омске, фенечка на руку и долгий многообещающий поцелуй в губы. Красивая была девочка. А вот реликвия - этот браслет привез бывший одноклассник Сашка, когда приезжал из армии в отпуск, вместо бисера коротко нарезанная цветная изоляция от проводов, белая, красная и синяя, вместо лески - многожильная медная проволока. Получился маленький российский флаг на запястье. Сашка погиб в Чечне через два месяца после отпуска, его БТР подорвался на фугасе.
Одна фенечка - одна встреча, один человек, одна судьба. Люди, прошедшие через его жизнь, люди, которых сейчас нет рядом, чтобы ему помочь. Впрочем, даже будь они рядом, они вряд ли смогли помочь ему в этот момент.
Новое движение ножа и бисер раскатывается по столу, дождем сыплется на пол через щели между досками. Каждая бисеринка - один день прожитой им жизни. Жизни, которая утратила свой смысл четыре года назад и теперь разваливается подобно разорванной феньке.
Чем меньше оставалось на руке фенечек, тем отчетливей становился виден длинный, корявый шрам со следами хирургических швов на внутренней стороне предплечья. Шрам немного наискось пересекал вены и сухожилия. След неудачной попытки уйти из жизни. Но теперь он не ошибется, и здесь нет никого кто бы смог помешать ему довести задуманное до конца. Как сказал один парень в психушке: Попробуй однажды умереть, и ты поймешь, как это легко.
На стол упали остатки предпоследней фенечки. Последний браслетик был сделан не из бисера, а из одного ряда мелких, темно-зеленых, почти черных, камешков. Браслетик, одетый когда-то на его руку в знак любви. Он немного помедлил, вздохнул, а затем решительно подцепил ножом шелковую нить...
Как только лезвие коснулось браслета, за бревенчатыми стенами избушки послышались легкие шаги.
Он замер. Эти шаги он узнал бы из миллиона других шагов, они могли принадлежать только одному человеку. Человеку, которого уже четыре года нет в живых.
Этот поворот на железнодорожных путях недалеко от биостанции всегда считался опасным местом, особенно ночью. Но в тот вечер им было глубоко наплевать на это, они были полностью поглощены друг другом. Они гуляли по шпалам, взявшись за руки, и слушали плеер, один на двоих. Еще издалека они заметили приближающийся товарняк и заблаговременно перешли на другой путь. За грохотом состава ни он, ни она не расслышали гудков внезапно появившегося сзади маневрового тепловоза. Видимо в самый последний момент она все же почувствовала надвигающуюся опасность, обернулась, что-то предостерегающе закричала и резким толчком столкнула его с путей. А потом мимо с адским скрипом, лязгом и грохотом пронеслась многотонная пышущая жаром и воняющая соляркой масса. Его чем-то зацепило, крутануло вокруг себя и с силой бросило на насыпь. Кто-то сказал, что в любимом человеке, в общем и целом, мы любим только внешнюю оболочку и представления не имеем, что у него внутри. Он тоже никак не мог поверить, что вот эти размазанные по шпалам и рельсам кровавые лохмотья и есть его любимая девушка, которую он только что, минуту назад, держал за руку. Не в силах постичь этого, он стал бессмысленно ходить по насыпи и звать ее по имени. В руке он все еще держал злополучный плеер с оборванными наушниками. В таком состоянии его и застали прибежавшие из поселка на тревожные гудки тепловоза люди. В его сознании никак не укладывалось, что любимый им человек может умереть, он все порывался идти на место трагедии, говорил, что наверно она скатилась вниз по насыпи и теперь лежит там без сознания. Его успокаивали, говорили, что все в порядке, что никуда идти не надо, что все будет хорошо. Под утро он, наконец, успокоился. Успокоился настолько, что сочли возможным ненадолго оставить его одного. Его нашли слишком быстро, он не успел умереть, хотя сделал для этого все от него зависящее - глубоко, до кости, разрезал себе левое предплечье остро заточенным складным ножом. В тот момент он, видимо, даже не чувствовал боли. Потом была районная поликлиника, где похмельный хирург все не мог правильно наложить ему шов и остановить льющуюся кровь. Ему переливали кровь, которую сдавали его друзья и знакомые. Потом он приходил к ним и задавал один только вопрос: Зачем вы это делали, вы же видели, что я хотел умереть? Вопрос оставался без ответа, а ему потом было стыдно за него, ведь его друзья не понимали, что сам он все равно уже умер, так стоит ли их обвинять в том, что они спасли его тело.
Время лечит. Медленно, но лечит. Через полгода после психушки он обнаружил, что опять может улыбаться и даже радоваться. Еще через полгода он нашел в себе силы продолжить учебу, восстановился в университете, вернулся к старым друзьям. О прошедшем напоминала теперь только безвольно висящая вдоль тела левая рука с перерезанными сухожилиями. Пальцы скрючились и навсегда утратили подвижность. На своей гитаре он не мог взять даже простейшего аккорда, приходилось просто перебирать струны правой рукой. Он приходил в студклуб, сидел на репетициях группы, в которой раньше играл, слушал. Ему отчаянно хотелось снова играть на гитаре, вернутся в группу. На одном квартирном концерте случай свел его с первокурсницей Светой, правая рука девушки была в гипсе, но она вызывала всех на спор, что если ей поможет хороший гитарист, то она сможет сыграть и одной рукой. Помочь вызвался он. Они сыграли вместе раз, другой и потом уже не расставались в тот вечер. В шутку их дуэт назвали Однорукий бандит. На следующий день он привел Свету в свою группу... Через два месяца они взяли второе место на областном конкурсе авторской песни (Света к тому же писала стихи и песни), а еще через месяц они вместе со своей группой вошли в тройку лучших групп на региональном рок-фестивале.
А потом началось это. Однажды поздно вечером после репетиции, когда он провожал Свету домой, ему показалось, что кто-то издалека окликнул его по имени. Он оглянулся, но вокруг никого не было, улица была пуста. Поначалу он не придал этому значения. А через несколько дней его опять окликнул тот же голос, теперь прямо среди бела дня. Причем голос, как ему показалось, раздался прямо за спиной. Теперь он его узнал, это был ее голос, и она звала его по имени. Он испугался, сильно испугался, потому что мертвые не должны разговаривать с живыми, а тем более звать их. Но по настоящему он испугался, когда ночью, в пустой квартире, проснулся от того, что в соседней комнате услышал чьи-то шаги. Он рывком сел на кровати, сон мгновенно слетел с него - это были ее шаги, и они приближались. Мертвым нечего делать среди живых и вряд ли стоит ждать от них добра или помощи. Он соскочил с кровати, включил свет, обошел всю квартиру. Разумеется, никого не было. Он вышел на балкон, ломая трясущимися руками спички, закурил. После второй сигареты стало немного легче, волнение и страх почти прошли, сердце, минуту назад бешено бившее в ребра, сбавило свой темп. Уже гораздо спокойней он прикурил третью сигарету, посмотрел вниз, на плохо освещенный двор. Далеко внизу сквозь ветви деревьев, среди мельтешения световых пятен и теней от листьев он увидел знакомую фигуру в энцефалитном костюме и белой косынке, она стояла с запрокинутым лицом и смотрела прямо на него. Этот взгляд из глубины двора стал для него последней каплей. Он бросился в комнату, быстро оделся, побросал в рюкзак самые необходимые вещи, сунул гитару в чехол и выскочил из дому. Через час он уже стоял на ночной трассе на окраине города с поднятой для голосования рукой. Редкие машины проносились мимо, ослепляя фарами и обдавая ветром. Наконец его подобрал водитель огромного, как дом, фургона Вольво с прицепом. Автостопом он добрался до другого города. Там ему повезло - почти сразу, в переходе, он встретил ребят, с которыми познакомился на рок-фестивале. Они его и приютили, поселив на время в своей студии, если студией можно назвать подвальное помещение без окон и двумя школьными партами с косыми столешницами и дырками под чернильницы вместо мебели. От этих ребят он позвонил родителям и Светке, как мог, объяснил причину своего внезапного бегства и попросил Свету привезти документы и немного денег.
Светка бросилась ему на шею прямо с подножки автобуса, обвила руками, прижалась всем телом и приникла щекой к его груди. Она целовала его, привстав на цыпочки, в щеки, в губы, в лоб, лаской гоня от себя ужас внезапного расставания с любимым. А он стоял столбом, замерев от страха, потому что на противоположной стороне улицы, вдоль живой изгороди вместе с прохожими шла она и с немым укором смотрела в его сторону. Он схватил Светку в охапку и, ничего не объясняя, бросился бежать.
Потом он рассказал ей обо всем. И о своей первой любви, и о ее нелепой гибели, и о своем нежелании жить, о психушке, о том, как ему пришлось учиться жить с непроходящей болью в груди, и о том, как его стал преследовать ее голос, ее шаги и ее образ. Светка слушала его, проглатывая слезы и со все возрастающей ясностью понимая - единственное, что она может сделать для спасения любимого человека, это немедленно расстаться с ним. С тяжелым сердцем он посадил ее в автобус, в последний раз поцеловал и сказал Прощай, чтобы больше никогда не увидеть.
Новый город, новые знакомства, новые друзья, новая группа, новые выступления, опять дуэтом на одной гитаре. Он даже смог перевестись в местный вуз на вечернее отделение, где успешно сдал две сессии. За этот год он старался ни к кому особо не привязываться и едва только услышал, как его издали окликает ее голос, в тот же вечер вышел на трассу с рюкзаком за плечами и гитарой в чехле. Он уже знал - единственное его спасение в немедленном бегстве от всех, кто стал ему близок и дорог в этом городе.
За два года он сменил пять городов. Где-то автостопом, где-то на электричках, где-то пешком, однажды даже зайцем на теплоходе, он перебирался из города в город. В конце концов, его скитания привели его сюда, в далекий северный заповедник, затерявшийся среди бескрайней тайги и гор. Как недоучившегося биолога его приняли на должность инспектора-наблюдателя. Он попросил направить его на самый дальний кордон без напарника. Местные инспектора с радостью уступили ему это место, так как туда было очень трудно добираться, а выбираться было еще трудней. Работа была нехитрая - обход территории на предмет браконьеров и диких туристов (ни те, ни другие, ни разу не попадались, настолько недоступен был этот участок заповедника), чистка троп от валежника, хозяйственные работы: вода, дрова, мелкий ремонт и благоустройство. Два раза в неделю, но не чаще, подзаряжать аккумуляторы рации было нечем - связь с центральной конторой заповедника в городе. Раз в два месяца, а то и реже - вертолет с продуктами. Так он и жил в своем скиту, без людей, почти без связи с внешним миром, один среди тайги со своей бедой. И вот теперь, когда он почти поверил, что избавился от этой беды, он опять услышал, как она зовет его. Тогда он решил покончить с этим раз и навсегда, бежать ему было все равно некуда - вокруг на сто с лишним километров нет никакого жилья, поэтому он решил довести до конца то, что ему не дали доделать четыре года назад.
И вот теперь эти легкие шаги снаружи...
Дверь не скрипнула, половицы тоже смолчали, а шаги уже слышны прямо за спиной. И вот прохладная ладонь легла на затылок, тонкие пальцы взъерошили волосы. Он замер от этой почти забытой, но когда-то такой привычной ласки.
Она вернулась, вернулась из небытия, вернулась вопреки смерти и здравому смыслу, пронеслось в голове. Вернулась та, которую он любил, и потом потерял. Та, от которой он бежал потом все эти годы.
Она села напротив него.
Там не меняются. Она была прежней, такой, какой он запомнил ее в тот роковой вечер. По-прежнему на ней была энцефалитка защитного цвета, на голове повязана белая косынка, из-под которой, как всегда, выбиваются непослушные пряди каштановых волос. Вот только взгляд ее изменился - глубже и темнее стали эти большие зеленые глаза, с прежним легким удивлением глядящие на мир. Появились в этих глазах незнакомые какие-то блуждающие огоньки. И запах... Как только она вошла, по избушке растеклась влажная свежесть ночного леса, тонкие ароматы ночных цветов и мокрых от росы трав.
Слова здесь не нужны, когда-то давно они научились понимать друг друга без слов, просто читая по глазам:
- Здравствуй, Сергей.
- Здравствуй, Инга.
- Зачем ты пришла?
- Чтобы опять спасти тебя. Я сделала это один раз, сделаю и во второй
- Чем же ты можешь мне помочь?
Она провела ладонью над столом, там, где под окном лежали погибшие и высохшие в бесплодных попытках пробиться сквозь стекло насекомые: комары, мухи, бабочки, осы. Под ее рукой мертвые насекомые зашевелились, расправили членики, лапки, усики и крылышки, ставшие в одно мгновение из сухих и ломких упругими и подвижными. Под ее плавными пассами двойные стекла в окошке растаяли, и, повинуясь новому жесту ее рук, крылатая членистоногая братия устремилась наружу.
- Мне не дали умереть. Оказалось, что здесь я нужнее. Теперь я живу, для того чтобы помогать другим. И мне кажется, нет ничего предосудительного, если я потрачу часть той силы, которой наделена, для спасения любимого человека. Почему ты от меня убегал? Каждый раз мне стоило большого труда найти тебя вновь.
- Так ты меня за этим искала?
- Глупый, а за чем же еще! Неужели ты думал, что я могу причинить тебе зло. Дай сюда левую руку.
Одним быстрым движением она провела рукой по внутренней стороне его предплечья, словно стирая длинный уродливый шрам.
- Смотри, теперь ты сможешь сам играть на гитаре, без чужой помощи.
Не веря, он поднес руку к лицу. Шрам действительно исчез, а пальцы вновь обрели когда-то утраченную подвижность. Как зачарованный он смотрел на свою руку, на то, как пальцы послушно берут на воображаемом грифе аккорд за аккордом.
Она аккуратно собрала раскатившийся бисер в горсть, взяла его за руку и каким-то неуловимым жестом вернула разрезанные фенечки на место:
- Все эти люди когда-то любили тебя, не стоит от них открещиваться. Теперь ты снова можешь к ним вернуться, можешь начать жить заново.
-Спасибо, Инга. Спасибо, любимая.
- Не за что, Сережа. Просто я очень тебя люблю, и даже смерть не может разлучить нас. Засыпай. Теперь все будет хорошо.
Его нашли примерно через неделю, случайные туристы, которые заблудились в тайге и после долгих блужданий вышли на кордон. Он сидел за столом, в правой руке он сжимал нож, левая рука с закатанным рукавом и единственным браслетиком лежала на столе среди россыпи бисера и обрывков лесок. На лице у него навсегда застыла счастливая улыбка. Кто-то из туристов, к счастью, знал, как пользоваться рацией, им удалось связаться с администрацией заповедника и через четыре дня их вместе с трупом забрал вертолет. Хотя его тело уже основательно было тронуто разложением, патологоанатому удалось точно установить, что причиной смерти было острое алкогольное отравление.
Заключение автора: Если вы до сих пор не поняли, то это была пародия на неформально-суицидально-фэнтэзийную литературу, написанием которой увлекается один мой хороший знакомый по прозвищу Бер-Тор. Сам я такие вещи в серьез не пишу.