В мае они, как обычно, уехали на дачу - на всё лето. На даче Анне Матвеевне было совсем нечего делать; долгие прогулки её утомляли, и она спала допоздна, потом читала, а потом, уже после ужина, ненадолго выходила вместе с мужем. Их браку было двенадцать лет, и Анна Матвеевна иногда жалела, что по неопытной сильной влюблённости соединила свою жизнь с этим человеком. Павел Петрович был очень добрый, вечно витающий в облаках, светлый и талантливый; таким он был всегда, и в восемнадцать, когда они поженились; Анна Матвеевна с восторгом смотрела на него, когда он объяснял ей что-то из музыкальной теории. Он был высокий, хрупкий и болезненный, немного небрежный в одежде; большеглазый, с тонкими бровями и светлыми, чуть кудрявыми волосами, закрывающими шею. Он говорил ей "я люблю вас" тихим робким голосом, писал пространные письма, целовался смешно и неловко, касаясь чуть приоткрытыми губами её губ, а она называла его Павлушей. Она и теперь его так называла, но в этом были, скорее, привычка и усталость, нежели та первая чудесная нежность, которую она испытывала к нему когда-то.
Шли годы, но Павлуша не менялся, оставаясь всё тем же восторженным и временами замкнутым юношей с трепещущими от переизбытка чувств веками, который дарил Анне Матвеевне детские игрушки на Рождество, вроде картонного домика или дорогих кукол. После нескольких соединений в начале брака он перестал приходить к ней.
- Вы больше не любите меня? - спросила она тогда.
- Люблю, я очень люблю вас, - ответил он. - Но я не хочу больше.
- Это неприязнь?
- Вовсе нет, - немного наивно возразил он, - я просто забываю, что это нужно... Разве мы не узнали всё, что можно было узнать?..
Анна Матвеевна больше не говорила с ним об этом. Ей казалось, что она упускает семейную жизнь, обычные радости, обычное течение жизни, которого не бывает только у старых дев и странных людей. Павлуша не замечал этого, принося ей очередную пьесу или подарок, который мог её порадовать.
Она завтракала, изредка поглядывая на него; её начинал раздражать его мечтательно-рассеянный взгляд, медленные движения, тонкие белые пальцы, держащие столовый нож, и слегка испачканные в вишнёвом варенье губы. Весь его вид болезненного принца, красивого и отстранённого, вызывал в Анне Матвеевне почти негодование - и одновременно против воли ей захотелось его поцеловать. Как она была падка тогда, вступая с ним брак, на такую красоту, на его ум, на его необычность. Он не был похож ни на одного мужчину, которого она знала, на мужей её подруг; условность его телесности и раздражала, и завораживала её. Анна Матвеевна поднялась из-за стола, подошла к нему, обняла сзади и поцеловала в волосы. Он улыбнулся и, повернувшись к ней, подставил лицо для поцелуя.
- Сегодня на ужин к нам будет новый сосед, - сказала Анна Матвеевна. - Вы не забыли, Павлуша?
- Не забыл... Вы знаете, душенька, я не слишком люблю общество чужих людей... Жаль, что мы не могли не пригласить его. Если вы хотели читать после завтрака, - перевёл он разговор на другую тему, - не могли бы вы немного почитать мне вслух? Работа над музыкой к спектаклю совершенно встала...
Анна Матвеевна, прижавшись к нему со спины, вдыхала сладковатый запах его волос - и почему-то ей захотелось плакать.
Сосед, Михаил Ларионович, был крайне обходителен - и весь вечер блистал остроумием, чем изрядно утомил Павла Петровича. Анна Матвеевна переводила взгляд с одного на другого. Первый - темноволосый, хорошо сложенный и приятный, умеющий обольстить мужчина; её Павлуша - нежный мальчик с трогательной улыбкой, не из плоти и крови, а из какой-то другой материи, делающей его слишком уязвимым - и одновременно совершенно недоступным миру. А ведь они были ровесники. Анна Матвеевна не понимала, что чувствует, глядя на Михаила Ларионовича; Павлушино же сияние оглушало её. Прощаясь, Михаил Ларионович, кажется, был очень доволен и обещался зайти в ближайшее время.
Через пару дней Павлуша уехал ненадолго в город; заказчик неожиданно написал с просьбой о встрече. Анна Матвеевна не поехала с ним; было жарко, хотелось спать; она выпила холодного лимонада, попыталась перевести что-то из французских поэтов, но строка не ложилась. Уговаривая себя тем, что ответный визит есть только простая вежливость, она решила пройтись до дома Михаила Ларионовича. Непонятное беспокойство росло в ней; небо было очень яркое, воздух полон особенного аромата, ещё майский, невзирая на жару; Павлуша скоро приедет в город, с собой у него ноты, черновик, а волосы на солнце кажутся ещё светлее, и брови такие тонкие, будто нарисованные... Что за глупости...
Она прождала в гостиной минут пять, и Михаил Ларионович, выйдя, отчего-то сказал:
- Это вы?..
- Это я.
Она смотрела куда-то в сторону, почти отделившись от собственного тела, и почему-то ей вспомнилось, как однажды, ещё до свадьбы, она сквозь веточки деревьев подглядывала за купающимся у берега Павлушей: вода мерцала на его худых плечах, спускалась по длинным стройным ногам, и лицо у него было нежное и светлое, устремлённое к солнцу...
- Странный он, ваш супруг, - произнёс Михаил Ларионович. - Такую прекрасную женщину необходимо лишь любить, а он забивает вашу чудесную головку энгармонизмами и разновидностями фуги. Какая странная тема для беседы за ужином!
"Он смотрит прямо на меня, но не видит", - рассеянно подумала Анна Матвеевна.
- Не приходите больше, Михаил Ларионович. И я не приду. Простите.
* * *
Поздно вечером, когда Павлуша вернулся, Анна Матвеевна прошла к нему и легла рядом. Он положил голову ей на плечо, устраиваясь удобнее.
- Я была с ним, Паша, - сказала она очень тихо. - Прости меня.
Он приподнялся на постели и посмотрел на неё влажными печальными глазами.
- Я понял это. Если хочешь, Анна, я возьму вину на себя. Ты будешь свободна. Я всё равно не могу дать тебе то, на что ты надеялась.
Она всхлипнула и потянула его обратно.
- Не надо, прошу тебя... Давай спать. Завтра поедем кататься на лодке. У тебя всё хорошо с новым заказом?
- Всё хорошо, - ответил Павлуша и поцеловал её в губы.
- Я так люблю тебя, я не знаю, зачем я сделала тебе так больно...
- Не надо, - ответил он, снова целуя её. - Ты права, давай спать. Завтра поедем кататься. Я привёз тебе из города маленький подарок. - Он улыбнулся, и на левой щеке его показалась маленькая ямочка.
Он прижался к ней и, убаюканный её дыханием, заснул, а она ещё долго не спала, умиротворённая каким-то неземным счастьем.