Рындин11 : другие произведения.

Снег на плечах...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  набросок [евгений рындин акварель] Снег на плечах тает превращаясь в дождь. Лыжи по свежему мокрому снегу ползут как по траве. Надо бы , пока далеко не уехал,вернуться к уютному дивану и горячему кофе, но...но не получается, ноги, словно чужие, не сочувствуют моим сомнениям и продолжают с упорством продвигаться и продвигаться вперед. Было бы не так занятно сознавать бессилие чувств в угоду страсти,но подобное происходит не в первый раз: как-то так получается, что всё чаще я начинаю какое-то дело, не желая предварительно продумать последствия, а остановиться уже не могу, страсти руководят мной.
   . И все-таки я дополз до поляны и даже не отдохнув, развернулся и поехал обратно.
   . И ведь не покаялся!
  
  
  
   Не было никакой нужды ехать в город, но ясная солнечная погода, безветрие, надоевшее одиночество заставили плюнуть на все намеченные на сегодня дела и решиться на поездку. Утром по иорозцу это было бы вполне разумно, но сейчас при плюс пять лесная дорога неизбежно должна превратиться в месиво грязи и снежной каши, проехать по которому невозможно, а тащить на себе двеннадцать килограмм велосипеда целый километр было бы безумием. И все же я не мог справиться с внезапно возникшей страстью и, подкачав шины, что мне казалось необходимым, ступил левой ногой на педаль.
   Опасения мои оправдались не полностью. Лесная дорога большей частью была в тени огромных сосен и потеплению сдавалось неохотно. Поэтому кой-какие участки этой дороги я даже, хотя и с опаской, преодолевал на колесах, а грязь оказалась не такой страшной.
   До асфальта я добрался даже ни разу не зачерпнув ни воды, ни грязи, хотя, конечно, на освещенных солнцем полянах грязи хватало..
   Ну вот и асфальт. Прислоняю велосипед к столбу, выбираю снежную ямку посочнее и долго чищу подошвы кроссовок.
  
  
  
   Печалюсь. Мне кажется, что происходящее со мной непоправимо, что будущее перечеркнуто жирной киноварью. В темные, холодные, ненастные вечера это чувство обостряется и я не нахожу выхода.
   Но вот ветер прорывает черные тучи, на мгновенье озаряет мою поляну ярким солнечным светом, я вдруг вижу проткнувшие мерзлую землю пики тюльпанов и настораживаюсь.
   Страх, настороженность, жажда, озноб....это всё чувства, отвлекающие меня от тяжелых рефлексий и мне остается соглашаться с тем, что в жизни всё обусловлено, что нет ничего случайного, что происходящее есть лишь напоминание о твоих обязанностях перед Богом, давшим тебе и жизнь и возможность короткого счастья. Не сокращай же его, это короткое счастье!
   Каждый день я встречаю на своем пути сотни лиц, которые однажды явившись мне, исчезают навеки и только ложь осведомителей уверяет меня в том, что они есть, они существуют, но я-то знаю, что никогда с ними не встречусь, они для меня прошлое. Тогда чем могут отличаться те, кого я видел тысячи раз и вдруг потерял. Может быть, их просто спрятал тот, кто этим жестом предупреждает мою лень и расхлябанность, будит во мне страхи и страсти?
   И я принимаю этот звонок и пробуждаюсь.
  
  
  
   Наружная дверь открывается точно на заход солнца и, если летом это не имеет никакого значения, то сейчас, в апреле,солнце садится на верхушки сосен уже в семь.
   Вечернее солнце действует на меня угнетающе, как всякий заход, всякое неожиданное потемнение. Может быть, поэтому я стараюсь пореже выходить вечером во двор.
   Лет пять тому назад я дважды решался на дальнюю поездку на велосипеде и проехал бы намеченные километры, но обе поездки заканчивались вечером того же дня. И не усталость после двухсоткилометрового пробега, а именно вечернее солнце так угнетающе действовало на мою психику, что душа просто не выдерживала стресса, я добирался до ближайшей станции, забирался в поезд и возвращался.
   Сегодня для душевного гнета особые причины: мне и без вечернего солнца тошно и, открыв дверь по какой-то надобности, я вдруг ощущаю всю силу своей тоски.
  
  
  
   Вода капает и капает из умывальника. Это меня раздражает, я начинаю считать паузы между каплями, надеясь на то, что капание начнет замедляться.
   Можно бы вылезти из-под одеяла и, сделав всего два коротких шажка, прекратить издевательства. Но мне страшны эти два шажка по ледяному полу, страшно покинуть теплое одеяло даже на секунды. И я терплю, уговариваю себя.
   В комнате два на два с половиной метра помещаются все удобства: печь с плитой и духовкой; широкий диван, служащий мне и кроватью и опорой для мольбертов; обеденный столик; злосчастный умывальник; туалет. За печкой склад дров на неделю, в стену вмонтирован телевизор. Окон в стенах нет, одно большое окно в потолке, свет падает через стеклянную крышу. По стенам, обшитым деревянной рейкой, развешены рисунки. Уютно. Низкий потолок сохраняет тепло.
   Я не собирался зимовать в этом "шалаше" и потому утеплился недостаточно. Но обстоятельства вынудили меня перебраться сначала на время, а потом и навсегда. Постепенно привык и каждый год прибавляю то одно, то другое для сохранения тепла. Но пока этого недостаточно.
   Все-таки достал меня этот умывальник, я выскользнул из-под одеяла,поправил шток и быстро нырнул обратно.
  
  
  
   Хуже всего вечером, когда все дела вроде бы сделаны или от лени и усталости больше ничего делать не хочется, а за окном и солнце, и сосновый воздух, и несмолкаемый гомон разбуженных весной ворон, а ты распластался неподвижным бревном на просторном диване и изображаешь покой. А покоя-то как раз и нет, есть тоска и глупые мысли о смысле собственного существования. Погоня за удовольствием или, наоборот, опасение неудовольствий - что определяет мою активность? для чего я пробуждаюсь в пять утра никуда не опаздывая? для чего я ежедневно считаю километровые столбы вдоль разбитого и грязного шоссе? для чего я экономлю электроэнергию, пользуясь туалетом не включая свет? для чего брожу по магазинам в поисках дешевой рыбы для кота? для чего безвозвратно отдаю сэкономленное родственникам, зная, что моя экономия будет бездарно промотана? Чушь какая-то!
   Всё чем-то обусловлено и разобраться в этом невозможно. Пробовал кормить кота дорогим сыром и мясом. Но ничего опять не получилось, всё как-то само-собой оборвалось, оказалось, что мне спокойнее кормить его полупротухшей тресочкой, а себя овсяной кашей на воде.
   И добро бы таким жмотом был я один. Так, нет же! Мой заказчик-бизнесмен, обладатель многих миллионов, донашивает до дыр свои сандалии, а бейсболку не меняет лет десять. Сосед, зарабатывая приличные деньги, не хочет потратиться на дрова и таскает их за полкилометра чуть ли не на горбу. Третий вообще ничего не тратит, складывает все доходы в кубышку и этим гордится.
   И выходит, что вместо поиска удовольствий, что, казалось бы, логично, мы больше опасаемся неудовольствий и этим определяются все наши действия.
   Возможно я заблуждаюсь.
  
  
  
   Если бы обочину шоссе иногда чистили или, если бы снег, наконец, растаял и я не боялся бы быть обрызган грязью, то, конечно, ничего л у ч ш е г о не придумать, чем ежедневно рано-рано выходить из шумного дома и просто перемещаться в направлении скромного дачного гнезда, чтобы ....поздно-поздно покидать это самое гнездо и так же просто возвращаться в уже вволю нашумевшийся дом. Семь туда - семь обратно: и в этом вся моя тайна, ибо всякое свободное перемещение и есть та самая настоящая жизнь, тогда как всякое, пусть даже не менее свободное возлежание, жизнью называть не хочется.
   Но обочину не чистят, а снег не тает и я изощряюсь в изобретении какого-нибудь глупого занятия вроде переборки овсяных хлопьев, чтении давно прочитанных книг или обучения кота цирковому искусству.
  
  
  
   Метров за триста до перехода появился мандраж. Не знаю что это было: страх? отчаянье? необоримый инстинкт?
   Вчера, в большом волнении переходя реку, я зарекался повторять это впредь. Вдоль слабо промятой тропы то слева, то справа зияли черные дыры, казавшиеся мне следами неосторожной поступи, и то, что я делаю, было настоящей "русской рулеткой". "Нет,нет, - утешал я себя, - если сейчас перейду, то никогда больше..."
   Переход реки по льду сокращал мне на восемь минут время в пути. Весь путь занимал восемьдесят минут, теперь же получалось семьдесят две. Я никуда не спешил, я мог ехать автобусом, мог взять велосипед, но неудержимый инстинкт требовал extreme и я не в силах был этому сопротивляться.
   Всё ещё внушая себе, что рисковать не буду, спустился по откосу, вышел на кромку берега и ступил на лед. Пройдя несколько шагов остановился, топнул ногой, постоял.
   Я не чувствовал биения сердца, я слышал его стук под одеждой. Оставалась самая опасная часть тропы. Под ней было глубокое русло с сильным течением, которое покрывалось льдом много позднее и раньше освобождалось ото льда. Это течение ясно выделялось темной лентой на широком пространстве замерзшей реки, а тропа уже была покрыта слоем воды поверх льда.
   Не могу вспомнить чем я объяснял себе необходимость риска, но, сжав дыхание, я шагнул вперед.
   Было тринадцатое марта, пятница.
  
  
  
   Сегодня пойду пешком: семь -туда семь-обратно. Решение, как это всегда бывает, приходит спонтанно. Я бы даже не стал называть это решением, просто из всех вариантов ни один, кроме этого, не принимает душа, хотя есть велосипед, есть проездной на автобус. Но...
   Прохожу дворами, тропинками, выхожу на обочину шоссе и так двигаюсь навстречу нетерпеливым автомобилям. Асфальт разбит, весь в выбоинах, талой воде уйти некуда, приходится кланяться каждой машине, чтобы не облила грязью.
   Иду, опустив глаза к дороге. Не потому что дорога плоха, а просто не хочу ничего видеть вокруг. Ничем не сдерживаемые мысли ворохом толпятся в мозгу, не давая ни одной установиться,но на подходе к мосту что-то происходит и я уже весь внимание.
   Мост летом обрушился и теперь его восстанавливают. Не ахти какое великое сооружение, но мне он интересен тем, что на стройке ведутся круглосуточные работы и это чуть ли не единственная возможность порисовать работающих человечков. Их много, они пестрят разноцветными костюмами, поднимают и опускают тяжести, трещат отбойниками и вибраторами; непрерывный шум и в то же время нет никакой суеты или чехарды, можно, пристроившись где-нибудь в уголке, спокойно понаблюдать и, конечно, порисовать. За этим я, вероятно, и пришел.
   Но на этот раз ничего не вышло : сробел. Да и планшет оказался без бумаги.
   Но теперь я знаю зачем мучился в сомнениях, завтра приду опять.
  
  
  
   Пытаюсь сказать ей, мысленно строю фразы, чтобы быть помягче, поделикатнее. Но сказать не могу, не получается. Она непременно обидится, занервничает, уйдет в другую комнату, я стану догонять её, настаивать на своём. Пользы никакой, все останется без изменений и только часа на два мы разойдемся по своим углам и будем молчать.
   Но я же хочу как лучше, в её желании нет никакой пользы, более того, ей это вредно. И тем не менее... Хуже всего, когда родной человек губит себя, ты это видишь, знаешь как помочь и ничего не можешь сделать.
   В конце-концов ты признаешь своё бессилие, оправдываешь происходящее фатальной необходимостью, природной объективностью и, не желая быть свидетелем драмы, исчезаешь, замыкаешься в собственном эго и только в нескончаемом страхе ждешь трагической развязки.
  
  
  
   Весь вечер то и дело подхожу к окну и вглядываюсь в темноту двора, словно надеюсь увидеть там нечто необычное. Но вижу одно и то же: заросший двор под хаотично помятым снегом, небрежно разбросанные по нему автомобили игрушечные с высоты пятого этажа, редких прохожих.
   Но, может быть, я хочу посмотреть на термометр за окном, он опять пугает меня оттепелью, предвещая завтрашнюю пешую прогулку семь-туда семь-обратно. Я не верю ему и всё надеюсь увидеть как стрелка термометра под напором восточного ветра упадет вниз, на мороз.
   Можно было бы поверить в то, что я хочу увидеть в чистом небе самую яркую февральскую звезду, но небо затянуто облаками и никакой звезды увидеть нельзя.
   Так что же я высматриваю в полумраке?
  
  
  
   Наверно, нужно было бы сразу пойти домой и там дать волю чувствам. Но из притворной вежливости я остался, ходил хвостом за теми, кто управлял процессом, делал то, что приказывали, бросал в яму песок, поправлял венки..
   А потом пил противное вино, заедал салатом. Требовали пить кисель - я пил; отвечал на вопросы каких-то малознакомых мне людей и даже сам спрашивал что-то мне совсем не нужное.
   Чужие люди вставали за столом, говорили глупости, после которых опять следовало пить вино...
   Наконец, все напились, наелись и стали расходиться. Я подождал и вышел последним. И, только отстав от толпы, достал наконец-то из кармана носовой платок.
  
  
  
   Одиночество, одиночество,оди... Человек не может быть одинок. Когда-то он любил и, возможно, был любим. Этого достаточно.
   Время от времени я бросаю все свои дела и иду к Ларисе. На кладбище. Поговорить. Разве нужно, чтобы тебе отвечали?
   Просто её молчание - знак согласия.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"