Нельзя наказывать тех, кого невозможно исправить. "Горбатого исправит могила" Но случайно преступившего наказывать следует до степени понимания им самим своей вины. Это мой собственный детский опыт. Наказание же рецидивиста только украшает его ореолом героя. Рано или поздно преступник, чьё преступление вы "не замечаете", начинает тяготиться угрызениями совести и как-то хочет исправиться. Кстати, совесть Природой внедрена в человеческую нравственность совсем не просто так. И то, что мы редко пользуемся ею как рычагом воспитания совершенно неоправдано.
Меня многократно "использовали" близкие люди, товарищи, на что я никогда не сердился, по крайней мере, не подавал вида. Но всякий раз итогом моего такого поведения становилось извинительное поведение моих обидчиков. Всякое внешнее действие человека происходит из желания провокации, проверки себя самого на устойчивость, на сопротивляемость,и если подвергаемый такой провокации индифферентен, он неизбежно вызывает сомнение провокатора, ибо провоцируя он сам не уверен в правильности действий, он рискует, ему хочется сопротивления, которое его оправдает. Но сопротивления нет, сомнения возрастают и, когда в повторе он получает тот же результат, совесть и разум возмущаются и давят на преступника.
Человек инстинктивно подчинен двум важным факторам своей психики: страсти и страху. Он всегда чего-нибудь хочет и одновременно соизмеряет свои желания с неизбежностью наказания. Говоря арифметически : страсть минус страх равно возможности с плюсом или минусом./Всё, что я говорю, касается только человеческих отношений в узкой среде оформившихся обществ: предприятие, двор,общественный сад. Для государства эти критерии не подходят, там действуют другие понятия терминологии/
Что бы я ни делал делаю всегда неправильно.
Это просто объясняется: при повторе это же дело я делаю по другому и чаще всего лучше. В третий, четвертый, пятый раз качество сделанного только улучшается. Следовательно, впервые это дело сделано неправильно.
Но в этом не было бы большого греха, если бы я не знал этого,а точнее, не думал бы о том, что сделаю плохо. А если знаю, если думаю, то уж никак не буду излишне стараться, уповая на те самые второй...третий...пятый. Тем не менее этот фактор обязывает меня стыдится сделанного, сопоставлять его с известными примерами из чужой практики, совершенствоваться. И когда я увижу или почувствую, что из чужой практики мне взять уже нечего, тогда я и начинаю считать, что сделал почти правильно, по меньшей мере, лучше уже сделать не могу. Невольно прекращаешь само это дело, оно становится скучным, начинаешь искать что-то другое. И распыляешься по мелочам. И теряешь самое главное - время. Редко кому при жизни удается доказать свою состоятельность, ибо не хватает времени, ибо "время покажет кто есть кто". . Это особенность характера, это плохая особенность характера. Она не позволяет даже талантливому человеку воспользоваться своим талантом в житейской практике. Как бы прекрасно ни играл музыкант, как бы талантливо ни сочинял поэт, как бы гениально ни управлял руководитель, имея такой характер он не станет героем общественного признания
Мы посмотрели друг другу в глаза и, мне показалось, почувствовали родство душ.
Я медленно ехал по асфальту пустынной лесной дороги, а он шел навстречу потихоньку, ведя велосипед в поводу. Видно было по всему, что велосипед исправен, ибо пестрел импортной красотой, а сам пешеход выглядел благополучным туристом. Думаю, что не старше тридцати , хотя последнее время я что-то часто стал ошибаться в определении возраста.
Мы только благосклонно переглянулись и не сказали друг другу ни слова, хотя мне следовало поприветствовать пешехода, ибо я приниципиально склонен провоцировать встречного на приветствие. И если встреча повторяется, то непременно он поздоровается первым. Но это так, к слову.
О чем подумал он я, конечно, не знаю, но развеселила обратная ситуация: идти пешком с велосипедом в поводу должен был я, ибо ежедневно так и передвигаюсь по этой приятной дороге, а он, молодой, спортивный, с хорошим велосипедом должен был ехать мне навстречу. Но вот так случилось, что мы поменялись ролями.
И оказалось, что я не одинок в этой пустыне тесного города, что есть ещё один поглотитель рефлексий.
И я себя поздравляю, ибо рад.
Ничего не понимаю в интернете. Спросить некого, а изучать по книгам и по методу "тык"а нет ни времени, ни желания. И остается одно - провокация. Полгода забирался в "Google" на первую страницу только по фамилии из трехсот тысяч. Забрался. Посидел, посидел там пару месяцев решил понять как связана память поисковика с наличием сайта, на который ссылается поисковик. Убрал с портала свои картинки... и в памяти поисковика исчез. Вот тебе и раз! А думал, что как в голове: один раз увидел и запомнил навсегда. Оказалось не так.Обидно!
_____________________________
Внутренние болезни лекарствами не излечиваются по одной простой причине: как правило, они, лекарства, не в состоянии решать проблему комплексно, то есть, подавляя активность болезни одного какого-то органа они неизбежно ослабляют смежные органы. Остается одно средство: заставлять больной орган самоизлечиваться, предельно нагружая его его же функцией. Так и делаю, пока получается.
_____________________________
Всё, что происходит в государстве, совершенно оправдано и, прежде всего, тем, что это единственно возможный способ удержать власть как высшую степень блаженства. Ещё никто не отдавал власти, имея хотя бы один шанс удержать её, и это объясняет предельную напряженность мысли властелина.
_____________________________
Ругаю себя за ошибки в давно привычных действиях и в то же время никакое научение, чем бы то ни было, не дает такой полезной, запоминающейся практики как ошибки.
_____________________________
Сетует на загрязнение леса бытовым мусором.
Советую гулять ему по городскому парку.
Делает кислую мину, садится в автомобиль, едет в лес, с трудом, но все же находит уютную полянку, разводит костерок, жарит шашлычок, пьет водочку, поет песенки и... оставляет весь свой мусор: мстит таким же как и он.
Второй месяц стоит на магнитоле Lipatti и не надоедает. Едва возвращаюсь в три часа, включаюсь и до поздна. . Любимых дисков достаточно, но поставишь, пару раз прокрутишь и хочется обновить музыку. Это как через чур сладкое варенье или жирное пирожное. А Lipatti так "вкусно" трудится, так в унисон сочувствует, что не появляется никакого отторжения. Золотая середина. Рахманинов хорош и играет ту же музыку, но его слушать тяжело: импровизирует. Такое чувство, что играет он популярную классику по памяти, без нот и потому часто врет, самовольничает. Но музыка хороша именно авторской трактовкой и всякая импровизация её только ухудшает. Великое произведение отличается тем, что ни слушать, ни смотреть его никогда не устаешь, там нет ингредиентов /ingredient/, способных вызывать отторжение всей сложной смеси и потому и слушать и смотреть можно бесконечно. И вот находится недоразумение /a misunderstanding/, которое "улучшает" эту смесь. Может быть одной линией, может быть одной точкой, может быть одной ноткой. Это та самая "ложка дегтя". И тогда смесь вянет, закисает, становится невыносимой. Можно сделать лучше, это бесспорно, но не трогая произведений другого автора. И от того я с Lipatti , а не с Рахманиновым.
Просыпаюсь от щемящей тишины, какая бывает перед рассветом. Открываю с трудом глаза, смотрю на противоположную от окна стену, чтобы не поворачивать круто голову. На стене яркое пятно. Но быстро догадываюсь, что пятно не отражение светлого неба, а всего лишь свет уличного фонаря, который горит прямо в моё окно. Набрасываю одеяло на голову и пробую уснуть.
Утро холодное, неприветливое,жду пока немножко разъяснится, потеплеет,возможно даже появится солнышко.
На столе передо мной пачка серой бумаги. Белую не люблю, она требует неоправданно серьезного отношения, которого у меня не может быть по определению, ибо я пишу не письма, а просто порчу бумагу, складываю в кучу, а потом из этой кучи чего-нибудь когда-нибудь достаю.Поверх бумаги ручка, на ручке как на коне очки. Все готовы к скачкам, но некому дать сигнал атаки.
Взор опущен вниз, на колени, там сгрудились книги. Хочется почитать, но нет сил поднять обложку. Смотрю невидящим взглядом, видать, не проснулся ещё.
Со стороны может показаться , что я думаю, размышляю, но никаких мыслей в голове нет, ибо, когда вдруг удается очнуться, ничего вспомнить не могу. Как сон с открытыми глазами.
Вечером то же самое.
Сижу за столом двадцать... полчаса...час. Наконец, беру с колен книгу, кладу её на полку, поднимаюсь из-за стола и иду в кухню. Не поняв причины появления в кухне пью холодный чай, не имея жажды; возвращаюсь в кабинет; подхожу к окну и долго стою, безучастно глядя в окно. Там играют дети, разжигают старческие страсти бабушки,деловито топчутся возле своих автомобилей совсем молодые ребята... Но я ничего этого не вижу. Я душевно слеп, я лишен забот, проблем, желаний. У меня нет печали, нет радости, но нет и тоски. Я просто не существую.
Поднимаю взгляд выше домов и вижу узкий серп молодой луны. Месяц так узок, что невольно пробуждает мои чувства, я начинаю осознавать себя, я задаюсь вопросами, возбуждаюсь. Месяц это то, что в огромном мире вдруг возникло только для одного меня. И я, оказывается, всё это время был в ожидании. А их много,их полный двор, они живые,но они не видят молодой луны, потому что она только для меня. И вдруг понимаю,как мы разделены , как по-разному ощущаем этот мир. И радуюсь, не зная чему.
Быстро возвращаюсь за стол, улыбка не сходит с моих губ.Одеваю очки, беру книгу , читаю.
И успокаиваюсь.
Кстати, о здоровье. Начитался больше некуда, но понял только одно - никто ничего не знает и помочь тебе ничем не может, если не видит твоих болячек. Таких как Углов или Амосов на всех не хватит, да и они не всесильны. И остается единственное средство: увиливать, изворачиваться, избегать, не провоцировать тело на безумное сопротивление. Всю зиму встречался по дороге на дачу с парнем, гуляющем по пояс голым с собачкой в любой мороз. Зачем? Одно время потерялся , думал, что уехал куда-нибудь. А нет, простудился. Вот тебе и закалка. Показалось, знать, что закалился как сталь, а не оказалось.
По другому , бывают и чудеса. Мой сосед болеет всеми знаемыми и незнаемыми болезнями, выкуривает по десять пачек в день зловонных сигарет, пьет без пауз бормотуху, иногда на снегу просыпается, то и дело увозят с белой горячкой, сердце чуть живо, свои кишки в кармане носит, к врачам не ходит. И жив. А внешне здоровые мужики-ровесники вокруг него все попримерли. Спасается только работой. И на себя и на соседей за бутылку. Или замертво валяется на полатях в холодном доме или вламывает с лопатой в руках. . В моей жизни тоже есть кой-какие примеры, но в своем случае я пеняю на судьбу, на фатальность, на способность человека сопротивляться внешним воздействиям, если причиной сопротивления служит страсть увидеть плоды своего труда. Труд по сути дела завершен,"тесто" замешено, но оно должно подойти, подняться на "дрожжах", а для этого необходимо время. В моем случае это не год-два и даже не пять. Гораздо больше. И я жду. А ожидание ясной цели стимулирует организм на сопротивления этим самым внешним нападкам, воздействиям, невзгодам, стимулирует правильное поведение всего организма, не дает лениться, не дает жрать без меры, "не замечает" причин для стресса, отнимает мелкие страсти.
На подоконнике рассада. Тоже забава. Мне и нужно-то три кило на всё лето, но доказать себе, что и в мае можно съесть помидорку со своего кустика стоит того, чтобы не отвергать эту забаву. Но на этот раз промахнулся. Печка подвела. Ни с того, ни с сего вдруг сначала задымила. Уговорил. Но когда весна решила погрозить пальчиком зевакам печка сделалась союзником весны и вообще прекратила пропускать дым. И рассада захлебнулась угаром. Лист завял, растение съежилось, поникло. Пришлось как-то спасать, но как спасешь? Несколько кустиков вернул в город, несколько оставил на холоде выживать. Выживут ли?
Не хочет моя судьба, чтобы я отвлекался на пустяки и всячески крушит мои забавы. Но зря. Я-то знаю, что больше трех десятков удач не бывает сколько не упирайся рогом. Пробовал припомнить работы самых великих и, несмотря на то,что постоянно листаю,читаю,слушаю их, больше, чем по десятку не вспомнил. А давать зрителю-слушателю удовольствие посмеяться над потерей страсти не следует.
Иду в кухню просеять муку. Но работа захватывает. Как-то само-собой следует продолжение: грею воду, омолаживаю дрожжи, выключаю лишнее электричество, чтобы не сжечь пробки духовкой. И всё как-то быстро, ловко, без подключения головы, всё на инстинкте.
Прошлый раз чуть переложил ржаной муки и хлеб получился тяжеловат. Это сигнал. Сегодня надо чуть убавить. Тут такие тонкости, которых не найдешь ни в одном рецепте: и какая смесь, и какая вода, и какое масло, и даже в какую сторону размешивать тесто.Зато разница сразу чувствуется. Или в какой момент надо прекращать добавлять муку, чтобы тесто не прилипало к рукам? Мелочь? А нет, не мелочь, даже очень не мелочь. И опять советов нигде не пишут, ибо у каждого пекаря свои границы. Тесто может прилипать к рукам, но не должно оставаться на руках. Чем мягче тесто, тем лучше его поднимут дрожжи, а значит, хлеб будет пышнее. Можно это сделать количес твом дрожжей, но их привкус отравит прелесть свежей выпечки . И конечно, масса других мелочей, все не перечислить. А итог один - вкус. Этого и хочется добиться. Когда есть вкусный хлеб, то уже не надо ни о чем беспокоиться, всё остальное лишь приправа, которой может и не быть, если поленишься спуститься с четвертого этажа.
Холодно.
Днем обещали до пятнадцати и я, понадеявшись на байковую рубашку, просчитался. Ладони на металлическом руле коченеют, то и дело приходится управлять одной рукой, пока другая оттаивает в кармане. К тому же вся дорога, спрятавшись за лес, не пропускает лучей утреннего солнца и, где лес был особенно густ, на дороге, на траве обочин распластался белой кисеей иней.
Вчера, как всегда неожиданно для самого себя и, возможно, под влиянием порока соперничества, подготовил брус для устройства теплицы и, как всякое производное идеи, дело это захватило меня приливом страсти: весь вечер я чертил проекты, воплощал мысленно эти идеи и, поднявшись раньше обычного, не стал готовить привычный завтрак, а сварив яйцо всмятку, съел его без хлеба, заглотнул вчерашним чаем и покатил на дачу.
За рекой деревня, вместо дороги намятый на лугу след от редких машин. Забираюсь в седло, но не проехав и сотни метров, останавливаюсь и решаю не нарушать традиции: по берегу реки нужно идти пешком, а не смотреть на колесо велосипеда, из боязни напороться на острый камешек или провалиться в случайную выбоину. Здесь так красиво, обстановка ежеминутно меняется и упустить эту динамику весны я не могу.
Но река...
Ледоход прошел совсем недавно, да и был он не обычным. Лед долго держался за берег: то ли воды было мало, чтобы оторвать его от кустов и травы, то ли у реки просто сил не хватало, но так или иначе полынья пошла поверху, размыла середину реки и потихоньку-потихоньку, соскабливая ледяные края ,унесла весь лед. И вот половодье. Ждали большой воды, неделю бригада мужиков натягивала тросы подвесного моста, боясь водяной драмы, но не случилось ни большой воды, ни драмы. Тем не менее воды было много, острова вмиг исчезли, оставив на поверхности лишь щетину ивовых кустов. Наносная часть берега скрылась под водой и река развернулась всей возможной шириной. Но и такой ширины ей не хватило. И тогда она убыстряясь и убыстряясь, пустилась вскачь, то забиралась вверх по берегу, то ,теряя силы,приседала. И не спеша вышагивая по высокому берегу я не отрываю глаз от широкого водного пространства.
Берег крут и высок. Широкий луг между обрывом откоса и линией домов тщательно вычесан домовладельцами и уже заметно позеленел. На березах, соснах и тополях, разросшихся по всему откосу берега, не явно, но неоспоримо возникает весенняя песня; солнечные лучи, ни чем не стесняемые бьют по молодой траве поляны, по окнам домов и все это росой и стеклом сверкает, слепит глаза, восхищает.
Но не согревает.
Стоило только повернуть за дома в тени сараев и глухих заборов сразу ощущаю холод, вновь забираюсь на велосипед и качу не оглядываясь.
Сворачиваю с дороги в лес и, хотя ветра не было и раньше, а солнце больше светило в глаза, чем грело спину, стало чуть теплее: вероятно чувствуется приближение дома и согревает не теплый ветерок, а воображение горячего чая. Кстати, подсознательно разделяю ветерок и движение воздуха. Ветерок это то, что чувтствуешь кожей лица, опасением глаз заранее прищуренных,в конце-концов шелестом сухой травы или верхушек сосен, тогда как движение воздуха воспринимаешь лишь ощущением: вдруг становится теплее. Не прищуриваешь глаз, не слышишь шелеста травы, не видишь покачивания сосен, но чувствуешь себя иначе. И я чувствую это тепло леса, ещё не прогретого солнцем, но уже дающего своё благоволение, а вместе с ним и ароматы притомившегося на солнце соснового молодняка.
Вдруг замечаю на руле памятку - белую ленточку и сразу вспоминаю необходимость подобрать по дороге комочек коровяка. Третий день завязываю эту ленточку и третий день забываю исполнить задуманное. Рассада томится на окне, требует подкормки, а мне все никак не исполнить свои же намерения. Останавливаюсь: вернуться назад или нет? Нет.
Пока ехал солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы пробивать лучами даже такой густой лес, каким я еду. Длинные, черные тени пересекают дорогу, но между ними уже необоримо ложится яркий солнечный свет.
И вдруг кукушка: - Ку-ку! - пауза, ещё: - ку-ку! Это первое весеннее приветствие, проба. Она либо не решается спугнуть тишину утреннего леса, либо ждет ответа . Но, не дождавшись ни того ни другого и не стесняясь смелостью, начинает куковать неумолчно. Никто ей не мешает, никто не стучит - не кричит и птица блаженствует.
Проезжаю свалки, уже не морщась - смирился; выезжаю к пруду, нарушив попутно любовную страсть двух селезней возле утицы; миную насосную, водонапорную башню; успеваю заглянуть в открытые ворота, боясь столкновений; выезжаю на тропинку вдоль забора и оказываюсь на освещенной ярким солнцем поляне перед своим домом. Здесь всегда тепло и тихо, только посвист зябликов вперемешку с шумной трескотней дроздов, да любовной дробью прижившегося возле дома дятла оживляют эту божественную тишину.
Хочется поздороваться, крикнуть через весь сад, но никого в поле зрения нет, слышу только шум пилы или трескотню минитрактора дальних участков. Ну и ладно, обойдусь!
У калитки как всегда сразу появляется Чуча - мой кот. Ему предоставлена полная свобода выбора: по скрытым от глаз ходам он может пробраться от теплой печки до улицы и при опасности вернуться. И охотно пользуется этим. Как они, эти коты, узнают приход кормильца? ведь от меня ничем не пахнет, его курица в холодильнике. Но он ждет меня и чуть слышно мяучит.
Возникает куча совершенно непредвиденных дел, они отвлекают меня от главного, они заставляют нервничать. Заморозок согнул приготовившиеся к цветению тюльпаны и у меня возникло подозрение на чье-то хулиганство; почему-то отключили свет и пришлось подогревать кошачью еду на печурке, возле которой не оказалось щепок. Крот опять нарыл в газоне ходов, выбросил кучи земли. Это меня злит, я должен всё воостановить сейчас же. К этому всему не съеденный завтрак заставляет меня печь картошку.
Картошка...
Гряд у меня в этом году почти нет, газон,газон,газон... Трава уже достаточно прозеленилась, смотрится ковром, выпустили свои стрелы тюльпаны, нарциссы, пионы. Какие-то голубенькие цветочки, которые я не высаживал, но которые возникли именно там, где с осени посажены тюльпаны, приятно радуют глаз своими голубенькими цветками. А оставленные грядки вскопаны, засажены всякой мелочью и не портят композиции сада. И только земля, оставленная под картошку, наводит тоску. Она не вскопана, она с осени поросла сорняком, она хранит на себе почерневший лист осени. Это меня печалит и, забыв о теплице, я натягиваю шнур по границе гряды и копаю. Пока просто так, как бы для задела. Но одно дело копать для срочной посадки чего-либо, другое - наведение красоты. Вроде бы уже наработался, но новая идея заставляет забыть усталость и я копаю, копаю...
И наконец, добрался до главного.
Но, к сожалению, отпущенные на все дела четыре часа истекли и я должен возвращаться в город.
Ну ничего, завтра начну прямо с утра.
После девятнадцати небо начинает интенсивно растворять густые, тучные облака и в образовавшиеся просветы проникает солнечный свет, отраженный ещё остающимися облаками. В комнате резко светлеет. Дремота разом проходит и уже почти механически раскрываю книгу на закладке. Свет настольной лампы меня утомил, и не прочитав и десятка страниц, невольно закрываю глаза над раскрытой книгой. Может быть устал за день?
Вчера был отличный солнечный, безветренный день. Работалось легко, с удовольствием и удалось сделать неожиданно много. Сегодня день похуже, небо в тучах, которые словно мокрые псы время от времени встряхиваются, отчего на меня падают холодные капли дождя. В этом нет ничего удивительного для конца апреля и потому никто из соседей не прячется, продолжая каждый своё дело.
- Вы, никак, к посадке готовитесь? - интересуется сосед с расстояния в полсотни шагов.
- Да, нет, - отвечаю так же громко, - раньше двадцатого не хочу, замерзнет. Да и куда спешить? до сентября созреет.
- Это так, - соглашается сосед, - я тоже, пожалуй, в этом году торопиться не буду.
Последние слова он произносит уже чуть слышно, больше для себя. Но я и не слушаю, я с трудом вытаскиваю сапоги из размокшей земли, опираясь на лопату.
Но мне и, надеюсь, ему после этой короткой беседы становится чуть веселее, чуть приятнее.
- На работу едете? - говорит она почти утверждая.
Я чуть теряюсь с ответом, но все-таки успеваю, минуя её, бросить своё "да-а!"
Замешкался потому, что вчера на такой же вопрос пространно открывал свою "тайну" ежедневных всепогодных прогулок по их тихой улочке, которыми, вероятно, возбуждал интерес старушек и той, которая, не выдержав, полюбопытствовала, предположив, что я ....ну, вобщем, совсем не то, что ей открылось в моем ответе. А ведь, уверен, делясь секретами со своими подружками, она убедила их в своих предположениях и я, получается, подвел её.
Зря. Я сам, когда чем-нибудь интересуюсь, уже "знаю" ответ и только ожидаю подтверждения своей догадке. Непопадание в цель меня печалит как всякого Недо...
И в этом весь мой интерес.
Последний километр самый противный: колеи узкие, глубокие, заледеневшие, по которым давно не ездят, ибо сама дорога не проезжая. В колею ногу не поставить, а между колеями рыхлый снег и нога глубоко проваливается. К тому же "на спине" велосипед. Ползешь, ползешь этот километр, стараешься даже не смотреть вперед, чтобы не пугаться бесконечности мучений. А последние двести метров по целине вообще непостижимы разумом.
Но почему-то этот километр мне интересен. Раскаиваясь по ходу, тем не менее мазохистски стемлюсь повториться.
Вчера прокопал лопатой узкую тропинку для колеса велосипеда, чтобы не тащить его, а хоть как-то тянуть, опираясь колесами в землю. Но не до конца, пока только примерно треть от этих двух сотен метров. Сегодня ещё прокопаю столько же, хотя работа это каторжная: вроде бы снег, а наполовину заледенел и лопатой никак не взять, приходится рубить.
Но я вошел в раж, едва приезжаю тотчас рвусь на борьбу со снегом. Это уже страсть преодоления. И когда не ползешь по тропинке, а понемногу движешься тепло победы расплывается по всему телу и чувство это сполна искупает все затраты сил и нервов.
А потом выбираешься на асфальт и погружаешься в прозу жизни. Скука.
Мне наперебой сообщают секреты лунного ландшафта, великость музыки Шнитке, гениальность Микель Анжелло, художественную ценность "Мертвые души", популярность попсы, бесчисленность жертв землетрясений... И всё это интересно. Но не мне, ибо я сам сооружаю нечто, чем исчерпываю свои интересы.
И как быть? А никак. Есть только удовольствие момента, всё остальное ничтожность. Выбираю по единственному принципу - я отрицаю одно за другим в угоду неизвестности, которая кажется многообещающей. Но когда это обещание не исполняется у меня уже нет сил возвращаться к исходному моменту и единственно, что я чувствую - это усталость. И усталый смиряюсь с миром и предаюсь тяге ко сну.
В конце-концов ко сну вечному.
Беру крышку от большой кастрюли и стал счищать с неё грязь. Самой кастрюли не нашел, да и не очень искал - не нужна, а крышка нужна.
Она , крышка, несколько лет валялась на балконе и так пропиталась пылью, грязным снегом, невесть откуда взявшейся сажей, что трудно было представить её в первозданном виде. Но обратная сторона была, как ни странно, достаточно чиста и светла, чтобы чуть ополуснутая кипяточком могла быть использована. Это меня и подкупило.
Всё ещё не надеясь на желаемый результат своих усилий я, тем не менее, положил крышку в большую мойку, засыпал пемолюксом, немного подождал и стал пить чай с "Аленка".
Конечно, ещё до того, как придумалось это занятие, я пробовал чего-нибудь почитать - не получилось; затем посмотрел почту в интернете - почты не оказалось; потом пропылесосил ковер, но на это хватило десяти минут при самой непроизводительной активности. И даже полил цветы, хотя делать это было ни к чему. И только после всего этого открыл всю зиму не открывавшуюся балконную дверь, вышел на балкон и нашел на полу эту самую крышку. " Пожалуй, это мне как раз и нужно", - подумал я и поднял крышку с полу.
Пыль и сажа смылись легко, крышка посветлела, я воспрянул надеждой. Но въевшийся жир пемолюксу не поддавался. Я менял губки, щетки, щетины, пробовол разогреть кипятком - бесполезно, в сгибы ничем проникнуть было нельзя. Пришлось брать отвертку и скрести ею.
В какой-то момент я даже забыл зачем она мне вообще нужна эта крышка, нужнее ,вероятно, была победа мысли, ибо ни руки, ни щетки-губки сами задачи не решали, решить могла только мысль. Я пробовал наждачную бумагу, пробовал смесь золы и песка...
Конечно, результат работы был, что называется, налицо: крышка блестела в лучах вечернего солнца, но мне уже хотелось первозданной чистоты. Я разбил всю поверхность крышки на участки, отметил их как мог и стал покорять миллиметр за миллиметром. Весь смысл такого подхода в том, что ограничившись реальностью задачи, перестаешь "ударять", а кропотливо, настойчиво, терпеливо покоряешь эти миллиметры, не допуская ни брака, ни изуверства.
Я уже не помнил во сколько началась моя экзекуция, но в какой-то момент в дальнем от окна углу, где, как правило, размещается мойка, да ещё в тени холодильника я уже не мог видеть мелких темных пятен, а делать эту работу при электричестве было просто глупо. Я остановился.
Пауза длилась довольно долго, я даже стал забывать эту свою затею, даже почувствовал интерес к отложенной из-за скуки текста книге, даже стал подумывать о повторении ужина, чего давно не делал, как вдруг крышка вновь возникла перед моим взором. Она успела подсохнуть и чернота оставшихся пятнышек потускнела, не бросалась в глаза.
Я ещё раз сполоснул крышку чистой водой, протер чистым полотенцем и стал искать сиюминутное применение своим трудам. Сразу не нашел и как-то шаг за шагом всё удалялся от кухни и удалялся, пока не дошел до балконной двери.
Открыл балконную дверь, постоял минуту на балконе...
![акварель [евгений рындин акварель]](/img/r/ryndin_2/1001/erf21.jpg)