В этой главе мемуарной книжки Сибил Шеперд идет речь о ее съемках в комедийно-романтическом сериале "Детективное агентство "Лунный свет", где она работала вместе с Брюсом Уиллисом. Здесь ВТОРАЯ половина Девятой главы.
В квадратных скобках - примечания переводчика
"Cybill Disobedience"
Глава Девятая (вторая половина)
"САМАЯ ВЗРЫВНАЯ КРАСОТКА НА ТВ"
В ЯНВАРЕ 1987 ГОДА Я ОДЕВАЛАСЬ НА церемонию "Золотой глобус", и моё платье оказалось мне слишком мало. В причине этого можно было не сомневаться. При второй беременности живот выпирает быстрее, потому что мышцы уже были растянуты раньше. К тому времени, как я записалась на приём к врачу, анализы стали чистой формальностью - меня так тошнило, что я не могла есть.
Когда акушерка получила результаты из лаборатории, она мне позвонила. "Либо вы на более позднем сроке беременности, чем думали, - сказала она, - либо у вас двойня".
Я постаралась отбросить эту возможность, хотя у сестры моей бабушки и их бабушки рождались и двойняшки.
Мне порекомендовали обратиться к специалисту для раннего УЗИ. За два часа до назначенного времени мне нужно было выпить восемь стаканов воды (полный мочевой пузырь поднимает матку в удобное для УЗИ положение). Я забыла об этом и начала пить воду из большой бутылки только в машине, по дороге на приём, поэтому, когда врач провёл датчиком по моему животу, на его лице отразилось беспокойство: он увидел два плодных пузыря, но услышал только одно сердцебиение. Пока мы ждали, когда вода сделает своё дело, я старалась не паниковать, лёжа на столе в неудобной позе, и отгоняя от себя образы мёртвых младенцев. Затем врач вернулся, чтобы сделать ещё один проход, и его лицо прояснилось. Второе сердце билось в синкопированном ритме со своим сестреночным.
Я позвонила Брюсу <Оппенгейму> в его кабинет, и начала со слов: "Дорогой, присядь".
"Зачем?" - спросил он.
"Просто сделай это", - продолжала настаивать я. - "У нас будет двойня".
Сначала ответа не было, а затем послышалось медленное:
"Чтооооо ..."
"Могло быть и хуже. - добавила я. - Могла быть тройня".
Беременность двойней считается высоким риском для любой женщины, не говоря уже о той, которой скоро исполнится сорок, и мне пришлось сходить к трём разным акушерам-гинекологам, прежде чем я нашла такого, который не заставил меня чувствовать себя обречённой, зачитывая мне жуткий список всех тех ужасных вещей, которые могут произойти. Я позвонила Пег Берк, одной из акушерок, которая принимала роды Клементины восемь лет назад.
"В Южной Калифорнии кесарево сечение делают в двадцати пяти процентах случаев", - сочувственно сказала она. - "Вам везёт".
"Должен же быть хоть один врач в Лос-Анджелесе, который даст мне шанс на естественные роды", - спросила я. "Неужели нет медсестры-акушерки, которой я могла бы позвонить?"
Она предложила мне Нэнси Боулз, руководителя акушерской программы в Медицинской школе Университета Южной Калифорнии. Я <позвонила той> и сказала, что понимаю, что необходимо присутствие врача, но мне нужна такая же поддержка акушерки, как при рождении моего первого ребёнка.
"Да, знаю", - сказала она смиренно, - "сама принимала роды пары тысяч близнецов". Я попросила её порекомендовать мне врача, и она упомянула Джеффри Фелана, который недавно опубликовал статью о технике, называемой "версия", при которой врач поворачивает будущего ребёнка в правильное положение для родов. Он покорил сердце Нэнси, когда она услышала, что он заставлял своих студентов-медиков вставать на цыпочки, чтобы посмотреть, как чувствуют себя их пациентки во время гинекологического осмотра.
Люди могут быть очень глупы, когда речь идёт о беременности двойней. Ни одна рожавшая женщина не скажет щебечущим тоном: "Вот так и надо: покончить со всем этим одним махом!" У доктора Фелана был более опытный взгляд. "Двойню могу пожелать только своим врагам", - сочувственно сказал он мне, добавив при этом, как трудно справляться с удвоенным количеством гормонов, удвоенной изжогой, удвоенным дискомфортом, удвоенной тошнотой, удвоенным риском. Но я и не собиралась быть сияющей невестой. У меня есть фотография моей матери и отчима, Мондо (они поженились восемью годами ранее), держащих ружьё на моей свадьбе с Брюсом <Оппенгеймом>, <к тому времени> счастливо изменившем свои взгляды на родительство. Раввин объявил нас мужем и женой на самой короткой церемонии, которая ещё могла считаться законной. Моё платье представляло собой старинное церемониальное шёлковое кимоно кремового цвета с вышитыми на нем золотыми и оранжевыми веерами. Это был свадебный подарок моей подруги Каори Тёрнер (такое носила её мать), она же купила чёрное кимоно для Брюса и розовое для Клементины. Столовая в нашем доме была переоборудована в японскую чайную комнату со стенами, оклеенными рисовой бумагой, и татами на полу. Никаких туфель, которые всегда казались мне своего рода рабством, и никаких колец - я никогда не была большой любительницей украшений.
Над домом кружили вертолёты, пытаясь сфотографировать нас или кого-то из знаменитых гостей. (Хотя знаменитостей у нас не было, только двадцать близких друзей. Мой отец не мог находиться в одной комнате с моей матерью, сестра не захотела пускаться в путешествие ради свадьбы, а мы с братом не разговаривали друг с другом из-за финансовых разногласий. Эксклюзивное право на фотоснимки досталось Дэвиду Хьюму Кеннерли, одному из друзей Брюса, получившему Пулитцеровскую премию за освещение войны во Вьетнаме и работавшему фотографом Белого дома при администрации Форда. Многоярусный белый торт с фарфоровыми фигурками жениха и невесты и двумя детскими колясками последовал за ужином со стейком - своего рода ирония, ведь меня уволили с должности пресс-секретаря Совета по говядине за то, что один журналист написал, что я стараюсь есть меньше красного мяса. Моя мать, которая прекрасно знала, что я вылизываю блюдо со стейком дочиста, перед тем, как его мыть, воскликнула: "Они что там, с ума сошли?" и пригрозила написать в городской совет письмо. Но мой адвокат позже сказал мне, что настоящая причина была в том, что я забеременела до свадьбы - факт, широко освещавшийся в прессе.) К семи часам я уже спала. На следующее утро я вернулась на съёмочную площадку, а Брюс <Оппенгейм> отправился трудиться в свой кабинет, под моей глянцевой фотографией размером восемь на десять, сделанной в те времена, когда я была еще его пациенткой, с подписью: "Дорогой Брюс, мне редко приходилось получать такое рукоположение. С любовью и благодарностью, Сибилл".
Моя беременность ещё больше увеличила трещину между мной и продюсерами, которые отреагировали так, будто эта новость была некой нелепой помехой. Другим телевизионным актрисам разрешалось вплетать реальные беременности в сюжетные линии и в производственные графики. Когда я предложила Гленну Кэрону подобный подход, он холодно ответил: "Ну ты же не оставляешь мне особого выбора". Несмотря на то, что у меня развился гестационный диабет и мне запретили работать в последнем триместре, я иногда ходила в студию вопреки предписаниям врача. Но Гленн продолжал вести себя так, будто я его обманывала, сознательно и целенаправленно, (и позже утверждал, что моя беременность разрушила "Детективное агентство "Лунный свет""). Он попробовал исправить ситуацию, устроив моему персонажу Мэдди случайную встречу в поезде с невысоким, коренастым мужчиной, с тем, чтобы выдать ее замуж тут же, через три дня. Когда я стала решительно возражать, говоря, что персонаж, которого мы создали, никогда бы так не поступил, Гленн ответил что-то вроде: "Просто заткнись и делай свою работу, ты не продюсер этого шоу".
Каждые несколько дней я ходила к врачу, чтобы убедиться, что близнецы, чьё благополучие было подорвано диабетом, здоровы и развиваются по графику.
Восьмилетняя Клементина, которая долгое время молила о братике и сестре, заявила, что хочет присутствовать при их рождении. Моя акушерка подготовила для нее слайд-шоу с какими-то другими родами, чтобы подготовить Клем к звукам, которые будет издавать мама, к крови и к тому, что мне будет больно. После первых же двух слайдов Клементина подняла руку и сказала: "Мама, я не хочу этого видеть. Просто позови меня, когда малышей умоют".
Вскоре после этого она заявила: "Я передумала. Я решила, что мне не нужны братик и сестричка".
"И что же нам делать, когда они родятся?" - спокойно спросила я. - "Выбросить их в окно?"
Она нахмурилась. "Меня об этом никто никогда не спрашивал, знаешь ли", - сказала она.
Несколько недель спустя она явилась ко мне с гордым предложением. "Когда мы вернёмся домой из больницы, - бойко заявила она, - я хочу постирать малышей в стиральной машине".
"Правда, дорогая?" - спросила я. - "Зачем?"
"Потому что, - сказала она, - я хочу видеть, как они крутятся, крутятся, крутятся".
К третьему триместру я стала такой огромной, что стала напоминать Марлона Брандо. Я больше не могла вставать со своего футона на полу, и мне построили большую платформу на уровне обычной кровати. Но мне всё равно приходилось сперва доползать до края, а затем подтягиваться. Однажды ранним утром меня разбудило землетрясение, и я в ужасе вскочила и спрыгнула с платформы, чтобы посмотреть, всё ли в порядке с Клементиной. С ней всё было в порядке, а вот с моим пахом - нет. Мне казалось, будто я хожу, держа между ног два шара для боулинга. Каждую ночь я молилась: "Господи, помоги мне справиться с этой болью, прежде чем начнутся роды".
За несколько недель до предполагаемых родов в октябре мама и Мондо отправились в Калифорнию на автодоме. Каждый вечер мы сидели во дворе, принимая лунные ванны, купаясь в лучах солнца и наблюдая, как растущий полумесяц становится всё шире и ярче. Луна влияет на все водоёмы, размышляла я, а мои малыши плавают в своём собственном бассейне. 6 октября 1987 года в 00:03 у меня отошли воды. Пока мы с мамой, Мондо и Брюсом ехали в новый Калифорнийский медицинский центр в центре города, я слушала запись "Ave Maria" в исполнении Кэтлин Баттл.
Молли Ариэль и Сайрус Захария родились тринадцать часов спустя. Оба были названы в честь прадедушек и прабабушек, но широко известны под своими фамилиями - Шеперд-Оппенгейм (через дефис). Но эти тринадцать часов были для меня мучением.
Проходя по родовым путям, Ариэль оттолкнула Зака (с самого начала очень решительного), и он повернулся боком. Что-то, вероятно, его нога, уперлось мне под рёбра, и я почувствовала, как будто меня разрывают на части, одна косточка за другой. В этот момент я стала просить лекарства и кричать: "Убейте меня! Убейте меня! Вырежьте этих малявок!" Несколько мгновений спустя, ещё до того, как успели дать лекарства, родилась Ариэль (весом пять фунтов одиннадцать унций), а за ней - Захария (семь фунтов две унции).
Моя свита занимала почти целый этаж больницы - Брюс, мама, Мондо, Клементина, Миртл, акушерка, три медсестры и телохранитель. (Я забыла включить имя доктора <Оппенгейма> в список лиц, которым был разрешен вход, и он не мог попасть ко мне.) Думаю, это была самая освещаемая ситуация из всех, в которых я когда-либо побывала. На первой полосе газеты "New York Daily News" были две фотографии под заголовком: "РОБЕРТ БОРК ПРОИГРАЛ / С БЛИЗНЕЦАМИ СИБИЛЛ ВСЕ В ПОРЯДКЕ". Это была отличная новость для всех. Не только то, что близнецы были здоровы и счастливы, но и то, что кандидат в Верховный суд, выступавший против абортов, потерпел поражение. Папарацци подстерегали нас у главного входа в больницу ещё до рождения младенцев, и каждый день охранник ловил кого-то, кому удавалось пробраться внутрь с камерой. Я знала, что лучший способ отвадить фотографов - это не пытаться убежать от них, но Брюс боялся вспышек, которые могут попасть в чувствительные глаза наших новорожденных. Мы договорились, что его брат выйдет из больницы с медсестрой в светлом парике, держащей двух кукол Cabbage Patch, пока мы попробуем найти более укромный выход через задний двор. Но нам не удалось никого обмануть, и мы с Брюсом в машине чуть не врезались в фонарный столб, когда один из фотографов запрыгнул прямо к нам на капот - сравнительно небольшой риск, если посчитать, что за фотографии каждого из младенцев можно было выручить до 100 000 долларов.
Переход от одного ребенка к трём ощущался так же, как переход от одного к десяти: усилия и ответственность, связанные с родительством, возрастают в геометрической прогрессии. Прежде чем вернуться к работе, я купила двенадцатиметровый дом-автобус, в котором было достаточно места для близнецов и их имущества, включая качели, подаренные Брюсом Уиллисом, и двух больших панд Гленна Кэрона. Моя славная Миртл всё время настаивала, что справится с уходом за детьми одна (у неё самой было тринадцать детей), но я не хотела взваливать на неё такую большую ношу, а найти способных и надёжных людей для ухода за детьми - это действительно проблема для каждой работающей матери. Я наняла одну женщину, которая, казалось, имела безупречную репутацию, но обнаружила, что у неё в сумочке - бутылка рома. Другая просто исчезла и была задержана несколько недель спустя в Скоттсдейле, штат Аризона, где она бродила обнажённая, с фотографиями Ариэль и Зака в руках, говоря, что ищет своих детей.
1988 ГОД НАЧАЛСЯ УДАЧНО С ЦЕРЕМОНИИ, НА КОТОРОЙ я получила свою звезду на Голливудской аллее славы, и это обошлось мне в 4322 доллара. Брюс Уиллис прислал телеграмму: "Извини, я не смогу присутствовать, одному из нас нужно работать". В этом сезоне "Детектива "Лунный свет" моё недовольство возросло дополнительно из-за враждебной атмосферы и изменений в прописанном характере моей героини. Она была не только мегерой, но и начала проявлять биполярное расстройство. В эпизоде под названием "Ваш до гроба" Мэдди убеждает клиентку продолжить переписку с человеком, который присылал ей письма с угрозами. Презрев опасность, Мэдди приходит в квартиру этого мужчины безоружная и стучит в дверь, хотя знает, что он глухой, и, как она считает, - убийца. "Ни один здравомыслящий человек не станет поощрять женщину общаться с ее преследователем, - сказала я Гленну, - а люди, имеющие хоть какую-то известность, особенно склонны этого избегать. Я это знаю, и Мэдди Хейз, бывшая модель, тоже это понимает". Но Гленн был непреклонен в своем решении точно придерживаться сюжета, ну и я, конечно же, сделала все, что могла: персонаж действует так, как будто страдает биполярным расстройством, но и с полной такой решимостью. В следующей серии, "Великие и ничтожные", на зрителя сбросили небольшую бомбу, объявив, что Мэдди - атеистка. Так что она не только холодная стерва, но и в Бога не верует.
Моя героиня не могла упасть ниже, ну, куда уж: феминистка-атеистка.
Не могла - по крайней мере, я так думала. Когда Гленн пришел ко мне обсудить свою идею серии под названием "Атомный Шекспир", которая должна была стать пародией на "Укрощение строптивой", моим первым вопросом было: "Кто будет играть строптивую, <я или Брюс>?" На полном серьезе я предложила внести чуток современных гендерных отклонений и сделать Дэвида Эддисона <в этом эпизоде> зловредным и сварливым хамом. Гленн был не в восторге. Прочитав сценарий, я обнаружила, что мою героиню елизаветинской эпохи должны были связать, заткнуть ей рот и выдать замуж против её воли под аплодисменты всего города, как часть заклада между её мужем и её отцом. Кейт, она же Мэдди, она же Сибилл, была сделана невероятно несимпатичной, чтобы Петруччо, он же Дэвид, он же Брюс, мог набрать побольше очков. Я, конечно, понимала, что "Детективное агентство "Лунный свет"" - это развлечение, а не политический трактат, поскольку знала, что некоторых женщин рабство возбуждает. Мэдди определённо не возбуждало. В данном случае связывание и заткнутый рот были символом насилия над женщинами - даже Шекспир не укрощал свою строптивую с помощью верёвки.
"Атомный Шекспир" получил больше наград, чем любой другой эпизод, в том числе "Эмми" за режиссуру, монтаж и дизайн костюмов. На церемонию я надела чёрное бархатное вечернее платье без рукавов и ярко-оранжевые высокие кеды, намереваясь переодеться позже в туфли-лодочки. До концертного зала Pasadena Civic Auditorium ехать долго, и у меня было время подумать о предстоящем вечере, полном мучений. Когда мой лимузин подъехал к обочине, водитель сказал: "Я подожду, пока вы переобуетесь". "Можешь открыть дверь", - ответила я. - "Я готова". Я знала, что делаю - это был мой личный бунт против тирании высоких каблуков, - но люди реагировали так, как будто бы я была голой. Честно говоря, мне казалось, что половина женщин вопит: "Вот это да, сестра!", а половина бормочет: "Ах ты сучка!". До сих пор люди всегда смотрят, что у меня на ногах, и кажется, разочарованы, если я надеваю что-то более изысканное, чем кроссовки.
В том году Брюса Уиллиса снова номинировали, а меня - нет. Я шла на церемонию с мыслью: всё будет хорошо, лишь бы он не победил. (Отличный командный дух, что сказать). Он победил. Я улыбалась и аплодировала. Я понимаю, что многие актёры хорошо играли годами и не получали никаких наград, но это было похоже на пощёчину - как будто это он был движущей силой всего шоу, а я была ненужным довеском.
В эпизоде "Мальчик-с-пальчик - великан", когда умирает бывший зять Дэвида Эддисона, он едет в Нью-Йорк, и Мэдди, выражая ему поддержку, приходит на похороны. В трогательной сцене Дэвид вспоминает, как женился на своей беременной подружке, надеясь, что не опустится до того, чтобы надеть синюю форму Sunoco с вышитым на кармане словом "ДЭЙВ"; вспоминает, как он пытался сохранить брак после выкидыша у жены, но однажды, вернувшись домой, обнаружил, что на ней сидит верхом агент службы переписи, "получающий всю необходимую информацию, которой нет в анкете". Когда бывшая жена Дэвида признаётся, что она изменила ему не с мужчиной, а с женщиной, реакция Мэдди на эту ошеломляющую новость была просто вырезана. Даже если целью было показать именно игру Брюса, реакция Мэдди не уменьшила бы впечатления от нее, к тому же четче выявился бы характер моего персонажа, Мэдди, - женщины сухой и эгоистичной. Под угрозой оказались и обоюдная независимость персонажей, и конфликт между партнерами, полностью осознавшими себя равноправными. Когда я стала жаловаться, Гленн возразил мне, что я не очень хорошо сыграла эту сцену. Подразумевалось при этом, конечно же, что я стерва; а новость о том, что я плохая актриса, была дополнительной солью на рану.
В эпизоде "Мальчик-с-пальчик - великан" был также музыкальный номер, прекрасно поставленный Стэнли Доненом, легендарным режиссёром "Поющих под дождём", с саундтреком Билли Джоэла. В сценарии предполагалось, что это сон Мэдди, но мне он показался скорее фантазией Дэвида. Гленн сказал, что ему неинтересно моё мнение, а когда я обратилась к Донену со своими сомнениями, он мгновенно замкнулся в себе, словно боялся, что я окажусь несносной приставалой. Выходя со съёмочной площадки после репетиции, я была так расстроена, что схватила режиссёрский стул и швырнула его в стену. Таблоиды писали, что я швырнула стул в Гленна. (Если бы я хотела его ударить, я бы не промахнулась.)
Характерный стук дверью, ставший лейтмотивом сериала, я позаимствовала из фильмов Эрнста Любича, и плотникам студии приходилось переделывать двери Агентства "Голубая луна" каждый сезон, потому что мы так сильно ими хлопали. Но одно из самых болезненных воспоминаний связано с хлопаньем дверью в "Симфонии в стиле "Нокаут". По сценарию Мэдди должна была прийти на работу и в ярости пробежать по офису, потому что накануне вечером у неё было неудачное свидание. Я не думала, что неудачное свидание - достаточный повод для истеричной тирады, <которую я должна произносить>, и проигнорировала сценическую ремарку, сыграв сцену более спокойно. В тот раз мне все сошло с рук, но следующая сцена, требующая сильной вспышки ярости, привела на съёмочную площадку Гленна и Джея. Мы повторяли это снова и снова, и всякий раз Гленн говорил: "Тебе не хватает злости. Давай-ка еще разок". Я чувствовала себя настолько униженной и расстроенной, что начала забывать реплики, которые прекрасно знала, когда мы начинали съемку.
Недавно я пересмотрела эпизод "Симфония" и с гордостью отметила, что была права, когда прислушалась к своей интуиции и не стала переигрывать в этих двух сценах. Хотя я до сих пор вздрагиваю при мысли об издевательствах Гленна и Джея, я рада, что отстояла естественный образ действий своей героини. Этот эпизод являет собой поистине замечательную работу каждого из участников. И кроме того, много ли таких, кто работал бы с "The Temptations"* и исполнял "Psychedelic Shack" так, как я в прологе к этому эпизоду?
["The Temptations" - американский мужской вокальный коллектив, удостоившийся премии "Грэмми". Одна из самых успешных групп, работавших под лейблом Motown - прим. пер.]
Брюс определенно устал от традиционного подхалимажа своего героя, Дэвида Эддисона, - иногда он швырял сценарий через всю комнату, говоря, что это дерьмо. Актеры совершают ошибку, когда играют что-то, чего нет в сценарии. Хорошее актёрское взаимодействие похоже на теннисный матч. Но где-то по ходу дела мне стало казаться, что Брюс игнорирует то, что делаю я. Казалось, что он уже разобрался со всеми приёмами, и было совсем не увлекательно видеть, что матч между нами, актерами, по сути закончился.
Однажды в апреле 1988 года я приехала на работу с опозданием на пятнадцать минут и обнаружила, что мне собираются предъявить счет по всем статьям. Помощник директора подошёл к моей машине, когда я въезжала на площадку, и сказал: "Сибилл, не выходи". Затем обратился к водителю: "Отвези её прямо в кабинет Гленна". Я чувствовала себя как непослушный школьник, которого вызвали к директору после того, как он съехал в коридоре по перилам - жуткий кислотный флешбэк, (хотя я никогда не пробовала кислоту). Джей Дэниел и несколько незнакомых мне людей сидели в кабинете Гленна; сам он стоял перед своим автоматом для игры в пинбол и музыкальным автоматом, набитым рок-н-роллом 60-х и песнями Тэмми Уайнетт. "Тебе плевать на твою работу!" - закричал он, едва я переступила порог. "Твой уровень сейчас - ниже некуда, а идеи - полное дерьмо". Я едва могла ответить - так сильно он разозлился. И пока он кричал, Джей сидел молча, не проронив в мою защиту ни слова.
Несколько недель спустя, когда сезон съёмок уже подходил к концу, я написала Гленну письмо. "Я делаю всё возможное, чтобы помочь сериалу", - написала я. "Но я хочу, чтобы ты знал: для моей эффективной работы абсолютно необходимо избегать подобных выходок, как ты устроил, когда несколько недель назад вызвал меня к себе в кабинет для разноса - и всё это в присутствии совершенно незнакомых людей. Я испытываю огромное уважение к твоей работе и к шоу, которое ты создал, но не одобряю такое поведение и не намерена добровольно подвергаться оскорблениям, допущенными тобой. За некоторые проблемы, которые у нас были в прошлом, я готова взять свою долю ответственности и сделать всё, что можно, для их исправления".
Во время очередного перерыва я снялась в фильме под названием "Шансы есть" - это фэнтези о женщине, которая хранит верность памяти своего покойного мужа и снова влюбляется в него, когда он является к ней, перевоплотившись в Роберта Дауни-младшего. Продюсер был другом Райана О'Нила и он уговорил его сыграть друга семьи, который с самого начала по-настоящему влюблен в моего персонажа. Учитывая историю наших с ним отношений, Райан был последним человеком, с кем мне хотелось бы работать.
"Взять его на роль - отличный способ испортить фильм", - предупредила я продюсера. Но все остальные не возражали, так что мы получили его как бы по умолчанию. (Оказалось, что я ошибалась насчет него. Он был действительно великолепен.) В реальной жизни я избегала с ним любых романтических сцен, но не могла удержаться от смеха, когда мне пришлось целовать его перед камерой. Режиссёр Эмиль Ардолино отвёл меня в сторону и пробормотал: "Не могла бы ты перестать хихикать? Это расстраивает Райана". Неплохая просьба, и я перестала смеяться, стараясь напомнить себе о смертях в семье и закусывая верхнюю губу.
Я подумала, что сценарий был бы куда лучше, если б отказался от сюжета о реинкарнации и раскрыл редкую в нашем кино историю любви между взрослой женщиной и молодым мужчиной - отношений, которые мне часто приходилось играть в реальной жизни.
В первый день репетиций Дауни не появился и не отвечал на телефонные звонки. Кто-то из производственной группы попросил менеджера из отеля, где жил Дауни, открыть дверь его номера; там в конце концов его и нашли - в постели с женщиной, спящего после тяжкой ночи. Было очевидно, что у него проблемы с наркотиками, и ему сказали, что если он ещё раз опоздает, его уволят. Чтобы уберечь его от неприятностей до конца съёмок, нанят был наблюдающий под видом "тренера".
Мне очень понравилось работать с Эмилем Ардолино. Как режиссёр, он помог мне выйти за рамки того, что я считала своими "драматическими границами". Спустя несколько лет Эмиль перестал отвечать на мои звонки. Это обычное явление в Голливуде, но вряд ли я ожидала такого от Эмиля. Примерно через полгода мне позвонил наш общий друг и открыл мне горькую правду: "Сегодня Эмиль умер от СПИДа". Теперь каждый раз, когда надо заплакать по сценарию, мне достаточно вспомнить об Эмиле и мне тут же становится грустно.
Когда начались съёмки нового сезона "Детективного агентства "Лунный свет", я, как и Брюс Уиллис, получила "личное и конфиденциальное" письмо от юристов Capital Cities/ABC, Inc. К письму прилагался список "рекомендаций" по производству, в котором говорилось о праве телеканала отменять эпизоды или сериал в случае несоблюдения этих рекомендаций. (И в таком случае ответственность за потерю дохода несём мы с Брюсом.)
В служебной записке говорилось, что обычный рабочий день на съёмочной площадке длится с 7:00 до 19:00, но работа в ночное время остаётся на усмотрение продюсера. Продюсерская компания приложит все усилия, чтобы предоставить сценарии за день до съёмок, но, так или иначе, сценарий необходимо было <за это время> выучить. Продюсеры должны вести письменный учёт рабочего графика актёров в течение каждого дня съёмок, включая время, прошедшее после вызова на съёмочную площадку, которое не должно превышать пяти минут. Перерывы для туалета также ограничивались пятью минутами.
Мой адвокат достойно ответил на эту унизительную записку, напомнив ABC, что у меня уже есть контракт, регулирующий мои услуги; что нигде в моём соглашении канал не имел права навязывать актеру дополнительные условия, особенно такие, которые больше подходят для исправительной школы; что я возмущена любыми попытками приписать мне ответственность за перерасход средств; и что подобные инсинуации являются клеветой, наносят ущерб моей репутации и являются причиной серьёзных эмоциональных переживаний.
От ABC пришло ещё одно письмо. Если отбросить юридический жаргон, вся его суть сводилась к простому - "Да, да, да". И с такой вот развязкой буря утихла.
Осенью 1988 года Гленн Кэрон покинул шоу, заявив, что либо он, либо я, и он не думает, что канал выберет его. То, что началось как союз между Гленном и мной, а также новичком по имени Брюс Уиллис, превратилось в противостояние Гленна и Брюса против Сибилл. Не только Дэвид Эддисон, но и сам Брюс Уиллис превратились в альтер-эго Гленна, я же стала возмутителем спокойствия, тем, кто постоянно пытается им досадить (какую бы роль я ни сыграла в этом, я буду вечно об этом сожалеть). Недавно пилотная серия "Детективного агентства "Лунный свет" вышла на DVD. Диск включает множественные комментарии о создании сериала от его создателя, Гленна Карона, и от исполнителя главной роли, Брюса Уиллиса. Разумеется, я была не в восторге от того, что меня исключили, но теперь не может быть никаких сомнений, что существовал и до сих пор существует мужской клуб, в который меня не приглашают. Гленн описывает себя и Брюса как людей похожих практически во всем. У них подобное прошлое, одни и те же вещи вызывают у них отвращение и одни и те же смех. Хотя единственное, что действительно важно, - это то, что совершенно новая аудитория наслаждается "Детективным агентством "Лунный свет" на DVD, а также ежевечерними трансляциями фильма на канале Bravo. И я очень горжусь нашей совместной работой. Как бы то ни было, Джей Дэниел стал исполнительным продюсером, а Роджер - режиссёром, уже в процессе работы над сериалом в качестве главного сценариста. (Позже он написал роман "Место падения" о невротичном, капризном актёре, и Брюс Уиллис пригрозил набить ему морду). Сериал просуществовал ещё два года, и Питер Богданович стал запоминающимся гостем в эпизоде, посвящённом всем мужчинам из прошлого Мэдди.
Однако с успехом фильмов "Крепкий орешек" стало ясно, что Брюс <Уиллис> готов двигаться дальше, что он перерос "Детективное агентство "Лунный свет". Он настолько пренебрежительно относился к сценарию, что иногда даже не удосуживался прочесть его перед тем, как выйти на съёмочную площадку. Он с нетерпением ждал, когда я пойду в трейлер к близнецам, хотя самому всё чаще хотелось уйти пораньше. Я поставила на съёмочной площадке боксёрскую грушу и предожила, чтобы мы колошматили по ней, а не один по другому. Однажды, когда съёмки грозили задержать его ранний уход, вся площадка завибрировала от ударов Брюса по груше. Благодарение богу за нее.
Однажды, когда приближалось время кормления близнецов, я попросила отпустить меня на двадцатипятиминутный перерыв. Первый помощник режиссёра всё тянул время, поэтому примерно через час водитель моего дома-автобуса включил рацию, чтобы вся площадка могла услышать крики двух младенцев, и объявил по ней: "Сибилл, пора!" Только после этого я была свободна.
Финальная серия, безусловно, отразила чувства зрителей. "Разве можно винить зрителей?" - спрашивает у Мэдди и Дэвида силуэт продюсера. "В последнее время ходить на "Ядовитый плющ"* гораздо интереснее, чем смотреть на вас двоих". [*фильм-детектив 19.. года].
Я рассталась сразу с двумя Брюсами - Брюсом Уиллисом и Брюсом Оппенгеймом. Всегда буду жалеть, что мне не довелось воспитывать детей старше двух лет с их отцами. Дети не знают, что такое несовместимость. Они хотят только, чтобы мама и папа жили вместе, чтобы любили друг друга и их тоже. Когда Брюс злился, он кричал на меня, а когда злилась я, то убегала. Я никогда не слышала, чтобы мои родители ссорились. Я наблюдала их конфликты и их холодное, молчаливое отношение друг к другу. Я не представляла себе, как два человека могут уладить разногласия и прийти к разумному компромиссу. Измученная и разочарованная работой, я махнула рукой на свой брак.
Нам с Брюсом <Оппенгеймом> пришлось работать с назначенным судом психологом, поскольку мы оба обоснованно опасались, что развод будет означать для обоих гораздо меньше встреч с детьми. Наше расставание стало для меня катализатором того, что, безусловно, давно назревало в моей жизни. Я вкатила в кабинет психотерапевта большую багажную стойку на колёсах и стала вытаскивать чемоданы по одному, спрашивая себя: "Это все потому, что я чокнутая?"
Как-то вскоре после нашего с ним расставания я бежала по беговой дорожке-тренажеру и одновременно смотрела по телевизору канал MTV. На экране появился клип на песню Марты Венессы Шаррон, Рональда Ли Миллера и Кенни Хирша "Если бы я могла". Слова песни мгновенно растрогали меня до слёз: "Если бы я могла, я бы научила тебя всему, чему сама не научилась / И помогла бы тебе пересечь все те мосты, которые сожгла". Я так сильно разрыдалась, что мне пришлось нажать кнопку аварийного отключения на беговой дорожке, чтобы не упасть.