Почти каждую ночь, в ту парижскую зиму, четыре весьма странных воображаемых персонажа сопровождали меня перед отходом ко сну. Это были: банщик, печник, профессор и академик. Первые два согревали меня в большой, стылой постели: банщик топил баню, а печник - печку. Профессор же и академик занимались со мной психотерапией и давали разные житейские советы. Подобные фантазии помогали мне быстрее заснуть.
Чувствовал себя я в своей холодной парижской квартире, тем декабрём, одиноко и неуютно. Вечерами топил электрические батареи, а на ночь их отключал (экономил франки); и по утрам из кровати невозможно было вылезти, - комната остывала до плюса десяти градусов.
Да, зима тогда в Париже выдалась на редкость холодная! Но снега, как обычно, не было. Во Франции - всё время так - никогда нет снега. Не чувствуешь смены времён года. Всегда какое-то безвременье!
Приближались Рождество и Новый год - праздники, в которые грустно быть одному... И я надеялся провести их с Катей, - одной симпатичной сибирячкой. С ней я познакомился на вечере, - в гостях у моих друзей, поляков Тушевских, - приятной молодой пары художников-акварелистов. Катя только что развелась со своим мужем: врачом-хирургом, который изменял ей с медсестрой, и которого, как мне казалось, она всё ещё любила. Покинув неверного супруга, Катя приехала в Париж с двумя своими сыновьями, - шести и семи лет, - и пыталась как-то здесь устроиться. Чтобы прожить, она служила гувернанткой в нескольких местах, - присматривала за детьми и пожилыми людьми... По объявлению в газете Катя нашла себе ухажёра, - толстого француза Пьера, - с которым, однако, быстро разругалась.
При первой встрече эта женщина не произвела на меня большого впечатления, и я быстро о ней забыл. Однако, волею случая, наше знакомство вскоре возобновилось... Примерно через две недели после ужина у Тушевских, стылым декабрьским вечером (это было в субботу) я прогуливался по Парижу, - один и в неважном настроении. Прогулка мало что изменила в моём состоянии, и, когда я вернулся домой, то почувствовал себя ещё более подавленным и одиноким.
Не знаю почему, но я открыл окно, - отчего в моей и без того вымерзшей квартире стало ещё холоднее, - и долго смотрел вниз, с высоты шестого этажа, в тёмный колодец двора. Странно, но мне вдруг представилось, что я прыгаю вниз. Я точно знал, что никогда этого не сделаю, однако, сердце моё ёкнуло, и по спине пробежали мурашки...
Вдруг зазвонил телефон. Это была Катя. В то время, когда я мучился от одиночества, перед ней стояли проблемы посерьёзнее. Оказалось, что ей нечем сейчас платить за квартиру (раньше деньги на жильё давал Пьер, с которым она теперь не желала иметь ничего общего). В результате, в конце месяца, она со своими двумя детьми должна была съехать с квартиры и рисковала очутиться на улице. Катя уже звонила нескольким знакомым, пытаясь просить приютить её и двух мальчиков на несколько дней (пока она не найдёт какое-нибудь недорогое жильё), но все под разными благовидными предлогами отказывали.
Я предложил ей на некоторое время поселиться у меня, - благо одна комната была свободна. Она очень обрадовалась, и сказала, что с благодарностью воспользуется моим приглашением в случае, если не найдёт к началу месяца никакого дешёвого жилья.
Мы поговорили ещё. Я рассказал ей о своём одиночестве и мрачных мыслях. Она, как могла, пыталась настроить меня на оптимистический лад. И, вроде бы, это ей удавалось. Состояние моё улучшилось. И, в конце концов, мы договорились сходить вместе в какой-нибудь ресторанчик.
Следующим вечером мы ужинали в недорогом ресторане с французской кухней и загадочным названием "Северо-Юг", недалеко от собора Нотр Дам. Официантами там работали преимущественно студенты из Латинского квартала. Моя дама была в строгом чёрном платье. Ожерелье из розового жемчуга украшало её белую шею; и мне казалось, что Катя выглядела свежее и моложе, чем при первой нашей встрече. Мы много говорили обо всём и ни о чём конкретно; гигантские креветки в кисловатом лимонном соусе и золотистое сладковатое вино Монбазияк казались отменно вкусными...
Я так увлёкся Катей, что оставил в ресторане ключи от физической лаборатории Высшей нормальной школы, где я в то время работал. На следующий день мне пришлось снова заглянуть из-за этого в "Северо-Юг". Один из официантов вернул мне ключи, - их нашли на полу. По-видимому, они выпали из кармана моей куртки.
В этот же день, проблема с жильём для Кати решилась сама собой. Она нашла дополнительную работу - смотреть за детьми одной богатой дамы. За это ей обещали немного платить и дали меблированную комнату.
Катя пришла ко мне в гости вечером, через два дня после нашего ужина в ресторане, с двумя своими мальчиками. Мы накормили детей и с трудом уложили их спать в столовой, - вдвоём на широком раскладном диване. Несмотря на включённые электрические батареи в квартире было холодно, поэтому детей пришлось укрыть всем, чем только было возможно.
Мы с Катей ужинали в соседней комнате. Я приготовил роскошную (по моему мнению) еду: парное мясо с картошкой, салат из крабов, фрукты, конфеты, Мартини. А потом мы занимались любовью. Тело Кати было натёрто нежным кремом и чудесно пахло. Насладившись друг другом, мы заснули в обнимку...
Спать, однако, долго не пришлось, - дети в соседней комнате начали капризничать: старший отпрыск сталкивал младшего с кровати. Я вынужден был несколько раз за ночь вылезать из-под теплого одеяла в холодную комнату и идти успокаивать мальчиков.
На следующее утро Катя с детьми ушла очень рано, - в семь часов, - ей надо было заехать домой переодеться и быть на работе в восемь тридцать. Она обещала снова прийти вечером, - это должен был быть канун Рождества.
Я ждал её весь этот проклятый вечер: ходил по квартире из угла в угол, часто прикладывал ухо к двери и прислушивался к шагам на лестнице. Наконец я понял, что она не придёт и, что Рождество в этот раз придётся встретить одному. Тогда я достал из холодильника заготовленную для Кати новую бутылку Мартини и, хотя был почти что трезвенником, быстро открыл её и осушил залпом полный стакан, - так было тоскливо!
Довольно быстро мне полегчало, - надвинулось чувство безразличия. Я зажёг лампочки на маленькой свеженькой, пахнущей хвоей ёлке, включил телевизор и стал смотреть по первой программе какое-то представление, - вроде нашего новогоднего Огонька... Вдруг зазвонил телефон. "Может быть, это - Катя?" - мелькнуло у меня в голове. Однако это была не она, а мой друг Абрам, - неунывающий физик-теоретик, тоже работающий в Париже. Из разговора с ним я понял, что Абрам проводит рождественский вечер у своей любовницы Изы. С ними ещё - Изина мама, которая приехала погостить к дочке в Париж... Интуиция подсказала сообразительному Абраму, что я могу оказаться в Рождество один, - и он звонил передать мне Изино приглашение провести рождественский вечер с ними.
Я ответил, что с радостью приду, подумав про себя, что, в конце концов, этот не слишком заманчивый вариант всё же лучше, чем сидеть дома одному. В темпе одевшись, я вышел на улицу, захватив с собой коробку конфет, также купленную для несерьёзной Кати. Я шёл быстрым шагом. От парижских бульваров веяло пустотой и холодом.
Иза жила в средневековом доме, зажатом в узкой, мощёной брусчаткой, улочке, - неподалёку от площади Республики. Поднявшись на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, я позвонил в тяжёлую дубовую дверь её квартиры. Открыла сама хозяйка - пухленькая темноволосая еврейка в очках.
В комнате жарко топился камин, пахло еловыми ветками. За столом сидели толстая Изина мама, Изина дочка, - восьмилетняя Маша, - и Абрам.
Иза уже несколько лет обитала в Париже, но эту квартиру сняла недавно. Она занималась написанием рецензий на спектакли, идущие в местных театрах, - то есть, как здесь говорят, была представительницей свободной профессии. С мужем, - художником-неудачником, - она развелась, и возвращаться на родину не собиралась: жила одна со своей дочкой и цепко держалась за Францию.
Мы болтали без умолку о всяких разностях. Была хорошая еда и великолепное красное "Бордо"... Так, незаметно для нас, приблизилось утро...
Я возвращался домой по чуть освещённым восходящим солнцем пустым парижским улицам в весьма приподнятом настроении. "В конце концов", - думал я, - "всё пойдёт к лучшему, а Катя - это эпизод..." Как я потом узнал, она провела Рождество в компании двух соотечественников, - мафиози-бизнесменов, - в дорогом русском ресторане "Распутин".
Приближался Новый год...; в Париже - это здóрово! В новогоднюю ночь, пробиваясь сквозь праздную толпу, заполняющую улицы и площади этого города, можно поцеловать любую, даже самую-самую красивую девушку. Таков обычай.
И я был уверен, что в Новом году всё станет куда лучше!
Монпелье (Франция), 1993 г.
II. СЧАСТЬЕ
"Постарайся добиться того, чтобы счастье не зависело ни от каких событий".
Екатерина II
Умные мысли часто приходят ко мне, когда я стою под горячим душем. Тёплые, нежные струи ласкают тело, а в голове всё роится. Вот, например, как-то таким манером, подумалось мне на извечную тему о счастье.
Проживая свою жизнь, я часто чего-то ждал и был уверен, что наступление этого "чего-то" сделает меня на какое-то время счастливым человеком. События, ожиданием которых я жил были не одинаковыми в различные периоды моей жизни. В детстве - это всевозможные подарки, которые делали мне родители и многочисленные родственники. Например, - оловянные солдатики, - я собрал их целую армию. Или - игрушечная гэдээровская железная дорога, - девятнадцать металлических советских ("юбилейных") рублей на её покупку отложил мой дед. Или - великолепные парадные фуражка и погоны, подаренные одним генералом, - другом второго деда. Или - чёрненький кролик, с белым ушком, носящий имя героя популярной передачи "Спокойной ночи, малыши", - Тёпа, купленный папой на рынке. Этот кролик любил залезать в кровати и писать на одеяла, и, в конце концов, убежал в лес. Или - черепаха Тортилла, которую мне подарили соседи по даче. Две зимы Тортилла проспала в нашей московской квартире под ванной, а на третий год, летом, тоже скрылась в дачном лесу.
В детстве я также существовал ожиданием встреч с друзьями по двору, поездок в дома отдыха, праздников, военных парадов и салютов, Нового года и новогодней ёлки с подарками.
Став взрослее, я ждал посещений изостудии Дворца пионеров и мастерской скульптора, где учился рисовать и лепить; ждал занятий нумизматикой и историей искусства в Пушкинском музее и, следовавших за ними, чаепитий и увлекательных бесед с моей доброй бабушкой, жившей неподалёку от музея в "доме на Набережной".
В ещё более взрослом возрасте - тренировок по плаванию и бегу, весёлых студенческих вечеринок и дискотек, свиданий с моей сексопильной подругой - стройной блондинкой с зелёными глазами.
А потом - я ждал публикаций своих статей в научных журналах и интересных физических семинаров и конференций; заграничных командировок и возвращений из них домой, где встречала меня жена (не та подруга студенческих лет, а совсем не похожая на неё, спокойная и добрая женщина) и сын - толстощёкий мальчуган, характеризовавший себя, как: "Дрон - мальчик, сделан из кожи".
В детстве я, как и все, наверное, был счастлив перманентно - и в интервалах между ожидаемыми событиями, и в моменты их наступления. Однако, всё более и более отдаляясь от этой первой благословенной поры жизни, я стал замечать, что уже не ощущаю должного счастья при ожидании; и - даже, когда соответствующее событие, наконец, происходило, - наступление его становилось всё менее и менее ярким. Хотя, по прошествии некоторого времени, уже ожидая чего-то нового, я часто думал: "Ах, чёрт возьми, - как же я был счастлив совсем недавно!" Парадокс! Но, наверное, - многие так живут.
Сталкиваясь с некоторыми житейскими трудностями, я стал задумываться над тем, что стоит ли вообще чего-нибудь ждать? Одним из первых, кто косвенно натолкнул меня на эту мысль, был мой парижский приятель Абрам - жизнерадостный (по крайней мере, с виду) физик-теоретик еврейской национальности, недавно приехавший из России. В коридоре Абрамовой квартиры к стене был приколот засаленный тетрадный лист с частично придуманными самим Абрамом, частично взятыми из Булгаковского "Мастера и Маргариты" словами:
"Ничего не жди,
Ни на кого не надейся,
Ни к кому не привязывайся,
Ничего ни у кого не проси, -
Придут и сами дадут".
Действительно, поведение Абрама в той или иной мере соответствовало этому девизу...
Другим толчком, побудившим меня несколько пересмотреть своё отношение к счастью, было наблюдение за бездомными бродягами. Во Франции эти оборванные и грязные люди - "клошары", как их называют, - часто сопровождаются собаками. Как мне объяснили (но я не очень этому верю), - полиция не может задерживать клошаров с собаками: присутствие мохнатых друзей переводит их в новый статус - охранников улиц.
Как-то раз, в Монпелье, - приморском городе на юге Франции, - в жаркий летний полдень, мне повстречался пожилой клошар, - немец, - сидящий на прохладном бортике бьющего ледяными струями фонтана. Рядом с ним, на подстилке, расположились немецкая овчарка и два симпатичных сереньких кролика. Если кто-то из прохожих останавливался посмотреть на животных, клошар объяснял, что он очень любит своих питомцев и собирает деньги на их пропитание. Многие французы держат дома разную живность, - и ему охотно давали по одному-двум франкам.
Другого подобного бродягу я видел в Париже. Это был шарманщик с двумя пушистыми жирными кошками, лежащими в плетёной корзине у его ног. Весёлая мелодия шарманки радовала слух, а её расписные бока и уютный вид кошек, - взгляд, - так, что один расчувствовавшийся прохожий даже всучил шарманщику пятидесятифранковую бумажку.
Эти двое нищих, да и многие другие бродяги, которых я встречал, и, которым, казалось, было уже особенно нечего ждать от жизни, имели, в большинстве своём, вполне довольный вид и, казалось, были счастливы в своих маленьких мирках...
Так, может быть, для счастья нужно совсем немного?
"Однако, я совсем распарился, - в дỳше стало уже невыносимо жарко. Надо вылезать!"
Вот так, уже в который раз, вопрос о счастье остался недодуманным...
Москва, 1994 г.
III. МАС МЕРИК
"Катаклизм редко происходит без предшествующих ему явлений".
Раймон Радиге "Дьявол во плоти"
Уже полгода, как я жил в Монпелье, небольшом городе на юге Франции, расположенном неподалёку от Средиземного моря. Однако, за всё это время, мне ни разу не представился случай увидеть одну из главных местных достопримечательностей - Мас Мерик - имение семьи знаменитого художника Фредерика Базиля.
Как-то, моя подруга-француженка Элен рассказала мне по телефону, что у них в велосипедном клубе был пикник, как раз напротив Мас Мерик, и посоветовала мне посетить, при возможности, это место. Так во мне возбудилось окончательное и твёрдое желание взглянуть на имение Базилей. А, несколько позднее, в руки мне попал красочно оформленный каталог выставки этого художника, проводившейся примерно год назад в Монпелье. Книга эта позволила подготовиться к знакомству с Мас Мерик теоретически. В нёй я отыскал несколько фотографий усадьбы, а затем, на плане города, - её месторасположение, - как раз за кладбищем Сен-Лазар.
Часто вечерами я бегал трусцой вдоль высокой каменной ограды этого кладбища, находившегося недалеко от моего дома. За большим старым кладбищем примостилось новое, - маленькое, - где ещё было много свободного места. Параллельно новому кладбищу шла узенькая улочка. Однажды, как обычно, я бежал по ней... Справа от меня, за свежевыкрашенной металлической решёткой, тянулись кладбищенские склепы; слева (на другой стороне улочки) плыл серый каменный забор, а за ним - стройка. Вокруг - не души..., грустное место!
Уже темнело, и кладбище выглядело как-то зловеще. Его ворота давно уже были закрыты, а, значит, никого из посетителей там быть не могло. Однако, странное дело, - я приметил в полумраке, около одной из могил, сгорбленную фигуру человека, повёрнутую ко мне спиной. И мне показалось, что эта фигура пошевелилась... Я остановился и стал её разглядывать. Нет - она не двигалась. Это, наверное, - скульптура, - но какая странная!
Я пробежал ещё немного вперёд и очутился перед закрытыми большими металлическими воротами, которые и вели, как я узнал позднее, в Мас Мерик. Переведя там немного дух, я решил возвращаться. Пробегая снова мимо того места, откуда я видел загадочную фигуру, я бросил взгляд в её направлении. Она находилась там же, в неизменном положении. Это, точно, была скульптура.
Итак, одним воскресным сентябрьским погожим утром, захватив с собой каталог выставки и план Монпелье, я отправился смотреть Мас Мерик. Вся дорога пешком - от дверей моего дома до ворот усадьбы - заняла минут двадцать. Имение было открыто. Прежде, чем зайти вовнутрь, я прочитал деревянную табличку, прибитую к воротам, где сообщалось, что бóльшая часть усадьбы Мас Мерик: дом, хозяйственные постройки и двенадцать гектаров земли, - была подарена семьёй Базилей городу Монпелье в январе 1992 года. Себе Базили оставили только участок в два гектара. Теперь мне стало ясно, почему Мас Мерик не упоминается в путеводителях по городу, - ведь это место только совсем недавно перестало быть частной собственностью.
Огромный каменный дом я узнал сразу, но для уверенности сравнил его с фотографией в каталоге. Здание выглядело заброшено: стены покрыты чёрной пылью, окна и двери заколочены грубыми досками. В зале, на нижнем этаже, организовали небольшую выставку: репродукции картин Базиля с пояснениями. Прочитав одно из них, я расшифровал для себя загадочное имя "Мас Мерик". "Мас" (это я знал и раньше) по-французски означает нечто среднее между сельским домом и зáмком, то есть, - очень большой сельский дом. "Мерик" - это искажённое имя первого владельца усадьбы, жившего в начале семнадцатого века.
Среди настенных плакатов с комментариями я увидел, конечно, и изречения вездесущего мера Монпелье месье Жоржа Фреша. Фреш - уроженец департамента Тарн, - глубокой сельскохозяйственной провинции Франции, - является, несомненно, гордостью своих соотечественников, - ведь Монпелье - столица всего региона Лангедок-Руссильон! Думаю, что в ближайшее время месьё Фреш и городские власти организуют в Мас Мерик музей художника.
С огромной, залитой южным солнцем, веранды дома, если посмотреть вниз, видна узенькая грязная речка, Лес. А на другом её берегу - деревня Кастельнó. Этот пейзаж изображён на знаменитой картине Базиля "Вид деревни": портрет девушки, сидящей на веранде дома Мас Мерик, а на заднем плане - те же река и деревня с церковной колокольней. Более чем за сто лет почти ничего не изменилось, только река раньше была шире и чище.
Разглядывая картины Базиля, можно увидеть много характерных южных пейзажей окрестностей Монпелье, часто писавшихся прямо с веранды дома в Мас Мерик или на зелёных, поросших густым кустарником, берегах Леса. Художник любил эти места, и в последние свои годы, когда жил в Париже, каждое лето проводил в родительском имении в Монпелье. Это не удивительно, - ведь он там и родился, - правда, не в Мас Мерик, а в центре города, в старом доме на улице Гранд Рю. Этот дом, сохранившийся до сих пор, также принадлежал родителям художника.
Отец Фредерика Базиля был известным, уважаемым и богатым человеком - председателем промышленного общества Монпелье. Вообще, многие Базили нажили значительные состояния. Но, думаю, не будь художника Базиля, о существовании других представителей этого семейства сейчас уже мало бы кто знал. Действительно, за свою короткую жизнь Фредерик сделал невероятно много. Его не случайно относят к самым значительным предшественникам импрессионизма.
Известие о начале франко-прусской войны настигло Базиля летом 1870 года в Мас Мерик, а осенью он отправился добровольцем на войну. В ноябре семья Базилей получила письмо с фронта, в котором говорилось, что после одного из сражений на севере страны Фредерик пропал без вести... Отец художника тут же поехал на поиски сына.
Через две недели Базиль старший нашёл труп Фредерика. Он лежал на покинутом поле брани среди множества других, ещё не убранных тел. Художник получил две пули в живот. Ему было всего двадцать восемь лет.
Фредерика Базиля похоронили на протестантском кладбище в Монпелье, а на месте, где нашли его тело, сейчас поставлен скромный обелиск.
Я побродил немного в парке имения, залитом солнцем, где было мало тени, как почти везде на юге. Со всех сторон это зелёное пространство обступали новостройки. Я подумал, что семья Базилей хорошо сделала, отдав Мас Мерик с большим участком парка в собственность города. Иначе, если бы они продали своё имение по частям, парк бы непременно застроили новыми домами.
По крутому откосу я спустился к берегу Леса и перешёл речку по узенькому деревянному мостику. На другом берегу, перед деревней Кастельно, раскинулся ещё один парк, в котором играла детвора. Там же - больница с чудным названием: "Клиника парка".
Возвращаясь домой и снова проходя мимо кладбища, я решил получше разглядеть надгробную скульптуру, которая раньше немного напугала меня. Это была раскрашенная деревянная статуя какого-то бородатого святого. Фигура оказалась раза в два ниже человеческого роста, однако, в сумерках и издали она походила на живого взрослого человека.
Большинство вещей имеет простое объяснение.
Монпелье (Франция), 1993 г.
IV. СОБАКА
Уже достаточно долго - больше полугода - я работал в университете города Монпелье на юге Франции. Было лето, и жара стояла невыносимая. Я взял небольшой отпуск, и все дни проводил на море, - на нудистком пляже, - со своей французской подругой Элен.
Изумрудное прохладно-тёплое море приятно ласкало тело, - и не хотелось выходить из воды на раскалённый белый песок пляжа. И, всё же, приходилось иногда вылезать... Вода быстро высыхала на теле, и кожу стягивала жёстковатая плёнка соли. Я не был приучен к палящему южному солнцу, поэтому густо намазывался специальным кремом, чтобы не обгореть, и прятал голову под воткнутый в песок складной матерчатый зонтик. Южанка Элен, же, чувствовала себя прекрасно без каких-либо предосторожностей.
Вечерами, когда жара спадала, я занимался преимущественно спортом: бегал в маленьком, оборудованном для детей парке, который располагался совсем недалеко от моего дома. Чтобы пробежать там приличную дистанцию, - скажем, километров пять, - мне приходилось делать множество кругов по его песчаным дорожкам.
Однажды вечером, как обычно, я бегал трусцой... Моросил летний тёплый и мелкий дождик, и, наверное, из-за этого в парке не было ни одной живой души, - только одна пожилая женщина выгуливал двух миниатюрных болонок. Пробегая по липкой, размытой водой алее мимо слегка приоткрытых массивных, металлических ворот парка, я увидел, как, вовнутрь, с улицы, чёрной тенью проскользнула крупная немецкая овчарка. Она была без хозяина, хотя у неё на шее поблёскивало металлическое колье. Несмотря на то, что я побаивался больших собак, подозревая их в намерении ухватить меня во время бега за штаны, - я, всё же, решил продолжать свою разминку, не обращая большóго внимания на овчарку, - тем более что, как мне подумалось, её хозяин должен был находиться где-нибудь неподалёку. Когда я поравнялся с дамой с болонками, она прокричала, обращаясь ко мне: "Месье, это, случайно, не ваша овчарка? Она не тронет моих собачек?"
Остановившись и переведя дух, я постарался успокоить её: "Нет, мадам, - овчарка - не моя. Но её хозяин, наверное, - где-то поблизости. А, если она и потерялась, - то у неё совсем не злой вид. Так что - не волнуйтесь". И я продолжил свой бег. Овчарка же, между тем, как-то незаметно исчезла, - наверное, выскользнула, пока мы с дамой разговаривали, через ворота на улицу.
Так в первый раз я увидел эту собаку.
Через несколько дней, бегая в парке, я снова встретил ту же овчарку. На этот раз кроме неё и меня в парке абсолютно никого не было. "Наверное, эта собака, - действительно, бездомная" - подумалось мне тогда. Я попытался к ней приблизиться и поманить её, но овчарка, по-видимому, испугавшись, издала глухое рычание и, пятясь, удалилась вглубь аллеи. Мне показалось, что сегодня она стала пугливее, чем в тот раз, когда я впервые её увидел.
Следующим вечером, когда Элен ужинала у меня, я рассказал ей о бездомной овчарке. Подруга моя любила животных: дома у неё мирно сосуществовали пудель, кошка и морская свинка. Естественно, что она тут же загорелась желанием пойти в парк - посмотреть на эту собаку. В багажнике своей машины Элен нашла жестяную банку собачьих консервов, купленную для пуделя. Она переложила содержимое банки в объёмистую пластиковую миску, сказав, что попробует покормить овчарку.
Придя в парк, мы нашли собаку в самом дальнем углу, за детской площадкой. Элен позвала её, но овчарка явно не хотела к нам приближаться. Тогда мы решили оставить миску с едой за воротами, около самого входа в парк, а на следующий день вернуться и посмотреть - съест ли овчарка нашу пищу.
Вечером следующего дня, захватив с собой новую миску с собачьей едой, мы снова пришли в парк. Подруга моя за ужином выпила порядочно вина (что с ней иногда случалось) и по дороге успела растерять половину содержимого миски, которую она несла в руках. Данное обстоятельство её весьма опечалило. Войдя в ворота, мы увидели, что старая миска находилась на том же самом месте, где мы её вчера оставили, но была пуста. По-видимому, наша овчарка съела пищу. Однако на этот раз собаки в парке не оказалось.
Заменив старую миску на новую, Элен удобно расположилась на скамейке, изъявив желание во что бы то ни стало дождаться появления овчарки. Мы стали ждать... Становилось всё прохладнее. Я стал прохаживаться кругами около лавочки, а Элен, развалившись на ней, просто-напросто заснула. Прошло полчаса, час, два - ничего. "Нет, так дальше не возможно! Уже почти час ночи, а эта злосчастная собака ещё не появлялась. Не ночевать же здесь!" - подумал я, потеряв вконец терпение, и стал расталкивать свою подругу.
Порядочно потрудившись, я разбудил Элен и с огромным усилием поднял её с лавки. Несмотря на активное сопротивление моей подруги, - она решила, по-видимому, провести в парке ночь, дожидаясь появления овчарки, - мне, всё же удалось увести её домой. С Элен всегда было очень трудно сладить, когда она выпьет.
Позднее, мы ещё несколько раз приходили в парк и оставляли там еду. Потом мы всегда находили пищу не тронутой, и овчарку больше не видели. Впрочем, когда один раз я бегал в парке, мне показалось, что миска пуста. Но нет, - в ней оставались кусочки мяса, - просто их размыл дождь.
Не знаю почему, но, впоследствии, - мысли мои иногда возвращались к этой собаке. Я вспомнил, что те два раза, когда я её встречал, овчарка прибегала со стороны городского кладбища, находившегося прямо за парком. Мне представилось, что, может быть, хозяин овчарки недавно умер, и она, оставшись без приюта, весь день проводила у него на могиле, а к вечеру перебиралась ночевать в парк. Но почему эта собака была такая пугливая? Может быть, какой-то злой человек бил её? А, может быть, - это вовсе была и не живая овчарка, а призрак, галлюцинация.
Однако, - так или иначе, - собака исчезла и больше не появлялась.