|
|
||
Михаил приготовил ужин и как всегда угадал. Она сидела за столом напротив и уплетала свое любимое жаркое. Смотреть на Иришку было удивительно приятно. Он обожал ее лицо: глаза и щеки, и быстрые взгляды. Любил ее целую вечность, но сейчас вдруг подумалось, что во времена глупой молодости любил ее гораздо меньше. Тогда жизнь еще казалась полной неожиданных сюрпризов и отвлекала, мешала подметить главное. А теперь вот иногда накатывало, и ему хотелось, чтобы дочурка опять стала маленькой, послушной; еще разок бы подержать в руке ее ладошку, крохотные такие пальчики. Да ладно, что уж там - тряхнул головой. Сидеть вот так, за большим обеденным столом, и слушать серьезные рассуждения взрослеющей дочери было не менее интересно. Иришка говорила пылко, но умно, и не смотря на ее горячность, он понимал, что высказывала она вполне обдуманные мысли. Обдуманные - это да, это хорошо, но до чего же все-таки она еще наивна! Они сидели напротив друг друга как две противоположности. Дни Михаила становились все скучнее, он и не ждал от жизни ничего нового. Но приходила Иришка, тормошила его своей горячностью, и Михаил оживал. Чувствовал себя одновременно и мудрее, и моложе. Живое и радостное ощущение! Он слушал дочурку и наслаждался какой-то необычной, счастливой иронией. Ему нужна Иришка, потому что усталось его похожа на сухую почву, которую необходимо спрыскивать свежей водой. А ей нужен отец, чтобы беречь и согревать, потому что в наивности своей дочурка похожа на маленького ребенка.
- Ну да, ну да, а виноград-то твой еще зелен, - в голосе его звучали снисходительность и ласка. - Ну что вы знаете о любви, а? Ириш? Один вам скажет, что любви нет вообще, а есть только привычка. Другой скажет... Смотрите на стареющих родителей и жалеете нас за неумение любить. Но вам только кажется, что мы счастья и не пробовали даже. Думаете, вам одним известно, что такое настоящая любовь? А ведь и мы начинали точно так же. Искали того же, пока не поняли, что ищем призрак. Вот так и повзрослели. Занялись серьезными делами. Жизнь, Ириш, - это работа. Да и любовь - тоже работа. А когда работа делается, знаешь, что происходит? Колесики крутятся. Машина изнашивается. Вот увидишь.
- А ты, отец, все такой же нестерпимый зануда, - упрямая Иришка стояла на своем, но глаза ее смотрели неожиданно внимательно и серьезно, она почти уже перестала спорить. Дочурка слушала. Наконец, научилась слушать... и слышать. Он говорил, и дочь его понимала. Михаил неожиданно испугался: что будет, если вдруг потухнут ее яркие глаза? Ну зачем он лезет к ней со своими нравоучениями? Иришка сидела напротив, похожая на маленького медвежонка. Через месяц ей предстояло стать матерью, а Михаил все еще никак не мог освоиться с этой переменой. Для него существовала только Иришка - не Андреева жена, не мать Андреева ребенка, а только его маленькая, такая еще неопытная дочурка. Внутри нее зарождалась жизнь, которую Михаил пока не мог себе представить реальной. Настоящей, родной, единственной была сама Иришка. Но как долго сможет она оставаться все такой же искренней и пылкой?
- Ты знаешь, Ириш, вырастить ребенка невозможно без того, чтобы не стать практичным. Поневоле растеряешь весь юношеский романтизм - такая вот закалка характера. Да и взгляды на жизнь меняются, и представления о любви - тоже.
А ведь отец мог бы и не оправдываться. Она уже вышла из возраста, когда родительские нотации так бесконечно раздражают. Иринаа прислушалась. Над холодильником тикали часы - совсем как в детстве. Ей очень нравилась ее новая жизнь, но тем приятней возвращаться в старый мир: здесь, у отца, все было по-прежнему, и можно было попить чай из любимой чашки. Вот только папка смотрел на нее как-то особенно грустно, как будто прощался, как будто сразу же после ужина Иришка собиралась исчезнуть из его жизни навсегда. Но вот она доела уже свое любимое жаркое. На дне ее детской тарелки выступил потертый рисунок. Старинная сказка: дед и бабка, которые все никак не могли расколоть свое золотое яичко, а когда оно, наконец, разбилось, им ничего не оставалось, как только горько по нему плакать.
Михаил помог Иришке одеться и проводил дочурку до автобуса:
- Позвони, когда доедешь, а то я ночью спать не буду.
* * *
- Мне удалось достать букет эриксимахов, - толстая тетка держала охапку еще не полностью раскрывшихся цветов. В приемном покое было слишком беспокойно. Чужие родственники, суета. Михаил нашел местечко в стороне, подальше от регистратуры и от шума. A зять его, Андрей, пристроился в углу на жестком стуле. Давно уже сидели, а Иришки все не было. Несколько раз открывалась грубо выкрашенная дверь, из глубины выплывали мамаши, а вслед за ними - усталые сестрички с завернутым в кулек младенцами. "Нашего несут!" - кидалась к двери толпа заждавшихся родных. "Конечно, вашего несут, - с тяжелым раздражением дразнил их Михаил про себя. - Уж поскорее выпустили бы дочурку!" Он ждал ее, чтобы утешить. Но чтобы понять ее гoрe, он должен был бы потерять саму Иришку.
А вот она. Ее провожала няня с пустыми руками. Иришка обвела прихожую сухими глажами, поймалa сочувственные взгляды чужих родственников и только губы сжала плотнее. Михаил поднялся со стула.
|