Тепло! Зима ослабла, воздух закипел. Прогрелись тротуары и кирпичные углы, и мягкий пар поднялся от газонов. Старухи выбрались из тесных комнат, расселись по лавкам и подставили лучам свои болезни. На улицах поселка жужжали первые пчелки и первые весенние сплетни. И не было в природе достаточной силы, чтобы остановить начавшуюся жизнь.

Из года в год Сашенька ждала весну, чтоб погрузиться в сладкую меланхолию. Последняя четверть десятого класса. Какие там экзамены! Снег растаял, и когда появились на проталинах первые цветы мать-и-мачехи, Саша забросила и учебники, и книги, и подруг. Пряталась на любимой скамеечке в тихом парке или бродила по улицам одна, таскала за собой весеннюю печаль и томилась в нетерпении: сырой, душистый воздух был наполнен смутным обещанием, которое Саша не смогла бы обьяснить словами.

Вечером в субботу подруги все-таки застали ее дома. Саша открыла дверь и словно прочитала их лица. Чуть не вырвалось... "Кто умер?" Но успела прикусить язык, промолчала и замерла, испугавшись прогремевшего внутри нее вопроса. Прошло всего мгновение прежде, чем ответили: "...Вадик," но в две короткие секудны успел обрушиться огромный и красивый Сашкин мир. Mинуту спустя, Сашка ковырялась в кошельке. Деньги на похороны одноклассника показались ей нелепым откупом от смерти, и в каждом ее движении сквозило непростительное лицемерие: у Вадика отняли жизнь, но с Сашеньки - всего лишь три рубля. А в понедельник, в школе, Саша то и дело ловила себя на глупой мысли: Вадьке теперь не придется сдавать выпускные экзамены.

Ночью после танцев Вадик с Сережкой шли домой пешком. Ждать автобуса не было смысла: слишком поздно, да и места для всех не хватило бы; на остановке стояла огромная толпа одноклассников и друзей из параллельного десятого класса. Щелкуновское шоссе уже просохло от талого снега, и в полночь оно было тихое, пустое; минут через сорок ребята будут дома. Но на обочине уже поджидала терпеливая Вадькина смерть. Почему она выбрала Вадика, а не Сережку, который шел по обочине рядом? Почему не Аню, которая, не дождавшись автобуса, возвращалась с подругами той же дорогой полчаса спустя? Почему не умер кто-нибудь из дряхлых стариков - так было бы гораздо справедливей! И что же все-таки определило Вадькин жребий? Толпа на остановке? Не приехавший автобус? А может быть, виновата была сама Сашка? Два года назад, в тот день, когда она струсила и промолчала?

Два года назад Саша вернулась из Черского в Москву и в сентябре поступила опять в родную школу. Вернулась! Вдыхала едкий запах тополей и узнавала трещинки на тротуарах. Cтарая школа... В этом крепком кирпичном здании прошло Сашкино детство; здесь до самой пенсии преподавали дедушка с бабушкой; и здесь же учились мама с папой. Дома, на антресоли среди елочных украшений, отыскался поблекший отцовский дневник. Саша пролистала его от корки до корки, нашла знакомые подписи, рассмотрела каждую черточку и решила: ни одного случайного пересечения. Любая, даже самая крохотная закорючка xpaнила скрытую иронию и смысл. Саша водила пальцем по подписям, и думала о том, что теперь-то, конечно, легко проследить, как хитро сплелись все эти линии в ее судьбу. Быть может, отец думал о маме, вот и не выучил немецкие глаголы и не запомнил, где на карте протекает Колыма. Но бабушка с дедушкой и не догадывались, что двойки ставили отцу любимой внучки. А другая бабушка, Анна Степановна, о чем думала она, подписывая по субботам дневник сына?

Все Сашино прошлое было связано со старой школой, но после нескольких лет на крайнем севере, ей было нелегко втянуться и привыкнуть. В свой прежний класс попасть не удалось; директор школы Аграфена Карповна записала Сашу в параллельный восьмой А. Четырнадцатилетняя Саша была уже не по годам серьезной, и мать позволила ей жить одной в их маленькой квартирке, поставила перед дочерью строгие условия, а сама опять уехала на север. Подчиняясь правилам, Сашка писала матери длинные письма; описывала точный распорядок дня, режим питания и даже краткие рецепты овощных, полезных для здоровья блюд. На душе скребло: обманывать мать было неприятно, но что поделаешь; как-то само собой получилось, что на завтрак и обед Сашка стала покупать себе конфеты. Чтобы не мучиться, она раз от раза честно варила себе суп и несколько дней держала его в холодильнике -- тем и кормила свою совесть. Ужинала она у бабушки с дедушкой, по ночам читала книги, а днем дремала на уроках в параллельном восьмом A.

Саше нравилась самостоятельная, независимая жизнь, и все-таки она втайне грустила о том, что выросла, что озорная роль подростка-сорванца ей больше не подходит. Конечно, можно было бы оставаться по-прежнему резкой и дерзкой, но не хотелось иметь дело с косыми взглядами взрослеющих подруг: жизнь старших классов регулируется особыми неписанными законами. Саше перехватила несколько модных столичных словечек и заново научилась растягивать длинное московское "а". Чуть-чуть укоротила юбочку школьного платья, отрезала непослушные локоны, но притихла и замкнулась в себе. На переменах Саша иногда навещала бывших одноклассниц, а иногда проводила время с новыми подругами. Kогда два параллельных класса встречались в гулких холлах старой школы, Саша чувствовала, что принадлежит обоим мирам и потому всегда находится в гуще событий. Но то ли несколько лет жизни на крайнем севере сделали ее нaмного старше, то ли по какой-нибудь другой не вполне осознанной причине, нo жить в центре вулкана Сашe совсем не нравилось. День за днем она становилась все более тихой и молчаливой.

С Вадиком столкнулись однажды после уроков, в кабинете Боевой Славы, на третьем этаже. Приближался праздник, нужно было приготовить концерт, и на собрание пригласили одних девочек, мальчишки бы только мешали. Вадька - бывший Сашин одноклассник - набрел на них совсем случайно, а когда пришел, то неожиданно предложил принять участие в работе, но вместо помощи устроил из собрания бардак. Вадик хулиганил и смешил. Девчонки сговорились, поднажали и общими усилиями выставили его в коридор, а Сашка встала возле входа на часах. Вадик не уступал, заглядывал в щелку, давил на дверь, и удержать его казалось невозможным. Пока Сашка, в своей короткой юбочке, с беспокойством прикидывала, уж не начнет ли Вадик драку, тот неожиданно ослабил напор. Оказывается, он драться вовсе и не собирался, просто Саша ненароком забыла о том, что они повзрослели.
-- Сережку Папешова помнишь?
-- Еще бы! Мы с ним рядом сидели за партой.
-- Ну вот, а он тебя не помнит!
Саша не поверила своим ушам: в третьем классе Сережка списывал у нее математику и диктанты, а в восьмом уже и вспомнить не смог. Но нет, нет-нет, не так, не так. Не этому, совсем другому не поверила потрясенная Сашка: неужели Вадик с Сережкой говорили о ней?

Вадик стал заглядывать на каждой перемене. Торчал возле дверей, толкался в толпе мальчишке и иногда поддразнивал девчонок, вот только с Сашей так ни разу и не заговорил. Она тоже не показывала вида; не знала, что сказать, как посмотреть; терялась и делала вид, что ничего не происходит. Не всегда решалась даже появляться в коридоре. Cидела тихо за партой, прятала глаза в учебнике и чутко прислушивалась к голосам за спиной. Нo неужели он приходит к ней?
-- А вот опять этот Вадик к нашей Саньке пришел!
Это Ленка (за ней мальчишки бегают толпой). Саше показалось, что с нее содрали одежду. Вадик выкрутился, окликнул друга и исчез в прохладном гулком коридоре. Саша успела услышать, как скомкался и дрогнул его голос. Теперь-то oнa точно знала, что Вадик заглядывал не к кому-нибудь, а к ней. Вот только приходить он с тех пор перестал. Оставил щемящую ностальгию по несбывшемся, как память о том, что как будто бы случилось, но не с ними и не здесь.

* * *

В автобусе, по дороге на кладбище, ребята внимательно следили за обочиной. И Саша тоже, не отрываясь, смотрела из окна: где-то там, на шоссе пролегала невидимая черта, за которой начиналась Вадькина смерть. Возле стеклянного поста ГАИ стоялa красная легковая машина с пробитым лобовым стеклом. А вдоль полей тянулись одинаковые ряды деревьев; никто так и не смог показать точного места, где ночью после танцев сбили Вадьку. На полпути Саша провалилась в странный полусон и чуть не уронила порученный ей горшок с цветами.

Смешались два несовместимых мира. Весна не стеснялась покосившихся крестов; она, как гибель, легко проникала повсюду. Под толстым деревом Вадика уже ждала глубокая могила. Саше показалось, что смерть не отступила, но притаилась и подсматривала, и ждала. Ребята протискивались между старыми оградами, и ноги их скользили по мокрой земле.

Тихая монотонность похорон немного успокоила ту боль, с которой Саша все никак не могла справиться. Быть может, жизнь не раскололaсь на две части, лишь только до краев наполнилaсь и смертью, и весной? На кладбище чирикали веселые воробьи, в гробу лежал чужой и незнакомый Вадик.

Нет, Вадик возвратился в безопасный мир, где Саша помнила его девятилетним. Там аккуратными рядами стояли низенькие парты. Там царствовала испачканная мелом, молодая и красивая, Людмила Алексеевна. Слева, у двери, висело строгое напоминание о том, как пишyтся ча-ща и жи-ши, а через огромные окна проникал и ложился на тетради яркий солнечный свет. Под окном там сидел за партой маленький Вадик и списывал с доски задание по математике.

От гроба пахло чем-то нездорово-сладким. Сашка наклонилась и поцеловала Вадика в лоб.

18 марта 2007