Они объявились в полдень, когда дождь уже заверил небо своей подписью. Семь одинаковых дождевиков и ещё один, который громко говорил "шауРма" и настойчиво допытывался, где тут у них параДная. Город вздохнул с усталостью разводного моста и тихо попросил меня: "Сходи, переведи".
Я вышел к ним словно дежурный, которого город держит как раз для таких случаев.
- Здравствуйте, - сказал я. - Вы куда?
- Куда-нибудь красивое, - ответил главный дождевик. - Нам обещали "аутентику". И чтобы без этого вашего... петербурьгъского.
- Петербуруского, - поправил я. - Впрочем, "петербурьгъский" тоже верно: так говорит дождь, когда ностальгирует. Хорошо. Правило первое: здесь вместо "быстро" говорят "потом". Вместо "точно" - "посмотрим". А на вопрос "куда?" отвечают: "Выходите на перекрёстке, который вас узнает".
Они растерялись ненадолго, и этого хватило ровно для того, чтобы город успел подсунуть нам сухую нитку тротуара.
- Идёмте, - предложил я. - Начнём с парадной. У нас это не "подъезд". Это дальняя родственница, с которой принято здороваться.
У огромной двери бронзовая ручка имела форму усталой руки. Я кивнул ей. Ручка едва заметно хмыкнула в ответ. Туристы попытались сфотографировать "хмык", но в объектив он не поместился.
- Переведите, - попросил экскурсовод.
- Она говорит: "Проходите, только не наступайте на паузу на лестничной площадке".
На втором пролёте невидимый кто-то привычно сказал "тише", и группа инстинктивно приглушила шаг. На третьем пахнуло хлебом - кто-то пёк его ночью и забыл прикрыть за ароматом дверь.
- Это у вас специальный запах для аутентичности? - спросил один из туристов.
- Это у нас "добрый день" по-петербуруски, - объяснил я. - Переводится как "успейте взять тёплым".
Двор-колодец выдохнул нас к остановке. Трамвай с литерой "Г" ("Гостевая") подкатил как по заказу и звякнул, будто кивнул лично мне.
- По билету "до тайны" - в середину салона, - сказала кондуктор в вязаных перчатках. - А новичкам - к окну. Пусть город сам себя показывает.
- А нам... обычные билеты, - робко проговорил громкий дождевик.
- Обычные у нас все, - вздохнула кондуктор, отрывая от катушки коричневые прямоугольники. - Просто в некоторых есть место для тайны. Вы проверяйте.
Туристы вертели билеты на свет. В одном и правда проступила тонкая строчка: "Пожалуйста, не спешите". В другом - "Пересядьте на дождь". В третьем не было ничего; он был пуст, и это пугало больше всего.
- Пустые - самые вместительные, - успокоил я. - В них хранится то, что не умещается в словах.
Трамвай повёз нас мимо переулка "Если бы", сквера "Невозвращённых зонтов" и булочной "В обмен на сомнения". У булочной я попросил остановить.
- Здесь можно обменять тревогу на пышку, - сказал я. - Взвешивают честно и на совесть.
Они впервые улыбнулись правильно - глазами, а не зубами. Пока они пробовали горячее тесто, я обратил их внимание на прилавок.
- А вот это, - я указал на одинокий пупырчатый овощ, забытый кем-то у кассы, - это "дикий огурец". Местный дзен. Переводится как "то, чего здесь быть не должно, но вы делаете вид, что так и надо". Высший пилотаж городской вежливости.
Дождь, удовлетворённый усвоенным уроком, сделал на витрине пару акварельных мазков и отступил.
Дальше был мост. Металл мерно дышал, ветер деликатно проверял наши карманы. Туристы достали из своих чужие города: расписания, хэштеги, путеводители с обещанием "успеть всё". Ветер погладил мятую бумагу, отобрал одно "успеть всё", сложил из него кораблик и отпустил по тёмной воде.
- Переведите, - попросили они снова.
- Он говорит: "Всё - не успевается. Зато успевается - ваше".
На стрелке мы свернули к Бюро находок и прочего. У двери сидела знакомая собака с железным тире вместо ошейника. Она обнюхивала воздух вокруг каждого и одобряла далеко не всех.
- Мы... с миром, - сказал громкий дождевик и протянул ладонь. Собака, изучив воздух вокруг его пальцев, решила, что он не фальшивит, и коротко кивнула.
Внутри, среди стеллажей, хранились справочные карточки: "Парадная = подъезд (здороваться)", "Поребрик = бордюр (не спорить)", "Шаверма = шаурма (вежливо)", "Дожди = разговоры (с длинными паузами)". Я взял семь прозрачных пластинок "перевод с петербуруского" и семь обратных.
- Как это работает? - спросила женщина в жёлтом дождевике.
- Просто, - показал я. - Вы говорите: "Быстрее бы солнце". Карточка переводит: "Давайте подождём, пока город договорит свою мысль". Или вы: "Где здесь красиво?" Карточка: "Где меня узнает свет".
Они осторожно посмеялись. Кондуктор, которая, оказывается, всё это время шла с нами, пояснила:
- Прелесть петербуруского языка не в том, чтобы его выучить. А в том, чтобы ему понравиться.
- А как понравиться? - испуганно спросили пятеро.
- Не мешать дождю быть дождём, - согласилась собака со своего места и вздохнула своим тире так выразительно, что поняли даже те, кто ещё сомневался.
Мы снова сели в "Гостевую". Я дал им маленькое домашнее задание:
- Сейчас мы выйдем. Каждый на минуту останется один. Задача - услышать собственный перевод. Что город говорит вам, пока вы на него не смотрите?
Они разошлись по аллеям сквера, как бумажные кораблики. Один вернулся с мокрой открыткой в руке: "Здесь можно никуда не идти и всё равно приходить". Другая - с кленовым листом, к которому прикипела дождевая капля: "Не бойся быть медленным". Третий - с пустыми руками, но с новым лицом, на котором впервые уместился воздух.
- Вы начинаете понимать, - сказал я нарочито строго, чтобы не спугнуть. - Теперь экзамен.
Мы поднялись на шестой этаж, где никто не живёт. За дверью стояла пауза. Я постучал костяшками пальцев так, как стучатся в двери к старым историям. Пауза ответила тишиной, полной уважения. Из-под двери просочилась узкая полоска холодного света. Я разделил её на семь тонких линеек и вручил каждому.
- Смотрите сквозь них, - велел я. - С этого момента город перестанет позировать вашей камере.
На Невском, куда мы вернулись уже немного другими, я повёл их к бронзовой даме. Она стояла, как всегда, глядя поверх толпы - туда, где у людей хранятся намерения.
- Ей можно задать один вопрос. Если вы не торопитесь с ответом, - прошептал я.
Главный дождевик долго думал, а потом спросил вполголоса:
- А я... здесь не случайно?
Бронзовая дама не улыбнулась - это было бы слишком просто. Она лишь чуть заметно переместила сумочку из одной руки в другую. И на мгновение дождь перестал переставлять буквы в словах.
- Перевод: "Вы здесь ровно настолько, насколько сможете остаться в собственном молчании", - сказал я тихо. - По-петербуруски это звучит короче.
- Как? - выдохнула женщина в жёлтом дождевике.
- "Ничего. Подождём".
И они впервые сказали это правильно. Все вместе, но не хором, а так, как звонят трамваи: каждый своим колоколом. Город удовлетворённо подвинул им ещё одну сухую нитку тротуара. В подарок.
К вечеру они уже не были дикими, как вчера. Они научились отличать, где "потом" - это забота, а где - вежливый отказ; поняли, что пустой билет - самый надёжный; здоровались с ручкой парадной и не спорили с дождём. На прощание я выдал им по карточке "Обратного перевода": если в их шумных городах забудется этот язык, нужно просто приложить её к сердцу. Трамвай найдётся сам.
- Так кто вы? - спросил меня экскурсовод, уже уходя.
- Переводчик Петербуруского, - пожал я плечами. - Временный. У нас это должность по совместительству. Её занимает каждый, кто умеет дождаться.
Они ушли. Спокойно, без суеты, с новоприобретённой правильной скоростью. Собака с железным тире свернулась у моего подъезда и прикрыла глаза: работа на сегодня была сделана. А дождь перечеркнул небо ещё одной плавной линией и, кажется, наконец согласился с предложенной орфографией.