Аннотация: 1000-й год от рождества Христова. В помощь византийскому войску князь Владимир Святославич посылает шесть тысяч воинов. Один из которых хранит очень неприглядную тайну...
"Слово и железо" by Demonheart
1000-й год от Рождества христова
Всякая история имеет свое начало, но сложно сказать о людях то же самое.
В самом деле, кто может, не покривив, душой сказать: "мой род начался вот с этого предка"? Никто, ведь у указанного предка были родители, а у тех - их родители. И так далее, до самых давних времен, когда жизнь только-только начала приобретать свой облик в водах древнего океана. Поэтому те, кто берется определить начало своего рода, ищут упоминаний своих предков в старинных записях. Непрерывность памяти, преемственность, передача идей и принципов от одного поколения к другому - вот что дает право называться наследником. Богатство? Титулы? "Голубая" кровь? Оставьте эти глупости. Деньги могут кончиться, титулы утратят значимость, кровь выродится или разбавится.
Идея же бессмертна, ибо существует с начала времен и до их конца. Люди могут открыть ее или забыть - но самой идее это не повредит никак. Поэтому идеи сильнее людей. И именно идея, объединяющая поколения, их общий путь - это истинное мерило истории. А начинается история с малого. С падающей звезды, например.
Разбитый для ночлега лагерь русов располагался в прикрытой рощей низине, где скатывавшийся с южных гор ветер не тушил своим напором костры. Чуть поодаль виднелись более многочисленные огни - там располагалось греческое войско. Организовали поход именно греки, но северных соседей позвали на помощь, посулив часть военной добычи. Князь Владимир Святославич же согласился легко, хотя и сильно охладел к военным походам после крещения. Золото в казне лишним никогда не бывало, а нужно его было много.
Тихо.
Только шелестят в темноте крыльями летучие мыши, да потрескивают еще тлеющие угольки в костре.
Вот один из дружинников, заворочавшись во сне, поднимается и отходит в сторону. Видимо по малой нужде, потому как быстро возвращается. Но стоит ему приблизиться к спящим товарищам, в спину ему утыкается сталь.
- Стой. Кто таков?
- Ась? - дружинник безоружен, на нем нет доспехов. - Ярилка я.
- Ярилка... - сталь дотрагивается до его шеи. - И что ты тут делаешь?
- Поготь, - дружинник соображает, что вопрошающий голос ему знаком. - Льет, ты что ли?
- А кто еще? - прикосновение стали не исчезает.
Не облегчись воин ранее, сейчас бы он обмочил штаны. Попасться Кровожору среди ночи - печенегу такого не пожелаешь. И даже не свистнешь, чтобы своих разбудить - Кровожор тоже вроде как свой... свой, да все равно сам по себе.
- Да я поссать отходил.
- Я знаю.
- Ну а так чего копьем тычешь.
- Просто так, - голос за спиной еле слышно, но очень зло засмеялся. - Иди спи, Ярилка. Сегодня твоя голова при тебе останется.
"Чтоб тебе язву на всю рожу", - подумал Ярилка, но добрел до своего спального места и улегся там.
Льет проводил его взглядом и присел у углей, положив себе на плечо тяжелое копье. Спать он не торопился - ему было назначено стоять в дозоре. Нудное и бестолковое занятие - нападение им не грозило, потому что до Мелиттина была еще, по меньшей мере, неделя пути. А еще неприятное и страшное.
Льет ночь ненавидел. Когда вокруг сгущалась темнота, его кровь словно начинала кипеть прямо в жилах. Хотелось рваться вперед, нестись что есть духу, преследовать добычу... а уж если доходит до такого, что в темноте видишь лучше, чем днем - то тут и остается только крепко зажмуриваться, держать в кулаке маленький серебряный крестик, от чего-то больно обжигающий ладонь, да грызть тайком деревяшку какую. Не говоря уже о жутком голоде, за который Льет и получил свое прозвище. Льет смотрел на крупную желтую луну, заливавшую своим холодным светом округу, и гадал, удастся ли дотерпеть до битвы, чтобы выпустить всю накопившуюся ярость.
Сколько лет уже прошло? Много. Считать Льет умел только до десяти, грамоте тоже не был обучен. Помнил он себя с того момента, когда едва поспевал за своим отцом, таща на себе слишком тяжелый мешок с немудреным скарбом. Уже позже он узнал, что тогда правитель русов, князь Владимир, прибыл к ярлу Хакону Могучему просить военной помощи, и получил от него сильное войско, в котором служил и отец Льета, Ульфр.
Шли годы, Льет рос среди варягов, и не мыслил для себя иной судьбы, как стать одним из них. Он упражнялся с оружием, изучал тонкости ратного дела, а вечерами слушал сказки и легенды, которые рассказывал отец. Часто в них описывались великие герои, такие как Кухулин, который привязал себя к камню, чтобы, даже умирая, не склониться перед врагом, или конунг Хегни, владевший мечом Данслейфом, который нельзя было вложить в ножны, не пролив крови. А порой, когда отец во хмелю приходил с княжеского пира, рассказывал он и куда более страшные истории. Про жутких существ, что живут в тенях и туманах. Про ужасный народ фоморов, обладавший дурными глазами. А когда Ульфр бывал особенно пьян, и едва переставлял ноги то, схватив Льета за шиворот и притянув к себе, рассказывал, что они оба прокляты во веки вечные. В эти моменту Льет смотрел в его выпученные от хмеля и страха глаза, и видел, что они напоминали два огромных сияющих янтаря. И благоразумно никому ничего не рассказывал.
А потом отец умер. В очередном походе против народа булгаров, он вырвался далеко вперед и ринулся в самую гущу вражеского отряда. По словам тех, кто был с ним, Ульфр уложил по меньшей мере три десятка врагов, а остальных обратил в бегство. Но умер он не от ран, а в припадке безумия, завидев приближающихся к нему дружинников, заколол себя собственным копьем.
Льет продолжил служить князю Владимиру - все равно больше ничего другого он не умел. Поначалу его попытались определить в подручные к одному из старших дружинников, как то обычно бывало, но он вызвал новоявленного наставника на бой и даже не убил его, а просто вывалял в грязи, тем самым унизив еще больше.
И снова походы, битвы, упражнения с копьем, которое стало продолжением собственного тела, и княжеское серебро, которое никогда надолго в кошеле не задерживалось. И постепенно разгорающийся огонь внутри, который нельзя было унять ни сном, ни вином, ни объятиями блудниц. Прослышав, что небесные силы могут отвести зло, Льет принял крещение, но пользы от этого тоже не было никакой. Даже наоборот - серебряный крестик, который ему на шею повесил священник, непрестанно жег его кожу. Только в кровавом тумане боя внутренний жар слегка затихал, терзал не так сильно. Во время очередного похода против печенегов Льет сорвался. В пылу боя он сбросил врага с коня, кинжалом отсек ему голову и, следуя какому-то наитию, поднял ее над собой и подставил рот под текущие красные струйки...
И понял, что ничего слаще не пробовал никогда в жизни. А поняв, испугался сам себя.
Однако же смотрели на него с тех пор косо, а за глаза иначе как "Кровожором" не называли. Льет кипящую внутри ярость сдерживал как мог, но временами все равно что-то прорывалось, и пропасть между ним и прочей дружиной только ширилась. Любого другого, наверное, просто прирезали бы от греха подальше или попросту прогнали, но как боец Льет стоил десятерых - и только потому его продолжали терпеть.
Размышлять о себе и своей судьбе Льет не любил. Много думать он вообще не был приучен, но нутром догадывался, что ничего хорошего его не ждет, и что лучшей судьбой для него было бы постараться умереть в бою, чтобы в иной раз не наброситься на товарищей, с которыми бился плечом к плечу, и с кем делил кров и хлеб.
Краем глаза варяг заметил движение, и уже напрягся было, но тут же успокоился - то был просто предводитель их отряда, Добрыня. Тоже хлебнул за ужином лишний глоток воды? Но нет, направляется прямо сюда.
- Не спится?
- Не, - покачал головой Добрыня. - Старый я уже всю ночь спать.
Он и правда был очень стар, разменял полсотни лет. Но в седле держался крепко и с мечом управлялся весьма ловко, а главное - имел опыт. Про всякие сложности вроде "уважения" Льет не знал, но приказам предводителя подчинялся беспрекословно, и к словам его прислушивался.
- Чертей вокруг нету? - уточнил предводитель.
- Нету кажись.
Почему-то этот вопрос Льету норовил задать чуть ли каждый, с кем ему приходилось столкнуться после захода солнца. Началось это со случая, когда варяг, еще будучи отроком, по острому наитию уговорил дружину не пить из колодца в сожженном городе радимичей. Чуть позже выяснилось, что колодец отравлен, а про Льета уже тогда стали считать, что у него есть дар провидца. Сам же варяг с нечистью не встречался, кроме собственного отца, но был уверен, что если у нечисти есть сердце - то его можно проткнуть копьем. А если есть голова - ее можно отрубить. А стало быть, и бояться нечисти нечего, потому как без сердца или без головы никто жить не может. А если встретится навь или умрун - так и тем можно отрубить ноги, или пригвоздить к земле, да и оставить до утра. Вон мужики-пахари, даром что ни меча, ни копья в руках не держали, а даже просто с дубьем в руках всяким тварям лесным отпор дают, а с кем драться не с руки - с теми договариваются. А если уж совсем сладу нет - только тогда волхва и дружину зовут...
- Льет, сколько мне жить осталось?
- Я ж откуда знаю?
- Так ты же всякое видишь, с силой нечистой знаешься.
- Да брехня то все.
- Ты сам-то мне в глаза не бреши.
- Не знаю я, - варяг только отмахнулся. - Воевать идем, а не лыко драть. Кто помрет - за того живые выпьют. А ты чего про смерть разговоры завел?
- Старый я, - пожаловался Добрыня. - Сколько от смерти бегаю, а все равно свидеться придется. Уж знать хотя бы, когда.
- Отец говорил, что умирать в бою надо, - сказал Льет. - Тогда после смерти будет вечный пир и веселье. А если в собственной постели умрешь - то будешь в ледяной стране вечно жить.
- А священники греческие другое говорят. Что если жил праведно - то на небеса попадешь. А если неправедно - то под землю, где жар.
- Может оно и так. А старые жрецы, помню, говорили, что мертвецов к себе разные боги забирают. Все всякое говорят, - Льет дернул головой. Ему казалось, что еще немного, и он поймет что-то важное... но момент осознания никак не приходил, и он сделал самое простое - выкинул из головы все мысли.
- А вот нам-то как? - продолжал гнуть свое Добрыня. - Мы же дружина, сам сказал, не лыко дерем. Жгем, грабим, убиваем. А ну как и правда потом жариться на огне придется?
- Может и придется. К чему спор? Сами же все увидим.
Льету почему-то казалось, что неправы все. И отец, и греческие священники, и старый жрец Перуна, которого князь Владимир Святославич приказал живьем сжечь вместе с деревянными идолами. Опять-таки по наитию, он чувствовал, что за гранью смерти находится нечто такое, что никак нельзя описать, хотя и не придавал этому особого значения. Вопросы мирового устройства Льета не занимали. День прошел и ладно.
- Гореть нам вечно, убивцам, - Добрыня пригорюнился окончательно. - Решил я - если в этом походе не сгину, то пешим пойду в Царьград, о душе молиться.
- Ну иди, - огрызнулся варяг, которому было неприятно слышать причитания от того, кого он почитал старшим. - Только меня с собой не тащи.
- А тебя чего тащить? Тебе-то хорошо, в геенне огненной ко двору придешься...
Льет уже рад был бы отмолчаться, но тут Добрыня вытаращил глаза и вскочил на ноги, указывая пальцем куда-то вверх. Оглянувшись, варяг увидел, как с неба на землю падает яркая звезда. Она с жужжанием прочертила небосвод, и упала где-то не очень далеко - потому что послышался грохот, а в отдалении заблистало зарево пожара.
- Спаси и сохрани, - Добрыня осенил себя крестом. - Никак див с небес сошел!
Кругом зашевелились разбуженные шумом дружинники. Все они приподнимались, оглядывались кругом, и замирали в страхе, когда замечали зарево. Будучи отменными бойцами, которые не боялись никакого врага из плоти и крови, перед стихией они робели. Льет тоже чувствовал дрожь, но не столько страха, сколько возбуждения. Отец говорил ему, что очень редко с неба на землю падают камни, которыми перекидываются боги и великаны. И если повезет найти такой камень, то можно выковать из него волшебное оружие невиданной силы. Копье всегда будет находить путь в доспехах врага к его сердцу, а раны от меча не будут заживать, и сам удар не сможет отбить даже лучший мечник на свете.
- Добрыня! - тряхнул он замершего рядом воина. - Мой срок в дозоре стоять вышел уже?
- Ага, - ответил тот, не отрывая взгляда от зарева.
Предводитель поглядел на него, но только махнул рукой - дескать, хоть провались там, без тебя только спокойнее будет. Варяг же подхватил с земли копье и свистом подозвал коня. На ходу вскочил ему на спину, даже не седлая и не надевая сбрую, да и понесся вперед. Объезженный и приученный к послушанию скакун шел быстро, но осторожно, даже в темноте стараясь не уронить седока. Льет же вглядывался в ночь, которая внезапно стала светлой, словно ясный день, и направлял коня в обход камней и ям, просто похлопывая по шее.
Добираться пришлось недолго. Упал небесный камень в небольшой, густо поросшей ракитом лощине, куда конь пройти не мог, и его пришлось оставить у края. Льет принялся продираться через заросли, хлюпая сапогами в воде - в лощине тек небольшой ручей. Путь был виден ясно - падая, камень поджег все, чего коснулся, а еще так сильно ударился о землю, что пропахал здоровенную борозду.
"Большой камень, - подумал Льет. - Тяжело унести будет. Зато что на меч не пойдет, то продать можно. Железо дорогое".
Наконец, он вышел к глубокой яме, от которой дышало жаром. Вода из взрытого ручья просачивалась вниз, но ее было явно недостаточно, чтобы остудить опаленную небесным огнем землю, и она быстро высыхала. Льет сорвал с головы шлем , зачерпнул им воды и вылил себе на голову. Зачерпнул еще несколько раз, вылил на кольчугу. Набрал в грудь побольше воздуха и заскользил вниз - туда, где его ждал драгоценный железный камень.
И пожалел об этом, как только оказался на дне. Жар внизу оказался не просто сильным, он был невыносимым. Вылитая на одежду вода высыхала буквально на глазах, а вожделенного камня видно не было. Пытаться копать раскаленную глину руками было бы глупо, и Льет ткнул в нее копьем.
Ничего.
Еще несколько тычков, в полную силу. Тоже ничего. Может быть, камень разрушился, когда упал? Или слишком глубоко ушел в землю? Или это и правда был див, как сказал Добрыня? От последней мысли Льету стало дурно. Он был превосходным воином - но всего лишь воином. Дивы - это страшно. Ни меч, ни стрела не может ранить живой огонь. Только дождь может его изгнать, да тайные силы волхвов, но простому ратнику останется только умереть, не показав врагу спины.
А в груди уже нестерпимо давило. Варяг попытался осторожно вдохнуть, и тут же зашипел от боли - горячий воздух обжег глотку и внутренности. Он кинулся к склону и принялся остервенело карабкаться по нему, помогая себе копьем. Перед глазами все мутнело, каждый вдох давался ценой боли.
В какой-то миг ноги его подвели, и он с размаху упал на живот. Плеск воды и холодная влага показались ему прикосновением самой жизни. Варяг перевернулся на спину, чтобы иметь возможность дышать, но вставать из ручья не спешил. Краем глаза он видел злополучную яму, из которой валил пар, и бранился сквозь зубы, путая русское, печенежское и варяжье наречия. Достать небесный камень не было никакой возможности - во всяком случае, пока не остынет земля. А остынет она не скоро. К тому времени давно взойдет солнце, и войско двинется дальше в путь, а Льет не такая важная птица, чтобы его ждали двадцать тысяч человек. Оставалось только уходить не солоно хлебавши, оставляя за спиной драгоценное сокровище.
Что произошло в следующий миг, Льет не понял. Просто яма окуталась странной мутной дымкой, которая рассеялась так же внезапно, как появилась. А потом варяг сообразил, что больше не чувствует исходящего от нее жара. Нервно сглотнув, он постучал пальцами по лежащей рядом коряге, но то ли лесные духи сами перетрусили, то ли в этих местах не отзывались на стук - но наваждение и не думало исчезать.
С проклятиями Льет поднялся на ноги, подобрал копье и осторожно подошел к краю ямы. Жара и правда не чувствовалось. Словно прошел не один удар сердца, а вся ночь, и земля успела остыть. На всякий случай варяг поднял голову к небу, но там безмятежно мерцали звезды, а рассвет даже не думал заниматься. Животное предчувствие во весь голос кричало, что это неправильно, и что лучше бы убираться отсюда, пока цел. Но желание добыть редчайшее небесное железо пересилило. Льет пристально оглянулся кругом и снова принялся спускаться.
Теперь было куда легче. Вгоняя то тут, то там копье, Льет смог нащупать что-то очень твердое под землей, после чего достал поясных ножен кинжал и принялся рыть им землю. Работа эта была грязной, тяжелой - но, к вящему удовольствию варяга, не напрасной. К тому моменту, когда он выбился из сил, рядом с ним лежали несколько оплавившихся от испепеляющего жара, ярко блестящих в скудном звездном свете кусков металла. Весили они вместе довольно много, много больше длинного копья, и по прикидке Льета, для добротного меча их было более чем достаточно. Осталось только вернуться в лагерь. Прижав к груди богатую добычу и помогая себе копьем, он выбрался и ямы.
И нос к носу столкнулся с незнакомцем.
Льет буквально впился в него взглядом, и было от чего. Незнакомец был одет в длинные одежды, наподобие тех, что носили греческие священники, но немного отличные от них. Одежды были чисты и не помяты, словно их владелец не пробирался через грязь и кусты. В руках незнакомец держал деревянный посох, увенчанный двумя небольшими крыльями и двумя переплетающимися змеями, а на его губах играла надменная, немного снисходительная улыбка. И его взгляд, насмешливый и беспечный, почему-то заставлял Льета задрожать от позорного страха.
- Хорошо копаешь, - сказал тот. - Быстро. А теперь будь так добр, отдай камни.
- А по башке тебе не дать? - моментально ответил Льет, и занес копье, чтобы проткнуть наглеца.
Тот лишь еще шире улыбнулся, словно смотрел на несмышленого малыша, и за миг до того, как острие коснулось его груди, слегка подул.
Порыв невесть откуда взявшегося ветра со страшной силой швырнул Льета в ракитовые заросли. С таким трудом добытые куски небесного железа разлетелись по земле, но оружия из рук варяг не выпустил. После этого судьба незнакомца, кем бы он ни являлся, была решена. Кровавая ярость, которую Льет обычно держал в узде, захватила все его существо. Взревев, он вскочил на ноги и, не обращая внимания на цепляющиеся ветки ракита, ринулся на незнакомца, замахиваясь копьем.
- РРРРРРЯЯЯЯ!!!
Незнакомец взмахнул рукой. Новый порыв ветра с силой швырнул варяга о землю так, что он на миг лишился чувств.
- Уймись, варвар! - презрительно бросил его враг. - Ты бы все равно не получил бы этих камней, не помоги я тебе своими чарами.
Слово "чары" Льет услышал, но внимания на него уже не обратил. Какая разница, что перед ним волхв или чернокнижник? Он враг - и Льет не успокоится, пока не увидит его кишки. Его глаза постепенно застилал багровый туман. Кровь стучала в висках кузнечным молотом. Кровь вскипала прямо в жилах, раздувая их до неимоверных размеров. Кровь пробуждала силу - но сама требовала еще больше крови. Крови! Крови! Крови!
Чародей резко взмахнул посохом, отшвыривая от себе чудовище, только чтобы бывшее человеком. Он не предвидел, что недалекий северный варвар может оказаться потомком какого-то дьявольского рода, да еще такой необузданной мощи - и корил себя за это. Он должен был видеть это, он глубоко проник в тайны бытия, и всякое будущее было ему открыто - как то, что станет настоящим, так и то, которое не сбудется никогда. Но не предвидел - и это было очень неприятно осознавать. Либо его взор затуманился, либо...
Чудище снова поднялось на две ноги, но так и не выпустило из рук копья. Чародей озабоченно нахмурился. Ублюдок-получеловек тонул в собственной нечистой крови, она обезображивала его, на глазах уродовала лицо и тело, однако слабо затронула разум. Даже впав в безумие, оружием он владеть не разучился... даже наоборот.
Ублюдок, словно учуяв сомнения чародея, подобрался для прыжка. Его колени уже гнулись в обратную сторону, и мышцы вздулись так, что даже стальная кольчуга лопнула, не говоря об одежде. Он прыгнул вверх на пяток оргий, и оттуда со страшной силой швырнул свое копье. Это будущее чародей смог предвидеть - и отвел его в сторону, как человек отводит от лица мешающую прядь волос.
Копье вонзилось в землю на половину своего древка. Чудище, не замедляясь ни на миг, рванулось с места, едва коснувшись задними лапами земли, но не в лоб, а прыжками из стороны в сторону. Чародей не увидел будущего, где бы его ждала смерть - и от того ощутил страх. Не дожидаясь, пока дьявольский ублюдок разорвет его, коснулся висевшей на груди маленькой серебряной скрижали. На ней был выбито изображение шестикрылого серафима - оберег весьма простой, но при этом неслабый. Он же принял на себя очередной удар чудища, ярков засияв и ранив его своим светом.
Чудище отскочило подальше, вглубь ракитника, и принялось оттуда грозно сверкать желтыми глазами, но напасть пока не осмеливалось. Однако чародей, способный видеть будущее, заглянул в него - но увидел лишь темноту. И осознав, что ему придется сделать ради победы, исполнился великого стыда, и поблагодарил судьбу за то, что вокруг нет ни души.
Он поднял перед собой керикон, и едва раскрыл рот, как чудовище ринулось прямо на него, ломая на своем пути ветки. Вокруг него сгустились тени, укрывая дьявольскую плоть подобно доспеху, защищающему от обжигающего света скрижали. Чародей выбросил вперед и другую руку, отвергая от себя врага, но тот лишь замедлился в сажени от него, с яростным упорством медленно, но неотвратимо сокращая и этот путь. Его глаза уже были различимы -не просто желтые, а мягко сияющие, подобно двум янтарям. В правом глазу четыре зрачка, в левом три. И они сосредоточенно смотрели на скрижаль...
Та разлетелась вдребезги.
Свет моментально погас, и чародей обнаружил, что клыки и когти ублюдка уже почти добрались до его горла. Мысленно растоптав свою гордость, он заговорил:
- Великий архистратиже Божий, Михаэле, победитель демонов!
Керикон окутался пламенем. Чародей собрал всю свою волю, чтобы стерпеть боль, но чудовищу пришлось куда хуже. Сила христианской веры была неимоверно велика, а имя предводителя небесного воинства для всякой твари дьявольского рода было подобно самому лютому яду.
- Победи и сокруши всех врагов моих видимых и невидимых!
Пламя множеством языков сорвалось с керикона, огненными бичами оплело чудовище, и оно взывыло от невыносимой боли. Обычный огонь едва ли заставил бы его кожу покраснеть, но святое пламя, сошедшее с палящего клинка самого архангела Михаила, жадно пожирало нечистую плоть.
- И умоли Господа Вседержителя, да спасет и сохранит меня Господь от всех скорбей и от всякой болезни, от смертоносной язвы и от напрасной смерти!
Мощь молитвы буквально вминала существо, некогда бывшее варягом, в глинистый берег ручья. Оно пыталось сопротивляться, его дурные глаза пытались погасить пламя или убить чародея - но тщетно. То, что носит именование "демон", не способно противостоять тому, что связано с именованием "архангел Михаил".
- О, великий архангеле Михаэле, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Откуда-то с небес обрушился огромный язык пламени, напоминающий меч. Его удар рассек голову бьющегося в агонии чудовища пополам. Оно в последний раз дернулось и затихло. Погасло и пламя. Чародей стоял над телом поверженного врага, не обращая внимания на сожженную святым огнем ладонь, и мучился раздумьями.
Будущее. Судьба. Его главный инструмент, его стихия, и главная загадка, на которую чародей потратил века своей долгой жизни. Порой ему казалось, что он способен сплести нити судеб так, как ему угодно - но эта ночь показала ему глубину подобных заблуждений. И за ошибку пришлось дорого заплатить, обратившись к силам, заведомо враждебным его собственной природе. И дело даже не в обожженной руке. Ее легко исцелить - но ничто не сможет исцелить задетую гордость. Чародей столкнулся с человеком, а затем с чудовищем, в которое тот превратился - но его собственных сил оказалось недостаточно. И это послужит ему уроком.
Но как так случилось, что потомок древних хозяев мира доставил ему столько хлопот? Чародею на своем веку доводилось сталкиваться с противниками несопоставимо более могущественными - но ни разу доселе плетения судьбы не подводили его. Загадка. Но ее можно и должно разгадать. И кое-кто может здорово помочь...
Чародей указал навершием керикона на обугленную грудь чудовища. Смерть не обязательно должна была настигнуть этого полукровку сегодня. Он мог не заметить падающей звезды, мог не решиться пойти за ним, или же устрашиться жара и вернуться ни с чем. А если смерть могла не случиться, то можно извлечь это несбывшееся будущее.
Это случилось быстро.
Просто на месте обгоревшего трупа вдруг оказался живой, здоровый, и даже одетый в неповрежденную одежду и кольчугу человек. Он судорожно втянул воздух, вытаращил глаза и со страхом уставился на чародея. Попытался отползти, схватился за нож... но чародей лишь молча наблюдал за ним, и заразил его своим спокойствием.
- Кто ты? - прохрипел Льет.
- Я - чародей Варфоломей Мистик, так меня называют, и так зови меня ты. И твоя жизнь принадлежит мне отныне и до тех пор, пока ты не докажешь, что сможешь идти дальше сам.
- Моя жизнь...
- Я отнял твою жизнь в честном бою, и ты помнишь это. И я же ее тебе вернул, - Варфоломей развернулся и направился к выходу из лощины. - Ступай за мной, но прежде собери эти куски небесного железа. Они тебе пригодятся.
7 лет спустя
Ладья осторожно подошла к берегу.
Члены команды вытащили из воды весла, кинули к суше сходни, и принялись стаскивать с палубы на берег тюки с товаром и серебром, которые византийские купцы думали предложить жителям города Мурома в обмен на ценные шкурки соболя, куницы и бобра. С ними на берег сошел и молчаливый монах, который за весь неблизкий путь ни с кем перемолвился и словом. Купцы и команда косились на него, потому что среди вещей у него с собой было несколько книг, а на поясе поверх рясы висел необычный для монаха прямой меч. Но он никого не беспокоил, только читал одну из своих книг, или теребил в руках серебряный крестик, а могучее сложение и суровый, пронзительный взгляд, больше подходящий бывалому воину, отбивал желание беспокоить уже его.
Он повертел головой вокруг, зачем-то принюхался - и, видимо, остался довольным, потому что взвалил на плечи тюк со своими пожитками и книгами, и направился к городской стене.
В тот день много людей с окрестных поселений собрались в Муроме, чтобы торговать с заезжими купцами. Все были заняты своим делом, и мало кто обратил внимание на монаха с мечом, который купил топор и веревку, а потом направился прочь из города.
Пройдут годы, и добрая слава о монахе-чудотворце Борисе Летиче, разнесется по округе. К его срубленному на поляне в лесу дому не зарастет тропа тех, кого болезнь или иное бедствие заставила искать спасения в христианской вере. Сам лес станет безопасным, ни леший, ни русалки более не будут беспокоить людей, если те сами не будут им вредить. Он возьмет в жены девушку из местных, а его старший сын отправится аж в далекий Царьград, чтобы обучиться разным премудростям. Но это начало уже другой истории.