Аннотация: Посвящается всем жителям ЛНР и ДНР, лично луганскому анону-розенфагу и всем сычам, которых даже война не выгнала с борд. Основано на реальных событиях
'Я держу окно открытым' by Demonheart
'Научи меня молиться,
Добрый Ангел, научи!
Уст твоих благоуханьем
Чувства чёрствые смягчи!
Да во глубь души проникнут
Солнца вечного лучи,
Да в груди моей забьются
Благодатных слёз ключи!'*
Я впервые встретился с ней, когда мне было пятнадцать.
Было лето тысяча девятьсот девяносто девятого года. На Украине в очередной раз перекроили школьную программу, выкинув оттуда Булгакова и дочитывать 'Мастера и Маргариту' мне, по идее, уже было ни к чему. Но когда позвонили из школы с обязательным предписанием прочитать к сентябрю труды Панаса Мирного и Пантейлемона Кулеша, я уже был на середине, и бросать как-то не хотелось.
Дома никого больше не было, я полулежал на кровати с книжкой в руке, а на табуретке рядом стояла кружка с кофе и блюдце с печеньем. Из открытого окна дул приятный летний ветерок. Просто идиллия, иначе и не скажешь.
Тогда она и явилась.
Сначала я ее не обратил внимания. Она была лишь тонким темным силуэтом, маячащим на самой периферии зрения. Но когда она сделала единственный шаг, я обернулся на звук - и уже не мог оторвать глаз.
Она была ростом около полуметра - миниатюрная настолько, что просто мысль о том, чтобы коснуться ее, вызывала тревогу, а сложенные за спиной черные крылья придавали ей призрачный потусторонний ореол. Жаркое солнце не оставило следов на ее лице, ветер лениво играл белоснежными волосами. Длинное темно-фиолетовое платье казалось слишком плотным для такой теплой погоды, но ее это, похоже, не беспокоило. Лиловые глаза смотрели на меня насмешливо и немного надменно.
- Кто ты? - спросил я ее.
- Я первая кукла мастера Розена, - ответила она. - Ртутная Лампа.
- Тебе что-то нужно?
- Мне нужен медиум, - она уселась на подоконнике, свесив ноги и положив одну на другую. - Но ты мне не подходишь.
- Почему?
- Ты не готов отдать жизнь.
Тут она была права. Умирать я действительно не собирался. Мы разглядывали друг друга какое-то время - я завороженно, она со слабым любопытством. Потом я предложил неловко:
На счастье, в холодильнике имелась пара маленьких бутылочек бифидокефира. Я принес ей одну, и на всякий случай предложил ей печенье. Она не отказалась, но и не поблагодарила, приняв это как должное.
Постепенно мы разговорились. Она говорила о какой-то игре, в которой непременно должна выйти победителем. Я вспоминал все мало-мальски интересное, что случалось в моей недолгой жизни. Это ее не заинтересовали ни сколько, но почему-то ее привлекла книжка, все еще лежавшая на кровати.
- О чем эта книга? - спросила она.
- А, 'Мастер и Маргарита'? Она про дьявола, который пришел в Москву.
- Но если она так называется, она должна быть о мастере и Маргарите, - она почему-то погрустнела. - Тот мастер - что он творил?
- Он написал роман, про Понтия Пилата.
- А они встретились потом? Мастер и Понтий Пилат?
- Не знаю, - честно ответил я. - Я еще не дочитал.
- Расскажи мне в следующий раз.
- Ты еще вернешься?
Она повернулась и посмотрела в небо.
- Может быть.
- Как скоро?
- Не знаю.
А потом она улетела. Развернула свои черный крылья, взмыла ввысь и утонула в синеве. Я проводил ее взглядом. Не знаю, было это реальностью, или видением. Но я понимал, что прежней моя жизнь уже не станет.
Дай моей молитве крылья,
Дай полёт мне в высоту;
Дай мне веры безусловной
Высоту и теплоту!
С того дня прошло очень много времени. Мне уже двадцать шесть. На дворе две тысячи десятый год.
За плечами осталась школа и местная луганская шарага, но с работой по специальности не сложилось. Зато сложилось со знакомствами. Один из друзей предложил мне дело, которым я занимался с выпускного и по сей день.
Незаконное.
Но кого и когда это волновало? 'Каждый мутится как может' - это незыблемый постулат моей эпохи. Единственное мерило человека в нашем мире - его богатство, и не важно, каким путем оно добыто. Поэтому тюрьмы переполнены мужиками с окраин, зарезавшими собутыльника, да мелкими наркоторговцами, которые сами верные рабы своего зелья. Никогда в тюрьме не сидел богатый человек, если он только не в ссоре с другими богатыми людьми. Наверное, они так редко сажают друг друга, потому что это для них самое страшное. Они же не только свободу утрачивают, но и статус.
Впрочем, это все лирика.
Мне ничего подобного не грозило. У нас был очень серьезный хозяин, и дела мы проворачивали достаточно крупные, чтобы милиция не заламывала нам руки, а ломала перед нами шапки. Наркоторговля - не жалкие пакетики со спайсами, а десятки и сотни килограммов. Торговля людьми - в основном поставки проституток в Турцию и Западную Европу, но был спрос и на рабов в Западной Украине - на янтарных приисках. Занимались и местными делами - контролировали частные угольные копанки, крышевали магазины и не слишком крупные фирмы.
Я не был 'быком', на выезде никогда не работал. Занимался тем, чему прежде безуспешно пытались научить в университете - низкоуровневым управлением. На самом деле, это мало отличалось от офисной работы на схожей должности. То же составление планов, графики прибылей и убытков, планерки с персоналом. Только денег больше. Намного больше.
Да, денег у меня было много. По меркам Луганска я был даже богат. Поэтому мои знакомые как один удивлялись, почему я живу все в той же квартире, что осталась мне от родителей. Я отшучивался, как мог, и тут же переводил разговор на другую тему.
Не мог же я сказать правду.
Не мог же я сказать, что уже одиннадцать лет не запираю окно в своей комнате, даже в сильные морозы. Что одиннадцать лет всегда держу в холодильнике пачку печенья и маленькую бутылочку с питьевым йогуртом. Держу до предела, пока не истечет срок годности. Тогда я выпиваю ее сам, и тут же бегу в магазин за новой.
Я ждал ее долго. Настолько долго, что процесс ожидания стал для меня важнее возможной встречи. Поэтому когда она явилась ко мне снова, я был шокирован не меньше, чем в первый раз.
В тот день я вернулся домой поздно вечером. Ртутная Лампа сидела в моей комнате на полу перед включенным обогревателем. На улице шел дождь, и она пыталась высохнуть после полета через сплошную стену воды. Я проводил ее в ванную, показал, как пользоваться сушилкой. У меня не было одежды по размеру, да и вряд ли она вообще где-то была, так что она куталась только в пушистое полотенце, и я невольно видел, что вместо суставов у нее шарниры. Она заметила мой взгляд, и с насмешкой пояснила:
- Я же кукла.
- Ах да... - раньше я как-то не придавал этому внимания.
Она задержалась надолго, до самой ночи. Мы постепенно разговорились, болтая о всяких пустяках. Я рассказывал о своей жизни, стараясь опускать нелицеприятные подробности, она поведала о какой-то большой Игре, в которой непременно должна выйти победителем. Зачем-то она спросила:
- Помнишь, ты говорил о книге про Мастера, написавшего роман?
- Да.
- Мастер встретился с тем, кого он сотворил?
- Да.
- И что случилось?
- Мастер освободил Понтия Пилата от ноши.
- Правда? - взгляд ее лиловых глаз погрустнел. - Это хорошо.
К полуночи дождь прекратился. Мой график по понятным причинам не был нормированным, и я мог позволить себе ложиться тогда, когда удобно, но сейчас в сон потянуло довольно рано. Я предложил ей остаться ночевать, но она отказалась, сославшись на отсутствие своего чемодана. Она могла спать только в нем, но оставила его в другом месте.
Ртутная Лампа дождалась, пока я не улягусь в кровать. Я уснул, чувствуя, как она сидит рядом на краю одеяла.
На утро ее уже не было. Черное перо на ковре осталось единственным напоминанием о ее присутствии. Этого мне было достаточно. Первым делом, я сходил в магазин за новой бутылочкой йогурта.
Неповинных, безответных
Дай младенцев простоту
И высокую, святую
Нищих духом чистоту!*
Прошло еще четыре года.
Мне тридцать.
За окном - лето две тысячи четырнадцатого года.
Война.
Моя прежняя жизнь рухнула в тот момент, когда прозвучали первые выстрелы. В кровавом хаосе первых месяцев мои прежние товарищи и работодатели разбежались кто куда. Кто сидел на вершине, рванули в Киев, спеша откреститься от ярлыка 'сепаров' и 'ватников'. Туда же поехали миллионеры, обеспечивавшие нам крышу. Кто был поумнее и сумел ранее не засветиться - уехал в Россию, легализовываться. Низовые кадры, ранее бывшие рядовыми 'быками', теперь шли в ополчение, прибивались к казакам или организовывали собственные мародерские банды.
Кому-то везло меньше. Обстрелы жилых кварталов шли круглосуточно, А из-за того, что Луганск был в полу-окружении, в городе практически не было безопасных районов, в отличие от Донецка, чье восточные и южные окраины почти не подвергались разрушениям. На моей улице не осталось ни одного целого окна. Убитых было так много, что хоронили их прямо во дворах. Кто мог - убегали. Куда угодно и как угодно, лишь бы подальше от неотвратимой смерти с неба. Мои соседи по подъезду мрачно шутили, что если кого и можно называть трусом - так это луганчанина, ушедшего на фронт.
Я сидел дома.
Не потому, что не имел средств, чтобы уехать. Налички, имевшейся у меня дома, хватило бы лет на десять-пятнадцать умеренной жизни, даже с учетом инфляции. Мне некуда было бежать. На Украину - с мыслью, что это чужое государство, я смирился довольно скоро - мне уезжать претило. Зачем отправляться туда, где ты всегда будешь человеком второго сорта только потому, что предпочитаешь нормальный язык его деревенскому диалекту, а городскую одежду - сельской рубахе из мешковины? Играло роль и озлобление. В то, что украинская артиллерия промахивается, не верил никто. Невозможно промахиваться в течение нескольких месяцев по одному и тому же кварталу. Нас убивали целенаправленно, разрушали дома и инфраструктуру, чтобы вызвать исход населения. Своей цели они, надо сказать, успешно добились.
Многие из соседей и знакомых уехали в Россию, как беженцы, и некоторые даже успешно обживались на новом месте, но этот вариант тоже был не для меня. Меня бы арестовали еще на пропускном пункте, через минуту после того, как я показал таможеннику свой паспорт. Да, я находился в розыске, и срок мне грозил достаточный, чтобы мириться с мелкими неудобствами вроде гаубичных снарядов, периодического отсутствия еды и воды, и сна в чугунной ванне вместо кровати.
Положение немного спасал интернет. Доступ в него, как ни странно, был почти всегда, если имелось электричество. Проводить почти все свое время в сети я начал очень давно, и с началом войны для меня, по большому счету, мало что изменилось. Больше всего я ценил анонимные форумы, позволявшие мне хоть немного быть собой, а не мелким бандитом, которым я стал, чтобы заработать. Там не нужно было притворяться, не нужно было сдерживаться в словах, или выдерживать определенный стиль. Будь собой, кем бы ты ни был - тебе все равно найдется там место.
Для меня оно тоже нашлось.
Тот раздел был посвящен одной вымышленной вселенной. Я забрел туда случайно, во время очередного приступа эскапизма. И как забрел, так и ушел бы, если бы не одно маленькое 'но'. С экрана монитора на меня глядело лицо той, кого я ждал все эти годы. В тот миг я понял, что мне не нужно ходить в церковь, на что меня иногда агитировали соседи. Мой храм - здесь.
Я собирал ее изображения, все какие встречались - их к началу войны на жестком диске скопились тысячи. Я беседовал с другими посетителями того раздела, и нашел их приятными в общении людьми. Один из них мне сказал:
- Богиню в свое сердце впускает тот, кто ненавидит себя, но жаждет прощения.
Я не мог не согласиться с ним.
Были на том форуме и другие разделы. С началом войны закономерную популярность приобрели разделы, посвященные военным действиям, вооружениям и политике. Я стал их завсегдатаем, и поскольку жил непосредственно в зоне боевых действий, своеобразным военным корреспондентом, снабжавшим пользователей более оперативной и точной информацией, чем любые новостные каналы. Не помню точно, в какой момент и, главное, зачем стал прикреплять к каждому своему сообщению Ее изображение. Наверное, это была попытка как-то облегчить свое положение. Почувствовать, что я выдерживаю войну не в одиночку. Как бы то ни было, но сочетание украинского IP и картинки с Ртутной Лампой очень скоро стало моей своеобразной визитной карточкой.
Так мучительно протащились июнь и июль. Моя жизнь в это время была полностью сосредоточена на форуме, наружу я почти не выходил. Особо и не за чем было - все равно купить где-то еды было сложно. Выручали статьи о лечебном голодании, да старые запасы круп и консервов, сделанные еще весной. Когда Стрелков продолжал безнадежную оборону Славянска, но уже было ясно, что Россия не пойдет на интервенцию, и война неизбежно придет в Луганскую и Донецкую агломерации. На форуме мне сочувствовали. Предлагали деньги, помощь с переездом, даже временное жилье. Я вежливо отказывался. Даже не потому, что боялся тюрьмы. Мне было ужасно стыдно от того, что кто-то жалеет такую дрянь, как я.
В ночь с тридцать первого июля на первое августа я устраивался спать в своей ванной, не зная, проснусь ли утром, или буду погребен под завалами. Ощущение возможной смерти немного притупилось за прошедшие месяцы, и уже не вызывало инфернальной паники. Так что когда я услышал в комнате стук, то не кинулся в ванну, накрывая голову, а бросился к окну. Мое предчувствие меня не обмануло.
На этот раз у нее был с собой большой чемодан. Достаточно большой, чтобы она свободно уместилась в нем целиком. Не тратя время на приветствие, я схватил ее охапку вместе с ношей, и бегом унес в ванную, не обращая внимания на придушенные протесты.
- Там опасно, осколком может зацепить, - пояснил я в ответ на ее возмущение.
Словно в подтверждение моих слов, снаружи что-то с силой бухнуло.
'122 миллиметра, пятьсот-шестьсот метров', - определил я на слух.
- Для меня это не опасно, - Ртутная Лампа гордо вздернула носик и принялась оправлять смятое платье.
- Знаешь, я рад, что ты снова прилетела... но у нас сейчас война. Люди ежедневно гибнут десятками.
- У меня умер медиум, - ответила она. - Точнее, умерла. Ты не против, если я побуду здесь немного?
- Конечно не против. Прости, йогурта у меня сейчас нет. Война же.
- Не бери в голову, - она только отмахнулась. - Не в йогурте счастье.
Мы провели вместе целый месяц. Вместе читали книги, смотрели фильмы, разговаривали. Я даже дал ей написать несколько постов на форуме от своего имени, но прочие пользователи решили, что я либо пьян, либо сошел с ума от нервного потрясения, и подняли ее на смех. В остальном же интернет ее заинтересовал, и поскольку Луганск и в мирные времена был небогат достопримечательностями, все время мы проводили за компьютером. Она никак не комментировала то, что была героиней графического романа, вышедшего впервые в две тысячи третьем году - за четыре года до нашей первой встречи. Только посоветовала поменьше об этом думать, потому что есть вещи выше моего понимания.
Я ее послушался. Она не могла посоветовать мне что-то дурное.
А тем временем силы ополчения и 'северный ветер', который уже давно никто не ждал, выдавливали украинскую армию из окрестностей города за реку Северный Донец. Шел штурм аэропорта, и грохот даже среди дня стоял такой, что дрожали стены. Ртутная Лампа не боялась, и мне сказала не бояться. Потому что если боишься - то уже ничего не сможешь, страх отнимает все силы.
Наступило первое сентября. Был полностью зачищен аэропорт и село Лутугино. Луганск впервые за много недель провел ночь в тишине. И когда встало солнце, я понял, что больше не боюсь. Что война кончится, рано или поздно. И мы будем жить - вопреки всему. Без страха.
Я не знал, прилетит она ко мне еще когда-нибудь. Но я знал, что пережил эту войну лишь благодаря ей, лишь с ее помощью я с мог покончить с преступным прошлым, и найти себе законное дело, и память о ней я пронесу через годы, до самой смерти. Как только в Луганске стали снова открываться магазины, я первым делом купил бутылочку йогурта и пачку печенья.