Необычный гомон на улице оторвал жителей калужской деревни от привычных дел. По тихой всегда улочке шла пестрая толпа, возглавляемая смуглой девушкой в цветастой юбке и черными как смоль волосами. "Цыгане! - ахнули дружно сельчане. - Этого нам только не хватало!"
В это же время студенты филфака, во главе с чернявой Светлой, обозревали поле фольклорной практики, в душе надеясь и здесь отыскать остатки былин. Девочки со знанием дела подсаживались к старушкам на завалинках и ласково интересовались, а как тут насчет черных заговоров, отсушек разных, а еще лучше - присушек. Интеллигентные мальчики пол дня бесцельно бродили по селу, робели и долго не решались приблизиться к носителям народной мудрости.
Баба Маня, жившая в крайней избе, немного на отшибе от других, ставила пироги для сына, изредка приезжавшего на выходные из Москвы, и тихонько про себя ворчала: "Студенты, говорят, понаехали. И так картошку еле успеваешь спасать от бушевых детей, а тут еще эти, везде снующие". Баба Маня напряглась и попыталась припомнить, что она знает про студентов. Но в голове вертелось лишь одно, что они вечно голодные и еще - нахальные. Не успела она додумать до конца эту грустную мысль, как вид из окна окончательно потряс ее нервную систему. Четверо здоровых парней открывали калитку в политый потом огород. "Вот и пришел конец картошечке", - пронеслось в голове, и как-то само собой вырвалось истошное: "Куда вы, окаянные!"
В это время два Алеши, Илья и Сережа - высокие и статные, решились, наконец, проявить мужской характер и добыть хоть какую-нибудь мудрость. Никогда не бывавшие прежде в деревне и воспитанные на высокой классической литературе, они решили, что путь в каждый приличный дом идет уж если не через сад, то непременно через огород. И открыли калитку. "Куда вы, окаянные!" - послышалось за их широкими спинами. "Вот он, заветный фольклор, - дружно обрадовались мальчики и полезли в карманы за шариковыми ручками, басисто проговаривая: "А ну-ка, бабушка, повтори".
"Все! - завертелось в голове у бабы Мани, - Не дождаться Мишеньке пирогов". И решив держаться до последнего, схватилась за топор и заголосила что-то и про милицию, и про едрену мать.
Я с волнением ждала результатов первого дня практики, когда четверо юных - два Алеши, Илья и Сережа, вошли в наш дом и решительно сказали: "Не надо зачета! Не пойдем в милицию..."
Пошла к бабе Мане. И бабушка честно призналась, что жалко ей только картошку, а песен для хороших людей ну нисколечко не жалко. "Отнеси-ка ты своим ребяткам свежие яички, только что собрала, - сказала она напоследок, - и хоть жук картошку одолевает, так и быть, пусть уж завтра придут, что-нибудь расскажу. Учеба дело серьезное".
А потом мы все вместе и жука собирали, и дрова пилили, и сказки с песнями записывали. После студенческого концерта бабушки и вовсе превратились в пламенных фанаток ребят и, забегая на минутку, совали мне в руку туго свернутый листочек и смущенно приговаривали: "Вот, ночью че-то не спалось, так записала частушки. Для Алешеньки". Ребята полюбили и деревню, и фольклор. И заодно научились общаться. Загорели и поумнели. И даже нечаянно раскрыли страшную древнюю тайну деревни. Но об этом как-нибудь в следующий раз.