День ли, вечер за окном — не понять было в хижине у ведьмы. Окна-то плющ да мох сокрыли, теперь избушку и духи лесные бы не нашли. Только страшной, худющей ведьме едино было, ночь ли, утро. Мела она пол, да ежу своему рассказывала:
    — И тогда морская колдунья сказала русалочке: «Хорошшо, я превращ-щу твой хвоссст в человеческие ноги... Но вз-замен ты отдашшь мне сссвой чудесссный голоссс...»
    Ахнул ёж, воскликнул человечьим голосом:
    — И этой колдуньей ты была?
    — Я? Не-ет. Но история поучительная.
    Усмехнулась ведьма, дальше мести стала. А ёж насупился, по столу зацокал. Давно уж на столе сплелись царапины от его когтей, будто паутинка легла.
    — А почему ведьма не помогла русалочке просто так?
    — С чего бы?
    — Так попросила бы золота! Сокровищ! Ведь русалочка была дочерью морского царя, она могла дать ведьме любые богатства! Но так... голос...
    Скривилась ведьма Ястина:
    — Много ты понимаешь! Чтобы колдовство сработало, надо частицу себя вложить. А то — здорово придумал! «Я его так люблю, так люблю, жить без него не могу. Поэтому пусть ведьма сварит зелье, пусть ведьма прочитает заклинание, пусть ведьма проведёт ритуал... а я посижу в сторонке, спою о своей любви»? Так чудеса не делаются!
    Задумался ёж. А ведьма оперлась на метлу.
    — Сокровища, золото!.. тебе они сильно помогли стать человеком? Да подумай сам, Ладомир: зачем чуду золото?
    Ёж Ладомир хлопнул глазами.
    — Твоя правда...
    Тут стук в дверь раздался, да такой громкий! Ёжик вздрогнул: три месяца жил он у ведьмы в избушке и никто их не тревожил. Избушка-то посреди леса стояла, спряталась во мхе. Кто найти мог?
    А ведьма проскрипела, будто несмазанная дверь:
    — Заходи, коль пришёл...
    Показался на пороге широкоплечий воин. Лицо у него было доброе, глаза честные. Оглядел он избу, да раскрыл от удивления свои яркие глаза: ведьму увидел.
    Ох и было, чему удивиться! Ястина была настолько худа, будто и вовсе никогда не ела, полуслепые глаза её пучились, как у рыбы, тусклые волосы торчали во все стороны, а тонкий, почти безгубый рот изгибался в кривой усмешке... и не верилось, что это человек!
    Хотел воин перекреститься, да ведьма шикнула на него.
    — Ты это брось! — проскрипела она. — Вот тебе и молодец! Имя не назвал, здрасте не сказал, а туда же — руками махать! Садись, Твердислав, нечо мне тут!
    Моргнул воин, сел за стол. Ёжик подбежал к нему, присмотрелся. Сразу видно было: произошёл Твердислав из древнего, славного рода. Да только одежда у него бедная, доспех чиненый-перечиненный. Но это ничего, богатство — дело наживное. Главное — его глаза. Ясные, яркие, они показывали чистоту души и помыслов лучше, чем могли сделать любые слова.
    Засмеялась ведьма.
    — Ну, рассказывай свою беду. Хотя все вы одинаковые! Влюбился, как водится. В княжну, конечно. А с её землёй война... князь Жировит, папенька еёйный, и слушать тебя не захочет. А твоя царица тебе сразу голову отрубит...
    Воин изумлённо покачал головой.
    — Вы вправду великая ведьма! Встреча с вами стоила всех опасностей на пути.
    Хмыкнула Ястина.
    — Вели-икая! От меня-то чего хочешь? Могу тебя и зазнобу твою в лягушек превратить. Тогда все людские войны вам нипочём будут.
    — Н-не надо в лягушек. — Вздрогнул воин. — Но... я знаю, что войну объявил князь Жировит. Он говорит, что у него пропал огненная булава... и думает, что её похитил наш царевич. Но я уверен, царевич никогда не опустился бы до такой низости! Если бы только я мог вернуть князю эту булаву...
    — Верну-уть!.. Скажешь тоже! Давай лучше в лягушек? Так-то оно попроще будет.
    Воин помотал головой. Ястина нахмурилась.
    — Послушай-ка, Твердислав! Булава эта уже далеко-далеко!
    — За тридевять земель?
    — Ну... не за тридевять. За двадевять, положим. Но всё одно далеко. Да ещё и у самого султана Ахмеда. Слышал, поди? Войско его столь велико, что всем людям вашего царства не одолеть! Ни в жизнь тебе не справиться, только голову свою белобрысую сложишь.
    Ястина метлой указала на дверь.
    — Ты не понимаешь! — воскликнул Твердислав. — Это настоящая любовь, и нет ничего сильнее неё! За одну надежду быть с княжной Огняной я готов пройти горы и пустыни! Моё сердце бьётся ради неё, мои мысли только о ней... Я не выживу без неё!
    Фыркнула ведьма.
    — Не вы-ыживешь... Коли так, слушай! Я скажу тебе, где лежит меч Эдуарда Жестокого. Султан давно ищет его и согласится обменять на щит. Но султан Ахмед хитёр и жаден, он захочет получить и меч, и булаву, так что обязательно бросит тебя в темницу... Я могу сварить зелье, после которого султан весь день будет честным и справедливым. Как ты дашь ему это зелье — уж не моя беда. Но если сумеешь, то до заката беги прочь из его страны. Тогда ты вернёшь князю его щит и женишься на княжне.
    Засветились глаза Твердислава. Но ведьма жестоко закончила:
    — ...Да только не сможешь ты: погибнешь ещё на середине.
    — Я смогу! Я на всё готов!
    — Гото-ов... А знаешь ли, дурень: чтобы всё это получить, ты должен отдать свои глаза?
    Твердислав вздрогнул. Ёж поглядел на него, потом на ведьму и снова на него. Это ведь шутка?
    — А? Чего уставился, дуралей? Часть себя не отдашь — чуда не сделаешь, это и ежу известно. А, ёж, так или не так?
    — Так, — выдохнул Ладомир. Замерло его сердце от ужаса. Как нечестно, как несправедливо! Этот благородный муж пришёл к ним, готовый на любой подвиг, — а уйдёт отсюда беспомощным слепцом?
    Воин отскочил от говорящего ежа. Он снова потянулся перекреститься, но Ястина цыкнула на него. Твердислав замер. Зажмурился он и сказал, словно в драконью пасть кинулся:
    — Я согласен.
    Иссохшее лицо Ястины прорезала улыбка, рыбьи глаза сверкнули. Заметалась ведьма по избе: налила воды в котелок и поставила на огонь, сняла с потолочной балки охапку трав, кинула в дрова щепоть праха — и пламя сразу же стало зелёным. Тогда ведьма завыла заклинание, бросая травы в котёл. Комнату заволокло удушливым зелёным дымом. Вскоре Ладомир не видел уже и в шаге перед собой. Оставалось лишь гадать, что происходит...
    Из темноты перед ним раздался полный боли крик Твердислава и хриплый смех Ястины. «Нет! — испугался Ладомир. — Это неправильно! Так не должно быть!» Ёж метнулся вперёд: остановить это, спасти добра молодца! Но ничего не было видно. Он свалился со стола, упал на Твердислава. Сбежал с его ног, свалился с лавки, ударился... и тут туман рассеялся. Воин тоскливо застонал.
    — Я... вижу!.. — руки его метнулись к глазам. — Плохо, но... вижу! Мои глаза! — Твердислав ощупал веки. — Я думал, их не будет...
    А Ладомир не мог оторвать взгляда от Твердислава. Видел ёж то, что воин узреет лишь у ближайшего озера: глаза Твердислава были блёклыми, почти белыми, выпуклыми, словно у рыбы. Ладомир перевёл непонимающий взгляд на Ястину и замер от ужаса: посреди жуткого лица ведьмы блистали ярко-синие, ясные глаза.
    — Вот твоё зелье, — прокаркала Ястина. — Иди, куда надобно.
    
    
    
    
    
    
    На исходе сентября пришла в избу Млада, полная девушка в веснушках, да замерла в дверях. Увидела она жуткую, будто заморенную голодом ведьму. Только седые волосы во все стороны торчали.
    Не заметила её старая ведьма. Положила старуха в мешок красное платье, да прошипела вглубь избы:
    — А тебе не всё ли равно, где жить?
    Донёсся в ответ вежливый голос:
    — Я попросил Твердислава передать письмо моему отцу. Думал, он расскажет, как дела в моей державе. И я не понимаю, зачем нам уходить? Твердислав вернулся живой и здоровый, женился на княжне. Чего же нам опасаться?
    Из-под стола, таща в зубах кулёк, выполз ёжик.
    — Чего-чего, Ладомир! — прорычала ведьма. — Воин жене расскажет, та — подружкам, и вскоре у моих дверей будут все бездельники страны. Некоторые даже с факелами, — ведьма обернулась и только тут увидела Младу. — Вот! Смотри, первая бездельница!
    Но Млада не испугалась — наоборот, выдохнула. Ведь у ведьмы были такие чистые, такие честные глаза! Сколь бы ни было ужасно её лицо, как бы ни скрипел голос — человек с такими глазами не мог быть злым.
    Оправила девушка драное платье, да неуклюже поклонилась.
    — Здравствуйте, госпожа ведьма! Я Млада, Ивана-охотника дочь, из соседней деревни пришла. Беда у меня приключилась: Неждан, жених мой...
    — Не тарахти ты! Знаю, знаю, помирает он. А я чего? Сам виноват! Пошто пьяный на лошадь полез?
    Губы Млады запрыгали. Неужто и ведьма не поможет? Думала она в ноги бухнуться, да тут ёжик подбежал. И пожурил человечьим голосом:
    — Ястина!
    — Ясти-ина, — каркнула ведьма. — Чтоб тебя черти жарили!.. Ладно, пойду за травами. А ты следи, чтоб она не стащила чего.
    Зашагала ведьма прочь из дома. Млада скромно опустилась на уголок скамьи. Зачем госпожа ведьма так сказала? Она не воровка какая-нибудь, она честная девушка! Да и кому в голову придёт воровать у ведьмы?
    Ёжик подбежал к ней, носом в ладонь ткнулся. Да говорит ласково:
    — Не обижайся на Ястину, милая девушка.
    Млада слёзы утёрла, взяла ёжа на руки.
    — Ёжик! А почему ты разговариваешь?
    Ёж печально вздохнул.
    — На самом деле я заколдованный царевич. Нет-нет, не пугайтесь, заколдовала меня не Ястина. К ней я пришёл за помощью, как и вы. Но она не смогла снять проклятье — лишь сократила его срок с тридцати лет до трёх. Но я и этому очень рад.
    Тут дверь распахнулась, ветер ледяной впустив. То ведьма вернулась. Держала она в руках изогнутый серый корень.
    — Вылечу я твоего хахаля. Но взамен, — ведьма оглядела Младу, — ты отдашь мне свои волосы.
    Вздрогнула Млада, за косу схватилась. Только волосы она в себе и любила: была она полная, неуклюжая, широкое лицо веснушками усыпано... А Неждан так часто говорил, как ему нравится её коса... Что, если он перестанет любить её? Но Млада тут же разжала руки. Невелика любовь, если прекратится из-за косы. И пусть Неждан разлюбит её, пусть она всю жизнь будет несчастна — лишь бы только он жил!
    — Что прикажете, госпожа ведьма.
    — Что прикажу-у? — прищурилась старуха.
    Только ёжик снова одёрнул:
    — Ястина!
    Ведьма скривилась:
    — Умирающего лечу! Беру-то по-божески! А, ладно. Хватит и волос...
    
    
    
    
    
    
    За осенью зима наступила, потом и весна добралась. Не раз уже ведьма и ёж поменяли жильё, несколько стран уж сменили. А ведьма каждый раз с собой все пожитки брала: и дорогие платья, и метлу с бантиком, каждый котелок... Удивлялся ёжик, зачем ей всё это, но любила ведьма красивые вещи. Одежда у неё яркая, новая была, да вся в сундуках лежала. Так в сундуках и летала за ведьмой с места на место.
    Вечер наступал. Ястина сидела, юбку свою зелёную подшивала. Ёж на скамью запрыгнул, к ведьме подбежал.
    — Знаешь, Ястина, а ты приносишь добро. Ведь эти люди так любят друг друга! Без тебя они всю жизнь были бы несчастны. Но они платят не такую уж большую цену. Что Млада — стали у неё волосы короткие, подумаешь, — что Твердислав... не это ведь главное в жизни!
    — Опять разболтался, — проворчала Ястина. — Скучаешь, что ли? Так давай я расскажу чего, лучше, чем твои поучения слушать...
    Ладомир устроился поудобнее, но ведьма молчала. Её синие глаза — царевич уже почти привык к ним — задумчиво глядели в стену.
    — Глупые римляне верили когда-то в бога по имени Купидон. У бога этого был колчан с волшебными стрелами, и нередко он стрелял ими в людей. Но стрелы эти не убивали, нет... они были куда опаснее. Они заставляли людей испытывать любовь столь сильную, что...
    Ястину прервал робкий стук в дверь.
    — Стой там! — рявкнула ведьма.
    Она подскочила и достала из сундука оранжевую паранджу — покрывало, каким укрывали лицо женщины на востоке. Остались видны лишь её ярко-синие глаза, да длинные волосы по бокам.
    — Заходи, кто бы ни был.
    Порог переступила молодая девушка. Она изумлённо уставилась на Ястину, а Ладомир — на гостью. Удивиться было чему обоим. Ястина выглядела нелепо в восточном наряде со своими русыми косами, белой кожей и синими глазами. А гостья... гостья была так изящно сложена, что Ладомир сразу пожалел, что он не человек. Потом, конечно, порадовался: а то натворил бы глупостей...
    Стыдно было Ладомиру, но и в теле ежа не слушал он гостью. Только таращился на неё, как дурачок. Словно во сне, услышал он, как рассмеялась Ястина. Жадно сверкнули её глаза. («Не её, — подумал ёжик. — Это не её глаза!»)
    Девушка заплакала. Ёж Ладомир зажмурил чёрные бусинки глаз. Он уже знал, что попросит Ястина...
    
    
    
    
    
    Снова переехали они, теперь в руинах замка остановились. Ведьма перед зеркалом крутилась, как девчонка молоденькая. То на волосы свои посмотрит, то на ножки. А ёж глядел на неё осуждающе.
    — Ты же говорила, что для чуда неважны земные блага! Что нужно пожертвовать частью себя!
    — Частью себя? Да... — пропела Ястина, не сводя глаз с отражения.
    — Тогда почему в этот раз ты забрала волшебное зеркало?!
    Ястина улыбнулась своему отражению, надула губы, похлопала длинными ресницами.
    — А... считай, что это было не чудо, — пропела она, не слушая ёжика.
    — Не чудо?! — чуть не задохнулся от возмущения Ладомир. — В таких же делах ты забирала у людей глаза, волосы, тело, губы, голос, ноги... Бог не упомнит всего остального! И я всегда говорил себе: но ведь иначе нельзя, таковы правила чудес...
    Ястина опустилась на колени, заглянула в бусинки-глазки ежа. И прошипела:
    — Заткнись.
    А потом снова про ежа забыла. Коснулась она зеркала рукой, да запела новым дивным голоском:
    — Свет мой, зеркальце, скажи,
         Да всю правду доложи:
         Я ль на свете всех милее,
         Всех румяней и белее?
    Фыркнул ёжик:
    — Ты б ещё котёл спросила.
    Нахмурилась ведьма, встряхнула зеркало.
    — Неужто слова перепутала? Говори, стекляшка!
    Тут по зеркалу рябь пробежала, и донёсся до них голос — словно звон хрусталя:
    — Ты прекрасна, спору нет,
       Но я дам тебе совет:
          Не в лице с фигурой дело...
    — Вот! А я что тебе говорил! — воскликнул Ладомир. — Красота не во внешности!
    Сверкнули глаза ведьм да швырнула она в ежа вазой. Чудом увернулся ёж, замолчал. А зеркало дальше звенело:
    — ...Хоть прекрасно твоё тело,
         Ты им вовсе не владеешь.
         Как же ты и думать смеешь,
         Что милее всех на свете?
    Ястина сжала кулаки. Попятился Ладомир, под стол спрятался. Знал он: ох и взбесится Ястина от таких слов.
    — Да, конечно, лик твой светел...
         Но осанка, но походка!
         Я не спорю: ты красотка.
         Но чтоб зваться лучшей самой,
         Стоит их исправить, право.
         А ещё манеру речи, и...
    Зеркало всё продолжало, и всё сильнее хмурилась Ястина. Ёж фыркнул. Так зеркало говорило не о душе? А о вещах, которые остались ведьме до его, зеркального, идеала красоты?
    — Что ж... — протянула ведьма. — Не так уж и много осталось.
    Быстрым шагом вышла она из комнаты. Сейчас они жили в развалинах башни, и Ладомир подумал, что Ястина опять спустилась в подземелья. Ждал он, ждал, но ведьма всё не возвращалась. Царевич засопел и полез в свою корзинку. В этой корзине Ястина переносила его с места на место, там Ладомир и спал. Ведьма давно сшила ему мягкую подстилку и одеяльце... да, давно... всего месяц остался ему в образе ежа, а потом... А что же потом?
    Ладомир так размечтался, что совсем забыл о сне. Наконец, царевич очнулся от дум. Ястина так и не вернулась. Странно... Неужто так расстроилась из-за слов зеркала? Глупости какие! И есть ей дело до внешности! Скоро уже Ладомир станет человеком, заберёт её к себе в страну и сделает царской советницей. Мало того, она давно уже красивее всех! А всё переживает...
    Выбрался принц из корзинки, принюхался. Раньше он и не думал, что у ежей такой острый нюх. Уловил ёж запах Ястины, да пошёл по следу.
    Дверь в подземелье давно свалилась с петель — повезло, не открыть бы её маленькому ежу. Но и так тяжело спуститься оказалось: ступеньки были слишком высоки. Подумал Ладомир: «Как же я выберусь, если Ястина не в подземельях?»
    Но нет, ёж вслушался и уловил знакомый, почти уже родной голос. Он радостно заторопился к ведьме.
    — Кого скажу, того полюбишь, травница. Слушай меня, слушай, слушай, слушай, слуш-ш-шай...
    Кружилась Ястина вокруг котла с зельем. Длинные волосы поднимались и опускались, будто в воде плавали. А вокруг дым красный расстилался.
    — Имя любви твоей — Горян. Как увидишь его, себя позабудешь. Жить без него не сможешь, спать не сможешь. Высушит тебя любовь, в сердце змеёй вползёт, обовьёт-сдавит кольцами. День без милого мукой выйдет...
    Выдохнул Ладомир. Только тут понял он правду. Ястина как услышала его, обернулась. Застонал принц:
    — Ты!.. Ты влюбляла их своими чарами! А я верил, что ты помогаешь людям! Что просишь столь малую цену за их счастье... А ты просто находила красивых людей, чтобы влюбить их и забрать у них что-то... Нечисть! Да ты казалась мне красивее, когда мы только встретились! Бездушное чудовище!
    — Заткнись, — провыла Ястина почти прежним, жутким голосом. — Или на всю жизнь останешься ежом!
    — Пускай! — выкрикнул Ладомир. — Подумать только, я едва не влюбился в тебя! Твоя душа столь уродлива, что ничья красота не спасёт тебя!
    Принц развернулся и бросился прочь. Завыла ведьма от злобы.
    — Думаешь, я позволю тебе стать человеком и привести ко мне войско? Эй, духи этой башни! Все, кто погиб здесь, все, кого пытали в темнице, призываю вас: схватите ежа!
    Почувствовал Ладомир: холод ледяной за ним. Побежал ещё быстрее. Оторвался он от духов, всё тише становился их замогильный хохот. Но... впереди возникла лестница с её огромными ступенями. Подпрыгнул Ладомир раз, другой, третий, наконец, запрыгнул на первую ступеньку... но тут духи настигли его.
    И пронеслись над головой. Зрение духов — истинное, небесное. Они видели в нём царевич, а им приказали схватить ежа. Спрыгнул Ладомир с лестницы, да метнулся назад. На ходу в клубок свернулся. Бросился ёж под ноги Ястине. Вскрикнула ведьма — оступилась, замахнулась — и опрокинула на себя котёл.
    Волшебное зелье — не суп какой-нибудь. И ожоги от него иные.
    Покрылась кожа ведьмы ужасными волдырями. Волосы её вылезли, язык вывалился, а глаза... ёж зажмурился, и даже духи погибших замерли в воздухе.
    Наконец, прекратились вопли злой ведьмы. Лежало на полу обожжённое тело. Духи упокоились с миром. А Ладомир... Ладомир чувствовал, как теряет нюх, как всё меньше становятся предметы вокруг, как втягиваются в кожу его иголки.
    С изумлением посмотрел он на свои человеческие руки. Так Ястина и была той ведьмой, которая прокляла его?! Но зачем?! Ведь он только спорил с ней, только мешал...
    Царевич тяжело выпрямился. Как горько было осознавать, что всё это время он помогал столь подлому созданию. А влюблённые? Надо разыскать их! Вернулись ли к Твердиславу его глаза? Млада и Неждан разлюбили друг друга?
    Ладомир ёжась переступал по ледяному полу. Но увидев его — нагого, обросшего — никто не усомнился бы, что перед ним царевич.
    Не злился он на Ястину, лишь качал златокудрой головой. Если бы только он мог объяснить ей... если бы только она увидела, как неважны красота и деньги... Ладомир вспоминал придворных в родном дворце. Лишь теперь он понял: многие из них были так же гнилы внутри, как Ястина.
    Если б он мог сварить зелье, это было бы зелье от зависти.
    Нелёгкой была дорога домой, но Ладомир вернулся к любящему отцу. Он поведал о своих приключениях и стал ещё больше любим народом. И много лет спустя, схоронив дорогого отца и возглавив страну, он стал справедливым и милосердным царём. И лишь при виде человеческой подлости бормотал себе под нос: «Должно быть, таким как я, лучше оставаться ежами».