- Я не намерена больше это выслушивать! Прекрати немедленно! - крик девушки прорезал тишину комнаты, как раскаленный клинок.
Алиса топала ногами и затыкала себе уши руками, продолжая кричать, чтобы он прекратил. Наконец, когда она сама перестала шуметь и остановилась, в комнате воцарилась тишина. Она прислушалась, словно пробуя её на вкус, и подозрительно взглянула на кресло. Он продолжал сидеть там и смотреть на нее также равнодушно, как и в самом начале их разговора. Ей показалось, что в его красивых, вечно смеющихся голубых глазах мелькнула искорка насмешки и снисходительности к ней, такому маленькому и неразумному ребенку. Она мгновенно вскипела от гнева и швырнула в него подушкой, надув губы и усевшись на краешек кровати спиной к креслу.
- Если тебе так хочется - делай все что угодно. Но я тебе этого не прощу, - обиженно бросила она через плечо, растравливая свою злобу.
Он продолжал сидеть в кресле и как будто совершенно не реагировал на её обиду и крики. Просидев так несколько минут, Алиса, не оборачиваясь, нырнула под одеяло и, накрывшись им с головой, произнесла в темноту:
- Сегодня будешь спать на кресле. И даже не смей приближаться ко мне. Я серьезно.
Свернувшись клубочком, девушка погрузилась в свои горестные мысли, время от времени прислушиваясь к его дыханию в тишине. То ей казалось, что он дышит едва слышно и практически незаметно, то он вдруг с шумом вздыхал и ерзал в кресле, словно пытаясь подойти к ней и примирительно обняв, поцеловать в макушку, как он часто любил это делать если вдруг они ссорились. Это всегда срабатывало и Алиса, умиротворенная и довольная, засыпала в его объятиях, слушая биение его сердца. Томас всегда любил её, и никакая ссора не могла их разделить. Он всегда находил компромиссы в любой ситуации, он всегда умел её успокоить. Алиса не могла уснуть до тех пор, пока он не подойдет к ней и ляжет рядом, но она не хотела подавать виду и потому лежала, не шелохнувшись, притворившись, будто спит. Он всегда разгадывал её уловки.
Спустя час или полтора она не выдержала и, встав с кровати, налила себе стакан воды из графина, стоявшего на прикроватной тумбочке. Украдкой обернувшись и глянув не него, она поняла, что он продолжает сидеть в кресле так же неподвижно и улыбаться. В тусклом свете люминесцентной лампы лицо его было бледно голубым. Она внезапно ощутила нахлынувшую тоску и горе, словно случилось что-то непоправимое, что-то, что она неспособна еще осознать и принять. Глаза её наполнились горячими слезами боли, в горле предательски застрял комок, лишивший её дара речи. Она встала и неверными шагами подошла к креслу, где сидел он. Опустившись на колени, она посмотрела в глаза, продолжая лить слезы.
- Прости меня, пожалуйста. Я не должна была вести себя, как капризная девчонка. Я больше не буду, обещаю тебе. Ты ведь простишь меня?
Она прижала его к себе, плача от радости и облегчения. Ей почувствовалось, что его рука коснулась её волос, и он нежно поглаживает их, успокаивая свою маленькую и нежную Алису, которую не бросит никогда...
Дверь медленно отворилась, и доктор Линкенман тихо вошел в палату. Сумрак комнаты рассеивал свет фонаря, горевшего на улице, и Линкенман не стал включать освещение. На кровати безмятежно спала девушка. Подойдя ближе, он увидел, что она улыбалась во сне и прижимала к груди фотографию в рамке. Стараясь не разбудить её, он аккуратно вытащил её из рук спящей, и поставил на прикроватную тумбочку. На фото был изображен молодой голубоглазый брюнет. Он улыбался и держал в руках букет цветов. В верхнем уголке была подпись - "моей девочке Алисе, навеки любящий тебя Томас!". Доктор Линкенман, устало вздохнув, поправил одеяло спящей девушке и покинул палату.
Дежурная медсестра в вестибюле больницы читала какой-то роман, когда Линкенман вернулся после ночного обхода.
- Как сегодня наши подопечные, доктор? - участливо осведомилась она.
- Все также, Мэри, все также, - устало ответил Линкенман. - Правда, Алиса снова уснула с фотографией своего супруга.
- Бедняжка, - сокрушенно вздохнула Мэри. - Насколько сильно она его любит, что до сих пор не может смириться с его утратой.