Продолжительность времени зависит от нашего настроения. Размеры пространства обусловлены нашим сознанием. Хун Цзычен
1
ночь. как всегда. ночь проглотила меня. она, как амеба, мягко обволокла мои суставы и резко выбросила в среду своих жестких внутренностей. от ночи нет спасения. как и от смерти. терпеть еще одну ночь. терпеть еще одного себя. другого. ночное я - уродливое, сумасшедшее и истеричное существо. ночь заставляет чувствовать другое, потустороннее. будто перерождение: маленький вервольф в себе. ночь - время мыслей, любви, смертей. крови, вдохновений, сердца и души. ночь закрыла всем глаза. все спят. ночью все равны. все причины и цели, все жизненные установки и принципы утеряны, все желания и страдания покрыты толстым рубероидным слоем темноты. сны, сны - существо ночи. реальная жизнь - это сны. сны бабочки, которой снится, что она человек. сны людей, которым снятся ужасы. мой сон наяву.
2
я стоял перед зданием. я не чувствовал своих конечностей, я не понимал, чем я вижу, я не воспринимал мир откуда-то из себя. я просто был перед этим зданием. как данность, как абстракция. может, это здание смотрело на меня и проецировало свое вывернутое наизнанку сознание на меня. даже не на меня, поскольку меня как такового не существовало, скорее я и был самоотражением этого здания, квинтэссенцией его сущностной самоидентификации. информативным эпицентром здания как явления и временной шкалой кадров здания как процесса. как бы то ни было, я стоял перед зданием.
1-2
я порезал себе руку, чтобы лучше чувствовать ночь. чтобы слиться с ней в кровавом поцелуе. с целью впитать ее проявления через открытые поры. одного пореза не хватило, я кричало - мало! еще лезвия. теперь уже лучше. ночь. святая и проклятая, нежная и жестокая. темнота, слепящая до углей в глазницах. все звуки воспринимаются как нахальные всплески ножа по нервам. ощущаются прямо в спинном мозгу. даже можно потрогать место, где они колют кости. какой-либо признак света - как враждебная молния. вздохи, глубокие, как марианская впадина, как узенький желоб внутрь себя длиной в световой год, напильником проходят через горло. горло - днем это вход. ночью же оттуда выливается желчь, вылетают черные ядовитые пары. ночь - один большой выдох. даже вздох происходит наоборот.
2-2
здание было бесцветным. то есть оно было окрашено во все цвета, они сливались в сплошную прозрачность. иногда казалось, что улавливаешь какие-то оттенки, отблески знакомых цветов, но это длилось короче мгновения и в целом здание было бесцветным. как водопад, который состоит из капель, но кажется, что это - сплошная лавина воды. миллионы цветов, возможных и невозможных, были собраны там. цвет урагана и радости, цвет ряски и древних мыслителей, цвет смертельно больных клеток и небес, берроузовский восьмой цвет гравитации и семь цветов меж прямых углов малевича составляли неразрывное целое.
форма здания поражала своей изменчивостью. там, где только что был жесткий край, внезапно вырастало облакообразное образование, чтобы, в свою очередь, уступить место тоненьким, как стилет, отдельным выступам. здание будто было не построено на земле, а вырастало из него. впрочем землей для этого здания являлось ничто. здание вырастало из ниоткуда и туда же уходило в бесконечную высоту. понятия низ - верх, право - лево начисто отсутствовали в этом пространстве. здание было само себе началом и концом, само в себе же замыкалось. оно колебалось в абсурдном танце геометрически невозможных фигур.
1-3
ночью время идет вспять, спотыкаясь на поворотах. повороты времени - это судороги души. конвульсии мысли. время, вместо того, чтобы просто переваливать всю вселенную из мгновения будущего в миг прошлого, замирает, хищно оскалив зубы, с которых капает слюна, и наслаждается моим эпилептическим состоянием. время жадно впитывет все положительное, все, что находится выше нуля в моей системе координат, не оставляя почти ничего, и презрительным движением руки позволяет следующему отпечатку настоящего почувствовать жизнь.
ночью пространство измеряется отпечатками пальцев. нет направлений, нет измерений. есть только то, чего ты можешь коснуться, и нет - всего остального. все возможные плоскости, имевшие какое-то право на существование во течение света, все линии, сферы и основания сжимаются в точку размером с две-три петли на коже. чем больше вещей ты осязаешь, тем шире реальность.
2-3
я вошел в здание. вошел через парадную, украшенную снимками небесных светил и резными фигурками пантер и снежинок. первое помещение, в которое я попал, по всей видимости, являлось холлом. посередине просторной комнаты стояла каплевидная стеклянная колба, в которой сидел человек с огромными серыми глазами. он вопросительно посмотрел на то место, откуда я его осознавал, и я понял - это администратор. ему решать кого впускать, а кто останется вне. по правую руку от меня находились несколько кожаных диванов, на которых в разных позах сидели или лежали довольные люди. это были счастливчики, допущенные к великому храму. некоторые из них читали прошлогодние газеты, некоторые о чем-то напряженно думали, некоторые просто с наивно - блаженной улыбкой уставились в незвестность. все ждали окончательного решения по поводу размещения в здании. справа царила общая атмосфера радости, окрашенная в пастельные тона. слева же из грубых сосновых досок были сколочены неказистые скамьи, в которые тесно забилось великое множество народу. их пребывание здесь было нежелательно - ожидательным. всякий люд был здесь - скрюченные старики в протершихся до дыр пиджаках, сумасшедшие девицы с горящими глазами, непонятно какого пола и возраста серые люди без лица и тысячи других. кто-то сидел, еще лелея надежду и с молящим взором смотрел на стелянную колбу, отражающую искры глаз, кто-то уже с немым отчаянием, опустив плечи и поджав ноги, смотрел на гранитную поверхность пола. а некоторые фигуры от ожидания уже превратились в мумии и, покрытые паутиной и пылью, мертвыми монументами возвещали о той черте, которая есть предел. но все же изредка, раз в двести лет, администратор поворачивал свой взор на эту сторону и медленно, нехотя кому-то кивал, словно говоря "не знаю почему, может, из-за твоего терпения, может, по ошибке, но ты можешь пересесть направо". тогда тот, кому была адресована эта весть, плавно взлетал от счастья и планировал на противоположную сторону, весь в огне. или же наоборот, хмурый взгляд и сморщенные губы из-за стекла заставляли кого-либо с кожаных диванов понуро ползти, оставляя за собой на граните влажный след из слез, крови и кусочков кожи, на деревянные сиденья. всегда есть смысл надеяться и всегда есть опасность проиграть.
1-4
я потеряно в ночи. она слизала с меня пыль, которое называлось "я". теперь такой искренний и прозрачный, как черное зеркало. кто-то за меня чувствует, кто-то страдает, кто-то радуется. я же вижу ничего такое яркое, что оно заполняет мою пустоту. я - пустой. я и есть пустота в этой ночи. мы с ночью поменялись ролями. я вижу скрюченную голую фигуру с лезвием на кафеле в ванной и знаю - это ночь. она решила попробовать напиться раз вдоволь, чтобы текло по губам, по подбородку и не было жалко. чтобы глазные яблоки превратились в точки, излучающие такую черноту, что её отчаянием даже невозможно назвать. и наслаждение - от боли, от одиночества, от красного цвета застынет на уголках губ. ночь знает. она знает как свести с ума. как взбесить пульс. как приготовить яд из лепестков роз и ресниц. ночь умеет не спать. ночь не дает мне спать, шепчет те слова, которые, она знает наверняка, заставят меня напрягаться, мою кровь двигаться, мои внутренние органы находиться в огне. огненная ночь, ледяная ночь. один шаг от рассудка до безумия и полшага от гордости до бесчестия. зародившиеся где-то на уровне животе неясные желания перекочевывают в виде увядших цветов в холодные просторы разума - волка. фигура в ванной задумывается. подперев голову коленками, смотрит в глубину зеркала. красные разводы на стекле не дают ночи видеть всё. тут она встает и закрывает все замки и шпингалеты, что есть вокруг. двери - на цепочки, защелки и еще придвигает к ним железные шкафы. всё, что можно запереть - двери входные, двери в комнаты, двери шкафчиков, все окна, фотрочки, балконы и дырочки в плинтусе. и смеется. злорадно - "вот и все, милый, некуда теперь, ищи дверки в своем сознании".
2-4
прохожу мимо администратора в стекле в коридор, ведущий из комнаты допуска в другие помещения здания. пол сменяется с гранитного на паркет. на стенах - фотографии писателей, пишущих свои произведения, мертвых художников, и просто горящие имена, кричащие имена, укоряющие имена. коридор раздваивается, нет, расходится в четыре, в десять, сто разных направлений. и я почему-то уверен, что могу попасть одновременно в несколько. вдруг слышится шорох бумажных людей, засасываемых своебразным пылесосом. и меня подхватывает воздушная волна и отрывает от пола. лечу по фиолетовому коридору, успеваю заметить приоткрытую дверь из пластика и ловлю несколько кадров из картинки происходящего там: человека, приколотого длинными кривыми кинжалами к деревянному столу, в лупу внимательно рассматривет специалист в черном костюме. он держит в руке нож для чистки картофеля и иногда снимает кусочек кожи или кусочек мяса и кладет его в хрустальную коробочку, которую почтительно держит его, видимо, помощник. тот же отходит с этими сэмплами к огромной электронной машине и, положив коробочку под какой-то луч, читает вслух результаты экспертизы. проверка? не знаю, я уловил слишком мало, хотя, что удивительно, за несколько миллисекунд я смог увидеть полчаса их работы.
1-5
зеркала ночью превращаются в черных, бесконечных гиен, отгрызающих все на своем пути. ночью нельзя смотреть в их глаза по ту сторону ртути - можно увидеть себя и сойти с ума. хотя это, вероятно, и есть самое большое желание, но можно ошибиться. остаться без ума, но с рассудком. и даже эта маленькая девочка с изогнутыми бровями и тонкими губами покажется более понимающей тебя, чем ты сам. откуда она? с розового шара? по щекам нервами гладило такое чувство, что ей уже лет сто, она знает все и что она очень одинока. я даже обернулся на минутку, краю глаза привиделось ее имя, но напрасно. когда я опять я на нее посмотрел, она уже говорила. "sh..shsh..sh." я не понимал. склонился прямо к ее жестоким губам. "show me.. show me.." что мне показать тебе, девочка? "show me the thoughts, show the meaning, show me the dots, show the ceiling.." и исчезла. знала бы ты, маленькая - старая, что это отражатели на бесконечном шоссе, но если ты не источаешь свет, они молчат. мысли ночью убивают, все бессмысленно, точек над ё нет, потолком служат собственные волосы.
2-5
поток воздуха занес меня в тругольную комнату с фиолетовыми сталагмитами. там в безумном танце совокуплялись тени. они были трехмерные, непонятно - причудливые, возбуждающие. миллионы щупалец переплетались в экстазе, обвивались друг вокруг друга, яростно сплетались в жестоких поцелуях, и угасали. я чувствовал себя приглашенным на казнь оргазма. изредка удавалось выхватить из этой дико мечящейся массы молекул чьё-то лицо, чьи-то ресницы, сердце, бедра, груди, раскаленные языки. этот клубок нематериальных существ то сжимался в одно целое, то разрывался, как лопается воздушный шар, и части бывшего недавно единым стекали по стенам, капали на пол, пузырились и пенились, издавая стоны и запахи тел. становилось понятно, почему на полу выросли эти сталагмиты. это были безжизненные останки минувших страстей и чувств, проекция образов, реальных и воображаемых, на кладбище. мерцая мертвым фиолетовым светом, они словно давали понять свом видом, что бесследно не проходит ничего и в то же время - все в конце концов превращается в такие вот остатки - балласт. тени, снова ураганом проносясь по комнате, укалывались об острые концы торчащих из пола конусов, меняли цвет, замедлялись, иногда исчезали, но чаще продолжали свой бешеный вальс любви. постояв пару минут в этом центре вакханалий, я продолжил свой путь - я заметил небольшую дверцу из пожелтевших и не очень листков, исписанных мелким почерком какими-то цитатами и формулами. она находилась в одном из острых углов треугольной комнаты. осторожно пробравшись сквозь стену из фантомов, я вошел в другое помещение.
1-6.
а небо? неба ночью нет. и это ничто всасывает тебя без остатка. вглядываясь вверх, ожидая каких-то манн небесных, рискуешь потерять зрение, можешь потерять себя. но не лучше ли раствориться в этой невоспринимаемой действительности.. ночью страшно смотреть наверх, потому что резко теряются все ориентиры, и ты теряешь равновесие, падаешь, бесконечно падаешь в никуда. знаешь точно, что там, в этой бывшей днем голубой тверди неба, что-то происходит, что-то движется, что-то творится. но это мимолетное ощущение оставляет лишь кислицу на языке из-за невозможности участия и полного знания. в небе ночью все настолько насыщенно, что не хватает лишь одного - самого неба. и ты беззвучно кричишь, потрясая тобой созданный мир, заставляя его стоять на посту между реальностью и ночью. звёзды в этом небе - это обман, а не уколы неба с другой стороны. глядя на них, ты вдохновляешься чьей-то чужой фантазией. фигуры ползут по шершавым коридорам между разными измерениями, они изменяются до неузнаваемости, они теряют свою суть под этими фальшивыми светлячками. если поменять ночное небо и заднюю стенку платяного шкафа, всякий раз, доставая свежую сорочку, будешь сглатывать от озноба, вызванного испарениями безысходности. поскольку все гениальные решения принимаются очень легко, а задняя стенка шкафа теперь тяжела, как млечный путь.
2-6
эта комната была освещена очень ярко свето-голубыми обручами, летающими по комнате и ислучающими мягкий, нежный свет. я увидел множество людей, каждый был занят чем-то. тут были люди в строгих фраках, спорящих друг с другом, раскованные молодых людей с умными глазами, читающие книги и курящие марихуану. были тут и религиозные деятели, озабоченно объясяющие ученикам истину бытия. кто-то молился тихо в углу, взывая молитвами к абсолюту. и еще много-много разных людей всех возможных типов и окрасок, твердящих, словно заведенные, одно и то же. иногда весь народ собирался в середину помещения и обсуждал вселенские проблемы, многозначно жестикулируя. потом кто-то отходил от всех с хмурым лицом и сцепленными за спиной пальцами, держащими так и не доказанную другим точку зрения. в конце же этого соревнования мнений победитель улыбался, снисходительно посматривал на других и ел мороженое, пачкая себе щёки и подбородок. выраженную им мысль писали на дежурной ученической доске ярким мелом. стены этой комнаты сплошь были уставлены стеллажами с книгами, картинами, видеоплёнками, записями звуков, непонятными предметами. интересующиеся подходили к ним, зачарованно воспринимали информацию, соглашаясь или нет, и отходили, напряженно обдумывая то, что им открылось. многие с потерянным видом ходили от полки к полке, явно не находя того, что им было нужно, тогда они писали имя того, что необходимо на маленьких розовых бумажках и кидали в трубу, торчавшую из пола около одной из дальних стен комнаты. недалеко от этой трубы на поверхности пола расположилась какая-то водянисто-резиновая окружность, похожая на лужу. она неслышно клокотала, булькала разрывающимися пузырьками, подмигивала рябью. время от времени лужа напрягалась, оглашая комнату криком роженицы, вспучивалась огромной плевой, и изрыгала в помещение какого-нибудь индивидуума. он, резко подброшенный наверх, падал обратно на уже ставшей твердой и стеклянной плоскость круга, зябко ёжась без одежды, и квадратными глазами оглядывал всё вокруг. вокруг него собирался народ. они сначала, молча уставившись на вновь прибывшего, причмокивали губами и сотворяли критичный прищур на лице. после заговаривали с ним, всё повышая голос, тот отвечал, они спорили, смеялись, плакали, орали, перешептывались. в конце концов опплеванный новичок уползал от всех и утыкался под какую-нибудь книжную полку, плача; или же у него появлялись друзья, которые его обогревали, целовали, даже делились с ним одеждой и прогуливались с ним под ручку по периметру комнаты. запах, изменившийся после появления нового типажа в комнате, понемногу успокаивался, настроение и атмосфера комнаты становились будничными, только очень необыкновенное новое существо было в состоянии сильно повлиять на них. в воздухе густым туманом клубился дым от сгоревших в невидимом костре знаков и символов. закашлявшись, я понял что мне не хватает кислорода, выбежал обратно через бумажную дверь. неожиданно для себя я оказался не в той комнате, откуда заходил. первое, что я сделал - вдохнул полной грудью чистейший горный воздух этого центра здания, куда, насколько я понял, меня занесло.
1 - 7
ночь всегда права. она истинна во всей своей красе, которая раскрывает все болезни и несчастия, обнажает фальш действительности. сурово, но необходимо. все покровы одежда, всё эта дневная бутафория срывается с их носителей и они предстают такими, какие они есть. может быть, даже наверняка, грязными, кисло-горькими, инвалидами, с отваливающимися конечностям, мерзко пахнущими, иссиня-бледными. это правда. это ночная феерия реальности. веселый маскарад без масок и покрывал. это не может не вызвать у многих отвращения, ибо они предпочитают скрываться за светом, играть в других под голубым небом. каждый миг их дневной наполнен искусственными улыбками, приклееными гримасами и автоматическими движениями. ночь их не любит и они не любят ночь. но есть те, кто ночью наконец постигает себя, очищается вонючим песком, потому что не побывавший на дне не поймет всю прелесть небес. ночь показывает все недостатки, все трещинки, всю паутину. темнота более, чем свет, способна проявить все ошибки, морщинки и неуверенности. потихоньку, от сумерек до зари, она сдирает кожу с людей, оставляя их кровоточить своим гниющим мясом и отвратительными мыслями. отражаясь в красных потёках, ночь любуется на себя. она довольна достигнутой целью, не важно, найдут ли человечки утром свои одежды и себя вообще. многие находят. находят их по тому материальному что окружает их, что делает их как-то личностью. но пока рассвет еще не получил права на престол, мир чистых в своей нелживости идей царит в густоте ночи.
2 - 7
на потолке ярким неоновым светом горело слово "суть". комната была квадратной, серьёзной и светлой. пол был расчерчен на бело - чёрные поля, как шахматы. на каждой клетке красовалась какая-либо надпись, которая выражала предназначение данного кусочка пространства. я смог прочесть некоторые: "жадность", "искренность", "себялюбие", "доброта"... посередине этой огромной "шахматной доски", над площадью примеро три на три колыхалась какая-то прозрачно-белая субстанция, закрывая от взора то, что находилось под ней. вещество это являлось базовой, отправной точкой вообще всего. действительно, это была сущность здания. как я это понял, не знаю, но чувство уникальности белесого "нечто" сразу появилось в моей голове, как только я его увидел. будто бытие, субстанция, материя, идея слились в одну простыню, трепещущую над девятью клетками шахматной игры. игра была странная. четыре высоких, крепких рыцаря в латах стояли по углам вещества. они держали в руках не мечи или копья, а багры, которые они воткнули в ткань "нечто". и каждый изо всех сил тянул на себя. материю растягивали, она теряла свою форму, оказывалась над различными клетками поля и меняла тогда свою окраску и аромат. иногда даже разрывалась на части, но всегда после какого-то действия она, как резина, которую сильнейшим магнитом притягивало к центру доски, летела обратно, отрываясь от крючков, сливалась снова в одно целое, успокаивалась. рыцари же, как заговоренные, опять шли к центру квадрата, багрили её и тащили на себя. так продолжалось бесконечно. я понял, что игра эта вечна и вряд ли кто-то победит в ней. но было интересно, что же всё-таки написано на центральных девяти клетках? ведь они были оригинальными, самодостаточными понятиями этого вещества, и оно, время от времени заражаясь излучениями над другими квадратиками, всё же постоянно стремилось в центр, на своё место. но, увы... надписи были сделаны на незнакомом мне языке... неожиданно пол подо мной провалился и я упал в огромную трубу, круто спускающуюся вниз. я задыхался от скорости падения. вдруг я, всеми клетками своего тела пройдя сквозь мелкое сито, попал туда, где этого здания не было.
1 - 0
и другая ночь.. совсем другая. это когда видишь полотно панорамы дополнительных отблесков ночи на ее расцветающей чёрной маске. это как чувствовать себя одновременно только что родившимся ребенком, рожающей матерью и зачинающего этого ребенка в оргазме отцом. это топить чаинки в чайнике, видя в каждой чаинке - муму, а в каждом себе - герасима. когда дым превращается в облачка, гоняющиеся друг за другом в бесконечной возне. когда твои мозги стягивают резиновой шапочкой, которая к тому же еще привязана ниточками к черепу и к корням волос, поэтому шапочка тянет за собой и их. когда кто-то со всех сторон давит на твои зрачки и они сужаются. когда чернота ночи, не светлея, обогащается оттенками, которые рябью расходятся по поверхности твоего сознания. ты понимаешь что, наконец, заполнил себя, это хромая фигура из мяса и костей наконец, стала единым существом и теперь может вздохнуть кровь полной грудью.
когда ты смеешься топоту ног и бесмыссленным басам в квартире сверху и шлешь презрительно-добродушные воздушные поцелуи их пяткам через почти прозрачный потолок. да, они глупцы, но ты их прощаешь. не всем дано.. вдруг замечаешь, что весь мир супергармоничен, и эти круглые фигуры - ободок чашки, нолик на цифровом табло телефона, и глаз в журнале - чем-то связаны, связаны такой силой и навечно, что никакие философы и придурки этой связи не смогут помешать. когда когда фиолетово-дымные функции соединяют тебя с миром, по ним передается информация и программы, необходимые для совершения жизни. ты почти растворяешься в этих формулах и графиках, почти единственный раз за последние пол-тысячелетия чувствуя наслаждение от существования как такого, от бытия в его самой рафинированной и утрированной форме. бытия, похожего на единицу, стекло и точку в одном. ты чувствуешь, что ты причастился к секретам мироздания. всё как часы, все перевязано-перешестерено, вставлено в свою ячейку; и ты почти видишь руку, их заводящие. ты чувствешь свое хихиканье, увидев смешные цифры сервис-центра сообщений, и ты с гордостью посылаешь по смс безумные поздравления с еще одним годом ближе к апокалипсису по городским телефонам, восторженно представляя себе бегущие красные строчки на настольных телефонах людей, ты весь таешь от их довольных мордашек после прочтения этого.
осязаешь тонкую паутину, обхватившие твои дельтавидные мышцы и сладостное тепло разливается по твоим внутренностям. картинка просходящего перерезается на кусочки, их перетасовывают и раскладывют на столе неба и ты с любопытством заглядываешь в них, с умилением узнавая где свою ногу, где колечко дыма и вытянутые трубочкой губы. задаешь себе а все ли клетки в этой ночи правши или же есть все-таки левши в своей родине. иногда эти клетки, собравшись вместе, кидают твои руки вверх в такт музыке. некоторые ощущения воспринимаются сразу несколько одновременно, только некоторые ступеньки вырезаны из лестницы происходяших событий, приходится замещать их отрывками из других видов чувств, иногда получается очень забавно. "попробуй на вкус сок ночи" - шепчут крошки шоколада на столе. и ты очень долго колеблешься от невозможности сделать правильный выбор между двумя разными пачками сигарет, не решаясь взять какую-то из них - в голове сразу появляется таблица плюсов и минусов каждого вида сигарет, и она набивается данными; в конце концов одна половинка таблицы перевешивает и падает на твое плечо, подталкивая руку к наибольее достойному никотину. выбор и его незабвение - самые тяжелые задачи этой ночью, ars oblivionalis* теперь представляется такой же простой вещью как вечная машина, двигатель времени или обжаренная в любви морковь. забываешь, что 31 - это последнее число и что за ним видны другие миры, но только в щелочку и в рыжих тонах, и мямлишь "тридцать два, тридцать два..".
забывая слова и видя их написанными в будущем, мучаешься от того, что невозможно их вспомнить, так как это еще не сейчас. слушая музыку, не можешь представить себе, как выглядит маленький язычок, который, по всей видимости, должен сейчас трястись в горле у поющей наизнос певицы. притворяешься, что твои ноги являются частичками всё-таки твоего тела, а не стола, к которому они так намертво приросли отростками. стола, на котором стоит твой чёрный-пречёрный монитор с буковками, воробьями взлетающими из искр: ударяются о клавиатуру пальцы. если прислушаться к этим звукам, можно увидеть длиннющий караван разношёрстной толпы, ползущей по спирали твоих ушных раковин; некоторые из этой очереди в никуда иногда падают в пропасть и если последовать за ними, не исключено что, пробравшись по нервам в мозг, получишь уникальную способность слушать слушающего себя себя. именно там откроется вся бесполезность объективности и твое настроение станет еще лучше, так как лучше попробовать, чем ненавидеть.
другая ночь позволяет тебе немного отдохнуть от всего нестерпимо-белого, от лжи и злости. ты словно висишь между небом и землей, всем своим существом всасывая дуновения и сверху и снизу, ураганный ветер обдувает тебя, ты жмуришься и морщишься, ты счастлив. обегая свою скульптуру в салоне проката, замечаешь трещинки и дырочки от моли, плачешь, пытаешься заснуть, но зря. заснуть в полном смысле этого слова ты не можешь уже совсем, остается какое-то подобие небодрствования, где разум тяжелеет и зудит. и мысли, проходящие строевым шагом по периферии твоего рассудка, являются самыми ненужными лазейками в действительность. там сто дверей, но ты все не хочешь пробовать на вкус, ибо ты слаб, ты ищешь бреши, но каждая щёлка заканчиваются тупиком, из которго нет пути обратно.
эта особая ночь означает ничего и в то же время всё. ты весь размазан по стенкам с целью замкнуть это ограниченное пространство, отчаянно завоевать себе место под несуществующей луной. это - бормотать слова незнакомых песен, слыша из своих уст чистейшую истину. речь льется как сладкий поток флюидов, которые ты привык высасывать по ночам у прохожих, и ты удивленно наблюдаешь за изворотливыми фразами, витиеватыми словосочетаниями, стараясь не пропустить ни одного контрольного выстрела из полагающихся быть сделанными. после, дрожащими руками прикуриваясь, ты понимаешь, что сигарета - это любовь, а затяжки - занятия ею, только всё происходит вопреки течению времени, реальность поворачивает его вспять - первое разжигание уголька жадным вздохом является экстазом, дальше события разворачиваются по нисходящей, тут всё же время вступает в свои права и концу ты уже пресыщен, ты утолен. трудно переключаться, трудно осознать границу того, что ты сделал и того, что тебе предстоит совершить. скользишь, без остановок и с всё возрастающей скоростью летишь, едва касаясь гладкого стекла, в ошеломляющую бесконечность без временных и пространственных ограничений. где-то в области диафрагмы открывется второе дыхание и ты не просто дышишь, это воздух дышит тобой. без второго дыхания другая ночь от тебя отвернется, и ты стараешься дышать желудком, дышать кожей, дышать своим позвоночником.
другая ночь спасает и режет яремную артерию, она подмигивает и плюется. и ты знаешь, что никого нет без тебя. и для тебя уже куплены билеты и заказаны шикарный вид из окна и постель с наручниками. единственное, что остается делать - широко открыть глаза и съесть весь мир.
2-0
это было другое здание. абсолютное чуждое тому. какая-то противоположность здания, анти-здание, анти-материя. времени здесь не существовало, расстояния же были такими невесомо-легкими и прозрачными как стеклянные маски, так что можно было видеть всё одновременно. и всё такое белое, будто первый снег и на вкус такое же хрустяще-свежее. не было слов в этом мире, существовали лишь взгляды и их тени. и улыбки. и небесный свет, который лился из ниоткуда. какие-то блики невидимых фигур скользили вокруг. они таяли и везде чувствовался аромат бесконечного спокойствия, тихого счастья. умиротворение электрическим током проходило сквозь меня, блаженно убаюкивая все клетки моего уставшего тела. тела, которого уже нет, но душа, привыкшая ассоциировать себя с ним, воображала какие-то пальцы, губы и кожу, будто бы от них воспринимая теплое изумление. на самом деле же я оказался здесь не как обрывок материи, а именно как сознание самого себя. одновременно я был и всем.
тишина миллионов музыкальных произведений и отсутствие тиканья часов... нет сомений и волнения. нет спешки и промедления. в бескрайнем эфире этого помещения - лишь ненавязчивый шелк радости, растворяющей в себе всё. казалось что кто-то манит меня рукой, излучающей мягкое белое сияние, кто-то ласково ведет меня куда-то, что-то обволакивает мои члены и я лечу в неведомую вечность, при этом не прилагая ни малейших усилий. расслабление. освобождение от всего. то, что мешало жить, дышать и плакать, было стёрто порывами такого же прозрачного как я, бриза. я видел чьи-то тени в длинных белых одеждах, они парили, волнующе развеваясь и рассеиваясь. я видел себя, отдающегося всем своим существом флюидам этого пространства без мер и ограничений, без начала и конца, пространства не меняющегося, совершенного в своём небытие..
1/2 - fin
слошная темнота. абсолютная темнота. нет ничего. ни меня, ни мыслей, ни объективной реальности. но вдруг чернота передергивается, расплывается на градации, расходится кругами. я чувствую кривую радугу. в глазах всё плавится, в подкорке - тупая боль. из неясной пленки проступают какие-то контуры, формы, цвета. я уже различаю чью-то фигуру напротив. ага, это же я. то есть как я? тут всё встает на свои места. я гляжу на себя в зеркало. вижу скрюченные пальцы, мутные глаза над темно-синими кругами. мысли запутаны. в душе - ночь, голова угловата, как какое-то здание. о, боже..