Проклятый телефон разбудил рано утром. Вставать не хотелось, ныла с похмелья голова, рот от сухости стянуло. Он лежал, не двигаясь, в надежде что к телефону встанет жена или он вообще заткнётся. В комнату, сквозь неплотные шторы, заглядывали лучи солнца, рядом с сонным притворством дышала жена. Он лежал и мысленно считал звонки. На пятнадцатом жена не выдержала и ткнула его в бок коленом.
- Ты что совсем оглох от пьянки, иди, возьми трубку.
- Почему ты решила что это меня ? Кроме твоих полоумных родственников в это время никто не может звонить.
Ему трудно было говорить. Мысль озвучивалась длинно с неприятным хрипом.
- Дурак что ль, дались ему мои родственники. Приезжали раз или два, а уж трёпу словно каждый день их встречает. Иди, возьми трубку, небось собутыльник приглашает опохмелиться, вот дурак будешь если упустишь такой момент.
- А у нас что и сегодня нет ничего? - удивился он.
- Да, милый, как раз сегодня как назло у тебя ничего нет - проворковала ему в ухо жена, и тут же гаркнула: - А ну вставай подлец, пьянь подзаборная!
От неожиданности он подпрыгнул и, получив пинок под зад, скатился на пол. От внезапного сотрясения тело взвыло всеми мышцами, внутри головы словно кто-то ахнул кувалдой по мозгам. От боли он застонал и схватился за голову. Как бы почуяв его состояние телефон замолчал.
Словно издалека до него донёсся истеричный монолог жены. Произносился он всегда на душераздирающей ноте и читался как по- писанному. Слова стояли крепко друг за другом, как вызубренные наизусть.
Что он отличается от лошади тем, что пьёт не от жажды и всегда про запас словно вот-вот наступит засуха, он знал. Знал, что никогда ни разу ни капли не оставлял себе на опохмелье и всегда с идиотским видом этому поражался. Причём жена не просто долдонила одно и тоже, а при этом вдохновенно изображала мимику его лица, ослабелый от попойки голос.
Вот и сейчас он, уткнутый лицом в палас, мысленно представлял жену с пародирующим его немым идиотским выражением на её лице с разведёнными в сторону руками. Руки, вероятно, подчёркивали его перекособоченную фигуру в немом изумлении. Ему вдруг стало обидно.
- Не надо..., надо меня..., - презрительно, как ему показалось, начал он. Но язык, вечный его враг, словно одеревенел и с трудом выжёвывал слова.
- Чего тебе? - заорала жена с кровати. Наступила кратковременная пауза, которую надо было срочно с толком использовать Но толк куда-то запропастился, а ответить надо, метко вставить так, чтоб не выткнуть, чтоб замолчала вобла сушёная. Но силы куда-то ушли и пауза неприятно затянулась.
- Что надо, говори, коль начал, послухаем, что этот пенёк обоссаный скажет в своё оправдание, - не выдержала жена, тугоумного молчания.
Оскорбление было произнесено. Оскорбление новое, до этого ему неизвестное и оттого унизительное.
- Я говорю, - медленно начал он, пытаясь принять на полу гордую позу, - не надо из меня делать, идиота. Я человек!
- Червяк ты навозный, - сказала жена, спустила ноги на пол и, наступив ему на живот, вышла из комнаты. Его сразу затошнило. С трудом встал, проковылял на кухню и там жадно приник к носику чайника.
Настроение было отвратительное, хотелось жутко выпить и доспать. О работе думалось вяло. Сегодня намечалась на складе ревизия и его наверняка после неё уволят. Выгонят, сволочи, равнодушно подумал он, и застонал от злости на себя. Недостача обещалась небольшая, но начальник давно на него зуб имел и поэтому ждать приходилось больших неприятностей.
А может обойдётся.? Надо позвонить, сказаться больным, может отодвинут эту ревизию. Медленно, очень медленно доковылял он до прихожей, опустился на стул и, словно выполняя непосильную работу, закрутил пальцем телефонный диск. На том конце провода сразу взяли трубку. Катькин, секретарши шефа, голос узнал сразу, а вот она его нет.
- Кать, слышь, Кать, - просипел он в трубку и замолчал, не в силах дальше говорить.
- Кто это? Говорите, вас плохо слышно, - проворковала в своём привычном стиле Катька.
Он собрался с силами, подвигал губами, разминая их, хотел прочистить горло, но зашёлся в неудержимом кашле.
- Говорите, что вам нужно, чего хотите?
Он представил как она капризно надула губки и закатила глазки. Эта Катька вечно жеманничала со всеми.
- Тебя... хочу - с хрипом произнёс он, всё ещё надеясь, что она его узнает.
- Много вас таких желающих, - крикнула она и бросила трубку.
Вот так всегда, уныло подумал он, только откроешь рот, как тебе его сразу затыкают. Он вздохнул и вновь с неимоверным трудом стал накручивать диск. На этот раз ждать пришлось дольше, но всё равно трубку взяла вновь она.
- Кать, а Кать, ты погоди, не злись, Иван Е-е-егорыч это.
- Иван Егорович ...Шляпкин? - удивилась Катя.
Он согласно мотнул головой и от внезапной боли застонал.
- Так это вы? Или не вы? - засомневалась секретарша.
Да я это, я,... Е-егорыч, - застонал он, и приложил левую руку к огненному лбу. Сейчас под ним с гиканьем и свистом разъезжала вражеская колесница, утюжа острыми шипами на колёсах это проклятое серое вещество, которое всегда по утрам у него разбухало, грозя рвануть череп.
- А что с вами? Я вам долго звонила, - понизила голос Катя.
- Да заболел я, тяжко болен, - простонал он.
- Так у вас же сегодня ревизия, Иван Егорович, комиссия вот-вот соберётся, - зашептала она. - Я вам звоню - звоню...
- Да какая к чёрту комиссия, я умираю, голова раскалывается, рот стянуло.
- Примите... - неуверенно начала она.
- Да я бы давно уж ... , но нету, кончилось всё.
- А вы у соседей попросите, ведь пенсионеры - то есть у вас? У них же всегда полный ассортимент, они народ запасливый.
- Катенька, - чуть не заплакал он от жалости к себе , - у меня ненормальные соседи. Ведут здоровый образ жизни и никогда ничем не страдают. У них никогда ничего не выпросишь, даже в долг на бутылку пива жмотятся дать.
- Иван Егорыч, - вкрадчиво сказала Катя, - а мы об одном с вами говорим?
- Ты что ж думаешь, я притворяюсь что - ли? - возмутился он, с силой оттягивая резинку на трусах. Трусы были куплены тёщей на размер меньше в виде плавок и туго обтягивали ляжки. Резинка на поясе постоянно давила, красной бороздой разделяя живот на две ровные половинки. И тут что-то холодное упало ему на шею и с неимоверной скоростью по груди скользнуло в трусы. От неожиданности и последовавшей затем ледяной боли он заорал и схватился за внезапно увеличенный низ живота.
Рядом стояла жена и хладнокровно посыпала его из ванночки ледяными кубиками из холодильника. Ледяной град просыпался на кафельный пол, дробясь на мелкие осколки.
То что он сейчас испытывал, где и что он вообще думает о всей этой грёбаной жизни в грубой нецензурной форме высказалось им длинно и заковыристо, но доходчиво даже для непосвящённого в интимные стороны человеческой жизни.
Жена взяла из его тряских рук телефонную трубку и поднесла к уху.
- Аллё. Вы слушаете? Это врач скорой помощи. Мы госпитализируем Ивана Егоровича. Вы слышите, что и как его беспокоит? Вот-вот это у них всегда на первом месте. Думаю, что без ампутации полового органа не обойтись. Причина? Сифилис в запущенном состоянии. Да, девушка, вы нам очень поможете если сообщите хотя бы о вероятных партнёршах уважаемого Ивана Егоровича. Ведь такая болезнь, заразная очень. Впрочем, это такая интимная тема, вы сами можете сообщить им об этом. Они должны срочно обратиться в кожный диспансер, если, конечно, хотят жить. А он... ну не знаю, плох очень, слышите как мается?
Она поднесла телефонную трубку к лицу мужа и ногой ударила его в живот. Новый взрыв нецензурного негодования поразил даже её. Она вновь поднесла трубку к уху.
- Если и выживет, то, как вы понимаете, не боец уже будет, да не боец. В любом случае он своё уже отстрелял. Нет, но что-то оставим, ну не под корень, должен же он иметь хотя бы внешние отличия от женщины. Сейчас наука уже умеет изготавливать детали человека в виде муляжа. Ещё раз убедительно прошу провериться. Да нет, что вы, я вас в расчёт не беру. Мы, медики должны предупредить, чтобы потом нам не ставили это в вину. Всего хорошего.
Она положила трубку на рычаги телефона и склонилась над поверженным супругом.
- Ну ты как, котик - участливо поинтересовалась она, - выпить хочешь?
- Ты же покалечила меня, сука, - простонал он. - Я же теперь писать не смогу.
- А что струя застынет? Так тебе твои девки массаж сделают и будешь ты вновь как горный козёл с бабы на бабу прыгать.
- Ты ж опозорила меня, теперь все будут знать, что я не мужик уже. Сколько сплетен будет.
- Вот беда-то какая. Но я верю в тебя, ты им всем докажешь. Да, трудиться придётся на совесть, не как со мной, не смухлюешь. Даже маленькая осечка будет раздута общественным мнением. Теперь они тебе не позволят и часу передышки. Так что, Ваня, как говорил классик, трудиться тебе трудиться и трудиться.
- Это Ленин про учёбу сказал.
- И я про учёбу.
Она подсела к нему на пол, обняла и прижала голову к своей груди.
- Ведь каждый день человек чему-нибудь учится. Он как сосуд, приобретает жизненный опыт, становится мудрым, голова его наполняется..., впрочем, твоя никогда нечем не полнилась. Ты, Ваня, простая душа, только отдавал, себя не жалел, ни своего здоровья, ни моего, всё людям, блядям по - нашему. Ты для них всё и деньги, и ласку, и любовь свою тратил на них неблагодарных. Да и сосуд ты какой-то без крышки, но с длинным изогнутым носиком, из которого текло всё. Мелиоратор ты наш. Скольких же ты поливал? Слышь, Вань, а у тебя и дети, наверно, есть?
- Дура, а Машка, дочь наша, от святого духа что ли? Как будто я не причём и совсем не участвовал в этом деле? - усмехнулся он, кривясь от боли.
- Да ты к нему и приступить не успел. Тебе ж всё некогда было, там же очередь длинная стояла, а жена, что ж подождёт. Она под боком, никуда не денется.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что Машка не моя дочь? - усмехнулся он.
- А ты посчитай Ваня. Ты же завскладом, арифметикой владеешь. Берёшь дату её рождения, отнимаешь 9 месяцев. Ну, соображаешь? И где ты был в то время? Ну, давай, милый, давай напрягись, да не той головкой, как обычно с девками, а той, что на шее держится. Ну, не слышу скрипа серого вещества!
- Мы ж тогда вместе на стройке работали, - неуверенно начал он, - у нас же бригада...
- Вот-вот бри - га - да- а - а, а ты бригадиром был. Инструменты там, материал выбивал, за стройку болел, сердешный.
- Ну, выбивал, ездил, подписывал бумаги, но это ж ненадолго, я не уезжал там в командировки. Отлучался ненадолго, но по работе. Ну, не привязывать же тебя к себе.
- А для этого дела, Вань, сам знаешь, времени много не надо. Тем более стройка была большая, места много.
- Ты хочешь сказать , что снюхалась тогда с кем- то из бригады?
- Да не с кем-то. Я ж говорю, что работали мы с тобой в бри-га-де. И ты и я.
- Ну, работали и дальше-то что?
- Ты работал Вань, а я ещё и подрабатывала.
- Зачем?
- Да для удовольствия, дурак ты набитый, и тебе отомстить, за твои гулянки и пьянки.
- Ну и кто он?
- Ой, сколько в бригаде человек-то было?
- Ну, без нас человек десять.
- Ну так вот все они.
Он задумался, дёрнул плечами и попытался встать, но жена удержала.
- А ведь ты врёшь. Не могла ты со всеми быть, здоровье не позволит.
От такой простой мысли полегчало, он расслабился и засмеялся, но смех получился натянутый и неискренний.
- Это почему же? - удивилась она и приподняла ему голову, - Нам, женщинам, здоровья для этого особенно и не нужно, терпения да, но не здоровья.
- Там у нас двое или трое пенсионеров было. Этих исключаем. Так. Затем Ваську Свистунова и Кольку Мокрухина тоже, - начал анализировать Иван.
- Это почему же ты их в расчёт не берёшь. Мужики как мужики, - удивилась жена.
- А потому как женаты.
- Так ведь и ты не холостой тогда был, а вон как с бабами возился.
- Я совсем другое дело. А вот у Васьки болел мочевой пузырь, а у Кольки радикулит. У них и на жён-то едва хватало сил, а уж на тебе они точно околбасились бы.
- И что же им мешало исполнить мужской долг? Это вроде как к мужским достоинствам не относится, - удивилась жена.
- Э, нет. Какие-же они казановы, если один через каждые пять минут мочился, а другой в любой момент мог согнуться в букву и его самого можно было использовать.
- Ну ладно, убедил, хотя в темноте каждого и не упомнишь. Они не они, какая разница. Главное чтоб у нас с тобой всё хорошо было, правда, Вань? Ты ровнее дыши,- посоветовала жена.
Она тесно прижалась к нему и замерла, чутко вслушиваясь в его неровное дыхание. Дышал он и вправду как-то плохо. Тело одеревенело и он не мог даже для вида поднять руку и погладить жену. Понимал, что врёт, издевается, но настроение явно упало.
- Ты чего-то сегодня как не родной, - вдруг произнесла она и попыталась взглянуть ему в лицо. Он с трудом встал и пошёл в туалет.
Она вздохнула и стала собирать вещи. Когда он вернулся, она уже с чемоданом направлялась в прихожую.
- Ты это куда? - подозрительно оглядел он её.
-Да вот ухожу я от тебя, Ваня. Надоел ты мне. Поживи пока без меня, а я с дочкой без тебя.
- К нему намылилась?
- Если примет, а нет, есть другие места и ты нас не ищи. Россия большая, в каждую норку не заглянешь.
- Ну нет, так дело не пойдёт, - сказал он упираясь рукой в косяк двери. -Наворотила, чёрт знает чего, а ты, милый, сиди и хлебай. Мы супруги и должны жить вместе, вот такие мои слова. И семью порушить я тебе не дам. Семья - это ячейка общества, а значит и государства. И порушить Россию я тебе не дам. Поставь чемодан, и приготовь поесть.
- И выпить, - ухмыльнулась она.
- Ну если есть, не откажусь, - с улыбкой развёл он руки.
Она осторожно поставила чемодан, медленно подошла к нему и, внезапно, схватив с тумбочки у двери вазу с цветами резким взмахом перевернула её над его головой.
От неожиданности он заорал и она, воспользовавшись его замешательством, выскочила в прихожую.
Он услышал как хлопнула входная дверь и кинулся на лестничную площадку. Этажом ниже раздавались её торопливые шаги. Он бросился за ней, совершенно забыв про свой вид. На беду, на втором этаже, сосед выводил из квартиры собаку на прогулку. Пёс, то ли играя, то ли защищая хозяина, кинулся ему на грудь и ловко свалил вниз по лестнице. Если бы не соседка, катиться бы ему долго. Но её дородная фигура на всю ширину лестницы, остановила. Выбитый из её руки бидончик громко поскакал по лестнице, омывая перед Иваном ступеньки молоком. Иван хотел догнать жену в подъезде, но не сумел. На улице он заметил женскую фигуру в кустах и устремился к ней по мокрой земле, ловко, как ему, вначале, казалось, балансируя по краю недавно вырытой под строительство соседнего дома котлована. Но проклятый соседский пёс, совершенно забыв для чего его вывели на из квартиры, не отстал и, когда конечная цель была близка, с разбегу положил ему сзади на плечи свои грязные лапы. Под весом животного, Ивана сразу потянуло вперёд. Падение было стремительным, а приземление тяжёлым с разбрызгиванием содержимого котлована во все стороны.
Вода охладила, а участливые возгласы пенсионерок из соседних домов, тесно обступивших небольшой котлован, как-то убавили желание сохранить семью.
Ну и чёрт с тобой, думал он, уныло плетясь к подъезду Он впервые с благодарностью подумал о тёще. Вот как сейчас удобны её трусы, на вид как плавки, будто он на пробежку вышел. Но, потом он взглянул на них, в рыжей глине, с яркой идиотской розочкой на причинном месте и подумал, что тёща у него сволочь и подарки делает какие-то глупые с грязными намёками. Ведь сколько раз он бывал в душе после работы, ну, у всех трусы как трусы, классические чёрные или там синие, но уж у особенно продвинутых с ромашками, васильками или в виде рисунков геометрических фигур. А эта родственная тварь, специально где-то выискала именно такие трусы да к тому же на размер меньше. С намёком, дескать, ходи зятёк, не застуди и чтоб все знали по розочке, где у него что.
Уже дома, в ванной под душем, он вдруг подумал о тесте. Пить не пьёт, а жрёт, словно верблюд перед дальним походом. " Ты, Ваня, пей, пей, а я лучше грибков, колбаски попробую ". Не успеешь пару стопок пропустить, как закуски словно и не ставил на стол. Сидит ухмыляется, на вилку ветчинку накручивает. Молчит и чавкает. Правда и он не дурак, стопку на стакан гранёный поменял, ахнет полпузыря и на равных с ним кушает. Тесть вначале хмурился, недовольно крутил головой. Иван сразу в норму приходил, оживлённого разговора требовал. А молчание родственника по линии жены волновало. Редко стал приезжать.
- 2 -
После душа Иван подошёл к зеркалу и стал сушить феном голову. Феном он пользовался редко по причине почти полного облысения. Правда, на висках, если долго не стричься, пробивались волосики в виде детского пуха. А стричься он не любил. Всегда находился какой-нибудь алкаш или юморной пенсионер, которого жаба давила стричься за деньги, и который, всегда норовил подсесть к нему с вопросом, типа для чего он зашёл в парикмахерскую. На такое назойливое любопытство Иван обычно отвечал, что сюда его пускают, а вот в женскую баню нет.
Иван пошарил на кухне во всех укромных уголках и, не найдя водки или чего-то подобного, присел на табурет. Нет, определённо так день не должен начинаться.
В дверь позвонили и Иван, поспешил её открыть, надеясь увидеть жену. Но на пороге стоял сосед, что жил под ним.
Борис Леонидович Стучало всю жизнь работал контролёром. Проверял билеты, багаж, технику безопасности, склады, считал скот, домашнюю птицу, ватники, металлолом, удобрения, навоз, в общем всё на чём мог остановиться человеческий глаз. Везде, где он появлялся, вдруг оказывалось, что без его присмотра всё разворовывается, пропадает, сгнивает, растворяется. Казалось, он для того и родился чтоб наводить порядок на страх разгильдяям и ворам. То, на что и спотыкаясь, не обращали внимания, вдруг объявлялось ценным имуществом, подлежащим учёту и контролю. Из любого пустяка выводилась проблема чуть ли не мирового значения.
Никто не мог отмахнуться от него, выгнать и даже уволить. Писать он умел, и каждое непонимание со стороны начальства тщательно фиксировалось им на бумагу и выдавалось затем в виде жалобы во все партийные и правоохранительные органы. Увольнялся он всегда сам по причине появления более актуальной проблемы на соседнем предприятии. Не было ни одной отрасли народного хозяйства, где бы его физиономия как ударника не красовалась на доске почёта. На фотографиях он получался хорошо, этакий жизнерадостный пролетарий в спецовке. В галстуках он не любил сниматься, заявляя, что сам из гущи народа и не может отделяться от него. Перед съёмками он всегда долго препирался с фотографами, непременно желая сняться с гаечным ключом. Этот предмет изготовили специально по его просьбе из лёгкого металла невероятных размеров в виде огромной болванки на длинной ручке. Это ему казалось демократичным, подчёркивало его пролетарское происхождение. Но вахтёр, контролёр или счетовод, на взгляд упёртых фотографов, не мог иметь атрибутом своей профессии этот сугубо профессиональный предмет, да и ещё таких необъятных размеров. На пробных фотографиях непонятно было кто на них главный: гаечный ключ или радостный мужичок.
Не было ни одного, наверно, профессионального праздника, к которому он бы не имел отношения. В любой профессии приходилось что- либо считать, вводить в списки и даже списывать. День медицинского работника был его днём, потому как он в своё время считал в больнице вонючие простыни, шахтёра не потому что рубил уголёк, а опять же как занятый подсчётом оборудования, инвентаризации. Как-то он случайно затесался на их демонстрацию и даже за столом, куда привело любопытство, сказал несколько тёплых слов о них, тружениках антрацита, за что один уже пожилой шахтёр за столом, расчувствовавшись, нацепил ему на грудь юбилейный значок. Вообще он любил разные значки, медальки и прочий декоративный металл, способный прикрыть сальные пятна на его единственном пиджаке, которым он очень гордился. Когда ему некоторые нахальные товарищи указывали на его ветхость, он возмущался и громко сообщал, что в этом пиджаке он был на встрече.., тут произносились такие значительные фамилии и таким тоном... Любопытный товарищ сразу затыкался. В общем у Ивана сосед был заслуженным. Выйдя на пенсию, он быстро стал председателем домового комитета и по этой причине совал нос во всё квартиры, поучал жильцов, воспитывал их детей и даже доводил до некоторых несознательных вначале политику партии и правительства, а затем просто политику. Жильцы его недолюбливали за назойливость, но терпели за хозяйственность и освобождение от домовых проблем. Кроме этого уже на пенсии он увлёкся коммунизмом, посещал все агиткомпании партии, кричал лозунги, сыпал не всегда по делу хрестоматийные высказывания классиков марксизма - ленинизма и к нему уже присматривались старые партийцы.
Сейчас он стоял на пороге, в серых линялых и выпуклых на коленях трико советского производства и рубашке навыпуск в мелкую сетку, сквозь которую проглядывала впалая волосатая грудь. Голова его была слегка сдавлена с двух сторон, верхние кончики оттопыренных ушей торчали как у овчарки, на лице землистого цвета сидел розовый хрящеватый нос, нависая над ниткой тонких сухих губ. Глаза серые с прищуром, пытливые, недоверчивые. Он с шумом втянул в себя носом воздух, раздвинул губы и поздоровался.
Иван хмуро кивнул: говорить ни с кем сейчас не хотелось. Сосед быстро уловил его настроение.
- Ну как жизнь, Ваня, - поинтересовался Стучало.
- Сказать правду, обидишься, - хмуро ответил Иван и стал медленно закрывать дверь, но сосед придержал её, уперев в неё руки.
- Я вот вижу, Иван, маешься ты. Тяжело тебе.
- А кому сейчас легко?
Иван напрягся и надавил на дверь, но сосед не уступал, уперев в неё кулаки. Никто не хотел уступать. Оба, напряженные от натуги покраснели, но продолжили вежливый диалог.
- Вот ты Иван, наверно, злишься на меня, - слегка запинаясь от физического усердия начал Стучало, - а ведь я тебе не враг.
- А чего мне злиться-то? - вторил ему с кривой улыбкой Иван, нажимая на дверь со всей силой двумя руками. - Мы ж соседи, я тебя не заливал, штанги у меня дома нет, живу тихо.
- Ну да, ну да - мелко закивал сосед головой то ли в знак согласия, то ли трясясь от напряжения, - только вот я, давеча слышал, упало что-то тяжёлое у вас тут, а потом кричал кто-то. А?
- Упало? - изумился Иван и, насколько ему позволяла поза, пожал плечами.
- Упало, упало, - зачастил сосед, - потом ещё что-то, кричала женщина.
Последние два слова он произнёс многозначительно, понизив интонацию.
- Так это я холодильник хотел отодвинуть, а он возьми и упади. А женщина в телевизоре кричала.
- А какой сериал-то, я их все смотрю.
- А это отрывок из фильма ужасов показывали.
Иван одолевал, дверь медленно закрывалась. В отчаянии сосед поставил ногу в узкую щель между дверью и её косяком и едва не закричал от боли потому как был в тапочках.
- Ты чего хотел-то? - злорадно заулыбался Иван, чуя близкую победу.
Стучало резко убрал ногу и уже в тонкую дверную щель отчаянно выкрикнул:
- У тебя за последний месяц за воду не заплачено.
Дверь захлопнулась, и из-за неё глухо донёсся злорадный голос Ивана:
- А ты сумку принёс?
- Какую сумку?
- А чтоб деньги в неё складывать.
От такого нахальства Стучало онемел, но быстро придя в себя, с силой нажал кнопку звонка. Звонок долго гремел в квартире, но дверь так и не открылась. Стучало злобно ударил кулаком по двери и мстительно поддал ногой половой коврик. Тот легко взлетел и чуть не упал в лицо, поднимавшейся по лестнице престарелой соседке Марии Петровне Зубовой. От неожиданности та охнула, ослабила руку на перилах и чуть не свалилась.
Стучало быстро сбежал по ступенькам и заботливо придержал её за руку. Вмиг обернул голову на лестничную площадку, где только что стоял и, погрозив туда кулаком, заорал во всю мощь своих лёгких:
- Ты что же творишь, подлец, я не позволю в доме хулиганить.
Зубова слегка ошалев и, не совсем понимая где она и что едва не угодило ей в голову, благодарно взглянула на председателя домкома.
- Спасибо Борис Леонидович, - проскрипела она, упираясь концом своей палки ему в ногу. От боли тот едва не покрыл матерком злосчастную старушку, но неимоверным усилием воли совладал со своими чувствами, даже сумел выдавить улыбку на разгневанном лице.
- А что это было, Борис Леонидович, - поинтересовалась старушка, опираясь сухим тельцем на палку. Председатель аккуратно, страдальчески кривясь, отставил в сторону её руку с палкой и, громко, по причине её долговременной тугоухости, заорал ей в лицо:
- Видали какой наглец, этот Шляпкин из 9 квартиры. Это он специально бросил в вас свой половик, чтоб, значит, досадить вам.
- А зачем? - полюбопытствовала старушка, недоверчиво глядя мутными склеротическими глазками на Стучало.
- Ну как же, ведь ваш котик нагадил ему на половичок.
- Так нет же котика, пропал он уже с неделю, - поникла головкой старушка.
- Так это он, он, - указывая пальцем на лестничную площадку, радостно завопил председатель, - извёл его, сам слышал, как он похвалялся среди своих алкашей, как поймал его, сунул в мешок и утопил. Не увидите вы своего котика больше, вот, гад, какой.
- Какие люди злые, - прошептала она.
- Нет, это ему даром не пройдёт - возвысил голос Стукало, - мы его на собрании проработаем. Этот живодёр не только над животными издевается, он за воду не платит, голым по улице бегает, нарушает общественную нравственность. Гнать его из нашего дома надо.
В порыве благородного негодования он опрометчиво поднялся на несколько ступенек. Дверь, так неосторожно поносимой им квартиры, внезапно распахнулась и перед ним явился Шляпкин. Был он в халате, руки прятал за спину и таинственно улыбался. Почувствовав подвох, Стучало замер и тут Иван резко выметнул руки из-за спину и в грудь борца за справедливость уперлось дуло ружья. Глядя в покрытое мертвенной бледностью лицо председателя, Иван зловеще процедил:
- Ну что, клеветник России, слабо тебе пулю проглотить и пострадать за идеалы коммунального хозяйства?
Стучало беззвучно открыл рот и его ноги, вдруг предательски стали надламываться в коленях. Как в замедленном кино лицо Шляпкина в злорадной усмешке вдруг поползло вверх, неуклонно отдаляясь, словно тот вдруг начал расти. Он уже снисходительно свысока осматривал его, такого маленького, ничтожного человечка. В глазах Стучало всё помутилось и, уже теряя сознание, услышал хриплый старушечий голос:
- Председателя убили, председателя убили.
- 3 -
Капитан милиции Глянцев Сидор Петрович сидел за столом Шляпкина и укоризненно глядел на Ивана. Тот, виновато опустив глаза, сидел перед ним, и вся его поникшая фигура выражала крайнее сожаление. На столе перед капитаном лежал чистый лист бумаги, а на нём его рука с чернильной авторучкой. Её перо грозно нависало над бумагой так страстно желая на него опуститься, что на кончике скопилась капелька чернил. Глянцев этого не замечал и выжидающе глядел на Ивана.
- Ну, что так и будете молчать Иван Егорович? - наконец не выдержал капитан.
- А что мне говорить, - осипшим голосом произнёс Иван и нервно заёрзал на стуле.
- За что хотели убить человека, что помешало и где оружие?
- Я и не собирался его убивать. Чём ?
- Где ружьё? Охотником вы не значитесь, значит, разрешения на оружие у вас нет.
- Не было у меня ружья.
- А вот свидетельница Зубова утверждает, что было и стреляли в него вы, но... не попали.
- В кого стрелял? Она что меня за народовольца приняла?
- Прекратите юродствовать. Её возраст не даёт вам право примазываться к знаменитым бомбистам. А стреляли в председателя домового комитета Бориса Леонидовича Стучало.
- Да не стрелял я, а только попугать его хотел.
- Где ружьё? - строго спросил капитан и взмахнул рукой с ложным намерением ударить Ивана. Капля с авторучки раздробившись в воздухе легла мелкими фиолетовыми бисеринками на лицо Шляпкина, отчего оно стало не рыжим, а скорее фиолетовым. В момент замаха Иван зажмурился и, когда ему на лицо брызнули мелкие капельки чернил, вздрогнул и втянул голову в плечи.
- Смотреть, - заорал капитан, - в глаза смотреть, тварь продажная.
- Я никому не продавался, - пролепетал Иван, но послушно открыл глаза и вытер лицо рукавом халата.
Капитан улыбнулся фиолетовым разводам на лице допрашиваемого, но Иван счёл это тактическим манёвром. Издевается, гад, подумал он, прикидывается кнутом и пряником в одном лице.
- Оружие куда заныкал, сволочь,- заорал капитан вновь взмахивая авторучкой и орошая на этот раз чернилами стену.
Иван встал и двинулся к шкафу, но милиционер одним прыжком оказался возле него и схватил за плечо.
- Ещё один шаг и я применю оружие, - крикнул он, - сесть на место!
Иван послушно присел на свой стул и под грозным взглядом милиционера рукой указал на шкаф. Дверцы шкафа были без ручки и плотно притворены. Капитан вытащил складной ножик и лезвием поддел одну из них. Внезапно шкаф распахнулся и на капитана оттуда навалилось что-то грузное, неподъёмное с тяжёлым старым перегаром. Сбитый на пол свёрнутым ковром и, тщетно пытаясь встать, капитан судорожно лапал кобуру, пытаясь открыть её. Ему было страшно и поэтому он начал задушено кричать, издавая вопли и не совсем приличные в чужой квартире матерные слова.
Иван вскочил, но тут же упал на пол, поскольку из под тяжёлого ковра вдруг высунулась милицейская рука с пистолетом. Но выстрела не последовало. Помотав им в воздухе, капитан сдался. Его рука бессильно опустилась на пол и ковёр замер.
Выждав минуту, Иван осторожно приблизился к поверженному стражу порядка. Поднапрягся и с трудом сдвинул злополучный ковёр с капитана. Тот лежал на спине с закрытыми глазами, раскинув руки и, казалось, не дышал.
Господи, - подумал в тревоге Иван,- неужели загнулся. Ещё этого мне припишут, как рецидивисту какому.
Он взял из безвольной руки пистолет и бережно положил его на стол. В отчаянии побил потерпевшего по щекам, сбегал на кухню и вылил ему на лицо воду из кружки. Капитан открыл глаза, повел ими по сторонам, но когда остановил их на Иване, их бессмысленное выражение резко сменилось ужасом. Он замычал и, резко перевернувшись на живот, шустро пополз под диван. Стремительность и ловкость пластунского передвижения позволила ему почти вползти под диван. Но и Иван был не прост. С не меньшим проворством, какого трудно было ожидать от этого маленького круглого человека, он ухватил капитана за ногу и, напрягшись, потянул того из глубины пыльного пространства. Милиционер явно не хотел уступать и взбрыкнул ногой так, что ботинок остался в руке Ивана, а освобождённая нога в носке с дыркой на пятке, сверкнув детской розовостью, мгновенно скрылась под диваном.
Встав на колени перед диваном, Иван заглянул под него, вглядываясь в смутные очертания скрученного в клубок тела. Оно дышало тяжело и загнанно. Пыль, поднятая им, попала в нос, и Иван чихнул.
- Слышь , капитан, - позвал он, вглядываясь в полумрак, - выходи что-ли?
- Ну, ругаться я тоже умею, - миролюбиво начал Иван, - но я не позволю тебе, представителю власти, лежать у меня под диваном, - это в конце концов унижает меня... как хозяина. Да и пистолет тебе надо взять.
- За разоружение и попытку убийства сотрудника милиции тебе, подлец, впаяют максимальный срок, - взвизгнул из под дивана милиционер.
- Да никто на тебя и не нападал. Ну, хочешь, я тебе сам пистолет подброшу, мне -то он ни к чему.
Пистолет лежал на столе, но на удивление оказался лёгким на вес. Повертев его в руке он догадался, что тот был из лёгкого металла с залитым свинцом в рукоятку. Он вновь заглянул под диван и спросил:
- Слышь, капитан, а тебе что, боевого оружия не доверяют?
- У меня пистолет настоящий, - глухо донеслось из под дивана.
- Ну да, только у меня в руке пистолетик-то детский. Такой стрелять не будет, его рукояткой хорошо орехи бить. Он у тебя хоть бумажными шариками пуляет? А может тебе его тяжело носить, ремень с пуза сползает и " макарыч " в причинное место тыкается? А может ты и капитан такой же как и игрушка твоя? А ну, вылазь с под моего дивана!
Не дождавшись ответа, Иван залез с ногами на диван, встал и начал на нём прыгать. Пружины в диване были слабые, давно продавленные и этим летом его собирались заменить. Пружины под его весом противно взвизгнули и резко просев под ногами, упёрлись в тело милиционера. Тот охнул, завозился как насекомое под иголкой, но вылезать не спешил.
- Ладно, - сказал Иван, - спрыгивая на пол, - придётся в милицию звонить, чтоб шли выручать своего боевого товарища.
Эта угроза быстро возымела действие и, вскоре перед Иваном предстал потрёпанный милиционер. Вся его одежда была в пыли, лицо в грязных потёках под стать боевой раскраске спецназовца и только глаза, испуганные, смотрели на Ивана с мольбой.
- Не надо в милицию звонить, - промямлил он, - я не милиционер.
- А кто же ты? - усмехнулся Иван.
- Племянник вашего председателя домкома.
- Стучало? - изумился Иван.
- Ну да.
- И что же ты хотел от меня?
- Ну дядька сейчас в больнице, хотел немного денег с вас взять.
- Взятка что ль?
- Ну вроде того. Мне ваша соседка по фамилии Зубова на вас указала и про оружие тоже. Вот и решил постращать, может и вышло бы дело.
- Да ты ловкач! Ну, а форму где взял?
- Да милиционер один знакомый продал, а погоны на рынке купил. Удостоверение на цветном принтере сделал, а пистолет мне по дружбе в сельской кузне сделали.
- Да, ловко ты меня провёл,- покрутил головой Иван, - всё у тебя есть и осанка, и вид, и голос. И вёл ты себя правильно. Но зачем ты под диван полез? Ведь я даже и не догадывался, что ты и не мент вовсе.
- Страшно стало, думал у вас ещё кто-то есть, думал что отмолотят и в милицию сдадут. Я ж не знал, что на меня ковёр упадёт. От него же перегаром воняет. Откуда на ковре перегар-то?
- Откуда, откуда. От верблюда. Я по пьянке портвейн пролил на него, а просушить не успел, пришлось от жены свернуть его в этот шкаф под видом уборки перед ремонтом. У меня и без него поводов для конфликтов с ней хватает. Да и портвейн какой-то дерьмовый попался, я потом тайком ковёр этот развернул, там не то чтоб пятно осталось, а будто паяльной лампой поработали. Пропал ковёр, хотел выбросить, на кражу списать, да не успел.
- А жена ваша где?
- Жена умотала от меня сегодня утром.
- Так это вы в расстройстве чувств по улице-то голым бегали?
- Да не голым, - раздражённым тоном начал пояснять Иван, - трусы у меня телесного цвета. Тёща, понимаешь, тё-ща подарила. Они ж никогда ничего хорошего не дарят. Обязательно дешёвку или с каким намёком.
- Нет, я понимаю, но зачем их всем показывать, если они не нравятся?
- Ты что дурак или прикидываешься? Я что специально в них по улице бегал?
- А что без цели, просто так?
- Нет, но ты меня достал мужик. Вот по - нашему разговору ты точно мент. Такой же въедливый и тупой. Слушай, а ты почему в милиции - то не работаешь? Там тебе в самый раз. Здесь на людях ты явно выделяешься, а там ты ровней всех. Вон как форма тебе к лицу, любого к стенке поставишь. Да и рожа у тебя подходящая.
- Ну, у вас тоже не выставочный экземпляр, - намекнул липовый милиционер.
- А мне нравится. Не красавец и не урод. Типичный представитель россиянина.
- Да вы фантомас какой-то.
- Ну, лысоват немного, - легко согласился Иван. - Но лицо у меня доброе, розовое да и вообще я человек хороший. Вот тебя не сдаю, беседуем приятно. А что бы сделал на моём месте другой, вот к примеру твой дядька?
- Да я его плохо знаю. И ехать не хотел. Но куда податься? У нас ведь в деревне работы нет, а жить надо.
- Вот ты и форму приобрёл со смыслом. Многих объегорил?
- Да так по мелочам, на дорогу чтоб хватило.
- Ну ладно. Надо нам как-то эту встречу отметить. Закусить есть, а водки нет. У тебя мысли есть?
Иван посмотрел на вмиг отупевшее лицо гостя.
- Понятно, мысли отсутствуют. Ты в общем посиди тут, а я быстро сбегаю, найду кого-нибудь.
Иван стал одеваться, напевая какой-то веселый мотивчик. Глянцев испытывал некоторую нервозность. Несколько раз он порывался остановить Ивана, но стеснялся. Выпить он, конечно, хотел, тем более если угощают, но как с таким лицом, испорченным фиолетовыми чернилами выпустить человека на улицу? Да и не дадут ему такому.
В дверь позвонили. Хозяин быстро кинулся открывать. На пороге стоял Витька Хлебников, его давнишний приятель, сантехник местного ЖЭКа.
Витька был высокого роста, широкоплеч с длинными руками. Лицо его, грубое, изъеденное оспинками с выдвинутой вперёд нижней челюстью напоминало лошадиную морду. Глаза крупные, навыкате всегда начинали блестеть живым интересом, едва речь заходила о выпивке. А поскольку эта была его излюбленная тема, горели они почти постоянно. Трезвый он редко улыбался, но уж если открывал рот, то все четыре зуба, чудом уцелевшие от долговременного открывания пивных бутылок, разом выставлялись, резко контрастируя своей необычайной желтизной на фоне бледных потрескавшихся губ. Его трудно было чем удивить, но если это удавалось, лицо вытягивалось, уши странно прилипали совсем исчезая из вида, нижняя челюсть неудержимо пыталась отвиснуть, и только частое сглатывание слюны, поддёргивало её вверх. В общем вида он был неприглядного, если не сказать, страхолюдного. Жил с матерью в двухкомнатной квартире, никогда не был женат, хотя как поговаривали, где-то имел на стороне подругу. Никто её никогда не видел, но внешностью она не должна была ему уступать, иначе как можно с ним проводить время?
Как только дверь открылась Витька ощерил в улыбке рот. Иван тоже заранее подготовил улыбку, втайне надеясь увидеть заблудшую жены. Так они и стояли несколько секунд, улыбаясь друг другу, пока Иван не опомнился и деловито осведомился:
- С бутылкой или без?
Вопрос явно поставил Витьку в тупик, потому что он тоже хотел спросить про водку, но опоздал. Он отрицательно помотал головой и попытался шагнуть в квартиру, но Иван стоял как скала. Натолкнувшись на явное недовольство дружка, Витька замялся и несмело предложил:
- Может, сбегать.?
- Странный вопрос ты задаешь, Виктор? У меня гость, так что и на него прикинь норму.
Норма всегда была разной в зависимости от времени суток, года, настроения и, главное, материальных возможностей.
- Может в аптеке чего надо, я принесу, - сказал Витька с удивлением вглядываясь в фиолетовые разводы на лице Ивана.
- А что водку уже и в аптеках дают?
- Нет, но уж больно ты...
- Знаю, что плохо выгляжу, но мне лекарство надо не из аптеки.
- Да нет, я что... , - замялся Витька.
- Давай, давай, Витя, гони так, словно у тебя понос, а бежать далеко, - подтолкнул его в спину Иван.
Как только дверь за нечаянным гостем закрылась, Иван пригласил Сидора на кухню, где быстро покромсал сточенным ножом толстыми ломтями варёную колбасу, хлеб, развёл в воде сироп от варения для " запивки ", из банки вытащил два солёных огурца. Ждать пришлось недолго. Витька обернулся быстро, толково раздобыв две бутылки водки. Правда, при виде милиционера эти бутылки едва не выронил и, если б не хозяин, ловко подхвативший их на лету, быть большому скандалу. При виде грязного милиционера Витька впал в ступор, и только объяснение хозяина кого он видит перед собой, успокоило.
Когда выпили по первой, Иван вновь наполнил рюмки и, не дав гостям закусить, провозгласил тост за дружбу. Потом пили за мужиков, за не последнюю рюмку, за здоровье, за родину, президента, вспомнили и космонавтов, которые, как сообщило над ними радио, приступили к выполнению своей программы. А программа у захмелевших гостей была на сегодня одна: напиться. Иван хотел залить бегство жены, Сидор от радости, что не попал в милицию, Витька потому, что напивался всегда. К обеду гостей развезло окончательно. Сидор начал порываться идти в больницу и бить морду Стучало за то, что обидел хозяина застолья, Витька предлагал добавить ещё, а Иван вдруг вспомнил о соседке Зубовой, которая так некстати, подставила его поддельному милиционеру. Все одновременно высказывали свои желания, не слушая друг друга. Внезапно, Сидор встал из-за стола и решительно шагнул к прихожей, явно намереваясь проведать дядьку в больнице. Но едва он успел сделать несколько шагов, как из динамика радио раздалась разухабистая плясовая музыка. Задорная мелодия решительно изменила настроение Сидора и он, забыв о своем намерении, пустился в пляс. Вначале он топнул ногой раз, другой, медленно поворачиваясь всем телом к зрителями и, вдруг словно укушенный зачастил по полу своими милицейскими ботинками, звонка выбивая по бетонным плиткам частую дробь. Руки его взметнулись вверх, разлетелись в разные стороны и свободно заболтались как под порывистым ветром. Хриплым голосом он стал выкрикивать частушки ужасно их перевирая, нисколько не заботясь звучанием и логикой построения. Витька легко поддержал его, но пляска его получилась сумбурной. Он не столько танцевал, сколько прыгал на месте, несуразно размахивая руками, словно большая обезъяна, бурно выражавшая свой животный восторг. Он что-то нечленораздельное орал, а вернее ревел, Иван почувствовал как его неудержимо тянет вступить к ним, ноги его сами по себе вдруг затряслись под столом, подпрыгнули и едва его не опрокинули. Тело в сладостной истоме потянулось, как бы разминаясь, но кухня была мала для трёх плясунов, и поэтому Ивану оставалось только подскакивать на табуретке и вихлять всем телом. Внезапно музыка оборвалась и, в наступившей тишине, в квартире раздался длинный требовательный дверной звонок.
- Мы что гостей ждём - пробормотал Сидор, присаживаясь на табурет и тяжело отдуваясь.
- Нет, больше никого не записывали, - медленно выговаривая слова, произнёс Иван.
- А кто же это? - пьяно ухмыльнулся Витька и попытался сесть на своё место, но промахнулся и упал на пол. Его ноги взметнулись вверх и сбили со стола пустую бутылку из под водки. Она с грохотом покатилось по столу, упала на пол, но не разбилась.
Звонок не унимался. Пьяная троица крепко задумалась, облокотив руки на стол. Наконец Иван не выдержал:
- Это кто-то из своих, а у нас всё кончилось.
- Пить надо реже, тогда и людям останется, - назидательно произнёс Сидор, подняв вверх указательный палец.