Ночью с цепи сорвался Цезарь. Сашка лежал у двери, на старом продавленном диване, и с тревогой вслушивался в металлический лязг обрывка цепи.

Огромный пёс, помесь каких-то сторожевых собак, бродил вокруг дома, скрёбся в дверь и тосклива поскуливал у окон. Сашка осторожно спустил ноги на холодный пол и тихо прокрался к окну. Луна ярко заливала приусадебный участок, огороженный двухметровым, крепким деревянным забором. Сашка медленно отодвинул край занавески и поискал глазами пса, но тот, вероятно, зашёл на другую сторону дома. Осторожно ступая босыми ногами, Сашка подошёл к двери, проверил замок и вернулся к дивану.

Дом этот достался ему совсем недавно, по наследству от малознакомой тётки Оли, сводной сестры его матери, Екатерины Романовны. Знались поверхностно. Мать относилась к ней равнодушно, иногда помогая по хозяйству и продуктами. Тётка всю жизнь жила в деревне одиноко, без мужа и детей.

Сашка несколько раз, ещё в детстве, наведывался в этот дом с матерью, помогая возить продуктовые сумки. За всё время переночевал здесь пару раз. Уезжал всегда с облегчением, словно чужая крыша вытягивала силы. Матери об этом не говорил, но, видать и она тяготилась этими посещениями. Возвращались в город, обычно молча, как с похорон. И только дома, отходя настроением, постепенно разговаривались, заводили смешливые разговоры. Смеялись по разным пустякам, беспричинно заражаясь странным весельем. О тётке мать почти ничего не рассказывала. Даже став взрослым, он не мог вытянуть из неё ни одного нового слова ни о ней, ни о каком-либо событии их совместного детства.

Знал твёрдо, что отец у них общий, а матери разные. После смерти жены - Сашкиной бабушки, он женился на матери будущей тёти Оли. Сашкина мать, сводная сестра тёти Оли по отцу, была старше её на несколько лет и разница в возрасте, имеющая значение в детстве, со временем не исчезла, а только ещё больше разделила их. Последний раз, при жизни тётки, он приезжал сюда три года назад, ещё студентом 3 курса. Тогда мать сильно заболела и, тётка Оля, прознав об этом, прислала письмо с предложением навестить её хотя бы на день. Ещё сообщала о каком-то лекарстве, изготовленным по старым рецептам.

Мать лежала в больнице на грани кризиса. Исход болезни никто не мог предсказать. Он с сестрой Машей делили сутки на двоих у кровати матери. Отец к тому времени уже умер и дети полагались только на себя. Отчаяние достигало предела и мать, предчувствуя смерть, давала им последние наставления. Она совсем пала духом, измученная болями и длительной болезнью. Письмо тётки было получено утром, а уже вечером он подходил к знакомому дому.

Тётка встретила спокойно, выспросила о болезни. Но не всплакнула, даже видимо не огорчилась. Сашка во время беседы крепился, но потом не удержался, голос дрогнул, и он опустошённо заплакал. Тётка погладила его по голове, слазила в подпол и выставила на стол для матери, предварительно протёртый от пыли тёмный пузырёк с пластиковой на резьбе крышкой. Он не очень-то поверил в эту настойку, но в отчаянии и утопающий хватается за соломинку. Тётка тогда налила ему несколько рюмок самогона, накормила. Самогон оказался крепким. Наверно поэтому он не запомнил еду, даже вкуса её не почувствовал. Ему тогда немного полегчало. Захотелось поговорить, услышать слова утешения, приласкаться, наконец.

Тётка выслушала его полупьяную речь, какие-то слезливые откровения, но сама оставалась спокойной, и, как ему уже тогда показалось, равнодушной. Конечно, сводные сёстры не испытывали друг к другу любви, даже дружеского расположения и роднились формально по непонятной обязанности. Их юридически связывала кровь общего отца. А вот о родственниках по линии матери и тётки Оли он практически ничего не знал. Вообще в семье не приветствовались разговоры о родственниках. На неоднократные расспросы о них, мать обычно отмалчивалась, а уж если Сашка становился особенно назойливым в своём интересе, грубо обрывала. Ещё тогда это казалось ему странным.

Явное нежелание матери вести беседы о своих родителях, а тем более о матери тётки Оли, своей мачехи, особенно остро переживалась им в старших классах школы. Тогда вдруг многие возгордились раскулаченными родственниками, дворянской кровью, усердно разбавленной крестьяно-пролетарскими предками. Подростки преувеличенно гордились происхождением, мастерством и заслугами прошлого поколения. Он что-то сочинял, придумывал, возвеличивал деда, бабок, но втайне страдал от своей лжи и обиды на мать. А та стояла непоколебимо, строго меняясь всякий раз в лице, едва им заводилась речь о неизвестных ему родственников. Потом он смирился и больше этой темы не касался.

Пёс вновь проволочил обрывок цепи, но уже рядом, под ближним окном. Сашка с опаской выглянул и увидел Цезаря на освещённой луной дорожке перед домом. Собака, невероятно громадных размеров, выглядела устрашающе, занимая своим телом всю ширину дорожки. Сашка затаил дыхание. Цезарь повернул к окну голову и на его безобразной морде зажглись два крупных рубиновых глаза. Сашка отпрянул и быстро прыгнул на диван. Когда-то он в детстве читал о собаке Баскервилле и хорошо помнил давний ужас от прочитанного. Теперь у него была своя собака, пострашнее той, книжной.

Он осторожно дотронулся до распухшего лица и сдержал стон. А неплохо его отделали дружки Федьки, мужа сестры Маши. А всё потому, что не сдержался, попытался защитить сестру от пьяных кулаков супруга. Этот человек поселился в их квартире сразу после свадьбы, где-то полгода назад. Сашка тогда ещё в армии служил после института. Неделю назад уволился и думал задружиться с новым родственником. После смерти матери Сашка стал в доме старшим и не собирался делить власть с пришлым человеком. Машка, сестра, появилась на свет через пять лет после рождения брата и до службы слушалась. Но стоило ему надеть солдатскую форму, поспешила выскочить за незнакомого ему парня.

А Федька ему сразу не понравился. Здоровый бугай, лет 30, опухший от пьянства. Он сразу повёл себя покровительственно, пообещал пристроить к себе в бригаду. Сашка тогда, за столом по глупости заявил о неумении что-либо делать руками и даже пошутил что-то про молоток и отвёртку. Этот Федька от смеха чуть не упал под стол, а Сашка с недоумением взглянул на сестру.

Она сидела рядом и с затаённым страданием глядела на брата. Но едва Сашка открыл рот, сестра предостерегающе приложила ладонь к губам. Он тогда удивился, но от дальнейших распросов отказался. Но Федька, уже изрядно пьяный, принялся словоохотливо пояснять бандитским языком о своей криминальной "работе". И Сашка начал заводиться. А тут ещё наглый родственник вдруг шлёпнул сестру по заднице, когда она встала из-за стола. Казалось бы шлёпнул жену от избытка хмельных чувств, но от боли сестра закусила губу. На кухне она мыла тарелки и тихо плакала. Сашка ласково провёл по её спине рукой и она вскрикнула. Уже потом он узнал о синяках на спине.

На следующий день Федька, не стесняясь, несколько раз беспричинно ударил кулаком сестру. Сашка не удержался, вспылил и врезал шурину, как когда-то учили в спортивной секции по боксу. Профессиональные навыки помогли тогда не только выстоять в завязавшейся потасовке, но и уложить зарвавшегося родственника в нокаут. Через день его встретили несколько крепких парней, избили и пригрозили убить, если появится дома. Он не испугался и дома, на Федьке, выместил всю боль и унижение, полученные по его указанию. Если бы не Машка сидеть ему по статье.

Она сумела его успокоить и предложила временно пожить в завещанном на его имя тёткином доме в деревне Сугробово. Ещё в армии он узнал о смерти тёти Оли и завещании на его имя. Сестра по доверенности оформила на него дом, и теперь он являлся полноправным хозяином деревенской недвижимости.

Тётка, помимо дома с участком, отписала и пса, обязав пожизненно содержать его. Почему она озаботилась этим здоровенным кобелём и вписала его в завещание, никто не знал. После её смерти за ним присматривала соседка Люба, женщина средних лет, одинокая и трудолюбивая. В завещании он указывался в самом конце и Сашка не придал ему значения, весь сосредоточенный на описании размера участка, дома и построек. Старый дом он собирался после службы продать, на вырученные деньги справить одежду себе и сестре, купить машину, а на остатки немного пожить до устройства на работу.

Сестра сунула ему какие-то деньги, наказала в деревне зайти к соседке за ключом от дома, и пообещала потом с ним связаться. Из её поспешных слов понял, что жить ему в тёткином доме недолго, пока муж не остынет. Или не убьёт, вяло подумал тогда Сашка, но послушался. Взял паспорт, военный билет и документы на дом, поцеловал сестру и ночной электричкой выехал в деревню Сугробово.

Ещё в вагоне почувствовал себя худо. Ныло избитое тело, кровь застаивалась и колотил озноб. Ночной холод не взбодрил и всю долгую дорогу от станции едва тащился по неровной дороге. Дверь соседка Люба открыла сразу, будто ждала. Он назвал себя, и она впустила в дом. Такая доверчивость в позднее время удивила. Они никогда не общались и виделись только издали, через редкий штакетник, между двумя домами. Сейчас бы это не получилось: его место занял двухметровый забор с плотно пригнанными досками с уже облупившейся краской. В тепле Сашку разморило. Люба осторожно протёрла его избитое лицо тёплым влажным полотенцем, выставила перед ним на стол еду. Сашка вяло ковырнул вилкой омлет и уснул.

Проснулся рано, ещё затемно. Люба спиной к нему в ночной рубашке до колен, склонялась над печкой, пытаясь разжечь огонь. Он всмотрелся в её полуобнажённую фигуру, силясь разглядеть запретное место. Потянулся телом, кровать под неосторожным движением слабо скрипнула. Женщина обернулась и смущённо оправила на себе рубашку. Пламя в печи вспыхнуло и осветило её соблазнительную фигуру. Сашка едва не воспылал страстью. Женщине было около сорока, но, несмотря на разницу в возрасте, понравилась. Она молча смотрела на него, как бы провоцируя на первый шаг. Он хотел встать, но боль меж ног предательски напомнила о себе. Да, те молодчики знали куда бить. Он слабо охнул и неловко присел. Она подбежала с тревогой в глазах, помогла улечься. Её уход нравился. Приятное тепло женских рук, заботливые движения и случайные прикосновения сладостно томили тело. Она поднесла какой-то горьковатый отвар. Он капризно сморщился и выпил всю кружку. После этого вновь уснул и проспал до самого вечера.

Люба жила одиноко, но аккуратно. Никто в селе не мог сказать о ней худого слова. Даже бабки, вечные сплетницы, не могли позлословить на её счёт. Когда-то она вышла замуж, но парень попался совсем никудышный, и вскоре от пьянства умер. За три года супружества она никого не родила и обитала в мужнином доме одна. Из родни по линии мужа оставался один свёкор, да и то где-то в городе, в доме престарелых. Родители её давно померли: отец утонул на рыбалке, а мать застудила себе что-то и тоже отошла в мир иной. Люба иногда навещала их на кладбище. Были, наверно, у неё родственники по линии брата, но тот давно пропал в Сибири, куда отправился на заработки. Несколько лет назад прислал поздравительную открытку, но почерк показался незнакомым. Она послала ему несколько писем, но они остались без ответа.

Всё это Сашка узнал на следующую ночь в постели с Любой. Так получилось. В любви она была ненасытной и едва удерживала себя, боясь растревожить его боль. Он тоже, как и она истосковался за год вынужденного армейского воздержания. Но тело ещё не совсем оправилось от болезненных ударов и чувствительно сдерживало физиологические ощущения. Они вконец измучились неутолённой страстью и заснули в объятиях друг друга.

На второй день ему стало значительно лучше. Он попросил у Любы ключ от тёткиного дома, и она нехотя его достала. Вот в эту-то первую ночь в тёткином доме ему, по милости Цезаря, приходилось бодрствовать.

Дом почти не изменился. Разве только веранда немного криво ушла в землю, но дом за собой не потянула. Он как бы отстранялся от погибающей пристройки. Когда вошёл, то поразился чистоте и прибранности помещения. Здесь после смерти тётки с полгода никто не жил, но воздух не отдавал затхлостью и обычной в нежилом помещении устоявшейся пылью. Клеёнка на круглом, в центре комнаты, столе, чисто протёртая, блестела ярким глянцевым узором, зелёная половая дорожка без единой складочки тянулась от двери до противоположной стены, к старому ламповому радиоприёмнику у окна. Тёткина кровать, пышная от толстой перины, под цветастым покрывалом стояла в правом дальнем углу как огромный корабль с высокой резной спинкой. Взбитые подушки горкой громоздились друг на друге в углу кровати. Сашка решил переночевать на старом продавленном диване у двери. Он стоял справа при входе в дом у двери. Кровать хоть и выглядела соблазнительно и поражала простором, но подозрение о возможной смерти в ней тётки, брезгливо отталкивало от ночёвки.

Люба на вечер дала немного еды. На следующий день он намеревался пройтись по деревне, прикупить продуктов, да и познакомиться может с кем. Жить здесь предстояло долго. Он понимал всю глубину ненависти этих бандитов и желание отомстить. А сестра как-то жила до него и сейчас не пропадёт.

Про собаку он совершенно забыл и сейчас, ночью, знобко ёжился, разглядывая неприятное животное. Зверь невероятного размера с огромной головой и большими отвислыми ушами смотрел на луну. Потом, как бы почуяв человеческий взгляд, медленно обернулся и опять уставился крупными красными точками глаз на окно. Сашка затаил дыхание и удержался, храбрясь за толстой рамой окна. Через минуту Цезарь встал и, медленно переваливаясь, направился к дому. Вот тут Сашка запаниковал. Диван жалобно охнул под его испуганным телом, скрипя продавленными пружинами на весь дом.

- 2 -

Всю ночь Сашка не мог уснуть, ворочался, нервно вздрагивая от малейшего звука. Старый дом, покинутый хозяйкой, жил своей деревянной жизнью, чутко откликаясь на каждый порыв ветра шорохами. Печь, досыта нагретая, медленно остывала, и благодарный дом старчески покряхтывал и поскрипывал. В голову упрямо лезли яркие мысли о смерти тётки.

Воображение красочно рисовало картины смерти старого человека на кровати, всего в нескольких метрах от него. Тётка виделась безобразной и ослабленной от долгой болезни. Люба говорила о каких-то её мучениях. Впрочем, ему нет до этого дела. Он в который раз перевёртывался на другой бок и гнал назойливые мысли.

Звякнуло стекло и в спину потянуло холодным воздухом. Потом кто-то тихо спрыгнул у злополучной кровати. Уж не покойница ли решилась наведаться в родную хату? К смертному одру потянуло? Он в испуге запоздало подумал о железной кочерге, бездумно оставленной у печки. Теперь до неё не добраться. А неведомое противно заскрипело половицами к Сашке.

Он лежал тихо, боясь шевельнуться, надеясь остаться незаметным. Сердце часто забилось. Он попытался вспомнить слова молитвы, но кроме первой строчки "Отче наш" ничего не получалось. Наверняка рядом топталось привидение, неупокоенная душа тётки, иначе кому взбредёт в голову шастать по пустому дому. Слабое дыхание коснулось уха и от головы по всему телу рассыпались приятные мурашки. От испуганных мыслей не осталось и следа. Тело расслабилось и на лоб легла мягкая тёплая рука.

Проснулся поздно. За окнами прохладно светило октябрьское неяркое солнце. Наручные часы показывали десять часов. Он лежал на кровати, в трусах и под одеялом. Это показалось странным. Потому что твёрдо помнил себя перед сном одетым на диване. К тому же...

Где-то рядом, наверно в Любином дворе, горласто прокукарекал петух, потом вдали залаяла собака. Сашка подошёл к окну и увидел на дорожке перед домом всё ту же собаку, но в объятиях незнакомой девушки. Она сидела перед Цезарем на корточках, обнимая его за шею, и нашёптывая, наверно, какие-то ласковые слова в ухо. Пёс с умным видом внимательно слушал и даже, как показалось Сашке, несколько раз с пониманием мотнул головой. Он вспомнил упоминание Любы о какой-то девушке, тёткиной воспитаннице. Она иногда приходила в дом, помогала соседке кормить собаку.

Потом девушка взяла обрывок цепи и потянула пса за угол дома. Сашка быстро оделся, подбежал к другому окну и увидел их возле собачьей будки. Девушка посадила собаку на цепь и повернулась к окну. Сашка отпрянул и сквозь тюлевую занавеску попытался её разглядеть, но девушка быстро направилась к веранде. Он поспешно отодвинул защёлку на двери, вынул из двери ключи и сел в дальнем от двери углу дивана.

На веранде щёлкнул замок, шумно задвигались ящики шкафа, звякнуло ведро, что-то звонко упало и покатилось. Незнакомка явно торопилась, что-то бормотала во время своих поисков и, наконец, радостно вскрикнула. Сашка решил выйти и познакомиться, опасаясь её больше не увидеть. Но дверь в жилую часть дома резко распахнулась, девушка стремительно направилась в левый угол к серванту и сразу принялась рыться на его полках.

Незамеченный Сашка с интересом рассматривал из своего угла её стройную фигурку, с удовольствием отмечая узкую талию, обтянутые юбкой округлые бёдра и стройные ножки. Внезапно девушка замерла и резко развернулась. Сашку поразило её удивительно строгое выражение лица. Она не испугалась незнакомого человека, даже не удивилась. Жёсткий испытующий взгляд изумительно голубых глаз завораживал бездонной глубиной, сковывал мышцы, туманил голову. Холодом веяло, будто зима входила в дом. И вдруг всё изменилось. Вернулось тепло, кровь прилила к голове, сердце застучало с удвоенной силой. Сашка провёл рукой по лицу, как бы стирая иней.

- Вы Саша?

Девушка стояла уже рядом и с любопытством заглядывала ему в глаза. Он провёл ладонью по лбу, окончательно сбрасывая остатки недомогания, и кивнул, пытаясь улыбнуться.

- А я Наташа, - просто ответила она, ласково оглядывая Сашу.

- Если вам плохо, скажите, - потребовала она и положила ему на плечи руки.

Они прямо-таки горели неестественно высокой температурой. Тепло от плеч медленно начало расходиться по телу и вскоре он почувствовал прилив сил. От неё явно исходили какие-то флюиды, вызывая бодрость и неуместное желание немедленно овладеть этой девушкой. Остатки благоразумия ещё пытались его остановить, но внутри уже всё трепетало от вожделения, от стремления войти в неё и утонуть от наслаждения. Он буквально погружался в её глаза. Они зазывали, манили обещанием неземного блаженства.

Всё произошло яростно и страстно. Они внезапно кинулись срывать друг с друга одежду, кататься в обнимку по полу, издавая вопли и рычания. Сознание померкло и только дух, освобождённый от условностей и правил поведения в обществе, торжествовал, низводя человеческую сущность до животного уровня. Да он и был сейчас грубым и сильным зверем, подавленный одним желанием удовлетворения похоти.

Вечером Сашка очнулся на полу, голым и замёрзшим. В полутьме нашарил руками одежду, устало поднялся. На улице темнело. При свете неяркой лампочки, на джинсах обнаружил порванную металлическую молнию, а на рубашке вырванные с "мясом" несколько пуговиц. Они валялись рядом, на полу. Все три, а вот четвёртую найти не смог. Обрывки воспоминаний никак не связывались в единую логическую нить. Смутное видение большой собаки, какой-то девушки и ощущение внутренней опустошённости. На крыльце Сашка вдохнул холодный осенний воздух, до озноба посидел на ступеньках. Нет, что-то случилось после ухода от Любы, что-то здесь произошло. А ночью? Кто приходил и почему он оказался утром раздетым. И потом эта странная девушка, и африканская страсть между ними.

Он бродил по дому, пытаясь воссоздать нить событий. В окно постучали. Сашка открыл на веранде дверь и увидел Любу. Она в тревоге уставилась на него, рассмотрела порванную рубашку и не застёгнутые джинсы. Сашка смутился и посторонился, впуская женщину.

- Был кто? - сразу спросила Люба, едва переступив порог дома.

- Да нет, - в замешательстве пробормотал Сашка.

- Конечно, нет, - согласилась Люба, обводя внимательным взглядом обстановку.

- Вон как тебя потрепали. На меня небось и сил не осталось?

На последних словах Люба резко к нему обернулась. Сашка провёл рукой по порванной рубахе и, перехватив женский взгляд, другой рукой прикрыл порванную молнию на джинсах.

- Ну, чего смутился-то? -не отставала Люба, - ну, покувыркался и ладно.

- Да нет, я.., - начал Сашка и почувствовал, что краснеет.

- Наташка, небось, была. Можешь не отвечать, больше некому.

- Да тут собака отвязалась, она её на цепь посадила.

- Ну да, из-за собаки всё это и случилось. Без неё у вас наверняка ничего бы не вышло, - натянуто рассмеялась Люба.

- Да ты что, ревнуешь? - попробовал обратить всё в шутку Сашка.

- А хоть бы и так! Ревную! - решительно тряхнула головой Люба.

- Да это так.., - пожал плечами Сашка, - случайность.

- Эта случайность молодостью называется. Конечно, у неё тело-то побелее и понежнее будет, - натянуто хохотнула Люба и, нервно потирая руки, прошлась по комнате.

Сашка поднял с пола опрокинутый стул и сел на него. Люба близко подошла к нему сзади, привалилась телом. Её грудь легла на голову. Она тяжело задышала, и он вспомнил другое дыхание, ночью. На плечи легли руки, но совсем другие, не жаркие, а страстные. Пальцы сжали плечи. Она ласкова провела по его голове рукой и коснулась лицом макушки.

- Ладно, - поднялся он, - надо в магазин сходить.

- Ну, еда-то у меня есть, - сказала Люба и потянулась к нему.

- Я не привык жить нахлебником, - буркнул Сашка и вышел на веранду. Но куртки на вешалке не оказалось. Люба вышла вслед за ним и с интересом наблюдала за его поисками. Сашка перерыл все вещи, залез в шкаф, в кладовку, но куртки и след простыл.

- Может, ты ею расплатился... за удовольствие? - съехидничала Люба.

Сашка резко развернулся. Женщина стояла у стены вся красная с блестящими от злости глазами и очень красивая. Первые слова грубости, на которые она явно нарывалась, застряли у него в горле.

Они смотрели друг на друга, и он вспомнил близость с Наташей. Вот также и они тогда стояли прежде чем... Но тут было другое. Не испытывал он к Любе той дикой страсти, а только благодарность за уход и удовольствие. Вероятно, она что-то прочитала в его глазах или уловила особым женским чутьём его не расположенность задеваться её словами. Глаза потухли, она опустила голову и молча указала на угол веранды. Куртка висела под телогрейкой и тёплым свитером.

- Это ты её туда сунула? - подозрительно прищурился Сашка.

- Нет. Сам, небось, повесил и забыл, - упавшим голосом произнесла она и опустила глаза.

Он надел куртку, и вышел на крыльцо. Совсем стемнело. На улице зажглись редкие фонари. Он взглянул на наручные часы и удивлённо свистнул.

- Люб, а Люб, - позвал он и, едва она вышла, спросил:

- А магазин у вас до которого часа работает?

- Магазин у нас закрывается в 15 часов.

- Ого,- тихо подивился он, - это что же за магазин такой?

- В деревне людей мало, вот и нет смысла до вечера работать. А еда у меня есть, не обеднею от тарелки супа и горсти каши.

Она стояла рядом и говорила в сторону как бы не ему. Обиделась,- подумал Сашка. Конечно, можно сходить и к ней, но сможет ли он...

- Не волнуйся, приставать не буду, - внезапно глухо произнесла женщина, как бы услышав тайную мысль.

А дома у неё вышла как раз наоборот. После ужина у них всё вновь сладилось. Люба быстро уснула на его груди, а он лежал и мысленно корил себя за распущенность. Нет, никого он не предавал и не обещал блюсти верность. Потому что некому клясться в преданности, но в груди зрело недовольство собой. К тому же вдруг вспомнилась сестра. Подумалось о её несладкой жизни с нелюбимым человеком и свои эгоистичные любовные утехи.

Люба, конечно, женщина в теле, ненасытная в любви, и, в общем-то, хозяйка неплохая: вон свинью держит, гусей, кур. Попробуй, накорми такую ненасытную ораву. А что одна, так, где сейчас в деревне мужиков нормальных найдёшь? Хозяйственные подались в город, а непутёвые пьянствуют и на любовь негожи. Он попробовал вспомнить службу в армии, друзей, но мысли витали какие-то поверхностные, без души, отстранённые, словно это и не с ним происходило. Какой-то червячок незримо точил, мешая сосредоточиться и успокоиться. Внезапно он подумал о тёткином остывшем доме и о том неведомом, пробравшимся в него прошлой ночью через окно.

Укорил, что не осмотрел его днём, небось сейчас там ветер вовсю гуляет по избе. Заходи и бери что хочешь. Тётка ему дом доверила, а он из-за бабы его бросил. Дом представился одиноким пожилым живым существом, со своей памятью и болезнями.

Сашка осторожно встал на пол, оделся и вышел на крыльцо. Дом из-за забора едва виднелся верхней частью. Сашка привстал на цыпочки и попытался его разглядеть. Ветер усилился. Деревья с жалобным стоном закачались, цепляясь друг за друга ветвями. Звёзды на небе заволоклись тучами и начал накрапывать холодный осенний дождь. Его капли с ветром стеганули по лицу. Сашка присел и, когда резко подпрыгнул, дом в краткий миг предстал ему во всей своей тёмной громадине с точечной вспышкой в левом окне, у тёткиной кровати. Так и есть, огорчился Сашка, какой-то бомж залез в дом переждать непогоду. Он взял на веранде топор и накрылся старым плащом.

Возле калитки, прежде чем выйти на улицу, оглянулся. При яркой вспышке молнии разглядел незакрытую им дверь на веранду дома. Мысленно ругнул себя за беспечность, но возвращаться не стал. Решил по-быстрому отпугнуть незваного гостя.

А погода совсем испортилась. Холодный ветер накинулся на него возле тёткиного дома и едва не повалил на землю. С такой яростной непогодой Сашка столкнулся впервые и подумал о ней как о предостерегающем знаке. Он даже немного неуверенно замялся на крыльце. К его удивлению дверь на веранду оказалась приоткрытой, а дверь в дом вообще распахнута.

Что за чёрт, озадаченно подумал он, прекрасно помня, что закрывал их на ключ. Он осторожно вошёл на веранду и заглянул внутрь непроницаемой тьмы дома. Рука сжала топор и тело напряглось. И зачем тётка отписала мне этот дом, скользнула с сожалением мысль, возись теперь с ним. И тут его напряжённый слух уловил слабое движение. В доме, несомненно, кто-то был. И этот кто-то внезапно, без стеснения, начал шуметь.

- Эй, кто здесь? - крикнул Сашка, не решаясь перешагнуть порог жилой части дома.

Там внезапно установилась тишина и Сашка пообещал кого-то поймать и надрать ему уши. После этой угрозы чужой вновь завозился, но поспешно, гремя, раскидывая и роняя.

Уж не окапывается ли он тут, подумал Сашка и отважно переступил порог. Как только он это сделал, по комнате часто пробежали, скрипнула оконная рама и неизвестный выпрыгнул в окно. В саду земля глухо отозвалась на приземление тела, и вслед за этим кто-то с шумом продрался сквозь кустарник, и всё стихло.

Сашка включил свет и поразился устроенному разгрому. В таких случаях обычно говорят - "Мамай прошёл". На полу, под растворёнными дверцами шкафа, лежали выброшенные тряпки, скомканная одежда. Под ногами захрустела рассыпанная крупа, пустые банки валялись вперемежку с разбитой посудой. Похоже здесь что-то лихорадочно искали, а может из озорства похулиганили. Из окна у тёткиной кровати тянуло холодным сквозняком. Тьма заглядывала в дом через распахнутые створки рамы. Он потрогал стекло, закрыл окно на задвижки. Сел у стола в центре и задумался.

С тех пор, как он переступил порог этого дома, Сашка не чувствовал в себе уверенности. Постоянно что-то тяготило, на сердце скребла непонятная тревога, а тут ещё девушка эта, Наташка. Сейчас ночью всё вдруг отчётливо начало вспоминаться. Встреча с ней, краткий разговор. Даже не краткий, а так несколько слов, и сразу схватились. Что толкнуло его с такой сексуальной яростью к ней, а она... Ведь впервые увиделись и сразу повалились. А перед этим ещё кто-то дышал над ним ночью, да так страшно, что и заснул почему-то. Из раздумий вывел слабый скрип половой доски на веранде. Потом ещё и ещё. Сашка встрепенулся и мгновенно вскочил.

- А ну, стоять! - повелительно крикнул незнакомый человек в полицейской форме с пистолетом в руке. Он стремительно подбежал к Сашке, ухватил за шиворот, ткнул лицом в стену, быстро охлопал его тело.

- Кто такой, почему здесь? Документы!

- А ты кто такой? Сам покажи! - заорал Сашка, впервые почуяв в себе оскорблённого домовладельца.

- Гляди-ко? - удивился полицейский и развернул Сашку к себе. Приставил к его лбу пистолет и мрачно процедил:

- Ты на меня ещё гавкать будешь, шавка?

Несмотря на страх, подламывавший ноги в коленях, Сашка выдавил:

- Какая я тебе шавка? Ворвался как бандит в мой дом и ещё документы спрашивает.

- Какой твой дом? Сейчас в нём никто не живёт. А хозяйка померла, - крикнул уже с меньшей напористостью полицейский и давление пистолета ослабло.

- Я хозяин, мне она его завещала, - выкрикнул на одном дыхании Сашка.

Полицейский опустил руку с пистолетом, и с недоверием осмотрел обозначившегося владельца недвижимости.

- А ну, покажь документы. Гляну, какой ты здесь хозяин.

Полицейский с капитанскими погонами ещё воинственно глядел на Сашку, но по тону и глазам угадывалась его некоторая растерянность. Впрочем, это ощущение быстро пропало, стоило Сашке почувствовать себя вольнее. Едва он сделал шаг, как капитан построжел лицом и посадил его под пистолетом на стул.

- Где лежат документы? Ты скажи - я найду.

- Чего это я разрешу чужому человеку рыться в моих вещах,- усмехнулся Сашка и сразу понял, что не следовало это говорить.

- Это я чужой? - взорвался негодующим голосом капитан.

- Я здесь в деревне главный и не тебе, щенок, указывать мне. Здесь в деревне нет для меня запретных мест. Я совал и буду совать нос всюду и по любому поводу. Запомни, по- любому, какой мне представится.

- Что же у вас за должность такая, рыться в чужом белье?- усмехнулся Сашка и тут же получил в лицо удар кулаком. Удар показался несильным, но болезненным, по разбитым уже губам.

- Это, молодчик в коллекцию к другим твоим отметинам. Будешь знать, как с участковым разговаривать, - пробормотал капитан, сам немного ошарашенный своим поступком.

Сашка провел по губам рукой, разглядел на ней свежие пятна крови.

- Вот так у нас всегда: стоит рот открыть, как какой-то мент сразу затыкает его кулаком, - упрямо произнёс Сашка и, в ожидании повторения удара, напрягся.

Но полицейский вдруг с интересом взглянул на него и тихо приказал:

- Давай документы, оратор.

Сашка сунулся было искать сумку, но вспомнил, что её с документами перенёс к Любе на всякий случай. Украдут, поди восстанавливай. Не в его положении сейчас мыкаться с документами. Капитан углядел некоторую заминку и спросил с ехидцей:

- Что, дома забыл? Или ещё не получил по справке?

- Какой справке? - машинально спросил Сашка, соображая, где в доме у Любы положил эту проклятую сумку.

- Какой? Об освобождении из зоны, - пояснил без улыбки капитан, не спуская с Сашки глаз. А Сашке не нравилось удобная поза на его диване этого настырного мента, возомнившего себя местным царьком, в обезлюдевшей деревне.

- Ну, так где же твои документы?

- Они у меня, Василий Степаныч, - произнесла от двери Люба.

Сашка с полицейским одновременно взглянули на неё, полуодетую, с непокрытой головой. Из-под короткой куртки выглядывал подол ночной рубашки. Она протянула участковому полиэтиленовый пакет и, пока капитан читал документы, с тревогой смотрела на Сашку.

Сашке не нравился её взгляд, потому что не чувствовал за собой никакой вины.

- Ну, прочитал? - не выдержал он дотошного изучения полицейским бумаг.

- Ты чего парень? Не рано хавальник открыл? - поднял в изумлении голову полицейский.

- А в чём я виноват? В своём доме, от следствия не скрываюсь, не судим. Какие проблемы? - усмехнулся Сашка, злясь на неотрывный предостерегающий взгляд Любы.

- Всё это я тебе могу быстро организовать, если не заткнёшься, - с угрозой бросил капитан, не отрывая глаз от бумаг.

Сашка хотел ещё немного подерзить, но под умоляющим взглядом Любы передумал. Капитан что-то из документов списал себе в блокнот и небрежно кинул их на стол.

- Это мой новый сосед, Василий Степанович, - просительно произнесла Люба и так посмотрела на капитана, что Сашку замутило от её собачьих глаз.

Полицейский хмыкнул и, напоследок, смерив Сашку строгим взгядом, ушёл, властно топая сапогами. Сашка взял веник и стал подметать пол, не обращая внимания на Любу. Та кинулась помогать, но он её остановил.

- Ты вот что, со-сед-ка, не мешай. Я сам в состоянии убраться.

- Ну, если тебе помощь не нужна, я посижу, посмотрю, - податливо согласилась Люба.

Сашка энергично принялся убирать следы погрома, внутренне терзаясь вопросом отсутствия у Любы любопытства. Почему она не спрашивает о причинах такого беспорядка? Или она принимает его за неврастеника, устроившего разгром в своём доме от избытка чувств?

- Саша. Пойдём ко мне, - вдруг устало произнесла Люба, снимая куртку.

Он хотел огрызнуться и отослать её подальше, но вид женщины удивил. Она резко побледнела, по лицу катился пот, а по телу пробегала дрожь.

- Ты чего? Заболела?

- Пойдём ко мне, - зашептала женщина из последних сил подвигаясь к нему. Он успел её подхватить под руки, и она потеряла сознание.

Мысленно кляня мента так не вовремя ушедшего и совершенно забыв о недавнем желании выставить его, Сашка дотащил Любу до дивана. Она тяжело дышала и как будто его не узнавала. Он выскочил на улицу, чтоб позвать кого из соседей, но на крыльце встал как вкопанный. Прямо перед домом, под дождём, плотно стояло несколько десятков человек. Сверкнула молния и краткая вспышки на миг осветила их голубоватым светом.

- Эй, - крикнул Сашка, - помогите, женщине плохо. Слышите?

Люди стояли молча, не шевелясь, как бы слитые в единую скульптурную композицию. Сашка спустился по ступенькам и хотел подбежать к ним, но сзади, из дома, донёсся заглушенный Любин голос. Он развернулся к дому и спину словно окатили ледяной водой. Он вздрогнул, но не сумел обернулся. Сзади стояло что-то грозное и мрачно холодное. Как мощная глыба льда, готовая завалиться на него и раздавить. Не чуя под собой ног, он вбежал на веранду, захлопнул дверь и задвинул засов. Люба что-то горячо бормотала, но Сашка не сразу склонился над ней. Рубашка на нём взмокла, а сердце заходилось в испуге. Он подбежал к окну и выглянул на улицу. Вновь вспыхнула молния, но молчаливая толпа таинственным образом исчезла.

Внезапно погас свет. Сашка чиркнул зажигалкой и едва её не уронил. В свете неровного огня на диване в полный рост стояла Люба с вытаращенными глазами.

Рука дрогнула и зажигалка погасла. В темноте безумные глаза женщины обозначились красными угольками. Сашка лихорадочно начал чиркать зажигалкой пытаясь высечь огонь и, едва он возник, Люба вытянула к нему руку. Сашка отпрянул и попятился, не в силах оторвать от неё глаз.

В неровном огне зажигалки Люба выглядела неестественно опасной. Сзади у тёткиной кровати что-то стукнуло в стекло рамы и её створки внезапно со стуком распахнулись. Холодный ветер ворвался в дом, загасил зажигалку и волосы у Сашки от ужаса зашевелились. В свете частых вспышек молний тело Любы медленно оторвалась от дивана и зависло под потолком, упираясь в него головой. Он завороженно смотрел на подвешенное женское тело в белой ночной рубашке и не мог сдвинуться с места. Глухо, едва дорываясь до мутного сознания, снаружи по дому стали часто стучать, как бы заколачивая гвозди.

- Чужой, - вдруг произнесла Люба спокойным и чистым голосом.

- Зачем ты здесь?

В доме начала твориться какая-то вакханалия. Сашка, плотно протираясь по стене влез в угол у буфета и, вжимаясь в него, заметил как в окно у тёткиной кровати, полезли какие-то тени, наслаиваясь друг на друга. Они сразу начали метаться по дому, опрокидывая стулья, прыгая на стол, и громко хлопая створками буфета. Из него на пол посыпались банки, зазвенело разбитое стекло и всё это покрывал тяжёлый топот подбитых железом сапог и лязганье металла. Люба висела под потолком и неустанно замогильным голосом повторяла про чужого, неизменно допытываясь зачем он здесь.

Сашка не помнил сколько это длилось. Только вдруг, будто по команде, всё стихло, и установилась тишина. Он немного посидел в своём углу, отдышался, пришёл в себя и зажёг на столе свечу, которую подобрал с пола. Люба лежала на диване со сложенными на груди руками и ровно дышала. Он постоял немного над ней, поднёс свечу к её лицу и поразился его сонной безмятежности. Женщина лежала вытянутой струной, будто невидимые прочные нити силой растягивали тело по дивану.

Он вытер со лба холодный пот, вышел на крыльцо и удивился ясному небу. На звёздном фоне висела круглая луна, мягко освещая землю. Тишина стояла необыкновенная. Слабые ноги подогнулись и он плюхнулся на верхнюю ступеньку крыльца. Так он и просидел до утра, не сомкнув глаз.

-3-

Днём пришла Наташа. Сашка к тому времени успел в доме убрать следы ночного погрома. Наташа застала его на стуле у дивана. Она поздоровалась и взглянула на спящую Любу.

- Вот плохо стало человеку, - пояснил Сашка, сам не понимая чего он оправдывается перед незнакомой девушкой. Впрочем...

- Заболела? - произнесла Наташа и положила женщине на лоб руку. Та сразу проснулась, повернула голову, и с недоумением уставилась на Сашку, потом перевела взгляд на Наташу и вздрогнула.

- Ну что, Люба, дома не сидится? - сказала девушка, не отнимая руки со лба женщины. Та недовольно поморщилась, закрутила головой, пытаясь стряхнуть чужую руку, и Наташа её убрала.

Сашка невольно сравнивал их и смущался. Люба возрастом явно проигрывала и к тому же выглядела сейчас на диване беспомощной и постаревшей. Соседка взглянула на него и похоже догадалась о его мыслях. Она поспешно села, быстро поднялась, подошла к зеркалу и начала причёсываться. Сашка перехватил в зеркале внимательный на него взгляд, но ничего не мог с собой поделать, и глупо пялился на Наташу. А та, как ни в чём ни бывало, прошлась по дому, по-хозяйски налила в электрочайник воды, щёлкнула на нём кнопкой, прислушалась к урчанию.

- Сейчас будем пить чай, - весело объявила она и обернулась к Сашке. Он улыбнулся, и Люба рывком отошла от зеркала.

- Мне не до чаёв, - сказала она, строго уставив глаза на Наташу. - Пойду.

- Конечно, Люба, идите, ведь у вас хозяйство, - певуче произнесла Наташа, но Сашка уловил в её тоне замаскированную дамскую победную насмешку. Вероятно, и Люба это почувствовала, потому что встряхнула головой, и беспечно заявила:

- А впрочем, куры не подохнут. А кабана я с вечера неплохо покормила. А-а-а, обойдутся, потерпят.

Чай пили за столом с пряниками Наташи. Разговор не клеился и Сашка не знал как себя вести. Женщины это чувствовали и исподлобья кидали друг на друга неприязненные взгляды. Чайник опустел, но никто не спешил вставать.

- А ко мне тут, участковый ночью приходил,- произнёс преувеличенно бодрым голосом Сашка, надеясь, что Люба поддержит разговор на нейтральную тему.

- Степаныч? - удивилась Наташа.

- Он самый, - усмехнулась Люба,- не мог поверить, что Саша теперь новый хозяин дома.

- Новый? - округлила глаза Наташа, но вышло это у неё неискренне. Вероятно, и она это почувствовала, потому что поспешно добавила:

- А я думала, ты, Сашок, в гости приехал.

- Ну да, - язвительно усмехнулась Люба, недовольная таким обращением к Сашке, - тётка померла полгода назад, а он вздумал погостить у покойницы.

- Осмелела ты, Люба, после её смерти, - решительно произнесла Наташа, - при ней не особенно-то клювик раскрывала. Уж не новый ли хозяин тебе уверенности придал?

- А хоть бы и придал, тебе-то что? - нервно откликнулась Люба.

- Ну, конечно, ночь сближает. Только ты особенно-то не...

- Ну, хватит, - не выдержал Сашка, опасаясь перепалки и взрыва откровенности с обеих сторон относительно его сексуальных способностей.

- Хочу на могилу тётки сходить, - неожиданно для себя объявил он. - Кто покажет?

Наташа молча взяла кружки и принялась их мыть, а Люба немного помялась и тихо произнесла:

- Наверно, я, больше некому.

Они шли по деревенской улице, и у Сашки не выходило из головы неожиданная уступчивость Наташи и странная фраза Любы относительно могилы тётки. Наконец он не выдержал и спросил:

- Почему ты сказала, что больше некому мне показать могилу? Её что, ты одна хоронила?

Люба шла рядом и долго не отвечала. Прошли последние дома и поднялись на косогор. Вдали виднелось кладбище, паслись коровы, а дальше тёмной стеной стоял лес.

Кладбище располагалось на равнине, окружённое со всех сторон неглубоким рвом. Сашка едва в него не оступился и в сердцах чертыхнулся. Люба внезапно остановилась и ухватилась за сердце.

- Ты чего? - заглянул ей в глаза Сашка, - случилось что?

- Да нет. Ноги не несут. Не хотят идти, - виновато улыбнулась она, хватая Сашку за руку .

- Может тебе присесть, вон как в лице изменилась, - предложил Сашка, с тревогой вглядываясь в бледное лицо женщины.

- Сяду, - поспешно согласилась Люба и тяжело опустилась на небольшую кочку.- А могила её..., ну ты сам увидишь, Она одна такая... заметная.

Сашка пожал плечами и двинулся вдоль могил. Деревенское кладбище явно запустело. Давно не крашенные оградки, покосившиеся кресты, проваленные могилы, и везде сухой бурьян. Всё выдавало давнюю заброшенность. Он шёл медленно, пытаясь угадать нужное место, краем глаза присматривая за Любой. Могила тётки открылась внезапно: небольшой обвалившийся холмик с воткнутым в него острым колом и отброшенной деревянной табличкой с её именем. Сашка в недоумении оглянулся, но на пригорке Любы не оказалось.

- Вот ты и нашёл её могилу, - неожиданно раздался её голос сзади.

- Не пойму я, зачем надо втыкать в могилу палку?

- Так это не палка, - тихо сказала Люба,- это кол. Осиновый кол.

- Зачем?

Сашка уже начинал догадываться, но спрашивал автоматически, отказываясь верить в то, что уже само напрашивалось на ответ.

- Фильмы про ведьм и вампиров видел?

- У кого же она кровь пила? То-то я смотрю ваша деревенька-то как-то обезлюдела. Всех тётка извела, - хохотнул Сашка, но Люба шутку не поддержала, а только угнула голову.

- Ты чего, Люба?

Сашка взял Любу за безвольную холодную руку и заглянул в глаза. Лицо женщины словно окаменело, а глаза она поспешила прикрыть свободной рукой и начала их тереть.

- Поговаривали о твоей тётке разное, - медленно начала Люба, - занималась она ворожбой, гаданием. Люди шли издалека, всем помогала.

- Неплохая людская благодарность, - пробормотал Сашка, чувствуя себя как-то неуютно.

- Да. Памятник ей такой сделали давно. На следующий день после похорон.

- Зачем?

- Боялись возвращения.

- Боялись, что оживёт, что-ли? Вы что кошмариков и ужастиков насмотрелись?

- Она три раза умирала.

- Подожди, подожди. Я что-то не пойму. Ты говоришь, что умирала и из гроба выпрыгивала? Или из могилы?

- Нет. Два раза "Скорая" объявляла о её смерти, и увозила в морг, ну, в райцентр.

- Ну и...

- И возвращалась она оттуда на своих ногах, ещё здоровее прежнего.

- Ты сказала три раза.

- На третий никуда не стали возить, врач из райцентра осмотрела и справку выписала. А она возьми и проводи врача до калитки.

- И поэтому вы решили её бояться? Боже, какая дремучесть,- натянуто рассмеялся Сашка.

Внезапно Люба схватила его за руку. Она была сама не своя и дрожала.

- Пошли, Саша, отсюда, плохо мне, давай отойдём.

Он взял её под руку и осторожно повел, напоследок, на ходу, кинув быстрый взгляд на могилу. Может, ему показалось, но кол немного вздрогнул, будто из земли знак подали.

- Ты мне скажи, что удивительного в том, что она возвращалась? А может, она по ночам на метле летала вокруг дома или домашнюю живность изводила? - попытался обратить всё в шутку Саша, но Люба не поддержала.

- Ты, Саша, хочешь казаться очень умным. А нашей жизни здесь не знаешь, - со вздохом произнесла она, опираясь на его руку.

- Чем же она у вас такая особенная?

Они подошли к тому месту, где Сашка совсем недавно оставил Любу. Присели. Люба дрожала и тесно прижималась к Сашке.

- Может за врачом сходить?- участливо спросил он, обнимая её за плечи и чувствуя всю тряскость охваченного ознобом тела.

- Да нет у нас врача, а фельдшерицу сократили по реформе медицинской.

- А ну-ка, давай, поднимайся, - скомандовал он и, крепко обхватив её за плечи, помог подняться. Она совсем ослабела и, если б не крепкие Сашкины руки, не сумела бы сделать и шага. Они медленно шли по дороге меж нечастых домов, и ему всё казалось, что из окон за ними пытливо наблюдают недобрые глаза местных жителей. Он и сам не понимал причину такого чувства, но всё здесь казалось нехорошим, подозрительным.

-4-

Следующую ночь Сашка провёл в доме тётки. Люба несколько раз приходила и звала к себе, но он упорно отказывался. Устоял, выдержал приступы жалости к ней.

Поздним вечером напился горячего чая с чёрствым ржаным куском хлеба, проверил надёжность оконных рам, закрыл дверь на ключ, прилёг на диван и стал ждать. У окон и дивана заранее раскидал яичную скорлупу, под подушку сунул топор и теперь лежал, чуткий к любому колебанию воздуха. Тишина установилась в доме странная, незнакомая, до звонкости в ушах. Волнение напрягало, стук сердца мешал вслушиваться в тишину.

Он и сам не понимал зачем отказался от удобного ночлега у Любы и решил поиспытывать свои нервы. Он не считал себя трусом и этим поступком хотел утвердиться в своём мнении, храбрясь и подсмеиваясь над своими прошлыми здесь страхами.

Время шло, но ничего не происходило. Он начинал успокаиваться и даже подсмеиваться над своей излишней пугливостью. Ну в самом деле, что здесь могло такого быть удивительного и странного? Всему причина - нервы. Те самыё, взвинченные конфликтом с Федькой, потасовкой с ним и его дружками, ну, а потом резкий переход к любовным утехам с двумя, по переменке, дамами. Он отвык в армии от гражданской жизни и теперь, дурачок, старается утвердиться в здравом рассудке.

Он вспомнил людей во дворе, странное зависание Любы под потолком и её обвинением, что он чужой. С детства он замечал за собой умение ярко и образно представлять обстановку и людей в прочитываемых им книгах. Потом это чувство перешло на воспоминания прошлых дней. Память удивительным образом не только воссоздавала яркие картины событий, но и услужливо, помимо воли, дополняла теми незначительными деталями на которые обычно не обращаешь внимания. Это касалось света, тени, тембра голоса и даже запаха. Вначале ему нравилось погружаться в прошлое, вновь и вновь прокручивать в голове один и тот же сюжет с различными вариациями, пока в голове чётко не устанавливалась единая картина со всеми незаметными ранее подробностями. Она резко отличалась от её первоначального видения и отношения. Это нравилось, но потом это вошло в привычку и прошлое возникало без особого усилия ярко и красочно.

Сейчас он, с пугающей отчётливостью, представил людей во дворе, их странную крестьянскую одежду неизвестного века, мужские и женские лица, старые и молодые, и их удивительную сплочённость, в ожидании чего-то ему непонятного. А Люба? Чего она вздумала подниматься под потолок и странным голосом утверждать, что он чужой? Если его хотели разыграть, то зачем надо устраивать этот хеллуин? Мысли копошились в голове, не давая расслабиться.

Неожиданно старые ходики на стене вдруг ожили и пошли со странным скрежетом. Он хорошо помнил, что их не заводил и стояли они давно, наверное, с похорон тётки. А тут словно кто их толкнул, и теперь они утробно урчали, притираясь изношенными внутренностями друг к другу. Сашка хотел встать и взглянуть на часы поближе, но вдруг забоялся и сунул руку под подушку. На веранде скрипнула половица. Рука нащупала деревянное топорище и крепко сжала его.

Кто-то несколько раз несильно дёрнул за ручку двери и тихо позвал Сашку по имени. Он замер не в силах сдвинуться, в голове запоздало явилась мысль, что зря он не остался в эту ночь у соседки. Он поразился каким образом этот некто оказался за дверью дома, минуя запертую дверь на веранду.

Его вновь позвали, и голос, хриплый женский голос, через замочную скважину, нараспев, с завыванием затянул страдающим голосом странную смесь неразборчивых слов, прерывая их жалостливыми всхлипами. Женщина страстно просилась в дом, яростно царапаясь в дверь, и голос её разрывал сердце. Он боялся шевельнуться, охваченный ужасом. Губы в отчаянии зашептали слова молитвы "Отче наш". Ещё до армии он случайно наткнулся в одной из книг на эту молитву и быстро запомнил её. В армии он часто перед сном тихо нашёптывал её слова, вспоминал слова молитвы на посту с оружием в руках, и вскоре она стала неотъемлемой частью его жизни. Молитва странным образом утешала, облегчала тоску по дому. Вот и теперь знакомые слова успокоили, вселили уверенность. Женщина продолжала упорно скрестись в дверь, но уже слабее и не с тем надрывом, так корябавшим душу.

- Чего тебе? - крикнул Сашка и напряжённо вслушался в установившуюся тишину.

Он поднялся с дивана и, хрустя яичной скорлупой, на четвереньках подобрался к двери. За ней установилась гнетущая тишина. Он осторожно встал, приложил ухо к двери, чутко вслушиваясь, немного подождал и решительно открыл ключом дверь.

Он бодрился, пытаясь казаться смелым, уверяя себя в чьей-то шутке. Почему-то казалось, что это Наташа решила так над ним посмеяться, проверить его. Он быстро нащупал на стене выключатель и щёлкнул тумблером. Веранда озарилась тусклым светом, и он в ужасе попятился.

Прямо перед ним на полу сидел Цезарь. Огромная голова собаки смотрела красными воспалёнными глазами на Сашку. С её огромного высунутого розового языка свисала длинная тягучая слюна, готовая вот-вот коснуться пола. Сашка застыл, сердце учащённо забилось. Цезарь ненавистно смотрел на него огромными волчьими глазами и рычал. Сашка отступил на шаг и резко захлопнул дверь.

Из дневника.

Сегодня решил завести дневник. Нет, я не барышня и не склонен к умилительным воспоминаниям и девичьм страданиям. Я даже не знаю какое сегодня число. В голове всё мутится. Писать решил, чтоб не сойти с ума. Буду писать в здравом уме. Думаю, пришло время всё записывать, потому что многое путается и забывается. Мне нужна память и анализ моих слов, действий и событий, пока я что-то в силах понимать.

Сейчас я нахожусь в том редком за последнее время состоянии, когда могу воссоздать на бумаге ту невероятную цепь событий, которую ещё помню. Пишу для себя и не только. Тот, кто прочтёт этот дневник, знай, Сашка Курепин умер, его нет, или он в психушке, что впрочем одно и тоже. Эти записи должны подсказать другому человеку, если у него хватит желания и мужества распутать тот невероятный клубок, в который я сам невольно закатываюсь. И нет сил из него выбраться. Впрочем, хватит предисловий, времени мало. Она может неожиданно вернуться.

Не буду писать, как я здесь оказался, нет времени. Начну с главного. Она - это Наташа. Люба - соседка, есть ещё и другие, но о них потом. С тех пор как я поселился в завещанном мне тёткином доме, со мною начало твориться что-то странное. Нет, я был здоровый, отслуживший в армии, человек с высшим образованием. Не верил в мистику и даже посмеивался над теми, кто пытался меня переубедить. Впрочем их было немного. Но тут... Я, здоровый, молодой, полный сил и энергии парень не смог совладать с Наташей.

Вначале она показалась мне странной девушкой. Красивая, стройная, улыбчивая, но иногда... Стоп. Не спешить, надо всё хорошо обдумать. Я здесь буду писать много пустых, на первый взгляд слов, но я хочу чтоб ты, Незнакомец, не счёл меня сразу сумасшедшим. А проникся моим состоянием.

Так вот, в первую ночь... Господи, как мне трудно писать о мистике. Да, я не верил в неё, а теперь сам в ней по уши. В общем эта Наташа как-то неведомым образом сумела меня к себе привязать. Не улыбайся, скажешь с кем не бывает. А вот как со мной ни у кого! Она ВЕДЬМА! Понимаешь ли ты это СЛОВО? И тётка моя такая же, оказывается, была.

Попробую всё изложить по порядку. Эта Наташа сумела оттолкнуть меня от соседки Любы. Ну, с которой я вначале... Все ночи с Наташей заполнялись какими-то вакханалиями. Я смутно помню, свою одержимость, наши сексуальные игры и ещё я помню... Боже, что она со мной вытворяла? Вначале мне нравилось эти чувства одержимости. Я чуть ли не летал и не только от страсти к ней. Я чувствовал себя властелином, нет, мне, казалось, что я живу в другом мире, где всё доступно. Грань между добром и злом не существовала, да я и не задумывался об этом.

Теперь я узник, пленник этого дома. Я не могу из него и шагу ступить. Днём меня она закрывает на ключ. Рамы забиты гвоздями, а на дворе постоянно дежурит Цезарь. Это злая собака. Я не могу вырваться из этой тюрьмы. Днём она уходит на работу, а ночью я становлюсь сам не свой. Она буквально выпивает все мои силы. Утром я больной, разбитый, словно высосанный. А она весела и жизнерадостна. Ночью она как-то проговорилась, что работает паталогоанатомом в морге районной больницы, но я не испытываю к ней омерзения. Любой нормальный человек содрогнулся бы и поостерёгся, а я ... Я уже послушная игрушка. Живая кукла в её опытных и умелых руках, как уже не стыдно мне в этом признаться.

Последнее время ей доставляет наслаждение говорить в постели со мной о трупах, которые она режет. Она с увлечением и с маниакальной восторженностью говорит о них, о предсмертных болезнях и как она их определяет. Сообщает это подробно с непонимаемой мною теплотой и любовью. Я уверен, что она черпает из них, трупов, силу. Она и мною пользуется. Я слабею с каждым днём.

Я не знаю какой сейчас день и пишу дневник урывками по мере возможности. Поэтому по нему нельзя отследить даты.

Сегодня она сообщила, что в нашем доме поселится её отец. Он чем-то неизлечимо болен, а она хочет его спасти. Этот дом пропитан колдовской магией моей покойной тётки и его стены благотворно подействуют на больной организм. Так она сказала.

На следующий день она привезла его. Старый измождённый человек, на костылях. С ним не разговариваю, опасаюсь подвоха. Он может быть с ней в сговоре.

Сегодня вечером, когда мы остались одни, он попросил у меня воды. Я напоил его и он поблагодарил меня. Ко мне он относится со странным для меня уважением. Нет, это не то слово. Скорее я для него что-то близкое. Он хочет видеть во мне сына, и даже несколько раз назвал меня им.

Пишу спустя.., господи, сколько дней уже прошло? Неделя, месяц, а может год? Нет, месяц и год я не протяну. Сейчас то самое редкое прояснение в голове, которое поможет написать на бумаге всё, что последовало после приезда в наш дом её отца.

Между Наташей и её отцом странные отношения. С одной стороны она его как будто любит. Заботится о нём, а с другой... Похоже мы оба подопытные кролики в её умелых руках. Одним, то есть мною, она питается, поддерживает свои сатанинские силы. А на другом эти самые силы испытывает. И, похоже, со мной у неё получается, а вот отец её с каждым днём слабеет. Это её злит и своё ожесточение она вымещает на мне. Я уже давно не хочу её как женщину, но она заставляет... Нет, не то слово. Она чем-то поит меня, вынуждает постоянно принимать какие-то пахучие жидкости. От её отваров я возбуждаюсь. Она знает какие-то особенные точки на моём теле и умелыми ласками понуждает меня... Я растворяюсь под её руками. Я её ненавижу, но стоит ей ко мне приблизиться, а мне уловить даже её слабое дыхание, я становлюсь сам не свой. После каждой ночи я чувствую в себе опустошённость, словно меня медленно по частям разбирают. Постепенно вынимают по мельчайшей детальке.

Отношения между мною и её отцом, дядей Артёмом, становятся дружескими. Я замечаю у него некоторую настороженность при появлении дочери. Она относится к нам внешне спокойно, но к отцу у неё непонятная любвеобильность. Меня она тоже не обходит своим вниманием, но я знаю для чего я ей. А отец? Неужели у этого монстра есть желание продлить жизнь этого больного человека не из любопытства к своим возможностям, а ещё и в благодарность за былые заботу и воспитание?

Как-то мы с ним разговорились. Это было после особенно бурной ночи. Она, как обычно, удовлетворённая, сразу заснула мёртвым сном. А я лежал на диване опустошённый и думал о смерти. Последнее время меня часто посещают мысли о самоубийстве. Добровольный отказ от жизни уже не кажется мне грехом. Я стал забывать молитву "Отче наш". Это явный признак деградации. Раньше я на память не жаловался.

Так вот я лежал бессильный и думал о смерти. Дядя Артём позвал меня, но я не отозвался. Я уже сознанием находился на границе и только небольшой толчок мог столкнуть меня в иной мир.

Он доковылял до меня, положил руку на лоб и я удивился её прохладности. Каким-то умиротворяющим теплом повеяло на меня. А потом его дочь впервые меня избила.

Каким-то образом она узнала о наших взаимоотношениях и била меня крепкой верёвкой по лицу. Сейчас оно вспухло и горит. Я ненавижу их обоих. Они в сговоре. Она высасывает из меня всё. А другой стремится подольше удержать меня здесь на этом свете. Отец и дочь.

Сегодня я решил бежать. Я устал от ежедневных страстных ночей, устал от постоянных унижений от женщины, которую призван удовлетворять по ночам.

А вчера к нам в дом пришёл участковый. Оказывается от хорошо знает отца Наташи. Я притворился спящим, лежал тихо и хорошо слышал их разговор. Участковый называл отца Наташи Артемоном, наверно, из-за его имени - Артём. Оказывается они в молодости любили мою тётку Олю. Участковый Василий Степанович когда-то посадил Артемона, избавив себя от соперника, но не успел воспользоваться этим преимуществом. Его направили в Чечню откуда он вернулся с женой, русской женщиной. Оба мужчины женились и имели детей из детдома. Так распорядилась судьба лишив их радости отцовства. Участковый растил приёмного сына, а Артемон приёмную дочь - Наташу. Моя тётка Оля обещала выйти за первого из них, который найдёт её дочь или сына. Они искали, но не нашли. Теперь им нечего делить, но я почувствовал какую-то недоговорённость между ними. Что-то оба скрывают и не верят друг другу.

- 5-

Ночью в окно дома сильно постучали. Наташа приподнялась с тела Сашки, ласково провела рукой по его груди, прошла к окну и с тихим ворчанием открыла его.

Сашка лежал бездумно, измотанный долгими ласками. Он слышал встревоженный голос с улицы, потом Наташа что-то резкое ответила, захлопнула окно и вернулась. Она включила настенное бра, открыла шкаф и сняла с вешалки платье.

- Ты куда? - спросил отец.

- Он лежал на тёткиной кровати, за занавеской, отделяющей его кровать от остальной части комнаты. Дочь, не стесняясь, зашла к нему полуобнажённая и положила на его лоб руку.

- Ты как себя чувствуешь, папа?- спросила она и, не дожидаясь ответа, отошла от кровати.

- Пока живу, - устало ответил он и вздохнул.- Ты куда собралась?

- На соседней улице парень умирает, врача могут дождаться, - ответила Наташа,

быстро, перед зеркалом шкафа, застёгивая бюстгалтер.

Сашка с дивана смотрел на её ладное тело, обнажённую грудь и криво улыбался. Он знал её патологическую страсть к своему телу, любовь к каждому его участку. Она часто становилась вот так перед зеркалом и подолгу рассматривала себя, щупая грудь, ноги. Похоже ей нравилось стоять вот так голой и извиваться перед зеркалом всем телом, зная, что Сашка наблюдает за ней.

- Ты же не врач, чем ты ему поможешь? - глухо спросил Артём и зашёлся в кашле.

- Ты же знаешь я никому не помогаю. Я только беру и не скрываю этого. И его спасать не собираюсь.

- Тогда зачем тебя приглашают?

- Ускорить его смерть, папа. Он давно мучается, а тут родственники решили послать за священником в соседнее село и за врачом. Ну, врач уже не поможет, только справку на смерть выпишет. А вот поп может и грехи отпустить перед смертью. А мне это не нравится.Ты же давно знаешь, чем я занимаюсь, и кто меня этому научил.

- Слышала бы это мать, - тяжело вздохнул Артём.

- Мы живём в доме её убийцы и не тебе учить меня жизни. Я уже взрослая и сама знаю как и чем жить. Меня устраивает моя жизнь.

- Я давно хотел тебя спросить...

- Спрашивай только побыстрее. Я спешу.

- Почему ты решила, что хозяйка этого дома виновата в смерти твоей матери?

- Я догадалась, ведь я же её прилежная ученица. Я знала об этом с детства, видела твоё неровное к ней отношение. Ревность и побудила меня присматриваться к вам обоим. А мама вам мешала.

- А смерть Оли?

- Я помогла ей уйти из жизни. Пусть эти слова немного высокопарны, но это так. Я получила удовольствие от агонии. Она всё поняла и в мучениях отошла в ад.

- И ты это спокойно говоришь при Саше, её племяннике? Он хозяин этого дома, а ты.., - вновь закашлялся Артём.

- Он уже не хозяин. Правда, Саш? Подписал на меня дарственную и теперь здесь живёт, пока нужен.

- Ты страшный человек, дочь.

- Страшный?

Наташа уже надела пальто и застёгивала пуговицы. Она распахнула занавеску, подошла к постели отца и склонилась над ним. Сашка выходя из полуобморочного состоянии начинал крепко вслушиваться в диалог родственников и, чтобы лучше слышать, приподнял голову.

- Она отравила мать и получила возмездие. Дом этот теперь наш. И он поможет поднять тебя на ноги. Ещё немного, ещё немного мне силы подкопить и ты будешь здоров.

- Но какой ценой? - сквозь частый кашель выдавил Артём.

- Обычной. Я уничтожила здесь зло нашей семьи. А ты вздумал рассуждать о человечности? Я в детстве слышала ваши ссоры и мать неоднократно упрекала тебя в измене. Что, старую любовь пожалел?

- Наташа, постыдись Саши. Он может всё слышать, что он подумает?

- Этот овощ уже едва соображает. От совсем обалдел от секса, и служит неплохим снарядом для моего развития. К тому же он обречён и жить ему осталось совсем недолго. Мне плевать слышит он это или нет. Его жизнь прожита и, поверь мне, не совсем бесцельно.

Наташа погладила отца по голове, поцеловала его в лоб и, не взглянув на Сашу, вышла, сильно хлопнув дверью.

- Слышал? - спустя некоторое время произнёс отец Наташи.

- Меня уже ничего не удивляет. Я давно хочу убить твою дочь, но сил мне на это не хватит, - слабо отозвался Сашка.

- Может тебе сейчас уйти? Я давно замечаю, как тебе не сладко с ней.

- Мне она противна. Это не женщина, а монстр. Никогда даже не предполагал такую мощь у женщины. Слышал, конечно, о заговорах, гадании и даже присушивании. Но никогда не принимал это всерьёз. Ваша дочь, дядя Артём, сильная ведьма и живёт пожиранием людей. И без этого уже не может. Слишком сильно увязла в сатанинском дерьме.

Под Артёмом скрипнула кровать и в полутьме Сашка разглядел его согнутую фигуру. Он тяжело с хрипом дышал. Сашка давно заметил, что с лёгкими старика творилось что-то непонятное. Иногда он вставал с кровати, с трудом, опираясь на костыли, бродил по дому, останавливаясь у окон, и звучно кашляя. Но часто просто лежал и слабо постанывал. В последние дни он совсем перестал подниматься и Сашка поил и кормил его с ложки. Сейчас старик сидел на кровати, опираясь одной рукой на матрас и, покачиваясь от слабости, манил к себе.

Сашка вздохнул, сел, медленно надел трусы и неровной походкой приблизился к кровати Артёма. Тот подвигал пальцами руки, приглашая присесть и, отвернув голову, зашёлся в яростном кашле.

- Уйти хочешь? - с трудом выговорил Артём, вытирая платком рот и пот со лба.

Сашка терпеливо переждал очередной приступ кашля и, едва затихло клокотание в горле старика, кивнул. Но старик не понял, занятый укладыванием платка под подушку.

- На дворе Цезарь, не выпустит, - пояснил своё молчание Сашка и, опасаясь нового взрыва кашля, чуть отодвинулся, но старик обнял его со спины и понизил голос.

- А есть где спрятаться, на время? Про соседку я знаю, но у ней опасно, сразу обнаружит. Да и её подвергать опасности не стоит.

- Зачем вам это надо? Она же ваша дочь и долг...

- А ты мой сын и это тоже мой долг.

- Ну какой я вам сын? Родителей своих знаю, они уже умерли, но это не значит, что любой может вдруг назвать меня сыном.

- Перед смертью, парень, твоя тётка поведала мне о моём отцовстве. Я твой отец, а тётка твоя мать.

Старик вновь зашёлся кашлем и долго с хриплым надрывом и клокотанием в груди выплёвывался в грязный платок. Сашка брезгливо отстранился, отворачивая голову. Ему показалось, что вместе с кашлем из Артёма выскакивает прогнившая лёгочная плоть, запах которой давно висел в доме. Наконец старик обессиленно откинулся на подушку и, неприятно сглатывая остатки того, что не сумел выплюнуть, усиленно задышал. Сашка стал подниматься с кровати Артёма, но тот схватил его за руку и судорожно сжал, на удивление, ледяными пальцами.

- Я... я твой отец, а тётка мать. Понимаешь? - горячо зашептал он, пытаясь приподняться и протягивая другую руку, чтобы обнять Сашку.

- Вы, дядя Артём, сейчас не в себе и я не в обиде на вас. Только не навязывайтесь мне в отцы и покойницу не приплетайте. И не навязывайте вашу Наташу в сёстры. Не хватало мне ещё спать с родной сестрой. Не вешайте на меня инцест. Мне и так несладко,- проговорил Сашка в сторону, пытаясь не дышать воздухом Артёма.

- Послушай меня, Саша, - горячо зашептал Артём, не отпуская руки Сашки.- У Любы есть письмо, твоей, как ты её пока называешь, тётки. Оно написано тебе, и должно храниться до года со дня её смерти. Так покойница пожелала. Годовщина завтра, но письмо ты можешь взять и сегодня.

- И что в нём? - с недоверием повернул к Артёму голову Сашка.

- Я не знаю, но думаю в нём правда. Она писала его перед своей кончиной, а перед смертью не врут. А я хочу тебя спасти от тебя самого и...

- Если вы считаете, что мы родные брат с сестрой, а вы наш отец, то как вы могли позволить нам спать в одной постели? И с чего вы решили, что мы такие близкие родственники? - резко перебил Сашка и вырвал свою руку.

Сашку уже начинал злить этот бестолковый разговор. Этот Артём, похоже, из-за болезни совсем теряет мозги и несёт бред. И высказанные вопросы должны поставить Артёма в тупик. И что он сейчас придумает?

- Когда-то у Оли родились девочка и мальчик, - начал, чуть задыхаясь Артём.

- Оба пропали. Не знаю как они исчезли из её жизни, только она очень горевала. Так получилось, что я с участковым оспаривал их отцовство. Жизнь развела нас на время и Оля пообещала выйти замуж за одного из нас, если мы найдём её детей, хотя бы кого-нибудь. Она же обещала сообщить кто отец её детей. На левой ноге под пяткой у них отличительный родовой знак: родимое пятнышко. По этой примете мы и искали. Я нашёл девочку в детдоме, можно сказать случайно. По отметине под левой пяткой. Хотел сообщить об этом Оле, но заболел, а потом решил сделать сюрприз - удочерить. Я сразу поверил, что она мне родная.

Но детей в детдоме отдавали только в супружеские пары. Пришлось жениться на дальней родственнице. Фиктивный брак, который перешёл в сильные чувства. Она полюбила Наташу и, как я после этого мог выдать её за дочь Оли? Я решил не рассказывать Оле о Наташе, пожалел жену. Она очень к ней привязалась и считала её за мою настоящую дочь от первого брака. Потом жена тяжко заболела и Наташа стала винить в этом Олю. Признаться чувства к Оле у меня со временем не угасли и жена замечала это, значит и Наташа знала. Так получилось, что Оля приметила Наташу и они стали часто общаться да так, что Наташа почти не вылезала из этого дома. Конечно жена ревновала. Потом она умерла и меня болезнь начала точить. А перед смертью Оля сама каким-то образом увидела у Наташи пятно под левой пяткой. Тогда-то она мне и призналась, что я отец Наташи и сына. Так вот я вчера видел ваши ноги из под одеяла.

- И что?

- У вас, у обоих, под левыми пятками родимые пятна. Выходит ты мой сын родной.

- И она...

- Вы родные, брат и сестра.

- Это что же, инцест? - ошарашенно прошептал Сашка.

- Это ещё полбеды, - вздохнул Артём и виновато начал отводить глаза.

- Что ещё?

Сашка резко повернулся к мужчине, цапнул его скрюченными пальцами за рубашку и грубым рывком притянул слабое тело к себе. Тот висел в руке, виновато щурясь и вдруг заплакал. Слёзы лились беззвучно, а рот кривился в странной гримасе боли и страдания.

- Да говори же, старик, - закричал Сашка и затряс старика так, что голова его безвольно заболталась, а глаза начали закатываться. Рубашка лопнула и освобождённый старик упал спиной на подушку. Он едва дышал, но смотрел ясно и что-то шептал. Не помня себя Сашка приложил ухо к его губам и застыл с частым сердцебиением.

- Она это знает,- слабо шепнул Артём, закрыл глаза и перевернулся на другой бок к стенке.

- Знает и живёт со мной?

Сашка растерянно смотрел на сотрясаемую от несдерживаемых рыданий спину и готов был сам зареветь. Это не укладывалось в голове и совсем не походило на правду. Ну, не могло такое случиться! И если она это знала, то зачем совершала с ним такое.

- Но... зачем? Она больная? - прошептал потрясённый Сашка, схватывая себя руками за волосы и, сильно их дёргая. Он едва не выл от осквернения и душевной боли.

- Отвечай, старик!

Сашка вновь ухватил старика за ворот рубашки и потянул на себя. Тот повернул перекошенное лицо и плачущим голосом тонко закричал:

- Я не знаю. Я не смею у неё допытываться. Я её боюсь. Понимаешь ли ты, что такое бояться собственной дочери? Она что-то говорила о силе этого дома, может ваша связь усилит что-то там...

- Что усилит? Говори, немедленно, говори, старик иначе я тебя сейчас задушу!- орал Сашка, брызгая слюной в лицо Артёма и тот жмурился, но не смел вытираться.

- Она же ведьма, ведьма, ведьма! И ты сам говорил это! И мать твоя Оля тоже ведьма и дом этот притон сатаны. И живёт здесь сестра твоя из-за его силы.

На Сашку накатила слабость, он отпустил Артёма и упал спиной на его ноги. Артём тоже откинулся на подушку. Оба загнанно дышали.

- И зачем ты мне это сказал?- раздумчиво произнёс Сашка, резко выпрямляясь.

- Чувствую немного мне осталось. А ты должен знать правду и жить. Какая она у тебя, сынок, будет, не знаю. И как ты будешь жить тоже. Возьми у соседки письмо и всё узнаешь.

Сашка встал, надел брюки, рубашку, влез босыми ногами в ботинки.

- Удачи тебе сынок, - произнёс мужчина, едва Сашка переступил порог. На веранде он снял с вешалки куртку и, не оглядываясь медленно, держась стены, вышел из дома. Цезарь оказался на длинной цепи и появление Сашки встретил из-за угла дома угрюмым ворчанием, но достать его не мог. Цепь от будки на другой стороне дома натянулась и потерлась об угол дома. Сашка вяло проследовал мимо пса и, едва вышел за калитку, пошатнулся. Силы оставляли его. Соседский дом спасительно светился окнами на улицу.

Люба стояла на пороге дома, словно ожидая его и, едва он слабо толкнул калитку, поспешила навстречу.

- 6-

Весь день и ночь Сашка проспал на жестком матрасе в подполе. Во сне его преследовали уже привычные кошмары и проснулся он в поту, ещё слабый, но с надеждой, что здесь, у Любы, он, наконец, избавится от Наташи.

Утром Люба помогла ему вылезти из подвала, раздела, вымыла в большом тазу и он, благодарный, обнял её мокрой рукой и едва не заплакал.

Вечером, уже за столом, при плотно зашторенных окнах, она положила перед ним плотный конверт. Сашка вопросительно взглянул на женщину, и она ободряюще кивнула. Тогда он осторожно взял конверт в руки, повертел его, даже понюхал, но открывать не решался.

- Это тебе, от тёти Оли, - тихо пояснила Люба.- Она просила передать его тебе на годовщину своей смерти. Вот сегодня эта годовщина и есть.

Внезапно в дверь грубо застучали. Люба в тревоге взглянула на Сашку, вскочила, кинулась поднимать половик над крышкой погреба, но споткнулась и опрокинула стул. Сашка, заражаясь паникой, бросился к двери, но она с треском распахнулась и в дом ввалился Федька.

С момента их последней встречи муж сестры сильно сдал, похудел, оброс бородой и вообще походил на незнакомого мужика. Сашка сразу его не признал и, при виде чужака, попытался схватить у печки кочергу. Но Федька ловким ударом ноги отбросил Сашку в угол, а сам уселся на стул и злобно рассмеялся.

- Кто ты? Что надо?- заорала Люба в распахнутую дверь, надеясь, что голос её услышат кто-либо из соседей.

- Не ори, дура, - сипло раскашлялся второй парень, перешагивая порог дома.

Он ступил на хозяйку и она отошла к столу, бледная, комкая на груди вырез халата.

- Не пугай бабу, Серж,- хохотнул Федька и обернул лохматое лицо к Сашке. Тот уже поднялся и стоял, сжимая кулаки.

- Нет, шуринок, драки здесь не жди. Не будем кулачками махать. Я вот сейчас.., - Федька вынул из-за пояса пистолет и, усмехаясь направил его на Сашку, - нажму собачку и кровью захлебнёшься, - тихо пояснил он, злорадно улыбаясь.

- Что тебе здесь надо? - дрогнул от волнения голосом Сашка, незаметно нащупывая конверт в заднем кармане брюк.

- Домик у тебя неплохой, понравился мне. Хочу его в собственность получить.

- Ты за этим и приехал?

- А разве мало? Может к нему в придачу тебе ещё кое-чего перепало? Домик неплох, да и тётка твоя жила одиноко. А старые люди ещё с советских времён золотишко на старость обычно копили.

- Кроме дома и собаки у меня ничего нет.

- Разве? А вот позволь тебе не поверить. Я этот домик по досточкам разберу, но тайничёк найду, - зло прищурился Федька и хищно оскалился.

- Можешь искать. Только кому будет нужен этот дом в разобранном виде?- пожал плечами Сашка, с трудом отводя глаза от пистолета.

- Документы! - внезапно заорал Федька и с силой стукнул кулаком по столу.- Документы на дом, быстро на стол, падла!

Сашка вздрогнул и невольно попятился не сводя глаз с разъярённого родственника. А тот резко подскочил к Сашке, приставил пистолет к его виску и брызжа слюной завопил:

- Если я сейчас, сию минуту не увижу бумаги и золото, я, клянусь жизнью твоей сестры, разможжу тебе голову. Я всё равно их получу, но... - и тут он, внезапно сменив тон, ласково добавил, - но уже по закону, как наследник. Слышь, сволочь, сестра твоя унаследует всё, а значит я.

- Тебя вычислят и посадят, - пробормотал Сашка, от страха едва держась на ногах.

- Не боись, родственник. Никто и не догадается, что я был здесь. Я сейчас культурно отдыхаю в городе и со мной общается множество людей. И они подтвердят, где я был в момент твоей безвременной кончины.

- Ты всё продумал, Федька, - едва смог произнести Сашка.- Вот только дом этот уже не мой и я в нём не хозяин.

- Это как?

- Дом подарен мною одной... девушке. И теперь она значится его полноправной хозяйкой.

- Это зачем? На шмару свою всё перевёл?

Федька изумлённо вглядывался в Сашку и не мог понять шутит тот или нет.

- Он правду говорит, я только что оттуда. Там мужик на кровати лежит. Он мне всё это точно в аккурат высказал, - подал голос второй парень.

- Что за мужик? - недовольно поморщился Федька.

- Ну, отец новой хозяйки дома.

- Врёт небось. Ты документы видел?

- Больной он, а перед смертью не врут.

- Ты что его кончил?

- Задохнулся. Воздуха попросил у меня, фортку открыть ему надо. Ну, а я... Хотел узнать врёт он или нет. Кончился папаша.

- Ты что на нас жмурика решил повесить?- угрожающе зашипел Федька, нервно тряся руку с пистолетом.

- Да он в петле висит, аккурат самоубийца. Он же больной весь.

"Серж", напарник Федьки, весь ужался и, бледнея, нервно затряс головой. Сашка, пользуясь ослаблением к себе внимания во время разговора, медленно, боком придвигался к двери. До неё оставалось несколько шагов, но Федька вытянул руку в сторону Сашки и тот испуганно прыгнул в проём двери. Женский крик и громкие выстрелы придали силы и он, петляя, побежал к калитке.

На улице он увидел вдали участкового, скорым шагом направляющегося в его сторону и, несмотря на его грозные предостерегающие крики, побежал, ломая кусты к пруду. От страха ноги у него подгибались, и он уже не бежал, а скорее суетливо продвигался по топкому берегу.

- 7 -

В полупустом вагоне электрички было тепло. За окном в густых сумерках едва угадывались деревья, поля и высоковольтные мачты. Электричка стремительно набирала скорость, раскачиваясь гусеничным телом. Сашка сидел у окна и держал в руках раскрытое письмо тётки Оли. На станции перед отходом электрички он успел его прочитать и сейчас вновь, вчитывался в размываемые слезами строчки.

П И С Ь М О М А Т Е Р И

Дорогой мой и любимый сыночек Сашенька!

Прочитав эту первую строчку, ты, наверно, решишь, что не имеешь права читать письмо чужому человеку. Не смущайся и не спеши его откладывать. Это письмо для тебя и моё обращение к тебе не случайно.

Если ты его держишь в руках, значит прошёл год после моей смерти, иначе я бы не стала открываться в своей долгой вине. Да, ты мой сын и только здесь я могу в этом признаться.

Сейчас, когда моя сестра Катя, которую ты всю жизнь считал матерью, мертва, а я стою на пороге встречи с ней, мне надо тебе во всём открыться.

Начну с начала. Как ты знаешь, я и твоя "мать" Катя сводные сёстры по отцу. Матери у нас разные. Но, если у Кати мать была обычной женщиной, то моя - колдунья. Не улыбайся, знаю, ты окончил институт, грамотный и не веришь в их существование. Конечно, легко отмахнуться от того, с чем никогда не сталкивался и над чем никогда не задумывался. Но ты сын колдуньи и я должна предостеречь тебя от ошибок.

Мама моей сестры Кати умерла рано, оставив дочь в трёхлетнем возрасте на руках отца-вдовца. Он вскоре женился на моей маме. Потом я родилась. Моя мама хорошо относилась к падчерице и не делала никакой разницы между нами. Отец практически своими дочерьми не занимался, возложив их воспитание на мою маму. Он часто уезжал на заработки и практически до своей смерти редко бывал дома. Я, думаю, он и не догадывался, кого привёл в свой дом.

С детства мама начала наше обучение своему ремеслу, но чем сильнее я увлекалась сатанинской наукой, тем слабее моя сводная сестра Катя проявляла к этому интерес. Мама не усмотрела и на Катю оказал влияние наш местный поп. Он внушил ей любовь к нему, сыграл на детском любопытстве, да может и знал что. Просто однажды между нами пролегла невидимая красная черта, за которую никто из нас не отваживался на протяжении всей жизни переступать.

Каюсь, я хотела уберечь тебя от своей судьбы и даже рассталась с тобой. У моей сестры Кати долго не было детей и я, по обоюдному согласию, передала тебя ей. Но обязала изредка навещать меня, чтоб я могла наблюдать за твоим ростом. Ты всю жизнь относился ко мне настороженно, да и сестра, я замечала, тяготилась посещениями. Я любила тебя всегда, но внешне скрывала это, опасаясь твоей догадки. Сестра знала, чем я занималась и не захотела участвовать во всем, что неугодно богу. Вот сейчас написала его с маленькой буквы, высказав ему своё презрение. Да, я не любила его, и вопрос о его существовании у меня никогда не стоял. Понимаю, ты материалист и не веришь в него, да и в злые чары. Но вот теперь ты узнаешь их силу и, может быть, повернёшься к нему. Теперь, на пороге смерти, я могу признаться в своей ошибке и призвать тебя в церковь. Я никогда не ходила в неё, потому что избрала другой путь, путь борьбы с ним, клеветы и презрения.

Я служила Другому, его противнику. Служила преданно, как моя мать и многие по нашей женской линии. Мужчины в нашем роду жили недолго, питая нашу жизненную силу, и отбрасывались как использованный и ненужный хлам. Сестра Катя не захотела так жить, потому что полюбила, не твоего настоящего отца, которого, впрочем, она не знала, а отца твоей будущей названной сестры Маши.

Когда эта девочка неожиданно родилась я хотела взять тебя от сестры к себе и открыться, но сестра Катя упросила не делать этого. Да и я, потом по здравому размышлению, отказалась от этой мысли. Знала, что стоит тебе перейти ко мне в дом, и дни твои будут сочтены. Я не совсем понимаю этот механизм поглощения вас, мужчин, нами, женщинами. Но то, что это всегда происходит знаю точно. Любой мужчина, связавший свою жизнь с кем-либо из нашего рода, обречён на смерть, но не от старости и несчастного случая. Так случилось и с нашим отцом, твоим дедушкой. Особенно опасно для вас, мужчин, интимная близость. Отдаёте вы, а мы с удовольствием принимаем, делая вид осчастливленных влюблённых. Вы обречены и поэтому я решила тебя спасти.

А теперь расскажу о Наташе. Эту девочку я встретила, когда ей исполнилось лет 8. Пришла её мать и попросила дать заговорённого снадобья от частых пьянок и измен мужа Артёма. Пришла с дочерью. Я впервые тогда увидела её и что-то во мне перевернулось. Ведь и у меня когда-то была дочь. Вы оба двойняшки, родились одновременно только ты на несколько минут раньше. Я не желала ей своей судьбы, испугалась и отдала своей двоюродной сестре Алевтине. Потом опомнилась, но мне сообщили о её смерти. Бумаг никаких не дали потому что я не смогла доказать своего с ней родства. Девочку, твою сестру (я даже имя не успела ей дать), как мне сообщили, увезли и отдали на воспитание то ли в детдом, то ли другим людям, которых я не знаю. Где она сейчас мне неизвестно. Трудно на старости лет пересматривать свою жизнь и понимать её бесполезность.

Так вот эта девочка, Наташа, стала мне дочерью, заменив родную дочь. Я обучила её всему что знала, потому как мне на земле нужна замена, да и не должны знания пропадать. Обучалась она легко, быстро схватывала буквально всё на лету. Сейчас раскаиваюсь в этом.

Природа вложила в неё исключительные способности и повернись судьба к ней другим боком, направь по другой тропинке, вероятно, сейчас бы её имя мелькало на страницах газет, улыбалось с экранов телевизоров. Но на её пути встала я со своей неутолённой тоской и обидой на судьбу. Нет, я её ничему не заставляла, не принуждала, просто повела себя с ней как с близким человеком. Мать-то её вскоре померла, но я здесь не причём.

Её отца, Артёма, я давно знала. Когда-то мы любили друг друга, но его посадили. И сделал это наш участковый Ступин Василий Степанович, который приставал ко мне. Когда Артёма посадили, участковый Ступин пригрозил мне тюрьмой. Я видела что он сделал с Артёмом и понимала, что он сделает это и со мной. Поводов найти можно уйма. Я вынужденно сошлась с Василием, но недолго. Вскоре он уехал в Чечню и я думала там и сгинет. Осталась одна и родила тебя и девочку. А потом вернулся Артём, а вслед за ним и Василий. Василий привёз жену, русскую, из Чечни. Она чем-то болела и не совсем здорова психически. Но оба мужчины помнили меня и время совсем не остудило их чувства ко мне. Тогда-то я им и дала задание найти вас, пообещав выйти за того, кто первый найдёт моих детей. Но они не сумели найти моих детей. Никому из них и в голову не могло прийти мысль, что мой сын, ты Саша, живёт у моей сводной сестры Кати.

О том, что девочка Наташа, которую я учила нашему делу, моя дочь, я узнала лишь перед смертью. Артём не смог мне раньше об этом сказать, потому что полюбил свою жену и взял Наташу из детдома, где она оказалась после смерти моей двоюродной сестры Алевтины. Я вначале не поверила, решила мстит мне, но потом тайком рассмотрела у неё под левой пяткой родимое пятно. У тебя оно тоже есть и это доказывает ваше родство. Мою дочь Наташу вырастила жена Артёма, чужая ей женщина. Но она сумела внушить ей к себе любовь, став настоящей матерью.

Теперь ты знаешь, что она и ты брат с сестрой, а отец у вас один - Артём. Я думаю, ты его увидишь и узнаешь, сколько в нём доброты и участия к чужой боли. Сейчас, когда я умираю, он тяжело болеет. И нет у меня сил вылечить его!

Скажу честно, этого человека я до сих пор люблю и надеюсь твоя сестра Наташа сумеет найти для него лекарство.

Так вот о твоей сестре. Наташа буквально впитывала каждое моё слово, каждое движение. Она легко учила заговоры и проклятия. Быстро училась и вскоре начала подтягиваться до моего уровня. Всё, что я усвоила от своей матери долгой и нудной зубрёжкой, давалось ей легко, с первого раза. Мало того она, ещё будучи подростком, стала, как пишут в умных книжках, творчески перерабатывать мои знания. Я даже и не догадывалась о применении некоторых знаний в иных направлениях. А она легко производила заклинания, напрягалась мыслью, смешивая слова, выстраивая новые и сильные заклинания - наговоры. И сильно выходило! Да так, что я диву давалась. Я, каюсь, почувствовала зависть что-ли, а может обиду на свою ущербность. Чем я, хуже этой девчонки? Кто она? И тогда я, потеряла голову и начала выдавать все свои секреты, пытаясь хоть в чём-то возвыситься, почувствовать себя выше. Это её задело, и мы включились в глупое негласное соревнование.

Наверно, нет смысла объяснять, кто из него вышел победителем. В нашем деле проигравший идёт в могилу. Одолела меня она, осилила своей волей и жаждой власти. Удивительная игра судьбы - умереть от рук дочери, которая и не знает настоящую мать.

Я скоро умру, недолго осталось. Но я прошу, умоляю тебя, не стой на её пути, опасайся близости. Оставляю тебе свой дом и собаку. Она будет тебе другом. Ты для Наташи мой племянник и только. Но знай, что в тебе заложены гены нашего рода и стоит их разбудить, ты изменишься. Вся твоя жизнь переменится, и думаю, это тебе пойдёт во благо. Но бойся сестры Наташи, не открывайся. Пусть думает, что ты обычный человек и она сильнее. Усыпи её бдительность, притворись тряпкой, подыграй. Пусть она купится на твою доброжелательность и наивность. Но сам веди искусно двойную игру, помни - ошибка будет стоить тебе жизни.

Конечно, ты можешь мне возразить, что ничего этого тебе не надо и дом мой хочешь продать. Ничего так не хочет она, как завладеть им. Мой дом особенный. На этой земле жили все наши предки. Его стены напитаны силой и он отдаёт её каждому, кто придётся ему по нраву. В доме есть слуги, много слуг, если ты их увидишь, они тебя запомнят и будут верно служить. Но вначале ночи в нём будут трудные, это испытание тебе. Но ты не бойся.

Ни одной ночи Наташа в нём не проводила, а она этого хочет. Не пускай её, не верь ни одному слову. Я колдунья. Сильная, но она сильнее, потому и умираю. Теперь я ей не нужна. Это нормально для нашего круга, если б не обида, от которой я не могу никак избавиться. За что со мной так поступила она? Ведь я её выучила всему, помогла приобщиться к нашему ремеслу и вот теперь получаю чёрную неблагодарность. Она хочет быть одна и не терпит конкурентов, а ты для неё агнец божий и тебя она будет расценивать как невольную жертву, слабое препятствие для овладения домом. А открыться ей в своём материнстве я не смогла. Она считает матерью другую женщину, которая её вырастила и это правильно. Но я, биологическая мать, должна была передать ей свою силу и я это сделала.

А теперь самое главное. Когда-то ты в слезах приехал ко мне за настойкой для моей больной сестры Кати. Я тебе дала тёмный пузырёк, но сестра, я знаю, отказалась его принять на больничной койке. Она знала о силе этой настойки, знала, что получит от неё жизнь. Но не приняла, испугалась ступить на наш путь. О душе забеспокоилась. Так вот этот пузырёк, я знаю, хранится у вас дома. Спроси у Маши, она как-то обмолвилась мне о нём, и я попросила сохранить его, знала, что пригодится, и вот этот случай настал. Когда тебе станет совсем худо, выпей его за три приёма в течении дня. Не буду пугать, но заклинаю тебя исполнить мои рекомендации.

А в подвале дома Любы, на третьей полке справа в поллитровой банке, перевязанной фольгой от света, настойка. Пей её не сразу, не больше двух глотков за один приём, в течении 3-дней, но не вздумай пить всё сразу. Эта настойка поможет тебе, но не удивляйся её влиянию на тебя. Я не знаю как она действует на мужчин. У Любы, соседки моей, а теперь и твоей, в подвале лежит шкатулка. Ты сразу догадаешься, где она. В ней всё моё богатство, которое весь наш род копил на протяжении долгого времени. Оно твоё. Люба, женщина честная, не будет пользоваться им, да и не посмеет. Заклятье моё на золоте и только ты можешь его снять.

Письмо моё по прочтении сожги и бойся Наташи. Про эти настойки она ничего не знает. Я как-то сумела от неё утаить их силу. Думаю тебе без них не обойтись. Не открывайся Наташе и не смей ей даже намекать на ваше родство. Она не поверит, но не потерпит конкурента. Да и какие меж вами родственные чувства, если вы не росли вместе и не знаете друг друга.

Да, и ещё. На подошве твоей левой ноги, ближе к пятке небольшое родимое пятно. Это знак нашего рода. Такой был у меня, моей матери и всех женщин нашего рода. Есть такое пятно у Наташи, у твоей сестры-двойняшки. Ты первый мужчина, его обладатель. Потому и думаю, тебе стать продолжателем нашего дела. Дом оставь себе в нём твоя сила. А ночами не бойся. В нём есть слуги. Докажи им свою силу и они станут верными помощниками.

А теперь, сынок, прощай. Скоро она явится и закроет мне глаза. Сейчас жалею, что не открылась тебе раньше, после смерти сестры, сумела бы тебя подготовить.

Прощай, сына, пусть жизнь тебе будет в радость. Извини за сумбурность письма я сильно ослабела и уже вижу...

Под неумолчный стук колёс электрички Саша неоднократно перечитывал письмо. В голове его всё мешалось, мысли перескакивали одна за другую, без всякой связи, нагромождаясь и мешая своему развитию. Выходило, что Артём не врал и Наташа, действительно, его сестра. В голове у него шумело, кровь приливала к глазам и он, боясь ослепнуть, тёр их грязными руками, смачивая слезами.

Он положил сложенное письмо во внутренний карман куртки и тупо уставился в тёмное окно. В вагон вошли двое полицейских. Один из них толкнул своего напарника локтём и указал глазами на измождённого Сашку.

- Ваши документы, - потребовал старший, худой с дряблой отвисшей на скулах кожей.

Сашка повернул голову и непонимающе уставился на них. Он их видел, но сознание не давало сигнала опасности.

- Ты что, глухой, парень?- вступил второй полицейский и цепко ухватил Сашку под локоть.

Сашка дёрнулся и полицейские завалили его на скамейку. Ему завернули назад руки и сцепили их наручниками.

- Ну, вот и порядок, - хлопнул его по плечу первый полицейский и довольный рассмеялся.

У второго рация заговорила мужским голосом, передав сообщение о розыске преступника, схожего по приметам с Сашкой, который убил в Сугробово женщину.

-8-

Из камеры его вывели на рассвете. Спросонья он вяло переставлял ноги и конвойный полицейский незлобно его подталкивал. Он вошёл в распахнутую дверь и от яркого света зажмурился, прикрывая глаза рукой. По указанию полицейского сел на стул у стены слева от входа и, привыкая к освещению, подслеповато прищурился. Прямо перед ним, в паре метров, за тёмным столом, спиной к зарешечённому окну, сидел незнакомый плечистый парень в тонком джемпере и насмешливо улыбался. Он вынул пачку сигарет и протянул её в сторону Сашки.

- Курить будешь?

- Не курю.

Парень сунул в рот сигарету, поднёс к ней зажигалку и, не спуская с Сашки глаз, закурил.

- Я, Немов Анатолий Александрович, опер. А ты?

- Курепин Александр Семёнович.

- Ну, вот и познакомились, - улыбнулся опер.

Но улыбнулся криво, нехорошо улыбнулся. У Сашки сразу засосало под ложечкой. Парень сразу не понравился и Сашка решил держать ухо востро. Опер выглядел молодо, но явно старше Сашки, светловолосый, с слегка перебитым носом и наглыми глазами. Из-за освещения черты лица чётко не просматривались, да Сашка особенно и не вглядывался. Между тем Немов вытащил из папки на столе лист бумаги, щёлкнул кнопкой авторучки и начал записывать анкетные данные Сашки.

Сашка, сообщая о себе, с любопытством оглядывался. Комната выглядела просто и незатейливо: стены с облупленной голубой краской, на полу старый зелёный протёртый до белизны в центре линолиум и свободный стул у стола, спинкой к Сашке. Из двух ламп дневного освещения под пыльным потолком светила лишь одна жёлтым светом, да и она изредко мигала.

- А теперь давай, парень, колись, как бабу грохнул, - неожиданно сказал опер и вскинул голову, с прищуром вглядываясь в понурую измождённую фигуру Сашки.

- Какую бабу?- удивился Сашка.

- Любку, по паспорту Любу Самохвалову. Чистуху будешь писать? - широко зевнул опер и потёр нос переносицы.

- А что такое чистуха?

- Чистуха... Ну, зачем ты ломаешься парень, - опер заглянул в бланк на столе, - Курепин Александр Семёнович. Будто не понимаешь зачем ты здесь и что такое чистуха.

- Чистосердечное признание? - высказал догадку Сашка.

- В яблочко! Ты же всё понимаешь, - разулыбнулся опер.

- Я ничего не понимаю, но могу предположить, что меня в чём-то подозревают, и я должен в чём-то признаться.

- Где оружие? - построжел опер.

- Какое оружие?

- Которым грохнул свою соседку.

- Любу? - поразился Сашка, - она ... убита?

- А удивился то как! Будто и не знаешь?- рассмеялся опер и покрутил головой.

- Нет, - потерянно произнёс Сашка и вздрогнул.

Рядом, возле левого уха, обдав его холодным ветерком, в стену звонко ударился белый мячик. Опер ловко его поймал и тут же вновь запустил им в голову Сашки. Мячик вновь ударился в стену, но уже возле правого уха и, отскочив, угодил в руку опера.

- Он резиновый, - сообщил опер, раз за разом посылая мячик в стену возле головы Сашки.

Мячик с неумолимой настойчивостью бился в стену возле головы Сашки и удивительным образом отскакивал в руку опера. От удовольствия опер жмурился и вдохновенно, не скрывая удовольствия, упражнялся.

- Теннисом увлекаешься? - скривил губы Сашка, жмуря глаза и не пытаясь встать.

- Не-а, - крикнул опер, быстро передвигаясь по комнате. Мячик, как заведённый бился в стену, возвращался в руки опера и вновь летел в сторону Сашки.

- Может, перестанешь комедию ломать?- крикнул Сашка, пытаясь в очередной раз отклонить голову.

Мячик с силой ударил Сашку в лоб и, изменив траекторию отскока, скользнул между рук опера.

- Мячик резиновый, - повторил Немов, поднимая его с пола. Он смахнул со лба пот, и вытащил из стола другой, тёмный и на вид тяжёлый. Взвесил в руке, несколько раз подбросил, опустил на пол и пнул ногой. Мячик тяжело покатился к Сашке и уткнулся в правую ногу.

- Подобным мячиком один подонок головы разбивал прохожим. Кто же подумает, что он из железа. Ну, идёт человек. Поигрывает мячиком, а при сближении бац в морду и всё, готов человечек, - радостно сообщил опер, нагибаясь к ногам Сашки. поднял железный мяч и тихо пробормотал:

- А интересно, слышен ли был треск лобной кости? - поднимая мячик, тихо пробормотал опер, но так, чтоб это услышал Сашка.

Сашка попытался встать, но опер опустил ему на плечи свои сильные руки и приблизил к нему свою наглую физиономию.

- Ты убийца, парень. И гнить тебе на нарах с отбитыми почками и печенью. Если будешь упрямиться. Но признание значительно облегчит тебе жизнь, во всяком случае в плане здоровья. Физического.

- В чём же ты от меня ждёшь признания?

- А в убийстве Любани, Любоньки или как ты её звал? За что бабу-то застрелил, мерзавец? - заорал Немов и замахал над Сашкой руками.

Сашка в испуге пригнулся и прикрыл голову руками. Новость, услышанная им, была ужасна. Если бы не бесноватость опера, он бы не выдержал и заплакал.

По требованию опера Сашка встал и тут же завалился в угол. Немов оглядел свой кулак, размял пальцы и удовлетворённо ухмыльнулся, затем ухватил Сашку за ворот рубашки, приподнял и кинул на пол. Потом надавил ему ногой на промежность и злобно ощерил зубы. От боли Сашка закричал и завозился, пытаясь повернуться на бок. Дверь распахнулась, и опер сразу убрал ногу.

- Ты опять, Немов? - негромко произнёс молодой женский голос.

Сашка приоткрыл глаза и сквозь слёзы разглядел женские ноги в красных туфлях.

- Да я это... в порядке самозащиты, Татьяна Алексеевна. Он бросился на меня, но я не дурак подставляться. Вот применил самбо, как учили, - пробормотал сконфуженно опер.

- Ты не дурак, но версия эта стала уже приедаться. Чем ты так возбуждаешь задержанных, если они подобно осам кидаются на тебя как на сладкое?

Ноги в туфлях прошли вдоль Сашкиного тела.

- Вы бы поосторожнее, товарищ следователь, а то он может и на вас броситься.

- Чем же ты его так раззадорил?

- Просто сообщил об убийстве им женщины.

- И только? Подними его.

Опер ухватил Сашку подмышки и, приподняв, резко встряхнул. Сашка с трудом уселся на свой стул и кинул злобный взгляд на Немова. Девушка села за стол, бегло осмотрела бланк объяснения и нахмурилась.

- И что он сказал?

- Ничего. Похоже упираться будет.

- Ну, это мы ещё посмотрим. Вы говорить можете? - обратилась девушка к Сашке.

- Могу,- с трудом разлепил разбитые губы Сашка.

- Хочу сразу предупредить, что мы располагаем показаниями свидетелей.

- И кто они и что говорят?

- Вас видел участковый, сразу после выстрелов в доме. Вы его испугались и убежали. Если вы не виноваты, то почему не остановились? Он вас преследовал и даже стрелял. Однако вы, несмотря на это, дали такого стрекоча, что угнаться за вами у него не хватило сил.

- Я... убегал...

- Несомненно, - подтвердил Немов.

- Женщина убита из огнестрельного оружия, в упор. Куда вы дели оружие?

- Я не стрелял, - поднял голову Сашка.

- Я вам не представилась. Я следователь прокуратуры Скоблина Татьяна Алексеевна. Буду вести ваше дело.

- Дело? - изумился Сашка.

- Вас подозревают в убийстве Самохваловой Любови Александровны, вашей, теперь уже бывшей соседки, - со вздохом заключила следователь. - Если вы отрицаете своё участие, то кто мог совершить убийство? Кто кроме вас был в доме?

- Федька. Муж моей сестры и его дружок Серж.

- Вы их знаете?

- Более-менее Федьку, второго совсем не знаю.

- А, кстати, что вы можете пояснить по поводу смерти в вашем доме мужчины?

- Он умер? - поразился Сашка, но вышло неубедительно, судя по кривой ухмылке женщины.

- Скончался. Вернее его нашли в петле. Причину смерти мы сейчас выясняем.

- Повесился.., - тихо пробормотал Сашка.

- Или повесили. Кто мог ему в этом деле помочь в вашем доме?

- Дом этот уже не мой.

- Но был ваш, а мужчина отец новой владелицы. До последнего момента вы продолжали жить в доме и общались с повешенным. Может что-то не поделили?

- Кто это вам сказал?

- Его дочь, Наташа.

- Наташка значит, - кивнул Сашка.- И что, что она говорит? Меня обвиняет в его смерти?

- Ну, смерть его по внешним признакам как будто не насильственная, хотя есть вопросы, но надо дождаться результатов экспертизы. Вы будете давать показания?

- А могу я подумать?

- Можете, только недолго. Я сейчас отойду на пару часов, а когда вернусь, мы поговорим.

-9-

Через два часа Сашку вновь ввели в уже знакомую ему допросную комнату, но вместо девушки- следователя за столом сидел незнакомый мужчина.

Допросом занялся следователь Огольцов. Он, слегка заикаясь представился Павлом Петровичем. Выглядел примерно лет на 40, лысоватый, круглолицый с цепким неприятным взглядом карих глаз, костюме с галстуком.

Допрос получался странным: без протокола и выяснения причин задержания. Вообще, как начинал понимать Сашка, следователя не интересовала смерть Любы. Он долго крутил вокруг да около, пока Сашка в упор не спросил чего ему надо. Следователь недовольно покрутил головой и спросил сколько месяцев Сашка жил в Сугробово. Сашка припомнил время увольнения и задержания. Выходило два с половиной месяца.

- Понятно, - кивнул Огольцов и потеплел глазами.

Сашке не понравился этот взгляд и он со скрипом поёрзал на стуле. В лице следователя что-то незримо сдвинулось. Оно как будто немного просветлело и даже что-то подобие затаённой улыбки чуть сдвинуло его губы.

- В чём я ещё виноват? - пробормотал Сашка и такая тоска стала на него наваливаться, что хоть плачь.

- Рядом с Сугробово есть деревня Волочок. Так вот там за последние два с половиной месяца убили двух девушек с разницей во времени 3 недели. Как тебе такой расклад?

- Вы что на меня хотите повесить и эти два убийства? - начал злиться Сашка.

- У тебя есть время написать чистосердечное признание, могу даже явку с повинной устроить. Срок получишь приличный, но не пожизненный.

- Да вы что, совсем офонарели? Какие убийства, да я кошку ногой пнуть не могу, а вы убийства, - заорал Сашка, вскакивая.

- Сидеть, - крикнул следователь и хлопнул кулаком по столу.

Дверь скрипнула и конвоир сунулся в кабинет, но, заметив успокаивающий жест Огольцова, удалился.

- Ещё один такой вопль и тебе, Курепин, мало здесь не покажется. Здесь не принято орать на следователя. Ты меня плохо знаешь, но если я решу, что эти убийства совершил ты, то как бы ты не брыкался, не взывал к справедливости, всё будет бесполезно. Здесь я решаю! Я многих повидал на твоём месте и все отказывались от своих деяний. Разумеется до моих бесед с ними.

- Я слышал о таких, которые ради званий и послужного списка.., - занозисто начал Сашка.

- Да заткнись ты. Я не ради всего этого, а за справедливость. Тут,- следователь похлопал себя по груди,- есть чуйка и, если она мне говорит, что человек виновен, то я подведу его под статью, как бы он не брыкался.

Сашка слушал и понимал, что этот Огольцов не шутит и, если захочет, то получит Сашка здесь по полной программе. И тут ему стало так тоскливо, так муторно на душе, что он едва не разревелся. Вероятно следователь почуял необходимый момент и положил на стол лист чистой бумаги.

- Пиши парень всё по порядку, - тихо посоветовал он, не сводя с Сашки пронзительного взгляда и тот, как кролик под гипнозом удава, послушно подошёл к столу и уселся на свободный стул перед ним.

На него стала наваливаться странная отупелость. Он взял ручку, занёс её над листом бумаги и вопросительно поднял глаза на Огольцова. Тот ободряюще кивнул, но тут дверь распахнулась и в кабинет стремительно вошла следователь Скоблина. Ей одного взгляда хватило, чтоб сразу всё понять. Огольцов недовольно поморщился.

- Ты, Саша, пиши, не обращай внимание на столь бесцеремонное вторжение, - с кривой ухмылкой посоветовал Огольцов, не спуская странного взгляда с Курепина.

- Павел Петрович,- звонким голосом начала Таня, - Курепин числится за мной и чтобы проводить с ним беседу необходимо заручиться моим согласием. Вы разрешение на его посещение получали?

- Ой, да прекратите Татьяна Алексеевна, проявлять и здесь свою принципиальность. Если вам так необходима разрешительная бумага на моё общение с Курепиным так вы её получите за подписью прокурора. От вас мне, я так понимаю, её не дождаться, - раздражённо произнёс Огольцов, не снимая с Курепина своего немигающего взгляда.

Таня подошла к столу, взглянула на чистый лист бумаги, на Курепина с ручкой, усмехнулась и начала медленно прохаживаться по кабинету от окна до двери, звонко постукивая каблучками.

- Ну, давай, Саша, начинай писать, - поторопил Огольцов и украдкой бросил настороженный взгляд на Таню.

- А чего писать-то? - спросил Саша, с недоумением глядя на Огольцова и кидая косые взгляды на нервные передвижения Скоблиной.

- Что же ты оробел, Саша? Пиши как выследил и девочек безвинных ухайдокал и почему, - вскрикнул, теряя терпение Огольцов и в бешенстве сжал руки в кулаки на столе.

- Да не буду я ничего писать потому как не совершал ничего такого. Это что же получается, один следователь хочет, чтоб я сознался в убийстве соседки, другой из меня хочет сделать убийцу только потому, что я на свою беду оказался рядом в соседней с Волочком деревне, - закричал Сашка и бросил на стол ручку.

- Ну, смотри, - поднялся из-за стола Огольцов,- я же тебе как лучше хотел. Теперь пеняй на себя.

Он вышел из кабинета, даже не взглянув на Таню и, со скрытой силой, до скрипа придавил дверь с той стороны.

- Зря ты с ним так,- бросила Таня. - Этот человек упорен в своих идеях и может тебе доставить массу неприятностей.

- Зачем же мне признаваться в том, чего я не совершал? - беспомощно взглянул на Таню Сашка и в замешательстве часто заморгал глазами.

- Ну, в убийстве Самохваловой тебе будет трудно отвертеться, - спокойно произнесла девушка, усаживаясь за стол.- Всё указывает на тебя. И мотив есть.

- Это какой же?

- А что это за письмо найдено при тебе? - неожиданно спросила Таня и серьёзно посмотрела на Сашку.

- Тёткино это письмо. Перед смертью написала, - неохотно выдавил Сашка.

- Это я поняла из его текста. Но кто такая Наташа? Знакомая?
Сашке не хотелось вести разговор на эту тему и он решил отмалчиваться.

- Уж не новая ли это владелица вашего бывшего дома? - не могла уняться следователь.

- Да вам-то что за дело до этого письма?- грубо оборвал следователя Сашка. - Вы же убийство расследуете.

- Ну, я не знаю, может она своими показаниями облегчит твою участь.

- А может её усугубит, - пробормотал Сашка и прикусил язык.

- Что?- подняла голову от своих бумаг следователь. - Ты считаешь, что её показания очень важны?

- Ничего я не считаю! Только убийства не совершал. Ищите Федьку и его напарника.

- Ищем, - вздохнула Скоблина. - Вот только найти не можем. Пока.

- И долго мне здесь сидеть?

- Пока ты не подозреваемый. А поместят тебя в больницу. Как вылечишься, поговорим. В письме тётка сообщает о золотых изделиях, которые хранятся у Самохваловой. Где они?

- Откуда я знаю. При мне их нет.

- Ну, время было перепрятать, к тому же из показаний участкового Ступина есть основания подозревать тебя и в убийстве Силуянова Артёма, отца известной опять же тебе Натальи. Ты жил с ней в одном доме. Вот уже два убийства, ну и Огольцов хочет подсуетиться и расколоть ещё на два убийства в деревне Волочок. Из этих четырёх убийств одно да и прокатит. Достаточно, чтоб получить приличный срок. А Огольцов парень упёртый, самолюбивый и до чёртиков амбициозный. Он у нас уже трёх оперов посадил. Так что слава впереди его бежит. И уж поверь, эта ваша встреча не последняя, вскоре он зачастит к тебе, жилы будет вытягивать. Это я фигурально. Никакого насилия к тебе никто не применит, с этим у него строго. Он любит в душу залезать и там копаться. Он эффектно раскрывает убийства и уж не знаю, правда или нет, но судьи с ним соглашаются.

- Выходит мне не отвертеться? И что мне делать?

- Правду, правду говорить. Я, женщина, правду люблю и фальшь сразу раскусываю.

- А если я вам скажу, что невиновен и смогу это доказать?

- Я с удовольствием выслушаю.

- Дело в том, что эта Наташа, ну дочь Артемона...

- Артемона?

- Ну, да. Имя у него Артём, но в деревне его Артемоном прозвали за верность к моей тётке. Так вот эта Наташа...

- Ну, смелее, - подбодрила его Таня.

- Мне трудно про неё говорить...

- У вас любовь?

- Да какая к чёрту любовь. Секс один... насильственный.

- Вы сейчас в систематическом изнасиловании признаётесь?

- Да с её стороны.

- Вот как? Выходит ты уже жертва?

- Похоже. Вот вы с иронией это восприняли. Дескать как это парня девчонка насилует. Но у меня есть дневник, я его писал когда некоторое просветление находило.

- Пил сильно?

- Совсем не пил, Послушайте Татьяна...

- Алексеевна.

- Татьяна Алексеевна вам надо обязательно этот дневник взять. Он в доме тётки спрятан. Я тайком его писал и боялся, что Наташа его найдёт. Из него вы всё поймёте, - загорячился Сашка.

- И где мне его искать?

- Искать не надо, - заторопился Сашка,- в пристройке дома, на веранде... там старая тумбочка у двери. Вот за ней у стены и лежит тетрадь, там всё есть.

- А не втюхиваешь ли ты мне подложные записи? Кто может поручиться, что ты там искренен и готовил их, чтоб отвести от себя подозрения?

- Да какие подозрения, - махнул рукой Сашка,- там я писал, что помнил и чувствовал. В общем она меня чем-то опаивала, чтоб значит волю сломить.

- А зачем ей это? Только не говорит, что покорил ей сердце и она не смогла отпустить такого самца, - усмехнулась Таня.

- Да какой самец, - вздохнул Сашка и поник головой. - Там в доме этом что-то нечисто и Наташа эта колдунья что-ли... Поедете?

- Съезжу, посмотрю на твою Наташу, что это за зверь такой, который, как вижу, внушает тебе такой ужас.

- Ужас?- поднял голову Сашка и с горечью рассмеялся,- Вот увидите её и почувствуете. Она не посмотрит, что вы следователь. Туго вам придётся.

- Запугать меня пытаешься девчонкой?

- Это ведьма. Понимаете, что значит потусторонние силы? Впрочем вы светского воспитания как и я, откуда вам знать оккультные науки. Вам бы эти знания сейчас пригодились.

- Какой-то глупый у нас разговор получается, - вздохнула Таня и встала.

- Подождите, не вызывайте конвой, - быстро попросил Сашка и умоляюще взглянул на следователя.

- Я об одном прошу, будьте вдвойне, нет вдесятеро осторожней с ней. Это сильный боец и её нельзя недооценивать.

- Да что же в ней такого, что ты трясёшься при одном воспоминании о ней? - усмехнулась Таня.

- Не подходите к ней близко и ... спиной не поворачивайтесь. Человек очень перед ней беззащитен со спины. Я, не хочу, чтоб вас использовали как и меня.

- Что?- удивилась Таня и широко открыла глаза.

- Я не в смысле использования тела против вашей воли. Душу, душу, свою поберегите. Она до неё очень падка, нравится ей подчинять себе людей и потом крутить ими. Я очень серьёзно предостерегаю вас от ошибок.

- Ну что же учту твои пожелания. Не скрою, меня очень заинтересовала эта Наташа и мне даже...

- Не терпится встретиться с ней? Вот этого я и боюсь,- вздохнул Саша.

Скоблина вышла из-за стола, подошла к окну и открыла форточку. В комнату ворвался холодный ветерок вместе с уличной человеческой речью.

- Зима, - тихо в раздумье произнесла Скоблина.

Сашка подошёл к ней и через её плечо заглянул во двор. Сквозь грязное стекло едва различались серые постройки и голые деревья. Спина девушка зябко передёрнулась и он, проникаясь непонятной для него жалостью, осторожно коснулся рукой её спины. Кончики пальцев уловили слабое трепетание женского тела и тогда он, смелея, провёл пальцами по её позвоночнику, от шеи до лопаток. Провёл и испугался. Но девушка не спешила оборачиваться и продолжала стоять, словно не чувствуя прикосновения мужчины. И тогда он, повинуясь зову нежности, обхватил её за плечи. Повернул к себе и нежным поцелуем коснулся её губ. Она слабо забилась в его руках, стараясь вырваться, и он, преодолевая её беззащитное сопротивление и, пьянея от вкуса женских губ, прижал к себе упруго-податливое тело, продлевая неведомое чувство блаженства.

Она вывернула лицо, но кричать не стала, а он почувствовал внутри неё рождение низкого рычания. Словно зверь раненый, но неуступчивый перед охотником, она пугала, не в силах оттолкнуть и слабела в его руках.

И Сашка дрогнул, ослабил хватку, медленно опустил руки, ожидая пощёчин, ненависти и злобы. Но девушка лишь немного отшатнулась, упёрлась в подоконник и растерянно смотрела на Сашку словно не понимая, что сейчас произошло. Они оба жарко дышали друг на друга и не могли отступить, отойти словно притягиваемые магнитом.

Первой справилась с собой Скоблина. Она сделала шаг в сторону и медленно вернулась к столу, но садиться не стала. Сашка смущённый своим поступком не смел повернуться и пристыженный ссутулился.

Он услышал торопливый шелест собираемых бумаг, щёлкнул замочек портфеля и тогда обернулся. Девушка давила кнопку вызова охраны и старалась не глядеть на Сашку.

- Я, наверно.., - тихо произнёс Сашка и не смог продолжить.

Она подошла к двери, упёрлась в неё спиной, и Сашка с удивлением отметил подавленность девушки. В её глазах стояла такая скорбь, словно она прощалась с ним. Нет не с ним, а с тем, что сейчас испытала.

Он сделал к ней шаг, и дверь в комнату распахнулась. Молодой охранник вопросительно взглянул на мгновенно преображённого следователя и та, понятливо кивнув головой, подошла к столу и отметила на талоне вызова время допроса.

Сашке с каждой секундой становилось хуже. Он чувствовал бешеное биение сердце, липкий пот по телу и шум, шум в ушах. Последние слова следователя донеслись до него как бы издалека. Потом всё перед ним стало наполняться туманом, и он потерял сознание.

-10-

На уличных ступеньках больничного корпуса Таня Скоблина закурила и тут же закашлялась. Немов придержал её за локоть и участливо заглянул в лицо.

- Что смотришь? Не нравлюсь?

- Нравишься. Ты бы не курила, Танюша. Вон Минздрав даже...

- А сам-то дымишь, что Везувий.

- Мне по службе полагается.

- Только не преувеличивай свою значимость. Я тоже, знаешь, не только бумажки перебираю.

- Ну да, и в засадах сидишь, и преступников задерживаешь, и объяснения в прокуратуре на всякие жалобы пишешь.

- Потому и пишешь, что мордуешь задержанных.

Они спустились по ступенькам и медленно направлялись к выходу из больничного комплекса.

- Как же их не бить? Разве может человек в здравом уме признаться в убийстве? Нет, ему надо помочь осознать своё место, подтолкнуть к исповеди. Ему же легче будет.

Следователь остановилась и бросила сигарету в урну.

- Вот помрёт этот парень, и осознавать уже будешь ты. Попадёшь в лапы Огольцова... Сколько он уже вашего брата посадил.

- Не помрёт. Не понимаю, зачем ты его в больницу поместила. Не проще его задержать?

- А для обвинения у нас есть доказательства?

- Нароем. А если он убежит?

- Ну, как ты рыть можешь, наслышана. Огольцов не дремлет. А чтоб не убежал позвоню начальнику вашего отдела, чтобы охрану выставил у палаты.

- Как такого ещё земля носит, - вздохнул опер.

- Ты про Огольцова? С трудом, но носит. На прошлой неделе ему уже третью машину сожгли. Страховые компании внесли его уже в свой чёрный список.

- Может задумается?

- Нет, Павел Петрович не остановится. Упёртый до невозможности. Если вцепится в кого, даже прокурор хватку не ослабит. Принципиальный очень.

- Больной он и полицию не любит.

- А где ты видел хоть одного прокурора, который бы к вам лояльно относился? На то и щука, чтоб карась не дремал.

По дороге им встретилась группа молодых девушек в белых халатах. Одна из них поздоровалась со следователем.

- Я вижу ты личность здесь известная, - задумчиво произнёс опер, оборачиваясь вслед девушкам.

- Да так, по одному делу свидетелем у меня проходила, - пробормотала Скоблина и нагнула голову.

Опер не смотрел на Таню и шёл рядом, непрестанно оглядываясь.

- Ты так шею свернёшь себе. Понравилась какая?

- Не сверну. Она у меня крепкая. Но девчонки хорошие.

Они вышли из ворот больницы и подошли к автомашине. Немов распахнул дверцу и, пока следователь усаживалась на переднее пассажирское сидение, с любовью глядел на неё. Таня захлопнула дверцу и рукой показала перед собой, призывая ехать. Прежде чем сесть в машину, Немов вновь, украдкой, кинул быстрый взгляд на вслед группе девушек.

- Толик, хватит пялиться,- раздражённо бросила Таня, неприязненно морщась.

- И много у тебя тут свидетелей? - спросил он, заводя машину и одновременно повёртываясь к Тане. Она промолчала, и он направил машину по улице.

- У меня такое чувство, что ты неплохо здесь ориентируешься, - задумчиво проговорил он, кося глаза на девушку.

- У меня хорошая зрительная память и я запомнила весь наш маршрут до корпуса, - после непродолжительного молчания ответила Таня.

- Ну да, - кивнул опер.

- Только эта медсестричка как-то странно посмотрела на тебя.

- Ты уже и взгляд её сфотографировал,- усмехнулась Скоблина.

- Я профессионал, Таня, и мне по службе положено быть внимательным.

Они медленно двигались в пробке и молчали.

- Ну и что же ты, внимательный, ещё заметил,- вдруг спросила следователь, упрямо глядя перед собой.

- А ты знаешь, почему преступники мента в толпе сразу вычисляют?

- Все?

- Ну не все, а опытные.

- По единственной красной извилине от фуражки на лбу?

- Потому что на наших лицах маска, которая нас выдаёт. Приобретается она годами и уже нельзя её снять. Есть в наших физиономиях что-то особенное, ну может нагловатое с примесью подозрительности что-ли. Они это сразу раскусывают. Я, когда ещё молодой был, то случайно, по неопытности, в квартиру, где сиделец бывший жил, завалился. Нормальный человек сразу бы хвост поджал и не вошёл, а я же мент, апломб, представитель власти. Я порог переступил и он отодвинулся, хотя гонору у него, что грузовик полный. Вошёл и повёл себя как дома стал его о соседях расспрашивать, а потом спохватился, хотел ксиву показать. А он мне сказал, что по-моему поведению понял кто я и ксива ему не нужна. Работа у нас такая, что до всего нам есть дело. А отсюда и поведение, и тон разговора, и походка.

- А к чему ты это сейчас мне рассказываешь? - повернула голову Таня, внимательно всматриваясь в Немова.

- Девчоночка эта в белом халатике на тебя как-то по-особенному глянула, ну... вроде как на пациентку что-ли. Понимаешь, она тебя оценивала с точки зрения своей профессии, медицины. Ну, не знаю, может мне и показалось, но интуиция подсказывает...

- Заткнись ты, Толик, со своей интуицией, - резко оборвала его следователь и прикусила губу.

Они вновь замолчали и всю дорогу глядели перед собой. Возле прокуратуры Немов остановил машину. Скоблина попыталась открыть дверь, но не смогла.

- Открой дверь,- тихо попросила она.

- Не открою, - заупрямился опер.

- Я хочу знать, что случилось. И почему ты на взводе. Последний месяц ты очень изменилась. Что-то происходит? Неприятности? Я знаю, что ты гордая и свои проблемы привыкла решать сама. Но иногда, понимаешь, иногда нужна помощь друга. Я тебе её предлагаю. Мне-то ты можешь доверять? Только не перебивай меня своими обычными отговорками своей усталости. Я вижу, что ты плохо выглядешь и это меня беспокоит.

- Ты мне друг, но у меня всё хорошо. Твоя интуиция сейчас дала осечку. Это бывает. Не волнуйся за меня, - вскинула голову Таня и в упор взглянула в лицо опера.

Он увидел в её глазах слёзы и в замешательстве застыл. Девушка вновь дёрнула ручку двери и пообещала разбить стекло.

Он глядел ей вслед с любовью и недоумением и, едва тоненькая девичья фигурка скрылась за дверью прокуратуры, вздохнул.

-11-

Едва машина Немова отъехала, дверь прокуратуры открылась, Таня спустилась с крыльца и медленно двинулась по улице. Допрос Курепина смешал все её чувства. Она совсем не ожидала, что он её обнимет и поцелует. Она не понимала почему не ударила его, не вызвала конвой. Почему ей нравилось стоять в обнимку с этим незнакомым парнем?

Ещё в детдоме она знала о своём хорошем образном воображении и сейчас вновь и вновь проигрывала в уме ту сцену, невольно, до мурашек, вызывая ощущение приятной истомы и желания подольше прижиматься к Курепину. Чем он так лихо сразу завладел её вниманием да так, что она сейчас думала о нём? Что за флюиды исходили от него, ломая девичью гордость? Она село на скамейку и принялась энергично через силу встряхивать себя, затаивать дыхание, бездумно занимаясь счётом. Это помогало чётко концентрироваться, отбрасывая то, что мешало решению задачи. Ей хотелось ему верить, но не из-за внезапных чувств к нему, а просто не мог этот приятный парень кого-то убить. Он скорее походил на жертву. И в то же время она опасалась доверять своим чувствам, которые хоть и не подводили её никогда, но сейчас она чувствовала мельчайшие доли процента неуверенности. Что-то здесь не складывалось.

С одной стороны его слова о колдовстве казались обычным трёпом мужчины, желанием снять с себя вину. Но он похоже, действительно, боялся этой Наташи. Таня заметила его выражение лица при упоминании этой девушки. А в глазах, этих "зеркалах души", стыли такая боль и ужас, смешанный с ненавистью. Не каждый артист так сможет сыграть. Видно, что-то есть в этой Наташе, если мужчина живёт с ней из страха. И этот страх и ненависть так крепко угнездились в нём, так вросли, что и сейчас он панически её боится. Что это за Наташа такая, что имеет такое влияние на парня?

Ну, конечно, ей хотелось встретиться со столь неординарным человеком. В следственной работе Таню всегда заводило желание раскусить человека и чисто психологически вычислить его характер, затронуть те струнки души, способные вывести на чистую воду.

А тут ещё это письмо тётки Курепину. Оно цепляло и не давало покоя. Помимо признаний в колдовстве и обвинений в своей смерти там ещё упоминалась настойка, предназначенная больной матери Курепина. Её так и не использовали и похоже она продолжала храниться у Маши, сестры Курепина.

Последнюю неделю Таня была сама не своя. Ещё в детдоме у неё случались припадки, когда она теряла сознание в самое неподходящее время. Она приходила в себя и, хоть не помнила ничего, но догадывалась, что с ней произошло по головной боли и ломоте в суставах. Постепенно по мере взросления эти болезненные приступы становились реже и самочувствие после них быстро восстанавливалось. При устройстве следователем ей удалось скрыть этот неприятный недуг и, казалось, он совсем отступил. Но месяц назад болезнь напомнила о себе совершенно неожиданно и с другой стороны.

Вначале она не связывала недомогание со своим прошлым заболеванием по причине иных сиптомов. Теперь её беспокоил ночной жар, усиленное потоотделение и тошнота. Помимо них весь организм, начиная с сердца и кончая кожей, бойкотировал здоровую физиологию, внезапно наваливаясь на неё всеми своими болячками.

На первых порах частое пульсирование в висках она объясняла недоеданием не по причине голода, а из-за отсутствия времени на поглощение пищи. Она забывала есть, целиком увлечённая своей службой. Утром она перехватывала пару бутербродов с ветчиной, чуть ли не на ходу запивала их чаем и до вечера ничего не ела. Она привыкла мало есть и это её не беспокоило. Пока однажды не почувствовала сильную тошноту и её вырвало.

К счастью это произошло вечером по дороге домой, в малолюдном скверике. Она тогда долго просидела на скамейку, и впервые серьёзно задумалась о себе. А ночью её кровать внезапно начала со скрипом раскачиваться словно на корабле в жуткий шторм. Однажды она в туристической поездке испытала нечто подобное в океане. Но в этот момент она понимала, что находится в каменном доме, в квартире, и такое не могло происходить за исключением землетрясения. Но откуда в районном городке это стихийное бедствие?

А после этой ночи она вдруг начала по особому присматриваться к людям. Что-то странное стало происходить внутри неё. Весь её невидимый внутренний физический мир зашатался и сбалансированный механизм системы функционирования каждого органа дал сбой. Сбой заметный для её молодого организма. Она молча страдала и терпела. Короткие прерывистые сновидения отличались яркой фантастичностью образов и ситуаций. Она покупала успокоительные таблетки и даже снотворное, но ничего не помогало. Кожа начала сереть и шелушиться. Она привлекла косметику, на которую приходилось тратить так много времени. Но похоже, судя по словам Немова, эта уловка не удавалась. Никто на службе не высказывал подозрений относительно её здоровья. Да и какой мужчина, а она крутилась в сугубо мужском коллективе, посмеет сказать девушке, что она плохо выглядит? Правда, иногда она ловила на себе странные взгляды, но занятая работой не обращала них внимания.

Но постепенно непонятная болезнь начинала угнетать и уже мешать работе. И тогда она, в отчаянии, обратилась в больницу, ту самую, где сейчас находится Курепин. Обследования ничего не дали. Внутренности Тани оказывались в норме и давление соответствовало показателям её возраста. Но она-то чувствовала себя по другому.

Наконец приехал известный профессор и её показали этому светилу науки. Он долго вникал в её историю болезни, изучал какие-то графики и кардиограммы. Наконец вызвал Таню и огорошил наличием у неё сложной раковой болезни позвоничника. Диагноз профессора она пыталась оспорить не веря, что вот она, молодая незамужняя девушка, должна умереть. Но его авторитет казался таким незыблемым, что никто не хотел оспаривать мнение медицинского авторитета.

После этого ей не захотелось жить. Она никому не сообщала на работе и только опер Немов сумел лишь коснуться её тайны. Конечно та медсестра, встреченная ими возле больницы, знала её диагноз и Немов сумел перехватить её особый взгляд. Курс химиотерапии планировали начать через несколько дней, а значит стрижка наголо и тогда...

Несколько дней назад она в отчаянии решила обратиться за помощью к экстрасенсу. Она никогда не верила в их способности, даже посмеивалась над легковерными дамами, обычными их клиентками. Не понимала их веру в способности чужих неведомых людей своими пасами, таинственными атрибутами в виде черепа и свечей, изменять жизнь и судьбу. Люди верили в предсказания, исполняли указания доморощенных магов и колдунов, и за это ещё платили.

Женщина встретила её на пороге квартиры, провела в полутёмную комнату, освещённую одной свечой в дорогом подсвечнике. А дальше начала раскладывать карты, водить над головой Тани руками и что-то бормотать. Несмотря на боль в позвоночнике Таня не выдержала и рассмеялась. Женщина смешалась и встретилась глазами с Таней. Они смотрели друг на друга и Таня вдруг мысленно, из озорства, пожелала ей помаяться животом. Однажды она отравилась рыбой и хорошо помнила резкую боль и упорное сидение на унитазе. Она мысленно представила этот физический недуг у женщины и, когда та ухватилась за живот и смешно покосалапила в туалет, звонко захохотала вслед.

Потом она ходила к одной бабке, глубоко законспирированной маленькой вёрткой старушке. Она, вероятно, что-то умела, потому что едва увидев Таню, сразу замахала на неё руками и начала креститься. Из всех своих походов и приёма многочисленных лекарств Таня выяснила одно, что никто не в силах ей помочь.

Сейчас она шла домой к Курепину за настойкой его тётки Оли, очень надеясь, что его сестра сохранила это неизвестное зелье. Она не знала сможет ли оно помочь, но сейчас находилась в таком отчаянии, что готова принимать любую жидкость, твёрдое тело или вдыхать что-то газообразное без содрогания и брезгливости.

У дома болезнь вновь напомнила о себе лёгким недомоганием, но на этот раз внутри что-то содрогнулось и позвоночник пробила нестерпимая боль. Она ухватилась за придомовую железную оградку и медленно дошла до скамейки у подъезда. Немного посидела, приходя в себя, наливаясь злой решимостью заполучить эту настойку. Мимо проходили люди, но она не обращала на них внимание вся поглощённая болью. Наконец ей полегчало. Пятый этаж дался нелегко с тяжёлым дыханием и испариной на лбу.

Перед дверью нужной квартиры стояла незнакомая девушка. Она покосилась на Таню и нажала кнопку звонка. Внутри квартиры раздалась мелодичная трель и звучала долго, упёрто удерживаемая рукой. Таня стояла сзади и терпеливо ждала. Не отрывая руки от кнопки звонка, девушка несколько раз ударила ногой и кулаком свободной руки в дверь, повернула голову к Тане и процедила сквозь зубы:

- Не хочет открывать, сволочь!

- А может дома никого нет? - неуверенно предположила Таня, устанавливая дыхание.

Она ещё подумала, что у Курепина видно та ещё сестрёнка, которую сволочат подруги и пытаются упорно найти.

- Дома. Сидит и боится, - злобно сообщила девушка и вновь занесла кулак над дверью.

- Кого надо? - раздался из-за двери грубый мужской голос.

- Тебя! Принимай подарок!- натянуто рассмеялась девушка, оглянулась на Таню, подмигнула голубым глазом и заговорщицки толкнула локтём в бок.

- День рождения у меня в следующем году,- не сдавался мужчина, но голос у него помягчел и в нём прозвучали нотки любопытства.

- Открывай, иначе другого клиента найдём! - заорала девушка, поднося лицо к дверному глазку и изображая томительную улыбку.

И тут Таню как током ударило. Она совсем забыла, что в этой квартире живёт Федька, муж сестры Курепина, которого они давно ищут. Оружие она оставила в отделе, а наручники давно не брала с собой. И сейчас кроме удостоверения и наглости у неё ничего не было. Замок оборотисто проскрежетал и в узкую дверную щель на них уставилась часть небритой физиономии опухшего с перепоя мужика.

- Ну, что, касатик, иметь будешь нас через щёлку или...

Дверь закрылась, послышался звук снимаемой цепочки. Девушка вновь мигнула Тане своим удивительным глазом цвета небесной голубизны и злобно усмехнулась. Наконец дверь чуть отошла, распахнулась шире и, не успел хозяин и глазом моргнуть, девушка шагнула на него так стремительно, что он попятился и едва не упал.

Таня вошла следом в одну из комнат, где опёрлась спиной о стену. Перед глазами замелькали раскалённые точки и она, пугаясь потери сознания, часто задышала устанавливая дыхание. Дальше всё происходило как во сне. Девушка уставилась во внезапно окаменевшее лицо алкоголика и замерла не сводя с него глаз. Он задрожал, поднял руки, судорожно пытаясь загородить ими лицо. Несколько секунд они дрожали тщетно пытаясь дотянуться до подбородка, но резко упали, бессильно повиснув вдоль тела.

Давно небритое опухшее лицо приняло страдальческое выражение, глаза широко открылись, мышцы лица нервно подёрнулись. Мужчина скорчил гримасу ужаса и застыл. Потом попятился спиной к балкону и, не отрывая глаз от лица девушки, упёрся в перила. На мгновение по лицу пробежала тень, он запрокинул голову и беззвучно опрокинулся в пустое пространство.

Таню точно парализовало, словно кто-то неведомый крепко стиснул её тело своими мощными руками, не давая шевельнуться. Она увидела перед собой насмешливое лицо девушки, её огромные голубые глаза с выражением довольства и тонкие бледные губы, раздвинутые в ехидной улыбке.

Пришла в себя от несильных толчков и едкого запаха нашатыря. Она открыла глаза, повернула голову и застонала от боли в затылке.

- Девушка, как вы здесь оказались?

Рядом, на корточках, сидела незнакомка с озабоченным лицом и тревогой в глазах.

- Где я и кто вы? - пробормотала Таня, с недоумением вглядываясь в приятное девичье лицо, с маленьким ртом, розовыми щеками и высоким лбом.

- Вы не помните, как попали ко мне в квартиру? Вы...

- Да нет я не наркоманка и не воровка, просто я.., - наморщила Таня лоб, пытаясь вспомнить как она оказалась в чужой квартире. - Я следователь и удостоверение у меня в портфеле, можете на него взглянуть.

Но девушка не стала открывать портфель, помогла Тане добраться до дивана, подложила ей под голову подушку и примостилась рядом. Она как будто успокаивалась и, на смену волнению, на лице обозначалось удивление, смешанное с удовлетворением.

- Вы меня знаете, - констатировала Таня, испытывая смущение.

- Конечно, - кивнула головой девушка,- вы Скоблина Татьяна Алексеевна, а я... в девичестве Курепина Маша. Мой брат у вас. Вчера я приходила, но вы меня не приняли. И вот теперь вы у меня дома. Зачем?

- Не знаю, - протянула Таня и ужаснулась тому, что не может объяснить причину своего нахождения здесь.

- Ну давайте вспоминать, - впервые улыбнулась Маша.- Вы следователь и ваше появление здесь, вероятно, связано с моим братом, Сашей.

- Наверняка, - кивнула Таня и попыталась улыбнуться, но, судя по ободряющему кивку Маши, улыбка получилась вымученной и напряжённой.

- Так. И, вероятно.., о чём-то меня спросить ну... в домашней обстановке. И разговор наш срочный иначе вы не поспешили бы сюда на следующий день после задержания брата. Времени нет, чтоб ждать, когда я смогу по повестке придти на допрос.

- Верно, - поразилась логичному построению предложений Таня и вдруг вспомнила зачем она здесь.

- Помогите мне сесть на стул,- тихо попросила она.

За столом с чаем Таня совсем размякла и неожиданно для себя стала рассказывать о своей болезни. Маша слушала напряжённо, с участием несколько раз касаясь руки Тани.

Таня говорила точно на исповеди, задыхаясь от переполнявших чувств, страхов и отчаяния. Ей не хватало слов, чтоб выразить весь тот мрак в душе перед пропастью смерти. Она жалела себя, потому что её никто и никогда не жалел, не оплакивал её горести. Постепенно ей легчало и память медленно возвращала назад к событиям, предшествующим появлению здесь.

- Я знаю, что у вас есть настойка... давно от тёти Оли,- неуверенно начала она, боясь услышать отказ. - Я не знаю куда обращаться, мне кажется она могла бы...

Таня подняла голову, нерешительно взглянула на Машу и поразилась изменению в ней. Та сидела прямо, застыв, в своей неподвижности являя мраморную статую. Глянцевая кожа лица холодно отсвечивала солнечный свет, проникавший сквозь стёкла окна. Неподвижные глаза смотрели прямо на Таню, но сквозь неё, словно прозрачный предмет. Губы утончились, плотно сжались до синевы, а нос заострился. И лицо показалось аскетически худым, незнакомым и каким-то потусторонним. Перед Таней сидела каменная ледяная кукла без чувств и эмоций.

Таня ошалело глядела на неожиданное изваяние перед собой и, забыв о своей просьбе, в панике кинулась к двери. Она яростно боролась с запорами, чертыхаясь и ломая ногти, не слыша ударов снаружи в дверь и звуки звонка. Наконец она распахнула дверь и уткнулась в людей, которые своим напором внесли её в квартиру.

Её затолкали в угол комнаты, а несколько людей разбежались по квартире. Опер Немов тряс Таню и что-то кричал, но она ничего не понимала и только бессмысленно на него таращилась. Потом у неё случилась истерика и вызывали "Скорую", что-то больно кололи, а потом оставили в покое.

Она сидела на стуле и отупело смотрела на Машу. Та, уже похожая на обычного человека, сидела вполоборота к ней и что-то рассказывала Немову. Тот водил ручкой в блокноте, негромко задавал вопросы и кивал головой. Таня не помнила сколько прошло времени, но оно благотворно повлияло. Потом к ней подсел Немов. Из его рассказа она узнала, что кто-то видел как Федька испуганно пятился на балкон и перевернулся через его пернила.

- Сам прыгнул? - удивилась Таня, - Тогда обычное самоубийство.

- Не всё так просто. Федька не тот парень, чтоб падать с балкона просто так. В ВДВ не служил и практики прыжков с высоты у него нет. Что его так испугало?

Немов глядел на Таню своим испытующим взглядом, предвестником появления подозрения. Таня знала, что такой взгляд никогда и никому не сулил ничего хорошего, а даже наоборот. Её неприятно передёрнуло и она утомлённо взглянула оперу в лицо.

- Уж не считаешь ли ты меня причиной его прыжка? - усмехнулась она, открыла рот и застыла. Она хотела объяснить почему оказалась здесь, но к своему ужасу ничего не могла вспомнить. Она словно заснула и теперь её разбудили совсем в другом месте и требуют рассказать, что произошло с момента потери сознания.

Её память, предмет гордости, сейчас впервые дала сбой, будто кто стёр её. Она напряглась, пытаясь вспомнить всё, что случилось после того как вошла в подъезд. Помнила запах жареной картошки в подъезде, грязую первую ступеньку и дальний звук детской ссоры из-за чьей-то двери.

- Что же ты ему сказала или... сделала, что он как сумасшедший кинулся с третьего этажа?

Немов с явным недоверием смотрел на Таню и его взгляд сейчас неприятно заглядывал в душу. Она закрыла рот, понимая как он сейчас подвёл её. Немов всегда чутко относился к речи и поведению допрашиваемых, тонко подмечая каждый скрываемый признак волнения или ложь по изменению тембра голоса, по цвету кожи, мимике лица, движению рук или тела. Иногда казалось, что он мог без аппаратуры точно вычислить у каждого пульс и температуру тела, которые много говорили о состоянии человека. Сейчас это знание играло против неё. Теперь она была у него на подозрении и то, что ничего не помнила, добавляло ему подозрительности и осторожности при допросе.

- А он сам-то что говорит?

Таня старалась держаться спокойно, огромной силой воли подавляя растерянность, задавливая панические мысли и, стараясь изображать на лице стойкое убеждение в своей невиновности.

- Пока молчит. В коме, знаешь, не до разговоров, - пожал плечами Немов. - Кстати ты знакома с хозяйкой квартиры?

- Машей?

- Да, сестрой Курепина.

- Ну, если я здесь, значит пришла по делу и мы даже успели чай попить.

- До или после выброса её мужа с балкона? - равнодушно поинтересовался Немов, нагибаясь чтобы поднять с пола, так, кстати, упавший лист бумаги.

Таня знала этот излюбленный приём и ожидала его, неожиданный для многих, подозрительный взгляд снизу, от пола. Этот приём не застал врасплох и она мгновенно изобразила удивление.

- А когда он выпал?

- Выясняем. И о чём же беседовали? Только не говори, что ты пришла сюда посплетничать с малознакомым человеком. Что ты от неё хотела узнать?

- Дело у меня и я не на допросе. Тебе, как другу, скажу, что мне нужен её муж, который, вполне возможно, причастен к убийству Самохваловой и, вероятно, Артемона.

- А я думал, что это наш Курепин, - округлил глаза Немов, но не выдержал и рассмеялся.

- Ты, Танюш, не злись. Я немного проследил за тобой, правда падение Федьки не видел, на скамейке у подъезда тебя дожидался. Кто-то позвонил и сообщил подрости его падения. Ну, а пока собирались, прошло время.

- И какой же вывод?

- Похоже он чего-то сильно испугался, потому что двигался спиной, как бы пятился. Кто-то ему чем-то угрожал. Ну, а поскольку хозяйка вошла после его падения, а ты находилась в квартире... Одна?

- Не помню, - честно призналась Таня и тут же перешла в нападение,- а ты можешь портфель мой осмотреть и меня обыскать, оружия нет. Можем сейчас поехать в отдел и в сейфе его найдём.

- Это табельное, а...

Вместо ответа Таня кинула Немову портфель, а затем подошла к нему вплотную, раздвинула ноги на ширину плеч, подняла руки ладонями к нему и зловеще усмехнулась.

- Ты давно об этом мечтал, пользуйся случаем, больше я тебе шансов не дам.

Немов смутился, порозовел лицом, и осторожно отодвинулся от следователя. Из соседней комнаты его позвали и он, пугливо глянув на Таню, поспешил выйти.

Таня вздохнула, взяла портфель и направилась к двери. Дверная ручка с легким щелчком опустилась, на плечо неожиданно легла чья-то рука. Она обернулась и Маша быстро сунула ей в руку пузырёк.

-12-

Старший следователь Павел Петрович Огольцов выходил из кабинета начальника, едва удерживая в себе желание прыгать и хохотать. Повышение, о котором он давно мечтал, вот-вот должно осуществиться и долгожданный перевод в областное управление сулил в его карьере неплохие перспективы. Он давно его заслуживал и только неведомо почему кандидатура удачливого старшего следователя долго оставалось в тени. Ну, наконец-то, заметили, оценили упорство, въедливость и теперь до перевода оставался один шаг. Он знал, что здесь, в районе, никто не мог сравниться с ним в профессионализме и благодаря ему, только ему, Павлу Петровичу, отдел по раскрытию тяжких преступлений занимал одно из призовых мест в области. Конечно, начальник не хотел упускать ценный кадр и, возможно, он-то и ставил препоны на пути карьерного роста этого сотрудника. Но теперь всё, плотина дала такую течь, что даже начальник не мог уже удержать профессионала.

Огольцов зашёл в свой кабинет, плотно прикрыл дверь и, уже не в силах удерживать в себе клокотание радости, издал ликующий возглас и прошёлся в танце, похлопывая себя по выпяченной груди и поднятым коленям. Он упал в кресло и впервые, в нарушение запрета, закурил, выпуская дым кольцами, собираясь помечтать, заглянуть мысленно в будущее и пофантазировать насчёт своих успехов на новом поприще.

Но приятные размышления резко прервал телефонный звонок. Огольцов неприязненно взглянул на аппарат и, выждав несколько звонких трелей, поднял трубку. Голос заместителя начальника областного следственного управления подкинул Огольцова и на поздравления он отвечал по стойке смирно, сдерживая волнение. Не каждому следователю удавалось услышать голос такого человека даже по телефону.

- Кстати, - под конец разговора произнёс ровный и благожелательный голос, - ваш начальник попросил оставить вас до раскрытия этих убийств в Волочке, но, я думаю, эта небольщая заминка не отразится на вашем желании перейти к нам?

- Конечно, нет, но эти преступления...

Огольцов почувствовал слабое удушье на горле и торопливо ослабил галстук. В голове всё мешалось. Эти убийства здесь поручались ему, но раскрывать их, значит потерять уйму времени да и не факт, что убийца будет найден. А это время, которое может быть упущено и на его место могут найти другого, более расторопного сотрудника. Он почувствовал отчаяние, сердце бешено заколотилось и пот, предательский пот, выступил на лбу. Он его почувствовал, поднёс руку ко лбу. Всё это длилось какое-то мгновение, пару секунд может быть.

- Впрочем, мы можем поступить по трудовому кодексу и оформить вас с испытательным сроком. Скажем на месяц. Не возражаете?

- Не... возражаю.

- Мы понимаем, что эти убийства по своей сложности не районного уровня. Но у нас сейчас запарка и все следователи заняты. А вы будете уже в нашем штате и проявите в деле в качестве нашего сотрудника.

- Да, но...

- Понимаю, что от нас до Волочка ещё дальше. Но мы не возражаем, что на время расследования вы будете прикомандированы к райотделу. И кстати, - понизили голос на том конце провода, - советую активизироваться. Начальник управления сегодня вдруг проявил интерес к этому делу. Так что от вас зависит дальнейшее продвижение по службе и закрепление на новой должности.

В трубке раздались короткие гудки, но Огольцов долго держал её в руке не в силах осознать услышанное. Бешеная радость о повышении увядала, уступая чувству ожидаемой катастрофы. Преступления раскрываются обычно в течении 48 часов и каждый час после их истечения неизменно осложняет поимку преступника. С последнего убийства девушки пошёл уже второй месяц и следствие начинало топтаться на месте.

Теоретически ещё теплилась надежда, но круг подозреваемых практически сузился до нулевого предела и Огольцов уже упирался в стенку, ощущая её незыблемую железобетонность. За ней ничего не проглядывало и пробить её не мог даже он, опытный профессионал. И что он мог предпринять за этот сброшенный с барского плеча месяц? Голова шла кругом, лицо пылало и мысли метались в загнанном пространстве в его тупой башке. Он встал, нервно прошёлся по кабинету, несколько раз ударил себя кулаком по голове в отчаянии приказывая ей думать. Но в голову ничего умного не лезло.

Подарочные настенные часы с боем внезапно пробили шесть часов вечера и он замер, не сводя глаз с круглого циферблата. На нём красовалось яркое под металл изображение щита с перекрещёнными мечами. Где найти тот щит за которым можно укрыться? Он плюхнулся в кресло, открыл сейф, достал бутылку коньяка, поднесённую в знак благодарности от одной не особенно приятной свидетельницы. Она рассчитывала на совместное её распитие с дальнейшим сексуальным отдыхом на её даче. Но его срочно вызвали на труп и бутылка так и осталась нераспечатанной. Он редко выпивал и тот удачный вызов помог избежать очередной супружеской измены.

Огольцов наполнил до половины гранёного стакана янтарной жидкостью, поднёс к губам, втянул приятный ароматический запах напитка и медленно выпил. Подержал пустой стакан в руке, подавляя острое желание швырнуть его в угол. Внимательно взглянул на сжимавшую стакан руку и медленно, задерживая дыхание, поставил его на стол. Не хватало чтоб на шум в кабинет заглянул кто-либо из сослуживцев, а тут разбитый стакан, табачный дым. Нет портить себе ничего не надо. Этим только дай повод-сразу разнесут всем.

У Огольцова приятельские отношения с коллективом не совсем ладились. Он никого не закладывал, не лебезил и старался вести со всеми ровно, но сослуживцам это не нравилось. Конечно, собутыльник в частых застольях он никакой, и не только служебных романов не заводил, но и с женщинами держался спокойно, без всяких там комплиментов и лёгких заигрываний.

Да и в районе, в полиции, его недолюбливали, да что там, тихо ненавидели. Он платил им той же монетой. Дела на оперов и участковых возбуждал легко без всяких сантиментов типа жалости к их судьбам или наличия семей. Аргументы про детей и слёзы жён сотрудников полиции его не трогали. Он упёрто доводил дела до суда, но не мог сказать про себя, что отличался от многих особенной любовью к закону, принципиальностью или там бескомпромиссностью. Нет, положа руку на сердце, он мог, наедине с собой, признаться, что следовал давно обдуманной манере поведения и все свои шаги направлял на карьерный рост.

Но особенное внимание он уделял операм. Конечно, они помогали раскрывать преступления, но делали это в вынужденной связке с ним по долгу службы без энтузиазма, нехотя, из под палки, выполняя свою роль на самом минимуме. Он их подгонял, заставлял работать и, когда преступник изобличался, все понимали, что это заслуга его, старшего прокурорского следователя. Он ничего не забывал и не прощал, а на особенно горделивых, строптивых и злоязыких в адрес его персоны, с особенным упорством заготавливал материал, который неизменно служил основой возбуждения на них уголовных дел.

Ему мстили, поджигая личные автомобили, несколько раз по ночам в квартиру залетали кирпичи. Он не жаловался и упорно продолжал свою работу, ни на йоту не отходя от своих правил.

Почти на каждого оперативника у него имелось досье с неплохим компроматом. Материал состоял из объяснений, показаний и других бумаг, уличающих в нарушении закона. Любой опер всегда переступал закон из-за специфики своей работы. Другое дело являлось ли это нарушение грубым или мелким, обыденным.

Сейчас Огольцов решал кого можно активизировать по расследованию убийств в Волочке. На добровольность он, естественно, не рассчитывал. Только страх оказаться под судом мог заставить опера выкладываться на благо Огольцова. Он открыл сейф, набрал известный ему код на маленькой внутренней дверце и, запустив руку в отделение, вытащил объёмную папку. Развязал на ней розовые тесёмки и принялся читать накопленный материал.

Бумаг скапливалось много, но в этой папке хранились последние, свежие и перспективные, а остальные в надёжном месте. Он перебирал бумаги, в одни вчитываясь, некоторые перечитывая, другие откладывал, не читая, а иные проглядывал, едва касаясь глазами. Он искал нужного человека, толкового и опытного, но замазанного по горло в дерьме. Опера, вынужденного пойти на всё, чтоб уйти из под внимания Огольцова. А его внимания боялись все и он это точно знал.

Вскоре составилась небольшая группка из нескольких человек. В ходе мучительных размышлений, с использованием методов дотошного анализа их деловых и психологических качеств, из неё начинал постоянно вываливаться Немов. Этот человек давно занимал его своей предприимчивостью, ловким ускользанием из казалось бы безвыходных ситуаций. Он понимал свою удачливость, нахрапистость, а чувство длительной безнаказанности кружило голову. Немов давно потерял бдительность и, усыпляемая показным равнодушием Огольцова, уверенность в везении зачастую толкала на опрометчивые шаги. Он давно гарцевал по грани, балансируя, нередко сваливаясь в казалось бы бездонную пропасть своеволия и опасного беззакония. Ему казалось, что никто не знал, не догадывался о продаже наркотиков, о сокрытии известных ему фактов по преступлениям и, наконец, о создании алиби некоторым не совсем порядочным лицам. Эти действия не всегда преследовали получение выгоды, как материальной от благодарных лиц, так и моральной, с целью приобретения нужного осведомителя. Нет, просто, как догадывался Огольцов, Немову время от времени требовалось, в силу его бесшабашной наглости, получать удовольствие от своей прыткости и утирания носа ему, старшему следователю да и другим сотрудникам. В последнее время он совсем не заботился об исправлении или сокрытии своих опрометчивых шагов. А Огольцов всё фиксировал, опрашивал людей под запись, кропотливо собирая материал. Так он делал со всеми операми, копя бумаги и диктофонные записи, не зная даже пригодятся ли они когда-нибудь.

Огольцов шантажировал попавших в ловушку людей, отправляя непокорных и упёртых на скамью подсудимых. О, он умел ловко использовать полученный материал для уголовного дела.

-13-

До дома Таня добиралась трудно, с постоянной головной болью и обволакивающей слабостью. По позвонкам словно кто бегал, неумолимо простукивая каждый маленьким молоточком. Ноги едва слушались и в голове постоянно звучала трескотня, похожая на передвижения многочисленных насекомых по шершавой бумаге. Предметы и люди вначале двоились и она не знала, где их настоящее место. Она чуть не ошиблась дверью в автобус и несильно стукнулась лбом о кабину водителя. Она боялась ошибиться и двигалась медленно, полупьяным шагом. Её не заботило, как она выглядит со стороны, до того её крутило и разбалтывало.

Единственная мысль удерживала её на поверхности сознания - добраться до дома. Шла она к нему на автомате, чудом удерживаясь на ногах и крепко сжимая портфель. Наконец она забрела в кусты и там, судорожно роясь в нём, извлекла пузырёк Маши и залпом его выпила. Её уже не заботила необходимая дозировка приёма, указанная в письме и возможные последствия её несоблюдения. Её мутило и, казалось, смерть вот она, изгаляется и смеётся над ней.

А потом её накрыло равнодушие. Захотелось лечь на мягкую, сочную траву, и никогда не подниматься с неё. И тут её бережно подхватили под руку и повели, нашёптывая ласковые слова. Она ещё пыталась сопротивляться, уголком сознания оберегая себя от чужих рук, но силы совсем оставляли и, слабея, она безучастно предавалась чужой властной воле.

Просыпалась тяжело, выкарабкиваясь из одного кошмара и окунаясь в другой. Сны вообще считались её бичом. Чуть ли не каждую ночь, сколько она себя помнила, они тянулись друг за другом сплошной чередой, прерываясь с каждым перевёртыванием на другой бок. Она не всегда их помнила, но ощущение ужаса и безысходности чувствовала всегда, просыпаясь в поту на скомканной простыне.

Вот и сейчас она открыла глаза и судорожно засучила ногами. Сонный кошмар подёргивал тело, но вспомнить его не удавалось. Она немного полежала, приходя в себя и заметила, что спала на кровати в одежде. Она не помнила как оказалась у себя дома, но голова на удивление не болела, а тело постепенно наливалось удивительной бодростью. Она встала, выпила воды, потом поставила на плиту чайник и всё это время не могла отделаться от мысли, что со вчерашнего дня произошли какие-то события, которые в корне меняли её жизнь.

За лёгким завтраком она пыталась вспомнить события прошлого дня, но они проявлялись отрывочно частыми вспышками без логической связи. Она хорошо помнила допрос Курепина, встречу с Машей, его сестрой, потом Немов с людьми и какой-то с ним серьёзный разговор. А потом она смутно дорога домой и вдруг её пронзила ясная мысль, что в кустах она пила какую-то вонючую жидкость. Её передёрнуло от мысли, что это могла быть какая-то химическая жидкость и она отравилась ею. Но обычное недомогание, преследующее её с особой силой по утрам, сейчас не беспокоило и даже, наоборот, она чувствовала в себе прилив сил и желание трудиться.

И опять мысль о выпитой настойке пришла в голову и уже не оставляла её. Она долго сидела, докапываясь до стойкого прояснения в голове, и не могла связать эту настойку с чем-то очень важным, сейчас таким необходимым ключом. Её взгляд блуждал по комнате, с предмета на предмет пока не остановился на шкафе. Сознание зацепилось за мысль о давно упрятанном в нём старом чемодане с фотографиями матери.

Свою мать Таня помнила плохо, вернее совсем не помнила: в детский дом она попала в трёхлетнем возрасте после её смерти. Уже офицером полиции она выяснила, что маму звали Алевтина и скончалась она внезапно от инфаркта. Там ещё у неё подозревался рак и, если бы не сердце, то, наверняка, доконал бы рак. Таня где-то читала, что заболеваемость раком передаётся по наследству в 50% случаях. И теперь понимала, что угодила в этот процент.

Она нашла дом, из которого её после смерти мамы забрали. Там уже жили другие люди, которые о ней ничего не знали. С их разрешения она порылась в чердачном хламе и отыскала старый потресканный чемодан. Ржавые замки с трудом поддались и под линялом куском цветастой материи обнаружился фотоальбом с фотографиями мамы. Она никогда не видела её портрета, но здесь нашла её, вычислив одно и то же лицо на разных фотографиях. Она снималась с незнакомыми её дочери мужчинами и женщинами. Но установить отца, который должен часто присутствовать на фотографиях с мамой не удалось.

Мужчины отпечатывались часто не всегда удачно, но все их лица не повторялись. Поди угадай кто из них отец. А может его фотографии в порыве злости или какой-либо особенной размолвки уничтожились безжалостной маминой рукой? Кроме альбома в чемодане лежали пара летних платьев устаревших фасонов и резиновые ботики с металлическими застёжками. Дома она долго и кропотливо изучала содержимое чемодана, поглаживая лицо мамы на фотографиях и вдыхая её запах от платьев. Устав от бесцельных поисков отца и тяжёлых мыслей, она сунула тогда чемодан в дальний угол шкафа и попыталась о нём забыть, не желая больше травить душу.

После диагноза профессора она совсем ослабела от сознания обреченности и, в минуты наивысшего страдания, вытащила старый чемодан и, роясь в нём, вволю наревелась. Именно тогда горькое одиночество захлестнуло. Захотелось материнской ласки, утешения близкого человека. Она всегда тяготилась своей сиротской бездомностью, но постоянно боролась с этим чувством, загоняя его вглубь новыми впечатлениями.

Ещё в детстве она в куче детей приставала к незнакомым мужчинам и женщинам, допытываясь чьи они папа или мама. Дети особенным чутьём отсеивали от случайных посетителей тех, которые намеревались подобрать себе ребёнка. Дети верили в сказку и не отрывали её от действительной жизни. Каждый надеялся, что это за ним пришли и столько с этим связывалось надежд о перемене жизни. Верила и она, но притерпелась к постоянному разочарованию и смирилась с одиночеством. Она выжгла в себе надежду в чудо, и только она знала каких усилий это стоило. Она медленно ожесточалась сердцем, проявляя независимость в суждениях и поступках, умело подавляя слабых и подчиняя непокорных. Это нравилось и власть слегка кружила голову. Но разум удерживал в рамках дозволенного и не давал переходить границу чётко очерченного предела отношений.

Но однажды в детдоме появилась новая воспитательница. Молодая и красивая девушка потрясала свободным поведением, природным обаянием и... ласковым обхождением. Она как бы явилась из другого мира, незнакомого и запретного, границу которого обозначал высокий детдомовский забор. Она совсем отличалась от других воспитательниц, давно утративших признаки женственности и походивших на грубых невоспитанных и эгоистичных существ.

Многие девочки повлюблялись в неё и начали копировать её движения, обороты речи и манеру поведения. Оказывалось, что совсем необязательно грубить, злить, пытаться доказать свою значимость, возвыситься перед кем-нибудь. Воспитательница становилась эталоном поведения и человеческого общения. На Таню воспитательница вначале произвела впечатление не совсем благоприятное. Она увидела угрозу своей власти, а притяжение к ней девочек сочла опасным.

Она люто возненавидела молодую девушку и целенаправленно строила козни в виде порчи её одежды, подкладывания лягушек и насекомых в сумочку и ящики письменного стола. В общем пыталась устроить ей невыносимую жизнь. Конечно, она и представить не могла, что злобные шалости быстро её высветят. И однажды её в этом уличили. Поймали на подготовке очередной гадости.

Воспитательница была одна и не стала возмущаться и кричать. Она просто обняла Таню, крепко притиснула к своей груди и они вместе разрыдались. До сих пор Таня не может понять отчего она вдруг ослабела в крепких объятиях, почему вдруг потянулась к молодой девушке. Может это вырвалась на свободу загнанная глубоко во внутрь жажда материнской ласки или она почувствовала в женском прикосновении любовь к ней, одичалому подростку, а может... Впрочем она тогда и не задумывалась о причине изменения их отношений. Просто она вдруг поняла как ей не хватает этого человека и, что жизнь с этой минуты изменилась для обоих.

Оказалось, что воспитательница была детдомовской и понимала её чувства и жизнь здесь, тяжёлую и эгоистичную. Несмотря на разницу в возрасте они тянулись друг к другу, делясь мыслями и желаниями. Отсутствие материнской любви обе восполняли лаской. Они понимали, что приближаются к запретной черте, когда их дружба может перейти в страсть. И, опасаясь этого пытались подсознательно останавливать себя, мучаясь и страдая от налагаемых на себя добровольных запретов, холодея от дыхания той пропасти из которой не будет выхода.

Они ещё пытались отстраниться друг от друга и, превозмогая себя, находили повод не видеться под любым предлогом, но тем жарче происходили их встречи, когда они не могли наговориться. И всё-таки неизбежное приближалось с каждым часом и никакие душевные ломки уже не помогали.

Не сговариваясь, они старались от всех держать втайне свои чувства друг к другу, осторожничали, не подавая повода к злословию на их счёт. Но девочки остро почувствовали их особую отдалённость и затаённая зависть начала собирать в клубок единомышленников. Таня первая это ощутила, но не насторожилась. Уверенность в своём авторитете сыграло с ней злую шутку и, вместо того, чтобы раздавить недовольство в зародыше и перестать скрытничать, она, поглощённая общением с воспитательницей, ещё больше начала втягиваться в омут любовной связи. Её поведение восприняли как вызов и, хотя многие девочки завидовали ей, общий протест назревал и не мог долго копиться.

Однажды воспитательница не явилась на работу. Она вообще никогда не вернулась в детдом. Никто не мог дать вразумительного ответа о причине увольнения. Но Таня догадалась. С ней стали обращаться пренебрежительно, не скрывая своего злословия и не щадя самолюбия. Она совсем пала духом и, не заботясь о былом авторитете, замкнулась в своём горе, истязаясь физической работой, на которую первая напрашивалась. Наконец её вызвали к директору, строгой властной женщине. Она сразу выложила обвинения в непотребной связи с воспитательницей и потребовала дать на неё показания. Возбуждалось уголовное дело и Таня назначалась в нём главной потерпевшей. Другие потерпевшие и свидетели уже ждали своей очереди, но дело крепилось на её показаниях. От услышанного она обомлела. До любовной запретной связи у них дело не дошло и даже малейшее подозрение оскорбляло.

На их чувства накладывали лапу, страстно желая потешиться, утопить обоих в грязи и мерзко похихикать. Она тогда плеснула в лицо директора остывшим чаем и после этого долго прорабатывалась на всех собраниях. От безысходности она едва не повесилась.

Самоубийство подготавливалось кропотливо со вдумчивым выбором времени и места. Даже верёвка, украденная у завхоза, уже хранилась в надёжном месте. Оставался последний день её жизни. Но за обедом она узнала, что воспитательницу изнасиловали и убили в лесу, за городом. Она отложила своё решение, чтобы узнать о неизбежной каре. Но время шло, а преступника и след простыл. Постепенно об этом деле стали забывать и только она помнила, и каждую ночь, прежде чем уснуть давала клятву найти преступника. Она не могла согласиться с криминальной безнаказанностью и вот уже несколько лет ловила, уличало и предавала суду отступников от закона.

Воспоминания детства похоже благотворно подействовали на память. Таня медленно шаг за шагом восстанавливала последовательность событий вчерашнего дня и только в одном месте существовал непонятный провал. Память обрывалась в подъезде дома Маши и сразу легко и услужливо, как бы пытаясь загладить свою вину, переносила к разговору с Машей, который она помнила до мельчайших подробностей. А что было в этом промежутке? А может ничего и не было существенного? Ну, что там может быть? Таня хотела отбросить сомнения и всё-таки не могла успокоиться. Она начинала понимать серьёзную связь с тем чего она не помнит и появлением в своей квартире. И появление это, особенно сон в одежде, не могло быть нормальным.

-14-

В этот же день перед обедом она встретилась у себя в кабинете с Немовым. Таня вспомнила его в квартире Маши и хотела выяснить, что там произошло. Вначале Немов удивился провалу её памяти, но потом объяснил это её плохим самочувствием после тёмной бутылочки к которой она пригубилась в кустах. От дома Маши он скрытно шёл за ней, оберегая от случайностей и, когда она начала терять сознание, принёс домой и, после вызова "Скорой", оставил на кровати. Ночь провёл у постели и только утром ушёл, захлопнув дверь. О смерти Федьки в больнице сообщил сухо, добавив, что он упал с балкона. Во время разговора Таня уловила недоговорённость в словах, но не стала выпытывать подробности.

Она спешила и сразу после его слов сообщила о поездке в Сугробово. Опер ехать не мог и просил отсрочить поездку хотя бы на день: ожидалась министерская проверка, и он хотел подчистить свои дела. Но Таня упёрлась и заявила, что в таком случае поедет одна.

- Да что за спешка такая? Завтра мы вдвоём на машине..,- пытался отговорить её Немов, опасаясь отпускать одну.

- Нет времени ждать, я хочу повторно осмотреть место преступления, - непреклонно заявляла Таня, не обращая внимания на тревогу в глазах Немова.

- Но ведь уже был осмотр, зачем ещё туда ехать?- упирался Немов, с тоской понимая, что её не переубедить, затягивая разговор в слабой надежде откопать убедительный довод в свою пользу.

- Осматривал Огольцов, он тогда дежурил. И теперь, если дело у меня начнёт разваливаться, его поручат Огольцову. А он, сам знаешь, допытается от этого парня, как ты с ним обращался и тебе может не поздоровиться. У Огольцова хватка крепкая, - улыбалась Таня, довольная слёту сочинённым аргументом заботы о Немове.

- Но ведь именно Курепин совершил убийство. И ты правильно его задержала, - упорствовал Немов, но уже по привычке немного посопротивляться перед сдачей.

- Я его не задерживала, а поместила в больницу. А что мы предъявим для ареста? У Курепина версия, что кроме него в доме был этот Федька с напарником своим. Без Федьки и напарника мы не сможет разбить версию Курепина.

- Ты это специально про покойника упомянула? Чтоб совсем исключить мои доводы о виновности Курепина? Выходит он может свободно валить на труп, который и оправдаться не сможет? А показания участкового уже не в счёт? Он же сам сказал, что в деревне чужих не видел, а из своих одни бабки и деды, неспособные печку разжечь. И чего это Курепин после выстрелов принялся убегать от участкового. Ведь если там находился этот будущий покойник, так Курепину первым делом надо под защиту участкового бежать. А он от него шарахнулся и такого дал стрекоча, что даже выстрелы участкового не остановили.

- А мотив? Зачем Курепину надо убивать женщину? - не сдавалась Таня, в азарте прищуриваясь.

- Вспомни письмо, изъятое у него. Там же его тётка покойная прямо указывает, что драгоценности она оставила на хранение этой Любе Самохваловой.

- И что?

- А то,- подошёл к Скоблиной Немов,- что Люба эта и не захотела не то что делиться драгоценностями, но и вообще их показывать. Об этом ты, милая, подумала?

- Кстати,- наморщила лоб Скоблина,- как это письмо оказалось у Курепина.

- Он же наследовал дом, там его и нашёл, - пожал плечами Немов.

- С момента наследования и убийства прошло так... это..,- задумалась Таня.

- Не напрягайся, я уже всё подсчитал. Дом на Курепина оформила его сестра Маша, когда он дослуживал ещё в армии, а вот въехал он в него 14 октября.

- А убийство произошло 26 января,- выпалила следователь.- Почти три с половиной месяца, он, по твоей версии, знал о сокровищах, какой-то настойке и не взял их?

Тут Таня прикусила язык, потому что не следовало отпечатывать в памяти опера упоминание о настойке. Слово это вырвалось у неё не совсем случайно. Она думала о ней и, если, положить руку на сердце, то и собиралась ехать только за ней. Болезнь не отступала. Она это чувствовала по лёгкому головокружению и боли в позвоночнике.

- Почём нам знать, может они уже давно у него, а Любку эту убил, чтоб заткнулась. Она небось вздумала свои права предъявлять на эти драгоценности. Похороны-то за её счёт были, да и с поминками она одна управилась. Вполне законный интерес у дамочки. А его жаба заела, вот, и ссора, и убийство. Может, чем и пригрозила.

- А почему ты исключаешь в этом деле Наташу? В письме тётка Курепина считает её своей убийцу. Да и сам Курепин почему-то боится Наташу. Что-то здесь нечисто.

- Может и так, но прошу, давай завтра вместе поедем. Боюсь я тебя туда одну отпускать. Опять же, если Курепин не причём и золото не брал, какого чёрта он убегал?

- Вопрос стоит о виновности Курепина и, если это не он... Поэтому я туда и еду,- стукнула рукой по столу Таня.

- Как же ты без меня там справишься? Ведь надо организовать понятых, помочь.., - растерялся Немов. Его аргументы виновности Курепина казались ему очень удачными, но не убедительными для Тани.

- Чем ещё ты собираешься мне помочь? Спать уложить и покувыркаться на сеновале? - вздохнула Таня.

- Зачем ты так, Танюша? Я же люблю тебя, и моё предложение остаётся в силе.

- Любовь не масло, на хлеб не намажешь,- пробормотала девушка откуда-то вычитанный грубый афоризм.

- Какой хлеб, какое масло? Я хочу взять тебя в жёны и...

- Оставим этот разговор на время. Поеду электричкой, а там на автобусе. Как управляюсь позвоню, заберёшь, - быстро проговорила Скоблина и, взглянув на поникшего Немова погладила его по плечу.

- Ну не злись, мне очень надо туда... по службе, - прибавила она, ласково пригладив на его висках волосы.

- А понятых кто найдёт? - недовольно проворчал Немов, хватая её руку и пытаясь её поцеловать.

- Участковый, как его.., - задыхаясь прошептала Таня, вырывая руку и укоризненно качая головой.

- Ступин Василий Степанович.

- Да я быстро управлюсь, всего-то и дел повторный протокол осмотра дома составить. Ну, похожу ещё там, посмотрю, может чего и новое объявится, - засмеялась она.

- Я же оказываю оперативное сопровождение по делу и мне как-то.., - смутился Немов.

- А, не переживай, - беспечно махнула рукой Скоблина и принялась засовывать бумаги в портфель.

- Я свяжусь с этим участковым, пусть встретит тебя. Места там дикие и без провожатого будет трудно.

- Ты забываешь, что я выросла в детдоме и всяких дядек, собак и волков не боюсь. Я же тебе рассказывала. Но за заботу спасибо, - улыбнулась Таня и ободряюще мигнула ему.

- Да помню я твои детские подвиги. Только тогда ты была не одна. Ты пистолет сдала?

- В сейфе.

- Возьми. Я прошу тебя. У меня сердце что-то за тебя неспокойно. Там в соседней деревне двух девушек убили. Ты же знаешь, что маньяка не нашли.

- Ладно, для успокоения твоего сердца возьму, но и ты ко мне приезжай с оружием. Будем мы с тобой вооружены и очень опасны.

- Мой пистолет всегда при мне.

Немов вновь попытался обнять Таню, но та увернулась и тут у него в кармане раздалась мелодия сотового телефона. Он смотрел на девушку и столько в его лице было нежности, что Таня смущено опустила голову. Телефон звонил, не умолкая. Немов вытащил его из кармана пиджака, приложил к уху, послушал, с чем-то согласился и растерянно взглянул на Таню.

- Кто звонил? - с тревогой взглянула на него Таня.

- Огольцов. Напророчила ты мне встречу с ним, - вздохнул Немов.

- Ты, Толик, будь с ним там поосторожней. Сам знаешь что он за человек.

- Да знаю я.

Немов подвёз её на вокзал, дождался отправление электрички и стоял на перроне пока последний вагон не скрылся за поворотом.

-15-

В электричке, всю дорогу, Скоблина сидела у окна, глядела на заснеженные поля и голые деревья. Последний разговор с Курепиным не выходил из головы и немного настораживал. Она никогда не давала волю своему чувству превосходства над другими людьми и понимала какие трудности ей сулило их малейшее подозрение в пренебрежении ими. Необычность её чувств уже давно не удивляла. Ещё в детдоме она выделялась сообразительностью и ловкостью языка. Первая заводила и последняя ответчица. И не потому, что пряталась за спины ребят, боясь ответственности. Нет, каждый считал необходимым при обнаружении какой-либо детской проказы брать вину на себя, искренне считая это нормальным. Она никогда не считала себя обязанной кому-то при выгораживании её участия в чём-то. Её уважали и побаивались.

Она не знала чем можно объяснить её влияние на сверстников, но они чувствовали что-то, но ей не говорили, да и она не допытывалась. Просто общалась, знала какие слова сказать одному, какие другому, ну, а третьи просто в рот ей глядели и за счастье считали выполнять любую просьбу.

Сейчас она думала о Наташе и, судя по рассказу Курепина, эта девушка способна обладать сходными качествами, а значит могла быть в чём-то выше, сильнее, а это совсем не нравилось и тревожило. В течении всей поездки она безуспешно пыталась отмахнуться от своего беспокойства. Но оно поглощало и изрядно начинало нервировать.

Незадолго до станции на сотовый телефон позвонил Немов и с огорчением сообщил, что не смог пока дозвониться до участкового. На платформе она едва не задохнулась от сильного порывистого ветра. У автостанции, из разговора двух женщин, узнала о надвигающейся метели.

- Скажите, - обратилась она к одной женщине,- это надолго?

- А кто его знает, у нас такое место: утром солнышко, а в обед дождь, град или как сейчас вьюга.

Женщина поправила на голове тёплый платок и с любопытством оглядела Скоблину.

- Из города?

Таня кивнула и принялась рассматривать расписание рейсовых автобусов. Из динамика женский гнусавый голос сообщил об отмене движения автобусов. Таня растерялась. Одинокое такси сразу наполнилось незадачливыми женщинами, а Тане места не хватило. В здании автостанции она узнала, что из-за непогоды все рейсы отменены до утра. Она села на скамейку и задумалась. Мелькнула мысль вернуться назад, тем более последняя электричка должна вскоре отправиться.

- Что, милая, пригорюнилась? - прервал её размышления женский голос. Пожилая женщина, поставила швабру и ведро с водой у ног Скоблиной и приветливо улыбнулась.

- Тебе куда надо-то, милая?

- В Сугробово.

- Автобусов долго не будет, видишь как разыгрывается метель,- кивнула женщина на окна автостанции и, немного помедлив, тихо произнесла:

- Если очень надо, могу посоветовать одну машину, правда она не легковая...

- Да мне без разницы, - обрадовалась Таня.

- Ну, машина немного грязновата, не запачкайся. Да и не по тебе она, но если надо, могу помочь.

- Я готова, бабушка, -поднялась со скамейки Скоблина, полная решимости немедленно выехать в деревню.

- Посиди немного, сейчас приведу, шофера-то,- бросила женщина и медленно удалилась.

Надвигались сумерки и в здании зажгли свет. Таня быстро ощупала в сумке пистолет и, вся, в ожидании водителя, начала нетерпеливо прохаживаться по небольшому залу. Вскоре уборщица привела молодого розовощёкого парня, в телогрейке и шапке-ушанке, сдвинутой на затылок. От него припахивало смесью выгребной ямы, навоза и одеколона "Красная Москва". Таня сделала вид, что ничего не унюхала и, преодолевая брезгливость, последовала за водителем. Как она и предчувствовала, машина оказалась ассенизаторской. В кабине запах немного слабел, перебиваемый "Красной Москвой", пузырьки которой лежали в полиэтиленовом пакете возле сидения водителя. Водитель представился Володей, завёл мотор и, включив дальний свет фар, выехал на трассу.

В сумке у Тани зазвонил телефон, она поспешно прижала его плотно к уху и услышала голос Немова. Он спешил радостно сообщить, что связался с участковым Ступиным и тот, несмотря на метель, готов выехать на станцию. Таня сообщила, что уже на пути к деревне и попросила встретить на её окраине. Потом связь прервалась и Таня со вздохом положила телефон в сумку.

- Муж? - спросил водитель и улыбнулся.

- Муж меня будет ждать на окраине деревни,- соврала девушка.

- Из города? - спросил парень и, не дожидаясь ответа, поинтересовался: - По делам или как?

- Или как,- на всякий случай ответила девушка.

Говорить с парнем не хотелось. Она не могла привыкнуть к запаху и старалась дышать медленно и экономно. Мысль, что может она и зря согласилась на эту вонючую поездку, тем более Ступин, оказывается, мог заехать за ней на станцию, начинала вносить душевный дискомфорт.

Парень попытался выяснить, у кого она в Сугробове остановится, высказывая догадки относительно жителей деревни. Но Таня решила отмалчиваться и отвечать редко неопределёнными словами. Она знала острое любопытство деревенских жителей к новым лицам и не хотела давать повода для сплетен и досужих вымыслов.

А метель разыгрывалась не на шутку. Водитель сбавил скорость и теперь машина медленно тащилась по дороге, ослепляемая снежной пеленой.

- Не заблудимся? - встревожилась Таня и покосилась на озабоченное лицо водителя.

Тот ещё сильнеё сдвинул шапку на затылок и неотрывно смотрел сквозь лобовое стекло в белую муть разыгравшейся непогоды. Таня вслушивалась в натужливый рёв мотора, пытаясь угадать в его звуке какие-либо перебои, но ничего не разобрала.

- Чего это она у тебя так пыжится?- произнесла она, уже сама напрашиваясь на разговор.

- Я ж не пустой, дерьмо везу, - спокойно пояснил Володя, - две тонны.

Таня представила себе такое количество и её от омерзения передёрнуло.

- Скоро мы приедем?

- Да по времени уже должны быть в Сугробово,- пробормотал Володя, вновь сдвигая шапку на затылок.

А затем с ним начало твориться что-то странное. Вначале он весь напрягся и сжал белыми напряжёнными пальцами руль, а потом его всего затрясло так, что зубы заклацкали. Он повернул к Тане омертвелое лицо с темными зрачками глаз и губы медленно раздвинулись в зловещей улыбке. Таня в ужасе вжалась в дверцу кабины, пытаясь расстегнуть замочек сумки. Впереди мелькнула точка огня и вскоре на дороге перед машиной появился человек, весь облепленный снегом с факелом в руке.

Машина остановилась и неведомый человек попытался открыть дверцу кабины, но Володя с утробным мычанием вцепился в её ручку. Человек зашёлся криком и несколько раз сильно ударил по стеклу кабины. Внезапно он перешёл на просящий тон и, из его несвязных слов, Таня с трудом разобрала имя своего водителя и обещанием всё исправить.

Володя застыл, вслушиваясь в речь снаружи и медленно повернулся к Тане. На его белом от страха лице пучились в ужасе раскрытые глаза. Он силился что-то произнести, но не мог и с трудом выдавливал из себя глухое ворчание.

Таня, не спуская глаз с водителя, едва владея собой, нащупала ручку дверцу машины. Водитель, не отрывая от следователя своих расширенных и темных глаз, внезапно что-то забубнил, протянул к ней руку с растопыренными напряжёнными пальцами. Таня дёрнула за ручку дверцы и вывалилась в высокий снег. Уже в сугробе, накрывшем её чуть ли не с головой, она судорожно начала зарываться в спасительную глубину снега, отчаянно барахтаясь в снежном месиве, задыхаясь от животного ужаса о котором когда-то давно читала в книгах.

- 16-

Немов шёл по коридору следственного отдела, пытаясь успокоиться. Эта навязанная встреча с Огольцовым не сулила ничего хорошего. Всё знали, что беседа в его кабинете предполагала очень неприятные последствия. И сейчас предчувствие не обманывало Немова. Он лихорадочно пытался угадать причину предстоящего разговора, изощряя свой мозг в различных комбинациях, но они толпились в узком темном мозговом коридоре в таком количестве, галдя и напирая друг на друга, что он терялся не зная на какой остановиться.

Несколько раз он задерживался у окон, с тоской выглядывая наружу, а однажды даже появилась мысль выпрыгнуть и сломать себе ногу. Ни одна толковая мысль не лезла в голову, а мозг, загипнотизированный непривычным по телефону слащавым тоном и тонким намёком ожидания беды, сейчас начинал паниковать. Он знал за собой много ошибок, да что там, грубых нарушений закона, но он же действовал ради этого закона.

В его работе, а точнее службе, часто приходилось действовать грубо, напористо с применением насилия, но он никого не убивал и не калечил. Это в кино опер решает одну проблему, ищет одного преступника и посвящает ему всё время. А на практике, "на земле", у каждого опера в производстве одновременно находилось не менее десятка подобных дел и по всем надо давать показатели. Это следователь мог возбудить дело и ждать, когда опера найдут преступника. А когда тот, тёпленький, представал после убедительных и толковых бесед, перед его глазами, тому оставалось только занести показания в протокол допроса.

Где тут до методов Шерлока Холмса или других знаменитых литературных сыщиков? Имея одновременно несколько дел приходилось спешить и применять методы не совсем адекватного свойства. Эта спешка и желание скинуть с себя дело, потому, что вот-вот могло произойти другой преступление, часто толкала на не совсем законные действия. А как заниматься новым преступлением, если со старым не развязался? Работать одновременно по нескольким? Тогда пострадает качество и время может быть упущено. К тому же обиженные, которых тьма-тьмущая, норовили всё время нагадить и пожаловаться в прокуратуру. А там такие как этот Огольцов.

Ох, неспокойно было на душе Немова. Он сидел на топчане возле окна и, чтоб не привлекать внимания, с озабоченным видом листал свою старую записную книжку.

- Что же вы, Анатолий Александрович, не спешите ко мне?

Немов поднял голову и смутился. Огольцов стоял перед ним и улыбался известной всем особой хитрой улыбкой. Она едва прикрывала его готовность к коварству и служила отличным поводом упасть виновному духом.

- Да вот ищу..._

- Уж не телефон ли адвоката? - ехидно усмехнулся следователь и Немов вздрогул от мысли, что "попался".

- Да что же это мы здесь беседуем, - как бы спохватился Огольцов и протянул руку в сторону своего кабинета.

Первым вошёл Немов. Огольцов зашёл за ним и задержался у закрытой двери. Этим промедлением Огольцов как бы невольно "прокалывал" озабоченность возможным побегом Немова, то есть ещё до разговора явно намекал, что дела у Немова плохи. Но, странное дело, именно этот нехитрый трюк разозлил опера и старая, тщательно скрываемая даже от сослуживцев, ненависть к следователю опалила сердце. Кровь прилила к голове и Немов опустил голову, стараясь скрыть свою готовность к битве, а она, несомненно, должна вот-вот произойти.

Поза Немова с поникшей головой понравилась Огольцову и он, воодушевлённый произведённым впечатлением, бодро прошёл к столу и удобно устроился в кресле. Немов стоял с покаянным видом, заранее обрекая себя на готовность к поражению. И это тоже понравилось Огольцову.

- Ну, что же вы стоите, Анатолий Александрович, присаживайтесь, - как можно мягче начал Огольцов, - в ногах, как говорят, правды нет. А правда сейчас нам ох, как нужна.

Немов послушно подсел к столу и положил руки на колени. Огольцову нравилась поза опера, особенно скрываемые им руки, невольную дрожь которых так наивно стремился скрыть этот опер.

И всё-таки, что-то настораживало Огольцова перед разговором. Профессиональное внутреннее чутьё не давало полностью расслабиться и заранее поздравить себя. Может быть он ошибся и вместо ловкого и удачливого выбрал лёгкого на излом опера, который умел казаться бесшабашным и умным? По службе они неоднократно общались и Немов никогда не выставлял себя напоказ, а работал упорно со смекалкой.

- Вы не догадываетесь о причине нашей встречи?

- Нет, - поднял голову Немов и Огольцов вгляделся в его глаза, пытаясь прочитать в них чувства, явные и скрываемые. Немов выглядел немного подавленным и напряжённым. Конечно не каждому понравится разговор в кабинете с Огольцовым, это он знал, и с пониманием относился к состоянию опера.

- Я вот тут вчера разбирал некоторые бумаги и случайно наткнулся на материальчик. Он касается вас.

Огольцов смотрел на Немова, ожидая его реакции, но тот скрипнул стулом и честно уставился на следователя.

- Вас это не волнует? - сделал удивлённое лицо Огольцов.

- Ну, по службе я, вроде, на хорошем счету, ну, а в быту, бывает...

- Да какой к чёрту быт, - отмахнулся Огольцов, - вы, Анатолий Александрович, на службе систематически совершаете преступления, которое ваше начальства покрывает.

Последние слова, произнесённые тихим угрожающим голосом, должны были смутить опера, что, впрочем, и случилось. Немов растерянно поморгал, сглотнул комок в горле и несколько раз кашлянул.

- Я честно выполнял свой долг и не понимаю, почему...

- Да заткнись, ты, Толик, со своей честностью. Тебя носом ткнуть в торговлю наркотиками, подбрасывание их в карманы наркоманам, избиения, угрозы. Кстати, у меня есть показания одной женщины, так там чуть ли не изнасилование. А подлоги, принуждения к лжесвидетельству? Здесь, - потряс Огольцов перед Немовым папкой,- всё зафиксировано. Пока в виде объяснений, но не мне тебе объяснять, как они легко превращаются в протоколы допросов.

- А могу я с ними ознакомиться, - произнёс Немов хриплым голосом. Он начинал паниковать, а это не следовало делать, но тут уж уже ничего нельзя с собой поделать.

Огольцов видел ошеломление опера и тщетно скрываемое чувство страха. Да он мог кое-что официально использовать в отношении Немова и, положа руку на сердце, сделал бы это без малейшего себе упрёка, но не такая сейчас стояла задача.

- Я же не дурак знакомить тебя с будущими потерпевшими, чтоб значит ты их обработал и они отказались от своих слов. Нет, дорогой, Анатолий Александрович, ты у меня пойдёшь по полной. И получишь лет 7-8, а если не повезёт, то и всю десятку.

Огольцов уткнулся в бумаги, как бы перечитывая их, качая головой в особенно опасных для Немова местах и, гневно бросая поверх них взгляды на поникшего опера.

- Что мне делать?- тихо произнёс Немов и Огольцов, не сдержался, откинулся на спинку кресла, и прикрыл левой тыльной стороной ладони расплывшийся в довольстве рот. Этот жест как бы походил на глубокое раздумье следователя и его следовало немного выдержать.

- Я не зверь, - со вздохом начал Огольцов, отнимая руку от подбородка, - как вы считаете меня в своей среде и у меня есть чувства, но ты же знаешь меня, упёртого на законе и мне ... трудно помочь тебе. Как? Тебя, преступника, освободить от ответственности? А люди? Они ожидают справедливости, торжества закона. Ведь мы для того и поставлены...

Немов уже не слушал Огольцова. Чем больше тот говорил, упиваясь собственным красноречием, тем сильнее понимал, что всё это показуха и Огольцов хочет словоблудием подтянуть Немова к одному заранее спланированному делу. Он, наверняка, очень нуждался в Немове и пытался подвести его к послушному подчинению.

- Что я должен сделать? - внезапно произнёс Немов и положил руки на стол. Этим жестом он хотел показать открытость и желание действовать. И лицу Немов постарался придать соответствующее выражение.

- Меня планируют направить на повышение в областной центр, но эти два убийства в Волочке двух девушек могут осложнить перевод, а может даже и совсем его исключить. Мне нужна помощь в их раскрытии. Как только преступник будет изобличён и дело раскрыто, меня здесь не будет, а всю "компру" в папке передам тебе.

- А не обманешь?

- А зачем она мне? - пожал плечами следователь, - заниматься тобой тогда уже будет не по моему уровню, да и кто мне там позволит заниматься тобой. Там, брат, другой масштаб и дела покрупнее будут. Ты, уж извини, тогда мелковат будешь для статистики областного управления.

- Ну, а если отдашь здесь кому-нибудь, другому следователю? - хмуро поинтересовался Немов, стараясь честно смотреть в глаза Огольцова.

- А что есть кто-то другой, повёрнутый на вас, оперов, участковых и другой мелкий полицейский люд? Напряги мозги, можешь кого-нибудь назвать желающим стать особо ненавистным и презираемым? Кто готов рискнуть машинами, жилищем и даже здоровьем?

- Будто ты рисковал здоровьем? - усмехнулся Немов и тут же прикусил язык, потому что Огольцов нахмурился, побарабанил пальцами по столу, покрутил головой и указал рукой на дверь.

- Да ладно, я пошутил. Ну, не подумал, виноват,- беспомощно развёл руки Немов, кляня себя за идиотизм, который вынуждал унижаться перед этим наглым следаком.

- Что от меня надо-то? - деловито осведомился он и внимательно уставился на следователя.

- Я уже говорил, что мне в течении месяца нужен убийца этих девчонок в Волочке. Надо напрячься и рыть землю. Убийца нужен, если уж сказать по- простому, - устало произнёс Огольцов и, вздохнув, добавил, - освободитесь от меня...

- Это я понимаю, - кивнул Немов и задумчиво побарабанил пальцами по столу.

- Есть у тебя какие-нибудь думки, мысли или может человек на примете?

- А Курепин не подходит?

- Это тот, что соседку свою грохнул и сейчас "в отказе"?

- Ну да, тот самый.

- Думаешь потянет ещё на два убийства? Мне он показался недалёким, но упрямым, да и мотив... Кстати бабу эту, как её...

- Самохвалову Любу.

- Её-то точно он застрелил?

- Наверняка. И мотив есть. Золото у неё припрятано тёткой Курепина.

- Откуда известно? Да не тяни ты и толком расскажи, - раздражённо воскликнул Огольцов и в сердцах хлопнул ладонью по столу.

Его неожиданно озарила мысль, что этот Курепин может быть удачной находкой, тем более он жил в соседней деревне Сугробово и, если совершил убийства этой бабы, то, что мешало ему до неё расправиться с девушками. Ну, а Любку грохнул, это когда вошёл во вкус. Это даже хорошо что они одного пола. Может, он повёрнутый на ненависти к женщинам? Внутри у Огольцова начинало всё вибрировать в предвкушении удачного исхода злополучного расследования. Как у гончей собаки внутреннее чутьё близости зверя сейчас захватывало, обостряя мышление и торопя с действиями.

А Немов выжидал, остро чувствуя рождение нетерпения следака и, со скрытым удовлетворением наблюдал заглатывания наживки этой следственной щукой.

- Ну, что молчишь-то? Говори толком, когда его задер...

Огольцов внезапно замолчал словно подавился. Он вдруг вспомнил, что дело на Курепина у Скоблиной. В отделе, да и в полиции её звали "Скобой" и она об этом знала, но на прозвище не обижалась. Эта молодая девка будет упираться и не даст разрешение на допрос. Она пришла в отдел совсем недавно, но уже показала свою упёртость и некоторый талант в умении просчитывать ходы и предвидеть действия разыскиваемых преступников. "Скоба" действовала на удивление последовательно и целеустремлённо, строя свои умозаключения на основе строгой логики и знании психологии.

- А его не задерживали. Он свидетель, - спокойно сообщил Немов.

- Как свидетель? У него же мотив есть. Кстати, как узнали о золоте у этой...

- Из письма. У Курепина нашли письмо от его тётки в котором она сообщила о золоте, отданным на сохранение Самохваловой.

- Так вот почему он её убил, - задумчиво протянул Огольцов. - И где теперь этот Курепин и золото?

- Сейчас в больнице под охраной. А про золото в письме сообщалось, что он сам сможет найти тайник.

- Закон нарушаете?- хмыкнул Огольцов. - Выходит он в уголовном процессе никто, ну, в лучшем случае, свидетель и... под стражей? Ограничение свободы передвижения?

- Он лежачий и даже не догадывается об охране. Даже если у него возникнут сомнения, то всегда можно объяснить, что это для его безопасности.

- И от кого же его надо охранять?

Немову не хотелось говорить о страхе Курепина перед Наташей. Потому что это вскользь обронила Таня и сообщать об этом значило использовать её откровенность, может и несущественную, но, вероятно, значимую для неё. Ведь ни с кем она не обсуждала свои дела и только ему могла искренне поведать свои мысли и он понимал, что эти знания надо держать при себе. Всё, что касалось Тани, крепко цементировалось в нём и хранилось как в банке.

Он и так понимал, что этот разговор близок к измене и может послужить причиной разрыва их взаимоотношений. Предательства она не потерпит и тогда он её потеряет.

- Давай, Толик, не томи, рассказывай, - выжидательно уставился на опера Огольцов и в нетерпении поёрзал в кресле.

- Так что говорить-то? Вроде всё, - развёл в недоумении руки Немов.

- Мне не нравится твоя недоговорённость и непонятная скрытность. Я чувствую, что есть кто-то другой, которого ты утаиваешь, не знаю по каким причинам. Но я предполагаю, что причины эти лежат в недоверии ко мне. А может желании мне нагадить? Не забывай, Толик, если между нами не будет веры, понимания того, что мы в одной связке - разойдёмся как в море корабли: я здесь останусь, а ты на нары. Жалеть мне тебя не с руки.

- Говори, дурак, кто ещё в этом деле замешан? - заорал Огольцов и в ярости застучал кулаками по столу.

Лицо его побагровело, глаза засверкали и всё тело затряслось чуть ли не в конвульсии. Немов не испугался и с недоумением смотрел на чуть ли не клокотавшего с пеной у рта следователя. Неожиданное бешенство не произвело на него никакого впечатления: уж кому как не ему известны приёмы внезапного изменения стиля общения с целью подавления воли зависимого собеседника.

Впрочем для подстраховки Немов решил быстро подыграть и изобразил на лице ошарашенность и затем страх. Для полноты картины он немного подался назад и зажмурил глаза, втягивая голову в плечи как бы в ожидании вероятного удара. Он даже задержал дыхание, чтобы при его восстановлении у следака возникло стойкое убеждение в запуганности и подавленности.

- Ну, там, есть такая Наташа, на которую он дом переписал. Вроде как её боится.

- Может дать показания?

- Да нет. Она вроде не при делах.

- А почему боится?

- Да вроде гипноз у неё что-ли.

- Гипноз?

- Да как будто что-то есть.

- И ты молчал?

Огольцов задавал вопросы быстро, не раздумывая, а Немов, наоборот, не спешил и говорил медленно с неуверенностью в голосе. Он к своему ужасу начинал понимать, что Огольцов начинает его медленно раскручивать, вытягивая нужные ему сведения. И получалось, что Немов, не желая того сам, где-то промахнулся и теперь его медленно, как шашлык проворачивали над углями, пропекая до нужной готовности.

- Да не придавал значение. Мне и так понятно, что он убийца Самохваловой, а к другим убийствам я его и не подтягивал.

- Теперь придётся. Я вот смотрю, ты не вникаешь в свою ситуацию. Может бабу свою бережёшь?

- Какую бабу? - удивился Немов и постарался приподнять бровь.

На этот жест обычно покупалось начальство и искренне верило, но Огольцов не поверил. Он усмехнулся, встал из-за стола и, подойдя к Немову сзади, положил ему руки на плечи и, наклонившись к уху, жарко прошептал:

- А ту самую, с которой ты тогда, на выездах осмотров трупов, кувыркался на сеновале.

- Да нет,- пожал плечами Немов, - та другая была, и звали её Зинкой.

- Да что ты говоришь? А мы сейчас проверим как её звали. Она же у нас понятой при осмотре трупов была. Сейчас, сейчас.

Огольцов вынул из сейфа уголовное дело, медленно полистал его, исподлобья поглядывая на Немова и, поскольку тот стоически молчал, не выдавая себя ни единым движением, вслух прочитал фамилию Наташи.

- Любовницу выгораживаешь?

- Незачем ей в это дело влезать,- пробормотал Немов, на этот раз уже натурально краснея.

- А это мне решать! Этот Немов её боится! Она владеет гипнозом и может оказать на него воздействие! Что ещё нам надо?

- Но это, вроде, не совсем законно, - попытался в последний раз вывернуться Немов, но уже и сам понимал всю бесполезность своих жалких аргументов.

- О законе, беспокоиться буду я, а ты давай тащи сюда эту свою Наташу. Будем с ней работать.

- Так она в Сугробово, а связи нет.

- Перезваниваетесь?

- Да нет.

- Нет связи, сам езжай, но притащи её сюда. Нам нужен Курепин. Понимаешь, Толик. Ку-ре-пин. Он будет у нас убийцей и поможет нам в этом, уже не в таком проигрышном деле, твоя девочка. Понял?

Немов кивнул и с тяжёлым сердцем покинул следственным отдел.

- 17-

Очнулась Таня от яркого солнечного луча, который упирался в лицо. Она лежала на кровати в трусах и бюстгальтере под тёплым уютным одеялом. Её свитер и брюки висели на спинке стула. Ходики на стене показывали 8 часов утра. Она не спешила вставать и напряжённо пыталась вспомнить как здесь оказалась. Она хорошо помнила приезд на электричке, поездку на вонючей машине с водителем. Как его звали? И тут в памяти резко встала картина его неожиданного помешательства. Она вздрогнула, повторно испытав прошлый ужас. Она выпала из кабины в сугроб. А дальше? Дальше память отказывала.

Скрипнула дверь и в комнату заглянул незнакомый мужчина. Таня подобралась, прижала колени к животу и приготовилась дать отпор, потому что ничего не могло быть хорошего здесь в её полуголом положении.

- Проснулись, Татьяна Алексеевна? - приветливо улыбнулся мужчина и ступил в комнату.

- Кто вы? - привстала Таня и, схватив со стула свои брюки, прижала их к груди.

- Я участковый села Сугробово капитан полиции Василий Степанович Ступин.

- Ступин? Ступин, Ступин, - пыталась вспомнить Таня знакомую фамилию.

- Я должен был встретить вас, но ваш опер Немов поздно дозвонился и пришлось встречать вас на дороге.

- А, так это вы с факелом на дороге? Помнится, там водитель какой-то странный или мне...

- Уж не знаю, что там меж вами вышло, но только он парень смирный и не мог ничем вас обидеть. Я за него отвечаю.

- А вы за всех в вашем селе отвечаете? Отвернитесь, мне надо одеться.

Участковый не спеша повернулся спиной и, пока Таня надевала брюки и свитер, неторопливо продолжил:

- Да нет, хотя всех в селе знаю, но отвечать могу только за сына. Он вас подвозил и смею уверить ничего плохого между вами не могло случиться.

- А вот мне показалось...

- Показалось. Темнота, вьюга да и, как он мне сказал, вы едва не заблудились и, если бы не мой факел...

- Спасибо, Василий Степанович, что избавили меня, то есть нас от испытаний холодом и страха неизвестности, - усмехнулась Таня, - можете поворачиваться.

Ступин обернулся и, оглядев Таню, улыбнулся. Это ей не понравилось. Таня нахмурилась и, вспомнив в каком виде нашла себя в кровати, решила сразу поставить на место этого капитана.

- Кстати, кто меня раздевал? И где табельное оружие? Я помню оно хранилось у меня в сумке.., - строго начала она.

- Раздевали вас не мужские руки, а руки моей жены. Оружие лежит в вашей сумочке. А сумочка на стульчике, где висит ваша одежда. Вы, когда столь поспешно схватили брюки, сумочку сбросили на пол. Она лежит на полу, у ваших ног, - невозмутимо произнёс участковый.

Таня опустила глаза и, увидев сумку у своих ног, поспешно подняла её, сразу по весу определив наличие в ней оружия. Тем не менее она вынула оружие, проверила патроны и, загнав обойму в рукоятку пистолета, с облегчением перевела дух, под внешним равнодушием пытаясь скрыть свои чувства. Однако это ей не удалось, потому что участковый глухо кашлянул и сказал:

- Понимаю ваше волнение, но пистолетик на месте. Не хватало на моей земле утери сотрудником оружия. Мне такие неприятности ни к чему.

- Спасибо, что сохранили его,- сухо произнесла Таня.- Вам сообщили по какому поводу я здесь?

- Присутствие следователя в нашем селе может объясняться только известным фактом убийства Любови Александровны Самохваловой в её собственном доме. Вот только следователь уже осматривал место совершения преступления...

- Значит у следствия возникли дополнительные обстоятельства.

- Вам виднее, - пожал плечами участковый, - завтрак готов и, как говорится, милости прошу к столу.

- А кстати, в вашем селе, как мне известно, уже совершены два убийства. Вы что-нибудь можете сказать?

- Ну, убийства совершены в соседней деревне Волочок течении трёх месяцев. Аккурат с момента появления в деревне Курепина, - кашлянул участковый.

- С ним связываете?- быстро спросила Таня.

- Не исключаю. Он мне с самого начала показался подозрительным, дёрганный какой-то и хамоват. Краёв не видит. Где одно убийство там и другие, если поискать.

На кухне за накрытым столом уже сидела женщина лет 45, черноволосая, круглолицая, с мягкими чертами лица. При виде Тани она поспешно встала и, сделав пару шагов навстречу, протянула руку знакомиться.

- Лидия Петровна, - произнесла она приятным голосом и, чуть наклонив голову, застенчиво улыбнулась.

Её шероховатая рука мягко обхватила кисть руки Тани и слегка сжала. Рукопожатие показалось Тане искренним, а слабый волнительный румянец на щеках хозяйки выдавал её лёгкое смущение.

- Спасибо, что приютили и ласково обошлись, - улыбнулась Таня и попросила показать туалет. Она знала, что в деревнях туалет обычно располагался во дворе и рассчитывала позвонить Немову без свидетелей. Лидия Петровна повела Таню к входной двери, но открывать её не стала, а толкнула рукой другую, соседнюю с ней. Туалет распологался в доме и имел все достижения канализационной мысли. Таня оглянулась и увидела Ступина, который демонстративно держал в поднятой руке её телефон. Она пожала плечами и закрыла за собой дверь. Разоблачение её маленькой хитрости не понравилось, а поведение участкового показалось обидной насмешкой.

К столу она вернулась со скрытым раздражением, стараясь подавить в себе глухую неприязнь. Во время еды ловила на себе испытующие взгляды хозяина, изредка бросаемые на неё, и медленно накалялась. Вероятно, почувствовав её настроение, Ступин внезапно прервал свой словоохотливый рассказ о трудностях участковой службы.

- Кстати, связь сотовая связь у нас совсем ни к чёрту и зависит напрямую от погоды, - доброжелательно сообщил он и улыбнулся.

- Это как? - удивилась Таня и, не в силах себя пересилить, бросила враждебный взгляд на хозяина дома. Его поведение, манера разговора и ядовитые улыбки, в особенности эта насмешливая демонстрация её телефона, раздражали. Похоже он не воспринимал её всерьёз и относился с иронией.

- Сугробово находится в низине, а приёмная мачта на холме, но оборудование на ней давно устарело. Изменение температуры или колебания воздуха превращают её в архитектурное сооружение, обозначающее место нашей деревни, - спокойно пояснил Ступин, но в глазах его, Таня это заметила наверняка, искрились смешинки.

- А сегодня, как я понимаю, именно этот неблагоприятный день, - скривила губы в язвительной усмешке Таня.

- Вы угадали, Татьяна Алексеевна, - усмехнулся Ступин и громко отхлебнул из кружки чая.

- Как же вы держите связь с районным начальством?

- Обычный телефон, - пожал плечами участковый, - правда и он сегодня не работает.

- Вот как? - с недоверием в голосе засмеялась Таня.

- Сильный ветер порвал провода, - тихо пояснила Лидия Петровна.

- Выходит мы отрезаны от цивилизации, - спокойно констатировала Таня и вздрогнула.

Хлопнула входная дверь и на кухню вошёл тот самый водитель Володя, который вёз её вчера в деревню на машине. Он сел за стол и положил на него свои тяжёлые тёмные руки. Лидия Петровна подскочила и суетливо принялась устанавливать перед ним тарелки с едой.

- Ты бы хоть поздоровался, - осторожно произнёс участковый, искоса поглядывая на Таню.

- Володя, - хрипловатым голосом представился парень и взглянул на гостью. Глаза его были те самые, но без каких-либо признаков сумасшествия, так отчётливо врезавшиеся в память Тани. Она помедлила, ожидая подвоха, но протянула руку и тут же мелькнула мысль, а мыл ли парень руки перед едой.

- Не волнуйтесь, Татьяна Алексеевна, руки он всегда моет, но отмыть издержки своей работы не удаётся, - хохотнул участковый и, заметив пунцовое смущение следователя, расслабленно откинулся на спинку стула.

- С чего вы взяли, что меня что-то может сейчас волновать? - рассмеялась Таня и, злясь на своё смущение, в упор взглянула на Володю. А тот, погруженный в себя, молча ел, уперев глаза в тарелку.

- А вы, действительно, меня не помните? - спросила Таня, с удовлетворением отмечая уголком глаз явное неудовольствие на лице участкового.

Парень поднял голову и взглянул на Таню тёмными удивлёнными глазами. На мгновение ей показалось, что сейчас они, как тогда, ночью, сумасшедше блеснут и эти грязные руки в бешенстве перевернут стол.

- Ну, вчера вечером, вы подвозили меня, - попыталась пояснить свои слова Таня, не спуская с лица Володи пытливых глаз и отмечая в его лице некоторую растерянность.

Ступин крякнул, встал, положил руку на плечо Володи, ласково постучал по нему широкой ладонью.

- Кушай, Володечка, кушай, - певуче сказала Лидия Петровна и с немым укором взглянула на Таню.

- Ну, если вы поели, Татьяна Алексеевна, прошу в комнату переговорить,- предложил участковый и по его тону Таня догадалась о совершении ею неделикатного поступка.

Ступин распахнул дверь в комнату из которой недавно они вышли и Таня, переступив порог, села на единственный расшатанный стул у кровати, на котором недавно висела её одежда. Ступин подошёл к окну, уставился сквозь стекло на двор и промычал неразборчивый мотив песни. Таня терпеливо ждала, не спуская глаз с широкой мужской спины. Хозяин не спешил начинать разговор и явно затягивал его начало. Наконец, оборвав свой мотив и затаённо вздохнув, Ступин неторопливо, как бы нехотя повернулся.

- Этот парень, Володя, мой сын, - не глядя на Таню, произнёс он.

- Я догадалась.

- Парень он неплохой, трудолюбивый, но... с некоторым душевным изъяном,- осторожно произнёс Ступин и напряжённо вгляделся в лицо Тани.

- И этот изъян он продемонстрировал мне прошлым тёмным вечером. Кстати, как вам удалось его пристроить водителем? И водительские права...

- У нас деревня, а я участковый. Машина ассенизаторская, желающих, извините, дерьмо возить нет, ну, а он не против. Куда его можно здесь определить?- обратился Ступин к кому-то невидимому в углу комнаты. Он тщательно избегал взгляда Тани и похоже испытывал некоторое смущение.

- А вы не боитесь...

- Побаиваюсь. Но я стараюсь держать его под своим присмотром, - тихо произнёс участковый и вскинул на Таню глаза, полные боли и тревоги.

- Он у вас единственный?

- Да. Из детдома его взяли. Жена-то у меня из Чечни. Я там в командировке по молодости был. Ну, она... много там испытала. Володька её с того света вытянул, из петли. В уме она тогда немного... А тут он. Оттаяла она сердцем и прикипела к нему.

- И часто с ним такое... ну, как вчера...

- Да нет. Сам не понимаю, что на него нашло. Парень тихий, скромный, а тут такой случай. И ещё...,- Ступин помялся, глаза его забегали по комнате, коснулись Тани и, словно обжёгшись, быстро прикрылись веками. Он сглотнул ком в горле, передёрнул плечами как бы понуждая себя, и осторожно продолжил, - я бы не хотел чтоб...

- Мне всё равно. Это ваша жизнь, - быстро выговорила Таня, испытывая замешательство от неожиданной откровенности хозяина дома.

- Правда?

И столько было в этом слове надежды и скрытой тревоги, что Таня смутилась и, желая успокоить Ступина, поспешно произнесла: - Ну, конечно, только вам надо потеснее с врачами общаться.

- Так у нас здесь живёт одна девушка Наташа. Она очень хорошо на него влияет. Бывало как начну замечать за ним ну... странность какую, так я сразу к ней, к Наташе, значит. Очень она его успокаивает, поговорит, по спине погладит, ну, а если совсем плохо, так она его к себе домой водит. Он за ней как телок ходит. Их даже в деревне женихом с невестой считают.

Всё это Ступин выговорил на одном дыхании, торопясь и задыхаясь, в радостном возбуждении приближаясь к Тане. Его глаза блестели и волнительный румянец слегка окрасил серую кожу.

- Свадьба? - предположила Таня и почувствовала в своём голосе лёгкую хрипотцу. Необъяснимое волнение сжало её сердце словно новость, услышанная только что, имела для неё особое значение.

- Да уж не знаю как будет,- вздохнул Ступин.

- Мне иногда кажется, что он для неё, вроде игрушки какой. Она им как бы развлекается. Только мне-то что за дело? Главное она его в руках держит, не даёт ему развинтиться что-ли, - начал доверительно пояснять Ступин и замолчал. Таня видела, что похоже он и сам не ожидал от себя такой откровенности и теперь смущённо умолк, наверняка, кляня себя за искренность.

- А где она у вас живёт? - равнодушно поинтересовалась Таня и, чтобы скрыть свои чувства, подошла к окну. Она вдруг вспомнила, что Курепин упоминал о Наташе и у неё закралось подозрение, что Ступин говорит о той самой девушке от которой предостерегал Сашка.

Она хорошо помнила письмо матери к Саше и обвинения виновности Наташи в её смерти. Сейчас это письмо вдруг встало колом в её сознании, не давая расслабиться и накладывая мрачную тень на весь разговор с участковым. Она знала, что если письмо действительно написано умирающей женщиной, то в таком состоянии обычно не врут и Наташа причастна к её смерти. Кроме этого и беседа с Курепиным относительно её способностей не выходила из головы.

- Раньше она жила в соседней деревне Волочок, - охотно принялся объяснять Ступин,- а потом переехала к нам, в Сугробово. Дом, кстати, купила у этого Курепина, которого вы по обвинению в убийстве Самохваловой Любы задержали. Дом-то этот раньше его тётке принадлежал, а он после её смерти наследником стал. Купила и стала жить с отцом.

Последние слова Ступин уже произносил рядом с Таней, заглядывая через её плечо во двор дома. Они оба смотрели в окно и не знали как дальше продолжать разговор. Таня, захлёстываемая сумбуром подозрительности, боялась открыть рот, опасаясь выдать свои мысли, а Ступин, смущённый своим длинным языком, уже жалел о своей болтливости и начинал тяготиться присутствием незнакомой ему следачки.

- Да вот же она, сама пожаловала, - радостно выдохнул Ступин, протягивая из-за спины Тани руку в сторону молодой девушки. Его рука невольно коснулась плеча Тани, отчего она резко вздрогнула. Но Ступин не обратил на это внимание и, весь поглощённый видом Наташи, поспешно предложил их познакомить.

-18-

В доме хлопнула входная дверь и они услышали звонкий девичий голос. Они вышли из комнаты и увидели девушку с розовыми от мороза щеками, голубоглазую, быструю в движениях и говорливую. Она уже сидела за столом и Лидия Петровна с улыбкой ставила перед ней чашку чая.

- О, у нас ещё гость,- с преувеличенной радостью воскликнул участковый и познакомил девушек.

Наташа встала и, прежде чем протянуть руку, всмотрелась в лицо Тани. Голубые льдинистые глаза Наташи окатывали Таню жёстким холодом, леденили душу. Таня на мгновение смешалась. Ощущение полярной стужи веяло от этой девушки на вид смирной и обыкновенной. Они протянули руки, но рукопожатие Тане не понравилось. Влажная и холодная рука Наташи вызвала ощущение гадливости, словно приложилась к лягушачьей лапке. Тонкие пальцы оплетали кисть Тани и цепко удерживали, пока её обладатель медленно с усилием не потянула руку на себя.

Вероятно, Наташа осталась довольна произведённой оценкой Тани, и в глазах новой гостьи мелькнула пренебрежительная усмешка.

Таня села напротив Наташи и не стала отказываться от чая, радушно предложенного хозяйкой. Володя сидел рядом с Наташей и в её присутствии едва дышал. Вся его немая сосредоточенность на еде улетучилась. Он явно робел и стеснялся даже коснуться девушки. Наташа как будто не замечала состояния Володи, вся целиком поглощённая Таней.

- Так, вы, следователь? И, как я понимаю, не в гости? Впрочем, что это я... У нас же убийство.., - как бы спохватилась она, но смотрела на Таню в упор, испытывая её странным немигающим взглядом.

- Да, Любови Самохваловой, - кивнула Таня, избегая неприятного взгляда.

У неё начинала болеть голова, вдоль позвоночника будто раскаливался тонкий металлический проводок, а кости по всему телу слабо заныли. Она знала, что скоро боль везде станет нестерпимой и хороша она будет здесь, в корчах на полу. Она вспомнила, что ещё в электричке проглотила последние две таблетки и собиралась на станции купить в аптеке другие, более сильные, прописанные врачом. Но из-за метели забыла.

Ей ярко представилось её нелепое положение, суматоху Ступина с женой вокруг неё и Наташу. Она, наверняка, попытается скрыть свой злобный смех и даже сделает вид некоторого участия к больному следователю. Гордость взыграла в Тане и она с ненавистью ожесточилась к себе, своей смертельной болезни, проклиная и злобно кляня её предательство. Именно сейчас, когда она встретила опасного человека, а она это тонко чувствовала, этот недуг подло подставлял, ослаблял и обрекал на поражение. Она давно представляла его в себе в виде маленького злобного старичка, подобного тому, что когда-то в детстве обманул её, пообещав купить мороженого, если она поднимет свою короткую юбочку и покажет трусики. Её тогда было года четыре, но всегда помнила его до мельчайших морщинок на дряблом личике. Ей никогда не забыть его мелкого старческого ядовитого смеха и своего рыдания. Его образ ярко предстал перед ней, хитрый, с влажным ротиком и скабрезными глазками.

Она вдохнула глубоко воздух и со всей силой своей душевной мощи вылила на него ведро оранжевой жидкости. Этот цвет всегда нравился ей и в минуты усталости его представление успокаивало. И сразу полегчало. Боль ещё напоминала о себе, но уже отступала, слабо покалывая центральные позвонки спины.

- Что с вами?

Далёкий голос Наташи вернул её за стол. Таня осмысленно оглядела его, отметила встревоженные лица Ступина и его жены. Лицо Наташи оставалось безмятежным, но удовлетворённым. Вероятно, отметила Таня, она, её временное отключение, связала с силой своего таинственного воздействия.

- Да что-то голова закружилась, - слабо ответила Таня, продолжая подавлять остатки болезненных ощущений своего недуга.

- Таня вчера с Володей попали под вьюгу,- тихо пояснила Лидия Петровна.

- Ах, с Володей, - с иронией протянула Наташа.

- Вы, кажется, что-то хотели сказать по поводу моего приезда?

Таня чувствовала сильный прилив сил и уже не думала о болезни. Ей хотелось реабилитироваться, показать себя здоровой и полной сил. Она не могла никому уступать.

- Вы упомянули об убийстве Самохваловой Любы, а ведь у нас здесь ещё один труп, - зло скривила губы Наташа.

- Вы имеете в виду Силуянова? - холодно осведомилась Таня, быстро включаясь в эту скрытую от посторонних игру самолюбий.

Таня чувствовала рождение внутри лёгкой дрожи, предвестницы охотничьего азарта, когда чутьё, обычно не подводившее её, выводило на источник её профессиональной страсти. Она любила свою работу и отдавалась ей со всем пылом неутолимой жажды справедливости. В расследовании ей постоянно сопутствовала удача, потому что упёртость и неутомимое преследование по взятому следу неизменно притягивало успех.

Сейчас Таня, уняв волнение и определив в Наташе достойного противника, возможного врага, способного и коварного, мысленно определяла тактику взаимоотношений с ней, просчитывая её психологический портрет и подбирая варианты поведения.

- Это мой отец, - пояснила с кривой ухмылкой Наташа и прищурилась.

Таня не отводила глаз с бледного лица Наташи, с внутренним трепетом отмечая странное сужение её зрачков. На мгновение ей показалось, что они полыхнули холодным мерцающим хищным волчьим блеском.

- Это он повесился? - спокойным тоном поинтересовалась она.

Ей хотелось разозлить Наташу, сорвать её с привязи, удерживаемой огромной силой воли, вынудить раскрыться и тогда... Но не удалось. Наташа вспыхнула, но не занялась пламенем, а мощным усилием загнала в себя ярость, так явно проступившую на лице.

- Ну, конечно, самоубийство, - устанавливая ровное дыхание начала Наташа.- Отец вначале побился головой о стену, наставил себе уйму кровоподтёков, прижизненных, заметьте, а потом расстроившись, повесился, чтоб уже наверняка. Ведь самоубийцы перед тем как свести счёты с жизнью обычно избивают себя, чтоб покрасоваться в гробу яркими пятнами на бледных лицах.

- Вы врач?- холодно поинтересовалась Таня.

- Нет, я паталогоанатом,- резко мотнула головой Наташа.

Их взгляды встретились и такую тяжёлую ненависть увидела Таня в глазах Наташи, что несмотря на свой опыт и профессиональный темперамент, содрогнулась. Не надо меня злить, не становись у меня на пути, прочла она в глазах соперницы и холодные колкие мурашки пробежали по спине.

- Кстати, мне надо осмотреть дом, где нашли труп вашего отца, - спокойным голосом произнесла Таня. Чутьё подсказывало, что не время обострять отношения с таким опасным противником.

- Так ваш же следователь, как его,- наморщила лоб Наташа,- а, Огольцов, уже осматривал мой дом,- фыркнула она.

- Ну, это дело мне передали, а я люблю всё сама делать и не полагаться на других.

- Не доверяете сослуживцу?- усмехнулась Наташа и кривая ухмылка тронула концы её тонких губ.

- Я никому, никогда, ни в чём не доверяю,- отчеканила Таня и поднялась из-за стола.

Участковый вызвался проводить Таню, но Наташа запротестовала и заявила, что сама проводит следователя к себе домой. Таня не возражала, вся в напряжении и предчувствии тяжёлого разговора, при котором присутствие участкового было лишним. Наташа первая оделась и вышла на улицу, а Таня, вдевая руки в рукава пальто, вежливо придерживаемого на весу Ступиным, услышала его горячий быстрый шёпот:

- С Наташей держись осторожно, это совсем не простая девочка. И главное - расстояние, не подпускай близко.

- Что это вы, Василий Степанович, обо мне забеспокоились? Не съест же она меня,- усмехнулась Таня и, застёгивая пуговицы на пальто, обернулась.

Ступин строго смотрел на неё, пожевал губами, порываясь сказать что-то ещё, но дверь с улицы распахнулась и Наташа с порога окинула их подозрительным взглядом.

- На улице морозно, - сообщила она.

Они вышли во двор и уже у калитки услышали предостерегающий голос Ступина. Его сын, Володя, пытался их догнать, а Ступин удерживал его за руку и что-то убеждённо выговаривал.

- Ну, как вам Володька? - поворачивая голову бросила Наташа и ехидно рассмеялась. - Совсем на голову прибабахнутый.

- Да вроде ничего мальчик, - сдержанно ответила Таня.

- Это днём. А когда стемнеет...

- Превращается в оборотня, - пошутила Таня, невольно поводя плечами.

Наташа внезапно остановилась и вновь уставилась своими голубыми жуткими глазами на Таню.

- Вы это видели?

Она стояла так близко, что Таня уловила слабый запах чего-то очень знакомого, перебиваемый тонким ароматом хорошего парфюма. Тонкие губы Наташи, розовые с лёгким беловатым налётом по краям, слегка приоткрылись, обнажая белизну зубов. Таня поймала себя на мысли, что ещё немного и она увидит волчьи клыки. Вероятно, что-то Наташе в молчании Тани показалось подозрительным и она прикусила нижнюю губу. Молчать становилось неудобным и Таня с усмешкой сказала:

- А должна? И когда?

- Ну, он же вас вчера поздно вечером в метель подвозил в Сугробово, мне Лидия Петровна сообщила.

- Это хорошо, что у вас такие доверительные отношения. Когда же она успела? Помнится при мне она вам не докладывала, да и сидели вы с ней и Володей меньше минуты до моего появления. Впрочем что-же мы стоим, вон на нас из окон домов уже пялятся.

Они свернули в переулок, прошли несколько домов и остановились у калитки. Со двора раздался грозный собачий лай и Таня вспомнила кличку пса. Наташа первая вошла в калитку и навстречу ей бросился Цезарь, который положил передние лапы на грудь хозяйки. Наташа ласково погладила его и за ошейник оттащила к будке, где посадила на цепь. В дом Таня вошла вслед за Наташей и та сразу повела её в комнату, где нашли повешенным её отца Артёма. Она указала на крюк в потолке к которому ранее крепилась двухрожковая люстра. Осколки её лежали в углу, прикрытые газетой.

Таня досконально изучила протокол осмотра места происшествия и место обнаружения трупа её не интересовало. Она осмотривала следы крови на стене, полу и понимала, что отца Наташи здесь просто банально повесили после длительного избиения. Что на избиение потребовалось время и безвольное тело перемещали по всей комнате свидетельствовали следы его волочения.

- Вы настаиваете на убийстве вашего отца Курепиным?

- Настаиваю.

- Мотив?

- Этот дом раньше принадлежал Курепину и он мне его продал, а потом передумал и потребовал вернуть. Но я отказалась и он разозлился.

- А почему он после продажи дома проживал в нём длительное время?

- Заболел. Не могла же я больного человека на улицу выставить.

- У него родственники есть?

- Сестра вроде. Но он алкаш и она от него отказалась.

- Это она вам так сказала?

Вопрос явно застал Наташу врасплох. Она смешалась, отвернулась, пытаясь скрыть на лице следы явной растерянности. Таня не спешила и, наслаждаясь свои выигрышным положением следователя, села на стул, дожидаясь ответа. Она сейчас чувствовала себя уверенно и упивалась началом посрамления этой наглой девчонки.

Со своего места Таня, расслабляясь победоносно осматривала стены дома и вдруг её глаза натолкнулись на групповую фотографию. Она встала и подошла поближе, всматриваясь в фигуры двух женщин на фоне дома Наташи.

- А кто эти женщины? - произнесла она и ткнула в фотографию пальцем.

- Слева, полная, тётка Курепина, первая владелица дома, а рядом её двоюродная сестра.

- А как её зовут?

- Ольга.

- Да не тётку Курепина, а вторую женщину, - нетерпеливо воскликнула Таня оборачиваясь, совершенно забыв владеть собой и руша свою следственную неприступность.

- Кажется, Алевтина, но я её не знаю и раньше не видела, - пожала плечами Наташа. - Вроде она сестра Ольги.

- Ну, конечно, Алевтина,- пробормотала в растерянности Таня и, забыв где находится, прикрыла рот рукой.

- Знакомая?

- Да по делу одному проходила,- спохватилась Таня и отвернулась не в силах сдержать чувства. Она не видела, что её поведение совсем сбило с толку Наташу и она озадаченно уставилась в спину следователя. Сейчас, выйдя из под наблюдения, Наташа не сдерживалась и вела себя естественно, как человек, перед трудной задачей. Она напрягалась всем умом и никак не могла связать столь удивительную реакцию следователя на незнакомую ей тётку на фотографии. Однако она начинала понимать некую угрозу от этого события. Наконец, Таня обернулась и успокоенная вновь уселась на стул.

- Может, чаю? - предложила хозяйка. - У меня хороший чай.

Таня не отказалась и вскоре они сидели за столом, мирно отпивая чай из кружек и, беседуя на житейские темы. Она узнала, что Наташа приёмная дочь Артёма и до встречи с ним воспитывалась в детдоме, в котором до своего совершеннолетия пробыла и Таня. Они вспомнили общих воспитателей, проказы. Но друг друга не помнили, наверно потому, что были в разных возрастных группах. Во время разговора Таня искусно разыгрывала своё настороженное оттаивание от неудачного начала знакомства. Еще в университете она участвовала в драматическом кружке и знала азы актёрского ремесла. Помимо этого она имела от природы задатки лицедейства, которые по необходимости развивала в детдоме в целях выживания и манипулирования людьми. Уже там ей удавалось провести не только детей, но и бывалых женщин.

Но здесь ей требовались не только приобретённые навыки, но и умение притворяться перед такой же неискренной, умело маскирующей свои чувства и мысли девушкой. Приглядываясь к Наташе, её манере поведения и анализируя каждое движение лицевых мышц, а также положение тела, рук, Таня медленно уверялась в желании Наташи понравиться ей, ввести в заблуждение относительно своей сущности. Впрочем, судя по затаённой реакции и Наташа догадывалась о разыгрываемом здесь спектакле. Понимая это, Таня решила уступить, подыграть горделивому самолюбию Наташи, расслабить, возвысить самообман высокомерной девушки и тем самым получить негласное преимущество, которое так часто помогало в трудных ситуациях с подследственными. Одного не приняла в расчёт Таня, что задержанные на допросах понимали роль травимых животных и бились до последнего. А здесь Наташа играла увлечённо с затаённой страстью, получая удовольствие от игры, а значит любая ошибка могла легко превращаться в неожиданный ход, вдохновенно выдаваемый экспромтом.

Они уже улыбались друг другу, начинали говорить всякие вежливые словечки, имитируя неподдельный интерес друг к другу. Выпитый чай напомнил о себе и Таня попросилась в туалет. Наташа вызвалась проводить и Таня первая направилась к выходу из дома. Но, едва сделав пару шагов, она всей спиной почувствовала холод. Её словно ледяной водой окатило и, едва сдержав крик, она вышла на веранду, запнулась ослабелыми ногами за что-то. Руки ухватились за стену, пол покачнулся и в ушах раздался звон. Попалась, вяло подумала она, и в следующую секунду начала заваливаться на пол. Сильные мужские руки подхватили и мягко удержали от жёсткого падения.

Пришла она в себя от сбрызнутой на лицо холодной воды. Вздрогнула, медленно открыла глаза и вновь, как и утром увидела Ступина. Его тревожные глаза не мигая смотрели в лицо Тани и она с благодарностью подумала, как он вовремя появился.

Он отнёс её на диван и, укрыв покрывалом, устало вздохнул и промокнул платком вспотевший лоб. Она улыбнулась и, вспомнив о Наташе, вздрогнула и попыталась приподняться.

- Лежите, лежите, Татьяна Алексеевна, вам сейчас покой нужен, - пробормотал Ступин, участливо вглядываясь в лицо Тани.

- Что это со мной? Не понимаю, как меня угораздило так в обморок упасть,- жалко улыбаясь сказала Таня слабым голосом, не переставая тревожно коситься за спину Ступина.

Он осторожно покрутил головой по сторонам и тихо произнёс:

- Я же вас предупреждал не подпускать к себе и главное...

- Не поворачиваться к ней спиной,- тихо докончила Таня мысль участкового и попыталась улыбнуться.

Она вспомнила, что это говорил Курепин, но сейчас не придала значения своим словам. А вот Ступин удивился и даже в растерянности застыл.

- Не припомню таких слов.

- Ну, я так поняла ваши слова. Спасибо за предостережение, но как видите я непослушная легкомысленная девчонка. Я с детства никого не слушалась да и теперь для меня нет авторитетов. Вы знаете как меня в управлении называют?

- Скоба.

- Меня даже прокурор иногда так называет. Я не обижаюсь. Меня и в детдоме так звали. Удивительно как на службе догадались о моей детской погонялке. Я ведь никому не говорила об этом. А, кстати, где Наташа?

- Я её за свежей водой к колодцу отослал. Слышу - возвращается. Только,- тут Ступин приложил палец к губам и издал свистящий звук.

- Понимаю, не свистеть, - понятливо кивнула Таня.

Ответить участковый не успел и поднял голову на звук открываемой двери. Наташа внесла ведро воды, поставила на стол и окунула в него кружку. Участковый перехватил её у девушки и поднёс к лицу Тани. Холодная вода сильно студила горло, но Таня мужественно сделала несколько глотков и закашлялась. С детства врачи предостерегали её от холодного, беспокоясь за гланды и Таня всегда береглась, зная о хронической болезни. Но сейчас она рискнула, потому что время этих нескольких глотков потратила на приведение себя в чувство и сосредоточение. Она хорошо помнила о дневнике Курепина, спрятанном на веранде, куда она только что направлялась. И сейчас она пыталась выдумать предлог оказаться там.

- Это я сдуру не убрала сапоги с порога, вот вы и споткнулись. Сколько раз давала себе зарок убирать обувь в ящик и каждый раз забываю это сделать, - со вздохом пояснила Наташа падение гостьи, принимая от Ступина кружку. Она подошла к окну и выплеснула остатки воды в пустой цветочный горшок на окне. Помедлила и резко обернулась, внимательно вглядываясь в лица Тани и Ступина.

- Да это я сама виновата, надо под ноги смотреть. А теперь мне надо сходить туда, куда каждый человек ходит. Только не надо меня провожать, я в состоянии это сделать самостоятельно.

Таня с помощью Ступина поднялась и вышла на веранду, но Ступин отстал только на крыльце. Возвращалась Таня чуть ли не тайком, осторожно ступая по старым промороженным доскам крыльца. На веранде у тумбочки нагнулась, как будто поправляя молнию на сапоге, нащупала за деревянной задней стенкой тетрадь и быстро сунула её под пальто, за пояс брюк. Дверь внезапно распахнулась и Наташа с озабоченным лицом выглянула из тёплого дома. Последнее движение Тани, вероятно, не укрылось от неё и Наташа подозрительно сощурилась, но тут же её лицо приняло безмятежное выражение.

- Спасибо за чай. А где Василий Степанович?

- Да вот он я, куда же я от вас денусь,- сказал Ступин, выглядывая из-за спины Наташи.

- Я хотела осмотреть дом Любы Самохваловой. Вы же опечатали его?

- Как положено. Вот только ключ от двери у меня дома да и бумажки с печатями там же, мы же печати сорвём и надо новые навесить. Пройдёмте со мной и после обеда мы с вами и осмотрим дом.

- Нет , я подожду вас у её дома и, пока вас не будет, осмотрюсь.

- Ну я, значит, мигом тогда.Только не озябнете? Морозец-то крепчает.

- Да ничего я детдомовская мне холод не страшен.

- Детдомовская? Не из наших ли краёв?

- Нет, из соседней области. Мы с Наташей с одного детдома оказывается. Правда, друг друга не помним, но воспитателей и директора знаем.

- Да-да,- подтвердила Наташа, внимательно следившая за разговором.

Она вызвалась за компанию постоять у калитки соседского дома, но Таня отказалась. Она вышла на улицу, быстро сориентировалась и поспешила в соседний дом напротив.

-19-

Дверь открыла женщина лет 60, худая со множеством мелких морщин на лице. Её седые, гладко зачёсанные волосы, слегка прикрывала белая косынка. Она недоверчиво оглядела Таню и, после предъявления удостоверения, неохотно посторонилась. Таня прошла в ухоженную комнату к круглому столу под белой скатертью.

Стол занимал середину квадратной комнаты с двумя окнами на центральную улицу. Таня огляделась и отметила чистоту и порядок. Она подошла к окну и пригляделась к дому Наташи, губы её чуть дрогнули от еле приметного подрагивания занавески в окне дома напротив. Она не сомневалась какую бурю чувств вызвал этот едва ли не демонстративный приход в этот дом. Она представила себе волнение Наташи и пришла в хорошее расположение духа. За спиной глухо кашлянули и Таня обернулась. Хозяйка стояла у стола и выжидательно глядела.

- Ещё раз простите за беспокойство,- начала уверенным голосом Таня и тут обратила внимание на обеспокоенность женщины. Хозяйка явно волновалась и в тревоге мяла пальцами край скатерти.

- Я расследую дело убийства вашей соседки Любови Самохваловой и хотела узнать от вас...

- Я ничего не знаю и вряд ли смогу вам помочь,- задыхающимся голосом произнесла женщина. Её глаза не смотрели на Таню, а обращались в дальний угол, где висели иконы. Таня взглянула туда и заметила перед иконами горящую лампадку.

- Вы верующая? - мягко спросила она и, ожидая утвердительного ответа, быстро успела подготовить следующий вопрос, но ответ женщины удивил и сбил с толку.

- Нет, - спокойно ответила женщина и впервые в упор взглянула на Таню.

И глаза её совсем не понравились. Была в них какая-то злобная неуступчивость и неприязнь, вернее скрываемая ненависть. Таню точно обожгло и она крутанулась на месте.

- Я к тому говорю, что вижу иконы у вас...

- Иконы?- удивилась хозяйка и пожала плечами,- там портреты родственников моих. Я их за иконы не считаю.

Таня повернула голову в угол, всматриваясь в изображения людей. Она подошла ближе. Центральное фото большой грузной женщины с полуприкрытыми глазами поражало своей загадочностью. Лицо светилось удивительной добротой, присущей обычным полным людям. Но здесь эта черта характера переходила в кроткую покорность, вызывая загадочное смирение.

- Кто это? - тихо прошептала Таня, поражённая видом незнакомой женщины.- И почему перед ней горит лампада? Это что, святая?

- Нет, - жёстко ответила женщина,- это... моя мама.

- Простите, я впервые вижу, чтоб перед портретами дорогих людей зажигали...

- А у нас в деревне во многих домах висят подобные портреты. Только разные на них люди изображены.

- А зачем? Простите, я понимаю что вам дороги эти ... усопшие, но так...

- Я вот заметила, вы с Наташкой чуть ли не в щёчку целуетесь, а только не советую я вам с ней даже за ручку хвататься,- усмехнулась женщина. - Я вот вижу вам интересно на её дом смотреть, а только я, глядя на на него, все глаза проплакала.

- Чем же вам он досадил?

- Проклятый он дом этот. Жила в нём бабка одна, колдунья. Многих она со света сжила. Все её ненавидели и горя желали. Вы на кладбище из интересу сходите, гляньте на могилку её. Кол осиновый в холмик могильный воткнули и вытаскивать никто не осмелится.

- Вы знаете, я впервые в вашем селе, и много не знаю. Я к вам пришла чтоб поговорить, а с Наташей меня познакомил ваш участковый, тем более её дом с домом убитой стоит. Меня она интересует как свидетель.

- Свидетель... Этот свидетель может и в пропасть утащить, коли не по нраву придёшься, - ворчливо пробормотала женщина, но Таня начала угадывать, что она начинает оттаивать.

- Может вы мне чаю предложите? А то на улице зябко,- передёрнула плечами Таня и улыбнулась.

- Это можно,- спокойно произнесла хозяйка, - чайник только что вскипел. С меня не убудет и вас я не боюсь.

- Зачем же меня пугаться, я с миром пришла. Вы меня не знаете, вот за чаем и познакомимся.

За столом, беседа пошла дружелюбнее и вскоре хозяйка подобрела и, в порыве откровенности, поведала о бабке Оле то, что знал каждый житель села.

Здесь её не очень любили, но терпели из-за её способностей лечить людей. Местную фельдшерицу сократили и за медицинской помощью приходилось ездить в район в 45 километрах. Добираться приходилось на старом рейсовом автобусе, который из-за своей дряхлости часто ломался. Вот и обращались люди к колдунье за помощью. А она помогала и часто сильно выручала людей из беды. К этому стали привыкать и никто не ведал, что за всё придется платить и расплачиваться жизнями.

Вначале никто не связывал смерть своих близких с этой бабкой. Но потом смерть зачастила в дома сельчан и кто-то возьми и пусти слух о причастности к ним этой колдуньи. Будто она хоть и помогает, но взамен забирает. Да и то сказать, бабка Оля ничем внешне не болела, а несмотря на годы, наоборот, посвежела, щёки порозовели и ходила подвижно, как на радостях при встрече близких людей. Это заметили многие. И испугались. На смену разочарованию пришла неприязнь, а там уж и до ненависти рукой подать. Люди стали обходить её дом стороной. Никто не хотел с ней знаться и лишь одна девчонка, дочь Артемона (тут Таня не стала спрашивать о причине такого имени) Наташка приклеилась к ней как банный лист к известному месту.

Артемона никто не осуждал по причине сильной болезни жены, а в этом случае каждый волен обращаться за помощью куда желает. Но девчонку жалели, а она, наоборот, вертелась у бабки постоянно и мать её как-то долго держалась. Ну, а когда померла, то вскоре вслед за ней и бабка Оля "скопытнулась". Смерть её не оставила никого равнодушным. Это событие всколыхнула всех, но на похороны никто не явился, а отпевать её некому было: батюшка помер, а нового не прислали. Только потом кто-то вбил в могилу колдуньи осиновый кол. Так и стоит он заместо креста. Крест-то ей не положен. А люди без веры начали в углу заместо икон фотографии своих покойников ставить, как бы пытаясь замолить свои грехи за связь с колдуньей.

Казалось, что так они облегчат их жизнь там, потому как нельзя с колдунами знаться и помощи у них просить. Старый батюшка предостерегал людей от неё, но что он мог сделать своими молитвами? Вера у людей ушла, растворилась в житейских заботах о себе, своих близких и церковь не манила уже. В неё ходили по привычке, а помощи просили не у бога, а у бабки-колдуньи.

- А что вы можете сказать о Наташе? - не выдержала Таня и задала давно вертевшийся на языке вопрос. - Ведь она живёт напротив вас уже пару месяцев.

- А что сказать? Врать и пересказывать сплетни не буду, скажу как есть,- скривила в недоброй ухмылке женщина.

- Вначале парень поселился, Сашкой зовут. Дом ему по наследству от колдуньи достался. Но парень нормальный. С Любкой, своей соседкой, валандался, ну, там любились они. Потом Наташка пришла, она и до этого за домом присматривала, а тут совсем поселилась и отца, Артемона, взяла к себе. Уж не знаю какие меж ними отношения, только Люба переживала очень, аж с лица спала и плакала часто.

- А за Наташей... ничего не замечали? - осторожно задала вопрос Таня и тут же испугалась, что может оттолкнуть от себя хозяйку, потому что лицо у той, словно от дольки лимона, странно перекосилось .

- А тебя кто интересует, убивец, этот Сашка или девка эта? - недоверчиво прищурилась хозяйка.

- Ну, меня все интересуют. Давайте с "убивца" начнём что-ли. Как он вам показался?

- Вначале нормальный парень, здоровкался, даже за хлебом пару раз заходил. А потом...

- С ним что-то случилось?

- Я правда не знаю как сказать, но поплохел он после того как Наташка переехала в дом. Что промеж них случилось не знаю, а вот только редко он стал из дома выходить.

- Редко? А куда он ходил? К Любе?

- Да к ней он совсем перестал ходить. Выходил раза два-три, ну это я видела, может и больше, вечерами и странный, по походке видать. Будто и не пьяный, а может обкуренный и походка у него будто у замороженного, вялая и медленная.

- А когда он возвращался? И один?

- Я его не высматривала. У нас говорят, что это он маньяк и есть. Девок-то двух в соседней деревне зарезали. А парень-то этот вроде и подходит. Здесь каждого знают и отродясь такого не было. А тут как появился чужак так сразу и трупы.

- Ну он же не один у вас чужак. Были, наверно, и другие.

- Знаю про кого ты говоришь, - после затянутой паузы произнесла баба Нюра и пугливо покосилась на Таню.

- Вам нечего опасаться, баба Нюра,- горячая ладонь Тани легла на холодную пожелтевшую от старости кисть руки хозяйки и слегка сжала её. Рука хозяйки вздрогнула, напряглась и медленно расслабилась. Таня заглянула в глаза бабы Нюры и, как бы таясь от посторонних, очень тихо, едва шевеля губами с выражением на лице пугливого опасения, что их могут подслушать, шепнула:

- Наташа?

Баба Нюра вся окаменела и слабо качнула головой. Таня держалась за руку женщины и не могла её отпустить, хотя та и не вырывалась. Она чувствовала удивительную невидимую связь и странное воздействие на эту простую испуганную женщину. Но, по мере того как женщина бледнела, Таня, наоборот, ощущала прилив сил. Она совсем забыла о постоянном недомогании, которое и сегодня несколько раз напоминало о себе дурнотой и подташниванием. Эта связь изумительно бодрила, вызывая приятное покалывание во всём теле. Она блаженствовала и не в силах скрыть это, прикрыла глаза и тут же рука разжалась и она услышала звук падения.

Женщина лежала на полу, опрокинувшись через спинку стула, из под её головы медленно вытекала кровь. Таня смотрела на неё, зачарованная бордовым цветом, не в силах оторваться от разбитой головы бабы Нюры, которая на глазах менялась. Морщины лица удивительным образом разглаживались, а натягиваемая кожа, начинала глянцево отсвечивать в солнечном свете. Преображаемое лицо начинало молодеть, на щеках появлялся слабый румянец и вот уже у ног Тани лежала молодая девушка, полная сил и желаний.

Как ни странно, но Таня не пугалась, а смотрела на тело отстранённо, словно из зрительного зала на экран. Она и раньше по долгу службы видела трупы, разного возраста, но такое видимое посмертное изменение впервые. Уже потом, анализируя свои ощущения, ей пришло в голову, что испытывала в тот момент лёгкое удивление и... любопытство. Именно пытливый интерес к происходящему превращению заслонял все разумные чувства. Разум, действующий в подобных случаях сравнительными примерами из прошлого, отказывался сопоставлять и анализировать. Она хладнокровно изучала предлагаемую действительностью преображение тела с острым любопытством, затаивая дыхание и ждала. Ей стало интересно, чем всё это кончится и до каких пределов дойдёт это сказочное представление. Омоложение хозяйки казалось продолжится до детского возраста и она очень хотела это увидеть. Но лицо застыло на школьной молодости выпускного класса.

Таня стояла над телом и раздумывала что делать. Она не считала себя виновной в смерти, но не понимала появления трупа молоденькой девушки в доме пожилой и, вероятно, одинокой хозяйки. Ей не хотелось влезать в эту удивительную историю с последующими публичными выяснениями причин возникновения неизвестной девушки и исчезновения хозяйки. Потом ей пришло на ум, что девушка и хозяйка одно лицо, но разного возраста.

Она порылась в шкафах, отыскала в старом альбоме фотографию хозяйки в молодости, поднесла портрет к лицу трупа, сличила и удовлетворённо хмыкнула.

Таня взглянула в окно и увидела участкового. Он топтался у дома Любы и озадаченно вертел головой. Выходить из дома на его глазах она не решалась, опасаясь связать своё появление с трупом. Но тут Ступин раздражённо махнул рукой и решительно скрылся в доме Наташи.

Она перевела дух и быстро вышла на улицу. Открыла калитку и, едва вышла на улицу, дверь дома Наташи распахнулась и на крыльцо вышел Ступин. Вслед за ним на крыльце появилась Наташа в наспех накинутом пальто с незастегнутыми пуговицами. Таня подошла к ним, сдерживая волнение.

- Где же вы были?

Лицо Ступина выражало крайнюю степень недовольства, а укоризненное покачивание головой дополняло картину его крайней раздражительности.

- Да вот, заждалась и решила пройтись немного по деревне.

- Разумеется, места у нас интересные, - усмехнулась Наташа и в её глазах Таня прочла мстительную насмешку.

- Взять хотя бы дом...

- Какой дом? - одновременно произнесли Ступин с Таней.

- Да вот же напротив. Там давно никто не живёт. Всё чем можно поживиться уже оприходовано местными жителями.

- Разве? - удивилась Таня и прикусила язык: не хватало, чтоб они толпой направились туда и увидели там труп.

- Местные алкаши пытались его приспособить под себя, но чуть не спалили. Я ещё на дверь замок повесил, - пояснил Ступин.

Ступин держал в руках бумажки с оттисками печати и бутылочку клея. Ему явно не терпелось начать осмотр дома, потому что уже начинало вечереть и мороз усиливался.

- Ну пойдёмте, посмотрим, - предложила Таня и невольно бросила взгляд на дом напротив. Он, наверно, единственный не светился окнами. Сквозь покосившийся штакетный забор в глубоком снегу проглядывали редкие следы, ведущие к крыльцу.

-20-

Когда вышли на улицу Таня не удержалась и вновь кинула быстрый взгляд на дом бабы Нюры, впервые отметив его заброшенность. Раньше она этого почему-то не замечала.

- А кто в нём живёт... жил раньше?

Они шли вдоль штакетного забора и дом бабы Нюры оставался слева, на другой стороне улицы, но уже сзади. Участковый оглянулся и сухо пояснил:

- Жила там женщина одна. Муж умер, детей бог не дал. А наследники не объявляются.

- А как её звали? - с замиранием сердца спросила Таня и, в ожидании ответа, у неё перехватило дыхание. Участковый не спешил отвечать, занятый своими мыслями. Таня чувствовала, что Ступин озабочен чем-то другим и теперь находится во власти своих дум. Не слышит он что-ли, подумала Таня и, не в силах унять свой интерес, тронула участкового за рукав полицейской куртки.

- Что? - вздрогнул Ступин и остановился.

- Как звали ту женщину, хозяйку того дома,- махнула за спину рукой Таня и замерла. Ох, как она не хотела услышать ожидаемый ответ.

- Нюрой её звали, - обронил Ступин, берясь за щеколду калитки дома Любы.

Таня пошатнулась и Ступин успел подхватить её под руку.

- Вам плохо? Может вернёмся ко мне и завтра днём осмотрим этот дом. Он никуда не убежит. Стоял до вас и после простоит не один год.

Он что притворяется, подумала Таня, медленно приходя в себя, он же догадывается, что я заходила в этот пустой дом. И следы мои наверняка заметил. Что это за деревня такая полная тайн? И Немов не звонит. Последнее она подумала с тоской. Вдруг стало так одиноко и страх впервые серьёзно, как когда-то в детстве напомнил о себе.

- Пожалуй я соглашусь с вами. Давайте завтра с утра и произведём осмотр, - с трудом выдавила она, освобождаясь от рук участкового.

- Ну вот и лады, - с облегчением вздохнул Ступин. - Пойдёмте ко мне, переночуем, а завтра и выполним свой служебный долг.

Таня ухватила под руку Ступина и потянула его на противоположную сторону улицы и, когда они проходили мимо дома бабы Нюры, безвольно повисла на мужской руке. Они остановились у калитки её дома.

- Может зайдём? - вызывающе предложила она и махнула рукой в сторону тёмных окон.

- В каком смысле? - оторопел Ступин и она почувствовала, как рука его дрогнула.

- Не в том, совсем не в том. Меня пугаться не надо. Я хочу зайти в него, ну, скажем... поправить часть дамского туалета. Вам туда заходить совсем необязательно. Я это серьёзно говорю.

Она не хотела, чтоб он увидел труп в доме, и заподозрил её в убийстве. Ею владело острое любопытство и подгонял азарт гончей перед охотой, которая должна произойти именно сейчас. Она должна убедиться, что ей ничего не пригрезилось и труп, не молодой девушки, а обычный трупешник старой женщины, всё ещё лежит там. А его посмертное изменение лишь игра воображения, вызванная болезнью или наркотической настойкой колдуньи.

- Там одной совсем небезопасно, - глухо пробубнил Ступин,- я вначале там осмотрюсь, а потом уж вы...

- А вот оберегать меня не надо. Я женщина бесстрашная и...

- Не задирайтесь. Здесь я за вас отвечаю. Командовать будете в городе,- твердо сказал Ступин, распахивая калитку и вглядываясь в следы, оставленные совсем недавно Таней.

- К тому же сегодня кто-то уже посетил этот дом и неизвестно ушёл или остался заночевать. Места у нас глухие, бывает, что и убийства случаются. Поостеречься надо.

Ступин первым подошёл к двери, охлопывая себя по карманам в поисках ключа. Таня шла за ним, затаив дыхание, будучи уверенной в предстоящем обнаружении трупа. К её удивлению дверь оказалась закрытой, вставленный ключ несколько раз провернулся и дверь с неприятным скрипом распахнулась. Она вспомнила, что дверь открывалась легко и, когда входила и, когда покидала дом.

Вслед за участковым она переступила порог и в нос ударил запах нежилого помещения. Ошеломлённая неожиданным дверным скрипом и запахом Таня, механически переставляя ноги, двинулась за за участковым. В животе образовалась болезненная пустота, над которой бешено молотилось сердце. На мгновение мелькнула мысль, что зря она это затеяла, пусть бы женщину нашли после отъезда.

Ступин включил фонарик и луч запрыгал по тёмным стенам, старой мебели и куче одежды, сваленной у шкафа. Он сразу направился на кухню, а Таня с замиранием сердца шагнула к столу за которым меньше получаса назад сидела с бабой Нюрой.

Она вытянула шею, стремясь заглянуть за стол на пол, где оставила труп. Она вся напряглась и, в томительном ожидании, привстала на цыпочки. Но в темноте ничего не различалось. И тут на её плечо легла рука. Она подскочила и едва не упала на стол.

- Что с вами?- жарко шепнул в ухо голос участкового и сильная рука сзади обхватила её за грудь, прижимая к столу.

Таня упёрлась руками в край стола, резко оттолкнулась, присела и, освобождённая от захвата, крутанулась, поднялась и нанесла ребром правой руки удар по переносице Ступина. Тот, ослеплённый болью вскрикнул, завертелся на месте, фонарь выпал из руки и укатился под стол. Она тут же отскочила, ударилась спиной о что-то громоздкое, тупое и со стоном сползла на пол. Сквозь звон в ушах услышала проклятия в свой адрес и, медленно приходя в себя, увидела в нижнем свете фонарика ножки стола и... пустоту вокруг него. Возле стола ничего не было! Ничего не лежало!!!

Ожидаемый труп удивительным образом отсутствовал. Это так её потрясло, что невзирая на боль в спине, она вскочила и, шатаясь обошла стол, каждую секунду ожидая наступить на то, что совсем недавно оставила здесь бездыханным.

Ступин уже приходил в себя и непрестанное вышагивание Тани вокруг стола вначале его испугало. Сперва он решил, что эта девчонка, возомнившая себя опытным следователем сошла с ума, но неутомимое кружение вскоре стало раздражать.

- Прекрати нарезать круги,- прохрипел он и, вытянув ногу, перегородил ей путь.

Она наткнулась на неведомое препятствие и встала как вкопанная, тяжело дыша, в недоумении вертя головой. На Ступина она совсем не обращала внимания, занятая своми мыслями, а он с трудом поднялся и, опираясь на стол, потряс головой.

- А здорово ты меня приложила, девка. Поделом старому дураку. Возомнил о себе черте что, - медленно расставляя слова, устало произнёс Ступин и, чуть помедлив, добавил:

- Ты уж прости идиота и не поминай никому про этот... казус. Я ведь сдуру решил, что ты меня сюда специально завлекла, а я перья свои щипаные и распушил.

Таня постепенно овладевала собой, но страх не отпускал. Она старалась выровнять дыхание, но сердцебиение зашкаливало и воздуха совсем не хватало.

- А давно здесь никто не живёт?

- Да почитай уж полгода. Последние месяцы Нюрка вообще не вылезала из больницы. Завтра её похороны. Ты, давай, отдышись. Сейчас пойдём отсюда, если тебе уже не нужно что-то там по женски оправлять.

Они вышли из дома как и входили: первым Ступин, стесняясь своей оплошности, второй Таня, всей спиной ощущая ледяное дыхание чего-то неведомого, затаённого во тьме сзади.

-21-

Таня долго не могла уснуть на пуховой перине. После ужина у неё стали слипаться глаза и она рано ушла спать. Но едва голова коснулась подушки, болезнь вновь напомнила о себе тягучей болью в позвоночнике. Стараясь не выдать себя и не наделать переполох в гостеприимной семье, она уткнулась в подушку и застонала. Ощущение неутомимого сверления позвонков середины спины не давало покоя. А когда боль, неимоверным усилием воли, наконец, стала стихать, о сне не могло быть и речи.

Она лежала на спине, уставясь в едва различимый потолок и не могла понять, что с ней случилось в пустом доме. Только теперь до неё стал доходить весь тот ужас ситуации в которую она вляпалась. Если хозяйка дома умерла, то почему она с ней разговаривала? И весь разговор происходил наяву и примерещиться не мог, ну не дура же полоумная она. Психиатра каждый год при диспансеризации посещает. Впрочем какое там обследование, так для проформы стандартные вопросы и такие же ответы.

Может профессия так деградирующе действует, ведь с какими только отморозками не приходится общаться, удивительно как ещё крыша у неё не поехала. Вон библиотекарь, например, общается с книгами, лучшими друзьями человека или там читатель какой, вконец обдолбанный своими знаниями, на беседу интеллектуальную нарывается. А учителя, врачи или там токарь? Одни вещают, другие лечат, а третьи станком руководят. А у неё убийцы, бандиты ну, на худой конец, насильники, тоже не подарок. Насильники ей совсем неприятны. Может потому, что близко к сердцу принимает горе женщин, из женской солидарности?

Она же касалась её, чувствовала кожу, а дыхание, эмоции и портреты в углу на стене перед лампадой. Это что, тоже примерещилось? Может она разговаривала с духом или привидением? Она где-то читала, что не упокоенные души могут посещать свои дома. А труп? Он же кровью истекал. И это обман? Никогда подобного с ней не происходило и этот случай возник после настойки, переданной Машей. А что у неё до этого в квартире происходило? И Федька этот из окна зачем-то вывалился. Немов что-то знает и, наверняка, подозревает её в смерти этого бандита. Но не дура же она выкидывать людей с балкона! А потом ночь дома странная, жаркая с видениями. Нет что-то, наверняка, влито в этот пузырёк. Дурман-трава? Но сейчас самое главное не паниковать, никому не сообщать, а чётко анализировать и самой доискиваться до правды. Ты, Таня, од-на, од-на, заруби себе на носу. И крутиться тебе предстоит одной и втайне от всех.

Голова шла кругом. И тут она вспомнила о дневнике Курепина, который ей чудом удалось забрать из тайника на веранде. Правда, Наташа что-то заподозрила. Но не пойман - не вор. Она слезла с кровати и, тихо, ступая босыми ногами по ворсистой дорожке, подошла к письменному столу, зажгла лампу. Хозяева уважительно выделили ей другую комнату, а сами устроились в соседней, в которой провела первую ночь, рядом с кухней. Сын их, Володя, после ужина ушёл, вероятно, к Наташе. Ступин об их отношениях ещё утром намекал. Так что ей никто не мог помешать.

Она положила тетрадь на стол и перевернула потёртую дерматиновую обложку. Почерк вначале твёрдый и уверенный вскоре изменился, буквы заплясали, строчки часто задирались вниз, но на это она вскоре перестала обращать внимание, захваченная чтением.

Текст дневника покорял своей искренностью и отчаянием измученной души. Так писать мог только человек, истомлённый страданием, близкий к помрачению ума, готовый на неоправданные поступки. Излагал он свои мысли и чувства немного сумбурно, но ясно в периоды вероятного просветления. Она прочитала тетрадь несколько раз и поразилась глубине падения и зависимости молодого и здорового мужчины от прихоти взбалмошной девчонки. Не верить дневниковым записям значит совсем очерстветь и подчиниться жёсткой циничной жизни во всей её грубости.

Ещё при встрече с Наташей на Таню повеяло холодком скрываемой наглости. Эта девушка, самоуверенная и жестокая в своей решимости добиваться цели любым путём отталкивала, но не пугала. Бояться Таня разучилась ещё в детдоме. А тут она испытывала неприязнь и отвращение к человеку, способному подавлять другого и использовать его корыстно, для физической утехи.

Таня вспомнила письмо колдуньи Оли и обвинения в своей смерти Наташи. Она как-то втёрлась в доверие и использовала свои знания против учителя. Впрочем Таня никогда не сталкивалась с магией, колдовством и другой подобной чушью, в своё время читала об этом, но не верила. Она всегда практично относилась к жизни к приобретённому опыту, жизнью испытанным чувствам и отношениям, но никогда не верила на слово. Детдомовская жизнь научила её никому не доверять. Речи людей никогда не убеждали, особенно когда она своим особым врождённым чутьём, угадывала за словами неискренность. Болтовня обычно скрывала тайные намерения, прикрываемые пустословием За их внешней убедительностью обычно скрывались эгоистичные цели. Она всегда настороженно относилась к окружающим людям, заранее подозревая их в лживости. На людей она смотрела сквозь невидимую для всех прозрачную стену. Она не пропускала никого в душу, а некоторых так и увеличивала, выпукло выпячивая их душевные недостатки. Она особенно оберегалась каждого, кто хотел приблизиться, войти в доверие. Эти всегда вызывали подозрение своей внешней простотой, располагающей менее осторожного человека к открытости.

Таня могла соглашаться с доводами собеседника, утвердительно кивать, всей мимикой лица выражать готовность следовать по намечаемому пути. Но, если бы собеседник слышал её внутренний издевательский хохот, то вряд ли испытывал сопутствующее глупости горделивое самолюбование своей значимостью.

Она часто задавала себе вопросы о причинах такого отношения к людям. Конечно, детдом учил этому, учил общению и скрытности. Но она обладала каким-то удивительным природным свойством это умение трансформировать в искусное мастерство, граничащее с предсказанием действий собеседника. Да, она часто ловила себя на странной, не поддающейся логики, убеждённости в том, что у других вызывало сомнение. И когда её слова сбывались, немногие начинали уважать, а остальное подавляющее большинство опасаться. Ведь ничто так не отталкивает как знание постороннего человека о тебе такого, чего ты и сам не предполагаешь. Её стали сторониться и она схоронила свой дар так, словно его и не существовало и для убеждённости в этом несколько раз сознательно ошибалась.

Но сейчас она лежала в постели и уже опасалась за своё сознание. Она реально! сидела в том доме за столом и, когда вошла с участковым, знала расположение комнат, стола и мебели. Она впервые в этом селе! Она, пожалуй, впервые сталкивалась с подобным и не могла припомнить из своей жизни ничего даже отдалённо напоминающего подобную ситуацию. Завтра она осмотрит дом Любы и поспешит домой, в город, хватит ей деревенских приключений.

Она стала вспоминать свой приезд сюда, машину, поведение Володи, Наташу, дневник Курепина и дом бабы Нюры. Похоже над ней по чьей-то неведомой воле начинали сгущаться мрачные тучи. И непонятно, чем они грозили. К тому же этот старик- участковый... Она вдруг подумала, что если зайдёт в другой, незнакомый ей дом, то не приключится ли с ней подобное событие. А вдруг это вымершая деревня, наполненная призраками? Вот тут Таня натянуто рассмеялась и, обозвав себя дурой, натянула до подбородка одеяло и приказала себе спать.

-22-

Утром Таня поднялась на удивление легко. Обычная тяжесть снов впервые сменилась расслабленным состоянием. Несмотря на богатый впечатлениями вчерашний день, настроение медленно поднималось. В комнате стоял слабых запах жареной картошки, а из-за двери доносился приглушённый разговор. Она сладко до ломоты в руках потянулась, медленно оделась, проверила пистолет в сумке и задумалась. Лёгкая тревога относительно дома бабы Нюры неприятно коснулась беззаботной мысли поесть жареной картошки. Таня нахмурилась и озабоченно вздохнула. Сейчас вчерашние впечатления уже не казались ошеломительными и не вызывали чувства шока. В окно светило солнце, сквозь окна доносилось усиленное чириканье воробьёв, а запах вкусной еды не располагали к серьёзности.

Она вышла из комнаты и увидела Ступина с женой. Они о чём-то оживлённо вполголоса разговаривали. При виде Тани разом умолкли и смутились. Таня приветливо пожелала доброго утра и пожелала умыться. Ступин провёл её в санузел, ушёл и вернулся с полотенцем. Таня добросовестно чистила зубы, давая супругам придти в себя. Разговор между ними, судя по их реакции на её выход, наверняка касался её.

За столом они сидели втроём. Володя, сын участкового, ещё не вернулся от Наташи и это родителей начинало беспокоить. Несколько раз Таня перехватывала их озабоченные взгляды на окна и, когда им показалось, что хлопнула калитка, мать, Лидия Петровна, вздрогнула и прильнула к окну. Василий Степанович избегал встречаться глазами с Таней и старательно ковырялся в тарелке. Таня понимала его стыдливое стеснение. Вчера в доме бабы Нюры он, конечно, повёл себя недостойно и получил по заслугам. Впрочем эта конфузливость устраивала Таню и положительно характеризовала участкового как человека совестливого, испытывающего сейчас неловкость в общении с ней.

Мысль о доме бабы Нюры на мгновение едва не испортило ей настроение. Она нахмурилась и поймала на себе испытующий изподлобья взгляд Ступина. Уличённый в скрытом интересе, он быстро опустил глаза на её руки, а затем перевёл их на свои. Его большие серьёзные мужичьи пальцы левой руки шевельнулись и замерли, а пальцы правой руки помотали вилкой и воткнули её в крайний, на общей тарелке, кусок мяса.

Таня, занятая едой, к своему удивлению успевала подмечать многое. Непонятным образом краем глаз улавливала малейшие движения хозяев, слышала их сдерживаемое учащённое волнительное дыхание, отчётливо видела каждую морщинку на лицах и даже бисеринки пота на лице Ступина.

Тот вообще вёл себя странно, продолжая испытывать неудобство от присутствия гостьи. И Таня уже начинала раскаиваться в своём положительном отзыве об исключительной тонкой натуре мужчины. Он явно пересекал пределы нормальной порядочности, скатываясь в своём поведении до тряпочного типажа. Совестливый какой, думала Таня, борясь с душевной брезгливостью, которую уже начинал внушать Ступин.

А Лидия Петровна, казалось, не замечала подавленного настроения мужа, а даже, наоборот, усилила к нему внимание, уважительно подкладывая добавку и несколько раз ложила свою ладонь на его руку.

После чая Ступин поднял на Таню глаза и предложил пройти в комнату для разговора. Лидия Петровна при этих словах застыла, растерянно заморгала и смущённо взглянула на Таню.

Они прошли в комнату, где Таня провела эту ночь, и Ступин плотно прикрыл за ними дверь. После этого предложил Тане сесть на кровать, а сам ухватил единственный стул и, повертев его в руках, отставил к письменному столу. Со вздохом опустился на него, подвигался как бы поудобнее устраиваясь, поднялся и вновь сел. Всё это он проделывал медленно с видимым умственным напряжением.

Таня сидела на кровати прямая со сложенными на коленях руками, крепко удерживая на коленях сумку. Поведение Ступина уже начинало внушать подозрение и, в ожидании подвоха, она внутренне сжалась, держась настороже и приготовляясь к отпору. А Ступин немного покряхтел, почесал себе пятернёй лысеющую макушку и внезапно встал, медленным крадущимся шагом пересёк комнату по диагонали и подсел к Тане на кровать.

Она вздрогнула и опасливо отодвинулась. А Ступин повернул к ней близкое и большое красное лицо, быстро проморгался и тихо выдавил:

- Вы, Татьяна... Алексеевна, можете мне показать подошву вашей левой ноги?

- И только? - усмехнулась Таня. - Вы что не можете оставить вчерашнее дурачество?

- Мне нужна только нога. И левая,- упрямо настаивал Ступин и, просительно, заглядывая девушке в глаза, тихо добавил, что ему очень надо.

- Я надеюсь вы не пятку собираетесь мне чесать? А может это предлог, для затравки эротического восприятия. Вчера вы обнимали меня и на что-то рассчитывали. Сейчас нога моя потребовалась. Может не будем тянуть и мне сразу раздеться? - хохотнула на последней фразе Таня, но глаза её не смеялись и Ступин это заметил.

- Мне нужна лишь ваша пятка,- упрямо мотнул он головой.

- А если этой пяткой в нос?

Ступин в волнении заёрзал на кровати и Таня, решив, что ей угрожает опасность, вскочила и отбежала к окну.

- Может вашу жену позовём и устроим совместное изучение моей ноги. Или она...

- Она её уже видела и теперь, значит, я хочу посмотреть. Не спрашивайте о причине. Тут не эротика и не мужской интерес. Мне надо взглянуть и ... точка.

- Жена? Ваша жена видела мою пятку?- поразилас Таня и нервно передёрнула плечами.

Нет, ей совсем не нравилось такое желание участкового, к тому же, выходит его жена уже полюбопытствовала и донесла свои наблюдения мужу. И теперь он возжелал произвести осмотр. Он что извращенец? Дай ему пятку, а там и потребует всю ногу... до паха. И главное настойчивый какой!

- Ну да, когда укладывала вас в первую ночь на кровать. Вы ещё тогда немного не в себе были и не помните. Если вы стесняетесь я, конечно, могу её позвать. Но я сам, понимаете, сам должен посмотреть. Ну, хотите я на колени перед вами встану, я должен убедиться...

Таня видела, что со Ступиным творится что-то невероятное. Он пребывал на грани срыва и его готовность пойти на всё лишь бы увидеть её женскую ногу начинала внушать ужас. В голове быстро прокрутилось странное поведение его сына, дом бабы Нюры, Наташа и эта колдунья Оля, ксерокопия письма в её сумке. Именно последнее вдруг поставило всё на свои места. Она быстро раскрыла сумку, пошарила в ней, вытащила нужную бумагу и только тут заметила отсутствие в ней пистолета. Она взглянула на Ступина и тот обречённо покрутил головой. Как в замедленном сне она увидела в его руке своё оружие и, инстинктивно защищаясь, отпрыгнула в сторону. Но выстрела не последовало.

- Я понимаю, что выгляжу глупо, но это необычная просьба может повлечь изменение смысла всей моей жизни. Понимаете, мне нужно убедиться... в родинке на ней.., - просительно забубнил Ступин, не опуская пистолет.

- На хрена вам эта родинка? Это что-то связано с Ольгой, тёткой Курепина? - резко крикнула Таня не в силах отвести глаз от пистолета в руках Ступина.

- Откуда вы... Кто вам сказал? Наташа? - окончательно растерялся Ступин и нервно задвигался на кровати.

- Из письма тётки Курепина. Перед смертью она оставила ему письмо у Любы.

- Письмо? А можно мне его увидеть?

- Нет. Оно принадлежит Курепину и только он может дать согласие. К тому же, у вас было время его прочитать, когда похищали моё оружие. Кстати, как вам удалось им завладеть? Ночью? Во время моего сна? Вот оно,- помахала Таня над головой бумагой.

- Но оно у вас и значит либо он передал его вам, либо...

- Последнее. Это письмо является вещдоком и изъято при задержании.

- Значит вы всё знаете?

Пистолет безвольно повис в его руке и Таня, набравшись храбрости легко забрала его. Дверь неслышно приоткрылась и в узкую тёмную щель кто-то упорно стал Таню разглядывать. Ей это не понравилось. Она чувствовала в неизвестном скрытую угрозу, которая медленно, она это чувствовала, накапливается там, за дверью. В минуту опасности всё в следователе мгновенно напряглось и обострилось. В уши что-то задышало тяжело и неровно, потянуло противным запахом тухлятины.

Неведомый за дверью в нетерпении заскулил и частым постукиванием по полу напомнил из далёкого детства козла, испуганного полётом птицы в сарае. Вот тут у неё зашевелились волосы на голове и мурашки, быстрой ощутимой сыпью побежали по всему застылому телу. Она замерла и с усилием начала поднимать пистолет в сторону двери. Там похоже не испугались и дверная щель начала расширяться.

Она услышала крик и от сильного удара пистолет выпал из руки. Ступин обхватил Таню и кинул на кровать. Она упала и закрыла глаза. Ей стало всё равно, что здесь с ней сделают. Она безвольно лежала не в силах пошевелиться. Её жизнь после больницы день за днём теряла смысл и сейчас ей следовало оборваться. Она уже смирилась со смертью, отплакала, отрыдалась и держалась за жизнь по привычке, из непонятного чувства самосохранения. Она вдруг подумала, что, наверно, уже умерла, и всё, что с ней происходит, происходит уже в потусторонней жизни, о которой она читала в одной книжке. И всё эти странности с колдунами, покойницей Нюрой, "там" обычное дело.

Перед глазами на фоне деревянного потолочного перекрытия возникло встревоженное лицо Ступина. Оно приблизилось к ней и на холодный лоб легла тёплая рука. Приятное тепло вернуло остатки разума и она слабым голосом попросила воды. Когда пила, зубы выстукивали частую дробь о край железной кружки. Ступин бережно поддерживал её голову и, пока глотала воду, в волнении сопел. Она это явственно слышала и даже мысленно сравнила его дыхание с дыханием большого и неуклюжего животного. Это сравнение показалось забавным и она слабо улыбнулась. Потом появилось лицо жены участкового, озабоченное, с тревогой в глазах. Женщина начала гладить её по голове и что-то однотонно нашёптывать. Приглушённые звуки обеспокоили, вызывая смятение. Слова влезали в уши наподобие насекомых, сухих и трескучих. Она схватилась за уши и застонала. Женщина замолчала и озабоченно всмотрелась в её обезображенное мукой лицо.

- Успокойтесь. Что с вами? - прошептала она и её губы коснулась девичьей щеки.

- Дайте мне прийти в себя и оставьте на время,- хрипло попросила Таня и удивилась звуку голоса. Вероятно и женщину поразил его звук, потому что она в недоумении отодвинулась. Таня полежала некоторое время, приходя в себя и, как только почувствовала себя лучше, вышла из комнаты. Ступин с нахмуренным лицом сидел на кухне, а Лидия Петровна глядела в окно.

- Извините за беспокойство, которое я доставила. Я заболела и причина моего поведения, вероятно, в лекарствах, которые мне назначены, - сухо сообщила Таня.

- Это заметно. Но пистолетик я вам сейчас не верну. Вам у нас отлежаться надо. Я сообщу о вашей болезни и думаю, начальство ваше не будет ничего иметь против.

- Чем же вы меня будете лечить? Моя болезнь, думаю, лечению не поддаётся, - попыталась усмехнуться Таня.

- Всякую болезнь можно вылечить, если больной не будет упираться.

- Я не буду сопротивляться и покажу вам пятку. Предполагаю, что вы найдёте там, что ищете.

Она вошла в комнату, сняла брюки, колготки и пригласила Ступина. Он вошёл бледный, неуверенной походкой. Жена держала его за руку и часто заглядывала на него снизу в верх. Таня сидела на кровати, прикрывая ноги до колен брюками. Её голая левая нога лежала на стуле, ступнёй к двери. Участковый подошёл к стулу, присел и всмотрелся в стопу ноги.

Челюсть его отвисла и мелко задрожала. Он протянул руку и Таня, дрогнув, чуть не убрала ногу. Осторожно, боясь поверить, мужчина нежно провёл пальцем по пятке, всматриваясь, потом, смущаясь, послюнил палец и потёр им видимое ему пятно. От его прикосновений Таня затрепетала и съёжилась, но любопытство пересилило и она попыталась повернуть ногу набок, вытягивая шею. Лидия Петровна поднесла к её ноге зеркальце в котором под пяткой отразилось синее размытое пятно величиной с рубль.

Наконец Ступин поднялся и молча, тяжёлой поступью, вышел из комнаты

- И что это значит? - после недолгой паузы поинтересовалась Таня, снимая ногу со стула.

- Только то, что вы являетесь дочерью Оли,- вздохнула Лидия Петровна, оглядываясь на распахнутую за собой дверь.

- И других мнений не может быть? - нервно хохотнула Таня, оправляя причёску.

Ей хотелось занять чем-нибудь руки, которые беспрестанно двигались, касаясь брюк, и оглаживая под ними колени. Кисти рук, незаметно приподнятые над коленями заметно подрагивали. Она волновалась, но старалась скрыть своё замешательство натянутой улыбкой, которая, и она это понимала, наоборот, выдавала её с головой. Но Лидия Петровна не обращала на неё внимание, внешне спокойная, с отрешённым взглядом уставясь в угол комнаты. Она пребывала во власти своих размышлений и Таня, пользуясь ослаблением на себе внимания женщины, быстро приходила в себя, наполняясь привычным самообладанием.

- У меня другая мать.

Лидия Петровна встрепенулась и обратила свои серьёзные карие глаза на Таню, сидевшую уже с гордо выпрямленной спиной и строгим лицом. Женщина мягко улыбнулась, шагнула к стулу и села напротив Тани.

- Вы, я слышала, детдомовская? - ласково спросила она, улыбаясь.

- Да. Меня забрали после смерти моей мамы, но это была не Ольга.

- Разумеется вы не могли знать свою настоящую мать. Она передала вас своей родственнице. Её вы и считаете своей мамой. Вы помните её имя?

- Алевтина.

- Да. Только перед смертью, год назад, баба Оля сообщила имя своей двоюродной сестры. Муж активно искал вас, но поиск затруднялся упущенным временем. К тому же у нашего сына начались некоторые проблемы со здоровьем и Василий Степанович буквально разрывался между вашим поиском и состоянием сына. И вот чудесным образом вы нашлись.

- Не понимаю, что так повлияло на его решение заняться моими поисками.

- Ну это вы у него спросите. Я не могу вмешиваться в ваши отношения.

- Отношения?

- Дело в том, что, как вам не покажется это странным, - раздался от двери голос Ступина, - но у меня серьёзные подозрения относительно нашей родственной связи.

- Уж не претендуете ли вы на роль папаши?- засмеялась Таня.

- Не знаю, что в письме Оля сообщила, но от неё знаю о наличии пятна под левой пяткой её детей. Их носитель несомненно является её дочерью или сыном. Они двойня, мальчик и девочка. Обоих она по глупости растеряла и до смерти не сумела найти. По её просьбе искал я.

- И Артемон, - прибавила Таня, криво улыбаясь.

- Откуда...

- Из письменных источников.

- А про отцовство в этих источниках ничего не сообщается?

- Сообщается, но не о вас.

- Кто же он?

- Я думаю, что вы догадываетесь.

- Нет. Не может быть. Я бы это узнал. Не мог Артемон... Врут ваши источники.

- Вам так хочется быть моим отцом?

- А это так позорно?

- Нет, но я не мягкий и пушистый подарок, а колючий и ершистый ёжик, который никому не верит и живёт своей жизнью. И дверь в неё для всех забита огромными толстенными гвоздищами. Не открыть. Разве, что взорвать. Но это сколько же надо динамита...

- Я в вашу жизнь лезть не собираюсь,- буркнул Ступин.- Сдаётся мне, что жизнь у вас не сладкая, и в прошлом, и в настоящем. Не тяжело одной со всем светом бодаться?

- А я не бодаюсь. Я его под себя подстраиваю. И давайте оставим этот бесплодный разговор. Ну, есть у меня пятно, есть у других людей, но это в их жизни ничего не меняет и не может изменить.

- А у кого вы ещё видели такое пятно? - насторожился Ступин.

- Я это образно говорю. Кстати, я знаю, что и у Наташи есть такое пятно. Она что, мне сестрой приходится?

- У Наташи? - в один голос воскликнул участковый с женой.

- Ну это судя по моим источникам. Сама не видела, врать не буду.

- Да что же это у вас за источники такие? Второй день здесь, а укрываете столько информации! - воскликнул Ступин.

- Да я за такие новости полжизни готов отдать, чтоб разгадать этот ребус Ольги. А вы так, про между прочим, подкидываете её по кусочкам и делаете вид, что она не так уж и важна. Впрочем, может она для вас и ... Да это меняет всю вашу жизнь! Вы не понимаете, что можете найти...

- Неужели отца? В вашем лице? Кто моя мать мне уже разъяснили. Дело за папашей. Только не вздумайте всучивать его в виде своей персоны. Я взрослый человек и в новоявленных родственниках не нуждаюсь. У нас служебные отношения и не навязывайте родственные.

- Ну, что же я не буду спешить. Вы здесь по службе и я как участковый должен вас поставить в известность, что согласно телефонограмме за номером 54 от сегодняшнего числа вам надлежит срочно явиться в отдел. Телефонограмма подписана вашим начальником. Меня обязали оказать вам всякое содействие при транспортировке вашей драгоценной особы в район. От себя могу сообщить, что содействие готов оказать, но транспорт в виде мотоцикла неисправен, а отправить могу только на санях, гужевым, так сказать, транспортом до станции.

- А поморозить меня на открытом воздухе не опасаетесь? Я девушка и хоть мегера, но кожа у меня чувствительная к переохлаждению. Но я вас не пугаю. Я человек привычный, воспитанный в строгих детдомовских условиях и не подвержена хныканью и заламыванию рук при появлении первых признаков неудобств и риска получить простуду. Я готова отправиться в путь, невзирая на время суток и ваше нерасположение ко мне, но только после осмотра дома Любы. Вы готовы мне оказать содействие в следственном действии?

- Я в полном вашем распоряжении, - разочарованно произнёс Ступин и показал рукой на дверь.

-23-

Из дома они вышли, судя по часам в прихожей, в полдень. Под хмурым небом и холодным порывистым ветром участковый закрыл калитку и они двинулись по знакомой уже Тане безлюдной улице. Прошли несколько домов, свернули в переулок и вскоре остановились у дома Любы. За всю дорогу они не проронили ни слова.

Участковый перегнулся через калитку и изнутри откинул крючок. К дому пришлось пробираться по колено в рыхлом снегу. Первым шёл Ступин, а Таня старалась ступать в его глубокие следы. На крыльце оба застучали каблуками, сбивая снег. Ступин порылся в кармане полицейской куртки, вытащил большой никелированный ключ, повертел его в руках примеряясь, и вставил в замочную скважину. Замок слабо скрежетнул металлом и дверь под рукой участкового с усилием открылась.

- Разбухла дверка-то, - вполголоса пробормотал Ступин и перешагнул порог. Таня зашла вслед за ним и осталась в сенях. Ступин распахнул дверь в жилую часть дома и протопал в его глубину. Там начал что-то сдвигать, ронять и чертыхаться. Наконец в сенях да и во всём доме вспыхнул свет и от неожиданности Таня зажмурилась.

- Ну, где вы там, - позвал её издали глухой голос Ступина.

Таня поспешно зашла в залитую ярким светом комнату и остановилась в её центре. Её обстановка была неприхотливой, без поделочных фарфоро-статуэточных излишеств, обычно сопутствующих убранству деревенских домов. Простой с потресканной полиролью двустворчатый шкаф у окна, прикрытого белоснежной тюлью, пустой клеёнчатый стол у другого окна, далее напротив окна печь.

- И где нашли труп?

Ступин подошёл к столу и, опустив голову, ткнул указательным пальцем себе в ноги. Таня не стала спрашивать о положении трупа и обстановке на момент убийства. Всё это она читала в протоколе осмотра места происшествия, но ей хотелось здесь оглядеться и под благовидным предлогом спровадить Ступина. Дом её интересовал только с целью обнаружения шкатулки с золотыми изделиями, а главное настойки Ольги, припрятанной Любой для Курепина в подвале.

- Потрудитесь, Василий Степанович, найти понятых для дополнительного осмотра дома, - сухо заявила она, мысленно прикидывая, где может находиться подвал.

- А чего здесь осматривать? Столько времени прошло, да и следователь до вас уже всё здесь облазил,- заупрямился Василий Степанович.

- Вот когда вам поручат расследование убийства тогда и будете капризничать, а сейчас мне необходимы понятые, - строго пояснила Таня.

Вдобавок она вскинула на Ступина удивлённые глаза так, как она умела это делать, и в нетерпении крутанула головой. Ступин ещё немного постоял, обдумывая указание следователя, под напором испепеляющего взгляда качнулся, и медленно вышел, не прикрыв за собой дверь в сени. Таня немного подождала и тихо приблизилась к ней, присела на корточки и осторожно выглянула. Как она и предполагала участковый и не думал уходить, а затаённо стоял, смазанно просвечиваясь сквозь запылённое окно, на крыльце дома, готовый в любое мгновение внезапно вернуться. Таня немного помедлила и горячим шёпотом вопросила:

- Василий Степанович, а Василий Степанович?

Застигнутый неожиданным обращением, Ступин ошеломлённо переступил с ноги на ногу и, опасаясь выдать себя, замер, затаив дыхание. Таня очень пожалела, что сейчас зима, а не лето. Ей на ум пришла мысль выбраться из окна дома, подкрасться сзади к Ступину и гаркнуть что-нибудь удалое в ухо. Она представила, что может произойти с этим капитаном в случае удачной шутки, и едва не зашлась в смехе. Однажды ей удалось проделать подобное с Немовым и его реакция на озорную проделку до сих оставалась у неё в памяти. Но тут капитан и мужчина в возрасте, к тому же намечает планы своего к ней отцовства. А над папой смеяться грешно. Она вздохнула и с сожалением передумала устраивать спектакль и просто, по-будничному, поинтересовалась вслух:

- И долго мы так на морозе будем стоять? Время, товарищ капитан, не резиновое: меня по телефонограмме вызывают, а вы тут в прятки вздумали играть.

Пятно на крыльце шевельнулось и, стараясь не стучать каблуками сапог, медленно исчезло. Прохрустел снег в направлении калитки и всё стихло. На всякий случай Таня некоторое время постояла на крыльце и поспешила в дом.

Там быстро огляделась, прошла по полу, всматриваясь в давно не крашенные половицы, нащупала под ногой неровность и, отбросив половик, ухватилась за металлическое кольцо.

Крышка погреба поднялась со слабым скрипом и, откинутая рывком в сторону, оглушительно стукнулась о деревянный настил. Таня опасливо оглянулась и прислушалась. В доме стояла тишина, а из тёмного подвального провала потянуло сырой затхлостью. Она склонилась над тёмной бездной выглядывая лестницу, которую не сразу обнаружила. Лестница прижималась верхним краем к балке, ниже уровня пола, совсем рядом.

Уже поставив ногу на верхнюю перекладину, Таня вспомнила о фонаре, который унёс Ступин. Но вторая нога уже нащупывала вторую ступеньку, а дальше ноги, подгоняемые опасением быть обнаруженной, заспешили вниз, окунаясь в промозглую тьму. Она успела сосчитать восемь ступенек и встала на ровные деревянные планки, которые под ногами слегка прогнулись.

Не особенно надеясь найти выключатель, пошарила с омерзением по влажным стенам, каждую секунду ожидая встречи с каким-нибудь противным насекомым. Правая руку нащупала пластиковую коробочку, щёлкнул тумблер и тесный подпол озарился слабой электрической лампочкой. Таня стукнулась головой о её пыльную колбочку. Она свисала с потолка на витом шнуре чуть ли не на уровне лица и, от столкновения с головой, сбросила клочья пыли. Таня чихнула и испуганно прикрыла рот рукой. В доме пока стояла тишина, но, зная оперативность участкового, стоило поспешить.

Она кинулась к полкам совершенно забыв, где надо искать нужную банку. В спешке пальцы нащупывали пыльные округлые стекла, переходили на какую-то пластиковую рухлядь, мимолётно оглаживали что-то металлическое. И тут она остановилась, сконцентрировалась и, вспомнив указание в письме, повернулась спиной к лестнице, подняла правую руку и отсчитала третью полку. Вгляделась в ровный ряд стеклянных ёмкостей и, заметив слабый отблеск за ними, выставила одну из банок, сунула руку в узкий проход и вытащила поллитровую банку в серебристой фольге. Быстро, не рассматривая находку, сунула её в сумку и поспешно поднялась в дом.

Задыхаясь от усердия, прикрыла половиком вход в подвал, и, выпрямляясь, услышала шаги. Участковый перешагнул порог и с подозрением уставился на следователя. Из-за его спины выглядывали две немолодые улыбчивые женщины. Они встали по бокам участкового, с любопытством разглядывая Таню.

- Что это с вами? - спросил участковый не сводя с Тани неприятного взгляда. Весь его вид говорил, что он уже не поверит ни одному слову, как бы правдоподобно они не звучали.

- А что такое? - попробовала удивиться Таня, но по улыбчивым лицам понятых, догадалась, что этого делать не стоило.

- У вас такой вид будто вы разгружали вагон,- строго пояснил Ступин.

- Или занимались любовью в случайном месте,- прыснула одна из женщин в цветастом платке и особенно нахальными глазами. Вторая, в серой пуховой шапке, краснощёкая и видать горластая, мигом подхватила весёлое настроение подруги и закатилась грубым визгливым смехом. Участковый молчал и не спускал с лица Тани своих жёстких глаз. Но, когда одна из понятых вздумала развить свои мысли в близком и приятном ей направлении, Ступин цыкнул и представил их понятыми. Весёлые понятые с яркими губами и блестящими глазами не сразу унялись и ещё продолжали что-то комментировать друг другу на ухо, пока Таня, не выдержав их пьяного оживления, с издёвкой произнесла:

- И где же вы, Василий Степанович, разыскали таких смешливых понятых?

- А с похорон! - радостно выкрикнула та, что в цветастом платке и зашлась в громком хохоте, вторая согласно поддержала подругу, рассыпаясь в грубоватом смехе. Они вновь, не переставая веселиться, стали быстро перешёптываться с новыми взрывами хохота.

- У вас всегда так весело на похоронах? Ну, совсем, как у негров в Америке.

- А что у них? - заинтересовалась женщина в цветастом платке и, поскольку её подруга не могла никак уняться, энергично пихнула её локтём в бок. Её смех оборвался на самой высокой ноте, вызвав гримасу злобы на пунцовом лице.

- Хватит, женщины, - прикрикнул на не в меру распоясавшихся понятых Ступин, и пробуравил их гневным взглядом. Женщины притихли и, смущённо с заискиванием, заулыбались участковому.

- У нас тут похороны бабы Нюры и вся деревня на них. Извините, других жителей сейчас не найти, - хмуро пояснил Ступин, косым предостерегающим взглядом придерживая, готовых продолжить веселие женщин.

- Понятно, - кивнула Таня и принялась быстро заполнять бланк осмотра.

Она водила ручкой по бумаге и ощущала на себе взгляд участкового. Похоже ему не терпелось что-то спросить, но, вероятно, присутствие хмельных женщин останавливало. Он несколько раз прошёлся по комнате, запнулся о женскую сумку и, заметив, с какой поспешностью Таня прибрала её к себе под руку, переключил своё внимание на неё. Это тревожило Таню, вынуждая непроизвольно в волнении несколько раз касаться её свободной рукой. Она понимала, что это не могло укрыться от его внимательных глаз, но, занятая записью и одновременно заботой не давать повода к подозрению, буквально раздваивалась мыслями.

- А где вы так, Татьяна Алексеевна, испачкались? - неожиданно произнёс участковый над её головой.

- Что? - подняла голову Таня, не сразу уясняя смысл услышанного.

- Я говорю, ручки у вас испачкались, да и пальтишко как будто в пыли.

- А ведь, верно, девушка. Такое впечатление, что вас неплохо поваляли, да и лицо у вас возбудилось, и дышите тяжело. Мы сразу, не подумайте чего плохого, смекнули в нужном направлении,- быстро затараторила понятая в серой шапке, догадливой улыбкой поясняя, что мысли у ней с подругой всегда крутились в одном направлении.

- А ну, цыц, бабы, - прикрикнул Ступин.- Вас сюда пригласила не для ваших пьяных бредней. Ваша задача твёрдой рукой расписаться, где укажут. А свои шальные мысли держите при себе, тем более грязь на одежде не может служить основанием для домыслов вашей буйной изощрённой фантазии.

- Да нам-то что? - оскорбилась в цветастом платке. - Нам чужая жизнь неинтересна. А ты, Василий Степаныч, полегче. Мы же не трепло какое. Это твоё мужское дело, а нам...

- Вы всё написали? - нервно выдохнул Ступин, склоняясь над плечом Тани и, выхватывая из её рук протокол. Он поспешно сунул понятым бумагу, нетерпеливо дождался необходимых подписей и, обхватив женщин за плечи увлёк к выходу из дома. Таня слышала как он с ними о чём-то на крыльце говорил, они радостно гоготали и, судя по голосу, самая смешливая, что в цветастом платке, начинала от избытка хмельных чувств взвизгивать.

Пользуясь случаем Таня быстро раскрыла сумку, не вытаскивая банку, сняла с неё фольгу, полиэтиленовую крышку и, чутко прислушиваясь к дамскому пьяному помешательству, отпила из банки два глотка пахучей настойки. Вязкая жидкость со вкусом неведомых трав и чего-то терпкого легко проглотилась, оставив приятное с лёгкой горчинкой послевкусие. До появления Ступина она успела спрятать банку в сумку, вытереть рот и принять безмятежный вид. Он вошёл стремительно, словно опаздывал, быстрым тренированным взглядом оглядел следователя и остановил взгляд на её сумке.

- Я закончила,- ровным голосом сообщила Таня укладывая протокол в полиэтиленовую папку. - Можем идти, если у вас здесь нет других дел.

- И всё же, где вы умудрились так испачкаться? Я вас оставил на 10 минут и за такой короткий промежуток времени где-то вас угораздило изгваздыкаться в пыли. Вы куда-то отлучались?

- Нет, походила по дому, посмотрела в шкафы. Здесь же давно никто не убирался. Да и на труп приехало большое количества людей, натоптали, накурили. Вы же здесь не убирались? И что вас удивляет?

- Да нет, всё нормально. Мне просто стало интересно.

- Это у вас отцовский интерес или бытовой? - усмехнулась Таня. После настойки она чувствовала в теле необычную лёгкость, хотелось смеяться, вести себя легко и непринуждённо, но приходилось сдерживать себя. Она начинала предполагать в принятой настойке присутствие алкоголя или лёгкого наркотика, который сейчас непривычно бодрил и пытался развязать ей язык. Она не могла себе позволить такого поведения, опасаясь Ступина. Он продолжал не внушать ей доверия, да и что-то в этой деревне происходило не так.

На улице Таня оступилась и едва не упала. Ступин успел подхватить её под руку и их лица оказались на расстоянии дыхания. Он крепко удерживал её до своего дома и только на пороге отпустил, внимательно всматриваясь в глаза.

А Таню окончательно начало развозить. Внутренний механизм самоанализа и контроля дал сбой и, вся установленная и отлаженная система надзора за каждым шагом и поступком, начала отказывать. Самое удивительное, что Таня это ясно понимала, но не могла препятствовать неведомой силе разрушения, независимой и заводимой с упрямым упорством. Она видела как Ступин, нисколько не стесняясь, перевернул её сумку и высыпал её содержимое на кухонный стол. Фольгированная банка сразу привлекла его внимание. Несмотря на слабые протесты он открыл её, понюхал и хотел вылить настойку в раковину. Тут Таню кто толкнул, она взвилась с табуретки, в стремительном броске выхватила банку из рук участкового и начала орать.

- Что вы себе позволяете? Кто вам разрешил рыться в моей сумке?- чуть ли не визжала она, находясь на грани истерики. Она сунула банку в сумку и, трясясь от бешенства, начала молча совать в неё свои вещи, в беспорядке наваленные на кухонном столе.

Участковый терпеливо ждал, опершись рукой на кухонную раковину, и, на сунувшуюся на кухню жену, выставил успокаивающий жест рукой.

- Вы закончили? - спокойно поинтересовался он, едва трясущиеся руки девушки справились с молнией на сумке.

Таня выпрямилась и гневно оглядела участкового. Её большие тёмные глаза производили неземное впечатление своей притягательной силой, а тяжёлое дыхание выдавали сжатую силу ненависти.

- Что с вашими глазами? - пробормотал Ступин, не в силах отвернуть голову. Женщина перед ним неузнаваемо менялась, превращаясь из человека с избытком чувств в хладнокровную и уравновешенную даму. От неё уже тянуло ледяным высокомерием и сознанием своей силы.

Цепкая и сильная рука крепко держала его не давая шелохнуться. Дыхание в груди останавливалось и раскрытый рот тщетно пытался заглотить остатки разреженного воздуха. Краем меркнущего сознания он уловил слабое движение рядом с собой, сдавленный вскрик и его внезапно отпустило.

В горло потоком ворвался воздух и свободное учащённое дыхание начало возвращать сознание. Он медленно приходил в себя, крутя в недоумении головой и не совсем понимая, где находится. Сзади на полу, без чувств, лежало чьё-то тело и он не сразу узнал в нём жену. Она лежала в неловкой позе, закинув голову. Он, с трудом владея непослушными руками, приподнял её голову. Её лицо было спокойно без мимической гримасы, обычно сопутствующей её частым обморокам.

Ступин попытался поднять неимоверно тяжёлое тело жены, но не смог. В отчаянии он оглянулся и увидел Таню. Она безвольно лежала совсем рядом у стола, с прижатой к груди сумкой. Ступин хрипло выругался, волоком дотащил жену до кровати, стащил подушку и подложил ей под голову. На негнущихся ногах доковылял до аптечки на кухне, поднёс к носу Тани нашатырный спирт и, едва она мотнула головой, приходя в себя, поспешил к жене.

К ней уже вернулось сознание. Она повернула голову к мужу, который опустился перед ней на колени и нежно обхватил её лицо ладонями. Он начал что-то ласково нашептывать, бережно оглаживая голову и целуя холодные синеватые губы. Мысль потери жены сейчас ужасала и он, едва сдерживал себя от слёз. Она это заметила, слабо улыбнулась и провела своей мягкой рукой по его небритой щеке, по которой всё-таки скользнула слеза. Он поцеловал тонкую натруженную руку и уткнулся в неё лицом.

Таня с пола наблюдала за ними из-за угла распахнутой двери, не понимая причин супружеской нежности. Она совсем не помнила, что произошло с момента прихода её в дом с участковым. Смутные впечатления заторможенности её поведения на улице, помощь Ступина при подходе к его дому ещё как-то теплились в сознании, но всё обрывалось, едва она пыталась воссоздать события в доме. Рука, крепко удерживая сумку, начала слабеть. Таня лихорадочно расстегнула её, вытащила банку, поспешно сорвала фольгу и приложилась к краю банки. Память услужливо предостерегла от третьего глотка. Услышав шаги, быстро спрятала её в сумку и попыталась изобразить безмятежное лицо, но этим только всё испортила.

При виде девушки с принужденной гримасой спокойствия словно ничего и не произошло, Ступин едва сдержался. Он сел за стол, положил на клеёнчатую скатерть свои крепкие мужичьи руки и не сразу поднял на девушку голову. Она села напротив, подавленная его поведением и, смутно догадываясь о чувствах, переполнявших хозяина дома. Ступин побарабанил пальцами по столу и усмехнулся. Встревоженная его поведением Таня застыла, мучительно соображая, что не удержалось в её памяти и она такого могла натворить, что участковый пытается овладеть собой и не сорваться. А он явно крепился изо всех сил и оттягивал начало разговора.

- Кто же вы такая, Татьяна Алексеевна, в обиходе именуемая "Скобой"?- не выдержал он длительного молчания и нервно повёл плечами.

- Вы же знаете и удостоверение моё видели. Кстати, как насчёт пистолета? Мне скоро уезжать, если вы помните, по телефонограмме, пистолет надо вернуть.

- А вы меня не застрелите?

- С чего вы взяли?

Внутри у Тани всё сжалось: вопросы участкового подталкивали к ужасным мыслям. Она терялась и не знала, что и подумать. Если вот так её опасаются, то что она совершила такого, что даже сознание отказывает ей, оберегая и стирая память.

- Давно вы принимаете наркотики?

- Я их совсем не принимаю,- воскликнула с облегчением Таня, засмеялась и умолкла. Она вдруг подумала, что мысль о наркотиках пришла ей в голову после первых глотков настойки в доме Любы.

- А баночка у вас откуда? - не унимался Ступин и вновь побарабанил пальцами по столу. - Не говорите, что это лекарство, прописанное врачами. Упаковочка самодельная и запашок из баночки специфический. Неужели не уловили?

- Лекарство действительно не фабричное, а получила его от одной травницы,- осторожно пояснила Таня.

- А эта травница не Любой Самохваловой зовётся? Вот уж не думал, что она этим занималась.

- Она здесь не причём,- попыталась соврать Таня и запоздало подумала, что в первую ночь её раздевала жена Ступина, а он сам тогда ещё неплохо порылся в её сумке, в которой тогда не было этой банки.

- Правильно соображаете - после непродолжительной паузы одобрительно кивнул Ступин. - Банки у вас вначале не было, а появилась она после посещения дома Любы, где вы и приложились к ней.

Он внимательно смотрел на лицо Тани и, вероятно, вычислял по нему ход её мыслей. Это не понравилось Тане, привыкшей выступать в роли следователя и ловить на словах подозреваемых.

- Ну, вы прям как Шерлок Холмс,- не стала кривить душой Таня решив, что лучше недоговаривать, чем врать. На лжи можно легко попасться и тогда хитрить будет сложнее, "единожды совравший- кто тебе поверит".

- Вот почему у вас руки и пальто в грязи, - с довольным видом заявил Ступин и широко разулыбался. - Одного не могу взять в толк, откуда вы узнали её тайник, ведь вы впервые в доме. Я же там всё обрыскал, каждый щепочку и гвоздик сосчитал...

- А может поделитесь своими находками? - быстро предложила Таня.

- Да ничего у неё существенного я не увидел,- пожал плечами Ступин, но Таня почувствовала по тембру его голоса желание что-то утаить. И это "что-то" показалось ей особенно важным. Она прикрыла глаза и мысленно сосредоточилась, представляя дом Любы. Она сама не понимала зачем это делает, но что-то неведомое побуждала так делать и она, легко подчиняясь неизвестной силе, сконцентрировалась.

Видение пришло сквозь замутнённое круглое стекло, за которым Ступин в гражданской одежде поспешно рылся в шкафу, выбрасывая на пол одежду, потом переступив через труп женщины, перешёл к шкафу и принялся выдвигать ящички и запускать в них руки. Его увлечённые поиски наконец ознаменовались находкой в виде нескольких бумаг, которые он, наскоро прочитав, сунул в полиэтиленовый пакет. Туда же сложил и серебряные вилки с ложками, несколько ювелирных украшений. На его лице постоянно менялась мимика в соответствии с его душевным настроением от озабоченности до нескрываемой радости. Иногда он, в случае обнаружения ценной находки, даже пританцовывал, выделывая незамысловатые движения. От увиденного сердце у Тани зашлось праведным гневом, её всю передёрнуло от омерзения и начало колотить. Картина перед ней мелко затряслась, изображение затуманилось и она начала задыхаться, словно дом наполнился едким дымом.

Её колотило на полу, а Ступин в испуге удерживал её беснующееся тело. Приняв падение девушки за приступ эпилепсии, Ступин пытался подтянуть к себе ногой ложку, сброшенную вместе с тарелкой на пол. Но это не удавалось и в отчаянии он матерился, ожидая появления пены, обычной при припадках эпилепсии. Но время шло, а напряжённое тело девушки под ним постепенно расслаблялось и вскоре оно замерло. Ступин ослабил хватку и с удивлением отметил отсутствие пены на лице девушки.

Таня внезапно широко открыла глаза и, освобождённая от грузного тела мужчины, резко села. Поводила головой и медленно поднялась. Ошарашенный той лёгкостью с которой Таня повела себя после приступа, Ступин на мгновенье подумал о розыгрыше, но так играть даже не всегда под силу и профессиональному артисту.

- Ну, вы как? - спросил Ступин, тяжело поднимаясь и садясь на табурет. То, что сейчас произошло смахивало на ЧП. Заявить в район о ненормальности присланного следователя и потом отписываться, что и как произошло, совсем не нравилось, к тому же мотаться в район или ждать комиссию с проверкой тоже не фонтан. А скрыть... А может она и сама этого не хочет и, естественно, не будет трезвонить о своей здесь пришибленности.

- Ох, и напугали вы меня, товарищ следователь. И часто с вами такое происходит? - попробовал прощупать её Ступин, гадая поведётся она на его готовность скрыть её поведение.

- Что именно? - буднично поинтересовалась Таня, словно ничего исключительного до этого не произошло.

- Ну, ваше... баловство с наркотиками. Не мне вам рассказывать к чему это приводит.

Ступин начинал смекать, что может прижать эту девицу и заставить выложить уже известные ей сведения относительно пятна на ноге. Она определённо что-то знала, но не хотела сообщать. А тут можно и ласково пригрозить разглашением её пагубного пристрастия, глядишь эта соплячка и поплывёт. Надо только аккуратненько так, и ненавязчиво намекнуть о своих возможностях. За неразглашение своей тайну ещё и благодарить будет. А он пообещает промолчать и сохранить её.

- Наркотики? С чего вы взяли? А, если вы намекаете на баночку, то я готова поделиться.

То простодушие, с каким она произносила слова и лёгкий румянец на пухлых щёчках, утвердили Ступина в своём мнении о наивности житейски неопытной девушки. Он позволил себе расслабиться и, предвкушая лёгкую победу, ядовито засмеялся.

- Ну зачем же вы меня тащите под статью. Вам под ней без меня будет скучно? За предварительный сговор больше дают, вам ли это не знать. Кроме того я слышал сбытчиков по этой статье не очень любят на зоне.

- Сколько времени мы у вас здесь, ну, я имею в виду с момента осмотра дома Самохваловой? - с непринуждённым видом поинтересовалась Таня.

- Да уж вечер наступает, где-то часа четыре. Торопитесь в район?

- Да не очень. Кстати,- легонько хлопнула себя ладошкой Таня по лбу,- вовремя вы напомнили, а то чуть не пропустила, - беззаботно хихикнула и сразу посерьёзнела.

Она неторопливо сдвинула "собачку" молнии, сунула руку в сумку и, поводя невинными глазками по оторопелому Ступину, вынула банку, обёрнутую в серебристую фольгу. Осторожно, словно драгоценный сосуд, поставила на стол, аккуратно, едва дыша, сняла фольгу и сковырнула пластиковую крышку.

Всё это проделывала неспешно со спокойной уверенностью в необходимости строгого исполнения раз и навсегда заведённого порядка. Затем со смущением поднесла банку ко рту и, ещё не пригубив, чуть закатила глаза с чувством предстоящего долгожданного наслаждения. Два звучных глотка в звонкой тишине и последующее, со вздохом сожаления, от неудовлетворённости полученного удовольствия, послужили сигналом шумному выдоху воздуха из груди изумлённого участкового.

И вновь банка с отточенной медлительностью закрывалась крышкой, с особой тщательностью обёртывалась в фольгу, аккуратно заносилась в сумку и молния застёгивалась потихоньку. Но и после всех тягучих манипуляций Таня не сразу подняла голову, а несколько томительных секунд держалась за сумку ласково поглаживая пальцами мягкую кожу.

- Извините, регламент. Иначе не подействует, - пояснила она, поднимая голову, и, с чувством выполненного долга, с облегчением перевела дух.

Ступин с ошарашенным видом сидел прямо и от возмущения едва не задыхался. Его лицо наливалось кровью, глаза таращились, а приоткрытый рот являл ряд не совсем свежих жёлтых зубов.

- Господи, Василий Степанович, - в испуге подскочила Таня и кинулась к ведру за водой. Но, услужливо поднесённый ею стакан, в гневе отброшенный резким взмахом руки участкового, разлетелся на мелкие осколки от удара о стену. После этого Ступин разразился отборной бранью, обзывая Таню разными неприятными животными и насекомыми, с виртуозным мастерством приписывая им человеческие недостатки и сексуальные слабости. А когда потрясённая девушка попыталась прервать его затянувшийся монолог, то услышала причисления себя к многим обитателями моря, но тоже с физическими и нравственными человеческими пороками.

Она села за стол и принялась терпеливо выслушивать заслуженные, как она понимала, оскорбления. Конечно этот царь и бог занюханой деревеньки, ни во что не ставил её и намеревался поиграться, по-отцовски наставить, а небольшая шалость с её стороны воспринялась как оскорбление и унижение его достоинства. Но всё-таки он ей не нравился и нуждался в поучительном уроке.

- Вы успокоились? А теперь, навозная сучка с неразвитыми женскими придатками, попробует вам пояснить сложившуюся ситуацию, - ровным, не допускающим возражения, голосом начала она.

- Ваш участок находится на особом контроле в связи с убийствами двух девушек в соседней деревне, кроме них здесь обнаружены трупы Артемона, Самохваловой и ...кто следующий? Вы участковый и ничего не сделали для предупреждения и раскрытия преступлений. Ваше горделивое самолюбие, апломб наигранной мужественности ни черта не стоят. Пригрелись здесь на тёплом местечке, баб щупаете, самогон лакаете и дома обворовываете, тем более что хозяева не могут вам слова сказать. Надумали меня ущучить с наркотиками? Эту банку я взяла в доме Самохваловой, её приготовила Ольга, ваша бывшая полюбовница. Готовила для Курепина как своего сына и наследника.

- Какой он ей сын? - вскинулся Ступин, но Таня грохнула кулаком по столу.

- Она признала его в письме. Если собрались на меня жаловаться, то не худо в рапорте покаяться в краже личных вещей убитой Самохваловой.

- Что ты, девка, несёшь? Какая кража? Ты до сих пор под кайфом? - заорал Ступин и приподнялся из-за стола, нависая над Таней.

- Может поделитесь как у остывающего трупа Любы шарили по полкам и складывали ложки, вилки и золотые побрякушки? Я могу сейчас вынести постановление на обыск, а вещи Любы опознают соседи. Сядьте и подумайте, я много могу и умею. Мне нужны бумаги, которые вы в доме Любы взяли.

- Какие бумаги? Не брал я ничего, - сбавил тон участковый и потому, как нервно моргнул, Таня поняла, что врёт и видение не обмануло. Взвизгнула молния на сумке, рука нащупала папку, выложила её на стол, раскрыла, нашла нужный бланк и занесла над ним авторучку.

- Как только я напишу первое слово, пути назад уже не будет,- спокойно предупредила она.

- Ты что же девка меня опозорить хочешь? - прошипел Ступин и сжал пальцы в кулаки.

- Моя цель получить украденные документы, а барахло меня не интересует. Можете пользоваться, коли совесть позволит. Итак, я начинаю.

Но писать Ступин не дал, схватил и разорвал бумагу. От ненависти его трясло так, что нижняя челюсть отвисала и зубы часто клацали. Она поняла, что он едва владеет собой и может случиться непоправимое.

И тогда она почувствовала в груди слабое жжение, принятое вначале за побочное действие настойки. Но тут начиналось совсем другое. Её зрение необычно расширилось, охватывая не только перекошенное от злости лицо участкового, но и всё что закрывала его спина, а дальше дом по всему периметру. Она видела его уже с высоты птичьего полёта, но не устрашилась, а мгновенно вернулась на кухню и жёстко сосредоточилась на фигуре Ступина. Он орал, брызгая слюной, а она непостижимым для неё образом строго заглядывала в его душу. Его внутренний мир колебался в виде смуглого вёрткого человека, даже не человека, а схожего с ним обличьем существа, но удивительно безобразного в своих кривляньях. Это существо строило рожи, корчилось от хохота и размахивало тёмными подобиями рук, касаясь всех частей тела Ступина. А того от прикосновений всего колотило и корёжило. Его мозг, затянутый зеленоватой плёнкой в виде плесени, сжимался в объёме, оставляя вместо себя пустое пространство в виде неправильной окружности, повторяющей внутренние изгибы черепа.

Существо жило своей самостоятельной жизнью, но под порным взглядом Тани вдруг прекратило дикий танец, присмирело и раболепно распласталось. Дальше плесневая мозговая плёнка лопнула в нескольких местах и расползлась на неровные отрезки.

На всё это Таня смотрела отстранённо и бесчувственно, как бы со стороны, не осознавая своего влияния. Она ещё не совсем понимала своего неожиданного дара и, ведомая неизвестной силой, не могла в полной мере осознать всё её могущество и власть над людьми.

Её зашатало, но причина оказалась не в последствиях применения неосознаваемых способностей, а сугубо реальном физическом воздействии Лидии Петровны. Она хваталась за одежду Тани, трясла её тело и что-то беззвучно кричала. Голова у Тани безвольно моталась, вызывая тошноту. Она попыталась остановить не в меру разбушевавшуюся женщину, но тяжёлые, будто налитые свинцом руки, не поднимались. А женщина словно и не замечала безвольного состояния своей жертвы и продолжала с безумием в глазах раскачивать её из стороны в сторону.

В голове у Тани звонко лопнуло, будто сосудик разорвался и силы вернулись. Она подняла правую весомую руку с ощущением зажатой в ней гантелей и не размахиваясь ткнула женщину в лоб. Лидия Петровна качнулась и рухнула на пол, рядом с мужем.

- 24-

Когда Ступин с женой пришли в себя, то долго не могли понять, что с ними произошло. Они лежали на полу кухни рядом друг с другом и бессмысленно таращились на потолок. Таня сидела рядом с закрытыми глазами, привалившись спиной к дверце мойки.

Первым взял себя в руки Ступин. Постанывая и покряхтывая от ноющей боли во всём теле, участковый перевернулся на бок, встал на четвереньки, всмотрелся в лицо жены и медленно поднялся. На столе лежала женская сумка. Он двинул её локтём и она упала на ноги Тани. Она открыла глаза, шевельнулась, ухватила сумку и прижала к груди. Лидия Петровна медленно поднялась, приложила руку ко лбу и застонала.

- Что случилось? - не отпуская руки протянула она и от боли вскрикнула.

Ступин сидел за столом молча, весь потрёпанный, с всклокоченными волосами и мокрым серым лицом. Голова совсем не держалась и он подпирал её рукой. Таня быстрее пришла в себя и уселась за стол напротив Ступина, который участливо посматривал на жену, но помочь ничем не мог. Та сидела на полу с нахмуренным лицом, кривясь от боли. Весь её лоб занимал огромный синяк, к которому она осторожно прикладывала мокрое полотенце, заботливо переданное Таней.

Таня помогла Лидии Петровне подняться и проводила её в комнату, уложила на кровать, напоила и сменила влажное полотенце.

- Что со мной случилось?- слабым голосом спросила женщина.

- Вы потеряли сознание и ударились лицом, - спокойно ответила Таня.

- Мне показалось, что опять началась война и в мой дом попал снаряд. Господи, как же больно, - простонала Лидия Петровна и схватила Таню за руку.- Вы его не обижайте. Он у меня контуженный, но скрывает. Когда волнуется, может потерять контроль и тогда.., - женщина стиснула руку Тани и нервно продолжила, - вам надо уезжать как можно скорее.

- Успокойтесь, Лидия Петровна, вы только скажите, где он прячет мой пистолет. Не могу же я вернуться без оружия.

- А вы его не застрелите?

- Зачем же мне это делать?- нахмурилась Таня, неприятно поражаясь знанию женщины о ней такого, что она и не могла предположить.

- Он хороший, добрый и любит меня и Володю, но иногда не владеет собой и ещё... Вы Наташу поостерегитесь, непростой она человек.

- Ваш муж уже предупреждал меня относительно неё и я буду с ней благоразумна.

- Предупреждал? Я думала... Впрочем это я так, не обращайте внимания на мою болтовню. А пистолет он спрятал в нижний ящик комода, можете его забрать.

Наташа выдвинула ящик и под сложенным бельём нащупала оружие. Она не стала его забирать, решив не выдавать подсказку женщины. Кроме этого её начинал охватывать следственный азарт и желание разложить на лопатки Ступина. Она не всегда понимала методы Немова, считая применение насилия над подозреваемым последним аргументом для установления истины. Зачастую под физическим воздействием человек оговаривал себя и тогда кара закона настигала невиновного.

Её занимали длительные беседы в ходе которых слово за слово злодей начинал выдавать себя, когда, используя логику, она припирала его к стенке. Победа доставалась тяжело, но признания ценились высоко и, закреплённые в материалах дела, не оставляли не единой лазейки адвокату для отказа от них.

Она закрыла за собой дверь в комнату и вошла на кухню. Ступин уже совсем пришёл в себя и встретил её зло и надменно.

- Где бумаги из дома Самохваловой? Шутки заканчиваются и отказ будет воспринят как препятствование расследованию. И это в лучшем случае, в худшем...

Таня понимала какую бурю чувств у Ступина вызывает одним своим видом и начала разговор официально, сознательно ужесточая отношения и не допуская фамильярности с его стороны.

- Посадить меня хочешь, сучка?

Говорить ему приходилось через силу, с трудом ворочая языком. Он встал, покачнулся и, шатаясь, вышел и вскоре вернулся с бумагами и бутылкой мутноватого самогона. Бумаги кинул на стол, отвинтил на бутылке металлическую крышку, уронил её на пол и, досадливо махнув рукой, приложился к стеклянному горлышку. Таня молча наблюдала за жадными движениями кадыка со звучными глотками поглощавшими алкоголь. Она держалась настороже, предполагая возможное нападение. И едва бутылка со стуком оказалась на столе, быстро завладела ею. Ступин не обратил на это внимание, плюхнулся на табурет и угрюмо уставился на Таню.

- Ну и что ты хочешь, следачка? Бумаги я тебе отдал, самогон ты сама забрала. Может и дом тебе мой отписать?

- Дом мне ваш, Василий Степанович, не нужен, - не отрываясь от чтения, медленно произнесла Таня, перевернула несколько листов, заглянула на последний лист и подняла голову.

- Это дарственная на дом Любы. Она отписала ему незадолго до своего убийства, - угрюмо произнёс Ступин. - Вот вам и мотив её смерти.

- Вы так считаете?

- А как же. Он вообще показался мне странным. Задиристым и наглым. Я его тогда, при знакомстве, немного приложил, чтоб немного, значит, спесь сбить. Оля-то дом ему отписала, а у него аппетит вырос. Решил за Любой поухаживать и второй участок себе забрать. Два участка лучше чем один. По слухам через наше село должны газомагистраль тянуть. А за два участка с домами можно нехилые деньги получить. Трубы собирается протягивать частная кампания. Так они за землю какие хочешь деньги отвалят и с протяжкой затягивать нельзя, заказ-то государственный.

- А убивать-то зачем, если дарственная есть? Он считай и так хозяин.

- Вы его выгораживаете? - удивился Ступин и хмыкнул.

- Нет, просто не пойму, зачем убивать, если дом уже твой?

- А может он тогда ещё и не знал о таком подарке? Или ссора промеж них вышла.

- Но свой наследственный участок он подарил Наташе.

- А вот тут небольшая загвоздка. Наташу я знаю давно и она мечтала об этом доме. Старый-то их домишко совсем развалился, а Артемон болел и уже не мог его поправить. Она за Олей присматривала и, естественно, рассчитывала на некоторую компенсацию за труды, так сказать. А тут её Оля кинула и дом отписала этому парню. Ну, конечно, её заело. Не знаю, что там промеж них вышло. Только парень ей как будто дом Оли подарил. Правда, сомневаюсь, чтоб за просто так. За деньги небось. А может за любовь Наташкину. Девка она ядрёная и любвеобильная. Впрочем и он не промах. На два фронта полюбовничал. Парень молодой, только что из армии пришёл...

- На два фронта?

- С Наташей и Любой. Жил в своём наследственном доме, а шалил с обеими. С дальним прицелом парнишка, - пьяно хохотнул Ступин.

- Вы же сказали, что он хотел завладеть двумя участками, а сам подарил или продал под видом дарения свой наследственный дом. Выходит ухудшил свой план.

- Сволочь он, этот Курепин. Он же после убийства Любы убегал от меня. Я даже пару выстрелов в воздух дал. Куда там. Такого стрекоча дал, не угонишься.

- Вы считаете он убил Любу?

- А то кто же? Честный человек от полиции бегать не будет. Да и не нравится он мне. И Наташка о нём невысокого мнения. А вы, бабы, чувствуете нашу натуру. Ну, бумаги я отдал, теперь твоя очередь.

- Я вам что-то обещала? - прищурилась Таня и в удивлении склонила голову.

- Нет, но ты как-то обмолвилась, что знаешь людей у кого есть пятно под левой пяткой.

- Далась вам эта пятка. Я сказала про Наташу. Представляю ваши домогательства теперь уже к её ногам, - хмыкнула Таня.

- Вам это шутки, а для меня...

- Я уже говорила, что Ольга в своём письме Курепину объявила его сыном. Теперь сами решайте есть ли у него пятно. Она отдала сына своей сводной сестре, которую он до сих пор считает матерью. Других людей не знаю и оставим это. Кстати, как вы планируете доставить меня на станцию? Про сломанный мотоцикл я слышала, знаю и про гужевой транспорт. Другие варианты не объявлялись?

- Есть ещё машина Володи, сына моего.

- Говновозка? Вы, серьёзно, хотите после неё посадить меня в электричку, чтобы с комфортом в гордом одиночестве ехать в вагоне до района?

- Ну, провожатого я могу, конечно, отрядить, если вы, дама с претензиями и одной вам ехать не с руки, - язвительно ухмыльнулся Ступин.

- Провожать меня до конечной станции не надо. А ехать я буду одна в вагоне не по причине отсутствия пассажиров, а пропитки моей одежды специфическим запахом машины вашего сына. Ну, не нравятся мне запахи далёкие от шанеля и ничего не могу с собой поделать, - развела она руки.

В окно с улицы часто постучали. Ступин с Таней одновременно взглянули на тёмное окно, за которым стояла непроглядная тьма, но ничего не увидели. На тёмном фоне рамы возникла кисть руки и указательный палец настойчиво побил по стеклу.

- Кто там? - крикнул Ступин, поднимаясь от стола. Он пошёл к входной двери, откинул навесной крючок и с кем-то заговорил. Таня осталась одна и пыталась прислушиваться к беседе на пороге дома. Наконец хлопнула закрываемая дверь и кто-то быстро простучал ногами к кухне. Немов, дорогой и близкий человек, о котором она неоднократно вспоминала здесь в глубинке, явился радостный от встречи и любви, которую здесь при участковом с трудом едва сдерживал.

- Наконец-то я до вас добрался, Татьяна Алексеевна. Вас что не информировали о телефонограмме?- обернулся он на последнем слове к Ступину.

- Товарищ следователь уже извещена, вопрос упирается в её транспортировке.

- Так считайте он уже решён: я на машине, - воскликнул Немов, а глаза так и сияли.

- Как я рада, что вы за мной заехали. Я думаю, что Василий Степанович не будет в обиде, что я откажусь от услуг его сына?

- Я рад, что вопрос, которому мы посвятили некоторое время, разрешился сам собой. Только вот уже ночь на дворе и я предлагаю вам переночевать, а утром с восходом тронуться.

- Нет, ждать недосуг. У руководства возникли вопросы к Татьяне Алексеевне и оно с нетерпением ждёт её возвращения, - быстро проговорил Немов, не спуская с Тани счастливых глаз.

Перед уходом Ступин позвал Таню в комнату и там, из ящика комода достал её пистолет.

- Я полагаю вы не в претензии относительно его хранения, к тому же в сумочке он при передвижении мог разбить вашу баночку и...

- Огромное вам спасибо за заботу обо мне,- перебила его Таня, радостная от встречи с Немовым и острым желанием как можно скорее покинуть деревню.

В машине, едва отъехав несколько домов, они принялись целоваться и Немов даже осмелился залезть к ней под пальто, но Таня сразу пресекла его ласки.

- Не балуй, опер,- строго прикрикнула она на не в меру любвеобильные движения Немова и тот оскорблённо отстранился. Некоторое время ехали молча. Немов сосредоточенно вглядывался в дорогу, а Таня погружалась в размышления.

В первую очередь её беспокоило своё психическое состояние. Выставленный категорический диагноз не оставлял практически шансов на выживание, жить ей, а практически существовать, оставалось от силы год-два. Первые приступы отчаяния прошли и она, успокаивая себя, всё это время мысленно твердила, что она одна, без родителей, семьи, детей и, что своим уходом не подставит близких людей.

С детских лет она воспитывала в себе спокойное отношение к одиночеству на которое обрекала себя сознательно, не допуская к себе близко людей. Её устраивала самостоятельная жизнь, независимая ни от кого, когда поступки и мнение не надо согласовывать, учитывать позиции других людей. Ей не нравились человеческие игры за место под солнцем. Она даже гордилась собой. Но, ожидаемая в скором времени смерть, ноющая боль, подтачивающая силы, ослабляли волю, а желание жить обострялось. Она не могла как раньше, до диагноза, философствовать о бренности существования каждого. Теперь эти общие мысли не подходили к ней. Они излагались учёными болтунами за почётные звания, деньги и популярность, но не имели никакого отношения к конкретному человеку.

Она вдруг подумала, что жила до этого неправильно. Пусть одна, пусть с принципами, но сиротливо. Её внутренняя обособленность сыграла с ней злую шутку и теперь она не знала: раскаиваться в своей жизни или наоборот держаться её до конца, за которым ничего нет. Ей внезапно захотелось получить сострадание, поплакаться кому-нибудь, но у неё никого не было.

Она сама не понимала зачем взяла ту баночку у Маши, а потом рванула за другой в Сугробово. Что её толкнуло пить неизвестную жидкость? Нет, она не боялась отравиться, она уже ничего не боялась. А потом с первыми глотками на неё стали наваливаться эти странные ощущения, а потом видение бабы Нюры. А ведь она не сильно испугалась, когда узнала, что беседовала с покойницей и потом видела Ступина за кражей вещей у Любы. Раньше с ней такого не происходило. И потом она вдруг стала забывать происходящее с ней. Эти провалы в памяти очень беспокоили. Конечно, врачи выписали ей таблетки, но она приняла последние в электричке, по дороге в Сугробово. А вот после настойки от Маши Курепиной она почувствовала в себе рождение новой и непонятной силы, способной заглядывать в прошлое и туманить голову. И эта сила неудержимо отстраняла от неё мысли о смерти, как бы откладывая их на потом. Она не понимала идёт ли речь об отсрочке, когда организм мобилизуется и отдаляет последний час или внутри идёт незримая кропотливая борьба за выживание.

- И чего ты попёрлась в эту деревню? - не выдержал длительного молчания Немов и бросил на Таню быстрый взгляд.

- Ты же знаешь, что дело поручено мне и я должна...

- Ничего ты уже не должна. Тебя отстранили от этого дела.

Внутри всё оборвалось словно скинули с высоты вниз и она со всего маху ударилась о землю. Не стало сил протестовать и возмущаться. Это сообщение потрясло и она, опустошённая, сидела сжавшись в тугой комок, не в силах произнести ни слова.

- Ну, что ты молчишь?

Таня смотрела перед собой и, казалось, не слышала Немова. Машина подпрыгивала на неровностях снежной дороги и, чтобы не касаться водителя, Таня привалилась к своей дверце. Немов несколько раз внимательно взглянул на Таню и не стал больше навязываться на разговор.

Через час с небольшим показались огни районного центра. Немов сбавил скорость и ехал медленно, не обращая внимания на звуковые и световые сигналы нетерпеливых водителей.

- Может ко мне? - неуверенно предложил он, ожидая получить привычный отказ.

- К тебе нельзя, - спокойно произнесла Таня не отрывая глаз от дороги перед машиной.

- Это почему же? - удивился Немов и повернул к ней голову.

- На дорогу смотри, - посоветовала Таня всё тем же ровным тоном. - У тебя сегодня гость и ждёт давно.

- Какой ещё гость?

- Женщина твоя, Толик. Та самая с которой ты не живёшь, но тщательно от меня скрываешь.

- С чего ты взяла? Один я живу и никого в гости не приглашал,- пробормотал Немов в замешательстве, не зная, как отреагировать на слова девушки.

Он был женат и брак не расторгал по причине лени. Они уже давно не считали себя супругами и жили своей обособленной жизнью. Иногда она заезжала, если случалось по своим делам оказаться в городе. Последний раз они виделись месяца три назад и по всем расчётам следующая встреча ожидалась не ранее трёх-четырёх месяцев. Новость о ней от Тани, которая пару дней провела в деревне и не могла знать о присутствии жены в его квартире, удивила и насторожила. На мгновение пришла мысль о их знакомстве и насмешке над ним.

Но тут Таня повернулась к нему всем телом и он, с трудом владея собой, чудом припарковался к обочине дороги. В полумраке на ночной безлюдной улице Таня показалась удивительно странной. И странность эта заключалась в её вывернутой в противоположную от него сторону, к тротуару, голове, в то время как тело девушки повёрнутое поперёк сидения обращалось к нему грудью. Не могли шейные позвонки так легко проворачивать голову вокруг своей оси, представляя сейчас затылок.

Подбородок головы утопился в откинутом меховом капюшоне и голова, затрудняемая в свободном движении, начала неестественно подрагивать как у заводной куклы, встретившей непреодолимую преграду. Словно в замедленном кино Немов видел с каким механическим упорством голова преодолела препятствие и медленно начала поворачиваться к нему. Лицо девушки уже повёрнутое к заднему сидению ещё невидимое, но угадываемое продолжало своё неспешное круговое движение в звенящей тишине, обозначая свой размытый тьмой профиль. Он испугался увидеть вместо дорогих и любимых черт лица, искусственное кукольное личико механической куклы.

Его рука лихорадочно шарила по дверце, пытаясь её открыть, но пальцы, скованные судорогой, скрючивались, безуспешно царапая ногтями пластик. Он боялся увидеть вместо Тани, другую, незнакомую женщину, и эта подмена ужасала больше всего. Такое походило на насмешку и не могло происходить ни с кем, а преображение человека походило на фокус, проделанный с ювелирным искусством. Сейчас она казалась одним из тех опасных инопланетных существ о которых он когда-то читал, а загадочные встречи с ними зачастую для людей не заканчивались благополучно.

Это сравнение молнией пронеслось в голове и, как бы в подтверждение этой мысли, фары встречной одинокой машины высветили черты чужого лица девушки. Она с механическим скрипом довернула своё лицо к нему. Её чёрные зрачки заполняли всю орбиту глаз и странно фосфорецировали голубоватым отблеском. Ужас сковал опера и только он не давал выбраться из машины. Она долго смотрела ему в глаза гипнотизируя завораживающим взглядом. А он сидел без мыслей, без ощущений и вообще сознание покинуло и только глаза безумно пучились, готовые вылезти из орбит.

Когда он пришёл в себя, то первым делом ощупал под мышкой кобуру с пистолетом. Каждое движение доставляло боль во всём теле. Преодолевая её, Немов пошевелился и заметил рядом с собой Таню, которая сидела откинувшись головой на спинку сидения. Её густые светлые волосы, закрывали лицо и он протянул руку, чтоб их убрать, но передумал.

Он вспомнил, что совсем недавно происходило с ней и опасение увидеть вместо Тани другого человека, или невесть ещё кого вынудило поостеречься. И всё-таки он принюхался к волосам и знакомый запах, вернее запах её шампуня, вынудил, забыв об осторожности, коснуться мягких шёлковых прядей. Она сразу пришла в себя и в недоумении покрутила головой.

- Я, кажется, заснула,- со знакомой улыбкой сладко потянулась девушка. Она зевнула, спохватилась и, прикрыв рот рукой, шаловливо блеснула глазами.

Немов не мог произнести ни слова, до того резким контрастом выглядела реальная ласковая безмятежность Тани с тем, что совсем недавно происходило с ней. Её фантастическое обращение в неведомого чудовища и последующее перевоплощение в нормальную любимую им девушку не укладывалось в голове.

- Что с тобой? - певуче произнесла Таня и погрозила ему пальцем.- Ты тоже заснул? Только не притворяйся, что охранял меня во время моего краткого сновидения, которое...

Она задумалась, потёрла себе переносицу и озадаченно взглянула на Немова. И тут ему пришло в голову, что всё происшедшее здесь, в кабине машины, до того нереально, что выглядит как сон, и может он заснул, как и она и всё это ему приснилось. Тем более он помнит, что очнулся и хватал свою кобуру, а это у него привычный рефлекс. Так уже неоднократно случалось, когда в засаде, борясь с сном, случайно отключался и хоть длилось это какие-то мгновения, но тем не менее он помнит этот хватательный рефлекс за кобуру. Ну не мог этот кошмар существовать на самом деле и в истории про всякие ужасы не верил, хотя фильмы с нечто подобным любит смотреть. Как всякий нормальный человек он пытался выстроить оправдание увиденному, связав его с капризами мозга, набитого под завязку впечатлениями тяжёлых служебных будней.

Занятый размышлениями он не сразу обратил внимание на необычную сосредоточенность Тани. Её занимало что-то важное, существенное в данную минуту. Он знал о её давней привычке в минуты наивысшего умственного напряжения застывать с невидящим взглядом и ничто в эти минуты не могло прервать это состояние. Но сейчас в её облике что-то неуловимо изменилось и наряду с присущей в подобные минуты видимой концентрацией черты лица странно заострились. То ли это могло показаться из-за полумрака, то ли из-за непонятной тени.

- А о чём мы с тобой говорили? Ты что-то сообщил мне важное, а я... не помню. Ты понимаешь я совсем ничего не помню из всего что ты мне здесь говорил.

Её лицо исказилось, губы задрожали и он, удерживая её от слёз, обнял. Она уткнулась ему в плечо и всхлипнула.

- Ну что ты, девочка, моя, всё хорошо. Мы с тобой просто трепались и кто же будет помнить пустую болтовню.

Он говорил и не знал что ему делать, потому что вот такой он её не видел никогда и эта слабость "Скобы" обезоруживала в давнем желании пригласить домой и овладеть ею. Ну не мог он пользоваться её беззащитностью в эти минуты. Сейчас она подставлялась лёгкой добычей, безвольной и доступной для осуществления давних сексуальных фантазий. Но останавливало не жалость, а её неожиданная наивная доверчивость. И долгожданная победа сулила в будущем осложнения. Он любил её и боялся неосторожным поступком оттолкнуть и тем погубить их отношения.

И тут он почувствовало как она вздрогнула, отстранилась и начала рыться в своей сумке. Он с любовью смотрел на её волосы, рассыпанные вокруг головы, которые метались в такт суетливым движениям тела, передаваемым ему правой рукой, погруженной в сумку. Наконец она извлекла что-то блестящее и, не обращая внимания на остолбеневшего опера, ловко размотала фольгу, с хлопков сдвинула крышку и жадно приложилась к банке. Едва она скрылась в сумке, Таня глубоко вздохнула и на выдохе повернулась к Немову.

Он смотрел на неё и ничего не понимал, но спросить стеснялся, опасаясь неосторожным словом испортить её чуткую душевную настроенность к нему. Таня на глазах менялась, превращаясь из слабой безвольной девушки в пылкую жизнерадостную особу, не похожую на себя и в то же время сейчас очень желанную.

- Так о чём мы с тобой говорили? Мне помнится о чём-то важном, - оживлённо защебетала она.

Немов поразился её излишней весёлости. Она вела себя свободно, не тяготясь прошлой плаксивой сценой, будто её и не было. Он молчал, обдумывая своё поведение и она, заметив это, удивительной, не свойственной ей ужимкой скорчила капризную гримаску.

- А чего ты скуксился? А-а-а, наверно, терзаешься мыслью под каким предлогом затащить меня к себе домой? - звонко расхохоталась она и ласково коснулась пальцем кончика носа опера. - Не отводи глаз, я тебя знаю.

Она погрозила ему пальчиком, вынула из сумки зеркальце, полюбовалась своим отражением и, напоследок, высунув ему язык, пожала плечами. Немов сидел потрясённый происходящим и мысль, что при нём серьёзная умная девушка без стеснения приняла наркотик, а только его действием можно объяснить её мгновенное оживление, сейчас подавляла.

- Ну и что ты затих, Толик? - начала теребить его Таня, хихикая и подталкивая в бок.

- Да я уже приглашал тебя не раз, но ты всегда отказываешься и я... уж не знаю как вести себя, - пробормотал он, чувствуя, что краснеет.

- А ты ещё попробуй. Веди себя, Толик, естественно. Вот сейчас тебя что-то держит, не пускает. Ну ещё раз попробуй, золотко моё.

- Ну, приглашаю тебя к себе в гости,- слегка запинаясь произнёс Немов и вдруг вспомнил, что совсем недавно во сне Таня не хотела идти и ссылалась на его жену, которая, дескать, сидит у него дома. Правда говорила о женщине, но это сути не меняло.

- Я принимаю твоё приглашение, - важно произнесла Таня и, сдерживая смех, зажала себе рот рукой.

И тут он испугался. Это совсем не походило на всегда осторожную и прохладную Таню. Вспомнился сон, где она вращала головой и совсем не выглядела живой. Вероятно в его лице отразилась вся гамма скрываемых чувств, потому что Таня приблизила своё лицо и всмотрелась в его глаза.

- Тебя что-то гнетёт? - жарко шепнула она, дохнув запахом каких-то трав и ещё чего-то сладкого, приятного.

Он едва не выдал себя рассказом о жене, но вовремя прикусил язык, отчего стал выглядеть ещё беспомощнее.

- Какой ты уморительный, если б ты видел себя со стороны,- не переставала веселиться Таня, неутомимо подталкивая его в бок локтём.

Наконец она угомонилась и Немов направил машину к своему дому. Когда вышли из машины, Таня поскользнулась и он подхватил её, прижал и нежно коснулся её сладких губ. Поцелуй получился целомудренным с примесью ожидаемого отклика, но девушка не ответила и со вздохом слегка оттолкнулась. Немов не стал настаивать и, набрав код, распахнул подъездную дверь.

По лестнице поднимались молча. У Немова из головы не шли слова о жене, ожидающей дома, и он злился на свою мнительность. Таня шла за ним с опущенной головой, медленно переставляя ноги словно на эшафот. Последнее сравнение пришло на ум Немову, когда он на одном из поворотов лестницы скосил на девушку глаза. Разительная перемена Тани ещё больше уверила его в её наркотическом одурманивании. Он знал о резких изменениях в поведении наркоманов и теперь уже сожалел о своём приглашении. Он не хотел пользоваться её состоянием да и, чёрт знает, что она может выкинуть у него дома.

Она вероятно почувствовала его настроение и перед дверью его квартиры решительно встряхнула головой, резко развернулась. Но Немов, неожиданно для себя, её удержал, обхватил сзади за плечи и притянул к себе.

- Ты чего-то боишься? - шепнул он и прижался губами к её затылку. Таня немного помолчала и повернулась к нему.

- Послушай, Толик, я, наверно, кажусь тебе странной и даже сумасшедшей. Я предполагаю, что веду себя неадекватно и даже пошло, не говори ничего. Но я, иногда, забываю, что со мной происходит. У меня словно тумблер есть и он ведёт себя независимо от меня, будто кто неведомый, во власти которого я нахожусь, включает или выключает мою голову. Ты знаешь, я совсем не помню о чём мы с тобой говорили в машине и почему я согласилась, и вот теперь здесь... Я к тебе не пойду, потому что...

- Потому что ты принимаешь наркотики?

- Наркотики?

- У тебя в сумке банка в фольге и ты пила из неё и потом...

Она судорожно сжала сумку, быстро ощупала её и закрыла глаза. Она тяжело задышала и Немов встревожился.

- Тебе плохо, Таня?

- Нет. Ты прости меня, если я, повела в машине вульгарно и наговорила тебе много обнадёживающих слов. Ты их не бери во внимание.

- Да ты ничего не говорила. Мы оба заснули в машине. Не знаю как это случилось, но спали и я увидел странный сон.

- Сон? Что за сон? Расскажи, - потребовала она и схватила его за куртку.

- Ну, ты мне сказала, что ... Да зачем мне пересказывать свой сон. Это мираж и не надо придавать ему значения.

Внезапно дверь квартиры Немова распахнулась и они увидели на пороге Наташу.

- Что же ты, Толечка, держишь гостью возле двери? Обниматься можно и в квартире. Я на этот случай на кухне посижу.

- Наташа? Как ты здесь оказалась? - произнёс растерянно Немов и в недоумение слегка развёл руки.

- Ты же меня приглашал и ключ оставил, вернее забыл у меня. Вот приехала отдать его и помешала... Ведь помешала, Таня?

- Вы что, так близко знакомы?- ошарашенно прошептала Таня.

- А как же, Татьяна Алексеевна, ещё как знакомы,- усмехнулась Наташа, злорадно оглядывая Таню.

- Я в Сугробово ездил по поводу смертей двух девушек. Ну, дело у Огольцова, ты же знаешь, - попробовал как-то оправдаться Немов, с тоской проклиная день и час своей слабости с Наташей.

- Там вы и познакомились! Теперь я понимаю почему ты не хотел одну меня отпускать в Сугробово. Надеялся со своей пассией встретиться? А она сама приехала. Вот так сюрприз! - хохотнула Таня, подавляя в себе желание врезать Немову по морде.

- И ничего нет странного в том, что мы знакомы. Мы и встретились-то случайно, по убийству девушки в соседней деревне, а потом вторую убили. Оказалось в нашем селе дел у Толика невпроворот. К тому же отца моего убили, да и соседку Любу не пожалели. В общем, Татьяна Алексеевна, я уж хотела прописать вашего ухажёра. Уж больно люб он мне да и я похоже ему по нраву пришлась. Что же вы стоите, проходите в дом, я хозяйкой немного побуду. А там как получится.

Улыбчивая Наташа гостеприимно придерживала ручку двери, расплываясь в довольстве, готовая услужить, но Таня уже особым чутьём видела в её холодных жёстких глазах лютую ненависть к ним. Однако это не оттолкнуло, а, наоборот, начало заводить и Таня, вдохновлённая аналогичными чувствами, положила Немову руки на талию и, легонько подпихнув его к двери, с несвойственной ей в такой ситуации безмятежностью, ласково проворковала:

- Ну пошли, котик, нас здесь уже заждались и обещают обслужить по первому разряду.

Когда она проходила мимо Наташи, та, едко улыбаясь, коснулась её спины и еле слышно дыхнула в ухо:

- А ты, киска, ничего, я готова с тобой поласкаться.

По спине Тани пробежал озноб, но она, преодолевая омерзение, чуть повернулась и, в отместку, с неожиданной для себя нагловатостью, провела рукой по груди Наташи. И, только повернувшись к ней спиной, поняла, что тронула что-то твёрдое неживое, но если б она обернулась в этот момент, то реакция Наташи привела бы в замешательство. И только Немов, заметил какое опустошение в душе у Наташи произвело это движение.

В прихожей Немов помог Тане снять пальто, вынул из шкафа тапочки и, не отдавая себе отчёт в проделываемых движениях, встал на колени и одел их на ноги Тани. Она спокойно подавала ноги и, занятая мыслями, смотрела перед собой, не замечая устремлённого на неё взгляда Наташи.

Они прошли в комнату, сели на диван, а Наташа встала перед ними. Некоторое время все молчали, рассматривая друг друга. Но, если Немов переводил растерянный взгляд с одной девушки на другую, то те, занятые изучением своей противницы совсем не обращали на хозяина внимания.

Первой не выдержала Наташа, с беспечным видом предложила чая и, не дожидаясь ответа, быстро вышла на кухню, нарочито громко, по-хозяйски, загремела выдвигаемыми ящиками и звоном подготавливаемых чашек.

- Я смотрю она тут у тебя уже обустраивается, - усмехнулась Таня.

- Да как-то так случайно в Сугробове познакомились. Она мне понятых помогала найти,- пробормотал Немов,- и...

- Заодно приютила на ночь, - злорадно добавила Таня.

- Ну где-то ночевать надо было...

- А дом участкового Ступина не понравился? Или в опорном пункте у него диван не подходящий? Ловко она тебя в койку затащила. Только ты имей в виду...

- И никого я не затаскивала, - подала голос Наташа, выглядывая из кухни.- Вы не особенно смущайтесь, квартирка маленькая, акустика хорошая, мне всё слыхать от плиты.

- Это вы так конфуз в подслушивании оправдываете? Вот уж не думала, что зачатки некоторой стыдливости ещё у вас присутствуют.

- Да какой конфуз, - отмахнулась Наташа.- Мы же почти родные и секретов не держим.

- Вы считаете что постель роднит людей и может... вы здесь на правах невесты или... жены?

- А вы хотите примерить роль свахи? Не спешите и не завидуйте нашему счастью,- язвительно хохотнула Наташа.

- Так бабоньки, успокойтесь, - подал голос Немов, встал и прошёлся по комнате. Наташа пригласила на кухню и, едва все расселись, начала разливать чай по кружкам.

- Я как знала, что у тебя, Толик, нечего на стол ставить и купила тортик, пирожные в магазине оказались несвежими и пришлось довольствоваться "Сказкой". Вы кушайте, не стесняйтесь, Татьяна Алексеевна. Или опасаетесь?

- А чего мне бояться? Торт свежий, а если что... Вы чек-то сохранили? Чтоб претензии предъявить в магазин.

- Ой, если что не так, то нам уже будет не до претензий.

- Это у вас такой юмор профессиональный?- скривилась Таня.

- Что это значит? - поинтересовался Немов.

- Ну, как же ты, Толик, с девушкой спал, а не выяснил, где она работает? - укоризненно покачала головой Таня, одновременно звучно цокая языком.

- А чего мне стесняться? В морге я работаю, Толик. Чем занимаюсь не буду пока за столом говорить. Да вы пейте чаёк, если после моих слов тортик вам не по нраву.

Наташа выглядела беззаботной и уверенной в себе и это злило, но в то же время заводило и Таня уже особым новым чутьём распознавала в ней тщательно скрываемый интерес. Да, уже не тупую ненависть, а любопытство, и каждое слово и выпад проверялись на реакцию, словно в лаборатории над подопытным животным.

Наташа вдумчиво исследовала её движения, характер, привычки, тембр голоса, словом всё, что могло подсказать слабость и силу. Но и Таня в свою очередь не могла отставать и сейчас особенно внимательно приглядывалась и прислушивалась к сопернице. Похоже Наташа и это почувствовала и неожиданно повела себя раскрепощённо словно с близкой подругой.

- Мы с вами в Сугробово так и не наговорились,- непринуждённым тоном начала она и ласково улыбнулась. Её глаза показались искренними и Таня почувствовала что подпадает под их удивительное обаяние. Она хорошо помнила содержание дневника Саши и верила описываемым в нём событиям. Но сейчас она невольно начала расслабляться и, как внутренне не встряхивала себя, понуждая держаться настороже, тот самый механизм строгости и недоверия сейчас засбоил, и не в силах противиться саморазрушению, Таня устало прикрыла глаза веками и, усыпляемая медленной неторопливой речью, начала засыпать.

- О чём же вы успели побеседовать? И как же вы познакомились?

Слова Немова доносились издалека, продираясь сквозь невидимую преграду, искажая и замедляя свои звучания. А потом что-то звучно щёлкнула в голове и Таня открыла глаза. Она лежала на спине в полной темноте на чём-то мягком и не тревожилась. Ощущение домашнего уюта и спокойствия приятно обволакивало тело, голое под одеялом.

Она вздохнула и шевельнулась. Рука наткнулась на чьё-то тело, лежавшее рядом, но это почему-то не взволновало. Никто и никогда не ложился с ней в одну постель, но присутствие чужого человека сейчас не беспокоило.

Она повернула голову и почувствовала на лице слабое дыхание. Оно было ровным и спокойным. Таня провела рукой по груди и почувствовала её неожиданную окаменелую упругость, словно накачанную до предела воздухом. И, странное дело, груди не отзывались на прикосновение, словно она трогала бюст мраморной статуи, холодный и неживой. А затем её поцеловали и вкус чужих губ знобко распространил по всему телу чувство приятной до мурашек неги. Объятая необычайной нежностью Таня подалась всем телом вперёд и, уже теряя последние остатки разума, окунулась в море блаженства близости с человеком совсем не отдавая себе отчёт кто он и зачем она это делает.

Утром она поднялась со странным чувством безысходности. За эту ночь она чего-то лишилась. Лишилась уверенности и желания жить. В квартире никого не было и она, бесцельно побродив по комнатам, выпила на кухне стакан воды и в прихожей подошла к большому зеркалу. На неё смотрела изрядно потрёпанная жизнью девушка с проваленными глазами и сухой увядающей кожей лица. Вначале она испугалась и отшатнулась, но пересилила себя и, унимая частое сердцебиение, положила руку под левую грудь. Незнакомая девушка напротив сделала то же самое. Таня попробовала усмехнуться и, храбрясь, показала своему отражению язык, но девушка не скопировала её движения, а, наоборот, вместо ожидаемой гримасы и демонстрации языка, погрозила кулаком и беззвучно расхохоталась. Шалея от ужаса и чувствуя шевеление волос на голове, Таня замахала руками, отмахиваясь от настырного изображения, но там, за спиной девушки, в мрачной глубине, неожиданно замаячили красные огоньки, слабо подсвечивая что-то тёмное и уродливое, которое начало распадаться на отдельные тени. Они яростно задвигались и обхватили девушку сзади тёмными лохматыми щупальцами.

Таня как в столбняке стояла перед зеркалом не в силах осознать всю опасность, надвигаемых на неё страшил, а незнакомка, не пугаясь прикосновений, изображала на лице сладкую истому. Кончилось всё тем, что Таня и девушка в зеркале одновременно выставили перед собой ладони рук и, не отрывая взглядов, потянулись ими друг к другу. Но едва они коснулись пальцами, сознание Тани помутилось и она упала.

-25-

В больнице Сашке было трудно. И хотя раны на лице и теле заживали, внутри, в душе стойко держалось не спокойство. В коридоре у дверей палаты постоянно дежурили полицейские, частое внимание которых досаждало. Не проходило часа чтоб кто-нибудь из них не совался в полураскрытую дверь и с выразительным лицом пытливо оглядывал палату. Некоторые из них, не считая этого достаточным, заходили и медленно прохаживались мимо койки.

Сашка лежал один и, если вначале радовался одиночеству, то вскоре уже им тяготился. По ночам снились кошмары с обязательным участием в них Наташи. В снах он постоянно пытался от неё убежать, но тело не слушалось, ноги едва волочились, а потом он падал, беспомощно барахтаясь в каких-то отбросах. Все его попытки отползти и спрятаться заканчивались неизменным провалом. Причём в физическом смысле - непослушное тело внезапно теряло точку опоры и падало. Он всегда просыпался на этом месте с криком в поту и, едва не обрывающимся сердцем. Он никогда на него не жаловался, но последний месяц неожиданно для себя узнал, где оно у него находится, потому что раньше о нём не думал.

Каждое пробуждение неизменно сопровождалось тягучим скрипом открываемой двери и появлением в её проёме полицейского. Он всегда зажигал свет, подходил к кровати, удовлетворённо вглядывался в красное потное лицо Сашки, открывал створки зарешечённого окна и придирчиво проверял прочность металлических прутьев. Холодный зимний ветер врывался в помещение и качал старый абажур на витом шнурке. Свет метался по стенам и потолку, а Сашка в который раз задавался себе вопросом где он находится. Когда он оставался один в темноте, слёзы лились сами по себе орошая измятую подушку.

А днём, когда Сашка, утомлённый ночными кошмарами и бдительностью охраны, засыпал, его поднимал следователь. Потом Огольцов повадился к нему заходить и ночью. Будил его лёгким похлопыванием по плечу, а иногда садился рядом и, наклоняясь к уху, начинал нашёптывать что-то про убийства девушек. В дневных снах кошмары не преследовали, но настойчивый голос следователя влезал в подсознание.

Монолог походил на университетскую лекцию с обоснованием своих доводов и убеждением, что именно так и происходило. Ему подробно втолковывали его вину, живописуя подробности убийств и требуя сознаться. Сашка открывал глаза и молча дослушивал Огольцова, а тот упорно, не сводя застывшего взгляда, вновь в который раз ровным, без тени какой-либо интонации, голосом, сообщал подробности убийств.

Иногда по ночам при выключенном свете, Огольцов внезапно хватал его за руку своими ледяными пальцами и, в такт своего безжизненного голоса, сжимал и разжимал горячее запястье как бы качая кистевой эспандер.

А в эту ночь Огольцов явился с Наташей. Сашка внезапно почувствовал её по касанию его обнажённой груди. Была в этих пальцах неведомая парализующая сила. Он вздрогнул и едва не закричал, вернее открыл рот, но до боли знакомая рука властно легла на рот и он едва не задохнулся. В глаза светануло ярким лучом фонарика и он, ослеплённый, весь задрожал. На лоб легла вторая прохладная рука и тихий женский голос что-то стал нашёптывать. Слов он не мог разобрать, но понимал в своём немом отчаянии, что она опять включила свою притягательную магию и, что он совсем пропал.

Уже утром Сашка под диктовку следователя, в присутствии адвоката, написал явку с повинной и с облегчением перевёл дух. От него добились чего хотели, а остальное уже не имело смысла. Будущего не было и он впервые за долгое время почувствовал облегчение. Огольцов так ярко и образно обрисовал сцены убийства и предшествующие им события в виде подготовки к ним и его сопутствующие им мысли, что Сашка и сам не мог понять зачем он так долго упирался и мучил себя. Несомненно он убийца, ну и ладно, лишь бы его оставили в покое. Убийства так чётко укрепились в голове, что он вновь и вновь видел себя с ножом в руке и ощущал силу своих ударов. Чем больше он утверждался в мысли об убийствах, тем сильнее вызывало у него недоумение цель этих преступлений.

Он никак не мог понять зачем он это сделал. Впрочем поиски ответа неизменно приводили к догадке о воздействии на него магии или колдовства в Сугробово. Он был тогда не в себе, а ужас от содеянного заблокировал какой-то участок мозга и он, предохраняясь от распада с целью самосохранения включил механизм забывания.

Впрочем долго размышлять ему не дали и на следующий день повезли на машине за город. Его сковали на заднем сидении с оперативником, который так ловко кидал мячик в стену при первой встрече. За рулём сидел следователь и всю дорогу молчал, мрачно поглядывая в зеркало заднего вида.

Сашка неподвижно сидел с повёрнутой головой к окну, но не замечал ни заснеженных полей, ни редких деревень вдоль дороги. Когда свернули с трассы на извилистую дорогу, машина начала скрипеть и постанывать на ухабах. Следователь несколько раз выругался и снизил скорость.

Сашка сидел, тупо уставясь в окно, даже не сделав попытки ухватиться свободной левой рукой за ручку над дверью. Его болтало и он несколько раз несильно ударился головой о потолок. Он не думал о цели поездки, не думал о себе, он вообще ни о чём не думал и просто послушно сидел, где указали и молчал. Его оглушило осознание убийства девушек, о которых он совсем имел смутное понимание. И то, что с ним хотели сделать его не интересовало. Он покорно сидел и, если бы ему приказали не дышать, наверное, безропотно задохнулся. Да, он смирился со своей участью, и не желал ничего.

Немов тоже молчал, но по причине болезни Тани. Вчера днём он с Наташей вернулся домой из больницы и на полу в прихожей квартиры нашёл Таню. Она казалась совсем безжизненной, но Наташа после осмотра вызвала "Скорую". В машину он залез вместе с Наташей и она всю дорогу держала Таню за руку и что-то шептала.

Немов тогда был сам не свой. Он злобно винил себя в том, что оставил её одну под утро, а сам по звонку Огольцова попёрся с Наташей в больницу к Курепину. Наташа своим гипнозом повлияла на дачу Курепиным нужных следователю показаний. Из больницы она сразу уехала в Сугробово, а он до обеда промаялся в ожидании диагноза болезни Тани, но ничего толком не добился.

Звонок из отдела сорвал на ковёр к начальнику. Тот, правда, не орал, вероятно, постеснялся присутствия проверяющего из министерства. К счастью выручил звонок Огольцова и, под предлогом оказания помощи в следственных действиях, он быстро слинял из отдела.

Курепин совсем размяк и подписывал всё, что хотел Огольцов, и присутствие Немова совсем не требовалось. Но уйти не мог, решив из двух зол выбрать наименьшее: министерская проверка совсем не улыбалась. И вот теперь они везли Курепина на следственный эксперимент. Ожидалось, что он покажет и расскажет об убийствах на месте. Там в Сугробове Наташа в качестве понятой должна оказывать на Курепина гипнотическое воздействие, облегчая запись в протоколах и крепко привязывая его к убийствам.

В глубине души Немов сомневался в убийствах девушек Курепиным, но к смерти Самохваловой он, несомненно, причастен. А значит, по нашему закону, что одно преступление, что два или три, всё равно сидеть, ну может на пару лет больше заслуженного. Да и когда на кону его, Немова, собственная судьба, а может и жизнь, не до сантиментов.

Он вообще по жизни не испытывал угрызений совести относительно виновности кого-либо и жил легко, балуясь удачами и наслаждаясь телесными удовольствиями. Да, он любил вкусно поесть, выпить и не прочь приударить за женщиной. Но во всём знал меру и не переходил опасную черту. Он держался внутреннего чувства порядочности, маскируя его болтовнёй и умением подбираться к любому человеку. Некоторые это расценивали лестью и угодничеством, другие тонким знанием психологии человека, а третьим просто нравилась его кампанейская дружелюбность.

Кроме всего прочего беспокоил неожиданный утренний звонок Тани. Она пришла в себя и что-то заподозрила. Голос, его тембр, звучал как-то особенно вкрадчиво, а под выпытывающими вопросами скрывалась тревога. Она что-то учуяла и, как он не изворачивался, пытаясь скрыть эту поездку в Сугробово, она, зная о передаче дела Огольцову, быстро сориентировалась в его сумбурных ответах и отключилась. И теперь он мучился, совестясь в сговоре с Огольцовым, которое будет расценено Таней как предательство. Он пытался в немых диалогах с Таней выстроить убедительную защиту, оправдывая своё участие в этом деле, но все доводы самому казались неубедительными.

И дёрнул чёрт заявиться к нему домой эту Наташу! Ну, покувыркался с ней тогда в Сугробово, ну, наговорил ей всякой чуши про любовь, но нормальная девка должна понимать, что об этом говорят, когда её хотят затащить в постель. А эта, дура, решила, что у них теперь любовь до гроба и припёрлась в тот самый момент, когда он, наконец-то, сумел привести Таню, любимую девушку, домой. И так всё испоганила, стерва! От местных знал (не первый раз заезжал в Сугробово), что она колдунья и водиться с ней нельзя. Но не особенно верил в эту чепуху, а тут, действительно, что-то сделала ему. Никогда и ни с кем не испытывал он такой страсти. Она бешеная сексуальная маньячка! Но он не жалел о связи с ней. Вот только не надо всё портить!

Наконец, устав в бесплодных умственных усилиях, Немов в расстроенных чувствах злобно дёрнул свою левую руку, скреплённую наручниками с правой рукой Курепина.

- Не ёрзай, - сквозь зубы тихо предупредил он Курепина и, давая волю переполнявшим эмоциям, вновь дёрнул на себя свою руку.

- Спокойнее, господа, скоро будем на месте,- произнёс Огольцов и, в успокоительном жесте, поднял согнутую в локте правую руку.

Огольцову не нравилась эта поездка, которая попахивала авантюрой. Мало того, что он принудительно вёз человека, да ещё в наручниках, он, этот человек, мог взбрыкнуть и отказаться от намечаемого следственного эксперимента. К тому же он мог вообще не иметь отношения к убийствам девушек. И если всё сорвётся... Правда, Огольцов рассчитывал на помощь этой Наташи, которая так ловко подействовала на Курепина в больничной палате. Но это там, а в деревне на свежем воздухе чары этой девки могут не подействовать и тогда получится конфуз и повторить эксперимент не удастся.

Надо поговорить с местным участковым, чтоб подобрал полезного понятого в пару к Наташке. С нужным адвокатом он уже договорился и ожидал его утром следующего дня в Сугробово. У Огольцова, как и у любого нормального следователя всегда имелся некоторый их набор, тех самых, что боятся потерять дружбу и всегда наготове оказать нужную помощь. Он закроет глаза на все шероховатости дела, а там пусть Курепину нанимают любого адвоката. Что тот сможет сделать с показаниями, подписанными первым адвокатом. Поди разбей их.

Ох, нелёгкое это дело подтягивать к убийству человека, в виновности которого сам не уверен. Но у него месяц и, если не даст результата, в области о нём могут забыть и надолго, если не навсегда. Чувство зависимости никогда не испытывалось Огольцовым, наоборот, от него многие зависели, а тут приходилось подстраиваться, ломаться, пытаясь угодить областному начальству. Это не нравилось. Но это его выбор, он сам выбрал этот путь, путь подъема наверх и ради него можно и переступить через себя.

Была и ещё одна причина поездки. Она лежала в стороне от его размышлений и обсуждать её с собой не хотелось. Но она настырно лезла в голов, едва возникли сомнения в успешности этого эксперимента. Если Курепин заартачится и идея привязать его к убийствам двух девушек провалится, тогда оставалось направить все усилия на утешительный приз. И этот приз - золото тётки Курепина. Немов обмолвился об его указании в её письме и что Курепин знает место хранения. Так пусть поищет, а результатами труда воспользуется он, Огольцов. Возможно придётся использовать Наташу. Пусть покопается в его мозгах, авось что-нибудь отроет. Конечно, придётся поделиться, но только с ней, никто другой не должен войти в долю.

-26-

После разговора с Немовым Таня не могла найти себе места. Как опер ни крутился и ни изворачивался, Таня вынудила его рассказать о поездке в Сугробово с Курепиным. Она понимала, что если за дело взялся Огольцов, то не отпустит Сашку, пока не добьётся своего. Теперь они ехали в Сугробово, чтобы там закрепить ложные признания Курепина. Она не могла допустить обвинения курепина в несовершённом им престулении.

Решение выехать в Сугробово и помешать совершиться беззаконию пришло быстро. Но выйти из больницы зимой в больничном халате и тапочках... Её глупое одеяние на улице сразу выдаст в ней ненормальную и не успеет она дойти до дома, как будет остановлена первым полицейским.

Она несколько раз выходила из палаты сосредоточенно раздумывая. Она всегда была одинока и сейчас сожалела, что не успела обзавестись хоть какой-нибудь подругой, которая могла сейчас выручить. Мысли мешались и она уже отчаивалась, но вдруг вспомнила о сестре Курепина. Она замерла, ещё не веря удачной мысли. Во время допроса она, по просьбе Сашки, со своего телефона набрала номер и Саша кратко сообщил сестре, где находится. И этот номер должен храниться в памяти её телефона.

Маша, сестра Курепина, легко согласилась помочь и через час они встретились на первом этаже больничного корпуса. Она принесла свою одежду, меньшую по размеру телосложения Тани. Брюки плотно обтянули бёдра, а грудь из кофты едва не вываливалась, но это сейчас не играло значения, поскольку всё прикрывалось широкой курткой, выпрошенной Машей у своей подруги. Девушки сели в машину и Маша завела мотор.

- Куда едем?

- В Сугробово, - кратко выдохнула Таня, усаживаясь на переднее сидение.

- Дорогу знаешь?

- Знаю.

Маша не спрашивала о цели поездки и молча крутила руль, осторожно притормаживая перед светофорами и на поворотах.

- Мы можем ехать быстрее? - не выдержала Таня и нервно повела плечами.

- Можем, только тогда будешь махать своим удостоверением перед дэпэсниками, - усмехнулась Маша,- хоть права я получила давно, но практика вождения у меня слабая.

- Без проблем, отмажу, - бодро пообещала Таня, привычно сунула руку в карман куртки и застыла. Удостоверения не было. Ну, конечно, откуда ему быть в чужой одежде. Но и в больнице она его не видела. Потеряла?

Они уже выезжали за город, когда Маша, не выдержав тягостного молчания, решила узнать причину поездки. И тут Таню прорвало, быстро, чуть не захлёбываясь словами, она всё выложила. Её трясло и Маша несколько раз с тревогой поворачивала в её сторону голову.

После памятной встречи в её квартире, когда Федька, её муж, неожиданно выпал с балкона, она передала Тане тёткин пузырёк, и не могла отделаться от мысли о надвигающейся катастрофе. Эта девушка-следователь, там, при первой встрече в коридоре полиции, показалась ей самоуверенной и властолюбивой. Она даже не обратила внимания на Машу, робкое приближение которой сразу выдавало в ней убитую горем просительницу. А вот у неё дома уже эта девушка выглядела потерянной и жалкой.

Как и сейчас её тогда всю трясло и бледное лицо искажалось гримасой боли и отчаяния. Два разных лица в одном человеке. И сейчас, слушая сбивчивую речь следователя, Маша не могла понять, что той движет и, что она хочет. Несмотря на молодость Маша уже изрядно отхлебнула из грязной бутылки под названием жизнь и относилась к людям с опаской: глубокие рваные раны исполосовали её девичье простодушие и легковерие. И сейчас она осторожно относилась к словам спутницы, но внешне это не показывала, а наоборот, часто ободряюще кивала в особенно эмоциональные моменты, а в подходящих местах озабоченно сдвигала брови. В общем вела себя заинтересованной подругой.

Она не верила Тане и, хотя та, на первый взгляд, вела себя раскрепощённо, не стесняясь своих чувств, они, эти чувства, казались наигранными. Что-то в поведении следователя настораживало Машу, и взволнованный рассказ о желании какого-то Огольцова посадить Сашу за убийства и, что он там, в Сугробово, покажет как он это делал, казался неестественным. Ну, как Сашка может показать какие-то убийства, которые не совершал? Но, по мере успокоения Тани и, последовавшей затем её отчуждения, Маша начала сомневаться в лживости следователя.

Маша любила Сашку и начинала догадываться, что, вероятно, им хотят манипулировать в угоду карьерным амбициям. Она косилась на Таню и молчала, прикидывая стоит ли верить этой болтливой следачке.

А та, ослабев от выданных в запале откровенности своих чувств, отупев от физической боли и сознания близкой смерти, сейчас начинала раскаиваться в излишней откровенности. Похоже Машу не особенно заботит судьба брата и не стоило метать бисер перед этой хладнокровной и скрытной девушкой.

Уже при въезде в Сугробово Маша, не выдержала томительного молчания, прочистила горло и кинула быстрый взгляд на Таню. Та упорно смотрела перед собой на снежную неровную дорогу, которую словно специально изъездили чуть ли не танками. Машину начало резко подбрасывать и стало совсем не до разговоров. Маша убавила скорость, и выжидательно уставила озабоченный взгляд на Таню, а та, спохватившись, начала показывать дорогу.

Машина встала у дома участкового. Таня быстро вбежала по мёрзлым ступенькам на крыльцо и нажала кнопку звонка. Её беспокоило отсутствие света в доме, хотя на дворе уже начинало темнеть. Она упорно давила на кнопку и, в нетерпении, начала бить кулаком в дверь. Ей казалось, что сейчас там, в доме, совершается что-то ужасное с Курепиным и не открывают только потому, что она может помешать.

- Да не стучите, вы. Нет никого.

Она обернулась и увидела у калитки женщину. Таня стремительно подошла к ней и узнала в ней одну из тех женщин, что участковый приглашал в качестве понятой с похорон в дом Самохваловой. Помнится она тогда с подругой были навеселе, впрочем и сейчас женщина явно не отличалась трезвым видом.

- А где Ступин? - спросила Таня, задыхаясь от волнения.

- Да к нему гости приехали и он, значит, с ними...

- Да где с ними-то, женщина? - повысила голос Таня, с трудом подавляя в себе желание ухватить нетрезвую бабу, и приложить к реечному забору.

Та видно почувствовала скрытую агрессию и отшатнулась. Таня шагнула к ней и почувствовала ядрёный самогонный перегар.

- Тебе чего? - тихо запаниковала женщина, отступая и выставляя перед собой руки.

- Где Ступин, клуша? - звонко крикнула Таня.

- Так к себе повёл, в контору свою. Не дома же их ночевать оставлять. Бабу-то его в больницу свезли...

Дальше Таня не стала слушать, села в машину и, сильно хлопнув дверью, приказала Маше ехать вперёд. Вскоре они остановились у опорного пункта полиции. В одноэтажном домике колыхался неровный огонь, суетливо метаясь по окнам. Таня выскочила из машины, в несколько прыжков очутилась на деревянном крыльце и застучала кулаками по двери.

Дверь распахнулась и Ступин, со свечой в руке, загородил весь дверной проём. Таня ткнулась в него и, отброшенная сильной мужской рукой, отлетела в сугроб, у нижней ступеньки крыльца. Маша помогла ей подняться и они вдвоём подступили к двери.

Ступин уже стоял в конце коридорчика и, вытянув в их сторону руку со свечой, подслеповато щурился, всматриваясь в девушек. Таня быстро, стуча каблуками, приблизилась к нему и он, застигнутый врасплох таким напором, упёрся спиной в стену и, едва не опалил свечой лицо Тане. Она вскрикнула и загородилась правой ладонью.

- Как вы меня напугали, - выдохнул с облегчением Ступин, не опуская руки со свечой.

Таня нагнула голову, высмотрела рядом с ним ручку двери и рывком распахнула её. В полутёмной комнатке у окна в свете луны сидели трое. При виде её поспешного вторжения они сдвинулись и одна из фигур, справа, встала и зажгла зажигалку. Потом мужчина поднёс к её лицу огонь и, поводив им из стороны в сторону, невесело усмехнулся.

- Как вам удалось убежать из больницы, Татьяна Алексеевна?

- Убери огонь, Огольцов. Вы с участковым и так мне все ресницы спалили,- стараясь говорить спокойно, произнесла Таня, выравнивая дыхание.

- А не надо соваться в пламя. Вы могли и волос лишиться. А без них вы как-то не очень...

- Да заткнись, Огольцов. Я требую объяснить, что вы здесь, в темноте, делаете и кто ваши спутники.

- Вы их знаете и не делайте вид, что случайно оказались здесь, а не преследовали нас.

Внезапно вспыхнул свет. Таня зажмурилась и услышала сзади негромкое покашливание.

- Ну, вот и починил. Пробки перегорели.

Голос участкового Ступина казался безжизненным и каким-то усталым. Его тембр сразу насторожил Таню. И, пока она привыкала к яркому освещению, Маша кинулась к брату. Тот вскочил, но удерживаемый кольцом наручника, смешался и застыл в полуприподнятом неловком положении. Маша прижалась к нему, охватывая руками и что-то зашептала.

- Вот только не надо секретничать. Отойдите друг от друга, - приказал Огольцов.

- А он, что, задержан? И постановление есть? - быстро спросила Таня, обращаясь к Немову, сидевшему на скамейке у окна. Его левая рука со вторым кольцом наручников не отпускала Курепина, а тот, вынужденно обнимал сестру свободной левой рукой.

- А вам-то что за дело, Скоблина? Вас разве не известили, что дело по убийству Самохваловой поручено мне? А вас от него отстранили.

Последние слова Огольцов произнёс с явной издёвкой и, чтобы у Тани не оставалось на этот счёт сомнений, открыл папку и протянул ей лист бумаги. Она вдруг вспомнила, что накануне в машине Немов сообщил о передаче её дела Огольцову, но всё это как-то вылетело из головы, и сейчас она замедленно водила глазами по строчкам письменного указания о передаче дела и не знала что делать.

- И что дальше? - тихо сказала она и рука с бумагой предательски дрогнула.

Это не укрылось от внимания Огольцова и он, удовлетворённо хмыкнул. Немного выждал, наслаждаясь растерянностью девушки, не спеша забрал лист бумаги из безвольной руки и только тогда позволил себе широко улыбнуться.

- Дальше? А дальше попрошу вас гражданка выйти отсюда и не мешать расследованию дела. Не суйтесь куда вас не просят, девушка!

- Я опротестую это решение, - решительно сверкнула глазами Таня.

- Ну, конечно, по закону вы имеете право. Вот только времени у вас...

- Так он задержан?

- А вам то что за дело, уважаемая? Потрудитесь очистить служебное помещение и не мешать следствию.

- Я такой же следователь как и ты, Огольцов и сама буду решать, где мне находиться.

- Здесь не место качать права, тем более вы на больничном, а значит прав своих лишены по закону. Вначале оздоровитесь, закройте больничный лист, сдайте его в кадры, а уж потом, когда приступите к исполнению своих служебных обязанностей можете жаловаться в вышестоящую инстанцию. Кстати, вам известно, как долго будут рассматривать вашу жалобу? Может и аргументы в ней веские изложите?

- Изложу, - с ненавистью тихо прошептала Таня.

Она понимала железные аргументы Огольцова, знала, что ничего не добьётся и только выставит себя на посмешище. Все убийства совершены за небольшой промежуток времени в двух деревнях, и первые два убийства поручены Огольцову, а уж он при всей своей изворотливости, наверняка сумел убедить начальство о связи их с убийством Самохваловой. К тому же на руку её болезнь. А во время болезни дело не должно стоять и кто-то должен принять эстафету. Она злилась, но сейчас ничего не могла поделать.

Огольцов в отделе славился везучестью и крепко уцепился за Курепина. И посему выходило, что дело она упустила, и Курепина сломают и, если не сейчас, то завтра наверняка.

- А зачем вы сюда привезли моего брата?

Маша медленно приближалась к Огольцову, вся ощетиненная, заходя сбоку к следователю так, что он вынужденно повернулся к ней лицом, но сделать ничего не успел. Она вцепилась в его пальто и, с удивительной для её сложения и веса силой, начала трепать из стороны в сторону его высокую и сейчас в её руках такую нелепую мягкую фигуру. Он не кричал, не ругался, а только безвольно мотался по сторонам как тряпичная кукла. Все, застигнутые врасплох таким напором рассерженной девушки, стояли в ступоре и только Сашка, при виде этого зрелища ухватил себя в душевном волнении за горло, как бы силясь задавить крик отчаяния и любви к близкому человеку.

Ступин ухватил Машу за плечи и попытался оторвать от Огольцова. Но она, визжа и извиваясь всем телом, тянула за собой и безвольного Огольцова.

- Я вижу у вас здесь весело! - крикнул с порога звонкий женский голос и все повернулись к двери.

Наташа, румяная с мороза, в дублёнке и цветном пуховом платке, щурилась от света и снимала варежки. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Ступин оторвал Машу от Огольцова и отвёл её в угол комнаты.

- Рассказывайте, что я такого интересного пропустила.

Наташа прошла на середину комнаты и, не обращая внимание на смертельную бледность Курепина, удивление Немова и смущённую потрёпанность Огольцова, в упор уставилась на Таню. Та спокойно выдержала её взгляд и в свою очередь чуть сдвинула уголки губ в насмешливой улыбке. Наташа одобрительно улыбнулась и обвела всех глазами.

- Как в ревизоре - немая сцена, - констатировала Наташа и прибавила, - Мне что, хлопнуть в ладоши и крикнуть отомри?

- Сейчас самое время поинтересоваться, что побудило меня посетить вашу не совсем дружную компанию. Отчего никто не решается произвести хоть простое сотрясение воздуха?- не унималась Наташа, начиная оглядываться по сторонам.

- Вероятно, ваше появление планировалось, но позднее. А вот меня и сестру этого бедного парня здесь никто не ожидал, - спокойно произнесла Таня, краем глаза отмечая, как при её последних словах Курепин вздрогнул и напрягся.

- Ну, этого бедного парня я знаю, а вот его сестру вижу впервые, - медленно протянула Наташа и, сделав несколько шагов, остановилась перед Машей.

- Не смей к ней прикасаться! - злобно выкрикнул Сашка, вскочил и, подобно собаке удерживаемой на поводке, глухо зарычал, пытаясь потащить за собой Немова. Тот упёрся и, с трудом подавляя ярость Курепина, принудил его сесть.

Наташа не обернулась, а спокойно исследовала Машу, наклонами головы меняя угол охвата её лица. Она хладнокровно, без тени эмоций, осматривала её как опытный образец неизвестного пока существа.

- Что это вы меня изучаете словно экспонат на выставке? - нервно вскинула голову Маша, недовольная столь бесцеремонным поведением неизвестной ей девушки.

- Вы в этой компании человек новый, мне незнакомый, а свежее лицо в нашей глуши уже событие. Во всяком случае для меня. Вы мне интересны, а значит ...

- Не трогай её! Рви меня, а к ней даже и прикасаться не смей! - вновь заорал Курепин вскакивая и, из последних сил, пытаясь кинуться к девушкам. Между Немовым и Курепиным завязалась борьба в которой верх одержал опер. А Наташа, словно и не замечая происходящего за её спиной, медленно начала протягивать руку к Маше. Но донести не успела. Ступин на полпути её перехватил и, осторожно крякнув, опустил. Наташа с удивлением уставилась на участкового.

- Не надо, Наташа, пугать девушку,- смущённо пояснил он.

Таня, поражённая поступком участкового и его неожиданной стеснительностью в обращении с Наташей смотрела во все глаза, совершенно забыв об Огольцове, а тот оправившись, решил проявить себя, показать кто здесь главный.

- Я так, понимаю, вы, девушка, из местных?- с нагловатой самоуверенностью начал он и, не дожидаясь ответа, продолжил, - Нам для следствия потребуются понятые, не согласитесь поучаствовать в следственном эксперименте? И назовите ваше имя.

- Разумеется, я окажу помощь следствию, но только завтра, сейчас я буду очень занята. А зовут меня Наташей. Вы же меня помните по прошлым осмотрам трупов девушек.

Наташа говорила медленно как бы раздумывая о чём-то своём, не оборачиваясь к следователю. Она стояла лицом к Маше, но смотрела между ней и Ступиным в тёмный угол комнаты. Она так пристально глядела туда, что и Маша и участковый одновременно взглянули туда, но ничего не обнаружив, перевели глаза на Наташу. Но та резко повернулась и Таня почувствовала в ней что-то зловещее, внутреннею силою подавляемое. Что творилось в душе этой девушки? Что за невидимое поле битвы, скрывалось под напускной весёлостью, а может и не поле вовсе, а...

Ощутив особенный на себе взгляд, Наташа на мгновение по-птичьи быстро поводила головой по сторонам стараясь угадать источник беспокойства, но Таня успела отвести глаза.

- Это нас устраивает. Только, Василий Степаныч, найдите ещё одного понятого на завтра,- произнёс Огольцов.

- Есть у меня на примете один парень. Он вам подойдёт.

У Тани складывалось стойкое убеждение сговора всех присутствующих, кроме её и Маши. И этот заговор, наверняка, сближал цели этих разных людей. Готовился спектакль, где роли уже распределены, а появление непредусмотренных персонажей воспринимается в виде массовки, временное досадное недоразумение, способное только на оттягивание подъёма занавеса.

- Ну вот и чудненько. Остаётся теперь определиться с ночлегом. Я думаю здесь можно остаться Немову и Курепину, а я ...

Огольцов говорил бодро и весело, но по его частому кручению головы угадывалась наигранная уверенность. Присутствие Тани его тяготило и она это понимала. Он старался не смотреть даже в её сторону и обращался к участковому, всем видом подчёркивая его значимость. Конечно тот здесь хозяин, но и такое явное, подчёркнутое игнорирование Тани, коллеги, с которой работал в одном отделе, выдавало его желание избавиться от неё, как от ненужной вещи, не вписывающейся в его планы.

- Неужели планируете провести ночь в доме Наташи? - громко удивилась Таня и сконфуженно прикрыла рот ладошкой, но глаза заискрились сдерживаемым смехом.

- Это зачем? - удивился Огольцов и уставил на Таню неприязненный взгляд.

- А чтоб подготовить её в качестве понятой. Ну, там, проинструктировать или ещё чего..., - наивно похлопала ресницами Таня.

- Послушайте, Татьяна,- миролюбиво развёл руки Огольцов, - вы-то, что здесь делаете? Вы же не входите в следственно-оперативную группу и ваши нелепые высказывания только...

- Сбивают всех с толку,- подала голос из угла Маша и немного выдвинулась вперёд.

- А это кто ещё? - недовольно вздёрнул голову Огольцов и уставился на Машу как на пустое место.

- А это сестра вашего заключённого, ну, та самая, что вас..,- с улыбкой пояснила Таня.

- Ладно, кончаем базар,- отмахнулся Огольцов и взглянул на Ступина.

- Можно и у меня переночевать, - осторожно высказался участковый, но вяло без своего обычного властного хозяйственно-территориального энтузиазма.

- А вторым понятым, Василий Степанович, неужели готовите своего сынка? - поинтересовалась Таня, и склонила голову набок, насмешливо разглядывая пунцовеющего участкового.

- Так он, вроде, незаинтересованное гражданское лицо.., - пробормотал Ступин, бросая быстрый взгляд на Таню.

Она видела, что он боится оглашения психической неполноценности сына, о которой так неосторожно у себя в доме поведал ей. Но она начинала злиться и уже хотела скандала.

- Кстати, а девочки могут и у меня переночевать,- неожиданно подала голос Наташа. - Можно?

- Да ночуйте с кем хотите, - раздражённо махнул рукой Огольцов.

-27-

Из дома первой вышла Наташа, осторожно спустилась по обледенелым ступенькам и, отойдя от крыльца на несколько шагов, остановилась, не оборачиваясь. Вскоре дверь в опорном пункте открылась и Таня, бережно поддерживая рыдающую Машу, спустилась на протоптанную в снегу тропинку. Наташа, услышав близкий скрип снега, словно подтолкнутая неведомой силой, сделала несколько поспешных шагов и медленно обернулась.

- Ну, что, девчонки, айда ко мне, - весело, но через силу, крикнула она и махнула за спину рукой, предлагая двигаться в том направлении.

- Мы на машине, - выговорила Таня, едва разжимая зубы. Она не хотела идти с Наташей, но уже наступали ранние зимние сумерки и не ночевать же им в машине.

- Ну, тогда поехали, тут же рядом, - хохотнула Наташа и игриво толкнула Таню локтём.

Ещё там, в опорном пункте, Таня хотела напроситься на ночлег к Ступину. Внезапная болезнь его жены, вероятно, смяла Ступина, и только этим событием, вероятно, можно объяснить его замкнутость и отстранение от разговора. А тут ещё Наташа спутала все планы и отказ от её приглашения мог показаться странным.

Ночёвка у одинокого мужчины в холодную зимнюю ночь, пусть и с Машей вызвала бы мужские ухмылки и понимающие взгляды, ну, а уж мысли, скабрезные и оскорбительные... Конечно, плевать она хотела на мужские домыслы и пошлые фантазии, но сплетни, умело пущенные в отместку всё тем же Огольцовым, наверняка, повлекли бы нежелательные пересуды. Она гордилась своей репутацией, которая не должна давать ни единой трещины.

Кроме того он, наверняка, опасался её возможного оповещения всех о конфликте с Машей и сыграть на опережение в виде этой пошлой выдумки следовало на инстинкте самосохранения. Всё это искрами возникло в голове у Тани, пока усаживали за руль Машу, которая хныкала и всё порывалась вернуться в дом, к Саше.

Наконец, Таня захлопнула дверь водительского сидения и перевела дух. Вся эта зимняя езда, толкотня и разговоры показались глупыми и ненужными. Она впервые подумала, что погорячилась с этой поездкой. Ну, чего она сорвалась? Ей что за дело до Курепина и до Огольцова? Ей жить осталось, если повезёт от силы год, а она озаботилась справедливостью. Она же совсем не знает Курепина и его жизнь. Ну, обнял он её, поцеловал тогда в допросной и что с того? Обычный для него поцелуй. Что он мало девок мял?

И в то же время она понимала, что и обнимание и поцелуй значили для неё особенно. Она не могла их забыть, как не вытравляла из сознания, не отталкивала от себя. Его присутствие ломало её непоколебимую женскую стойкость, волновало и вводило в трепет. С ней это происходило впервые. Она ловила себя на мыслях о нём, вновь и вновь переживая ту дрожь, незнакомую ранее, но такую приятную. Конечно и Немов пытался её обнимать и целовать, но губы Курепина пахли чем-то вкусным и приятным. От него шли невидимые волны расслабления, такие, что она с трудом владела собой. Вот и здесь она старалась на него не смотреть, чтобы не подпасть под его обаяние.

- Замёрзла? - участливо обеспокоилась Наташа, ухватила её за локоть и несильно сжала. Она поднесла близко своё лицо и дохнула чем-то душистым, цветочным.

Таня с усилием сдавила внутри себя омерзение и, опасаясь выдать свои чувства, на которые у Наташи был особый нюх, отрицательно покачала поникшей головой.

- Сейчас дома чаем напьёмся. Ну, а если совсем замёрзла, есть кое-чего и погорячее, - тихо проговорила Наташа и, незаметно от приплюснутого изнутри к стеклу машины лица Маши, приобняла Таню за талию. И опять Таня стерпела. Она словно и не замечала озорных прикосновений и даже улыбнулась. Зачем она это переносила? Поведение Наташи внушало отвращение, но в то же время возникал вопрос, что послужило к такому сближению. Она вела себя с ней как закадычная подруга. И что случилось с ней такого, что она позволяла себе такие вольности?

Уже в машине Таня с опозданием подумала, что напрасно всё-таки она согласилась на ночёвку в этом доме. Сейчас она вспомнила письмо тётки Курепина, где та сообщала о каких-то слугах этого дома, которые будут служить Курепину, сыну колдуньи. Нет, она не верила в чудеса потусторонних сил, не верила в бога, но что-то в этом мире существовало странное и необъяснимое. А Наташа, которая из дневника Саши очень хотела поселиться в этом доме? Дом колдуньи имеет какую-то силу. Да и в деревне этой не совсем всё ладно. Куда она по своей глупости стремится вляпаться?

Наташа сидела на переднем сидении и указывала Маше дорогу к своему дому. Наконец они остановились.

- Ну, вот и мой дом,- медленно произнесла Наташа и вздохнула. Все молчали и только Маша звучно шмыгала носом. Таня всмотрелась в глубину участка и дом, в виде тёмного громоздкого здания без единого огня, показался неприветливым и опасным. Ей очень не хотелось выходить из машины и она вновь выругала себя за согласие ночевать у Наташи. Но похоже и Наташа не особенно спешила и явно медлила.

- Так и будем сидеть? - первая прервала тягостное молчание Маша и с недоумением взглянула на Наташу.

Та кивнула и резко распахнула дверцу машины. У калитки Таня задержала Машу, опасаясь Цезаря, но Наташа сообщила, что он на привязи. Первой к дому направилась Наташа, а девушки гуськом за ней. Двор давно не чистили от снега, да и узкая тропинка, едва протоптанная, говорили о редком посещении дома хозяйкой.

Прежде чем вставить ключ, Наташа замешкалась, неловко потопталась и несколько раз, уже без надобности громко потопала, сбивая снег с сапог. Потом как бы к чему-то прислушалась и потянула дверь на себя. Вошли друг за другом, причём Наташа в темноте неожиданно схватила Таню за руку и не отпускала пока не щёлкнула выключателем.

Веранда осветилась слабой лампочкой под потолком и Таня поразилась беспорядку, царившему вокруг. В прошлый раз здесь всё стояло и висело на своих местах. Но сейчас деревянная дощечка с крючками болталась на одном гвозде, под ней грудой лежала скомканная одежда, кастрюли, ложки и вилки, разбросанные по всему полу с осколками стекла дополняли картину разгрома.

- Похоже тут Мамай прошёлся, - пискнула Маша, в растерянности тараща глаза.

- Да, девочки, у меня тут некоторый беспорядок, - пробормотала Наташа, не решаясь войти в жилую часть дома.

Она протянула руку к сваленной одежде, но передумала и взялась за ручку двери. Немного поколебалась и медленно, с протяжным скрипом, отворила дверь. Из глубины тёмного провала повеяло сквозняком. Странное поведение Наташи озадачивало девушек и Маша, уже не стесняясь, ни на шаг не отходила от Таня, часто прижимаясь к ней. Во всех движениях хозяйки чувствовалась неуверенность и непонятное девушкам опасение.

Ещё в машине, когда подъехали к дому, Таня обратила внимание на некоторую нерешительность Наташи, но не придала этому значения, занятая своими мыслями. Но тут начала внимательно к ней приглядываться, медленно заражаясь страхом, который Наташа пыталась скрыть, несколько раз оборачиваясь, и кривой улыбкой пытаясь подбодрить гостей. Она видимо и сама понимала неуместность своего поведения и всеми силами пыталась задавить тихий ужас, который всё-таки проступал, и в её перемещении по дому, и в искажаемой мимикой бледного лица.

- Погодите, я сейчас там... ну, свет включу, - пробормотала Наташа, не глядя на девушек и, прикрыв глаза, шагнула через порог.

- Что это с ней? - жарко шепнула Тане в ухо Маша и судорожно сжала её руку.

Таня не ответила вся во внимании, чутко прислушиваясь к звукам в доме. А там, судя по всему, Наташа вслепую натыкалась на мебель, сдвигая её с места, что-то тяжело падало, потом звонко что-то разбилось, покатилось дребезжа по полу. Похоже она вела себя так, словно и не знала, где выключатель света, но вот наконец он брызнул откуда-то сбоку, слабо осветив перед дверью первые метры. Таня перешагнула порог, досадливо вырвала свою руку из влажной ладони Маши, и освобождённая, стремительно сделала несколько поспешных шагов.

Справа оказался диван, а слева печь с разделочным столиком, а по прямой, общая комната. Там тоже зажёгся отдельный свет, но под потолком. В центре у круглого стола стояла Наташа, которая при появлении Тани резко обернулась.

- Не обращайте внимание на этот хаос. Я не совсем хорошая хозяйка и здесь не всегда получается...

- Не надо извинений. У меня дома бывает что-то подобное. Я тоже не всегда слежу за чистотой. Да и для кого беспокоиться? Для себя и так сойдёт, - грубо прервала её Таня, начиная расхаживать по грязному полу, переступая через осколки посуды и рассыпанную крупу. Краем глаза она отметила отсутствие фотографии бывшей хозяйки с её сестрой Алевтиной.

- Ну, что ты там топчешься, давай шевели ножками, не на заклание же тебя сюда привели, - громко крикнула в сторону двери Таня и удовлетворённо хмыкнула, при виде Маши, осторожно переступающей по мусору на полу.

Вскоре Наташа освоилась, быстро прибралась и приготовила чай. Девушки сели за стол и Наташа, поставив в вазе печенье и варенье в розетках, начала гостеприимно угощать гостей. Разговор поначалу вёлся о погоде и незначащих мелочах, привычных для женщин. Но Маша, всё время пыталась перевести его на Сашу, упорно перебивая девушек, с назойливой дотошностью, пытаясь выяснить способы освобождения брата и навязывая его любвеобильные характеристики.

Наконец Таня и Наташа, устав от обилия слов и истеричных слезливых обожательных признаний, переглянулись и Наташа вышла из-за стола. Вскоре она вернулась с полной чашкой напитка и чуть ли не заставила Машу его выпить. Та вначале артачилась и требовала выслушать её, но отхлебнув несколько глотков, начала успокаиваться, потом повела себя заторможенно и, наконец, стала засыпать. Наташа отвела её на кровать за занавеску, перегораживающую комнату на две половины.

Таня сидела и понимала, что именно сейчас она останется один на один с Наташей и разговор, который давно назревал, расставит всё по своим местам. Она знала, твёрдо знала, что и Наташа хочет его и неспроста она пригласила её к себе.

- Ну, вот мы, наконец, и остались вдвоём, - сказала Наташа, присаживаясь к столу и уставливая на Таню свой трудный для неё взгляд. Таня не спешила и, налив себе чай в чашку, хотела пригубить её, готовясь к разговору.

- А не раздавить ли нам мерзавчика? На улице мороз, да и поговорить хочется.

Таня неопределённо пожала плечами и Наташа быстро выставила на стол бутылку коньяка. Вслед за ней на столе появились две рюмки и нехитрая закуска. Таня не противилась и желание выпить после трудного дня казалось естественным да и без спиртного откровенности у них бы не получилось. Они нуждались в понимании друг друга и искренность пусть и пьяная значила для них много.

- А ведь ты, подруга, одинока как и я, - начала Наташа, закусывая куском хлеба.

- Каждый одинок на этой планете, - отвечала Таня, погружая вилку в кабачковую икру.

- Ну, ты за земной шар не отвечай, - усмехнулась Наташа. - Оба мы с тобой из одного детдома и хоть ты говоришь, что не помнишь меня, но я-то тебя очень хорошо помню. Да и мудрено не заметить такую девчонку.

- Вот как? - удивилась Таня. - Помнится при первой нашей встрече ты совсем меня не вспомнила.

- Я притворялась, - сощурилась Наташа. - Не хотела раньше времени открываться.

- А сейчас, значит самое время?

- Ага. Я тебя хорошо помню.

- И чем же я так впечаталась в твою голову?- с иронией спросила Таня, но внутри собралась в ожидании откровений.

- Ты особенная. Не похожая ни на кого. Ты могла вертеть любым, если хотела. А хотела ты не часто.

- Похоже ты наблюдала за мной?

- Глаз не сводила. Я очень хотела походить на тебя. Завидовала твоей уверенности, умению найти подход к каждому и вывернуться из любой ситуации.

- Ну, зависть не является добродетелью,- усмехнулась Таня разливая коньяк по рюмкам. Она хотела занять руки, которые не знала от волнения куда деть.

- Да плевать мне на эти пустые слова о женской чести, дружбе и другой ахинеи. Я за-ви-до-ва-ла и копировала тебя во всём. Но, как говорят, оригинал лучше копии. А моя копия и близко к тебе не подходила.

Они выпили, едва закусили и уже Наташа налила до краём рюмки пахучим коньяком.

- Давай напьёмся и пооткровенничаем,- предложила Наташа и рассмеялась.

- Ты меня совсем не замечала,- после минутного молчания, заполненного поглощением еды, тихо продолжила Наташа. - А ведь я постоянно лезла тебе в глаза, исполняла любую твою прихоть. Неизвестный ординарец. Конечно, я была моложе года на два. В детстве каждый год имеет значение. Ты меня, правда, не помнишь?

Таня смотрела в глаза Наташи и не могла ничего сказать. Она, действительно, не помнила Наташу. Но самое ужасное она совсем там, в своём детстве, никого не помнила.

Когда-то обида вычеркнула из памяти всё, что её тогда окружало, и заштрихованная память совсем отказывалась включать волевые механизмы припоминания. Сейчас она, с неимоверным усилием воли пыталась, вспомнить Наташу, но в голову упрямо лезла та молодая воспитательницы, дружбу с которой ей когда-то поставили в вину. Она пыталась её мысленно отпихнуть, потому что она всё заслоняла. Она понимала, что воспоминания дадут ей что-то подобие оружия иначе ей грозило биться в полной темноте с голыми руками.

- Не напрягайся ты так, - усмехнулась Наташа. - Мало ли вокруг вертелось сопливых девчонок, постоянно заглядывающих тебе в рот. Все тебя обожали. А я нет! Я тебя ненавидела. Ты можешь указать на противоречие в моих словах, что дескать я хотела быть на тебя похожей и в тоже время ненавидела. Как можно одновременно боготворить и ненавидеть?

Наташа громко расхохоталась в лицо Тане, но глаза не смеялись. Она сейчас походила на злобную старую деву, враждебную всему свету. И Таня вдруг ясно увидела внутри неё огромный яркий, едва удерживаемый, всепожирающий огонь ярости. Пламя металось в сжатом пространстве, жадно протягивая к Тане свои языки. И в нём корчилось, визжа от боли что-то похожее на длинное насекомое, обжигаемое со всех сторон.

Реальность видения потрясала и она ощутила даже жар, обожглась и отшатнулась. Она прикрыла рот, задавливая мученический крик, но сжатый стон вырвался и, глядя на перекошенное от страданий лицо, Наташа пришла в себя и властно взяла себя в руки.

- Тебе плохо? - холодно поинтересовалась она.

Таня положила трясущиеся руки на стол и, унимая волнение, постаралась улыбнуться. Она была ошарашена своим видением и не понимала откуда у неё такие способности. Ничего подобного с ней ранее не происходило. Но анализировать и копаться в них Наташа не дала. Неверно оценив потрясение гостьи, она начала внезапное наступление, к которому не готовилась и даже не собиралась начинать. Поведение Тани она объясняла слабостью и, совсем забыв о своём первоначальном дружелюбном плане, ринулась в атаку.

- Ты думаешь тебя из-за воспитательницы взяли в оборот? Все видели ваши отношения и завидовали. Вас обоих любили.

- И что с того?

- А я ненавидела вас. Обеих! Так ненавидела, что спать не могла.

- Не всем же испытывать любовь,- пожала Таня плечами и усмехнулась.

- Гордишься вашими отношениями?

- Она мне нравилась. И я до сих пор благодарна ей за любовь ко мне.

- Любовь эгоистична и не терпит предательства. Ты, небось, считала, что она только тебе одной принадлежит?

- Уж не хочешь ли ты мне поведать о тайной страсти её к кому-то ещё? Мне сейчас это безразлично. Она взрослый человек и имела право на личную жизнь.

- Даже если этой личной жизнью была я?

- Ты?

Пришла очередь Тане смеяться. Она не могла поверить, чтоб воспитательница могла к кому-нибудь относиться также как и к ней.

- Я её ненавидела и любила одновременно. Никто кроме меня так не знал её. Она всегда жила двойной, а может и тройной жизнью. Она сама выбирала кто ей нужен и сама бросала. Она никогда не испытывала к нам уважения и любви. Только страсть владела ею, похотливая страсть. Она пользовалась тобой,- с горечью заключила Наташа и криво усмехнулась.

- Если она меня выбрала, я не против, но судя по твоим словам, ты намекаешь на какую-то тайну.

- Она, помимо тебя, пыталась флиртовать не со всеми. Не знаю почему, но я ей подошла. Я её не очень желала, но стало интересно отбить у тебя такую красавицу. Взрослых я ненавидела, а она сама клюнула на моё видимое равнодушие. Я поставила себе цель посмеяться над ней, окунуть её в собственное дерьмо, тщательно скрываемое от всех нас.

- Удалось?

- А ты думала её из-за тебя попёрли из детдома? Нет, Танечка, я поставила цель уничтожить вас обоих и у меня это получилось.

- Только не строй из себя карающий меч правосудия. Не могу поверить, что у тебя хватило ума подстроить её увольнение. Да и на меня у тебя руки коротки.

- Ну, так слушай наивная девочка Таня. Тебя она не успела совратить, она сама мне об этом с сожалением говорила, ну, а со мной у неё вышло. Я не собиралась противиться её желаниям, к тому же мне это понравилось. С ней я получала особенное удовольствие от её страсти и насмешки над тобой. Мы обе смеялись над тобой. Она думала, что владеет мной, а я подыгрывала ей. Легко обмануть того, кто и сам обмануться готов. Так кажется классик говорил? О нашей связи никто не догадывался. Это продолжалось пока она мне не надоела. Под конец она начала безумствовать и я опасалась, что это выйдет наружу. Я избавилась от неё просто. Сообщила анонимно, конечно, о вашей связи, ловко привела примеры ваших тайных встреч, в общем подвела к мысли о правдоподобности всего изложенного. Да в общем и трудиться особенно не стоило, детдом воспитательное учреждение и любой намёк всегда будет раздут. А начальству не надо и вглядываться, каждому своя шкурка ближе. А тебя обвинили в воровстве, не так ли?

- Да, но я не брала денег.

- Разумеется. Это сделала я. Я тогда очень нуждалась в деньгах и взяла их из сумочки директрисы в её кабинете. Но после того как тебя послали к ней за контурной картой. Помнишь? Это было на уроке и на нём же я, после тебя, отпросилась в туалет, ну, а там дело техники, как говорится.

- И часто ты воровала?

- Не часто, чтоб не попасться. Все подворовывали, будто не знаешь. Я всегда всё знала. Обладание информацией ставит тебя даже не игроком, а тайным кукловодом. Я всегда умела подносить нужную информацию, поднимая одних и опуская других. Многие назначения и увольнения принимались не всегда самостоятельно. А ты, наверно, думала, что имеешь какое-то значение в детдоме? Не обольщайся. Мне нравилось всегда знать, что каждый в моих руках. Знаешь ли ты какое это удовольствие иметь тайную власть?

- Я тебе не верю,- медленно протянула Таня, поражённая откровенностью.

- А у тебя валялась в ногах взрослая, обличённая властью женщина? И чтоб обязательно твои ноги целовали. Мне, подростку, сироте и со слезами? Испытывала ли ты до мурашек чувство блаженства, ощущение неземного парения? Конечно, я испорченная девчонка и страсть к власти вросла в меня. Это всё равно что дышать. Отними у меня её и я умру. Вот видишь сколько я тебе нового о себе рассказала. Это всё коньячок.

Таня сидела потрясённая искренностью хозяйки и не принимала её. Это казалось невозможным, а удар по самолюбию казался особенно тяжёлым.

- Ну что, сразила я тебя?- пьяно засмеялась Наташа и хотела протянуть к Тане руку, но передумала.

- Ты меня до сих пор ненавидишь?

- А, это в прошлом, - отмахнулась Наташа и вдруг насторожилась.

Таня хотела спросить о судьбе воспитательницы, но хозяйка подняла ладони на уровне её рта, как бы желая прикрыть его. Её лицо мгновенно побледнело и исказилось в испуге. Она вытаращила глаза, медленно привстала, вся в напряжении и дрожа. Её вид испугал Таню и она ошарашенно подумала, что с Наташей сейчас случится приступ. А может это начало какого-то магического обряда и сейчас начнётся что-то в виде безумной пляски? Весь хмель мгновенно вылетел из головы и тут, в пронзительно наступившей тишине, она явственно услышала слабое постукивание по стеклу окна.

- Слышишь? - с трудом шевеля серыми губами, прошептала Наташа.

- Как будто ветка стучит в окно, - вполголоса ответила Таня, завороженная стойкой Наташи и её омертвелым лицом.

- Какая ветка? Возле дома нет деревьев,- едва дыша выдавила из себя Наташа и быстро начала что-то нашёптывать.

- Тогда ветер? - слабо предположила Таня, пугаясь окончательно.

Наташа не отвечала, упорно шевелила губами, потом руками начала делать пасы круговыми движениями перед грудью. От неё потянула гнилостным разложением. Таня слепо уставилась уже на беснующуюся фигуру девушки, завораживающая пляска которой становилась притягательной. С каждой секундой темп её движения ускорялся и тлетворный воздух волнами набегал на застылую фигуру Тани. Бешеный круговорот движений медленно приподнимал тонкое тело Наташи от пола, неуклонно устремляя его к потолку. Вся сжатая в тугой комок человеческой плоти, едва дыша, Таня сидела, готовясь к смерти. Она впервые равнодушно касалась мыслями о ней без страха и в то же время постепенно с опаской начинала приглядываться к окнам дома.

Несмотря на стенания хозяйки и её уже полуобморочные движения, дом медленно и неотвратимо начинал отвлекать внимание от Наташи. Вся окружающая обстановка утрачивала реальность. Края мебели расплывались, теряли угловатость, а все контуры предметов волнообразно оживали, мягко и податливо растекаясь по полу. Свет над головой мигал, искрил, вспышками мерцая в частые промежутки тьмы. Неведомая сила подняла Таню на ноги и двинула на веранду. Ноги привели к двери на крыльцо. За ней что-то призывно, но беззвучно манило, приятно обволакивая голову. Она ухватилась за ручку двери и потянула её на себя.

В растворённую дверь в лицо светила полная луна, яркий свет которой на мгновение ослепил. Она подняла руку, загораживая глаза и между пальцами разглядела на снегу перед домом большое скопление людей. Она пришла в себя, отшатнулась и замерла, щурясь и пытаясь разглядеть неведомых ей людей. Вначале она подумала о хитрости участкового, который решил её попугать, пригласив их таком количестве. Но, несмотря на зиму они стояли в летней одежде и, как по-невидимой команде, одновременно опустились на колени. Удивительное дело, но она их не боялась и только чувствовала в себе странное чувство покоя и удовлетворения. Будто так и должно происходить. Она, не успела одеться, но не чувствовала холода и только краем сознания отмечала отсутствие пара изо рта людей. Это единая сплочённая масса, готовая на выполнение любой команды, повиновалась, едва она подняла опушенную руку ладонью вверх. Они поднялись так же одновременно как и опускались. Она начала медленно сходить к ним, по скрипучим обледенелым ступенькам. Но едва спустилась, за спиной кто-то сдавленно охнул и она обернулась.

Маша, полуодетая, с накинутой на плечи курткой, стояла в проёме двери с расширенными от ужаса глазами. Она таращилась за спину Тани, уцепившись рукой за дверной косяк. Таня оглянулась, но толпа сзади уже исчезла. Ровная, ничем не тронутая, снежная площадка перед домом блестела под луной девственно чистым снегом. Словно и не стояло только что на ней никого. Таня ощутила холод, знобко передёрнула плечами, и поспешила вернуться. Машу с трудом удалось оторвать от двери и увести в дом. Там всё оставалось на прежнем месте и только Наташа безвольно лежала у окна.

- Что это я видела?- мелко стучала зубами Маша, заглядывая Тане в лицо. Та укладывала её на кровать, бережно укрывая одеялом, и молчала. Когда она хотела уже отойти, Маша цепко ухватилась за её руку и потянула на себя.

- Ты кто?- горячо вскрикнула она, пристально вгляделась в непроницаемое лицо Тани, и, словно догадавшись, отпрянула, в панике пытаясь соскочить с кровати. Таня с силой придавила её руками, не позволяя выбраться из под одеяла.

- Не вертись, девочка. Тебе что-то привиделось, а я-то здесь при чём? Я такая же как и все,- принялась её успокаивать Таня ровным безжизненным голосом. Она с трудом отходила от увиденного и истерику Маши пыталась задавить в зародыше.

- Ты не такая и Наташа не такая. Что ты с ней сделала? - взвизгнула Маша, вступая в борьбу с Таней. Она барахталась в кровати, но Таня удерживала её, уговаривая успокоиться. Силы были явно неравны и вскоре Маша задохнулась от борьбы и прекратила сопротивляться.

- Уйди от меня,- тихо попросила она, часто дыша и отмахиваясь от Тани.

Таня с трудом вернулась к столу и устало за него присела. Только сейчас она почувствовала дрожь в ногах и избитую слабость в теле. Его словно долго и неустанно хлестали и теперь каждый нерв отзывался болью на малейшее движение. Удивительно как она ещё смогла войти в дом и уложить Машу.

- Тебе плохо?

Голос Маши доносился издалека со странным искривлением тембра. Потом в ушах запульсировало, зашумело и Таня потеряла сознание.

-28-

Немов пробирался по тёмной заснеженной улице вполголоса ругаясь, проклиная свой страх и Огольцова. Особенно доставалось следователю. После ухода девушек Огольцов прямо сбесился и, если бы не присутствие участкового, между ними могла произойти и потасовка. Следак не постеснялся Ступина и едва не набросился на опера, обвиняя в передаче Скоблиной цели их визита в Сугробово. Он рассчитывал на помощь Наташи, которая согласилась за ночь подготовить Курепина к следственному эксперименту и появление Тани и Маши ставило под сомнение осуществление этого плана.

Сообщать Тане про поездку может и не следовало, но она и у мёртвого вытащит признание. Немов и так по телефону вертелся как уж на сковороде, но эта любимая следачка сразу всё унюхала и вынудила всё выложить. И не позвонить не мог, ведь оставил её в больнице в полубессознательном состоянии и волновался, переживал за неё.

Немов набрал в грудь побольше воздуха и громко, на всю улицу, выругался в адрес Огольцова. Вот ведь сволочь, ущучил Немова и теперь крутись и нашим и вашим! Ступин разнял их и Огольцов потребовал на ночь остаться в опорном Немову с Курепиным, а сам, сволочь, засобирался к Ступину. Наверняка самогоночки выжрать нахаляву и в тёплой кроватке похрапеть. А в опорном только два коротких топчана и ютись на них как хочешь. Да и это полбеды. Перед уходом Огольцов наедине потребовал немедленно найти Наташу и привести её в опорный к Курепину. Он упёрто продолжал верить в её силу и не желал слушать никакие сомнения.

И вот теперь, закрыв Курепина в опорном на ключ, Немов тащился к дому Наташи, в бессильной ярости пиная сугробы. В этой деревне он появлялся неоднократно и знакомый дом ожидался сразу за поворотом. Тем временем уже ощутимо потемнело и Немов шёл, не разбирая дороги. Отсутствие дорожных фонарей нисколько не беспокоило и он, занятый ненавистью, проваливался, но упрямо продирался по колено в снегу.

Он подобрался к штакетному заборчику, высматривая сквозь деревянные рейки такой нужный дом. Искать калитку или плюнуть и перелезть хоть здесь и сейчас, и потом продираться по глубокому снегу не хотелось. Он уставился на дом в глубине участка и с огорчением отметил, что окна не светились. Спать что-ли улеглись, с неудовольствием подумал он, размышляя каким способом выманить Наташу из дома так, чтоб не разбудить её гостей. И тут вспомнил о Цезаре. Присутствие собаки на дворе, способной разорвать человека в клочья, расстроило и он опять, помянул Огольцова недобрым словом.

- Заблудился, милок? - хихикнул за спиной тонкий девичий голосок.

Немов обернулся и разглядел неясную фигурку метрах в десяти от него. Девушка звонко засмеялась и призывно махнула рукой.

- Ты откуда здесь взялась, красавица? - бодро крикнул Немов и, преодолевая высокий слой снега, шагнул к неизвестной девушке. А она продолжала смеяться и энергично махать ему руками. Через несколько шагов идти стало легче и, чувствуя под ногами твёрдый снежный наст, Немов поспешил. Вышла луна и в её свете девушка показалась ярко и пёстро одетой. Она всё так же продолжала стоять и звать его, но, удивительное дело, сколько Немов ни шёл - она не приближалась, хоть и явно не двигалась. Сердце в нём радостно стучало и он почти бежал, сам не понимая, зачем. Она чем-то притягивала, маня и не даваясь. Он вытянул руки и быстро, как ему казалось, перебирал ногами, задыхаясь от счастья и желания ухватить эту девушку и поцеловать.

Уже потом он, пытаясь осознать эти свои чувства и странное видение, не мог понять, что владело им в тот момент. В него точно вселился демон мужского естества, полностью затопив тело и подчинив разум. Немова точно спустили с поводка после долгого воздержания. От нетерпения он чуть ли не выл, потел и дрожал. Кончилось всё это внезапно.

Он вдруг оказался один, в незнакомом месте, среди тёмных домов. Он начал озираться, тяжело дыша и, сняв вязанную шапочку, вытер пот со лба. Мокрые волосы на голове заиндевели, но он этого не чувствовал, в растерянности оглядываясь по сторонам. Кругом стояла тишина и луна ушла. Мороз начал прихватывать и Немов, потоптавшись, побрёл к ближайшему дому. В темноте он совсем потерялся и только белизна снега давала некоторые ориентиры. "Они, что, совсем здесь дорогу не чистят", злился он, с трудом выбирая ноги из снега. Тёплые, но большие, не по размеру ботинки, давно набрали снега, он растаял и теперь мокрые ноги неприятно стыли.

К его удивлению дороги к дому не было и он, чуть ли не проваливаясь по пояс дополз и, уже не чувствуя пальцев ног, в отчаянии застучал по двери. Она под ударами ходила ходуном, но никто не спешил её открывать. "Да здесь же никого нет", мелькнула мысль и он в отчаянии привстал и с силой налёг на дверь. В ней что-то треснуло, потом звякнуло и деревянное полотно, вздрогнув, неохотно с натугой подалось внутрь.

На четвереньках, чуть ли не ползком, Немов втащился в дом, с трудом поднялся, пошарил по стене в поисках выключателя, пощёлкал им и выругался. Вспомнил о зажигалке и в её пламени попытался оглядеться. Он находился в пристройке в виде веранды, заваленной каким-то хламом, за которым вдали угадывалась дверь. И опять пришлось ползти, но уже по мягкой зловонной рухляди. В дверь ткнулся головой, но она не сразу поддалась и только после нескольких попыток с противным скрежетом чуть приоткрылась.

- Есть тут кто? Люди!- хрипло крикнул Немов, пытаясь просунуть голову в дверную щель. Он давил на дверь, ругаясь и проклиная свою оперскую неустроенную жизнь и Огольцова, которому особенно доставалось в эти яростные минуты отчаяния.

- Да открывайся ты, тварь, - орал он, уже в бешенстве, в неистовстве колотя по двери сбитыми в кровь руками. И она послушалась, нехотя, что-то бормоча на своём языке, вначале сдвинулась и под яростными ударами медленно посторонилась, открывая чёрный проём. Немов провалился в него и несколько минут лежал, тяжело дыша и с трудом приходя в себя. Мысль о том, что он может лишиться ног заставила привстать и опереться на тонкую спинку стула. Он горестно пискнул и, когда Немов на него сел, жалобно закряхтел. Он не стал долго рассиживать и, едва перевёл дух, встал и, держа перед собой зажигалку, поводил огнём по сторонам.

Дом состоял из одной большой комнаты, разделённой лёгкой перегородкой на одну треть её площади. В неровном свете пламени Немов разглядывал нехитрую обстановку в виде двустворчатого шкафа с каким-то хламом наверху, квадратный столик у окна справа, какие-то пустые полки со стёклами. Судя по пыли и всеобщей заброшенности дом пустовал давно, но слева от двери, у печки, лежала вязанка дров, перетянутая красной лентой. И лента эта, чистая, яркая и свежая удивила.

Немов разжёг огонь в печке и, вытянув к ней голые ноги, испытывал наслаждение. Он удобно устроился и не заметил как задремал. Проснулся от холода. На сотовом телефоне обозначился второй час ночи. Огонь в печи погас и из незакрытой заслонки тянуло сквозняком. Носки и обувь просохли и он быстро одел их на холодные ноги. Оставаться здесь не имело смысла, тем более дрова, кем-то заботливо заготовленные, прогорели и указание Огольцова привести Наташу к Курепину надо было выполнять.

Он встал, разминая затёкшие плечи, почиркал зажигалкой, но в кромешной тьме зажигалка выдавала только искры.

- Сдохла, сволочь, - вяло подумал он, одеваясь. Мысленно сориентировался и на ощупь по стенам добрался до двери. Но к его удивлению она оказалась закрыта, хотя он точно помнил, что оставил её открытой. Не до неё тогда было. Он подёргал ручку, потом потянул её на себя и едва не упал. Ручка легко оторвалась и теперь бесполезной железякой лежала в руке. Он встал и, не выпуская её из руки, осторожно постучал ею по двери. Прислушался и, сунув ручку в карман куртки, начал вслепую обследовать дверь, особенно обращая внимание на её стыки с дверной коробкой.

И тут его ждала первая неожиданность. Дверь теперь оказывалась просто деревянным полотном не имеющим краёв. Несомненно в эту дверь он вошёл, вернее проник, но от неё осталось только название, потому что неведомым образом её края как бы расплавились залив все щели между нею и косяками. Он никогда не слышал о жидком дереве, но похоже на ощупь дерево по краям, действительно, оплавилось. Об этом говорил неровный шероховатый рубец по всему периметру двери. Проводя рукой по нему, Немов даже засадил себе занозу.

От боли он вскрикнул и чертыхнулся. И тут за дверью кто-то ехидно засмеялся.

- Что за чёрт, - заорал Немов и принялся дубасить в дверь железной ручкой.

В ответ какой-то весельчак разразился громогласным хохотом. И сколько Немов не бился, не упрашивал, не грозился пистолетом, в ответ раздавались грубое гоготанье и жеребячье ржание.

Тогда Немов поспешил к окну, надеясь выбить его и поймать шутников. Но и окна оказались не разбиваемые. Стул, а затем и табурет при ударах о раму и стекло рассыпались на части. Рука, обмотанная шарфом при соприкосновении со стеклом погружалась в какое-то клейкое вещество и, увязая в нём, с трудом возвращалась. Чем больше он пытался выйти из дома, тем сильнее снаружи нарастало веселье.

Там уже бесновалось множество голосов, словно вся деревня собралась потешаться над ним. Они так громко злобно веселились, что у него стало закладывать уши. Он обхватил их руками и в бессилии едва не зарыдал. Скажи ему, вчера, что он сорвётся и будет готов к истерике, он такого шутника высмеял, а может и по морде дал.

Никогда не приходилось ему испытывать подобного ужаса. К тому же он почувствовал присутствие в комнате постороннего. Он не сразу это понял, но когда рядом в темноте что-то упало и покатилось, почувствовал шевеление волос на голове.

Дрожащей рукой вытащил из подмышки пистолет, передёрнул затвор и взвёл курок. С его щелчком сразу всё оборвалось и, в наступившей тишине, он услышал чёткое постукивание по полу. Когда-то в детстве он, на каникулах у бабушки, попал в конюшню. И эти звуки рядом с ним очень напоминали стук подков, вернее отсутствие таковых. Лошадь или жеребёнок, в темноте он не мог разобрать, ходила по комнате, постукивая неподкованными копытами.

Он судорожно втянул в себя воздух, но запаха конюшни не почувствовал. А неведомый зверь уже тяготился теснотой помещения и нервно часто переступал совсем рядом. И тогда Немов открыл стрельбу. Стрелял наугад несколько раз в предполагаемое место справа от себя. Стёкла звонко разлетались, одна из щепок оцарапала кожу на скуле. Он стрелял пока пистолет не замолчал. И тогда в удушливой пороховой темноте он услышал приглушённую речь.

-29-

Огольцов шёл за Ступиным и, не сдерживая себя, вполголоса ругался. Ситуация на первый взгляд простая и выигрышная внезапно начала выходить из под контроля. Ну разве мог он подумать, что этот негодяй опер созвонится со "Скобой" и выложит весь его план. А эта дура бешеная, конечно, сорвалась и припёрлась в самый неподходящий момент, да ещё девку эту, сестру Курепина, для поддержки прихватила. И спустила на него как цепного кобеля. А он, дурак, и не ожидал нападения. Ну, кто мог подумать, что его, следователя, сразу начнёт трепать эта идиотка. Дать бы ей 15 суток или по статье арестовать. Впрочем тут он, подумал Огольцов, медленно приходя в себя, только на посмешище себя выставит. Будет повод у "Скобы" разнести этот случай по отделу. Вот недруги, коих великое множество, порадуются и позлословят. Да и участковый этот, хмурый тип, тоже, небось, язык к этому приложит. Он же один из первых должен помогать раскрытию преступлений. Тут тебе и премия и уважение, а может даже и майора получит. А он, словно, отстраняться надумал.

- Долго ещё идти?

- А вот за домом, как раз налево и мой дом, - махнул рукой перед собой участковый, не оборачиваясь.

Голос Ступина показался Огольцову равнодушным, без хозяйской теплоты, словно надоедливому туристу. Он что гостю не рад или презирает его за стычку с бабой? А что он должен по лицу ей врезать?

Они подошли к решётчатому заборчику и участковый открыл калитку. Дом с тёмными окнами не понравился Огольцову, а когда хозяин начал долго искать в карманах ключ, совсем насторожил. Наконец ключ, вставленный в замочную скважину, провернулся несколько раз и они вошли.

Вспыхнул свет и Ступин указал на вешалку. Первым одежду снял хозяин и уж потом Огольцов, испытывая некоторое смущение. Похоже хозяйкой тут и не пахло, хотя приятные занавески на окнах, цветные дорожки и видимая аккуратность в обстановке.

На кухне Огольцов по предложению хозяина уселся за стол, а Ступин принялся подогревать картошку на сковороде и резать хлеб.

- Один хозяйствуешь? - спросил Огольцов, сдерживая оживление при виде бутылки самогона, выставленной на стол.

- В обед жену в больницу отправил, - неохотно ответил Ступин, ставя скворчащую сковороду на стол и тарелку с нарезанными солёными огурцами.

- Во как? - удивился Огольцов, всматриваясь в неподвижное лицо участкового. - А что с ней?

- Сердце. Она же у меня с Чечни. Там намаялась, а тут ещё..,- огорчённо махнул рукой Ступин и замкнулся.

- А дети есть?- поинтересовался Огольцов, но спросил так, без интереса, чтоб не молчать.

- Сын.

- Большой?

- Водителем на машине работает.

Ступин отвечал коротко, чтоб не давать гостю повода на дополнительные вопросы. Судя по всему хозяину гость сейчас был хуже татарина, как говорят в пословице. Огольцов понимал, что мало того что напросился на ночлег и ставил хозяина в неудобное положение, так ещё и навязывался на разговор.

- Это он будет понятым завтра?- не удержался следователь, с тоской проникаясь завтрашним следственным действием, который наверняка сорвётся.

- Он, - кивнул Ступин, разливая самогон по стопкам.

Ядрёный самогон обжёг горло и Огольцов едва не задохнулся. Вытирая выступившую слезу, Огольцов, чтобы сделать приятное Ступину, похвалил самогон и, после третьей стопки, разливал сам, спеша залить злость.

- Думаешь Курепина этого к убийствам прицепить?- поинтересовался хозяин, выдыхая воздух после очередной стопки алкоголя.

Черты его багрового лица смягчались и он откинулся на спинку стула, с прищуром рассматривая следователя. Огольцов тоже чувствовал расслабление, натянутая струна гнева медленно провисала, но желание как-то оправдаться за ту сцену в опорном, подпирало, заглушая искры разума. Взгляд участкового казался насмешливым, и это неприятно скребло по сердцу следователя.

- Куда он денется. Не подведёт, сын твой? - пьяно усмехнулся Огольцов, с вызовом уставливая на собутыльника свой особенный, известный многим, взгляд. Но то ли взгляд этот сейчас подводил, то ли участковый хотел задраться, но только Ступин выдавил ехидную улыбку.

- Не боись, подпишет, что надо.

- Кстати, а где он? Надо проинструктировать,- пьяно качнулся Огольцов, поднимаясь из-за стола.

- На работе он, скоро будет.

- Баб небось катает?- не унимался гость, тщетно пытаясь выйти из-за стола.

- Слушай, а эта ваша Скоблина... я вижу тебе не по нраву? Конфликтуете?

- Да припёрлась дура. Дело у меня, а она лезет. Вообще возомнила о себе чёрт знает чего.

- И... давно она...

- Чего давно?

- Да тут заметил её с пузырьком.

- Не, она не пьёт, стерва. На этом её не сломаешь, - мотнул головой Огольцов и едва не упал.

- Да нет, я к тому, что мне почудилось, будто наркоманит что ли... Запашок из банки специфический,- осторожно пояснил Ступин,- и ведёт себя неадекватно. Говорит что лекарство, но ведёт её после него капитально. Иногда боязно даже.

Ступин легко встал и подошёл к окну, вглядываясь в ночную тьму. Огольцов уставился в его спину, потряс головой, пытаясь прийти в себя, громко икнул и с недоумением стал вглядываться в участкового, не понимая откуда рядом с ним маячит его двойник.

- Луна взошла, - тихо прошептал Ступин, но Огольцов не видел его лица, не видел выступившую на нём мгновенную озабоченность.

- Да, что может быть лучше лунной ночи. Женщины, ну там, девушки у вас есть? - зашёлся в пьяном смехе Огольцов.

- Зачем они тебе?

- Ну, погулять, - не мог угомониться Огольцов.

- Завтра гульнёшь, а сейчас ложись, я тебе в соседней комнате постелил, - не оборачиваясь сказал Ступин. Он вдруг взрогнул, припал к оконному стеклу во что-то напряжённо вглядываясь, сдавленно вскрикнул и кинулся к двери.

Огольцов поворотом непослушной головы проводил Ступина до двери и уткнулся головой в стол. Он не слышал громких голосов, звуков борьбы и даже возвращение хозяина.

Он тяжело дышал, по скуле вкось тянулась кровавая ссадина, а руки тряслись с трудом удерживая стакан воды. Она проливалась по подбородку и звучно капала на пол в тяжёлой тишине. Ступин вытер рот рукой и вновь кинулся к окну, потом так же стремительно бросился в комнату, из которой появился с пистолетом. Сунул его в карман, беспокойно огляделся, на мгновение остановил взгляд на уснувшем Огольцове и быстро направился к двери. Едва дверь за ним хлопнула, Огольцов с трудом приподнял голову, потряс её, стараясь придти в себя, вытащил из кармана пластинку с таблетками, выдавил пару и закинул себе в рот. Пил из того же стакана, что и участковый. Потом надел куртку, нахлобучил меховую шапку, случайно подвернувшуюся под руку и, пошатываясь, вышел из дома.

-30-

Очнулась Таня от холодной воды на лице. Она вздохнула и чуть не захлебнулась. Маша стояла над ней и поливала её тоненькой струйкой воды из металлического чайника. Таня закашлялась, перевернулась на бок и попыталась встать. Маша подхватила её под руки и помогла добраться до кровати. Таня немного полежала, отдышалась и с трудом села на кровати.

Маша уже брызгала водой на лицо Наташи, та кашляла, и что-то бормотала. Таня подошла к ней и с помощью Маши посадила хозяйку за стол. Она оглядывалась по сторонам, полубезумным взглядом шарила по лицам девушек.

- Ну, что, хозяйка, вернулась? - холодно поинтересовалась Таня, хорошо помня откровение Наташи.

Наташа таращилась на Таню, молчала и кривилась. Маша хлопотала с чайником и не обращала на них внимание. Таня покосилась в её сторону, придвинулась к Наташе и вполголоса поинтересовалась:

- А кого ты так в своём доме боишься?

Наташа вздрогнула и уставилась злыми глазами на Таню. Её губы чуть сдвинулись, но она ничего не сказала, только глазами впилась в лицо Тани. Та спокойно выдержала их яростный напор, пожала плечами и села за стол, напротив хозяйки.

- А вот и чай, - радостно воскликнула Маша, уставляя стол чайником, чашками и вазой с печеньем.

- А вот это, кстати.

Таня изображала непринуждённую радость и вела себя так, словно ничего здесь до этого удивительного не происходило. Маша первая пригубила чай из чашки и потянулась за печеньем. Она замечала всё, но делала вид, что и в самом деле ничего не случилось. А Наташа не помнила ничего вплоть до своего прихода в себя на полу. Она хотела вести себя в привычном властном ключе, но замечала изменения в поведении девушек.

Осознание смещения ситуации из подготовленной в не желаемую, непонятную и, значит опасную, сейчас затрудняло оценку. Что-то случилось и она, не зная причину и все опасные для неё обстоятельства, начинала терзаться от бессилия. Она привыкла сама распределять роли, сама подводить их к нужным ей поступкам, сама незримо главенствовать, но сейчас эти назначенные роли сменялись и ничего нельзя разобрать.

Прежде всего поражала явная наглость Тани, которую она давно подготовила в качестве главной жертвы в разыгрываемом спектакле. Та вела себя так, будто что-то знала и теперь проникалась чувством затаённого превосходства над Наташей. Вновь и вновь за столом она ловила на себе чуть насмешливый взгляд Тани и это обескураживало.

Она впервые терялась, испытывая бессильный гнев и с трудом подавляла желание стукнуть кулаком по столу и показать этим клушам свою власть над ними. А они, глупые, похоже и не догадывались, о грозящей им опасности, потому что Наташа уже приходила в себя, но внешне продолжала оставаться помятой и оглушённой. Её начинало распирать от бешенства и, опасаясь преждевременного выхода этого чувства, наклоняла голову, пряча уже полыхающие огнём глаза.

Маша сейчас мешала, и Наташа, не выдавая себя ни единым движением, ни единым дыханием с огромной силой воли сосредотачивалась, мысленно отстраняясь от всего своего окружения. Ничего сейчас на свете не существовало. Мощные головные импульсы оживали, нарастая друг на друга и выстраиваясь в боевую позицию. Они застыли в ожидании команды и приказ последовал, жёсткий и категоричный.

Маша внезапно сморщилась, схватилась за голову и застонала. Гримаса боли страшно исказила её лицо. Таня встревожилась и вскочила, но Наташа ухватила её за руку и усадила на стул.

- Тебе, Маша, надо полежать и отдохнуть,- властно и раздельно чеканя слова, произнесла Наташа, не сводя с поникшей фигуры девушки, пристального взгляда.

Она проводила её глазами до кровати и, едва тело девушки послушно улеглось, перевела взгляд на Таню и наложила свою руку на её бледные пальцы. Она хотела залезть ей в голову и выяснить причины временной потери контроля над ситуацией и самоуверенности следователя. Она знала что этого добьётся, но Таня с отвращением выдернула свою руку. Мгновенная утрата контакта сбила Наташу и она вновь попыталась завладеть рукой девушки, но Таня хлопнула её по руке и удар получился хлёсткий и обжигающий. Наташа вскрикнула и с негодованием уставилась на Таню, готовая испепелить её своим взглядом.

- Не надо меня хватать, не люблю, - гневно прошипела Таня, встряхивая головой.

- Давно ли? - тихо поинтересовалась Наташа с мерзкой улыбкой оглядывая лицо и грудь Тани.

- Помнится совсем недавно ты была более покладиста и не только это соглашалась трогать.

- О чём ты?

Удивление Тани было таким искренним, а лицо выражало такую детскую непосредственность, что Наташа на мгновение заколебалась в необходимости раскрытия глаз этой наивной дурочке. Но этот миг сомнения, столь не характерный для Наташи, словно ударом хлыста подстегнул её.

- А ты разве не помнишь ту бурную ночь в квартире Немова? Вы так, совсем некстати, застали меня в ней. Мы ещё чай пили. Ну, вспоминай, девонька, вспоминай.

- Ну и что? - с вызовом бросила Таня и гордо выпрямилась. Она вспомнила чужие ласки в кровати, но уже потом решила, что это ей привиделось. Но сейчас непонятная речь Наташи и её скабрезный откровенный взгляд по её телу вдруг насторожил.

- Тебе понравилось? Может вспомнить интимные подробности нашего с тобой...

- Нашего?

- В смысле моего с тобой сово...

- Заткнись, стерва,- крикнула Таня, вскакивая из-за стола, готовая сорвать с него скатерть.

Этого не мог-ло быть! Такое с НЕЙ не могло случиться. НЕТ! Она не знала что делать и, готовая разрыдаться от обиды, до крови закусила губу.

- Не понимаю, почему ты этого стыдишься?- хмыкнула Наташа.- Не ты первая, не ты и последняя. Дело, как говорят, житейское. От тебя ничего не убыло. Но удовольствие ты, судя по твоим стонам...

- Избавь меня от аморальных воспоминаний!

- Если не веришь, то могу тебе всё рассказать о твоём теле. Кстати, мне очень приглянулась родинка под твоей левой пяткой. Ты её по моему примеру наколола в детдоме?

- Каком детдоме?

- Ну, милая, ты даёшь. В нашем детдоме. Ну, я понятно зачем, а ты-то для чего?

- Родинка? Покажи,- потребовала Таня.

Она сейчас не понимала зачем захотела увидеть родинку у Наташи, но что-то внутри буквально заставляло проявлять это любопытство. Наташа спокойно, без всякого стеснения медленно подняла юбку, сняла колготки и, не спуская с Тани глаз, положила левую ногу на стол, стопой к Тане. Она вгляделась в родинку под пяткой и усмехнулась. Наташа сняла ногу, неторопливо оделась и села за стол.

- И зачем тебе эта родинка? - сверкнула глазами Таня.

- Когда к нам, в детдом повадился ходить участковый и рассматривать у детей ноги я сразу смекнула, что он кого-то ищет. Вначале я подумала, что кто-то, где-то и когда-то начудил и им интересуется милиция. Но потом после участкового появился мой будущий названный отец Артём, которого потом повесили. Я случайно подслушала его болтовню с нашей директрисой о поиске ребёнка с родовой отметиной под левой пяткой. Тут-то меня и осенило, что участковый и Артём как-то связаны, ну, если они ищут ребёнка с одной родовой отметиной. А кто из наших не мечтал вырваться из "любимого" детдома на волю? Ну, а дальше дело техники. Я стащила из сумки директрисы в её кабинете деньги, а вину свалила на тебя. Ну, там, подкинула тебе некоторую мелочь. Откуда же у детей деньги? А дальше всё просто, сделала себе за деньги родимое пятно под пяткой, тебя обвинили, а меня удочерили. Артём аж взвился от счастья когда разглядел мою пятку. А у тебя откуда этот знак на ноге?

- Думаешь ты одна хитрая? Мне донесли и я тоже сделала эту наколку на ноге.

- И что же тебе помешало занять моё место?- недоверчиво протянула Наташа, вновь касаясь руки Тани. Таня руку не стала убирать, а выдерживала на себе холодные омертвелые пальцы.

- Элементарная простуда. Тогда холодно было и меня поместили в карантин. Поэтому ты и финишировала в гордом одиночестве, - спокойно произнесла она.

Наташа внутренне напрягалась, пытаясь заглянуть в душу девушки, но перед глазами маячила лишь пустота. Никаких сполохов страха, ненависти или других чувств, только ровный жёлтый свет, не резкий, а приглушённый.

- А ты меня не боишься? - спросила Наташа вся во внимании к своему видению.

- А ты меня?

Вопрос обескуражил Наташу своей наивностью. Она внимательно вгляделась в глаза Тани, но не прочла в них ни капли угрозы. Таня вела себя на удивление простовато, но и подозрительно легкомысленно. Впрочем Наташе почудилось в них что-то затаённое, тщательно скрываемое от её пристального изучения. А ведь ты, девочка, что-то утаиваешь от меня, подумала Наташа, но уже в следующую секунду всё поняла и с облегчением перевела дух. Ну, конечно, под внешним напускным спокойствием этой следачки, скрывалась жажда любви, похотливые желания. Она уже раскрылась тогда, ночью у Немова, но стыдилась своих вожделений. Будучи от природы и половой распущенности страстной и неутомимой в ласках, Наташа легко верила в наличие такого же пламенного темперамента и неугомонного энтузиазма и у других женщин.

Она всегда с презрением в душе относилась к недотрогам, скромным и претендующим на порядочность женщинам, подозревая их в лживости. Не существовало женщин не способных оценить любовные ласки. Она хорошо знала анатомию и прекрасно разбиралась в эрогенных зонах. Эти уязвимые точки на теле всегда заводили и женщин и мужчин, и оставалось только пользоваться их телами по своему усмотрению.

Вот и сейчас, желая испытать свои выводы, Наташа решила воспользоваться своими знаниями и уже тянулась к Тане, заводясь близостью желанного тела.

Таня сидела ни жива ни мертва, оглушаемая звонкой пустотой. Сейчас она очень хотела потерять сознание, потому что боялась не выдержать испытания. Она видела силу Наташи на сестре Курепина, видела толпу неизвестных ей людей, послушных одному движению руки, остро чувствовала близкий женский похотливый жар и боялась.

Очень боялась. Любое сопротивление грозила уничтожением, если не физическим так душевным. Но обычное свойственное ей упрямство и внутренний протест удерживали на поверхности сознания. И именно оно сейчас медленно перестраивалось, рождая в голове что-то неведомое и непонятное. Яркая вспышка эмоционального всплеска на грани отчаяния едва не погубила, но сознание, удерживаемое тонкими напряжёнными нитями, уже утрачивало свою мягкость, обретая каменную твёрдость и мощь.

Она вспомнила тех людей, послушных и покорных и властно позвала их. Дом содрогнулся, под потолком закачалась дешёвая люстра, лампочки в которой несколько раз мигнули и погасли. Рядом, в темноте, слабо вскрикнула Наташа и лязгнула зубами. Потом что-то упало на пол, застучали каблуки и крики ужаса, которые мгновенно у окна оборвались.

Таня услышала частые, вразнобой постукивания по полу, будто от многочисленных быстрых передвижений, тяжёлые многочисленные дыхания, вздохи, негромкий говор со всех сторон невидимых существ. Она сидела за столом и, несмотря на тьму, видела многочисленных людей, заполняющих небольшое пространство дома.

Они появлялись из ниоткуда и все толпились вокруг стола с выражениями на лицах полной готовности своего подчинения. Наконец установилась тишина и Таня поднялась из за стола. От неё ждали приказа, но она колебалась, не зная что сказать.

И вдруг вся эта людская масса, до этого неподвижная и подобострастная, разом вздрогнула, сдвинулась и начала быстро растворяться. Снаружи кто-то поспешно приближался к дому, звонко хрустя снегом. На террасе хлопнула дверь, тяжёлые шаги замерли у двери и вот уже она распахнулась, и человек вошёл, задыхаясь от стремительного бега.

- Кто здесь есть? - крикнул Ступин и луч фонарика заметался по комнате и уставился в лицо Тане. Она отклонила голову и закрылась рукой от ослепительного света. Ступин приблизился к ней, но фонарь не отвёл.

- Что у вас тут происходит? - громко крикнул он.

- Опустите фонарь и проверьте электричество,- спокойно ответила Таня.

- Почему вы сидите без света и где хозяйка?- задыхался от быстрого бега участковый.

- Где-то здесь. Свет отключился и она хотела его исправить. Наташа, где вы?

Пощёлкал выключатель и люстра осветила дом. Ступин стоял у стены и внимательно смотрел на Таню. Он ступил в центр комнаты, кинул взгляд по сторонам и быстро подбежал к окну. С кряхтением поднял Наташу на руки и понёс к кровати, но перед ней замер, с недоумением оглядываясь на Таню.

- Спит, - кратко пояснила Таня положение тела Маши.

Он отнёс неподвижное тело девушки к дивану, осторожно уложил на него и обернулся.

- А что с Наташей? Она мне очень нужна именно сейчас.

- Не знаю, - пожала плечами Таня.

- Свет погас и она хотела узнать причину. В темноте, наверно, споткнулась и упала. Давайте на неё водичкой побрызгаем.

- Странная вы, девушка. Приходите в гости с подругой, которая засыпает мертвецким сном на кровати, хозяйка падает в обморок, а вы хладнокровно об этом говорите. Что вы с ней сделали?

- А есть ли человек, который ей что-нибудь может сделать? Вы-то, чего заявились? Уж не за бутылкой-ли для Огольцова? Она ещё и самогоном приторговывает?

- Какой к чёрту самогон! Володька, сын мой, сюда не заходил?- нетерпеливо перебил Ступин, суетливо подбежал к окну и приплюснул к стеклу своё лицо, вглядываясь в ночную тьму.

- Вы бы подальше от окна встали, - тихо посоветовала Таня.

- А кого мне бояться? - нервно повёл плечами Ступин, не оборачиваясь.

- Ну кто-то же вас по лицу смазал, вон и кровка на нём запеклась. Не ровен час камешком в окно запустит, а тут ваше лицо, в виде мишени, во всю раму.

Ступин не отвечал, занятый пристальным осмотром двора дома. Таня подошла к нему и положила руку на его плечо. Участковый словно и не почувствовал её прикосновения. Его била мелкая дрожь, а пальцы рук до побеления сдавливали подоконник.

- А что с вашей женой, Лидией Петровной? Я слышала она в больнице.

- Не знаю я. Сегодня утром проводила меня в соседнюю деревню. Там хотел профилактическую беседу с одним алкашом провести, а к вечеру вернулся, а её нет. И сына нет. Может повёз её в больницу. И связи нет.

- Я заметила сегодня полнолуние,- спокойно произнесла Таня, рассматривая через плечо участкового бледный диск луны.

- И что!? - крикнул Ступин, резко развернулся и в бешенстве уставился на Таню.

- А то, что именно в полнолуние ваш сын...

- Причём сейчас мой сын? Он что, под следствием или у вас на него что-то есть?

- Не орите. Вы чего-то боитесь, Василий Степанович?

Таня в упор смотрела напряжённым взглядом на участкового и тот сник, сгорбился и опустил голову. Ступин на глазах дряхлел, превращаясь из уверенного и властолюбивого участкового в увядающего, побитого жизнью мужика. Таня пальцем подняла его подбородок и заглянула в глубину выцветших, полных муки и страдания глаз. Ступин не вырывался, не отводил глаза, а смотрел с болезненной тоской. Его глаза наполнялись слезами, которые медленно стекали по сухому аскетичному лицу. Он махнул рукой и уселся за стол, не поднимая головы.

- Это он вас так?

- Я хотел его остановить, но в такие ночи только Наташа это может сделать. Я и пришёл за ней,- сдерживая волнения, тихо с надрывом пояснил Ступин.

Он с опаской косился на диван и кровать, покачиваясь, с трудом выдавливая слова. Его руки лежали на коленях, которые он постоянно оглаживал. Внезапно он застыл к чему-то вслушиваясь и вскочил. От неожиданности Таня отпрянула, но участковый подбежал к Наташе и начал её тормошить, требуя очнуться. Его усилия ни к чему не приводили и, тогда он схватил чайник, и начал поливать из него бледное лицо девушки. Струйка воды лилась на её глаза и, едва она открыла рот, полилась и в него. Она закашлялась, повернулась набок и, удерживаемая участковым, стала приходить в себя.

- Наташа, надо остановить его. Слышишь? Он опасен, для всех. Да очнись ты!

В волнении Ступин тряс девушку так, что её голова начинала болтаться, а глаза закатываться.

- Да вы же убьёте её, - крикнула Таня, пытаясь оторвать Ступина от безвольного тела. На помощь неожиданно пришла Маша и они вдвоём сумели оторвать его от Наташи.

- Не выходите на улицу, нельзя, там смерть,- бормотал Ступин, ползая по полу. На четвереньках подобрался к окну, привстал, осторожно отодвинул занавеску и пристально всмотрелся. Несколько секунд напряжённо вглядывался, потом чуть сдвинул голову от окна приставляя к нему левое ухо. Таня и Маша ошеломлённо молчали, поражённые поведением капитана. И тут в дверь дома кто-то начал сильно стучать.

-31-

На улице Огольцов увидел вдали фигуру Ступина, но настигать не стал. Он решил проследить за ним, узнать куда он так поспешно сорвался. Он слышал крики под окнами дома, а торопливый уход участкового озадачил. Несмотря на количество выпитого и крепость самогона, Огольцов не терял необходимой ясности мышления.

Пил он всегда профессионально, никогда не теряя разум, искусно прикидываясь пьяным. Это притворство часто выручало. Многие, введённые в заблуждение, открывались и выбалтывали то, что обычно в трезвом уме предпочитали скрывать. А он, изображая глубокую неконтролируемую нетрезвость, больше слушал, иногда вставляя незначительные слова или подыгрывая чьему-либо самолюбию. Он умел слышать и тонкий слух различал среди пьяного гомона нужные слова и откровения собутыльников. Пил он не часто, оправдываясь быстрым опьянением, Некоторые пытались его использовать в таком состоянии, но скоро отказывались от этой затеи.

Сейчас он шёл по кривой улочке, не выпуская из вида фигуру Ступина. А тот не спешил и шёл крадучим шагом, зачастую приостанавливаясь и во что-то вслушиваясь. Круглая луна часто скрывалась за облаками и её свет вырывал силуэт человека обрывками. Огольцов глубоко дышал, восстанавливая здоровье. Таблетки оказывали благотворительное действие и в голове постепенно прояснялось. Замедленность движений участкового он объяснял выпитым самогоном и не тревожился.

Крепкий морозный воздух вначале бодрил, но вскоре Огольцов стал замечать в себе некоторую расслабленность. Ноги помимо воли слабели так, что иногда хотелось сесть в снег и немного отдышаться. Он почему-то быстро терял силы и уже начинал изнемогать. Это удивляло и беспокоило. Наконец, он остановился, чтобы перевести дух. Рука опёрлась на реечную калитку, которая распахнулась. Огольцов не устоял и забарахтался в снегу, пытаясь встать. Тело деревенело, словно не самогон плескался в теле, а ядовитая цементирующая настойка. Мышцы не слушались, закрепляемые неведомой силой. Он испугался замёрзнуть и решился позвать на помощь, но издал лишь слабый писк. Он не чувствовал горла, но дышал, хоть и прерывисто, жадно заглатывая воздух. Мысль, что его могут найти только утром, пьяного, застылого в нелепой позе, ужаснула. Он всегда беспокоился о своём авторитете и яркое представление как над его трупом будут посмеиваться, а враги, коих великое множество, откровенно веселиться, вынудила бороться за жизнь.

С неимоверным трудом, взрыхляя вокруг себя снег, Огольцов встал на четвереньки и застыл. Прямо перед ним сидела огромная собака с обрывком цепи. Она дышала ему в лицо своим тяжёлым смрадным дыханием и глаза её изумрудно блестели в свете луны. Её лохматая морда чуть приподнялась, обнажая крепкие клыки, издала тоскливый вой и Огольцов едва не потерял сознание.

- Пёсик, ты чего? Не ешь меня,- искательно забормотал Огольцов, пятясь и в отчаянии призывая бога в помощь. Пёс сидел спокойно и внимательно наблюдал за человеком. Глубокий снег мешал и вместо отступления получалась бестолковая толчея на одном месте, суетливое зарывание в снежном месиве.

Огольцов выбивался из сил и со стоном проклинал Немова, которого оставил в опорном с Курепиным и Ступина. Особенно доставалось участковому, вина которого, несомненно, заключалась в его таинственном уходе из дома.

- Эй, парень, ты что тут барахтаешься? Пьяный что ли?

Чьи-то сильные руки подхватили Огольцова под мышки и поволокли. Человек упорно тащил его и чертыхался, ругаясь и требуя себе помощи у безвольного тела. Огольцов пытался как-то ногами двигать, но, вероятно, это у него не очень получалось, потому что спаситель начал обзывать его бессовестным кабаном и даже сволочью. Наконец неизвестный устал и бросил Огольцова на твёрдой дороге. Огольцову стало хорошо и он попытался поблагодарить доброго человека, а тот, не расслышав наклонился, но, уловив запах самогона, плюнул и уже начал отходить, но вдруг поспешно вернулся.

- Огольцов, ты что, ли? - крикнул он и для убедительности несильно пнул следователя под зад.

Огольцов удивился, что его кто-то в этой занюханной деревне знает, но и тут же огорчился. Чужой человек мог много наплести про пьяного Огольцова, которому выходило больше нравилось самогон хлестать, а не преступления раскрывать. Он попытался сосредоточиться и вспомнить чей это голос, но его обладатель сам назвался Немовым. Это было и хорошо и плохо. Хорошо, что спасал знакомый опер, который от него зависел, а значит не будет трепаться. А плохо, что и Огольцов у него, в каком-то смысле, будет на крючке.

Немов походил вокруг, повздыхал и, грубо ухватив следователя за шиворот, с ненавистью поволок по неровной и бугристой дороге, даже и не пытаясь приподнять. Огольцову не нравилось такое нечуткое отношение. Он вынужденно терпел и несвязно пытался свалить опьянение на Ступина, обвиняя его в грубом понуждении в приёме самогона. Впрочем его путанная речь не достигала ушей опера, занятого злобными ругательствами в адрес следователя.

Вначале путь Немова пролегал в сторону опорного пункта, но по дороге он решил, что это будет далеко и проще вернуться и передать его на руки девушкам, возле дома которых он и подобрал ненавистного следака. Он развернулся и несколькими ударами ног проверил возможности Огольцова идти своим ходом. Но тот застонал, сигнализируя о своей слабости и желании оставить всё как есть.

Вскоре Огольцова втянули через уже знакомую калитку. К этому времени он уже пришёл в себя и мог уже встать, но проклятый опер как заведённый даже и не приглядывался к Огольцову и упорно, с натугой тащил его до самого крыльца. Но стоило Немову подняться на крыльцо и побить в дверь, Огольцов живо приподнялся и, когда дверь распахнулась, уже стоял рядом с опером будто ничего с ним до этого и не происходило. Немов едва не задохнулся от возмущения и незаметно толкнул Огольцова в живот с одновременным переступанием порога. Вышло ловко и Огольцов загремел по ступенькам крыльца вниз, а Немов всплеснул руками и кинулся поднимать следователя. Огольцов от падения сразу раскис и в дом его уже вносили, вернее втаскивали за шиворот.

-32-

Огольцова с трудом усадили на кровать, на которой совсем недавно лежала Маша и обложили подушками. Несмотря на слабость Огольцов был румян, и свеж, и смотрелся бодрячком. Никто не спрашивал Немова о причине их прихода в дом и каким образом Огольцов так напился. То, что он явно злоупотребил самогоном, выдавал крепкий сивушный запах, сродни запаху от Ступина. Но последний его обладатель сейчас, в противовес Огольцову, стоял сбоку окна и попеременно кидал испуганные взгляды на людей в комнате и за окно. Наташа в это время сидела к нему спиной с трудом приходя в себя.

Вид Огольцова удивлял Таню, но она, в отличие от Маши, не паниковала. Она стояла к Огольцову ближе всех и хладнокровно его рассматривала.

- Что вы с ним сделали? - в который раз обращалась Маша к Немову, но поскольку тот молчал, выдерживая непонятную паузу, Таня взглянула на него и Немов вздохнул.

- Я только дотащил его сюда,- развёл руки Немов и, видя недоумение на лице Тани, осторожно пояснил:

- Он валялся у вашей калитке и я подобрал его. Он зачем-то шёл к вам.

- А мой брат? Что с ним? - вскрикнула Маша и кинулась одеваться.

- Ты оставил его одного? - громко удивился Огольцов и все заметили его явное отрезвление.

И, действительно, Огольцов уже выглядел молодцом К нему вернулись былая уверенность и начальственный вид, а гордо приподнятый подбородок, насколько позволяло его горизонтальное положение тела, придавал лицу привычную властность.

- Сам же приказал привести к нему Наташу,- злобно огрызнулся Немов.

- Тогда почему она здесь? - со сдерживаемой яростью прошипел Огольцов, указывая рукой на сидящую за столом Наташу.

- Ваше беспомощная персона отвлекла меня от ответственного поручения, - усмехнулся Немов, скаля в ядовитой усмешке зубы.

- Вы бы товарищ следователь поменьше трескали самогончик, а думали зачем сюда приехали, - добавил Немов и, вызывающе выставил ногу вперёд.

- А зачем моему брату Наташа?

Маша, уже одетая, стояла в дверях с недоумением обращаясь к Огольцову. Потом она перевела взгляд на Немова.

- А может у нас любовь, - усмехнулась Наташа и с вызовом посмотрела на Машу.

- Потому его сюда и привезли в наручниках? Для вашей утехи? И...

- Утеха у нас будет завтра на следственном эксперименте, - перебил Машу Огольцов и со значением взглянул на Немова.

- Вернее уже сегодня, учитывая третий час ночи, - прибавил он, поднося к глазам часы на руке.

Немов правильно понял намёк. Он кинул быстрый взгляд на Наташу, решая под каким предлогом вывести её из дома. Её уход будет явно заметен и Таня, мало того, что заподозрит неладное, она, наверняка, вызовется тоже пойти в опорный пункт. А там всё сорвётся.

- Так вы хотите использовать Наташу в качестве понятой завтра на следственном действии с её любовником? И рассчитываете на объективность? А сейчас планируете устроить им свидание? - ядовито засмеялась Таня.

- Какое твоё дело "Скоба"? - выдавил Огольцов с тихой ненавистью. - Ты здесь посторонняя и не тебе учить меня профессионализму.

- Это что хитрость такая, перед всеми делать вид что незнаком с Наташей и в тоже время использовать её.., - не унималась Таня, обводя всех удивлёнными глазами.

- А меня никто и никогда не может использовать. Я всех имею. Я трахалась с Курепиным и, чтобы доказать его вину, готова пойти на всё, - раздельно, чётко отделяя каждое слова с властностью в голосе произнесла Наташа, и все заметили при этом изменение в её лице. Оно приобрело серый цвет с лаковой глянцевостью, черты лица заострились и вся она, преображённая в один миг, встала и показалась выше всех ростом. Весь её вид подавлял своей значимой силой и не скрываемым деспотизмом.

Всем стало неловко. Установилась такая тишина, что стало слышно слабое поскрипывание снаружи. Никто не хотел первым заговаривать и Наташа уже открыла рот, чтобы продолжить, но не посмела. Она повернула голову к окну, но не на участкового, затравленный взгляд которого выдавал в нём насмерть перепуганного человека. За окном вновь раздался противный скрежет, но длительный, словно медленно выдирали ржавый гвоздь. Там, несомненно, для неё что-то происходило. И это что-то сейчас целиком владело её вниманием. Лицо Ступина покрылось мертвенной бледностью и он бессильно опустился на корточки.

Таня, как и все, ясно слышала эти неприятные звуки, но не придавала им значения и видела в этом шаловливую игру ветра. Напротив, её интересовало поведение Наташи. Ещё раньше она заметила странную пугливость хозяйки от каждого шороха. Здесь, в доме она пыталась разыгрывать роль властной и гордой девушки. Но стоило произойти чему-то обычному, на которое нормальный человек и не обратит внимания, и с ней начинали происходить удивительные изменения. Из самодовольной и уверенной девушки она превращалась в испуганное существо, с путанными движениями и непонятными заклинаниями. Чего стоила хотя бы совсем недавно пережитая сцена, с падением и потерей сознания.

Судя по всему её мысли разделяла и Маша, свидетельница прошлого странного поведения Наташи. Вот и сейчас Маша вновь схватила Таню за руку и крепко её сжала. Огольцов и Немов наблюдали всю эту сцену вполглаза, занятые разговором. Они уже сидели рядом на кровати и Огольцов, изредко, кидая взгляды на Наташу, что-то горячо втолковывал Немову, а тот с недовольным видом кивал.

А Наташа тем временем дёрнулась всем телом и, управляемая чем-то внешним, невидимым, мелко застучала сапожками и закатывая глаза хотела двинуться вокруг стола, но упала и забилась с пеной у рта.

- Господи, - отчаянно крикнул Ступин, - начинается!

Немов кинулся к бьющемуся в конвульсиях телу и быстро вставил в рот девушки алюминиевую ложку. Огольцов схватил её за руки, не давая биться и кататься. Пригвождённая к полу Наташа издала злобное рычание и попыталась сбросить с себя насевших на неё мужчин. Её тело удивительным образом начало выгибаться и трястись.

- Ступин, да помоги же нам,- крикнул Немов, с трудом удерживая объятую неимоверной силой девушку. Она, похоже одолевала двух крепких мужчин, и вот-вот должна была их сбросить.

Таня быстро нагнулась над Наташей и, несмотря на её отчаянные желание отвернуть голову, положила на лоб руку и замерла. И, странное дело, попытки Наташи вырваться начали ослабевать. Она ещё продолжала неистово метаться, но силы явно убывали и только злобный взгляд яростно метался по лицам склонённых над нею людей.

- Она что, припадочная? - крикнула в истерике Маша и, зарыдав, кинулась из дома. Её уход заметил только Ступин. Он протянул руку, порываясь её остановить, но тут же её бессильно опустил.

Исчезновение Маши заметили не сразу. Первой о ней вспомнила Таня. Она вышла на крыльцо и позвала её. Луна окончательно укуталась в тучи и на дворе стояла тьма. Она спустилась вниз и хотела обойти дом, но не смогла из-за глубокого снега. Тогда она вернулась и по узкой тропинке направилась к калитке. На полдороге заметила что-то тёмное с красным блеском и догадалась о собаке. Пёс пошёл ей навстречу, угрюмо ворча. Таня не стала убегать, зная, что собаки любят преследовать, а от такого пса не скроешься. Она ждала с неприятным чувством досады. Она его не боялась, но он сейчас мешал искать Машу.

Этот дом производил на Таню странное впечатление. В нём она чувствовала себя уверенно и, если бы не он, неизвестно чем бы закончился разговор с Наташей. От неё несомненно исходила угроза, опасная угроза, и неспроста она завела их сюда. А люди, которые вставали перед ней на колени? Кто они?

Она знала, что скоро умрёт и всё, что с ней происходило в этой деревне уже не казалось таким удивительным. В глубине души она всё-таки рассчитывала на чудо. На это намекала встреча с покойницей в её доме в момент её похорон, поиск настойки, которую, не думая, выпила и смерть мужа Маша, свидетелем которой она являлась. Последние дни она ощущала на себе помимо дыхания смерти странную перестройку организма и не только физическую, а душевную. Она понимала, что ведёт себя неадекватно и люди, тот же Ступин и Немов подозревают её в ненормальности и даже наркотической зависимости. Но где-то в глубине души, она твёрдо знала, зреет что-то очень сильное, которое, если и родится, то, наверно, уже перед смертью.

Хлопнула дверь и она услышала сзади шаги по скрипучему снегу. Цезарь приближался к ней и шаги на мгновение замерли, но тут же возобновились. Она почувствовала дыхание и, не оборачиваясь, поняла кто так безбоязненно стремился помочь ей.

- А ты зачем? - спросила она как можно непринуждённее.

- Надо Курепина проведать.

- Без Наташи?

- Она в лёгком ауте и придёт с Огольцовым.

- Ну, пойдём вместе.

- А собака нас пропустит? Это не дворняга.

Таня присела на корточки и её голова оказалось вровень с мордой пса. Он дохнул в её лицо и широко зевнул, обнажая ряд белых сильных зубов. Немов предостерегающе положил руку на её плечо и осторожно его потеребил. Таня с некоторой опаской протянула руку и пёс лизнул её.

- Видишь, мы уже подружились, - произнесла она, с осторожной лаской поглаживая голову пса.

Она встала и Немов хотел пойти за ней, но пёс угрожающе зарычал, обнажая белые острые клыки. Таня вновь присела возле пса и начала ему что-то горячо нашёптывать в большое тёмное лохматое ухо. Немов различал отдельные ласковые слова и со вздохом подумал, что от неё таких слов ему слышать не приходилось. Когда они вышли за калитку он взял её за руку, но она вырвалась.

- Ты на меня до сих пор дуешься?

- Зачем ты попёрся сюда с Огольцовым? Только не говори что по служебной необходимости. Не прикрывайся службой. Зачем тебе надо топить Курепина?

- Видишь ли, Таня...

- Пока вижу, что ты на стороне Огольцова и против закона,- сухо оборвала Таня.

- Я вынужден это делать, потому что иначе он возбудит дело против меня. Собрал, гнида, на меня компру и теперь шантажирует.

- И долго ты у него на коротком поводке будешь бегать?

- Ему надо обвинить Курепина в убийстве двух девушек и тогда его возьмут в область.

- И тогда ты, посадив невинного человека, сам будешь чист как стекло перед майскими праздниками. А совесть свою, Толик, усыпишь или прибьешь, чтоб не ворочалась и не напоминала о трусости и подлости человеческой?

- А знаешь, - остановился Немов,- я в тюрьму не хочу и никому не советую. Да и не тюрьмы я испугался, хотя и это не сахар.

- Что же тебя тревожит?

- Что тебя не увижу долго, а когда выйду, то и совсем потеряю. Из тюрьмы люди другие выходят. Да и тебе без меня будет чем или кем развлечься.

- Бывает, что не дожидаются и по другой причине,- тихо сказала Таня и взяла Немова за руку.

Он остановился и вгляделся в лицо Тани. В темноте оно смутно белело совсем рядом и тогда он поцеловал её. Нежно коснулся своими губами её щек, глаз и наконец губ. Она не сопротивлялась. Губы ощутили влагу, которая несомненно лилась из глаз. Таня плакала молча, безвольная перед его ласками. Он обнял её такое желанное тело и сам едва от нежности не разрыдался. Она дрожала уткнувшись ему в плечо, слабая и беззащитная. Только тут он вдруг осознал, что в этом сильном женском волевом теле под внешней крепкой стойкостью жила ласковая исстрадавшаяся душа.

- Я не могу, устала. Пусть будет проклята моя никчемная жизнь. Зачем я жила?- бормотала она на его плече, крепко вжимаясь в него.

Он бережно гладил её по голове, сбивая неумелыми движениями вязаную шапочку и что-то нашёптывал, не вникая в смысл её слов. Он не понимал, что она хочет исповедоваться и что такое происходит с людьми перед чем-то очень серьёзным и страшным для них.

Они стояли совсем рядом с опорным пунктом. Немов бессознательно глядел в его сторону, весь охваченный любовью и не сразу заметил человека. Он крался вдоль стены, пытаясь заглянуть в тёмные окна.

- А это кто? - пробормотал Немов, с трудом отгоняя от себя сладостную истому.

- Кто?- резко оттолкнулась Таня и посмотрела в ту же сторону, что и Немов.

- Да как будто человека видел или... померещилось.

- Галлюцинации у пьяных бывают.

- Или у счастливых, - добавил Немов пытаясь вновь обнять Таню, но она упёрлась ему в грудь руками.

- Вероятно, это Маша. Она раньше нас вышла и хочет увидеть брата. В этой деревне не совсем всё чисто и надо быть настороже. И не лезь сейчас, Толик, ко мне, в морду дам,- пообещала Таня, но без напора и злобы.

- Дверь я закрыл. Так, что она без нас туда не попадёт. Небось вокруг дома ходит, лазейку ищет.

- Странно,- пробормотала Таня.

- Что тебя удивляет?

- Долго она дом обходит. Пора бы уже появиться.

- Небось в снегу увязла и не может выбраться,- хохотнул Немов и осторожно взял Таню под руку. Она не обращала на Немова внимания, вся целиком поглощённая домом. Расценив её безучастность как разрешение, Немов медленно начал прижимать её к себе, но она резко отпихнула его.

- Ты, дурак, Немов? Или тебе коленом врезать по твоим гениталиям, чтоб долго ходил скрюченный? - жарко зашипела она в его оторопевшее лицо.

- А что такого я сделал-то? - ошарашенно прошептал он.

- А то, что, если это мы видели Машу, я дам тебе себя поцеловать, - не сводя глаз с дома процедила Таня.

- Так может сразу это и сделать? Уж не на привидение ли ты рассчитываешь, чтоб увернуться от своего обещания? - попробовал засмеяться Немов, но Таня быстро прикрыла ему рот варежкой. И вовремя.

От края дома отделилась размытая тень, и медленно, крадучись подобралась к двери, постояла на крыльце и вскоре до Тани с Немовым донеслись слабое металлическое позвякивание и потрескивание дерева.

- Она что, дверь решила ломать?- глухо через варежку сказал Немов не желая отнимать её от своего лица.

- Не она, - задумчиво произнесла Таня, не отводя от дома напряжённых глаз.

А неизвестный человек осторожно возился возле двери, которая жалобно постанывала под его руками, но не поддавалась. Маша отняла руку от рта Немова и тяжело задышала. Её голова немного опустилась так, что теперь она смотрела на дом изподлобья, фигура немного подалась вперёд и, казалось, ещё мгновение и она кинется вперёд, к дому. Так бы, наверно, и произошло, но в последний миг Немов ухватил Таню за руку и она, уже устремлённая вперёд, задержалась и дёрнулась, пытаясь вырваться, но крепко удерживаемая, обернулась, вся в ярости.

- Тихо, тихо, девочка,- прошептал Немов, теперь уже сам, прикрывая ей рот перчаткой.

Но похоже их борьба не осталась незамеченной, потому что человек внезапно прекратил свои безуспешные попытки, отделился от двери и, стоя на крыльце, долго всматривался и вслушивался.

Немов и Таня затаили дыхание, осторожно выглядывая из-за поленицы дров соседнего дома. Им, казалось, что человек или кто бы это ни был, не обнаружит их присутствия, уж слишком казалось нереальным увидеть их в такой тьме и на таком большом расстоянии.

- Кто же это такой осторожный? - почти беззвучно выдохнул Немов.

Таня предостерегающе сжала ему ладонь и, что-то почувствовав, вздрогнула. Одновременно с этим фигура сдвинулась и, расплываясь в темноте, заскользила по ступенькам. Она двигалась к ним не производя ни единого звука и в ночной тишине это казалось таким нереальным, что и Немову и Тане, показалось, что они оглохли.

Ужас подхватил и они, не сговариваясь бросились бежать. Им казалось, что их преследуют и даже чудились шаги и тяжёлое дыхание за спиной. Ноги от слабости подгибались в коленях, Таня несколько раз падала и Немов, преодолевая панический страх, понуждал себя возвращаться и поднимать девушку.

-33-

Они ввалились в дом в растрёпанной одежде, красные, потные с полубезумными глазами. При виде их Огольцов подскочил на диване, Ступин резко вздрогнул и вжался в угол между окном и стеной, а Наташа удивлённо приподняла брови и понимающе усмехнулась. Немов сразу кинулся закрывать дверь на ключ, а Таня прислонилась к стене и обессиленно сползла по ней спиной. Они долго не могли унять запалённое дыхание и пугливо косились на окна. Наташа поднесла им в алюминиевом ковшике воду и, пока они по очереди её жадно глотали, проливая на пол, внимательно их осматривала.

Наконец Немов, с трудом отходя от пережитого, начал сбивчиво рассказывать, что с ними произошло. Во время рассказа Ступин несколько раз проходил по комнате задумчиво кивая головой, а Огольцов сидел с насмешливым выражением лица. Таня молчала, устанавливая дыхание и, пытаясь привести в порядок взвинченныен нервы. Она хорошо помнила, что с ними произошло и свои ощущения, а вот Немов немного путался в своём рассказе, сбивался и даже раз соврал. Но Таня понимала, что это не специально и такова человеческая природа, подверженная испытаниям страха.

Она хорошо слышала слова Немова, не поправляла и не вмешивалась в его немного путанную речь. Она пыталась разобраться в себе и установить причины панического бегства. Она давно никого и ничего не боялась, особенно после известия о своей смертельной болезни. Она притерпелась к этой мысли и огромной силой воли постоянно подавляла девичью плаксивость и истерику, подвергая психику неуклонному износу. Но всему есть предел и сейчас она находилась на грани срыва. Она завидовала Немову, раскрепощённости его чувств и открытости переживаний, но позволить себе этого не могла.

Она давно слабела и держалась только на гордости и самолюбиии, но сейчас впервые столкнулась с чем-то до ужаса мрачным и кошмарным. Это нечто ударило наотмашь со всей таинственной мощью, внеся в её измученную душу хаос и она не понимала как удержаться, не пасть окончательно духом.

Таня сидела на полу с закрытыми глазами, стараясь дышать медленно, задерживая воздух и выдыхая его через нос. Сердце восстанавливало свой обычный ритм, но страх не отпускал. Во время эмоционального рассказа Немова она услышала вскользь оброненное Наташей слово. Оно не содержало в себе ни эмоций, ни оценки. Оно вообще было нейтральным, но именно оно встрепенуло Таню, напомнило о присутствии здесь врага, который только и ждёт её ошибки. Наташи находилась рядом и желала её поражения. И это удержало от падения, заставило насторожиться, и отвлечься от переполнявших чувств.

А Наташа вела себя странно не замечая на себе внимания Тани. Впрочем и заметить это было трудно, потому что Таня старалась не глядеть на девушку и бросала быстрые взгляды на неё только тогда, когда внимание Наташи отвлекалось. Её реакция на рассказ Немова получалась неоднозначной. Казалось, она понимает о чём говорит Немов, но в некоторые моменты её глаза прикрывались выпуклыми веками. Лицо при этом каменело, то ли скрывая тайные мысли, то ли застывая от ужаса, испытанного ранее. Несколько раз Таня ловила на себе её косые подозрительные взгляды, но не поддавалась и разыгрывала стойкое равнодушие, которое, очевидно, должно служить признаком перенесённого стресса. Она опять сознательно поддавалась, желая усыпить эту странную и опасную девушку.

- А где эта девушка, ну... сестра Курепина? - внезапно, пользуясь возникшей паузой в рассказе Немова, подал голос Огольцов.

Немов остановился на полуслове и непонимающе уставился на Огольцова.

- Ты был в опорном? - нажимая на первое слова, поинтересовался с видимым равнодушием Огольцов.

- Нет. Не успел. Я же рассказываю.., - смутился Немов.

- Понятно. Оставил человека одного в холодном опорном пункте, а сам, значит, в тепле и женщиной. Что вы там, на улице вдвоём-то делали? - простодушно поинтересовался следователь, откидываясь на диване.

- Целовались, - зло хохотнула Таня и едко добавила,- а вы о чём подумали, гражданин следователь?

- О том самом,- пробормотал Огольцов, но так, что все услышали.

- Не завидуйте и на вашей улице будет с кем-нибудь и когда-нибудь, если, конечно, получится. Я имею ввиду возраст исполнения желания.

Огольцов покосился на Таню и промолчал. Он закрыл глаза, намереваясь сделать вид погружения в сон, будто его совсем и не интересовал нервный выпад девушки. Но едва он смежил веки с улицы в окно сильно застучали. Все одновременно вздрогнули.

- Кто бы это мог быть? - пробормотала Наташа, но с места не сдвинулась.

Стук участился уже в другом окне возле Ступина. Он чуть приоткрыл край занавески и вгляделся. Но уже стучали в дверь веранды и стучали сильно с криками злобы и ярости.

- Стучат, словно собаки гонятся,- неудачно сострил Огольцов, но сел на диване и обвёл всех тревожным взглядом.

- Собаки?

Таня подошла к Немову, забрала у него ключ, со звонкими щелчками открыла замок и вышла на веранду. Никто не последовал за ней, даже не двинулся. Все застыли в предчувствии беды. Это общее чувство несчастья парализовало всех, лишая воли и подавляя всякое желание инициативы. Послышался звук открываемой вдали двери, кто-то ожесточённо заговорил, потом раздались поспешные шаги и в дом вошёл... Курепин с женщиной на руках. При его появлении все инстинктивно отодвинулись вглубь дома с удивлением всматриваясь в искажённое от боли лицо парня. Он сразу направился к дивану и, не обращая внимание на вскочившего Огольцова, бережно положил Машу на диван. Затем резко обернулся, быстро окинул всех ищущим взглядом и остановил его на Наташе.

- Что с ней? - сообразила Наташа, но подходить к Маше не спешила.

Она смотрела на Сашку и что-то медленно обдумывала. Тогда он подошёл к ней, грубо схватил за плечи и толкнул к дивану. Она едва не упала на Машу, но в последний момент устояла. А когда склонилась над ней и занесла над её лицом правую ладонь, Сашка дёрнулся, но Таня его удержала. Несколько минут Наташа проводила над Машей какие-то манипуляции руками, бралась за её руку и, наконец, остановилась.

- Что с ней? - крикнул с надрывом Сашка и вновь попытался подойти к Наташе.

Таня с трудом не пускала его и ей на помощь пришёл участковый с Немовым. Они отвели в сторону разгорячённого Курепина и что-то стали тихо ему пояснять.

- Ран на теле нет. Шок. Она сейчас придёт в себя и мы можем узнать, что её так... испугало.

- Испугало? - вскрикнул Сашка.

- Ну, потрясло. В любом случае она потеряла сознание от стресса.

- Где вы, Саша, её нашли?

Таня старалась говорить сдержанно, желая успокоить своим тоном не в меру взволнованного Курепина, но тот пытался вырваться из тесных объятий Немова. Участковый стоял рядом, готовый оказать помощь в удержании Сашки.

- Да отпустите вы его, - махнулаТаня рукой.

Сашка быстро подбежал к Маше и склонился над ней. Она открыла глаза и улыбнулась.

- Давайте, Саша, рассказывайте, где вы её нашли. У нас не так много времени,- потребовала Таня.

- На пороге дома, где меня держали. Я проснулся и услышал, что кто-то пытается открыть дверь. Вначале я решил что этот,- кивнул Сашка на Немова, - ключи потерял. Но потом стало тихо и я подкрался к двери. Её совсем покорёжили, я несколько раз толкнул, она и развалилась. Дрянь дверь у вес в ментовке.

- Дверь восстановишь,- со вздохом проворчал Ступин. - Да и побегом из под стражи попахивает.

- Оставьте ваши умозаключения, - не выдержала Таня.- Где вы её нашли?

- Так в сугробе, рядом с крыльцом. Если б не вышел замёрзла бы.

- А кто дверь ломал?

Огольцов стоял с недовольным лицом и в упор рассматривал недоброжелательным взглядом Курепина.

- А мне какое до этого дело? Я его не видел.

- И даже спасибо за своё освобождение не хочешь сказать? Ведь кто-то тебе помог выбраться. Уж не соучастник ли? Кстати, как я понял тебя закрыли на ключ в камере и как ты из неё сумел выбраться?

Огольцов явно нервничал и переминался с ноги на ногу. Ему не давало покоя мысль о неожиданной помощи Курепину. А ещё он опасался провала в следственном эксперименте. Он замечал неприятные изменения в поведении Курепина, который начинал вести себя с некоторой вольностью. Всё гипнотическое внушение Наташи явно начинало слабеть. Огольцов с тревогой взглянул на неё, но она отвернулась. Это его разозлило.

- А в чём вы меня обвиняете? И зачем сюда привезли? Сейчас мы в моём бывшем доме, который обманом завладела она.

На последнем слове Сашка с презрением выкинул в сторону Наташи руку. Он не хотел даже имя её произносить, столько в душе у него накопилось ненависти.

- Что это ты Саша так ко мне пренебрежительно? Али забыл о нашей любви, а слова какие страстные говорил, в любви вечной клялся. А сейчас разлюбил? Или новую любовь отыскал? Уж не к следачке ли этой, что тебя постоянно выгораживает? Даже сюда к своему полюбовничку припёрлась, выручать решила.

Наташа говорила с злобной насмешкой, зная о неустойчивости его характера и провоцируя на столкновение. Она догадывалась о чувстве Тани к Курепину и ревновала, ревновала, готовая на всё, чтоб не допустить их сближения. Сейчас надо вывести его из себя и тогда наручники, а потом он признается во всём, что и не совершал. Она видела потемнение лица у Сашки, его пальцы рук сжатые в кулаки и оставалось совсем немного до его срыва. И тогда она нанесла последний удар.

- Чистеньким хочешь казаться? А как же наши любовные ночи? Соблазнил сестрёнку и в кусты?

- Что ты несёшь, Наташа? - крикнула Таня и в приступе гнева шагнула к ней.

- Обидно, что твоя любовь без угрызений совести пару месяцев кувыркался со мной, своей сестрой? Что же ты Саша молчишь? Ну, расскажи всем о своей невинности. Только не вздумай отрицать своё незнание о нашем родстве,- крикнула Наташа, жёстко впиваясь глазами в Сашку.

Установилась гнетущая тишина. Взоры всех обратились на красного Сашку. Он молчал, подавленный сообщением Наташи, и не знал куда деть глаза.

- Почему вы решили, что он ваш брат? Какие у вас доказательства?- первым не вынес тягостного молчания Немов.

Его голос с лёгкой хрипотцой дрожал, да и слова давались ему не едиными фразами, а с затруднением, по отдельности. Они с трудом выдавливались из пересохшей глотки. Таня взглянула на него и поразилась его бледности. Только теперь она вдруг осознала какие чувства он испытывал к ней. Но и признание в инцесте глубоко шокировало её. То что у они любились, она знала из его дневника и это её не удивило. Но Сашка скрыл их родство и выходило солгал, обманул её, прикинулся хорошим и добрым. Она не терпела обмана и ложь от человека, который ей очень нравился, потрясла.

- Доказательства? - расхохоталась Наташа и, обведя всех сияющими глазами, подняла юбку и начала поспешно, не стесняясь, стягивать с себя колготки.

Все молчали, поражённые откровенной сценой. Наташа, задыхаясь, быстро скинула колготки и кинула их в лицо Курепина. Тот даже не сделал попытки уклониться. Затем она подошла к столу и резко выбросила на него ногу, прямо в лицо Огольцову. От неожиданности тот едва не опрокинулся со стула, но ступня даже не коснулась его.

- Зачем мне этот стриптиз? - ошарашенно вскрикнул он, отклоняя голову от голой ступни.

- А ты, следак, посмотри на ступню и все, слышите, все подойдите и удостоверьтесь в родинке под левой пяткой, - крикнула вызывающе Наташа, взмахами кистей рук приглашая всех к столу.

Немов и Таня подошли к столу и осмотрели пятно. Ступин оказался возле него раньше всех и дотронулся до него. Он приблизил к нему своё лицо, придирчиво изучая, и даже послюнил палец, поскрёб им, желая удостовериться в его подлинности.

- Ой, не щекочи меня, Ступин,- завизжала Наташа, дрыгая ногой.

- И какой вывод из всего этого мы должны сделать?- произнёс Огольцов с удовольствием разглядывая всю ногу Наташи.

- Подбери слюни, Огольцов. А теперь, уважаемые зрители, пусть и Курепин покажет вам левую ногу.

- Зачем? - вырвалось у Немова.

- Для сравнения, милый Толик, для сравнения, - лукаво пояснила Наташа, одаривая его улыбкой.

- Я думаю ваша ножка, уважаемая Наташа, не идёт ни в какое сравнение с мужской ногой, - улыбнулся Огольцов, не спуская с женской ноги своего маслянистого взгляда.

- Ну, что же ты стоишь, Саша? Давай обнажайся. Сличим, так сказать, доказательства своего родства, - крикнула Наташа.

Саша помялся, снял с левой ноги ботинок, носок смял и вызывающе подкинул его в руке. Наташа не испугалась и криво ухмыльнулась. Когда он поставил свою ногу на стол никто не сдвинулся с места.

- Ну что же вы? Давайте, смотрите доказательство нашего родства, - крикнула Наташа, подталкивая Таню. Все сгрудились у стола, рассматривая синее пятно под пяткой Саши.

- Ну вот, видите! - торжествовала Наташа, обводя всех радостными глазами.

- Ну и что, - хмыкнула Таня, - обычное совпадение. Только мать может подтвердить ваше родство.

- Или ДНК,- прибавил Огольцов.

- Мать? - широко раскрыла глаза Наташа, но тут же вновь расхохоталась и добавила,- Можно и мать. Есть одно письмо. Оно всё расставит по полкам. И это письмо есть у Тани. Не правда ли, Танюш?

- Письмо, действительно, существует и в нём сообщается о родимом пятне под левой пяткой. Их обладатели девочка и мальчик являются сестрой и братом, - сухо сообщила Таня, избегая взгляда Саши.

- Что и требовалось доказать! - воскликнула Наташа и злорадно захохотала.

- А где эта мать? И почему вы не знали друг о друге так долго?

Немов читал это письмо, но задавал вопросы, зная, что в этом письме сообщалось о Наташе как убийцы своей матери. Ведь та прямо обвиняла её в своей смерти.

- Я выросла в детдоме, а Сашу отдали его родной тётке, будущей матери Маши. Мы и не знали о существовании друг друга. А когда случайно встретились, то полюбили друг друга и спали не зная о своём родстве. Ну, а когда узнали...

- Неужели устыдились? - усмехнулась Таня и впервые взглянула на Сашу.

- Да нет,- беспечно отмахнулась Наташа, - секс сблизил нас. Ведь мы любим друг друга. Да, Саша?

Наташа приблизилась к Курепину и попыталась его обнять, но он увернулся и отошёл.

- В постеле ты более ласковый. Впрочем, милые бранятся, только тешатся.

- И зачем вы нам поведали эту тайну? Для чего она нам? - хмуро поинтересовался Огольцов.

- А потому, что я не могу быть понятой на вашем эксперименте. Ищите другую. Кроме этого мне неловко скрывать обман Курепина от Тани. Ведь ты же, Танюша, не знала об этом инцесте? Конечно, твой обожаемый Саша постеснялся сообщить об этой страсти.

- Мне плевать на ваши отношения. Они дело ваших совестей. Надеюсь вы не стремитесь заводить детей? Впрочем Саша что-то говорил о желании освободиться от тебя, Наташа. Ты его стала очень доставать. Поэтому и убежал. Ты, прилипла к нему и он пустился в побег, - с внешним спокойствием произнесла Таня, стараясь изо всех сил сдержать всю бурю чувств, клокотавших внутри.

- Несомненно, но не от меня, а после убийства моего отца, соседки и, вероятно, двух девушек. Ведь ты же за этим сюда приехал, Огольцов?

Таня чувствовала на себе взгляд Ступина и понимала его состояние. Совсем недавно он видел пятно на ноге у неё, а теперь аналогичные пятна у Саши и Наташи. Теперь у него, наверняка, голова идёт кругом от предположений родства их с Олей.

- Я следователь, и неразумно заявлять о поездке сюда на шашлык и дегустацию местного самогона и.., - неторопливо, со вздохом сожаления, что приходится напоминать о служебной поездке, начал Огольцов.

- Ну, насчёт последнего, Павел Петрович, особенно преуспел. До сих пор мы вынуждены отравлять свои лёгкие парами не особенно благородного, но доброкачественного напитка, - перебила Таня и выразительно, с предостережением, взглянула на следователя.

Тот уже открыл рот, намереваясь выдать достойный ответ, но решил не ввязываться в спор и не развивать эту тему. Он кинул быстрый взгляд на Ступина, но тот исподтишка пялился на Таню и похоже, намеревался, что-то произнести.

- Василий Степанович, а откуда у вас царапина на лице? - простодушно поинтересовался Огольцов, желая увести разговор в сторону.

Ступин, застигнутый врасплох, непонимающе уставился на Огольцова и провёл по лицу рукой.

- Где? - растерянно произнёс он, подошёл к зеркалу на стене и принялся рассматривать своё отражение.

- А вы, товарищ Немов, где умудрились сбить костяшки пальцев рук? - не унимался Огольцов, желая блеснуть внимательностью.

- Когда тащил, товарищ следователь, ваше бесчувственное тело по дороге. Вы ещё тогда пытались со мной обсуждать подробности вашего застолья с Василием Степановичем, - мгновенно с вызовом отреагировал Немов.

- Не будем конфузить старшего следователя,- пришла на помощь Таня и, не отвечая на благодарный взгляд Огольцова, повернулась к Наташе.

- Волею случая здесь собрались все, кто имеет прямое или хоть какое-то отношение к смертям в Сугробово и Волочке. Я предполагаю этот случай не случайный. Извините за тафтологию. Здесь в Сугробово что-то нечисто. Коли здесь все, предлагаю высказаться. А судя по некоторой застенчивости присутствующих начну с себя. Но и вы будьте откровенны. На все вопросы отвечать предельно искренно. Начну с себя, поскольку делом по убийству Самохваловой начала заниматься я.

- Один вопрос,- подал голос Огольцов,- с чего ты нашла в этом деле что-то таинственное. Обычные убийства. У нас есть подозреваемый Курепин вот и пусть он расскажет о них.

- Это кто же решил меня в них обвинить. Я никого не убивал и, если убегал из дома Любы так только из страха за свою жизнь.

- Допустим, там был кто-то ещё. Муж вашей сестры Фёдор, с ваших слов. А отчего... пардон, повесился Артём, отец Наташи? Судя по всему вы его видели последним.

- Не знаю. Наверно Серж этот, дружок Федьки. Он сам сообщил, что обследовал мой дом и разговаривал с...

- Не твой, а мой, - крикнула Наташа.

- Во, как ты его окрутила, - пробормотала Маша, но, во внезапно наступившей тишине, все её услышали.

- Я одного не пойму,- подал голос Ступин от окна.- У вас, троих, под левой пяткой родимое пятно, но такое не может быть. У Оли родились мальчик и девочка, оба с такими пятнами. Откуда третье лицо?

- Ты имеешь в виду меня и Таню?- с вызовом бросила Наташа.- Я думаю, что мы обе не имеем отношения к тётке Оле. Поскольку сделали его себе в детдоме. Вы, Василий Степанович, сильно тогда засветились со своим интересом к левым ногам детей. А мы хотели вырваться из него. Но вы быстро ушли неудовлетворённым, а когда появился Артём у меня под пяткой уже красовалось пятно, ну, а Тане не повезло. Взяли меня. Кстати, он до самой смерти считал меня родной дочерью.

- Выходит вы с Курепиным не родные? - удивился Немов.

- Разумеется. Я соврала, чтоб пощекотать вам нервы. Так что, Сашуня, не страдай от сознания инцеста. Мы чужие люди. Но нам всё равно было хорошо.

- Не понимаю,- прошептал потрясённый Ступин,- если у вас поддельные пятна, то, выходит, мы не знаем, настоящую дочь Оли?

- Ну, мальчика-то нашли,- усмехнулась Наташа, - указывая на Курепина.

- Не нашли. Мальчиков двое, - растерянно произнёс Ступин.

- И кто же второй, позвольте полюбопытствовать?

Огольцову подошёл к столу, обвёл всех недоверчивыми глазами и остановил их на Ступине.

- Есть ещё один и это ... мой сын. Приёмный по бумагам, но я-то считаю его своим родным сыном. По родинке. Я нашёл его в детдоме соседней области. Я в четырех областях искал.

- У Володьки есть такая отметина? - прошептала потрясённая Наташа. - Но тогда кто же из них настоящий? Может ты, Курепин, прояснишь?

- Это могу сделать я!- звонко крикнула Маша и все повернулись к дивану, куда совсем недавно её уложил Курепин. Она сидела, поставив ноги на пол. От прошлого обморочного состояния не осталось и следа. Её лицо дышало решимостью, подбородок задирался, а глаза торжественно блестели.

- Не знаю по поводу подлинности пятна у вашего... сына, товарищ полицейский. Но у Саши оно не с рождения. Когда-то моя мама взяла мальчика от тёти Оли и обещалась его растить. Но мальчик по мере роста проявлял некоторые... ну, скажем, странности в характере. Я не совсем точно помню в чём это выражалось, но его психика, как говорят, оставляла желать лучшего. Мои будущие родители измучились с ним. Но тётя Оля, отдавая мальчика, наказала его изредко привозить к ней, чтобы она могла следить за его жизнью. Я не знаю, зачем она отдала своего сына моей маме, потому что меня тогда не было. У родителей долго никто не рождался, поэтому они ухватились за Сашу, так назвала сына тётя Оля.

Но через два года, а может и больше, родилась я. Родители были на седьмом небе от счастья. Но Саша повёл себя странно. Может ревновал, а может в него с рождения заложены некоторые странности. Только родители стали опасаться оставлять меня наедине с ним. Я не знаю в чём это проявлялось, но поговаривали о его желании проткнуть меня ножницами или задушить. Его неоднократно заставали надо мной в немой сосредоточенности. Весь его вид говорил о сильной концентрации. А когда родители на свой страх и риск решили за ним понаблюдать, то едва не лишились меня.

Каким-то чудом они успели откинуть его от моей кроватки. Но самое удивительное, мальчик совсем не замечал подозрительного к себе отношения. Все его помыслы и планируемые поступки почему-то им быстро забывались. Внешне он являл собой образец послушности и дисциплины. Но его поведение не моглО уже ввести в заблуждение. Жизнь, по словам мамы, превратилась в ад. Они не могли ни на минуту оставлять нас наедине.

Кончилось всё однажды банально просто: у мамы не выдержали нервы и она закатила истерику. Поэтому они решили избавиться от Саши. Может быть вы не знаете, но тётя Оля здесь в Сугробово известная колдунья и, со слов опять же мамы, она не хотела такой участи своим детям. Поэтому и раздала их родственникам.

Родители решили избавиться от проблемного мальчика Саши и тайно подкинули его в один из детдомов. Ну, а стоящего перед вами этого парня усыновили, сменив ему имя на Сашу, чтоб тётя Оля не догадалась. Она и не догадалась. Да и как это могло случиться, если пятно под левой пяткой ему сделали точно такое же, как и у её настоящего сына.

- И где же этот настоящий сын?- воскликнул Немов и в изумлении завертел головой по лицам.

За всё время повествования Наташа сидела поражённая с приоткрытым ртом. Новость её шокировала и лишила дара слова.

- Ну, если Курепин отпадает, то.., - с усилием начала Наташа.- Василий Степанович, может быть вы отгадаете этот ребус?

- Выходит мой сын, Володька, - развёл руки Ступин и уставился в окно.

- А почему он не Сашка? - не унималась Наташа.

- Чтоб от Оли скрыть. Мы переименовали его. Я хотел помучить немного её. В своё время она вдоволь поизмывалась надо мной и Артёмом. А потом я и жена прикипели к нему и решили, значит, это дело скрыть.

- Хитрый нарвался на хитрого,- констатировал Огольцов и широко зевнул.

- А почему вы всё время стоите у окна. Стережёте кого? - простодушно поинтересовалась Маша. Ступин не ответил, продолжая всматриваться за окно. Внезапно он застыл. Первой это заметила Таня, которая неотрывно наблюдала за ним.

Она приблизилась к нему и заглянула за его плечо. Луна в этот момент вышла из-за туч и мягко осветила двор дома. Ступин, не замечая присутствия Тани, начал что-то страстно нашёптывать. И хоть стояли они рядом, но слова были невнятны и произносились скороговоркой. Не отрывая глаз от окна, Таня попыталась вслушаться в набор непонятных ей слов, но Ступин почувствовал её дыхание и остановился.

- Что вы там видите? - едва слышно шепнула она ему в ухо.

- Если я вам скажу, вы ужаснётесь, - пробормотал он приглушённо, не оборачиваясь.

- Вот как? Уж не сына ли своего выглядываете?

Он вздрогнул и пугливо оглянулся. Таня не отодвинулась и в упор, не мигая, смотрела в его расширенные от страха глаза. Несколько секунд они стояли вплотную друг к другу, дыша в лицо, и первым не выдержал Ступин. Он потупился и, виновато вскинув на неё глаза, прошептал, что лучше ему застрелиться.

- Такая ужасная правда?

- А о чём это наши доблестные органы шепчутся? Уж не замышляют ли какой заговор? - громко засмеялся Огольцов.

- Мы решаем стоит ли вас, Огольцов, и дальше поить самогоном, поскольку вы уже показали себя. И ваш следственный эксперимент под угрозой. Ведь не будете же вы на полном серьёзе утверждать, что всё идёт по-вашему плану? Курепин пришёл в себя и Наташа не особенно расположена вам в этом деле помогать.

- Ну, найдём другого понятого, - попытался обратить всё в шутку Огольцов, но Таня видела всю глубину ненависти в нём и понимала, что именно сейчас она наживает себе смертельного врага. И этот враг не остановится ни перед чем. На мгновение у ней мелькнула мысль, здесь, пусть не сейчас, раздавить этого лысенького наполеончика, который возомнил о себе невесть что. Она, подобно многим, недолюбливала этого человека, но сейчас внутри неё неведомым образом рождалась глухая неприязнь. Она понимала, что ненавидят равного, как, например Наташу, а Огольцов представлял из себя обычный тип карьериста, способного не только по головам, но и, легко, по трупам взбираться на вершину. Она смотрела на него в упор, не отводя глаз от наглого лица, накаляясь злобой и желанием сейчас, сию минуту, уничтожить его. Вероятно, Огольцов что-то начинал понимать, а может почувствовал себя неуютно, словом, он приложил руку к сердцу и изобразил на лице страдание. Было ли это на самом деле или так подействовало внушение, Таня не успела разобраться, потому что Ступин внезапно бросился на улицу.

-34-

Все кинулись к окну и увидели нелепую, проваливающуся в снегу, фигуру участкового и Цезаря, который кинулся на него. Ступин что-то выхватил из кармана и все явственно услышали выстрел. Пёс взвизгнул и вслед за этим ещё два выстрела. Пёс остался лежать в сугробе, а Ступин, не обращая на него внимания, устремился за ограду.

- Что он сделал?- взвизгнула Наташа и выбежала из дома.

Все последовали за ней и, пока Наташа заливалась слезами над трупом Цезаря, Таня незаметно от всех устремилась за Ступиным. Он бежал неровно и путанно, и кого-то звал. Таня не спешила, сохраняя дистанцию, а участковый даже и ни разу не оглянулся. Как ни странно, но слежка довела её до опорного пункта, куда Ступин скрылся. Таня добежала до крыльца, но всходить по нему сразу не стала. Изнутри доносились громкие крики, звуки борьбы, падающей мебели и внезапная тишина. Таня ещё некоторое время обождала и, затаивая дыхание, тихо вошла сквозь разбитую дверь в узкий коридор. Сердце у неё гулко молотилось и она ожидала чего угодно, но...

На скамье сидели двое в обнимку и плакали. Она вошла в комнату и услышала щелчок взводимого курка.

- Ну, а труп мой, Василий Степанович, куда спрячешь? Или в сугроб прикопаешь до весны? Так тебя же и первого и арестуют.

- Ты за ним пришла. А я тебе его не отдам. Он мой сын,- глухо ответил Ступин, прижимая голову сына к груди. В полумраке лунного сияния она видела, что участковый закрывает ему уши руками, лишая слуха.

- Он убийца-маньяк, а ты, Ступин, покрываешь его. Значит и ты преступник.

- А мне уже наплевать. Я всю жизнь ради него жил. Он болен и его надо лечить.

Парень дёрнулся и попытался освободиться, мотая головой, но Ступин, преодолевая сильное сопротивление, даже привстал, удерживая голову сына.

- Ну и кто же нам помешает это сделать? Проведём судебно-психиатрическую экспертизу и, если болен, будут лечить,- продолжала Таня, с опаской приглядываясь к двум слитым фигурам.

- Знаю как у нас лечат-калечат. К тому же сомневаюсь, что ему дадут дожить до суда. Его жизнь оборвётся в Сугробово, - задыхаясь, быстро проговорил Ступин. Судя по тяжёлому дыханию и кряхтению, он прилагал неимоверные усилия, стремясь удержать голову сына.

- А ты, Василий Степанович, считаешь возможным и дальше закрывать глаза на убийства? - произнесла Таня, невольно отступая из комнаты. На скамье тем временем разгоралась нешуточная возня, верх в которой одерживал сын Ступина.

- Что она говорит, папа? Я никого не убивал, я честно работаю и никого не обижаю. Пусть она замолчит! Немедленно замолчи, сука! - звонко крикнул Володя.

- Тихо, тихо, сынок, девушка шутит, это юмор у неё такой, а ты хороший. Сейчас мы позовём Наташу и тебе станет хорошо. Сейчас она уйдёт.

С порога комнаты она заметила неожиданную уступчивость Володи при имени Наташи. Он приткнулся к отцу, зарываясь в его полицейскую куртку лицом, часто всхлипывая и о чём-то прося.

- Что ты, хочешь, Скоба? Его смерти? - тихо произнёс Ступин, обнимая одной рукой Володю, а другой ласково поглаживая его голову.

- Как я могу желать смерти своему... брату?

Таня решилась на откровенность, уже не в силах терпеть всего, что её здесь окружало. Она устала от этих людей, их тайн и скрываемых отношений. Она мёрзла и ей надоело торчать в этой деревне, где что ни дом - тайна. К тому же боль в позвоночнике, не отступала. Сейчас неведомый постылый бур с новой силой, увеличивая обороты, просверливал каждый позвонок от поясницы до шеи, вынуждая выгибать спину.

- Брату? Но ты же сама призналась, там в доме у Наташи, что родинка на ноге у тебя искусственная, - дрогнул голосом Ступин.

- Я ни в чём вам не признавалась. Это для Наташи я посторонний Володе человек. Я соврала ей. А родинка у меня врождённая. Выходит мы родные люди. Но вы не наш отец. Так во всяком случае перед смертью признавалась Оля. Впрочем экспертиза ДНК всё расставит по своим местам, - с затаённым стоном произнесла Таня.

- Странно.

- Что ...вас удивляет?

- При всех соглашаешься в поддельной родинке на ноге, а мне сейчас признаёшься в родственной связи с моим Володькой. На жалость давишь? Думаешь расслаблюсь и посчитаю своей дочерью?

- Какой ты мне отец, Ступин? Я сирота, круглая. А ты чужой мужик, который считает себя отцом Володи. Ты сам-то веришь в своё отцовство?

Боль отступала, производя слабые сотрясения в пояснице. Таня задышала свободнее, но слабость от перенесённой боли подгибала ноги. Хотелось опуститься на пол и отдышаться. Она из последних сил держалась за косяк двери, ведя разговор на полуавтомате.

- Странный ты человек, Татьяна Алексеевна. Появилась в полнолуние и умрёшь под круглой луной. Следить за мной было верхом неблагоразумия. Я хоть и волновался, но отследил твоё преследование. Сыщик из тебя никакой.

- Зато следователь на пятёрку, - усмехнулась через силу Таня.

- И, как интересно, ты, Ступин, обставишь моё убийство? Опять на неведомого маньяка спишешь? Не опасный ли человек бродит у вас? Всё поднимется, и вытрясут из тебя, и будешь в собственной моче и дерьме ползать.

- А вот мне хочется посмотреть как это у тебя сейчас получится. На колени, тварь! Нет, давай раздевайся, попользуемся твоим шикарным телом, всё равно сгниёт, а так хоть польза будет, - радостно хохотнул Ступин.

- Ты один будешь пользоваться или на пару с неродным сынком отважишься?- деловито осведомилась Таня, опускаясь на колени. Пол казался сейчас лучше любой пуховой кровати.

- А это как ему захочется. Сегодня полнолуние и он нас уже давно совсем не понимает. Наш разговор для него непонятен. На его человечность не рассчитывай. Он сейчас зверь, укрощённый пока, но хищник и голодный. Вот отпущу его и будешь уже ты плавать в крови и дерьме. Он охотник. Опытный охотник. Никто не знает, каких мне сил стоило его удерживать, особенно в полнолуние. Он давно скатился бы с катушек, если бы я иногда не спускал его с поводка. Свою страсть он удовлетворял вдали от моего участка, даже не в соседней области. Мы часто меняли места, чтоб нас не вычислили. И не надейся, что понял что-то о вашем родстве. Он сейчас там, у себя, в своём мире, куда доступ нам закрыт. Он и со мной-то сейчас тихо сидит, потому что чувствует мой запах, но стоит мне отойти... или отстраниться... Видишь?

Ступин отодвинулся и в свете луны Таня ясно разглядела молодого парня с отрешённым необычно бледным лицом. Он повернул голову в сторону Тани и сверкнул глазами. Ну, совсем как у Цезаря, краем сознания отметила она, пугаясь и через силу поднимаясь. Теперь он смотрел на неё и в косопадающем лунном свете, из приоткрытого рта свисала тягучая слюна, медленно вытягиваясь и касаясь подбородка. Парень заторможенно приподнялся и взглянул Тане в глаза. Она стыла под его взглядом, чувствуя мороз во всём теле. Он медленно пошёл на неё, крадучись, словно выслеживая добычу.

- Страшно, девочка? - звонким устрашающим шёпотом произнёс Ступин и добавил. - А зубы-то у него молодые, крепкие. Ты ещё не видела, что он делал с ночными прохожими. Вот проблема-то была их потом по кускам искать и зарывать.

Таню медленно парализовало. Тело начало испытывать затруднения, деревенея и сковываясь холодом. Она не могла шевельнуться, крепко охваченная невидимыми стальными обручами. Будто невидимые ледяные путы окрутили тело и оно, словно связанное не слушалось. Сердце под ледяным коконом с трудом билось, заставляя с усилием дышать. Всё внутри охватывалось игольчатым инеем и только мозг, неподвластный никому, жёстко задавливая панику, чётко и ясно анализировал ситуацию. Он владел мимикой лица, губами, веками, но примороженные голосовые связки уже не действовали.

Ступин приблизился к сыну, осторожно приобнял его, отодвинул и, загородив своей спиной, ловко связал ей руки. Она не могла сопротивляться и, осознавая всё, с мукой испытывала на себе грубое бесцеремонное ощупывание груди и руку под низом куртки. Ступин недолго лапал, но когда попытался поцеловать её в губы, она едва сдержалась, чтобы его не укусить. Слюнявый табачный поцелуй в обычной обстановке вызвал бы рвотный рефлекс, но в подмороженных внутренностях безвольного тела даже ничего не затеплилось.

В её беспомощном положении оставалось только притворяться и делать вид, что онемение распространилось и на голову. Он с удовольствием игрался её телом, крутя и двигая её руки, ноги, проверяя, подобно кукловоду перед представлением, исправность всех частей тела, похлопывая их, сопя и урча от удовольствия. Наконец он удовлетворился, взял её на руки, позвал сына и вышел на улицу. Всю дорогу она со злобной волевой силой приказывала сердцу учащённо биться и мощными толчками гнать кровь по телу. Вены, сосуды, капилляры медленно разогреваясь, под напором сильной струи, расширялись, увеличивая объём кровяного потока.

Когда её внесли в дом, она совсем пришла в себя, но продолжала безвольно лежать в крепких руках Ступина. Всю дорогу он, не выдерживая, целовал её в губы, крякал отнимаясь от лица и, в волнении крепче сжимал. Чтобы не выдать себя она закрыла глаза и поэтому не знала куда её внесли. Участковый положил её на стол и напоследак присосался к губам. Как же ей хотелось укусить его! Ухватить передними зубами за эти бескровные губы, впиться в них со всей неутолённой злостью и откусить, конечно, оторвать их, чтобы этот насильный поцелуй был бы для него последним.

Несколько раз она слышала возле себя слабое звериное ворчание, но Ступин отгонял сына. Наконец, это ему надоело и он куда-то его увёл.

- Вот, теперь, Танечка, мы остались вдвоём,- ласково прошептал Ступин, растёгивая на ней куртку, и в нетерпении хватая за грудь.

Он жарко дышал самогонным перегаром и Тане показалось, что на её щеку упала капелька слюны. Он торопился, чуть ли не отрывая на куртке пуговицы.

- Как же ты меня разденешь, Ступин, если руки у меня связаны?- слабо, с видимым усилием прошептала она и замерла.

- А ты брыкаться не будешь, кобылка моя, ненаглядная?- жарко дохнул он на неё перегаром.

Она не ответила, опасаясь вступать в диалог и этим себя выдать. Несколько долгих секунд он размышлял, потом поднял её ногу и выпустил. Нога Тани звучно стукнулась каблуком по столешнице и он, удовлетворённый проделанным экспериментом, поспешил разрезать на её руках верёвку.

- Сейчас, моя девочка, мы разденемся и ляжем в кроватку, - нежно, как ему казалось, шептал Ступин, едва сдерживая желание просто разорвать на ней одежду.

Ему хотелось, если не обоюдной любви, то хотя бы повиновения во всех его прихотях, которые он давно выстраивал в своей голове. Руки у него тряслись и путались в складках одежды и это ещё больше его возбуждало.

- Я вам не помешала, товарищ Ступин?- неожиданно прозвучал звонкий женский голос от двери.

Ступин замер и медленно сунул правую руку под куртку. Маша не спешила приближаться и стояла на пороге, невидимая во тьме.

- Кто вы? И что здесь забыли? - грубо выкрикнул он, резко оборачиваясь.

- Да подругу свою,Таню. Это не её ли так беспощадно раздеваете на столе?

Таня слышала рядом с собой свирепое дыхание Ступина, видела в его руке пистолет и знала о смертельной опасности для них обоих.

- Да кто говорит-то? Подойдите ближе я вас совсем не вижу,- вкрадчиво, сдерживая дыхание, сказал Ступин, неслышно смещаясь чуть в сторону. Его спина оказалась перед ногами Тани и она, согнув их в коленях, с силой метнула в Ступина.

- Беги, Маша!- крикнула она, соскакивая со стола и устремляясь на отчаянный крик девушки.

От толчка Ступин упал и выронил пистолет. В тщетных поисках его он ползал по полу, хлопая по нему растопыренными пальцами и рыча тем особенным звуком, который выдают звери, попав в капкан. Он её терял и с ней всё, что нажил, заслужил. Из-за этой смазливой девки, перед которой не устоял, поддался соблазну, старый дурак. И оставалось одно убить её и всех кто мог что-то видеть или узнать. Он уже не владел собой, а отключенный мозг перерождался в звериный, способный на любую жестокость.

Едва ноги коснулись пола, Таня сразу поняла, что тело не совсем подвластно и уйти будет трудно. На третьем шаге, правая нога подломилась и она неуклюже завалилась набок. Боли не почувствовала и поползла, криком требуя от Маши бежать одной. Ступин совсем рядом ворочался, сопел, гремел, что-то опрокидывая. Таня с усилием ползла, вытянув руку и, впервые в жизни испытывала дикий ужас. Рука хватала воздух и, казалось нет спасения. Чья-то крепкая рука ухватила её, потянула и, опираясь на неё, Таня едва поднялась, как услышала резкий щелчок взводимого курка.

Девушки замерли. Таня оперлась о косяк двери, моля бога о спасении. Она никогда не молилась, но сейчас именно он казался ей той мощной силой способной уберечь от зла и спасти. Молилась и Маша крепко сжимая ладонь Тани. В наступившей тишине они обе неистово шепотом призывали бога, находясь на грани истерики.

- А теперь девоньки, идите ко мне и медленно,- строго скомандовал Ступин.

Таня, несмотря на отчаянное сопротивление подруги, вырвала руку и несильно подтолкнула Машу за порог. Та немного замешкалась и, закрытая спиной следователя, шмыгнув носом, неслышно растворилась на веранде. До Тани донеслись её слабые шаги на крыльце, скрипнула в отдалении калитка и тогда она шагнула в комнату.

- А почему ты, Ступин, свет не зажигаешь? Боишься зрителей своих сексуальных утех?

Участковый грубо ухватил её за волосы и ткнул головой в столешницу. От боли Таня вскрикнула и хотела кинуться в драку, но Ступин приставил к её виску ствол пистолета. После этого связал ей руки за спину, быстро протопал по веранде, что-то крикнул и вернулся.

Таня лежала на животе, упираясь ногами в пол и от злости едва не плакала. Это ж надо так угораздить: убежать из больницы, чтобы в глухой деревне подвергнуться насилию со стороны участкового, деревенского мужика. Дооберегалась! Всё о невинности беспокоилась, дура. Многие девчонки ещё в детдоме не одного мальчика поменяли, а она гордая недотрога. Идиотка, цену себе набивала! Так ей кто-то тогда и сказал. Правда, есть надежда, что Маша сюда кого-нибудь приведёт, вот бы Немова. А если опоздают?

-35-

- Ну, что, Танька, готовишься к сексу?- ухмыльнулся Ступин и звучно зевнул.

- А ты не боишься.., - едва сдерживая слёзы, вскрикнула Таня, и услышала свой плаксивый голос как бы со стороны.

- Машки? А не боюсь, - ехидно засмеялся Ступин,- Володька её далеко не отпустит. Тихо, тихо, не шебуршись. Ему тоже позабавиться надо. Такая ночь!

Он ходил вокруг неё, осматривая как рабыну, изредко проводя руками по телу и часто восторженно цокая языком.

- И долго ты будешь ко мне пристраиваться? Не знаешь с какого боку подойти, старый обоссаный пенёк?- глухо со злой издёвкой сказала Таня, надеясь разозлить участкового. Такие старые на обиду очень вспыльчивые, глядишь и ошибку допустит.

Ступин перевернул её на спину, ухватил за кофточку на груди и потянул на себя, усаживая.

- Нравишься ты мне, Скоба. И телом хороша и лицом не подкачала. И даже характером, боевым и бесстрашным. Но вот с мозгами у тебя некоторые проблемы. Конечно, наркота, не делает из людей гениев, скорее, наоборот, до уровня животных низводит. Давно подсела-то?

- Недавно. Хочешь угощу?- вызывающе вскинула голову Таня, всматриваясь в довольное лицо участкового.

- Неужто не всю баночку вылакала? Поделиться хочешь?

- Я не жадная, а ты похоже трусишь меня.

- Тебя? Ты хоть двигаться-то можешь, деточка?- с ухмылкой поинтересовался Ступин, оглаживая её щёки.

- А ты надеешься на моё беспомощное состояние? И не пойму, что со мной. Он, что, твой Володька, чем-то психическим владеет?

От волнения её всю потрясывало и язык едва не цеплялся за зубы, которые упрямо норовили постукивать друг о друга. Она боялась показать свой страх и, за опасным разговором надеялась оттянуть своё унижение.

- Владеет. У него по ночам особенный дар проявляется. Днём обычный парень, а вот в полнолуние будто что вселяется в него. Даже я не всегда могу его остановить. Только Наташка. Она к нему особый подход имеет. Я думаю, что они очень похожи друг на друга. Оба ненормальные, сумасшедшие. Он и жертв своих гипнозом приманивает и они как мотыльки на него летят.

- Наташа знает, что он у вас двух девушек убил?

- И не только их. По правде говоря она, похоже, тоже что-то испытывает от этих убийств. Помешана на трупах. Говорит, что любит свою профессию. У меня есть подозрение, что она как и Оля колдунья. Покойница тоже не особенно жаловала живых, а всё по умирающим таскалась. Я-то очень её любил и жену привёз из Чечни из жалости. Померла бы без меня. Она и тут пару раз вешалась. Ну, а после Чечни заметил, что Оля изменилась. Всех в деревне в оборот взяла, даже священника выжила. "Крыша" у него поехала после её проклятий. Кто-то ему стал мерещиться, преследовать. По ночам пытался в колокол бить, людей смущал. Ну, а люди стали её пугаться. Вон даже на могиле кол осиновый в холмик воткнули.

- А с женой у вас что? Слышала в больнице, что с ней?

- Узнала она кое-что о Володьке. Пыталась вразумить. Я-то в соседней деревне был. А когда сегодня вернулся, глянул, а она уже в петле болтается. Третья попытка оказалась успешной. В город, в морг её отвезли, а тут вы и Володька запсиховал. Он же её за родную мать считал, а как увидел под потолком, совсем тронулся. Ещё днём, без меня. А тут ночь и я испугался, что опять на охоту выйдет. С Огольцовым раздавили бутылку и в окно его увидел. Думал успокою, как обычно, а он на меня кинулся. Лицо поцарапал. Наверно, за чужого принял. Я за ним и потерял. Я тогда сильно испугался. Ведь если всё откроется, тогда конец, и ему, и мне.

- И зачем ты мне Ступин это всё рассказываешь? Я же не смогу смолчать.

- Сможешь. Сейчас он вернётся и ты с ним как сестра на дело пойдешь. Кровью повяжем.

- Я... не сумасшедшая и убивать никого не буду,- дрогнула голосом Таня и всё в ней оборвалось.

- А никого и не надо. Ты только вызовешь своих из дома, а разбираться с ними уже он будет. А ты соучастница. Сама же потом и расследовать убийство будешь. Тебе выбирать жертву. Одного, второй свидетелем за тебя будет.

- Там же трое.

- Курепин не в счёт. Его виноватым сделаем. А ты выбирай Огольцова или Немова. Сдаётся мне, ты с лёгким сердцем Огольцова под Володю подведёшь.

- И как же ты это планируешь?

- А тут и планировать нечего. Я тебя под пистолетом к дому подведу, а когда Огольцов выйдет, тут его Володя и покромсает. Ну, может не сразу, надо от дома немного отойти...

- А Наташа?

- Володю на привязи будет держать, чтоб, значит, не особенно своевольничал. Она это умеет.

- А что со мной будет?

- Девка ты хорошая, телом крепкая и мозгами не обделена. С нами будешь, но никакой самодеятельности, если жить хочешь. И ещё. Ты голову не забивай, там, разными поворотами. Дорога у тебя прямая в обнимку с нами. Сделаешь как надо - своя будешь. А это много значит. Ты даже не представляешь какую помощь получишь.

- Это ты про Наташу?

- Её самую. Ты не совсем ясно представляешь её способности и желания. Она тебя многому обучит. Людьми будешь крутить навроде карусели. На любого можешь сесть и погонять. На любого. Это власть, Танюша, охренительная власть, которую тебе никогда не иметь без нас.

- А что взамен? Душу? Тело?

- Насчёт души это тебе с Наташей надо. А тело... ну от тебя же не убудет и не сотрётся ничего. Так в лёгкую пару раз... Можно начать сейчас, но время поджимает. Надо торопиться. Что-то Володька запаздывает. Давай поднимайся, надо идти.

- Так и поведёшь со связанными за спиной руками? - усмехнулась Таня.

Ступин разрезал на ней верёвки и приставил к спине пистолет. Таня от боли поморщилась и с трудом сделала шаг.

- Ты имей в виду я не заменжуюсь и укокошу, рука не дрогнет, - спокойно предупредил Ступин подталкивая её оружием.

- А что со мною сделали? Я едва двигаюсь.

- Это Володька. Дар у него как и у Наташи на людей влиять. Будешь паинькой и тебе его дадут. Наука вроде нехитрая, а мне не далась. Старый, наверно, закостенелый, а тут гибкость мозговая нужна. Тебе она в самый раз подойдёт.

Они вышли на крыльцо и Таню поразила удивительная тишина. В эту минуту даже собаки замолчали и в морозном безмолвии сверху струился мутный лунный свет, мягко освещая искристый снег и дома с темными окнами.

- Словно всё вымерло, - процедила с тоской Таня.

- Время далеко за полночь, люди спят и нет им никакого дела до тебя и той проблемы, которую ты никак не можешь решить.

Они вышли на улицу и по указанию Ступина двинулись по заснеженной дороге вглубь улицы. Таня шла и не могла решить, что следует предпринять. Конечно, не могло быть и речи об участии в смерти того же Огольцова. Пусть он и сволочь, но избавляться от него таким способом значило окончательно встать на сторону Ступина и Наташи. Любое преступление рано или поздно становится известным и оказаться в компании этих людей значило совсем потерять себя, опуститься до их дна.

Сейчас Ступин чувствует её замешательство и понимает нерешительность, поэтому и искушает, подобно дъяволу, властью. Многие хотят иметь то, что ей предлагают. Он, дъявол, этот Ступин, и соблазняет её молодую неокрепшую душу, которая всегда существовала сама по себе, без мамки и папки. Она всегда каким-то особым чутьём распознавала ложь и оберегалась от лжи, неправды. А сейчас этот противный старик хочет подчинить её себе, Наташе и этому незнакомому родному брату. Они что с ума сошли, предлагая ей такое?

Внутри неё всё начинало заводиться. Зрела ненависть, злоба, которая на медленном возбуждающем огне раскалялась, обжигая и накатывая горячими волнами. Ей не хватало воздуха и она ловила его воспалёнными губами, жадно глотая и всё равно задыхаясь. Она не могла идти и оперлась руками о забор дома.

- Ты чего? Уже пришли, вот же её дом.

- Что-то мне не совсем хорошо.

- Давай, не дури, девка, а то кончу тебя здесь. Вернее брат твой, а вот и он.

Смутная фигура замаячила на крыльце соседнего дома бабы Нюры. Таня скосила глаза и представила растерзанное тело Маши там, у стола, в крови. И Володя с кровавым довольным лицом. Ей безумно стало жаль сестру Курепина, молодую девчонку, которую она сама, не ведая опасности, притащила сюда на заклание.

Ступин махнул рукой и тень отделилась от крыльца и легко поплыла к ним. Таня цеплялась за рейки забора, и крепко удерживала в себе напряжённое состояние. Она вглядывалась в мутную фигуру и очень хотела зайти за ограду. Там, она чувствовала, будет у неё крепкая защита, ведь недаром, совсем недавно, она смогла повелевать таким количеством людей. Она сдела шаг, другой, стараясь не глядеть в сторону Володи. От него исходила ужасная угроза, которая неумолимо приближалась.

Ступин ослабил на ней внимание и теперь вглядывался в сына. А тот, по мере приближения сменял походку с лёгкой и стремительной на замедленную, словно зверь, подходя с опаской и недоверием. И чем быстрее хотела Таня отойти от него тем неспешнее продвигался он, иногда останавливаясь и, как бы принюхиваясь.

- Ну, чего ты, сынок? Ай, не признал папку?- бодро крикнул Ступин, подзывая сына к себе частыми помахиваниями рукой.

Таня, наконец, нашла калитку и, с радостным облегчением, ввалилась в неё, подгибаясь в ногах и моля тех людей о помощи. Ступин подскочил и одним прыжком оказался рядом, ухватил за шиворот куртки и попытался поставить на ноги. Она отчаянно брыкалась, елозя ногами по смёрзшемуся на тропинке снегу и отчаянно выла, всей силой своей душевной мощи призывая те потусторонние силы, которые совсем недавно так готовно подчинялись ей.

Тогда она не сразу поняла кто эти люди. Ещё в письме Оля предупреждала Сашку о их присутствии и, что они помогут. И когда они встали перед ней на колени, признавая её власть над ними, она не оценила это, потому что находилась в странном потустороннем состоянии, к которому начинала уже привыкать после употребления настойки. Но сейчас, находясь на грани помешательства она не просила, а властно приказывала.

А Ступин, приходя в бешенство от неожиданного упорства, уже не контролировал ситуацию и совсем не смотрел по сторонам, целиком поглощённый укрощением глупой девчонки. Он не видел сына, который стоял рядом, по другую сторону забора, не замечал появления людей, странно одетых в летнюю одежду. Ему удалось приподнять Таню, но поставить её не мог, потому что она поджимала ноги в коленях, валяясь у него в ногах. И тогда он, зверея, ударил её ногой со всей силой. Второй удар не получился. Нога странно замерла в откинутом для удара состоянии. Он замер наподобие футболиста перед нанесением удара по мячу. Тело неожиданно сковалось и он застыл, не понимая, что с ним происходит.

Таня медленно поднялась перед ним и блеснула до жути красными глазами. Он не мог шевельнуться и отвести глаз от белого потустороннего лица с разбитыми губами. В ушах стучало и он не отводил глаз от крови, которая тоненькой струйкой тянулась к подбородку. Она завораживала его багряным цветом и удивительным живым движением. Она жила сама по себе, притягивая и очаровывая, маня и убаюкивая. Ему до страсти захотелось коснуться её губами и испытать ожидаемое наслаждение. Но он не мог шевельнуться, внутри всё размякало и слёзы вожделения потекли из его неподвижных глаз.

Ступин не видел окружающих его людей, плотное кольцо которых тесно сжималось вокруг него и Тани, не слышал предостерегающего крика сына. Он вообще отсутствовал. Его не было. Только кровь, пульсировала перед его глазами на подбородке, значение которого он уже не осознавал. Он слабел и едва держался на ногах.

Таня себя не чувствовала, пребывая в том состоянии, когда человек не может отдавать отчёт в своих действиях. Она поднесла своё лицо к Ступину, заглянула в наполненные слезами глаза и, подчиняясь неведомому желанию, поцеловала его в губы. Он испытал неземное блаженства и опустился перед ней на колени.

Володя за оградой в ярости застонал и попытался войти в калитку, в бешенстве ломая её рейки. Калитка трещала, разрушаясь под его руками, но, несмотря на это, мешала ступить во двор.

Таня подняла руку ладонью вверх до уровны своего плеча и Ступин, подчиняясь этому движению встал, с обожанием разглядывая девушку. Не отводя от неё глаз он вытащил пистолет и направил его на сына. Тот замер и, подобно Тане, покрутил на уровне груди правой рукой. Ступин перевёл пистолет на Таню. Но выстрела не последовало. Кто-то из слуг ударил его по руке и пистолет выпал в снег. Володя взвыл и яростно выкрикнул проклятия. И, странное дело, слуги внезапно стали исчезать, растворяясь без следа. Таня подняла голову и впервые встретилась с полными ярости глазами Володи. Некоторое время они стояли друг перед другом на линии порушенной калитки, не желая уступать. Наконец Володя сдвинулся и попятился. Он медленно отходил, не отворачиваясь и не показывая спину, пока его фигура не исчезла за ближайшим поворотом.

-36-

Таня вошла в дом через незакрытую дверь. Огольцов с Немовым сидели на диване, справа от двери и о чём-то беседовали. Наташа расставляла на столе чашки для чая, а Курепин занимал место у окна, оставленное Ступиным. Её появление встретили настороженно и только Курепин в страхе сжался. Её растерзанный вид вызвал всеобщее удивление, которое Огольцов выразил изумлённым возгласом. Она тяжело дышала и, когда садилась за стол, опрокинула чашку, которую Наташа поймала на лету.

- А где, Маша? - выкрикнул Курепин.

Таня попросила воды и, пока жадно пила, расплёскивая её на подбородок и грудь, все молчали. Наконец, она отставила кружку и обвела всех полубезумными глазами. Она до сих пор не могла отойти от встречи с участковым и братом. Она внезапно вспомнила, что не закрыла за собой дверь на ключ и порывисто вскочила, но Немов опередил и быстро запер дверь на замок.

- Может расскажете, Татьяна Алексеевна, с кем вы так яростно сражались на улице и за кем осталось поле битвы? - с ленивой иронией, протягивая слова поинтересовался Огольцов.

- С нечистью.

- Так ведь сегодня не хеллуин. И... где трофеи в виде тыквенных масок?

Наташа подсела к Тане и тронула её холодную руку. Рука у Наташи была тёплая и приятная. Таня не стала сопротивляться и едва не разрыдалась на её плече. Таню качнуло в её сторону, но тело застыло на полпути и выпрямилось. Наташа это заметила, но не стала настаивать и убрала руку. Все молчали, не зная с чего начать и даже Огольцов прочувствовал момент и затих сосредоточенно разглядывая поникшую фигуру Тани.

- Где Маша? - не выдержал всеобщего молчания Курепин.

- Не знаю. За ней этот... маньяк побежал.

При этих словах Курепин вскочил и опрометью выскочил из дома.

- Стоять! - заорал Огольцов кидаясь вслед за Курепиным, но Немов удержал его.

- Маньяк? - рассмеялся Огольцов.- Это ты так решила отвести подозрения от Курепина? Он всё время был здесь и кто...

- Я знаю кто её убил! - крикнула с надрывом Таня и впервые на людях заплакала.

Слёзы лились сами по себе омывая внутри весь тот сложный комок боли, ненависти, и страха, который сцементировался большим угловатым камнем, груз которого нещадно давил. Она рыдала и боялась истерики, потому что тогда может наступить конец за которым только койка в психлечебнице. Она себя боялась и знала, что уже никогда не сможет быть обычной девчонкой, умной и хитрой, отчаянной и отважной. Вместо неё нарождалось что-то необычное мощное в своей внутренней значимости.

Немов встал сзади неё и положил свои руки ей на плечи. Она обернулась и уткнулась ему в живот, а он, сам чуть не плача от жалости и сострадания, кривил лицо и гладил её по голове.

- Да что случилось-то? - недоумевал Огольцов, с непониманием рыская глазами по лицам.

- Вероятно, Таня пообщалась с маньяком, - сухо произнесла Наташа.

- Да с чего ты взяла?- с недоумением воскликнул Огольцов и пытливо уставился на Таню.

- Можешь не свербить её своим особенным взглядом, - усмехнулась Наташа.- Не скажет.

- И что это за тайна такая, которую надо непременно скрывать? Может быть ты, просветишь нас в "тайнах Мадридского двора"? И я не вижу нашего хозяина, доблестного участкового Ступина. Уж не хотите ли вы сказать, что это он маньяк?

- Тепло, - хмуро бросила Наташа.

- Да не зябко, - натянуто хохотнул Огольцов.

- Есть такая игра - холодно-горячо. Я имею ввиду, что участковый не маньяк, но очень близок к нему.

- Выходит знал и скрывал? Да не тяни ты, не ходи вокруг да около. Где он?- в нетерпении Огольцов спрыгнул с дивана и сел за стол, напротив Тани.

- Наверно ходит сейчас вокруг нашего дома. Кстати, а Маша.., - не докончила Наташа и вопросительно взглянула на Таню.

- Я думаю она стала его жертвой,- устало произнесла Таня, отстраняясь от Немова.

- Ступина? - ошарашенно произнёс Огольцов.

- Огольцов, ты дурак или прикидываешься? - поинтересовалась Наташа.

- Я думаю последнее, - сказал Немов.- Он любит придуриваться, прикидывается этаким простачком, а на самом деле акула.

- А у тебя, Немов, второе образование не ихтиологическое? Где у меня зубы-то, акульи. Они же, дурачок, как бритва, - с деланным простодушием пощёлкал своими белыми зубами Огольцове.

Немов был прав и Огольцов, действительно, разыгрывал из себя недалёкого следака. Он понимал, что не Курепин здесь убийца, а другой, тот, с кем ещё не встречался. И, если Немов и Скоблина ещё могли с недоверием отнестить к разыгрываемому им спектаклю, то Наташа, казалась, не опасной. Пусть она владеет гипнозом и может внушить людям, что ей надо, но и Огольцов совсем непрост. Так непрост, что никому и в голову не могло прийти, что Огольцов намного опаснее, чем многие предполагают.

В своё время, по молодости, он ходил на курсы повышения сознания и обладал некоторыми приёмами внушения. В случае сбоя у Наташи с Курепиным, он, Огольцов, незаметно от всех собирался обрабатывать этого недалёкого парня по известным ему методикам. Он и раньше их использовал, искусно прикрываясь интуицией, мастерством и удачливостью. Положа руку на сердце он с самого начала не особенно рассчитывал на успех в деле гипноза, тем более со стороны этой любовницы Немова. Огольцов никому не доверял и всегда играл особую скрытную роль в зависимости от обстановки. Он легко встраивался в ситуацию, даже если она резко меняла направление и, не она, а он, тянул её в нужную сторону, искусно разыгрывая лицом и голосом необходимые в нужный момент настроения и душевные свойства.

Но, как и каждый самоуверенный и привычный к успехам человек, Огольцов имел досадную привычку иногда увлекаться в собственном горделивом самомнении и промахиваться. Редкие ошибки практически ничего ему не стоили и поэтому не учили.

Вот и сейчас он не сумел правильно оценить Наташу, не прислушивался к голосу разума и, ошибочно оценив весь расклад сил, сосредоточил внимание на Тане, решив исключить её из разыгрываемой комбинации. Своим сумасбродным поведением она мешала, ломая план и подкладывая неожиданные сюрпризы в виде сумасшедшего поведения и этих истеричных слёз. К тому же Немов, фактически прирученный, начинал проявлять некоторую свободу в действиях и мыслях.

- Я одного не могу понять,- начал Огольцов, - почему стоило появиться Скоблиной с подругой, как вокруг начали твориться невообразимые вещи.

- Это чем же я тебе помешала, Огольцов? - вскинула голову Таня.

- Да всем, Татьяна Алексеевна. О вас в отделе всегда хорошо отзывались, давали вам лестную характеристику. Но тут... с вами что-то творится неладное. Такое ощущение, что вы наглотались психотропных таблеток и с катушек скатились. Я не удивлюсь, если у вас и сейчас в сумочке они лежат. Только не говорите, что это лекарство. Не по-ве-рю.

Огольцов зорко наблюдал за реакцией на его слова. Ступина сейчас не было, но его подозрение о наркозависимости Скоблиной запали в душу. И, судя по всему, он угадал. Как бы в подтверждение его слов Немов вздрогнул и опустил глаза, а "Скоба" в замешательстве застыла, но лишь на краткое мгновенние. Но этого было достаточно чтобы подтвердить правильное направление её дискредитации.

- Это откуда такие сведения? Неужели, Огольцов осмелился рыться в моей сумке? У тебя привычка такая копаться в чужих вещах?

- Ты, Татьяна Алексеевна, не ответила. Так что же ты здесь употребляла? Может и явилась сюда за добавкой? Так я не мешаю, забирай. Кто тебя ей снабжает?

- Наверно, я.

Наташа встала из-за стола, подошла к Тане, взяла её за руку и потянула на себя, вынудив подняться. Немного помедлила, оглядела вытянутые лица мужчин и засмеялась. Таня не вырывала руку и бледная, глядела на Наташу, не в силах побороть свою растерянность. Предчувствие чего-то ужасного захватило сердце и она безвольно стояла, ожидая той самой откровенности, о которой Наташа не раз намекала. Она догадывалась, что в её с Наташей личных отношениях не совсем всё гладко и тайна, которую та собиралась сейчас раскрыть, будет подобна разорвавшейся бомбе.

- Таня, действительно, пила наркотик. Я не знаю зачем он ей понадобился, но предполагаю, что это связано с тётей Олей. И я даже знаю, где она его взяла,- спокойно начала Наташа, не отпуская руки Тани, и замолчала.

- В подвале Любы Самохваловой, - после напряжённой паузы торжественно сообщила Наташа, и свободной рукой погладила удерживаемую руку Тани. Та съёжилась и покраснела. Немову показалось, что ещё немного и она потеряет сознание.

Но она сейчас умирала. Сердце, бешено расходуя весь свой жизненный остаток, сейчас до кипения гнало кровь по разбухшим венам и сосудам. Кожа быстро багровела, а глаза начинали закатываться. Наташа не отпускала её руку и явно наслаждалась её состоянием. Первым опомнился Немов. Он вырвал руку Тани и почти бесчувственную отнёс на кровать.

- Дайте воды, чёрт бы вас побрал!- бешено заорал он и, обернувшись, с такой ненавистью взглянул на Наташу, что та, устрашённая, попятилась.

Огольцов быстро в кружке принёс воды и Немов, набрав её в рот, с силой выпустил на лицо Тани. Веки её дрогнули, распахнулись и глаза с удивлением уставились на Немова. Он помог ей подняться, нежно придерживая за спину, передал в руки кружку с водой и, пока она пила, как верный пёс сидел подле неё, бросая настороженные взгляды на Наташу и Огольцова.

- Что со мной? - спросила Таня слабым голосом, с непониманием обращаясь к Немову.

- Воздух здесь не очень свежий, трудно дышать,- поспешил успокоить её Немов, бросая предостерегающий взгляд на Наташу.

- А можно мне, наедине переговорить с Таней? - подняла с артистическим изяществом руку Наташа и злобная ухмылка отразила на её лице всю глубину неприязни к Тане.

- Нельзя! - отрубил Немов, пытаясь телом загородить Таню от неотрывного взгляда девушки.

- Ну, если она боится.., - пожала плечами Наташа и ехидно рассмеялась.

- Чего это мне надо бояться? - тихо вопросила Таня, пытаясь улыбнуться.

- Ну, скажем, публичного оглашения некоторых сведений... интимного свойства. Это касается нас. И у меня совершенно отсутствует чувство стыдливости. Ведь когда речь идёт о любви...

- А вот про любовь неплохо. Это любопытно послушать, - поспешил Огольцов и одобрительно кивнул Наташе.

- Так что же мне делать, Танюша?

А она не знала что сказать. Судя по всему Наташа владела какой-то тайной и явно шантажировала её раскрытием. И Огольцов поощрял её в этом, и Немов, она чувствовала, тоже был заинтригован, а Курепин... Ей почему-то стало стыдно. Показалось, что тайна касается их обоих, её и Курепина. Может Наташа каким-то образом узнала о их поцелуе в допросной и теперь готова раздуть этот случай, принизить её в глазах Немова и вызвать оскорбительные замечания Огольцова. А может она, действительно, знает что-то важное из их детства? Разве упомнишь все случаи, которые за давностью лет уже стёрлись в памяти или, которым не придаёшь значения. Что она может знать такого, что заранее ухмыляется скабрезности этих сведений? А может просто бабий трёп, обычный злоязыкий, чтобы укусить и побольнее? Вопросы с быстротой молнии наслаивались друг на друга, мешая обдумыванию и оценке. И тут она вспомнила их разговор о воспитательнице в детском доме. Ну, конечно, она собиралась сообщить о придуманной связи с ней и, судя по-всему, не постыдится замарать и себя. Такие натуры для убедительности лжи могут и себя, для придания достоверности, облить грязью, тем более грязь и была. Чем это ей грозит? "А ничем",- мелькнула шальная мысль.

- Судя по твоему лицу внутри тебя происходит яростная борьба. Небось чуть ли не с пелёнок жизнь вспоминаешь? У каждого из нас есть секреты, о которых стыдно вспоминать. Не копайся в грязных пелёнках и забудь о детских секретах. Моя тайна, вернее, наша тайна, касается дел совсем недавних и приятных. Я достаточно близко намекаю?

- Я ж тебя, дуру, пытаюсь спасти от разоблачения, - не выдержала под конец Наташа.

Теперь Таня видела, что Наташе не очень хочется при всех рассказывать тайну и до этого она просто игралась с ней, пытаясь принизить и одержать при всех верх. И если она поддастся на провокацию, согласится остаться с ней наедине, то всё, наверняка, окажется пшиком, пустым сотрясением воздуха. Но уединение сочтётся всеми значимой уступкой, опасением оглашения каких-либо, возможно, гадких непристойностей со стороны Тани. Наташа явно хотела показать свою власть над ней и посмеяться.

- Я не могу припомнить ничего постыдного, что могло бы меня унизить,- пробормотала Таня, закрывая глаза.

- Да потому, дура, что я память твою стёрла, и ты, действительно, не помнишь много, - злобно выкрикнула Наташа и вся затряслась. - Чего ты упираешься? Хочешь меня сломать?

- А вот тебе!- выкинула дулю Наташа и победно потрясла сложенными пальцами перед лицом побледневшей Тани.

- С памятью у меня всё нормально и не надо изображать из себя сильную и властную. Ты обычная девка, которая возомнила из себя ведьму и внушила всем что так и есть. И бесишься от бессилия, что я не верю тебе и считаю обычной полусумасшедшей местного разлива. В каждой деревне есть свой придурок, Ваня или Наташа, над которым все в душе потешаются. Жизнь в деревне скучная, вот и ищут люди развлечений. А ты и рада плясать и закатывать глаза. Может ты совсем тронутая? Видела я недавно твои шаманские пляски и верчение руками. На меня это не действует. Даже падаешь ты ненатурально, бережно, чтоб не повредить себе чего. А насчёт памяти у меня всё хорошо. Всё что ты можешь сообщить ложь и желание загрязнить меня.

Таня не хотела много говорить, но завелась и выплеснула всё в лицо этой деревенской девке, спутав правду с вымыслом. Она, горячась, сама, не ведая того спустила курок, порох взорвался, полыхнуло пламенем и пуля, уже ничем не удерживаемая, устремилась в её грудь.

Наташа громко топнула ногой, приподняла плечи и с сумрачным видом начала приближаться к Тане. Опасаясь драки, Немов встал перед ней, раскинул руки, загораживая Таню, но Наташа лёгко коснулась его плеча и он рухнул на колени. Она обошла его, остановилась перед кроватью и, зло ухмыляясь, выставила перед собой руки, ладонями на Таню.

Таня сразу поняла, что сейчас над ней будут производить сеанс гипноза и внутренне начала готовиться к противостоянию. Она не обольщалась и догадывалась о скрытой силе Наташи, особенно здесь, и мысленно собиралась призвать слуг на помощь, но не успела. Вначале её обдало раскалённым жаром, а затем с резким переходом жутким холодом. Сердце начало сбоить, кожа мгновенно подёрнулась инеем, сковывая мышцы. Она запоздало попыталась собраться, напрягаясь и мысленно призывая слуг, но мысли уже мешались, накладываясь в тугой болезненный клубок. Перед глазами всё зашаталось, расползаясь на куски. Таня попыталась подняться, но опрокинулась и ударилась головой о стенку.

-37-

Курепин вылетел на крыльцо, на ходу надевая куртку и лихорадочно осматриваясь по сторонам. Слова Тани о маньяке и опасности для Маши сейчас значили для него главное. Угроза её жизни двигала им не наобум, когда все хаотические мысли довлеют над сознанием, а наоборот, он ясно и трезво оценивал обстановку и, минуя мёртвого пса, встал в калитке внимательно рассматривая снег.

Он не был следопытом, но с детства любил почитывать приключенческие книжки и знал, что никогда не надо торопиться. Он глянул влево, вправо, заметил под ногами в снегу следы волочения и догадался о Тане. Она ввалилась в дом вся в снегу и вероятно, это её следы.

Он поспешил по следу, но не успел пройти и сотни шагов как услышал негромкую речь. Говорили двое. Один, что пониже горячо о чём-то упрашивал второго, высокого, пытающегося вырваться от первого. Сашка осторожно приблизился к ним и по звуку голоса узнал в низком участкового. Ступин удерживал высокого, не давая ему отойти. А высокий что-то мычал и всхлипывал. Пьяный что-ли, подумал Сашка, и уже собирался выйти из-за дома, но внезапно высокий с нечеловеческим рёвом оттолкнул Ступина и длинными шагами, чуть ли не срываясь на бег, быстро направился в сторону Сашки. Он едва успел присесть и высокий, не заметив его, быстро, издавая зловоние, прошёл мимо.

- Володька, - заорал Ступин,- вернись, сынок. Не трогай её.

Сашка устремился за Володей, таясь от него на безопасном расстоянии. Судя по крику Ступина этот Володька направлялся туда, где, вероятно, держал Машу. Сдерживая нетерпение, Сашка упорно следовал за Володей, удивляясь его поведению. Тот изредко останавливался, но не оглядывался, а поднимал лицо к полной луне, часто двигал головой, как бы принюхиваясь. Иногда до Сашки доносилось слабое звериное ворчание. Для человека этот Володя вёл себя странно и это подтверждало догадку о маньяке.

Володька, никого не опасаясь, прямо проследовал к одинокому дому, грузно переваливаясь взобрался на крыльцо, и открыл ключом дверь. С трудом досчитав до десяти, Сашка взбежал по ступенькам крыльца и, затаив дыхание, шагнул в тёмное нутро дома. Там внутри до него донеслись тяжёлые шаги и женский испуганный вскрик. У Сашки не оставалось ни капли сомнения в его принадлежности к Маше. У него захватило дух и, не помня себя, он бросился в жилую часть дома. В темноте не сразу сориентировался и натолкнулся на стул, с грохотом опрокинул его и, вытянув руки, принялся звать сестру. К счастью она отозвалась совсем рядом и он нашёл её на полу, ощупал худое дрожащее тельце, верёвки и в бешенстве принялся их развязывать.

- Оставь её, - раздался над ним запыханный голос Ступина.

Он с трудом переводил дыхание и, цепко ухватив Сашку за плечо, потянул в сторону. Сашка сбросил его руку и вскочил, но сразу получил удар в лицо, от которого повалился в угол.

- Не шебуршись, парень, - заорал Ступин, наваливаясь на него всем телом.

Сашка взвыл и принялся всем телом изворачиваться, пытаясь выбраться из под участкового. Тот хрипел, но удерживал Сашку, пригибая его голову к полу. Маша истошно кричала, призывая на помощь, а они возились на полу, задыхаясь и сопя. Но Сашка медленно одолевал. Хватка Ступина слабела и он в бессилии рычал, призывая Володьку. В пылу борьбы Сашка нащупал в кармане Ступина пистолет и норовил его выхватить, а Ступин, догадываясь об этом, хватался за карман, мешая руке Сашки пролезть в него. Кончилось всё это банально просто. Участковый выхватил пистолет и приставил его ко лбу Сашки. Раздался щелчок и участковый матерясь полез в карман за обоймой, проклиная себя. Сашка сумел подняться и наугад ударил ногой участкового. Удар пришёлся в лицо и Ступин со стоном отвалился от Сашки.

Не медля ни секунды Сашка ухватил тельце сестры и потащил его к выходу, ежесекундно ожидая выстрела. С грохотом пуля вошла в косяк двери, рядом с головой Сашки, отколов крупную щепку. Она оцарапала щёку, но в горячке Сашка этого не заметил. Он припал к полу и ползком тащил Машу моля бога о спасении. Вторая пуля коснулась левого плеча, вырвав клок куртки. Он вскрикнул и, преодолевая боль, с усилием перевалил сестру через порог. Она пыталась встать на колени, но не удержалась и упала лицом в пол. Он подполз к ней, приподнял и, взяв на руки, с кряхтением поднялся.

- Положи девочку на пол,- скомандовал от порога Ступин, целясь из пистолета в лицо Курепину.

Сашка опустил Машу на пол и заметил, что от удара она потеряла сознание.

- А хороший ты участковый, чуть что сразу в морду в доме хозяина. А потом девушку умыкает с подельником, а когда её хотят спасти от изнасилования, так ещё стреляет в спасителя. А неплохо ты здесь устроился участковый с большой дороги.

- Заткнись, если не хочешь покоиться в безвестной могиле,- процедил Ступин, подходя к Сашке.

Пистолет плясал в дрожащих руках Ступина на уровне груди Сашки и он, несмотря на свою наигранную весёлость, чуть ли не физически ощущал дыхание смерти. Он опасался сделать любое неосторожное движение, потому что участковый явно не шутил и наверняка сейчас просчитывал способы убийства. За похищение Маши и, судя по всему, не одно преступление, участковому светила тюрьма и Сашка, неугодный свидетель, оказывался здесь явно лишним.

- И чего ты, парень, лезешь, куда не надо? Вот теперь проблема как тебя устранить из этой жизни, - зловеще процедил Ступин.

- А ты своего Володю попроси. Он же маньяк, ему сподручнее и ты чистеньким окажешься. Можешь его потом пристрелить и на мёртвого спишешь. Все свои делишки на него повесишь.

Сашка говорил со страха, едва удерживаясь на дрожащих ногах. Никогда он не испытывал подобного чувства и понимал всю серьёзность своего положения. Не захочет Ступин оставлять его в живых. И эта мысль сейчас подгибала ноги в коленях, вынуждая упасть.

- Я сына не трону.

- Любящий папаша, - усмехнулся через силу Сашка, но голос предательски дрогнул.

- Ты сейчас приведёшь сюда Наташу и я верну твою сестру.

- Не знал, что у вас такая любовь.

- Дурак ты, Курепин. Какая к чёрту любовь. Володька мой совсем плохой и только она может привести его в чувства. Вот только одна незадача. Он совсем озверел, даже меня не слушается и добираться тебе до её дома придётся на свой страх и риск.

- Уж не война ли тут?

- Похуже. Сынок мой на охоту вышел, на людей значит. Не стань жертвой.

- А может вдвоём пойдём? Подстрахуешь от сынка.

- А кто твою сестру стеречь будет?

- Кстати, я видел как он сюда вошёл. Где он?

- На улице, тебя дожидается. Ну ... или первого кто осмелится выйти. Тут чёрный ход есть на двор, он через него ушёл.

Сашке очень не хотелось оставлять сестру с участковым, но тот недвусмысленно во время разговора покручивал пистолетом и, судя по хмурому выражению лица, шутить с ним не следовало.

А Ступин сейчас очень нервничал. Вначале он хотел убить Курепина как нежелательного свидетеля, да и сестру его заодно. Да и вообще неплохо перестрелять всех этих гостей. Хватятся их не сразу. Судя по всему этот Огольцов организовал поездку самовольно, не поставив никого в известность. Да и "Скоба" убежала в самоволку из больницы, никто не знает где она. В машину сестры этой, Курепина, можно их всех свалить и скопом сжечь, свалив на аварию. Подкинуть туда пару-тройку пустых бутылоку из под водки, пусть решат, что они перепились и по своей вине погибли.

Но главная проблема - сын. Он внушал серьёзные опасения и уже не контролировался, а значит был очень опасен для всех, кто мог оказаться на дороге. Ступин давно прикрывал его "подвиги" на дорогах, надеясь на Наташку. Она умела его успокоить, напоить чем-то и сын входил в норму и надолго. Но сейчас смерть жены Ступина повлияла на него особенным образом, его заклинило и так, что на отца набросился.

А тут ещё эта следачка. Наркоманка чёртова! В дом бабы Нюры заманила, да его ещё и дураком там выставила. А что он должен был подумать? А тут ещё словно кто в ухо шепнул попользоваться ею. Ну, старый дурак, потащил в дом. А может и она ведьма? Вон как с Наташкой цапается. Не уступают друг другу. А потом во дворе дома Наташки какие-то люди, не местные, набежали, пистолет выбили и на коленях перед ней елозил. Стыдоба-то какая! По правде говоря он и послал этого Курепина в надежде, что сын, Володька, его там, на улице, порешает. Да и боялся он во двор к Наташке по ночам заходить. В тот раз кто-то из этих не местных шепнул, чтоб, дескать, не лез, а то голову отрежут или в петлю сунут. И серьёзно так сказал, что мороз по коже.

Ступин вначале озадачивался появлению в деревне этих чужаков. Но они от дома Наташки не отходили и, похоже, стерегли его. Он как-то намекнул Наташке про них (любопытство заедало!), но она посоветовала ему не лезть в это дело. И лицом так при этом изменилась, словно лимон во рту раздавила. Он правда, не успокоился, всё-таки он здесь хозяин, вот тогда ему и пригрозил один из них. А потом он внезапно растворился. Только что стоял в трёх шагах и сразу исчез. Только дымком серным потянуло. Вот тогда Ступин до жути испугался. Знал, чем промышляет Наташка, и поостерёгся вообще этой темой интересоваться.

-38-

Сашка Курепин на крыльцо вышел осторожно, прислушался, немного потоптался и быстро сбежал по ступенькам. До калитки оставалось пара метров, когда справа по улице заметил приближение фигуры того, высокого. Володька двигался неспешно, но, заметив Сашку, ускорил шаги, а когда тот рванул по улице, молча припустился за ним.

Бег получался неровный, с частым поскальзыванием на утоптанной дороге. Несколько раз Сашка падал, с трудом вставал, но упорно продолжал движение, теряя скорость. Дыхание не выравнивалось, и от страха ещё сильнее сбивалось. Преследователь бежал уверенно, неуклонно сокращая дистанцию. На бегу Сашка, теряя силы, начинал часто оглядываться, но лучше бы этого не делал. Володька дышал ему в спину и его злое решительное лицо внушало ужас.

Ещё в начале пути Сашка в панике свернул в другую сторону, и теперь бежал наугад, не разбирая дороги. Дома закончились и дорога тянулась по снежному полю. Он изнемогал и двигался с трудом. Ноги заплетались, цепляясь друг за друга и он уже не бежал, а с трудом передвигался, пока не споткнулся. Ослабленное тело кинуло вбок и он зарылся в придорожный сугроб. Силы закончились и он запалённо дышал, ожидая преследователя. От усталости не мог шевельнуться и равнодушно ожидал своего конца.

По лицу мазнул жёлтый свет фар и машина со скрипом затормозила у самого лица. Щёлкнула открываемая дверь и кто-то над ним по мужски ядрёно заматюгался. Его перебил женский голос и Сашку приподняли. Женщина охнула и осторожно коснулась его разбитого носа. Он застонал и его потащили. Машина завелась и тронулась. Он лежал на заднем сидении и ни о чём не думал. На душе становилось спокойнее и погоня уже не казалась такой ужасной.

- Тебе куда надо, парень - спросил водитель молодым голосом с едва заметной картавостью.

- Мне к Наташе Силуяновой, дом её знаете?

- К ведьме что-ли?

Женщина на переднем сидении повернула голову к Курепину и он почувствовал затаённое в ней недоброжелательство. Он не мог бы это объяснить, но они оба, водитель и пассажирка, источали невидимую угрозу. Какие-то незримые волны исходили от их молчаливых застылых фигур. Встревоженный Курепин с трудом сел и попытался осмотреться. Они уже ехали не менее 10 минут, но деревня так и не появилась.

- Так мы в Сугробово едем? - спросил Сашка, в недоумении вглядываясь сквозь стекла дверей. Но снаружи стояла тьма.

- Ты вот что, парень,- прервал затянувшееся молчание водитель,- отвезём мы тебя в город, в больницу, пусть тебя осмотрят.

- Какой город, какая больница? Мне в Сугробово надо! - заволновался Курепин, пытаясь открыть дверцы машины.

Машина выехала на трассу и увеличила скорость. Сашка бился с дверями и что-то кричал, пока женщина не перегнулась с переднего сидения и не стукнула его в лоб раскрытой ладонью. И Сашка сразу затих, забился в угол и всю дорогу не мог вымолвить ни слова. На него накатила странная аппатия. Не хотелось ничего делать, даже лень шевельнуть руками. В голове образовалась звонкая пустота и все звуки снаружи доносились словно сквозь вату.

Его выпустили на какой-то остановке, усадили на скамейку, заботливо запахнули куртку, предварительно застегнув на молнию. Он смотрел равнодушным взглядом на водителя и женщину, которые молча сели в машину и уехали.

Он сидел на деревянной скамейке и ступо смотрел на негустой поток автомобилей. Трасса освещались нечастыми фонарями и его одинокая согнутая фигура на остановке находилась в тени. Редкие машины освещали его фарами и ни одна в эту ночь не останавливалась. Он чувствовал, что замерзает, к тому же поднялся лёгкий пронизывающий холодный ветерок.

И всё-таки одна из машин притормозила и водитель, пожилой мужчина, спросил куда ему ехать. Он ехал совсем в другую сторону, но сжалился, посадил Сашку на переднее сидение, развернулся и поехал в Сугробово.

По дороге Сашку стало колотить. Зубы выбивали дробь, а по телу словно кусачие букашки расползались. Водитель, предложил опохмелиться и даже открыл бардачок, где лежала бутылка водки, но Сашка отказался. Вскоре показалась деревня и машина остановилась возле одного из домов. Сашка поблагодарил, но денег у себя не нашёл, но мужчина махнул рукой и уехал.

Сашка стоял у неизвестного дома и не мог понять, что с ним произошло. Все события этой ночи казались странными, далёкими от реальности и побег от маньяка представлялся кошмарным сновидением.

Улица едва освещалась редкими фонарями. Он напрягся, пытаясь сообразить в какую сторону идти, огляделся и медленно двинулся в сторону ближайшего фонарного столба. По дороге он, помня о маньяке, часто бдительно крутил головой, зорко всматриваясь в темноту. Вскоре ему показалось, что он вышел на знакомую улицу. Он замедлил шаг и пробирался уже вдоль дороги, по обочине, проваливаясь в снегу. Ему казалось, что так он будет незаметен, но надежда не оправдалась.

Володя словно поджидал его и вышел неожиданно сбоку, быстро наперерез. Сашка не испугался, а разозлился. Стало обидным бегать от этого подонка, петлять и умирать от страха. Страх утомлял, терял былую остроту новизны и теперь его место занимала злость.

- И чего ты, сволочь, ко мне привязался? - крикнул Сашка и, утопая в снегу, добрался до ближайшего забора, выломал из него доску.

Володя вначале хотел перехватить его и даже сделал несколько поспешных шагов в его сторону.

- Не дёргайся, парень, - зло засмеялся Сашка, возвращаясь на своё место у дороги.

Он покрутил доской над головой, разминая мышцы, сделал несколько ложных театральных выпадов и, заметив некоторое замешательство противника, уверенно двинулся ему навстречу. Ощущение тяжести в руках рождало азарт и желание с наслаждением огреть этого маньяка по загривку. Как ни странно решительный вид Сашки не устрашил противника, а даже, наоборот, вынудил его принять боевую стойку.

Он встал боком и немного присел, готовясь к броску. Сашка, бывший боксёр, сразу разгадал позицию и приближался с опаской, ожидая прыжка. Володя высоко подпрыгнул и в полёте выставил вперёд ногу, намереваясь попасть ею в грудь Сашки. Но тот вовремя шагнул в сторону и резко развернулся, чтобы увидеть спину, промахнувшегося маньяка. Тот ещё пытался устоять, балансируя всем телом, но удержать равновесие не смог. Со всей силы Сашка приложил плашмя доску к спине незадачливого убийцы и тот, издав дикий вопль рухнул. После этого Сашка на всякий случай врезал доской ещё несколько раз по бесчувственному телу и удовлетворённо сдвинул вязаную шапку на затылок. После этого быстро пошарил в его карманах, нашёл обрывок верёвки, и связал ему руки.

-39-

Когда Таня пришла в себя, то не сразу поняла, где находится. Немов сидел рядом на кровати и держал в руке пузырёк нашатыря. Наташа сидела за столом и злобно косилась на Таню, а Огольцов полулежал на диване и курил.

- Ты бы не курил,- сказал Немов.- Человеку плохо, а ты весь кислород портишь.

- Портят воздух,- назидательно ответил Огольцов, но сигарету затушил.

- Что со мной случилось? - не могла понять Таня, с усилием потирая себе виски.

- В обморок брякнулась. Нежная девочка,- певуче протянула Наташа и встала.

- Ничего не понимаю. Почему я на кровати?

- Баиньки захотела, вот и разлеглась тут.

Наташа уже корила себя за несдержанность. Зря она так при всех повалила эту следачку. Со своим даром надо быть поосторожнее. Вон как на неё теперь этот Огольцов исподтишка таращится. Да и Немов под горячий глаз попался, тоже, небось, запомнит. Да и плевать на него. Если б она тогда не затащила его на сеновал...

Но больше всего её беспокоила память Тани. Два раза она её стирала и вот теперь не знала восстановила ли вгорячах или нет. Впрочем даже, если она что-то и вспомнит, не беда, промолчит, потому что тогда выходит видела падение этого Федьки с балкона и не предотвратила. Ну, а второй случай... Тут она сама поостережётся распространяться. Тогда крепко в постели они друг друга ненасытно любились. Ей, Наташе это приятно вспомнить, а Таня, наверняка, постыдится. Она же морально устойчивая, до сих пор девственность хранит, дурочка.

Таня взглянула на Наташу и всё вспомнила. Именно с ней она тогда вошла в квартиру Маши, и она наставила руки на Федьку, как совсем недавно на неё, вынудив его отступить на балкон и выпасть из него, а ещё... Она вспомнила ту ночь у Немова и покраснела. Она с Наташей лежала в кровати и она...

- Ну, что, всё вспомнила? - поинтересовалась Наташа, - может есть желание поделиться сокровенным?

- А, действительно, Татьяна, мы уже начинаем скучать и ваш рассказ помог бы нам скрасить вынужденное безделье, - оживился Огольцов, в радостном возбуждении опуская ноги с дивана на пол.

- А почему вы не спите, Павел? Скоро рассвет, а вам не до сна. Бессоницей страдаете? Или боитесь что-нибудь упустить?- колко ответила Таня и усмехнулась.

- Да заснёшь тут с вами,- обиженно протянул Огольцов и, немного подумав, со вздохом мечтательно добавил: - Сейчас бы у Ступина спал в мягкой постельке, и чёрт дёрнул меня пойти за ним.

- Этот чёрт самогоном зовётся,- пояснил Немов и прибавил,- видно сильно по шарам вдарил, если без уговоров на голом энтузиазме вздумал за ним последить.

- Да и не следил я, просто воздухом решил подышать, - безмятежно отозвался Огольцов, почёсывая пальцами губу и пряча улыбку.

- Разумеется порядочный человек должен обязательно перед сном по улице прогуляться... в полночь. На приключения потянуло, товарищ Огольцов? - не отставал Немов.

- Ну, а тебе чего не спалось в опорном-то? Морду-то где окровянил? Небось на ухажёра местного нарвался?- разозлился Огольцов, мстительно прикидывая как ему потом получше растоптать этого хама-опера.

- Хватит вам цапаться, - не выдержала Таня.- На улице маньяк разгуливает, Маша пропала и ...

- А кстати, где наш участковый,- воскликнул Огольцов, радуясь перемене темы,- Куда он ушёл?

И тут в дверь веранды сильно постучали. Все переглянулись и Огольцов, театрально скорчив трусливую гримасу, с испуганным видом попытался спрятаться под диванной накидкой. Наташа встала из-за стола и направилась на веранду, но Немов у двери удержал её и вышел один. Наташа пожала плечами и вернулась к столу.

Спустя короткое время, Немов вошёл с Курепиным. Тот тянул за собой связанного человека, который мычал и пытался что-то нечленораздельно выговорить.

- Вы что, Курепин, всех пьяных сюда будете таскать? - строго осведомился Огольцов, брезгливо воротя нос.- К тому же он, похоже, обделался?

- Это у него профессиональный запах, - спокойно пояснила Таня, подходя к Володе и снимая с него шапку.

- И всё-то вы знаете, Татьяна Алексеевна. Вам, наверно, и жить неинтересно? Может представите этот экземпляр отстойной ямы?

- Это сын Ступина, Володя. А запах у него от того, что возит дерьмо на своей машине. Кроме этого он, как я понимаю, и есть маньяк, который убил двух девчонок.

- Какая ты молодец! - воскликнул Огольцов, с преувеличенной радостью соскакивая с дивана. - Вот улов, так улов! Тот кого мы считали маньяком лично задержал и приволок нам на блюдечке настоящего убийцу. Какое счастье, что у нас есть такие сознательные граждане, которые вот-вот оставят нас без работы!

- Ты закончил? - спокойно осведомилась Таня, пренебрежительно щуря глаза на не в меру обрадованного следователя.

- Нет, но если будут доказательства...- пробормотал Огольцов, размышляя что если это окажется правдой, то этого парня будет легче обвинить, тем более с Курепиным, похоже, версия накрывается медным тазом.

- За ними дело не станет. Надо ещё папашу сюда приволочь - весь расклад выложит. Всё по полочкам разложит, вот только...

- Я знаю, где его можно найти. У него в заложницах Маша. И у него пистолет. Он ждёт меня с Наташей, - выпалил взволнованно Курепин.

- Вы становитесь популярны, девушка,- осклабился Огольцов, кидая быстрый взгляд на хозяйку дома.

- Уж не думаете ли вы взять его на живца, коим представляюсь я в вашем пылком воображении? - усмехнулась Наташа и демонстративно села за стол.

- Вы отказываетесь помочь следствию? - строго вопросил Огольцов, изображая на лице всю властную строгость блюстителя закона.

- А что мне за это будет? Могилка за государственный счёт или некролог в районной газетке? А может моим именем назовут улицу или площадь? Ещё есть варианты? - спокойно поинтересовалась Наташа наливая себе чай твёрдой рукой.

- Ну, у нас тоже есть пистолет. Немов, покажи девушке оружие для придания ей уверенности, - воскликнул Огольцов, раздвигая губы в доброжелательной улыбке.

Немов отодвинул полу пиджака, демонстрируя пистолет в подмышечной кобуре, но проделал это с некоторым смущением.

- Так что и мы не лыком шиты, можем огонь открыть по всем правилам,- засмеялся Огольцов, демонстрируя всем своим видом бесстрашие и прокурорское разрешение на применение оружия.

- Кстати, Ступин ждёт меня не только с Наташей, - подал голос Курепин, отрываясь от кружки водой. Он спешил напиться, и вода проливалась по его подбородку.

- Уж не меня ли? - сказала Таня и взяла куртку, намереваясь её надеть.

- Нет, не тебя. Володю.

- По сыночку соскучился?- удивился Огольцов, с суровой решимостью одеваясь.

- Пойдём все!- решительно тряхнула головой Таня.

Первым из дома вышел Огольцов. Он закурил на крыльце, дождался Немова и неспешно двинулся к калитке. Немов шёл за ним и терзался своей безоружностью. Нет, пистолет висел у него подмышкой и должен придавать уверенность, но отсутствие в нём патронов сводило грозное оружие к металлической болванке, годной лишь для колки орехов или на худой конец открывания спусковой скобой железных крышек пивных бутылок.

Тогда, в доме, он от испуга выпалил в темноту всю единственную обойму и теперь стеснялся признаться в этой глупости. Он даже не знал попал ли в хулиганов, так нагло закрывших его в незнакомом доме. Правда после этого обыскал весь дом и даже во дворе искал следы крови. Но ни трупов, ни крови не обнаружил. И это было неплохо. Не хватало ему подстрелить кого из местных. Но воспоминание о той ситуация, в которую он по дурости вляпался до сих пор нервировало. И рассказать о ней значило поднять себя на смех.

За разрушенной калиткой они дождались остальных и, по указанию Курепина, медленно двинулись по заснеженной улице. Курепин пошёл первым, в нетерпении пытаясь ускорить шаг, но осекаемый Огольцовым, вынужденно останавливался, поджидая всю растянутую по дороге группу. По дороге Огольцов так, чтоб никто не слышал, повёл предостерегающий разговор.

- Ты, Толик, там особо не геройствуй. Бездумную пальбу не открывай. Помни инструкцию по применению оружия. Только в крайнем случае, если...

- ... жизни будет угрожать опасность,- докончил надоедливые поучения Немов.

- Во-во! Только так. А то я вас, оперов, знаю. Чуть что, как в вестернах, открываете пальбу и лупите в белый свет как в копеечку. Если нарушишь, покрывать не стану.

- Так может и забыть об оружии? Зачем рисковать?- вдохновлённо ухватился за благовидный предлог Немов.

- Не дури. Если Ступин за сыночка вступится, то откроет стрельбу. И может даже не из табельного. У этих деревенских участковых чёрт знает что в загашниках хоронится. Кто их тут проверяет.

- На пулемёт намекаешь? Служил со мной один, так он говорил, что в огороде дед его закопал сорокопятку. Там бои шли и она оказалась целой, присыпанной землёй.

- И снаряды есть?

- Целый ящик.

- Ну, в нашей местности боёв не случилось, не дошли фашисты. Так что артиллерию мы не услышим. Да и пулемёта тут не может быть. Ты, главное, не тушуйся и про пистолетик свой не забывай.

- А ты-то что свой не захватил? Сейчас бы вдвоём сподручнее с двух точек садить.

- Я следователь. Моё оружие мозги и авторучка,- нравоучительно бросил Огольцов.

- Ну да. Оформитель.

- Не заводись, опер. Этот участковый мне показался нормальным мужиком. Может всё и обойдётся.

- За самогоном все нормальные потому что пьют из одной бутылки.

- Не завидуй. Он жмот и выставил четвертинку, так - гланды смазать.

- Это тебя от ста граммов так развезло, что едва доволок до дома?

- Да я ногу подвернул. Кстати, как там сынок участкового?- обеспокоился Огольцов, останавливаясь.

Вслед за ними шла Наташа, поддерживая под руку Володю. Он держал перед собой связанные руки и шёл, угрюмо прислушиваясь к её тихому голосу. Она что-то убеждённо нашёптывала, часто наклоняясь к уху. Замыкала шествие Таня, настороженно осматриваясь по сторонам. Вскоре все сгрудились в тени одинокого фонаря и Курепин указал на дом, стоящий на отшибе. Решили, что он с Наташей и Володей войдёт в него, а остальные скрытно подберутся и будут ждать условного сигнала, по которому должны стремительно ворваться в дом.

-40-

После ухода Курепина Ступин завел Машу в жилую часть дома, усадил на продавленный диван в углу и задёрнул на окнах старые линялые шторы. Потом покопался в буфете и выставил на круглый стол огарок свечи. Несколько раз с чертыханием попытался его разжечь, чиркая зажигалкой, потом плюнул и вновь порылся в буфете. Потряс коробком спичек и вскоре свеча выдала слабый огонёк.

- Свечкой мышки порезвились, фитиль объели,- негромко произнёс он и обернулся к Маше.

Она сидела ни жива ни мертва. Связанное тело начинало затекать и, не чувствуя его, она безвольно привалилась к старой потресканной дерматиновой обивке спинки дивана.

- Плохо тебе, девка? - спросил участковый и ослабил узлы верёвки.

В тусклом свете пламени лицо Маши казалось безжизненным. Он склонился над ней и прислушался к слабому дыханию. Потом помедлил и развязал верёвку, оставив её только на руках. Попробовал узел и удовлетворённо присел на край дивана. Диван под ним скрипнул и Маша в ужасе попыталась отодвинуться от Ступина.

- Не боись, девка, не трону. Стар я для таких игр,- пробормотал Ступин и с кряхтением откинулся на спинку дивана.

Они сидели рядом, не касаясь друг друга и молчали. Ступин закрыл глаза и, казалось, задремал, а Маша, вся настороженная, сидела напряжённая и, сдерживая дыхание, пыталась незаметно ослабить узел на руках.

- Не шебуршись, девка. Сказал же, что не трону,- не открывая глаз устало произнёс Ступин.

- Чем же я хуже Тани? Видела, что с ней хотели сотворить и, если б не я...

- Тогда бес попутал, старого дурака. Девка уж больно соблазнительная, ну и чёрт меня дернул вспомнить молодость. Я ведь по молодости, ух! какой до баб был горячий. Ещё тот ходок. А вот тётка твоя, Оля, запала особенно в душу. Раньше-то я любую мог уговорить. А вот на ней получился облом. Вроде и согласная, а как до поцелуев доходит, лицо воротит, но завлекает. Это уж я потом узнал о её колдовских чарах. Тогда молодой-то она была краля-кралей. Многие подбивались под неё. Но глаз уставила на меня и Артемона.

- Как в "Золотом ключике"?

- Имя у него Артём, а по привязанности к Оле на деревне Артемоном прозвали, как верного пса из сказки. Оба мы с ним соперничали. Даже поспорили однажды, кто первый её на сеновал затащит. А как докажешь? Вот и несли друг другу околесицу, во вранье соперничали. Ну, а потом я посадил его, убрал, значит, конкурента. Повод какой-то пустяшный нашёл, но взял грех на душу. А тут и меня в Чечню в командировку послали. Правда перед отъездом испугом её взял. Она же видела куда Артём отъехал не по своей воле.

- А что с вашим сыном?

- Вернулся со своей будущей женой. А Оля мне и Артемону поставила условие найти её детей-девочку и мальчика с отметинами на левой ноге. Обещалась замуж выйти за того, кто первым найдёт. Я нашёл в детдоме Сашку, имя у него переменил на Володьку. А тут жена как-то приладилась к нему. Она там на войне много испытала и с головой не особенно дружила, но любила меня. А Володька тоже со временем начал проявлять некоторые странности. Оба они у меня на этой почве полюбились. Ну, как открыться Оле? Жена, едва намекнул, в петлю полезла. Не хотела Володьку терять. А потом Оля совсем на колдовстве помешалась. Как ей сына отдать?

- А Артемон? Откуда у него Наташа?

- Тоже отыскал её в детдоме.

- Я видела, что с Наташей не совсем ладно. В своём доме ведёт себя странно. Похоже чего-то боится. Да и обмороки эти непонятные.

- Наташа - ученица Оли. Та её всему научила. А Володька с каждым годом становился неуправляемым. Пару раз пришлось с риском дела заминать. Тюрьма ему светила, строгая, на большой срок.

- Это он маньяк?

- Ты хочешь стать для меня опасной?

- Можете не отвечать. Судя по всему вы и послали за Наташей, чтоб его успокоить? А дальше-то что?

- А дальше... не знаю. Люблю его, дурака. Ради него на всё готов.

- Поэтому вы решили никого из нас не выпускать из деревни? И как вы планируете это сделать? Нас могут хватиться.

- Чудачка, кто знает, что вы здесь? Ты кого известила? А "Скоба" эта из больницы тайком вырвалась. И сообщила тебе, небось, о поездке сюда только по дороге.

- Ну, а полицейские, следователь с оперативником?

- Эти сами по себе самовольно поехали. Им же надо брата твоего к убийствам двух девчонок привязать. Они же Курепина незаконно с собой привезли. Если начальство узнает, мало им не покажется. Поэтому все вы здесь как в чёрной дыре. И хватятся вас не скоро. Связь в Сугробово плохая и пока решат со мной связаться много времени пройдёт.

- А Наташа? Она будет молчать?

- Она и раньше молчала, что сейчас развяжет ей язык?

- Вы нас убьёте?

- Неправильно, девочка Маша, ты ставишь вопрос. Главное для меня сын. Я понимаю, что рано или поздно его вычислят, но его ведь и до камеры не доведут. На первом же допросе вскроется такое, что все наши руководители отправятся на зону. Это в лучшем случае.

- А в худшем?

- Его откровения, ну и мои тоже, взорвут всю жизнь нашего тихого райончика. А отголоски затронут и область. И кто знает куда потянется верёвочка.

- Неужели так всё плохо?

- Плохо? Ужасно,- со вздохом заключил Ступин.

- И выходит наши жизни только отсрочат ваше изобличение?

- Я вот слушаю тебя и не пойму причины твоего хладнокровия. Над вами топор висит и я палач, а ты, сопливая девчонка, держишь позу и пытаешься меня разговорить, вызвать на откровенность. Я не против поболтать с тобой, вот только слышу шаги и похоже не один человек идёт, - произнёс Ступин, стремительно поднимаясь с дивана и устремляясь из дома.

-41-

Курепин первым взошёл на скрипучее крыльцо и перешагнул порог веранды дома. Следом за ним вошли Наташа с Володей. Ступин встретил их на пороге жилой части дома с огарком горящей свечи в правой руке. Левую руку он приставлял к пламени, оберегая пламя от колебания воздуха. Он щурил усталые глаза, зорко всматриваясь, в фигуры людей, близко поднося свечу к их лицам.

- Привёл, как обещал,- произнёс Курепин, стараясь заглянуть за спину Ступина.

- Вижу.

Ступин посторонился, пропуская Курепина и Наташу. На сына взглянул потеплевшим взглядом и, заметив на его руках верёвки, мотнул головой, но развязывать не стал. Все прошли к столу и Курепин, озираясь по сторонам, увидел Машу и сразу бросился к ней, спеша освободить её руки, действуя руками и зубами.

- Он тебя не обижал, Машенька? - задыхаясь от усилий бормотал он, не глядя на её лицо.

- Да не трогал я её, Курепин. У нас уговор и я его исполнил, - глухо буркнул Ступин, устанавливая на столе огарок свечи.

Верёвки упали на пол и Маша, освобождёнными руками, обхватила голову Сашки и начала целовать его в губы. Он не противился незнакомым ему ласкам и гладил Машу по волосам, пытаясь что-то утешительное высказать.

- Хватить целоваться-то. Ещё наласкаетесь, - грубо крикнула Наташа.

- Ты готова привести его в чувства? - обратился к ней Ступин, кладя руки на связанные запястья сына.

- Я его уже по дороге подготовила. Он теперь тих и спокоен.

- И если мы его развяжем...

- Можешь с ним обниматься и целоваться. Не укусит,- пообещала Наташа, вглядываясь в Володю.

- Ну, вы тут сами разбирайтесь, а мы, пожалуй, пойдём,- произнёс Курепин, помогая Маше встать с дивана.

- Никуда вы не двинитесь. Останетесь здесь, а там посмотрим.

Ступин вытащил из кармана пистолет и наставил его на Курепина. Тот прищурился, вздохнул и покачал головой.

- Вот и верь после этого ментам. Лживая тварь. Ну и зачем мы тебе?

- Знаете много. Хочу вас немного придержать.

- А что мы знаем? Про твоего сына-маньяка? Так это уже не тайна. Немов, Огольцов и Скоблина тоже в курсе. Тебе и с ними что-то решать надо.

- Эти проблемы решаемы.

Ступин одной рукой развязывал сына, присматриваясь к нему и одновременно держа в поле зрения Курепина с Машей под прицелом пистолета. Наташа стояла рядом вся во внимании к Володе, который, казалось, вёл себя спокойно. Он терпеливо сносил неловкие попытки его развязать и не сводил глаз с зашторенного окна. Наташа понимала, что привлекает его внимание, вернее кто, но не спешила подавать условный сигнал. Она начинала раздумывать и сомневаться в необходимости появления затаившихся под окном. Ей вдруг стало жаль Володю, к которому она давно прикипела всем сердцем.

Он нравился ей своей податливостью к ласкам и покорностью к малейшим желаниям. Его грубоватая нежность и неистовость в любви крепко связывали их отношения. Он соответствовал всем её вожделениям, не выказывая ни единого неудовольствия. И сейчас ей очень не хотелось терять такой совершенный физиологический организм. Она перехватила красноречивый взгляд Курепина, брошенный на неё и окно. Она даже услышала его немые вопли и ругань на её медлительность. В нетерпении он переступил с ноги на ногу и сделал незаметный шаг к окну. Володя уловил это неприметное для Ступина движение и сразу напрягся. Наташа почувствовала это и насторожилась.

Ступин уже почти справился с верёвкой и с удовлетворённым видом спешил последними усилиями скинуть её на пол. Его пистолет качнулся в сторону, теряя прицельность. Курепин сдвинулся ещё на шаг и слегка присел перед прыжком. Всё это происходило буквально в несколько секунд, но и они, подаренные сомнениями Наташи, не помогли Сашке. Володя внезапно оттолкнул Ступина и одним прыжком сбил Сашку на пол, прижал его, и навис над ним с торжествующим ликованием. Ступин отлетел к столу и ударился о его край. Наташа, поражённая стремительным броском Володи застыла, а Маша завизжала.

Он-то и послужил долгожданным сигналом для заждавшейся троицы. Они ворвались в дом и первая пуля сразила наповал Курепина, который вывернулся из под Володи и попытался завладеть пистолетом участкового. Ступин в дикой ярости оттолкнул от себя тело Сашки и попытался выстрелить в Немова, но получил от него сильный удар рукояткой пистолета по голове и потерял сознание.

Володя заревел и кинулся на Немова, но дорогу ему заступил Огольцов. Свеча со стола упала на пол и потухла, а дом огласился криками и звуками яростной борьбы. Огольцов орал от ужаса и звал на помощь Немова. А тот наугад, в полной темноте, неудачно совался на шум драки и, получая чувствительные удары, в пылу борьбы, с матом отваливался и вновь, призываемый изнемогающим Огольцовым, лез в невидимый клубок, пытаясь помочь следователю, но вновь и вновь со стоном откидывался неустанно ругаясь.

Наконец Володя несколькими сильными ударами в лицо выбил сознание из Огольцова. Немов попытался подняться, но от сильного удара безвольно завалился к следователю.

Таня увидела в темноте два красных глаза Наташи и содрогнулась. За всё время драки она, подобно Маше, стояла в ступоре, не в силах сдвинуться. Но зрение, удивительным образом, как сквозь мутную плёнку при ясном дне различало не только силуэты людей, но и лица, правда, как бы слегка размытые, без чёткого их изображения. И она видела как Наташа, легко ориентируясь в темноте поднимала обломок гладильной доски и заносила её над головой Немова. Остановить её она не могла, заворожённо наблюдая за опасными для опера движениями. В голове пыталась народиться маленькая беспомощная мыслишка о необходимости спасти Немова, вмешаться в ситуацию. Но от Наташи веяло такой магической мощью, что Таня беспомощно наблюдала, бессознательно пытаясь отстраниться от всего, что её сейчас окружало.

Она мысленно с невидимыми мучительными слезами призывала бога на помощь, упрашивая и моля помочь остановить Наташу и Володю, потому что понимала весь ужас положения. Она слышала справа от себя такую же слезливую просьбу тонким причитающим голосом Маши. Они мысленно молились и слышали друг друга, утверждаясь в вере, о которой ещё имели смутное представление. Она рождалась и крепла в них, утверждаясь на пока непрочной основе, вызывая мысленный любвеобильный экстаз почитания и обожания ещё неведомого, но такого нужного сейчас бога.

Они так горячо и страстно молились, что Наташа и Володя услышали их. Уловили в тяжёлой гнетущей тишине их немые вопли и призывы. Наташа и Володя повернули головы с красными точками глаз на Таню, потом, как по беззвучной команде, в сторону Маши. Под действием гипнотизирующих взглядов девушки в растерянности умолкли.

- Подойди ко мне, Таня,- произнесла ровным безжизненным голосом Наташа и в темноте поманила к себе указательным пальцем.

Таня пошла к ней, сама не понимая, что двигает её ногами. Они несли её тело легко, независимо от головы, которая в это время отстранилась от тела и сосредотачивалась на непонятном пока образе лёгкого воздушного облачка. Оно опускалось с потолка ровным белым слоем, начиная касаться головы более высокого Володи. Он нервно повёл плечами и отставил внимание от Маши. Чем ближе Таня приближалась к Наташе, тем явственнее проступали её черты на обтянутом сухой кожей черепе. На лице без видимых признаков подкожного жира и мышц сейчас выделялись огромные фосфорицирующие красные глаза. Они притягивали к себе, не отпуская ни на секунду. Не доходя до Наташи пары шагов, Таня остановилась.

- Ну что же ты, моя девочка, замешкалась? Подойди ко мне и я обниму тебя. Ты этого хочешь, очень хочешь, - завораживающим голосом произнесла Наташа.

Голова Володи уже полностью скрылась в облаке и теперь оно неудержимо приближалось к макушке Наташи. Вероятно, она что-то почувствовала, потому что неприятно передёрнула плечами и с беспокойством взглянула на голову Володи, уже скрытую туманным облаком до плеч. Он не шевелился, застыв подобно неисправному роботу. Наташа подняла голову и попыталась присесть, но облако уже коснулось её, вынудив замереть.

Таня смотрела на две неподвижные фигуры со смешанными чувствами. Вначале ей казалось, что они вот-вот оживут и продолжат свою смертельную игру, но время шло, а они по-прежнему оставались недвижимы. Ещё не веря в спасение, Таня мысленно начала благодарить бога, божью матерь. Слова срывались с непослушных губ, искажаясь в звучании, но признательная мысль в любви и верности целиком охватывала и кружила голову от счастья. Её переполнял восторг перед значением бога и его могуществом. Она слышала рядом плачь и выражение подобных чувств Машей и одновременная благодарность и любовь укрепляла их, придавая силы.

Они не замечали движения Ступина, не слышали его прерывистого дыхания и только резкий щелчок взводимого курка пистолета остановил их.

- А ну-ка, девки, встаньте рядком, мне вас плохо видно,- задыхаясь, сказал участковый и повел стволом пистолета, выцеливая девушек. Он их не видел, но по скученности дыхания и небольшого размера избы предполагал их место, не различая.

Таня видела его фигуру с пистолетом, слышала учащённое дыхание, но не сдвинулась с места,, затаила дыхание, предостерегающе взглянув на Машу. Но та едва держалась и не могла разглядеть Ступина.

Стараясь не выдать себя, Таня пошарила глазами по полу, надеясь найти тот обломок гладильной доски от удара которого Немов сейчас лежал, не подавая признаков жизни. И она увидела её, но рядом с ней лежал пистолет. Стараясь его лучше разглядеть она приподнялась на цыпочки и половая доска под ней скрипнула. Раздался щелчок пистолета, но выстрела не последовало. Несколько раз Ступин пытался выстрелить, сухо щёлкая. Времени оставалось в обрез. Таня кинулась на пол руками вперёд, перевернулась и плюхнулась на живот возле пистолета. Едва он оказался в правой руке, Ступин навалился на Таню, пытаясь сложить её руки на спине. Её левая рука быстро завернулась, а вторая, ожесточённо сопротивляясь, вырвалась и, удерживаемая Ступиным за локоть, вывернулась и повернулась стволом пистолета ему в грудь. Он этого не успел заметить потому что сразу раздался выстрел. От пули его тело вздрогнуло и откинулось в сторону. Таня мгновенно перевернулась на бок и открыла стрельбу по уже мёртвому телу.

-42-

Когда Наташа пришла в себя, то поняла, что сидит на полу, упираясь спиной в стену и держит перед собой руки, связанные мужским ремнём. При слабом огне свечи на столе, обстановка комнаты походила на пристанище разбойников или, на худой конец, бомжатный притон. Всё пространство комнаты загромождала разбитая мебель, поломанные стулья и только стол, крепкий круглый, непоколебимо стоял в центре, олицетворяя собой слабую устойчивость хрупкого равновесия.

Наташа пошевелилась, пытаясь размять затёкшее тело и увидела рядом с собой Володю, связанного так же как и она кожаным мужским ремнём. Он лежал на боку, лицом к ней и, казалось, благополучно спал. Она пригляделась к его лицу и заметила, что не спит, притворяется. Он смотрел на неё сквозь прикрытые ресницы но, понимая, что его хитрость раскрыта, не спешил открывать глаза.

Кроме них, в комнате, на противоположной стороне, у окна, лежали двое мужчин. От них тянуло запахом остылой крови и ещё... Её опыт сразу подсказал об отсутствии в них жизни. Трупы лежали рядом друг с другом, на спинах, лицами в потолок. Она вытянула шею, пытаясь их разглядеть, но хлопнула дверь и в дом кто-то вошёл.

Наташа поспешно прикрыла глаза, пытаясь сквозь ресницы разглядеть человека. А человек вошёл с ведром воды и, звякнув им, поставил где-то сбоку от Наташи. Она сидела неудобно и чтобы разглядеть попыталась повернуть голову, но от боли застонала. Она испугалась, что сейчас обнаружат её притворство, но человек не обратил на неё внимание, занятый перетаскиванием чего-то тяжёлого. Вскоре по женскому сопению и несдерживаемым возгласам она узнала Таню.

Она кого-то поила из ведра, уговаривая попить, потом раздался треск разрываемой материи. Судя по всему она кому-то оказывала помощь. Наташа попыталась вспомнить, что здесь произошло и, как её связали, но память отказывала. Она покосилась на Володю, который незаметно пытался освободиться от ремня, крутя под ним руки. Она вгляделась в него и озаботилась его состоянием.

Сейчас он медленно накалялся тем особенным жутким настроением, которое на пике превращало его в опасное хищное животное. Он болел той неведомой жуткой болезнью, когда в полнолуние, всё нечеловеческое, загнанное глубоко внутрь, прорывалось со злобным оскалом и ненавистью к людям. Когда-то ей удавалось гасить это состояние, но только вначале, до его укрепления. Она знала, что когда не успевала, Ступин вывозил его в соседние области, где отпускал на охоту, а потом сам закапывал разорванные тела. Они любили Володю и оберегали его как могли.

Вначале она со Ступиным, пытались подсунуть ему что-то живое из домашнего скота, курицу или утку. Думали, что утолив жажду крови, он успокоится. Но кровь животных не удовлетворяла его. Тогда-то он тайно от них бежал и убил двух девушек. Полакомиться кровью ему не дали: успели подкрасться и оглушить. Трупы спрятать не успели, помешал запоздалый прохожий. Скрыть два трупа на виду всей деревни пусть и в позднее время, было делом невозможным. Ступин хотел его убить, но Наташа не позволила: по трупу Володи могли выйти на участкового, а там и до Накташи рукой подать. Они едва успели утащить Володю, прежде чем прохожий поднял тревогу.

Сейчас он грыз ремень и она слышала трение его зубов о кожу. Она знала его зубы. Они на удивление составляли что-то среднее между человеческими и волчьими. Она уйму литературы прочитала, но так и не поняла, что за феномен этот Володя.

Сейчас она понимала, что может последовать за его освобождением: и Таня, и те, за кем она ухаживала, станут первыми жертвами. Он не даст уйти никому. Она надеялась, что сумеет остановить его, прежде, чем он займётся ею, но её связанные руки не могли оказывать прежнего влияния на Володю. Тогда он просто перегрызёт ей, беспомощной жертве, горло. Не такого она ожидала. Ей стало обидно, что вот она, такая умная и хитрая, хорошая ведьма, умеющая владеть любым человеком, умрёт бесславной смертью под зубами любовника, который и не сможет осознать кого он поедает.

Она прислушалась, но Таня, занятая своим делом, похоже не слышала хруст перетираемых крепкими зубами ременной кожи. Наташа не могла издать ни один звук, опасаясь обратить на себя внимание и стать первой жертвой Володи. Даже мысленные магические заклинания могли его насторожить и указать путь к ней. Руки! и ещё раз руки, нужны ей!

Она попыталась незаметно ослабить ремень, но всё было тщетно. А Володя, увлечённый попыткой освободиться, быстро работал челюстями, чавкая и сглатывая слюну. Наташа понадеялась, что ремень как и у неё, сделан их толстой свиной кожи и, чтобы его перегрызть, даже Володе с его стальными зубами потребуется время. Она впервые подумала, что зря, наверно, не стала растить и подтачивать себе зубы. Тогда это могло со стороны показать подозрительным, но сейчас это наверняка спасло бы ей жизнь.

Неожиданно Таня встала и, кинув взгляд на Наташу и Володю, поспешно вышла из дома. Володя, хищным звериным чутьём угадал её первое движение и замер, с закрытыми глазами. Его притворство усыпило бдительность Тани, которая, впрочем, была чем-то озабочена. Как Наташе хотелось выдать его, остановить, но Таня очень спешила, к тому же страх, в случае неудачи оказаться первой жертвой, остановил.

Едва Таня покинула дом, Володя напрягся и с хлопком разорвал остатки ремня. Он встал, согнулся, поводя головой по сторонам. Наташа лежала окаменев, с ужасом вслушиваясь в его дыхание. Он дышал тяжело, по-звериному, принюхиваясь и сопя. Несколько долгих томительных секунд он стоял над ней и она, с трудом задавливая панику, держалась смирно, опасаясь выдать себя не то что движением, а даже дыханием. Она знала, что неактивные люди интересовали его в последнюю очередь. Ему требовалось что-то живое, полное ужаса, чтоб преследовать и прыгать на жертву.

С улицы донесся звук слабого движения. Наверняка Таня там что-то делала, производя сейчас частые колотые движения. "Да она хочет дрова нарубить",- подумала Наташа. Володя тяжело заглотил в себя воздух и медленно переступил через Наташу.

Наташи приоткрыла глаза и проводила его до двери. Едва от скрылся, она поднялась и поспешила к двери, надеясь её каким-то образом закрыть. Но в двери отсутствовал ключ. Со двора продолжали доноситься несильные стуки. Наташа заметалась по дому, в спешке ища что-нибудь острое и наткнулась на Огольцова и Немова. Они лежали в углу, прижатые друг к другу и не подавали признаков жизни. Она ухватилась кончиками пальцев за ручку ящика шкафа, с трудом вытянула его и сунула в него связанные руки. Пустота ящика вызвала в ней отчаяние. Она бросилась к столу и, стараясь не опрокинуть свечу, подставила под её неровное пламя связанные руки. Огонь слабо лизнул кожу ремня и, в запале придавленный связкой рук и ремня, едва не потух. Наташа в волнении отвела немного руки и почувствовала запах опаляемой ременной кожи. Огонёк медленно, но верно прожигал ремень, болезненно прихватывая кожу рук. Она морщилась, но терпела, чутко вслушиваясь в странную тишину во дворе дома.

-43-

Таня бросила ненужный пистолет и, задыхаясь в пороховом дыму, поползла к неподвижному телу Ступина. Ей всё казалось, что она промахнулась и участковый жив, и теперь готовится к броску. Она совершенно потерялась в темноте и с трудом ползла, кашляя и рыдая от переполнявших чувств страха и ненависти. Она потеряла ориентировку и вместо Ступина наткнулась на Наташу. Та стояла на коленях с поникшей головой и опущенными до пола руками. Таня лихорадочно ощупала неподвижное тело, сунулась близко к её лицу и ощутила на своих губах слабое дыхание.

Наташа стояла подобно мраморной статуи - твёрдая, холодная и неподвижная. Таня застыла перед ней, но близкий слабый плач Маши привёл её в чувства. Под рукой оказался сбитый на пол огарок свечи. Таня, крутанулась и на четвереньках быстро, подобно ящерице, пробежала мимо неподвижного Володи, трупов Ступина и Курепина, и уткнулась в неподвижные тела Немова и Огольцова. Она пошарила в их карманах, нашла у кого-то зажигалку и, после нескольких попыток зажгла свечку, и трясущейся рукой поставила её на стол.

Пламя слабо осветило комнату, устроенный разгром и неподвижные тела. Только в дальнем углу на полу тряслась в охрипших рыданиях Маша. Таня, опустилась на колени, на четвереньках подобралась к ней и обняла тряское тело. Ей захотелось лечь к её ногам и предаться ослабелой раздавленности. Она начинала терять силы и с трудом сопротивлялась желанию сдаться. На неё накатывала усталость и равнодушие. Она боролась с этим чувством ещё по привычке, с усилием проворачивая маховик воли и, пытаясь включить наработанный годами до устойчивого инстинкта самообладание.

Она услышала слабый вздох Наташи и вздрогнула. Этот звук подействовал подобно удару стрелы, пробивная сила которой едва прорвала броню и больно кольнула. Таня вскочила, как от укуса змеи, яд которой грозил окончательно парализовать тело.

Всё, что до этого удерживало в бездумном усыпляющем расслаблении мгновенно улетучилось. Мозг, до этого подавляемый дурманом поражения, мгновенно ожил и заработал в привычном стиле борьбы и готовности к наступлению. Она всегда наступала, даже под видом безмятежной беседы или отдыха.

Мозг отдал команду и она, не задумываясь, подобно роботу, быстро оказалась у тел Немова и Огольцова, сняла с них ремни и быстро окрутила ими руки Наташи и Володи. Наташа вязалась легко, вялая и безвольная, а что касается Володи... Тут Таня почувствовала некоторое сопротивление, которое объяснялось возвращением к нему сознания.

Проверив надёжность затянутости ремней, Таня вернулась к Маше, которой становилось совсем плохо. Нервное расстройство начинало завладевать ею так, что когда Таня выводила её на улицу, то сильная нервная дрожь физически передавалась и её телу. На крыльце Маша едва не вывалилась из её рук и понадобилось все силы, чтоб удерживать бесноватое тело. Казалось в него всесилось нечто, развлекаясь и приплясывая. И опять Таня в отчаянии за Машу принялась взывать к богу, умоляя вызволить девушку из власти неведомой силы. Она её отчётливо чувствовала и даже слышала. Голос исходил изнутри Маши незнакомый и писклявый. Он неистовствовал и злобно грозил. Не переставая молиться, Таня оттащила Машу за угол дома, и прислонила к стене. Та тут же сползла на снег и принялась неугомонно биться спиной о деревянную стену и одновременно грозить разными голосами.

Таня упала перед ней на колени и, впервые в жизни сложила пальцы, и начала крестить безумную. Когда-то она видела в одном фильме изгнание беса из пожилой женщины и сейчас, с трудом вспоминая действия священника, неумело пыталась проделать этот обряд. Слёзы отчаяния катились по щекам, рыдания подступали к горлу, но она упорно, как заведённая, талдычила одни и те же слова и неистово махала рукой, размашисто осеняя девушку воображаемым крестом. Маша не реагировала на действия Тани и уже начинала биться головой, методично колотя ею по стене. И вдруг она остановилось и взглянула расширенными зрачками на Таню, которую от этого дикого взгляда пробрал озноб. Маша застыла и раздвинула губы в ядовитой усмешке.

- САМ вышел,- прохрипела она незнакомым голосом.

- Кто? - растерялась Таня и застыла, чувствуя совсем рядом присутствие чего-то опасного и чудовищного.

Она отпрянула от Маши и, затаив дыхание, выглянула одним глазом из-за угла. То, что она увидела повергло её в шок. Володя, родной брат, которого она не знала и знать не хотела, стоял на крыльце и вслушивался в ночную тьму. Она смотрела на него неотрывно, не в силах отвести глаз и понимала, что жить ей оставалось совсем немного. А он медленно поводил головой, наклоняя её и направляя уши в разные стороны. Она в испуге оглянулась на Машу, опасаясь любого звука, способного их выдать. Но Маша на удивление затихла. Она сидела на снегу и затаённо смотрела на Таню.

И вновь Таня, уже привычно, взмолилась богу о спасении. Но теперь её молитвы носили осмысленный характер. Она обращалась к богу как к близкому дорогому человеку, обливаясь внутренними слезами.

Хрустнул снег на крыльце и затем взвизгнули ступеньки под ногами человека. Володя подходил к углу дома медленно, осторожно поскрипывая снегом. Таня в отчаянии огляделась в поисках какого-либо предмета для защиты, но если такой и лежал здесь, то теперь скрывался под снегом. Первая отчаянная мысль о побеге пришла в голову, но тут же исчезла. Она не могла бросить Машу и бросилась к ней, намереваясь утащить её и спрятать.

Но та неожиданно оказала сопротивление и между девушками завязалась немая борьба. Таня хватала её за шиворот и оттаскивала, а Маша брыкалась и с сопением цеплялась ногтями за шероховатую деревянную стену дома. Таня одолевала и уже оторвала Машу от дома. Оставалось чуть-чуть напрячь усилия и отволочь Машу за следующий угол дома.

И тут по спине словно провели раскалёнными граблями. Таня вскрикнула и обернулась. Володя стоял перед ней в двух-трёх метрах и прожигал её раскалёнными угольками своих глаз. Внутри всё оборвалось и она запаниковала. Она понимала, что ей уже не убежать, но, как утопающий хватается за соломинку, так и она яростно закричала, утробно взвыла и замахала руками перед носом оторопевшего убийцы.

Он попытался закрыться руками и даже отступил на шаг, но Таня, не владея разумом, жила уже другой дикой жизнью. Она надвигалась с наступательным шумом и вопя, не контролируя своего поведения. Он попытался пересилить себя и прыгнуть на неё, но все его попытки оторваться от земли каждый раз заканчивались неудачей. Его тело постоянно натыкалось на невидимую стену, которая незримо надвигалась на него по мере приближения разгневанной женщины. Вся его уверенность испарилась и только инстинкт жажды крови не отпускал и толкал на уже бессмысленные прыжки. Всякий раз отскакивая, он встряхивал головой и, подобно хищному волку, злобно ощеривал белые острые зубы.

-44

Первым в себя пришёл Огольцов. Он открыл глаза и в неярком свете свечи разглядел склонённую над ней Наташу. Пахло жжёной кожей и Наташа, переворачивая руки, издавала слабые стоны. Он вгляделся и догадался о её попытке освободить руки. Он осторожно шевельнулся и, пользуясь сосредоточенным вниманием девушки над огнём свечи, повернул голову и уткнулся в лицо Немова. Он смотрел на Огольцова и моргал.

Наташа резко вскрикнула и Огольцов быстро откатился от Немова. Наташа, увлеченная огнём, не заметила его движения, а Огольцов, пользуясь этим встал на четвереньки и, опираясь на гладильную доску, на которую случайно наткнулся, приподнялся. Немов сделал попытку встать, но от боли застонал и ухватился за голову.

Наташа подняла голову и с хлопком разорвала остатки ремня на руках. Она попыталась кинуться к Немову, но успела сделать только один шаг. Сзади на неё обрушился обломок гладильной доски и она рухнула на пол.

Огольцов подполз к Немову и попытался его приподнять. Опер протяжно застонал и потерял сознание.

- Плохо дело, парень, - пробормотал Огольцов,- надо нам с тобой отсюда валить по-быстрому.

Он взвалил Немова на себя и, пошатываясь под тяжестью тела, пошёл к двери. Но едва он ступил за порог, снаружи, со двора дома раздались женские крики. Женщина истошно орала и визжала словно её поджаривали на медленном огне. Огольцов осторожно сбросил Немова на пол и, крадучись подобрался к распахнутой настежь верандной двери. Крики явно доносились из-за ближайшего угла дома. Огольцов помедлил, прихватил небольшой чугунок, по дороге, на ступеньках крыльца, сунул в его отверстие руку и, вооружась таким образом, подобрался к углу дома.

То, что он увидел поразило его нелепостью самой картины. Небо светлело и день обещался по прогнозу погоды солнечным, а значит ярким. Впрочем сейчас Огольцовым владело не ожидание прекрасной погоды, а некоторая оторопь. "Скоба", эта неспокойная сучка, судя по всему доставала кого-то из местных. Она орала и кидалась на мужика, который со спины, казался испуганным и пятился от её разъярённых наскоков. Она махала руками и наступала на него, визжа и целясь растопыренными пальцами в лицо. Мужик, правда, пытался как-то защищаться, нападая, но неловко, каждый раз останавливаясь в начале порыва своего наступательного запала. Что-то его сдерживало и не давало врезать этой девке как следует, чтоб охладить напор.

Как ни странно этот мужик отступал молча, даже не пытаясь успокоить не в меру разбушевавшуюся "Скобу". Он пятился спиной на Огольцова и уже заворачивал к крыльцу, как Огольцов, решив вмешаться, попытался ему помочь. Он оттолкнул мужика в сторону и заступил на его место, предостерегающе выставляя ладонь на девушку. Таня в яростном запале не сразу заметила подмены и, шипя подобно дикой кошке, кинулась на старшего следователя, царапая ему лицо и издавая победные вопли.

От боли Огольцов заорал и закрыл лицо руками. И тут же неведомая сила ухватила его сзади за шиворот, приподняла над землёй и с силой швырнула на крыльцо. От удара о его перила в глазах Огольцова всё помутилось и он потерял сознание.

На мгновение Таня пришла в себя и сообразила, что вместо Володи под руки подвернулся Огольцов. Она остановилась, но Володя не дал ей опомниться и схватил за куртку на груди, мерзко дыша гнилостным разложением. Она почувствовала как её ноги отрываются от земли и тело начинает судорожно болтаться в нелепой подвешенной позе. Он с силой придавил её к стене дома и издал дикий торжествующий победный вопль. Потом чуть ли не вплотную приблизил голову к её лицу и, наслаждаясь ужасом в её глазах, открыл рот.

Таня едва дышала, с трудом удерживая остатки сознания. Она хрипела и мысленно прощалась с жизнью. Ей вдруг стало обидно терять её, вот так от зубов недочеловека, который волею судьбы приходился ей братом. А брат не спешил и, удерживая её на весу, принялся рассматривать и обнюхивать её лицо. Его омерзительный запах и бешенный завораживающий взгляд неожиданно сдвинули в ней что-то неуловимое, но устоявшееся. Она этого не сразу почувствовала, но по мере изучения её этим неведомым существом, неожиданно окрепла и с непонятной для Володи властностью уставилась ему в глаза. Он смешался и рука, удерживающая Таню дрогнула. Он ещё пытался насладиться страхом жертвы, так необходимой ему. Но вместо ожидаемого блаженства перед ним впервые неуступчиво трепыхалась жертва не только не думая о сдаче, но и, наоборот, вступала в немую борьбу воль и характеров.

Она подняла руку и хлопнула ладонью Володю по лбу. Хлопнула легко, будто мазнула, но силы Володю стали оставлять. Она медленно сползала по стене, едва удерживаемая слабеющей рукой. А когда её ноги коснулись утоптанного снега, и стали подгибаться в коленях, Таня задрала голову и плюнула в его лицо. Он оторопел, ошалело взглянул на неё и попытался вытереть плевок, но руку не донёс, качнулся, раз, другой и, искривив лицо в обиженной гримасе, беззвучно рухнул на спину.

Ноги у Тани окончательно согнулись и она села на снег. Перед глазами кружились маленькие светлячки, в ушах нарастало ровное звучание колоколов. Она пугалась потери сознания и не могла остановить его медленное угасание. Всё вокруг расплывалось, становясь нереальным. Она судорожно пошарила вокруг растопыренными пальцами, захватила ими пригорошни снега и начала растирать им лицо. Колючий снег плавился на раскалённом лице, стекая ручейками с подбородка, который трясся в частой нервной судороге. Она хватала широко открытым ртом холодный воздух, но он не облегчал, а влезая в горло, с трудом проталкивался в лёгкие. Её грудь ходила ходуном и очень хотелось плакать. Слёзы наворачивались в глазах и, догоняя талую воду, смешивались в единые ручейки, стекая на грудь, под свитер.

Она заметила на крыльце тонкую фигуру и, не имея уже сил драться, взвыла в бессилии. Фигура немного потопталась, потом спустилась и, уже заваливаясь, Таня увидела перед собой тёмные женские сапоги.

-45-

Наташа очнулась от ощущения грубых мужских рук. Они пытались завернуть её руки за спину и связать их. Она притворилась беспомощной и выжидала. У человека ничего не получалось. Он злился, пыхтел, вполголоса ругался матом, но упорно пытался их скрутить. Она лежала в неудобной для него позе - на боку и человек решил положить её на живот. Свеча едва чадила на столе и Наташа по суетливой тени догадывалась о положении его тела. Она перевернулась на спину и ударила противника ногой в уязвимое мужское место. Тот охнул и, корчась от боли, упал рядом с ней, зажимая руки меж ног. Дальше она легко ввела его полуобморочное состояние и верёвкой, предназначенной ей, связала ему сзади руки. Вязать её когда-то научил Ступин, когда возникала необходимость в укрощении Володи.

Только после этого она заглянула ему в лицо и узнала Немова. Опер постанывал и похоже её не узнавал. Она вышла на крыльцо, перешагнула через Огольцова, и увидела со спины Володю. Он удерживал Таню рукой, но в какой-то момент неожиданно опрокинулся навзничь.

Таня сидела на снегу, привалясь спиной к стене дома, и едва шевелилась. Наташа некоторое время всматривалась в её фигуру и, когда решилась подойти, Таня начала заваливаться. Она подбежала и схватила её обмякшее тело. Она едва дышала и Наташу кольнуло сомнение в её жизнеспособности.

Она не желала ей смерти, наоборот, нуждалась в Тане, и её потеря совсем не входила в её планы. Зимнее небо светлело и Наташа без труда могла разглядеть бледное мокрое лицо Тани. Она побила её по холодным щекам, стараясь привести в чувство, но Таня не подавала признаков жизни. Наташа огляделась, но кроме неподвижных тел Володи и Огольцова никого не увидела. Когда она потащила Таню к крыльцу, из-за угла дома вышла Маша.

- Помоги мне,- коротко приказала Наташа.

Маша не спешила подходить и стояла на углу дома, настороженная, готовая убежать в случае появления малейшей опасности. Наташа подняла голову и вгляделась в сжатую фигуру девушки.

- Отпусти её! Пшёл вон! - крикнула она и, бросив Таню, с угрозой подняла руку.

Машу всю заколотило, она несколько раз ударилась о стену дома и освобождённая заплакала.

- Не реви! Помоги мне!

Вдвоём они внесли Таню в дом и положили на диван, на котором совсем недавно сидела Маша со Ступиным. Воспоминание о Курепине сдавило грудь Маше и она вновь заплакала.

- Ты долго здесь сопли будешь пускать? - разозлилась Наташа и для острастки ткнула Машу в лицо раскрытой ладонью.

Маша затихла и, по указанию Наташи, принялась помогать снимать с Тани куртку. Наташа потёрла ладони друг о друга, согревая их, и сунула их под одежду Тани. Её тело под сильными растирающими движениями задвигалось и она застонала.

- Давай, давай, девонька, просыпайся. Не время спать,- бормотала Наташа, запуская руки по локоть под одежду Тани.

Вскоре Таня открыла глаза и с удивлением уставилась на окружающих её девушек.

Маша радостно вскрикнула и хотела ласково дотронуться до лица Тани, но Наташа прикрикнула на неё и, несмотря на слабые протесты Тани, усилила свой массаж.

Таня быстро приходила в себя и, со смешанными чувствами стыдливости и приятности, не знала как реагировать на такую о себе заботу. Она всматривалась в лицо Наташи, стремясь отыскать в нём признаки удовольствия и страсти. Но на лице той не отражалось ни одного вожделивого чувства, а даже наоборот, оно, в замкнутой сосредоточенности, сейчас выражало отстранённость и профессиональную напряжённость. Наташа выкладывалась в своей работе так, словно от её действий зависела жизнь. Несколько раз Наташа бросала озабоченные взгляды на Таню и та, неудомевая непонятной для неё тревогой, смущённо отводила глаза.

Постепенно руки Наташи, освобождали Таню от одежды, обнажая тело, но Таня, сама не понимая, почему-то не чувствовала холода стылого помещения и женского смущения. По телу разливалось приятное тепло, до мурашек волнуя и расслабляя. Наташа как будто не замечала её состояния и упорно продолжала мять, щипать и натирать кожу.

- Всё, теперь будет нормально,- удовлетворённо прошептала Наташа, откидываясь всем телом и оглядывая багровое потное распаренное тело. Она тяжело дышала и встряхивала руки, морщась от боли.

Таня лежала с закрытыми глазами, находясь в плену приятного блаженства. Она не видела немого столбняка девушек, их восхищённых взглядов от совершенства женского тела. Наташа первая пришла в себя и, переведя взгляд на Машу, толкнула её в бок локтём.

- Нечего зенки пялить. Не в музее,- буркнула она, пряча руки за спину.

- Красота-то какая,- прошептала потрясённая Маша,- получше всякого музея.

- Может и мне, девушки, дадите полюбоваться? - с иронией произнёс Немов, пытаясь приподняться. За время массажа он пришёл в себя и, перекатываясь, сумел незаметно добраться до стола. Теперь он силился привстать, морщась от боли, поводя плечами и неловко заваливаясь после каждой неудачной попытки.

- Лежи, герой-любовник,- усмехнулась Наташа, устанавливая ему на грудь ногу и придавливая к полу. - Неужели она такая недотрога, что зажала такое совершенство для бравого опера?

Таня открыла глаза и резко села на столе, свесив ноги. Она не сразу сообразила где находится и в каком виде, но вид девушек с выпученными от восхищения глазами сразу привёл её в чувства. Она быстро подобрала свою одежду с пола, бесцеремонно отпихнув обнажённой ногой Немова и кинулась в дальний угол комнаты, куда едва доставал свет свечи

- Не смущайся, девушка, всё что надо мы уже рассмотрели, - засмеялась Наташа с силой надавливая ногой на Немова. Она дождалась пока Таня оденется, застегнёт на себе куртку и, переступив через опера, вышла из дома.

- Может меня кто-нибудь развяжет?

- Зачем? - поинтересовалась Таня, подходя к столу. Она уже пришла в себя и выглядела на удивление строгой и официальной.

- Ну, хотя бы для восстановления авторитета власти. Мне не очень удобно вести беседу с пола, да и руки затекли.

- Кому же вы так насолили, что вас временно изолировали от приставаний?

- Почему-то я не приглянулся вашей знакомой Наташе.

- Эта знакомая совсем недавно сумела затащить вас в койку и, кажется, вы не очень-то расстроились от такого тесного общения.

- Маша, ну хоть вы войдите в моё положение. Вас-то я ничем не обидел и должна же быть у вас женская жалость к беспомощному мужчине. Я не кусаюсь, не дерусь и у меня нет никакого оружия.

Маша кинула пугливый взгляд на Таню и нерешительно сдвинулась. Таня махнула рукой и остановилась возле трупов Ступина и Курепина. Она ткнула участкового носком сапога, склонилась над Курепиным, с внутренней болью всматриваясь в любимые черты. Маша, развязав Немова подошла к ней, и опустилась перед Курепиным на колени. Она протянула к нему руку, осторожно поправила волосы и всхлипнула.

- Я давно знала, что он мне не брат и очень любила его. Я не смела сообщить всей правды и утолялась его хоть и братской, но искренней любовью, - прошептала она, содрогаясь всем телом.

Таня опустилась рядом с ней и, вглядываясь в бледное лицо любимого человека, едва слышно прошептала:

- Мне он очень нравился и у нас даже получился случайный поцелуй. Я не могла допустить его незаконного ареста, но, если бы не я, он был бы жив и сидел в камере, но живой. Никакой Огольцов не сумел бы его оттуда взять.

- Он тебя тоже полюбил.

- Откуда ты знаешь? Даже я не могу об этом судить с уверенностью.

- Об этом он успел шепнуть мне тогда, при встрече в опорном пункте, после того как мы вошли в него.

- Господи, как мы бездарно порой теряем время и используем его на решение сиюминутных задач, не вглядываясь в окружающих и теряем...

Неожиданно Немов цыкнул на них и подкрался к окну. Все прислушались и различили сквозь тягучую тишину слабый вскрик и потом пронзительный вопль.

-46-

Наташа вышла на крыльцо в ту самую минуту, когда Володя с наслаждением разделывался с Огольцовым. Его обезображенное лицо, всё в крови ярко выделялось на фоне белого снега. Володя приподнял голову и уставился на Наташу. Она не испугалась. Зная свою безоговорочную власть над ним, уставила на него свой властный взгляд и спустилась на пару ступенек. Как она и ожидала, Володя замер под её глазами. Она опустила ногу ещё на ступеньку, дёрнула плечами, разминая суставы и готовясь поднять руки, но что-то показалось странным.

Володя всё также стоял не шевелясь, но в его позе чувствовалась напряжённость. Не обычная в таком случае ожидаемая расслабленность, а именно неуловимая, но прочувствываемая только одной ей известным способом неестественная для него напружиненность. От него исходили неуловимые волны неутолённой кровожадности и выжидания. Всё его тело составляла одна мощная пружина, сжатая, но неустойчивая, готовая мгновенно выбросить мощный импульс звериной жестокости.

Слабое сомнение коснулось Наташи, но остановиться она не могла, потому что уже запустила тот механизм обычного подавления его воли. Она уже ступила с последней ступеньки и продолжила движение к Володе, с усилием подавляя рождение в себе странного чувства неуверенности. Володя продолжал стоять всё в той же позе, измазанный чужой кровью, по кошачьи слизывая её с губ языком. Всё это походило на облизывание перед получением чего-то вкусненького. Эта мысль мгновенно мелькнула в её голове и тут он, вопреки всем обычным представлениям о предсказуемости своего поведения, прыгнул на неё.

Она успела выставить перед собой руки, и он, натолкнувшись на невидимое препятствие, ударился в него грудью и опрокинулся. Не успела Наташа удовлетворённо ухмыльнуться, как он, будто подброшенный неведомой силой, оказался на ногах и вновь кинулся на неё.

Она вновь и вновь выставляла руки, и он падал, и поднимался неустрашимый, полный ненависти и жажды крови. Она впервые начинала чувствовать себя подготавливаемой злым роком жертвой, испытывая появление первых признаков паники. Это разозлило и она впервые отважилась на непривычное в таких случаях поведение. Наташа подняла руки вверх, крутанулась на месте, разводя руки в стороны и очёрчивая вокруг себя невидимую круговую защиту. Это дало некоторую передышку, потому что она начинала уставать.

Володя кидался на неё, кружа вокруг прозрачной стены, но пробить её не мог. Наташа ждала ослабления его натиска, утомления, после наступления которых его легче одолеть. Но время шло, а он, как заведённый, неустанно продолжал свои попытки прорваться к ней. Но и она не могла безучастно наблюдать за его поведением, потому что защиту надо поддерживать и укреплять, что требует дополнительных усилий. Она не должна расслабляться и, хоть это и не требовало физических усилий, но умственное волевое напряжение не могло держаться бесконечно. Приближался предел и его наступление грозило смертью. Бесславным и глупым концом, который она, вечная победительница, не могла принять.

Она не понимала откуда у него взялось столько силы. Ведь не мог же он в силу своей душевной ограниченности копить её, таить от всех и терпеливо ждать момента её проявления. И тут она всё поняла. Все сомнения, размышления и догадки слились в единую мысль, которая упёрлась в Таню. Эта неожиданная мысль отвлекла, ослабила оборону и Володя протолкнул в прозрачную брешь свою сильную руку и ухватил Наташу за волосы. Она взвигнула и завопила от боли.

Голова горела от вырываемых волос, по лицу текли слёзы, но она упиралась, боясь коснуться невидимой защиты. Володя, чувствуя победу ревел, усиливая напор, погружая руку всё глубже в пространство Наташи. От её суматошных метаний его рука начинала болтаться повторяя её движения и расширяя разрыв в защите. Невидимая дыра увеличивалась, неудержимо втягивая в себя руку, часть туловища. Он упорно проникал в запретную для него зону и она усиливала его, вытягивая силы из Наташи и передавая ему. Зона не терпела пустоты и если кто-то терял, то другой получал.

Оставалось разрушить защиту и попробовать убежать. Нет, это не считалось поражением (это слово вообще отсутствовало в её лексиконе), а скорее временным отступлением или точнее перегруппировкой сил, если применять военную терминологию. Она крутилась под его рукой как могла, изрыгая проклятия и мужественно снося адскую боль. И в то же время готовилась. Готовилась со всей своей изощрённой фантазией и присущим коварством. Она ненавидела его и даже не за боль, не за сносимое сейчас унижение, а за недооценку его силы, за свою ошибку, обвиняя себя, а значит и его в непростительном самообмане. И главная ошибка в Тане.

Именно она передала ему свою силу. Пусть и не догадываясь об этом, но усилила его. И теперь он становился вдвойне, втройне опаснее.

Она всё чётко рассчитала, несмотря на отчаянную схватку, выверила каждое движение, каждый сантиметр своего пространства. И крутанулась, и перевернулась, и вывернулась, оставив в его сильной руке порядочный клок своих волос. Она не сумела отстоять свою территорию, но она вернётся и уничтожит его. Так думала она, покидая защиту, освобождённая от крепкой руки.

И всё бы получилось и ушла бы непобеждённая, но споткнулась, о чёрт знает, что скрытое под снегом. Она зарылась лицом в неглубокий снег и, пока выбиралась, Володя легко приподнял её, подбросил как игрушку и, не дав коснуться земли, в воздухе пнул ногой. Упала она на что-то острое, которое пробило её грудь со спины.

Теряя сознание, она уже не видела Тани и расправы над Володей. Не видела его предсмертных, полных человеческой боли глаз и жуткого прощального с жизнью воя, смешанного с хрипом. Он умер быстро, пронзённый вилами в спину.

-47-

С помощью Немова Таня внесла Наташу в дом. Опер поостерёгся вытаскивать из спины Наташи острый штырь, зная, что этим только усугубит её положение. Тонкий штырь, прорвав куртку, выступал из груди на пару сантиметров. Наташа тяжело дышала, но была в сознании. Она постоянно с беспокойством бросала взгляды на едва выступающий металлический кончик на груди в центре неровного кровавого пятна.

- Неприятно чувствовать в себе эту железяку,- кривила бледные губы Наташа, неосознанно подносила руку к штырю, но его не касалась.

Таня уже направила Немова к Маше и, прислушиваясь к её истерическим визгам, недовольно крутила головой.

- Это кто же там так вопит?

- Маша. Немов её успокаивает. Они сейчас на машине отъедут из Сугробово и попытаются по сотовому вызвать "Скорую". Сама знаешь, какая здесь связь.

- Труповозку пусть вызывают. Сегодня в морге дежурит Мария Степановна, она меня примет.

- Ну до морга ещё далеко, а вот врач сейчас нужен. С этим штырём тебе надо на операцию, - озабоченно пробормотала Таня и сама не веря в благополучный исход.

- Зря ты ему свою силу дала,- прошептала, задыхаясь Наташа.

- О чём ты? - встревожилась Таня, решив, что у Наташи начинается бред.

- Мы так с тобой толком и не поговорили. Хочу перед тобой повиниться.

- За что?

- Я ведь читала письмо бабки Оли, ещё до её смерти. Знала, где она свою настойку у Любы спрятала. Я хотела ещё больше силы и выпила её, а раствор в банке подменила на наркоту. А у Маши ты меня видела, ты это уже вспомнила. За смерть отца отомстила этому Федьке, да и баночку хотела у них в доме взять, но помешали.

- Может ты мне обо всём потом расскажешь?

Таня видела, что силы покидают Наташу и с каким трудом ей даются слова. Её голос слабел, лицо бледнело, а серые губы слипались.

- Некогда, времени мало осталось. Ты, наверно, хочешь сказать, что и тебе недолго на этом свете?

- С чего ты взяла? - насторожилась Таня.

- Я же хоть в морге, но в этой больничке работаю. Знаю я о твоём диагнозе. Только профессор дурак. Он же не знает, что ты ведьма. Это я сбоку припёка. Ну, не без способностей, правда. А ты потомственная ведьма. У тебя в генах чертовщина сидит с рождения. Ты этого не знала. И пятно у тебя с рождения. В нашем городке только Мишка-татушник один такой. Он сделал мне, а тебе не делал. Я это точно знаю. И я подыхаю сейчас.

Наташа едва говорила, вернее шептала, и Таня, чтоб лучше слышать приникла к её губам. Слух едва различал слова. Тане вдруг очень пожалела Наташу. Она чувствовала, что жизнь тоненькой струйкой с её словами вытекает из неё, как из неисправного крана вода, но остановить её не могла. Именно сейчас, после смерти Ступина и Володи, от её рук, она не желала ещё и терять на своих руках Наташу. Пусть они соперничали, злились друг на друга, но теперь умирала не ведьма, не зло, а обычный человек, который, перед смертью хочет покаяться. Как бы почувствовав её душевный настрой, Наташа открыла глаза и подала окровавленную руку. Таня взяла и пальцы их рук сжались в немом дружеском рукопожатии.

- Спасибо,- едва слышно шепнула Наташа и с видимым усилием добавила,- Я ведь любила тебя. Никогда ни с кем мне не было так хорошо. А ты не стесняйся. Никогда, слышишь, никогда не дави в себе своего настроя. Живи естественно.

Глаза Наташи начали закатываться и Таня в волнении начала трясти её, не зная как остановить смерть. Отчаяние ворвалось в измученную душу. Она схватила лицо Наташи руками и начала его тереть, прося бога не забирать эту заблудшую душу. Она просила, взывала, требовала, грозила и, наконец, обессиленная упала на Наташу, обхватила её руками, обнимая и пытаясь вернуть в неё жизнь. Она вспомнила о доме Наташи, слугах, обитающих в нём и, взвалив на себя тяжёлое тело, побрела по улице, толком не зная в какую сторону идти.

Теряя веру и, уже надеясь на противную сторону, которой так верно служила Наташа, Таня металась душою, не зная куда приткнуться, у кого просить помощи. Она задыхалась от тяжести своей ноши, но упорно шагала, словно неся крест своей беспомощности. Она хотела плакать, потому что только слёзы должны облегчить её страдания, размыть сгусток вины, который лежал в ней тяжёлым камнем. Она винила себя во всём и прежде всего в рождении, в том, что бог допустил ей родиться у ведьмы и значит определить судьбу. Ведь не будь её, все люди, которые совсем недавно окружили её, были бы живы.

Она очнулась у разломанной калитки и узнала дом Наташи. И испугалась. Здесь пролегала невидимая черта. И только один шаг сейчас решал по какую сторону ей быть. Она опустила Наташу на снег и обессиленная упала на колени. Она вгляделась в очертания дома и почудилось возле него слабое движение. Ну, конечно, это они, слуги матери Оли, ждут её приказа. Они, наверняка, помогут, но какова цена обращения к ним?

Она взглянула на Наташу, приложила пальцы к сонной артерии уже втайне надеясь, что она умерла и значит не надо делать выбор, не надо терзаться и разрываться на обе стороны. Вначале, не чувствуя пульса, она облегчённо перевела дух, но на всякий случай задержала пальцы, задержала чтоб потом не сомневаться ни в чём. Она затаивала учащённое дыхание, которое мешало прощупать пульс. Она сама не понимала зачем такая дотошность в этом вопросе, но что-то толкало на усиление внимания.

А слабые тени у дома постепенно проявлялись вначале в виде размытых, но слитных групповых фигур, потом они начали отделяться друг от друга. Они быстро приближались, спешили и призывно размахивали руками, то ли ободряя, то ли радуясь её появлению. И тут под её пальцами, под кожей на шее Наташи, что-то робко дрогнуло. Таня не поверила и остановила дыхание. И вновь очень неуверенно и слабо пульснула тонкая ниточка. Она не могла поверить в это и в растерянности подняла голову. Прямо за калиткой стояла человеческая масса, без проявления каких-либо чувств. Толпа запрудила весь двор и каждый в ней упорно смотрел на Таню, ожидая её решения.

Наташа слабо шевельнулась и открыла глаза. Она не видела того, что творилось за калиткой, но понимала и тихо прошептала:

- Я думала, что они будут моими, но я ошибалась. Они ждали настоящую ведьму. Теперь ты их хозяйка и можешь приказывать. Я их очень боялась и последнее время жила в ужасе.

- Ты предлагаешь пойти к ним?

- А разве у тебя есть другой путь? Ты ведьма и кровь твоя тянется к ним. Разве ты этого не чувствуешь?

- Ты надеешься, что я спасу тебя?

- Ты уже спасаешь. Иначе чем объяснить моё перемещение. Если бы ты приняла другое решение какой смысл тащить меня сюда? Признайся себе, что тебя тянет сюда. Тянет власть, впрочем кого же она не привлекает? Ты, как и многие человеки, проста и хоть любишь мудрить и казаться необычной, но в сущности простая девчонка, которая выделяется среди прочих не столько внешностью, а затаённой деспотичностью. Что же ты стоишь? Стоит переступить через калитку и твои желания сбудутся.

Голос Наташи, вначале слабый и неуверенный, постепенно креп по мере убеждения в своей правоте. Она пыталась подтолкнуть к нужному ей решению и в последних словах явственно прозвучала страсть. Таня хотела, очень желала подчиниться её аргументам, тем более, что и сама втайне (теперь она это чётко понимала) всегда хотела быть особенной. Она хотела сама решать, подчинять людей. Всё незащищённое детство подсказывала не мудрить и переступить за калитку, тем более с той стороны веяло чем-то приятным и призывным.

Шею что-то крепко сдавило и она, преодолевая удушье, схватилась за горло и укололась чем-то острым. Она сунула руку под куртку и нащупала маленький металлический крестик. Она вспомнила, что ещё в больнице одна сердобольная санитарка, жалея её, накинула на шею этот крестик и что-то при этом пошептала. Таня мучительно напряглась, но кроме слова "бог" ничего на ум не приходило. Теперь этот божий знак медленно раскалялся в пальцах и словно живой шевельнулся. От испуга Таня едва не разжала пальцы. Она вспомнила, что совсем недавно с Машей молила бога о спасении и кто как не он помог, опустив на Наташу и брата сверху туманный полог. Бог помог в борьбе с Наташей, нечистой силой. А она сейчас раздумывает на чью сторону встать?

И ещё она вспомнила своё детдомовское босоногое детство, когда спряталась во время игры в церкви. Тогда в страхе, что не успеет найти потаенного места она, не раздумывая, кинулась в приоткрытую дверь и не сразу сообразила куда забежала. В церкви стоял полумрак и запах зажжёных свечей. Она юркнула за большую икону на столбе и долго стояла уже не думая о игре. На неё тогда накатила что-то до мурашек умиротворяющее.

В церкви стояла торжественная тищина и только глухой отдалённый голос что-то нараспев торжественно говорил. Звуки его единственного голоса не прерываясь обтекали стены, возвышенно устремляясь вверх к куполу. Она завороженно задирала голову и впервые в жизни смотрела на голубой раскрашенный купол с изображением детей с крылышками и неизвестного мужчины с бородкой. Он смотрел сверху на неё ясными лучистыми глазами и столько в его взгляде было доброты и любви, что она в восторге онемела.

Она никогда не знала любви, но видела её со стороны незнакомых женщин к своим детям. Она им всегда завидовала и ненавидела. Ей казалось несправедливым иметь столько любви и не делиться ею. В детдоме приучали делиться всем, не жадничать и не прятать. Но любви не учили. Она была доступна другим детям, которые жили в своих уютных домах и квартирах и получали её наравне с едой и игрушками.

А тут этот человек сверху излучал на неё, и только ей, такую нежность и понимание непростой маленькой жизни, что, не выдержав такого обилия участия и душевной ласки, она тогда всхлипнула и тихо заплакала. Слёзы заливали глаза, мешая видеть доброго мужчину. Она опустила голову и, ослабев, присела на корточки, а потом и на колени.

Она никогда после этого не заходила в церковь. О её слабости и слезах никто не узнал и она хранила свои чувства глубоко, стараясь не вспоминать о пережитом. Опасение вновь оказаться в том состоянии беззащитности и бессилия над своими чувствами удерживало её от, как ей тогда казалось, опрометчивого поступка. В детдоме не терпели соплей и не прощали слабости. Потом силой воли она воспитала в себе равнодушие к церкви, но тот первый опыт общения с богом оставил неизгладимый след в душе. И, как она не заталкивала его в потёмки сознания, сейчас он неожиданно проявился, напомнив ту церковь и рыдания на каменнном мозаичном полу.

- Ну что же ты, давай иди.

Наташа с хрипом задышала и попыталась толкнуть Таню. Но слабая рука лишь скользнула по куртке, оставляя кровавый след. Таня сидела на коленях и тупо смотрела на слуг, вся в мыслях о своём детстве. Наташа с беспокойством шевельнулась и своими глазами, полными боли попыталась заглянуть Тане в лицо.

- Помоги мне,- жалобно попросила она, искательно заклядывая Тане в глаза.

- Не бери грех на душу, спаси меня,- с надрывом повторила она.

- Спасти тебя, значит погубить себя, свою душу,- спокойно, как бы в раздумье, произнесла Таня и внимательно вгляделась в лицо Наташи.

- Дура, о душе обеспокоилась! Мы давно прокляты этим богом и не загладить нашей вины! Делай, что предназначено, иначе сейчас я вытолкну тебя за калитку. В глаза, глаза мне посмотри, дура! - злобно заорала Наташа и, преодолевая раненую скованность, понуждая себя частым шептанием заклинаний, привстала и, с искажённым от ненависти лицом, плюнула Тане в лицо.

Плевок угодил в глаза и зашипел. Она отшатнулась и мгновенно потеряла зрение. Острая боль полоснула по глазам, едва не лишая сознания. Она опустила голову, вытянула руки, пытаясь достать Наташу, но пальцы хватали пустоту. Наташа, забыв о боли, слабыми ногами пыталась вытолкнуть её за калитку.

Таня завалилась набок, хватаясь скрюченными пальцами за снег и пытаясь приложить его к опаляемым огнём глазницам. Она очень испугалась и ужас оказаться во власти слуг, а значит навсегда покинуть бога не давал ей сдаться. Наташа кричала, призывая главного нечистой силы, а Таня мысленно молила бога о помощи. Они неловко барахтались в снегу, но вскоре Наташа устала и обессиленно откинулась на спину.

Таня лежала рядом, учащённо дыша и прикладывая к глазам снег, который шипел и таял. Она больше не могла бороться и, в своей беспомощной слепоте, пыталась наощупь найти хоть какую-то опору. Горло надрывалось в истеричных рыданиях. Кромешная тьма, острая боль в остатках глаз сломили и она, готовая выть, в отчаянии скребла сорванными ногтями по мёрзлому снегу. Её лицо пылало, словно, поджариваясь, на медленном огне. Пахло палёным мясом и под пальцами ощущались кости черепа. Она умирала. Нет, подыхала, не устояв перед нечистой силой и никто не помог. Её безжалостно бросили околевать. В предсмертной агонии она не осмеливалась упрекать бога в отсутствии жалости к ней и всю вину взваливала на себя.

А потом она потеряла сознание.

ЭПИЛОГ

Лечили Таню долго. Она совершенно ничего не видела и в эту слепоту вначале никто не верил. Специалисты рассматривали её глаза в разные приборы, капали чем-то неприятным, но поставить диагноз не могли. Зрение без видимых повреждений отказывалось возвращаться.

Она боялась за лицо, но и оно, судя по их бодрым ответам и отсутствию каких-либо процедур, оказалось в порядке. Она вначале не верила и осторожно касалась кончиками пальцев кожи лица, удивляясь её сохранности. Она хорошо помнила всю боль и ужас от плевка Наташи, и огонь на лице, и не могла понять причины своего здорового внешнего вида.

К ней подводили разных врачей, они толпились возле её кровати, куда-то вели за руку, вновь и вновь заглядывали в глаза разными приборами, оттягивали веки и что-то при этом вполголоса бурчали. Она чутко вслушивалась в их речь, но ничего из медицинской терминологии не понимала.

Наконец её на время оставили в покое. Она недолго пребывала в недоумении. Вскоре ей начали докучать с разными вопросами. Их характер явно выдавал специалистов по психиатрии. И тут она запаниковала.

Немов с Машей часто навещали её, пытаясь подбодрить. С их слов она узнала о смерти Наташи и о служебном расследовании. Немова пытались сделать козлом отпущения и свалить на него трупы в Сугробово. Помимо Маши свидетелей не оказалось, а Таню не трогали по причине непонятного заболевания. Её хотели подвести под невменяемость и назначить лечение в психиатрической больнице.

Она долго размышляла о своём состоянии, анализировала поведение Наташи, её способности и медленно приходила к выводу, что подверглась тотальному внушению с её стороны. Сейчас в больничной палате она начинала понимать, что, естественно, не обладала слюна Наташи такой кислотной ядовитостью, чтоб выжечь глаза и растворить кожу до костей черепа. А именно такие чувства она испытала от обычного плевка. Внезапно она вспомнила о последнем требовании Наташи смотреть ей в глаза. И при этом она что-то шептала. Озарение во внушении этих чувств повергло её в радостное изумление.

Она вспомнила, что когда-то читала о подобном внушении. Человек подвергнутый убеждению, что к нему прикасаются раскалённым прутом на самом деле получал термический ожог от обычного тонкого проводка, не соединённого ни с одним источником электричества или огня. Но у неё на коже отсутствовали ожоги, но тем не менее глаза не видели. И выходило, что она не видит только потому, что сама крепко поверила в свою слепоту.

Она начала мысленно убеждать себя в нормальности зрения, представляла мысленно картину выздоровления, но добилась только небольшого просветвления. Неимоверным трудом ей удалось осветлить кромешную тьму и различать пусть и слабо, силуэты людей и совсем плохо отдельные предметы. Это был шаг, крошечный такой, миллиметровый шажок, и он внушал уверенность. Но вскоре она обессилела и ослабела. Все усилия не приносили победного успеха и она захандрила. Появилось равнодушие.

Она перестала участвовать в диалогах. Её ответы звучали односложно, без эмоций и чувства. Уверения Немова и Маши в скором выздоровлении воспринимались лживыми и обидными. Ей стало казаться, что её посещают из жалости и наговаривают кучу разных бодрых слов по необходимости что-то произносить у кровати неизлечимой больной. Эта их обременительная обязанность раздражала и, чтобы не наговорить резких слов, она замыкалась в себе, вынуждая своим угнетающим молчание заканчивать фальшивые монологи друзей. Они покидали её в растерянности и постепенно их контакт слабел, пока однажды Немов с Машей не сообщили о их предстоящей свадьбе.

Самое удивительное, что эта новость произносилась Немовым не в извинительном тоне, не со смущением, а со злобной торжественностью. Он, сволочь, даже и не пытался скрывать радость, захлёбываясь от восторга, совершенно не задумываясь о чувствах больного человека.

От такого предательства всё внутри Тани оборвалось. Она ничем не выдала своего потрясения, зажав в кулак все чувства. Губы выдавили несколько вымученных поздравительных слов и, едва счастливые молодые ушли, впервые здесь, в больнице, беззвучно заплакала. Слёзы наполняли незрячие глазницы и стекали по щекам. Ей хотелось орать, проклинать всех, что-то кидать, разбивать, но она не могла даже этого сделать. Она не видела ни одной вещи, а горло стискивала незнакомая чужая рука. Она удерживало её на кровати, с силой прижимая к матрасу. У Тани не было сил сопротивляться и она, клокоча, под чужой рукой, горлом, попыталась пожелать себе у бога смерти. В мыслях она яростно произносила слова, но снаружи выдавала бешеный непонятный клёкот.

- Тихо, девонька, не шебуршись. И это пройдёт,- тихо проговаривал незнакомый мужской голос, одной рукой удерживая её за горло, а другой поглаживая волосы.

- Знаю, знаю чего хочешь, только вслух не желай и бога не затрагивай. Он же всё слышит и мысли и слова и даже разницу между ними видит. Его, девонька не проведёшь. А ты поплачь, поплачь. Авось полегчает. Вы, бабочки, плаксивы дюже, может это и хорошо,- тихо и доверительно нашёптывал в ухо Тане незнакомый мужской голос, не ослабляя хватки на её горле.

Таня начала задыхаться, потому что упрямо не желала молчать, а мужчина так же упорно не хотел её отпускать. Она захрипела и похлопала по его руке на своём горле. Рука ослабла, она жадно вздохнула, взглянула на своего мучителя и поразилась. Рядом с ней сидела небольшая фигурка в чёрном. Зрение на удивление значительно улучшилось и хотя его лицо вырисовывалось в виде тёмого пятна, но чёрная одежда, со складками и потёртостями обозначилась резко, будто под лупой.

- Кто вы?- устанавливая дыхание, спросила Таня и шмыгнула носом.

- Человек. А зовут Николаем,- просто ответил мужчина и немного сдвинулся.

- Как вы сюда попали?

- Как и все, по лестнице.

- Нет, а что вам от меня надо?

- Любви.

- Любви? - поразилась Таня и попыталась всмотреться в размытое пятно на месте головы странного посетителя.

- Не той, о которой ты сейчас подумала, - усмехнулась странная фигура.

- Вы юморист? Вас мои друзья подослали, чтоб подсластить пилюлю, которую только что мне всучили?

- Нет, я сам по себе. Я в этой больнице прислуживаю в церкви. В свободное время по палатам хожу, людей утешаю.

- Откуда здесь церковь?

- От Бога.

- И что вы от меня хотите?

- Пойдём со мной. Не бойся. Я покажу тебе нашу церковь. У нас хорошо.

- Вы продолжаете юморить? Как же я её увижу, если и вас с трудом различаю.

- Не всё можно видеть глазами. Есть душа и она тебе поможет.

- Ох, думаю, что с глазами мне выжгли и душу. Пустота внутри и жить не хочется. К тому же, вы не поверите, но я ведьма и мать, оказывается, была ведьмой и бабка и дальше. Не боитесь ведьму к себе вести? - злилась Таня, втайне надеясь оскорбить человека так, чтоб он от неё отстал.

- Не боюсь. Все мы рабы божьи. А разница между нами мизерная - по нашим грехам.

- Ну, у меня, наверно, их целый воз, не дотащить его к вам, не отмолить.

- Всё можно отмолить. Главное искренне покаяться, со слезами и надрывом души и помнить грех постоянно, чтоб не повторять его. Бог всё видит и знает каждую потаённую мысль, вздох. Он один может простить.

- И даже грех убийства? - усмехнулась Таня, думая поставить в тупик назойливого собеседника.

- На кресте Иисус простил разбойника, душегуба и убийцу, за его веру и покаяние за содеянное. Чем же ты хуже?

- Я не разбойник и убила, чтобы спасти людей.

- Тогда почему ты себя казнишь?

- Я не знаю, но тяжело на душе.

- Пойдём со мной. Помолимся. Тебе надо отойти душой.

- Я следователь. Вас не знаю. Судя по вашей железной руке, не тяните вы на утешителя, - усмехнулась Таня.

- Руки у меня тренированные. Раньше в спецназе служил. После ранения здесь лечился. Потом комиссовали. Ну, а здесь при церкви душой оттаял и остался. Дали каморку и вот теперь помогаю отцу Василию.

- Со зрением у меня беда, Николай. Никто не может понять причину, а я догадываюсь, - вздохнула Таня.

- Пойдём, Таня, попросим бога, может он твою беду и отодвинет. Он всё может,- тихо посоветовал Николай.

- Откуда вам известно моё имя?

- Я давно за тобой наблюдаю. Пойдём, а?

Таня неуверенно вложила свою руку в бугристую мозолистую ладонь Николая и почувствовала её приятное тепло. Он медленно потянул её к себе, а другую руку бережно положил на её плечо, помогая приподняться. Она свесила ноги с кровати и он надел на них мягкие тапочки. Николай с удивительной мягкостью и целомудрием, едва дыша (она это остро ощущала) взял её под локоть и, придерживая за талию, медленно вывел в коридор.

Она впервые самостоятельно выходила из палаты и с непривычки задыхалась. Ноги отвыкли ходить и дрожали от напряжения. Он понимал и не торопил, давал время на отдых, и постоянно успокаивал ровным приятным баритоном. Она волновалась, и от своего слабого состояния, и от неожиданной опеки. Лицо горело смущением и женской стыдливостью. Ещё никогда и никому не удавалось вот так неназойливо оказывать помощь и внимание, от которых она не в силах отказаться. Этот человек держал себя уверенно и обходительно, сопровождая их движение пояснениями, где находятся и что их окружает.

Он был её глазами, и она смотрела ими и оценивала всё, что попадало в поле его зрения. Её воображение вначале всё рисовало его красками, его оценками, его ощущениями. Но она не могла быть только им. На нижнем этаже она внутренне встрепенулась и выпрямилась. Он это заметил и ослабил руку. Её ладонь скользнула в кисть его руки и теперь они держались друг за друга словно школьники или влюблённые. Эти сравнения не смутили Таню. Ей стало легко и от свободного дыхания закружилась голова. Она оперлась на его плечо и они немного постояли, привыкая к необычной близости.

Она почувствовала запах зажжёных свечей и ладана. Быстро повернула голову, жадно ловя ноздрями их необычный аромат.

- Нам туда? - кивнула она, крепко сжимая руку Николая.

- Здесь одна дорога. Только вперёд, - сказал Николай и ласково повязал Тане платок.

Перед порогом церкви они перекрестились и вошли одновременно, оба со склонёнными головами, тесно прижимаясь друг к другу.