Борзюк и Шальнев шли по бледно-зеленому коридору, пустому, если не считать мух, плавающих, словно маленькие пропеллеры, в затхлом воздухе, пропитанном запахом промышленного дезинфектанта. Они свернули направо на перекрестке и вошли в короткий коридор, в конце которого было тенистое крыльцо, перегороженное сетчатым забором и воротами. Слева от этого крыльца находилось короткое крыло из полудюжины помещений с открытым коридором между ними, для супружеских визитов. За ними был длинный проход, который вел к главному тюремному двору с различными тюремными блоками за ним.
Однако Борзюк повернул направо, войдя в узкий, лишенный солнечного света проход между оштукатуренными зданиями, который быстро вывел его во внутренний дворик, откуда начиналась грунтовая дорога, идущая вдоль реденького соснового бора, окаймлявшего внешнюю бетонную ограду тюрьмы. Скудно поросшая лесом местность поднималась в нескольких сотнях метров за кордонами колючей проволоки. Слева от них задние стены тюремных блоков представляли собой огромную доску для граффити, обычных непристойностей скучающих мужчин, лозунгов региональной гордости и предвзятой ненависти.
− Смотри, − сказал Борзюк, когда он выбрал одну из двух колей грунтовой дороги. − Все изменилось. Ни одна стража не преследует нас. Теперь я могу везде ходить один. Здесь все спокойно. Нет проблем.
Над ними вороны посылали свое карканье через витки колючей проволоки, чтобы эхом отозваться в неглубокой долине за ними.
−Так что ты хочешь сказать мне, Андрей?
Шальнев посмотрел на Борзюка.
− У тебя все еще есть доступ к кому-нибудь в местной разведке? − прямо спросил он.
Выражение лица Борзюка не изменилось. Он слишком много лет играл в игры, чтобы позволить неожиданному вопросу прийти к нему неожиданно.
− Все изменилось, - философски заметил он. − Доступ? Ну, у тебя должна быть веская причина, чтобы задавать такие вопросы. Один вопрос, один неверный ... − Борзюк покачал головой.
Шальнев не мог ожидать от Борзюка многого без полного объяснения или чего-то, что звучало как полное объяснение. Никто никогда не рассказывал всю историю о чем-либо в ДНР. Вы всегда держались немного позади, что-то в запасе, что могло дать вам преимущество, если вам нужно было преимущество в случае, если все остальное было просочилось или обнаружено. Борзюку придется выслушать рассказ Андрея.
Они снова шли, приближаясь к небольшому склону дороги и другому сектору тюрьмы, пока Шальнев рассказывал Борзюку свою историю, не упоминая ни имен, ни обнаруженного тела Дениса Белова, ни того, как его вывезли с кладбища. Когда нужно было упомянуть о чем-нибудь, в чем был замешан Федоров, Андрей называл его "другом" - вполне приемлемая осторожность, которую Борзюк поймет.
−Мне нужно знать, − сказал Андрей, − жива ли Лeна Муравьева?
Они подошли к развилке на пологой дороге.
− Тебе свернут шею, мой друг, − сказал Борзюк, поворачивая назад. − Ты знаешь, что здесь происходит?
− Мне просто нужно знать, жива ли она.
Борзюк повернулся и посмотрел на Андрея.
− Ты не знаешь, да?
− Не многое.
Борзюк покачал головой.
− На этот раз ты должен смотреть в другую сторону, Андрей, - сказал Борзюк. − Это очень опасно. − Его глаза прищурились из-под черного козырька.
− Значит, ты что-то об этом знаешь?
− Я кое-что слышал,− сказал Борзюк, оглянувшись по сторонам. −Я слышал о девке, россиянке, что ее арестовали.
− Муравьева?
Борзюк пожал плечами и в неведении покачал головой.
− Россиянка.
− Где же она?
− В одной из тайных тюрем, − сказал он, цокнув языком.
Это не было хорошей новостью для Елены. Тайные тюрьмы в ДНР использовались для допросов, а там, где были допросы, всегда применялись пытки.
− Где ее подобрали?
− Не знаю.
− Как далеко от зоны боевых действий?
Борзюк посмотрел на Андрея.
− Что, черт возьми, здесь происходит?
− Я слышал, что Лена Муравьева работала как раз в зоне боевых действий, в частях, где сражаются за нас иностранные граждане.
− Не слишком далеко, − сказал Борзюк, хмуро наблюдая за Андреем, что-то прикидывая. Он думал о своем долге перед Андреем. Ему хотелось иметь пространство для маневра. Собственное чувство чести требовало от Борзюка взаимности за помощь Андрея, которой он пользовался в течение последних лет.
− Кто в ответе за это, Эдик? Военные или полиция? Кого волнует то, что знает эта девушка?
− Армия. Батальон "Восток" задержал ее.
Андрей искоса смотрел на профиль Борзюка. Сильный лоб замначальника тюрьмы начал блестеть от жары, и Андрей увидел, как из седых волос на его виске и по подбородку скатилась капелька пота. Шальнев догадался, что не только полуденная жара выжимала из него все силы.
− А журналиста Белова тоже они забрали?
Борзюк снял кепку, достал из заднего кармана носовой платок и вытер окружность кепи. Затем он вытер лоб и снова надел кепку. Он повернулся к Андрею и вздохнул.
− Я ничего не знаю о том, что здесь происходит, ничего, − сказал Борзюк, понизив голос, хотя они были изолированы в маленьком пятнышке тени под тополем. − Но я скажу тебе, что слышал имя Александра Ходаковского. Это официальный командир батальона "Восток". Он друг, очень близкий друг подполковника Энгарта.
Борзюк посмотрел вдаль из-под козырька и достал из кармана рубашки пачку сигарет. Он предложил одну Андрею, который не хотел курить в такую жару, но все равно взял ее. Борзюк чиркнул спичкой и зажег сначала сигарету Андрея, потом свою.
Когда группа мужчин прошла мимо, Борзюк и Шальнев посмотрели в другую сторону, как будто ждали кого-то, а затем Борзюк повернулся и наблюдал за ними, пока они не оказались вне пределов слышимости.
− Послушай меня, Андрей, − сказал он, выпуская дым в жар. −Я тебя не разыгрываю. Я думаю, что это очень противная женщина, ты поверь.
Андрей кивнул. Он знал, и ему начинало казаться, что это может стать только хуже. Борзюк давно занимался этим делом, и у него был прекрасный нюх на неприятности.
Андрей посмотрел на капитана, Борзюк снова повернул голову, избегая взгляда Андрея. Он просто смотрел на солнце, на бетонный забор, опоясывавший тюрьму.
- Она здесь, не так ли, Эдик?
Разум Борзюка, должно быть, спотыкался сам о себя. Каждый человек привносил в каждую ситуацию свой спектр возможностей. Борзюк теперь просматривал свой спектр, и Андрей знал, что на вершине секретного списка возможностей жителя ДНР стоит забота о самосохранении. Что бы он ни сказал Андрею, даже если это окажется одолжением, требующим некоторого риска, это будет в интересах Борзюка. В этом отношении он был похож на Дмитрия Федорова. Мир, в котором они жили, сделал их прагматиками, упростил их жизнь, избавив от грубых препятствий моральных соображений. Жизнь сводилась лишь к одной главной заботе - выживанию. Все остальное было вторичным и измерялось по этому единственному критерию.
- Там сейчас много пустых камер, не так ли, Эдик, - сказал Андрей. − Места, куда больше никто не ходит. Это удобно, недалеко от столицы. Толстые стены, целые крылья темных клеточных блоков.
Борзюк сглотнул.
Андрей был прав. В этом районе было две тюрьмы, официальная и неофициальная. Борзюка не перебросили куковать в каком-то захолустье, как он хотел, чтобы Андрей поверил. Вместо этого ему была доверена ответственная должность, имеющая тесные связи с армейской разведкой. Борзюк стал ключевой фигурой в одной из самых темных тайн сил безопасности, широко известной - и гневно отрицаемой − сети подпольных тюрем, местном гулаге "исчезнувших".
Борзюк повернул свое трезвое лицо к Андрей.
− Эта девочка ...Козел отпущения. Местные власти скоро объявят о ее аресте. Я думаю, что это будет скоро.
− Как скоро?
− Может быть, несколько дней, - пожал плечами Борзюк. - Они должны действовать быстро. Смерть одного россиянина, а затем тайный арест еще одного - очень рискованный трюк, даже для полевых командиров, даже для руководства.
Значит, Борзюк тоже знал, что Белов мертв.
− Значит, российские власти не знают о ее аресте?
− Нет.
− Мне нужно поговорить с ней, - сказал Андрей.
Борзюк решительно покачал головой и посмотрел себе под ноги, пуская дым на пыльную землю.
− Они убьют меня. Мне понадобятся по меньшей мере три человека, чтобы помочь перевести ее в камеру, где вас никто не увидит. Я не уверен, что смогу найти трех человек, которым можно доверить скромную взятку.
Все еще глядя вниз, он скорчил гримасу и сжал зубы, что означало, что они столкнулись с опасной ситуацией.
− Это сумасшедшее место, - сказал он. −Некоторые люди, они получают хорошие деньги. − Ты поработаешь здесь год, будешь жить в отдельном доме, и тебе хорошо заплатят за все, что ты услышишь и увидишь. − Он пожал плечами. − Это как работа в плохом месте. У вас есть гарантии; у вас есть работа в плохом месте, с трудностями, но вам платят очень хорошо. Останьтесь на год, и вы заработаете немало денег. − Борзюк опустил уголки рта. −Это не похоже на старые времена, когда деньги тут и там покупали тебе информацию. − Он затянулся сигаретой и выбросил ее на раскаленный песок. − а военные, − сказал он, − они всем заправляют за кулисами.
Борзюк вспотел, в прямом и переносном смысле. Включился громкоговоритель, и с верхушек телефонных столбов по всей территории тюрьмы было объявлено, что заключенный такой-то освобождается сегодня днем.
− Я должен подписать эти проклятые бумаги, - сказал Борзюк. Он снова снял кепку, вытер носовым платком лоб и ленту, прежде чем снова надеть ее и надвинуть на глаза козырек.
Они двигались обратно тем же путем, каким пришли, избегая главных дворов тюрьмы. Было самое жаркое время дня, но сосны теперь стояли слева от них и отбрасывали завесу теней на песчаную дорогу. Они молча шли по изрытой шинами дороге между границей сосен и задними рядами камер, и самыми громкими звуками были хруст их шагов по дороге и крики ворон с вершин сосен.
− Что мне нужно, чтобы поговорить с ней сегодня вечером? − Спросил Андрей.
Борзюк покачал головой, но ничего не сказал на протяжении пятнадцати или двадцати метров. Затем, опустив голову, руки в карманы, он сказал:
− Я постараюсь дать тебе какую-то информацию. Я тебе позвоню в девять часов.
Он не спросил, где остановился Андрей, и Андрей не сказал ему.