В этот будний летний день тоже, как и всегда, тюрьма жила многоголосой, гулкой, тревожной жизнью. Раздавались негромкие звонки на вахте, с грохотом открывались металлические двери. Щелкали замки. Контролеры выводили людей на прогулку:
- На выход!
- Руки за спину...
Контролеры вели их вверх по металлическим ступеням к прогулочным дворикам на крыше тюремного корпуса.
Выше, над прогулочными двориками, разделенными высокой кирпичной кладкой, дежурил еще контролер - в камуфляже; сверху ему хорошо был виден каждый дворик внизу и люди в нем.
- Выходи!
- Руки за спину!
Еще команда обитателей тюремной камеры заняла свое место в кирпичном отсеке на крыше. Заклубился дымок дешевых сигарет.
На верхнем блоке тюрьмы в крохотном, на одного человека, каменном прохладном мешке ШИЗО щелкнул замок:
- Беликов! Выходи!
Юрий Беликов, крепкий, поджарый шатен, привычно сложив руки за спиной, сделал шаг вперед. Остановился.
За годы, проведенные за решеткой, Юрий сильно изменился; мало кто узнал бы в жестком, криминального вида, в толстых штанах и темной робе заключенном - бывшего эксперта − криминалиста уголовного розыска города Дмитров Московской области.
- Вперед!
Сложив руки за спиной, Юрий Беликов двинулся впереди конвоира по направлению к лестнице и дальше вверх по металлическим ступеням.
Они шли достаточно долго. Тюрьма была наполнена звуком металла, гулкими шагами арестованных и конвоя.
Наконец контролер провел Юрия к узкой лестнице, поднял на другой этаж.
- Сюда...
Они остановились перед одной из камер. Контролер открыл очко, взглянул внутрь. Потом открыл дверь.
Юрий оказался в просторном помещении, похожим на гостиничный номер, только окно за занавеской было забрано решеткой. Освещение здесь было неярким, а обстановка была незагроможденной, гладкой и элегантной, с преобладающей цветовой гаммой темных тонов.
- Юрий Владимирович Беликов, не так ли? - сказал голос позади него, и Беликов повернулся, чтобы увидеть высокого худого человека, стоящего в паутине теней на расстоянии около семи метров. Его лицо было скрыто, но Беликов ощутил властный голос, привыкший командовать. Мужчина был одет в темный костюм элегантного покроя. Его белоснежная рубашка светилась в слабом теплом свете комнаты, а шелковый галстук имел глубокий аметистовый цвет.
- Да, - просто ответил Беликов. - У кого-то отличный вкус.
- Меня зовут Виктор Мандрыкин. - человек сделал паузу.
И затем, когда он сделал еще один шаг к Беликову, он сказал:
- Юрий, я должен подготовить вас. Когда я перейду к свету, вы увидите, что я имею тело, но без лица.
Мандрыкин вошел в лужу света между ними, и Беликов едва не пошатнулся. Почти весь эпидермис был удален с лица Мандрыкина, а также значительная часть мышечной ткани и хряща. Место, где было его лицо, было почти плоским, сырым, блестящим, словно самолет. Его глаза, казалось, выпучились из глазниц, иллюзия из-за отсутствия век и окружающих тканей. Его нос исчез, а оставшееся треугольное отверстие в носу было покрыто полупрозрачной пленкой, которая позволяла визуально намекнуть на отсутствующую часть лица. У него отсутствовали щеки и большая часть ткани челюсти. Его губы остались, но хрящ, где был его подбородок, исчез, так что острые линии челюстной кости немедленно представляли основу черепа.
Он стоял прямо под одной из тусклых лампочек, и Беликов не мог заставить себя отвернуться от поистине отвратительного взгляда.
По сравнению с его раздетым лицом губы Мандрыкина казались ненормально выпуклыми, хотя это тоже было иллюзией, вызванной отсутствием такого количества лицевой ткани. Реальность состояла в том, что у Мандрыкина не было никаких черт, кроме глазных яблок и губ. Без них Юрий не знал бы, что эта грубая, блестящая масса, на которую он смотрел, была остатками человеческого лица.
- Хорошо разглядите, господин Беликов. Примите свое любопытство таким, какое оно есть, и удовлетворите его. Я принял тот факт, что я зрелище, и чем скорее вы его примете, тем скорее мы сможем говорить о гораздо более важных вещах.
Мандрыкин подошел ближе к Беликову, который сопротивлялся побуждению отступить. Мандрыкин поднял руку и обрызгал лицо из маленького флакона, которого он держал в ладони. Капли влаги мгновенно блестели в лучах света перед тем, как рассеяться.
- Вы вряд ли сможете это увидеть, - продолжил Мандрыкин, - но мой... фасад, - его тон сменился саркастической иронией, - покрыт прозрачной мембраной. Чудо современной медицины. Это антисептический барьер. Но он дышит и требует влаги. Спрей также содержит обязательно сильнодействующий анальгетик.
Он слегка повернул голову, позволяя Беликову взглянуть на него под другим углом. Его взглядом, казалось, управлял пульт дистанционного управления. Лицевая отделка лица проходила чуть ниже его линии роста волос, перед каждым ухом, и опускалась прямо перед его горлом.
Беликов мог видеть, что губы Мандрыкина были вырезаны и очень точно отделены от остальной части "композиции". Но окружающая плоть была очищена до уголков рта, из-за чего она, казалось, почти не прилипала, чуть выше окружающей сырой ткани. Очевидно, Мандрыкин перенес обширное повреждение нервов и мышц в этой области, и он, должно быть, прошел большую терапию, чтобы говорить только с этой небольшой степенью препятствия.
- У меня всего несколько недель до начала хирургических операций за границей по пересадке кожи, - сказал Мандрыкин. Он снова повернулся к Беликову. - У меня никогда не будет ничего, что вы могли бы назвать правильным лицом, но у меня будет... своего рода оболочка, чтобы ослабить отталкивание, которое другие чувствуют, увидев... это.
Беликов не знал, что сказать. Он не был ошеломлен, но его природа заставила его стесняться. Тем не менее, он продолжал смотреть. В некоторых местах иссечение было глубоким, проникавшим в подкожную клетчатку и непосредственно в мышцу. Без кожи или особых примет было невозможно передать выражение.
- У вас есть вопросы по поводу... этого? - спросил Мандрыкин.
Он вел себя почти так, как будто он был на уроке анатомии, и рассматриваемое тело не имело к нему никакого отношения. За исключением этого, из-за чего его отряд казался необычайно холодным, и его притворства, что его расклешенное лицо было чем-то, о чем они могли бы забыть после всего нескольких минут интенсивного наблюдения, казалось, само по себе патологическим.
Беликов ничего не сказал.
- Тогда мы закончили с уроком анатомии? - Мандрыкин уставился на Юрия и снова сбрызнул свое лицо. - Хорошо. Тогда приступим к делу.