Сергей Сальников

Полковнику Генерального штаба, командиру Марковского полка, начальнику штаба Восточного фронта армии Колчака Дмитрию Николаевичу Сальникову посвящается.

Лев Либерман сполз с санитарной сестры Мани, вытер серым застиранным полотенцем свой опавший членик и натянул грязные кальсоны на свой тощий зад, затем напялил галифе, вонючие носки, нырнул худыми кривыми ножками в сапоги со шпорами, вялым движением вполз во френч с красным бантом, приладил портупею с маузером. На верх мелкой лысоватой головки, клинышком вниз, водрузил картуз со звездой. Довольный погладил острый кончик подбородка, с редкой чёрной растительностью, почесал под мышкой, потом в паху. Вот вражина! Опять зазудело в заднице! В торчащем из его дохлого тельца животике вечно обитали червячки. Комиссар смачно почесал зад. Кайф был сильней, чем от Мани с её толстыми ляжками и вечным желанием того, что не могло сотворить укороченное достоинство революционера Лёвы.
Вообще жизнь сына сгорбленного желтозубого портного из Могилёва с приходом революции сложилась удачно. Судьба свела его с тёзкой Троцким. Великим и ужасным. У Лёвы Либермана была сестра. Ни в пример мелкой и серой их породы, она отличалась статным ростом, стройной фигурой, пышным бюстом и голубыми глазами. В состоянии частого подпития отец Лёвы пытался выяснить причину такого чуда, но, получив пару раз в глаз от верной спутницы жизни, начинал горько рыдать, заваливался на засаленный диван в их насыщенной детьми коморке и, всхлипнув несколько раз, засыпал. Эта самая сестра и попалась на глаза " герою революции" Троцкому. Тот сразу оценил достоинства и талант юной девы, зачислил её в личные секретари и поселил в своём вагоне, а уж она выпросила для своего братца место при великом народном событии. Лёву определили комиссаром санитарного обоза. Через пару месяцев Лёвчик вполне освоился в бабьем царстве, поднаторел держать речи, размахивать на собраниях маленьким кулачишкой, грозя врагам мировой революции. Женщины жалели дохленького комиссарчика, вечно щурившего близорукие тёмные, глубоко посаженные глазёнки. Глубоких интимных отношений у него ни с кем не складывалось. Падок на желания был Лёва, но слаб в исполнении.
Лёва захлопнул дверь деревенской баньки, где осталась лежать на скамейке Манюха, и бодро зашагал по тропинке к ближайшим кустам. Опять разбил вдребезги комиссар очередное девичье сердце. Маня села на лавку, подтёрлась нижней юбкой, сплюнула, чертыхнулась, застегнула кофточку и пошла искать Гриню-ездового, что должен был успокоить её, раненное и издёрганное революционным альбатросом, сердце. Гриша завсегда умел успокоить любую самую беспокойную женскую душу, хотя с пламенными речами у него выходило не слишком.
Посидев под кустом на корточках и застегнув форменные портки, комиссар прибыл в расположение обоза. И тут произошло событие, что напрочь изменило течение его беспокойной военной юности.
Обоз был практически пуст, они стояли на отдыхе, раненных не было и личный состав резвился на речке. По пыльной дороге, мимо Лёвы два верховых конвоировали пленного офицера. Он был без фуражки и сапог, прихрамывал на левую ногу, через грязную повязку на руке проступала бурая кровь. Увидев живого врага трудового народа, Лёвчик приосанился выпятил петушиную грудку, поправил маузер и, небрежно накинув на плечи кожанку, двинулся навстречу: "Стоп, красноармейцы! Я - комиссар РВС фронта! (Лёву начало"заносить") Куда следуете, товарищи?
Всадник вытер потный лоб: "До штабу, товарищ комиссар!"
Лёва измерил пленного презрительным взглядом:" Ну, что, белая гадина, допрыгался? Да я тебя сейчас без всякого трибунала в распыл пущу!"
" И то верно, чего с ним по жаре таскаться!" - конвоир протянул Лёве бумажку -" Вот распишитесь, товарищ комиссар"
Лёва распушил хвост, достал огрызок карандаша и лихо поставил свою подпись.
"Ну, бувайте!" - конные лихо развернулись и, подняв пыль от копыт лошадей, устремились к речке, откуда слышался женский смех и отзвуки счастья.
Лёва обошёл пленного и сплюнул ему под ноги, а тот внимательно смотрел своими серыми глазами из под спадающих на лоб мокрых русых волос на комиссара: "Чего тебе, краснопузый?" - спокойным баритоном произнёс офицер и плюнул на Лёвин френч.
"Убью!" - комиссар вцепился в горло офицера, но в это мгновение ему в тело, ниже пупка упёрся ствол его собственного маузера, того самого, что ещё мгновение до этого болтался у него на поясе.
" Тихо, Лёва, иначе всё тебе отстрелю" - пленный улыбался разбитыми губами - " Пошли в тенёк. Вот и чудненько, давай седло сюда, молодец, подтяни подпругу, кожаночку давай, документики. Ну, что? Прощай, Лёва!" - бывший пленный повернулся в седле, его серые глаза сузились, сверкнули сталью и он спокойно выстрелил в комиссара.
Лёва выжил и, как боевой товарищ, был направлен в ВЧК для борьбы с контрой, прошли годы, а в 33-м товарищи по партии расстреляли Лёву, как врага народа и друга Троцкого. Закопали его в общей яме на каком-то полигоне.
Офицер эмигрировал из Крыма в Стамбул, потом в Париж, где и умер. Там и похоронен под скромной мраморной плитой.
В 90-е его внук был в России, перед отъездом домой покупал у лоточника матрёшки. Взял самую большую со свинячей рожей "реформатора", долго смотрел в поношенное лицо и поставил назад. Продавец с головкой клинышком вниз заулыбался, обнажив кривые, редкие, желтые зубы: "Мистер, всего файф долларс!" Покупатель взглянул на внука большевика -Лёвы, прищурил серые стальные глаза :" В другой раз, Лёва, когда мы вернёмся"
У торгаша заломило в груди.