В одном селе под Одессой проживал неприметный с виду человечек. Эта неприметность шла и от внешней его невозмутимости, и от худобы, и от всей нескладной мосластой фигуры. Ничего выдающегося в нем не было, кроме не присущей взрослому человеку застенчивости и данного еще в детстве прозвища. Уж не знаю почему, но все без исключения люди называли его исключительно Васей-Угольком.
Ну, с Васей здесь все понятно. Как говаривал незабвенный Кот Матроскин - "это у меня фамилие такой"! А вот отчего его Угольком нарекли - история об этом умалчивает, хотя во всей его внешности невозможно было отыскать хоть одну, какую бы то ни было первопричину.
Жил он с семьей забор в забор с моей сестричкой, и я иногда становился невольным свидетелем захватывающих процессов в тихом омуте Уголькова семейства.
Нет, вы не подумайте о Васе ничего худого!
Уголек ведь и в семье своей не занимал доминирующего положения. Это стало для меня очевидным, когда я впервые увидел его жену и дочь.
Первая мысль, посетившая меня, была о гармонии и равновесии масс в природе.
Обе щекастые, с внушительными телесами и необъятными талиями. Причем дочка отличалась от мамы только тем, что была чуть покомпактнее, поскольку ее юный возраст еще сдерживал прущую изнутри опарно-дрожжевую массу. Худющего главу семьи и видно-то не было за этими пышущими благолепными центнерами! И мне так и хотелось проявить мужскую солидарность и скрасить беспробудное матриархальное существование Уголька.
Однако сколько я ни старался, разговорить его мне так и не удавалось.
Сдержанный кивок, застенчивая ухмылка - вот и поговорили.
Но как-то раз, пребывая у своей сестрички с очередным дружественным визитом, услышали мы со стороны Уголькового двора шум.
Мы с сестрой выскочили на улицу.
И как выскочили, так и застыли на месте от увиденной картины.
Возбужденный до крайности Вася-Уголек носился по двору с плетью в руках и громко крыл на все лады!
Здесь надо особо отметить, что на говор жителей Одессы и ее области за более чем двухсотлетнюю историю сильное влияние оказали и украинцы, и русские, и евреи, и молдаване, и греки - словом, кого только не было в том славном месте за два с половиной столетия?
Примечательно только, что на селе в ту пору диалект был смещен в сторону русско-украинского суржика с еврейским акцентом, и потому гневная речь Уголька звучала примерно так:
- Ну-у твар-р-руги... приидуть - захлестну! Захлестну до кисток!!!
Его плеть отчаянно щелкала по всему, подворачивающемуся под руку:
- ...до кисток!!!
И видимо возмущенное естество Уголька не нашло в том полного удовлетворения. Потому что мы и глазом не успели моргнуть, как Уголек шмыгнул к себе в дом, а появился вновь... с охапкой женских одежд.
Сестра воскликнула:
- О, Боже! - новое Галино пальто с норкой!!!
Ее возглас еще звенел в воздухе, когда груда женских обновок вместе с упомянутым пальто и норковым воротником шмякнулась в лужу посреди двора!
- Я вам покажу! - Уголек все не испытывал удовлетворения от свершившейся мести:
- Приидуть - обох повбываю!!!
Не знаю - что уж там в их семействе вызвало такую ярость у Уголька, только знаменуя конец эпохи матриархата, он втоптал для верности вещи обреченных женщин в грязную лужу и снова скрылся в доме.
Но мы с сестрой не успели обменяться догадками по этому поводу.
Скрипнула калитка с улицы, и две женские особи с тяжело колышущимися прелестями прокатили по двору, будто два мощных бульдозера - дамы из Уголькова семейства прибыли после работы домой.
- Боже ж ты мий!!!
- Да што ж це робиться?!
В ответ на их причитания из дома понеслись звуки крушащейся мебели - Уголек разошелся не на шутку! Дамы на мгновенье замерли, но это было лишь мгновение!
Потому что в следующий миг подолы их необъятных юбок взвились как при смерче.
Сверкая молочной белизной, "дамы" ринулись в дом.
Мы с сестрой переглянулись - разве можно было забыть тяжелую плеть в руках у Василия и его недвусмысленные намерения?!
Я не успел сигануть через забор, чтобы остановить разбушевавшегося Уголька.
Потому что дом вновь задрожал от слоновьего топота и дверь со стуком распахнулась.
Да что там - ее чуть не снесло с петель!
Уголек бежал впереди.
Низко наклоняясь и шарахаясь из стороны в сторону, он как мог, прикрывал свою несчастную головушку руками. Потому что за ним неслись две разъяренные львицы.
Они лупили Уголька кто чем мог, кроя его при этом изощренными выражениями из женского деревенского обихода:
- Твою балбеса мать...!!!
- Вот-жеж сволота...
Уголек только повизгивал и подвывал:
- Ой, рятуйтэ! Вбывають!!! Ой-ё-ё....
Доставалось ему и в самом деле крепко.
Заложив вокруг дома круг, и не найдя иного спасения, Уголек шмыгнул в сарай.
И только он щелкнул изнутри задвижкой, как клокочущая от возбуждения масса женских тел обрушилась на его крепость.
Они так двигали пышными задницами по стенам и дверному косяку сарая, что это добротное на вид сооружение сразу заходило ходуном.
Короткий разбег - удар!
Бум - кр-р-рях!!!
Гневная страсть полыхала в карих глазах, клокотала во вздымающихся необъятных грудях, и звала к отмщению. И столько энергии оказалось сокрыто в этой массе рембрандтского великолепия, что ее штурмовым качествам могли бы позавидовать древние инженеры, проектировавшие осадные тараны!
Но отчаянная Уголькова мольба помогла удержаться сарайчику на фундаменте.
Убедившись, что силы Природы сегодня не на их стороне, потрясенные особы остыли на мгновение, а затем со слезами и причитаниями кинулись к луже спасать свои наряды.
Стихия помаленьку улеглась. Уголек же до темна просидел в своем убежище, так что детали его примирения с дамами сердца мне остались неизвестны.
Мы с сестрой еще долго в тот вечер терялись в догадках по поводу удивительного преображения, произошедшего с Угольком. Однако о причинах этих я узнал в свой следующий приезд.
Оказывается, в связи с каким-то юбилеем семья Уголька запланировала большое застолье. А поскольку в те времена в народе особенно ценилось качество продукта, то на семейном совете Угольку и было поручено производства самогона, посредством перегона его из браги. Вот в результате многократных проб в борьбе за упомянутое качество, Уголек и пал жертвой при выполнении производственного задания.
А дальше все развивалось по законам жанра - то ли закуски надлежащей в доме не нашлось, и за сим он усмотрел величайшую со стороны женщин обиду. То ли еще что.... Только мы с сестрой стали свидетелями того, что и в тихом омуте карась не дремлет.
Но, что касается самого Уголька, то вместе с этой незабываемой историей в моей памяти навсегда прописалась еще одна. Не поведать вам о ней - значит не показать вам всего портрета целиком.
Уж не знаю, за какие там заслуги, только отрядили Уголька на экскурсию в город-герой Киев - практиковались в советские времена такие экскурсии по местам боевой славы.
Кто-то из знакомых моей сестры тоже ездил с этой экскурсией, и по приезду поведал ей эту историю. Что там, в Киеве, стоя у монумента над братской могилой павших во время Великой Отечественной войны воинов, Уголек вдруг припал к граниту и... стал горестно всхлипывать.
Что сказать, боль по павшим в той страшной войне любое сердце тронет!
Вот и присутствующие с пониманием отнеслись к реакции Уголька. И седовласый ветеран с многорядной орденской колодкой на груди, закусив губу, вполголоса приговаривал Василию:
- Ну что ж ты, Вася? Не надо так....
Но плечи Уголька все вздрагивали, и он все рыдал в голос над братской могилой.
Наконец, чья-то сердобольная душа не вынесла потока его горестных слез:
- Вася! Ну, нельзя же так?! У всех ведь сердце ноет....
И тут уж все услышали сквозь всхлипы голос Уголька:
- Как же мини не плакать?! Туто батько мий схороненный лежит!
Народ обомлел:
- Как?!
- Вася! Да не может он тут быть!!!
- Ты ж с пятьдесят шестого года рождения?!
На что Уголек, утирая рукавом мокрое от слез лицо, причитал:
- Так то я и кажу - я народывся, а вин погиб!!! ...
И такая в нем, говорят, решимость клокотала быть причастным к подвигу отцов, что никто больше не решился перечить Угольку. И сидел он всю дорогу домой в глубокой задумчивости. И кто знает - о чем были мысли его? То ли об осознании истинного места в жизни, которое должен занимать человек по рождению своему, то ли еще о чем.
Только вот что подметили все - исчезла сутулость у Уголька после этой поездки.
Будто поверил он в себя! Что и ему под силу все то, что пришлось на долю лежавших под гранитным монументом.